Рейнская легенда, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1845 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 51 минут(ы)

РЕЙНСКАЯ ЛЕГЕНДА.

(Разсказъ Теккерея.)

ГЛАВА I.

Въ рыцарскія времена на всякой гор, бросающей тнь свою на свтлыя воды Рейна, стоялъ могучій замокъ

Въ наше время, замки эти обратились въ жилище крысъ и ящерицъ, а хищныя птицы вьютъ въ нихъ гнзда: мохъ, трава, грибы и плющъ растутъ по стнамъ, встарину было такъ тамъ, гд теперь вьется плющъ, поднимались желзныя ршетки, гд надъ гранитными зубцами качается полевой цвтокъ, тамъ разввались шелковые флаги съ гербами, вышитыми золотомъ, вооруженные латники толпились тамъ, гд теперь стелется мохъ, изъ-подъ котораго черный грибъ блеститъ на солнц лоснящейся шапкой.

По обширнымъ заламъ замка, вмсто крысъ и птицъ расхаживали рыцари и красавицы, на праздникахъ и пиршествахъ носились они въ танцахъ, и тутъ, какъ везд, веселье и молодость звали любовь на радостный пиръ.

Красавицы и рыцари — васъ нтъ давно! золотыя кудри ваши сперва обратились въ серебреныя, за серебромъ пришло разрушеніе, быстрыя, легкія и граціозныя ножки устали, ослабли или отяжелли, неподвижныя въ подагр, наконецъ обратились въ голыя кости. Розы на щекахъ блднли, отцвтали, увядали и совсмъ исчезли, потомъ и щеки отпали, обнаживъ челюсти, и самый черепъ обратился въ прахъ, и о васъ нтъ ни помину, отъ васъ не осталось слда. Такъ было съ вами, такъ будетъ съ нами.

— Налей вина, добрый товарищъ! мн становится грустно, когда я вздумаю о прошломъ времени и прошломъ поколніи. Они жили и наслаждались, какъ и мы, и что же они теперь? Но нтъ, они все еще живутъ. Мы видимъ, какъ они мелькаютъ въ туманномъ отдаленіи въ блестящихъ латахъ, гордыя жены ихъ проходятъ предъ нами мрною поступью, рзвые пажи ловятъ за ними шлейфъ, вьющійся на мраморномъ полу. Поэтъ видитъ ихъ сквозь радужную призму мечты, слышитъ звукъ роговъ, сзывающихъ ихъ на бой или на турниръ, а замирающіе вдали аккорды лютни поютъ о ихъ любви и красот.

Драгоцнный даръ поэзіи! Какъ волшебная вода дервиша, приложенная къ очамъ, ты открываешь сокровища, которыхъ не видать никогда другимъ. Благословенные дары воображенія! я не промняю васъ на груды золота…

— Налей мн опять кубокъ, веселый другъ. Должно-быть, духи прошлаго плаваютъ въ чарующемъ напитк и призраки красавицъ и рыцарей временъ минувшихъ съ ласковой улыбкой смотрятъ на насъ сквозь благоуханное облако табачнаго дыма.

— Много, много лтъ назадъ, когда рыцарство было въ полномъ разгар! На берегахъ Рейна случилось происшествіе, которое ужь было описано въ какой-то книг и, слдственно, истина этого случая не подлежитъ никакому сомннію. Это ничто иное, какъ разсказъ о рыцаряхъ, ихъ дамахъ, о любви, ревности, битвахъ, награжденной добродтели и о прочемъ.

Джентльмены должны меня выслушать — и выслушаютъ. Двицамъ и женщинамъ я желаю, чтобъ любовь каждой изъ нихъ была также счастлива и успшна, какъ любовь героини этого разсказа.

Въ среду 26 октября, того года, который я назвалъ выше такъ опредлительно, въ холодный и дождливый вечеръ, путешественникъ, которому судьба предназначила быть въ дорог въ эту ужасную ночь, могъ замтить другаго путешественника на пути отъ Обервинтера въ Годесбергъ. Этотъ второй путешественникъ былъ хотя и атлетическаго сложенія, однакожъ, невысокаго роста, время оставило на его лиц признаки своего могущества, выраженнаго морщинами, и въ кудри его вплело нсколько сдыхъ волосъ, впрочемъ, безъ его согласія. Одтый въ кольчугу, онъ сидлъ на борзомъ кон, который, несмотря на пройденный имъ длинный и тяжелый путь, повидимому несъ сдока вмст съ его вооруженіемъ и вьюкомъ съ особенною легкостью. Путешествуя по мирной стран, рыцарь счелъ лишнимъ надть шлемъ, висвшій у сдла на походномъ чемодан. На томъ и другомъ былъ виднъ графскій гербъ, на шлем корона, а въ средин ея, какъ знакъ рыцарскаго происхожденія, была изображена рука, держащая обнаженную шпагу. Въ правой рук всадникъ держалъ огромный мечъ, который снесъ не мало чалмоносныхъ головъ, широкую грудь рыцаря покрывалъ треугольный щитъ, на которомъ блестлъ серебряный гербъ, по этому гербу нетрудно было опредлить, что всадникъ принадлежалъ къ благородному гамбургскому дому.

И точно, этотъ отважный наздникъ былъ рыцарь Лудвигъ Гомбургскій. Шляпа его съ павлиньими перьями, которую онъ носилъ, когда не быль въ боевомъ вооруженіи, ясно показывала, что онъ былъ изъ числа вельможъ австрійскаго двора, а шелковый, непромокаемый зонтикъ — это незатйливое убжище отъ непогоды — обнаруживалъ, что онъ принадлежалъ къ аристократіи, потому-что, какъ извстно, въ средніе вка право носить зонтикъ предоставлено было только исключительно вельможамъ. Походная сумка его, изъ дорогой персидской матеріи, въ то время весьма-рдкой въ Европ, давала поводъ думать, что благородный рыцарь бывалъ на Восток, обстоятельство эта подтверждалось также надписью на пергамент, нашитомъ на сумк: ‘Графъ Лудвигъ Гамбургскій, Іерусалимъ.’ Имя Святаго Города было зачеркнуто, а вмсто его стояло: ‘Годесбергъ.’

— Увы! сказалъ рыцарь, дрожа отъ холода: — здсь не такъ тепло, какъ на Восток! Я такъ голоденъ, что въ-состояніи проглотить цликомъ самаго крупнаго верблюда Саладдина. Поспю ли я въ Годесбергъ къ обду?

И съ этимъ словомъ, вынувъ часы изъ кармана, рыцарь повидимому успокоился потому, что было еще только семь часовъ вечера, и по его разсчету онъ могъ пріхать въ Годесбергъ прежде втораго звонка.

Благодаря быстрот коня, ожиданіе всадника исполнилось на-самомъ-дл: онъ примчался къ замку въ ту минуту, какъ разлился первый, обычный звонокъ въ знакъ того, что графъ Карлъ маркграфъ годесбергскій приготовлялся къ обду въ 8 часовъ.

Мостъ тотчасъ же былъ опущенъ, часовые отдали честь, благородный всадникъ въхалъ во дворъ замка, множество пажей и служителей встртило его съ почтеніемъ, должнымъ старинному другу дома Годесберговъ.

— Добро пожаловать, графъ и воитель Святой Земли! воскликнулъ старый слуга, взявъ коня подъ уздцы.— Добро пожаловать! вскричали прочіе слуги въ одинъ голосъ и удалой всадникъ, удостоврять прежде, что конь его нашелъ удобный пріютъ, пошелъ въ замокъ, въ приготовленную для него комнату. Она была великолпно освщена множествомъ восковыхъ свчей, въ камин трещалъ огонь и бросалъ искры во вс стороны, на окнахъ стояли цвты въ китайскихъ вазахъ, всевозможныя мстныя косметическія произведенія сосдняго города Кльна покрывали туалетный столъ. Все это доказывало, что пріздъ графа гамбургскаго не былъ неожидамъ.

Скоро вошелъ домашній парикмахеръ брадобрй и предложилъ графу услуги своего искусства. Вмсто отвта, рыцарь бросился въ мягкое кресло передъ каминомъ, предоставя свою бороду и голову на произволъ артиста.

— Клянусь Саладдиномъ, здсь гораздо-лучше, чмъ въ моемъ кіоск, въ Каир! Ну, господинъ брадобрй, каково поживаетъ мой крестникъ Отто, прелестная графиня, мать его и благородный графъ Карлъ, собратъ мой по оружію?

— Слава Богу, хорошо, отвчалъ со вздохомъ парикмахеръ.

— Очень-радъ, но что значитъ этотъ вздохъ?

— То, что со дня прізда въ нашъ замокъ графа Готфрида, все пошло не такъ хорошо, какъ прежде.

— Онъ здсь! вскричалъ Лудвигъ.— О! гд онъ, тамъ не бывать добру.

И впродолженіе всего времени, пока графъ переодвался изъ дорожнаго костюма въ свжій бархатный нарядъ, который, по приличіямъ того времени, мужчины должны были носить въ присутствіи дамъ, рыцарь продолжалъ бесдовать съ бородобремъ, который, съ свойственною парикмахерамъ болтливостью, разсказалъ о настоящемъ положеніи благороднаго дома Годесберговъ, о чемъ будетъ сказано въ слдующей глав.

ГЛАВА II.

Само собою разумется, что храбрый воинъ Лудвигъ Гомбургскій встртилъ въ семь своего друга самый радушный пріемъ. Ратный товарищъ маркграфа Карла, онъ также былъ и другомъ маркграфини, прекрасной, восторженной Теодоры, поэтому выборъ крестнаго отца для ихъ сына палъ на него, несмотря на то, что извстнйшіе принцы и рыцари того времени домогались той же чести.

Прошло ровно семнадцать лтъ съ-тхъ-поръ, какъ графъ былъ женатъ на графин, и хотя небо подарило имъ только одного сына, зато о немъ можно было сказать, что никогда боле совершенное созданіе не являлось на земл.

Графъ Гомбургскій, отъзжая въ крестовый походъ, оставилъ своего крестника ребенкомъ, и по истеченіи 17 лтъ нашелъ его красивйшимъ юношею во всей Германіи.

Молодой Отто былъ стройнаго и высокаго роста, молодость и здоровье цвли на его щекахъ, на которыхъ первые признаки мужества бросали тнь свою, вьющіяся золотыя кудри разбгались по плечамъ, взглядъ его, то полный выраженія удальства и смлости, то ласковый и нжный, придавалъ лицу его неизъяснимую прелесть. Какая мать не гордилась бы такимъ сыномъ? Зато и храбрый Лудовикъ, прижимая юношу къ груди своей, вскричалъ: Во имя святаго моего патрона, ты, Отто, созданъ быть рыцаремъ Львинаго Сердца!’

Отто былъ одтъ къ вечернему пиру въ дорогое, хотя простое платье дворянина того времени, и нарядъ его, кром цвта, очень-походилъ на нарядъ стараго рыцаря. На немъ былъ синій камзолъ, изящно-украшенный выпуклыми съ рзьбой золотыми пуговицами: рейтузы изъ нанковой матеріи, привозимой въ то время за весьма-дорогую цну ломбардскими кораблями изъ Китая, а дорогія нашивки и снурки, произведеніе Голландіи, украшали его грудь и рукава, небольшая шляпа, подобная тмъ, какія мы видимъ на оперныхъ пвцахъ, нсколько-наклоненная на одну сторону и на ней яркій тюльпанъ довершали костюмъ юноши, въ которомъ онъ вбжалъ въ кабинетъ къ крестному отцу доложить, что обдъ готовъ и что только его ждутъ къ столу.

И точно была пора на озабоченномъ лиц графини Теодоры можно было прочесть внутреннее волненіе, близкое къ негодованію, изъ опасенія, что супъ или цнная рыба могли простыть. ‘Въ этомъ случа я боюсь не за себя, а за мужа’, шепнула она графу Лудвигу и, въ безпокойств, опираясь на его руку, она сошла въ гостиную.

— Годесбергъ очень измнился въ послднее время, сказала она.

— Не-уже-ли! вскричалъ графъ съ замтнымъ удивленіемъ. ‘Это же мн сказалъ парикмахеръ’ подумалъ онъ.

Графиня молча вздохнула и стала разливать супъ. Въ первыя минуты Лудвигъ Гомбургскій былъ слишкомъ занятъ эгоистическими обязанностями человка, обдающаго за прихотливымъ столомъ, чтобъ подумать о своемъ сподвижник по оружію, который сидлъ на противоположной сторон стола, между сыномъ и барономъ Готфридомъ.

— Въ-самомъ-дл маркграфъ очень измнился, шепнулъ Лудвигъ на ухо графин: — вашъ мужъ такъ же любезенъ, какъ любой медвдь.

Вмсто отвта у графини полились градомъ слзы въ тарелку. Гомбургъ замчалъ, между-тмъ, что маркграфъ ничего не лъ и даже не дотрогивался ни до одного блюда.

— Вамъ подадутъ вина, Гомбургъ, сказалъ мрачнымъ голосомъ маркграфъ. Но за этими словами не послдовало приглашенія пить. ‘Какая разница съ прошлымъ временемъ!’ подумалъ Гомбургъ.

Вслдъ за приказаніемъ маркграфа, слуга, на которомъ лежала обязанность разливать вино, обошелъ вокругъ стола и остановился передъ Отто, молодой человкъ съ юношескимъ восторгомъ протянулъ къ нему свой кубокъ. При вид этого, изступленіе маркграфа разлилось во всей сил, онъ бросился на сына и пролилъ на него кубокъ съ виномъ. Отто только покраснлъ отъ стыда.

— Вы пьете вино! вскричалъ макграфъ, вы осмливаетесь сами себя подчивать! Кто далъ вамъ на это право?

— Лудвигъ, Лудвигъ! произнесла маркграфиня.

— Замолчите, сударыня! вскричалъ графъ:— разв отецъ не иметъ права бранить свое собственное дитя?

— Свое собственное дитя? повторилъ маркграфъ съ глухимъ воплемъ…

Графъ Лудвигъ, пораженный удивленіемъ, глядлъ во вс стороны, баронъ Готфридъ, сидвшій на правой сторон маркграфа, блдный какъ привидніе, демонски улыбался, Отто, пораженный, стоялъ безмолвно, бдная маркграфиня отвернулась въ сторону и отирала слзы

И въ т грубыя времена подобныя ссоры за столомъ считались неприличными въ хорошемъ обществ, но Лудвигъ, видвшій не разъ, какъ летало жаркое изъ рукъ маркграфа въ лицо провинившагося слуги, полагалъ, что это было ничто иное какъ обычная выходка его достойнаго, но немножко вспыльчиваго друга, и потому призналъ за лучшее перемнить предметъ разговора.

— Каково поживаетъ мой пріятель Гильдебрандтъ? спросилъ онъ.

— Это ужь слишкомъ! вскричалъ маркграфъ и съ этимъ словомъ выбжалъ изъ комнаты.

— Чортъ возьми! рыцари и господа! чмъ, однакожъ, боленъ мой благородный Годесбергъ?

— Вроятно, у него пошла кровь изъ носу, отвчалъ Готфридъ насмшливо.

— Ахъ, мой добрый другъ! вы попали, какъ говорится, не въ бровь, а прямо въ глазъ, сказала маркграфиня.

По движенію ея, дамы встали изъ-за стола и удалились въ гостинную въ ожиданіи кофе. Маркграфъ, нсколько успокоившись, не замедлилъ возвратиться.

— Отто, сурово сказалъ онъ:— ступай къ дамамъ, въ твои лта еще не приходится оставаться въ обществ рыцарей посл обда.

Благородный юноша вышелъ изъ комнаты съ видимымъ неудовольствіемъ, маркграфъ занялъ въ конц стола мсто, только-что оставленное маркграфиней, и шепнулъ Людвигу

— Гильдебрандтъ будетъ здсь вечеромъ на праздник, который я даю сегодня въ честь твоего возвращенія изъ Палестины. Готфридъ, другъ мой, позаботьтесь, чтобъ музыканты не напились пьяны и чтобъ все было въ порядк.

Готфридъ низко поклонился маркграфу и вышелъ изъ комнаты.

— Ты скоро все узнаешь, любезный Лудвигъ, сказалъ маркграфъ съ видомъ глубокой скорби.— Ты замтилъ Готфрида, который только-что вышелъ?

— Да.

— Ты смотришь на него что-то недоврчиво и, вроятно, не подозрваешь его значенія, но я увряю тебя, что Готфридъ добрый малый, мой искренній другъ, близкій родственникъ и наслдникъ, если я лишусь моего сына.

— Но, замтилъ Лудвигъ:— мн кажется сынъ твой никогда не наслаждался лучшимъ здоровьемъ?

— Мало ли что можетъ случиться.

Лудвигъ, непонимая маркграфа, относилъ слова его къ дйствію нсколькихъ стакановъ вина, которые тотъ выпилъ за обдомъ, и находилъ весьма-естественнымъ подражать ему въ этомъ, тмъ боле, что воинъ тхъ временъ не отступалъ передъ стаканомъ пунша и на Восток рыцарь проводилъ въ чарующихъ парахъ напитковъ немало безсонныхъ ночей съ Ричардомъ Львнное-Сердце, Готфридомъ Бульйонскимъ и даже съ непобдимымъ Саладдиномъ.

— Ты зналъ моего друга Готфрила въ Палестин? спросилъ маркграфъ.

— Да, я зналъ его, холодно отвчалъ Лудвигъ,

— Почему же ты не встртилъ его, какъ стараго товарища, теплыми объятіями дружбы? Не оттого ли, что онъ бденъ? Но ты очень-хорошо знаешь, что онъ такого же благороднаго происхожденія, какъ и ты, любезный графъ

— Мн мало нужды до его рода и состоянія, сухо возразилъ Лудвигъ:— званіе человка не что иное, какъ гербъ на монет, а человкъ — металлъ, изъ котораго она сдлана. Я говорю теб, любезный Карлъ Годесбергъ, что твой Готфридъ — металлъ неблагородный.

— Ты клевещешь, Лудвигъ!

— Я говорю правду. Въ арміи крестоносцевъ его знали — по дурной репутаціи. До прибытія его въ Палестину, онъ долго проживалъ въ Константинопол, гд и изучилъ у Грековъ игру въ кости. Наканун штурма Аскалона онъ выигралъ однимъ ударомъ пять тысячъ марокъ у Ричарда. Я поймалъ его на-дл, у него были фальшивыя кости.

— Не хочешь ли ты сказать, что Готфридъ воръ? вскричалъ Карлъ, нахмуря брови.— Во имя святаго моего патрона, еслибъ мн сказалъ это кто-нибудь другой, я разрубилъ бы ему голову.

— Истину моихъ словъ я докажу на самомъ Готфрид, живомъ или мертвомъ, а не на теб, мои старый товарищъ! Впрочемъ, надо отдать ему справедливость, онъ храбръ, хорошо дерется и оказалъ немаловажныя заслуги при взятіи Акры, но нравъ его былъ такъ низокъ, что, несмотря на личную храбрость, онъ былъ высланъ изъ арміи.

— Да, я слышалъ объ этомъ, Готфридъ самъ мн говорилъ, какъ это случилось: пустая ссора за стаканомъ вина съ Гуго де-Броденель — изъ-за бутылки, которую Броденель не хотлъ видть на стол. Готфридъ былъ нсколько нетрезвъ и швырнулъ ему бутылкой въ лобъ. Вотъ причина его увольненія изъ арміи и внезапнаго возвращенія сюда. Но ты не знаешь, продолжалъ маркграфъ, тяжело вздохнувъ,— какую важную услугу оказалъ мн достойный Готфридъ: онъ открылъ враговъ моихъ — измнниковъ.

— Вотъ какъ!.. иронически замтилъ Гомбургъ

— Да, опаснаго, ужаснаго врага, цлое гнздо враговъ: Гильдебрандтъ измнникъ, Отто измнникъ, Теодора — о Небо! Теодора тоже измнница!

И при этихъ словахъ графъ горько заплакалъ. Онъ такъ страдалъ въ эту минуту, что казалось задохнется отъ рыданія.

— Что значитъ это отчаяніе, другъ мой? вскричалъ Гомбургъ, испугавшись не на шутку.

— Смотри, Лудвигъ, смотри: видишь: Гильдебрандтъ съ Теодорой вмст: Гильдебрандтъ и Отто вмст, всегда вмст, неразлучны, какъ человкъ съ своею тнью. О! зачмъ я осужденъ видть, какъ разбиваютъ въ глазахъ моихъ вс привязанности моего сердца, всми оставленный, я осужденъ влачить въ безотрадномъ одиночеств остальные дни моей жизни. Но тише… гости идутъ, и если ты не расположенъ осушить еще бутылку, то войдемъ въ гостиную къ дамамъ и тамъ наблюдай за Гильдебрандтомъ и Отто.

ГЛАВА III.

Праздникъ начался. Знатные дамы и рыцари, пріхавшіе въ каретахъ и верхомъ, толпились въ большой пріемной зал замка, великолпно-иллюминованной.

Слуги, въ богатыхъ ливреяхъ голубаго цвта, разносили различные прохладительные напитки и угощенія на серебряныхъ подносахъ. Кофе, недавно введенный въ употребленіе въ Европ Петромъ-Пустынникомъ, по возвращеніи его изъ Аравіи, подавали въ дорогихъ китайскихъ фарфоровыхъ кувшинахъ.

Печальное расположеніе духа маркграфа не было никмъ замчено — такъ мало веселая толпа обращаетъ вниманія на скорбь, терзающую душу тхъ, которые даютъ праздники.

Маркграфиня была очень-блдна, но женщины умютъ скрыть свои страданія, она казалась веселою, была любезне обыкновеннаго съ гостями, хотя рчь ея была принужденная, а смхъ насильственный.

— Они снова вмст, шепнулъ маркграфъ, ударивъ по плечу Лудвига: — смотри же теперь!

Лудвигъ повернулся къ кадрили, въ которой Гильдебрандтъ и Отто стояли рядомъ. Дружба ихъ поразила его. Подозрніе маркграфа невольно мелькнуло въ ум его.

— Ясно, какъ дважды-два-четыре, сказалъ маркграфъ — прочь отсюда товарищъ, пойдемъ сядемъ за карты.

Они услись въ будуар графини и начали играть. Хотя игра была значительная и маркграфъ выигрывалъ, онъ не могъ, однакожь, сосредоточить на ней своего вниманія, потому-что былъ слишкомъ взволнованъ ужасной тайной, тяготившей его душу. Въ средин игры покорный, вкрадчивый Готфридъ подошелъ къ маркграфу и сказалъ ему на ухо нсколько словъ, которыя привели его въ такое тревожное состояніе, что съ нимъ едва не сдлался ударъ, но маркграфъ усплъ скоро побдить свое волненіе.

— Въ какое время? сказалъ онъ Готфриду.

— Съ разсвтомъ дня, у вншнихъ воротъ.

— Я тамъ буду.

— И я тоже подумалъ Лудвигъ, храбрый рыцарь гомбургскій.

ГЛАВА IV.

Какъ часто человкъ, по свойственной ему самонадянности, разсчитывая на будущее, воображая подчинить своей вод неумолимую судьбу, забываетъ, что въ ея рукахъ мы только игрушки! Сколько разъ можно поскользнуться, пока донесешь ко рту уже поднятый бокалъ!.. Какъ часто, по нашимъ соображеніямъ, мы предполагаемъ лечь на мягкій пуховикъ, и вдругъ видимъ себя на жесткой земл, тогда мы вынуждены сказать, какъ лисица въ басн: ‘что зеленъ виноградъ’, потому-что не можемъ достать его, или, того хуже, должны сердиться на судьбу за свои собственныя ошибки.

Лудвигъ Гомбургъ на разсвт дня не былъ, однакожь, у вншнихъ воротъ: онъ проспалъ до десяти часовъ, усталость отъ дороги и вліяніе напитковъ вечерняго праздника были этому причиной, скажемъ еще въ его оправданіе, что онъ спалъ какъ солдатъ, для котораго пуховая постель находка и который привыкъ просыпаться только подъ барабанный бой. Проснувшись, Гомбургъ увидлъ возл себя маркграфа. Карлъ, въ ожиданіи пробужденія своего друга, просидлъ возл него боле четырехъ часовъ, погруженный въ тяжкія размышленія, подъ вліяніемъ самыхъ горькихъ впечатлній.

— Который часъ? былъ первый и очень-естественный вопросъ Гомбурга.

— Думаю, часовъ пять, сказалъ Карлъ, хотя въ-самомъ-дл было ужь десять. Еслибъ было двнадцать, два, четыре съ половиной, или двадцать минуть шестаго, Маркграфъ все-таки сказалъ бы: ‘теперь пять часовъ: Несчастные не заботятся о времени, оно не летитъ для нихъ, оно неподвижно.

— Завтракъ готовъ? спросилъ крестоносецъ.

— Спроси у дворецкаго, отвчалъ маркграфъ, покачивая головой, дико смотря во вс стороны, дико улыбаясь.

— Что съ тобой? спросилъ рыцарь: — на моихъ часахъ десять, а между-тмъ ты еще не брился, на теб тотъ же нарядъ, въ которомъ ты былъ на вечернемъ праздник, воротникъ измятъ, да ты вовсе и не ложился, кажется? Что жъ это значитъ, другъ мой, что случилось?

— Обыкновенный случай, отвчалъ маркграфъ: — встрчающійся ежедневно неврная жена, неврный другъ и разбитое сердце. Вотъ почему я еще не ложился, вотъ что случилось.

— Что ты говоришь? вскричалъ оскорбленный графъ Лудвигъ.

Въ несвязныхъ, прерываемыхъ волненіемъ словахъ, маркграфъ объяснилъ все, что онъ подозрвалъ.

Замчанія Готфрида казались основательными и имли свою причину и причину ужасную. Теодора и Гильдебрандтъ были на свиданіи у воротъ. Маркграфъ видлъ ихъ въ объятіяхъ одинъ у другаго. Какія мученія должны были терзать тогда отца и мужа!

Наконецъ, Теодора и Гильдебрандтъ разстались. Маркграфъ вышелъ къ ней на встрчу и съ холодностью, выражавшею твердо-принятую ршимость, приказалъ жен удалиться въ монастырь и немедленно сдлалъ распоряженіе, чтобъ сынъ ея былъ также постриженъ въ монахи.

Оба приговора были исполнены.

Въ тотъ же день, подъ присмотромъ вооруженныхъ ратниковъ, Отто плылъ по рк, по направленію къ Кльну, въ монастырь святаго Буффо. Прекрасная Теодора, въ-сопровожденіи слуги и Готфрида, была на пути въ Поненвертскій Монастырь, извстный по живописному мстоположенію на остров, омываемомъ чистыми волнами Ренна.

— По какому направленію похалъ Готфридъ? спросилъ рыцарь гомбургскій, вн себя отъ злости.

— Вы его не догоните, сказалъ маркграфъ.— Добрый Готфридъ теперь мое единственное утшеніе, родственникъ и наслдникъ всего моего имущества, онъ скоро возвратится

‘Будь такъ’, подумалъ Лудвигъ,— но до возвращенія его я переговорю съ нимъ кое-о-чемъ’.

И соскочивъ съ постели, рыцарь, съ поспшностью одлся въ полное походное вооруженіе, торопливо умылся, надлъ шлемъ вмсто обыкновенной шапки и сильно дернулъ звонокъ.

— Стаканъ кофе, скорй! сказалъ онъ слуг, вбжавшему на звонъ.

— Прикажи повару завернуть для меня въ бумагу кусокъ жаренаго и хлба, и вели сдлать моего коня — намъ предстоитъ далекій путь.

Приказанія эти были мгновенно исполнены.

Гомбургъ вскочилъ на коня и поскакалъ во весь опоръ. Маркграфъ не обращалъ ни милйшаго вниманія на происходившую кругомъ него суматоху, по милости пріятеля, и погруженный въ горестное молчаніе, неподвижно сидлъ у опуствшей кровати Гомбурга.

ГЛАВА V.

Гомбургъ спускался съ горы, гд стоялъ замокъ Годесбергъ, по извилистой тропинк, которая вела къ зеленой равнин. Кто не видалъ этой очаровательной равнины? И кто, хоть разъ ее видвшій, не сохранилъ о ней вчнаго пріятнаго воспоминанія? Тысяча виноградниковъ и зеленыхъ полей лежатъ въ долин, могучій Рейнъ во всемъ великолпіи струитъ близь нея свои сребристыя волны, на противоположномъ берегу семь горъ какъ-будто сторожатъ это чудо красоты природы.

Лордъ Байронъ, поэтъ забавный, описывая эту страну, сказалъ что мстныя сельскія двушки, съ голубыми глазами, толпятся вокругъ путешественника, поднося вино и хлбъ и надляя его сельскими подарками.

Оно могло быть и такъ въ былое время, когда нашъ бардъ писалъ поэмы, ныньче поселяне этой страны ужь не т, и скоре готовы сами взять, чмъ дать, а голубые глаза исчезли также, какъ и гостепріимство. Но какъ разсказываемое нами событіе происходило также очень-давно, то легко могло случиться, что Лудвигъ Гомбургскій былъ встрченъ на пути своемъ тою же привтливою толпою, хотя исторія умалчиваетъ, въ какой мр онъ пользовался ея радушіемъ.

Гомбургъ халъ дале по зеленой равнин, пока не достигнулъ Роландеска, отсюда могъ онъ обозрвать островъ Поненвертъ и видть все, что въ немъ происходило, потому-что островъ этотъ стоитъ среди Рейна, напротивъ того мста, гд находился нашъ рыцарь.

Въ Роландеск, въ нависшей надъ Рейномъ скал пробита небольшая пещера, надъ входомъ ея ныншній путешественникъ видитъ обветшалое изображеніе лика святаго Буффо, прикрытое благоуханными магноліями и кактусами. Лудвигъ съ благоговніемъ преклонилъ колно передъ изображеніемъ, подошелъ къ пещер и громко закричалъ:

— Эй, отшельникъ, гд ты?

— Кто зоветъ бднаго пустынника? раздался голосъ въ пещер и вслдъ затмъ изъ-подъ гераніевъ и магнолій показалась сдая голова почтеннаго старца.

Блая, какъ снгъ, борода придавала ему особенную, невыразимую важность. Ряса изъ голубой шерстяной матеріи темнаго цвта, опоясанная ремнемъ, составляла всю его одежду, толстые сандаліи защищали ноги отъ колючихъ растеній и камней, голова ни чмъ не была покрыта.

— Святый пустынникъ, сказалъ Гомбургъ торжественнымъ голосомъ: — приготовься исполнить твою обязанность, потому-что, кому-то здсь придется умереть.

— Гд, сынъ мой?

— Здсь, на этомъ мст, отецъ мой.

— Гд же тотъ, которому предстоитъ такая участь?

— Можетъ-быть и здсь, отвчалъ суровый воинъ.

Между-тмъ, Гомбургъ увидлъ лодку, отплывавшую отъ Поненверта, въ ней стоялъ какой-то рыцарь, Лудвигъ тотчасъ узналъ въ немъ Готфрида Годссберга.

— Будь же готовъ, святый отецъ, повторилъ онъ, указывая на приближавшуюся лодку.

Рыцарь Гомбургъ сдлалъ пустыннику знакъ рукою, вскочилъ, безъ дальнихъ разсужденій на коня, отъхалъ нсколько шаговъ въ сторону, повернулъ коня на одномъ мст и остановился неподвижно на дорог. Длинное копье его чернло въ воздух, каска и латы блестли на солнц, голова и грудь коня были покрыты стальною сбруей.

Готфридъ, также верхомъ (конь былъ оставленъ имъ на берегу до возвращенія), вооруженный такимъ же образомъ, подъзжалъ къ Гомбургу и вдругъ остановился передъ нимъ,

— Вы не владлецъ ли этой дороги, господинъ рыцарь? высокомрно спросилъ Готфридъ: — и не заграждаете ли ее отъ всхъ проходящихъ, вроятно, въ честь или въ угоду вашей возлюбленной?

— Я не владлецъ этой дороги. Я заграждаю ее не отъ всхъ проходящихъ, но отъ одного только — измнника и клеветника’…

— Такъ-какъ это до меня не касается, то прошу васъ пропустить меня.

— Это относится именно до тебя, Готфридъ Годесбергъ: ты клеветникъ и измнникъ, а можетъ-быть еще и трусъ.

— Что я слышу! вскричалъ пустынникъ (который въ свое время былъ также воиномъ не изъ послднихъ), онъ, какъ старый боевой конь, который слышитъ звукъ трубы, предчувствовалъ что быть бою.

Любопытство его было возбуждено въ высшей степени, онъ слъ на ближайшій камень и сталъ смотрть на противниковъ съ мнимымъ равнодушіемъ.

Какъ только слово ‘трусъ’ было выговорено Лудвигомъ, противникъ его осадилъ коня, взялъ копье и приготовился къ бою.

— Га! вскричалъ онъ, Алла умдилла, (условный крикъ рыцарей въ Палестин при вступленіи въ бой).

— Берегись, рыцарь, и проси пощады у неба, а отъ меня не жди ея.

— Слушайте знакъ! закричалъ пустынникъ, будьте готовы, разъ — два — три! впередъ!

Съ этимъ словомъ всадники бросились другъ на друга, пыль столбомъ взвилась подъ ними, щиты засверкали, отражая падавшіе на нихъ удары, наконецъ противники схватились лицомъ къ лицу, рванулись — и тысяча осколковъ ихъ копій разлетлись въ разныя стороны. Кони ихъ, осаженные силою натиска поднялись на задніе ноги, дрожали, храпли и стояли въ такомъ положеніи неподвижно нсколько времени.

— Лихая схватка! сказалъ пустынникъ, хотя летвшій осколокъ чуть не задлъ его.

— Вотъ они опять дерутся! теперь пошли и мечи въ дло! Славно бьешь срой! лихо отводишь пгой! Смле пг… Старикъ не договорилъ и вдругъ упалъ на колни, закрывъ лицо руками, творя молитву Потомъ онъ вскочилъ на ноги и подбжалъ къ сражавшимся.

Бой кончился. Какъ ни быль храбръ Готфридъ, но силы его и искусство не могли одолть Лудвига Гомбурскаго, на сторон котораго была справедливость Кровь лилась изъ-подъ латъ Готфрида. Мечъ Гомбурга нсколько разъ пронзилъ его насквозь. Ударъ, направленный въ голову, котораго Готфридъ не усплъ отразить, разрубилъ ему шлемъ, изъ дамасской стали, и раскроилъ черепъ. Глаза, налитые кровью, посинвшее лицо, клубившаяся изо рта пна, размозженная голова — все это представляло зрлище самое ужасное, какое только можно себ вообразить.

Послдній натискъ Гамбурга, отъ котораго Готфридъ свалился съ сдла, отразился также и на кон его, онъ взвился на дыбы, заржалъ, захраплъ, оперся ногами въ грудь умиравшаго наздника, бросился-въ сторону и помчался безъ сдока во весь опоръ по горамъ, равнинамъ, полямъ, скаламъ и оврагамъ, по дорогамъ и не по дорогамъ, непереводя духа и неостанавливаясь ни передъ какою преградою. Онъ летлъ отчаянно, дико, съ быстротою молніи и прискакалъ покрытый пною, въ Кльнъ, прямо въ то самое стойло, въ которое ставилъ его обыкновенно сдокъ его.

ГЛАВА VI.

Возвратимся къ умиравшему рыцарю:

Пустынникъ, осмотрвши раны на всхъ частяхъ его тла, сталъ на колни передъ побжденнымъ и сказалъ: ‘Рыцарь, я считаю своею обязанностью доложить вамъ, что вы находитесь въ весьма-опасномъ положеніи и легко можете умереть…’

— Вы полагаете, святой отецъ? въ такомъ случа, примите мою исповдь, а вы, рыцарь, кто бы вы ни были — выслушайте ее.

Глубоко-тронутый этимъ, Лудвигъ привязалъ коня къ ближайшему дереву.

— Готфридъ, сказалъ онъ, открывая свой наличникъ.— я другъ твоего родственника маркграфа Карла, счастье котораго ты разрушилъ, я другъ чистой и непорочной жены его, которую ты оклеветалъ, я крестный отецъ молодаго Отто, наслдство котораго ты желалъ себ присвоить, поэтому я вступилъ съ тобой въ смертельный бой и побдилъ тебя. Теперь твоя очередь говорить.

— Да, я признаю себя виновнымъ во всемъ этомъ и на краю гроба раскаиваюсь въ моихъ поступкахъ. Теодора непорочна, Отто сынъ маркграфа, Гильдебрандтъ не любовникъ ея, а родной братъ.

— О небесное правосудіе! сказалъ Лудвигъ, всплеснувъ руками.

— Да, Гильдебрандтъ дядя Отто, онъ не могъ быть признанъ родными принадлежащимъ къ роду ихъ, потому-что въ гербъ его вкралась геральдическая ошибка, помрачающая сіяніе ихъ происхожденія. Вотъ почему Теодора (хотя они воспитывались вмст), не могла признать его родственникомъ въ глазахъ свта.

— Могу ли я передать свту твое признаніе?

— Если хочешь, передай его только маркграфу Карлу и попроси простить меня. Еслибъ здсь былъ судья, я просилъ бы васъ обоихъ засвидтельствовать мои слова и охотно подписалъ бы собственное показаніе… Съ этими словами онъ задрожалъ всмъ тломъ, захриплъ, предсмертная улыбка озарила его лицо и кровь хлынула изо рта.

— Онъ уже не будетъ боле гршить! произнесъ торжественно пустынникъ.

— Да не отвергнетъ его небо, проговорилъ Лудвигъ, онъ былъ храбрый рыцарь, умеръ съ оружіемъ въ рукахъ и съ правдою на устахъ. Лудвигъ Гомбургскій не желаетъ для себя лучшей смерти.

Спустя часъ посл этого, благородный Лудвигъ, полной рысью възжалъ во дворъ замка Годесберга, къ немалому удивленію многочисленной прислуги, встртившей его. Позади его верхомъ, на его же лошади сидлъ почтенный пустынникъ.

Онъ ловко соскочилъ съ сдла, Лудвигъ взялъ его подъ-руку, бросилъ строгій взглядъ на челядинцевъ, чтобъ заставить ихъ быть почтительными и приказалъ провести путешественника къ маркграфу.

— Что такое случилось? спросилъ любопытный слуга. Конь Готфрида только-что промчался мимо воротъ, маркграфъ не выходилъ изъ комнаты вашей, господинъ Гомбургъ и сидитъ все на томъ же мст, точно на него нашелъ столбнякъ.

— Молчи, болтунъ, и провели насъ къ нему.

Пустынникъ и рыцарь вошли въ комнату, въ которой, по словамъ слуги, несчастный маркграфъ сидлъ, какъ окаменлый. Лудвигъ взялъ убитаго горемъ маркграфа за руку, пустынникъ за другую, и въ такомъ положеніи, снисходя къ лтамъ его, стали передавать ему, разными обиняками, описанное нами происшествіе.

Предоставляю читателю вообразить себ, какъ, во время разсказа пустынника, блуждавшій взоръ маркграфа постепенно озарялся внимательностью, и какъ первые проблески радости постепенно стали оживлять его. Онъ вскричалъ, зарыдалъ и, въ припадк неистоваго восторга, такъ крпко прижалъ къ груди своей встника счастія, что старый отшельникъ былъ этимъ нсколько смущенъ.

— Бги сейчасъ къ маркграфин, скажи, что я оскорбилъ ее, что все разъяснилось, что я прошу ее возвратиться сюда, скажи, что я ее прощаю., нтъ, что я прошу у нее прощенія. И тотчасъ написанное секретаремъ его посланіе было отправлено съ нарочнымъ гонцомъ.

— Теперь пиши еще къ настоятелю монастыря въ Кльн, чтобъ онъ не медленно прислалъ мн моего сына, моего любимаго, дорогаго Отто, моего яснаго сокола!

Въ порыв отцовской нжности, въ первый разъ въ жизни маркграфъ позволилъ себ такую пестроту рчи.

Но на что не способна родительская любовь! Секретарь улыбнулся при этомъ послднемъ эпитет, написалъ другое письмо, и послалъ, съ другимъ гонцомъ, на другой лошади, по другому направленію.

— Теперь, сказалъ, развеселясь. Лудвигъ, не мшаетъ закусить, вы, святой отецъ, конечно сдлаете намъ компанію?

Отшельникъ не могъ отказаться, вс трое сли за столъ, веселая бесда, вкусныя блюда и старое вино скоро заставили рыцарей забыть о минувшемъ гор.

— Они, наврное, будутъ здсь къ обду, говорилъ восхищенный отецъ, — и до-тхъ-поръ, господа, мы не встанемъ изъ-за стола.

Но, увы! не сказали ли мы въ начал послдней главы, что можно споткнуться не разъ, пока донесешь до рта ужь поднятый къ нему стаканъ, что надежды наши часто, слишкомъ-часто остаются тщетными!

Спустя три часа посл отправленія, первый гонецъ возвратился, съ вытянутымъ лицомъ преклонилъ колно предъ маркграфомъ и подалъ ему записку слдующаго содержанія:

Монастырь Ноненвертъ, въ пятницу пополудни.

‘Милостивый государь!

‘Я слишкомъ-долго сносила наше дурное обращеніе и ршилась не подвергаться ему боле. Я не хочу доле быть предметомъ вашихъ оскорбительныхъ насмшекъ и дерзостей. На прошлой недл вы грозили мн палкой, въ прошедшій вторникъ вы бросили въ меня графинъ съ виномъ, ныньче утромъ, вы прогнали меня изъ дому по нелпому подозрнію, и отправили въ этотъ монастырь, чтобъ я въ немъ кончила жизнь свою. Да будетъ такъ! Я не возвращусь потому только, что вамъ вздумалось измнить вашъ приговоръ. Всякое положеніе предпочтительне того, чтобъ жить съ человкомъ, подобнымъ вамъ. Я остаюсь здсь навсегда и красню отъ того, что должна подписаться

‘Теодора фон-Годесбергъ.

P. S. Надюсь, что вы не удержите моихъ нарядовъ и брильянтовъ, хотя не сомнваюсь, что вы желали избавиться отъ меня для того, чтобъ водворить у себя другую женщину, которой я чистосердечно желала бы выцарапать глаза.

‘Т. ф. Г.’

ГЛАВА VII.

Это посланіе, рзко обрисовывающее нравы того времени, привело маркграфа въ отчаяніе.

— Справедливы ли обвиненія маркграфини? спросилъ пустынникъ сурово.

— О, ревность, проклятая ревность! сказалъ огорченный мужъ: — зачмъ я прислушивался къ твоимъ ядовитымъ рчамъ!

— Они часто ссорились, но страстно любили другъ друга, шепнулъ Лудвигъ пустыннику, который пустился-было въ длинное разсужденіе о несогласіи въ семейной жизни, какъ вдругъ вбжалъ второй посланный, пріхавшій изъ Кльна. Лицо его было вдвое длинне перваго.

— Гд мои голубчикъ? спросилъ его разстроенный отецъ,— привезъ ли ты его съ собою?

— Нтъ… нтъ, отвчалъ съ нершительностью посланный

— Какъ нтъ! Я накажу его за ослушаніе! вскричалъ отецъ, желая скрыть подъ мнимою строгостью внутреннее волненіе и нжность.

— Воля ваша, отвчалъ гонецъ, и сдлавъ надъ собою послднее усиліе, прибавилъ: — вашего сына, графа Отто, нтъ въ монастыр.

— Стало-быть, ты знаешь, гд онъ?

— Знаю, отвчалъ нарочный торжественнымъ голосомъ — онъ тамъ! и онъ показалъ въ окно на широкій Рейнъ, освщенный золотистыми лучами заходящаго солнца.

— Тамъ! что хочешь ты этимъ сказать? спросилъ изумленный маркграфъ.

— Увы, мой добрый господинъ! когда графа Отто везли къ монастырю, онъ внезапно выпрыгнулъ изъ лодки въ воду и… и утонулъ

— Выведете этого человка и повсьте его, сказалъ маркграфъ.

Хладнокровіе, съ которымъ онъ отдалъ это приказаніе, было ужасне всякаго изступленія.

— Всхъ бывшихъ на лодк разстрлять на башн, за исключеніемъ рулеваго, съ которымъ поступить…

Какъ должно было съ нимъ поступить, никто этого не узналъ, потому-что съ этимъ словомъ маркграфъ упалъ безъ чувствъ на полъ…

ГЛАВА VIII.

Должно быть ясно даже для самыхъ ограниченныхъ умовъ (если между нашими читателями могутъ такіе встртиться), что маркграфу Карлу не было никакого повода падать мертвымъ. Само-собою разумется, что Отто и не думалъ утонуть. Да и видано ли, чтобъ въ роман герой умеръ въ половин разсказа. Еслибъ это могло случиться, то маркграфу не оставалось бы длать боле ничего, какъ отправиться на тотъ свтъ въ конц предъидущей главы. И такъ-какъ Отто не утонулъ, то весь персоналъ нашего разсказа обстоитъ благополучно.

Молодой графъ, неумя себ объяснить причинъ негодованія отца своего, не могъ перенести незаслуженнаго наказанія, а потому, отплывши нсколько миль и оправившись отъ перваго смущенія, онъ ршился на самое отчаянное предпріятіе длятого, чтобъ избавиться отъ предстоявшаго заключенія въ монастыр. Въ то время, какъ гребцы боролись съ быстротою теченія рки, а рулевой старался пробраться между подводными камнями и отмелями, которые встрчаются нердко на величественномъ, но опасномъ Рейн, Отто мгновенно бросился въ воду, завертлся въ кипящихъ волнахъ и исчезъ въ пнящейся стру. Представьте себ изумленіе и отчаяніе правившихъ лодкой при этомъ поступк молодаго человка. Они вс его любили и каждый изъ нихъ готовъ былъ отдать за него свою жизнь: но, не зная куда за нимъ броситься, они разсудили не пускаться въ опасныя и безполезныя попытки и держались на веслахъ въ безмолвномъ созерцаніи. Разъ золотыя кудри Отто показались мгновенно на поверхности воды, потомъ буйная волна подняла его на мгновеніе, а въ третій разъ онъ едва мелькнулъ — и больше его не видали. Зная, какъ отвтственность лежала на нихъ передъ маркграфомъ, гребцы не возвратились въ Годесбергъ, пристали къ противоположному берегу и скрылись во владніяхъ герцога нассаусскаго, гд мы ихъ оставимъ, такъ-какъ имъ дла нтъ до нашего разсказа.

Впрочемъ, считаю нелишнимъ сказать: имъ было совершенно неизвстно, что въ искусств плавать Отто былъ мастеръ первой руки. Они видли только, что онъ скрылся въ волнахъ: но какъ скрылся, этого имъ и въ голову не приходило.

Отто просто нырнулъ и, расчитывая, что его почтутъ утонувшимъ, плылъ подъ водою, почти непоказываясь на поверхности на протяженіи 25 или 30 миль, то-есть все пространство между Годесбергомъ и Кльномъ.

Скрывшись такимъ образомъ отъ преслдованій отца, онъ вышелъ на берегъ въ Кльн, вошелъ въ удобную гостинницу, выдумалъ какое-то небывалое приключеніе въ лодк, чтобъ пояснить отчего онъ весь промокъ. Между-тмъ, какъ платье его сохло передъ огнемъ, онъ отогрвался въ теплой постел, размышляя надъ происшествіями того дня.

‘Сегодня утромъ я былъ наслдникъ княжескихъ владній’ такъ думалъ онъ на досуг, ‘а вечеромъ я чуть не нищій, еслибъ матушка моя не подарила мн нсколько денегъ въ день моего рожденія. Какое странное вступленіе въ свтъ для человка такого происхожденія какъ я! Впрочемъ, я смлъ и предпріимчивъ, первая попытка въ моей жизни — удалая, смлая попытка. Другія опасности я преодолю такимъ же образомъ’.

Затмъ поручивъ себя, несчастную мать и раздраженнаго отца покровительству святаго Буффо, молодой Отто заснулъ такимъ сномъ, какимъ только въ состояніи заснуть полный здоровья беззаботный и къ тому еще измученный усталостью юноша.

Отъ изнуренія Отто спалъ крпко. Онъ не замтилъ какъ солнце зашло за горизонтъ въ пятницу вечеромъ и какъ, по естественному ходу вещей, оно освтило землю въ субботу утромъ и вторично закатилось въ урочный часъ. Не разъ въ теченіе этого времени служанки гостинницы подкрадывались къ дверямъ, смотрли въ замочную скважину, и, чтобъ не разбудить его, потихоньку отходили на цыпочкахъ. Нсколько разъ стукомъ сапоговъ пытались прервать его сонъ, но Отто, поворачиваясь съ боку на бокъ, храплъ немилосердно и не обращалъ вниманія на возмутительныя мры, которыя предпринимались противъ его спокойствія. Однимъ словомъ, Отто проспалъ 36 часовъ и проснулся только тогда, когда солнце воскреснаго дня сіяло съ свойственнымъ ему великолпіемъ: колокола сотни церквей Кльна звонили и гудли, а мирные граждане и гражданки спшили къ обдни.

Надвая свое платье изъ дорогаго генуэзскаго бархата, герой нашъ не могъ прійдти въ себя отъ удивленія, видя, что оно на него не влзало.

‘Странно’ говорилъ онъ, ‘платье это было сшито моею доброй матерью (при воспоминаніи о ней глаза его увлажились) нсколько длинне, а теперь оно мн стало коротко на поларипіна, камзолъ на спин трещитъ, а рукава едва до локтей достаютъ. Что это значитъ? не-уже-ли я такъ выросъ и потолстлъ въ одну ночь?’

Отъ этой мысли Отто захохоталъ отъ всего сердца. Рзвый и веселый ювоша продолжалъ смяться отъ всей души, хотя ошибался въ настоящей причин такого явленія. Платье его сло оттого, что проплыло 25 миль въ вод. Помочь своему горю Отто могъ только однимъ способомъ: купить другое платье, а потому онъ отправился къ лучшему портному въ Кльн.

На пути онъ встртилъ толпы стрлковъ, одтыхъ въ парадной форм, и узналъ отъ нихъ, что въ этотъ день было назначено въ замк герцога клевскаго годичное состязаніе стрлковъ, на которомъ искуснйшіе изъ никъ награждались назначенными призами.

Незная, что длать, Отто ухватился за блеснувшую въ ум его мысль. Забжалъ къ портному и потребовалъ полный стрлковый нарядъ. Портной одлъ его стрлкомъ съ ногъ до головы за довольно-умренную цну.

Въ этомъ наряд Отто былъ такъ величествененъ и благороденъ, что пріятно было смотрть на него. Сюртукъ свтло зеленаго цвта и панталоны въ обтяжку, убранные множествомъ металлическихъ пуговицъ, отчетливо обрисовывали его стройную фигуру. Кожаные полусапожки рельефно выказывали его красивую ногу. Поясъ вокругъ таліи придерживалъ охотничій ножъ и блестящій кортикъ, которымъ до того времени онъ рзалъ сыръ. Отто былъ радъ случаю дать ему боле-благородное назначеніе. Къ довершенію его наряда, небольшая блая шляпа небрежно надвинутая на одну сторону, обхватывала его волосы, которые во множеств золотыхъ колецъ разсыпались по плечамъ его, точно блестящіе эполеты, и струились по спин чуть не до пояса.

Я увренъ, что не одна кльнская красавица поглядывала на него умильно и видла въ ту ночь восп амура въ образ юноши, въ зеленомъ наряд. Ко всему этому не доставало ему только приличнаго вооруженія.

Отто поспшилъ къ боле-модному оружейнику, купилъ у него лукъ изъ слоновой кости, обвитый пестрыми лентами. Щегольской колчанъ, искусно-расписанный, со стрлами изъ кипариснаго дерева и дамасской стали, былъ закинутъ за спину.

Кончивъ вс эти покупки, нашъ искатель приключеній спросилъ, гд находилось сборное мсто стрлковъ, и узнавъ, что оно назначено въ гостинниц ‘Золотаго Оленя’ поспшилъ туда. Вино и пиво, которыми онъ щедро угощалъ всхъ, доставили ему вдругъ многочисленное знакомство и доброе расположеніе будущихъ его товарищей.

Достаточно попировавши, Отто спросилъ ихъ наконецъ: — Когда же вы отправитесь? Я недавно сюда пріхалъ и также, какъ вы, назначенъ въ стрлковый отрядъ герцога Адольфа, прошу принять меня въ ваше общество.

— Вы такъ веселы и молоды, вы издерживаете ваши деньги съ такою барскою расточительностью, что мы принимаемъ васъ въ наши товарищи съ особеннымъ удовольствіемъ. Будьте готовы, мы выступаемъ въ половин третьяго часа.

Въ назначенный часъ вс стрлки готовы были выступить въ походъ.

Отто отозвалъ въ сторону хозяина гостинницы и сказалъ ему нсколько словъ, хозяинъ вслдъ затмъ, войдя въ общую залу, объявилъ: ‘Господа, счетъ заплаченъ’.

Это неожиданное извстіе не произвело ни малйшаго непріятнаго впечатлнія, а, напротивъ, увеличило популярность Отто въ обществ стрлковъ.

Шумная толпа прошла нсколько миль смясь, распвая псни и разсказывая о подвигахъ каждаго на поприщ любви и пол брани. Одинъ изъ стрлковъ замтилъ нашему герою, что онъ одтъ не по форм, потому-что шляпа его безъ пера.

— Я достану перо, отвчалъ со смхомъ Отто. Другой подшучивалъ надъ тмъ, что лукъ его былъ совершенно-новъ.

— Я докажу вамъ, Вольфгангъ, что могу владть и со старымъ, возразилъ, незапинаясь, Отто.

Его отвты, находчивость, наружность и бойкость подстркали любопытство товарищей, желавшихъ поврить на-дл, отвчало ли его искусство въ стрльб прочимъ качествамъ. Случай, покровительствующій героямъ романовъ, не замедлилъ доставить возможность и въ этомъ отличиться нашему юнош.

Судьба какъ-будто заботится о такихъ людяхъ, обстоятельства группируются для нихъ всегда такъ, чтобъ всми мрами способствовать ихъ успхамъ. Они всегда поспваютъ во-время и кстати, если дло идетъ о спасеніи какой-нибудь невинности отъ преслдованія какого-нибудь изверга или что-нибудь тому подобное.

Однимъ словомъ, если они ищутъ приключенія — приключеніе, какъ-тутъ является къ ихъ услугамъ.

Съ своей стороны, я не могъ никогда довольно надивиться этому и разгадать тайну, какимъ-образомъ герой пантомимной балаганной сцены всегда находитъ подъ рукой все, что ему понадобится. Для примра, положимъ, что онъ вздумалъ нарядиться женщиной: въ то же мгновеніе входитъ разнощикъ и предлагаетъ ему чахолъ съ сахарной головы вмсто чепца. Вслдъ затмъ является колбасникъ и снабжаетъ его ожерельемъ и поясомъ своей фабрикаціи — изъ колбасъ и сосисекъ, такимъ образомъ составляется весь туалетъ, пригодный балаганному герою. Основываясь на этомъ, я былъ увренъ, что какая-нибудь птица принесетъ моему герою Отто перо, въ отвтъ на насмшку одного изъ стрлковъ надъ его шляпой.

Такъ и случилось: проходя зеленую поляну, веселая компанія увидла журавля, который, согнувъ шею въ дугу, прибралъ на спину ноги, высунулъ вперелъ носъ, выпучилъ красные глаза и лниво полетлъ по втру, въ такомъ вид онъ представлялъ самую благопріятную минуту для выстрла.

— Стрляй, Отто! сказали ему.

— Ты не хотлъ выстрлить въ ворону, потому-что эта птица ничтожна, не хотлъ стрлять въ сокола, потому-что онъ — благородная птица, такъ подстрли же намъ этого журавля, онъ летитъ тихо.

Отто въ это время завязывалъ снурокъ у сапожка своего. Родольфъ, одинъ изъ лучшихъ стрлковъ, выстрлилъ и далъ промахъ.

— Стрляй же, Отто, сказалъ Вольфгангъ: — журавль улетаетъ все дальше-и-дальше.

Но на этотъ разъ Отто отрзывалъ себ палку на ближайшей верб. Максъ, другой стрлокъ, тоже выстрлилъ — и снова промахъ.

— Если такъ, сказалъ Вольфгангъ:— приходится попробовать и мн, а вы, молодой человкъ, упустили хорошій случай отличиться.

Вольфгангъ старательно прицливался и выстрлилъ. ‘Слишкомъ-далеко сказалъ Вольфгангъ. ‘будь онъ проклятъ!’

Отто, бросивъ палку, которую вырзывалъ, спросилъ разсянно:

— Слишкомъ-далеко, говорите вы? вздоръ! можно подождать еще минутки дв.

Отто острился и трунилъ надъ промахами товарищей, но никто изъ нихъ не обращалъ вниманія на его шутки, потому-что вс они, поднявши носъ кверху, слдили глазами за журавлемъ.

— Куда прикажете въ него попасть? спросилъ Отто.

— Вотъ выдумалъ! сказалъ Вольфгангъ — разв ты не видишь, что журавль уже величиной съ муху?

— Ручаюсь попасть ему въ правый глазъ, сказалъ Отто, и выступивъ впередъ на англійскій способъ (привезенный крестнымъ отцомъ его изъ Палестины и переданный имъ крестнику), наклонилъ голову на лукъ, внимательно прицлился, сообразивъ наклоненіе стрлы съ втромъ.

Стрла зашипла, взвилась и полетла.

Отто взялъ снова палку въ руки, дурачился, плъ и хохоталъ попрежнему и продолжалъ вырзывать палку.

Стрлки долго смотрли вверхъ разинувъ рты, наконецъ, соскучившись оставаться въ этомъ положеніи, вскричали.— Что тутъ глазть, стрла пропала, пойдемъ.

— Смотрть вверхъ скомандовалъ Отто со смхомъ.

Черное пятнышко быстро опускалось съ высоты, величиною сперва съ пуговицу, потомъ съ воробья, тамъ съ куропатку, съ курицу и хлопъ! На землю упалъ огромный журавль.

— Вынь стрлу изъ глаза, Вольфгангъ, сказалъ Отто, невзглянувъ даже на птицу:— вытри ее и вложи опять въ мой колчанъ.

Въ-самомъ-дл, стрла проткнула глазъ журавля въ самый зрачокъ.

— Вы не брать ли Фрейшюца? спросилъ удивленный Родольфъ.

Отто, насвистывая напвъ ‘Охотничьяго Хора’, отвчалъ:— Нтъ, мой другъ, то былъ случайный выстрлъ, я, видишь ли, учился стрлять у стрлковъ славной Англіи, а тамъ стрлокъ — такъ ужь стрлокъ не на шутку.

Такимъ-образомъ Отто добылъ себ перо на шляпу изъ журавлинаго крыла, а пораженные удивленіемъ стрлки говорили ‘Что за дивная страна должна быть эта Англія!’

Чуждые чувству зависти въ успх ихъ новаго товарища, веселые стрлки съ удовольствіемъ отдали должную справедливость его превосходству. Вольфгангъ и Родольфъ въ-особенности протянули къ нему руки и просили Отто подарить ихъ его дружбой. Цлый день стрлки продолжали свой путь: къ ночи остановились въ удобной гостинниц. въ которой пуншемъ, пивомъ и шампанскимъ пили здоровье герцога клевскаго и за здоровье каждаго изъ пьющихъ порознь. Съ наступленіемъ дня, они выступили снова въ путь, неостанавливаясь нигд, разв только длятого, чтобъ отъ времени до времени что-нибудь выпить и закусить. Частыя подкрпленія такого рода придали имъ столько бодрости, что они ршились не отдыхать наконецъ нигд боле ране ночи, которая застала ихъ у вороть маленькаго городка Вейндека. Длать было нечего: ворота города были заперты.

— Нтъ ли здсь гостинницы, или какого замка, въ которомъ можно бы намъ было переночевать? спросилъ Отто часоваго.— Я такъ проголодался, что, за неимніемъ лучшаго, въ состояніи проглотить свою родную бабушку.

Часовой засмялся отъ такого иперболическаго изображенія голода и сказалъ:

— Вы бы лучше пошли спать въ замокъ Вейндекъ, по ту сторону, васъ никто тамъ не обезпокоитъ, прибавилъ онъ лукаво.

Въ это время луна, вырвавшись изъ облаковъ, оттняла на ближайшей возвышенности замокъ, или, лучше сказать, остовъ замка. Крыши на немъ не было, окна выбиты, башни рушились, холодный лучъ мсяца проникалъ въ него со всхъ сторонъ. Впрочемъ, съ одной стороны часть зданія и крыша уцлли и казались громадне, мрачне и печальне остальныхъ развалинъ.

— Тамъ, конечно, можно намъ помститься, но можно ли поужинать? спросилъ Отто у часоваго.

— Будьте покойны, владтель Вейндека угостить васъ, возразилъ часовой съ какой-то ужимкой, и мрными шагами сталъ ходить взадъ и впередъ по валу. Между-тмъ стрлки разсуждали о томъ, идти ли имъ ночевать въ мрачное, пустынное зданіе или нтъ.

— Но мы не найдемъ тамъ къ ужину ничего, кром хищныхъ птицъ, говорилъ Отто.— Послушайте, братцы, возьмемъ лучше приступомъ городъ, насъ тридцать удалыхъ молодцовъ, а гарнизонъ состоитъ только изъ трехсотъ человкъ.

Однако прочіе разсудили, что поужинать такимъ образомъ обошлось бы слишкомъ-дорого и, ворча, предпочли ночлегъ на голодный желудокъ.

Отрядъ двинулся къ замку и вошедъ въ обширныя залы, погруженныя въ глубокую тишину. Сипы и филины, пробужденные неожиданными постителями, слетали съ гнздъ, пронзительные крики ихъ и хлопанье крыльевъ выражали отчаяніе испуганныхъ пернатыхъ жителей.

Пройдя по темнымъ корридорамъ, закоптлымъ лстницамъ и комнатамъ, покрытымъ плсенью и сыростью, стрлки дошли наконецъ до какой-то комнаты, которая повидимому была въ лучшемъ состояніи, чмъ прочія, хотя разрушеніе и въ ней водворялось съ каждымъ днемъ боле-и-боле. Эта-та комната и была избрана нашими стрлками для ночлега. Затмъ они бросили жребій, кому стоять на часахъ. Первые два часа пали на долю Отто, а смнить его приходилось пріятелю его, Вольфгангу. Отто обнажилъ свое оружіе, расхаживая на часахъ взадъ и впередъ — единственное возможное развлеченіе въ положеніи часоваго, а товарищи его между-тмъ храпли въ различной степени и доказывали тмъ, какъ крпокъ былъ сонъ ихъ, несмотря на то, что вс они заснули безъ ужина.

Можно представить себ, въ какія размышленія погружался герой нашъ въ это время. Пріятныя и горькія воспоминанія о дом родительскомъ волновали душу его, помыслы о слав тревожили его своими обольщеніями.

Сіяніе луны скрылось, зато мерцавшія звзды привтливо глядли на него

Полагаясь на молодаго человка, стрлки спали спокойно, а онъ продолжалъ шагать вдоль и поперегъ по разнымъ направленіямъ.

Наконецъ часы доложили ему, что была половина двнадцатаго, и такъ-какъ онъ оканчивалъ свой срокъ, то толкнулъ ногою спящаго Вольфганга, который тотчасъ вскочилъ, обнажилъ свою шпагу и сталъ на смну Отто.

Чтобъ воспользоваться теплотою, Отто легъ на то же мсто, съ котораго всталъ его товарищъ.

Нсколько времени онъ не могъ заснуть, мечты и дйствительность до того смшались въ ум его, что онъ не могъ отличить одного отъ другаго.

Онъ продремалъ нсколько минутъ, потомъ, вздрогнувъ, проснулся, опять заснулъ, опять очнулся. Въ одно изъ этихъ мгновеній полусна, ему мерещилось, что онъ видитъ передъ собой образъ женщины въ блой одежд, которая скользнула въ комнату и манила къ себ Вольфганга.

Отго очнулся, посмотрлъ во вс глаза — Вольфганга не было. Въ эту минуту часы прибили полночь на городской башн и Отто вскочилъ на ноги.

ГЛАВА IX.

Какъ только пробило 12-ть часовъ, Вольфгангъ увидлъ вдругъ передъ собою блдный призракъ женщины. Онъ не могъ постичь, откуда явилась она и стояла предъ нимъ, вперивъ въ него свои свтлые, голубые, стекловидные глаза. Женщина эта была совершенство красоты. Лицо ея блдное, какъ у мраморной статуи, въ которую любовь художника не вдохнула еще жизни, блуждавшая на устахъ улыбка, холодная, какъ отблескъ полуночнаго мсяца на зеркальной поверхности озера, придавали этому виднію особенное очарованіе и величественность.

Вольфгангъ былъ очарованъ, заколдованъ и, подъ вліяніемъ этихъ впечатлній, смотрлъ на призракъ пристально, разинувъ ротъ. Она поглядывала на него умильно, необыкновенно-ласково и, поднявъ граціозно руку, блую какъ мраморъ, сдлала ему знакъ слдовать за собою.

Спросить, пошелъ ли за нею пылкій, молодой Вольфгангъ, тоже, что спросить потянулось ли желзо за магнитомъ, побжала ли борзая за зайцемъ или ухватился ли ребенокъ за игрушки.

Вольфгангъ, конечно, послдовалъ за нею. Ветхія двери, какъ-бы чудомъ раскрылись передъ ними безъ шума. Они проходили безчисленное множество комнатъ, непотревоживъ ни одной изъ спящихъ птицъ, комнаты не были освщены, а между-тмъ въ нихъ было пилю какъ днемъ

Мы не можемъ сказать утвердительно, долго ли они шли, но, наконецъ, остановились въ одной изъ комнатъ, гд стоялъ столъ, обтянутый кованнымъ серебромъ, съ поставленными на немъ двумя приборами. Красавица сла на одномъ конц стола и указала мсто Вольфгангу на другомъ. Онъ также слъ. Столъ былъ не великъ, колна ихъ встртились. Ему казалось, что онъ дотронулся до ледяной стны.

— Прекрасный стрлокъ, ты. врно, голоденъ посл дороги? Что прикажешь подать теб къ ужину? Винегретъ ли со свжими раками, соусъ изъ рыбы съ лукомъ, свиную голову съ трюфлями или бифштексъ съ хрномъ? Говори, мой милый стрлокъ, все будетъ къ твоимъ услугамъ. Между-тмъ на стол не было ничего, кром закрытаго серебрянаго блюда, и Вольфгангъ полагалъ, что прекрасная незнакомка, предлагая ему такія кушанья, подтрунивала надъ нимъ, и чтобы озадачить ее, онъ ршился потребовать чего-нибудь рдкаго.

— Прекрасная незнакомка! мн хотлось бы котлетокъ со свжимъ горохомъ

Она открыла блюдо и передъ ними явились котлеты. Онъ переложилъ ихъ къ себ на тарелку, а незнакомка, снова закрывъ магическое блюдо, любовалась аппетитомъ гостя. Несмотря на то, что порція была довольно-объмистая, Вольфгангъ сълъ ее всю, крякнулъ и попросилъ чего-нибудь выпить.

— Все, чего хочешь, сказала она, взявшись за серебряный графинъ, филигранной работы, съ пробкой, обдланной въ золото.

— Въ такомъ случа, возразилъ Вольфгангъ (онъ былъ, какъ видите, не прихотливъ), налейте мн пива и портера пополамъ.

Тотчасъ же, по его желанію, лпившіяся струи того и другаго напитка полились изъ одного графина къ нему въ стаканъ. Выпивъ залпомъ до капли, Вольфгангъ объявилъ, положа руку на сердце, что онъ не пивалъ на своемъ вку ничего лучшаго.

Онъ возбудилъ этимъ новый аппетитъ и потребовалъ безконечный рядъ блюдъ, которыхъ исчислить нтъ возможности.

Только очарованіе, говорилъ онъ посл своимъ товарищамъ, поврившимъ ему, могло придать ему такую алчность въ эту удивительную ночь.

Онъ еще потребовалъ котлетъ, но уже съ капустой, соленой смги крыло индйки.

— Я очень-люблю индйку, замтилъ онъ.

— Я тоже, сказала блдная красавица.

Съ этимъ словомъ, индйка явилась на столъ немедленно. За нею послдовалъ пуддингъ, потомъ еще что-то и, въ заключеніе, швейцарскій сыръ. Но всего удивительне было то, что каждое кушанье являлось на томъ же закрытомъ блюд, о которомъ мы говорили. Вольфгангъ обратилъ вниманіе на это обстоятельства, показавшееся ему сверхъественнымъ, впрочемъ, тогда только, когда онъ ужь отвдалъ нсколько десятковъ различныхъ предметовъ.

— Эту загадочность легко объяснить, сказала съ улыбкою, блдная красавица: — слуги васъ слышатъ, потому-что они и кухня внизу.

Однако это объясненіе было неудовлетворительно для того, чтобъ понять, какимъ-образомъ вино, пиво, эль, пуншъ и даже уксусъ и масло выливались изъ одной и той же бутылки.

‘Много есть вещей въ природ, другъ Гораціо, о которыхъ не снилось нашимъ мудрецамъ!’

И въ-самомъ-дл нашъ другъ Гораціо-стрлокъ былъ въ такомъ положеніи, что его ужь ничто не могло удивить.

— Счастливъ ли ты теперь, прекрасный юноша, спросила незнакомка, замтивъ, что Вольфгингъ пересталъ сть и развалился въ креслахъ.

— О, еще бы нтъ!

— Желалъ бы ты имть подобный ужинъ всякій вечеръ? продолжала она.

— Почему же нтъ, впрочемъ, несовсмъ… иной разъ я желалъ бы имть устрицы.

— Милый другъ, согласись быть моимъ, и ты будешь сть ихъ круглый годъ.

Несчастный Вольфгангъ не въ-состояніи былъ подозрвать ничего въ эту минуту, въ-противномъ случа, это странное предложеніе объяснило бы ему, что онъ находится въ довольно-подозрительномъ обществ.

Женщина, предлагавшая устрицы на ужинъ въ-теченіе круглаго года, живетъ не съ доброю цлью.

— Не спть ли вамъ псенку, стрлокъ дорогой?

— Спой, душенька, спой, я буду подпвать.

Она взяла мандолину и начала пть псню нжную и вмст-съ-тмъ страшную. Въ ней говорилось о томъ, какъ знатная дама влюбилась въ пажа, и о прочемъ. Вольфгангъ, между-тмъ, билъ тактъ, качалъ головой во вс стороны, и еслибъ не былъ упоенъ любвью и виномъ, то замтилъ бы, какъ портреты на стнахъ тоже качали головами, мигали и гримасничали подъ музыку.

Пснь кончилась.

— Я, знатная дама, сказала она: — а ты, стрлокь, хочешь ли быть пажемъ моимъ?

— Я готовъ съ тобою хоть къ демону

— Идемъ же, возразила она, дико глядя на него: — идемъ въ мой храмъ и обвнчаемся.

Она протянула ему руку — рука ея была холодна какъ у мертвеца. Вольфгангъ схватилъ ее и они вышли. Вмст съ тмъ два портрета предковъ, мужчины и женщины, висвшіе на стн, тихонько вышли изъ своихъ рамъ, отвсили уходившимъ любовникамъ низкій поклонъ и сли за столъ на т же мста. Третій портретъ одного изъ предковъ, неимя возможности выйтди изъ рамы, за неимніемъ ногъ, нахмурилъ брови, въ знакъ своего неудовольствія. Нсколько другихъ вейндекскихъ владтелей, изображенныхъ въ профиль, казались угрюмыми и мрачными. Вслдъ за Вольфгангомъ и его невстою, пока они дошли до мста, назначеннаго для внчанія, образовалось шествіе ста и боле лицъ. Внчальная комната была великолпно иллюминована, ветхія знамена древнихъ рыцарей разввались какъ на дрюриленской сцен, органъ заигралъ приличный случаю гимнъ, а на хорахъ стояла толпа людей, одтыхъ въ черныхъ платьяхъ.

— Идемъ другъ мой! сказало привидніе…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ то время, какъ пробило 12 часовъ, Отто, какъ мы ужь сказали, замтивъ отсутствіе Вольфганга, вскочилъ на ноги. Мысль, что пріятель его исчезъ вмст съ мелькнувшимъ передъ его глазами привидніемъ, ужаснула его.— ‘Я пойду за ними’, сказалъ онъ и, разбудивъ бывшаго на очереди стрлка, веллъ ему смнить себя, а самъ бросился стремглавъ по направленію, по которому скрылось Вольфгангъ и его обольстительница. Не его была вина, если онъ ихъ не отъискалъ тотчасъ же, замокъ былъ великъ: въ комнатахъ было темно, тысячи дверей сбивали его съ толку, слдовательно нетрудно ему было потерять слдъ тхъ, кого онъ преслдовалъ. Какъ должно было ожидать, онъ попалъ не въ т двери и блуждалъ по мрачному замку часа три. Отто звалъ Вольфганга всею силою своего голоса, и только равнодушное эхо отвчало на призывъ его. Неупадая духомъ, онъ ршился, во что бы то ни стало, подать руку помощи исчезнувшему товарищу.

Герой нашъ попалъ наконецъ въ ту самую комнату, въ которой отъужиналъ Вольфгангъ и гд въ эту минуту старая чета, отецъ и мать блой красавицы, вышедшая изъ рамъ, сидла за столомъ.

— Славно! Берта наконецъ нашла себ мужа, говорила старуха.

— Признаться, пора, она ждала его четыреста-пятьдесятъ-три года, отвчалъ старикъ.

По старой мод, онъ быль напудренъ и носилъ косичку на спин.

— Какъ кажется, женихъ не важная птица, говорила старуха понюхивая табакъ.— Какой-нибудь искатель приключеній мщанской породы. Видли ли вы, какъ онъ лъ и пилъ за ужиномъ? Я ужасаюсь при мысли, что дочь наша выходить за простаго стрлка.

— Стрлокъ стрлку рознь, отвчалъ отецъ: — иные стрлки точно сволочь, какъ вы изволили замтить, иные, напротивъ, джентльмены перваго сорта по рожденію по-крайней-мр, если не по воспитанію, доказательствомъ этому служить молодой Отто, сынъ маркграфа годесбергскаго, который въ эту минуту подслушиваетъ у двери, какъ лакей, и котораго я намренъ вышвырнуть отсюда.

Съ этимъ словомъ старый баронъ, обнаживъ огромную шпагу, размахивалъ ею передъ глазами Отто. Человкъ, мене храбрый, поставленный въ подобное положеніе, далъ бы тягу, а неустрашимый юноша очутился среди комнаты. Надо сказать, что Отго носилъ на груди, талисманъ подаренный ему матерью при разставань. Талисманъ этотъ, какъ не и талисманы, былъ одаренъ волшебною силой, вслдствіе чего Отто прибгнулъ въ этомъ случа къ его могуществу и, вынувъ его изъ-за пазухи вскричалъ: — ‘Прочь! Я приказываю вамъ удалиться’. Немедленно призраки барона и баронессы вскочили обратно въ рамы свои съ такимъ же проворствомъ, съ какимъ арлекинъ проскакиваетъ сквозь стнные часы на балаганной сцен.

Отто побжалъ въ отворенною дверь, въ которую вошелъ Вольфгангъ вмст съ своею дьявольскою невстою, и мчался изъ комнатъ въ комнаты, освщенныя блднымъ свтомъ луны.

Звукъ органа, долетавшій до его слуха, быль его путеводителемъ. Онъ дошелъ наконецъ до комнаты, въ которой совершался брачный обрядъ. Отто бросился къ двери, она была заперта. Онъ постучался, но, вроятно, швейцаръ быль глухъ. Наконецъ Отто приложилъ къ замку свой талисманъ — раздался трескъ, скрипъ и дверь отворилась настежь, органъ залился несвязными фугами, свтъ факеловъ заколебался, они стали гаснуть, собравшіяся тни съ крикомъ и визгомъ разбжались, невста дико вскрикнула и… разсялась въ воздух, исчезла какъ дымъ

Отто упалъ въ обморокъ на порог, а Вольфгангъ лежалъ безъ чувствъ среди комнаты. Въ этомъ положеніи, стрлки нашли ихъ, и когда, очнувшись, они разсказывали своимъ товарищемъ въ несвязныхъ выраженіяхъ объ этомъ удивительномъ происшествіи, скептики говорили ‘вотъ вздоръ! они просто были пьяны’, а другіе, покачивая головой вскричали, ‘они видли вейндекское привидніе’ Тутъ начались разсказы о многихъ молодыхъ людяхъ увлеченныхъ его обольщеніями, и которые не такъ счастливо отдлались, какъ Вольфгангъ, но пропали безъ всти. Это приключеніе привязало Вольфганга тломъ и душою къ его избавителю. Съ разсвтомъ стрлки опять пустились въ путь къ замку герцога клевскаго.

ГЛАВА Х.

На разстояніи отъ Вейндека до Клеве много замковъ и аббатствъ. Каждый изъ нихъ по мннію путеводителей иметъ свою легенду и свое привидніе. Съ помощью воображенія автора, долго бы можно было отвлекать нашихъ путешественниковъ отъ ихъ цли, и тогда странствованіе ихъ было бы нескончаемо. Скажемъ же только, въ короткихъ словахъ, что наши туристы безъ особенныхъ приключеній дошли до Клева, въ которомъ огромное стеченіе народа толпилось въ ожиданіи слдующаго дня.

Здсь кстати было бы сдлать описаніе прибывшей съ разныхъ сторонъ публики и выказать, при этомъ удобномъ случа, глубокое знаніе старины, мы представили бы сперва кавалькаду рыцарей въ сопровожденіи пажей, отягченныхъ блестящими щитами, и рядъ оруженосцевъ съ знаменами и копьями.

За ними слдовалъ бы рядъ акробатовъ, фокусниковъ, музыкантовъ, смуглыхъ цыганъ и Венгерцевъ съ эликсирами вчной молодости, потомъ слдовала бы группа веселыхъ рейнскихъ поселянъ, поющихъ свои псни, затмъ мы описали бы великолпный балдахинъ, разукрашенный гербами, изъ-за шелковыхъ занавсокъ котораго выглядывали бы гордыя, хорошенькія личики блокурыхъ красавицъ.

Но для этого у насъ не достаетъ мста, а читатель можетъ обратиться къ остроумному разсказу объ Ивангое, въ которомъ найдетъ подобныя картины во всей ихъ подробности. Отто и его товарищи прибыли въ городъ Клевъ, расположились въ гостинниц отдохнуть отъ усталости и приготовлялись къ ратоборству въ слдующій день. Настало утро Отто со стрлками поспшилъ въ поле. Они были вс вооружены лучшими луками и стрлами и горли нетерпніемъ отличиться, точно также, какъ и другіе стрлки, собравшіеся съ разныхъ мстъ. Группы Англичанъ, толпы болтливыхъ Французовъ, жиды съ рулетками, Тирольцы и Венгерцы съ перчатками и разными бездлушками — вс стремились къ полю, въ которомъ разставлены были цли для стрльбы.

Считаемъ лишнимъ упоминать, что Отто и его товарищи пришли къ мсту раньше прочихъ. Но какія слова въ-состояніи выразить восторгъ молодаго человка, когда онъ увидлъ герцога клевскаго, вмст съ дочерью его, Еленою, предшествуемыхъ хоромъ роговъ, волынокъ, флейтъ, трубъ и тому подобныхъ духовыхъ инструментовъ? Какое искусство пера въ состояніи изобразить красоту этой молодой двушки? Вообразите себ вс прелести, какія только могутъ украшать женщину, вс добродтели, какія возвышаютъ умъ и душу, вс совершенства, свойственныя человческой организаціи — и вы составите себ лишь слабое понятіе о красот, и превосходств очаровательной принцессы Елены. Представьте себ цвтъ лица такой (не знаю на сколько это справедливо, какой можно имть отъ постояннаго употребленія роуланда-калидора. зубы, предъ которыми жемчугъ не что иное какъ каменный уголь: блестящіе, нжные, голубые глаза, которые то поражали своимъ огнемъ, то исцляли нжнымъ взглядомъ, шея и бюстъ такъ обольстительны, что лучше о нихъ и не говорить, а ножки падали на землю съ легкостью капли росы.

Прекрасная Елена была одта въ изящный нарядъ, какой когда-либо вышелъ изъ рукъ модистокъ. Волосы ея, черные какъ лакированная кожа, были такъ длинны, что горничная разстилала косу ей на подушку на большое отъ нея разстояніе, а шляпа, убранная махровыми розами, подсолнечниками, райскими птицами и пестрыми лентами, придавала ей такой интересный видъ, что даже издатель газеты Morning-Post влюбился бы въ нее по-уши. Такое впечатлніе она произвела и на юнаго Годесберга. Опираясь на лукъ, скрестивъ ноги, онъ смотрлъ на нее какъ Амуръ на Психею. Взоры ихъ встртились — для обоихъ все было кончено. Румянецъ зардлся на щекахъ, юныя сердца почувствовали первый трепетъ любви въ одно время. Съ этой минуты они любили другъ друга навки. Отто какъ вкопанный стоялъ на одномъ мст, а идеальная Елена, чтобъ скрыть свое смущеніе, высморкала носъ.

Кто это стоитъ за кресломъ на эстрад, гд сидитъ герцогъ и принцесса, его дочь? Кто это съ волосами морковьяго цвта, у котораго глаза надъ искривленнымъ носомъ искоса поглядываютъ другъ на друга? Спина его согнулась въ дугу, а безобразный ротъ, окруженный щетиной, показываетъ рядъ скверныхъ зубовъ, голубой, шитый серебромъ камзолъ выказываетъ еще рзче его безобразіе, а розовая шляпа, съ страусовыми перьями, неуклюже надта на его лысую то лову? Въ мирное время господинъ этотъ вооруженъ множествомъ кинжаловъ, ятагановъ, шпагъ, сабель и мечей, что доказываетъ его буйный нравъ. Это — страшный Ровскей-Доннерблицъ, рыцарь Энлентрекенштейнъ. Онъ ищетъ, говорятъ, руки прелестной Елены, въ эту минуту нашептываетъ ей разныя любезности и отвратительно улыбается. Но она отъ него отворачивается.

Отто все еще стоитъ въ созерцаніи красавицы, опершись за лукъ.

— Въ чемъ состоитъ призъ? спросилъ одинъ изъ стрлковъ другаго.

— Тутъ два приза: бархатная шапка, вышитая золотомъ, работы рукъ принцессы, и дорогая цпь кованнаго золота. Оба приза лежатъ на подушк передъ дочерью герцога

— Я съумю выбрать, если мн первому достанется взятъ призъ, говорилъ грубый, неуклюжій, кривоногій стрлокъ, на щит котораго были изображены волчьи пасти, гербъ вождя Доннерблица.

— Который же, однако? спросилъ Отто живо къ нему повернувшись.

— Конечно цпь, отвчалъ стрлокъ.— Не думали ли вы, что я возьму мишурную ермолку?

Отто, приготовляя лукъ, презрительно улыбнулся, гремвшіе рога возвстили, что стрльба скоро начнется. Описывать ли намъ ее? Нтъ это ужь было сдлано въ Ивангое, роман, о которомъ мы выше упомянули.

Представьте себ стрлковъ, одтыхъ въ зеленый цвтъ: они поочередно выступаютъ и стрляютъ въ цль. Иные попадаютъ, другіе нтъ. Промахнувшіеся удаляются, осмянные зрителями, Т же, которые попадали, имли право стрлять вновь. Впрочемъ, скоро сдлалось очевидно, что соперничество оставалось только между Сквинтофомъ, стрлкомъ Доннерблица, и юнымъ героемъ съ золотыми кудрями. Слава Сквинтофа, какъ стрлка была извстна по всей Европ. Но кто быль его смлый соперникъ? Въ этомъ собраніи билось сердце, которое горло нетерпніемъ узнать его — сердце Елены.

Предстоялъ окончательный выстрлъ. Щить былъ поставленъ на три четверти мили отъ стрлковъ. Черный кружокъ на немъ былъ такъ малъ, что весьма-трудно было разсмотрть, а нетолько попасть въ него. И въ то время, какъ Сквинтофъ выбиралъ стрлу для послдняго выстрла, Ровскей-Доннерблиць бросилъ ему кошелекъ, полный золота, и сказалъ: ‘Сквинтофъ, если выиграешь призъ — деньги твои’.

— Въ такомъ случа я заране кладу деньги въ карманъ, сказалъ стрлокъ, поглядывая насмшливо на Отто, ‘этотъ цыплнокъ едва ли попадетъ въ подобную цль.’

Сквинтофъ прицлился, выстрлилъ и попалъ въ самую середину точки.

— Попадешь ли ты такъ, молодой человкъ? сказалъ Сквинтофъ юнош — и громъ рукоплесканій увнчалъ успхъ его.

Елена поблднла отъ одно: мысли, что избранникъ ея сердца можетъ быть побжденъ.

— Попадалъ ли кто изъ васъ въ горошину? спросилъ Отто.

Общій смхъ послдовалъ за этимъ вопросомъ.

Торговка овощей, случайно-стоявшая близь него, подала ему горошину. Отго подошелъ къ цли, вынулъ стрлу Сквинтофа и воткнулъ горошину въ углубленіе, образовавшееся отъ острея стрлы, посл чего возвратился на свое мсто. Пока онъ приготовлялся къ выстрлу, Елена находилась въ такомъ волненіи, что, казались, съ ней длалось дурно. Никогда не видала она боле красиваго юноши, какимъ былъ Отто въ эту минуту. Онъ казался вдохновленнымъ. Длинныя кудри были отброшены на плечи, румянецъ здоровья игралъ на его щекахъ, къ которымъ лезвее бритвы еще никогда не прикасалось. Взявъ лукъ и лучшую стрлу, онъ отставилъ правую ногу и наклонился впередъ, приподнявъ немного лвую. Въ этомъ балансирующемъ положеніи онъ походилъ на Аполлона. Прицлился, стрла взвилась.

— Онъ пробилъ горошину! вскричала принцесса, и съ этимъ словомъ упала въ обморокъ.

Доннерблицъ сердито и косо взглянулъ на юношу однимъ глазомъ, а другимъ бросилъ злобный и укорительный взглядъ на своего стрлка. Сквинтофъ пробормоталъ какое-то проклятіе.— Отто лучшій стрлокъ, сказалъ онъ — Я полагаю, ты берешь золотую цпь.

— Золотую цпь? возразилъ Отто: — ты думаешь я предпочту ее работ прекрасной Елены! Никогда. И, подойля къ эстрад, на которой стояла очнувшаяся отъ обморока Елена, онъ сталъ передъ нею на колни и принялъ бархатную шапочку, которую она, покраснвши до ушей, положила ему на шелковыя кудри. При этомъ взоры ихъ опять встртились, сердца забились. Они никогда еще не говорили другъ съ другомъ, а между-тмъ, любили другъ друга навки.

— Не хочешь ли ты вступить въ мою службу, сказалъ Ровскей Доннерблицъ юному Отто:— ты будешь капитаномъ моихъ стрлковъ, вмсто этого чурбана, котораго побдилъ.

— Вашъ чурбанъ, какъ вы его называете, искусный и лихой стрлокъ, гордо отвчалъ Отто: — а я не намренъ вступать въ службу къ Доннерблицу.

— Ты желаешь, можетъ-быть, войдти въ домъ къ герцогу клевскому? спросилъ отецъ Елены. Высокомріе простаго стрлка его забавляло.

— Я готовъ умереть за герцога клевскаго и его семейство, отвчалъ Отто. Слово семейство было произнесено значительно и нжно.

Елена поняла, что подъ этимъ словомъ онъ разумлъ ее, тмъ боле, что, кром нея, въ семь герцога не было никого.

— Какъ твое имя, молодой человкъ, спросилъ герцогъ:— ты долженъ быть внесенъ въ списокъ моихъ стрлковъ.

— Стрлокъ Отто, отвчалъ онъ, красня.

ГЛАВА XI.

Въ ознаменованіе торжества нашего героя, стрлки, къ обществу которыхъ онъ принадлежалъ, дали великолпный пиръ, на которомъ Вольфгангъ отличался своимъ аппетитомъ. Уничтоженный превосходствомъ Отто, Сквинтофъ отказался участвовать въ этомъ пиру. Отто не лъ ничего. Любезный читатель, конечно, догадывается почему: онъ былъ слишкомъ-влюбленъ, чтобъ быть голоднымъ, и хотя я замтилъ на самомъ-себ, что аппетитъ мой не уменьшался, когда я бывалъ влюбленъ, но надо помнить, что Отто герой романа, а этотъ народъ не стъ, когда любитъ.

Въ слдующій день юный вздыхатель быль зачисленъ въ стрлковый полкъ герцога клевскаго, а съ нимъ и товарищъ его, съ которыми онъ поклялся никогда не разставаться. Снявъ съ себя свой щегольский нарядъ и надвъ форменную одежду, Отто вздохнулъ. Костюмъ его былъ блестящъ, но все же онъ выражалъ зависимость, несообразную съ его гордымъ характеромъ. ‘Впрочемъ’, говорилъ онъ себ въ утшеніе, ‘чего я не перенесу для нея!’

Что же касается до Вольфганга, онъ былъ мене-щекотливъ и радъ былъ промнять изношенный камзолъ на пестрые штаны, жолтую куртку, свтло-зеленый плащъ и оранжевую шляпу.

— Посмотри на этихъ двухъ стрлковъ, говорилъ герцогъ клевской своему гостю, Доннерблицу, прогуливаясь съ нимъ на террас посл обда.

Герцогъ указывалъ на двухъ друзей, которые стояли въ то время на часахъ въ первый разъ.

— Обрати вниманіе на ихъ наружность, одинъ изъ нихъ, тотъ самый, который побдилъ Сквинтофа, а другой, если я не ошибаюсь, выигралъ третій призъ въ борьб. Оба они носятъ одинъ и тотъ же костюмъ, а между тмъ, врно, и ты готовъ побиться объ закладъ, что одинъ весь вкъ былъ стрлкомъ, а лругой благороднымъ дворяниномъ.

— Который же, ни мннію вашему, боле похожъ на дворянина? съ досадою спросилъ Ровскей-Доннерблицъ.

— Какъ который? разумется, Отто! сказала Елена съ живостью. Она шла подл отца своего и гостя. Слова, сказанныя ею въ пользу Отто, только разсердили Доннерблица, который впалъ въ мрачное расположеніе духа.

— Съ-какихъ-поръ, герцогь, крестьянинъ, одтый въ вашу ливрею, позволяетъ себ носить украшеніе благородныхъ рыцарей? Кто, кром дворянина, можетъ носить такіе длинные волосы?

— Эй часовой! закричалъ онъ: — поди сюда!

Отто мгновенно очутился передъ нимъ. Подходя къ герцогу и его гостю, Отто сдлалъ накараулъ, мелькомъ взглянулъ на Елену: глаза ихъ встртились, сердца вабились, оба вспыхнули.

Такъ на мор корабль отвчаетъ на сигналъ другому кораблю. Пока они съ любовью смотрятъ другъ на друга, напомнимъ нашему читателю, какимъ уваженіемъ, встарину на Свер пользовались длинные волосы. Кром дворянъ, никто не имлъ права носить ихъ, и если человкъ обезславилъ себя какимъ-либо дурнымъ поступкомъ, онъ былъ увренъ, что его прежде всего остригутъ. Вассаламъ и рабамъ, дерзнувшимъ носить длинные волосы, опредлено было наказаніе.

— Я желаю, чтобъ ты самъ остригъ себ волосы, молодой человкъ, сказалъ герцогъ клевскіи дружескимъ тономъ.— Такія кудри несообразны съ формою моихъ стрлковъ

— Какъ, мн обрзать волосы? вскричалъ Отто въ отчаяніи.

— И даже уши, прибавилъ Довнерблицъ.

— Перестаньте, благородный рыцарь Ейленшрекенштейнъ, сказалъ герцогъ съ достоинствомъ — позвольте мн распоряжаться моими стрлками, какъ мн вздумается. А вы, молодой человкъ, обезоружьтесь.

Отто отвязалъ свой кортикъ, судорожно схватился за эфесъ съ мыслью вонзить его въ сердце Доннерблица, но удержался. Потомъ снялъ свою шляпу и низко поклонился герцогу.

Какъ горько было подумать прелестной Елен, что золотыя кудри должны пасть съ прекрасной головы юноши!

Отто былъ встревоженъ. Оскорбленная гордость и самолюбіе дворянина терзали его душу.

— Вступая къ вамъ въ службу, я не надялся быть остриженнымъ, сказалъ онъ герцогу.

— Ты можешь остаться у меня или нтъ, сказалъ герцогъ нсколько-сердито:— я не терплю въ служб своей людей низкаго происхожденія, подражающихъ дворянамъ, и не намренъ входить въ какія бы то ни было сдлки съ моимъ стрлкомъ.

— Я ршился, сказалъ Отто, въ свою очередь разсерженный:— я…

— Что же вы? вскричала Елена, едва переводя духъ…

— Я… остаюсь.

Бдная двушка чуть не упала въ обморокъ отъ радости. Доннерблицъ, вн себя отъ злости, пробормоталъ про-себя какую-то брань и отошелъ въ сторону.

— Ну, вотъ это такъ, сказалъ герцогъ, взявъ дочь за руку:— кстати идетъ сюда мой бородобрй: онъ мигомъ тебя острижетъ.

Съ этими словами герцогъ удалился, чувствуя въ душ состраданіе къ Отто, тмъ боле, что, въ молодости своей, онъ славился красотой и такими же кудрями, которыя онъ такъ жестокосердно приказывалъ остричь. Бородобрй повелъ юношу въ боковую комнату и, безъ дальнйшихъ разсужденій, принялся за дло. Шелковыя кудри юноши, которыми мать его играла не разъ, падали къ нему на колни и на плечи, будто онъ сидлъ подъ золотымъ дождемъ. По окончаніи печальной операціи. Отто, взошедшій въ комнату, завитый какъ Аполлонъ, выходилъ изъ нея какъ остриженный новобранецъ.

Взгляните, какъ онъ сталъ печаленъ! и немудрено онъ думаетъ о томъ, какими глазами будетъ смотрть на него Елена посл того, какъ онъ утратилъ лучшую часть своей красоты.

‘Захочетъ ли она знать меня’ подумалъ онъ, ‘будетъ ли любить меня посл такого превращенья?’ Погруженный въ грустныя размышленія и не желая показаться въ такомъ вид товарищамъ. Отто спрятался за уголъ стны и предался совершенному отчаянію. Но вдругъ замтивъ ‘кого-то’, онъ повеселлъ, и что жь увидлъ? Елена шла къ той комнат, изъ которой онъ только-что вышелъ: она тревожно осматривалась кругомъ, боязливо приближалась и, уврившись, что въ комнат не было никого, дрожа отъ волненія, вошла въ нее и — представьте себ восторгъ Отто, когда онъ увидлъ, что она подняла локонъ волосъ, прижала его къ губамъ своимъ и спрятала на груди. Вспыхнувъ отъ сознанія своего поступка, она выбжала изъ комнаты и поспшно скрылась въ свои покои. При вид этого, Отто думалъ-было выйдти изъ своего тайнаго убжища, броситься передъ нею на колни и призвать землю и небо въ свидтели своей любви, но, опомнившись, онъ далъ пройдти Елен и притаилъ свое дыханіе. Влюбленный юноша былъ тронутъ подобнымъ признакомъ взаимности и пересталъ жалть о потер своихъ волосъ: онъ поклялся жертвовать для нея не только своими кудрями, но даже головой, еслибъ представилась необходимость.

Внезапный отъздь Доннерблица въ тотъ же день посл обда со всей его свитой былъ поводомъ многихъ преній и разговоровъ Онъ ухалъ, взбшенный, вслдствіе жаркаго и продолжительнаго разговора съ герцогомъ.

Въ то самое время, какъ герцогъ провожалъ своего гостя, многочисленная прислуга толпилась за двор. Доннерблицъ вскочилъ на коня, приказавъ своимъ трубачамъ играть воинственный маршъ, и презрительно бросилъ горсть золота прислуг и оруженосцамъ герцога.

— До свиданія, любезный герцогъ, сказалъ онъ.— Я неожиданно оставляю васъ: но не забудьте — это не послднее мое посщеніе Замка Клевскаго.

Сказавъ это, онъ поскакалъ по мосту.

Прекрасная Елена не присутствовала при отъзд Доннерблица, герцогъ былъ встревоженъ. Въ тотъ же вечеръ онъ осматривалъ вс укрпленія замка и разспрашивалъ офицеровъ о состояніи военной амуниціи, припасовъ и прочаго.

Герцогъ скрывалъ, но горничная Елены разболтала, и потому вс узнали, что Доннерблицъ сдлалъ предложеніе и просилъ руки дочери герцога, но получилъ отказъ и, въ порыв бшенства, поклялся возвратиться въ Замокъ Клевскій не иначе, какъ съ вооруженной силой, побдителемъ замка и его владльцовъ.

Эта всть поразила весь гарнизонъ замка. Доннерблицъ былъ извстенъ необыкновенною храбростью и славился какъ лучшій военачальникъ во всей Германіи. Великодушный до чрезмрности съ двоими подчиненными, онъ былъ жестокъ съ врагами. Много говорили о варварскихъ его дйствіяхъ въ городахъ и замкахъ, имъ покоренныхъ. Бдная Елена терзалась мыслью, что своимъ отказомъ она обрекала на жертву и истязаніе всхъ жителей замка съ ихъ женами и дтьми.

Спустя нсколько дней, догадки о предстоявшей войн подтвердились на-самомъ-дл. Былъ полдень. Герцогъ клевскій обдалъ, хотя съ нкотораго времени почти-совершенно ничего не лъ. Вдругъ у воротъ раздался звукъ трубы и посланный Доннерблица, одтый въ кольчугу, на которой сіялъ гербъ его повелителя, вошелъ въ столовую. Передъ нимъ пажъ несъ на подушк кованную перчатку. ‘Синій Вепрь’ такъ назывался посланный, вошелъ неснимая шляпы. Герцогъ мгновенно надлъ свою и слъ въ кресло на возвышеніи, назначенномъ для пріема въ торжественныхъ случаяхъ.

— Молчаніе! вскричалъ герцогъ, а вы, Синій Вепрь, говорите.

— Во имя высокаго, могущественнаго Ровскей Доннерблица, маркграфа Ейленшрекенштейна, графа Кретенвальда, Шнауценштадта и Гальгенугеля, я объявляю войну вамъ, Адольфу двадцать-третьему, герцогу клевскому. Одинъ лицомъ клицу, копьемъ къ копью, или фронтомъ къ фронту, на чистомъ пол или въ стнахъ, на равнин или на горахъ, благородный Ровскей вызываетъ тебя на бой. Здсь или гд бы то ни было, онъ провозглашаетъ противъ тебя войну насмерть. Въ знакъ чего, вотъ перчатка. И, снявъ ее съ подушки, Синій Вепрь бросилъ ее на мраморный полъ.

Елена поблднла, но герцогъ съ самоувренностью швырнулъ на полъ свою перчатку въ отвтъ, а перчатку Доннерблица приказалъ поднять. Отто, преклонивъ колно, подалъ герцогу эту перчатку.

— Эй, кравчій! наливай мн кубокъ, сказалъ герцогъ, стоявшему за кресломъ человку, одтому въ черные панталоны въ-обтяжку, съ блымъ платкомъ на голов. Кубокъ былъ тотчасъ наполненъ мальвазіей, въ него входило кварты три. Онъ быль золотой, работы Бенвенуто Флорентинскаго.

— Пей Синій Вепрь, сказалъ герцогъ: — и спрячь кубокъ у себя, вотъ теб, кром-того, цпь, которую прошу носить въ знакъ памяти. Съ этимъ словомъ, герцогъ Адольфъ надлъ на шею посланнаго дорогую изумрудную цпь.

— Я всегда радъ вызову на бой, сказалъ онъ и приказалъ провести Синяго Вепря до воротъ замка. Герцогъ удалился изъ залы, вмст съ дочерью. Вс окружавшіе ею были поражены его достоинствомъ, храбростью и щедростью.

Хотя герцогъ Адольфъ хотлъ казаться равнодушнымъ, но внутренно былъ неспокоенъ. Онъ былъ ужь не тотъ рыцарь, который, въ царствованіе Филиппа-Августа, однимъ ударомъ кулака убилъ льва и защищалъ одинъ въ-теченіе нсколькихъ часовъ ворота Петерварлейка противъ 700 Турковъ, осаждавшихъ крпость. Но эти подвиги, прославившіе владтеля Клевскаго Замка, были совершены тридцать лтъ тому назадъ.

Съ-тхъ-поръ, какъ онъ поселился въ замк, праздность и лнь заставили его бросить прежнія атлетическія упражненія, которыми онъ такъ славился въ юности. Бездйствіе принесло плоды: онъ попробовалъ взять свой боевой мечъ, которымъ однажды, въ Палестин, разрубилъ надвое, кажется, слона — и едва могъ только поднять этотъ мечъ. Надлъ свое вооруженіе — оно было ему узко. Старый воинъ, напрасно силясь застегнуть его, заплакалъ. Такимъ-образомъ онъ не могъ даже подумать вступить въ бой съ Доннерблицомъ, не могъ онъ надяться стать противъ него вооруженною силою въ открытомъ пол. Владнія его были незначительны. Миролюбіе и лность его вассаловъ вошли въ пословицу: денежныя средства были истощены.

Въ такомъ вид раскрывалась передъ нимъ картина его отчаяннаго положенія. Всю ночь напролетъ онъ писалъ къ друзьямъ, просилъ о помощи, и вдвоемъ съ секретаремъ исчислялъ ничтожныя средства, которыя онъ могъ противопоставить непріятелю.

Елена въ эту ночь не могла сомкнуть глазъ, думая объ Отто и объ опасности, которую навлекла своимъ отказомъ Доннерблицу.

Отто тоже не спалъ, но мечты его (были свтлы и честолюбивы). Онъ думалъ о томъ, какъ спасти Елену и вынести неприкосновенными изъ предстоявшей опасности — любовь и честь.

ГЛАВА XII.

Такимъ-образомъ герцогъ клевскій приготовлялъ не на шутку свой замокъ къ бою. Со всхъ сторонъ пригнанъ былъ скотъ, рогатый и нерогатый, оглашавшій воздухъ своимъ мычаньемъ. Большое количество пшеницы и ржи, купленной на наличныя деньги, взятой въ долгъ или добытой даромъ, посредствомъ фуражировки — все это составляло запасъ осажденныхъ.

Прелестная Елена приготовляла своими руками перевязки для раненныхъ и ободряла своимъ присутствіемъ ратниковъ, которые, за ласковый взглядъ ея, готовы были заплатить жизнью. Укрпленія были усилены. Рвы тщательно обставлены рогатками и наполнены водой, огромные камни лежали на стнахъ, съ цлью бросать ими въ осаждающихъ. Въ котлахъ топили смолу, кипятили воду и масло, для того, чтобы гостепріимство было слаще врагамъ.

Отто, обладавшій лучшимъ зрніемъ во всемъ гарнизон, стоялъ на самой высокой башн съ тмъ, чтобъ наблюдать за движеніями ожидаемыхъ враговъ.

Непріятель скоро показался. Длинные ряды копій блестли вдали и вскор войско Доннерблица развернулось въ совершенномъ боевомъ порядк. Палатки знаменитаго вождя и его многочисленныхъ воиновъ начали раскидываться по равнин на разстояніи выстрла отъ замка. Какъ только войско заняло позицію, парламентръ, съ флагомъ и трубою, подъхалъ къ воротамъ замка. Эти былъ тотъ самый посланный, который привезъ вызовъ отъ вождя своего герцогу кіевскому.

Онъ пріхалъ объявить, что благородный графъ Эйленшрекенштейнъ былъ готовъ вступить въ бой съ герцогомъ кіевскимъ или съ его уполномоченнымъ, и что Доннерблицъ подождетъ три дня, если же, въ-теченіе этого срока никто не выступить противъ него, то онъ возьметъ замокъ приступомъ и не пощадитъ никого. Сказавъ это, посланный пригвоздилъ перчатку къ воротамъ замка. Герцогъ какъ и прежде, бросилъ ему свою.

Но какъ бороться съ такимъ воиномъ? кого послать на бой вмсто себя? какъ устоять противъ угрожавшаго приступа? Вотъ въ чемъ герцогъ не въ-состояніи былъ отдать себ отчета.

Прелестная Елена провела всю ночь въ молитв и просила Провидніе послать имъ защитника.

Какъ жестоко оскорблено было ея сердце, и какъ она горько разочаровалась въ истин человческихъ чувствъ, когда, въ слдующее утро, посл прибытія непріятеля, ей сообщили, что при перекличк оказалось, что тотъ, на котораго она возлагала свою надежду, тотъ, котораго сердце ея избрало своимъ покровителемъ — измнилъ!

Отто, коварный Отго бжалъ, и товарищъ его, Вольфгангъ, съ нимъ вмст. Висвшая веревка изъ окна ихъ комнаты свидтельствовала, что, воспользовавшись темнотою ночи, они переплыли ровъ и перешли къ непріятелю.

— Хорошъ твой хваленый стрлокъ! надлала ты мн хлопотъ! сказалъ герцогъ своей дочери.

Обливаясь слезами, Елена ушла въ свою комнату, никогда въ жизни она не была такъ несчастна.

На другой день, передъ завтракомъ, въ девять часовъ утра, трубы Доннерблица огласили воздухъ, а самъ онъ, на огромномъ пгомъ кон, въ полномъ боевомъ вооруженіи, выхалъ изъ своей палатки и прохалъ тихимъ шагомъ взадъ и впередъ мимо замка.

Три раза въ день докучливыя трубы повторяли свой враждебный вызовъ, три раза въ день Доннерблицъ прозжалъ мимо замка въ-ожиданіи боя. Первый день прошелъ, а отвта на вызовъ не было. Насталъ второй день и уже клонился къ вечеру, но никто не выступалъ противъ Ровскея. Звукъ трубъ оставался безотвтнымъ, а между-тмъ солнце скрывалось за горизонтомъ.

Каждый день трубы гремли, за часъ до восхода солнца, за часъ передъ полуднемъ и за часъ передъ закатомъ. Третій день насталъ и не принесъ съ собою надежды на чью-либо помощь.

Первый и второй вызовъ остались безъ отвта. Въ пять часовъ старикъ-отецъ позвалъ дочь и благословилъ ее.

— Я иду на вызовъ Ровскея и, можетъ-быть, мы боле не увидимся, дочь моя, Елена моя, невинная причина нашего несчастія! Если я сегодня вечеромъ паду жертвою Доннерблица, жизнь твоя будетъ безчестіемъ, постыднымъ бременемъ. При этихъ словахъ онъ подалъ ей кинжалъ и веллъ заколоться, какъ только жестокій врагъ овладетъ замкомъ. Елена поклялась исполнить приказаніе отца, а онъ удалился въ свою оружейную и сталъ надвать съ усиліемъ заржавленныя латы. Когда-то эти латы вынесли удары тысячи копій, но теперь они сдлались такъ узки, что мшали движеніямъ герцога.

Послдняя труба загремла… и разнесла свой звукъ по равнин. Отвта нтъ!

Трубы опять свое, но и эти звуки замерли въ отдаленіи и снова водворилось глубокое, мертвое молчаніе.

— Прощай дитя мое, сказалъ герцогъ, взбираясь съ трудомъ на лошадь, — не забудь моего послдняго желанія, слышишь… трубятъ въ третій и послдній разъ. Часовой, отопри ворота! Трубачи трубите! да защититъ Господь невинныхъ!

Но едва Пуфендорфъ, трубачъ герцога, поднесъ трубу ко рту, какъ вдругъ раздался звукъ рога, сперва чуть-слышный вдали, потомъ громче и наконецъ игривые переливы тоновъ ‘Охотничьяго Напва’ явственно долетали по втру.

Тысячи голосовъ изъ толпы, стоявшей на стнахъ, закричали: ‘Ратникъ! ратникъ!’ Изъ лса показался рыцарь и за нимъ оруженосецъ, Онъ халъ на бломъ арабскомъ кон, а конюшій плелся за нимъ, на весьма-неказистой срой лошади, нелишенной, впрочемъ, силы и бодрости. Оруженосецъ трубилъ сквозь полосы забрала, наличникъ же рыцаря былъ совершенно закрытъ. Небольшая золотая, княжеская корона, на которой качались три страусовые пера, показывала его званіе, на бломъ щит не было никакихъ изображеній.

Играя беззаботно копьемъ, рыцарь спускался въ поляну, въ которой раскинутъ былъ лагерь Доннерблица. Вс присутствовавшіе въ недоумніи, удивленные, съ трепетомъ смотрли на рыцаря и горли нетерпніемъ видть развязку битвы. Бдный герцогъ боле прочихъ сомнвался въ успх своего неизвстнаго защитника.

— Такая поджарая фигура не по плечу Доннерблицу, говорилъ герцогъ своей дочери: — но кто бы онъ ни былъ, а смльчакъ онъ не послдній и сидитъ на кон бойко. Каково! онъ ударилъ по щиту Доннерблица своимъ копьемъ! Не сдобровать же ему!

Стоя на одной изъ башенъ замка, герцогъ клевской и дочь его видли, какъ неизвстный рыцарь вызвалъ на смертельный бой Доннерблица, потомъ отъхалъ къ крпостному валу, ловко поклонился Елен и сталъ въ позицію, въ-ожиданіи противника. Латы и оружія его блестли на солнц, въ эту минуту онъ казался однимъ изъ тхъ сказочныхъ рыцарей, существующихъ въ книгахъ, которые ршали судьбу сраженій до изобртенія пороха.

Конь былъ тотчасъ подведенъ къ Доннерблицу. Онъ вскочилъ на него, одтый въ блестящій панцырь, шлемъ его былъ убранъ яркими перьями, копье расписано красною и блою красками, онъ бросалъ его кверху и ловилъ съ ловкостью.

Увидвъ такого щедушнаго противника, громадный Доннерблицъ презрительно улыбнулся и огромными шпорами кольнулъ коня, который храплъ и ржалъ отъ нетерпнія. Доннерблицъ направлялъ коня во вс стороны и заставлялъ его скакать и прыгать, посл нсколькихъ минутъ, проведенныхъ въ этомъ упраздненіи, всякой могъ убдиться въ его умньи управлять конемъ. Онъ отъхалъ въ противоположную сторону отъ противника и поднялъ коня на дыбы.

Старый герцогъ, стоявшій на башн, находился въ такомъ волненіи въ-ожиданіи боя, что совершенно забылъ объ опасности, угрожавшей ему, въ случа торжества Доннерблица.

— ‘Впередъ!’ вскричалъ онъ и съ этимъ словомъ, быстре молніи, бойцы бросились одинъ на другаго. Бой завязался ужасный, никакое перо не въ-состояніи начертать эту картину.

Видли ли вы когда-нибудь, какъ на желзной дорог, съ визгомъ пролетаютъ позды одинъ мимо другаго? Съ такою быстротою оба всадника во весь духъ бросились другъ на друга и столкнулись, какъ два пушечныя ядра. Перья ихъ шлемовъ разсыпались по воздуху, кони отъ силы ударовъ покачнулись и едва устояли на ногахъ, копье, направленное въ голову Доннерблица, сорвало корону со шлема, а самый шлемъ отбросило далеко въ сторону, часть лваго уха Доннерблица была трофеемъ этой схватки. Неизвстный рыцарь былъ невредимъ, копье врага его только скользнуло по блому щиту, выраженіе лица Доннерблица, обнаженная голова и налитые кровью глаза, вперенные въ незнакомца, представляли зрлище ужасающее.

Великодушный противникъ не воспользовался положеніемъ Доннерблица, чтобъ снять съ него голову и однимъ ударомъ положить конецъ бою. Онъ отъхалъ къ своему мсту, наклонилъ къ земл копье въ знакъ того, что онъ ждетъ пока Доннерблицъ оправится.

— ‘Молодецъ! вскричалъ герцогъ, лихо дерешься! Но зачмъ же ты не снесъ голову этому мерзавцу?’

— Подай мн другой шлемъ! вскричалъ Ровскей. Дрожащею рукою конюшій подалъ его.

Надвъ шлемъ, Доннерблицъ обнажилъ огромный мечъ и кинулся на своего противника съ страшнымъ крикомъ. Неизвстный рыцарь мгновенно вынулъ свой мечъ.

Доннерблицъ наносилъ удары мечомъ съ обыкновеннымъ бшенствомъ, взмахивая надъ головою противника съ необычайною силой и быстротой, то срывалъ перо съ его шлема, то какое-нибудь другое украшеніе, косарь едва ли съ большею ловкостью коситъ траву. Въ-теченіе нкотораго времени неизвстный рыцарь могъ только отражать тяжелые и быстрые удары непріятеля.

Но какая сила наконецъ не истощается? Удары, наносимые Доннерблицомъ начали падать рже и рже, между-тмъ, какъ мечъ незнакомца учащалъ свои удары. Онъ проникалъ сквозь каждую скважину латъ Доннерблица, то въ плечо, гд скрплялся нагрудникъ съ рукавами, то въ наличникъ. Послдній ударъ пробилъ Доннеблицу лвой глазъ — онъ закричалъ неистово. Кровь лилась изъ всхъ скважинъ латъ его, исходя кровью, онъ задыхался подъ забраломъ отъ злости и недостатка воздуха.

Наконецъ Доннеблицъ тяжело вздохнулъ, какъ-бы сбираясь съ силами, осадилъ коня, бросилъ огромный мечъ свой въ голову противника и кинулся на него замахнувшись скирой. Тутъ и неизвстный рыцарь прибгнулъ къ тому же оружію. Скира въ его рукахъ взвивалась надъ Донерблицомъ съ легкостью хлыста, а падала съ тяжестью грома.

— Сдавайся, Доннерблицъ! вскричалъ онъ спокойнымъ, внятнымъ голосомъ, и ударъ, направленный въ голову врага, сопровождалъ эти слова.

Брань и проклятія замерли на устахъ Доннерблица въ ту минуту, какъ голова его разлетлась надвое. Онъ свалился съ коня какъ снопъ, неизвстный наступилъ ему колномъ на грудь, приставилъ къ горлу ножъ и снова повторилъ: ‘сдавайся!’

Отвта не было. Онъ снялъ съ него шлемъ, зубы мертвеца были сжаты, уцлвшій глазъ, помраченный смертью, выражалъ ненависть и месть. Неизвстный рыцарь вскочилъ на коня, привтливо поклонился герцогу и его дочери, не вымолвивъ ни слова, и поскакалъ въ лсъ, изъ-за котораго до захожденія солнца онъ появился на пол брани.

ГЛАВА XIII.

Войско Доннерблица, пораженное смертью своего вождя, оставило лагерь и каждый воинъ, взявъ съ собою что могъ, удалился съ поля битвы. На слдующее утро на пол не было и слда враговъ. Въ ту ночь ворота замка Клевскаго не затворялись, всякій могъ въ нихъ входить свободно, бочки съ виномъ разставлены были повсюду, а живность, заготовленная на время осады, раздавалась толпившемуся народу, который спшилъ поздравлять любимаго герцога съ побдой. Герцогъ, всегда готовый попировать при всякомъ удобномъ случа, далъ роскошный пиръ высшему сословію, въ заключеніе — блестящій фейерверкъ.

Въ самый разгаръ праздника старый нашъ знакомецъ графъ Гомбургъ пріхалъ въ замокъ, и когда ему разсказали о пораженіи Доннерблица, онъ очень жаллъ, что этотъ подвигъ былъ вырванъ у него кмъ-то изъ рукъ. Герцогъ уврялъ его, что едва ли онъ раздлался бы съ покойникомъ боле удачно, нежели неизвстный рыцарь.

Но кто же былъ этотъ неизвстный? Вотъ вопросъ, который занималъ всхъ. Гд отъискивать его и какимъ образомъ наградить за спасеніе чести и счастья дома герцога клевскаго?

За ужиномъ ршено было отъискивать рыцаря всми мрами и повсюду.

Объявленія, съ описаніемъ примтъ рыцаря, были разосланы по всмъ большимъ городамъ въ окружности, для напечатанія въ ‘Allgemeine Zeilung’. Въ нихъ сказано было, что рука прекрасной Елены назначена въ награду ему, съ присоединеніемъ къ нему богатыхъ, хотя нсколько-разстроенныхъ владній герцога.

— Но какъ же мы его узнаемъ, мой добрый батюшка? скромно замтила молодая двушка:— какой-нибудь искатель приключеній, одвшись рыцаремъ, можетъ уврять, что онъ тотъ самый, который избавилъ насъ отъ безчестія, и какъ мы повримъ ему? На свт такъ много обманщиковъ, прибавила Елена со слезами,— что никому нельзя доврять ни въ чемъ. Она намекала на измну Отто, которою была такъ жестоко оскорблена.

Что же касается до Отто и его пріятеля, то они, къ общему удивленію, пришли какъ ни въ чемъ не бывало на вечерній пиръ стрлковъ, сли вмст съ ними ужинать и ли сколько душ угодно. Среди разсказа товарищей о событіяхъ того дня и подвигахъ неизвстнаго рыцаря, Отто заснулъ.

На другое утро онъ явился на смотръ, получасомъ позже переклички.

Герцогъ клевскій, узнавъ о возвращеніи бглецовъ, пришелъ въ страшное негодованіе.

— Гд вы были? гнвно спросилъ онъ — въ то время, какъ мой замокъ осаждали непріятели?

Отто отвчалъ:

— Мы уходили по своимъ дламъ.

— Разв вы не знаете, что солдатъ не долженъ оставлять свой постъ, сказалъ герцогъ.— за это наказываютъ смертью, и вы достойны такого наказанія. Но вы только вчера вступили въ службу, а воспоминаніе о вчерашнемъ дн длаетъ меня великодушнымъ, вы не будете повшены, какъ этого заслуживаете, но только наказаны розгами оба. Приготовьте людей, господинъ капитанъ! и дайте этимъ негодяямъ по пяти сотъ.

Надобно было видть, какъ поразило Отто такое приказаніе.

— Какъ! меня счь, счь Отто Год…

— Нтъ, батюшка, сказала Елена, которая стояла возл и съ презрніемъ взглянула на Отто:— хотя эти люди забыли долгъ свой (слово ‘люди’ было произнесено съ презрительною небрежностью, но мы не имли надобности въ ихъ услугахъ — нашлись другіе, боле намъ преданные. Вы общали мн оказать милость, я прошу у васъ прощенія этимъ двумъ преступникамъ. Увольте ихъ отъ службы, которую они опозорили.

— Выгнать ихъ изъ замка, капитанъ, я боле о нихъ не хочу слышать.

Сказавъ это, разгнванный герцогъ ушелъ, оставивъ нашихъ молодыхъ людей на посмяніе и поруганіе товарищей.

Въ это же время благородный графъ гомбургскій, прогуливаясь передъ завтракомъ, замтилъ смятеніе и спросилъ о причин его.

Отто увидлъ своего крестнаго отца и быстро отъ него отвернулся, но графъ замтилъ его и бросился къ юнош съ изъявленіями восторга и удивленія, цаловалъ его, прижималъ къ груди и чуть не плакалъ отъ радости. Онъ считалъ его давно-погибшимъ въ волнахъ Рейна.

Герцогъ, подойдя къ окну, съ тмъ, чтобъ позвать своего гостя, увидлъ эту непонятную для него сцену, подозвалъ къ себ дочь, она подошла, взглянула — и смутилась, это смущеніе придало ей новую прелесть.

Старый Гомбургъ и юный Отто, ходили взадъ и впередъ по террас, занятые бесдой. Судя по удивленію и жестамъ Гомбурга, можно было заключить, что молодой стрлокъ сообщалъ ему занимательныя всти, которыя требовали особенной таинственности.

— Это мой крестникъ, отвчалъ графъ на вопросъ о юнош — я знаю его родителей — достойные люди. Онъ бглецъ, шалунъ! а родители его ищутъ. Спасибо, что вы не били его. Экой чертнокъ и такъ дале. Графъ былъ человкъ неразговорчивый, излагалъ свои мысли, какъ видите, кратко и безъ ораторскаго искусства. Отчего, спросите вы, Елена ушла въ свою комнату съ заплаканными глазами? Оттого, чтобъ тамъ еще разъ поцловать какой-то русый локонъ, тайно похищенный ею. Сладостная, утшительная мысль, отрадныя надежды пробудились въ душ ея.

Возвратясь къ завтраку, она сдлала нсколько косвенныхъ вопросовъ относительно Отто, съ тонкостью, свойственною женщин. Его ужь не было. Онъ и товарищъ его скрылись: графъ Гомбургъ не за медлилъ тоже ухать подъ предлогомъ какихъ-то длъ.

Какъ казался пустыннымъ Елен замокъ отца ея по уход Отто! Сколько происшествій мелькало въ ея воспоминаніи.

Предложеніе Доннерблица (этотъ случай, всегда важный въ жизни двушки), осада замка, смерть ея буйнаго обожателя — все это казалось ей сномъ, все пришли, неоставивь и слдовъ. Впрочемъ, отъ всхъ этихъ происшествій у нея остался локонъ золотистыхъ волосъ, надъ нимъ молодая двушка плакала такъ много, что развила его совершенно, и часто проводила по нскольку часовъ въ той комнат, гд Отто быль остриженъ.

Спустя два дня (я думаю она впала бы въ чахотку, умерла бы съ тоски, еслибъ развязка настала днемъ позже), въ замокъ прискакалъ нарочный съ письмомъ къ герцогу, который, ни обыкновенію, въ это время прогуливался. На адрес было написано:

‘Высокому, могушественному герцогу и прочее’

‘Рыцарь, побдившій въ прошлый четвергъ покойнаго Ровскей Доннерблица, свидтельствуетъ свое почтеніе герцогу кіевскому. Изъ газетъ узналъ онъ о сдланномъ ему лестномъ предложеніи руки его дочери Елены.

‘Рыцарь принимаетъ за особенную для себя честь такое предложеніе и не замедлитъ представиться герцогу и дочери его не дале какъ черезъ полчаса.’

— Тра ла ла, тра ла да, заплъ на радостяхъ герцогъ:— дочь моя! (не замтили ли вы любезный читатель, какъ часто въ новыхъ книгахъ, или на сцен, восторгъ выражается подобными нелпыми звуками: тра, ла, ла). Надвай твой лучшій нарядъ дитя мое, твой будущій мужъ будетъ сегодня здсь.

Елена ушла исполнить приказаніе отца и принарядилась прилично такому важному случаю въ жизни двушки. Возвратясь встртить своего избавителя, она была блдна какъ ея атласное платье.

Едва она успла ссть возл отца подъ устроенный балдахинъ, громъ трубачей возвстилъ о прізд рыцаря. Елена готова была упасть въ обморокъ, необходимо было прибгнуть къ помощи спирта, чтобъ привести ее въ чувства.

Парадныя двери были открыты настежь. Вошелъ извстный намъ стройный, высокій рыцарь, въ блестящихъ латахъ, въ-сопровожденіи двухъ другихъ воиновъ, одтыхъ какъ и онъ. Рыцарь подошелъ къ герцогу и преклонилъ колни.

— Я пришелъ, произнесъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ: — просить руки очаровательной Елены. И при этихъ словахъ онъ подалъ нумеръ газеты ‘Allgemeine Zeilung’, въ которомъ было напечатано объявленіе герцога

— Благороднаго ли ты рода рыцарь? спросилъ герцогъ клевской.

— Такого же, какъ и вы, отвчалъ одинъ изъ сопровождавшихъ его воиновъ.

— Кто отвчаетъ вмсто тебя?

— Я, Карлъ маркграфъ Годесбергъ, отецъ его, отвчалъ, открывъ наличникъ, стоявшій по правую сторону рыцаря.

— И я, Людвигъ графъ гомбургскій, крестный отецъ его, сказалъ другой.

Стоявшій на колняхъ рыцарь поднялъ забрало и взглянулъ на Елену.

— О, я знала что это онъ! вскричала она и, увидвъ стрлка Отто, упала безъ чувствъ.

Спустя нсколько дней, блистательная свадьба праздновалась въ Замк Клевскомъ подъ покровительствомъ святаго Буффи. Тотчасъ посл свадьбы, молодые ухали проводить медовой мсяцъ въ Кнесингенъ.

Теодора, которую мы забыли въ монастыр, посл многихъ просьбъ и убжденій, ршилась наконецъ вернуться въ Годесбергъ и помириться съ мужемъ. Завидуя счастью невстки, она боготворила и баловала своихъ внучатъ. Такимъ-образомъ все кончилось и разсказъ мой тоже

Я вычиталъ его въ какой-то старой, очень-старой книг на французскомъ язык, написанной маркизомъ де-ла-Пальегри. Онъ позаимствовалъ его, вроятно, у кого-нибудь другаго, а этотъ другой также позаимствовалъ у кого нибудь, изъ этого выходитъ старая поговорка: ‘Ни что не ново подъ луною.’

‘Отечественныя Записки’, No 8, 1852