Рейхмутъ фонъ Адохтъ.
Рейхмутъ фонъ Адохтъ.
(Историческій анекдотъ. Соч. Еленшлегера.)
Из Mogenblatt. Д
‘Встникъ Европы’, No 8, 1816
Рейхмут фон Адохт, Эленшлегер Адам-Готлоб, Год: 1850
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Въ шестнадцатомъ столтіи жилъ въ город Кельн одинъ Бургомистръ, весьма богатый. Жена его, по имени Рейхмутъ, въ 1671 году занемогла и скончалась. Они были весьма счастливы другъ другомъ. Рейхмутъ была еще молода и прекрасна собою, и печальный супругъ ни на минуту не отходилъ отъ больной своей подруги. Она мало страдала въ послднее время: только припадки изнеможенія длались чаще и продолжительне, потомъ совершенно овладли больною, и она скончалась, извстно, что Кельн есть такой городъ, которой, касательно благочестія, можетъ равняться съ Римомъ, въ средніе вки въ самомъ дл называли его Римомъ Германіи и святымъ градомъ. Можно бы подумать, что сей городъ, бывшій мстомъ рожденія развратной Агриппины, въ новйшія времена захотлъ набожностію загладить несчастную вину свою. Въ продолженіе многихъ лтъ ничего боле въ немъ не было видно, кром студентовъ, священниковъ и нищенствующихъ монаховъ, почти всегда слышны были колокольные звоны при монастыряхъ и церквахъ, которыхъ считалось въ город столько, сколько въ году дней.
Знаменитйшая церковь есть катедральный Соборъ Св. Петра, одно изъ лучшихъ зданій въ цлой Германіи, но однакожъ не такъ построено, какъ предполагалъ архитекторъ. Сводъ сдланъ только надъ хоромъ. Внутренность храма раздляется четырьмя рядами огромныхъ столбовъ, и въ длину он нсколько боле славнаго Стразбургскаго Собора. Главный олтарь состоитъ изъ цльной глыбы чернаго мрамора, привезенной водянымъ путемъ по Маасу и Рейну изъ Намура. Въ ризниц показываютъ жезлъ изъ слоновой кости, принадлежавшій, какъ говорятъ, Петру Апостолу. Стоящій въ одномъ придл серебряный и позолоченый гробъ вмщаетъ въ себ тлеса трехъ Святыхъ Царей Пастырей: Каспара, Балтазара и Мельхіора.
Въ сей церкви съ великою пышностію была положена умершая Рейхмутъ фонъ Адохтъ — соотвтственно обычаямъ того времени, украшена, яко невста — въ цвтистой шелковой одежд, съ разноцвтнымъ внкомъ на голов и съ множествомъ драгоцнныхъ колецъ на блдныхъ пальцахъ.
Такимъ образомъ она положена была во гробъ со стекляными оконцами, которой поставили въ подземель подъ хорами въ особливомъ небольшомъ придл. Тамъ лежали ея и предки. Она часто подходила къ нимъ во время богослуженія и съ благочестивымъ ужасомъ сквозь оконничныя стекла разсматривала почернвшіе трупы, коихъ тлющіе остатки, представляя разительную противуположность золоту и драгоцннымъ камнямъ, убдительно напоминали о различіи между скорогибнущимъ и прочнымъ. Намащеніе тлъ тогда небыло уже въ употребленіи. — Въ придл не оставалось боле мста, и по тому опредлено было никого уже посл похоронъ умершей Рейхмутъ тамъ неставить. Вотъ и лежала она въ такомъ состояніи, въ какомъ находилась на одр болзни, кром того только что на тло ея возложены были странныя украшенія.
Добродтельный Адохтъ медленнымя: стопами провожалъ свою супругу, огромный, въ двсти центнеровъ колоколъ съ высокой башня распространялъ печальной гулъ свой по обширному городу. Уже набожные монахи окончили послднюю пснь погребенія. Все умолкло, только огромная часовая махина, единожды въ годъ заводимая, показывающая и раздленіе времени и бгъ свтилъ небесныхъ, медленнымъ и однообразнымъ звономъ своимъ нарушала священную тишину храма.
Былъ ненастный Ноябрскій вечеръ. Петръ Больтъ, погребатель мертвыхъ при Соборной церкви, по окончаніи великолпныхъ похоронъ, шелъ домой. Бдный человкъ сей три года уже былъ женатъ, имлъ дочь и съ часу на часъ ожидалъ приумноженія своего семейства. Съ обремененнымъ сердцемъ приближался онъ къ своей хижин, стоявшей надъ ркою, сырой и холодной, a особливо въ осеннюю пору. Онъ хотлъ идти прямо къ жен своей, но маленькая Марья, игравшая куклами въ передней комнатк, закричала: не ходи, папа! Журавликъ принесъ мн крошечнаго братца, и укусилъ маму за ножку, она больная лежитъ на постел. — И въ тужъ минуту выходитъ его невстка, держа на рукахъ новорожденнаго здороваго младенца. Состояніе жены его было весьма сомнительнымъ, a требованія на необходимыя издержки далеко превышали возможность удовлетворить онымъ. Видя такую крайность, побжалъ онъ къ жиду Исааку, которой иногда ссужалъ его деньгами. Но жиду надобенъ былъ залогъ, a у Больта ничего уже не осталось, и онъ всю надежду свою имлъ въ состраданіи Исаака. Ростовщикъ, терпливо выслушавъ плачевную прозьбу, отвчалъ весьма сухо, что онъ не длаетъ никакой ссуды подъ залогъ новорожденнаго дитяти, и что слезы и вздохи не стоятъ наличныхъ денегъ. Отчаянный Больтъ въ безпамятств побрелъ назадъ, онъ едва держался на ногахъ и шелъ, самъ незная куда. Ночь была мрачная, первый снгъ крупными охлопками по косому направленію валился на площадь Соборной церкви. Ходя въ безпамятств, занятый единственно своимъ несчастіемъ, Больтъ, вмсто того чтобъ идти домой черезъ рынокъ, самъ невдая какъ, очутился на лстниц передъ главнымъ притворомъ церкви. Колоколъ ударилъ три раза — ето было три четверти двнадцатаго. Вдругъ блеснула въ голов его мысль, подобно молніи. Онъ увидлъ свою малютку, играющую въ куклы? — свою больную жену съ новорожденнымъ младенцемъ, потомъ представилась ему мертвая Рейхмутъ въ стеклянномъ гроб, съ дорогими камнями на неподвижныхъ пальцахъ. — На что ей они? подумалъ онъ: не уже ли гршно взять у мертваго, чтобъ накормить и успокоитъ живаго? — И побжалъ домой. Дорогою колебался он разными мыслями, сто разъ ршался на то и на другое, наконецъ увидлъ жену, и томная, угнтаемая болзнію улыбка ея утвердила его въ принятомъ намреніи. Онъ зажегъ потайной свой фонарь, схватилъ большую связку ключей и пошелъ изъ дому. Дорогой казалось ему, что земля трясется под его ногами, но мысль, что дома ожидаетъ его еще большая мука, гнала его дале. Ненастная погода ободрила его, никого не было на улиц, никто не могъ его примтить. Взошедши на лстницу, он опять остановился на минуту, потомъ ободряется, вкладываетъ ключъ, оборачиваетъ его привычною рукою, входитъ въ церковь и притворяетъ дверь за собою.
Съ какимъ трепетомъ проходилъ Больтъ обширное пространство храма! Рука его съ фонаремъ такъ дрожала, что он безпрестанно останавливался? боясь погасить свчку. Ему показалось, что вырзанныя на скамьяхъ Херувимы задваютъ крыльями за кафтанъ его. Онъ вспомнилъ слышанное объ одномъ человкъ, которой, чтобы показать свою неустрашимость, пошелъ ночью въ церковь, и въ засвидтельствованіе истины хотлъ воткнуть ножъ во гробъ, тамъ стоявшій, по неосторожности захватилъ онъ ножемъ полу своего платья, и такимъ образомъ бывъ задержанъ, умеръ на томъ же мст отъ страха. ‘Не бойся и ободрись, ето мечты! Кипящая кровь тебя обманываетъ! Ты сто разъ бывалъ туъ прежде, и съ тобой ничего неслучалось!’ Все ето говорилъ себ Больтъ, но ничто не придавало ему бодрости. Ему слышались только пустые, не значительные звуки, хотя въ самомъ дл онъ ничего не говорилъ въ слух, a только думалъ.
Каждой разъ, когда, проходя мимо олтаря, свтомъ огня освщалъ онъ образа Святыхъ, ему казались ихъ лица суровыми и грозными. На одной икон увидлъ он мученическую кончину Петра Апостола. Святый повшенъ былъ на крест главою къ земл, ногами къ небу. Кровь текла по выразительному лицу его, и сребровидные власы страдальца возметали персть земную. Въ сію минуту показалось Больту, что звонъ секунднаго колокольчика становился громче. Поспшно отступивши назадъ, онъ произнесъ въ своей мысли: о Боже! Святый Петръ смиренно претерплъ мучительную смерть за исуса, и я предаю Его! Въ то самое мгновеніе возгласилъ полунощный птелъ, и въ Больт возникла богопротивная мысль, что и Святой Петр трижды отрекся отъ своего Искупителя, прежде нежели двукратъ воскликнулъ птелъ. И онъ былъ человкъ, такъ продолжалъ Больтъ свое безумное разсужденіе, но онъ не имлъ обязанности призрть болящую Анну, малолтную Марію и новорожденнаго младенца — такъ легко находитъ средства къ извиненію себя тотъ, кто отважился на преступленіе!
Мыслъ сія нсколько его ободрила. Онъ смло прошелъ мимо главнаго олтаря, отпер дверь къ хорамъ, спустился внизъ по лстниц, пробрался узкимъ корридоромъ мимо гробницъ, съ обихъ сторонъ находящихся, отворилъ придлъ новоумершей, остановился перед гробомъ. Въ немъ лежала покойница, блдная и пожелтвшая. Ему показалось даже, что слышитъ неприятной запахъ отъ трупа. Блеск отъ золота на голов и отъ камней на рукахъ ея страннымъ образомъ отражался при слабомъ свт. Больтъ хотлъ было поднять крышку, я отступилъ назадъ: ему показалось, будто мертвая пошевелилась. Еслибъ дозволяло время, подумалъ он, то гораздо лучше было бы взять что нибудь изъ другихъ гробовъ. Время изгладило уже вс отличія человчества на сихъ муміяхъ! Почему изъ Египта привозятъ муміи безъ всякаго угрызенія совсти и безъ страха? Потому что вки уничтожаютъ права мертвыхъ на почтительностъ живыхъ къ ихъ трупамъ. Но ето хрістіане, думалъ онъ дале, ето мои братья и друзья по вр. Самые даже Египтяне, какъ сказываютъ, воздавали отличную почестъ своимъ гробницамъ, они открывали гробы, но неприятельскіе. — Боязнь и отвращеніе отъ сего опаснаго мста заставили Больта скоре ршиться. Ему показалось, что легче открыть гроб недавно умершей гжи фон Адохтъ, нежели другихъ покойниковъ, однакожъ онъ обманулся: стекольныя оконницы были весьма узки, и притомъ защищены снутри желзною проволокой. Надлежало снаружи поднять крышу. При самомъ начал опыта раздался трескъ, и холодной потъ выступилъ на лиц нерчастнаго. Сей звукъ совершенно удостоврилъ его, что он есть святотатецъ. Дотол наводили на него ужасъ только окружающіе предметы, a теперь онъ самъ себя начал страшиться, и состояніе его было таково, что онъ точно оставилъ бы все, если бы вдругъ не отперся замокъ отъ надавленной имъ пружины. Больтъ поспшно озирается, какъ будто желая узнать, нтъ ли тамъ свидтеля его преступленія, потомъ падаетъ на колна, поднимаетъ руки и говоритъ со вздохомъ: прости меня, умершая праведница! Ты неимешь нужды въ сихъ украшеніяхъ, изъ которыхъ одинъ камень можетъ осчастливить цлое семейство! — И ему кажется, будто лице мертвой при сихъ словахъ его ласково улыбнулось. Ободряется, берет ея руку, хочетъ взять одно изъ драгоцнныхъ колецъ…. и поражается неизяснимымъ ужасомъ, почувствовавши, что мертвая холодными своими перстами крпко сжимаетъ его руку. Он вскрикиваетъ, вырывается, оставляетъ фонарь, бжитъ черезъ мрачный корридоръ обратно въ церковь и вышелъ бы изъ нее скоро, еслибъ не забылъ о лежащемъ среди храма такъ называемомъ чортовомъ камн, который, какъ говоритъ преданіе, былъ вброшенъ сквозь сводъ злымъ духомъ.
Несчастный Больтъ шелъ прямо на етотъ камень, между тмъ какъ на башн било полночь, он спотыкнулся и упалъ на землю въ безпамятств. Пришедши въ себя и удостоврившись, что никто его не преслдуетъ, онъ побжал прямо къ дому Бургомистра. Вся душа его наполнена была мыслію о содянномъ беззаконіи, и онъ не видлъ никакого другаго средства избавиться отъ мщенія мертвыхъ, какъ признавшись въ своемъ преступленіи.
Долго стучался онъ, пока не отворили ему двери. Вс служащіе въ дом спали, только огорченный Адохтъ не смыкалъ глаз, и сидлъ одинъ на томъ самомъ канапе, на которомъ часто сиживалъ съ любезною своею Рейхмутъ. На стн вислъ портретъ ея. Безмолвно смотрлъ онъ на образ незабвенной супруги, облокотившись и поддерживая лице свое рукою. Стукъ y воротъ заставилъ его выдти изъ мечтательнаго, горестнаго забвенія. Открывъ окно, онъ спрашиваетъ: Кто здсь? — ‘Ахъ, высокопочтенный господинъ Бургомистръ! ето я!’ — Да ты кто? — ‘Петръ Больтъ, погребатель мертвыхъ при Собор Св. Петра. Я имю нужду обявить вамъ, высокопочтенный господинъ, о весьма важномъ дл.’ Очень естественно соединенныя понятія о покойниц, о погребател той самой церкви, въ которой она положена и о весьма важномъ дл возбуждали въ немъ нетерпливое любопытство. Он беретъ восковую свчу, идетъ внизъ, самъ отворяетъ двери и спрашиваетъ Больта: что ты мн скажешь? Но лишь только дверь снова затворилась, несчастный упалъ къ ногамъ Бургомистра, признался въ своемъ преступленіи, и объяснилъ все, что случилось въ церкви. Адохтъ слушалъ съ удивленіемъ, сердился, и въ то же время чувствовалъ состраданіе. Онъ строго приказалъ Больту никому не открывать етой тайны, ежели хочетъ предохранить себя отъ величайшаго несчастія. Между тмъ он вознамрился тотчасъ идти съ Больтомъ въ церковь и лично освидтельствовать состояніе дла. Но погребатель ршительно отказался. ‘Лучше велите меня вести на мсто казни!’ говорилъ несчастный: ‘нт, не пойду въ другой разъ нарушать тишину мертвыхъ!’ Адохтъ горлъ нетерпніемъ идти въ церковь, съ одной стороны искра надежды вновь затлилась въ его сердц, съ другой трогало его состояніе погребателя. Больтъ съ трепетнымъ движеніемъ говорилъ о больной жен своей, о новорожденномъ дитяти, о безпомощной бдности, въ глазахъ его было такое отчаяніе, на лиц такая смертная блдность, что он самъ казался могильнымъ привидніемъ. Бургомистр совтовалъ ему успокоиться, приказывалъ хранить тайну, далъ нсколько денегъ на необходимыя потребности и веллъ идти къ больной родильниц.
Потомъ Адохт кликнулъ къ себ стараго служителя. ‘Боишься ли ты мертвыхъ, Иванъ?’— Нтъ, милостивый господинъ, они нестолько опасны, какъ живые. — ‘Однакож, ршился ли бы ты пойти ночью, на примръ, въ соборную церковь?’ — Если за дломъ, могу ршиться, a иначе нтъ. Какъ смю безъ дла идти ночью въ храм Божій? — ‘Вришь ля ты, Иванъ, что есть привиднія.’ — Врю. — ‘И боишься ихъ.’ — Нтъ, я уповаю на Господа Бога, Он всесильный нашъ защитникъ! — ‘Хочешь ли теперь же идти со мною въ церковь? Мн привидлось во сн нчто удивительное. Казалось мн, будто покойная жена моя стояла на соборной колокольн и звала меня къ себ въ церковь.’ — О! врно былъ здсь Петр Больтъ, и онъ-то вселилъ въ васъ такія странныя мысли. Погребателямъ обыкновенно видятся мертвецы и страшилища. — ‘Возьми фонарь, Иванъ, молчи и ступай за мною. Я приказываю.’ — О! когда вы приказываете, то я долженъ повиноваться. Вы мой господинъ и начальникъ. — Въ ту минуту Иванъ зажигаетъ свчку и идетъ за Бургомистромъ.
Адохтъ вошелъ уже въ церковь, но слуга, которой долженъ бы для освщенія дороги идти впереди, нсколько отсталъ отъ господина, будучи удерживаемъ нершимостію и сомнніями. При самомъ вход остановился он у золотыхъ жезловъ, ежегодно умножаемыхъ для показанія числа лтъ владющаго Государя. — Ето весьма хорошее заведеніе, говорилъ Иванъ: ‘лишь взглянешь на жезлы, то и знаешь, сколько лтъ пресвтлйшій Курфирстъ управляетъ нами, гршными своими подданными’. Надгробные памятники опять остановили боязливаго Ивана, которой просилъ Бургомистра изъяснить ему надписи, хотя он часто бывалъ въ церкви и безъ сомннія уже прежде все видлъ.
Адохтъ отвчалъ коротко на запросы честнаго служителя. Такимъ образомъ они шли дале, и уже находились противъ даннаго жертвенника. Тутъ Иванъ вдругъ остановился и — ни съ мста. ‘Иванъ! съ тобою потеряешь все терпніе!’ закричалъ Бургомистръ, у котораго сердце билось отъ мучительнаго ожиданія: — ‘ступай дале!’— Ангелы Божіи, помогите мн! — говорилъ Иванъ трепещущимъ голосомъ, стуча зубами, и искалъ y пояса своихъ четокъ. ‘Ну, что такое?’ — Разв невидите, высокопочтенный Бургомистръ? кто тамъ сидитъ? — ‘Гд?’ — Боже, отпусти грх мой! Вотъ, въ черной, длинной мантіи — — госпожа ваша супруга — — сидитъ у олтаря — — пьетъ изъ серебрянаго сосуда! — Иван направилъ свтъ фонаря на привидніе, и все сказанное имъ было справедливо! самъ Адохтъ испугался. ‘Рейхмутъ!’ воскликнулъ онъ, ‘именемъ исуса Христа заклинаю тебя: ты ли ето сама, или тнь твоя?’ — Ахъ! — отвтствует слабый голосъ: — вы положили меня во гроб живую. Ето вино нсколько меня подкрпило. Ко мн, любезный Адохтъ! — и Адохтъ бросился къ олтарю и принялъ въ объятія свою любезную, всеблагимъ Промысломъ возвращенную ему супругу.
Посл того, какъ Больтъ побжалъ изъ церкви, пробудившаяся отъ мнимой смерти Рейхмутъ провела нсколько минутъ неизъяснимо ужасныхъ. Еще не опамятовавшись движеніемъ руки своей она опрокинула оставленный въ придл фонарь, и свча погасла. Незная, гд находится, она стала вокругъ себя ощупывать руками. Вмсто теплаго одяла находитъ себя обернутою въ тонкую шелковую матерію, кладетъ руку на голову, ощупываетъ убор изъ золота, и все еще незнаетъ, что съ нею происходитъ, продолжая свои изысканія, она ощутила, что лежитъ въ узкомъ ящик. Гоказался мсяцъ изъ за снжныхъ облаковъ и лучи его проникли сквозь небольшое окно въ Погребъ, тутъ Рейхмутъ съ ужасомъ увидла, гд она находится, поднялась съ одра и вопль ея раздался под сводомъ. Ей представлялись страшныя мысли: погребена живою — должна умереть съ голоду и жажды — послдніе части жизни своей провести среди отвратительныхъ труповъ! Она знала, что крика ея ка верху не услышатъ, окно въ стн очень высоко отъ помоста, a на двор мимо его никто неходитъ по отдаленности отъ дороги. Какъ надяться, что скоро придутъ, въ сіе обиталище мертвыхъ? и бдная Рейхмутъ ломала руки съ отчаянія. Съ трепетомъ смотрла она то на блые оловяные гробы, то на черныя задымленныя стны. Здсь вознамрилась она желзнымъ гвоздемъ начертать исторію послднихъ своихъ страданій, и въ етой мысли находила единственную отраду при мучительномъ ожиданіи неизбжной смерти. Между тмъ холодъ и ужасъ распросгараняли ознобъ по ея членамъ. Ощущая дйствіе онаго, Рейхмутъ искала, во что могла бы закутаться, и нашла черное сукно, которое постлано было на одр, употребленномъ для ея перенесенія. Она обернулась сукномъ, и нсколько согрвшись, ощутила въ себ новыя силы. Тогда упала на колна противъ окна, пропускавшаго ясный свтъ мсяца, и съ горячимъ усердіемъ воскликнула: ‘Пресвятая Матерь Божія! спаси меня!’ Посл краткой молитвы идетъ къ дверямъ, съ намреніемъ употребитъ весь остатокъ силы на то, чтобы отсунуть большую покрытую ржавчиной задвижку. Какъ же обрадовалась она, примтивши, что дверь только притворена, a не заперта! Пошла впередъ скорыми шагами, но едва могла дойти до главнаго жертвенника. Тутъ почувствовала она смертный холодъ, вс кости ея пронкшій, и съ трепетомъ предвидла вовсе безрамятство, но къ счастію вспомнила, что священникъ ставитъ церковное вино позади жертвенника, и нашла въ серебряномъ сосуд вина столько, сколько нужно было для подкрпленія силъ ея. Не всякой съ такимъ благоговвіемъ приближается къ святымъ Таинамъ, съ какимъ она принимала въ себя подкрпляющую влагу, по дйствію коей жизнь примтнымъ образомъ разливалась по ея жиламъ.
Адохтъ, сдлавъ нужныя распоряженія, со всею осторожностію перенесъ больную въ дом свой. Ему очень легко было скрыть истинную причину избавленія своей супруги. Сколь велика была его радость, когда на другой день врачь уврялъ его, что опасный кризисъ кончился, и что совсмъ ничего неосталось бояться вразсужденіи жизни гжи Адохтъ! Он не могъ сердиться на Больта, котораго столь извинительныя, по его мннію, причины заставили отважиться на преступленіе. Но Больтъ былъ для себя гораздо боле строгимъ судьею, и самъ отказался отъ своей должности. Рейхмутъ взяла на себя попеченіе о родильниц, a Бургомистръ о ея муж, и оба принимали новорожденное дитя изъ купли. Какимъ чувствомъ исполнилось сердце гжи Адохтъ, когда, спустя дв недли посл ея избавленія, въ прекрасный лтній полдень со всею торжественностію принимала къ себ на руки здороваго мальчика при громкихъ звукахъ органовъ, въ присутствіи всхъ жителей города! Они благодарили милосердіе Промысла и положивъ въ сердц своемъ призрть младенца, коего бдственное рожденіе спасло г-жу Адохтъ, отъ ужасной смерти. Такимъ образомъ печальный обряд погребенія нечаянно превратился въ радостное пиршество. Трубы и литавры во весь день неумолкали, a Бургомистръ Адохтъ не только не пожаллъ стараго вина Реинскаго, но даже выставилъ на площади огромную бочку онаго для народа. Вс пили за здоровье его супруги и привтствовали высокопочтеннаго Бургомистра многократными поздравленіями.