Как Геррит Мейсен и его сын Ганс ездили в Амстердам на ярмарку, Кремер Якоб-Ян, Год: 1896 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

Яковъ-Янъ Кремеръ.

Родился въ 1827 году, въ городк Арнгейм, теперь живетъ въ Гаг. Сначала онъ думалъ посвятить себя живописи, но съ теченіемъ времени всецло промнялъ кисть на перо. Особенную извстность ему составили его деревенскіе разсказы. Въ этихъ разсказахъ, то трогательныхъ, то забавныхъ, онъ изображаетъ природу и бытъ своей родной ‘Бетьюве’, — плодородной низменности, лежащей между Рейномъ и Валемъ. Кром того, онъ написалъ очень много романовъ, повстей, очерковъ и драматическихъ произведеній, и вообще принадлежитъ къ числу плодовитйшихъ писателей Голландіи.

Какъ Герритъ Мевсенъ и его сынъ Гайсъ здили въ Амстердамъ на ярмарку.

Нашъ разсказъ начинается трогательно. Девять часовъ вечера. Герритъ съ своею Гритой и сыномъ Гайсомъ сидятъ у камина и… молчатъ. Грита вытираетъ слезы концомъ своего передника.

— Ты съ ума сошла?— говоритъ Герритъ.— Опять въ слезы? Что ты ревешь, словно со свта насъ провожаешь?

— Со свта — не со свта, — рыдаетъ Грита,— а изъ деревни провожаю!.. И потомъ этотъ локметифъ, локметифъ! Учитель вчера говорилъ, что онъ, какъ сумасшедшій, летитъ и поминутно съ рельсовъ соскакиваетъ!

— Учитель ни аза не смыслитъ въ этомъ дл, да и ты не больше!

— А разв въ газетахъ не то же самое говорится? Локметифъ… долго-ли тутъ до бды!

— Послушай, старая, оставь эти глупости,— говоритъ Герритъ.— Все равно, уже дло кончено. Мы не можемъ теперь остаться дома. И пастору, и учителю, — всмъ я сказалъ про свою поздку, вс пожелали мн ‘счастливой дороги’,— стало быть, нечего тутъ рюмить. Лучше живе поворачивайся съ ужиномъ, потому что въ четыре часа мы должны уже выхать изъ дому.

Грит эти слова были не очень пріятны. Слово ‘старая’ ей даже совсмъ не понравилось: вдь ей всего пятьдесятъ четыре года! И потомъ — этотъ локметифъ и всякія искушенія въ город… Гайсъ тоже детъ съ нимъ. Въ какомъ вид привезетъ онъ назадъ свои новыя брюки и куртку, да хорошо еще, если привезетъ… локметифъ, локметифъ!

Гайсъ все время сидлъ, молча глядя на огонь. Ему еще предстояло сбгать на четверть часа къ своей Майн и трогательно проститься съ нею: шутка-ли, онъ детъ на цлыхъ два дня въ Амстердамъ!

Посл ужина пришлось еще о многомъ переговорить. Янъ, одинъ изъ работниковъ Геррита, получилъ приказаніе завтра къ четыремъ часамъ утра приготовить лошадь и повозку, чтобы отвезти путешественниковъ на станцію желзной дороги. Грита, ворча, уложила вещи въ саквояжъ съ серебряннымъ замочкомъ, и послднія слова, которыя произнесъ Герритъ, засыпая, были:

— Ужь я везд былъ, и въ Арнгейм, и въ Нимвеген, и въ Зютфен,— везд! Только Амстердама еще не видлъ. Надо же когда-нибудь и тамъ побывать!

На слдующее утро, въ четыре часа, Герритъ Мевсенъ съ своимъ сыномъ Гайсомъ и работникомъ Яномъ сидли на большой крестьянской повозк, запряженной рослымъ и рзвымъ конемъ.

Герритъ былъ въ новой шляп, Гайсъ — тоже, съ тою лишь разницей, что она сидла у него на затылк. Герритъ былъ въ новыхъ прочныхъ, кожаныхъ штиблетахъ, Гайсъ — тоже. Герритъ держалъ во рту трубку и курилъ. Гайсъ тоже держалъ во рту трубку и курилъ. Руки Геррита были въ роскошныхъ зеленыхъ рукавицахъ съ оранжевой каймой. Гайсъ, должно быть, считалъ рукавицы неприличными, потому что на немъ были темнокоричневыя бумажныя перчатки, которыя ему замчательно шли. Было сентябрьское, довольно холодное утро.

Путешественники довольно скоро добрались до станціи. Они вылзли изъ повозки. На прощанье Герритъ потрепалъ разгоряченнаго коня по ше. Гайсъ сдлалъ то же самое. Герритъ пожалъ руку Яну, звучно хлопнувъ при этомъ по его ладони. Гайсъ сдлалъ то же самое, но только не хлопнулъ.

— На первомъ постояломъ двор,— сказалъ крестьянинъ,— купи для коня на одинъ зильбергрошъ хлба.

Янъ кивнулъ головой, пожелалъ своему хозяину и Гайсу счастливой дороги и похалъ обратно, а Герритъ Мевсенъ вмст съ сыномъ, который несъ саквояжъ, направились въ вокзалъ.

— Добраго утра!— сказали отецъ и сынъ въ одинъ голосъ.

— Здравствуйте, братцы!— отвтилъ конторщикъ, который сидлъ за столомъ и подводилъ итоги.

Мевсенъ снялъ свою рукавицу, вытащилъ огромные часы съ двойной крышкой и сказалъ:

— Пора ужь, кажется, и придти желзной дорог?

— Не знаю,— отвтилъ Гайсъ, думая, что вопросъ относится къ нему.

Конторщикъ — добродушный малый — понялъ, что Мевсенъ отъ него ожидаетъ отвта.

— Вы хотите сказать: позду? Да, онъ скоро будетъ здсь,— минутъ черезъ тринадцать, четырнадцать или пятнадцать. Куда дете?

— Въ Амстердамъ,— отвтилъ Герритъ.

— Амстердамъ! Третій классъ?

— Третій классъ? То есть, какъ это?— спросилъ Герритъ.

— Есть вагоны трехъ классовъ,— пояснилъ конторщикъ,— перваго, второго и третьяго. Первый — самый дорогой, второй — подешевле, третій — самый дешевый.

— Третій для насъ не годится, второй — тоже,— отвтилъ Герритъ.— У насъ въ церкви я всегда сижу на первой скамь, потому что я — церковный староста!

— Вы хотите хать въ первомъ класс?— спросилъ удивленный конторщикъ.— Но знаете-ли вы…

— Нечего намъ знать. Хочу въ первомъ класс, да и баста!— перебилъ его Герритъ.

— Ну, мн-то все равно, — сказалъ конторщикъ, подни маясь съ мста.

Онъ подошелъ къ шкафу, вынулъ и проштемпелевалъ два билета и получилъ съ зажиточнаго крестьянина деньги.

— Вотъ и поздъ!— воскликнулъ онъ вдругъ, очевидно, обсчитавшись на своихъ пятнадцати минутахъ.— Садитесь поскоре!

Герритъ и Гайсъ — послдній съ саквояжемъ въ рукахъ — выбжали на платформу. Быстро приближавшійся поздъ,.казалось, увеличивался у нихъ на глазахъ, и когда, наконецъ, подлетлъ къ станціи, отецъ и сынъ невольно попятились назадъ.

Ни Герритъ, ни Гайсъ не знали что съ ними затмъ произошло. Когда они опомнились, они увидли себя въ вагон, содержавшемъ, кром нихъ, еще двухъ пассажировъ. Втеръ свободно разгуливалъ по вагону отъ одного конца до другого.

— Плохая погода за наши деньги,— проворчалъ Герритъ.

— Да вы садитесь сюда,— сказалъ одинъ изъ пассажировъ, кажется, еврей, сидвшій на противоположномъ конц вагона, спиною къ паровозу.— Вотъ свободная скамейка. На томъ сквозник вы простудитесь на-смерть!

Герритъ посмотрлъ на сына, и затмъ они оба осторожно пробрались на другой конецъ тряскаго вагона и услись тамъ.

— Вотъ это другое дло,— сказалъ Гайсъ, у котораго кожа болла, какъ у ощипаннаго цыпленка.

— Но какъ трясетъ,— сказалъ Мевсенъ.— Воображаю, что длается въ третьемъ класс!

Натанъ Мудрый снова погрузился въ чтеніе книги, которую онъ, какъ показалось Герриту, началъ съ конца и перелистывалъ сзади напередъ. Второй пассажиръ отвернулъ воротникъ своего теплаго пальто и храплъ, а наши два путешественника, не имя ничего сказать другъ другу, молча сидли и думали… о чемъ, Богъ ихъ знаетъ.

Спустя нсколько минутъ въ вагон показался кондукторъ, — Герритъ и Гайсъ не могли понять, откуда онъ взялся,— и спросилъ ихъ:

— Куда дете?

— Я и мой сынъ Гайсъ демъ въ Амстердамъ на ярмарку.

— Ваши билеты!

Мевсенъ началъ искать билеты…

— Я ихъ старательно пряталъ,— говорилъ онъ, выворачивая вс карманы.

— Ну, все равно,— сказалъ кондукторъ, которому хотлось скоре вернуться въ теплое служебное купэ,— вы мн покажете ихъ посл.

Кондукторъ исчезъ такимъ же таинственнымъ образомъ, какъ и появился, и тогда Герритъ вспомнилъ, что билеты находятся подъ крышкой часовъ.

Всякій разъ какъ раздавался свистъ паровоза, Гайсъ вздрагивалъ всми членами, думая, что они перехали ребенка или какое-нибудь другое живое существо. На каждой станціи бравые сыны Батавіи готовились выйти изъ вагона, но Натанъ Мудрый предупредительно останавливалъ ихъ, говоря, что еще далеко до Амстердама. Въ конц концовъ Гайсъ пришелъ къ заключенію, что желзная дорога вовсе не такое быстрое сообщеніе, какъ разсказывалъ школьный учитель.

Наконецъ, они оставили позади предпослднюю станцію, таинственный кондукторъ снова появился и потребовалъ у нихъ билеты. Герритъ, который все время бережно держалъ ихъ въ рук подъ зеленой рукавицей, вытащилъ ихъ и вручилъ кондуктору.

— Да у васъ перваго класса!— воскликнулъ кондукторъ.— Вотъ такъ проздились съ удобствомъ!

— Га?— спросилъ Герритъ, ничего не понимая.

— Безтолковое мужичье!— пробормоталъ кондукторъ, къ счастью, такъ тихо, что ни отецъ, ни сынъ его не разслышали, и вышелъ изъ вагона съ громкимъ возгласомъ:

— Амстердамъ, господа!

Поздъ остановился. Пассажиры высыпали изъ вагоновъ, и поднялась такая суматоха, что Герритъ и его сынъ не могли понять, что тутъ происходитъ, и стояли, въ изумленіи озираясь кругомъ.

Люди, кареты, извозчики, омнибусы, чемоданы, коммиссіонеры, восклицаніе: ‘Пожалуйте, сэръ!.. Гостинница такая-то! Гостинница такая-то!’ — все это представляло такое вавилонское столпотвореніе, что наши путешественники пришли въ себя только тогда, когда очутились въ омнибус, плотно притиснутые другъ къ другу, точно сельди въ бочк, и очевидно, находясь во сн. Такъ, по крайней мр, они думали.

— Вамъ куда?— спросилъ у ближайшаго къ дверямъ пассажира кондукторъ омнибуса, въ зеленомъ мундир съ серебряными галунами.

~— Дамба,— былъ отвтъ.

— Ботермарктъ,— сказалъ другой.

— Рокинъ,— Биржа,— сказали третій и четвертый.

— Вамъ?— спросилъ любопытный человкъ, обращаясь,, къ Гайсу.

— Мн?— растерянно повторилъ Гайсъ.— Я пріхалъ на ярмарку. Вдь такъ, батюшка?

Вс пассажиры разсмялись, за исключеніемъ трехъ или четырехъ, которые спшили на биржу.

— Богъ съ тобой, Гайсъ,— сказалъ Герритъ, тоже ухмыляясь.— Нтъ, голубчикъ,— продолжалъ онъ, обращаясь къ кондуктору,— намъ нужно въ гостинницу.

— Какую?— былъ вопросъ.— Перваго, второго, третьяго, четвертаго или пятаго класса.

Вспомнилъ-ли Герритъ о томъ мнимомъ первомъ класс, въ которомъ онъ халъ съ Гайсомъ, не знаю. Во всякомъ случа онъ содрогнулся при одной мысли о гостинниц пятаго класса и тотчасъ отвтилъ:

— Перваго класса, голубчикъ! Первйшаго.

— Vieux Doelen!— закричалъ кондукторъ, подмигнувъ пассажиру, сидвшему у дверей.

Омнибусъ остановился, и нашимъ путешественникамъ показали знакомъ, что имъ нужно выйти. Какъ имъ удалось пробраться сквозь двойной рядъ колнъ, уму непостижимо, нсколько разъ каблуки тяжелыхъ сапогъ Гайса приходили въ соприкосновеніе съ чужими мозолями, за что онъ былъ награждаемъ наименованіями ‘мужичья’ и ‘осла’.

— Сколько съ насъ?— спросилъ Герритъ.

Кондукторъ оглянулся вокругъ и сказалъ, понизивъ голосъ:

— Всего полфлорина съ каждаго. Я не имю права требовать больше. Мевсенъ подалъ ему флоринъ, посл чего кондукторъ попросилъ у него малость на водку. Добродушный крестьянинъ сунулъ ему въ руку еще квартье (четверть флорина), посл чего безсовстный обманщикъ, ухмыляясь, похалъ дальше.

Герритъ и Гайсъ — послдній съ саквояжемъ на спин — долгое время любовались великолпнымъ зданіемъ съ золотою вывской и потомъ нершительно вступили въ переднюю, но дальше пройти не отважились.

— Что вамъ угодно?— спросилъ ихъ красивый молодой человкъ въ блоснжномъ жилет и великолпномъ черномъ пиджак, выходя къ нимъ навстрчу изъ широкаго корридора.

— Квартиру,— отвтилъ Герритъ.

— Для себя?— спросилъ молодой человкъ, который вблизи оказался старше, чмъ можно было думать, судя по его короткому пиджаку.

— Для меня и моего сына, Гайса.

— Для васъ?— воскликнулъ молодой человкъ.

— Что, это такъ трудно понять?— не выдержалъ крестьянинъ.— Есть у васъ комнаты, или нтъ?

Молодой человкъ отошелъ, но встртивъ другого такого же молодого человка, остановился и пустился съ нимъ въ разговоръ. Вскор къ нимъ подошло еще двое, изъ которыхъ одинъ держалъ подъ мышкой салфетку, и вс четверо стали громко разговаривать и смяться. Герриту, въ конц концовъ, надоло ждать, и приблизившись къ нимъ, онъ спросилъ съ нкоторымъ раздраженіемъ:

— Ну, такъ что же? Есть комнаты, или нтъ?

Молодые люди продолжали хохотать, но вдругъ умолкли и съ поразительной быстротой разсыпались во вс стороны, потому что въ переднюю вышелъ важный пожилой господинъ и спросилъ, въ чемъ дло. Герритъ обстоятельно разсказалъ ему, что онъ спрашивалъ, есть-ли свободныя комнаты, что онъ не понимаетъ, отчего молодые люди смялись, что онъ пріхалъ съ своимъ сыномъ Гайсомъ на ярмарку, что онъ не позволитъ молодымъ людямъ невжливо обращаться съ нимъ и длать изъ него посмшище, и въ заключеніе просилъ окончательнаго отвта: да или нтъ?

Важный господинъ нкоторое время молча оглядывалъ Геррита и его сына, но открытое честное лицо и упитанный видъ крестьянина, должно быть, убдили его въ благонадежности постояльцевъ. Онъ потеръ себ пальцемъ переносье и позвалъ одного изъ молодыхъ людей:

— Карель!

Карель тотчасъ явился на зовъ.

— Покажи имъ нумера 71 и 72. Allons!— сказалъ хозяинъ.— И возьми у господина багажъ,— добавилъ онъ, указывая Карелю на саквояжъ, который Гайсъ продолжалъ держать у себя на плечахъ.

— Ахъ, нтъ, не безпокойтесь, пожалуйста!— воскликнулъ Гайсъ, когда Карель подошелъ къ нему, чтобы освободить его отъ ноши. Но Карель не отставалъ — хозяинъ былъ еще тутъ — и, не смотря на увренія Гайса, что это слишкомъ любезно, овладлъ саквояжемъ и, какъ кроликъ, помчался вверхъ по лстниц.

— Пожалуйте, господа,— сказалъ хозяинъ,— garon покажетъ вамъ ваши комнаты.

Отецъ и сынъ направились за Карелемъ.

— Куда же мы идемъ?— воскликнулъ дородный фермеръ, для котораго хожденіе по лстницамъ было непривычнымъ дломъ.

— Въ нумера 71 и 72!— отвтилъ garon.

— Да я не про нумеръ спрашиваю, — пусть будетъ онъ хоть тысячный,— но я не намренъ лазить на колокольню!

— Сейчасъ придемъ,— сказалъ Карель, продолжая скакать впереди.

— Ну, ладно!— произнесъ Герритъ, воспрянувъ духомъ.

— Здсь?— простоналъ онъ, когда Гайсъ насчиталъ сорокъ пять ступеней, и они очутились передъ сводчатыми дверьми.

— Вотъ сейчасъ!— воскликнулъ Карель и побжалъ дальше.

— Ну, это ужь черезчуръ, я отказываюсь!— завопилъ Герритъ, хватаясь за перила.— Этакъ голова пойдетъ кругомъ! Я не пойду дальше.

— Еще нсколько ступеней!— убдительно произнесъ Карель.

Наконецъ, когда Гайсъ насчиталъ шестьдесятъ три ступени, оба они, задыхаясь и едва держась на ногахъ, достигли мста своей ссылки — нумеровъ 71 и 72.

— Ici, — сказалъ Карель, почти одновременно распахивая двери обихъ комнатъ.

— Иси — биси,— пробормоталъ крестьянинъ,— а по моему, порядочные люди такъ не длаютъ!

— Вотъ ваша комната, — сказалъ Карель, указывая на No 72, когда Гайсъ собирался послдовать за своимъ отцомъ въ No 71.

— Моя?— воскликнулъ Гайсъ — S’il vous plait,— отвтилъ слуга и швырнулъ саквояжъ въ No 71.

Затмъ, остановившись посредин между обими дверьми и поочередно взирая на отца и сына, онъ спросилъ:

— Не прикажете-ли еще чего-нибудь? Угодно вамъ обдать за табльдотомъ въ половин пятаго?

Гайсъ не понялъ ни одного словечка изъ всего этого, а Герритъ, который также не могъ разобрать, въ чемъ дло, поспшилъ отвтить: ‘Нтъ’. Онъ боялся, чтобы лакей не заставилъ его еще выше взбираться по лстниц.

Карель умолкъ, захлопнулъ об двери и, оставивъ отца и сына, каждаго въ своей комнат, наедин съ ихъ размышленіями, спустился въ нижній этажъ верхомъ на перилахъ.

Очень хорошо меблированныя комнаты отдлялись одна отъ другой лишь тонкой деревянной перегородкой, а изъ оконъ открывался чудный видъ на красную черепичную кровлю и высокую черную трубу.

Гайсъ оглянулся вокругъ, какъ кошка въ незнакомомъ амбар, и покамстъ получилъ объ Амстердам не очень хорошее впечатлніе.

— Гайсъ, ты здсь?— заоралъ Герритъ.— Что мы теперь будемъ длать? Иди сюда?

— А это можно?— отвтилъ Гайсъ голосомъ, который былъ слышенъ на улиц.

— Конечно!— крикнулъ Герритъ.

Гайсъ на цапочкахъ подошелъ къ двери, а затмъ прошмыгнулъ изъ No 72 въ No 71 съ такою поспшностью, какъ будто смерть гналась за нимъ по пятамъ.

— Послушай, голубчикъ,— сказалъ Герритъ, когда его сынъ благополучно пробрался къ нему въ комнату,— вдь я голоденъ, какъ собака.

— Я тоже,— отвтилъ Гайсъ.

— Ну, такъ кликни кого-нибудь, и мы потребуемъ пость.

Гайсъ пролепеталъ что-то насчетъ того, что ему неловко и не лучше-ли отцу самому сдлать это, но, какъ послушный сынъ, вышелъ на лстницу и закричалъ приблизительно, такимъ манеромъ, какъ онъ дома сзывалъ телятъ: ‘Тю-тю-тю!’

Но никто не являлся. Черезъ нсколько минутъ отворилась какая-то дверь, изъ нея вышелъ пожилой господинъ въ шляп и пальто и прошелъ мимо Гайса.

— Господинъ,— сказалъ Гайсъ, робость котораго уступила передъ голодомъ и сыновнимъ долгомъ,— скажите пожалуйста, чтобъ намъ дали что-нибудь пость.

— Позвоните, ослиная образина!— былъ учтивый отвтъ.

Ослиная образина безмолвно поплелась назадъ, и посл долгихъ поисковъ Мевсенъ-старшій нащупалъ въ No 71 шнурокъ: онъ потянулъ за него и — о, диво!— раздался звонокъ. Черезъ минуту Карель уже былъ тутъ какъ тутъ.

— Принесите-ка намъ чего-нибудь пожрать!— сказалъ крестьянинъ, который уже началъ понимать, что молодой человкъ не боле, какъ слуга.

— Djeuner la fourchette?— спросилъ Карель.

— Этихъ вещей я никогда не лъ,— отвтилъ Герритъ.— Дайте что-нибудь, лишь бы заморить червячка.

Карель опять хлопнулъ дверьми и черезъ нсколько минутъ въ No 71 прибыли какія-то странныя вещества, о природ которыхъ Герритъ и Гайсъ не имли ни малйшаго представленія. На ихъ вкусъ это было какою-то невообразимою смсью всевозможныхъ сладкихъ и прянныхъ вещей, тмъ не мене они кое-какъ набили себ ею желудки.

— Я сытъ,— сказалъ, наконецъ, Герритъ.

— Я тоже,— подтвердилъ Гайсъ.

Они встали изъ-за стола и отправились на ярмарку.

Мы не будемъ подробно описывать, какъ Герритъ и Гайсъ спустились по лстниц и вышли изъ гостинницы, заявивъ, что вернутся назадъ къ вечеру, какъ ихъ осаждали нищіе, чистильщики сапогъ, и евреи съ лоттерейными билетами, причемъ вс остались довольны добродушнымъ крестьяниномъ, какъ они блуждали изъ одной части города въ другую, стараясь попасть на ярмарку, какъ они, наконецъ, добрались туда и увидли тамъ такіе же балаганы, какъ и въ родной деревн, во время ярмарки, только гораздо больше и красиве. Мы не будемъ разсказывать, какъ много содрали съ Геррита за огромный пряникъ, который онъ хотлъ свезти своей Грит, и на которомъ сахарными буквами было написано: ‘Гостинецъ съ ярмарки’, какъ обманули Гайса при покупк чашки для Майнтье, какъ они потомъ накупили всякихъ коврижекъ, конфектъ и еще Богъ знаетъ чего, такъ что ихъ карманы оттопырились, а они сами изнемогали подъ ихъ тяжестью. Мы лишь вкратц упоминаемъ обо всемъ этомъ и къ вечеру находимъ обоихъ Мевсеновъ въ густой толп народа передъ балаганами, въ которыхъ показываютъ свое искусство различные фокусники и акробаты. У входа въ балаганъ, въ которомъ помщается ‘восточный циркъ’, неистово гремитъ музыка.

— Знаешь что?— сказалъ Герритъ.— Давай-ка, посмотримъ, что это за штука?

И оба они вошли въ балаганъ.

— Позвольте и намъ посмотрть на представленіе,— сказалъ Герритъ, обращаясь къ молодой дам, сидвшей за четырехъугольной загородкой.

— Какой рядъ?— спросила она.

— У васъ тоже первый, второй и третій классъ?— спросилъ Герритъ.

— Первый классъ — самый высшій.

— Ну, нтъ, благодарю покорно,— сказалъ Герритъ.— Мн уже надоло лазать по лстницамъ.

— По лстницамъ?— повторила дама.— У насъ нтъ никакихъ лстницъ, вс мста на гладкой земл.

Дло кончилось тмъ, что Герритъ заплатилъ два флорина и получилъ два билета, которые, однако, не захотлъ отдать, когда ихъ потребовали у него при вход.

— Э, нтъ! Сначала подавай товаръ, а потомъ получай деньги!— сказалъ Герритъ.

Но господинъ съ громадными усами, стоявшій у входа, далъ Герриту понять, что иначе его не впустятъ въ залъ.

— Ну, длать нечего, получайте!— сказалъ Герритъ, и минуту спустя оба путешественника сидли на первой скамь, ожидая, что будетъ.

Меланхолическій клеперъ съ короткимъ хвостомъ, бывшій нкогда чистокровною лошадью, началъ на своихъ одеревенлыхъ ногахъ скакать по арен подъ звуки музыки. На немъ стоялъ человкъ. Онъ прыгалъ и танцовалъ — ‘какъ шутъ гороховый’, подумалъ Герритъ. Но недолго наши путешественники наслаждались этимъ зрлищемъ, скоро имъ пришлось крпко зажмурить глаза, потому что всякій разъ, какъ наздникъ прозжалъ мимо нихъ, они получали въ лицо цлый зарядъ песку и опилокъ. Затмъ на арену вышелъ блый клеперъ съ тавромъ и сталъ кружиться, точь-въ-точь какъ первый. На немъ хала женщина. Сначала она смирно сидла, а потомъ тоже начала прыгать, танцовать и вертться. Но Гансъ не ршался на нее смотрть, она не имла даже чулокъ на ногахъ и ни чуточки не стснялась!

— Я бы ужь хотлъ, чтобы этой исторіи былъ конецъ,— сказалъ Герритъ, очищая свои глаза отъ опилокъ.

— Я тоже,— вздохнулъ Гайсъ.

— Мусью Бланусъ!— крикнулъ какой-то человкъ, хлопавшій длиннымъ бичемъ посредин арены.

Мусью Бланусъ явился.

Онъ пришелся нашимъ путешественникамъ по вкусу, потому что былъ такъ же одтъ, какъ они. Онъ тоже началъ здить и вертться, а наши друзья опять принялись очищать свои глаза отъ опилокъ. Но глядь, онъ сбросилъ съ себя всю одежду и очутился въ солдатской форм. Человкъ съ бичемъ подалъ ему ружье, и тотъ началъ длать всевозможные ружейные пріемы.

— Онъ заряжаетъ,— прошепталъ Гайсъ.

— Вздоръ!— сказалъ Герритъ.

— Ей Богу, заряжаетъ! Онъ цлится прямо въ тебя!.. Караулъ!!

Гайсу показалось, что Бланусъ прицлился въ него самого:

— Молчи, дурень!— воскликнулъ отецъ.— Ружье не заряжено!

Но тогда Бланусъ отбросилъ ружье и форму въ сторону и поскакалъ уже прямо нагишомъ, тутъ и Герритъ разсердился и, схвативъ сына за руку, громко воскликнулъ:

— Это ужь черезчуръ! Идемъ отсюда, голубчикъ, идемъ!

— Что теперь?— безпомощно спросилъ Герритъ, когда они вышли изъ балагана.

— Театръ собакъ и обезьянъ!— кричалъ какой-то человкъ, предлагая Гайсу билетъ.— Дрессированныя собаки и обезьяны! Пожалуйте, господа!

— Вы вс тутъ собаки и обезьяны,— проворчалъ Герритъ, увлекая за собою Гайса.

— Тайны Парижа!— визжала какая-то женщина — Неслыханная и невиданная новость! Пожалуйте, господа!

— Не желаемъ мы ни слышать, ни видть, — сказалъ Герритъ.— Идемъ, Гайсъ, идемъ!

— Пожалуйте, господа! Зеркало тайны, въ которомъ всякій молодой человкъ можетъ увидть свою суженую, всякая молодая двушка — своего суженаго! Только одинъ зильбергрошъ! Настоящее американское зеркало тайны!

— Оставьте насъ въ поко!— огрызнулся Герритъ, а Гайсъ, который былъ не прочь увидть свою Майну, волей неволей долженъ былъ послдовать за своимъ разсерженнымъ отцемъ.

Какъ это случилось, они сами не знали и въ изумленіи смотрли другъ на друга, когда неожиданно очутились между двухъ рядовъ ярко освщенныхъ домовъ, передъ которыми сидло и стояло множество толстыхъ и тонкихъ женщинъ, занятыхъ печеніемъ, вареніемъ и жареніемъ всевозможныхъ яствъ.

— Отдльный кабинетъ?— спросила двушка съ золотой шапочкой на голов, обращаясь къ Гайсу и хватая его за руку.

— Оставьте!— воскликнулъ онъ, вырываясь.

— Свжія вафли!— храбро продолжала двушка, загораживая обоимъ дорогу — Вафли, вафли! Только что со сковороды!— закричала толстая женщина, стараясь овладть Герритомъ.

Замтивъ нкоторое колебаніе со стороны крестьянъ, достойныя дамы удвоили свои старанія, и въ конц концовъ Герритъ и Гайсъ вошли въ ресторанъ. Такъ какъ посл djeuner la fourchette, они ничего не ли, кром конфектъ и коврижекъ, то чувствовали изрядный голодъ.

— Только скоре пошевеливайтесь!— сказалъ Герритъ, входя въ импровизированный ‘салонъ’, гд уже сидло трое молодыхъ людей съ своими барышнями.

— Дюжину вафлей и два стакана пунша?— спросила красивая двушка и скрылась, не ожидая отвта.

Но можно себ представить, какое лицо сдлалъ Гайсъ, когда это самая красавица, поставивъ на столъ дюжину вафлей и два стакана пунша, сла рядомъ съ нимъ и начала гладить его по подбородку…

— Это что такое?— вступился Герритъ за своего сына.— Или вы думаете, что мы сами не справимся съ вафлями?

— Ну, зачмъ сейчасъ и сердиться?— сказала барышня.

— Какое тамъ сердиться!— воскликнулъ Герритъ, который еще никогда не былъ въ такомъ дурномъ настроеніи, какъ на Амстердамской ярмарк — Что это за нжности? Я терпть этого не могу. У моего сына есть Майна! Ступайте отсюда, или я самъ уйду!

Видя, что онъ не шутитъ, прелестница засмялась и оставила ихъ въ поко. Молодые люди съ своими барышнями тоже начали было хихикать, но когда Герритъ устремилъ на нихъ свои бетьювскіе глаза, они въ смущеніи потупили взоры и умолкли.

— Можетъ быть, вамъ еще чего-нибудь угодно?— спросила, просовывая голову сквозь занавску, другая прелестница, на которую Гайсъ теперь не ршался даже взглянуть.

— Довольно съ насъ!— отвтилъ Герритъ.— Сколько слдуетъ?

— Полтора флорина!— былъ отвтъ.

— Съ ума вы сошли? Какъ это вы считаете?— воскликнулъ Герритъ съ гнвомъ.

Что ему на это отвтила красавица, онъ не могъ разобрать, потому что въ эту минуту раздалось уши раздирающее ‘Я люблю тебя всмъ сердцемъ!’, подъ неистовый аккомпаниментъ свистящихъ флейтъ, хриплыхъ скрипокъ и оглушительныхъ барабановъ, такъ что вс стаканы на стол пустились въ плясъ. Герритъ бросилъ на столъ два флорина и, не дождавшись сдачи, поспшилъ выйти изъ ресторана, въ сопровожденіи своего послушнаго сына. Они промчались мимо всхъ толстыхъ и тонкихъ дамъ и направились домой, но, къ сожалнію, не по надлежащему пути.

Тмъ не мене посл долгихъ странствій они добрались, наконецъ, до своей ‘первоклассной’ гостинницы. Быстроногій кроликъ, мингеръ Карель, встртилъ ихъ. Во мгновеніе ока онъ зажегъ свчу и поскакалъ вверхъ по лстниц, пригласивъ крестьянъ, утомленныхъ непривычною для нихъ ходьбой по каменной мостовой, послдовать за нимъ — s’il vous plait!

Герритъ и Гайсъ дйствительно послдовали за нимъ, съ теченіемъ времени они даже добрались до верху, но имъ казалось, что въ вискахъ у нихъ тысяча кузнецевъ бьютъ своими молотами.

— Быть можетъ, вамъ угодно souper?— спросилъ Карель, который тмъ временемъ зажегъ свчи въ обихъ комнатахъ.

— сть теперь супъ?— сказалъ Герритъ!— Подите вы съ вашимъ супомъ! Я еще биткомъ-набитъ вафлями.

— Потрудитесь выставить сапоги за дверь. Прикажите васъ утромъ разбудить?

— Я узжаю завтра утромъ съ первымъ поздомъ,— отвтилъ Герритъ.

— Значитъ, заказать для васъ кабріолетъ?

— Да убирайтесь вы къ… съ вашей тарабарщиной!— закричалъ Герритъ.

— Спокойной ночи!— сказалъ Карель.

Двери захлопнулись, и путешественники остались одни. Герритъ тотчасъ задулъ восковыя свчи въ No 71.

— Это просто грхъ такъ тратить свчи,— сказалъ онъ, и Гайсъ тотчасъ послдовалъ его примру въ No 72.

Они проворно раздлись при лунномъ свт. Гайсъ надлъ свой ночной колпакъ и улегся въ мягкую постель. Что за постель — мягкая, какъ манная каша!.. Вотъ гд бы пріятно заснуть… Но одному… въ такомъ странномъ, высокомъ дом… Гайсъ прислушался… Каждую секунду слышались какіе-то звуки… Кто-то ходилъ… спотыкался о мебель… даже говорилъ… Гайсъ не могъ, наконецъ, выдержать, приподнялся на кровати и безпокойно оглянулся кругомъ. Онъ явственно слышалъ… какой-то шорохъ… у двери… Кто-то даже… какъ будто повернулъ ручку двери… У него замерло сердце… онъ увидлъ, что дверь отворяется. Тутъ онъ издалъ дикій крикъ и продолжалъ кричать даже посл того, какъ узналъ въ вошедшемъ своего отца.

— Невозможно спать на этакой штук,— сказалъ Герритъ, которому кровать показалась слишкомъ мягкой.— Нтъ, Гайсъ, я лучше лягу на голомъ полу.

— Я тоже, — отвтилъ Гайсъ, вылзая изъ кровати.

Онъ легъ на полъ рядомъ съ отцомъ и тоже подложилъ подъ голову свое платье.

— Спокойной ночи! Пріятныхъ сновидній!

Но были-ли въ данномъ случа сновиднія пріятны, можно усомниться, потому что нашимъ крестьянамъ всю ночь мерещилась вереница первокласныхъ диковинъ: голыя ноги, вафли, ружья, лошади, омнибусы, высокія колокольни. Несомннно одно, что, проснувшись по утру, они съ удивленіемъ смотрли другъ на друга и долго не могли понять, куда это они попали.

Какъ же они вернулись съ ярмарки домой, Герритъ къ своей Грит, Гайсъ къ своей Майн?

Вполн благополучно. Физически они были въ плачевномъ состояніи, но въ духовномъ — какъ не могло быть лучше. Счетъ, который Карель подалъ Герриту передъ отъздомъ, былъ одинаково непонятенъ для него, какъ и для Гайса. Очень можетъ быть, что и никто, кром хозяина гостинницы и главнаго кельнера, не могъ бы разобрать, что тамъ написано, только итогъ — 16 флориновъ — былъ написанъ отчетливо и ясно. Герритъ подумалъ, но ничего не сказалъ, заплатилъ, удивился, когда ему сказали, что сверхъ этого отъ него ожидаютъ малую толику на водку, но тоже заплатилъ, и затмъ съ первымъ омнибусомъ оставилъ гостинницу и съ первымъ поздомъ — Амстердамъ.

— Теперь крышка!— сказалъ Герритъ, сидя, здравый и невредимый, около Гриты въ своей кухн.— Одного раза за глаза довольно. Зато я все имлъ первоклассное!

Онъ былъ правъ, потому что на обратномъ пути ему, наконецъ, удалось попасть въ надлежащій вагонъ, хотя, говоря по правд, послдній показался ему еще мене удобнымъ.

‘Встникъ Иностранной Литературы’, No 4, 1896

Яковъ-Янъ Кремеръ.

Какъ Герритъ Мевсенъ и его сынъ Гайсъ здили въ Амстердамъ на ярмарку.

Читайте также: