Речь на коронационных торжествах 1883 года при короновании Императора Александра Третьего
Речь на коронационных торжествах 1883 года при короновании Императора Александра Третьего
МОСКВА, 15 мая, вечером
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Речь на коронационных торжествах 1883 года при короновании Императора Александра Третьего, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Аксаков И.С. Наше знамя — русская народность
М.: Институт русской цивилизации, 2008.
О, какой день! какой великий, исторический день! Не под силу бы, кажется, и перенести человеку полноту пережитых им сегодня исполинских ощущений, если б он испытывал их только лично: но никто не жил нынешний день личной жизнью, все и всякий слились в одно исполинское тело, в одну животрепещущую душу, чувствовали и сознавали себя единым Русским народом, — единым в веках и пространстве. Два Лица, два гиганта только и стояли сегодня друг перед другом: Царь и Народ, Народ и Царь, и творили вместе великое дело истории. Стоном стонала земля от восторгов народных. Это она заговорила, Святая Русь! Эти раскаты грома, заглушавшие пальбу орудий и гул кремлевских колоколов, — это ее ликования, ее клики любви и радости, — ее голос!… Да, это торжество именно — историческое, и притом не только русское, но и вселенского значения событие: новое утверждение своему старому государственному строю положила и всему миру явила сегодня Россия! Сегодня по завету и преданию минувших веков по древне-уставленному чину в том же Московском Кремле, в том же Успенском Соборе, среди нетленных останков Святых радетелей Русской земли, вблизи гробниц князей и царей, основоположников и зиждителей Русского государства, снова, торжественно священнодействием Церкви и молитвами всего народа, совершилось посвящение Русского Царя на Его высокое царственное служение — высшее всех служений земных! Сегодня вновь, как и двести семьдесят лет тому назад, при таких же восторженных кликах собравшейся Руси, принял Русский Царь — потомок Дома Романовых — свой самодержавный венец, тот самый, что в 1613 году свободным единодушным изволением Русской Земли и с благословенья Церкви возложен был на Его приснопамятного Предка…
Сегодня, во имя Бога и под страхом Божиим, приял единый человек тягчайшее, хотя и освященное бремя — дар полновластия над братьями-человеками… О, то был дивный и вещий миг, когда, как бы удрученный такою непомерною тягостью, нововенчанный Царь, могущественнейший из владык мира, облеченный во все знамения земного величия, повергся во прах пред величеством Божиим как бренный, немощной человек, как раб Божий, и, смиряясь пред неисследимым о нем смотрением Господа, коленопреклоненно, во услышание всем, молил Царя царствующих: да наставит, да управит Его в великом служении сем, да восполнит Его человеческую немощь, да вразумит Его — ‘что есть угодно пред очима Твоима и что есть право в заповедях Твоих, Господи!’ Казалось, будто в сей миг, из самой глуби веков, коих этот древний храм живой свидетель, простерлись над царственной головой незримые благословляющие длани… Когда же вслед за сим, как бы укрепленный силой свыше, воздвигся Он во всем сиянии и блеске своего сана, — коленопреклонялись в свой черед все предстоявшие в храме, и устами первосвященника, от имени всего Русского народа, вознесли горячую мольбу к Милосердому Судии царей и подданных— да ‘не посрамит Господь народного чаяния’ и ниспошлет духа правды и истины, дар разума и премудрости Тому, кому народ вверяет свою судьбу и несет дар самоотверженной преданности и послушания… Это было воистину венчание Царя с Землей, обмен их обетов Господу и друг другу, обетов любви и верности… Это светлый праздник взаимных уз!
Странным, неудобопонятным, неосмотрительным может показаться людям Запада и вообще ‘совопросникам века сего’ это необычайное, восторженное народное радование, искренность которого даже и для них очевидна. Что же в самом деле торжествует Русский народ? — спрашивают они. Не отречение ли от своей ‘полноправности’ и подчинение безусловной воле единого?.. Не осуждаем их недоумения, не станем даже препираться с ними о достоинстве и выгодах политической русской теории, но да примут они прежде всего настоящее торжество как несомненное свидетельство сознательной и свободной воли народной. Такова мысль и хотение Русского народа, издревле и в течение ряда веков подтвержденные несметным множеством его произвольных жертв. Была пора, когда сокрушилось вдребезги Русское государство, когда самый род царский пресекся, и только народ, — не кто другой, как он сам, — спас Русскую землю, воздвиг государство и все свое временное полновластие приложил к восстановлению царской личной, самодержавной власти…
Затем — как объяснить не то что Западу, по гордости и самомнению логического, формального разума ту глубину верующего духа и ту высшую потребность свободы, которая дает смысл и такое своеобразное определение самому государственному строю нашей православной Руси! Да, свободы, — той свободы, которая, признавая необходимость точного закона и внешней правды для гражданского общежития, не может однако же поработить, закабалить его мертвящей букве и грубому формализму, и порываясь в простор духа и истины, восполняет букву и внешность правды живым началом личной, свободной, светом Христовым просвещаемой совести,— другими словами: личной, независимой воли. Не скрыта от мудрости народа немощь человеческого естества, возможность греховных уклонений или падений, да и не ищет он безрассудно совершенства в делах земных, но споспешествует им молитвою, нравственным подвигом жизни, ждет, долготерпит, и веруя в благую мощь Божией правды, неуклонно верует и в святыню души и совести человеческой. ‘Верой в человека’ любят рядиться порой и на Западе так называемые гуманисты, но эта их вера лишена нравственной божественной основы, а потому и посрамляется ежечасно. Ни в одном народе не живет эта вера в человека с такой силой, как в Русском, высшим ее проявлением и служит полнота власти, которой облечены его самодержцы. Не бездушным, искусно сооруженным механизмом является власть в России, а с человеческой душой и сердцем… В том-то вся и сущность союза Царя с народом, что божественная нравственная основа жизни у них едина, единый Бог, единый Судия, един Господень закон, единая правда, единая совесть. На совести, на вере в Бога и на страхе Божием утверждаются их взаимные отношения, и вот почему ни для царской власти, ни для народного послушания не существует иных ограничений, кроме заповедей Господних.
Все это эллинам или Западу ‘безумие’ и даже ‘соблазн’, но таково чаяние и упование Русского народа. Государство для него не есть конечная цель бытия, а только средство и способ более или менее мирного и благоденственного человеческого сожительства — ради высшей нравственной цели,— сожительства, пред которым предносится иной образ бытия, предвозвещенный Христом. Русское гражданское общежитие не только не отвергает высшего божественного над собой начала, а напротив, носит его в себе, как душу в теле, и понятно поэтому, что русское самодержавие возможно только как учреждение вполне народное, вполне национальное. Самодержец-латинянин или вообще иноверец немыслим в Русской земле, как немыслим и самодержец-немец.
Нет, не над рабами, по мысли и чувству народному, властвует Русский Царь, а над свободными о Христе людьми Божиими, равно искупленными кровию Спасителя… О, Русский Царь, блюди же эту их многоценную о Боге свободу, чти выше всего святыню звания человеческого, и карая проявления злой, пленной воли, воспитывай людей Твоих в сознании этой свободы и этой святыни! Прекрасны слова, обращенные митрополитом Платоном к Государю Александру I при Его венчании: ‘Предстанет пред престолом Твоим,— говорил святитель,— и самое человечество в первородной своей и нагой простоте, без всякого отличия по рождению и происхождению: взирай! возопиет, на права человечества!’..
Но не одну свободу духовную от буквы и формализма внешней законной правды обретает Русский народ в свободе верующей совести или личной власти Царя— христианина. Есть и другая свобода — свобода быта и общественной жизни, совместимая вполне лишь с сильной, незыблемой, вполне независимой властью. Ни одна страна в мире не способна вынести такой широкой, истинно доброй свободы, какую, если и не имеет, то могла бы вынести Россия благодаря основному началу своего государственного строя. Ибо в то время как на Западе во имя свободы кипит вечная борьба из-за власти между правительством и народом или же отдельными общественными кругами, и всякая сторона, захватывающая власть, лишает свободы другую, в России нет и не может быть о власти даже и спора. Русский народ не только не ищет для себя политического ‘верховенства’, но и отвращается от него всеми помыслами, всем существом своим и никогда не допустит перемещения центра верховной самодержавной власти (ибо высшая власть, в источнике своем, и не мыслится иначе, как безусловная по самому существу своему) с царского престола на министерский стул или на относительно-микроскопическое большинство так называемых представителей народных. Никогда не предпочтет Русский народ самодержавию личной, нравственно-ответственной совести человека-Царя случайное перескакивающее самодержавие вечно зыблющегося, изменчивого, арифметического перевеса безличных голосов, даже и нравственно-безответных! В том-то и значение Русского Царя, и основа благодетельной независимости Его власти, что Он не есть ни какой-либо ‘первый дворянин’, как бывало во Франции, ни представитель какого-либо господствующего в данную пору сословия, ни вождь известного разряда единомышленников, ни даже глава пресловутого ‘большинства’. Он — первый человек своей земли и своего народа, никому и ничему неподвластен, лишь Богу и Его заповедям. Русский венец или жезл правления не игралище периодических выборов, не предмет добычи для борющихся партий — способом насильственного или искусственного захвата. При благословенном наследственном образе нашего правления Царь приемлет власть не своим честолюбивым или властолюбивым хотением, а по произволению Божьему, приемлет как бремя, как служение, как подвиг, Богом ему сужденный.
Русский народ, подтверждаем снова, чужд всякого поползновения к политическому державству, он желает себе лишь свободы быта, свободы внутреннего общественного служения и самороста, свободы жизни и деятельности. Ни в какой стране поэтому и не существует в основе государственного устройства таких широких зачатков местного самоуправления, как в России: нет надежнейшей опоры и оплота для русской царской власти, как наш сельский мир, на мирском или общинном строе Русской земли, способном и к более полному, в народном же духе, развитию, зиждется русское самодержавие. ‘Чем тверже и независимее верховная власть, тем совместимее с нею и всякое благо мирной свободы’.
Таково искони воззрение Русского народа. Оно живет в нем и поднесь. Но как утратило оно свою чистоту, какому искажению подверглось в сознании высшей общественной среды со времен Петровских преобразований под воздействием государственных образцов и учений Запада, затмилось (но не в народе) истинное представление о русской царской власти и об отношениях ее к Русской земле. Седая старина и вековечная народная правда покрылись многоразличными наслоениями чуждых им новшеств, словно маскарадной мишурой поспешила одеть Святую Русь подобострастная, но при том и властная подражательность нашего XVIII, да отчасти и XIX века. С точки зрения иноземно-полицейской, свободно и самоотверженно подчинявшийся народ трактовался как завоеванный. Против простоты и доверчивости его любовного отношения к высшей власти принимались суровые меры ограждения. Все звания, все учреждения, весь состав правительственного строя перекрещен иностранными именами, переиначен по узкой норме голландских, шведских, немецких и иных чужеплеменных понятий. Духовное разъединение с народом усложнилось и внешним разъединением средоточия правительственного со средоточием жизни народной. И процвело в нашем Отечестве под блестящим покровом заемной образованности забвение отечественных преданий, полнейшее невежество, непонимание Русской земли, отрицание всяких прав Русского народа на духовную самобытность, ложное просвещение, а вместе с тем и оскудение зиждительной мысли, иссякновение всякого творчества жизни,— под конец даже немощь внешняя и нравственная!.. Отсюда источник странных, порою чудовищных недоразумений, напрасных страхов и напрасных самообольщений, целого ряда роковых ошибок, того безнародного направления в политике, того отвлеченного беспочвенного воспитания, той беспутицы умственной, которые породили все печальные общественные недуги и явления новейших времен. Но, благодарение Богу, не растратил народ, а уберег сокровище своего русского духа — залог нашего ныне возрождения и исцеления. Никакие превратности не заставили народ изменить своим нравственным и гражданским, своим историческим началам и верованиям, непоколебима пребыла его вера в Царя, чутко охранял он права русского престола от всяких олигархических посягательств, и как ни тяжелы бывали годины испытаний, не народная любовь оставалась перед властью в долгу! Напротив, в эти-то годины исторических испытаний и выносил он, наш подвигоположник-народ, на своих могучих плечах и целость, и честь, и славу России и возвращал ее и нас всех, его самонадеянных пестунов и вождей, на путь, указанный России историей, от которого не раз отклоняла ее нерусская мысль… Свято помнил и помнит наш ‘родной край долготерпенья’ завет Христа Бога: ‘претерпевый до конца той спасется’…
И мнится — о благостное упование! — уже близок, уже виден конец… конец претерпеванию! Не новая ли заря занимается пред нами? Не новый ли исторический день несет нам Твое ныне восшествие на русский престол, Царь наш возлюбленный? Не обманет сердце народное — сердце сердцу весть подает — и слышит оно: бьется в Твоей груди? под всеми величавыми облачениями Твоего царственного сана — простое русское сердце,— то, что нам именно теперь на потребу, что всего многоценнее Твоему народу, чего так давно, давно не бывало! О, верь своему сердцу, верь своему народу и не презри, о Государь, как дерзновенные, моления наши. Отре-би весь этот наносный хлам чужеземных начал и понятий, ограничивший свободу царских отношений к родной стране, отдаляющий и отделяющий Царя от народа!.. ‘Любовь да совет’ — таким благим пожеланием напутствуют обычно русские люди обряд венчания: пусть же свободно притекают к Тебе, нововенчанный со своей землей Царь, ее любовь и совет, пусть стоит она всегда лицом к лицу с Тобой, и не застит ее средостение слуг царевых! Пусть пахнет на Твои правительственные высоты свежий, родной, вольный воздух общественных и народных низин и разрядит спертый воздух тех обширных государственных готовален, куда попав, вянет всякая плодотворная, особенно русская, национальная мысль, мельчает до ничтожества всякое крупное начинание! Да ведомо же будет всем до последних концов Твоей державы, что Русский Царь не есть только верховное звено служебной иерархии, составная, хотя бы и главенствующая часть административного механизма, но личное, живое и жизненное, весь государственный и земский состав проникающее начало! Как электрические токи пробегают в народе все движения сердца, мысли и воли Царевой, и всякий малейший Твой личный благой почин отзовется в Твоей стране великим, всеобщим, одушевленным напряжением сил и исполинским делом. Нужен царский почин Русской земле, олицетворяющей в Царе себя и свою совокупную волю, видящей в Нем живой символ своей мощи и своего единства!… Совлеки с Твоих слуг, Государь, ветхого казенного человека, внедренного в русскую жизнь петербургским периодом нашей истории, и обнови в них подлинного человека земли, в честном звании подданных и слуг Твоей державы. Изгони ложь и лесть, и всякое низкое угодничество или попросту подлость, так обильно разросшуюся в нашей официальной среде: да не молчит правда, но безбоязненно подъемлет свой голос и широким царственным путем идет в чертоги Царевы, иначе, минуя их, пробираясь кривыми окольными тропами, исказится она в самом существе своем и как запретный плод обрастет ложью и злом… Истомились, изнемогли мы, Государь, от долгого блуждания и шатания по чужим дорогам или по бездорожью. Подними же наш, уже было поникший дух,— нет хуже бедствия для страны, как принижение духа! утешь и чувство чести народной! Да свободно и плодотворно развиваются все обильные дарования, и вещественные богатства земли Твоей, да процветет у нас самостоятельным цветом наука и знание, да придет, по древнему выражению наших предков, ‘Русское государство все в достоинство’! Оживи же нас, Государь, вызови к творческой деятельности, оправдай, уполноправь доселе неполноправный в родной земле разум народный, которым одним однако стоит незыблемой твердыней Твое неизмеримое царство!
И Ты оправдаешь, Ты уполноправишь его, наш разум народный, несомненно, к высшему, всемирно-историческому жребию предназначенный, и послужишь Божьей истине в царском служении Своему народу! Так верится русскому сердцу, и от того-то столько бодрой радости в этих мужественных народных кликах… Все возможно Царю Русскому в единстве духа со Своей Землей!.. Как Ты богат, как мощен Ты любовью Твоего народа: эта любовь неодолима, эта любовь творит чудеса и ждет лишь от Тебя властительного мания!
Пусть же высоко взовьется наше русское знамя,— знамя Веры, святой свободы, правды и просвещения, знамя мира и племенного братства! Пусть низойдет на Тебя, Царь Русский, Царь православного Востока, под силой древних святынь Кремлевских, наитие и откровение духа русской народности и истории: тогда лишь вполне рассеется тьма, и расточатся враги Твои!
Печатается по: И. С. Аксаков. В день коронации. М. 1883
О единении царя и народа Иван Аксаков говорил на торжествах, посвященных коронации императора Александра III в 1883 году. Коронационная речь — особый жанр, в котором преобладают выспренные формулировки и торжественный стиль. Но Иван Аксаков не был бы самим собой, если бы и здесь не выступил с изложением славянофильских принципов.