РАЗОЧАРОВАНИЯ И НАДЕЖДЫ
РАЗОЧАРОВАНИЯ И НАДЕЖДЫ
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Разочарования и надежды, Розанов Василий Васильевич, Год: 1907
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906—1907 гг.)
М.: Республика, 2003
‘Хороши курские соловьи, да уж очень долго поют’, — к этому горькому заключению сводятся впечатления ‘Товарища’ от думских прений по аграрному вопросу. ‘У Думы, несомненно, много чувства, у нее есть ораторы, но все-таки если бы у нее было поменьше речей! Страшно подумать — осталось еще около девяноста аграрных речей’. Почти социалистическая газета не может отделаться от ‘горького чувства досады’.
Да, вступаем в куропаткинское терпение, терпение и терпение. И тревожно бьется сердце у каждого, кто болит душою за парламент. И, пугливо заглядывая в будущее, многие думают: неужели и в конституционной жизни за терпением, терпением и терпением не последует ни одной даже и победишки, а все стратегические движения назад, к более укрепленным позициям при Шахэ и Мукдене и уже совсем крепкой — при Цусиме. Неужели на поле словесных и законодательных браней мы окажемся так же неудачливы, простоволосы и неосведомленны, как и на поле браней военных?
Увы, все это предсказывает. Каждый взбирается на думскую кафедру, чтобы заявить свои чувства, как будто Дума не законодательное учреждение, призванное обновить Россию своею работою, а какое-то кладбище с надгробными памятниками, на коих выгравированы чувства и чувства… Подумаешь, самое чувствительное место в России. И на кафедру взносятся именно штатские чувства, совершенно приватные и личные, и какие-то свои уездные наблюдения, интересные не менее, но и не более, чем рубрика городских происшествий в каком-нибудь ‘Волгаре’ или ‘Казанском листке’… И слушанием всей этой дребедени занято полтысячи народных представителей, вся печать и вся Россия. Рассказу или чувствам, которым редактор самой захудалой газеты затруднился бы дать место на столбцах своего мало читаемого органа, внимают полсотни стенографов. Их записывают, стараются точно записать. И через несколько часов сотни и тысячи типографских наборщиков портят глаза, чтобы набрать и преподнести всему свету это удивительное кушанье, отдающее салом и ворванью лапландского дикаря…
Терпение и терпение. Политика есть терпение, как и всякий труд. В первую Думу не было никакого огорчения от красноречия, как бы оно ни выражалось и хотя бы курские соловьи пели еще дальше… Тогда мы взирали на наш парламент с богомольным умилением, всему радуясь и всему восхищаясь, как люди начала XVIII века восхищались первым шитым кафтанам, появившимся из-за границы, и первым пудреным парикам, привезенным оттуда же. И дает некоторую надежду на будущее то, что даже радикальные листки встречают огорчительно новые порывы красноречия во второй Думе. Есть надежда, что эта словесность, чувства, и рассказы, и рассказики, претендующие занимать драгоценную думскую трибуну, с которой не должно бы произноситься ни одного слова, не подвигающего дело вперед, будут к концу первого же года второй Думы сокращены до надлежащих размеров. Ораторы могут быть сокращены через обструкцию невнимания. Если теперь каждый депутат стремится использовать свое право на кафедру в целях произвести впечатление у себя в уезде, то это впечатление станет очень плачевным, если уездные читатели, его выбравшие, прочтут в отчете курсивом. ‘Многие депутаты парламента, не дослушав речи такого-то, стали покидать зал’. Газеты умирают без читателей, ораторы невольно ограничат себя, если почувствуют, что слушают лишь лучших и немногих из них.
Последний совет мы даем ввиду того, что даже ‘Товарищ’ негодует по поводу несоблюдения ‘фракционной дисциплины’: фракции решили не выпускать более 18 ораторов по аграрному вопросу. Но едва открылись прения, как к председательскому месту потянулись обыватели с записочками, что они тоже хотят говорить. План нарушился, и вместо обсуждения появилась болтовня. Каждый из 90 непредвиденно появившихся думал о том, как заявить себя, а не о том, чем помочь делу. Ну, это, конечно, театр, а не законодательное учреждение. И хорошая мера против этого не смотреть зрелища.
Вторая Дума не может не чувствовать, что она работает или говорит под давлением чрезвычайно обострившегося критического отношения страны. Парламент чрезвычайно дорог России, а теперешние его представители суть вовсе не владыки России, чем имели претензию считать себя депутаты первой Думы и чем они погубили себя и первый фазис парламентаризма в России, а временные представители парламентской жизни в России, на которых возложен страшный долг — не уронить парламентаризма в России. Таким образом, депутаты имеют связь не только со своею губерниею и обязаны показать не то, что эта губерния выбрала ‘молодцов’, а они имеют гораздо большую связь с парламентаризмом и духом парламентаризма в России и обязаны перед лицом истории и действительности оправдать его. Нам думается, что самые неудачные, неверные и опасные или пустые шаги каждой сессии парламента суть первые, пока у депутатов живо впечатление выборов и выборной горячки, когда у них в ушах стоят еще речи провожавших и угар проводов, по русскому обычаю всегда широких. С каждою неделею и месяцем это впечатление будет стынуть, ослабевать и затираться, и только по мере этого уездный обыватель мало-помалу станет превращаться в настоящего депутата, каким он должен быть и для чего он избран. Первоначально парламент, и может быть самый лучший, есть только толпа, а существо парламента в нем образуется уже только на работе. Только там вырастают все качества такта, ума, приемов настоящей борьбы, приемов полезной конституционной работы. Все это техника, все это искусство, и они вырабатываются: депутаты приходят в парламент только с натуральным умом и натуральными качествами души, которые суть просто дичок, из которого только со временем может что-нибудь выработаться. Только по мере того как в депутатах будут ослабевать провинциальные впечатления и провинциальные связи, в них будет зарождаться ‘вообще гражданин’, т. е. государственник, с государственными точками зрения, с государственными вкусами и честью. Правительство, очевидно, должно быть страшно терпеливо в отношении к парламенту, пустоте и эксцессам первых недель и даже месяцев работы. Когда кашу варят, то предварительно несколько раз спускают воду. Болтовня, крики, истерика, дерзости обывателя этой неспевшейся толпы еще будущего парламента есть только такая спускаемая мутная вода заваренной каши парламентаризма. Пусть она истекает и стекает. С каждою неделею парламент будет более овладевать собою, своими чувствами, а эксцессов, истерик и дерзостей просто не станут слушать его же члены, как банальностей. Революционные общие места утихнут, как только они потеряют новизну, что будет через полгода, через год. Но правительство не ошиблось, заварив эту кашу: питательность ее останется в энергии и свободе, чего недоставало бюрократии, чего в ней невозможно было зародить. Парламентаризм всей массе национальной жизни и также государственному кораблю сообщит энергию именно первоначальной натуры, дичка: сок его обработается, а не исчезнет. Вот чем дорог парламентаризм, необъяснимо дорог. Как ни огорчительна во многом вторая Дума, как ни неудачны почти сплошь были дни первой Думы, все же нельзя ее сравнивать с вялым, безжизненным прозябанием в те же дни Государствен. Совета. Этим все сказано. Этим мы говорим Думе самую большую похвалу, какую она вообще вызывает. Государственный Совет — сколок прежней государственности нашей. Ведь там работали или, точнее, не работали бесчисленные комиссии во всех наших министерствах, с комедиею сведущих людей, позванных из провинции. Ведь и в Государственном Совете до половины членов — выборные. Но все мертво здесь, живого духа нет. Все живое в нашей бюрократии, все, что в ней было государственного, а не чиновнического, очень скоро само оценит эти драгоценные качества парламентаризма, вот этот живой и энергичный дух в нем, хотя он и сопровождается сором, грязью, бесчисленными уколами самолюбию и даже чести бюрократии, — оценит и, дав спуститься мутной воде, обретет на дне конституционализма настоящее золото.
Каша бывает хороша, когда она варится долго. То же и в политике: получает тот, кто терпит, выжидает. Строить иллюзий не нужно, но и терять надежд нечего.
НВ. 1907. 22 марта. No 11144. Б. п.
‘Волгарь’ — газета, издававшаяся в Нижнем Новгороде с 1892 по 1917 г. ‘Казанский листок’ — очевидно, имеется в виду газета ‘Волжский листок’, выходившая в Казани в 1904-1909 гг.