Разность взглядовъ ‘Московскихъ Вдомостей’ и ‘Дня’ на польскій вопросъ.
Разность взглядовъ ‘Московскихъ Вдомостей’ и ‘Дня’ на польскій вопросъ.
Москва, августа 1863 г.
Разность взглядов ‘Московских Ведомостей’ и ‘Дня’ на польский вопрос, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Мысль, высказанная нами въ No 82 ‘Дня’ {См. выше, подъ заглавіемъ: ‘Ложь сдлалась органическихъ отправленіемъ польской натуры’.} о томъ, что политическая самостоятельность Царства Польскаго представляетъ мене невыгодъ для Россіи, чмъ его насильственное съ нею соединеніе, встртила мало сочувствія въ общественномъ мнніи и, напротивъ, какъ мы того и ожидали, подала поводъ къ возраженіямъ со стороны несомнннаго представителя большинства нашего общества — ‘Московскихъ Вдомостей’. Понятно, что въ разгар борьбы, при раздраженія, возбужденномъ поступками Польскихъ мятежниковъ, въ виду безпрерывныхъ убійствъ, совершаемыхъ на улицахъ Варшавы, среди благо дня, по повелнію таинственной и неуловимой власти,— при законномъ негодованіи, вызываемомъ въ Русскомъ сердц безумными притязаніями Поляковъ на Русскія земли,— нашему патріотическому большинству всякія разсужденія о политической независимости Царства Польскаго кажутся, по меньшей мр, преждевременными и несогласными съ настоящей потребностью. Мы и сами возмущаемся тмъ положеніемъ, въ которое поставлено въ Польш Русское правительство, и желали бы видть его возстановленнымъ въ своемъ достоинств и вполн отвчающимъ высокому призванію законной власти, мы также, какъ и вс, полагаемъ, что подавленіе мятежа и уничтоженіе ‘народоваго жонда’ должно необходимо предшествовать всякимъ, какъ выражаются въ канцеляріяхъ, мропріятіямъ къ гражданской и политической организаціи Царства,— но мы также убждены, что самое подавленіе революціи и усмиреніе бунтующей Польши возможно только при ясномъ и точномъ разршеніи властью, себ самой, вопроса: что именно она намрена сдлать съ Нольшей и изъ Польши, чего собственно хочетъ она достигнуть, какую съ своей сторона готовитъ ей будущность? Мало того: мы думаемъ, что неопредленность вашей собственной мысли въ отношеніи къ существу Польскаго вопроса и была именно причиною того, что въ Царств Польскомъ — ршительными и положительными были только дйствія войскъ при встрч съ шайками: тутъ не могло быть ни сомнній, ни недоразумній, вопросъ поставлялся просто и грубо, и былъ точно также просто и грубо разршаемъ,— такъ что остается жалть, зачмъ Польскій вопросъ не весь сосредоточенъ въ вопрос военномъ! Выйдь Польскій вопросъ въ поле, хотя бы въ лиц многочисленной арміи, онъ былъ бы вопросомъ мене мудренымъ и сложнымъ, и разршился бы легче, чмъ теперь, когда его армія — все Польское общество, его силы — не государственныя, а общественныя. Въ этомъ смысл — положеніе дла въ 1831 году, когда Поляки имли свое почти независимое политическое устройство и даже свое національное войско, едвали не было для насъ выгодне, чмъ настоящее положеніе, когда у Царства нтъ уже ни политической самостоятельности, ни Польскаго войска. Кавялось бы, условія современной дйствительности намъ теперь гораздо благопріятне, чмъ тогда (и между прочимъ гораздо ближе согласуются съ желаніемъ большинства Русскаго общества и ‘Московскихъ Вдомостей’),— но нельзя не признать, что въ нкоторыхъ отношеніяхъ выгода сравненія оказывается на сторон 1831 г.— Въ 1831 г. мы имли противъ себя не тайное, неосязаемое, а явное и вполн досягаемое правительство, открытое, такъ сказать, для нападеній и интригъ — со всхъ сторонъ, не исключая и нашей, въ 1831 году мы имли противъ себя армію, которую достаточно было pasбить — и край могъ считаться покореннымъ, надолго покореннымъ и усмиреннымъ. Вопросъ, такъ сказать, ршался тогда между двумя правительствами и двумя арміями, и разршился, разумется, въ пользу того правительства и той арміи, которыя были сильне, преимущество же силы, конечно, всегда было, есть и будетъ на нашей сторон, а не на сторон Польши,— на сторон государства, могущественнйшаго и величайшаго въ мір, считающаго боле 60 милліоновъ населенія, а не на сторон маленькаго политическаго тла, какимъ могла бы быть Польша, получившая политическую самостоятельность. Очевидцы и участники ‘Польской кампаніи’ удостовряютъ, что, несмотря на ожесточенность борьбы, между Русскими и Поляками было тогда несравненно мене вражды нежели теперь, это понятно: Польскій вопросъ не принималъ еще вполн характера и размровъ вопроса общественнаго, отчасти именно потому, что отвтственность за успхъ возстанія лежала не столько на обществ, сколько на тогдашнемъ Польскомъ правительств. Эта вражда развилась и усилилась, и этотъ общественный характеръ и размры усвоены Польскому вопросу — съ окончательнымъ уничтоженіемъ всякаго самостоятельно-политическаго Польскаго бытія.
Но такъ или иначе, а современная Польская ‘справа’ очевидно зависитъ не отъ одной военной расправы, самые опасные для насъ враги — не повстанцы, плохо вооруженные, еще площе обученные, голодные, необутые, и нердко набранные чуть-чуть не изъ малолтнихъ: что значатъ они длянашего превосходнаго войска!— самая величайшая для насъ трудность не на пол битвы или въ лсу!… Нашъ врагъ — самый сильный и злой — все Польское общество, опасны вамъ не повстанцы, а Польское знамя! Трудность нашего положенія происходитъ не отъ появленія разбойничьихъ бандъ, а отъ всеобщей измны всей дйствующей и мыслящей части народа (разумя подъ измной самое сочувствіе Полы’ скому знамени),— отъ всеобщаго заговора, въ которомъ, за исключеніемъ крестьянъ, явно иди тайно, по условію и соглашенію, или безъ всякаго соглашенія, участвуетъ вся страна. Тридцатилтняя система, водворенная вслдъ за взятіемъ Варшавы, не еоздала намъ никакой Русской партіи между Поляками, такой партіи, по крайней мр, которая бы была въ состояніи послужить намъ надежнымъ оплотомъ. Мы могли опираться только на ваши штыки, но извстно слово Талейрана, что если на штыки и можно ооереться, то нельзя на нихъ ссть (on peut s’у appuyer, on ne peut pas c’у asseoir). Настоящее Русское правительство, проникнутое эрою истиною, сочло приличнымъ и своевременнымъ замнить прежнюю систему новою. Мы не станемъ входить въ подробное разбирательство система Велепольскаго, скажемъ только, что — невыгодная можетъ-быть для Россіи — она доставляла Полякамъ громадныя, сравнительно съ прежнимъ, преимущества, частію подлежавшія немедленному осуществленію (и осуществленныя), частію торжественно возвщенныя въ будущемъ. Вслдъ за тмъ вспыхнулъ мятежъ,— и тутъ-то и обнаружилась вся ложность нашего положенія или, лучше сказать, вся неврность вашей оффиціальной постановки Польскаго вопроса. Вспыхнулъ мятежъ почти на другой же день водворенія новой системы и тотчасъ же объявилось, что зга новая система гражданской автономіи Царства Польскаго, какъ части Россійской Имперіи, способна дать только силу мятежу, а не уширить его. Все дло стало на томъ, какъ съ этой новой системой отнестись къ мятежу,— признать ли его простымъ бунтомъ нкоторыхъ безумцевъ или даже партіи,— или же всеобщимъ національнымъ возстаніемъ?— частнымъ ли выраженіемъ недовольства правительствомъ и желаніемъ нсколькихъ лишнихъ льготъ, или же опредленнымъ политическимъ стремленіемъ,— стремленіемъ къ политической независимости?— Понятно, что новая система не желала, да и не могла, безъ самоотреченія, признать за мятежомъ характеръ всеобщаго политическаго возстанія, который признавался за нимъ въ общественномъ мнніи Европы, да отчасти и самой Россіи,— а отъ того и происходила та нершительность, которою, независимо отъ другихъ причинъ, запечатлны вс дйствія нашего Варшавскаго правительства. Разсмотримъ это подробне. Если мятежъ есть дло только одной партіи, то нтъ, разумется, никакого основанія,— напротивъ было бы величайшею несправедливостью,— за дйствія нсколькихъ безумцевъ возлагать отвтственность на всю страну и лишать ее тхъ правъ и преимуществъ, которыя дарованы наканун, всей націи, съ такою торжественностью! Если вы не ршаетесь признать настоящее возмущеніе всеобщимъ національнымъ возстаніемъ и отказываетесь видть въ немъ присутствіе такихъ политическихъ стремленій, которыя простираются далеко за предлы всего того, что можетъ представить самое лучшее и справедливое ваше Русское управленіе, — тогда вы тмъ самымъ лишаете себя права принимать общія радикальныя мры и осуждаете сами себя на дйствія въ тсныхъ границахъ юридической закои ности. Вахъ придется карать только формально обличенныхъ по слдствію и суду, и вы сами отнимете у себя возможность и легальное основаніе преслдовать тхъ виновныхъ, которые умютъ принимать участіе въ мятеж съ соблюденіемъ вншней формальной законности. Между тмъ, этихъ ‘виновныхъ’ — не тысячи, не десятки, а сотни тысячъ,— милліоны! Въ самомъ дл, читатель, представьте себ такое положеніе: мятется почти вся страна, а правительство, не желая выдти изъ предловъ легальности и не признавая за мятежомъ характера всеобщаго вовстанія, примняетъ въ длу пріемы, орудія и способы нормальнаго государственнаго порядка (разумя тутъ и военное положеніе), оно производитъ слдствіе, судитъ, отличаетъ ‘дйствительно виновныхъ’ и ‘юридически обличенныхъ’ отъ ‘мене виновныхъ’, отъ тхъ, которыхъ вина не доказана всею полнотою юридическихъ доказательствъ. Такимъ образомъ — подъ формальнымъ ‘слдствіемъ и судомъ’ должны бы находиться вс 5 милліоновъ Польскаго населенія, потому что вс навлекаютъ на себя ‘подозрніе’,— и если бы даже милліона два-три, положимъ четыре, были по суду и слдствію оправданы, то, конечно, всякій честный судъ присяжныхъ долженъ былъ бы признать, по крайней мр, цлый милліонъ — ‘юридически обличеннымъ’. Но что же длать съ милліономъ подсудимыхъ?! И у какого государства достало бы средствъ судить, содержать, наказывать цлый милліонъ преступниковъ, или производить легальное формальное слдствіе надъ 5 милліонами жителей?!— А между тмъ именно въ такомъ ложномъ положеніи и находится наша Варшавская администрація. Ей приходится или упорно держаться роли законнаго правительства, сознающаго свою силу и относящагося въ мятежу какъ къ явленію, однимъ словомъ дйствовать такъ, какъ она дйствуетъ теперь,— или же, признавъ мятежъ всеобщимъ національнымъ возстаніемъ и весь настоящій вопросъ не административнымъ, не простою тяжбою между подданными и правительствомъ, а дломъ и вопросомъ политическимъ, отнестись ко всей Польш какъ къ стран непріятельской, завоеванной или подлежащей завоеванію. Но нечего и говорить, что подобное ршеніе, чрезвычайно упрощающее наши отношенія къ Польш въ настоящую минуту, въ то же время не только затруднитъ и усложняетъ еще боле дло нашей вншней политики, но и прямо идетъ въ разрзъ со всми общаніями, такъ недавно еще, во всеуслышаніе всего міра, провозглашенными Россіей,— съ убжденіями и желаніями и Русскаго правительства да и всхъ Русскихъ людей! Къ Польш невозможно и едвали было бы справедливо примнять систему управленія, принятую генераломъ Муравьевымъ въ Западномъ кра. Здсь, въ Западной Россіи, на сторон Русскаго правительства, кром полнаго сознанія своей правоты и того особеннаго ощущенія, что здсь мы у себя дома,— весь Русскій народъ, все Русское духовенство, Русскіе законы и Русскій языкъ, на сторон Польши одинъ только классъ — помщичій, къ которому генералъ Муравьевъ и отнесся, совершенно, по нашему мннію, основательно, какъ къ цлому враждебному намъ классу, безъ разбора личностей, и принялъ, касательно его, общія мры. Въ Царств же Польскомъ — на сторон Россіи одинъ простой народъ, оказывавъ щій боле отрицательное, нежели положительное содйствіе,— во все остальное народонаселеніе участвуетъ въ ‘заговор’ или ‘интриг’, какъ называютъ нкоторые тотъ новый видъ возстанія, который являетъ нын Польша. Тамъ, въ Царств Польскомъ, эти общія мры должны уже относиться не Къ меньшинству, а къ большинству народонаселенія, или даже, принимая въ соображеніе не количественность, а качественность послдняго, ко всей стран,— слдовательно тамъ эти мры принимаютъ уже характеръ общей реформы, переорганизаціи всего края.
Пояснимъ это примромъ. Русское правительство общало Польш административную автономію, т. е. управленіе, составленное изъ Польскихъ чиновниковъ: съ точки зрнія справедливости, которой, посл 30-лтней диктатуры, такъ желало Русское общество для Польши, трудно было бы что-либо возразить противъ этой мры. Ее, по настоящему, не могутъ не одобрять и т Русскіе, которые считаютъ возможнымъ и совтуютъ держать Царство Польское при Россіи, съ административной мстной самостоятельностью, но не давая ему политическаго самостоятельнаго бытія. Вслдъ за пріздомъ Великаго Князя Намстника совершается покушеніе на его жизнь. Видя въ этомъ дйствіе одной партіи, правительство честно упорствуетъ въ своей систем и приводитъ ее въ исполненіе, т. е. смняетъ всхъ Русскихъ чиновниковъ и замщаетъ ихъ кровными Поляками. Наконецъ происходитъ знаменитое ночное нападеніе на нашихъ солдатъ, являются вооруженныя шайки, учреждается подземной Польскій національный комитетъ, чиновники-Поляки, за ничтожнйшимъ исключеніемъ, присягаютъ ‘народовому жонду’, я вс до одного оказываются неблагонадежными. Правительство, продолжая видть въ мятеж дйствіе одной революціонной партіи, продолжаетъ упорствовать въ своей систем, не позволяетъ себ уклоняться ни на волосъ отъ пути строгой законности и противопоставляетъ всеобщему заговору, всеобщему беззаконію (съ формальной точки зрнія) мры — до педантизма ‘легальныя’. Между тмъ съ каждымъ днемъ становится очевидно, что ни на одного Польскаго чиновника положиться нельзя, потому именно что онъ Полякъ и въ качеств Поляка не можетъ не сочувствовать знамени, выставленному мятежомъ. Если многіе Поляки и осуждаютъ возстаніе, то какъ неблагоразумную попытку, способную ввергнуть страну въ неисходную бездну золъ,— но не желать ему успха, не желать Польш политической независимости — они не могутъ. И такъ, на Поляковъ-чиновниковъ въ Польш положиться нельзя, слдовало бы замнить ихъ всхъ Русскими. Но не говоря уже о томъ, что хы толъко-что, чуть-чуть не вчера, смстили всхъ Русскихъ,— подобное распоряженіе означало бы совершенное отреченіе отъ принятой нами системы управленія и удовлетворенія Польши: стало-быть система, которою у насъ думали раяршить Польскій вопросъ, оказывается неудобною и вопроса нисколько не разршающею, и намъ приходится пріискивать новое разршеніе. Нкоторые возражаютъ, что такое распоряженіе могло бы быть принято на короткое время, до усмиренія мятежа. Но мятежъ можетъ быть по наружности усмиренъ очень скоро, шайки разсются и все но видимому войдетъ въ свой порядокъ, въ тотъ порядокъ, который, конечно, нисколько не обезпечиваетъ отъ новаго возстанія — при первой удобной окавіи. Нельзя же водворить тысячи Русскихъ чиновниковъ въ Польш съ тмъ, чтобъ по истеченіи трехъ-четырехъ мсяцевъ выгонять ихъ снова…
Мы для того именно и распространились такъ подробно о современномъ положеніи Русской администраціи въ Царств Польскомъ, чтобы показать нашимъ читателямъ всю настоятельность, всю такъ сказать неравобщимость разршенія Польскаго вопроса въ нашемъ собственномъ сознаніи — съ дломъ усмиренія настоящаго возстанія въ Польш. Отъ ошибочнаго взгляда на существо Польскаго вопроса, отъ неправильной его постановки, произошла, повторяемъ, невольная фальшивость положенія законнаго правительства въ Варшав, трудность подавленія мятежа и успокоенія Польши. Если мы не хотимъ принять никакихъ радикальныхъ мръ, не хотимъ дать Польш никакой политической самостоятельности (противъ чего такъ сильно возстаютъ ‘Московскія Вдомости’), то вамъ остается только или удовлетвориться палліативными мрами (въ род военнаго положенія), не разршающими, а только отсрочивающими разршеніе Польскаго вопроса,— причемъ мы будемъ въ постояяномъ ожиданіи новаго мятежа,— или же отнестись къ Польш какъ къ стран непріятельской и тогда отказаться надолго отъ роли великодушнаго и либеральнаго правительства и стать въ противорчіе съ нашею собственною правительственною системой, дйствующею у насъ дома.
Впрочемъ, если ‘Московскія Вдомости’ отвергаютъ, вмст съ большинствомъ общества, всякую мысль о политической самостоятельности Царства Польскаго, то он нисколько не отрицаютъ необходимости приступить нын же къ разршенію Польскаго вопроса въ его существ, и употребить въ отношеніи къ этому ‘больному мсту’ Россіи — ‘мры не палліативнаго, а кореннаго лченія’. Какимъ же способомъ, спрашиваетъ читатель? ‘Раскрытіемъ нашей силы, вкъ вещественной, такъ и нравственной’, отвчаютъ ‘Московскія Вдомости’, и дале поясняютъ свою мысль слдующимъ образомъ: ‘Если мы не хотимъ прибгать къ жестокимъ мрамъ, и если мы въ то же время не хотимъ затягивать Польскій вопросъ и оставлять его своимъ больнымъ мстомъ, своею Ахиллесовою пятой, то мы должны озаботиться о раскрытіи той нравственной и вмст политической силы, которою несомннно обладаетъ Русскій народъ, но которая для Поляковъ будетъ совершенною новостью’. Раскрытіе нравственной и политической силы — дло, конечно, хорошее, и не мы, конечно, будемъ возставать противъ такого раскрытія, ‘День’ постоянно указывалъ на нраственную сторону Польскаго вопроса, на безсиліе однихъ вещественныхъ способовъ къ его разршенію. Но какое же раскрытіе разуметъ здсь редакція ‘Московскимъ Вдомостей’, и что называетъ она ‘нравственными силами’? ‘День’, говоритъ она, ‘думаетъ, что этою нравственною силою должно быть, непремнно и исключительно, развитіе Русской общественной жизни въ Западномъ кра, но нравственныя силы, необходимыя для разршенія Польскаго вопроса, не ограничиваются театромъ борьбы Русскаго элемента съ Польскимъ’, Польскимъ же притязаніямъ, продолжаютъ ‘Московскія Вдомости’, мы должны противопоставить ‘раскрытіе нравственныхъ силъ всей Россіи’.— ‘День’ никогда и не выражалъ такой мысли, что Польскій вопросъ разршается единственно развитіемъ Русской общественной жизни въ Западномъ, мы сочли даже нужнымъ оговорить эту мысль, изложенную въ стать г. Гильфердинга, ‘День’ постоянно утверждалъ и не переставалъ утверждать съ самаго начала, что Польскій вопросъ есть въ то же время и Русскій эемскій вопросъ, что для разршенія Польскаго вопроса недостаточно ‘однихъ вещественныхъ средствъ, находящихся въ распоряженіи государства’, а необходимо ‘позвать изъ ндръ земли общественныя и земскія нравственныя силы’, ‘сойти съ Нмецко-государственной точки зрнія’, не довольствоваться тмъ патріотизмомъ, который уметъ только жертвовать жизнью и достояніемъ, а помнить, что ‘Польско-Русскій вопросъ именно такого рода, что разршеніе его возможно только при полномъ дйствіи всхъ нашихъ не однхъ государственныхъ, но и общественныхъ, нравственныхъ силъ‘ (15 іюня, ‘День’ No 24). Но несмотря на эту неточность, относительно ссылки на нашу газету, мы, читая 177 No ‘Моск. Вд.’ отъ 14 августа, были очень рады, что такъ сошлись съ почтенной редакціей во взгляд и въ выраженіяхъ. Однако же, вчитываясь внимательне въ эту статью, мы пришли къ заключенію, что редакція подъ раскрытіемъ нравственныхъ силъ разуметъ нчто иное, не то органическое развитіе общественной жизни, которое разумли мы въ нашихъ вышеприведенныхъ словахъ, и котораго совершеніе, при всемъ нашемъ желаніи, мы не надемся видть въ короткій срокъ восьми или девяти мсяцевъ,— а такое раскрытіе нравственныхъ силъ, которое къ будущему лту можетъ быть совершенно готово. ‘Интересы Россіи требуютъ, чтобы Польскій вопросъ не оставался ея больнымъ мстомъ‘ — доказываетъ вполн справедливо эта газета, ‘теперь время подумать о томъ, чтобы то, что мы пережили ныншнимъ лтомъ, не повторилось будущимъ лтомъ‘… И какъ на средство не оставлять Польскій вопросъ больнымъ мстомъ, указывается на раскрытіе (слдовательно не повже будущаго лта) нравственной и политической силы Русскаго народа,— въ выраженіяхъ нами выше приведенныхъ. Вмст съ тмъ Редакція совершенно отвергаетъ мысль о всякой политической самостоятельности Польши.
Раскрытіе нравственной и политической силы Русскаго народа въ томъ смысл, какъ мы понимаемъ слова ‘Московскихъ Вдомостей’, вовсе не можетъ способствовать къ тому, чтобы Польскій вопросъ немедленно пересталъ быть больнымъ мстомъ Россіи, подобное раскрытіе, конечно весьма желательное, можетъ быть только одною изъ ступеней, могучимъ двигателемъ нашего общественнаго развитія, но оно не излчитъ этого больнаго мста одною выставкою, экспозиціею нашей нравственной и политической силы, если этой сил не будетъ въ равной степени отвчать зрлость общественной мысли и самосознаніе Русской народности въ Русскомъ обществ, и если при такомъ раскрытіи общество не сойдетъ съ Нмецкотгосударственной точки зрнія. Если эта сила будетъ относиться къ Польскому вопросу въ томъ дух и смысл какъ предлагаютъ ‘Московскія Вдомости’, и требовать насильственнаго соединенія Польши съ Россіею, то вопросъ Польскій по прежнему останется нашимъ больнымъ мстомъ. Мы впрочемъ твердо убждены, что только развитіе нравственныхъ общественныхъ силъ Россіи можетъ привести къ точному уразумнію Польскаго вопроса и къ его совершенно удовлетворительному разршенію, именно, что Русская общественная мысль, ставъ наконецъ вполн Русскою и общественною,— непремнно приведетъ Польскій вопросъ къ такому исходу, при которомъ фактъ насилія, отравляющій наше теперешнее отношеніе къ Польской народности въ Польш, будетъ упраздненъ и Польской народности дарована будетъ полная самостоятельность — въ соединенія иди безъ соединенія съ Россіей. При всемъ томъ, если даже Польша отдана будетъ Польш, т. е. самой себ, Польскій вопросъ еще надолго не перестанетъ быть больнымъ мстомъ Россіи (хотя и въ меньшей степени),— до тхъ поръ, пока, рядомъ съ развитіемъ Русской общественности, не пересоздается или не перевоспитается Польское общество. Тмъ не мене политическая самостоятельность Польши полезна была бы для насъ еще боле, чмъ для Польши, мы не должны связывать судьбу своего общественнаго развитія — съ развитіемъ совершенно намъ чуждой и своеобразной Польской общественности, мы не должны путаться или опутывать свои ноги, на своемъ вольномъ ходу, концами или хвостами путъ, которыми приходится теперь обматывать Польшу, мы не можемъ и не должны выносить то противорчіе, въ которое настоящее наше отношеніе къ Польш постоянно ставитъ насъ — къ нашей собственной нравственной и общественной подач, къ вашему стремленію, къ нашему воззрнію на государство и общество, и вообще ко всмъ требованіямъ нашего Славянскаго чувства и Славянскаго историческаго призванія.