В. В. Воровский
Рассуждение благомыслящего человека о пользе иллюзионов
Фавн
Рассуждение благомыслящего человека о пользе иллюзионов, Воровский Вацлав Вацлавович, Год: 1908
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В. В. Воровский. Фельетоны
Издательство Академии наук СССР, Москва, 1960
Вчера я был в одном из иллюзионов1 (в каком — не скажу, а то заподозрят в рекламировании).
И вынес я оттуда самое отрадное и светлое впечатление.
У нас развилась в последнее время шаблонная манера ругать иллюзионы и хвалить драматические театры.
Ходить в иллюзионы — это — фи! А ходить в театр — это — о!
Кто ходит в театр, тот, видите ли, развитой, культурный, передовой человек.
Кто посещает иллюзионы, тот неразвит, некультурен, ретроград.
Но в этом превратном и — скажу прямо — вредном суждении кроется злонамеренная, революционная мысль.
Сторонники театра, особенно драматического (исключение составляют посетители балета и фарса) — грубые материалисты.
Сторонники иллюзиона, напротив, идеалисты и даже, можно сказать, мистики.
Я это сейчас вам докажу.
Принцип драматического театра состоит в воплощении характеров и деяний в живые, реальные, осязаемые, плотские личности.
Перед вами выступают и сталкиваются не отвлеченные понятия или добродетели, а живые люди, которые тут же, на сцене проделывают все, что подобает пороку и добродетели.
Добродетель, увы, редко торжествует я современном театре. Но если ей дают торжествовать, то сначала позволяют пороку овеществиться в злокозненных деяниях.
Перед собравшимися в театральном зале происходят мерзкие действа — ложь, обман, блуд, убийство и измена отечеству.
И после этого только — где-нибудь в пятом акте — вмешивается добродетель и наказует злонравия достойные плоды.
От этого для нравов народа два бедствия проистекают.
Во-первых, порок получает столь желанную для него возможность предстать в соблазнительном плотском образе. (Например: преступная, но красивая женщина, прелюбодеяние, совершаемое в душистом саду при луне, и т. п.).
Во-вторых, сама добродетель, выступая в телесной реальности, приучает зрителя к материалистическому пониманию добра, отчуждая его от спиритуалистических и мистических понятий, столь благодетельных для нравственности и благополучия низших классов.
Таков современный театр.
Совсем не то иллюзион.
Иллюзион не являет вам плотского образа.
Он дает вам изображение человека на плоскости, так сказать, его символическое или идеальное изображение.
Даже речь отсутствует. Люди объясняются взглядами и жестами, которые искони являлись наиболее одухотворенными формами человеческого общения.
Таким образом, перед зрителем совершается действие не между плотскими существами, не между реальностями, а между символами.
Это сразу вырывает у него из-под ног грубую материалистическую почву, приобщая его к духовному миру бестелесных существ.
Бессознательно для самого себя он поднимается на высоты идеального бытия, погружается в область благоденственной мистики.
Итак, уже сама внешность игрища настраивает зрителя на мистический, религиозный тон.
Но к этому прибавляется еще и содержание картин иллюзиона.
Здоровый нравственный инстинкт нашего народа уже давно определенно заявил о своих вкусах: он требует мелодрамы.
В мелодраме неприкровенно и общедоступно высказывается торжество добродетели над пороком. Порок гибнет, добродетель торжествует.
Притом сама добродетель здесь выступает не в грубо материальной форме, как в театре, а в символической, идеальной форме. Совесть, чувство раскаяния, смирение, вмешательство законных властей — вот те мистические формы, в которых чаще всего проявляет себя добродетель в картинах иллюзиона.
Из этого сопоставления должно быть совершенно ясно, какая пропасть лежит между театром и иллюзионом, если смотреть с точки: зрения народной нравственности.
Театр развращает нравы. Он приучает мысли и чувства к любострастному зрелищу материалистических благ — лживых и тленных, с точки зрения истинной морали.
Он порождает дурные и вредные инстинкты жадности, зависти к имущим, ненависти, властолюбия, пробуждая в мирном доселе обывателе зверские и кровожадные наклонности. (Не мало крамольников воспитал наш театр!)
Напротив, иллюзион отрывает человека от материального мира, перенося его в мир символов. Он показывает ему призрачность материальных благ и стремления к ним. Он обнажает перед ним козни злого духа, лежащие в основе жажды материальных благ, власти, богатства. Он приучает мысль простолюдина довольствоваться тем немногим, что дало ему провидение, и укрепляет в нем начала истинной нравственности.
А истинная нравственность может покоиться только на смирении, на религиозности, на мистическом стремлении от этой юдоли к высшему и вечному благу.
Теперь, я думаю, даже слепому с рождения ясно, почему так называющаяся ‘прогрессивная’ пресса столь яростно нападает на иллюзион и столь красноречиво прославляет театр как истинный храм искусства. Недаром же рост иллюзионов совпал у нас с ‘успокоением’ страны!
Тут дело вовсе не в искусстве, а совсем в другом!!!
‘Одесское обозрение’,
13 февраля 1908 г.
Перепечатывается впервые.
Иллюзионами, или синематографами, называли кинотеатры. Воинствующая пошлость, которая процветала на экранах иллюзионов и находила спрос у обывателя,— все это было данью эпохе ‘разобществления личности’ и ‘литературного распада’.
Разоблачая упадочнический характер буржуазного кино, Воровский как бы продолжал на страницах одесской печати линию М. Горького, который в 1896 г. в газете ‘Одесские новости’ высказывал опасения по поводу того, что великое изобретение Люмьера, только что родившееся тогда на свет, ‘раньше, чем послужить науке и совершенствованию людей, послужит… и поможет популяризации разврата’ (М. Горький. С Всероссийской выставки. Синематограф Люмьера. ‘Одесские новости’, 6 июля 1896 г.).