РАЗСКАЗЪ СОСДА.
РАЗСКАЗЪ СОСДА.
‘Современникъ’, No 1, 1857
<Переводъ В. В. Бутузова>
Рассказ соседа, Диккенс Чарльз, Год: 1857
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Передъ тмъ, какъ я оставилъ торговыя занятія и перехалъ жить по сосдству съ вами, я жилъ втеченіе многихъ лтъ въ переулк Урсайнъ.
Переулокъ Урсайнъ весьма богатый, узкій, мрачный, грязный, шумный переулокъ въ Лондон, (который въ свою очередь точно такъ же богатъ, какъ мраченъ и грязенъ). Переулокъ Урсайнъ ведетъ изъ Чипсэйда въ улицу Тэймзъ, упирающуюся въ пристань сэръ Джонъ Пригга,— но проходитъ ли переулокъ Урсайнъ — выше церкви Бау, или ниже ея, этого я вамъ не скажу. Не скажу и того, откуда беретъ онъ свое ими: отъ Медвжьяго ли сада, (который, въ царствованіе королевы Елизаветы, служилъ украшеніемъ своихъ окрестностей и былъ въ большой слав), или отъ женскаго монастыря Св. Урсулы, процвтавшаго въ сосдств съ этимъ переулкомъ, до временъ могущественнаго, но нечестиваго короля Гарри, который упразднилъ монастырь, посадивъ монахинь за прялки или назначивъ имъ занятія во ихъ способностямъ. Переулокъ Урсайнъ существовалъ до великаго лондонскаго пожара, существуетъ онъ и теперь.
Зданія въ переулк Урсайнъ весьма ветхи, весьма неудобны и весьма неуклюжи, и, право, я думаю, что другой великій пожаръ (не безпокойтесь! въ этомъ переулк вс дома застрахованы) не причинилъ бы вреда сосднимъ улицамъ, очистивъ весь мусоръ, изъ котораго состоитъ переулокъ. Вотъ уже нсколько лтъ, какъ нумеръ четвертый покачнулся на бокъ, наклонился впередъ, черезъ улицу, къ нумеру шестнадцатому, уже нсколько лтъ, какъ переулокъ Урсайнъ покрывается особаго рода кровлей, въ вид огромныхъ деревянныхъ брусьевъ, упирающихся въ противоположныя зданія. Надзиратель этого участка весьма выразительно покачиваетъ головой, глядя на переулокъ Урсейнъ, и старается жить отъ него какъ можно дальше. Кошки, обитающія въ этомъ переулк, находятъ въ упорныхъ брусьяхъ безпредльное удовольствіе, въ ночную пору, он принимаютъ ихъ за венеціанскіе мосты,— только не вздоховъ, а мяуканья, пшеходы же поглядываютъ на эти деревянныя укрпленія внимательно и боязливо. А все таки, переулокъ Урсайнъ существуетъ себ, да и только. И то сказать, что если бы вамъ вздумалось сравнять его съ лицомъ земли, вамъ бы привелось перенесть куда нибудь старую церковь Сентъ-Никласъ-Бэркрофтъ, въ которой по пятницамъ звонятъ въ колокола, согласно духовному завщанію мастера Мэйнивера Сквиррелла, извстнаго мховщика, который умеръ въ 1684 году, соорудивъ эту церковь въ память избавленія отъ лапъ страшнаго медвдя во время путешествія своего по дикимъ и пустыннымъ пространствамъ Московіи. Вамъ бы пришлось уничтожить храбраго золоченаго льва и такого же единорога на краю скамейки церковнаго старосты, который, вмст съ клирикомъ, могильщикомъ, двумя-тремя глухими лавочниками и ихъ женами, составляютъ почти всю братію, которую высокопочтеннйшій Тремэпъ Попльсъ, магистръ Богословія, можетъ собрать вкуп и назвать конгрегаціей. Еще того хуже, если переулокъ Урсайнъ вздумаютъ уничтожить, то придется уничтожить и помпу — это старинное учрежденіе, эту конституціонную, освященную закономъ, самимъ правительствомъ пожертвованную помпу,— и въ добавокъ, устроенную, какъ гласитъ преданіе, надъ колодцемъ, изъ котораго утоляла жажду сама Св. Урсула.— По этому-то переулокъ Урсэйнъ и существуетъ.
Въ нкоторый періодъ всемірной исторія,— можетъ статься это было вчера, а можетъ статься и лтъ двадцати назадъ,— въ этомъ мрачномъ, глухомъ захолустья обиталъ Зврь. Пожалуй, если хотите, и человкъ, но только вс называли его Звремъ. Это былъ манчестерскій оптовый торговецъ. Впрочемъ, для манчестерскаго, или для какого бы то ни было оптоваго торговца, не представлялось никакой необходимости быть звремъ, или животнымъ, или скотиной, или вообще чмъ нибудь непріятнымъ и оскорбительнымъ для человческаго достоинства. Совершенно напротивъ. Напримръ, подл самыхъ дверей Звря находилась контора и кладовая Тапперли и Григга, тоже манчестерскихъ оптовыхъ торговцевъ,— веселыхъ, втренныхъ, добродушныхъ молодыхъ людей, съ какими вы бы чаще желали встрчаться. Тапперли, какъ любитель всякаго рода охотъ и конскихъ скачекъ, бывало, каждый вечеръ здилъ гулять верхомъ, его постоянно можно было видть у входа въ ‘Контору конскихъ скачекъ’, гд онъ записывалъ свое пари, или, отъ нечего длать, такъ себ, ротозйничалъ. Что касается до Григга, то онъ считался корифеемъ всхъ собраній средняго сословія, всхъ танцклассовъ и лондонскихъ баловъ, образуемыхъ посредствомъ подписокъ. Чтобъ имть о немъ понятіе, стоило только побывать въ маскарад Друрилэнскаго Театра и посмотрть на него въ костюм рыцаря Крестовыхъ Походовъ. Не былъ звремъ и старикъ сэръ Вильямъ Ватчь (товарищъ фирмы Ватчь, Ватчь и Роверъ — манчестерскіе оптовщики), заплатившій нкогда штрафъ въ нсколько тысячъ фунтовъ стерлинговъ за открытую въ его дом контрабанду, — Нтъ! въ немъ не было нечего ни грубаго, ни зврскаго. Сэръ Вильямъ Ватчь бывъ добрый, благотворительный, веселый старый джентльменъ, любившій старый портвейнъ, старыя псни, старыхъ конторщиковъ и привратниковъ, его бумажникъ былъ такъ же открытъ для всхъ, какъ и его сердце. Лактиль, Флюитъ и Комп., жившіе напротивъ Звря и торговавшіе кисеями и лентами, были кроткіе, обходительные, набожные люди. Но Зврь былъ звремъ, и въ этомъ нтъ никакой ошибки. Вс говорили, что онъ зврь, а что говорили вс, то должно быть истиной. Настоящее его имя было Браддльскроггсъ.
Барнардъ Браддльскроггсъ. Онъ быль главою, туловищемъ и хвостомъ фирмы. Къ ней не прибавлялась ни Комп., ни сынъ, ни племянникъ, ни братъ: Б. Браддльскроггсъ тянулось отъ одного косяка дверей до другаго и пристально смотрло на васъ. Его кладовыя были обширны, мрачны и биткомъ набиты товаромъ. Мрачны были и его конторы, находившіяся большею частію въ подвалахъ и освщаемыя сальными свчами. Онъ любилъ держать своихъ подчиненныхъ въ этихъ вертепахъ, гд могъ накидываться на нихъ внезапно и ворчать на нихъ, сколько душ угодно. Въ этихъ подземельяхъ вы ходили, натыкаясь на блдныхъ мужчинъ, разбиравшихъ зонтики и картоны съ разноцвтными лентами, на блдныхъ молодыхъ людей въ очкахъ, заносившихъ въ книги шелковыя и шерстяныя матеріи, при свт мерцающихъ и вонючихъ сальныхъ свчей въ ржавыхъ подсвчникахъ. Тутъ небыло ничего общительнаго, конторки стояли по разнымъ угламъ,— конторщики сидли на высокихъ табуреткахъ, прикрываемые стнами бумажныхъ матерій, тарлатана и барежа. Зврь былъ повсюду. Онъ безпрестанно рыскалъ въ подземельяхъ. Заглядывалъ въ углы и норы. Бранилъ прикащиковъ на лстницахъ, ревлъ на привратниковъ въ мрачныхъ прихожихъ. Его басистый, грубый, хриплый голосъ, втеченіе часовъ, посвященныхъ занятіямъ, непремнно раздавался въ какой нибудь части заведенія, какъ отдаленный гулъ страшнаго землетрясенія. Его жесткіе, веллингтоновскіе сапоги постоянно скрипли. Связка безчисленнаго множества ключей брянчала при немъ, какъ у тюремщика. Даже самые часы его производили какой-то дикій шумъ, имющій сходство со скрежетаньемъ зубовъ,— какъ будто весь ихъ механизмъ претерпвалъ страшное мученіе. Это былъ зврь — настоящій зврь.
Высокій, плечистый, жилистый, мускулистый на видъ, съ крупными и угловатыми чертами лица, съ огромной головой, покрытой сдыми волосами, торчавшими, какъ щетина, и упорно сопротивлявшимися всякаго рода причесыванью, приглаживанью, и помаженью, съ черными густыми бровями, почти встрчавшимися на переносиц, съ морщиной, наподобіе конской подковы, на самой переносиц, съ колючими бакенбартами, въ род варенаго конскаго волоса, изрубленнаго на мелкія части, покрывающими не щеки, а одн только скулы, съ огромными, крпко накрахмаленными воротничками, защищавшими его лицо подобно рогаткамъ, употребляемымъ въ войн противъ кавалерійскихъ атакъ, съ большими, жесткими, костлявыми руками, запущенными въ карманы, съ огромной печатью и лентою при часахъ, испускающихъ, какъ я уже сказалъ, дикіе звуки,— вотъ, портретъ Барнарда Браддльскроггса. Отъ ушей и до ноздрей у людей подобнаго рода вы всегда увидите коротенькіе, волоса, неподчиняющіеся дйствію щипчиковъ, это врные признаки, непоколебимости намреній и сильнаго, цвтущаго здоровьемъ мужества. У такихъ людей на ходу хрустятъ вс составы. У него тоже хрустли.
Богатый, какъ до него былъ богатъ отецъ его, старый Симонъ Браддльскроггсъ,— Барнардъ Браддльскроггсъ не былъ корыстолюбивъ. Никто не зналъ, чтобы онъ подарилъ или далъ въ долгъ неимущему какую нибудь пенни, но своимъ конторщикамъ и вообще служащимъ у него онъ платилъ щедро: эта черта необъяснима въ Звр. Несмотря на то, говорили, что подчиненные ненавидли его наравн съ другими. Онъ былъ щедръ на суровую благостыню: — приводилъ гршниковъ къ покаянію, подавалъ нищему кусокъ хлба, давалъ сиротамъ воспитаніе и, въ соразмрномъ количеств, надлялъ ихъ побоями. Онъ выучивалъ мальчиковъ тяжелимъ ремесламъ и помогалъ имъ эмигрировать въ суровые, убійственные климаты. Онъ былъ членъ какой-то секты самыхъ строгихъ убжденій, имлъ на нее нкоторое вліяніе и до половины выстроилъ на свой счетъ часовню: — но, говорятъ, что немногіе были благодарны и признательны ему за его великодушіе. Такой онъ былъ зврь. Онъ не зналъ, что такое состраданіе.
Онъ подавалъ милостыню, какъ иной швыряетъ собак мозговую кость. За утайку или воровство, хотя бы это была пенни, онъ жестоко преслдовалъ, особенно тхъ, кто находился у него въ услуженіи. Это было замчено всми. Онъ искалъ съ должниковъ посредствомъ суда, не принималъ никакихъ извиненій отъ несостоятельныхъ и во всхъ банкрутахъ видлъ уголовныхъ преступниковъ. Это всмъ было извстно. Купцы, биржевые маклеры и его товарищи уступали ему во всхъ сдлкахъ на бирж, его корреспонденты вскрывали его свирпыя письма съ трепещущимъ сердцемъ, его конторщики дрожали передъ нимъ, его служанки проходили мимо его (если только имли столько твердости духа, чтобъ пройти) со страхомъ и трепетомъ. Лакеи въ гостинниц Кокъ, въ улиц Триднидль, куда онъ ходилъ ежедневно състь тарелку супу, горячаго, какъ пламень,— не любили его. Въ клуб своемъ онъ одинъ занималъ крытый балконъ, набиралъ себ груду газетъ, обдалъ одинъ, вино пилъ одинъ, ворчалъ на всхъ одинъ.
Была у Звря и жена — мистриссъ Браддльскроггсъ, нжная, съ голубыми глазами, маленькая дама изъ Девоншэйра. Она умерла въ раннюю пору жизни. Никто не говорилъ, что ея мужъ билъ ее или морилъ ее голодомъ, или, однимъ словомъ, дурно обходился съ ней — нтъ! этого за нимъ не замчали, но зато онъ запугалъ ее до смерти. Это говорили вс. Она ни подъ какимъ видомъ не могла отвести своихъ кроткихъ голубыхъ глазъ отъ ужаснаго мужа, и умерла, боязливо глядя на него. Передъ самой смертью, мистриссъ Браддльскроггсъ подарила мужа сыномъ. Изъ него вышелъ блдный, блокурый, боязливый юноша, съ глазами матери. Зврь обходился съ нимъ (на это вс негодовали), отъ самыхъ раннихъ его лтъ, съ неизмнной строгостью. На пятнадцатомъ году онъ былъ взятъ изъ скучнаго пансіона, гд получилъ незавидное коммерческое воспитаніе, въ боле скучную контору отца, въ переулк Урсэйнъ. Онъ имлъ особое отдленіе, освщаемое особой сальной свчей.
Конторщикъ и писцы, числомъ двнадцать, обдали и ночевали въ дом Звря. Они имли мрачную спальню, гд-то надъ конюшнями, на задахъ переулка Урсайнъ, обдали они въ грязной комнат наверху того же зданія, обдали постоянно одни и тже блюда: мясо, баранину и картофель,— и всегда въ довольномъ количеств, потому что Зврь, относительно пищи, не длалъ ограниченій, что также довольно замчательно въ такомъ Звр. За домашнимъ хозяйствомъ наблюдала ключница — высокая, задумчивая, среднихъ лтъ лэди и, какъ должно полагать, жившая нкогда въ богатств. Въ пору молодости, она, надо полагать, была весьма миловидна, но теперь страдала какимъ-то недугомъ, и не рдко, отъ обмороковъ, падала съ лстницы, поднимаясь на нее или спускаясь. Когда не на кого было нападать въ своей контор внизу, Зврь поднимался наверхъ, нападалъ на мистриссъ Плимметсъ и грозилъ ей увольненіемъ отъ должности и голодной смертью, какъ неизбжнымъ результатомъ увольненія. Конторскія занятія кончались въ восемь часовъ вечера, отъ этого часа и до десяти, писцамъ дозволялось итти куда хотли, но удаленіе отъ должности и изгнаніе изъ дому было неизмннымъ слдствіемъ минутной непунктуальности въ возвращеніи домой. Привратники ночевали вн дома и писцы смотрли на нихъ, какъ на существа превосходнйшія, какъ на людей необъятной опытности и знанія жизни — на людей, которые могли участвовать въ оргіяхъ далеко за полночь, на людей, которые могли оставаться въ галлереяхъ театровъ до окончанія спектакля.
Изъ двнадцати писцовъ и конторщиковъ, которые вели книги Браддльскроггса и записывали его товары, я имю дло только съ двумя. Предметъ моего разсказа относится только до блднолицаго Вильяма Браддльскроггса и Джона Симкокса, конторщика, занимавшагося исключительно письмоводствомъ,
Симкоксъ назывался просто Симкоксъ въ кругу товарищей,— мистеръ Симкоксъ — между привратниками и швейцарами, — Джонъ Симкоксъ — между друзьями въ трактир ‘Адмиралъ Бенбоу’, близь Кэмбервисскихъ воротъ,— ‘эй! ты, Симкоксъ!’ — его неугомоннымъ, вчно недовольнымъ, бранчивымъ хозяиномъ. Сдовласый, улыбающійся, краснолицый простакъ былъ этотъ Симкоксъ, доброй души, недальняго ума, любезнаго характера, доврчивой натуры, нершительный въ предпріятіяхъ, веселый малый въ дружескомъ кругу. Ему было пятьдесятъ лтъ по возрасту и пятнадцать по уму. Нкогда онъ былъ на вершин лстницы человческаго благоденствія — былъ богатымъ человкомъ, по наслдству отъ родителей, имлъ экипажъ, лошадей и земли, но слетвъ съ этой лстницы (а это случилось на двадцать шестомъ году его жизни),— слетвъ весьма быстро и до самаго низу, онъ уже не былъ въ состояніи подняться на нее. Простофиля передъ всякимъ посредственнымъ плутомъ, жертва замысловатыхъ проектовъ, отличный математикъ, но совершенно неумвшій двухъ сложить съ двумя въ смысл практическомъ, не имя твердости характера даже на столько, чтобъ быть своимъ собственнымъ врагомъ, онъ всегда находилъ множество друзой, готовыхъ сдлаться его врагами при первой необходимости. Совсмъ иное дло, еслибъ онъ держался по дальше отъ подобныхъ друзей: тогда, быть можетъ, изъ него вышелъ бы путный человкъ. Онъ не промоталъ бы своихъ денегъ, еслибъ, ради ихъ, его не обманывали, онъ не сталъ бы напиваться пьянымъ самъ, но позволилъ бы напоить себя съ очаровательной готовностью и равнодушіемъ. Въ мір есть много Симкоксовъ, и много негодяевъ, готовыхъ обобрать Симкоксовъ до ниточки, и хотя я охотно отправилъ бы всхъ такихъ негодяевъ на вислицу, но мн бы не хотлось, чтобъ перевелась порода Симкоксовъ.
Джонъ Симкоксъ получалъ жалованья сто двадцать фунтовъ стерлинговъ въ годъ. Еслибъ мы писали вымыслы, вмсто серьзной (хотя нсколько замаскированной) истины, я бы представилъ его вамъ, какъ жертву злополучія, съ полсотнею совереновъ годоваго дохода. Но зачмъ же?— Симкоксъ получалъ ежегодно сто двадцать золотыхъ,— ибо Зврь, въ отношеніи жалованья, не позволялъ себ длать вычеты: а это, опять таки скажу, довольно замчательно въ подобномъ звр. Сто двадцать золотыхъ совереновъ получалъ Джонъ Симкоксъ, но они приносили ему столько же выгоды и пользы, сколько принесли бы сто двадцать пенни. Когда человкъ долженъ заплатить за квартиру двадцать семь фунтовъ,— фунтовъ шестьдесятъ долженъ снести къ ‘Адмиралу Бенбоу’,— десять фунтовъ общалъ дать въ долгъ (и дастъ) своему пріятелю, да самъ занялъ пять фунтовъ у другаго пріятеля, и намренъ заплатить ихъ, когда, кром этого, онъ долженъ заплатить по маленькому счету мяснику, по маленькому счету зеленщику и портному, то не трудно представить, въ какомъ затрудненіи долженъ находиться подобный человкъ, стараясь удовлетворить вс требованія изъ маленькаго капитала. Но когда распорядителемъ капитала случится быть человку, какимъ былъ Симкоксъ,— человку безъ всякой воли надъ самимъ собою или надъ своими деньгами,— вамъ не трудно будетъ убдиться, что конецъ каждой четверти года для Симкокса былъ гораздо хуже и тяжеле начала.
Нисколько также не удивитъ васъ, что продажа мбели въ маленькомъ дом Симкокса по террас Карилэйнъ, въ Кэмбервелл, была событіемъ, часто повторяемымъ, и, слдовательно, весьма обыкновеннымъ, что въ мстномъ суд его знали такъ же хорошо, какъ и судью, что понужденія къ уплат долга всегда приходили въ надлежащее время, но долгъ никогда не уплачивался. Однакожъ, кредиторы никогда его не арестовали. Они знали, что чрезъ это онъ лишился бы мста. Такимъ образомъ, бднякъ продолжалъ существовать на бломъ свт отъ одной недли до другой, отъ мсяца до другаго мсяца, занимая деньжонки то въ одномъ мст, то въ другомъ, отнимая у Петра, чтобъ расплатиться съ Павломъ,— короче, житейскія дла Симкокса никогда не поправлялись, — никогда не выходилъ онъ изъ затруднительнаго положенія. Не смотря на то, онъ продолжалъ курить, выпивать стаканы грогу, распвать псни,— все это у ‘Адмирала Бенбоу’, и псни его всегда сопровождались громкомъ рукоплесканіемъ.
Я нисколько не думаю, что общественное положеніе Симкокса улучшилось женитьбой (въ ранній періодъ его жизни, и на двиц прямо изъ пансіона миссъ Джимпъ, въ Гаммерсмит) на молоденькой лэди, превосходно усвоившей въ пансіон два полезныя и выгодныя искусства: шить по канв и рисовать гвашью, въ хозяйств же и въ обязанностяхъ хозяйки ровно ничего не смыслившей. Когда Симкоксъ промоталъ вс денежки, а это онъ сдлалъ съ изумительной быстротой,— мистриссъ Симкоксъ, увидвъ себя съ тремя дочерьми нжнаго возраста и раззореннымъ мужемъ, прибгнула къ потокамъ слезъ, потомъ перенесла кризизъ нервной горячки, и, въ заключеніе, перешла къ постояннымъ недугамъ, папильотками и страшному неряшеству.
Когда случилось вышеприведенное событіе, три дочери мистера и мистриссъ Симкоксъ были уже взрослыя двушки. Меделэйнъ, двадцати-двухъ лтъ, была молоденькая лэди удивительнаго роста, имла плечи замчательныхъ размровъ, прекрасную талію, весьма большіе черные глаза, весьма длинные черные локоны, которыми не мало гордилась, и носъ похожій… на чтобы вамъ сказать?… на горбъ. Аптекарскіе помощники посвящали ей акростихи, а одинъ молодой человкъ изъ книжной давки былъ, какъ полагали, влюбленъ въ нее до безумія. Елена, дочь нумеръ второй, двадцати лтъ, была также высокаго роста, также имла черные глаза, черные локоны и блыя роскошныя плечи, была предметомъ обожанія аптекарей и Лаурой Петрарки въ магазинахъ модныхъ товаровъ. Въ Кэмбервельской области, эти дв барышни были признаны и утверждены красавицами во всхъ отношеніяхъ. Он одвались въ матеріи яркихъ и самыхъ пестрыхъ цвтовъ, на нихъ всегда были миленькія шляпки, лайковыя перчатки плотно обтягивали ручки, а щегольскія козловыя ботинки — ножки. Ихъ субботнее появленіе въ приходскую церковь всегда производило сильное впечатлніе. Помощникъ аптекаря всегда цаловалъ руку свою, когда сестрицы проходили мимо его, молодой человкъ изъ книжной лавки отрывался отъ молитвенника и тяжело вздыхалъ, молоденькія лэди завидовали и распускали невыгодные слухи, молодые джентльмены восхищались и въ душ желали обладать такимъ сокровищемъ на всю свою жизнь, между тмъ, миссъ Маделэйнъ, съ наступившимъ днемъ ея рожденія, исполнилось двадцать-три, и миссъ Елен двадцать-одинъ годъ, а никто изъ обожателей не высказался опредлительно, никто не сказалъ: ‘я имю сто фунтовъ стерлинговъ въ годъ и надежды на приращеніе этого дохода, возьмите его вмст съ моимъ сердцемъ и рукой.’ Правда, старикъ Моггерсъ, портной, пріятель, кредиторъ и веселый товарищъ Симкокса, намекалъ за пуншемъ, у ‘Адмирала Бенбоу’, на готовность жениться на которой либо изъ барышень, но его супружескія предложенія обыкновенно изчезали вмст съ тмъ, какъ изчезало его опьяненіе, къ тому же, его считали за безнравственнаго старика, преданнаго пьянству и табаку во всхъ видахъ его употребленія. Кром того, носилась молва, что онъ имлъ уже двухъ женъ, мнимыхъ и проживавшихъ въ различныхъ частяхъ государства.
А дочь, нумеръ третій,— неужели вы полагаете, что я забылъ ее? О, нтъ! Ни подъ какимъ видомъ. Врно она была красавица? Нтъ. Въ мнніи Кэмбервельскаго прекраснаго пола и помощника аптекаря, она не была красавицей. У нея были черные глаза, но безъ блеска. У нея были черные волосы, но они не завивались въ роскошные локоны. Она была обыкновенная двочка, ‘такъ себ, маленькая штучка’ согласно Камбервельскому мннію, на глаза аптекарскаго помощника ‘въ ней ничего не было хорошаго.’
Эта молоденькая особа, по имени Бесси, съ самаго ранняго и до шестнадцатилтняго (значитъ уже зрлаго) возраста, занимала въ домашнемъ быту Симкокса положеніе, имющее сходство съ положеніемъ знаменитой Сандрильоны. Нельзя сказать, что она сидла какъ Сандрильона, въ углу у камина, въ зол и угольяхъ, но зато, она разводила огонь, наблюдала за нимъ, стряпала, и во всхъ другихъ отношеніяхъ была покорной и усердной слугой своихъ образованныхъ сестрицъ. Нельзя сказать и того, что она ходила въ лохмотьяхъ, но она бгала по дому и по улицамъ въ ветхомъ, коричневаго цвта, мериносовомъ платьиц, изъ котораго давнымъ давно выросла, въ плачевнаго вида пуховой шляпк и полинялой шерстяной шали, по наружности занимавшей средину между тряпкой, которою стираютъ пыль, и носовымъ платкомъ, отслужившимъ свой терминъ. Какъ ребенка, ее наказывали за то, въ чемъ она была невиновата, и вдвойн наказывали за то, въ чемъ была виновата. Какъ взрослая двочка, она употреблялась на посылки, приносила пиво, разводила огонь (какъ я уже сказалъ), читала сантиментальные романы мамаш, когда послдняя нжилась на соф, и аккомпанировала сестрамъ на фортепьяно, когда он повторяли т восхитительные романсы и дуэты, отъ которыхъ приходило въ восторгъ все Кэмбервельское общество.
Честному Симкоксу, какъ человку недальняго ума, недальновидному и безхитростному, не нравилось, ни домашнее, ни Кэмбервельское мнніе относительно Бесси. Онъ утверждалъ, что въ ея мизинц было больше ума, чмъ въ головахъ обихъ старшихъ сестеръ (и въ голов ихъ матери въ добавокъ, думалъ добрякъ, въ этомъ я даю честное слово, хотя Симкоксъ и не осмливался высказывать этой мысли). Онъ называлъ ее своей милочкой, своимъ маленькимъ менторомъ, своей услужливой, терпливой Бетсинетси и другими довольно глупыми именами, выражавшими, впрочемъ, ласку и любовь. Да и чего же лучшаго можно ожидать отъ красноносаго конторщика, который каждый вечеръ подпивалъ у ‘Адмирала Бенбоу’! Безпредльно покорный жен своей во многихъ случаяхъ, онъ часто ршался, во время малолтства Бесси, возражать своей половин относительно числа ударовъ розгами, назначенныхъ младшей дочери за дтскіе проступки, и, однажды, даже осмлился показать свою власть, когда его супруга распорядилась было совершить наказаніе за вину, въ которой ребенокъ вовсе не былъ виноватъ,— онъ ршился показать свою власть ‘освобожденіемъ обвиняемой отъ наказанія.’ Такимъ образомъ, съ теченіемъ времени, дружба между этой заброшенной и пренебрегаемой двочкой и ея отцемъ сдлалась столь тсною, что противъ нея никто изъ семейства не смлъ возражать. Бесси пользовалась уваженіемъ даже въ томъ низкомъ обществ, до котораго Симкоксу угодно было низойти. Ей дозволялось снимать съ отца грязные сапоги, приготовлять ему обдъ, набивать трубки, длать грогъ, когда онъ имлъ расположеніе пуншевать дома, и приводить его пьяненькаго отъ ‘Адмирала Бенбоу’ домой, когда пуншеванье совершалось вн дома. Въ послднее время ей даже вмнили въ обязанность приводить папа своего изъ переулка Урсэйнъ въ роковой день полученья жалованья, и безропотная, усердная помощь Бесси часто сохраняла стараго и слабаго Симкокса отъ многихъ мрачныхъ и опасныхъ ловушекъ. На улиц, у входа въ таверны, дитя терпливо дожидалось той минуты, когда ея папа подготовится и выйдетъ къ ней, нжно, но ршительно, она устраняла его отъ шумныхъ гулякъ, его товарищей, или, встртивъ ихъ и отведя въ сторону, страстно и со слезами умоляла не поить ея папа. Нкоторые изъ безпутныхъ людей, съ которыми она приводима была въ такое странное соприкосновеніе, совершенно покорялись ея безъискуственнымъ взглядамъ и словамъ. Джэкъ Флуксъ, первоначально служившій на бирж, а теперь преимущественно въ трактирныхъ буфетахъ, самый распутный, расточительный и безпечный изъ товарищей Симкокса, прекратилъ попойки съ отцомъ Бесси на цлую недлю, и возвратилъ ей, частнымъ и таинственнымъ образомъ, дв полкроны, которыя онъ занялъ у Симкокса! Этотъ дочерній надзоръ найденъ былъ и прочими членами семейства столь полезнымъ, что обязанность Бесси приводитъ домой отца въ дни полученія жалованья постепенно распространялась и сдлалась еженедльною, а потомъ и ежедневною. Интересно было видть эту двочку, когда она, въ истасканной пуховой шляпк и полинялой шали, съ кроткимъ, свтлымъ и добрымъ лицомъ, приходила къ тремъ четвертямъ восьмаго на уголъ улицы Тэймзъ и переулка Урсайнъ и тамъ терпливо ждала окончанія отцовскихъ занятій. Въ этомъ квартал она сдлалась почти также извстна, какъ и церковь Сентъ Никласъ Бернардъ, или какъ знаменитая помпа. Артельщики съ пристани сэръ Джонъ Пигга, проходя мимо, кланялись ей, величавый староста прихода Сентъ Никласъ ласково разговаривалъ съ ней, вс конторщики Браддльскроггса знали ее, кивали ей головой, улыбались ей, и между собою выражали взаимное мнніе относительно того, какой зврь былъ Браддльскроггсъ, что не приглашалъ двочку въ комнату отдохнуть немного и зимой погрться у камина. Разсыльный мальчикъ изъ погреба ‘Медвдь и всякая-всячина’, во время вечернихъ своихъ похожденій, съ кружками вечерняго пива, влюбился по уши въ эту нжную и преданную дочь, и готовъ былъ предложить ей, еслибъ только смлъ, подкрпленіе, изъ всхъ кружекъ по немножку. Мало-того, даже самъ величественный, богатый мистеръ Дромъ, оптовый овощенный продавецъ и поставщикъ провизіи, который, запустивъ руки въ карманы, по цлымъ днямъ стоялъ надъ подъемнымъ краномъ своей кладовой, точь-въ-точь, какъ заплечный мастеръ Вестъ-Индскаго произведенія,— даже и мистеръ Дромъ обращался къ ней, изъ глубины своего двойнаго подбородка, съ привтливыми и благосклонными рчами, подчивалъ ее фигами, упрашивалъ войти въ кладовую, пропитанную запахомъ сахарнаго песку, и отдохнуть на бочкахъ солонины, приготовленной для кораблей.
Когда Зврь переулка Урсэйнъ встрчалъ Бесси Симкоксъ, то, или бросалъ на нее зврскій взглядъ, или раскланивался съ ней съ саркастической улыбкой и спрашивалъ: въ какомъ погреб намренъ ея батюшка провести вечеръ и напиться? и усплъ ли онъ научить ее пить джинъ? Иногда, зврскимъ своимъ голосомъ, онъ выражалъ ршимость не подпускать къ дому своему двчонокъ, иногда говорилъ ей, что ей немного разъ удастся приходить къ его дому, потому что онъ ршился прогнать отъ себя ‘эту пьяную старую собаку’.— Чаще всего, однако же, онъ проходилъ, бросивъ на нее одинъ только зврскій взглядъ, или только громко прозвонивъ ключами и серебряными деньгами въ карман. Двушка дрожала отъ страха, завидвъ его издали, и, когда онъ обращался къ ней съ зврскими словами, Бесси, прислонясь къ помп, начинала плакать, при чемъ одинъ изъ угловъ полинялой шали безпрестанно приводился въ дйствіе. Что же касается до Вильяма Браддльскроггса, юноши съ голубыми глазами и блокурыми волосами, то, при встрч съ Бесси, лицо его покрывалось стыдливымъ румянцомъ, и онъ осмливался обратить ея вниманіе на прекрасный вечеръ. Въ этомъ явномъ преступленіи его нердко уличалъ отецъ, и свирпо увлекалъ въ кладовыя.
— Сегодня, моя милая Бесси, я получилъ жалованье, замтилъ Джонъ Симкоксъ своей дочери, вечеромъ двадцать-восьмаго марта: — и мн бы хотлось, дитя мое, выпить кружечку элю.
Было около половины девятаго, когда Бесси и ея папа пробирались по длинной улиц, извстной подъ названіемъ ‘Новой Кентской Дороги’. Въ этой улиц находится, какъ вамъ извстно, заведеніе, подъ вывской ‘Шампанскій эль’. Подъ эту-то заманчивую вывску и зашелъ Джонъ Симкоксъ, оставивъ свою Бесси на улиц, съ пятнадцатью фунтами стерлинговъ — остаткомъ его жалованья. Ночь была темная и дождь вислъ за волоск. Наконецъ онъ пошелъ крупными каплями, а между тмъ Джонъ общалъ пробыть недолго.
Зачмъ же мн разсказывать ‘in extenso’ повсть, унижающую достоинство человка,— разсказывать о томъ, какъ Джонъ Симкоксъ напился пьянъ въ тотъ вечеръ, — о томъ, какъ онъ принудилъ дочь свою отдать ему изъ жалованья все до послдняго шиллинга, — о томъ, какъ, посл величайшихъ усилій и хлопотъ, онъ приведенъ былъ, наконецъ, къ уличной двери своего дома, гд внезапно бросился за бжавшимъ мимо его дома человкомъ, и изчезъ?— О томъ, какъ его дочь бродила по улицамъ, подъ проливнымъ дождемъ, и рыдая, отъискивала своего отца, — о томъ, какъ въ два часа ночи, къ маленькому домику въ Кэмбервелл, подошелъ весьма мокрый полицейскій сторожъ, плачущая, дрожащая, промоченная до костей двушка, на которую полицейскій изъ жалости набросилъ свой клеенчатый плащъ, и пьяный мужчина, безъ гроша денегъ въ карман, безъ шляпы, съ головы до ногъ въ грязи, въ самомъ жалкомъ, позорномъ, отвратительномъ вид?— Изъ сожалнія къ нему, опустимте занавсъ.
Посл взрыва упрековъ, направленныхъ на оскотинившагося мужа, первымъ побужденіемъ мистриссъ Симкоксъ было прибить Бесси. Гнвъ этой матроны, по обыкновенію нжной и чувствительной, представлялъ собою, въ нкоторой степени, страшное зрлище. Гнвъ овцы доходитъ иногда до бшенства. Однакожъ, этой исправительной мр не суждено было исполниться: во-первыхъ, тому воспрепятствовалъ полицейскій, а во-вторыхъ, сама Бесси, мокрая, усталая и печальная, сначала упала въ обморокъ, а на другой день обморокъ этотъ перешелъ въ сильную горячку.
Въ этой горячк она пролежала три долгія недли. Пролежала и еще три долгія недли въ плачевно-томительномъ состояніи выздоровленія. Барышники пронюхали это обстоятельство, и вскор въ ихъ руки перешелъ коверъ, украшавшій гостинную. Въ дом не было никакихъ средствъ къ доставленію больной малйшаго комфорта, не было ни бульона, ни цыплятъ, изъ которыхъ можно бы сдлать бульонъ, ни саго, ни портвейна, словомъ, ничего, способствующаго къ подкрпленію силъ.
Впрочемъ, нтъ! позвольте,— виноватъ! За больной ухаживало много докторовъ, и не было ни малйшаго недостатка въ лекарствахъ. Сосдніе аптекари, аптекарскіе помощники и вольнопрактикующіе медики оказывали особенное вниманіе къ семейству Симкокса вообще, и къ младшей больной дочери въ особенности. Никто изъ нихъ, деньгами, не пожертвовалъ пенни, за то вс были щедры и усердны на вниманіе. Добродушный мистеръ Сфунъ прислалъ цлую коробку хинина. Молодой Туккстъ, только что кончившій курсъ медицины, предложилъ для Бесси вс свои услуги. Онъ готовъ былъ разрзать ее на части, лишь бы только это средство послужило ей въ пользу. Изъ Кэмбервельской Рощи пріхалъ знаменитый докторъ Бибби, въ собственной карет, съ собственнымъ лакеемъ, съ черной шерстяной витушкой на плеч, онъ величественно назначилъ перемну воздуха и, для подкрпленія силъ, красный портвейнъ. Величественный человкъ былъ этотъ докторъ Бибби! Видный собой, дородный, въ звучнымъ голосомъ, и богатый. Его сапоги постоянно скрипли, ресоры его кареты постоянно хлябали,— оставляя больную, онъ оставилъ на каминной полк золотую монету.
Посл этого визита, въ маленькомъ дом въ Кэмбервелл появились нкоторые необходимые предметы. Кром того, при больной находилась особаго рода сидлка, дятельная, преданная, терпливая, ласковая, нжная. Не мистриссъ Симкоксъ, которая продолжала лежать на диван, то читая сантиментальные романы, то оплакивая семейныя обстоятельства, и не миссъ Симкоксъ старшая и средняя, которыя, хотя и прислуживали сестр, но длали это брюзгливо и съ ворчаньемъ, единодушно утверждая, что сестра ихъ на самомъ дл не такъ больна, какъ думаютъ другіе. У этой няньки былъ красный носъ и дрожащія руки. Это былъ самъ Джонъ Симкоксъ. Онъ возвращался теперь изъ Сити ране обыкновеннаго, и уже не заходилъ на перепутье въ заведеніе ‘Шампанскаго эля’. Уже семь недль, какъ онъ не былъ у ‘Адмирала Бенбоу’. Онъ сидлъ у изголовья дочери, читалъ ей, носилъ ее на рукахъ, какъ ребенка, — плакалъ и сокрушался о томъ, что былъ виновникомъ ея страданій, общалъ, намревался исправиться, и молилъ Небо помочь ему исполнить это намреніе.
Но что значили попеченія докторовъ, коробка хинина и соверенъ на каминной полк?— Ровно ничего, или все равно, что капли въ мутномъ океан затруднительныхъ обстоятельствъ Симкокса. Соверена недостаточно было, чтобъ отправить Бесси въ Мальвернъ или Вентноръ, хининъ не могъ доставить ей портвейна и перемны воздуха. Джонъ Симкоксъ приходилъ въ отчаяніе. Денегъ негд было взять, нечего было заложить ростовщику,— не предвидлось получить ихъ раньше жалованья,— а до той поры долженъ пройти еще цлый мсяцъ. Не попытаться ли занять небольшую сумму отъ самаго Звря — отъ ужаснаго Браддльскроггса? Не предложить ли ему двсти процентовъ, не упасть ли передъ нимъ на колна, не написать ли къ нему просительное письмо? Не написать ли?
Однажды, вечеромъ, Симкоксъ пришелъ домой съ восторженною улыбкою на лиц. Посл многихъ затрудненій, онъ усплъ наконецъ занять нсколько денегъ у главнаго конторщика. Онъ занялъ десять фунтовъ. Ему нужно будетъ заплатить тяжелые проценты,— но ничего!— спасибо, что дали. Мистриссъ Симкоксъ предстояло свозить Бесси въ Вентноръ недли на дв или на три. День жалованья приближался. Семейство Симкокса замчало отъ времени до времени, что улыбка на лиц отца была одной только маской, и что подъ ней скрывался озабоченный, печальный и, въ нкоторой степени, страшный видъ,— вроятно, его тревожила уплата процентовъ за десять фунтовъ. Мистриссъ Симкоксъ была въ восторг отъ предстоящей поздки, бдная Бесси улыбалась и благодарила папа, старшія сестрицы Бесси питали въ душ убжденіе, что поздка на взморье въ тысячу разъ необходиме для нихъ, нежели для блдной и ни на что негодной Бесси, поздка эта освжила бы ихъ красоту,— и потому сестрицы легли спать въ страшномъ негодованіи.
Маленькая больная и ея родительница отправились на островъ Вайтъ въ Британскій каналъ, и въ приморскіе города Гемшэйрскаго графства. Бесси собирала раковины и морской тростникъ, покупала картинки изъ разноцвтнаго песку и песочные часы, каталась на ослахъ при Кэрнсброкскомъ замк, восхищалась миніатюрной церковью св. Лауренса и любовалась молодыми дэнди, членами Яхтъ-Клуба,— между тмъ, какъ ея блдное личико, съ каждымъ днемъ, становилось розове и въ ея черныхъ глазкахъ, съ каждымъ днемъ, замтне разгорались искры. Ея мамаша, по обыкновенію, лежала на-диван, поглощая запасъ сантиментальныхъ романовъ вентнорской библіотеки для чтенія и разнообразя это домашнее занятіе прогулкой въ коляск, или награжденіемъ любезностями милую Бесси. Парочка эта возвратилась въ Лондонъ, въ Кэмбервельскій домикъ, за недлю до дня жалованья. Безпорядочный Симкоксъ, во время ихъ отсутствія, держалъ себя, можно сказать, примрно, но старшія дочери не могли не замтить, что онъ былъ молчаливъ, скрытенъ и чмъ-то озабоченъ. Вроятно, причиной всему этому были тяжелые проценты, которые ему предстояло заплатить за десять фунтовъ стерлинговъ, занятыхъ имъ у старшаго конторщика.
Дня за три до полученія жалованья, въ четверть девятаго вечера, Бесси Симкоксъ поджидала своего родителя. Она была доврчива, весела и исполнена радостныхъ надеждъ: она благодарила Бога за свою болзнь и за перемну, которую эта болзнь произвела въ ея неоцненномъ отц. Было безъ четверти восемь знойнаго лтняго вечера. Она слдила глазами за зонарщикомъ, который, съ маленькой лстницей и потайнымъ фонарикомъ, переходилъ отъ одного фонарнаго столба къ другому, какъ вдругъ ее окликнулъ одинъ изъ привратниковъ мистера Браддльскроггса. Это былъ безобразный, отвратительный мужчина, въ отвратительной мховой шапк (какую обыкновенно носятъ привратники и шкипера, занимающіеся перевозкою каменнаго угля),— мущина, который никогда до этого не кланялся ей и не разговаривалъ съ нею. Бесси задрожала всмъ тломъ, когда Джонъ Мэлинджеръ (фаворитъ Звря,— если только Зврь могъ имть къ кому нибудь расположеніе — и, какъ полагали, привратникъ, который пришелся ему по душ) — обратился къ ней:
— Эй!— сказалъ Джонъ: — васъ требуютъ…
— Меня… требуютъ? Куда? Кто?— пробормотала Бесси.
— Въ счетную контору… Хозяинъ… по какому-то длу,— отрывисто проворчалъ Джонъ Мэлинджеръ.
Бесси пошла за привратникомъ, продолжая дрожать всмъ тломъ. Привратникъ шелъ впереди ее, представляя собою воплощеннаго духа несчастія. Онъ провелъ ее изъ одной мрачной кладовой въ другую, изъ одной конторы въ другую, гд сидли конторщики и писцы, безмолвные и унылые. Наконецъ, онъ ввелъ ее въ грязную комнату, тускло освщенную отненной лампой. Въ этомъ склеп лежали груды грязныхъ бумагъ — и, еще грязне, груды кассовыхъ книгъ,— на крючкахъ, вколоченныхъ въ стны, висли большія кипы записокъ и счетовъ, по средин комнаты на полу стоялъ огромный желзный сундукъ, бросавшій отъ себя чудовищныя тни на стны и на трехъ безмолвныхъ мужчинъ.
То есть:
На Джона Симкокса, блднаго, дрожащаго и съ безумно-блуждающими взглядами.
На Звря, который, какъ и всегда, казался настоящимъ звремъ.
На высокаго мужчину, съ весьма острыми воротниками, въ длиннополомъ пальто, въ черномъ галстук, съ весьма рдкими, серебристо-желзистаго цвта волосами, съ лицомъ, которое какъ будто нкогда покрыто было множествомъ морщинъ и складокъ, и потомъ вдругъ оцпенло, въ сапогахъ весьма страннаго покроя, въ коричневыхъ нитяныхъ перчаткахъ, и съ такою осанкою, которая немедленно утверждала въ васъ убжденіе, что если бы вы ударили во немъ кузнечнымъ молотомъ, то его тло не издало бы глухаго, невнятнаго, ‘мясистаго’ звука, но прозвенло бы громко и рзко, какъ металлическая вещь.
Зврь, запустивъ руки въ карманы, стоялъ, прислонясь къ высокой конторк на жиденькихъ ножкахъ. Стоялъ также и Симкоксъ, въ углу. Стоялъ также, не то чтобы нигд, но гд-то и какъ-то, и около Симкокса, и въ особенности около дверей и желзнаго сундука, въ которомъ, повидимому, онъ принималъ живйшее участіе,— высокій мужчина, въ сапогахъ страннаго покроя.
— Подойди сюда, моя милая, сказалъ скрипучимъ голосомъ Барнардъ Браддльскроггсъ — Зврь.
‘Моя милая’ подошла къ столу, куда ей было предложено. Она слышала скрипучій голосъ, но еще внятне слышала біеніе своего сердца,— громче всего она слышала свой вопіющій внутренній голосъ, что ея папа занялъ десять фунтовъ, что ему нужно заплатить большіе проценты, и что день полученія жалованья приближался быстро.
— Имя вотъ этого господина — Лорчаръ,— продолжалъ Зврь.
Господинъ прокашлялъ.— Кашель его отозвался въ душ бдной Бесси, какъ похоронный звонъ.
— Онъ офицеръ.
Офицеръ — чего?— Милиціонной пхоты, вольно-наемной кавалеріи, батальонный офицеръ Миддльсекскаго Шерифа, или Офицеръ таможенный?— Ничего этого не было сказано, но Бесси въ одинъ моментъ узнала, какого рода этотъ офицеръ. Она могла бы узнать его съ перваго раза по сапогамъ особеннаго покроя,— по сапогамъ, какихъ не можетъ носить никакой офицеръ, никакой мужчина, никакая женщина. Но ей говорило ея сердце. Оно говорило очень внятно:
— Это полицейскій офицеръ, и онъ пришелъ взять твоего отца подъ стражу.
Въ одинъ моментъ было высказано все. О Бесси, Бесси!— Десять фунтовъ стерлинговъ, взятые въ долгъ у старшаго конторщика, и за которые бы слдовало заплатить большіе проценты,— эти десять фунтовъ были вынуты изъ кассоваго сундука.
Въ отчет несчастнаго Симкокса оказывалось пятнадцать фунтовъ стерлинговъ дефицита, онъ общалъ пополнить этотъ дефицитъ при жалованьи, онъ и просилъ и молилъ повременить нсколько дней, но Зврь былъ неумолимъ, Лорчаръ, полицейскій офицеръ, явился сюда, чтобъ взять его подъ стражу за воровство.
— Ты дочь этого человка, сказалъ Зврь: — ты должна итти домой безъ него. Ты скажешь его жен и прочему семейству, что я посадилъ его въ тюрьму и отправлю его въ ссылку за воровство.
— За воровство! о, нтъ, сэръ! вскричалъ бдный Симкоксъ изъ угла.— Передъ Богомъ — это неправда! Я только….
— Молчать!— проревлъ Зврь:— я отдамъ тебя подъ судъ, я сошлю тебя въ ссылку, я повшу тебя.— Чортъ возьми! я тебя передлаю.— Двочка, продолжалъ онъ, обращаясь къ Бесси: или домой. Или нтъ… постой! Я пошлю съ тобой конторщика, осмотрть не найдется ли у васъ моихъ товаровъ. Я увренъ, что у васъ ихъ много, и вы, пожалуй, сегодня же ночью сбудете ихъ. Что небось!— не нравится! Да, я прикажу сдлать обыскъ въ вашемъ дом. Я васъ всхъ — въ тюрьму…I всхъ въ ссылку. Эй! кто тамъ есть?— поди съ этой двчонкой въ Кэмбервелль. Лорчаръ,— возьмите этого бездльника!
Что оставалось длать бдной Бесеи?— Что могла она сдлать, кром того, какъ только броситься на колна, и припасть къ жесткимъ, негибкимъ колнамъ, стоявшимъ противъ нее? Что должна была она сдлать, какъ только среди рыданій, прерывавшихъ ея слова, сказать, что виной всему этому она одна, что ея отецъ собственно для нее взялъ деньги, что они истрачены были на ея излеченіе. Она могла только умолять Звря именемъ неба, изъ любви къ небу, изъ любви къ родному сыну, изъ любви къ покойнымъ родителямъ, пощадить предметъ его гнва, посадить въ тюрьму не его, но ее, отнять у нихъ все, что имютъ, оказать имъ милосердіе, которое, какъ она надялась, будетъ ему оказано на неб.
Она все это сдлала. Жалко было видть этого ребенка на колняхъ, въ бдномъ платьиц, съ глазами, изъ которыхъ лились горячія слезы, и на которыя опустились пряди волосъ, тяжело было слышать ея безъискусственную, но страстную мольбу. Въ лиц Звря ни одинъ мускулъ не пошевелился, — но, говорятъ, что мастеръ Лорчаръ, поскрипвъ нсколько секундъ своими сапогами особеннаго покроя, отвернулся въ боле густую тнь желзнаго сундука и высморкалъ носъ.
— Лорчаръ, замтилъ Зврь:— повремените минуту, прежде, чмъ я отдамъ этого человка подъ стражу.
Мистеръ Лорчаръ раболпно поклонился, и, считая себя временно освобожденнымъ отъ надзора за плнникомъ, устремилъ всю силу своихъ созерцательныхъ способностей на желзный сундукъ, въ которомъ, повидимому, онъ похоронилъ себя.
— Подите сюда!— вскричалъ Зврь, обращаясь къ отцу и дочери. Онъ ввелъ ихъ въ другой склепъ, въ род большаго шкафа, заваленнаго книгами и бумагами, и гд стоялъ чудовищный прессъ для копированья писемъ, казавшійся орудіемъ пытки въ подземельяхъ инквизиціи.
— Я пощажу твоего отца,— и оставлю его на прежнемъ мст,— продолжалъ Зврь, не вынимая рукъ изъ кармановъ и не измняя даже голоса: — но только на одномъ условіи, и только на одномъ. Моя ключница стара и слпа, я скоро долженъ отказать ей и отправить въ богадльню — это скажетъ вамъ всякій. Въ короткій промежутокъ времени, который ей остается провести у меня, она будетъ имть возможность научить тебя домохозяйству. Ты будешь заниматься хозяйствомъ въ этомъ дом, и не должна оставлять его, кром одного раза втеченіе шести недль, и то не боле, какъ на шесть часовъ. Всякаго рода свиданія и сношенія съ твоими родными, кром даруемыхъ часовъ свободы, я строго воспрещаю. Ты будешь получать жалованья по двадцати фунтовъ въ годъ, половина которыхъ можетъ итти на увеличеніе жалованья твоего отца. Въ тоже время, я вытребую отъ него письменный документъ, что онъ укралъ мои деньги, такъ что, если ты вздумаешь оставить мою службу раньше срока, то, съ помощію этого документа, я представлю отца твоего въ судъ, и посажу его въ тюрьму. Ршай же проворнй — полицейскій офицеръ ужъ давно дожидаетъ.
Что должна была длать бдная Бесси?— разстаться съ милымъ отцомъ, и никогда не видться съ нимъ, кром отдаленныхъ промежутковъ, и то на короткое время, знать, что онъ находится въ томъ же самомъ дом, и не имть возможности прибжать къ нему и обнять его!— Условіе тяжелое, жестокое, но чего бы не сдлала Бесси, на что бы она не согласилась, лишь бы только спасти отца отъ гибели, позора и тюрьмы. Она отдала бы за него свою жизнь, она бы съ радостію согласилась никогда не видться съ нимъ — до дня суднаго, когда мы встртимся, чтобъ никогда не разлучаться. Бесси согласилась. Мистеръ Лорчаръ, посл таинственнаго объясненія, былъ отпущенъ. Зврь предался своей обычной молчаливости, Бесси повела домой своего, убитаго горемъ, любимаго отца. Они прошли чрезъ длинный рядъ мрачныхъ кладовыхъ,— конторщики шептались и бросали другъ на друга многозначительные взгляды, когда отецъ и дочь проходили мимо ихъ.
Гардеробъ Бесси не былъ до такой степени великъ и сложенъ, чтобъ для укладки его потребовалось много времени. Въ нсколько минутъ, онъ былъ уложенъ въ весьма небольшой, обшмыганный, черный сундучокъ, обитый мдными гвоздиками, изъ которыхъ значительнаго количества недоставало. Этотъ сундучекъ, вмст съ Бесси, прибылъ, къ девяти часамъ слдующаго утра, на Чипсэйдскій уголъ переулка Урсайнъ, гд ожидалъ изъ одинъ изъ привратниковъ мистера Браддльскроггса, онъ провелъ Бесси и принесъ сундучокъ въ мрачный манчестерскій торговый домъ, занимаемый Звремъ переулка Урсайнъ.
И здсь, въ верхнемъ этаж этого печальнаго зданія, жила втеченіе двухъ долгихъ лтъ, Бесси Симкоксъ. Въ назначенные періоды, она видлась съ родными, и потомъ возвращалась въ свое заточеніе. Она разрзывала мясо и баранину для голодныхъ конторщиковъ, чинила ихъ блье, выдавала свчи и разсчитывала прачекъ. Старинная, весьма старинная сказка о Красавиц и Звр повторилась въ дйствительности въ переулк Урсайнъ. Въ этой мрачной и унылой темниц, изъ Бесси образовалась красавица, — а Зврь по прежнему былъ звремъ. Красавица не обитала въ волшебномъ дворц, ее не окружали ни розовые кусты, ни сады, наполненные благоуханіемъ, за столомъ ей не прислуживали невидимыя руки. Ее окружала грубая, суровая дйствительность. Она имла дло съ повелительнымъ, угрюмымъ, жестокосердымъ господиномъ. Вс это знали. Бесси обходилась съ нимъ, какъ обходилась со всякимъ. Она переносила его грубости кротко, нжно, терпливо. Она старалась пріобрсть его расположеніе, его уваженіе. Она пріобрла и то и другое, и сверхъ того пріобрла его любовь.
Да, его любовь! Не пугайтесь, однакожъ: Зврь никогда не превращался въ принца Азора. Онъ никогда не лежалъ въ розовыхъ кустахъ, умирая отъ любви, и грозя умереть, если красавица не выдетъ за него замужъ. Но черезъ два года,— когда условіе ихъ кончилось, и когда выполненіе условія доставило ему и время и возможность узнать Бесси лучше,— онъ упрашивалъ Бесси оставаться при немъ въ прежнемъ качеств, предлагая ей щедрое вознагражденіе и полную свободу относительно сношеній съ родными. Бесси осталась. Она прожила два года, прожила три года, живетъ и теперь тамъ: — посмотрите сами, если не врите.
Живетъ и теперь, только не одна. Случилось такъ, что Вильямъ Браддльскроггсъ младшій, юноша съ голубыми глазами и русыми волосами, сдлался высокимъ и статнымъ молодымъ человкомъ и страстно влюбился въ хорошенькую ключницу. Случилось такъ, что его отецъ, вмсто того, чтобъ уничтожитъ его съ-разу, или, въ припадк зврскаго бшенства, състь его живымъ, назвалъ его благоразумнымъ малымъ, и просилъ Бесси не отвергать любви молодаго человка. Такимъ образомъ, красавица вышла замужъ. Не за Звря, но за Зврева сына. Красавица, и Вильямъ, и Зврь перехали въ миленькій загородный домъ близь Лондона, и живутъ тамъ по сей день: — пожалуй, посмотрите сами, если не врите.
Зврь пересталъ быть звремъ. Теперь всякій скажетъ, что онъ уже больше не зврь, — нкоторые даже сомнваются въ томъ, былъ ли онъ когда нибудь звремъ. Онъ по прежнему ведетъ свои дла (въ товариществ съ сыномъ) въ переулк Урсайнъ. Грубая оболочка его сердца и грубое вещество, заключавшееся въ этой оболочк, уничтожились, и теперь старикъ Браддльскроггсъ считается между своими подчиненными добрымъ и любезнымъ старикомъ. Онъ тайно помогалъ бднымъ, даже въ свои самыя зврскія времена, и вы, пожалуйста, не врьте (вдь Браддльскроггсъ говорилъ иногда вздоръ, и онъ зналъ это), что старая ключница, когда сдлалась слпа, то была отправлена въ богадльню, что старому Джону Симкоксу не выдавалось количества денегъ, достаточнаго на то, чтобъ сидть вечеромъ у ‘Адмирала Бенбоу’, покуривая трубку и попивая эль, или что дв сестрицы, миссъ Симкоксъ, при выход замужъ (посл сверхъестественныхъ усилій) были оставлены совершенно безъ приданаго. Нтъ! Зврь вспомнилъ всхъ, и былъ ко всмъ великодушенъ.