Чарльзъ Диккенсъ
Чарльзъ Диккенсъ
Общественная жизнь мистера Тольромбля, мэра города Модфога.
Общественная жизнь мистера Тольромбля, мэра города Модфога.
‘Отечественныя Записки’, No 9, 1880
Общественная жизнь мистера Тольромбля, мэра города Модфога, Диккенс Чарльз, Год: 1837
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Модфогъ, пріятный городъ, чрезвычайно пріятный городъ, расположенный въ прелестной впадин, на берегу рки, которая награждаетъ его очаровательнымъ запахомъ дегтя, смолы, угля и канатовъ, кочевымъ населеніемъ въ клеенчатыхъ шляпахъ, веселымъ приливомъ пьяныхъ барочниковъ и многими другими рчными преимуществами. Въ Модфог много воды и, однако, это не городъ для купанья. Вода, при наилучшихъ условіяхъ, коварная стихія, а въ Модфог она коварна по преимуществу. Зимой она наводняетъ улицы и поля, мало того, проникаетъ въ погреба и кухни въ совершенно ненужномъ изобиліи, но лтомъ она высыхаетъ и зеленетъ, а зеленый цвтъ, хотя самъ по себ очень пріятный, особенно въ трав, нисколько не идетъ къ вод, и потому нельзя не сознаться, что красота Модфога нсколько страдаетъ отъ этого, въ сущности, мелочного обстоятельства. Все-таки Модфогъ здоровое мсто, очень здоровое, можетъ быть, сырое, но ни мало отъ того не вредное для здоровья. Грубая ошибка считать сырость нездоровой, растеніе всего лучше растетъ въ сырой почв, почему бы сырости не имть того же благодтельнаго вліянія и на людей? Жители Модфога единогласно утверждаютъ, что нтъ на свт лучше ихъ человческой расы, а потому — вотъ безспорное и вполн достоврное опроверженіе только-что указанной ошибки. Итакъ, говоря, что мстность Модфога сырая, мы вмст съ тмъ и совершенно опредлительно выражаемъ, что она очень здоровая.
Городъ Модфогъ такъ же чрезвычайно живописенъ. Лимгаузъ и Ратклифъ походятъ на него, но они оба даютъ очень слабое понятіе о Модфог. Въ этомъ город гораздо боле кабаковъ, чмъ въ Ратклиф и Лимгауз, взятыхъ не только по одиночк, но и вмст. Потомъ общественныя зданія въ Модфог очень внушительны. Мы считаемъ ратушу однимъ изъ лучшихъ существующихъ досел образцовъ сарайной архитектуры: это искусное соединеніе двухъ стилей свиного хлва и садовой чайной бесдки, причемъ простота рисунка несравненной красоты. Особливо счастлива мысль помстить съ одной стороны двери большое окно, а съ другой маленькое. Такъ же удивительно смлой дорической красотой отличаются скребокъ у двери и висячій замокъ, строго соотвтствующіе общему характеру.
Въ этомъ зданіи собираются мэръ и муниципальная корпорація Модфога для торжественныхъ совщаній объ общемъ благ. Засдая на массивныхъ деревянныхъ скамьяхъ, которыя вмст со столомъ посредин, составляютъ всю меблировку комнаты съ выбленными стнами, мудрецы Модфога проводятъ часы за часами въ серьёзныхъ преніяхъ. Тутъ они ршаютъ, въ какомъ часу слдуетъ ночью закрывать кабаки, въ какомъ утромъ можно ихъ отпирать, въ какое время дозволительно обдать по воскресеньямъ и другіе важные политическіе вопросы. Часто, когда уже тишина водворилась давно въ город, и отдаленные огни въ домахъ и лавкахъ, перестали сверкать путеводными звздами для барочниковъ на рк, тускло освщенныя два окна, одно большое и одно маленькое въ ратуш, напоминаютъ жителямъ Модфога, что ихъ мстное собраніе законодателей, подобно другому, гораздо большему по объему и извстности, гораздо шумнйшему, но не боле глубокомысленному собранію того же рода, патріотически дремлетъ на благо своей родины.
Среди этой горсти мудрыхъ и ученыхъ людей, никто въ продолженіи многихъ лтъ, не отличался такимъ скромнымъ видомъ и обращеніемъ, какъ Николасъ Тольромбль, извстный торговецъ углемъ. Какъ животрепещущъ ни былъ возбужденный вопросъ, какъ бурны ни были пренія, какими рзкими личностями ни перебрасывались законодатели Модфога (даже въ Модфог иногда говорятъ личности), Николасъ Тольромбль былъ всегда одинаковъ. По правд сказать, онъ, какъ человкъ работящій, вставалъ очень рано, и потому всегда засыпалъ при начал обсужденія каждаго вопроса и просыпался, очень освженный сномъ, къ подач голоса, что и производилъ съ добродушной любезностью. Дло въ томъ, что, по его мннію, всякое обсужденіе вопросовъ, заране ршенныхъ каждымъ въ своей голов, было только потерей времени, и досел остается, вопросомъ, не былъ ли правъ Николасъ Тольромбль.
Время, покрывая серебромъ нашу голову, иногда набиваетъ золотомъ наши карманы. Исполняя первое свое назначеніе относительно Николаса Тольромбля, оно было до того любезно, что не забыло, какъ часто случается, и второго. Николасъ началъ жизнь въ деревянномъ лар, въ четыре квадратныхъ фута, съ капиталомъ въ два шиллинга и девять пенсовъ и товаромъ въ количеств трехъ пудовъ съ половиною угля, не исключая большого куска, висвшаго надъ ларемъ, въ вид вывски. Потомъ онъ увеличилъ ларь и завелъ тачку, черезъ нсколько времени онъ бросилъ ларь и тачку, а завелъ осла и мистриссъ Тольромбль, затмъ онъ купилъ постепенно тележку, фургонъ и вообще, по примру своего веселаго предшественника Витингтона, только не имя компаніономъ кота, увеличивалъ свое богатство и славу, пока, наконецъ, ликвидировалъ дла и поселился вмст съ мистриссъ Тольромбль въ Модфогъ-Голл, который онъ самъ выстроилъ на гор, или на чемъ-то казавшемся горой, въ четверти мили отъ Модфога.
Около этого времени въ Модфог начали поговаривать, что Николасъ Тольромбль сталъ гордъ и надмененъ, что успхъ и деньги уничтожили простоту его обращенія и растлили его по природ доброе сердце, что, однимъ словомъ, онъ корчилъ важнаго господина, и общественнаго дятеля, а потому осмливался смотрть на своихъ старыхъ товарищей съ снисходительнымъ презрніемъ. Имли ли тогда эти толки какое-нибудь основаніе или нтъ, но мистрисъ Тольромбль вскор завела четырех-колесный фаэтонъ съ жокеемъ въ желтой фуражк, мистеръ Тольромбль младшій началъ курить сигары и называть лакея ‘человкъ’, а мистера Тольромбля старшаго съ тхъ поръ уже никогда боле не видали по вечерамъ въ его любимомъ уголку у печки въ Таверн Барочниковъ. Все это было не хорошо, но еще худшимъ предзнаменованіемъ служилъ тотъ фактъ, что Николасъ Тольромбль сталъ появляться чаще прежняго на собраніяхъ муниципальнаго совта и не засыпалъ во время преній, какъ бывало, но сидлъ неподвижно, поддерживая естественно опускавшіяся вки своими обоими указательными пальцами. Мало того, онъ теперь читалъ газеты и часто произносилъ въ публик таинственныя фразы о ‘народной масс’, о ‘производительныхъ силахъ страны’, объ ‘интерес денежныхъ классовъ’ и т. д. Все это доказывало, что онъ или сошелъ съ ума, или съ нимъ случилось нчто еще хуже, и добрые жители Модфога приходили въ тупикъ.
Наконецъ, въ половин октября, мистеръ Тольромбль съ семействомъ отправился въ Лондонъ, такъ какъ мистрисъ Тольромбль объяснила своимъ пріятельницамъ въ Модфог, что конецъ октября самое средоточіе моднаго лондонскаго сезона.
Случилось такъ, что въ это самое время и, несмотря на здоровый воздухъ Модфога, умеръ его мэръ. Это было удивительное происшествіе, онъ жилъ въ Модфог восемьдесять-пять лтъ и муниципальные совтники никакъ не могли понять, почему онъ вдругъ умеръ. Даже одинъ старикъ предложилъ выразить осужденіе такого ничмъ необъяснимаго поступка и едва его уговорили отказаться отъ этой мысли. Однако, какъ это ни было странно, мэръ умеръ, не обративъ ни малйшаго вниманія на муниципалитетъ, и послдній былъ принужденъ выбрать ему преемника. Онъ, поэтому, собрался, и такъ какъ Николасъ Тольромбль былъ въ это время очень важной особой, интересовавшей всхъ своимъ возвышеніемъ, его и выбралъ въ мэры, о чемъ съ слдующей почтой его и увдомили.
Между тмъ, уже наступилъ ноябрь мсяцъ и Николасъ Тольромбль, находясь въ Лондон, присутствовалъ на парадной процессіи и обд лорда-мэра. При вид всего блеска и всей славы этого муниципальнаго сановника, онъ съ грустью пожаллъ, что родился въ Модфог, а не въ Лондон, такъ какъ тогда онъ могъ бы сдлаться лордомъ-мэромъ, покровительственно относиться къ судьямъ, любезно подмигивать лорду-канцлеру, дружески жать руку первому министру, холодно кланяться секретарю казначейства и вообще продлывать все то, что составляетъ исключительную принадлежность лорда-мэра. Чмъ боле онъ думалъ о лорд-мэр, тмъ желательне ему казалась его должность. Хорошо быть королемъ, но что такое король въ сравненіи съ лордомъ-мэромъ. Когда король произносилъ рчь, то всмъ было извстно, что эту рчь писалъ для него другой, а лордъ-мэръ говорилъ цлыя полчаса изъ своей головы и среди восторженныхъ рукоплесканій всхъ присутствующихъ, тогда какъ король могъ говорить парламенту до обморока и не дождаться ни одного рукоплесканія. Такимъ образомъ, лондонскій лордъ-мэръ казался Николасу Тольромблю величайшимъ государемъ на свт. Въ сравненіи съ нимъ великій Моголъ былъ ничто.
Среди подобныхъ размышленій и мысленно проклиная судьбу, которая сдлала его угольнымъ торговцемъ въ Модфог, Николасъ Тольромбль получилъ бумагу отъ муниципальнаго совта. Прочитавъ ее, онъ весь вспыхнулъ, и передъ его глазами пронесся свтлый, величественный образъ.
— Милая жена, сказалъ онъ громко, обращаясь къ мистрисъ Тольромбль:— меня выбрали мэромъ Модфога.
— Господи! произнесла мистрисъ Тольромбль:— куда же длся старый Снигсъ?
— Покойный мистрисъ Снигсъ, отвтилъ Николасъ рзко, не одобряя безцеремоннаго отношенія его жены къ человку, занимавшему высокій постъ мэра:— покойный мистеръ Снигсъ умеръ.
Это извстіе было совершенно неожиданное, но мистрисъ Тольромбль только вторично произнесла: ‘Господи’! словно мэръ былъ обыкновенный христіанинъ, что заставило мистера Тольромбля мрачно насупить брови.
— Жаль, что это не въ Лондон, произнесла мистрисъ Тольромбль, посл минутнаго молчанія:— а то ты могъ бы красоваться въ блестящей процессіи.
— Я могу устроить процессію въ Модфог, если захочу, сказалъ таинственно новый мэръ.
— Конечно, поддакнула его жена.
— И блестящую процессію, прибавилъ мистеръ Тольромбль.
— Ахъ, прелесть! воскликнула мистрисъ Тольромбль.
— Невжественная публика Модфога развела бы руками отъ удивленія.
— И вс лопнули бы отъ зависти.
Такимъ образомъ, было ршено поразить удивленіемъ и убить отъ зависти врноподданныхъ новаго муниципальнаго величества, а для того устроить такой блестящій въздъ мэра, какого никогда не видывалъ не только Модфогъ, но даже самъ Лондонъ.
На слдующій день, рослый жокей, сидя въ мальпост, да, въ мальпост, а не на лошади, остановился передъ ратушей въ Модфог, гд былъ собранъ муниципальный совтъ, и вручилъ его членамъ письмо, писанное Богъ знаетъ кмъ, но подписанное Николасомъ Тольромблемъ. На четырехъ страницахъ атласной почтовой бумаги съ золотымъ обрзомъ, новый мэръ выражалъ въ цвтистыхъ выраженіяхъ, что откликается на зовъ своихъ земляковъ съ чувствомъ самой сердечной радости, принимаетъ тяжелую обязанность, которую возлагаетъ на него довріе муниципальныхъ совтниковъ, что они никогда не упрекнутъ его въ равнодушномъ отношеніи къ своему долгу, и онъ всми силами будетъ стараться исполнитъ возложенную на него должность съ достоинствомъ, соотвтствующимъ ея важности, и многое другое въ томъ же род. Но этого мало: рослый жокей вытащилъ изъ своей лвой ботфорты только-что отпечатанный, еще сырой нумеръ мстной газеты графства, къ которому принадлежалъ Модфогъ. Весь первый столбецъ газеты былъ наполненъ длиннымъ адресомъ Николаса Тольромбля къ жителямъ Модфога, въ которомъ онъ говорилъ почти тоже, что въ письм къ муниципальному совту, выражая свою готовность исполнить ихъ желаніе и твердую ршимость разъиграть важную роль.
Муниципальные совтники посмотрли съ недоумніемъ прежде другъ на друга, а потомъ на жокея, какъ бы ожидая отъ него объясненія, но онъ глубокомысленно разглядывалъ золотую кисть на своей желтой фуражк, впрочемъ, онъ не могъ бы ничего объяснить, еслибы даже не былъ занятъ такимъ пріятнымъ препровожденіемъ времени. Поэтому, члены городской корпораціи приняли серьёзный видъ и знаменательно покашливали. Тогда рослый жокей подалъ другое письмо, въ которомъ Николасъ Тольромбль увдомлялъ муниципалитетъ о своемъ намреніи сдлать торжественный въздъ въ городъ въ слдующій понедльникъ посл полудня. Лица у муниципальныхъ совтниковъ еще боле вытянулись, но такъ какъ второе посланіе оканчивалось оффиціальнымъ приглашеніемъ всего муниципалитета на обдъ къ мэру въ тотъ же день въ Модфогъ-Голлъ, на Модфогской гор, то вся эта исторія имъ показалась очень интересной, и они велли сказать Николасу Тольромблю, что съ благодарностью воспользуются его приглашеніемъ.
Въ это время въ Модфог, какъ обыкновенно бываетъ почти въ каждомъ город англійскихъ владній, а, вроятно, и всхъ иностранныхъ государствъ (въ чемъ, однако, ручаться не могу, такъ какъ очень мало путешествовалъ), жилъ веселый, добродушный, пріятный на взглядъ и ни на что не годный шалопай, питавшій ненависть къ труду и непреодолимую склонность къ пиву и спиртнымъ напиткамъ. Вс его знали, но никто, кром жены, не считалъ нужнымъ съ нимъ ссориться, онъ наслдовалъ отъ своихъ предковъ имя и фамилію Эдвардъ Твиджеръ, но, обыкновенно, назывался Красноносымъ Недомъ. Онъ, обыкновенно, напивался разъ въ день, и среднимъ числомъ разъ въ мсяцъ каялся въ своемъ нетрезвомъ поведеніи, но въ эти минуты раскаянія онъ находился на послдней ступени опьяненія. Это былъ оборванецъ, лнтяй, крикунъ, но очень сметливый и искусный на все, если только принимался за дло. Въ принцип онъ не былъ противъ тяжелаго труда и готовъ былъ цлый день выносить всю тяжесть игры въ крикетъ, бгая, ловя мячъ, бросая его и отбивая до истощенія силъ. Онъ былъ бы неоцнимъ въ пожарной команд, никто на свт такъ не любилъ качать воду, лазить по лстниц въ третій этажъ и выбрасывать изъ окна мебель. Впрочемъ, онъ былъ дома не только въ одной огненной стихіи, онъ былъ самъ по себ олицетворенное общество для поданія помощи утопающимъ, нчто въ род живого спасательнаго снаряда и одинъ въ своей жизни вытащилъ боле людей изъ воды, чмъ плимутская спасательная лодка или спасательный снарядъ капитана Манби. Вс эти качества, несмотря на его пьянство, длали Красноносаго Неда общимъ любимцемъ, и власти Модфога, вспоминая объ его многочисленныхъ услугахъ городскому населенію, дозволяли ему на свобод напиваться, не подвергая его за то ни штрафамъ, ни арестамъ. Полная безнаказанность была его удломъ, и онъ пользовался ею съ благодарностью.
Мы нарочно такъ обстоятельно описали характеръ и занятія Красноносаго Неда, потому что этимъ путемъ мы совершенно спокойно, безъ неприличнаго спха и непріятной для читателя неожиданности, перейдемъ къ сцен, разыгравшейся въ дом Николаса Тольромбля въ день его возвращенія съ семействомъ въ Модфогъ. Вечеромъ, въ буфетъ Таверны Барочниковъ, явился новый секретарь мэра, только что привезенный изъ Модфога, блдный, съ русыми баками, и спросилъ, тамъ ли прохлаждался Недъ Твиджеръ. Получивъ утвердительный отвтъ, онъ объявилъ, что Николасъ Тольромбль, эсквайръ, проситъ мистера Твиджера немедленно явиться къ нему, по частному и очень важному длу. Конечно, не въ интерес мистера Твиджера было оскорблять мэра, и потому онъ, слегка вздохнувъ, поднялся съ своего кресла у камина и послдовалъ за блднымъ секретаремъ до грязнымъ, мокрымъ модфогскимъ улицамъ.
Мистеръ Николасъ Тольромбль сидлъ въ маленькой комнат походившей скоре на пещеру, съ отверстіемъ на верху, чмъ на библіотеку, какъ онъ ее называлъ, почтенный мэръ чертилъ карандашемъ на большомъ лист бумаги планъ торжественной процессіи, когда секретарь ввелъ въ дверь Неда Твиджера.
— Ну, Твиджеръ, произнесъ снисходительно Николасъ Тольромбль.
Было время, когда Твиджеръ отвчалъ бы: ‘Ну, Никъ’, но, эти дни давно прошли и онъ только молча поклонился.
— Я хочу начать сегодня, Твиджеръ, ваше обученіе, сказалъ новый мэръ.
— Обученіе чему, сэръ? спросилъ съ удивленіемъ Недъ.
— Тише, тише! Затворите дверь, мистеръ Дженингсъ. Посмотрите на это Твиджеръ.
Съ этими словами Николасъ Тольромбль отперъ шкафъ и обнаружилъ полный комплектъ мдныхъ военныхъ доспховъ громаднаго размра.
— Я хочу, чтобъ вы явились въ этой брон въ будущій понедльникъ, Твиджеръ, сказалъ мэръ.
— Богъ съ вами, сэръ, отвчалъ Недъ: — это все равно, что понести семидесяти фунтовую пушку или чугунный паровой котелъ.
— Пустяки, Твиджеръ, пустяки.
— Я никогда не выдержу такой тяжести, сэръ: она сдлаетъ изъ меня блюдо протертаго картофеля.
— Я вамъ говорю, Твиджеръ, что это вздоръ. Я видлъ въ Лондон человка въ такихъ доспхахъ, а онъ далеко не такой молодецъ, какъ вы.
— Право, благоразумне надть на себя футляръ отъ недльныхъ часовъ, чмъ эту громаду, произнесъ Твиджеръ, смотря со страхомъ на мдные доспхи.
— Это очень легко, замтилъ мэръ.
— Чистый пустякъ, прибавилъ его секретарь.
— Да, когда привыкъ, отвчалъ Недъ.
— Такъ вы привыкайте по маленьку, сказалъ Николасъ Тольромбль:— надньте сегодня одну штуку, завтра дв и такъ дале. Мистеръ Дженингсъ, дайте Твиджеру стаканъ рому. Попробуйте только латы, Твиджеръ. Дайте ему еще стаканъ. Помогите мн, мистеръ Джениигсъ, надть на него латы. Стойте тихо, Твиджеръ. Ну, вотъ не правда ли, это не такъ тяжело, какъ кажется.
Твиджеръ былъ здоровенный, сильный человкъ и, немного пошатавшись, онъ вскор ухитрился стоять въ латахъ и даже ходить въ нихъ посл третьяго стакана рома. Потомъ онъ прибавилъ мдныя рукавицы, но когда надлъ шлемъ, то упалъ навзничь. Это неожиданное обстоятельство Николасъ Тольроыбль объяснилъ тмъ, что онъ не надлъ соотвтствующей тяжести на ноги.
— Явитесь въ понедльникъ въ этомъ наряд и ведите себя прилично, сказалъ мэръ: — а я васъ озолочу.
— Я постараюсь сдлать все, что могу для васъ, сэръ, отвчалъ Твиджеръ.
— Это надо сохранить въ самой строжайшей тайн.
— Конечно, сэръ.
— И вы должны быть въ понедльникъ трезвы, совершенно трезвы.
Твиджеръ торжественно поклялся, что онъ будетъ трезвъ какъ судья, и Николасъ Тольромбль удовольствовался этой клятвой, хотя, еслибъ мы были на его мст, то потребовали бы другого общанія, такъ какъ, посщая судебныя засданія въ Модфог, мы не разъ видли, по вечерамъ. судей въ такомъ положеніи, которое ясно свидтельствовало, что они хорошо пообдали. Впрочемъ, это вовсе не идетъ къ длу.
Въ слдующіе три дня, Недъ Твиджеръ былъ запертъ въ маленькой комнат, съ просвтомъ въ потолк, и энергично работалъ надъ своимъ обученіемъ носить военные доспхи. Съ каждымъ новымъ предметомъ, который онъ выносилъ, стоя прямо, онъ получалъ стаканъ рома и, наконецъ, посл нсколькихъ легкихъ и сильныхъ удушій, онъ умудрился ходить по комнат какъ пьяная фигура рыцаря изъ Вестммистерскаго аббатства.
При этомъ зрлищ, Николасъ Тольромбль былъ счастливйшій человкъ на свт, а его жена счастливйшая женщина. Какой спектакль они зададутъ модфогскому населенію! Живой человкъ въ мдной брони! Да вс съ ума сойдутъ отъ изумленія.
Посл долгихъ ожиданій, понедльникъ насталъ.
Еслибъ нарочно заказать погоду, то она не могла бы быть благопріятне. Никогда, въ день процессіи лорда мэра въ Лондон, не бывало такого тумана, какъ въ Модфог въ это памятное утро. Онъ тихо поднялся съ зеленоватой, стоячей воды при первыхъ лучахъ разсвта и, достигнувъ до высоты фонарныхъ столбовъ, застрялъ съ лнивымъ, соннымъ упорствомъ, котораго не побороть было и солнцу, вставшему съ красными глазами, словно посл ночной оргіи. Густая, сырая мгла окутывала городъ густой дымкой. Все было темно и мрачно. Верхи церквей временно простились съ нижнимъ міромъ и каждый предметъ меньшаго значенія — дома, деревья, барки надли трауръ.
На церковныхъ часахъ пробило два. Въ палисадник Модфогъ-Голла раздались слабые звуки надтреснутой трубы, словно какой-нибудь чахоточный больной случайно въ нее кашлянулъ. Ворота широко растворились и изъ нихъ выхала на блой лошади сахарно-молочнаго цвта фигура, долженствовавшая изображать герольда, но походившая гораздо боле на карточнаго валета верхомъ. Это былъ клоунъ изъ цирка, постоянно прізжавшаго въ Модфогъ въ это время года и нарочно нанятый мэромъ для этого торжественнаго случая. Ученый конь выступалъ по всмъ правиламъ высшей школы, неся высоко голову, присдая на заднія ноги и выдлывая артистическія штуки передними, что должно было бы возбудить восторгъ въ сердцахъ разумной толпы. Но толпа въ Модфог никогда не была разумной и, по всей вроятности, никогда ею не будетъ. Вмсто того, чтобы разогнать туманъ своими радостными криками, какъ разсчитывалъ Николасъ Тольромбль, эта неразумная толпа, узнавъ въ герольд клоуна, подняла недовольный ропотъ, выражая полное неодобреніе странной мысли посадить клоуна на лошадь, какъ обыкновеннаго гражданина. Еслибы онъ стоялъ на сдл ногами къ верху или прыгалъ бы въ обручь, или даже просто стоялъ бы на одной ног, засунувъ другую въ ротъ, то восторгъ былъ бы всеобщій, но спеціалисту гаэру сидть просто въ сдл, положивъ ноги въ стремена, было слишкомъ глупой, оскорбительной шуткой. Такимъ образомъ, герольдъ потерплъ полное фіаско и безславно гарцовалъ подъ энергичные свистки зрителей.
За нимъ слдовало шествіе. Мы боимся сказать, сколько тутъ было людей въ полосатыхъ рубашкахъ и черныхъ бархатныхъ шапочкахъ, на манеръ лондонскихъ лодочниковъ, сколько фигуръ изображало скороходовъ, сколько несли знаменъ, которыя отъ тяжелой атмосферы ни за что не хотли публично выказать свои надписи, еще мене склонны мы повдать читателямъ, какъ музыканты, игравшіе на трубахъ и смотрвшіе на небо, т. е. на туманъ, шлепая по грязи и вод, до того забрызгали шедшихъ рядомъ съ ними скороходовъ въ напудренныхъ парикахъ, что послднія украшенія далеко не производили пріятнаго эффекта. Лучше также не распространяться о томъ, что лошади, привыкшіе къ цирку, часто останавливались и начинали танцовать на мст, отказываясь идти по прямому пути и т. д. Все это могло бы составить предметъ длинныхъ описаній, но мы не чувствуемъ къ этому ни малйшаго желанія.
О! какое величественное, прекрасное зрлище представляли муниципальные совтники въ парадныхъ каретахъ съ зеркальными стеклами, которыя доставлены были въ Модфогъ на счетъ Николаса Тольромбля и придавали шествію видъ похоронъ безъ траурной колесницы. И какъ эти почтенные члены городской корпораціи старались держать себя серьёзно и торжественно. А самъ Николасъ Тольромбль въ четырехъ-колесномъ фаэтон, съ рослымъ жокеемъ, важно возсдалъ между мистеромъ Дженингсомъ, представлявшемъ капелана, и другимъ мстнымъ чиновникомъ съ старой гвардейской саблей въ рукахъ, изображавшемъ меченосца. Это была, по истин, удивительная картина и слезы навертывались на глазахъ зрителей отъ смха. Такъ же трогательны были полные достоинства поклоны мистрисъ Тольромбль и ея сына, слдовавшихъ въ карет, и не замчавшихъ дружнаго хохота толпы. Но вотъ шествіе вдругъ остановилось и раздались снова трубные звуки, толпа умолкла и вс глаза устремились на Модфогскую гору, ожидая появленія какого-нибудь новаго чуда.
— Они перестанутъ теперь смяться, мистеръ Дженингсъ, сказалъ Николасъ Тольромбль.
— Я такъ думаю, сэръ, отвчалъ секретарь.
— Посмотрите, какъ они ждутъ съ нетерпніемъ новаго зрлища. Теперь наша очередь смяться.
— Еще бы, сэръ!
И Николасъ Тольромбль въ сильно возбужденномъ состояніи всталъ въ своемъ фаэтон и выразилъ телеграфными знаками свое удовольствіе лэди мэресс.
Пока все это происходило, Недъ Твиджеръ сошелъ въ кухню Модфогъ-Голла съ цлью доставить слугамъ мэра возможность первымъ полюбоваться диковиннымъ зрлищемъ, которое ожидало жителей Модфога. Оказалось, что камердинеръ мэра былъ такъ дружествененъ, горничная такъ добра, а кухарка такъ любезна, что онъ не могъ отказаться отъ приглашенія выпить за здравіе ихъ господина.
Такимъ образомъ, Недъ Твиджеръ опустился въ своихъ мдныхъ доспхахъ на кухонный столъ и выпилъ кружку какого-то крпкаго напитка за процвтаніе мэра и успхъ его торжественнаго възда съ Модфогъ. Но для этого онъ долженъ былъ снять свой тяжелый шлемъ, который камердинеръ надлъ на свою голову, къ величайшему удовольствію кухарки и горничной. Этотъ дружественный камердинеръ былъ очень любезенъ съ Недомъ, а Недъ очень галантерейно ухаживалъ за кухаркой и горничной поперемнно. Вообще, имъ всмъ четверымъ было очень пріятно и крпкій напитокъ быстро улетучивался.
Наконецъ, Неда Твиджера громко позвали, ему пора было занять свое мсто въ торжественномъ шествіи. Дружественный камердинеръ, добрая горничная и любезная кухарка надли на него шлемъ, который закрплялся очень хитрымъ способомъ и, онъ торжественно выйдя на улицу, предсталъ предъ толпою.
Поднялся страшный шумъ, но это не были ни крики восторга, ни возгласы изумленія, а просто громкій, неудержимый хохотъ.
— Какъ! воскликнулъ мистеръ Тольромбль, вскакивая съ своего мста въ четырехколесномъ фаэтон.— Опять смхъ! Но если они смются надъ человкомъ, закованномъ въ настоящіе мдные доспхи, то они станутъ хохотать и при вид умирающаго отца. Но зачмъ онъ не идетъ на свое мсто? Зачмъ онъ катится къ намъ? Здсь ему нечего длать!
— Я боюсь, сэръ… началъ мистеръ Дженингсъ.
— Чего вы боитесь? спросилъ Николасъ Тольромбль, смотря прямо въ глаза своему секретарю.
— Я боюсь, что онъ пьянъ.
Николасъ Тольромбль бросилъ поспшный взглядъ на чудовищную фигуру, подвигавшуюся къ нимъ и, схвативъ за руку секретаря, огласилъ воздухъ болзненнымъ стономъ.
Дло было въ томъ, что мистеръ Твиджеръ, получивъ разршеніе отъ мэра выпить только по стакану рому посл закрпленія каждой штуки своихъ мдныхъ доспховъ, выпилъ въ торопяхъ по четыре стакана, уже не говоря о крпкомъ напитк, которымъ его угостили на кухн. Мы недостаточно спеціалисты, чтобы сказать, по какой причин — отъ того ли, что мдная броня мшала испаряться виннымъ парамъ или по чему-либо другому, но мистеръ Твиджеръ едва усплъ очутиться за воротами Модфогъ-Голла, какъ почувствовалъ себя совершенно пьянымъ, и вотъ почему онъ нарушилъ порядокъ шествія. Конечно, это само по себ составляло очень непріятное происшествіе, но судьба готовила Николасу Тольромблю еще худшее испытаніе. Мистеръ Твиджеръ уже боле мсяца не раскаявался въ своемъ нетрезвомъ поведеніи, и вдругъ ему вошло въ голову быть чувствительнымъ и сантиментальнымъ въ ту самую минуту, когда это ни мало не было умстно. Крупныя слезы катились по его щекамъ и онъ тщетно старался скрыть свое горе, отирая глаза пестрымъ коленкоровымъ платкомъ, который не очень подходилъ къ его военнымъ доспхамъ XVI столтія.
— Твиджеръ, подлецъ! воскликнулъ Николасъ Тольромбль, забывая свое достоинство:— ступай назадъ.
— Никогда, отвчалъ Недъ: — я гнусное животное, но васъ не покину.
— Хорошо, Недъ, не покидай его! закричали въ толп со всхъ сторонъ.
— Я и не намренъ, продолжалъ Недъ съ упорствомъ пьянаго:— я очень несчастливъ. Я несчастный отецъ несчастнаго семейства, но я преданный человкъ и никогда васъ не оставлю.
Повторивъ еще нсколько разъ это любезное общаніе, Недъ обратился къ толп съ длинной рчью, въ которой объяснилъ, какой онъ честный человкъ, сколько лтъ онъ прожилъ въ Модфог и тому подобные интересные факты.
— Эй, не возьмется ли кто-нибудь увести его? воскликнулъ Николасъ:— я заплачу щедро.
Двое или трое охотниковъ тотчасъ выступило изъ толпы, но секретарь мэра вступился.
— Погодите! сказалъ онъ.— Извините, сэръ, но право опасно къ нему подойти, если онъ пошатнется и упадетъ на кого нибудь, то непремнно задавитъ.
Слыша это замчаніе, толпа раздалась и охотники отскочили на почтительное разстояніе. Недъ остался одинъ, какъ герцогъ Девонширскій, въ своемъ маленькомъ кружк.
— Но, мистеръ Дженингсъ, возразилъ Николасъ Тольромбль: — онъ задохнется.
— Я очень буду сожалть объ этомъ, но никому безъ его помощи не снять съ него этихъ военныхъ доспховъ. Они такъ странно надты.
Тутъ Недъ горько зарыдалъ и такъ печально замахалъ шлемомъ, что каменное сердце было бы тронуто, но такъ какъ у толпы сердце не каменное, то воздухъ огласился веселымъ хохотомъ.
— Господи, произнесъ Николасъ, поблднвъ при мысли, что Недъ можетъ задохнуться въ своемъ древнемъ костюм:— неужели, мистеръ Дженингсъ, ничего нельзя сдлать?
— Ничего, отвчалъ Недъ: — ршительно ничего. Господа, я несчастный, заживо погребенный въ мдномъ гроб.
Этотъ поэтическій образъ, плодъ его собственнаго воображенія, вызвалъ у Неда такой обильный потокъ слезъ, что толпа наконецъ почувствовала къ нему нжное состраданіе и начала гнвно спрашивать у Николаса Тольромбля, что онъ о себ думалъ, запирая живаго человка въ мдный гробъ. Одинъ же гражданинъ въ сромъ жилет выразилъ мнніе, что Николасъ не посмлъ бы такъ поступить съ Недомъ, еслибъ послдній не былъ бднякъ, и предложилъ разнести четырехколесный фаэтонъ, или самого Николаса, или обоихъ. Послднее сложное предложеніе, повидимому, показалось толп очень удовлетворительнымъ.
Однако, оно не было приведено въ исполненіе, такъ какъ въ эту минуту явилась на сцену жена Неда Твиджера, и Недъ, увидавъ ея издали, отправился по привычк домой. Конечно, онъ не очень скоро передвигалъ ноги, которыя плохо шли подъ тяжестью мдныхъ доспховъ, несмотря на все желаніе поскоре очутиться дома. Поэтому, мистрисъ Твиджеръ вполн достало время осыпать бранью Николаса Тольромбля. Она прямо высказала свое мнніе, что онъ чудовище, и что если ея мужъ потерпитъ какой нибудь вредъ отъ мдныхъ доспховъ, то она предастъ Николаса Тольромбля суду, какъ убійцу. Высказавъ все это съ подобающей яростью, она послдовала за мужемъ, который ковылялъ по улиц, громко жалуясь на свою несчастную участь.
Какой плачъ и стонъ подняли дти Неда по его возвращеніи домой! Мистрисъ Твиджеръ долго старалась снять съ него военные доспхи, но все тщетно. Поэтому она кончила тмъ, что повалила его на кровать, какъ онъ былъ, въ латахъ, шлем, и цр. Страшно заскрипла кровать подъ тяжестью Неда, но не сломалась, и Недъ пролежалъ до слдующаго дня, кряхтя и отпиваясь ячменной водой. При каждомъ его стон, мистриссъ Твиджеръ громко заявляла, что ему подломъ, и другого утшенія несчастный не могъ добиться.
Между тмъ, Николасъ Тольромбль и торжественное шествіе продолжали свой путь до ратуши, среди криковъ и свистковъ толпы, которая взяла себ въ голову, что Недъ былъ бднымъ мученикомъ. Оффиціально водворенный на своемъ почетномъ мст въ зал муниципальнаго совта, новый мэръ произнесъ рчь, сочиненную его секретаремъ. Она была очень длинная и, вроятно, очень хорошая, но благодаря шуму толпы на улиц, никто ее не слышалъ, кром самого Николаса Тольромбля. Посл этого процессія двинулась обратно въ значительномъ безпорядк и въ Модфогъ-Голл Николасъ Тольромбль задалъ муниципалитету торжественный банкетъ.
Но обдъ прошелъ очень скучно, и Николасъ былъ сильно разочарованъ. Вс муниципальные совтники были такіе сонные, тупые старики. Николасъ произнесъ нсколько рчей, какъ лордъ мэръ въ Лондон, и даже сказалъ тоже самое, что лордъ мэръ и, однако, никто ему не рукоплескалъ. Только одинъ изъ гостей былъ въ веселомъ настроеніи, по онъ оказался дерзкимъ нахаломъ и назвалъ мэра Никомъ! ‘Что бы было, подумалъ Николасъ:— еслибъ кто-нибудь вздумалъ назвать Никомъ лондонскаго лорда-мэра? Онъ желалъ бы видть, что сказали бы на это меченосецъ, лтописецъ и прочіе должностные сановники столичной корпораціи. Они ему показали бы что такое Никъ!’
Но все это не было еще худшимъ дломъ Николаса Тольромбля. Еслибъ онъ не пошелъ дале, то остался бы до сегодня мэромъ и могъ бы произносить рчи до совершенной потери голоса. Но онъ почувствовалъ пристрастіе къ статистик и сталъ философствовать, а статистика и философія побудили его совершить нчто, увеличившее его непопулярность и ускорившее его паденіе.
Въ самомъ конц Большой улицы, заднимъ фасомъ къ рк, стоитъ таверна ‘Веселые лодочники’, старинный домикъ съ полукруглыми окнами и одной комнатой, совмщающей въ себ кухню, буфетъ и столовую съ большимъ очагомъ и котломъ. Здсь собирались съ незапамятныхъ временъ работники и проводили зимніе вечера, попивая доброе, крпкое пиво и слушая веселые звуки скрипки и бубенъ. Содержатель таверны имлъ, какъ слдуетъ, разршеніе мэра и муниципалитета на производство торговли подъ музыку, но Николасъ Тольромбль прочелъ нсколько брошюръ и парламентскихъ отчетовъ о распространеніи преступленій, или слушалъ, какъ ихъ читалъ его секретарь, что сводится къ тому же, и онъ пришелъ къ тому неожиданному заключенію что скрипка и бубны боле развратили населеніе Модфога, чмъ вслкое другое обстоятельство, которое могло только придумать самое хитрое человческое соображеніе. Поэтому новый мэръ ршился удивить весь муниципалитетъ и нанести страшный ударъ Веселымъ Лодочникамъ, когда придетъ время возобновлять свидтельство на торговлю.
Наконецъ, наступилъ этотъ долго-ожидаемый день и краснощекій содержатель таверны явился въ ратушу съ сіяющимъ лицомъ, а до ухода изъ дома распорядился пригласить на вечеръ лишняго скрипача для торжественнаго празднованія годовщины его заведенія. Онъ почтительно просилъ муниципалитетъ возобновить ему разршеніе торговать съ музыкой, и муниципалитетъ уже хотлъ, какъ всегда, подписать это разршеніе, какъ вдругъ Николасъ Тольромбль всталъ и огорошилъ всхъ присутствующихъ потокомъ краснорчія. Въ цвтистыхъ выраженіяхъ онъ распространился о быстро увеличивающемся разврат въ его родномъ город и совершаемыхъ ежедневно въ его стнахъ излишествахъ. При этомъ онъ разсказалъ, какъ непріятно на него дйствовало зрлище многочисленныхъ боченковъ съ пивомъ, спускаемыхъ каждую недлю въ погребъ Веселыхъ Лодочниковъ, и какъ онъ два дня къ ряду сидлъ у окна противъ таверны, считая число лицъ, заходившихъ туда за пивомъ съ полудня до часа, когда между прочимъ большинство жителей Модфога обдаетъ. Изъ этихъ его личныхъ наблюденій оказалось, что въ пять минутъ вышло изъ таверны съ кружками пива среднимъ числомъ двадцать одно лицо, а умножая на двнадцать, это число составитъ 252 человка въ часъ, или, въ теченіи пятнадцати часовъ, во время которыхъ открыто заведеніе, три тысячи семьсотъ восемьдесятъ человкъ въ день, значитъ въ недлю двадцать шесть тысячъ четыреста шестьдесятъ. Затмъ онъ доказалъ очень краснорчиво, что бубны и развращеніе нравовъ — синонимы, а скрипка и безнравственныя стремленія — одно и тоже. Вс эти аргументы онъ подкрплялъ частыми ссылками на толстую книгу въ синей обертк и на ршенія лондонскихъ судей. Дло кончилось тмъ, что муниципалитетъ, озадаченный цифрами, и усыпленный длинною рчью, а главное желавшій поскоре отправиться обдать, отдалъ предпочтеніе Николасу Тольромблю и отказалъ Веселымъ Лодочникамъ въ разршеніи торговать съ музыкой.
Однако, хотя Николасъ восторжествовалъ, но его торжество было кратковременное. Его борьба съ кружками пива и скрипками, точно онъ самъ никогда не пользовался тмъ и другимъ, вскор возбудила противъ него общую ненависть и даже старые друзья стали отворачиваться отъ него. Мало по малу, ему надоло уединенное величіе Модфогъ-Голла и его сердце стало изнывать по теплому уголку въ Таверн Барочниковъ. Онъ сталъ сожалть, что вздумалъ сдлаться общественнымъ дятелемъ и сталъ, вздыхая, вспоминать о веселомъ времени, когда онъ торговалъ углемъ. Наконецъ, Николасъ Тольромбль дошелъ до такого отчаянія, что собрался съ духомъ, заплатилъ своему секретарю за треть впередъ и отправилъ его обратно въ Лондонъ. Посл этого онъ надлъ шляпу, спряталъ гордость въ карманъ и отправился въ Таверну Барочниковъ. Тамъ находилось только двое изъ его старыхъ друзей, и они очень холодно отвчали на его привтствіе.
— Что, вы теперь задумали запретить трубки, мистеръ Тольромбль? спросилъ одинъ.
— И доказать, что табакъ увеличиваетъ число преступленій? прибавилъ второй.
— Нтъ, ни то, ни другое, отвчалъ Николасъ, крпко пожимая имъ руки: — я пришелъ сюда, чтобъ сказать вамъ. Я очень сожалю, что такъ долго ломалъ дурака, и прошу позволенія занять мое старое мсто у камина.
Старики широко раскрыли глаза отъ изумленія и въ полуотворенную дверь выглянуло еще три или четыре старика, которымъ Николасъ со слезами на глазахъ повторилъ тоже. Вс они подняли радостный крикъ, отъ котораго задребезжали колокола на церковной колокольн и, пододвинувъ прежнее кресло, торжественно водворили въ немъ Николаса, который приказалъ подать самую большую чашу горячаго пунша и безконечное число трубокъ.
На слдующій день, Веселые Лодочники получили разршеніе торговать съ музыкой, и въ тотъ же вечеръ старый Николасъ и жена Неда Твиджера танцовали подъ звуки скрипки и бубенъ, которымъ, повидимому, отдыхъ былъ очень полезенъ, такъ какъ они никогда такъ весело не играли. Недъ сіялъ счастьемъ, отплясывалъ національный джигъ, ставилъ стулья себ на подбородокъ и соломинку на носъ, при громкихъ рукоплесканіяхъ всего муниципалитета, приведеннаго въ восторгъ его искуствомъ!
Однако, мистеръ Тольромбль-младшій не хотлъ разстаться съ прошедшимъ великолпіемъ и ухалъ въ Лондонъ, гд сталъ писать векселя. Впрочемъ, и это продолжалось не долго, вскор онъ запутался въ долгахъ и, раскаявшись въ своемъ расточительномъ поведеніи, вернулся въ родительскій домъ.
Что же касается до стараго Николаса, то онъ сдержалъ свое слово и, попробовавъ, въ теченіи шести недль, общественной дятельности, боле уже никогда не брался за это тяжелое бремя. На слдующее же собраніе муниципалитета онъ, по старинному, проспалъ все засданіе и, въ доказательство своей искренности, просилъ насъ написать этотъ достоврный разсказъ. Мы бы желали, чтобъ онъ напомнилъ Тольромблямъ другой сферы, что надменность не достоинство и что запрещеніе мелкимъ людямъ тхъ мелочныхъ удовольствій, которыми они сами нкогда утшались, когда находились на низкой общественной ступени, навлекаетъ на нихъ общее презрніе и ненависть.
Этотъ очеркъ — первая страница изъ лтописей города Модфога, къ которымъ, быть можетъ, мы когда-нибудь еще возвратимся.