Рассказ М. А. Волошина об И. Ф. Анненском
(27 марта 1924 г., записан Л. В. Горнунгом и Д. С. Усовым) 96
*
Рассказ М. А. Волошина об И. Ф. Анненском, Волошин Максимилиан Александрович, Год: 1923
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Памятники культуры. Новые открытия, 1981. Ленинград, ‘Наука’, 1983.
Публикация А. В. Лавров, Р. Д. Тименчик
OCR Бычков М.Н.
Я познакомился с Иннокентием Федоровичем очень поздно — в год его смерти, позднею весною.97
Когда я вспоминаю теперь его фигуру — у меня всегда возникает чувство какой-то обиды, вспоминаются слова Бальзака: ‘La gloire e’est le soleil des morts, nous mourrons tous inconnus’. {Слава — солнце мертвых, все мы умираем неизвестными (франц.).} 98
Как раз в 1909 г. возник вопрос об основании журнала ‘Аполлон’, в котором и я также участвовал с первого года его издания, хотя и не любил этого журнала. Видеть же Иннокентия Федоровича в редакции ‘Аполлона’ было тем более обидно и несправедливо, в особенности для последнего года его жизни. Это было какое-то полупризнание. Ему больше подобало уйти из жизни совсем непризнанным.
Приглашение Иннокентия Федоровича состоялось таким образом. Вставал вопрос — кого можно противопоставить Вячеславу Иванову и А. Л. Волынскому в качестве теоретика аполлинизма? Тут вспомнили об Анненском.99 Ни я, ни С. К. Маковский не имели об Анненском ясного представления. О нем тогда часто говорили Н. С. Гумилев и А. А. Кондратьев — его ученики по царскосельской гимназии.100 Но Гумилев был в то время начинающим поэтом, и его слова не могли иметь того авторитета, какой они имели впоследствии.
Сопровождать С. К. Маковского в Царское Село для приглашения Иннокентия Федоровича пришлось как раз мне. Как сейчас помню царскосельский адрес Иннокентия Федоровича: Захаржевская, дом Панпушко, N 6. Нас провели в высокую комнату, заставленную книжными шкафами с гипсами на них, среди этих гипсов был большой бюст Еврипида. Несколько чопорная мебель, чопорный хозяин… Помню его поджатый, образующий складки подбородок… В Иннокентии Федоровиче чувствовалась большая петербургская солидность.
Оказалось, что я многое знал об Анненском со стороны его различных литературных выступлений. В моем сознании соединилось много ‘Анненских’, которых я раньше не соединял в одном лице. Тут был и участник странного журнала ‘Белый Камень’ (редактировавшегося Анатолием Бурнакиным) 101 и других журналов того времени. А мы ехали к нему только как к переводчику Еврипида! Все соединялось в этом чопорном человеке, в котором чувствовался чиновник Министерства народного просвещения. До чего было в нем все раздергано на разные лоскуты.102
Очень запомнилось первое чтение стихов. Я слышал их в первый раз, я не знал, что автор ‘Тихих песен’ — он же. Выслушав нашу просьбу — прочесть стихи, Иннокентий Федорович прежде всего обратился к Валентину Иннокентиевичу и велел ему принести кипарисовый ларец. ‘Кипарисовый ларец’, как теперь все знают, действительно существует — это шкатулка, в которой Анненский хранил свои рукописи. Иннокентий Федорович достал большие листы бумаги, на которых были написаны его стихи. Затем он торжественно, очень чопорно поднялся с места (стихи он всегда читал стоя). При такой позе надо было бы читать скандируя и нараспев. Но манера чтения стихов оказалась неожиданно жизненной и реалистической. Иннокентий Федорович не пел стихи и не скандировал их. Он читал их очень логично, делая логические остановки даже иногда посередине строки, но делал иногда и неожиданные ударения (например, как-то по-особенному тянул союз ‘и’). Голос у Иннокентия Федоровича был густой и не очень гибкий, но громкий и всегда торжественный. При чтении сохранялась полная неподвижность шеи и всего стана. Чтение Иннокентия Федоровича приближалось к типу актерского чтения. Манера чтения была старинная и очень субъективная (говорил Иннокентий Федорович всегда как бы от своего имени), вместе с тем его чтение воспринималось в порядке игры, но не в порядке отрешенного чтения, как у Блока. Чтение сохраняло бытовой характер, Иннокентий Федорович, например, всегда звукоподражал там, где это было нужно (крики торговцев в стихотворении ‘Шарики детские’). Окончив стихотворение, Иннокентий Федорович всякий раз выпускал листы из рук на воздух (не ронял, а именно выпускал), и они падали на пол у его ног, образуя целую кучу.103
В стихах И. Ф. Анненского чувствовалась интимность в соединении со строгою классикой и с salto mortale a la Лафорг.104 Происхождение названия книги ‘Кипарисовый Ларец’ могло зависеть еще и от названия книги Шарля Кроса ‘Le coffret de santal’ {‘Сандаловый ларец’ (франц.).} (1873). Иннокентий Федорович очень ценил этого поэта и даже считал себя его учеником,105 но он смешивал его с его сыном Гюи-Шарлем Кросом, цикл эротических стихотворений которого как раз был помещен в начальных номерах ‘Mercure de France’ за 1909 г. Стихи эти были действительно очень хороши, и особенно И. Ф. Анненский восторгался местом, где говорится о ‘теле, которое горячее, чем под крылом у птицы’.106
С осени 1909 г. началось издание ‘Аполлона’. Здесь было много уколов самолюбию Анненского. Иннокентий Федорович, кажется, придал большее значение предложению С. К. Маковского, чем оно того, может быть, заслуживало. В редакционной жизни ‘Аполлона’ очень неприятно действовала ускользающая политика С. К. Маковского и эстетская интригующая обстановка. Создавался ряд недоразумений, на которые жалко было смотреть.
Я не помню точно последнего свидания с Иннокентием Федоровичем, но, кажется, последняя наша встреча относится к ноябрю 1909 г. Это было в Петербурге, в Мариинском театре, собственно на его чердаке, обнимавшем собою все место, которое занимает плафон Мариинского театра с местами. Там работал Головин над декорациями к ‘Орфею’, готовившемуся тогда к постановке.107 У Головина в тот день собралось человек 8—10, шел ‘Фауст’ с Шаляпиным. И тут произошло столкновение двух лиц, и одно из них нанесло оскорбление другому.108 Мне хорошо запомнилась фигура Иннокентия Федоровича, присутствовавшего при этом, и фраза, которую он произнес: ‘Да, я убедился в том, что Достоевский прав: звук пощечины, действительно, мокрый’.109 Это была последняя фраза, которую я от него слышал.
Вскоре Иннокентий Федорович умер. Известие о его смерти на Царскосельском вокзале я впервые прочел равнодушно, думая, что оно относится к Николаю Федоровичу Анненскому, точные сведения я получил только через некоторое время.110
96 Волошин Максимилиан Александрович (1877—1932) — поэт, художник, критик. О его общении с Анненским см.: И. Ф. Анненский. Письма к М. А. Волошину. Публикация А. В. Лаврова и В. П. Купченко. — В кн.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год, с. 242—252. Горнунг Лев Владимирович (род. в 1902 г.) — поэт, литератор, в 1920-е годы собирал материалы по истории русской поэзии начала XX в. Усов Дмитрий Сергеевич (1896—1943) — литературовед, исследователь жизни и творчества Анненского. Впервые написал об Анненском заметку под псевдонимом Kreisler в ‘Moskauor deutsche Zeitung’ (1914, 30 ноября, No 273). Рецензировал второй том ‘Театра Еврипида’ в переводе Анненского под редакцией Ф. Ф. Зелинского, решительно возражая против редакторской правки Зелинского, сделавшей перевод ‘обезличенным’ (Понедельник, 1918, 2 (15) апреля, No 7, с. 4). В цикле ‘Силуэты’ московской газеты ‘Понедельник’ опубликовал очерк ‘Иннокентий Анненский’ (1918, 27 (14) мая, No 13, с. 3). В начале 1920-х годов Усов написал работу ‘Фантастика в творчестве Иннокентия Анненского’ (см. письмо Е. Я. Архиппова к Д. С. Усову — ЦГАЛИ, ф. 1458, он. 1, ед. хр. 54, письмо Д. С. Усова к В. Е. Чешихину — ЦГАЛИ, ф. 553, оп. 1, ед. хр. 706), предполагал издать в Государственной Академии художественных наук (ГАХН) 3-ю книгу статей Анненского (см. письмо Усова к В. И. Анненскому-Кривичу от 6 сентября 1928 г. — ЦГАЛИ, ф. 5, оп. 1, ед. хр. 101). В 1926 г. читал доклад о библиотеке Анненского в ГАХН и в Обществе друзей книги (см. письмо Усова к Е. Я. Архиппову — ЦГАЛИ, ф. 1458, оп. 1, ед. хр. 78, л. 111).
Текст рассказа Волошина об Анненском сохранился в собраниях Л. В. Горнунга (Москва) и А. В. Федорова (Ленинград).
97 Неточность Волошина: знакомство его с Анненским состоялось в первых числах марта 1909 г.
98 Слова восходят к роману Бальзака ‘Поиски Абсолюта’ (‘La recherche de l’Absolu’, 1834): ‘La gloire est le soleil des morts, de ton vivant, tu seras malheureux comme tout ce qui fut grand, et tu ruineras tes enfants’, в переводе Б. А. Грифцова: ‘Слава — солнце мертвых, при жизни ты будешь несчастен, как все великие люди, и разоришь детей’ (Оноре де Бальзак. Неведомый шедевр. Поиски Абсолюта. М., 1966, с. 114). Слова Бальзака Волошин вспоминает и в статье ‘И. Ф. Анненский—лирик’ (Аполлон, 1910, No 4, январь, отд. II, с. 11). Фразу ‘La gloire est le soleil des morts’ использовал эпиграфом Вилье де Лиль-Адан в 9-й главе 1-й части своего романа ‘Ева будущего’ (Comte de Villiers de L‘Isle—Adam. L’Eve Future. Paris, 1886, p. 24).
99 Предполагалось первоначально, что отделом критики в ‘Аполлоне’ будут заведовать Анненский и критик и искусствовед Аким Львович Волынский (Флексер, 1863—1926) (см.: Новый день, 1909, 27 июля, No 2, с. 4). Однако между Волынским и редакцией ‘Аполлона’ возникли разногласия, и в конце 1909 г. он покинул журнал (см: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год, с. 226—227). С. К. Маковский вспоминал в этой связи о Волынском: ‘Он считался членом редакции ‘Аполлона’ до выхода первой книжки, когда этот неукротимый идеолог аполлонизма (в то время) выступил против всех сотрудников журнала с принципиальным ‘разоблачением’ их декадентской порчи. После этого инцидента мне пришлось расстаться с Волынским: он сам поставил условие: или он, или ‘они’… Его уход не имел последствий’ (Сергей Маковский. Портреты современников, с. 281). Одной из причин расхождения с Волынским было разногласие между ним и Анненским в понимании ‘аполлонизма’. Осенью 1909 г. Волынский писал С. К. Маковскому: ‘Под флагом Аполлона я вижу пока, если выключить имена художников, дешевое литературное донкихотство на случайно заданную тему и ни капли чистого вдохновения. Ведь почтеннейшему И. Ф. А. и по сие время кажется, что во главе нового литературного движения надо поставить не Аполлона, а Орфея! А затем какое отношение имеет к Аполлону В. Иванов, маниак Диониса, убежденный в своей идейной автономности, хотя для всякого здравомыслящего и интеллигентного читателя совершенно ясно, что в его искусственно архаизированных писаниях, кроме ходулей и компиляций, нет ничего. А ведь этот самый В. Иванов и неудачно тяготеющий к парадоксам и к Орфею И. Ф. А. уже сидят полноправными членами редакционного комитета’ (ИРЛИ, ф. 673, ед. хр. 5). В письме к Вяч. Иванову от 2 февраля 1910 г. Маковский резюмировал результаты своих попыток организовать руководящее ядро ‘Аполлона’: ‘<,…>, в течение четырехмесячного существования журнала я только и делал, что обращался к мэтрам, и за это меня по преимуществу почти единодушно и укоряла критика. Я начал с привлечения Вас, Анненского, Брюсова, Бальмонта, Бенуа и, наконец, Волынского, которого ведь тоже нельзя причислить к ‘молодежи’. Именами этих вождей начался ‘Аполлон’. Не моя вина, конечно, что между ними с первого же номера началось внутреннее несогласие. Вы остались недовольны статьями Бенуа и Анненского, Волынский вышел из состава редакции, Брюсов остался в выжидательном положении’ (ГБЛ, ф. 109). Ср. письмо В. В. Гофмана к А. А. Шемшурину от 14 октября 1909 г.: ‘Маковский в ‘Аполлоне’ все время прячется за кулисы. Слушается и Вяч. Иванова, и Анненского <,…’>, (ГБЛ, ф. 339, карт. 2, ед. хр. 13).
100 Кондратьев Александр Алексеевич (1876—1967) — поэт, прозаик, историк русской поэзии, учился не в Царскосельской, а в 8-й петербургской гимназии, директором которой Анненский был в 1893—1896 гг. Разрабатывая в своем творчестве в основном мифологические мотивы, Кондратьев признавался (в автобиографии 1906 г.), что ‘любовью к античному миру’ он обязан Анненскому (см.: Книги отражений, с. 640). Ср. письмо Кондратьева к В. Я. Брюсову от 28 марта 1906 г. (видимо, ответ на вопрос об авторе ‘Тихих песен’): »Никто’ мой бывший директор и учитель, заставивший меня полюбить эллинскую красоту’ (ГБЛ, ф. 386, карт. 90, ед. хр. 5). 30 сентября 1906 г. Анненский присутствовал на чтении Кондратьевым его ‘мифологического романа’ ‘Сатиресса’ (М., ‘Гриф’, 1907), на чтении был также А. Блок (см. письмо Кондратьева к Блоку от 28 сентября 1906 г. — Лит. наследство, т. 92, кн. 1, 1980, с. 558, А. Кондратьев. Из воспоминаний о Ф. К. Сологубе. — Меч, Варшава, 1934, No 30, с. 3). Анненскому принадлежит рецензия на ‘Сатирессу’ (Перевал, 1907, No 4, с. 62—63). Высылая Анненскому один из сигнальных экземпляров своей книги ‘Белый козел. Мифологические рассказы’ (СПб., 1908), Кондратьев писал ему 31 января 1908 г.: ‘Почтительно Вас прошу принять от меня экземпляр моей еще не вышедшей в свет книги <,…>, Этих экземпляров у меня только два. Один — для меня, другой по праву принадлежит Вам. Ибо если я кому-либо обязан любовью своей к античному миру, то исключительно Вам’ (ЦГАЛИ, ф. 6, он. 1, ед. хр. 334). См. также: Письма А. А. Кондратьева к Блоку. Предисловие, публикация и комментарии Р. Д. Тименчика. — Лит. наследство, т. 92, кн. 1, с. 552—562.
101 Бурнакин Анатолий Андреевич (ум. в 1932 г.) — поэт, критик, журналист, редактировал альманах ‘Белый камень’ (М., 1907). Предполагалось, что во втором выпуске альманаха появятся статьи Анненского из его цикла ‘Изнанка поэзии’, однако они увидели свет впервые в составе ‘Второй книги отражений’ (см. письмо Анненского к Бурнакину от 30 января 1909 г. — Книги отражений, с. 484—485). В литературной среде у Бурнакина сложилась довольно одиозная репутация (см. письмо С. А. Соколова к Анненскому от 23 февраля 1909 г. — Книги отражений, с. 660). Статья Бурнакина об Анненском ‘Мученик красоты’ (Искра, 1909, No 3, 14 декабря, с. 7—9) ценна использованием невыявленных писем Анненского к Бурнакину.
102 Сходным образом Волошин излагал свои впечатления от знакомства с Анненским в письме к нему от 7 или 8 марта 1909 г. (см.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год, с. 243). О своих первоначальных разрозненных представлениях об Анненском Волошин говорит и в статье ‘И. Ф. Анненский — лирик’ (Аполлон, 1910, No 4, январь, отд. II, с. 11—12).
103 Возможно, в чтении Анненского Волошин слышал, среди прочих, одно из последних его стихотворений ‘Дальние руки’ (датировано 20—24 октября 1909 г.), притом в варианте, не отразившемся в ‘Кипарисовом ларце’. В своей статье ‘И. Ф. Анненский — лирик’ он упоминает слова о ‘тоске осужденных планет’ (Аполлон, 1910, No 4, январь, отд. II, с. 15), они относятся к последней строфе ‘Дальних рук’, до сих пор не опубликованной:
А правда ль, что в жизни…
О нет! В бессонном и черном обвале
В тоске осужденных планет
Вы, руки, одни оживали?
(ЦГАЛИ, ф. 6, он. 1, ед. хр. 33).
Не исключено, что Волошин узнал эту строфу в декабре 1909 г., когда, работая над своей статьей об Анненском, пользовался рукописями ‘Кипарисового ларца’ (см.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год, с. 245).
104 Лафорг Жюль (1860—1887) — французский поэт-символист. Ср. об отношении к нему Анненского: ‘Он чтил нелицемерно, как наставников своих, вечных рыцарей иронии, начиная с Аристофана и кончая Лафоргом и Реми де Гурмоном’ (Сергей Маковский. Иннокентий Анненский (по личным воспоминаниям), с. 244).
105 Кро Шарль (Charles Cros, 1842—1888) — французский поэт. О своем интересе к его творчеству Анненский писал Волошину 6 марта 1909 г. (Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год, с. 247—249). Анненским переведены три стихотворения Кро (Стихотворения и трагедии, с. 289—292). Итальянский исследователь Эридано Баццарелли называет, кроме титула книги Ш. Кро, и другой возможный источник названия книги Анненского — стихи 331— 332 послания ‘К Пизонам’ Горация:
…speramus carmina fingi.
Posse linanda cedro et levi servanda cupresso:
В переводе М. Л. Гаспарова:
…чтобы в душах таких слагались песни,
Песни, кедровых достойные масл и ларцов кипарисных.
См.: Eridano Bazzarelli. La poesia de Innokentij Annenskij. Milano, 1965, p. 43.
106 Кро Ги-Шарль (1879—1956) — французский поэт и переводчик. Упоминается его стихотворение ‘Chanson impure’ (Mercure de France, 1909, vol. 81, No 296, p. 597), цитированная строка в оригинале: ‘Ton corps <,…>, Est plus chaud que le dessons d’une aile’. Предположение Волошина о том, что Анненский смешивал двух Кро, подтверждается замечанием в черновых набросках Анненского ‘Поэтические формы современной чувствительности’: ‘Стихи. Примеры русской опростелости. Ги-Шарль Кро’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 168, л. 11 об.), — аналогичным его утверждениям о ‘будничном’ словоупотреблении у Шарля Кро в письме к Волошину от 6 марта 1909 г. В лекциях в Обществе ревнителей художественного слова осенью 1909 г. Анненский рекомендовал молодым поэтам ‘стыдливость’, ‘недоконченность, недоумелость, неудержимое наивное желание слиться с необъятным’ и в качестве примера намеревался читать стихотворение Ги-Шарля Кро ‘Au Luxemburg’ (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 168, л. 6). Русский перевод этого стихотворения см.: Поэты Франции. 1870—1913. Переводы И. Эренбурга. Париж, 1914, с. 113. Впоследствии Волошин сопоставлял Кро и Анненского в письме к П. Б. Краснову от 8 июля 1918 г.: ‘Мне кажется, что из поэтов Вам должны быть особенно близки Лафорг, Ги-Шарль Крое, а из русских Ин. Анненский и Эренбург’ (ИРЛИ, ф. 562).
107 Головин Александр Яковлевич (1863—1930) — живописец, театральный художник. Премьера оперы X. Глюка ‘Орфей и Эвридика’ с декорациями Головина в постановке В. Э. Мейерхольда состоялась в Мариинском театре 21 декабря 1911 г. В ноябре 1909 г. Головин предполагал написать коллективный портрет ближайших сотрудников ‘Аполлона’, эта работа не была осуществлена (см.: Александр Яковлевич Головин. Встречи и впечатления. Письма. Воспоминания о Головине. М.—Л., 1960, с. 100). Ср. дневниковую запись М. А. Кузмина о посещении мастерской Головина 13 ноября 1909 г.: ‘Маковский не был, а были только Иннокентий, Вяч<,еслав>,, Макс и я’ (ЦГАЛИ, ф. 232, оп. 1, ед. хр. 54).
108 Имеется в виду инцидент, совершившийся 19 нопбря 1909 г. в мастерской Головина: Волошин нанес пощечину Н. С. Гумилеву, это оскорбление (вызванное отношениями поэтов с Е. И. Дмитриевой) повлекло за собой дуэль между ними (подробнее см.: Сергей Маковский. Портреты современников, с. 333—358, А. Н. Толстой. Из дневника. — Последние новости, 1921, 23 октября, No 467). Блок писал в этот день матери: ‘Сегодня вечером я пойду в мастерскую Головина, расположенную на потолке Мариинского театра. Внизу Шаляпин будет петь ‘Фауста’, а наверху Головин будет рисовать группу девяти сотрудников ‘Аполлона’ (Маковский, Вяч. Ив., Анненский, я, Волошин и еще не знаю, кто)’ (Письма Александра Блока к родным, [т. 1]. Л., 1927, с. 286). Описывая в дневнике этот инцидент, М. А. Кузмин отметил: ‘Все потрясены, особенно Анненский’ (ЦГАЛИ, ф. 232, он. 1, ед. хр. 54).
109 Подразумевается оскорбление, нанесенное Шатовым Ставрогину (‘Бесы’, ч. I, гл. 5, VIII): <,’…>, не затих еще, казалось, в комнате подлый, как бы мокрый какой-то звук от удара кулака по лицу <,…>,’ (Ф. М. Достоевский. Полн. собр. соч. в 30-ти т., т. 10. Л., 1974, с. 166).
110 Волошин присутствовал на похоронах Анненского 4 декабря на царскосельском Казанском кладбище: ‘За гробом следовали <,…>, члены редакции художественного журнала ‘Аполлон’ — С. К. Маковский, М. А. Волошин, М. Кузмин, Е. А. Зноско-Боровский, гр. А. Н. Толстой, С. Ауслендер и др.’ (Речь, 1909, 5 декабря, No 334). Из ближайших сотрудников ‘Аполлона’ отсутствовал на похоронах Вяч. Иванов, который был болен (см. его телеграмму к Н. В. Анненской от 1 декабря 1909 г. — ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 455, л. 17). В заметке ‘Письма И. Ф. Анненского к Бегичевой Нине Петровне’ (1948) О. С. Бегичева (дочь Н. П. Бегичевой, родственницы Н. В. Анненской) пишет о похоронах: ‘Очень много было полиции и шпиков, т. к. хоронили на царскосельском кладбище и поэтому можно было опасаться выступлений. Слова, произнес<,енные>, над гробом, проходили цензуру’ (ГЛМ, Н—в 1269).