Раскольники и острожники, Дмитриев Андрей Михайлович, Год: 1876 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 22 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ВЪ ДОРОГУ ОТЪ СКУКИ.

Сочиненія и переводы

Барона I. Галкина.

1876.

**РАСКОЛЬНИКИ И ОСТРОЖНИКИ *).**

Драма въ 2-хъ дйствіяхъ и 4-хъ картинахъ, съ пніемъ и танцами.

*) Да проститъ намъ великій авторъ четырехъ большихъ книгъ ‘Раскольники и Острожники’, что мы осмлились свою гнусную драму озаглавить такъ же, какъ озаглавлены и его книги.

ДЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

ЛАВАНДОВЪ. Юнъ образомъ, почтенъ страстьми. Иметъ чело открытое и гофреную рубашку. Кормится отъ безобразій людскихъ. Обіакатъ и литературныхъ длъ подмастерье.

ИВАНЪ ЯКОВЛЕВИЧЪ, его другъ и собесдникъ. Какъ ходитъ слухъ, сотрудникъ Лавандову, по его литературнымъ подлкамъ. Старецъ велій и зло нечесаный. Изъ жрецовъ.

АВДОТЬЯ ТИМОЕЕВНА, хлыстовская богородица. Баба весьма жирная и сластолюбивая. Находится въ интимныхъ отношеніяхъ съ Лавандовымъ.

ЕМИДА. Неизвстная, но весьма важная особа изъ Греціи. Можетъ пускать громъ и молнію.

РЕЗЕДА. Каналья.

КИНЪ. Непризнанный цнитель Лаваидова. Маленько тронувшись.

КРИТИКАНША ЯСТРЕБОВА.

УСОВЪ, вздыхатель по емид.

ЯБУЖСКІЙ. Членъ клуба и писатель.

ТЕРЕНТІЙ КУЗЬМИНЪ. Еретикъ. Нелюбимъ Лавандовымъ за богатство и за неудачные подходы его къ сему мірскому благополучію. Лавандова считаетъ за бшеную, на кнутъ навязывающуюся, шавку.

ЕСТЬ И ЕЩЕ КОЕ КТО.

Дйствіе пролога происходитъ на лун, а самой пьесы на земл. Мстности и тамъ и здсь неизвстныя.

Года 1871 и 1872.

Прологъ.

Ужасная кража.

Извстно, что отъ земли до луны 360,000 верстъ и что до сей поры не было еще такого телескопа, который увеличивалъ бы поперечникъ луны боле, чмъ въ 300 разъ противъ того, какимъ онъ намъ кажется простымъ глазомъ. Мы сказали не было до сихъ поръ, — слдуетъ ли изъ этого, что нтъ и теперь? Отнюдь не слдуетъ. Въ нашъ вкъ прогресса, вкъ самоотверженной борьбы высокоумнаго г. Ливанова съ злобою раскола, вкъ ружей Шасспо и пушекъ митральезъ,— вкъ, въ который человчество ршило свою задачу истреблять другъ друга издали и съ быстротою телеграфа,— выдумали-таки такой телескопъ, который увеличиваетъ поперечникъ луны въ 50,000 разъ и даетъ возможность видть на ней не одн уже горы и долины, а и людей {Предположенія г. Н. Страхова, высказанныя въ покойномъ журнал ‘Время,’ въ стать ‘Жители планетъ’,— оправдались великолпно. То-то чай ликуетъ маститый философъ.}, людей, какъ быть слдуетъ: съ руками, ногами и прочими принадлежностями. Пока этотъ телескопъ еще въ секрет, но мы вмст съ г. Жюлемъ Верномъ имли случай наблюдать въ него. Что видлъ Вернъ — это его дло, но мы не намрены скрыть ничего изъ видннаго нами на лун. Мы видли на ней, что люди и тамъ такіе же, какъ на земл: сильный тснитъ слабаго, богачъ эксплуатируетъ бдняка, націи враждуютъ и дерутся, правители опекаютъ народъ и заботятся о его благополучіи, пресса иногда гуляетъ подъ честнымъ словомъ не удрать, на свобод — въ палисадникахъ острога, книгопродавцы надуваютъ публику и эксплуатируютъ несчастныхъ писакъ, словомъ — все какъ и на земл, такъ что не стоило бы и телескопъ такой устраивать. Много разъ смотрлъ я въ него и ничего особеннаго не видалъ. Разъ какъ-то, насмотрвшись земныхъ безобразій, я возжелалъ взглянуть на лунныя и устремилъ свой взоръ на нкій маленькій островъ, съ очень немногочисленнымъ населеніемъ. На этомъ остров я увидлъ слдующее: въ прекрасной долин, подъ роскошною тнью громаднаго дерева, на возвышеніи изъ голубаго мрамора, покоилась прелестная два. Она была въ греческой туник, и на браслет ея правой, чудной, какъ у Сандрильоны, ножки, висла связка ключей. Хорошенькій чемоданчикъ чуть виднлся изъ-подъ складокъ ея туники. Сонъ ея спокоенъ и нжная улыбка не сходила съ ея чудныхъ губъ. На мрамор большими греческими буквами было написано: ‘емида, странствующая гречанка, когда то служившая въ министерствахъ юстиціи и внутреннихъ длъ на остров Хіос’.

Она спала — спала и во сн улыбалась. Кругомъ была мертвенная тишь, что можно было замтить изъ того, что ни одинъ листокъ дерева не шевелился, и что емида спокойно спала. Вдругъ,— о, какъ мы были поражены и опечалены тмъ, что не могли ничмъ разстроить козни злодевъ,— мы увидати двухъ крадущихся къ спящей красавиц бандитовъ, судя по ихъ одежд и злобнымъ лицамъ. Одинъ былъ въ мантіи жреца, очень неряшливой и безъ признаковъ блья, съ кинжаломъ въ рук и грязною соломою на голов, лтъ 60-ти, другой же пріятной наружности, съ роскошными прядями волнистыхъ, откинутыхъ назадъ волосъ, во фрак и въ гофреной рубашк, съ отмычками въ рукахъ и зубахъ. Глаза его горли злобой, и шляпа была надта набекрень. Они крались къ ней. Зачмъ? А, вотъ они близко, они ищутъ, гд чемоданъ, они нашли. Господинъ въ гофреной рубашк попробовалъ отмычки — не подходятъ. Отчаяніе сказалось на лицахъ ихъ, и они остановились въ недоумніи. Недоумніе длилось не долго. Старецъ въ жреческой одежд замтилъ и указалъ господину во фрак связку ключей, на чудной ножк спящей. Лица обоихъ просвтлли. Съ ловкостью бывалаго въ передлкахъ становаго добрыхъ старыхъ временъ, господинъ во фрак моментально снялъ ключи съ ноги и сталъ пробовать, который изъ нихъ подходитъ къ найденному имъ чемодану. Третій ключъ подошелъ, и, открывъ ящикъ, они увидали множество старыхъ бумагъ, связанныхъ въ пачкахъ, на которыхъ было написано: Дло. Наши бандиты перешарили вс пачки и остановились на одной пачк, на которой было написано: Дло объ Еретикахъ, лица ихъ выражали видимое удовольствіе: они нашли то, что искали. Быстро запихали они въ чемоданъ вс кром одной, найденной и нужной имъ, пачки, тихо заперли его и еще тише привсили ключи къ браслету ноги.

Выспалась ли прекрасная гречанка, или была разбужена прикосновеніемъ злыхъ воровъ, но только, звнувъ аппетитно два или три раза и потянувшись, она проснулась. Гнвъ исказилъ ея прекрасное лицо.

Читатель, вроятно, слышалъ, что глухонмые понимаютъ по движенію губъ, что говорятъ имъ. Я понимаю тоже, по движенію губъ, всякую рчь и потому нтъ ничего удивительнаго, что я, наблюдая въ телескопъ, могъ понять, что говорила разгнванная емида. Она говорила: Назадъ, грабители и воры! Назадъ, измнникъ жрецъ!

Бандиты не слушая — утекали.

— Не слушаетесь вы, такъ будьте прокляты! Ты, жрецъ, съ луны на землю маршъ, и будь ты тамъ, на ней, позоромъ для людей. Юродивымъ ты будь и въ юродств своемъ морочь людей.

Богиня перевела духъ и продолжала, обращаясь къ господину во фрак:

— И ты, заморскій франтъ, съ луны на землю маршъ, и на земл пусть долей твоей будетъ писать премного-много и преглупо-глупо. По временамъ, когда я захочу изъ образа людскаго, тебя въ ослиный превращу.

За симъ явилась молнія и, нужно полагать, за лею громъ, и два гнусные вора стремглавъ полетли на землю.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

Явленіе 1-е.

КАРТИНА I.

Голубка блая.

Ночь. Громадный, темный лсъ и въ овраг лса избушка, изъ которой слышится какое то монотонное пніе и чуть виднетъ свтъ. Мсто глухое. Въ окна избушки видна ея внутренность. Вотъ она: голыя стны, толпа полураздтыхъ мужчинъ и женщинъ. Они вс поютъ и топчутся, съ легкимъ канканчикомъ, на мст. Нотъ съ несчастныхъ льетъ градомъ. Авдотья Тимоеевна, хлыстовская богородица, сидитъ на высокомъ кресл и думаетъ. Высокое чело ея говоритъ что думы ея не отъ міра сего, изрдка она громко чихаетъ, чмъ обращаетъ на себя всеобщее вниманіе поющихъ и канканирующихъ.

Хоръ канканирующихъ, (на мотивъ: Ванька Таньку полюбилъ.)

Мы, скопцы-молодцы,

Пляшемъ на здоровье,

димъ рдьку, огурцы,

Разныя снадобья!

* * *

Насъ Ливановъ просвтилъ,

Всмъ на удивленье,

Намъ дв книги посвятилъ,—

Книги, умиленье!

Авдотья Тимоеевна, (восторженно.)

Порадйте ему, дтки, порадйте,

Пожалйте его, дтки, пожалйте.

Хоръ.

Порадемъ, порадемъ,

Мы на сколько съумемъ.

Начинается ужаснйшее канканированіе, женщины вошли въ положительное неистовство и выдлываютъ такія на передъ портретомъ лпообразнаго г-на Ливанова (отъ издателя приложеннымъ? Кто сей издатель? Не самъ ли г. Ливановъ?), что просто ахти люди, ахти люли, ахти люлюшки-люли.

Хоръ мужчинъ.

Ай, вы нуте-ка, други порадйте!…

Любезные, порадйте!

Затмъ они схватываютъ чихающую Авдотью Тимоеевну и начинаютъ качать. Та бьется и вопитъ.

Хоръ мужчинъ, (успокаивая ее).

Не изволь, мать, унывать

Въ нутро твое благодать *)

Снизойдетъ, снизойдетъ!

*) Смотри книгу проф. Добротворскаго ‘Люди Божіи’.

Посл сего пнія мужчины, качавшіе Авдотью Тимоеевну, подносятъ ее къ потолку.

Хоръ.

Ну-ка, матка, ковырни,

Духъ къ себ ты наверни!

Авдотья Тимоеевна, пожеманившись малую толику, начинаетъ ковырять, своимъ, нсколько въ траур, ноготкомъ потолокъ.

Авдотья Тимоеевна.

Ковырнула потолокъ

И сломала ноготокъ!

Вс, и женщины, моментально смолкаютъ и обращаютъ свои взоры на изступленную уже теперь Авдотью Тимоеевну, теперь она для нихъ пророчица. Ее опускаютъ на полъ, она ставитъ свчу на голову и начинаетъ пророчествовать разными языками {Тамъ же.}.

Авдотья Тимоеевна, (изступленно начинаетъ пророчествовать).

Команъ ву порте ву.

Пардонъ, пардонъ мусье,

Васъ тринкенъ зи, думъ, думъ.

Хоръ, (мрачно).

Чу, слышь, отъ тяжкихъ думъ?

Авдотья Тимоеевна, (продолжая).

Але, але, гутъ моргенъ,

Монъ шеръ и промене.

Одинъизъ хора.

Слышь, про меня?

Авдотья Тимоеевна.

Шнапсъ гутъ, гутъ, гутъ

Парле, парле и тись

Хоръ, (еще мрачне).

Намъ не спастись,

Она вщаетъ!

Авдотья Тимоеевна, (успокаиваясь).

Какъ блымъ голубямъ, спастись

Вамъ духъ повелваетъ!

Хоръ.

Отъ блой зари, отъ Сіонъ-горы,

Отъ востокъ страны, отъ иркутскія,

Отъ иркутскія, отъ французскія *).

Къ намъ катитъ!

Вотъ катитъ!

*) Тамъ же.

Во время этого пнія съ луны летятъ гг. Лавандовъ и Иванъ Яковлевичъ, они летятъ съ быстротою ужасающею, вотъ они надъ крышей избы въ лсу, вотъ они ударились объ крышу, вотъ прошибли крышу и очутились среди поющей братіи. Братія въ изступленіи, видя чудо сіе и ждя его съ неба, нимало симъ внезапнымъ явленіемъ не смущается и продолжаетъ свое дло.

Хоръ.

Вотъ катитъ! Вотъ катитъ! Накатилъ!

Мужской хоръ.

Нашъ батюшка накатилъ.

Женскій хоръ.

Своихъ дтокъ постилъ.

Вс.

Ахъ, братія, порадемъ,

Благодатью завладемъ.

Женщины.

Не упустимъ сихъ посланцевъ,

Итальянцевъ иль испанцевъ.

Лавандовъ и Иванъ Яковлевичъ, ошаллые отъ ушиба, глядятъ съ изумленіемъ и не могутъ понять, куда это они попали. Первый очнулся Иванъ Яковлевичъ.

Иванъ Яковлевичъ, (Лавандову, фыркая и отряхиваясь.)

Мрцы…

Кнцы!

Фицы *)?

*) Значеніе этихъ словъ вполн выясняется изъ книгъ ‘Раскольники и Острожники’ г. Ливанова и тождественно съ ними.

Лавандовъ, (тоже очнувшись и тоже фыркая и отряхиваясь).

Конфиденцы! {Это слово выясняется изъ книги ‘Золотая Грамота’, тоже г. Ливанова.}

Хотятъ бжать, но попытка не удается: ихъ останавливаютъ блые голуби. Авдотья Тимоеевна, плнясь прелестной физіономіей Лавандова, вперяетъ въ него сладострастный взглядъ. Она нжно беретъ его за пуговицу фрака и поетъ на мотивъ: ‘Не искушай меня безъ нужды’.

Авдотья Тимоеевна,

Не уходи, о гость нежданный,

Теб блаженства міръ я дамъ,

Теб, возлюбленный, желанный,

Съ рукою сердце я отдамъ!

Лавандовъ, (доврчиво и нжно, на мотивъ: ‘Мн грустно, потому что весело теб’).

Пріятенъ мн всегда подарокъ сей отъ дамъ,

И я готовъ служить, сударыня, вкъ вамъ!

Мужчины осматриваютъ Ивана Яковлевича, который стоить на колняхъ и дрожитъ.

Одинъ изъ мужчинъ, (вроятно начальствующій).

А ты что, пугало такое?

Иванъ Яковлевичъ.

Я существо и… преплохое…

Мужчина.

Зачмъ же ты сюда пришелъ?

Иванъ Яковлевичъ

Я… мимо шелъ, да и зашелъ!

Лавандовъ, (на мотивъ изъ Жизни за Царя: ‘Бдный конь’).

Лишь увидлъ тебя,

Авдотьюшка свтъ,

Я сгорлъ полюбя

И теперь въ жизни нтъ…

Авдотья Тимоеевна, (перебивая).

Ничего тебя дороже…

Лавандовъ, (недовольный, что его перебили).

А ты что за птица?

Авдотья Тимоеевна,

Я здшняя царица!

Лавандовъ живо оправляетъ нсколько помятую сорочку и съ граціей, помахивая шляпой, кланяется, откинувъ лвую ножку назадъ.

Авдотья Тимоеева (публик).

Ну, дти, порадли, теперь ступайте.

Мн разговоръ вести съ явленнымъ не мшайте!

Блые голуби, сирчь скопцы, почтительно склоняють головы и удаляются. Ивана Яковлевича не знаетъ куда дваться.

Иванъ Яковлевичъ, (Лавандову.)

А я куда-жъ пойду?

Лавандовъ, (войдя въ свою высокую роль, грубо.)

А я то почемъ знаю!

Иванъ Яковлевичъ, (униженно.)

Я въ снцахъ подожду?

Авдотья Тимоеевна, (вжливо отворяя двери въ сни.)

Сіе вамъ предлагаю…

Ивана Яковлевича на недоумніи уходитъ. Что-жъ сей сонь значитъ? бормочетъ онъ.
Свчи въ изб тухнутъ, въ оркестр слышится псня: Mari sage est en voyage!

Занавсъ падаетъ.

Между первой и второй картиной проходитъ годъ.

Картина вторая.

РОССІЙСКІЕ РОКАМБОЛИ.

Пріемная Ивана Яковлевича. На полу грязь, солома, баранки, стклянки, волосы, окурки папиросъ. Самъ онъ сидитъ въ халат и въ туфляхъ на босую ногу. Занятіе его теперь — юродствованіе и пророчествованіе. Минута, въ которую мы его застаемъ, есть время отдыха. Пріемъ паціентовъ еще не начался. Въ комнату входитъ Лавандовъ, раздушенный, въ пиджак и съ англійскимъ проборомъ. Годъ, проведенный на земл, имъ не потерянъ: онъ усплъ втереться въ довріе къ порядочнымъ людямъ и завести знакомство. Онъ теперь уже адвокатъ и литтераторъ, въ извстномъ город Сайкин, что на рчк Квасовк, и публикуетъ о себ: ‘Сайкинскій литтераторъ и адвокатъ’. На вопросы многихъ, какіе отличительные признаки сайкинскаго адвоката, Лавандовъ отвчаетъ запамятованіемъ. За нимъ входитъ знаменитый г. Резеда — Россійскій Рокамболь, мошенникъ и грабитель. Черты лица г. Резеды — пріятныя, и никому въ голову не прійдетъ, что это знаменитый бандитъ. Иванъ Яковлевичъ, онъ и Лавандовъ составляютъ ужасный тріумвиратъ, наводящій ужасъ на всю Сайкинскую губернію. Авдотья Тимоеевна, метресса Лавандова, занимается укрывательствомъ ихъ. Душа тріумвирата — Лавандовъ, онъ работаетъ въ пользу его и въ печати, посредствомъ которой вымогаетъ деньги у субъектовъ, чмъ-нибудь провинившихся. ‘Давай денегъ, а то обличу!’… И даютъ ему дураки. Т же лица, которыя не боятся его обличеній и гоняютъ его по шеямъ за наглое выпрашиваніе, независимо отъ воли своей служатъ ему тоже способомъ для добыванія денегъ: онъ пишетъ и печатаетъ объ нихъ разныя клеветы и пасквиляды. Люди для подобныхъ операцій выбираются Лавандовымъ извстные и съ всомъ, а потому публика, жадная до скандаловъ, живо раскупаетъ писанья Лавандова. Отвчать ему, личности вполн опозоренной, понятное дло никто не отвчаетъ. Резеда служитъ обществу своей рукой: онъ можетъ подписаться подъ чужую руку) ограбить, ловко надуть. Иванъ Яковлевичъ несетъ свою лепту тріумвирату — пророчествованіями. Онъ разузнаетъ отъ разныхъ дуръ и дураковъ всевозможныя семейныя тайны и передаетъ ихъ своимъ достойнымъ сотрудникамъ, которые въ этихъ видахъ занимаются шантажемъ. Лавандовъ и Резеда входятъ, не снимая шляпъ.

Лавандовъ.

Здорово, другъ, ну, какъ дла?

Иванъ Яковлевичъ.

Раскольница опять была?

Резеда, (протягивая руку Ивану Яковлевичу и потомъ быстро отдергивая ее.)

Живешь какъ? Фу, свинья какая. Неужели ты никогда не умываешься?

Иванъ Яковлевичъ, (улыбаясь.)

Нельзя, друже! Будь я чистъ и опрятенъ, скажутъ: это что за пророкъ, что за юродивый! Отъ него и не воняетъ ничмъ и нельзя выпачкаться объ него.

Лавандовъ, (перебивая.)

Ну, что же она?

Иванъ Яковлевичъ.

Спаси, говоритъ, батюшка! Всю подноготную обо мн узнали, и теперь ходятъ ко мн какіе-то люди и пугаютъ, и денегъ за молчаніе просятъ.

Лавандовъ.

Что-жъ ты?

Иванъ Яковлевичъ.

Я говорю: ты врно скрыла что-нибудь? ‘Нтъ, говоритъ’. Не про себя, такъ про родныхъ? Ну она и открылась мн.

Начинаютъ шептаться между собою. Резеда въ это время курить преспокойно валяющіеся окурки.

Иванъ Яковлевичъ.

Идутъ! идутъ!

Длаетъ полоумную рожу и садится, скорчившись и взъерошивъ себ волосы, на солому. Лавандовъ и Резеда принимаютъ почтительныя позы. Въ комнату входитъ купчиха Зурина, толстая, глупая.

Зурина.

А вотъ, батюшка, я теб бараночекъ, саечекъ принесла. Что скажешь ты о сынк моемъ?

Иванъ Яковлевичъ, (важно.)

Кололацы!

Зурина.

Какъ, отецъ родной?

Иванъ Яковлевичъ.

Кололаццы!

Зурина.

Что же это: я въ толкъ не возьму!

Резеда.

А это блаженный желаетъ, чтобы вы на четверенькахъ подползли къ нему.

Зурина.

Ахъ, батюшки!

Иванъ Яковлевичъ, (грозно.)

Коллоллацццы!

Зурина.

Сейчасъ, батюшка, сейчасъ.

(Становится на четвереньки и ползетъ къ Ивану Яковлевичу.)

Ну что, родимый?

Иванъ Яковлевичъ, (торжественно.)

Сынъ твой — это сынъ твой. Онъ будетъ плакать и веселиться!

Зурина, (радостно.)

Веселиться?

Иванъ Яковлевичъ.

Кололацы! Вонъ пошла.

(Зурина быстро встаетъ, кладетъ 10-ти рублевую къ ногамъ Ивана Яковлевича и уходитъ. Лавандовъ и Резеда хохочутъ.)

Резеда.

Ну, франтъ! Ну, дура!

Иванъ Яковлевичъ, (самодовольно.)

Да такія ли еще я штуки выдлываю: прійдетъ какая-нибудь барыня, я при ней въ пузырекъ наплюю, табаку туда намшаю, клоповъ насыплю и пить ее это заставлю.

Лавандовъ.

Ну, и что-жъ?

Иванъ Яковлевичъ.

За счастье считаетъ, за милость!

Лавандовъ.

Ну, Иванъ Яковлевичъ, на нашъ вкъ значитъ дуръ и дураковъ хватитъ съ избыткомъ, а потому дремать нечего. Я, братъ, вотъ что затваю: я хочу въ подражаніе знаменитому г. Ливанову, этому, безъ шутокъ, мужу великому и нарочито умному, написать самъ книгу: Еретики и Каторжники! Каково?

Иванъ Яковлевичъ.

Ничего не понимаю!

Лавандовъ.

Потому глупъ еси — вотъ и все. Г. Ливановъ писалъ свою книгу, гд обличалъ разныхъ именитыхъ людей, честно, а я напишу безчестно! Г. Ливановъ ни къ кому не ходилъ, чтобы выпрашивать денегъ за свои убійственныя статьи, а я пойду! Пойду и скажу: я вотъ знаю про тебя то-то и то-то, а если не знаю, то выдумаю, и если ты мн не дашь денегъ, то я тебя пропечатаю. Я тебя такъ отдлаю, такъ оскандализирую, что теб и носу никуда нельзя будетъ показать!

Иванъ Яковлевичъ, (начиная постигать.)

Ну! Ну?

Лавандовъ.

Ну, и напру я на личностей безотвтныхъ, то-есть на такихъ, которыя и могли бы оправдаться противъ моихъ филиппикъ, да не могутъ, не могутъ въ силу положенія вещей, въ силу своего положенія!

Иванъ Яковлевичъ.

Сего, другъ, тоже не понимаю.

Лавандовъ.

А видишь ли: положимъ, что я напру на богатыхъ еретиковъ, буду глумиться надъ ихъ убжденіями, обзывать ихъ дятельность мошенническою: какъ они оправдаются? Для того, чтобы имъ оправдаться, имъ нужно выставить вс тезисы своего ученія, а вдь это-съ проповдь, пропаганда-съ! Вдь они, выставляя тезисы своего ученія, должны сказать, почему они считаютъ свои тезисы за справедливйшіе, а стало-быть и лучшіе общепринятыхъ. А кто имъ это позволитъ? Какъ они это сдлаютъ? Нападая на общественную дятельность вожаковъ еретиковъ, я ихъ ставлю въ положительную невозможность слова отвтить мн. Какъ они будутъ защищать свою дятельность, которая не дозволена закономъ, а только терпима?

Резеда.

Браво! Браво! но какъ же ты говорилъ, что книга Ливанова — честная книга: вдь она именно въ этомъ род?

Лавандовъ.

Вотъ и врешь: г. Ливановъ караетъ дйствительное зло, а я караю мнимое.

Резеда.

Такъ, такъ! Онъ караетъ дйствительное зло, онъ даже пишетъ въ предисловіи къ своей книг, что жизнь его въ опасности, а вдь это не даромъ….

Лавандовъ.

Еще бы!….

Резеда, (умиленный.)

А вдь душка — этотъ Ливановъ! И какъ онъ хорошъ собою! А ума-то ума…. Вдь каково написана имъ игривая статейка ‘Принцъ-Пудель!’ Сколько здсь смысла, какая соль!… И какъ это Онъ рзко и кстати выставляетъ домашнія обстоятельства Принца-Пуделя! Какъ граціозно насмхается надъ его прежней, не совсмъ-то роскошной, обстановкой! Честно и вмст съ тмъ ядовито!… О, еслибы я не былъ Резедою, я бы желалъ быть г. Ливановымъ.

Иванъ Яковлевичъ.

Не комплиментъ г. Ливанову!

Лавандовъ.

Ну да очень ему нужно, что говоритъ про него какая-нибудь Резеда! Ему, которому губернаторы, какъ онъ самъ разсказываетъ, письма пишутъ! Нтъ, это мужъ высокихъ доблестей! И я, подражая ему въ иде, конечно не буду подражать ему въ его честности, и — наживу деньгу, хотя у насъ и дв разныя дороги: его дорога — обличеніе зла, обличеніе безкорыстное, ради служенія обществу, моя же дорога — обличеніе и сочиненіе зла, обличеніе корыстное, ради служенія своему карману. Онъ бы могъ сдлать,— я сдлаю, я набью свои карманы.

Резеда, (улыбаясь.)

А теб набьютъ твою изящную физику.

Лавандовъ.

А и отлично: я буду жаловаться, поведу дло гласно, а черезъ это,— скандалъ вдь великое дло!— шибче пойдетъ моя книга.

Резеда.

Правду изволите говорить-съ. Ну, а если шавки-критиканы разлаются? Вдь, поди тоже книг-то не сдобровать.

Лавандовъ.

Да вдь и Ливановскую книгу, кром губернаторовъ какихъ-то, никто не похвалилъ. Да и губернаторы-то хвалили не гласно, а интимно, въ письмахъ къ нему….

Иванъ Яковлевичъ,

Да и хвалили ли?

Лавандовъ.

Хвалили — это врно. Вдь самъ Ливановъ пишетъ объ этомъ, а…

Резеда, (перебивая).

Ты говоришь: и Ливановскую книгу вс ругали,— это такъ, но за то же какъ и отдлалъ онъ своихъ критиковъ! Такъ отдлалъ, что одни сапоги на гор остались. Ему они говорятъ, напримръ: это вздоръ, это неврно, это доносъ, пасквиль, и доказываютъ это, конечно, слабо, по-дтски, а онъ то, онъ… О, умъ великій! Онъ на ихъ доводы никакого вниманія не обращаетъ, ничмъ ихъ не опровергаетъ, а начинаетъ говорить объ личностяхъ критиковъ и одного за другимъ такъ въ лоскъ и кладетъ. Одному говорить, что онъ пьяница, другому, что онъ Петенька, третьему, что онъ на графскихъ шинеляхъ лежалъ, и такъ дале. А одному Лукину-то въ отвтъ на его разборъ Раскольниковъ и Острожниковъ говоритъ, что онъ бывшій канцелярскій служитель… Каково-съ? Нтъ, я васъ спрашиваю, каково-съ? А Суворина-то какъ отчесалъ: говоритъ ему, что онъ малограмотный учитель малограмотныхъ мальчишекъ.

Лавандовъ, (завидуя восторженной похвал Ливанову).

Да что-жь тутъ особеннаго? Понятное дло, что если мальчишекъ учатъ грамот,— то они малограмотные. Объ этомъ бы и говорить не стоило…

Резеда.

Ну вотъ и врешь! Это не всякому придетъ въ голову сказать.

Лавандовъ, (желчно).

Да и говорить-то этого вовсе не нужно.

Резеда.

Да нтъ, братъ, ужъ ты и не толкуй:— тебя зависть мучить.

Иванъ Яковлевичъ.

Да я въ толкъ не возьму, что же это сей мужъ мудрый г-нъ Ливановъ вмсто того, чтобы отвчать своимъ критикамъ и отвчать по пунктамъ на ихъ указанія,— обозвалъ только ихъ всяческими словами?

Резеда.

А потому онъ обозвалъ ихъ такъ, чтобы публика знала, съ кмъ дло иметъ,— чтобы знала, каковы господа лаютъ на него, и понимала бы, что ему, г-ну Ливанову, даже и дло-то съ этими господами не прилично имть. Выругалъ ихъ — и длу шабашъ.

Иванъ Яковлевичъ.

Тэкъ-съ!

Лавандовъ.

Ну да довольно! Дло вотъ въ чемъ: вы должны мн помогать писать книгу. Ты, Иванъ Яковлевичъ, долженъ вывдывать мн всевозможныя скандальныя тайны разныхъ тузовъ, а ты, Резеда, долженъ бумаги мн подходящія уворовывать.

Иванъ Яковлевичъ,

Да вдь ты и такъ охапочку утянулъ отъ емиды.

Лавандовъ.

Мало все-таки. Ну что же, друзья, согласны?

Иванъ Яковлевичъ и Резеда,

Еще бы! да! да! Конечно!

Лавандовъ, (воинственно, на мотивъ изъ Фенеллы: Одинъ лишь трусъ боится только).

Врь, трепокъ трусъ боится только,

Я же привыкъ ихъ получать!

Разовъ не счесть былъ битъ я сколько,

И мн къ сему не привыкать!

Резеда.

И мн вдь тоже приходилось.

Иванъ Яковлевичъ, (вздыхая).

Ну да и мн не обходилось.

Тріо.

Врь, трепокъ трусъ боится только и т. д.

Резеда.

Да, другъ, такую псенку спть и впередъ не мшаетъ: трепки пожалуй за книгу не миновать.

Лавандовъ.

Я только того и жажду. Я вдь говорилъ вамъ, что если побьютъ — буду жаловаться, будетъ скандалъ…

Иванъ Яковлевичъ.

И книга пойдетъ шибче…

Резеда.

Великій умъ — таитъ великія мечты. Твою руку, каналья! Мы съ тобой длъ понадлаемъ!…

Иванъ Яковлевичъ.

А меня-то забыли?

Вс обнимаются.

Занавсъ падаетъ.

Между первымъ и вторымъ дйствіемъ проходятъ три недли. Книга Лавандова уже печатается.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Картина первая.

НА ПОЛИТЕХНИЧЕСКОЙ ВЫСТАВК.

(2-й часъ пополудни. Толпы нарядныхъ дамъ и кавалеровъ снуютъ по манежу и толпятся боле всего у витринъ ювелировъ. Гд-то сверху слышится музыка. Лавандовъ и Резеда, одтые очень прилично, прохаживаются подъ руку. За ними издали слдитъ городовой).

Лавандовъ, (подходя къ витрин Фульда).

А вдь не дурно бы, другъ Резеда, что нибудь ампоше отсюда.

Резеда, (живо).

Да я, пожалуй, попробую.

Лавандовъ.

И не мечтай. Сейчасъ изловятъ, слдятъ со всхъ сторонъ.

Резеда.

А хорошо бы вотъ сіе кольё прикарманить?!

Лавандовъ.

Еще бы!

Резеда.

Вотъ и у Адлера есть чмъ попользоваться.

Лавандовъ.

Какъ не быть.

Резеда.

А смотри пожалуйста, какъ зорко въ самомъ дл поглядываютъ на меня.

Лавандовъ.

Чуютъ, что за птица.

Резеда, (обидвшись).

Ну да вдь и при теб не клади плохо…

Лавандовъ.

Фи! Неужели ты сердится? Что за счеты между друзьями.

Резеда.

Пойдемъ смотрть Фотографіи, тамъ хотя и есть соблазнъ, но все таки меньшій.

(Выходятъ изъ манежа и идутъ во второй сада, на отдла фотографій. Вотъ они въ отдл).

Лавандовъ.

Ты толкуешь, что здсь соблазну меньше — нтъ, братъ, врешь: посмотри-ка какихъ мамочекъ выставили Эйхенвальдъ и Левицкій.

Резеда.

Ой ли?

Лавандовъ.

Смотри.

Резеда.

Зрю! ба, ба, ба! Гляди къ кто это?

Лавандовъ.

Фу ты, чортъ возьми! она, она! но какъ она попала сюда? Какъ попала сюда моя Авдотьюшка, моя прелесть, мой жизненочекъ?

Резеда, (ядовито).

Точно что мудрено: ей бы слдовало быть не у Эйхенвальда, а у Настюкова.

Лавандовъ (увлеченный).

А хороша-то какъ?

Резеда (насмшливо).

Поджара нсколько.

Лавандовъ.

Дуракъ, ты гляди на глаза-то.

Резеда.

Не въ глазахъ толкъ… А интересно знать, какъ это она сюда попала?!

Лавандовъ, (задумавшись.)

Да…. это интересно. А какъ люблю-то я ее!!

Резеда.

Нельзя и не любить: поддерживаетъ и нравственно и матеріально!

Лавандовъ.

То-съ? Терентій Кузьминъ идетъ.

(Кузьминъ входитъ и начинаетъ разсматривать фотографіи.)

Лавандовъ, (вжливо кланяясь Кузьмину.)

Господина Кузьмина имю честь видть?

Кузьминъ, (вжливо).

Не ошибаетесь.

Лавандовъ.

Честь имю представиться: Лавандовъ!

Кузьминъ.

Не тотъ ли Лавандовъ, который мн присылалъ разныя пасквили на прочтеніе?

Лавандовъ.

Это я-съ! Я хотлъ обратить ваше благосклонное вниманіе….

Кузьминъ.

Вы просто хотли вытянуть денегъ изъ моего кармана, и вамъ не удалось.

Лавандовъ.

Государь мой!

Кузьминъ,

Неужели обижаетесь? Неужели вы думаете, что васъ не понимаютъ? Вы каналья — и больше ничего. И напрасно вы воображаете, что кому нибудь могутъ быть обидны ваши сплетни, пасквили! Вдь всякій знаетъ, изъ какого источника они исходятъ, всякій!…

Лавандовъ.

Однако съ….

Кузьминъ.

Да, на васъ, чтобы вы ни писали, никто обижаться не будетъ, какъ не будутъ обижаться на пьянаго мужика, который зря выругаетъ на улиц, какъ не будутъ обижаться на локомотивъ, который сброситъ съ дороги!

Лавандовъ.

О, сударь, я заставлю васъ пожалть объ этихъ словахъ.

Кузьминъ.

Вы шутите!? Ну да впрочемъ мн съ вами разговаривать и отвчать на ваши слова нтъ никакой охоты, да я и не могу, за неимніемъ во рту палки, прилично отвтить вамъ! (Уходитъ).

Лавандовъ, (вн себя отъ бшенства.)

О, зврь дикій! Я отомщу теб! Я тебя слезъ море пролить заставлю! Я раззорю тебя! Я у тебя спрошу публично, гласно, что сдлалъ ты съ тми садами, которые были вврены теб обществомъ? Спрошу тебя, что сдлалъ ты съ доходами отъ этихъ садовъ? И не отвертится ты отъ меня тмъ, что эти доходы поручены теб были въ безконтрольное распоряженіе! Не отвертится! Другъ, Резеда, ты мн поможешь?

Резеда.

Да какже ты отмстишь ему, когда ты самъ говоришь, что доходы съ садовъ вврены ему обществомъ въ безконтрольное распоряженіе?

Лавандовъ.

А я все-таки спрошу у него, и спрошу грозно: куда онъ двалъ эти милліоны?

Резеда.

И всякій скажетъ, что это не твое дло! Всякій скажетъ, что если общество, вврившее ему сады, не требуетъ отъ него отчета, не жалуется на него, такъ теб и подавно нтъ до этого дла. Общество, значитъ, вритъ ему….

Лавандовъ, (горячо.)

А я, я-спрошу! Пусть-ка онъ отвтитъ мн. А коли этого мало, я напишу про него доносъ, напишу, что у него сборище разныхъ непозволительныхъ личностей!…

Резеда.

Ну, это вотъ дло другое.

Лавандовъ.

И онъ тогда будетъ жалть, что отвергъ меня.

Резеда.

Едва ли!

Лавандовъ, (разсердясь.)

Да скажите, пожалуйста, г. Резеда, что это за духъ противорчія напалъ на васъ? Откуда честность взялась? Позвольте узнать!

Резеда.

Да полно, я шутилъ вдь, полно. Ты лучше гляди на свою красавицу. Ну — руку, миръ!

Лавандовъ, (протягивая руку.)

Изволь! Только ужъ ты, пожалуйста, не зли меня.

Резеда.

Не буду, не буду.

Лавандовъ.

Пойдемъ въ военный отдлъ.

Резеда.

Идемъ.

(Проходятъ отдлъ мебели, музыкальныхъ инструментовъ, экипажей и подходятъ къ пушкамъ. Модель пушки, литой на Пермскихъ заводахъ, поражаетъ Резеду своею громадностью.)

Резеда.

Вотъ такъ штука! Эту штуку не утащишь.

Лавандовъ.

Поэтому-то здсь и сторожей нтъ.

Резеда.

А какъ все это отлично устроено, чтобы убивать людей. И какъ много этихъ убивающихъ предметовъ: смотри, смотри….

Лавандовъ,

Да это еще не все: военное отдленіе почти полвыставки заняло.

Резеда.

А все-таки многаго не достаетъ: вотъ было бы очень кстати къ этой пушк перенести изъ Крондштата форта два или три во всевооруженіи.

Лавандовъ.

Ишь хватилъ! Но что я слышу! О, восторгъ!— играютъ An der schnen blauen Donau! Вдь это любимый вальсъ моей Eudoxie! О, скоро ли я ее увижу!? Скоро ли будетъ наша свадьба!

Резеда.

Какъ?! Разв ты женишься?

Лавандовъ.

А ты и не зналъ? Какже — черезъ мсяцъ я буду ея мужемъ!

(Проходятъ Кинъ и Уборинъ.)

А, кстати! Вотъ два извстные литератора, пойдемъ ихъ просить въ посаженные отцы ко мн.

Резеда.

Да вдь ты ихъ не знаешь.

Лавандовъ.

Я — литераторъ, они тоже, а свой своему по-невол брать.

(Бжитъ къ уходящимъ Кину и Уоорину и останавливаетъ ихъ.)

Уборинъ.

Что вамъ? Кто вы?

Лавандовъ (величаво)

Я — Лавандовъ!

Уборинъ.

Очень жаль.

Лавандовъ (подобострастно.)

Вы всегда шутите, г. Уборинъ, я остановилъ васъ съ г. Киномъ за дломъ: я хочу просить васъ, господа, быть у меня на свадьб посаженными отцами!

Кинъ.

У васъ на свадьб?! Ха! ха! ха!

Лавандовъ, (обижаясь.)

Тутъ, кажется, нтъ ничего смшнаго, господа…

Уборинъ.

Какъ, г. Лавандовъ, нтъ смшнаго? вдь смшно даже и то, что мы разговариваемъ съ такою личностью, какъ вы! Вдь если кто насъ увидитъ, срамить станетъ за это, а вы еще чортъ знаетъ, чего хотите. Имю честь кланяться.

Кинъ.

И отъ меня сіе же примите.

Лавандовъ, (ошаллый.)

Вотъ такъ-такъ! Ну…

Резеда.

Обидли?

Лавандовъ.

Ну коли такъ, трепещите: я тоже отшлифую васъ въ своей книг, всю подноготную объ васъ распубликую.

Резеда.

Успокойся, успокойся! Смотри какъ ты блденъ: пойдемъ въ садъ, тамъ ты освжишься.

(Идутъ въ садъ, гд слышится убійственно громкій звонъ въ висящіе тамъ колокола.)

Лавандовъ, (дрожитъ и блднетъ.)

Кого я вижу, Резеда! О боги! Это емида и съ моимъ врагомъ подъ руку!

емида, изящно, но послдней парижской мод, одтая, идетъ съ Усовымъ, своимъ поклонникомъ. емида, увидя Лавандова, — Усову.

емида.

Послушайте, Усовъ, если вы хотя немного меня любите, проучите вотъ этого негодяя (показываетъ на Лавандова): онъ у меня укралъ очень нужныя бумаги.

Усовъ.

О, madame…

емида.

Mademoiselle, si’l vous plait…

Усовъ.

Vraiment?! C’est dommage….. Je vous jure, que…..

(Проходятъ.)

Лавандовъ. (приходя въ себя.)

Прошла, слава Богу.

Резеда.

Она-то прошла, а вотъ кто то идетъ?

(Авдотья Тихоновна подъ руку съ какимъ-то хорошенькимъ офицеромъ, они идутъ въ гидравлическій отдлъ и садятся возл фонтана.)

Лавандовъ.

Она! Ужели измнила?! Бжимъ, Резеда, за ними.

(Бгутъ черезъ отдлъ. Г. Густавъ Листъ съ удивленіемъ смотритъ на нихъ.)

Лавандовъ.

О, гд ты измнница?

(Всматривается во всхъ мимо проходящихъ дамъ, но Eudoxie нтъ какъ нтъ. Авдотья Тихоновна, завидя Лавандова, прячется съ офицеромъ во внутренность пожарной трубы американской системы. Г. Листъ этого не замчаетъ. Пробжавъ Гидравлическій отдлъ, Лавандовъ бжитъ прямо и врывается, какъ бомба, въ коровникъ, устроенный по проэкту профессора Киттары. Иванъ Яковлевичъ, удравшій изъ сумасшедшаго дома и одтый франтомъ, сидитъ въ стойл, съ какой-то симнительнаго свойства феей и насвистываетъ: ‘O va tu ‘Madeleine’. Онъ видимо навесел.)

Иванъ Яковлевичъ, (кокетливо.)

Скажи ты мн, красавица,

Какъ съ первымъ ты прощалася?

Фея, (серьезно.)

А ей-ей не помню: давно вдь ужъ..

Иванъ Яковлевичъ, (самоувренно).

Ну, а со мной… чай слезы лить

Ты будешь при прощаніи?

Фея, (нжно.)

О, милый другъ, къ чему темнить

Минуты наслажденія?!

Я буду вкъ тебя любить, —

Къ чему же тутъ сомннья?

(Обнимаются.)

Иванъ Яковлевичъ, (изъ Руслана и Людмилы.)

Вдь ты мн жизнь,

Вдь ты мн радость,

Вдь ты мн возвратила вновь

Мою утраченную младость!

Фея, (обнимая его).

Очень рада, очень рада, что могла для тебя, мое солнышко, замнить ‘Косметикъ Одалискъ’.

(Лавандовъ врывается въ стойло и, видя нжную сцену, принимаетъ фею за Авдотьюшку, а Ивана Яковлевича за офицера, и даетъ ему подъ затыльника.)

Иванъ Яковлевичъ, (вскакивая и обнажая близълежащій мечъ).

Ой! ой! ой! ой!

Что за разбой!

Лавандовъ, (узнавая пріятеля).

Другъ милый, сжалься, извини!

И несчастливца не брани!

Иванъ Яковлевичъ.

Ахъ, это ты?

Лавандовъ.

Да, это я!

Иванъ Яковлевичъ.

Ну, не подлецъ ли, не свинья,

Что такъ дерешься больно?

Лавандовъ,

О милый другъ, прости меня,

Деруся я невольно.

Иванъ Яковлевичъ.

Какъ это?

Лавандовъ.

Она мн измнила,

Она меня сгубила!

Иванъ Яковлевичъ.

Я этого впередъ ожидалъ: ужъ больно бой баба-то! Нужно было въ рукахъ ее держать.

Лавандовъ.

Совты опоздали.

Иванъ Яковлевичъ, (вспомня).

А! было и забылъ: я только-что сейчасъ сверху и долженъ объявить печальное извстіе: Резеду схватили!

Лавандовъ.

Ужели? Ударъ за ударомъ судьба такъ и сыплетъ въ меня. За что же?

Иванъ Яковлевичъ.

Представь себ: онъ хотлъ утянуть новйшей конструкціи вагонъ для раненыхъ!

Лавандовъ.

Оселъ! Ну, да чортъ его дери: самъ виноватъ. А ее ты не видалъ?

Иванъ Яковлевичъ.

Нтъ.

Лавандовъ.

Прощай, бгу искать.

(Иванъ Яковлевичъ продолжаетъ тотчасъ же по уход Лавандова сцены любовныхъ восторговъ, входящіе въ гротъ поспшно удаляются, отплевываясь и ругаясь).
(Авдотьюшка по уход Лавандова вылзаетъ изъ пожарной трубы и помогаетъ произвести сіе же своему юному фавориту).

Авдотья Тихоновна, (томно).

Такъ ты меня любишь?

Офицеръ.

И ты спрашиваешь!!!

Авдотья Тихоновна.

Такъ женись на мн.

Офицеръ, (пораженный).

То есть какъ же это?!

Авдотья Тихоновна.

Да такъ какъ поступаютъ вс благородные люди, увлекшіе неопытныхъ двушекъ.

Офицеръ.

Я думалъ, что вы дама…

(Въ этотъ моментъ къ фонтану подбгаетъ блдный, взъерошенный Лавандовъ и подслушиваетъ разговоръ влюбленныхъ. Онъ вн себя отъ бшенства, нтъ словъ изобразить его злобу и отчаяніе).

Лавандовъ.

Ты не зналъ, что она дама? какъ же не такъ!

(Наноситъ офицеру жестокіе удары, офицеръ, прійдя въ себя, начинаетъ оборону, которая идетъ по всмъ правиламъ стратегіи и тактики и кончается поверженіемъ Лавандова въ воды близь стоящаго фонтана. Во время битвы проходитъ по сцен Спектръ, въ вид ученаго мужа, съ блёклыми, полузакрытыми глазами и мочалко-образными волосами. Спектръ останавливается и съ видимымъ наслажденіемъ глядитъ на битву).

Спектръ.

Вотъ они, вотъ — энергическіе мотивы жизни. Въ плоть и кровь вошла великая теорія: щадяй жезлъ ненавидитъ сына. Лупи, ребята, лупи!

(Ребята и безъ того разодрались не на животъ, а на смерть. Лавандовъ, поверженный въ фонтанъ, никакъ не можетъ выкарабкаться. Спектръ исчезаетъ.)

Авдотья Тихоновна.

Бжимъ, офицеръ, бжимъ скоре.

Офицеръ, (оправляясь).

И такъ поспемъ. Скажи пожалуйста: ты говоришь, что ты двица, а оказывается, что ты была знакома прежде съ этой канальей!

Авдотья Тихоновна.

О, нтъ: онъ ко мн разъ на улиц присталъ, и я, чтобы отдлаться отъ него…

(Уходятъ).
(Лавандовъ никакъ не можетъ выкарабкаться изъ фонтана и, не умя плавать, начинаетъ тонуть).

Лавандовъ.

Краулъ!! Караулъ!!!

(Къ Лавандову подбгаетъ сторожъ и мимо шедшая критиканша Ястребцова, она, увидя Лавандова и плнясь красою его стана, который рельефно обрисовывался подъ мокрой одеждой,— протягиваетъ ему руку помощи. Лавандовъ вылзаетъ).

Лавандовъ, (вжливо и граціозно),

Сударыня! какъ благодарить васъ. (Шаритъ въ краман).

Ястребцова.

Не нужно благодарностей, не нужно на этотъ разъ. Я нуждаюсь: на кончик моего пера виситъ цлая семья, но… но все таки не нужно… посл какъ нибудь…

(Лавандовъ съ удовольствіемъ перестаетъ шарить въ карманахъ, въ которыхъ нтъ ничего, и замтивъ необыкновенный носъ Ястребцовой — въ род окна въ итальянскомъ стил, — испуганный уходитъ. Уходя Лавандовъ всячески ругаетъ Авдотьюшку).

Ястребцова, (злобно).

Экій мерзавецъ — я думала, что хоть что нибудь дастъ, а онъ… (завидя Тулупникова) А, вотъ идетъ ‘звзда первой величины’,— съ нее нужно получить хоть сколько нибудь за статью…

Тулупниковъ, (рожа какъ у пожарнаго солдата.)

А, здравствуйте, мадамъ! (протягиваетъ два пальца).

Ястребцова.

Звзда наша, здравствуйте! Я такъ рада, что васъ увидала одного: на кончик моего пера виситъ цлая семья….

Тулупниковъ.

Я, кажется, тутъ ни причемъ-съ….

Ястребцова.

Это такъ…. такъ…. но знаете — тяжело… тяжело… Литературный трудъ даетъ такъ мало, а у меня, на кончик моего пера виситъ….

(Уходятъ.)

Занавсъ падаетъ.

(Между картинами проходятъ два мсяца.)

Энергическіе мотивы жизни.

Сцена изображаетъ художественный клубъ. Въ комнатахъ накурено, темно и пахнетъ кушаньями.

Усовъ, (Кину.)

Нтъ, другъ, я не могу: онъ оскорбилъ мою емиду, онъ пасквиль обо мн въ своей книжонк написалъ.

(Въ эту минуту входитъ Лавандовъ и, прячась за гардину окна, подслушиваетъ.)

Кинъ.

Поврь мн, что на пасквиль его, про тебя, никто, изъ мало-мальски порядочныхъ людей, не обратилъ вниманія,— значитъ и теб не слдуетъ. А если ты его ударишь, выйдетъ скандалъ, на который Лавандовъ, ясное дло, только и билъ. Онъ будетъ радъ-радехонекъ до нельзя, если ты поколотишь его. Я теб говорю — оставь!

Лавандовъ, (изъ за гардины.)

И что этому франту за дло!

Усовъ. (Кину.)

Да вдь нельзя такъ оставлять….

Голосъ, (неизвстно откуда.)

Примняйте, други, примняйте теорію къ практик, вспомните курсъ педагогики г. Юркевича, вспомните. Какъ ‘дти народа’, вдь вы демагоги, слдуйте ученію нашей педагогической звзды!

Усовъ.

Ты слышишь?

Кинъ.

Не обращай вниманія: это голосъ усопшаго, голосъ Домостроя!

Голосъ.

Ошибся ты: я провожу идеи философа, который и по сей моментъ держитъ свою рчь съ каедры. Привожу идеи не простаго болтуна, а человка, который соединяетъ слово съ дломъ, который самъ недавно приложилъ свои энергическіе мотивы жизни къ своей кухарк и пострадалъ за это. Лупи, я говорю, лупи!

Кинъ.

Не слушай, Усовъ.

Голосъ.

Нтъ — слушай! Я дло говорю: ты вспомни, если теб мало великаго курса педагогики, слова того же г. Юркевича: кто, если посмотрть, не достоинъ изъ насъ пощечины? Въ силу этого уже, ты видишь, что можно колотить всякаго. Лупи его!

Лавандовъ.

Право! Браво!

Кинъ, (Усову.)

Ты разсуди: ударишь ты его. что-жъ будетъ? Будешь ты драться съ нимъ на дуэли?

Усовъ.

О, никогда! Съ такимъ….

Кинъ.

Ну такъ онъ на тебя будетъ жаловаться, выйдетъ скандалъ, котораго онъ добивается, и книга пойдетъ шибче, и вс, кто и не зналъ, что пасквиль написанъ про тебя,— узнаютъ.

Усовъ.

Э! да и въ самомъ дл: стоитъ ли обращать на этого негодяя вниманіе, стоитъ ли объ него руки марать!

Кинъ.

Ну вотъ, давно бы такъ! Идемъ ужинать.

Усовъ

Идемъ.

(Уходятъ).
(Лавандовъ, глубоко огорченный слышаннымъ, выходитъ изъ гардины.)

Лавандовъ.

Сорвалось! Сорвалось, чортъ возьми!

(Идетъ въ читальную залу).

Читальная зала. Накурено такъ, что съ трудомъ глядть можно. Лавандовъ сидитъ въ кресл и мечтаетъ.

Лавандовъ.

Все противъ меня: и книга не пошла, и даже не побили! Положеніе скверное…. Авдотья бросила, Резеда въ тюрьм, Иванъ Яковлевичъ въ острог, и вс, вс плюютъ на меня (мечтаетъ довольно продолжительное время.) Ну да вдь все трынь-трава, все перемелется — мука будетъ. Я не изъ тхъ людей, которые падаютъ отъ Одного удара, — нтъ! Да наконецъ мое общественное положеніе еще не совсмъ изгажено: я вотъ, какъ вы изволите видть, еще членъ сего клуба. Неужели это правда, что великаго, умнйшаго, честнйшаго г. Ливанова исключили изъ Московскаго артистическаго кружка за то, что онъ подарилъ въ библіотеку клубную свою книгу? Неужели это правда? Неужели это благородное движеніе души высокой — сочли за оскорбленіе? О, варвары!..

(Во время мечтаній Лавандова среда табачнаго дыма появляется образъ емиды, взоры ея гнвны и устремлены на Лавандова.)

емида, (тихо)

Вотъ моментъ, когда тебя, злодй, въ осла я превращу.

(Начинается превращеніе: у Лавандова растутъ уши, и растутъ быстро, и человческія руки и ноги замняются ослиными. Вотъ превращеніе кончилось. емида, злобно улыбаясь, скрылась, а Лавандовъ, замечтавшись, не замчаетъ своего новаго положенія).

Лавандовъ, (меланхолически напвая.)

Сердце, сердце, что такъ бьешься?

Иль любви желаешь ты?

Должно быть любви. А вдь, что тамъ ни говори, а жизнь, не смотря на вс ея гадости, все-таки хороша (закуриваетъ папиросу и въ разсянности кладетъ вс четыре ноги на столъ). Вдь вотъ теперь, я, кажется, пропалъ, кажется ужъ некуда и носу показать, а все-таки жить хочется.

Входятъ нсколько членовъ клуба и съ негодованіемъ глядятъ на невжливую позу Лавандова. Онъ ихъ не замчаетъ.

Члены.

Это чортъ знаетъ, что за свинство! Нужно его вывести, выгнать изъ клуба. Господа, сходите кто-нибудь за дежурнымъ старшиной (одинъ изъ членовъ уходитъ).

Другіе члены.

Это оскорбленіе клубу! Вонъ его, вонъ!

Лавандовъ, (все еще не замчая происходящаго).

Много соблазновъ вдь въ жизни, много! Сколько всевозможныхъ есть пышечекъ, душечекъ (входитъ дежурный старшина Ябужскій), такихъ мамочекъ (чмокаетъ губами)…

Ябужскій, (грозно, Лавандову).

Милостивый государь (толкаемъ Лавандова), милостивый государь!

Лавандовъ, (очнувшись).

Что?! Какъ?!

Ябужскій.

Неприлично сидть, положивъ ноги на столъ…

Члены.

Богъ мой! да у него уши-то ослиныя! А ноги-то? Ай, ай, ай! Да кого же-то мы приняли въ клубъ?! Вонъ его, вонъ! Своимъ поступкомъ, собою, онъ оскорбилъ насъ! Вонъ его, вонъ!

Голосъ.

Примните, примните теорію энергическихъ мотивовъ жизни къ практик. Примните!

Лавандовъ, (узрвъ наконецъ свои уши и ноги).

Господа, простите! Господа, я не виноватъ. Это все Усовъ и емида! Все они!

Члены.

Вонъ его! Вонъ! Позовите лакеевъ!

Голосъ.

Примните, примните мотивы-то къ длу!

Вс.

Да, да надо примнить (входятъ лакеи). Примните-ка къ сему субъекту энергическіе мотивы жизни! Понимаете, что это значитъ?

Лакеи.

Еще бы не понимать! Мы уже давно примняемъ ихъ: вдь слово великаго педагога упало не на безплодную почву, и любо намъ.

Начинается примненіе мотивовъ.

Лавандовъ, (оретъ).

О варвары, о душегубцы! Пустите, я самъ выйду! (Лакеи не слушаютъ и продолжаютъ примнять мотивы). Пустите же (вырывается и бжитъ на четверенькахъ по лстниц, отмахиваясь отъ враговъ хвостомъ). Удралъ! Ну, слава Богу! (лакеи бгутъ за нимъ). Лавандовъ, счастливо миновавъ швейцарскую, выбгаетъ на улицу. Онъ утомленъ, онъ разбитъ и нравственно и физически. Голова его грустно опускается на грудъ, и онъ плача и рыдая еле движется. Пройдя нкоторое пространство, онъ начинаетъ тихо напвать:

Подъ вечеръ осени ненастной,

Злодями я выгнанъ былъ,

Не оцненъ мой трудъ прекрасный,—

Я за осла у нихъ прослылъ.

* * *

О, отомстить я имъ клянуся!

И Бъ пятомъ том обличить,

Сказать, что ихъ я не боюся,

И что меня нельзя такъ бить!

(Скрывается въ переулокъ).

Занавсъ падаетъ

КОНЕЦЪ.

РАСКОЛЬНИКИ И ОСТРОЖНИКИ *).

Прологъ.

ДЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

ДЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

Энергическіе мотивы жизни.

Читайте также:

**РАСКОЛЬНИКИ И ОСТРОЖНИКИ *).**