ПУТИ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ
ПУТИ НАУЧНОЙ ФАНТАСТИКИ
В. Владко
В. Владко
1
2
3
4
5
*
‘Детская литература’, No 7, 1939
Пути научной фантастики, Владко В., Год: 1939
Время на прочтение: 7 минут(ы)
В. ВЛАДКО — украинский писатель, автор научно-фантастических произведений: ‘Ідуть работарі’, ’12 оповідань’, ‘Аргонавты вселенной’, ‘Чудесний генератор’ и др.
О творчестве В. Владко будет напечатана статья в одном из ближайших номеров нашего журнала.— Ред.
Если долго и упорно доказывать, что лошади едят овес, то у слушателя (или читателя) вполне законно зародится некоторое сомнение в абсолютной достоверности этого освященного вековыми традициями факта. Таким образом, цепь доказательств иногда может дать несколько неожиданный эффект, хотя неуемный спорщик еще долго будет удивляться результатам его доводов и продолжать доказывать. Тем хуже для спорщика, потому что его уже никто не слушает.
Именно так обстоит дело в большинстве случаев с теоретически-проблемными статьями о приключенческом и научно-фантастическом жанрах. Литература этого характера существует и развивается, писатели пишут новые и новые книги, уже вышедшие книги зачитываются до дыр, хотя, конечно, многие из этих книг могли бы быть значительно лучше. Нужно говорить конкретно о книгах, о конкретных приемах, методах работы писателя в этих жанрах, об особенностях жанров, отличительных чертах советской приключенческой и научно-фантастической литературы по сравнению с каноническими образцами буржуазной литературы.
Нам хотелось бы начать такой разговор еще и потому, что он очень нужен писателю. Мы нащупываем новые пути создания приключенческой и научно-фантастической книги принципиально отличающейся от западной, буржуазной. Обмен мыслями здесь нужен, как воздух, — не для канонизации тех или иных приемов и методов, а для проверки их, для взаимной помощи.
И если что-либо в наших мыслях, в наших утверждениях окажется спорным, быть может, ошибочным, тем лучше: пусть будет спор, пусть будет оживленный разговор. Он даст полезные результаты.
Надо подчеркнуть: наша тема — это научно-фантастический жанр, как часть приключенческого вообще. Совершенно очевидно, что советская научно-фантастическая книга должна опираться на научные основы, должна обеими ногами стоять на твердой научной почве. Сугубо развлекательная, мещанская фантастика типа вещей Берроуза и Бенуа нам не нужна. Но ведь научно-фантастический роман немыслим без тех или иных допущений, которые и делают его фантастическим. Это тоже ясно. А вот масштаб допущений автора, характер их, реальная их перспективность, если можно так выразиться, — здесь есть о чем поговорить.
Скажем, Конан-Дойль в ‘Затерянном мире’ допускает сохранение существования допотопных геологических чудовищ, так сказать, на отрезанном от окружающей природы приподнятом плато в дебрях Южной Америки. Приемлемо это? Да, приемлемо, конечно, в рамках научно-фантастического романа, а не научного трактата. Конан-Дойль употребляет это допущение как прием, чтобы достичь интересного, контрастного столкновения двух эпох, доисторической и современной нам. Допущение фантастично, но не антинаучно.
Академик Обручев в ‘Плутонии’ тоже делает допущение, примерно с теми же целями. Но он в своем допущении воскрешает давным-давно устарелую гипотезу о некоем огромном мире внутри полого земного шара — мире со своим собственным подземным светилом, Плутоном. Приемлемо это? Нет, даже в рамках научно-фантастического романа, вернее, именно в рамках советского научно-фантастического романа. Гипотеза о том, что Земля внутри пустая, совершенно не научна и не верна. Автор дезориентирует читателя. Не спасает положения и дальнейшее добросовестное изображение доисторических животных, сохранившихся в этом выдуманном, развлекательном мире. Читатель уже не верит автору, а если поверит, то тем хуже, так как привьет себе неправильные представления о строении Земли.
А. Беляев в ‘Человеке-амфибии’ делает допущение, создавая человека со смешанными органами дыхания в водной и воздушной среде, и на этом строит занимательный роман. Приемлемо это? И да и нет. Приемлемо, если несет на себе большую нагрузку (кроме чисто, фабульной), скажем, познавательного характера. Не приемлемо, если остается только приёмом для построения занимательной фабулы, так как само по себе допущение ни в коей мере не научно и не перспективно. И, на наш взгляд, ошибка А. Беляева в ‘Человеке-амфибии’ состоит именно в том, что автор не использовал тех возможностей для усиления познавательной ценности романа, какие давал ему этот прием.
Взятые нами три примера показывают, как велика ответственность автора при том или ином допущении, да и при разработке его в романе. Если попытаться сформулировать нашу мысль, то она будет звучать приблизительно так: допущение в научно-фантастическом романе совершенно необходимо, иначе не будет научно-фантастического произведения, но это допущение должно всегда иметь научное обоснование, быть всегда реально-перспективным, каким бы поэтически свободным оно ни было. Антинаучное допущение может быть мыслимым в научно-фантастическом произведении лишь тогда, когда оно нужно автору для того, чтобы методом от противного развенчать ложную и антинаучную идею (например, Уэллс в ‘Человеке, который мог творить чудеса’), но это — только весьма частный случай.
Но нас могут упрекнуть в том, что мы пытаемся сузить взлет творческой фантазии автора, обеднить ее? Ни в коем случае. Наоборот, мы целиком за то, чтобы автор научно-фантастического произведения был смелым в своих построениях и увлекал за собой мысль читателя в область нового, еще неизвестного, яркого и почти чудесного. Разве не был таким смельчаком Жюль Берн в лучших своих вещах? Кстати, именно такие, отмеченные прекрасным взлетом фантазии, вещи Жюля Верна и остались для многих последующих поколений образцом настоящего научно-фантастического романа.
Больше того, нам хочется подчеркнуть, что недостаток фантазии, ограниченность ее взлета всегда уменьшают ценность научно-фантастического романа, а иногда приводят автора и к неумышленным перепевам мотивов других произведений.
А. Беляева трудно упрекнуть в недостатке творческой фантазии. И все же иногда А. Беляев идет путем наименьшего сопротивления, ‘не мудрствуя лукаво’, используя существующие привычные точки зрения. Например, в общем хороший его роман ‘Прыжок в ничто’ страдает именно этой болезнью. Может возникнуть вопрос: как согласовать наше утверждение с темой романа о межпланетном путешествии, ведь сама по себе тема, чрезвычайно фантастична даже для наших дней!
Не следует забывать, что эта тема занимает множество умов, она разработана не только в беллетристике, но и в научных работах (вспомним работы покойного Циолковского, многотомный труд проф. Рынина ‘Межпланетные сообщения’, книги Валье и др.). А. Беляев честно и добросовестно использовал множество материалов, особенно труды Циолковского. И, увлекшись такой системой работы, А. Беляев даже на Венере (цель путешествия) остался автором, популяризирующим установленные точки зрения. Известно, например, что Венера моложе Земли, что на ней возможна жизнь примерно в такой стадии развития, как в так называемые доисторические эры Земли. И А. Беляев населяет Венеру допотопными чудовищами-птеродактилями и всякими ‘заврами’. Правда, на Венере есть еще и некие ‘шестирукие’, изрыгающие удушливый газ, но это другая крайность, фантазия без какого бы то ни было научного обоснования. А научно обосновать какой-то иной мир Венеры, не копируя земной и не создавая ‘шестируких’, А. Беляев мог бы весьма легко — стоило лишь воспользоваться переизбытком в атмосфере Венеры углекислоты! Здесь талантливый романист пошел путем наименьшего сопротивления.
Печатью этого ‘пути наименьшего сопротивления’ отмечены, к сожалению, многие вещи рассматриваемого вами жанра. Иной раз такой метод работы авторов приводит к тому, что теряется характер научно-фантастического романа и получается беллетризованная научно-популярная книга. Конечно, такие книги тоже имеют право на существование, имеют свою ценность, и немалую притом. Но путь научно-фантастического романа пролегает не тут, он немыслим без взлета творческой фантазии.
Существует этакая точка зрения, что в приключенческих и научно-фантастических произведениях допустима значительно большая роль случайностей, чем в иных, жанрах. Мол, полная мотивация фабульных ходов здесь не необходима, ибо поступки героев в значительной степени обусловливаются неожиданными для них явлениями — либо свойствами неизвестных до того вещей, либо обстановкой и пр.
Это, конечно, неверно. И такая точка зрения объясняется лишь поверхностным отношением к вопросу. Конечно, ‘случайностей’ в приключенческих и научно-фантастических произведениях великое множество. Герои попадают в невероятные положения — такова природа жанра. Но все это — ‘случайности’ в кавычках. Они все должны быть строго обусловлены, так сказать, научно-фантастической почвой произведения. А если учесть, что поведение героев в условиях таких ‘случайностей’ целиком зависит от характеров и личных свойств каждого персонажа романа, то станет ясным, что именно в научно-фантастическом романе мотивация фабульных ходов и поступков героев обязана быть наиболее исчерпывающей.
Тут уместно поговорить о мотивациях всего научно-фантастического романа, как вещи, как той или иной идеи. Известно, что множество вещей этого жанра не имеют начальной мотивации. Возьмем, как пример, тему межпланетных путешествий. Почему человек должен лететь в межпланетное пространство? Только ли потому, что это абстрактно интересно? Понятно, не только поэтому. Должны быть какие-то дополнительные мотивы.
Между тем эти-то мотивы почти всегда и остаются неизвестными — вероятнее всего потому, что они не существуют. Возьмем ‘С Земли на Луну’ Жюля Верна. Почему в самом деле герои Жюля Верна полетели в ядре на Луну? Приходится ответить — от нечего делать. Артиллерийскому обществу нечего делать — оно строит гигантскую пушку. Мишелю Ардану нечего делать — он решает лететь в ядре, и т. д. Очень мало отличаются от этого и мотивы Уэллса в ‘Первых людях на Луне’. Кэвер изобрел кэворит — вещество, защищающее от земного притяжения. А что же с ним делать? И оба героя решают полететь на Луну — тоже от нечего делать (да простит нам читатель, утрировку).
Аналогично обстоит дело и в других романах. Мотивация путешествия отсутствует полностью. Это было понятно, между прочим, для времен Жюля Верна и Уэллса (периода написания ‘Первых людей на Луне’). Научная и литературная мысль могла быть охвачена идеей межпланетного путешествия. Но конкретных причин для такого путешествия найтись не могло. Нас такое положение уже не удовлетворяет. Мы хотим, чтобы все было обусловлено. И новые романы на эту тему уже пытаются мотивировать путешествие, правда, не всегда удачно. Пример такой неудачной мотивации мы находим в романе ‘Прыжок в ничто’.
Автор заставляет своих героев-капиталистов лететь в межпланетное пространство, спасаясь от… революции! Это, очень неудачно, явно гротескно, неубедительно, главным образом вследствие порочности самой мысли. Межпланетное путешествие все еще остается веком технических мечтаний человечества, прекрасные люди, энтузиасты науки и мечтатели заняты этой проблемой — одной из самых красивых технических проблем. Люди, которые когда-нибудь первыми отправятся в межпланетное пространство, — это исключительные смельчаки. А у А. Беляева такими смельчаками оказываются трусливые обыватели-капиталисты! Из трусости, из страха перед революцией они, видите ли, улетают в межпланетное пространство. И читателю жалко идеи, осуществление которой А. Беляев отдает в руки ничтожных, мелких людишек. Мотивация А. Беляева — чисто внешняя, она лишена внутреннего, настоящего смысла, она порочна по замыслу. Читатель не верит этой мотивации, не верит вполне законно, ибо нельзя анекдотически мотивировать идею, столетиями волнующую умы человечества.
Старая научно-фантастическая литература развивалась своими путями, развивалась на Западе. Русской научно-фантастической литературы не было почти совсем, редкие, одиночные романы являлись не чем иным, как слабым и бледным, покорным подражанием западным образцам. Эти книги, за редчайшими исключениями, просто не остались в памяти читателей.
Ныне создается наша, советская научно-фантастическая литература. Немало писателей участвуют в ее творении. Чем же должна отличаться советская научная фантастика от буржуазной?
Этот вопрос затрагивался в печати несколько раз. К сожалению, дальше некоторых общих фраз дело не пошло. Между тем правильное разрешение его дало бы весьма важные результаты: ведь и до сих пор писатели идут наощупь, зачастую ошибаясь в поисках приемов, и методов. Не следует думать, что мы хотим выработать какие-то рецепты или каноны. Вовсе нет.
Речь идет об учете опыта, об установлении некоторых критериев, полученных в результате появления довольно большого количества произведений.
Часть специфических сторон вопроса затронута в этой статье. Нам кажется несомненным, что правильное разрешение проблемы мотивации, проблемы возможных научных допущений уже значительно поможет делу. Но, конечно, это лишь небольшая часть вопроса.
Возникают иные мысли. Например, проблема сочетания научно-технической идеи с социально-политической.
Лучшие наши научно-фантастические романы уже подходят вплотную к разрешению этой проблемы, писатели: понимают, что только техническая, только научная фантастика без сочетания с социально-политической всегда, останется бесхребетной, вялой. Конечно, осуществление этого принципа — ответственное дело, которое увенчивается успехом лишь при очень продуманных и правильных концепциях.
Еще одна сторона вопроса — это познавательные свойства произведения, незаметная для читателя подача ему, целых комплексов новых идей и научно-технических материалов. Умение растворить такие материалы в увлекательных по фабульности страницах романа — очень сложное дело. Но тот же А. Беляев, например, владеет секретом, некоторые его вещи могут служить образцом умелой подачи научного материала, равно как и научно-фантастические романы украинского писателя Ю. Смолича (‘Хозяйство доктора Гальванеску’, ‘Что было потом’).
В этой статье мы затронули лишь некоторые частные вопросы научно-фантастической литературы, заранее учитывая, что и по этим вопросам можно (и следует!) спорить. Но мы думаем, что для всех, кто работает творчески в этом жанре, именно такой способ разговора— не вообще, а по конкретным вопросам, на основе конкретных вещей — значительно интереснее и продуктивнее, чем всякий иной.