Путевые наброски
Путевые наброски
I
II
III
Комментарии
Комментарии
Путевые наброски, Осоргин Михаил Андреевич, Год: 1901
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Осоргин М. А. Московские письма.
Пермь: Изд-во Перм. ун-та, 2003. — (Материалы Лаборатории городской культуры и СМИ Перм. ун-та. Вып. 1)
Пермь обладает способностью наводить тоску. Приедешь, поживешь недельку-другую, и начинает тебя тянуть вон из города, куда-нибудь подальше, на лоно природы, где нет ни правильно распланированных улиц, ни велодрома, ни сада Общественного собрания, по единственно освещенной аллее которого тянется бесконечная вереница скучающих обывателей. Подальше от этих казенных зданий, чиновников с кокардами, женщин, одетых в темные цвета и падких до всевозможных слухов и сплетен… Но куда?
— Съездите вверх по Каме, пока еще она не обмелела, — посоветовал мне знакомый, убежденный ‘чердынец’, влюбленный в свою отчизну и занятый специально исследованием этого полудикого края.
В Петров день, в противоположность Чацкому, попал я с бала на корабль, или, вернее, с великосветской лотереи-аллегри на пароход.
— Кажись, барин, местов больше нет, — сказал мне матрос, несший мой небольшой багаж.
Действительно, народу стало видимо-невидимо. Однако я благополучно устроился, и наконец пароход, к моему величайшему удовольствию, дал третий свисток.
Большинство пассажиров уезжало под впечатлением петровской ярмарки. По палубе ходили купчихи средней руки и вели оживленные беседы о ярмарочных событиях, о том, кто удачнее купил и продал, кого ловко обманули, каковы были лошади. Толковали о пермской торговой бирже, которую в нынешнюю ярмарку посетили гости из Астрахани и с верховьев Волги, о будущности биржи, о прежних парадах. Перебрали все, что только может быть общего в почтенном сословии русских толстосумов.
В рубке шли те же разговоры. Один брался делать что-то по 45 коп., другой уверял, что и 42 коп. не в убыток, а третий мирился на 38 коп. Для меня эти речи, пересыпанные при этом целой массой выражений местного специального жаргона, были темною водою во облацех.
В общей каюте шел охотничий разговор. Старый генерал с сыном ехал стрелять уток и интересовался местонахождением озер блиц пристани Слудка.
На левом берегу есть хорошие места, — рассказывал ему какой-то местный абориген. — В прошлое воскресенье товарищ мой принес этак пар пятнадцать.
— Как в прошлое воскресенье? Да ведь тогда еще нельзя было охотиться.
— Мало ли что нельзя! — хихикает слудский господин. На пристани Хохловка пароход подвергся нападению
ягодниц с полными ‘наберушками’ земляники и малины.
— Это — самая ягодная местность, — объяснил мне словоохотливый старичок-крестьянин. — Сюда, изволите ли видеть, приезжают барыни из Перми и на пристани ягоды покупают.
— А разве бабы сами в Пермь не возят?
— Как же не возить! Изволили видеть, прошли бабы с пустыми наберухами? Вон та не то в третий, не то в четвертый раз на пароходе ворочается, все за наберухами. Она их, может, штук полсотни или больше привезла. А с обратным пароходом, закупивши ягоду, она назад полные везет, да в городе продаст вдвое супротив цены здешней.
Купил и я за пятиалтынный большую ‘наберушку’ крупной, чистой и ароматной земляники.
Маленькое отступление. Когда я попросил тарелку, мне принес ее официант… бывший лакей общественного собрания. Оказалось, что и буфет содержит знаменитый клубный Макар, ныне — Макар Чаевич. Очевидно, меня всюду преследовали силуэты пермской жизни, от которой я так позорно бежал.
Вверх по Каме я ехал в первый раз в жизни и любовался видами… Потянулся ряд пристаней, заводов. Везде пароход стоял по часу и по два. Носильщики выгружали и загружали его вяло, еле передвигая ногами, с большими передышками и перебранками. Мне было решительно все равно, но купцы сердились и негодовали. В Пожву приехал с четырехчасовым опозданием, и, очевидно, решено было нагнать время. Для интересующихся могу пояснить, как это делается. Узкое место. Между бакенами расстояние на взгляд сажень 40 — 50. Сверху идет пароход, буксирующий длинный плот, и дает нам тревожные свистки. ‘Лунегов’, ни мало не сумняшеся, идет полным ходом навстречу и в узком проходе делает крутой поворот под самым носом буксирного ‘Студента’. Мы проскальзываем в каких-нибудь трех саженях. Капитан встречного парохода возмущен до глубины души и ругается в рупор, хотя прекрасно было бы слышно и без этого несложного инструмента.
— Негодяй! Что вы делаете! Разве так можно! — кричит он и, конечно, прибавляет
…Еще кой-что,
Еще кой-что,
Чего нельзя сказать…
Выхожу близ Усолья в заводе Б., имени которого полностью называть не буду, потому что некоторые его злобы дня послужат мне материалом для дальнейших повествований.
Так чтоб гусей не раздразнить…
8 июля 1901 г.
В заводе Б. я остановился у одного местного старожила, хорошо знакомого с жизнью завода, окрестных сел и заводских поселений.
Достаточно взглянуть на пустынную, лишенную леса и даже кустарника, выжженную солнцем и прокопченую дымом заводских труб местность, чтобы понять, что жить здесь тяжело и скучно. Черные, покрытые густым слоем сажи строения, дурные, плохо содержимые дороги, местами болота, местами пески, а главное — дым, вырывающийся из низких, старой системы труб, и днем и ночью опутывающий все населенное пространство и густым облаком относимый ветром на десяток верст, — все это действует угнетающе на психику, не говоря уже о физических недомоганиях, главным образом легочных, которым подвержен большой процент местных жителей. При такой обстановке местная, довольно многочисленная, интеллигенция должна бы была, казалось, находить единственное спасение в постоянном общении интересов и обмене мыслей. Однако дело обстоит совершенно иначе. Тот этикет, который под прозвищем ‘китайских церемоний’ отходит в область преданий даже в столичных кругах, — здесь охраняется строгими традициями. Обмен визитами, с соблюдением всех великосветских тонкостей, званые вечера, утонченные интриги и придворные реверансы, — все это кладется в основу заводского ‘хорошего тона’, и со всем должен считаться новый член местного общества, не желающий прослыть невежей. Общество распалось на два лагеря. Исходным пунктом раздора послужила история доктора и фельдшера. Доктор был неугоден фельдшеру, а фельдшер стал неугоден доктору. Часть общества стояла за фельдшера, давно служившего на заводе, другая часть за доктора, вновь назначенного на место умершего. Собирали подписи, подносили адреса и проделывали все, что делается в подобных случаях. В заключение и тот и другой остались на своих постах. Все это происходило лет 7 назад, но рознь партий продолжается и проявляется самым курьезным образом. Например, в театре любительский спектакль, событие большой важности. Час, назначенный для начала, давно уже пробил, а из интеллигенции нет никого. Предводитель одной партии выжидает, будет ли вожак другой, тот, в свою очередь, делает то же. Наконец, узнав через ‘тайных агентов’ (кухарок, дворников), что соперник не намерен посетить театр, один из них торжественно выезжает с чадами и домочадцами. Служащие, рангом и чином пониже, также ждут, чей патрон выедет. Завидев своего, они также отправляются в театр. Лица разных партий избегают собираться в одном помещении. Эта заводская комедия служит развлечением для скучающих аборигенов. Близ завода Б. есть заштатный городок Д. Там дело обстоит проще. В праздничные дни крестьянские парни разных партий устраивают форменные побоища. Громкую известность получили братья А-вы, которые всюду ходят с ножами и которым под пьяную руку попадаться невыгодно.
Приглядываясь к рабочему населению многочисленных заводов этого района, я обратил внимание на их изможденный вид, бледные лица и очевидное худосочие. Оказывается, что помимо легочных заболеваний почти все население страдает солитерами, — несомненный результат употребления в пищу сырого мяса. От ‘червя’, как называют крестьяне солитера, страдают целые семьи и даже целые деревушки, от мала до велика. Практикуемое обычное лечение этой болезни является паллиативом, так как излеченный вскоре вновь приобретает себе ‘червя’. Между тем до сих пор не практикуется никаких мер борьбы с источниками зла — привычкой населения к употреблению сырого мяса. Можно бы бороться путем публичных лекций с туманными картинами в том же заводском театре, путем раздачи популярных брошюр, посвященных этой болезни. Но до сих пор, повторяю, все меры борьбы ограничивались голландской селедкой и папоротником.
На первом плане заводских увеселений стоит театр. Недавно был любительский спектакль в пользу погорельцев близлежащей деревни. Вслед за тем приехала знаменитая труппа драматических артистов, в составе пятерых мужчин и одной девицы. Ставились какие-то сцены-монологи, затем был дивертисмент, и несчастные ‘артисты’, в потертых донельзя сюртуках и нитяных белых перчатках, читали перед невзыскательной публикой стихотворения. Один из них, какой-то Шляпкин-Вахлак, показал даже, ‘как танцуют усольские кавалеры’, чем очень угодил зрителям. На той же эстраде ‘всемирно известный в России и во всей Европе’ Костя Замятин исполнил на скрипке ‘Не для меня придет весна’. На днях здесь должен выступить прибывший из Перми А. Александров, который обещает ‘изобразить всевозможные типы с их темпераментами и характерами, не уходя со сцены и не надевая маски, и представить публике не метаморфозы, а в натуральном виде известных лиц с таким поразительным сходством, что при первом изменении физиономии каждый лично убедится и вполне узнает, кого он перед собою видит’. На ‘разнохарактерный концерт’ соберется, вероятно, разношерстная публика. Это — редкое развлечение в скучной и однообразной заводской жизни.
Знаете ли вы, читатель, что значит для курящего человека вдруг очутиться без папироски, да еще в критическую минуту, — например, после хорошего утреннего завтрака? Неисправимый курильщик, попавший в такое положение, согласится на какую угодно прогулку, чтобы достать себе необходимую дозу обычного наркоза. Подобная неприятность произошла со мною в прошлое воскресенье и вынудила меня совершить путешествие в Усолье. Совершив небезопасный переезд через Каму в бурную погоду на заводском пароме, при котором не полагается даже лодки, и не менее опасное путешествие по пескам, я добрался наконец до Усолья и зашел в потребительскую лавку. Но никакие мои просьбы не могли заставить приказчика продать мне табаку. Этот единственный порядочный магазин в Усолье не имеет права торговать в праздничные дни ранее 1 ч. дня. Между тем в многочисленных лавках шла оживленная торговля всеми предметами первой и второстепенной необходимости. Подивившись усольским порядкам, я отправился бродить по селу. Всюду мне попадались на каменных зданиях вывески с громкими именами титулованных особ, владельцев окружных заводов. Во всем остальном Усолье не отличается от прочих подобного рода богатых сел. В центре базарной площади высится храм, невдалеке виднеется вывеска народной читальни и чайной. Несмотря на утренний час, пьяных попадается достаточно.
На свое счастье, встретил знакомого человека, который повел меня посмотреть, как из глубины земли добывается рассол: способ достаточно ветхозаветный и общеизвестный, чтобы о нем долго распространяться. Гораздо более интересною показалась мне повесть о том, как один сиятельный владелец подкапывается под другого сиятельного владельца, своего соседа, все глубже проникая под землю и откачивая его рассол. Стараясь превзойти друг друга, титулованные особы добрались до такой глубины, что дальнейшее углубление оказалось даже невыгодным.
Вообще, в погоне за миллионами, скрытыми в недрах земли, здесь не жалеют десятков тысяч. Передо мною лежит кусочек каменноугольной сажи, имевшей свою интересную историю. Один известный пермский коммерсант, г. М., человек интеллигентный, ухлопал 120 тысяч в поисках богатейших залежей каменного угля, введенный в заблуждение слоем каменноугольной сажи толщиною в аршин. Опытный инженер-специалист истощил все доводы, но не мог разубедить увлеченного коммерсанта. На корыстной струнке доверчивых людей очень искусно играют ловкие мошенники разного званья. Недавно имел место следующий случай. Миллионному акционерному обществу были предоставлены чудные образцы угля, богатейшие залежи которого открыты будто бы невдалеке от заводов общества, первоначальный анализ оказался весьма благоприятным, и общество дало 3 тысячи рублей задатку. Приглашенный специалист доказал, что образчики угля были похищены из складов общества, а дальнейшие разведки показали, что все это было самым беззастенчивым мошенничеством. Между прочим, инженеру пришлось совершить до указанного места путешествие вроде тех, какие столь мастерски описывает Майн Рид. В заключение общество потеряло 6-7 тысяч, что составляет, конечно, ничтожную сумму в сравнении с теми, которые ежегодно закапываются в землю в поисках сокрытых в ее недрах миллионов.
Завод, которому посвящены мои наброски, постоянно посещают и осматривают экскурсанты. Нет сомнения, что осмотреть его необходимо для специалистов и учащихся, которым предстоит надеть инженерскую форму. Небезынтересен он и для простого туриста. Можно, конечно, подвергнуть некоторому сомнению, чтобы ученицы женской гимназии, которые совершали нынешним летом путешествие в этот завод, вынесли много полезного из его осмотра. Для этого нужна особая подготовка, а программы женских гимназий в области естественных наук вставляют желать многого. Известно, что у большинства гимназисток через 2-3 года по окончании курса остается в голове из области химии — формула серной кислоты, а из области, например, анатомии — самые нелепые представления о человеческом организме. Одна окончившая гимназистка вполне серьезно уверяла, что от гортани идет прямо двенадцатиперстная кишка. Экспериментальная система преподавания очень ценна, в особенности если она соединяется с приятными прогулками вверх по Каме.
11 июля 1901 г.
Путевые наброски. 8 и 11 июля 1901 г.
С. 159. …убежденный ‘чердынец’, влюбленный в свою отчизну и занятый специально исследованием этого полудикого края… — скорее всего, речь идет о Я. Шестакове, послужившем прототипом главного героя романа ‘Свидетель истории’.
Чердынь — древнейший город Прикамья, известен с 1451 г. Находится примерно в 500 км к северу от Перми.
С. 159, Петров день, или день Петра-рыболова — праздник св. апостолов Петра и Павла, 29 июня. В этот день проходили праздничные богослужения и гуляния. Считался днем сбора кормов: в этот день обычно работали ярмарки.
Слудка — село и пристань на правом берегу Камы (в 24 км от Перми), основана в 1623-1624 гг.
C. 160. Хохловка — село на правом берегу Камы (в 70 км от Перми), возникло при медеплавильном заводе, основанном в 1754 году М. А. Строгановым. Сейчас здесь находится музей русского деревянного зодчества.
Наберушки — корзины из лыка и бересты.
Пожва — рабочий поселок в 170 км к северу от Перми в устье р. Пожвы. Возник при чугуноплавильном и железноделательном заводе H. Г. Строганова в 1754 г.
С. 161. Усолье — город в 300 км к северу от Перми. Основан в 1606 году при соляных промыслах Строгановых. В конце XIX века здесь находились три соляных завода — княгини Е. Абамелек-Лазаревой, князя С. M. Голицина и наследников графа А. И. Шувалова.
С. 165. Рассол — насыщенная солью вода подземного источника.