Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах, Муравьев-Карский Николай Николаевич, Год: 1822 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Н. Муравьев
Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах.

[1] и [I] Так обозначены страницы. Номер страницы предшествует странице.

С КАРТИНАМИ С ЧЕРТЕЖАМИ, и проч.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
МОСКВА,
В типографии Августа Семена.
1822.

Печатать дозволяется с тем, чтобы по напечатании, до выпуска в публику, представлены были в Ценсурный Комитет: один экземпляр сей книги для Ценсурнаго Комитета, другой для Департамента Министерства Духовных дел и Народнаго Просвещения, два экземпляра для Императорской публичной библиотеки и один для Императорской Академии Наук Июня 27 дня, 1821 года.

Книгу сию разсматривал Адъюнкт

Дмитрий Перевощиков.

ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВУ НИКОЛАЮ НИКОЛАЕВИЧУ МУРАВЬЕВУ.
ОСНОВАТЕЛЮ МОСКОВСКАГО УЧЕБНАГО ЗАВЕДЕНИЯ ДЛЯ РОССИЙСКАГО ЮНОШЕСТВА.
ГОСПОДИНУ ГЕНЕРАЛ-МАЙОРУ И КАВАЛЕРУ.

Оглавление.

Первой части.

Предисловие.

Глава 1. Путешествие в прибрежную Туркмению. 5

Глава 2. Путешествие в Хиву и пребывание в Ханстве Хивинском. …….. 51

Глава 3. Обратной путь. ……… 139

Второй части.

Глава 1. Общее обозрение Хивы. ……. 5

Глава 2. Междоусобная война в Хивинском Ханстве, перемена прежняго правления, водворение самовластия, нрав властителя и нынешнее управление Ханства. ….. 35

Глава 3. Ходячия монеты, взимание податей, состояние финансов, общая промышленность и торговля Хивинцов. …. 75

Глава 4. Военное состояние Хивинскаго Ханства. …. 103

Глава 5. Нравы, вероисповедание, обычаи и просвещение узбеков. ….. 123

Желание исполнить долг мой одушевляло меня в трудном моем путешествии, Рука Провидения подала силы ослабевшему. И привязанность к Отечеству, и Веру в Небесное Покровительство внушило мне попечение родительское. Да будет же и слабый труд сей озарен именем почитаемаго Отца и Соревнователя Просвещения.

Всепокорнейший сын
НИКОЛАЙ МУРАВЬЕВ.

Предисловие.

Господину Главнокомандующему в Грузии Генералу от Инфантерии и Кавалеру Алексею Петровичу Ермолову, угодно было послать экспедицию к Восточным берегам Каспийскаго моря, дабы склонить Туркменов по оным обитающих к приязненным сношениям с Россией. Намерение Господина Главнокомандующаго было, устроить на тех берегах пристань, в которой купеческия суда наши могли, бы лежать спокойно на якоре и безопасно складывать товары свои, почему и предполагал устроить для сего не большую крепость.

Поручение сие клонилось к исполнению видов Императора Петра Великаго, который желал установить чрез обширныя степи, называемыя нами Татариею, постоянною торговлю с Индиею. Исполинское намерение сие [II] рушилось тогда с умерщвлением князя Бековича ходившаго с отрядом в Хиву, и погибшаго там с войском. Нарушив договоры и клятвы, по коим Князь явился в лагерь к Хивинцам, они схватили его, принудили под предлогом недостатка в продовольствии на столь значительное количество войска расположить отряд по селениям и пользуясь таковым раздроблением сил его, перерезали всех и самаго его умертвили мученически. Прочия войска, высаженныя еще кроме того в трех местах на берег Каспийскаго моря, именно: в Мангышлаке, Александр Бае и Красноводске принуждены были отплыть обратно в Астрахань, оставив начатыя ими укрепления. Нещастная участь Бековича показала хищническия и коварныя расположения Хивинцев, и с тех пор правительство наше не возобновляло сего предприятия.

Для совершения онаго должно было сперьва завести связи с Туркменами народом [III] кочевым, разбойническим, без промышленности, почти без нравственности, и по различию вероисповеданий, издревле не примиримым во вражде с Персиянами.

В 1813 году бывший Главнокомандующий в Грузии Господин Генерал от Инфантерии Николай Федорович Ртищев, посылал в Туркмению Дербентскаго купца Армянина Ивана Мурашова, которой прежде занимаясь торговлею с Астрабадом, имел знакомство в тех странах. Мурашов, передал предложения Николая Федоровича Ртищева некоему Султан Хану, которой в то время предводительствуя племенами Туркменскими и ополчив оныя, наносил Персиянам значительной вред. Султан Хан в надежде соделаться со временем законным повелителем необузданных Туркменов, был чрезвычайно порадован обещанному покровительству от нашего Главнокомандующего и послал к нему своих послов из людей почетных и старшин, испрашивая на первый [IV] случай милостиваго только воззрения правительства нашего, на положение Туркменов. (коих Персияне наказывали за их воровства и грабежи.)

К нещастию его, послы Туркменские в числе коих был Киат Ага, (о котором в продолжении путешествия моего будет часто упомянуто) застали Главнокомандующаго в Гюлистанском лагере что в Карабаге в то самое время, когда он заключал мирные договоры С Абул Гуссейн Ханом, полномочным и доверенным чиновником от Персидскаго двора. Абул Гуссейн Хан знавши сколь Туркмены поддержанные Россиею могут быть опасны для его отечества, требовал чтобы правительство наше не входило с ними ни в какия сношения. Главнокомандующий на сие согласился, и прилично подарив послов, отправил их обратно. Народ Туркменской был очень огорчен сею неудачею и не будучи более в силах противиться Персиянам, покорился им, дав залоги верности, [V] теже из Туркменов, которые не хотели принять ига соседей, удалились к Балканскому заливу в места неприступныя для Персиян, или в Хиву, где их принял нынешний Магмед Рагим Хан, жесточайший враг Каджаров [Ныне царствующая фамилия в Персии], Султан Хан к нему же удалился и до сих пор в Хиве находится.

Исполнение намерения своего вступить в дружеския сношения с Туркменами, Господин Главнокомандующий возложил на Елисаветпольскаго окружнаго Начальника Господина Майора Пономарева, а мне как офицеру Генеральнаго Штаба поручено было, обозрев с ним вместе Восточные берега Каспийскаго моря, следовать в Хиву для сношения с владетелем оной и описания того края.

По сему поводу я был на берегах Туркменских и в Хиве. Записки сии были ведены мною тайно и для себя, в сохранении [VI] видимаго памятника благости спасшаго меня провидения.

Возвратясь в отечество, многие любопытствовали получить некоторыя сведения как о стране мною посещенной, так и о приключениях моего странствования, записки мои были не в порядке и сделаны только для прочтения родным и малому числу друзей, но желание многих видеть записки сии напечатанными, заставили меня решиться издать их в свет, я излагаю просто все что видел и мог узнать, заключенному мало средств познавать край особенно среди подозрительнаго народа, я сделал все что мог, желание мое было быть полезным, виденное мною и сделанное описываю как было не желая делать книги, соотечественникам судить о моих действиях а моя обязанность посвятить им свои труды. Примечание. В продолжении сих записок, я часто называю, лица которыя кажутся незначительными, но я почел себя обязанным сие [VII] сделать, дабы вперед облегчить пути нашего правительства в случае какого нибудь предприятия в сем краю, особы которых я называл имеют связи в той стране и знавши имена их и нрав, посланной будет уже несколько знаком с тамошними чиновниками, ибо большая часть из них занимают довольно значительныя должности.

Глава первая.
Путешествие в прибрежную Туркмению.

Июня 17. 1819 года Июня 17 числа господин Главнокомандующий Грузинским отдельным корпусом Алексей Петрович Ермолов, снабдив нас всеми нужными бумагами, отправился на Кавказскую линию, куда призывали его военные действия против Чеченцов. К нам назначен был переводчиком Армянин Мурашов, который ездил во время Николая Федоровича Ртищева в Туркмению.

Того же дня, готовясь к отправлению мы отслужили в Тифлисской соборной церкви Сиона обедню, прося Всевышнего, о счастливом совершении возложенного на нас поручения.

Майор Пономарев имел особенное предписание, он принял также подарки назначенные для Туркменов. В предписании своем ко мне Господин Главнокомандующий, давая наставления, которыми надлежало мне руководствоваться в сношениях с Туркменами и Хивою, объяснялся между прочим следующим образом: ‘от ловкости в обхождении вашем можно обещать немалые успехи, и знание ваше в Татарском языке много способствовать вам будет. Не смотрите как Европеец [6] на средства лести, между народами Азиатскими употребление оной обыкновенно, и вы имеете выгоду не страшиться быть расточительным в оном. Ваше Высокоблагородие можете сделать другие полезные исследования, к которым может дать повод ваше между ими пребывание, более нежели что могу я предписать, а паче о народе почти совершенно нам неизвестном. Я от способностей ваших и усердия могу себе обещать, что не останутся бесплодными делаемые усилия войти с Туркменским народом в приязненные сношения, и что доставленными сведениями облегчите вы пути к будущим Правительства предприятиям.’

Июня 18. Отправился я из Тифлиса. — Штабс-Капитан Ренненкамф провожал меня до половины дороги к Соганлугскому посту, где мы съехались с Пономаревым, отправившимся в путь за полчаса до меня, я прибыл на станцию Салаглы, где в то время располагался ночлегом сводной отряд войскового старшины Табунщикова в числе 250 ти казаков, он шел в Дагестан{2} против Лезгин{3}.

Июня 19. Я прибыл ночевать на Таузской пост. Ужасный проливный дождь не переставал во весь день.

Июня 20. День был несносно жарок. Я прибыл к вечеру в Елисаветополь, прекраснейший город, засаженный садами, ограды коих образуют улицы и площади, из [7] за них мелькают довольно хорошие каменные домы и развалины. — Я остановился в предместье называемом Калиса кунт на правом берегу реки Ганжинки.

В Елисаветополе{4} жили мы до 1 го числа Июля, Пономарев занимался сдачей должности своей тамошнему Коменданту. Пред въездом в город со стороны Тифлиса возвышается древняя крепость, при Князе Цицианове Джавот Хан владел оною, орудия его еще и до ныне на башнях находятся. — Крепость приходит в разрушение, но внутри ее видны еще остатки пышных каменных домов. Под крепостью есть потаенные ходы, которые однако же совсем уже завалились, жители уверяют, что в них хранятся сокровища, свезенные во время приступа, главные же богатства бывшего Хана сокрыты, по рассказам их, в саду вне крепости, куда будто бы сын убитого Джавот Хана приезжал недавно, отрыл их и увез, но сказание сие по-видимому ложно{5}.

Я видел еще внутри крепости дерево, достойное замечания по своей толщине, оно имеет в окружности 4 1/2 сажени. — Мне приятно упомянуть здесь о гостеприимстве, которым семейство Пономарева славилось и которым я часто пользовался. [8]

Июля 1. В вечеру отправились мы из Елисаветополя в бричке, которая поминутно ломалась, так что в этот вечер мы не могли доехать до Кургу-Лугая, и ночевали в поле на половине дороги, с восхождением месяца отправились опять в путь и к ночи 2 го числа Июля прибыли на Турганской пост. Целый день жар был несносный. В Мингичауре переправились мы через Куру на пароме. — Страна представлявшая до сих пор одну голую степь, покрытую кое где солончаками, принимает отсюда совсем иной вид. — Самые берега Куры уже прекрасны, они обросли с обеих сторон рощами и садами, в коих поселены Армяне. — Переправясь — мы постепенно отдалялись от реки. — С левой стороны были обнаженные горы, от них отражающиеся солнечные лучи палили нас зноем, с правой стороны простиралась плодороднейшая, обширная, населенная и обработанная равнина, в коей видны развалины бывшего города, называвшегося Аревша{6}.

Июля 3. Выехав из Тургана весьма рано, мы прибыли на ночлег в новую Шамаху. — Новая Шамаха недавно была столицею Мустафы Хана Ширванского, которого предки издревле жили в старой Шамахе, большая же часть народа почти всегда занимала равнину около новой Шамахи, где земли весьма плодородны. Мустафа Хан, оставив свою прежнюю столицу, построил [9] город на сей равнине среди подданных своих, дабы удобнее содержать их в повиновении, но народ опять переселился в горы в Фитагу, и Хан принужден был снова перенести туда свою столицу. — В новой Шамахе остался теперь только один казачий пост, — на котором мы и ночевали.

Июля 4. Проехав верст 7 равниной, мы стали подыматься на крутые горы, отделяющие новую Шамаху от старой, — переезд был не велик, но лошади так пристали, что едва к вечеру мы прибыли на станцию. — Обширная и богатая сия равнина простиралась у подошвы гор за нами, горизонт ее сливался с небом, горы, на которые подымались, множество Армянских селений, разбросанных по ущельям и вершинам, — народ везде на жатве и селении, со всех сторон обставленные скирдами хлеба — представляли прелестную и богатую картину. Это та самая обширная и плодоносная равнина, которая славится своим Шамаханским шелком, в столь великом количестве по всюду развозимым.

Старая Шамаха или Когнашар (т. е. Кегнешеер, что значит древний город) величественно открывается взору, не далеко от оного видны обширные и великолепные развалины, бани, мечети, палаты, крепость еще и до сих пор внушают уважение к строителю сей древней столицы. Дворец Ханской лежит на высоте и возносится над сими памятниками древности. — Почтовой двор расположен в прекрасно выстроенном Керван — Сарае. — Цитадель находится в некотором отдалении [10] от крепости, в ней поделаны глубокие пещеры, в которых, по преданиям стариков, погребена с богатыми сокровищами какая то Царь Девица Лютра строительница сей Цитадели. Уверяют, что Мустафа посылал людей своих отрывать оные, но будто бы Девица не допустила до сего. — Мне нельзя было идти в сии пещеры по причине позднего времени, но по возвращении своем намеревался непременно их посетить.

Июля 5. Мы выехали из старой Шамахи, и проехали две станции до глубокой балки (так называется казачий пост, расположенный в безводной и бесплодной степи) где мы ночевали. — Страна здесь принимает совершенно другой вид: степь, горы, изредка кочевья, представляются взору среди остатков селений, зданий и городов.

На другой день прибыли мы на Арбатской пост, расположенный в весьма исправной и хорошо выстроенной крепостце. — Мы застали на оном фуру свою с подарками, отправленную вперед из Елисаветполя, и нагнали опять войскового старшину Табунщикова, которой, минуя Баку,{7} шел прямо на Кубу.

Июля 6. Сделавши 30 верст, мы приехали в Баку. — Поднявшись на высоту, не доезжая города, увидели мы крепость, море и суда. — Город Баку окружен двойной крепостной стеной с башнями, амбразурами и орудиями. Он имеет вид величественный и обширен, окрестности оного гористы и совершенно голы, крепость [11] нуждается в воде и дровах, вообще положение ее совсем не выгодно. — Улицы в ней узки, строения высоки, но довольно опрятны, жителей много, базар порядочный, Керван Сараи хороши. — Баку ведет значительную торговлю с Астраханью. — В пристани обыватели строят суда, которые однако же ходят не далее берегов Гинлянских. В Баку на берегу моря построена высокая башня называющаяся Девичьей , по рассказам жителей она получила сие название от следующего происшествия: в древние времена один из владетельных Ханов Бакинских влюбившись в свою дочь, хотел на ней женится. Долго она ему сопротивлялась — но наконец дала притворное согласие, с тем чтобы отец ей выстроил высокую башню на берегу моря, в которой хотела сокрыть позор свой, Хан выстроил башню в весьма короткое время, дочь повела его на самой верх, и указывая ему вышину оной, когда он наклонился, свергнула его в море и сама за ним кинулась.

Суда наши уже давно были готовы, мы запаслись всем нужным и взяли с собой из Бакинского гарнизона 30 человек с офицером. Пономарев взял к себе в письмоводители Титулярного Советника Полетаева.

Мы познакомились с комендантом Бакинским Лейб-Гвардии Кирасирского полка Полковником П. М. Меликовым и с морскими офицерами, назначенными следовать с нами в море. Для экспедиции нашей изготовлено было два судна, из коих первое корвет Казань 18-ти пушечной, в 1818 м году пришедший в Баку из [12] Астрахани, на нем прибыл Лейтенант А. В. Коробка, но при отправлении нашем поступил на место его Лейтенант Г. Г. Бассаргин. — Другое судно было Шкоут — купеческой Св. Поликарпа, он не был вооружен и назначен только для перевоза нашей команды и всей излишней тягости. Им начальствовал Лейтенант А. Ф. Остолопов. Общество морских чиновников нашего корвета состояло из Лейтенанта Бассаргина, двух Мичманов Юрьева и Иванова, Священника, Лекаря Формицына, Артиллерийского Лейтенанта Линицкого, Штурмана и Шкипера, всей команды на нем было 160 человек.

Июля 8. В вечеру морские офицеры пригласили нас на корвет, откуда поехали к домику, на берегу лежащему, называющемуся Морскими Банями.

Мы плыли мимо развалин большого Керван-Сарая скрытого под водой в расстоянии полуверсты от берега, из воды показываются только одне башни. Неизвестно, когда и как сие здание погрузилось в море, надобно полагать, что сие произошло от землетрясения. — Глубины в сем месте — до трех сажен, здесь замечено что каждые тридцать лет море переменяет свои берега значительною прибылью или убылью,{8} весь край сей заслуживает особенное внимание по горючему и нефтяному свойству земли и по большим развалинам [13] зданий, коих везде много, и которые могут служить для исторических исследований.

Июля 13. В вечеру Шкоут Св. Поликарпа отправился на остров Сару с выездной командой для заготовления дров и воды.

Июля 17. Мы перебрались совершенно на корвет — и 18-го в 6 часу вечера снялись с якоря, направив путь свой к острову Сара. Ветер был N. и довольно свежий, плавание наше началось очень успешно. Сколько я не перемогался, но не мог избегнуть общего недуга садящихся в первый раз на морские суда. — Ночью ветер утих, мы штилевали, а к рассвету поднялся S. O. по которому 19 го числа весь день лавировали и подвинулись вперед очень мало.

Июля 20. Ночью сделался штиль и мы стояли 2 1/2 часа на якоре, по утру открылся нам остров Сара, и в 12 м часу мы бросили якорь в рейде. — Сошедши на берег, обедали у командира Эскадры Капитан Лейтенанта С. А. Николаева. — Остров Сара имеет вид полу месяца и простирается почти на 8 верст в длину, грунт его ракуша, на которой Русские поселились, обстроились и насадили ивняку, большая же часть острова покрыта камышем. — Прежде не было даже на Саре пресной воды и во всех колодезях вода отзывалась солью, но поселенцы поделали в них срубы и, от частого вычерпывания, оная очистилась.

Шкоут Поликарпа прибыл в Сару за два дни до нас, в нем оказалась довольно сильная течь.

Июля 21. Шкоут Поликарпа отправился в Ленкоран ([14] крепость сия отстоит от Сары в 15 верстах) для запасения себя дровами. — До 24 го мы простояли на якоре, во все продолжение сего времени дождь не переставал.

Июля 24. В 7 часов утра мы снялись с якоря при свежем N. О. Плавание наше продолжалось почти до полуночи, мы шли очень скоро, так что с сим ветром могли бы надеяться на другой день увидеть Туркменский берег, но ветер совершенно утих, и мы не больше 1 1/2 и 2 узлов в час уходили (от 2 до 3 верст). Два дни сряду продолжалась тишина, но проливной дождь не переставал, на третьи только сутки к вечеру погода прояснилась, ночь была прекрасная, — зыбь совсем унялась и сделался штиль, мы подвигалися по ? узла в час.

Намерение наше было приплыть к серебряному бугру, о котором прежде слыхали, но никому из морских наших берега сии не были известны.

Июля 28. Мы увидели Туркменской берег, на котором возвышался бугор, мы приняли его за так называемый Белой или Ах-Тепе, он имеет вид продолговатый и направление к N. О, оконечность его, прилежащая к берегу, менее высока, мы легли на якоре верстах в 7 ми от берега на глубине 4 1/2 сажень. Смотря с Марса в зрительные трубы, нам казалось, что виденное нами были прибрежные кибитки Туркменов, и по сему предположили на другой день высадить меня на берег для обозрения страны, а Армянина Петровича отправить для приведения к нам жителей.

Июля 29. Спустили с Корвета 12-ти весельный баркас, [15] вооружили его 13 фунтовой коронадой, двумя фальконетами и 6 ружейными матросами, всего нас было на баркасе 24 человека, и как мы полагали в тот же вечер возвратиться, то и взяли с собой сухарей и воды только на один день. — Проплыв на веслах часа полтора, мы бросили дрек саженях в 30 от берега по причине малой глубины, и перенесли на оной ружья и платья, на берегу саженях в 10 от воды были ветром нанесенные песчаные бугры, покрытые кустарником, взойдя на один из них, я увидел в трубу, что мнимой белой бугор есть целая гора, которая должна зависеть от другой цепи гор, она лежала верстах в 10 от нас, и казалась отделенною морем, и так мы полагали себя на острову.{9}

Я предполагал сперва идти от сего места к Северу для отыскания залива или култука, в котором скрываются Туркменские киржимы {10}, но по словам артиллерийского унтер-офицера Добрычева, Петровича и одного матроса Агеева, которые прежде здесь бывали, решился я искать залива сего Южнее, подвигаясь к Астрабаду, полагая также найти реку в той стороне, почему и пошел вдоль берега с четырьмя матросами и Петровичем, а Лейтенант Юрьев равнялся с нами [16] на Баркасе, в котором находились остальные люди. — Однако прежде похода, вырыли мы на сем месте колодезь, коего вода оказалась соленою. Прошедши по берегу верст 15 по следам верблюжьим, конным и босых ног, увидели за кустами шест, на коем навязан был флюгерок, по сему признаку предполагал я, что здесь должен быть Туркменской Киржим и стал продираться к нему чрез кусты, но вместо того увидел песчаной бугор, на котором собрано было множество сухих прутьев и посреди их стоял высокой шест с флюгером, неудача сия меня очень огорчила, я безуспешно мучился целой день в песке на солнце. В три часа по полудни решился уже возвратиться на корвет, оставя Петровича на берегу для отыскания кочевья Туркменского. — Мы собрались, но вдруг сильный ветр поднялся с моря, отплыв с полверсты от берега, мы не могли идти далее, волна заливала нас, Юрьев предлагал воротиться, я решился и мы опять привалили к берегу на ночлег. Сильной ветер сей, или бурун меня очень беспокоил тем более, что он мог продлится целую неделю, а мы были без хлеба и без воды, к тому ж мы опасались внезапного нападения от Туркменов, — для чего вытащив оба фальконета на берег, заняли два бугра, обвелись цепью, и таким образом расположились ночевать. Песок засыпал нам глаза и уши, ночью мы очередовались с Юрьевым, обхаживая часовых, и развели большой огонь, чтобы дать о себе известие на корвет. Я вырыл еще два колодца, но вода в них [17] была так солона, что невозможно было ее пить. — В вечеру Петрович возвратился к нам, не нашедши ни одной живой души. — Таким образом мы провели всю ночь в песках, усталые и томимые сильной жаждой.

Июля 30. Положение наше час от часу становилось неприятнее, бурун не уменьшался, сухари приходили к концу, жажда усиливалась, люди стали даже употреблять морскую воду, обмакивая в нее остальные сухари свои. — Мы были в крайности, — я решился идти в степь к виденным В дали буграм, в надежде найти кочевье или пресную воду. — Приказав Юрьеву передвинуть лагерь ближе к берегу, собраться более в кучу и оставить только один передовой пикет, я пошел, как вдруг увидели мы, что баркас наш совсем затопило, все бросились в волны, — каронада оставалась на баркасе, ее выбросили за борд, и судно с трудом встащили на берег, оно было несколько повреждено. — После сего я вооружился, и пошел в степь с Артиллерийским Унтер-Офицером, Петровичем, 4-ю ружейными матросами и двумя лопатниками, решившись достигнуть дальных берегов. Мы шли версты четыре сыпучими песками и измучились, как вдруг стали вязнуть и очутились по колено в черной иловатой земле среди обширного высохшего соленого озера. Тут я уверился в оптическом обмане производимом сими озерами, сколько раз казалось мне видеть вдали воду и людей на берегу ее, но приближившись встречал кусты и вязнул во мнимых заливах. — Должно было возвратиться, — на обратном пути я еще вырыл три [18] колодезя, но вода везде была соленая. — Тут я испытал средство, слыханное мною в Персии, для скорейшего скопления воды в колодезях стрелять в оные, средство сие хорошо удалось, но недоставало желаемой пресной воды. Возвратившись к берегу, и не находя никаких более способов добыть воды, я решился сидеть у моря, и ждать погоды.

Наконец море начало утихать, и мы предположили в вечеру, облегчив баркас, отправить его к корвету с унтер-офицером и 13-ю гребцами.

Июля 31. С восхождением луны баркас был отправлен, — я написал записку к Пономареву, прося его прислать нам средства к продовольствию, прибавив, что в случае какого либо несчастья, отправимся пешком в Астрабад. — До полдня баркас возвратился, — нам прислали продовольствия только на один завтрак, и Пономарев чрез письмо просил меня возвратиться. — Море к тому времени стало тише, мы нагрузили баркас и по двух или трех часовом плавании прибыли к корвету.

По сделанным наблюдениям высоты солнца оказалось, что мы стояли под 37®-24′-37′. Северной широты. — По карте Графа Войновича, приложенной в описании его путешествия к сим берегам, должно было полагать, что мы точно перед белым бугром, а по карте, которой следуют мореходцы, мы стояли гораздо Севернее, и потому заключали, что находимся у зеленого бугра. — Нас более в сем последнем мнении удостоверяло то, что Астрабадских гор не было видно, [19] почему и решились спускаться к Югу для отыскания белого бугра, и в тот же вечер снялись с якоря. — Ветер был почти противный и потому очень медленно подвигались.

Августа 1. В Воскресенье поутру во время обедни сказали нам, что три киржима Туркменских показались около берегов, мы вышли на палубу и увидели их 10, они плыли на парусах к Северу. — Нам надобно было хотя один из них остановить, и потому сделали холостой выстрел из коронады: но они, не поняв нашего знака спешили уплыть, по ним пустили два ядра, которые не долетели, наконец спустили шестерку с вооруженными людьми, и Петровичем, шестерка едва успела отрезать дорогу последнему Киржиму, которой, видя себя захваченным, привалил к берегу. Народ находившийся на оном, в числе 5 мужчин и 3 женщин разбежался в кусты, наши выбрались на берег, Петрович остановил одного Туркменца, и уверил его в дружеских наших расположениях, народ возвратился из кустов и просил помилования, их уверили, что им нечего опасаться, и, отпустив прочих, взяли с собою одного только хозяина Киржима, он назывался Девлет Али, шестидесятилетний старик сей был из почетного сословия. Сколько мы ни старались обласкать и угостить его, но он не доверял нам, полагая себя в плену, был грустен и ожидал несчастной участи. По сделанным расспросам оказалось, что мы прибыли точно к белому бугру, и что серебряной бугор лежит несколько Южнее. — [20]

Кочевье сих Туркменов находится между двумя вышеупомянутыми буграми на берегу моря, оно называется Гассан Кули {11}, и в оном живет сам старшина Киат Ага, бывший в 1813 году посланником у Генерала от Инфантерии Ртищева. Стада Туркменов пасутся около серебренного бугра, не взирая на отдаленность пастбищ, они избрали сие место для кочевья своего по удобству для Киржимов, на коих основана вся их промышленность, водой же довольствуются из реки Гюрген чай {12}, впадающей у серебряного бугра в море, она течет в расстоянии полсуток езды от их селения. От Гюрген чая до Астрабада один день езды, на сем расстоянии находится еще одна речка Кодже Нефес {13}. — Девлет Али говорил мне о многих развалинах больших городов, лежащих в Туркмении, между прочим об одном при серебряном бугре, коего построение Туркмены приписывают Искендеру или Александру Македонскому.{14} Султан Хан или Джадукяр{15}, о котором Петрович нам часто говорил, находился уже в Хиве, куда он бежал от Персиян по прекращении войны в 1813 году. По ответам Девлет Али мне казалось, что Туркмены не имеют [21] общего верховного владетеля, но что они разделены на поколения, из коих каждое имеет своего старшину.

Девлет Али не мог назвать мне более 5 таковых старшин, а говорил, что их в Туркмении много. — Он уверял меня, что Хивинцы были всегда в большой дружбе и в частых сношениях с ними, — и что от них до Хивы конному человеку 15 дней езды. Более сведений мы не могли от него отобрать. — Он чрезвычайно беспокоился, видя себя среди чужих, и желал скорее выйти на берег, обещаясь прислать Киат Агу, сие понудило нас бросить якорь против того места, где по словам его, находилось кочевье. Малая глубина заставила нас остановиться так далеко от берега, что нельзя было видеть твердой земли.

В вечеру на общем совете Пономарев положил высадить на берег Девлет Али с Петровичем и ожидать против серебряного бугра прибытия их с Киатом. У сего бугра, мы надеялись запастись водою, ближе стать к берегу, и следственно иметь удобнейшие сношения с Туркменами, и отыскать место для построения предполагаемом пристани.

Мы простояли до вечера на якоре, ожидая тихой погоды для отправления Петровича с Девлет Алием, но перед вечером решились идти к серебренному бугру, откуда я намеревался уже отправиться в Хиву.

Ночью видели мы два зарева, которые по словам Девлет Али, происходили от горящей сухой травы. — Мы легли на якорь в ожидании утра. [22]

Августа 3. Снявшись с якоря прибыли в 7 часов утра к серебряному бугру. — Шкоут, отправившийся прежде нас из Сары, находился там уже три дни. — Командир оного Лейтенант Остолопов, немедленно прибыл к нам, и привез с собою Назар Мергена, старшину кочевья, расположенного при сем бугре. Наружность его приятна, но, кажется, нрав его несоответствует оной. По сделанным нами расспросам, узнали, что в сем Ауле{16} заключается до 200 Туркменских кибиток, которые имеют здесь постоянное пребывание. Они занимаются земледелием, и, кажется, живут в довольстве. Мы угостили Назар Мергена, он взялся доставить Петровича к Киат Аге, находившемуся в то время на ярмарке, или на торгах с Персиянами. — Киат весьма значительная особа у Туркменов, ему повинуются несколько старшин, (когда им вздумается повиноваться ибо они говорят что Бог один их начальник, и питают непримиримую вражду к Персиянам).

Вскоре наехало к нам человек восемь гостей, — которых мы накормили пловом и старались угостить, но когда дело дошло до отправления Петровича к Киату, то Назар Мерген, согласившийся прежде проводить его за три червонца, стал отказываться, и просил пять а наконец и десять, Пономарев, выведенный из терпения, отослал всех С Корвета кроме [23] Назар Мергена, который однако же не согласился сего исполнить, ссылаясь на Девлет Али. — Девлет же Али охотно взялся, ему сделали ничтожный подарок, возбудивший зависть в Назаре, — последнему после подарили 2 кремня и фунт пороху — и в тот же вечер Петрович отправился. Вообще простота нравов Туркменов не соответствует привязанности их к деньгам.

Серебряной бугор имеет вид небольшого возвышения, на котором, как говорят Туркмены, еще видны развалины бывшего города, они называют его Гюшим-Тепе. — По сделанному мною наблюдению я нашел широту сего бугра 37®-5′-22′, 82.

Августа 4. Поутру я поехал на Шкоут, откуда отправился на бударке с Остолоповым для исследования и обозрения реки Гюрген чая, коей устье находится верстах в 3-х южнее серебряного бугра. Шкоутская лодка, вооруженная двумя фальконетами, пушкой и десятью солдатами, следовала за мной, не доходя версты или двух до берега, лодка принуждена была остановится за недостатком глубины, а бударку накренили и матросы притащили на себе почти до самого берега, тут мы пересели в обывательской кулас, (или выдолбленное дерево), которой также люди на себе привезли в устье реки и на нем поднялись около двух верст вверх по оной.

Речка Гюрген окружена болотами, дно ее вязко, ширина от трех до шести сажен, берега низки, топь продолжается далеко в обе стороны и заросла [24] травою, имеющею аршина полтора вышины, вкус воды несколько солон, запах болотной, течение очень слабое, летом часто пересыхает, но никогда не бывает совершенно без воды. Поднявшись по ней около двух верст, я

Н. Муравьев Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах.

Оглавление.

Предисловие.

Глава первая. Путешествие в прибрежную Туркмению.

Читайте также:

Н. Муравьев
Путешествие в Туркмению и Хиву в 1819 и 1820 годах.

Глава первая.
Путешествие в прибрежную Туркмению.