Путешествие Александра Дюма и компании в Тунис, Марокко и Алжир, Дюма Александр, Год: 1852 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 92 минут(ы)

ПУТЕШЕСТВЕ АЛЕКСАНДРА ДЮМА И КОМПАНИ ВЪ ТУНИСЪ, МАРОККО И АЛЖИРЪ.

Статья первая.

Въ конц 1846 года герцогъ Моннансьерскій, сынъ покойнаго короля Французовъ, удовика-Филиппа, женился на Луиз-Фернанд, инфант испанской и наслдниц испанскаго престола въ томъ случа, если у королевы Изабеллы II-й не останутся въ живыхъ дти отъ брака ея съ инфантомъ Дон-Франциско де-Ассизъ.

Свадебныя празднества въ Мадрид были великолпны. Въ числ многихъ замчательныхъ лицъ, бывшихъ въ это время въ столиц Испаніи, находился извстный и неутомимый писатель драмъ, романовъ, повстей и путевыхъ впечатлній — Александръ Дюма съ цлою компаніею артистовъ, живописцевъ и писателей-сотрудниковъ. Онъ изобразилъ, какъ очевидецъ, мадридскіе праздники, и фельетоны его о путешествіи въ Испанію начали въ конц того же года появляться въ газет ‘La Presse’, потомъ остановились и вышли окончательно только въ 1849 году отдльной книгой, въ четырехъ то махъ, подъ названіемъ: De Paris Cadix. Въ конц этого же года появились и два первые тома продолженія путешествія. Изъ Испаніи Дюма отправился въ Африку, и описаніе путевыхъ впечатлній его по этой земл мы представляемъ теперь читателямъ, отбросивъ только часто-встрчающіяся отступленія, разсужденія Дюма о самомъ-себ и своихъ произведеніяхъ, историческія воспоминанія, всмъ извстныя, или неимющія особаго интереса, наконецъ, нкоторыя подробности, сухія и незанимательныя. Надемся, что читатели не безъ удовольствія пробгутъ одно изъ послднихъ сочиненій неистощимаго бельлетриста. (Послдніе два тома этого путешествія вышли въ 1851 году).

Еще нсколько словъ о представляемомъ нами сочиненіи:

Господинъ Дюма путешествуетъ точно такъ же, какъ и пишетъ, то есть съ компаніею. Въ его поздк по Испаніи и Африк участвовали вмст съ нимъ его сынъ, Александръ Дюма-второй, у котораго, сказать мимоходомъ, чуть ли не побольше дарованія, чмъ у папеньки, хотя сынъ написалъ въ тысячу разъ мене, чмъ отецъ, потомъ Маке, самый дятельный и даровитый изъ компаньйоновъ Дюма, написавшій подъ фирмою ихъ литературно-торговаго дома множество романовъ, изъ которыхъ лучшій — Двадцать лтъ спустя (продолженіе Трехъ Мушкетеровъ), наконецъ отправился вмст съ Дюма живописецъ Буланже и арапъ Поль или Пьеръ ad libitum, слуга Дюма. Въ Испаніи къ этой компаніи присоединились, еще прежде отправившіеся туда, живописецъ Жиро и писатель Дебароль. Такимъ-образомъ Дюма странствовалъ со свитою, состоявшею изъ шести человкъ. Шесть недль провели они въ Испаніи, стран уже до-того извстной и такъ часто описываемой, что на ней не нужно останавливаться, и изъ Кадикса отправились въ Африку на пароход, который правительство дало въ полное распоряженіе Александру Дюма. Мы послдуемъ за и имъ изъ этого города тмъ охотне, что о путешествіи Дюма по Африк сообщены были въ нашихъ журналахъ весьма-немногія свднія.

I.

Отъздъ изъ Кадикса.— Пароходъ Велосъ.— Африка.— Трафальгаръ.— Франція и Англія.— Пріздъ въ Танжеръ.— Французскій консулъ и янычаръ его.

Въ субботу, 21 ноября 1846 года, назначенъ былъ нашъ отъздъ изъ Кадикса, и за полчаса до срока сидли мы уже въ лодк, высланной намъ капитаномъ нашего парохода Велосъ. Подъзжая къ нему, хотлъ я похвастать своимъ искусствомъ въ стрльб, и двумя выстрлами изъ ружья ранилъ двухъ чаекъ. Матросы подобрали ихъ и принесли на корабль. Оказалось, что я попалъ имъ въ крылья, но что, впрочемъ, он живы и невредимы. Хирургъ парохода перевязалъ ихъ раны, обстригъ крылья и пустилъ по палуб, гд он съ видимымъ удовольствіемъ стали клевать бросаемую имъ пищу. Это чрезвычайно радовало взрослыхъ дтей нашего парохода, называемыхъ матросами.

Начальникомъ парохода былъ капитанъ Кериръ, старшимъ лейтенантомъ г. Віоль, младшимъ — г. Саль, мичманомъ — старикъ Антуань (почему онъ столько лтъ былъ мичманомъ, я не могъ узнать этого), хирургомъ — г. Маркосъ, коммиссаромъ — г. Ребекъ. Экипажъ состоялъ изъ ста-двадцати человкъ. Велосъ не славился быстротою хода. Онъ длалъ по боле семи-восьми узловъ въ часъ, зато въ дурную погоду былъ проченъ и устойчивъ.

Когда мы выходили изъ кадикской гавани, то хотя барометръ и стоялъ на хорошей погод, но насъ мочилъ мелкій дождь, покрывавшій весь городъ печальнымъ туманомъ, лейтенантъ Віоль уврялъ, однакожь, что, какъ-скоро мы выйдемъ въ открытое море, погода будетъ прекрасная.

Итакъ мы демъ въ Африку. Эта страна казалась мн всегда таинственною, очаровательною. Африка была издревле землею чудесъ и волшебствъ. Спросите у старика Гомера: онъ вамъ скажетъ, что на берегахъ Африки произрасталъ лотусъ, котораго плодъ былъ такъ сладокъ, что истреблялъ у прізжихъ воспоминаніе объ отечеств.

Въ Африк, по словамъ Геродота, былъ гесперидскій садъ, въ которомъ Геркулесъ рвалъ плоды, и замокъ Горгоннъ, которымъ овладлъ Персей.

Въ Африк, по словамъ же Геродота, была страна Гарамантовъ, гд быки должны щипать траву, пятясь назадъ, какъ раки, по причин страннаго устройства ихъ роговъ, продолжающихся параллельно съ головою и загибающихся назадъ ко рту.

Въ Африк были т піявки Страбона, въ семь локтей длины, изъ которыхъ одной было достаточно, чтобъ высосать кровь у двнадцати человкъ.

Если врить Помпонію-Мела — Сатиры, Фавны и Эгипаны обитали также въ Африк, а у горъ, гд прыгали Геніи съ козлиными ногами, обитали Атланты, послдніе жители исчезнувшей земли, которые всегда выли при восход и закат солнца. Эти моноколы, которые на одной ног бгали такъ же скоро, какъ страусъ и газель, эти леокроты, у которыхъ были ноги оленя, голова барана, а хвостъ, шея и грудь львиныя, эти псиллы, которыхъ слюна вылечивала отъ укушенія змй, эти калоплебасы, которыхъ взглядъ убивалъ врне парянской стрлы, эти василиски, которыхъ дыханіе разрушали самый крпкій камень — вс эти животныя жили въ Африк.

Бури и втры Африки извстны также своими ужасами. Вспомнимъ только песчаную бурю, поглотившую армію Камбиза.

Наконецъ, дале разскажу я о новомъ животномъ, а именно о крыс съ хоботомъ, открытой французскими солдатами. Вы видите, слдовательно, что Африка — земля чудесъ, и къ ней то плыли мы теперь на всхъ парусахъ… нтъ, виноватъ! на всхъ парахъ. Пароходъ шелъ самъ-собою очень-спокойно, только рулевой изрдка поворачивалъ свое колесо то направо, то налво. Лейтенантъ Віоль былъ правъ: погода разгулялась и море было совершенно-тихо.

Между Атлантическимъ Океаномъ и Средиземнымъ Моремъ существуетъ теченіе. Но то, что прежде озабочивало парусныя суда, ничего теперь не значить для пароходовъ.

Говорятъ, что на мор скучно видть все одно и то же — воду и небо. Я думаю, что для мыслящаго существа нгъ больше удовольствія, какъ углублять свои взоры въ эти дв эмблемы безпредльности. Что можетъ быть величественне зрлища облаковъ, этихъ волнъ небесъ, соединяющихся съ волнами моря, этими облаками океана.

Погруженный въ подобныя размышленія, и и не замтилъ, какъ лейтенантъ Віоль подошелъ ко мн и, тихо ударивъ меня по плечу, указалъ на какой-то вдали чернвшійся мысь.

— Трафальгаръ! сказалъ онъ мн.

Есть названія, которыя потрясаютъ всю вашу внутренность и разгоняютъ вс мечты. Между Англіею и нами (Франціею) есть шесть подобныхъ именъ. Въ нихъ вся наша исторія.

Креси, Пуатье, Азенкуръ, Абукиръ, Трафальгаръ и Ватерлоо! Эти шесть названій представляютъ уму такія пораженія, изъ которыхъ посл каждаго кажется, что ни одинъ народъ не встанетъ. А Франція встала съ новыми силами Англичане всегда насъ били, а мы ихъ всегда изгоняли.

Въ половин седьмаго вечера, то-есть въ совершенной темнот, мы бросили якорь въ полумил отъ Танжера. Нельзя уже и подумать попасть въ городъ. Надобно было ночевать на пароход, мы сли за обдъ, и во время десерта намъ объявили, что изъ Танжера пріхали къ намъ съ визитомъ консулъ и секретарь его, въ сопровожденіи одного янычара, оборваннаго, криваго и, въ-случа нужды, исправляющаго должность палача

Консулъ предложилъ намъ свои услуги на другой день, а на ныншній просилъ остаться на судн, потому-что отворять городскія ворота въ ночное время составляло величайшее затрудненіе. Мы и не хлопотали объ этомъ. Пробывь у насъ съ часъ, онъ отправился обратно, а мы улеглись.

II.

Состязанія съ арабскимъ стрлкомъ.— Купцы-Арабы, идущія на танжерскій рынокъ.— Гордость Драконъ.— Въздъ въ городъ.— Видъ его.— Еврей Давидъ.— Рынокъ — Посщеніе Давила.— Кладовыя его.— Портретъ Рахили и Молли.

Я проснулся при утренней смн часовыхъ. Въ это время моютъ палубу. Я услся у руля и смотрлъ на великолпное зрлище восхожденія солнца. Оно вышло изъ-за Мыса Малаботты, ярко освтя спартельскую скалу и озаривъ свтлыми лучами Танжеръ.

Прежде девяти часовъ мы, какъ христіане, не имли права войдти въ городъ. Во ожиданіи, капитанъ предложилъ намъ заняться рыбною ловлей. Весь экипажъ, кром необходимыхъ часовыхъ, отпущенъ былъ съ нами и мы въ лодк пустились къ берегу.

Со мною было, разумется, двуствольное ружье, и я, выйдя на берегъ, тотчасъ же подстрлилъ ласточку. Одинъ Арабъ стоялъ вдали и видя это, сомнительно покачалъ головою. Я веллъ янычару подозвать его. Онъ повиновался съ какою-то странною улыбкой.

— Онъ врно у васъ хорошій стрлокъ? сказалъ я янычару.

— Первый мастеръ, отвчалъ тотъ.

— Ну, такъ объясни ему, что мы будемъ стрлять съ нимъ въ какую-нибудь цль, и бьюсь объ закладъ, что онъ будетъ побжденъ.

Арабъ хладнокровно принялъ предложеніе. У меня было письмо съ большою печатью. Раскололи кончикъ шеста и всунули туда письмо. Это была прекрасная цль. Арабъ отошелъ и долго прицливался длиннымъ своимъ ружьемъ. Выстрлъ раздался — и пуля задла за кончикъ письма. Арабъ радостно вскрикнулъ и показалъ на оторванный уголъ.

— У меня двуствольное ружье, отвчалъ я — и потому берусь однимъ выстрломъ попасть въ печать, а другимъ перешибить палку.

Отойдя гораздо дальше его, я въ точности выполнилъ мое общаніе, и хотлъ удостоврить въ этомъ Араба, но тотъ, закинувъ ружье свое на плечо, быстро уже шагалъ къ городу.

Въ это время экипажъ парохода занимался ловлею, а берегъ наполнился Арабами, идущими изъ деревень въ городъ, на рынокъ.

Любопытно было взглянуть на эту толпу продавцовъ. Европейскія понятія никакъ не клеились съ видимыми предметами.

Одинъ продавалъ уголь, то-есть онъ на обихъ своихъ рукахъ держалъ четыре обожженныя полна. Другой торговалъ кирпичомъ, то-есть несъ въ охабк до дюжины кирпичей. Третій продавалъ живность и несъ на рынокъ двухъ голубей, висвшихъ на рукахъ, курицу — на спин, или длинною хворостиною погонялъ передъ собою одну индйку. Дальше вели осла, на котораго положена была охабка дровъ или зелени — и все это были оптовые торговцы Марокко. Сильнйшая выручка каждаго простиралась не свыше двадцати су (25 коп. сер.).

Другихъ же было не боле какъ на два, на три су товара (3 — 4 коп. сер.).

И вс эти люди шли изъ-за трехъ, четырехъ, шести, даже десяти ль (10, 15, 20, 35-ти верстъ), со всмъ своимъ семействомъ, женами, дтьми, стариками. На женщинахъ были одты большія шляпы изъ цыновокъ, обрзанныхъ въ кружокъ и прикрпленныхъ къ маковк. Дтей матери тащили за руки или несли на спин, сверхъ куръ и кирпичей.

У женщинъ не было видно лицъ, а по нкоторымъ видннымъ образцамъ можно было удостовриться, что мы немного потеряли отъ этого.

А впрочемъ, вся эта оборванная толпа, закрывавшая наготу свою дырявою простыней, представляла великолпное зрлище. Никто въ мір не поднималъ головы своей такъ гордо, какъ каждый изъ этихъ оборвышей. Арабъ все еще считаетъ себя образцовымъ произведеніемъ природы. Онъ въ дом у себя иметъ ту же власть, какъ султанъ. Если онъ два раза въ недлю побывалъ на рынк и продалъ свой уголь, кирпичи или своихъ куръ, если выручкою онъ въ состояніи прокормить себя съ семействомъ до будущаго торговаго дня — онъ доволенъ, ничего больше не требуетъ, ни о чемъ больше не думаетъ Не тлесная нищета, а нравственный упадокъ склоняетъ чело человка къ земл.

Большая часть изъ нихъ проходили мимо насъ, не останавливаясь, неудостоивая взглянуть на насъ. Немногіе мнялись нсколькими словами съ нашимъ янычаромъ. Два мои товарища-живописца, Жиро и Буланже, спшили въ это время снимать съ нихъ эскизы въ свой альбомъ. Иные за это сердились, другіе были довольны и смялись, видя свои лица на бумаг.

Въ это время увидли мы на пароход сигнальный флагъ, требующій нашего возвращеніи. Мы спшили на зовъ. Возвратясь, на мор позавтракали, чтобъ поскоре попасть въ Танжеръ. День былъ торговый, и зрлище было такъ любопытно, что его нельзя было упустить.

Мы въхали въ кварталъ, занимаемый консулами, которыхъ домы красовались разноцвтными національными флагами. Весь остальной городъ представлялъ чрезвычайно-однообразный видъ одноэтажныхъ домовъ съ террасами. Только два зданія возвышались надъ прочими мечеть и дворецъ. При нашемъ възд муэдзинъ призывалъ правоврныхъ къ молитв. Голосъ его былъ силенъ, громокъ и повелителенъ.

Танжеръ иметъ претензію быть военною крпостью: у него есть стны и закрытый путь, только стны разваливаются, а закрытый путь совершенно открытъ. Есть и часовые, очень-философически-лежащіе въ своихъ караульняхъ и курящіе трубки. Впрочемъ, прозжая по улицамъ, мы видли, что и торговцы лежатъ у своихъ лавокъ точно съ такою же важностью и безпечностью.

По улицамъ шло мало народа, большая часть ходила босикомъ и съ красною скуфейкою на голов, иные сидли у стнъ своихъ домовъ и наслаждались теплотою 35-ти градусовъ (хотя это было въ ноябр). Наконецъ, повременамъ видны были какія-то закутанныя фигуры, перескакивавшія съ одной террасы на другую: это были мароккскія женщины, отправлявшіяся съ визитами другъ къ другу.

Въ середин города былъ слышенъ уже издали шумъ и говоръ: это былъ рынокъ. Подходя къ дому французскаго консульства, консулъ, г. Флоратъ, явившійся къ намъ съ утра на пароходъ и провожавшій насъ до-сихъ-поръ, сдалъ насъ какому-то человку въ черной одежд, сказавъ ему:

— Помните все, что я вамъ сказалъ, Давидъ. Рекомендую этихъ господъ всей вашей заботливости.

Давидъ кивнулъ головой въ знакъ повиновенія. Потомъ консулъ обратился къ намъ и сказалъ:

— Все, что вы пожелаете, будетъ вамъ доставлено г-мъ Давидомъ. Потомъ, подойдя ко мн, тихо прибавилъ: — Это Жидъ, по имени Давидъ Азенкотъ. Онъ поставщикъ мароккскаго флота. Если у васъ есть вексель во сто тысячъ франковъ, онъ вамъ ихъ тотчасъ же выплатить золотомъ. Прощайте! Я васъ ожидаю у себя.

Съ любопытствомъ обратилъ и свои взоры на Давида. Вотъ, слдственно типъ восточнаго Еврея.

Въ западной Европ нтъ уже Евреевъ: они слились съ обществомъ, ихъ не отличаетъ у насъ ни языкъ, ни одежда, ни образъ жизии. Еврей носить у насъ орденъ Почетнаго Легіона. Онъ академикъ, баронъ.

На Восток совсмъ другое. Еврей является покорнымъ и низкопоклоннымъ. Въ Танжер, напримръ. Еврей обязанъ снять свою обувь, если проходитъ мимо мечети. Какой величайшій упрекъ длаютъ Арабы Европейцамъ! Они цалуютъ своихъ собакъ и протягиваютъ руку жиду!’

Правда, что Давидъ Азенкотъ былъ въ Танжер привилегированнымъ лицомъ. Онъ нарочно повелъ насъ мимо мечети, чтобъ показать, что не снимаетъ обуви, но бднякъ, врно, дорого платить за это право.

Наконецъ мы очутились на рынк, посреди всхъ торговцевъ углей, кирпичей и куръ. У нихъ былъ такой шумъ, что никакой артиллеріи не было бы слышно. Мы, живописцы, были въ восторг отъ этой сцены и тотчасъ же помстились между продавцами смоквъ.

Цны на все здсь баснословныя. Съ пятьюстами франковъ въ годъ можно жить въ Танжер великолпно. Мы встртили повара съ нашего парохода. Онъ покупалъ красныхъ куропатокъ и съ него требовали по четыре су (6 коп. сер.) за штуку, а онъ все еще торговался и кричалъ, что съ Европейцевъ берутъ въ Танжер въ три дорога.

Въ часъ продажа кончилась, черезъ десять минутъ базаръ былъ пустъ, только дти, совершенно-нагія, бродили по немъ и отъискивали себ смоквы или изюму.

Мн хотлось видть восточный базаръ, то-есть лавки, гд бы я могъ купить восточныхъ поясовъ, бурнусовъ, и проч. и проч., чтобъ привести гъ собою по Францію напоказъ. Но всякой разъ, какъ я спрашивалъ Давида: гд мн это достать? онъ отвчалъ: ‘у меня!’

— Пойдемъ же къ вамъ, сказалъ я наконецъ.

И мы отправились.

— Я не въ-состояніи былъ бы описать, въ какой части города и въ какой улиц находится домъ Давида. Вопервыхъ, Мавры не знаютъ никакихъ названій улицъ, вс же он у нихъ одинаковы. Знаю только, что мы ихъ прошли нсколько и, подойдя къ одному домику (и домы вс другъ на друга похожи), Давидъ постучался особеннымъ образомъ въ одинъ изъ нихъ. Ему отворила дверь женщина лтъ тридцати. Это была г-жа Азенкотъ. Изъ-за другой двери виднлись дв или три головки молодыхъ двушекъ, выглядывавшихъ на насъ съ любопытствомъ. Пойдя на четвероугольный дворъ, поднялись мы по лстниц на галерею, съ которой нсколько дверей вели въ комнаты.

Одна изъ этихъ комнатъ была кладовою разныхъ товаровъ. На столахъ, стульяхъ и на полу набросаны были матеріи и ткани, на стнахъ висло разнаго рода оружіе, въ углу валялись туфли, сапоги и подобныя вещи.

Я и Маке (Жиро и Буланже отправились въ мечеть) были поражены изумленіемъ при вид этихъ богатствъ. Это была товарная изъ Тысячи и Одной Ночи. Я со вздохомъ пощупалъ свой карманъ, и не смлъ спросить о цн. Наконецъ ршился и указалъ на шарфъ изъ блой шелковой матеріи, съ широкими золотыми полосами.

— Сорокъ франковъ, отвчалъ Давидъ.

Я вздохнулъ свободно. Это было удивительно-дешево Увы! я забылъ, что ни что такъ не разоряетъ, какъ дешевые товары! Узнавъ однажды, что все такъ дешево, я хотлъ все закупить. Многихъ вещей, которыя мн пришли въ голову, не было въ этой комнат, но едва я успвалъ назвать ихъ, какъ Давидъ, исчезнувъ на минуту, приносилъ мн вс назваиныи мною вещи. Эта быстрота даже пугала меня.

Наконецъ вспомнилъ я еще объ одномъ, но ужь тутъ ршительно совстно было спросить. Я вспомнилъ, что видлъ въ Париж у Делакруа портретъ мароккской женщины удивительной красоты. Мн пришло въ голову, что со мною два отличные живописца, и что я обрадовалъ бы ихъ несказанно, если бъ доставилъ возможность списать такой же портретъ. Но какъ было объ этомъ спросить?

Видя, что я оглядываюсь вокругъ съ какою-то нершимостью, Давидъ спросилъ меня:

— Что еще прикажете?

— Да больше ничего, любезный Давидъ.

— Нтъ, вамъ еще чего-то хочется…

— Можетъ-быть невозможнаго.

— Все-таки скажите, и то знаетъ?..

— Лтъ десять или двнадцать тому назадъ, одинъ изъ друзей моихъ, отличимо живописецъ, быль въ Танжер съ графомъ Марнеемъ…

— Знаю, г. Делакруа.

— Какъ, вы его знаете, любезный Давидъ?

— Онъ былъ въ моемъ дом.

— Онъ написалъ здсь портретъ одной еврейской женщины, одтой въ самыя богатыя одежды…

— Знаю и это. Это была моя свояченица, Рахиль.

— Ваша родственница? Жива она еще?

— Слава Богу, жива и здорова.

— Не согласилась ли бы она позволить снять съ себя еще портретъ моимъ друзьямъ-живописцамъ, Жиро и Буланже, которые со мною пріхали?

— Но вспомните, что она теперь пятнадцатью годами старе.

— Все-равно… Лишь бы она согласилась…

— Нтъ! я вамъ предложу гораздо-лучше.

— Лучше Рахили?

— Да. Моя двоюродная сестра, Молли, которая обыкновенно живетъ въ Тариф, случайно пріхала сюда,— но только, кажется, завтра хотла хать обратно.

— И она согласится?..

— Ступайте за своими друзьями, а я покуда ьсе здсь приготовлю…

— Что же вы приготовите?

— Молли, одтую въ богатйшія платья кладовой.

— Вы чудесный человкъ, г. Давидъ…

— Я длаю что могу… Извините, если немного. Г. Флоратъ рекомендовалъ мн васъ — и я обязанъ всмъ служить вамъ.

Я побжалъ за своими спутниками. Они срисовывали дворецъ султана, а женщина одна, видя это, осыпала ихъ проклятіями.

‘Милосердый Аллахъ! (кричала она) за что ты на насъ такъ прогнвался, что допускаешь этихъ собакъ срисовывать дворецъ нашего повлителя?’

Чтобъ избавиться отъ дальнйшихъ ея учтивостей, я увелъ своихъ друзей, и черезъ пять минутъ потомъ мы уже опять были у Давида.

Мы вскрикнули отъ изумленія, когда вошли въ комнату: еврейская двушка, несравненной красоты, осыпанная съ головы до ногъ брильянтами, изумрудами, саифирами, сидла на томъ самомъ канапе, которое недавно еще было завалено матеріями.

III.

Мавританская школа.— Ученыя степени.— Привилегіи на охоту въ Танжер.— Охота и опасности.— Еврейская свадьба.

Въ ту минуту, какъ Жиро и Буланже кончали портретъ Молли, высидвшей съ удивительнымъ терпніемъ три часа, г. Флоратъ пришелъ за нами.

Когда мы возвращались по улицамъ, слухъ нашъ пораженъ былъ страннымъ шумомъ, похожимъ на прибой волнъ.

Это была мавританская школа простая, первообразная, безъ бумаги, чернилъ, перьевъ. въ ней были только дв необходимыя вещи для школы: учитель и ученики.

Учитель сидлъ поджавши ноги и прислонясь къ стн, ученики точно въ томъ же положеніи составили около него полукругъ. У учителя была въ рукахъ длинная палочка, которою онъ безъ малйшаго усилія могъ достать любаго ученика. Они твердили на-распвъ стихи Корана. Этимъ ограничивались вс ихъ человческія знанія. Кто зналъ наизусть двадцать строфъ Корана, тотъ былъ бакалавромъ. Кто вытвердилъ пятьдесятъ — быль магистромъ. Знающій, сто строфъ назывался талебашъ — ученымъ.

Дверь школы была отворена, и мы съ любопытствомъ остановились, чтобъ посмотрть на эту ученость, но учитель, боясь, врно, чтобъ мы его не сглазили, веллъ запереть дверь.

Г. Флоратъ, котораго мы просили устроить для насъ охоту за кабаномъ, принесъ намъ благопріятный отвть: онъ поручилъ переговоры объ этомъ дл двумъ европейскихъ дамамъ — и эти прелестныя дипломатки восторжествовали.

Можетъ быть, покажется страннымъ, что здсь охота составляетъ дипломатическое дло и что оно поручается дамамъ. Вотъ почему, здсь, въ Танжер, всякая охота зависитъ отъ англійскаго консула Гея (Hay). Безъ его позволенія никто не можетъ охотиться, а какъ онъ былъ тогда нездоровъ, то и надобно было употребить дамъ, чтобъ склонить его на допущеніе охоты безъ себя. Он успли въ этомъ, и англійскій Нимвродъ далъ намъ своего секретаря въ провожатые.

Узнавъ эту пріятную новость, мы отправились на пароходъ обдать.

Въ Танжер нтъ трактировъ. Если въ Испаніи дятъ мало и дурно, то въ Марокко совсмъ не дятъ, только туземцы сгрызутъ одинъ финикъ, или одну смокву — и этого имъ довольно на цлыя сутки. Но ввечеру, на площади Танжера, у нихъ всякой день попойка и цлая оргія. Близь дома Давида есть одинъ публичный фонтанъ, и къ нему-то собираются вс жители по вечерамъ пить воду. И какъ они ее пьютъ? Это ужь не крики радости, а ревъ удовольствія. Если посреди всего этого бшенаго движенія и крика вдругъ япдяется закутанное существо, молчаливо-идущее къ фонтану, вс замолчатъ и дадутъ ему дорогу — это женщина.

Эти веселыя сходбища кутятъ здсь часто до полуночи. Вотъ важность воды на Восток! У насъ источникъ жизни солнце, у нихъ — вода: она даетъ зелень полямъ и деревьямъ, жизнь каждому животному и радость человку. Везд, гд есть рка, ручей, источникъ — проявляются жизнь и существованіе.

На другой день отправились мы на охоту. Удовольствія и добычи было очень-мало, но зато опасностей слишкомъ-много, и не отъ зврей, за которыми мы гонялись, а отъ Арабовъ, которые были нашими провожатыми. Нсколько выстрловъ было сдлано противъ насъ неизвстно кмъ и откуда, по-счастью, стрлки были, врно, плохи: никто не былъ раненъ. Довольно-печально воротились мы въ Танжеръ ночью и застали еще жителей, пировавшихъ у фонтана.

На другое утро пришелъ за нами услужливый нашъ Давидъ и предложилъ намъ посмотрть на еврейскую свадьбу. Какъ было не посмотрть. Свадебныя церемоніи уже прежде насъ продолжались шесть дней. Мы пришли въ седьмой.

Съ большимъ трудомъ пробрались мы, подъ сильною протекціей Давида, во дворъ новобрачныхъ. Около стнъ двора стояли лавки для гостей, и насъ пригласили ссть на одну изъ нихъ. У уличной стны сидли, поджавъ ноги, три музыканта: одинъ со скрипкою и двое съ бубнами. У стны домоваго фасада сидли женщины, одтыя въ самыя богатыя платья. Вс окрестныя террасы были наполнены зрительницами, сидвшими совершенно-неподвижно и только изрдка испускавшими дикіе крики удивленія, или удовольствія.

У дверей дома была пустая площадка, покрытая коврами. Давидъ вошелъ въ домъ, переговорилъ съ женщинами, и одна изъ нихъ вышла оттуда закраснвшись, но нисколько не отнкиваясь, вынула платокъ изъ кармана, взяла его за два конца, повертла, чтобъ свить родъ жгута и начала тогда плясать.

Мы избалованы нашими фонданго, качучею, олевито, халео-дехересонъ. Правда, и еврейская пляска не пляска, а топанье ногами на мст, съ нкоторымъ движеніемъ тла, подобнымъ андалузскому монито. Граціи въ этихъ движеніяхъ мало, исключая рукъ. Все выраженіе — въ глазахъ

Десять, или двнадцать женщинъ танцевали одна за другою, и ни въ одной нельзя было замтить разности въ хореграфическомъ искусств. И музыка была все та же, и танцы. Да и музыка состоитъ въ монотипномъ каданс, непереходящемъ за одну октаву. Самая же псня подъ эту музыку на какой случай, вы думаете, сочинена? На бомбардировку Танжера французами. И ее-то поютъ на еврейской свадьб. Я досталъ себ нарочно всю псню и перевелъ ее. Въ ней шесть куплетовъ, которые оканчиваются припвомъ: Аллахъ! Какое несчастіе!

Наконецъ надобно было намъ посмотрть на невсту. Насъ ввели въ комнату, въ которой она лежала на кровати вмст съ четырьмя другими двушками, которыя какъ-бы охраняли ее. При насъ сняли ее съ кровати и приказали ссть, прислонясь къ стн. На голов ея было красное покрывало и, сверхъ-того, съ перваго дня церемоніи она обязана была закрывать глаза, то-есть уже недлю, какъ она не могла никого и ничего видть. Въ первый день моютъ невсту подъ звуки самой ужасной музыки. Вымывши, кладутъ въ постель и закрываютъ ей глаза. Съ этой минуты должна она все лежать и не раскрывать глазъ. На другой день родственницы невсты ходятъ по городу и зовутъ подругъ ея черезъ день къ ней въ гости. На третій готовятъ обдъ. На четвертый, съ шести часовъ утра, приглашенныя подруги являются и ложатся на кровать съ невстою. На пятый день женихъ, совершивъ молитвы въ синагог, приходить въ домъ невсты, но она не встаетъ и не открываетъ глазъ. На шестой день вымываютъ домъ, невста отправляетъ подарки свои къ жениху. Подарки эти относятъ къ нему женщины и, вручая, восклицаютъ троекратно: гулахлехъ! (побда!) На седьмой — ведутъ невсту въ баню синагоги, а оттуда кладутъ спать въ постель. Только въ полдень поднимаютъ се и окрашиваютъ ей ногти на рукахъ и на ногахъ геннахомъ.

При этой-то церемоніи очутились и мы. Она продолжалась полчаса, и когда ногти невсты сдлались кирпичнаго цвта, ее опять положили въ кровать. Въ шесть часовъ вечера должны были переодть ее и отвести въ домъ молодаго.

Соскучась плясками и музыкою еврейской свадьбы, мы отправились по улицамъ Танжера, въ ожиданіи послдняго одванья невсты. Отобдавъ очень хорошо у Давида, мы опять пошли на эту свадьбу.

Невста все еще лежала съ шестью своими подругами. Ее подняли и посадили противъ дверей у стны на чрезвычайно-высокія кресла. Женщины окружили ее, сняли съ нея красный вуаль и начали убирать волосы. Сдлали изъ нихъ три этажа, раздленные разными уборами. На высот полуфута прикрпили шарфъ, свернутый трубочкою, и на него уже надли діадиму краснаго бархата.

Когда кончили уборку волосъ, перешли къ лицу. Женщина, вооруженная кистью, начала красить ей кноллемъ брови и рсницы, а другая — золотою бумажкою (подъ золотомъ былъ слой румянь) начала тереть ей щеки, которыя тотчасъ же приняли цвтъ самый ярко-пунцовый. Бдная жертва во все это время не раскрывала глазъ, не длала ни малйшаго движенія.

Посл того перешла она со стула на нчто въ род трона, поставленнаго на столъ. Тутъ услась она съ неподвижностью японской статуи, а братъ ея держалъ въ это время свчу и показывалъ сестру всей собравшейся публик.

По прошествіи получаса этой выставки, показались факелы и музыканты усилили свое неистовство. Это были родственники жениха, пришедшіе за невстой. Ее сняли съ трона при крикахъ всей толпы, а наиболе Мавританокъ, сидвшихъ на террасахъ.

Вся церемонія двинулась впередъ. Невста шла все еще съ закрытыми глазами и съ автоматическою неподвижностью. Трое мужчинъ вели ее: двое подъ-руки, а третій поддерживалъ сзади голову и прическу, другіе трое мужчинъ шли впереди ея съ факелами, обратясь лицомъ къ ней, а спиной раздвигая толпу. Вс позжане слдовали за невстою.

Это было самое фантастическое зрлище, котораго и никогда не забуду. Это ночное шествіе съ факелами, эти блыя привиднія, которыхъ драгоцнные наряды блистали и въ ночи, эти тысячи головъ, высовывавшихся изъ-за ршетокъ, наконецъ, эта прогулка любопытныхъ женщинъ по крышамъ, женщинъ, перескакивавшихъ не только съ дома на домъ, но даже съ одной стороны на другую — все это никогда не изгладится изъ моей памяти

Черезъ часъ мы пришли въ домъ жениха. Я былъ въ числ первыхъ, шедшихъ за факельщиками, въ сопровожденіи двухъ янычаръ, которые, безъ всякой надобности, расталкивали для меня народъ и даже награждали лнивыхъ побоями.

Женихъ стоялъ у стны въ совершенной неподвижности, съ опущенными глазами, подобно каменной стату, онъ былъ одтъ весь въ черномъ. Голова его была обрита и изъ бороды оставлена только одна прядь. Ему было отъ 22 до 24-хъ лтъ.

Нашъ приходъ не заставилъ его длать ни малйшаго движенія, которое бы обнаружило его существованіе. Жиро легко было снять съ него портретъ.

На порог комнаты остановилась невста. Ей подали стаканъ воды: она выпила ее, и стаканъ посл того разбили. Тутъ невста вошла. Ее схватили и посадили опять на такой же тронъ, какой она занимала дома: крики и музыка возобновились минутъ на десять, впродолженіе которыхъ ни женихъ, ни невста не сдлали ни малйшаго движенія.

Наконецъ, шесть или семь женщинъ подняли невсту и понесли въ другую комнату.

Это былъ конецъ церемоніи.

Когда мы вышли, было ужь десять часовъ. Въ город все было темно и пусто. Весь недавній шумъ исчезъ какъ сонъ. Черезъ десять минутъ мы были уже за воротами Танжера, который, врно, никогда больше не увидимъ.

Не могу нахвалиться Давидомъ. Во всю жизнь встртилъ я двухъ Евреевъ — въ Танжер — Давида, въ Алжир — Сулала. Желалъ бы имть всегда дло съ такими честными купцами.

IV.

Отъздъ изъ Танжера.— Геркулесовы Столбы.— Преданіе.— Туманы Гибралтара.— Прежняя поздка Жиро и Дебароля въ Гибралтаръ.— Заботы Англичанъ о Гибралтар.— Обезьяны.— Новаго рода барометръ.— Губернаторъ Гибралтара.— Отъздъ изъ Гибралтара.

Мы должны были выхать въ четыре часа утра, и я, не желая прозвать подробностей прозда чрезъ Гибралтарскій Проливъ, просилъ, чтобъ меня разбудили, но просьба была безполезна: движеніе парохода разбудило меня и безъ посторонней помощи. Въ пять часовъ я поднялся на палубу. Мы плыли къ середин пролива, и колеса наши, разбивая волны, испускали тысячи фосфорическихъ искръ. Мало-помалу стало разсвтать, и въ ту самую минуту, какъ солнце всходило, мы поравнялись съ знаменитыми противоположными скалами, называемыми Геркулесовыми Столбами.

Всмъ, конечно, извстно, какъ Геркулесъ, обманувъ Атланта, хотвшаго-было заставить Геркулеса держать навсегда небо вмсто Атланта, и сваливъ опять на плечи Атланта это тяжкое бремя, очутился у двухъ скалъ, отдлявшихъ Средиземное Море отъ Атлантическаго. Упершись спиною въ одну, а ногами въ другую, онъ разорвалъ эту преграду и соединилъ оба моря. Сила вторженія Атлантическаго Океана была такъ велика, что, отъ напора волнъ, отдлилась и Сицилія отъ Калабріи. Дйствительно ли такъ все это случилось, я ужь, конечно, не беру на свою отвтственность.

Но вотъ дйствительный и замчательный фактъ. Изъ всхъ городовъ Испаніи одинъ Гибралтаръ иметъ право пользоваться туманами Съ перваго взгляда это покажется странно, а въ-самомъ-дл, очень естественно. Прочіе города — испанскіе, а Гибралтаръ — городъ Англійскій. Англичане длаютъ все, что захотятъ. Они борются съ природою и побждаютъ ее. Они сдлали вишни безъ косточекъ, груши съ запахомъ гвоздики, смородину безъ зеренъ. У нихъ скоро будутъ быки безъ ногъ. Посмотрите на быковъ Дургемскаго Графства: они почти на брюх ходятъ, скоро совсмъ будутъ ползать.

Тоже и съ туманомъ: прежде, когда Гибралтаръ не принадлежалъ Англичанамъ, тамъ не было тумана. Но Англичане привыкли къ туману, они не могутъ жить безъ него и — завели себ туманъ въ Гибралтар.

— Какимъ же образомъ? спросите вы.— Очень просто! Каменнымъ углемъ!

Англичане чрезвычайно гордятся, повидимому, обладаніемъ Гибралтара, но, въ-самомъ-дл, это ихъ чума, холера, тифусъ, они во сн и на-яву только-что и бредятъ Гибралтаромъ. Они ежеминутно боятся за Гибралтаръ. Вотъ ужь сто лтъ, какъ эта болзнь продолжается. Разъ въ недлю, по-крайней-мр, лихорадочный припадокъ схватываетъ вдругъ лордовъ Адмиралтейства. Они просыпаются ночью, зовутъ секретарей, диктуютъ депеши и отправляютъ туда пароходъ, съ приказаніемъ построить новое укрпленіе, новую батарею и прибавить еще пушекъ, пушекъ и пушекъ.

Ихъ теперь 3000 въ Гибралтар, и назначена награда въ дв тысячи фунтовъ стерлинговъ, кто откроетъ въ Гибралтар еще мсто, гд съ пользою можно поставить хоть одну пушку.

А какъ для каждой пушки нужно семь человкъ во время дйствія, то, въ случа осады, Гибралтару для однхъ пушекъ нужно 21000 артиллеристовъ (если до-тхъ-порь не прибавится пушекъ).

Жиро и Дебароль были уже однажды въ Гибралтар. Боже мой, что они разсказываютъ! Вопервыхъ, имъ дали въ провожатые англійскаго солдата, потомъ совтовали не прогуливаться по городу посл восьми часовъ вечера, наконецъ, попросили ихъ однажды отправиться восвояси. Вс подзорныя трубы слдили за ними во время имъ отъзда, и когда он скрылись изъ вида, тотчасъ же отправили въ Лондонъ пароходъ, въ четыреста силъ, съ донесеніемъ первому лорду Адмиралтейства, что два французскіе инженера едва не захватили Гибралтара, но по-счастью, не успли въ этомъ. Курсъ на бирж упалъ, потомъ поднялся, тамъ опять понизился, и наконецъ все успокоилось въ Лондон.

Теперь эти же самые Жиро и Дебароль возвращались въ Гибралтаръ и привезли съ собою цлую ватагу такихъ же ужасныхъ инженеровъ. Мы такъ и ожидали, что насъ съ первымъ шагомъ отправятъ на понтоны.

Впрочемъ, прежде, нежели вышли на берегъ, мы должны были подвергнуться карантинному осмотру. Въ-ожиданіи этого удовольствія, любовались мы въ подзорную трубу на караулъ шотландскихъ солдатъ, въ національной ихъ одежд. Мы все воображаемъ, что Шотландцы существуютъ только въ романахъ Вальтера Скотта. Здсь мы впервые убдились, что они даже живутъ въ Гибралтар.

Наконецъ насъ осмотрли и объявили, что мы можемъ отправиться въ городъ. Я взялъ-было съ собою, по привычк, двуствольное ружье, но мн объявили, что вооруженные люди не впускаются въ Гибралтаръ. Я хотлъ-было разрядить ружье, выстрля на воздухъ, мн сказали, что въ гибралтарской гавани не позволено стрлять. Я смиренно склонилъ голову и отправился въ лодку.

Гибралтаръ чисто-англійскій городъ. Войдите въ трактиръ, и вамъ подадутъ ростбифу и элю, но ужь не спрашивайте ни малаги, ни лафиту.

Одно только: Гибралтаръ не похожъ на Англію. Это обезьяны. Какимъ-то страннымъ образомъ, врно, во времена переселенія Мавровъ изъ Африки въ Испанію, завезены были и обезьяны, которыя и поселились на приморской скал. Мавровъ выгнали черезъ нсколько столтій, но обезьяны остались. Теперь он полезны: он замняютъ барометръ. Гора Кадыге, на которой стоить городъ, иметъ два склона: восточный и западный. Если погода постоянно-хороша, обезьяны переходятъ на западную: если угрожаетъ дождемъ и бурею, он скрываются на восточную. За эту важную услугу законы строго наказываютъ того, кто убилъ бы обезьяну.

Погода была хорошая и я пустился-было на западный склонъ горы, но мн сказали, что детъ губернаторъ, и я поспшилъ къ нему на встрчу.

Этотъ губернаторъ былъ Вильсонъ, который въ 1815 году вывезъ изъ Франціи Завалетта.

Теперь Сиръ Робертъ Вильсонъ былъ уже почтенный старикъ около шестидесяти-шести, или восьми лтъ, но который всякій день еще длаетъ по десяти ль верхомъ. Онъ меня принялъ какъ роднаго, и обхожденіе его примирило меня съ Гибралтаромъ и Англичанами.

V.

Титуанская бухта.— Разсказъ о французскихъ плнникахъ.— Прибытіе въ Мелилу.— Разсказъ Дон-Луиса-Каппа объ освобожденіи плнныхъ.— Бурная ночь.— Прибытіе Джема-Разуатъ.— Посщеніе могилы капитана Жеро.

Въ четыре часа утра 26 числа мы подняли якорь и діагональною линіей поплыли черезъ проливъ. Въ девять часовъ были мы ужь въ огромной бухт. По правую руку виднлись горы, оканчивающіяся мысомъ Негро. Склоны этихъ горъ составляли долину, въ глубин которой стоялъ Тетуанъ, боле похожій издали на каменоломню, нежели на городъ.

Подъзжая къ Тетуану, капитанъ нашего парохода объявилъ мн, что прежде, нежели отдали это судно въ мое распоряженіе, оно назначено было дли принятія французскихъ плнныхъ, бывшихъ въ рукахъ Абд-эль-Кадера. Я ничего объ этомъ не зналъ и просилъ капитана разсказать мн это дло подробно. Вотъ разсказъ его.

Извстенъ героическій бой при Сиди-Брагол, въ которомъ около ста-пятидесяти французовъ остались во власти Арабовъ. Важнйшими изъ плнныхъ былъ гусарскій ротмистръ Курби де-Коньяръ. Посл этого произошло извстное умерщвленіе плнныхъ, разсказанное трубачомъ Роландомъ, чудесно-спасшимся отъ смерти. Посл этого побоища осталось двнадцать плнныхъ, которыхъ и потеряли уже надежду когда-либо увидть, какъ вдругъ, 8-го октября 1846 года, Курби де-Коньяръ прислалъ письмо къ губернатору Мелилы, которымъ увдомлялъ его, что караульные его, Арабы, согласны отпустить его и товарищей за 6100 Дуровъ (32,000 франковъ), и просилъ ссудить его этою суммой, которую лично обязывался ему выплатить. У губернатора не было столько денегъ. Онъ сообщилъ объ этомъ французскому консулу въ Малаг, который передалъ это извстіе оранскому губернатору.

Какъ-скоро оранскій губернаторъ получилъ это извстіе, онъ тотчасъ же призвалъ капитана парохода Велосъ и приказалъ ему отправиться въ Мелилу, для принятія дальнйшихъ мрь къ успшному окончанію этого дла, выдавъ ему вмст съ тмъ, сверхъ требуемыхъ 32,000 фр., еще 1000, на непредвидимые расходы и снабдивъ надлежащими инструкціями.

Прибывъ въ Мелилу, капитанъ передалъ губернатору деньги, а тотъ послалъ сейчасъ же гонца къ Коньяру съ увдомленіемъ, что сумма готова. Гонецъ явился въ дуарій, гд содержались плнные, усплъ скрытно вручить письмо Коньяру и получить отъ него отвтъ, въ которомъ плнникъ увдомлялъ, что вскор ихъ переведутъ поближе къ городу.

Съ своей стороны, начальникъ Арабовъ, который велъ съ Коньяромъ переговоры объ освобожденіи его, послалъ гонца къ предводителю племени Бени-Бульафировъ, съ которымъ онъ долженъ былъ подлиться полученными деньгами. Онъ приглашалъ его взять плнныхъ и отвести къ крпости. Предводитель этого племени отвчалъ, что между 23-мъ и 27-мъ числами будетъ въ окрестностяхъ города съ плнными.

Чтобъ не возбудить подозрній прочихъ Арабовъ, капитанъ парохода Велосъ долженъ былъ до этого срока ухать куда-нибудь, и тогда-то дано было ему приказаніе отправиться за мною въ Кадиксъ.

Я тотчасъ же ршился отказаться отъ посщенія Тетуана, чтобъ поспшить въ Джема-Разауатъ, куда изъ Мелилы тотчасъ же хотли дать знать, если плнники появятся, но капитанъ мой не согласился на это. Во-первыхъ, онъ не врилъ, чтобъ Арабы одержали общаніе, а во-вторыхъ, какъ 27-е число было послднимъ срокомъ, то онъ и хотлъ явиться только въ этотъ срокъ, посл полудня, въ Мелилу.

Слдственно, надобно было почти поневол остановиться въ Тетуан, тмъ боле, что тетуанскій бей предупрежденъ былъ изъ Танжера о нашемъ прізд.

Дйствительно, едва мы появились въ виду города, какъ бей прислалъ Арабовъ узнать, тутъ ли мы, общая тотчасъ же выслать лошадей для насъ и нашей свиты. Соскучась дожидаться, мы было пошли пшкомъ, но у какого-то зданія, служившаго таможнею и караульнею, солдаты остановили насъ, говоря, что дальше нельзя идти, но что, впрочемъ, за нами тотчасъ прідутъ изъ города. Мы прождали часъ, прождали два, и въ это время я усплъ всмъ своимъ товарищамъ разсказать исторію о плнныхъ. Вс закричали: ‘Не хотимъ въ Тетуанъ, хотимъ въ Мелилу!’ Я повиновался этому общему увлеченію, и черезъ часъ мы уже плыли со всею силою нашихъ паровъ въ Мелилу.

Когда мы поднимали якорь, то въ подзорную трубку увидли, однакожъ, что изъ города вызжалъ нашъ конвой.

Мелила служить для Испаніи мстомъ ссылки. Это самое печальное мсто для изгнанниковъ, потому-что преступники ежедневно видятъ издали берега отечества и никогда не могутъ попасть туда. Здсь, кто уйдетъ, тотъ попадетъ къ Арабамъ, которые ему тотчасъ же отрубаютъ голову, потому-что Арабы въ вчной войн съ гарнизономъ Мелилы. Этотъ гарнизонъ состоитъ изъ восьми-сотъ человкъ, которые весь свой вкъ должны быть подъ ружьемъ. Эта осада продолжительне троянской, и это, впрочемъ, дйствительная осада, потому что, какъ изъ переговоровъ о французскихъ плнныхъ видно, племена Арабовъ чередуются для обложенія Мелилы.

Мы плыли въ Мелилу 26-го числа, и во весь день не слыхать было ничего о нашихъ плнныхъ. Вс начали сомнваться въ возможности успха, вс говорили, что Абд-эль-Кадеръ не выпустить столь важныхъ плнныхъ, что онъ скоре перержетъ ихъ всхъ, что Арабы хотятъ только выманить деньги и т. п., я одинъ надялся.

Всю ночь мы не спали. Море сильно волновалось. Въ семь часовъ утра пришли мы къ Мелил и подняли англійскій флагъ. Это тоже была предосторожность капитана.

Бросивъ якорь, мы еще совтовались: посылать ли намъ лодку на берегъ, какъ вдругъ увидли, что изъ гавани одинъ человкъ слъ въ лодку и плыветъ къ намъ. Это были самые убійственные полчаса ожиданія. Какое извстіе везегъ намъ этотъ человкъ? Спасеніе или гибель соотечественниковъ? Вс взоры были устремлены на него, вс руки протянуты: мы едва переводили дыханіе… Уже издали длалъ онъ какіе-то знаки, которые ровно ничего не объясняли намъ… Наконецъ, когда уже подъхалъ на такое разстояніе, что можно было его разслышать, онъ всталъ и громко закричалъ роковое слово:

— Спасены!

Любопытно было посмотрть на нашъ восторгъ! Мы на рукахъ принесли на палубу этого встника счастія. Это былъ плац-адъютантъ крпости Мелилы, донъ Луисъ Каппа, и вотъ какія подробности онъ намъ разсказалъ.

‘До 28-го числа не было отъ Арабовъ никакого извстія. Въ этотъ день, поутру, въ семь часовъ, явились двое къ крпостному рву. Они принесли извстіе, что плнники были въ четырехъ ль отъ города и что въ тотъ же день у Бастингасскаго Мыса долженъ произойдти размнъ ихъ на общанныя деньги. Когда плнниковъ приведутъ къ этому мсту, то разложатъ большой огонь, чтобъ дать губернатору сигналъ. Одного изъ двухъ присланныхъ Арабовъ оставили заложникомъ, другой отправился. Въ гавани была лодока мичмана Дюрана, присланнаго въ Мелилу съ пароходомъ Велосъ въ первую поздку съ деньгами. На нее перенесли деньги и вооружили шесть человкъ матросовъ съ головы до ногъ.

‘Лодка отправилась къ условному мсту, будто бы занимаясь рыбною ловлей. Едва она пристала къ мысу, какъ появилось пять или шесть всадниковъ, длавшихъ матросамъ разные знаки. Лодка подчалила къ нимъ и начались переговоры.

‘Плнники были въ полумили. Арабъ-заложникъ, бывшій въ лодк, объявилъ товарищамъ, что деньги привезены и показалъ имъ мшки съ деньгами, поднявъ ихъ въ рукахъ.

‘Тогда одинъ изъ всадниковъ повернулъ лошадь и пустился въ обратный путь. Черезъ три четверти часа пришелъ остальной отрядъ съ плнниками. Ихъ было всего одиннадцать человкъ: десять мужчинъ и одна женщина. Послдняя была, восемь лтъ тому назадъ, взята у воротъ Орана. Одинъ же изъ плнныхъ наканун того дня умеръ отъ лихорадки.

Едва донъ Луисъ Каппа завидлъ плнныхъ, какъ, невыждавъ переговоровъ, бросился къ Коньяру и началъ обнимать его.

— Что вы длаете? вскричалъ тотъ.— Ради Бога, воротитесь на лодку.

‘Дйствительно, Арабы могли удержать и его въ плну, однакожъ, оказалось, что они дйствовали добросовстно и только хотли получить деньги. Одинъ изъ предводителей ихъ отправился на лодку, чтобъ пересчитать деньги. Было шесть мшковъ. Въ пяти было по тысячи дуровъ, а въ шестомъ 1,100. Арабъ взялъ съ собою три мшка, и въ то же время выслана была половина плнныхъ Потомъ взята была вторая половина выкупа, и остальные плнные явились на лодку.

Они едва врили своему спасенію. Только тогда, какъ уже были въ лодк между вооруженными французами и сами держали каждый по ружью въ рук, удостоврились они въ своей свобод. Четырнадцать мсяцовъ и двадцать дней были они въ плну.

‘Въ справедливомъ нетерпніи своемъ, плнники не хотли дожидаться прихода нашего парохода и ршились отправиться на моей лодочк, несмотря на то, что втеръ быль противный и лодочка очень-ненадежна, что она могла опрокинуться, или волны могли ихъ выбросить на берегъ, или Арабы могли за ними погнаться въ пяти-шести лодкахъ, чтобъ, взявъ деньги, взять обратно и плнныхъ. Конечно, въ послднемъ случа они бы вс погибли до послдняго, но не для этого же старались объ ихъ освобожденіи.

‘Капитанъ нашъ тотчасъ приказалъ опять разводить пары, чтобъ догнать лодку. Но несчастью, Велосъ быль плохой ходокъ, а лодка была восемнадцать часовъ впереди. Не было надежды догнать ихъ прежде Джема-Разуатъ. Вс уврены были, что дале этого они не пойдутъ въ такомъ слабомъ судн.

‘Море боле-и-боле волновалось. Втеръ крпчалъ и все былъ противный. На высот Уафаринскихъ Острововъ капитанъ поставилъ часоваго на марсели. Настала ночь темная и дождливая. Къ разсвту мы были на высот Малуенасской Губы. Во всю ночь не было никакихъ свдній о лодк. Около одиннадцати часовъ обогнули мы Трафоркаскій Мысъ. Мы плыли довольно-близко къ берегу, чтобъ не пропустить ни одного судна.

‘Подходя къ Джема-Разуату, дв лодки обратили наше вниманіе, но, посредствомъ подзорной трубы, мы удостоврились, что это простыя рыболовныя суда.

За полмили недоходя до Джема-Разуата, бросили мы якорь. Весь городъ былъ въ движеніи. Пароходъ нашъ видимо обращалъ на себя все вниманіе. Черезъ десять минутъ увидли мы, что къ намъ детъ капитанъ гавани.

Едва только подъхалъ онъ на разстояніе, съ котораго можно было вести переговоры, мы спросили о плнникахъ, и онъ увдомилъ насъ, что они въ Джема-Разуат, а мичманъ Дюрань отправился въ Оранъ для донесенія объ освобожденіи ихъ генералу д’Арбовилю.’

Можно вообразить, съ какимъ нетерпніемъ спшили мы въ городъ. Несмотря на волненіе, бросились мы въ лодки и поплыли къ берегу. Тутъ встртили мы полковника Мак-Магома, который пригласилъ насъ на обдъ, данный городомъ въ честь бывшихъ плнныхъ. Вскор увидлись мы и съ этими героями-страдальцами. Объятія, возгласы, радостныя слезы, разсказы, остроты, шумъ и смхъ — вотъ что было при встрч.

Истощивъ вс общія мста этого свиданія, я подалъ голосъ, чтобъ до обда отправиться всмъ на могилу капитана Жеро, главнаго героя несчастной битвы при Сиди-Ибрагим.

Вс согласились, и мы отправились. Какъ не разсказать для всеобщаго свднія объ этомъ жестокомъ сраженіи!

VI.

Сраженіе при Сиди-Ибрагим.

Пронесся слухъ, что Абд-эль-Кадеръ появился на мароккскихъ границахъ. Племя Сугаліосовъ, казалось, было въ самомъ искреннемъ союз съ французами, которые старались поддерживать эту дружбу всми средствами. Но чмъ боле оно обнаруживало къ намъ расположенія, тмъ боле должно было трепетать мщенія эмира. Слдственно, мы, для собственной нашей пользы, должны были поддерживать это племя.

Полковникъ Монтаньякъ начальствовалъ тогда въ Джема-Разуат. Къ нему явился гонецъ отъ Трахро, предводителя Сугаліоскаго Племени, который прислалъ сказать ему, что приближеніе опасности не измняетъ его дружбы, что она даже сильне и что если гарнизонъ Джема-Разуата хочетъ сдлать вылазку и сдлать засаду въ селеніяхъ его племени, то онъ обязуется предать въ его руки Абд-эль-Кадера.

Полковникъ тотчасъ же ршился. Да и какой же начальникъ поста не согласился бы на всякое пожертвованіе, лишь бы овладть Абд-эль-Кадеромъ.

Гарнизонъ былъ слабъ и окруженъ непріятелями. Полковникъ старался какъ-можно-мене его ослабить. Онъ взялъ съ собою только 421 человка.

Въ воскресенье 21-го октября 1815 года, въ десять часовъ вечера, колонна эта тихо выступила изъ Джема-Разуата. Т, которые оставались, сожалли, что не могли послдовать за товарищами. До двухъ часовъ утра шли по направленію къ западу. Въ 2 часа сдлали привалъ и легли отдохнуть. Въ 9 часовъ выступили, и черезъ часъ расположились близъ Уэд-Тернана, гд и ршились провести день.

Во время завтрака явился Арабъ съ извстіемъ, что эмиръ съ сильнымъ поискомъ идетъ на Бу-Дженамъ. Полковникъ собралъ военный совтъ, и положено было продолжать идти впередъ.

Вскор явился другой гонецъ отъ капитана Коффина, оставшагося временнымъ комендантомъ въ Джема-Разуат, этотъ объявлялъ, что генералъ Кавеньякъ шедшій по дорог Аннъ-Кабекра, требуетъ триста человкъ въ подкрпленіе.

Полковникъ посл вторичнаго совщаніи съ офицерами, отвчалъ, что теперь было бы стылно возвратиться и что онъ отдлить отъ себя не можетъ трехъ сотъ человкъ. Но еще не успли отослать отвта, какъ появилась конная толпа Арабовъ, которая стала обходить позицію Французовъ. Послали съ нашей стороны нсколько людей, чтобъ узнать, что это за люди и чего хотятъ? Но едва наши посланные отдлились, какъ эти Арабы пустились наперерзъ къ нимъ, чтобъ отрзать имъ отступленіе. Увидвъ это движеніе, наши всадники пустились назадъ и помнялись съ Арабами нсколькими выстрлами.

Но это доказало Французамъ, что они окружены непріятелями. Тотчасъ же отправили письмо въ крпость, чтобъ дать знать о положеніи отряда.

Полковникъ ршился отступать, но чтобъ не вступить въ неравный бой, положилъ начать ретираду ночью, разложивъ съ вечера огонь, чтобъ заставить думать, что отрядъ не трогается съ мста.

Дйствительно, въ 11 часовъ ночи выступили, но едва прошли нсколько шаговъ, какъ два выстрла то стороны непріятелей доказали, что движеніе замчено. Несмотря на это, отступленіе продолжалось до Каркора, гд остановились для отдыха, прошли только дв ль. До Джема-Разаута оставалось еще пять.

На разсвт усмотрли толпы Арабовъ, расположенныя на высотахъ. Казалось, ихъ не боле семи, или восьмисотъ.

Оставя дв роты въ резерв, полковникъ двинулся впередъ съ 320 человкъ и прошелъ еще одну ль. Дальнйшій путь былъ невозможенъ. Надобно было пробиваться, а силы непріятеля видимо возрастали. Полковникъ съ 00 человками конницы бросился на 1000 человкъ, но, посл десяти минутъ боя, принужденъ былъ отступить. Бговымъ шагомъ прибжала къ нему на выручку пхота, и Арабы въ свою очередь, были опрокинуты и преслдуемы.

Но вдругъ, въ ту самую минуту, какъ полковникъ Монтаньякъ вошелъ въ оврагъ, со всхъ окружающихъ высотъ появились всадники и кабилы, которыхъ до-тхъ-поръ не было видно.

Полковникъ понялъ, что ни побда, ни отступленіе уже невозможны. Онъ сдлалъ вс распоряженія, чтобъ умереть съ честью.

Одинъ гусаръ бросился къ резерву, чтобъ потребовать его прибытія. Ударили тревогу, затрубили атаку и на штыкахъ взбжали на высоту. Здсь составили каре и въ это мгновеніе полковникъ палъ, пораженный пулею въ лобъ.— Капитанъ Коста! Капитанъ Коста! вскричалъ онъ, и другой гонецъ бросился къ резерву. Боле пятисотъ выстрловъ сдлали Арабы по гонцу, но онъ ускакалъ.

Начальство принялъ маіорь Курби де-Коньяръ, и съ послдними 45 гусарами сдлалъ еще одно отчаянное нападеніе на толпы непріятелей

Въ эту минуту показался на высотахъ эмиръ. Его легко было узнать по знамени и по регулярному корпусу войскъ. Вся равнина покрылась тогда Арабами, такъ-что горсть Французовъ едва была замтна между ни мы.

Капитанъ Коста шелъ уже на помощь, другую часть отряда оставилъ онъ для прикрытія обоза съ капитаномъ Жемо, Но, по мр приближенія своего, слышалъ онъ, какъ правильная пальба соотечественниковъ ослабвала, а крики Арабовъ усиливались. Еще прошло нсколько минутъ и Французскіе выстрлы прекратились. Капитанъ Коста понялъ, что т, къ кому онъ спшиль на помощь, уже не существовали.

Надобно было подумать ему и о своемъ спасеніи. Оставалось одно средство: воротиться назадъ къ обозу, чтобъ соединенно съ капитаномъ Жемо продолжать еще защищаться.

Онъ повернулъ свой отрядъ, но Арабы, перерзавъ переднихъ, бросились теперь и за нимъ. Составили каре, и подъ выстрлами 10,000 человкъ маневръ сдланъ былъ съ такою же точностью, какъ на Марсовомъ Пол. Никто не смигнулъ глазомъ, только одинъ рекрутъ юноша вскричалъ: Боже мой, мы погибли!

— А который теб годъ? спросилъ Коньярь.

— Двадцать-первый, отвчалъ онъ.

— Ну, такъ теб восмьнадцатію годами меньше страдать, чмъ страдалъ. Смотри покуда на меня и научись умирать…

Онъ еще не кончилъ фразы, какъ пуля попала ему въ лобъ. Потомъ палъ капитанъ Бюргаръ, потомъ адъютантъ Томо, потомъ вс остальные, и эта рота исчезла.

Оставался одинъ отрядъ капитана Жемо, охранявшій обозъ. Жемо давно уже наблюдалъ съ ближайшей высоты ходъ сраженія и понялъ участь передовыхъ. Вскор увидлъ и движеніе отряда Коста.

Онъ видлъ, что и ему нтъ возможности отступить, но въ пятистахъ шагахъ оттуда былъ марабутъ Сиди-Ибрагимъ. Еслибъ до него достичь, подумалъ онъ, то по-крайней-мр жизнь можно дорого продать.

Арабы занимали уже этотъ марабутъ, но отрядъ бросился туда въ штыки и выгналъ непріятелей.

Тотчасъ же сдланы были вс распоряженія къ защит. Устроили бойницы, парапеты, и даже капралъ Лавесьеръ экспромптомъ составилъ французское знамя и водрузилъ его на крыш зданія.

Черезъ четверть часа явились и Арабы. Первое нападеніе было произведено на муловъ, которыхъ отрядъ не усплъ ввести въ марабутъ, и тридцать труповъ остались на мст.

Люди, которые знаютъ, что все для нихъ кончено и которые съ улыбкой простились уже со свтомъ, хладнокровно дерутся и наврное мтятъ въ непріятеля. Одинъ отличный стрлокъ, поручикъ Шандеденъ, взявъ ружье и патроны убитаго солдата, заране указывалъ въ кого и во что метилъ.

Въ эту минуту подъхалъ на разстояніи 400 метровъ къ марабуту самъ эмиръ, сопровождаемый всею своею свитой. Французы дали по нимъ залпъ. Пять или шесть храбрыхъ пали. Самъ Абд эль-Кадеръ былъ раненъ въ щеку.

Несмотря на это, онъ сдлалъ знакъ, чтобъ прекратили пальбу, и послалъ къ намъ парламентра съ письмомъ. Онъ предлагалъ Французамъ сдаться, общая, что съ ними будутъ хорошо обходиться.

Жемо прочелъ вслухъ письмо. На всхъ лицахъ видна была одна презрительная улыбка.

— Слдовательно мы не сдаемся, ребята, вскричалъ онъ. Мы будемъ защищаться, покуда къ намъ прійдутъ на помощь.

Вс съ радостными криками подтвердили его слова, и онъ карандашомъ написалъ эмиру свой отказъ.

Гонецъ полетлъ съ отвтомъ, но Абд-эль-Кадеръ, получа его, не поврилъ такой отчаянной ршимости, и еще разъ послалъ Араба требовать другаго отвта.

Во второй разъ не удостоили и отвчать ему.

Упрямый эмиръ прислалъ третье письмо, но ужь не съ предложеніемъ о сдач, а съ холоднымъ увдомленіемъ, что никто живой не выйдетъ.

Посл этого эмиръ со свитою отъхалъ за выстрлъ, а Кабилы начали атаку. Загорлась жестокая пальба. Видя, что пули не пробиваютъ стны марабута, Арабы начали бросать каменья въ окна. Французы возвращали имъ ихъ, какъ древніе гомеровскіе герои, бросавшіе оружіе, чтобъ взяться за цлыя скалы.

Наступила ночь, Абд-эль-Кадеръ расположился лагеремъ около марабута и окружилъ его тройною цпью часовыхъ. Арабы по ночамъ не нападаютъ, и об стороны могли отдохнуть нсколько часовъ. Но съ утреннею зарею сраженіе опять началось.

До десяти часовъ продолжались самыя яростныя нападенія, и ни одинъ Арабъ не могъ взлзть на стну. Тогда, видя безполезность своихъ усилій, Абд-эль-Кадеръ отступилъ со свитою и уже не возвращался боле. Онъ увелъ съ собою шестьдесятъ плнныхъ, на которыхъ было сто-двнадцать ранъ. Съ марабута видно было, какъ ихъ влекли связанныхъ.

Уходя, онъ оставилъ у марабута армію Кабиловъ, которые уже не подходили къ зданію на ружейный выстрлъ, они придумали лучшее и врнйшее средство побдить Французовъ — жаждою и голодомъ.

Настала ночь. Капитанъ Жемо не спалъ и замтилъ, что Арабъ подползъ къ марабуту. Зачмъ? Посредствомъ переводчика узнали, что онъ за деньги соглашается отнести письмо во Французскій лагерь при Лалла-Махрнія. Тотчасъ же собрана была требуемая сумма, въ письм капитана Жемо описано было ужасное положеніе отряда. Арабъ взялъ письмо и скрылся.

Онъ честно доставилъ это письмо, но во Французскомъ лагер никто не зналъ руки Жемо, тамъ вообразили, что это военная хитрость Абд-эль-Кадера.

Отрядъ Жемо не зналъ этого, и цлый день ждалъ съ нетерпніемъ, обращая взоры къ Лалла-Махрнія. Хлба и воды не было. Голодъ и жажда начали сильно дйствовать.

Прошла еще ночь, и весь послдующій день. Многіе падали безъ чувствъ, но никто не жаловался, не ропталъ. Вс знали, что они обречены на смерть. Къ-чему же бы послужило отчаяніе?

Наступилъ третій день, помощи не являлось ни откуда. Жемо объявилъ, что ршился пробиваться къ Джема-Разауту и умереть съ оружіемъ въ рукахъ, а не голодною смертью.

До крпости было четыре ль, и по всему этому пространству густыя толпы Арабовъ стерегли каждый пунктъ.

Молча зарядили ружья, и около шестидесяти человкъ вдругъ бросились изъ стнъ марабута по направленію къ Джема-Разуату.

Первый отрядъ Арабовъ опрокинутъ и разсянъ. Но уже тревога распространилась по всей линіи и толпы непріятелей бгутъ со всхъ сторонъ. Начинается перестрлка. Французы, падая отъ ранъ и изнуренія, продолжаютъ идти впередъ, унося съ собою раненныхъ и безчувственныхъ.

Такимъ-образомъ половина пути уже была пройдена. Тридцать, или сорокъ человкъ еще живы и надются, что въ крпости услышатъ выстрлы. Капитанъ Жемо отъ изнуренія не въ-силахъ уже идти. Вс для него ршаются остановиться, а между-тмъ выстрлы непріятелей поражаютъ одного за другимъ. Поручикъ Шанделень убитъ, и около его тла завязывается ожесточенный бои. Составляется еще каре.

Вдругъ лучъ надежды оживилъ умиравшихъ: съ высоты одного холма увидли они Французскій блокгаузъ и отрядъ войскъ, шедшій къ нимъ на помощь. Арабы тоже увидли эту колонну — и остановились.

Но, по какому-то странному несчастью, эта колонна ничего не видала и воротилась назадъ.

Началась новая битва, Арабы отрзали отступленіе этой горсти, сражавшейся уже шесть дней сряду. Въ послдній разъ Жемо составилъ каре изъ двадцати-пяти человкъ, которые, ставъ на мст продолжали отстрливаться.

Истощился и запасъ патроновъ, но остались штыки, тогда арабскія пули поразили каждаго по одиначк, наконецъ, палъ и Жемо. Въ живыхъ уже не боле пятнадцати человкъ. Каре не изъ чего составить. Съ бшенствомъ бросаются эти остальные пятнадцать человкъ на враговъ. Одни падаютъ вскор мертвыми, другіе ползутъ по кустарникамъ и успваютъ пробраться до крпости. Этихъ было трое. Неполучивъ ни одной раны, они отъ изнуренія испускаютъ духъ. Но прежде кончины своей успваютъ разсказать все, и весь остальной гарнизонъ Джема-Разаута спшитъ сдлать вылазку. Арабы отражены, нсколько раненныхъ еще спасены (въ томъ числ и капралъ Лавосьеръ). Всего же восемь человкъ пережили это побоище.

По собственному сознанію Арабовъ, побда стоила имъ девятисотъ человкъ.

VII.

Исторія плна Коньяра и его товарищей. Убійство двухсотъ-восьмидесяти плнныхъ. — Бгство Роланда и освобожденіе его. — Переговоры съ Коньяромъ.

Когда Абд-эль-Кадеръ раненный въ щеку возвратился въ палатку, не успвъ склонить Жемо къ сдач, къ ногамъ его повергли триста французскихъ головъ и шестьдесятъ плнныхъ. Важнйшимъ изъ нихъ былъ Коньярь, котораго рана была ужасна, но несмертельна. По приказанію Абд-эль-Кадера, отвели его въ палатку одного изъ предводителей, гд квартермистръ Барбю перевязалъ ему раны.

Прочихъ плнныхъ заставили въ эти время отпиливать головы товарищей своихъ и обмазывать ихъ медомъ, для сохраненія, въ вид бальзамировки. Потомъ сложили ихъ, какъ складываютъ пушечныя ядра. Абд-эль-Кадеръ назначилъ разослать ихъ къ разнымъ предводителямъ арабскихъ племенъ.

На другое утро, когда выступили въ походъ, головы эти сложили въ корзины и нагрузили на муловъ. Плнники нераненные должны были идти пшкомъ, раненныхъ посадили на муловъ. Ноги ихъ упирались въ корзины съ головами. У одного Коньяра не было этихъ корзинъ.

Въ пять часовъ остановились на ночлегъ въ деревн Бени-Сноссенъ. Вс спали на открытомъ воздух, плнники подл корзинъ съ голосами.

Поутру въ шесть часовъ выступили опять. Подъ однимъ плннымъ упалъ мулъ — и головы покатились. Вс плнные посланы были подбирать ихъ и должны были принести вс, до послдней.

Переночевавъ опять подъ открытымъ небомъ, выступили поутру и въ одиннадцать часовъ достигли до Дары. Тутъ плнныхъ отвели въ палатку, занимаемую матерью Абд-эль-Кадера и женами его. (Ихъ было у него въ это время только три). Накормивъ и напоивъ плнныхъ, отвели ихъ за три лье отъ Дайры въ лагерь. Офицерамъ дали кое-какую палатку, раненнымъ другую — прочіе размстились, какъ могли.

Тутъ пробыли они мсяцъ. Однажды ночью случился пожаръ, по неосторожности одного плнника, но какъ Арабы не узнали этого, то онъ и остался безнаказаннымъ. Лагерь же перевели еще на одну ль дальше по берегу Мулаи.

Черезъ четыре мсяца потомъ, то-есть въ феврал, пришло приказаніе выступить. Переправились черезъ Мулаю и достигли до Лофскихъ Горъ. Предъ отправленіемъ Коньярь просилъ, чтобъ четырехъ больныхъ помстили на мулы, но какъ муловъ недостало, то этимъ плннымъ и отрубили головы.

15-го февраля двое плнныхъ бжали. Одинъ изъ нихъ былъ убитъ дорогою, а другой счастливо достигъ до Джема-Разуата и первый далъ опредлительное извстіе о плнныхъ. Чрезъ два дня бжало еще трое. Вс были опять пойманы и осуждены на смерть. Коньяръ усплъ выпросить имъ помилованіе

24-го февраля прибылъ гонецъ отъ калифата Гаджи-Мустафы, который приглашалъ Коньяра къ себ обдать. Коньяръ отправился на это приглашеніе со всми офицерами и четырьмя солдатами. Но на другой день ихъ остановили и не пустили дальше. Коньяръ спросилъ о причин. Ему не отвчали.

Это возродило подозрніе въ ум его. Его отдлили отъ прочихъ плнныхъ, врно, съ дурными намреніями.

Дйствительно, въ лагер вотъ что происходило посл нихъ.

Вывели всхъ плнныхъ и поставили въ одинъ рядъ. Потомъ приказали имъ принести вс вещи, имъ принадлежавшія. Потомъ раздлили плнныхъ на кучки по пяти человкъ и рлзмстили въ разные шалаши. Въ числ плнныхъ былъ трубачъ Роландъ, единственный свидтель и разсказчикъ происшествія.

Это былъ человкъ ршительнаго характера. Онъ видлъ приготовленія. понялъ ихъ, но не испугался.

— Въ ныншнюю ночь что-то затвается, сказалъ онъ своимъ товарищамъ.— Не спите и будьте готовы защищаться, если насъ захотятъ убить.

— Но чмъ защищаться? спросили его они.

— Всмъ, что подъ-руку попадетъ.

У Роланда былъ ножъ, который онъ, дня три тому назадъ, нашелъ и спряталъ. Сверхъ-того, въ шалаш, куда ихъ привели, нашелся серпъ, и онъ далъ его одному изъ товарищей своихъ, Домату.

Наступила ночь, но никто не спалъ. Около полуночи раздался дикій крикъ Арабовъ. Это былъ сигналъ къ убійству.

Роландъ понялъ, въ чемъ дло. Первый бросился изъ шалаша, поразилъ перваго Араба, который ему попался навстрчу, перескочилъ черезъ плетень, устроенный вокругъ лагеря и перекатился на ту сторону.

Тутъ два Араба схватили его за нижнее платье, но онъ сильно рванулся: оно осталось въ рукахъ ихъ и онъ бросился бжать въ одной рубашк. Шаговъ сто дале стоялъ часовой и выстрлилъ въ него: пуля просвистала мимо.

Пробжавъ съ четверть ль, онъ остановился на холм, чтобъ посмотрть, не слдуетъ ли за нимъ кто изъ сотоварищей его- Увы! онъ слышалъ только крики, вопли убійцъ и, во время выстрловъ, видлъ рзню. Она продолжалась полчаса. По всему видно было, что французы отчаянно защищались. Наконецъ все замолкло.

Роландъ всталъ тогда и побжалъ черезъ Мулаю. Днемъ онъ прятался въ оврагахъ, ночью шелъ. ‘Нсколько финиковъ были въ эти дни единственною его пищею. Ввечеръ на третьи сутки сдлалась ужасная гроза съ проливнымъ дождемъ. Роландъ былъ въ рубашк, изнуренъ и голоденъ. Онъ разсчитывалъ, что не въ-состояніи идти дале, и потому вдругъ ршился предаться врагамъ.

Увидя мароккскую деревню, онъ пошелъ къ ней. У колодца встртилъ онъ женщину, которая закричала, увидя его. На крикъ этотъ прибжалъ молодой Арабъ и хотлъ поразить его ятаганомъ. Роландъ ждалъ спокойно удара и открылъ ему свою грудь Это движеніе остановило Араба. Другой Арабъ въ это время соскочилъ съ террасы и сдлалъ знакъ Роланду, чтобъ тотъ шелъ за нимъ. Роландъ повиновался.

Давъ ему отдохнуть и отогрться, Арабъ связалъ ему руки и ноги и веллъ ему спать, одвъ его попоною.

Поутру развязали его, но цлую недлю не выпускали. И это было съ хорошимъ намреніемъ, потому-что нкоторые Арабы караулили, чтобъ убить его.

На седьмой день пошелъ другой Арабъ, осмотрлъ Роланда и заплатилъ хозяину два дура. Роландъ быль проданъ за десять франковъ.

Ночью увелъ его новый хозяинъ тихонько, и черезъ три дня привелъ въ Дилда-Махрнію. Здсь онъ сданъ быль французамъ, выкупившимъ его за сто франковъ.

Между-тмъ плнъ офицеровъ становился день-ото-дня тяжеле. Коньярь просилъ позволенія написать письмо къ семейству своему и къ генералу Кавеньяку, и ему было дозволено. Наконецъ начальникъ племени, охранявшій его, вступилъ съ нимъ въ тайные переговоры, требуя семьдесятъ-дв тысячи франковъ за свободу всхъ плнныхъ. Коньяръ отвчалъ, что столько денегъ у нихъ нтъ. Переговоры длились три недли, впродолженіе которыхъ не разъ говорили Коньяру, что съ нимъ то же будетъ, что и съ прежними его товарищами. Арабы все спускали цну. Сперва на 50,000, наконецъ на 36,000. На этой сумм заключенъ быль договоръ, и позволено было Коньяру тайно увдомить губернатора Мелилы.

Все это узнали мы во время нашего передобденнаго путешествія на могилу Жеро. На каждомъ шагу указывали мсто: ‘вотъ туть убитъ тотъ-то!’

VIII.

Банкетъ.— Украшенія.— Исключенный гость.— Прощаніе и отъздъ.— Алжиръ.— Немдленный отъздъ въ Тунисъ.— Городъ Бизертъ.— Тунисъ.— Армія бея.— Исторія блыхъ колпаковъ.

Когда мы воротились, банкетъ ужь былъ готовъ. Нтъ ничего удивительне изобртательности солдатъ. Дайте архитекторамъ и декораторамъ ружья, сабли, штыки, пистолеты, у нихъ ничего изъ этого не выйдетъ, кром пистолетовъ, штыковъ, сабель, ружьевъ. Солдаты же сдлали изъ нихъ люстры, зеркала, звзды, трофеи, всевозможныя украшенія. Видъ банкетной залы былъ истинно-волшебный.

Мн сказали, что на банкет не было одного изъ плнныхъ, потому-что онъ не былъ приглашенъ. За что? За то, что онъ не раненный взять, а самъ сдался. Жестокое, но справедливое наказаніе. Воинъ долженъ сражаться, умирать, но не сдаваться.

Долго и весело пировали мы. Наконецъ надобно было разстаться. Вс присутствовавшіе гурьбою проводили насъ до берега, и веселые крики ихъ раздавались еще тогда, какъ мы уже были на пароход. Военная музыка и привтствія гремли намъ вслдъ. Вскор все замолкло. Мы обогнули восточный мысъ бухты.

Мы съ капитаномъ ршили, чтобъ не останавливаться въ Оран, а всею силою паровъ спшить въ Алжиръ. 29-го числа, въ девять часовъ утра, крики: Алжиръ! Алжиръ! вызвали всхъ на палубу.

Видъ Алжира съ моря превосходенъ. Городъ начинается у самаго моря, поднимается вверхъ по восточному склону горы, увнчанной на вершин фортомъ императора, который потомъ склоняется нсколько къ западу. Мы обогнули искусственную гавань, которой работы вотъ ужь десять лтъ сряду палаты обсуждаютъ, то нападая на нихъ, то защищая ихъ. Это истинно-исполинская работа.

Новйшія французскія постройки портятъ восточный характеръ Алжира. Съ перваго взгляда это европейскій городъ, съ домами въ четыре этажа и съ прямыми улицами. Только на второмъ, на третьемъ план открывается древній африканскій городъ, столица алжирскихъ беевъ. Но улицамъ видны еще немногія пальмовыя деревья, которыя видимо протестуются противъ нашествія французовъ. Направо разстилается море до Монпелье (то-есть перескочивъ черезъ Майорку). Налво Митиджанская Долина отъ Рассота до Бен-Африна. Сзади мысъ Матлеру, за которымъ возвышается Атласъ.

Едва успли мы бросить якорь, какъ лодка изъ гавани поплыла къ намъ. Въ Алжир еще не знали результата переговоровъ, происходившихъ въ Мелил. Мы первые явились съ извстіемъ и поспшность наша была награждена.

Дйствительно, новость, привезенная нами, произвела въ Алжир радостное волненіе, въ-особенности въ арміи. Купцы, горожане и спекулаторы, конечно, и въ Алжир такіе же, какъ везд. Они даже не знали, о какихъ плнникахъ вс такъ радуются.

Маршала Кюжо не было въ Алжир: онъ похалъ въ Оранъ, чтобъ показать свою область двумъ-тремъ депутатамъ, пріхавшимъ сюда на каникулы.

И я, съ своей стороны, не долго раздумывалъ, впродолженіе двухнедльнаго отсутствія маршала, ршился я създить въ Тунисъ и возвратиться сюда чрезъ Конъ, Филинвиль и Константину.

Посл нкоторыхъ переговоровъ, пароходъ снова отданъ въ мое распоряженіе и мы отправились въ городъ Св. Лудовика, на развалины Карагена,

Есть имена, которыя невольно привлекаютъ васъ. Читая ‘Вергилія’ при этомъ перезд, я воображалъ, что и наше судно подвигается руками услужливыхъ Нереидъ, и что Эолъ отдалъ въ наше распоряженіе свои мха съ втрами.

Трои сутки плыли мы вдоль берега. На третьи увидли прелестный маленькій городокъ въ чисто-восточномъ вкус, лежащій на берегу залива, котораго свтло-голубыя волны напомнили Киреванку.

Мы спросили у лейтенанта Віола названіе этого города.

— Бизертъ, отвчалъ онъ намъ.

Тотчасъ же объявили мы капитану желаніе осмотрть Бизертъ и черезъ часъ бросили якорь въ гавани.

Взявъ лодку, отправились мы къ дому французскаго консула, съ террасы котораго видно все озеро и весь городъ. Берега озера были прелестны и сами съ собою, и стаями большихъ птицъ, у которыхъ крылья пламеннаго цвта и множествомъ марабутовъ, осненныхъ пальмовыми деревьями. Городскія набережныя представляли самый живописный видъ, оживленный стадами верблюдовъ и толпами народа, который своею важностью походитъ на привиднія. Вода озера такъ чиста, что въ десяти футахъ видно было дно и множество рыбъ, разгуливавшихъ по всмъ направленіямъ.

Для осмотра города мы раздлились на дв половины: одни пошли по городу для снятія видовъ и портретовъ, а другіе — за городъ на охоту. Ввечеру, возвратясь къ консулу и пообдавъ у него, мы отправились на пароходъ и продолжали путешествіе.

Въ два часа утра, освщаемые прекраснйшимъ луннымъ свтомъ, мы бросили якорь на тунисскомъ рейд.

Мы было-улеглись спать, но рано поутру проснулись отъ пушечныхъ выстрловъ. Пароходъ нашъ салютовалъ городу двадцать-однимъ выстрломъ.

Тунисскаго бея не было въ город, онъ въ эту самую минуту възжалъ въ Парижъ.

Видъ гавани самый живописный. Несмотря на 5-е декабря, погода 6-го прелестная. Мы бросили якорь передъ самымъ въздомъ въ гавань. Впереди насъ простирался длинный и узкій перешеекъ, по которому тянулись мулы и верблюды. За перешейкомъ было озеро, а за озеромъ — Тунисъ, прозванный самими Турками Блымъ, и поднимающійся вверхъ по гор въ вид амфитеатра, такъ-что верхніе домы издали кажутся упирающимися въ лазурь неба.

Налво возвышался фортъ арсенала и дв горы — Бу-Курненнъ: направо бллась часовня Св. Лудовика и выдавался карагенскій мысъ.

Салютные выстрлы наши пробудили городъ, и вскор къ намъ на лодк пріхалъ французскій консулъ, г. Гиспари, извстный антикварій и хлбосолъ.

Мы тотчасъ же отправились къ нему, и первый взглядъ нашъ на тунисское народонаселеніе совершенно разочаровалъ насъ. У тунисскаго бея были солдаты на европейскій манеръ. Но что это за солдаты!

Чтобъ имть армію, бею нужны были прежде всего люди и мундиры. Людей онъ тотчасъ же собралъ, а мундиры заказалъ во Франціи. У насъ сдлали мундиры, панталоны и жилеты на средній человческій ростъ въ 5 футовъ четыре дюйма.

По-несчастью, ростъ Арабовъ повыше нашего — одежда оказалась слишкомъ-короткою. Надобно было прибирать людей по платью. Въ другомъ мст догадались бы распредлить людей подъ ростъ, но тутъ, кто къ какому отряду былъ назначенъ первоначально, тотъ и долженъ быль оставаться въ немъ. Слдственно, все безобразіе мундировъ безъ пригонки было разительно и невольно раждало смхъ. Прибавьте къ этому разноцвтность лицъ и племенъ, красную феску съ шелковою кисточкой на голов, срые бурнусы и наконецъ родъ пробочника, висящій отъ пояса до лядвей (я никакъ не могъ добиться, на что служитъ солдату этотъ инструментъ) — и вы можете себ составить въ ум полную картину этого войска.

Посл воинственнаго вида арміи, всего-боле поразили меня тысячи блыхъ хлопчато-бумажныхъ колпаковъ, съ нкоторою кокетливою претензіею надтыхъ набекрень, колпаки разгуливали по гавани. Стоило же хать за пятьсотъ ль отъ Франціи, чтобъ видть спальные колпаки!

Впрочемъ, обстоятельство было такъ странно, что я пустился собирать справки, это цлая исторія, и забавная и поучительная.

Около двадцати лтъ тому назадъ, въ царствованіе бывшаго бея, буря загнала въ тунисскую гавань марсельскій корабль, нагруженный хлопчато-бумажными колпаками, назначенными для гибралтарскаго гарнизона. Тогда въ Тунис платили ввозную пошлину, которая опредлялась по произволу начальника надъ гаванью, райа-Марса. Марсельскій капитанъ обложенъ былъ очень-сильною пошлиною.

Извстно, что Марсельцы очень-упрямый народъ, потомки Фонеянъ, союзники Рима и соперники Карагена, они даже отказались платить подать Юлію Цесарю. Но какъ paйa-Mapca былъ для марсельскаго капитана посильне Цесаря, то и заплатилъ пошлину. Но едва только осоободился отъ когтей его, какъ побжалъ къ бею и бросился къ ногамъ его.

Бей выслушалъ просьбу джаура и убдясь, что съ него дйствительно взято слишкомъ-много, спросилъ у него его:

— Какого рода правосудія хочешь ты отъ меня: французскаго или турецкаго?

Марселецъ подумалъ и, по довренности къ законамъ своего отечества, отвчалъ:

— Французскаго.

— Хорошо! сказалъ бей.— Возвратись на свой корабль и жди.

Капитанъ ждалъ мсяцъ, ждалъ два, три. Наконецъ, соскучась этою медленностью, выждалъ, какъ бей прозжалъ но улицамъ города, и опять бросился въ его ногамъ.

— Ты забылъ меня, свтлйшій бей! сказалъ онъ ему.

— Нтъ, помню! отвчалъ бей: — ты французскій капитанъ, который жаловался мн на райа-Марсу.

— Ты общалъ мн оказать правосудіе.

— Да. Но по законамъ и обычаямъ французскимъ. Такъ ли?

— Точно такъ.

— Ну, что жь теб теперь надобно?

— Я ужь три мсяца, какъ жду этого правосудія.

— Послушай, сказалъ бей: — три года тому назадъ, консулъ твой оскорбилъ меня. Я жаловался на него и требовалъ правосудія. Вотъ три года, какъ я жду. Приходи и ты черезъ три года — мы увидимъ.

— Свтлйшій бей! вскрикнулъ капитанъ: — нтъ ли средства сократить этотъ срокъ.

— Ты самъ требовалъ французскаго правосудія.

— Но если бъ я сталъ просить турецкаго?..

— Это дло другое. Ты бы его тотчасъ же получилъ.

— Нельзя ли мн теперь перемнить свою просьбу?

— Длать хорошее никогда не поздно.

— Такъ окажи мн, свтлйшій бей, турецкое правосудіе.

— Пойдемъ за мною.

Капитанъ поцаловалъ, по обычаю, туфлю бея и пошелъ за нимъ, во дворецъ.

— Сколько взялъ съ тебя райа-Марса? спросилъ его бей.

— Тысячу пятьсотъ франковъ.

— Этого, по-твоему, много?

— Слишкомъ-много. Нигд въ свт не платятъ и трети этой суммы.

— Слдовательно, теб слдуетъ съ него обратно тысяча франковъ?

— Точно такъ.

— Вотъ они!

Капитанъ опять поцаловалъ туфлю бея, выхваляя его правосудіе и хотлъ уже выйдти.

— Больше теб ничего не слдуетъ? спросилъ его бей.

— Конечно, слдовало бы, отвчалъ Марселецъ.— Но я не смю…

— Говори.

— Я три мсяца прожилъ здсь безполезно, и въ это время издержалъ понапрасну много денегъ на содержаніе, я долженъ былъ сдать грузъ свой въ Гибралтар въ начал зимы, а теперь она уже кончилась и товаръ мой до будущей зимы опять не будетъ тамъ нуженъ.

— А какой у тебя товаръ? спросилъ бей.

— Ночные колпаки.

— Что это за вещь? Я никогда не видалъ ихъ.

Марселецъ вынулъ ему изъ кармана образчикъ своего груза.

— Къ чему же служитъ этотъ колпакъ? спросилъ бей, со вниманіемъ разсматривая этотъ странный предметъ.

— Чтобъ надвать на голову, отвчалъ капитанъ, и показалъ, какъ это длается.

— Это очень-глупая выдумка. Ну, и ты думаешь, что промедленіе твое здсь сдлало теб много вреда по торговл?

— По-крайней-мр на десять тысячъ франковъ.

— Хорошо. Подожди…

Бей позвалъ своего секретаря и продиктовалъ ему какой-то приказъ, который потомъ и веллъ тотчасъ же обнародовать.

— Смю ли, свтлйшій бей, спросилъ капитанъ:— узнать, въ чемъ состоитъ твое поколніе?

— Приказъ, чтобъ вс тунисскіе Евреи съ завтрашняго утра не иначе выходили на улицу, какъ надвъ на голову блый бумажнохлопчатый колпакъ, подъ опасеніемъ смертной казни.

— Прекрасно! я понимаю.

— Если понимаешь, такъ спши поскоре на свое судно. Ты съ барышомъ продашь свой товаръ.

Капитанъ еще разъ поцаловалъ туфлю бея, и побжалъ на корабль.

Въ это время по улицамъ Туниса народные глашатаи выкрикивали повелніе (амри) о блыхъ колпакахъ.

Можно вообразить себ какой ужасъ произвелъ этотъ приказъ надъ двадцатью-пятью тысячами Евреевъ, обитавшихъ въ Тунис. Они обратились къ своимъ ученымъ раввинамъ, прося у нихъ истолкованія слова: колпакъ. Наконецъ, одинъ недавно пріхавшій ливорнскій жидъ растолковалъ имъ, какіе бываютъ колпаки въ Европ и на что они созданы.

Откуда же было достать двадцать-пять тысячъ колпаковъ къ завтрашнему дню.

Вдругъ, какой-то добрый человкъ сказалъ, что въ гавани стоитъ трехмачтовое марсельское судно съ грузомъ этого товара.

Вс бросились въ гавань, на лодки, и цлая флотилія окружила марсельское судно, крича съ отчаяніемъ — ‘Колпаковъ! блыхъ колпаковъ! хлопчато-бумажныхъ колпаковъ!’

Капитанъ взялъ въ руки рупоръ и началъ вести съ ними переговоры.

— Вамъ нужны колпаки?

— Да! да! поскоре.

— Но вы знаете ли по какой цн они продаются. Этотъ товаръ, теперь очень вздорожалъ…

— Знаемъ, знаемъ… только давай скоре…

— Послушайте, сказалъ капитанъ, я честный человкъ…

Евреи вздрогнули. Они знали, что сами всегда начинаютъ этими словами, когда хотятъ обобрать христіанъ.

— Я не буду пользоваться случаемъ обобрать васъ, продолжалъ онъ.

Евреи поблднли.

— Колпаки стоятъ мн самому кругомъ по сорока су.

— Ну, это еще недорого, проворчали Еврей.

— Я буду доволенъ барышомъ сто на сто.

— Согласны! закричали Евреи.

— Итакъ по четыре франка за колпакъ.

Тысячи рукъ протянулись за колпаками.

— Постоите! закричалъ капитанъ.— Надобно во всемъ порядокъ. Всходите поочередно съ одной стороны корабля и выходите съ другой.

Распоряженіе это было исполнено, и капитанъ получилъ чистаго барыша тридцать-шесть тысячъ франковъ.

Поутру капитанъ явился къ бею и благодарилъ его.

— А! это ты! Ну, что?

— Я пришелъ благодарить тебя, свтлйшій бей.

— Ты доволенъ?

— Какъ-нельзя-больше.

— Которое же правосудіе лучше: турецкое или французское?

— И сравненія нтъ!

— Но дло еще не кончено. Погоди.

— Какъ не кончено! Что жь еще?..

Бей снова позвалъ секретаря и продиктовалъ ему слдующее: Симъ повелніемъ воспрещается всмъ Евреямъ показываться на улиц въ колпак, подъ опасеніемъ смертной казни, и дается двадцать-четыре часа срока, чтобъ сбыть съ рукъ колпаки. Да исполнятъ сіе повелніе. Данъ 21-го апрля 1293 года гиджры.

— Понимаешь ли ты теперь? спросилъ бей.

— О, великій бей! Ты олицетворенная мудрость и правосудіе.

— Ступай же назадъ на свой корабль.

Опять по улицамъ глашатаи прокричали приказъ бея, и испуганные Евреи въ первомъ движеніи схватили колпаки и хотли сжечь ихъ, но потомъ раздумали. Имъ дано было 24 часа сроку. Въ это время можно было продать колпаки, хоть за полцны, хоть за четверть.

Опять вс отправились къ марсельскому кораблю и предлагали капитану продать ему обратно товаръ его.

— На что мн онъ? сказалъ онъ.— Я получилъ сейчасъ изъ Европы письмо. Тамъ цны упали. И безъ того тамъ много колпаковъ.

— Все равно, мы согласны на уступку.

— Пожалуй, я возьму ихъ за полцны…

— Мы согласны, согласны, по два франка…

— О, нтъ! я вамъ сказалъ, что мн они пришлись по сорока су, слдственно я ихъ возьму назадъ по двадцати.

— Но какъ же это можно?..

— Не хотите, какъ хотите, сказалъ капитанъ, и веллъ распустить паруса.

— Что вы длаете?..

— Да сейчасъ вызжаемъ изъ гавани. Прощайте.

— Возьмите по сорока су…

— Поднимай якорь…

— По тридцати…

— Мн некогда… Рулевой! на свой постъ!

— Мы согласны! мы согласны!..

И опять Евреи всходили съ одной стороны корабли, узжали съ другой.

Они были довольны тмъ, что избавились отъ казни за три франка съ головы, а капитанъ — тмъ, что получилъ даромъ тридцать-шесть тысячъ франковъ.

Какъ человкъ, умющій жить въ свт, капитанъ опять отправился къ бею и взялъ съ собою восьмнадцать тысячъ.

— Ну, что? доволенъ ли ты? спросилъ бей.

— Я счастливъ, и въ восторг отъ твоей премудрости.

— Что это ты принесъ?..

— Половину моего барыша. Смю предложить теб, свтлйшій бей.

— Но разв ты не помнишь, что я общалъ теб турецкое правосудіе?..

— Очень помню…

— Ну, такъ знай, что за турецкое правосудіе ничего не платятъ.

— Это прекрасно, свтлйшій бей! Во Франціи судья взялъ бы съ меня не половину, а три четверти барыша.

— Ошибаешься, капитанъ. Онъ взялъ бы у тебя все.

— О! теперь я вижу, что вы лучше моего знаете Францію.

Облобызавъ руку бея, которую ему подалъ тотъ на прощаніе, капитанъ спшилъ ухать, боясь, чтобъ бей не передумалъ.

Долго не могли Евреи понять этого происшествія и полагали, что это былъ просто предлогъ, чтобъ собрать съ нихъ подать. Но воспоминаніе о колпакахъ твердо вкоренилось между ними. Они видли, что блый колпакъ красиве ихъ желтой шапки, или чернаго тюрбана. У ныншняго бея, они просили позволеніе носить блые колпаки, и бей позволилъ имъ это украшеніе.

Вотъ отчего я такъ много видлъ колпаковъ въ Тунис, но ужь теперь здшніе Евреи не покупаютъ ихъ у марсельскихъ купцовъ, а сами ихъ вяжутъ.

Статья вторая и послдняя
IX.

Видъ Туниса.— Гурни.— Ливорнскій консулъ.— Стаи собакъ.— Судилищ въ консульскомъ дом.— Жалоба Еврейки.— Развалины Туниса.— Спектакль.— Базаръ.— Арапы и Жиды.— Визитъ къ шейху.— Лампа и дверь цырюльни.— Идея шейха о собственности.

Проздъ съ моря въ озеро не боле двадцати метровъ ширины ни одно значительное судно не можетъ войдти въ него. Видъ озера весьма-страненъ и похожъ на Мертвое Море. Вода въ немъ рыжевата и, какъ говорятъ, очень вредна. Сваи, возвышающіяся на два фута надъ водою, указываютъ путь, по которому надобно хать: на каждой сва сидятъ большіе бакланы и караулятъ рыбу. Едва она появится близко поверхности, бакланъ бросается на нее, переноситъ на сваю, съдаетъ ее тамъ, и снова ждетъ добычи.

Говорятъ, что мясо этой птицы очень-вредно отъ водъ озера. По-временамъ поднимаются надъ озеромъ цлыя стада красныхъ гусей (фламинго), которые, вытянувъ шею и лапы, летятъ вдаль, составляя совершенно-прямую линію, какъ-бы вытянутую по линейк. Видъ подобнаго летящаго стада представляетъ любопытное зрлище. На тл каждаго гуся видно только одно красное пятно, какъ бубновый тузъ, а вся стая вмст похожа на летящую колоду картъ. Впрочемъ, это озеро покрыто во всякое время и другими птицами, какъ-то утками, чайками, лысухами, водолазами и др., которыя вовсе не пугливы.

Къ ночи достигли мы выхода изъ пролива. Тутъ, на мысу, встртили мы толпы работниковъ, одтыхъ полуевропейскимъ, полуарабскимъ образомъ. На вопросъ нашъ: что это за люди, намъ отвчали, что это Гурки. Насилу намъ растолковали, что Гурки на арабскомъ язык значитъ Ливорно.

Насъ встртилъ ливорнскій консулъ, де-Лапартъ, потому-что французскій вмст съ беемъ отправился въ Парижъ. Мы пошли пшкомъ въ городъ, и впервые познакомилась съ одною характеристическою чертою Востока, а именно, съ кочующими стаями собакъ. Эти отвратительныя созданія, похожія на помси волковъ съ лисицами, не лаютъ на прохожихъ, а воютъ на нихъ, ощетинивъ шерсть и поднявъ хвостъ. Они провожали насъ густыми стаями до самаго города. Одна собака такъ плотно приставала ко мн, что я хотлъ отдлаться отъ ися ружейнымъ выстрломъ, но консулъ остановилъ меня. На Восток запрещено убивать собакъ. А между-тмъ, еслибъ попался имъ одинъ прохожій, он, врно, растерзали бы его.

Г. Лапартъ помстилъ меня въ своемъ дом. Консульское жилище служить мстомъ убжища, судилищемъ и тюрьмою. Въ судебной зал сдлано для консула сдалище изъ львиныхъ шкуръ.

При нашемъ прибытіи оказались вс три категоріи лицъ, имющихъ сношенія съ консульскимъ домомъ. Былъ бглецъ, ищущій убжища, былъ должникъ, осужденный на заключеніе за долги, была Еврейка, жаловавшаяся на своего мужа.

Послдняя явилась при насъ въ судилище. Это была прелестная женщина, одтая въ весьма-богатое платье. Она бросила на насъ быстрый взглядъ. Присутствіе ли постороннихъ сдлало ее нмою, или родъ жалобы ея былъ таковъ, что она не хотла, или не имла надобности разсказывать о ней, только, неговоря ни слова, она сняла съ ноги туфлю, стала на колни и подала г. Лапарту эту туфлю, перевернувъ ее задомъ нанерелъ.

Консулъ покачалъ головой и посмотрлъ на нее вопросительно. Та подтвердила свою жалобу наклоненіемъ головы, и Лапартъ, записавъ ея имя и жительство, общалъ наказать виновнаго. Еврейка выразила ему свою благодарность и ушла.

На другое утро пошли мы осматривать Тунисъ. И здсь улицы не имютъ названія, а домы — нумеровъ. Отъискать кого-нибудь по адресу никогда невозможно. Европейцы не имютъ права владть здсь собственностью. Мавры же владютъ и по праву наслдства, и посредствомъ купли. Если кому изъ домохозяевъ тсно и онъ хочетъ сдлать пристройку къ своему дому, то испрашиваетъ позволеніе у бея, потомъ огораживаетъ себ часть улицы и строитъ, что ему угодно. Если этимъ онъ застроитъ окна у противоположнаго дома, тмъ хуже для хозяина.

Первое, что поразило насъ на улиц, это были письменныя аффиши на стнахъ (типографіи, разумется, нтъ никакой въ Тунис). Вообразите себ, играли пьесу Michel et Christine. Насъ успокоило только то, что это дтскій спектакль.

Тунисъ можно назвать чисто-турецкимъ городомъ. Въ немъ около 150,000 жителей. Но городъ мало-по-малу разрушается, сгарая отъ 45-ти градусныхъ солнечныхъ лучей. Домы сами-собою превращаются въ пыль. Ихъ поддерживаютъ, чинятъ, но не перестроиваютъ. Домъ упавшій въ Тунис, составляетъ уже развалины, и всякой день слышно, что такой-то новый домъ упалъ. Эти развалины придаютъ, конечно, городу печальный видъ, но это-то и нужно для Араба. Завернувшись въ свой бурнусъ, Арабъ съ важною фигурою, голыми ногами, длинною бородой и палкою съ крючкомъ, лежитъ на развалинахъ дома точно такъ же, какъ и на песчаномъ приморскомъ берегу. Съ нимъ степь еще пустынне, жизнь еще ничтожне.

Дойдя до базара, вошли мы въ лавку извстнаго здсь торговца Мустафы. Лавка Мавра вовсе непохожа на европейскую. Здсь хозяинъ съ безпечностью сидитъ у дверей, куритъ гашишъ, приходитъ отъ этого въ нмой восторгъ и ни за что не будетъ безпокоиться для покупщика. Кое-какъ разв вы добьетесь до объявленія цны за такую-то вещь. Купите ли вы ее, или нтъ, это уже не его дло. Только не торгуйтесь съ нимъ: онъ приметъ это за шутку, или за оскорбленіе.

Вотъ Жидъ — совсмъ другое дло. Жидъ запроситъ у васъ небывалую цну, будетъ съ вами битый часъ говорить о пустякахъ, будетъ спускать по бездлиц, и если вы дадите ему половину противу запрошенной цны, то можете быть уврены, что вы обмануты на цлую половину. Мавру бросьте кошелекъ свой и скажите: возьми себ что слдуетъ, и онъ никакъ не обочтетъ васъ.

На базар продаютъ много драгоцнныхъ камней. Если вы хотите купить и не знаете настоящей цны, явитесь тутъ же къ публичному оцнщику. Ихъ три, или четыре на базар, онъ свситъ золото, камень и объявить вамъ цну. Если впослдствіи окажется, что онъ васъ обманулъ хоть на одинъ каратъ, пожалуйтесь — и ему отрубятъ голову.

Осмотрвъ вс рдкости базара, мы-было уже хотли идти домой, какъ вдругъ г. Лапартъ остановилъ насъ и спросилъ:

— Не хотите ли, чтобъ я васъ представилъ мединскому шейху?

— А кто этотъ шейхъ? спросилъ я.

— Онъ то же, что парижскій префектъ полиціи.

— О! это драгоцнное знакомство въ турецкомъ город.

— Такъ пойдемъ. Вотъ его домъ и судилище.

Мы взошли и увидли прекраснаго и величественнаго старика лтъ семидесяти-пяти. Онъ сидлъ, поджавши ноги, на каменномъ возвышеніи, устланномъ цыновками. Сквозь дымъ трубки только изрдка виднлась голова его, но глаза блистали, какъ у тридцатилтняго мужчины.

Лапортъ представилъ ему меня. Трудно было передать шейху мое званіе. Писатель, ученый, у нихъ называется талебъ, то-есть сказочникъ, разсказывающій въ кофейняхъ разныя исторіи и носящій съ собою всегда чернильницу у пояса. Однакожь шейхъ принялъ насъ хорошо и веллъ подать трубки и кофе. Явились къ нему два сына его, служащіе при немъ помощниками. Я познакомился съ ними и получилъ разршеніе бродить и днемъ и ночью по улицамъ Туниса, съ тмъ только, чтобъ ночью ходить съ фонаремъ и не дале городскихъ воротъ, иначе собаки задять меня, а надъ ними власть шейха безсильна.

Сидя у шейха, я замтилъ лампу рлкой работы и спросилъ, гд можно въ Тунис купить подобную? Мн отвчали, что дадутъ мн объ этомъ свдніе.

Посл этого мы простились и отправились домой. На дорог остановился я съ изумленіемъ передъ дверью одного цырюльника. Неизвстно, откуда онъ досталъ подобную рдкость, но подобной рзной работы я никогда еще не видывалъ. Мн пришла охота купить ее и отправить моремъ въ Парижъ. Я пошелъ въ цырюльню и объяснилъ хозяину свое желаніе Долго онъ не понималъ предложенія. Ему никакъ не могло прійдти въ голову, чтобъ путешественникъ нарочно пріхалъ изъ Франціи въ Тунисъ, чтобъ купить дверь его лавки. Онъ хотлъ принять это за шутку, но сопутствіе г. Лапарта убждало его, что предложеніе мое серьзно. Чтобъ отдлаться отъ меня, онъ запросилъ 1,500 піастровъ (1000 Франковъ). Я почелъ эту цну тоже шуткою, и предложилъ ему двсти франковъ. Онъ разсердился и хлопнулъ мн своимъ товаромъ подъ-носъ.

Между-тмъ, вокругъ лавки собралась толпа народа и вс удивлялись: что за мысль пришла джіауру покупать двери у правоврныхъ. Видя эту толпу, мы за лучшее сочли ретироваться, и пошли домой.

Еще на двор встртилъ насъ старшій сынъ шейха. Онъ принесъ мн отъ отца въ подарокъ ту лампу, которою я любовался. Этого мало. Четыре носильщика дожидались насъ, держа принесенную ими дверь цырюльника, которую шейхъ тоже просилъ меня принять въ подарокъ

По званію начальника полиціи, шейхъ узналъ, что около цырюльни собиралась толпа народа около прізжихъ Европейцевъ, и освдомился о причин сходбища. Когда ему донесено было объ этомъ, онъ веллъ снять дверь цырюльни и тоже принести мн ее въ подарокъ, въ знакъ особенной ко мн дружбы. У дверей же цырюльни поставилъ часоваго впредь до сдланія новой двери.

И былъ въ отчаяніи. Я употребилъ все свое краснорчіе, чтобъ доказать сыну шейха, что не могу принять этого подарка, но тотъ никакъ не понималъ моихъ доводовъ: идея собственности также мало была ему знакома, какъ и г. Прудону. Онъ сомнительно качалъ головой, какъ-бы упрекая меня въ невжеств. Наконецъ, видя мое непреодолимое упорство, позволилъ носильщикамъ отнести дверь назадъ, проворчавъ, однако, что это унижаетъ власть отца его.

X.

Свиданіе съ бемъ-наместникомъ.— Газета ‘La Presse’.— Общаніе ордена Нишана Ифтигара. — Анекдоты о би.— Министръ финансовъ Эль-Шекиръ.— Шелковый снурокъ.— Казнь неврныхъ женъ.— Мавританки — городскія и кочующія. Стихи ихъ.— Серебряная чашка бея.— Черты характера тунисскихъ женщинъ.

На другой день хотли-было мы отправиться на развалины Каpaгена, но судьб угодно было иначе. Намстникъ бея и двоюродный братъ его, управляющій страною на время его отсутствія, прислалъ за консуломъ Лапартомъ.

— Я слышалъ, что прибылъ французскій пароходъ, сказалъ ему бей.

— Точно такъ, ваша свтлость.

— Какъ онъ называется?

— Велосъ.

— Онъ салютовалъ?

— И салютъ его былъ повторенъ.

— Знаю! я всегда съ удовольствіемъ отдаю салютъ кораблямъ французскаго короля. Кто пріхалъ на пароход?

— Ученый,

— Ученый? повторилъ бей.

— Точно такъ, ваша свтлость.

— Зачмъ же онъ пріхалъ?

— Посмотрть Тунисъ.

— И этотъ ученый нанялъ пароходъ?

— Нтъ! Французскій король пожаловалъ ему для этой поздки свой корабль.

— На что?

— Я ужь сказалъ, свтлйшій бей, чтобъ посмотрть Тунисъ.

Бей на минуту замолчалъ. Все это было для него довольно-непонятно. Французскій король, дающій свой корабль для удовольствія талеба, поступалъ очень-странно, но мннію мусульманина.

— Слдственно, это очень-сильный талебъ? спросилъ опять бей.

— Въ двсти лошадиныхъ силъ, смясь отвчалъ Лапартъ.

— Такъ приведи его ко мн.

— Когда прикажете?

— Завтра, въ полдень.

Такимъ-образомъ поздка въ Карагенъ была отложена, и вмсто того мы, въ мундирахъ, отправились къ бею. Въ первой комнат ожидалъ насъ хранитель печати, который и повелъ насъ черезъ рядъ комнатъ въ любимое отдленіе бея, называемое французскимъ. Его свтлость ожидалъ насъ сидя, поджавши ноги и куря табакъ, онъ былъ по всхъ своихъ брильянтовыхъ орденахъ.

Онъ съ удивленіемъ осмотрлъ меня и быль, кажется, очень-изумленъ, что у французскаго талеба, вмсто чернильницы на пояс, обвшена грудь крестами. Онъ посадилъ меня подл себя, и веллъ подать трубку и кофе.

Разспросивъ меня о моемъ путешествіи и получа самые удовлетворительные отвты, онъ былъ, однакожъ, повидимому, въ прежнемъ недоумніи. Талебъ, который друженъ съ наслдникомъ французскаго престола, талебъ, приглашенный на свадьбу принца крови, талебъ, которому даютъ пароходъ въ двсти двадцать силъ и которому салютуютъ двадцать-однимъ выстрломъ — все это было слишкомъ-ново и непостижимо для бея. Безъ подтвержденія Лапарта, онъ бы ничему этому не поврилъ.

Когда онъ потомъ спросилъ о чемъ-то консула, я замтилъ, что лицо бея покрылось печальнымъ облакомъ и онъ замолчалъ. Я осмлился спросить о причин его безпокойства.

— Братъ мой отправился во Францію, и о немъ нтъ никакой всти. Недавно свирпствовала сильная буря на мор..

Мысль, какъ молнія, мелькнула въ ум моемъ. Узжая изъ Алжира, я взялъ съ собою нумеръ газеты La Presse, только-что полученный. Мн помнилось, что тамъ было что-то сказано о тунисскомъ ье. Газета эта была, по-счастью, со мною, я съ живостью вынулъ ее изъ кармана и въ смси прочелъ слдующее:

‘Сегодня поутру тунисскій бей прибылъ въ Парижъ. Его свтлость въ совершенномъ здравіи, хотя нсколько и утомленъ отъ дороги.’ Я передалъ газету Лапарту. Бей на все это смотрлъ съ удивленіемъ, ничего непонимая, чти значитъ вынутый мною листъ печатной бумаги.

Лапартъ поднесъ, олнакожь, этотъ листъ и, указывая пальцемъ на дв печатныя строки, перевелъ ихъ поарабски.

— Но правда ли это? спросилъ бей.

— Это оффиціальное извстіе, отвчалъ Лапартъ.

— И этотъ листокъ былъ у талеба?

— Точно такъ.

— Если ты такъ ученъ, сказалъ бей, обратясь ко мн: — то долженъ знать одно правило…

— Какое? ваша свтлость.

— То, что всякой, принесшій радостную всть, иметъ право на полученіе награжденія. Твое извстіе такъ пріятно, что ты стоишь за это величайшей награды. Я сегодня пошлю гонца къ бею, чтобъ выпросить у него знаменитый орденъ Нишама для тебя…

Я всталъ и поклонился. Бей также всталъ и простился съ нами.

Если читателю любопытно знать: сдержалъ ли слово бей. то могу сообщить, что, по возвращеніи моемъ въ Парижъ, орденъ Нишама дйствительно былъ уже доставленъ на мою квартиру.

О самомъ бе, находившемся въ Париж, разсказываютъ много любопытныхъ анекдотовъ.

Однажды наводненіе лишило бдныхъ крова и пищи. Онъ веллъ имъ послать 10,000 франковъ.

— Не много ли? сказалъ казначеи.

— Съ Богомъ не считаются, отвчалъ онъ.

Одинъ житель, обиженный любимцемъ бея, пришелъ къ нему съ жалобою. Бей, невыслушавъ его, отвчалъ, что онъ неправъ. Тогда проситель сталъ на колни и началъ молиться.

— О чемъ ты молишься? спросилъ бей.

— Чтобъ пророкъ въ той жизни выслушалъ тебя, какъ ты теперь меня выслушалъ.

— Повтори свою жалобу, сказалъ тогда бей.

Проситель исполнилъ приказаніе и на этотъ разъ бей оправдалъ его.

Однажды одинъ сельскій житель бросился ему въ ноги.

— Чего ты хочешь? спросилъ бей.

— Со мною сдлалось большое несчастье…

— Какое?

— У меня всего одинъ быкъ. Я вчера пахалъ имъ свое поле. Когда я кончилъ пахать и выпрягъ его изъ-подъ плуга, онъ бросился на быковъ моего сосда, который тоже пахалъ, и забодалъ одного его быка.

— Ну такъ чтожь?

— Кади присудилъ отдать моего быка сосду.

— И приговоръ справедливъ.

— Ты подтверждаешь его, свтлйшій бей?..

— Подтверждаю…

— Постой же… Я ошибся… Присутствіе твое смутило меня, дло не такъ происходило…

— А какъ же?

— Быкъ сосда забодалъ моего, а кади говоритъ, что мн ничего не слдуетъ.

— Это почему?

— Потому-что сосдъ силенъ и богатъ.

— Передъ закономъ вс равны…

— Нтъ! Есть исключенія.

— Какія?

— Ты, свтлйшій бей: ты выше законовъ: а быкъ убившій моего, принадлежалъ теб.

— Тогда это другое дло, отвчалъ бей. Со всякаго другаго ты бы взялъ быка по закону. Съ меня же возьми и быка, и упряжь, и участокъ поля, которое мой быкъ пахалъ.

Въ прежнія времена преступниковъ въ Тунис вшали. Ныньче отрубаютъ имъ головы, шелковый снурокъ существуетъ только для немногихъ. Послдній случай снурка произошелъ въ 1836 году.

У брата тогдашняго бея Бень-Ганата былъ невольникъ, по имени Эль-Шекиръ, который обнаружилъ рдкія способности въ ариметик. Братъ бея приспособилъ Эль-Шекира къ государственнымъ дламъ и увидлъ еще большія способности его. Однажды финансы бея были въ самомъ разстроенномъ состояніи. Бенъ-Ганатъ явился къ бею, и видя его безпокойство, спросилъ о причин.

— Я долженъ Назареямъ два мильйона, и не въ-состояніи заплатить ихъ, отвчалъ бей.

— Ты завтра же ихъ получишь.

— Какимъ образомъ?

— Мое имущество состоитъ въ полумилліон. Я пришлю теб завтра эти деньги. Ты объявишь всмъ своимъ царедворцамъ, что позволилъ принести теб этотъ даръ — и будь увренъ, что въ тотъ же день, вс послдуютъ моему примру.

Бей благодарилъ брата, но сомнвался въ успх. Однакожъ оказалось, что мысль была врна. На другой день ввечеру у бея было уже два мильйона, а братъ его, въ награду за эту выдумку, выпросилъ своему невольнику Эль-Шекиру званіе министра финансовъ.

Послдствія доказали, что выборъ этотъ былъ удаченъ. Эль-Шекиръ наполнилъ вскор вс сундуки бея, незабывъ и своего собственнаго. Эль Шекирь пользовался величайшею славою и почестями.

Но, при всхъ своихъ хорошихъ качествахъ, онъ имлъ одинъ порокъ: онъ былъ неблагодаренъ. Выйдя изъ ничтожества на первыя ступени государственныхъ чиновъ, онъ вступилъ въ тайную переписку съ Портой, чтобъ низвергнуть своего властителя. Къ-несчастью его бей узналъ объ этомъ и приговорилъ однажды Эль-Шекира къ торжественному пріему французскаго адмирала, явившагося въ Тунисъ для защиты его отъ Порты.

Когда Эль-Шекиръ прибыль во дворецъ, весь диванъ былъ уже собранъ. Бей обвинилъ его предъ всми въ измн, показалъ его письмо и требовалъ мннія дивана, какъ поступить съ измнникомъ? Вс, разумется, приговорили его къ смерти.

Съ первой минуты. Эль-Шекиръ видлъ свою участь и покорился ей. Когда ему объявили смертный приговоръ, онъ потребовалъ роковаго снурка, прося только, чтобъ ему позволили совершить молитву и самому накинуть снурокъ, чтобъ снурокь поскоре задушилъ его. Просьба эта была исполнена и все дло кончено въ четверть часа, и бей отправился для пріема французскаго адмирала.

Къ разнымъ другимъ казнямъ присоединилась еще одна, которой, подвергались женщины, нарушившія супружескую врность. Ихъ бросали въ озеро, зашивъ въ мшокъ съ кошкою, птухомъ и змею. Французскій консулъ Лессепсъ выпросилъ, чтобъ этихъ несчастныхъ впредь отсылали на островъ Керкеннахъ. (Впослдствіи мы поговоримъ о немъ).

Теперь вотъ какъ происходятъ наказанія этихъ преступницъ. Привязываютъ ихъ къ ослу эадомъ напередъ, къ ногамъ привязываютъ птуха и кошку, но уже освобождаютъ отъ зми, намазываютъ имъ лицо углемъ и, по прошествіи каждой минуты, принуждаютъ ихъ говорить: ‘вотъ какое наказаніе ожидаетъ тхъ женщинъ, которыя будутъ подражать мн’. Посл этого отправляютъ ихъ на островъ Керкеннахъ.

А какъ рчь зашла о женщинахъ, то поговоримъ о нихъ.

Въ жизни Араба, и въ-особенности кочеваго, женщина занимаетъ важное мсто, городскія уже теряютъ свою значительность.

Мусульманинъ иметъ право взять себ четыре жены, а наложницъ — сколько прокормить въ-состояніи. Онъ можетъ развестись сколько разъ ему угодно. Въ Маскар жилъ нкто Сиди-Мухаммедъ-Бен-Абдаллахъ, которому было девяносто лтъ и который имлъ девяносто женъ. У него было отъ нихъ пятьдесятъ дтей, и тридцать-шесть изъ нихъ были еще живы.

Жены Арабовъ принадлежатъ совершенно-домашней жизни и выходятъ только подъ покрываломъ. У Арабовъ можно спросить: ‘вс ли здоровы у него въ дом: здоровы ли тетка, ддъ? Но о жен спросить — значитъ оскорбить его.

Чемъ Арабь богаче, тмъ больше у него женъ. У каждой изъ нихъ свои занятія — одна доитъ коровъ, овецъ и верблюдовъ, другая ходитъ за водою, за дровами, третья смотритъ за домомъ, послдняя, или любимйшая, почти ничего не длаетъ, старшая управляетъ хозяйствомъ.

Мавританская женщина вообще красива, но красота ея, при всей поразительности, нсколько-странна: цвтъ лица ея бломолочный, глаза большіе, черные, талія дородная, руки прелестныя, грудь незначительная. Городская женщина кокетка въ высшей степени. Ей и длать больше нечего. Все занятіе ея состоитъ въ нарядахъ, кофе и трубк. Она раза три въ день моется и переодвается.

Одежда женщинъ вообще состоитъ изъ тонкой рубашки, широкихъ шелковыхъ шальваръ яркаго цвта, вышитыхъ золотомъ На ногахъ носятъ бархатныя туфли.

Богатыя Мавританки убираютъ головы свои ожерельями и золотыми монетами. Я видлъ на одной женщин на 1,200 франковъ монетъ.

Вс он, разумется, не умютъ ни читать, ни писать. Псни, которыя он поютъ, выучиваются наизусть.

Все вышесказанное относилось до городскихъ женщинъ. Жизнь кочующихъ наполнена, наиротивь-того, поэзіею. Кочующая стъ очень-мало, пьетъ воду и живетъ воображеніемъ. Любезный ея сочиняетъ для нея стихи, поэмы, она отвчаетъ ему тмъ же. Вотъ образцы и того и другаго.

Подруг:

Уста твои пунцовы какъ геннахъ,

Зубы блы какъ слоновая кость,

Шея твоя подобна знамени,

Раздвающемуся въ день битвы,

Грудь твоя подобна матовому серебру,

Тло твое близною подобно снгу,

Который падаетъ раннею зимою.

Станъ твой, какъ городской минаретъ,

Сооруженный изъ благо мрамора,

Самый разсянный человкъ видитъ его

И не сводитъ съ него влажныхъ своихъ взоровъ.

Походка твоя похожа

На тростникъ, колеблемый втромъ,

Глаза твои подобны ружейному дулу

И умерщвляютъ какъ порохъ.

Возлюбленному

Милый мой! Сердце мое любитъ тебя,

Глаза мои всегда тебя ищутъ.

Когда втеръ дуетъ со стороны твоей палатки,

Сновиднія мои пламенны

И я просыпаюсь счастливою.

Люблю смотрть на тебя, сидя въ палатк,

Какъ ты мило дешь на блой твоей лошади.

Когда она пролегаетъ мимо меня,

Дв слезы, какъ перлы, катятся изъ глазъ моихъ.

Ты мн рукою длаешь прощальный знакъ,

А я взорами тебя спрашиваю:

Когда же ты вернешься?

Кочующій Арабъ все тотъ же Арабъ XIII столтія: предпріимчивый и изступленный. Вотъ вамъ примръ этому.

Въ 1825 году, Гуссейнъ собиралъ подать съ племенъ, обитающихъ по берегамъ Мины. Тутъ жилъ одинъ молодой Арабъ Гамудъ, страстно-влюбленный въ Ямину. Уже все было готово къ ихъ браку… Вдругъ увидя на той сторон рки лагерь, мечтательная двушка объявила, что выйдетъ за своего жениха только тогда, когда на свадьб онъ подастъ ей пить изъ серебряной чашки Гуссейна.

Серебряная чашка — необходимая вещь каждаго Араба. Она виситъ у него на сдл и, перезжая даже вскачь черезъ ручей, онъ можетъ зачерпнуть воды и быстрымъ круговращеніемъ, не проливъ ни капли, охлаждаетъ ее для питья. Слдовательно, подобная чашка была всегда при Гуссейн.

Гамудъ не изумился требованію невсты своей, а повиновался ему. Ночью раздлся онъ, оставя только при себ поясъ и мунъ (арабскій ножъ)… Зачмъ онъ раздлся? спросятъ, можетъ-быть, вопервыхъ, ночью мдноцвтная кожа Араба не такъ видна, какъ бурнусъ его, а вовторыхъ (кто пойметъ отчего?), собаки не лаютъ на голаго человка.

Итакъ, Гамудъ раздлся, переплылъ на ту сторону рки и, какъ змя, поползъ по трав и приблизился къ главной палатк лагеря. Вдругъ изъ палатки этой вышелъ чаушъ и слъ на вьючное сдло, подъ которое только-что усплъ скрыться Гамудъ, чаушъ закурилъ трубку, спокойно выкурилъ ее и выколотилъ горячій пепелъ на грудь Гамуда, тотъ не пошевельнулся, дождался покуда чаушъ всталъ, и поползъ къ палатк.

Приподнявъ ее, онъ увидлъ, что Гуссейнъ спитъ. Подползши къ нему, взялъ онъ чашку и тмъ же путемъ и ползкомъ воротился.

Достигнувъ до противнаго берега, онъ, изъ хвастовства, закричалъ ‘эй, Турки, войдите въ палатку Гуссейна и спросите его, куда онъ двалъ свою серебряную чашку?’

Это хвастовство едва не погубило его. Послдовалъ выстрлъ но направленію голоса, и одна пуля ранила его въ ногу. Онъ вскрикнулъ, и Турокъ тотчасъ же, переправившійся верхомъ, захватилъ его съ чашкою, когда онъ перевязывалъ рану.

Молодаго Араба привели къ Гуссейну, который разспросилъ его о причин, побудившей его на столь дерзкое предпріятіе. Гамудъ все разсказалъ ему.

Гуссейнъ подарилъ ему чашку, посл чего веллъ перевязать его рану и отнести на носилкахъ домой.

И Ямина пила на свадьб своей изъ серебряной чашки Гуссейна.

Арабская женщина столько же горда, какъ и хитра. Однажды къ дочери одного богатаго Араба пришелъ ея возлюбленный и сталъ хвалиться, что можетъ погубить се однимъ словомъ.

— Неправда, отвчала она.— Напротивъ того, твоя жизнь всегда зависитъ отъ моей воли, и это ты сейчасъ увидишь.

Она ужь слышала издали тяжелые шаги отца, который обыкновенно извщалъ ее.

— Боже! это отецъ твой! съ ужасомъ вскрикнулъ возлюбленный.— Спрячь меня поскорй.

Она скрыла его въ свой сундукъ, изукрашенный жемчугомъ и перламутромъ. Вошелъ отепъ и дочь указала ему на сундукъ, чтобъ онъ слъ на него.

Посл небольшихъ привтствій и нжностей, дочь спросила

— Правда ли, что твой ятаганъ пробиваетъ желзо?

— Правда! Хочешь видть это на опыт?

— Пробьешь ли ты однимъ ударомъ этотъ сундукъ?

— Очень-легко…

Онъ вынулъ ятаганъ и замахнулся, но дочь удержала его руку

— Постой! постой! я врю. Не порти моего сундука.

Отецъ вложилъ ятаганъ въ ножны и черезъ десять минутъ потомъ ушелъ. Тогда двушка выпустила испуганнаго селадона изъ сундука.

— Видишь ли, свтъ моихъ очей, какъ женщина всегда сильне и хитре мужчины, сказала она ему. Не говори же мн впередъ дерзостей.

XI.

Марабуты каменныя и живыя.— Надписи на амулетахъ.— Сиди-Фталлахъ.— Молодая Мавританка.

Возвратясь отъ бея, намъ уже поздно было хать къ развалинамъ Карагена, но было еще достаточно времени, чтобъ успть осмотрть марабутъ Сиди-Фаталлахъ.

Марабуты первоначально были гробницами людей, которые примрною жизнью заслужили всеобщее уваженіе. Теперь это — зданія, у которыхъ останавливаются караваны, наконецъ, он служатъ также мстомъ убжища. Преступника, бжавшаго въ марабутъ, нельзя убить, но вокругъ зданія ставятъ часовыхъ, приносятъ преступнику кружку воды и одинъ хлбъ, и задлываютъ дверь. Должникъ можетъ также скрыться въ марабут, но кредиторъ иметъ право привязать его тамъ къ кольцу, вдланному къ стн, и вся выгода должника состоитъ въ томъ, что, вмсто городской тюрьмы, онъ сидитъ въ марабут.

Есть марабуты даже въ Сахар. Въ нихъ вс останавливаются безвозмездно. Богатые оставляютъ тамъ дары свои: смоквы, финики, муку и проч., а приходящіе бдные дятъ эти припасы, но горе тмъ, которые бы унесли съ собою хоть горсть этихъ припасовъ: смерть ихъ неизбжна.

Все это касается до каменныхъ марабутовъ. Теперь перейдемъ къ живымъ.

Марабутъ значитъ человкъ, прозванный, по роду жизни своей, святымъ или получившій это званіе по наслдству.

Къ марабуту сходятся вс миль за тридцать вокругъ, чтобъ совщаться съ нимъ о дожд, урожа, милостяхъ шейха, о любви двушки. Онъ раздаетъ приходящимъ амулеты.

Эти амулеты не что иное, какъ лоскутки пергамена, на которомъ написаны разныя изреченія. Напримръ:

‘Богъ дозволилъ торговлю, но отвергаетъ ростовщиковъ’.

Есть иногда и очень-странныя надписи. У одного янычара написано было:

‘Брань то же, что осажденная крпость. Т, которые вн оной, хотятъ попасть въ нее, т, которые внутри, желали бы убжать изъ нея’.

Одинъ талебъ, то-есть собратъ мой по ремеслу, далъ мн слдующій амулетъ:

‘Если бъ вс деревья на земл превратились въ перья, а море, будучи въ семь кратъ обширне, наполнилось чернилами, перья и чернила были бы недостаточны для восхваленія Аллаха’.

Сверхъ-того, марабуты лечатъ отъ всхъ болзней.

Восточный марабутъ мусульманъ, котораго имя чаще-всего призывается съ мольбою, Сиди-эль-Гаджи-Абд-эль-Кадер-эль-Джелали. Онъ въ-особенности патронь слпыхъ, просящихъ милостыню во имя его.

Въ Багдад, гд находится гробница этого марабута, возвщено было Абд-эль-Кадеру, что онъ будетъ эмиромъ правоврныхъ.

Иногда человкъ, носящій званіе марабута, величайшій негодяй, но это никого не разочаровываетъ. Фатализмъ мусульманина всегда готовъ на отвтъ:

‘Такъ угодно Аллаху! То, что сдлалъ Аллахъ — хорошо сдлано. Это тайна Аллаха’.

Недавно одинъ Французъ, хотвшій напиться воды у колодца, близь марабута Сиди-Мухаммеда, увидлъ, что у воды лежитъ змя. Онъ застрлилъ ее и началъ пить воду. Вдругъ изъ марабута выбжала Арабка и начала кричать, что Французъ убилъ душу Сиди-Мухаммеда, который будто-бы принималъ на себя видъ зми и придавалъ этой под свойство лечить глазныя болзни. Чтобъ избавиться отъ фанатиковъ, Французъ далъ Негритянк дуро — и она замолчала.

Послдній марабутъ, умершій въ Тунис, похороненъ тамъ въ мечети Бен-Банать. Весь городъ провожалъ его гробь при похоронахъ. Домъ его былъ проданъ за 50,000 піастровъ, оселъ — за 6,000, посохъ — за 500.

Теперь въ Тунис славится марабутъ Сиди-Фаталлахъ. Онъ въ-особенности знаменитъ тъмъ, что изобрлъ способъ леченія безплодныхъ женщинъ. Способъ этотъ былъ самый странный: онъ заставлялъ ихъ скатываться съ горы двадцать-пять разъ, и эта гимнастика иногда имла успхъ.

Какъ было не посмотрть на такое леченіе. Я, Жиро и Лапартъ отправились къ этой гор и тихонько подошли со стороны рощи, чтобъ насъ не видали.

Пять или шесть женщинъ начинали уже свое катанье… Вдругъ он увидли насъ, закричали и убжали. Надобно было тотчасъ же успокоить ихъ, иначе фанатики могли поступить съ нами неучтиво. Мы отправили одного пастуха и велли растолковать инь, что консулъ, живописецъ и знаменитый врачъ (я!) пришли къ гор съ ученой цлью.

Женщины перестали кричать. Это уже было половина побды. Необращая на нихъ никакого вниманія, мы услись на трав и смотрли, какъ Жиро срисовывалъ ландшафтъ и дйствующихъ лицъ. Мавританки стали издали глядть на насъ и съ любопытствомъ подходить понемногу. Наконецъ он окружили насъ и стали тоже смотрть на работу Жиро.

Сперва он обрадовались, увидя врное изображеніе окрестностей. Потомъ расхохотались, когда узнали сами себя, катающихся съ горы. Миръ былъ заключенъ, и мы разговорились. Я, какъ мнимый врачъ, долженъ былъ подавать всмъ совты и толковать о ихъ болзняхъ.

Между женщинами была одна двнадцатилтняя двушка. Она изъ дтской шалости пришла скатиться съ горы. Я узналъ, что она была круглая сирота.

— Ты здсь одна, сказалъ я ей:— подемъ со мною.

— Куда?

— За море.

— За моремъ только небо.

— Нтъ, тамъ есть земля и люди. Вдь корабли оттуда и прізжаютъ.

Она задумалась.

— А что жь я буду тамъ длать?

— Что хочешь.

— Будутъ ли у меня шальвары, шитые золотомъ, шапка съ цехинами и гаикъ изъ верблюжей шерсти?

— Все будетъ.

— Такъ, пожалуй, я поду.

— Какъ! не зная, кто я?

— Ты врачъ, слдовательно, ученъ. А кому Аллахъ открываетъ мудрость, тому даетъ и доброту.

Вмсто дальнйшаго разговора, я высыпалъ въ ея руку кошелекъ. Видъ этого богатства обрадовалъ ее, а я удалился

На другой день мы отправились на развалины Карагена. Напоминать ли исторію этого знаменитаго города? Увы! Пуническій Карагенъ посл посьмивковаго существованія, разрушенъ былъ Сципіономъ Африканскимъ. Римляне возобновили его, и онъ существовалъ еще восемь-сотъ лтъ. Наконецъ разрушилъ его Гассанъ, изъ племени Лесанидовь, и съ-тхъ-поръ никто уже не думалъ возобновлять его.

XII.

Гробница Св. Людовика.— Тунисскій архитккторъ.— Балъ у консула.— Сказочникъ.— Золотой песокъ и его добываніе.— Еврейка, найденная въ мор.

Посреди развалинъ Карагена возвышается памятникъ, похожій на арабскій марабутъ — это гробница св. Лудовика. Арабы также почитаютъ Французскаго святаго. Св. Лудовикъ скончался здсь посл неудачнаго крестоваго похода, 25-го августа 1270 года. Въ это время, когда Кардъ X получилъ позволеніе бея, построить памятникъ, произошли событія 1830 года, и уже Лудовикъ-Филиппъ взялся за постройку. Оставалось опредлить только мсто, гд скончался набожный король. Увы! несмотря на вс ученые розъиски, мста этого не нашли. Выбрали самое красивое по мстоположенію. Кто знаетъ? можетъ-быть, случайно попали на истину.

Часовня стоитъ на возвышенности, съ которой видны море, Тунисъ, окрестныя деревни, марабуты и поля. Я уже сказалъ, что само зданіе похоже на арабскій марабутъ. Можетъ-быть, архитекторъ сдлалъ это по разсчету, чтобъ Арабы пріучились почитать эту гробницу. Самая внутренность совершенно въ арабскомъ вкус. Рисунки украшеній взяты съ гренадской альамбры и севильскаго алькагара, я спросилъ, кто ихъ длалъ? мн отвчали: тунисскій художникъ Юнисъ. Впрочемъ, въ художественномъ отношеніи смотрть не на что, за то было о чемъ помечтать, но насъ было много, а люди мечтаютъ только наедин.

Я, однакожъ, отдлился отъ другихъ и пошелъ на морской берегъ. Тамъ улегся я на скал, омываемой волнами. Колонны яшмы и порфира лежали повсюду разбросанными, кому он принадлежали нкогда? Вокругъ меня была совершенная пустыня, ни одной ласточки на поляхъ, ни одной чайки на мор. Вся окрестность казалась огромнымъ кладбищемъ, гд развалины древнихъ зданій представляли какъ-бы кости погибшаго города… Мечты мои были прерваны выстрломъ, меня искали, звали, обо мн безпокоились.

Насъ ждали завтракать на пароход ‘Монтезума’, прислали оттуда яликъ за нами, но въ это время поднялся сильный втеръ и море сильно волновалось. Поставили парусъ, насъ сильно накренило, и мы полетли.

Не раньше пяти часовъ возвратились мы въ Тунисъ. Въ гавани встртили насъ неизбжные Евреи въ блыхъ колпакахъ и воющія собаки. Первые добирались до нашихъ кошельковъ, вторыя — до нашего тла. Мы храбро защищали и то и другое, но главная опасность ждала насъ дома: туда Евреи успли уже снести весь базаръ, и при появленіи нашемъ набросились на насъ съ такимъ усердіемъ, что мы просили г. Лапорта защитить насъ. Онъ объявилъ купцамъ, что мы очень устали съ дороги и не прежде, какъ завтра, можемъ разсматривать ихъ товары. Они ушли и оставили вс свои узлы у насъ. Эта довренность изумила меня.

Ввечеру г. Лапортъ даль намъ балъ. Балъ въ Тунис — это большая рдкость. Кром всхъ значущихъ Европейцевъ, были и арабскія власти, которыя всегда съ любопытствомъ смотрятъ на это странное занятіе джауровъ. Они любятъ пляски, но только любятъ смотрть на нихъ, заставляя за деньги танцовать другихъ, но самому плясать — это превосходитъ ихь воображеніе.

Впрочемъ, вмст съ европейскими кадрилями и польками имли мы эпизодъ и арабскаго удовольствіи. Г. Лапортъ пригласилъ арабскаго сказочника, и тотъ, для увеселенія туземныхъ гостей, разсказалъ восточную сказку о ‘Принц Бу-Эдаин’ [красавц]. Исторія довольно-незначительная, но мы, изъ учтивости, расхвалили сказочника, а Арабы достали бакчишь.

При осмотр базара забыли мы зайдти въ магазинъ золотаго песка, потомъ воротились туда нарочно. Это главный мновой товаръ, получаемый отъ племенъ внутренней Африки и добываемый на юг отъ Тугурта. Купецъ, котораго мы разспрашивали, лично участвовалъ въ собираніи этого драгоцннаго товара.

Золотой песокъ собирается въ степи. Днемъ его не видно при блеск солнца, но ночью вс мста, содержащія въ себ золото, блестятъ фосфорическимъ свтомъ. По-несчастью, ночью же выползаютъ изъ земли рогатыя зми и черные скорпіоны, которыхъ укушеніе смертельно. Число этихъ пресмыкающимся чрезвычайно-велико. Искатели золота придумали противъ этого средство: они здятъ ночью по степи на верблюдахъ, которыхъ ноги предохранены отъ укушенія этихъ пресмыкающихся толстыми кожаными сапогами. Замчая блестящія мста, искатели посыпаютъ ихъ ночью толченымъ углемъ, котораго мшки возятъ съ собою, и потомъ ужъ днемъ знаютъ наврное, гд собирать золото.

Продаютъ на базар и львиныя шкуры, но очень-дорого. Я спросилъ одного продавца такихъ кожъ: знаютъ ли они Жерара, извстнаго истребителя львовъ? Арабъ пришелъ въ восторгъ при этомъ имени и тотчасъ же началъ разсказывать мн анекдоты объ этомъ охотник. Впослдствіи я сообщу нкоторые изъ нихъ, слушая же купца, не разъ улыбался отъ преувеличеній въ разсказахъ. Когда я ему сказалъ, что Жераръ убилъ боле десяти львовъ, Арабъ съ презрніемъ посмотрлъ на меня и сказалъ:

— Десяти? Боле ста, боле тысячи, Арбаину (несчетное число)!..

— Ну, это ужъ много, отвчалъ я.

— Совсмъ нтъ! Для Жерара левъ значить меньше собаки. Если онъ встртится со львицею, то не унижается стрлять по ней. Онъ подойдетъ, дастъ ей пинка и скажетъ убирайся! этакой дряни я не бью.

Пробывъ шесть дней въ Тунис, которые пролетли съ быстротою одного часа, мы отправились обратно. Тунисъ былъ крайнею точкою нашего путешествія. Мы похали ввечеру, а поутру были уже на высот острова Галиты.

Я упоминаю объ этомъ остров только потому, что, за нсколько времени до нашего прозда, случилось тутъ странное происшествіе.

Тунисская Еврейка вышла замужъ въ Балсъ и черезъ два года потомъ возвратилась опять въ Тунисъ. Вс приписали возвратъ ея легкомысленному поведенію, которое, вроятно, принудило мужа развестись съ нею. Но вскор мужъ ея тоже пріхалъ въ Тунисъ и началъ попрежнему жить вмст съ женою на самой дружеской ног. Онъ объявилъ, что завелъ въ Алжир торговлю и отправляется туда. Для этого нанялъ онъ небольшое греческое судно и похалъ на немъ вмст съ женою.

Все это была одна злодйская хитрость со стороны мужа. Онъ хотлъ отмстить жен. Дорогою схватили ее въ кают, связали, задушивъ крики ея платкомъ, положили ее въ ящикъ и бросили въ море

Это было ночью, никто на корабл не видлъ этого.

Три часа спустя, на разсвт, шелъ по этой дорог пароходъ ‘Сфинксъ’: увидли этотъ ящикъ, спустили шлюбку, подняли его на бортъ, вскрыли — и все преступленіе вполн обнаружилось.

‘Сфинксъ’ тоже шелъ въ Алжиръ и, разумется, вскор обогналъ тартану Грека. Прибывъ въ Алжиръ, капитанъ усплъ объявить обо всемъ, а Еврейка — принести жалобу, и когда мужъ ея сошелъ на берегъ, первымъ, что представилось его глазамъ — была стража и жена его. Онъ понялъ свою участь, которая вскор и совершилась, къ величайшему удовольствію Мавровъ и Арабовъ, всегда радующихся казни Еврея.

XIII.

Пріздъ въ Бонъ.— Характеристика львовъ.— Поврья Арабовъ.— Презрніе къ гіен.— Разсказы о Жерар, истребител львовъ.— Девять подвиговъ его.

Въ ту же ночь пріхали мы въ Бонъ. Это очень-бдный и малолюдный городъ. Прежде онъ имлъ до десяти тысячъ жителей: теперь нтъ и тысячи-пятисотъ. Прежде онъ торговалъ хлбомъ, но съ-тхъ-поръ, какъ Одесса стала кормить вс берега Средиземнаго Моря, здсь сютъ только для самихъ себя, и слава древняго африканскаго плодородія осталась только въ разсказахъ.

Въ самомъ город нтъ ничего любопытнаго. Мы отправились въ Гиппону, чтобъ видть гробницу Св. Августина.

Въ Гиппон встртились мы съ однимъ капитаномъ, который, показавъ намъ только-что полученное нмь письмо отъ Жерара, возбудилъ въ насъ страстное желаніе повидаться съ этимъ знаменитымъ истребителемъ львовъ. Для этого ршились мы отправиться въ Филипвиль.

Мы знаемъ о льв только по естественной исторіи. Здсь, въ Африк, разсказываютъ всю его домашнюю жизнь, склонности, слабости. Большая часть этихъ разсказовъ, конечно, принадлежать къ области поэзіи, но безъ нея Арабъ не можетъ жить.

Вотъ, что здсь разсказываютъ о льв. Онъ четыре раза въ годъ мняетъ пищу. Въ первые три мсяца въ году стъ онъ злыхъ духовъ, во второе трехмсячіе — людей, въ третье — глину, въ четвертое — животныхъ.

Левъ, перебрасывающій себ на спину лошадь и верблюда и перескакивающій съ этою ношею черезъ заборъ, съ трудомъ можетъ тащить по земл барана. Это происходитъ вотъ отчего. Однажды въ собраніи зврей левъ хвасталъ передъ другими своею силою и говорилъ: ‘съ помощью Аллаха могу перебросить себ на спину быка, лошадь и верблюда…’ Назвавъ всхъ главныхъ животныхъ, онъ изъ презрнія не упомянулъ о баран. За это наказалъ его Аллахъ и осудилъ волочить барана по земл.

Арабы придаютъ льву вс качества благородства, великодушія, мужества и знанія всхъ языковъ на свт. Если Арабъ встртитъ льва, то, останова свою лошадь, говоритъ ему:

— А, это ты, благородный оганъ — бенъ-эль-оганъ (Иванъ сынъ Ивана)! Не думаешь ли ты испугать меня? Я знаю, ты храбръ и благороденъ, я тоже. Разойдемся же какъ друзья и братья!

Тутъ, обнаживъ свой мечъ, пришпориваетъ онъ свою лошадь на льва, который даетъ ему дорогу безъ малйшаго вреда, но если Арабъ струсить — то погибъ: левъ бросается на него и раздираетъ. Иногда онъ даже долго забавляется надъ своею жертвою, лижетъ ее, перебрасываетъ, играетъ, отходитъ на нкоторое разстояніе и смотритъ, что будетъ длать несчастный.

Бывали случаи, что въ эту минуту приходили и спасали его. Иногда и одинъ храбрйшій Арабъ достаточенъ для этого. Онъ подходитъ ко льву и говорить ему:

— Благородный Иванъ сынъ Ивана, это негодяй и трусъ, а я человкъ съ душой и сердцемъ. Мы съ тобою не боимся другъ друга. Отдай же мн этого труса. Я сдлаю изъ него своего невольника и отведу къ себ, связавъ ему руки.

Левъ зарычитъ въ знакъ согласія и удалится.

Есть Арабы, которые, притворясь трусами, бросаются навзничь, и когда левъ подойдетъ, чтобъ обнюхать упавшаго, распарываютъ ему брюхо кинжаломъ.

Можно еще спастись на дерев, или за кустъ колючаго терновника. Въ послднемъ случа левъ ни за что не ршится уколоться, но ляжетъ подъ дерево, или близь куста, и будетъ ждать своей добычи

Отъ храбрыхъ охотниковъ левъ бжитъ: но его можно остановить нсколькими словами, надобно только упрекнуть его въ трусости.

Надобно, чтобъ левъ былъ чрезвычайно-голоденъ, если онъ ршается напастъ на женщину, иначе онъ всегда уважаетъ ее. Случалось, что женщины бгутъ за львомъ, унесшимъ барана, и отнимаютъ у него. Дти бросаются на него съ палками и тоже отбиваютъ козлятъ.

Когда толпа Арабовъ собирается на охоту за львами, то, составя облаву, сближаются они къ тому мсту, гд находится убжище льва. Первый, который увидитъ его, кричитъ обыкновенно: ‘Раге гена!’ (его нтъ). Это длается оттого, что левъ понимаетъ вс языки, и если кто донесетъ о его убжищ, онъ тотчасъ же растерзаетъ того.

Посл этого крика вс отступаютъ на нкоторое разстояніе, чтобъ избжать отъ первыхъ трехъ скачковъ льва. Въ шести десяти метрахъ они по немъ стрляютъ. Если онъ не пораженъ смертельно, то выходитъ изъ куста, Арабы бросаются на землю и спшатъ зарядить опять ружья, если же левъ предастся бгству, они останавливаютъ его бранью и насмшками.

Рдко проходитъ охота, чтобъ кто-нибудь не поплатился жизнью. Отъ этого-то въ Африк кто пропалъ безъ всти, о томъ говорятъ, что левъ растерзалъ его.

Арабы больше боятся пантеры, нежели льва, потому-что у первой нтъ ни искры великодушія. Пантера не понимаетъ никакого языка и не различаетъ храбраго отъ труса. При встрч съ нею, или она убита, или человкъ растерзанъ. Скачки ея столь же быстры и сильны, какъ у льва. Она догоняетъ всякую лошадь и вскакиваетъ на сдло, хватая когтями за голову человка. Для этого носятъ Арабы желзную шапку.

Остается сказать нсколько словъ о гіен. Наши Бюффоны слишкомъ напугали насъ этимъ звремъ. У Арабовъ онъ въ величайшемъ презрніи. Одинъ Арабъ разсказывалъ мн, какимъ-образомъ онъ ловитъ гіенъ. Узнавъ пещеру, гд скрывается гіена, онъ вшаетъ свой бурнусъ у входа и гіена не сметъ уже выйдти, потомъ Арабъ входитъ въ пещеру и говоритъ гіен

— Подай мн свою лапу, я окрашу ее геннахомъ.

Гіена съ кокетливостью подаетъ лапу. Арабъ выводитъ ее изъ пещеры, надваетъ на нее намордникъ и ведетъ на веревочк въ Алжиръ.

Не знаю, вренъ ли этотъ разсказъ, но онъ даетъ понятіе о пренебреженіи гіены Арабами.

Поговоримъ теперь о Жерар.— До него Арабы помнили только одного истребителя львовъ, это былъ Гассанъ, егерь при Брагам-Бе. Одиннадцать лтъ славился онъ искусствомъ своимъ и счастіемъ въ этой охот. Но однажды услышалъ онъ рыканіе льва, вышелъ къ нему на встрчу, выстрлилъ, промахнулся — и былъ растерзанъ.

Слава его перешла теперь на Французскаго квартермейстсра Жерара. Полкъ его стоялъ въ 1840 году въ Гуэльм, и здсь-то впервые услыхалъ объ опасностяхъ львиной охоты. Это подстрекнуло его воображеніе. Онъ былъ искусный стрлокъ и на ученьи всегда попадалъ въ самое средоточіе цли.

Наконецъ услышалъ онъ объ опустошеніяхъ, производимыхъ однимъ львомъ между стадами Арабовъ, и отправился въ лсъ съ двумя Арабами. Первое рыканіе льва сильно испугало его, но онъ преодоллъ свой страхъ и пошелъ навстрчу къ новому врагу. Левъ началъ бить хвостомъ и тихо подходить къ Жерару. Двое Арабовъ хотли уже выстрлить по немъ, но Жераръ запретилъ имъ. На пятидесяти шагахъ левъ остановился, всмотрясь еще разъ въ подходящее къ нему существо, и потомъ продолжалъ тихо идти впередъ. Разстояніе все становилось меньше, изъ пятидесяти шаговъ сдлалось сорокъ, потомъ тридцать, тамъ двадцать, наконецъ десять… Вдругъ блеснулъ огонкъ, раздался выстрлъ и левъ лежалъ убитый: пуля попала ему въ самую середину лба и прошла въ мозгъ.

Я спрашивалъ потомъ Жерара: зачмъ онъ такъ близко подходилъ?

— Чтобъ не терять выстрла, отвчалъ онъ.— У меня всего одинъ только и былъ.

Арабы не хотли врить такому подвигу, но двое свидтелей убдили всхъ. Слава о подвиг тотчасъ же разнеслась.

Вскор узналъ Жераръ о другомъ льв въ зуэзійскомъ дуаріи. Онъ отправился туда съ сержантомъ спаговъ Саади Бунаръ. Встрча произошла ночью. На этотъ разъ у Жерара было двуствольное ружье, и только при второмъ выстрл повалилъ онъ льва. Арабы торжественно принесли убитаго льва на другой день въ лагерь.

Третій левъ свирпствовалъ на французской ферм г. Монжаля. Послали за Жераромъ, и тотъ отправился опять ночью караулить въ ручью, куда тотъ приходилъ пить.

Улегшись въ оврагъ, Жераръ подпустилъ льва такъ близко, что выстрлилъ въ него въ упоръ. Тотъ съ ревомъ полетлъ на дно оврага, а Жераръ пошелъ въ хижину и объявилъ о смерти льва. На другое утро пришли за трупомъ, но льва не было: онъ былъ только раненъ и ушелъ. По слдамъ крови нашли его уже въ три часа пополудни. Левъ узналъ своего врага и съ яростью бросился на Жерара, но тотъ двумя выстрлами, одинъ за однимъ, повалилъ его окончательно.

Четвертый левъ, убитый имъ, былъ на булерчегской переправ. Выйдя противъ льва тоже ночью, онъ вдругъ встртилъ вмсто одного трехъ львовъ. Первому перешибъ онъ пулею лопатку и тотъ скатился въ оврагъ, а двое другихъ убжали. Когда Жераръ пошелъ отъискивать раненнаго, тотъ уже поднялся на ноги и глазами искалъ своего врага. Вторымъ выстрломъ повалилъ онъ его, но не смертельно. Еще два раза приподнимался онъ, и только при четвертомъ выстрл палъ бездыханнымъ.

Пятою жертвою Жерара была львица. Для этой онъ не прятался, но прямо подошелъ къ ней и пулею въ лобъ положилъ ее на мст.

Шестую львицу онъ ранилъ сильно двумя выстрлами, но она ушла и Арабы не могли отъискать се.

Седьмая охота за львицею окончилась очень-странно. Около тридцати Арабовъ сдлали около ея логовища облаву. Вдругъ она бросилась на одного охотника, Массауда. Тотъ выстрлилъ, но ружье дало осчку. Массаудъ не испугался, подставилъ еи лвую свою руку въ пасть, а правою выстрлилъ въ грудь въ упоръ. Львица отскочила отъ этого удара, растерзавъ въ тоже время подставленную ей руку и бросилась на другаго охотника, который выстрлилъ ей въ пасть, а самъ вскочилъ на лошадь, чтобъ бжать, но львица не была убита наповалъ. Она вскочила на спину лошади и вцпилась когтями въ плечо всадника. Въ этомъ положеніи она околла черезъ минуту. Массаудъ умеръ отъ раны черезъ сутки, а второй охотникъ живъ и теперь, хоть и изуродованъ.

Эти Арабы послали за Жераромъ, потому-что явилась новая львица съ двумя дтенышами, и Арабы теперь уже боялись вступить съ нею въ бой. Жераръ отправился въ логовище львицы и нашелъ тамъ двухъ львенковъ, матери же тамъ не было. Онъ взялъ ихъ съ собою, и только привязалъ одного къ дереву, чтобъ приманить мать. Прошла ночь, прошелъ день — львица не являлась, и по всмъ свдніямъ, она бжала куда-нибудь далеко. Ни чутье звря, ни инстинктъ матери не привели ее къ дтенышамъ.

Девятый левъ истребилъ, по словамъ одного арабскаго племени, въ стадахъ ихъ тридцать быковъ, сорокъ пять барановъ, и дв кобылы. Послали за Жераромъ. При приход его только-что пропалъ изъ одного стада черный быкъ, вроятно, унесенный львомъ, и Жераръ дйствительно вскор отъискалъ трупъ быка только-что початый у одного дерева. Онъ сталъ подъ это дерево въ ожиданіи льва. Левъ явился ввечеру и прямо пошелъ на Жерара. Въ десяти шагахъ отъ него остановился, однако, и сталъ всматриваться. Жераръ воспользовался этою минутою и выстрлилъ. Пуля попала въ правый глазъ и пробила черепъ. Левъ всталъ на дыбы и заревлъ. Это положеніе представляло врную цль, и Жераръ поразилъ льва въ грудь. Онъ упалъ, но опять вскочилъ и бросился на Жерара, тотъ пошелъ на него съ кинжаломъ въ рук и поразилъ въ боковыя ребра. Ударъ попалъ въ твердую кость и кинжалъ переломился. Жераръ быстро отскочилъ назадъ и, отступая, усплъ зарядить ружье. Два новые выстрла совершенно прекратили жизнь льва.

Мы поспли на охоту девятаго льва, или, лучше сказать, львицы, у которой были два годовалые львенка. Это увеличивало производимыя ею опустошенія, потому-что ей надобно было накормить троихъ. Въ этотъ самый день схватила она лошадь и положила трупъ ея въ оврагъ, для угощенія своихъ дтенышей. Жераръ отъискалъ эту добычу и расположился поблизости ея на открытомъ мст. Вдругъ вс три гостя явились на трепезу. Львенки были уже ростомъ съ большую ньюфаундлендскую собаку, и одинъ принялся уже было кушать. Вдругъ мать увидла Жерара и первымъ ея движеніемъ было отогнать дтеныша, котораго вмст съ другимъ и отвела въ кустарникъ. Сама же ползкомъ стала пробираться между кустарниками къ тому мсту, гд стоялъ Жераръ. Тотъ внимательно слдилъ за ея движеніями. Изъ ближайшаго къ нему куста въ восьми шагахъ выставила она свою голову, чтобъ хорошенько разсмотрть его. Раздался выстрлъ — и пуля попала ей прямо въ лобъ.

Вотъ весь счетъ подвиговъ Жерара, о которыхъ поэтическіе Арабы разсказываютъ въ тысячу разъ больше. Участь его заране извстна, онъ еще десять-пятнадцать лтъ будетъ торжествовать, наконецъ — промахнется и будетъ растерзанъ.

XIV.

Буря.— Мысъ Льва.— Опасность.— Филипвиль.— Дорогой обдъ герцога Омальскаго.— Константина.— Осада этого города.— Слова герцога Немурскаго.— Бгство жителей.— Генералъ Бедо.— Арабскіе стихи.

Проведя самый пріятный вечеръ въ Гиппон, мы ночью отправились на свой пароходъ. Тамъ ожидалъ насъ дождь и втеръ. Несмотря на это, мы пустилисъ въ путь и весело проводили вечеръ въ кают. Вдругъ наверху раздался голосъ капитана руль на бакбордъ! и — отвтъ штурмана: есть!

Въ этихъ словахъ, кажется, не было ничего необыкновеннаго, и однакожь, они произвели на палуб такую кутерьму, которой я отъроду не слыхалъ.

— Мы бжимъ на Льва! закричали опять, и вс они бросились на палубу.

Дйствительно, при блеск молній, увидли мы въ десяти шагахъ мысъ Льва, къ которому судно наше летло на всхъ парахъ.

— Ходъ машины назадъ! закричалъ опять капитанъ.

Еще два поворота колеса — и мы были бы разбиты въ-дребезги. Даже теперь, несмотря на обратное движеніе машины, пароходъ еще нсколько секундъ подавался впередъ.

— Какъ лотъ?

— Восемь брассъ.

— Теперь?

— Шесть брассъ.

— Теперь?

— Пять брассъ.

Наконецъ пароходъ заколебался, остановился и тихо пошелъ назадъ. Это была самая торжественная и радостная минута. Мы были спасены.

Десять минутъ спустя, мы опять возвратились на то мсто, съ котораго снялись съ якоря, и бросивъ якорь, провели тутъ самую непріятную ночь, по причин ужаснаго волненія, Не прежде пяти часовъ утра море успокоилось и мы заснули.

Мы проснулись уже на рейд генуэзскаго форта, потому-что Конскій Рейдъ нестерпимъ во время волненія Отсюда капитанъ нашъ отправилъ шлюпки къ мысу Льва, гд мы было-погибли наканун. Въ минуту опасности онъ тамъ бросилъ якорь, который порвался. Теперь, онъ хотлъ вытащить его назадъ, вовсе не располагая дарить его Средиземному Морю.

Намъ казалось очень-мудрено: какимъ-образомъ можно найдти якорь на глубин восьми брассъ. Моряки говорятъ, что это очень-легко.

Вмст со шлюбками привели изъ города рядъ плота, на которомъ въ гавани перевозить тяжести. Одинъ изъ матросикъ началъ нырять и при четвертомъ, или пятомъ нырк объявиль, что отъискалъ якорь, онъ былъ на сорока-пяти футахъ глубины.

Теперь дло было въ томъ, чтобъ, нырнувъ, продть въ кольцо якоря канатъ и съ нимъ выплыть. Семь разъ нырялъ матросъ, и при седьмомъ усплъ въ своей операціи. Когда, посредствомъ ворота, встянули якорь — дло было кончено.

Въ ту же ночь мы отправились опять въ путь и на другой день были уже передъ Сторою. Говоря о рк Пар, вс отзываются, что эта величайшая рка посл Арно изъ числа безводныхъ ркъ. О гавани, Стор можно сказать, что посл Конской — это самая дурная. Когда мы пришли, море было въ сильномъ волненіи, такъ-что надобно было преодолть величайшія затрудненія, чтобъ сойдти съ парохода въ шлюбку и хать на берегъ.

Дурное качество старой гавани лучше-всего можетъ быть изображено крушеніемъ корвета Марней 26-го января 1811 года. Въ ту минуту, какъ корветъ, во время бури, набжалъ на берегъ, тосканскій гальйотъ, которому буря уже не позволяла управлять своими движеніями и который тоже бжалъ на берегъ, перелетлъ силою волнъ поперегъ корвета съ бакборда на трибордъ между грот-мачтою и фок-мачтою, некоснувшись до этого судна.

Посл величайшихъ затрудненій, добравшись до города, мы взглянули на него и желали только — одного поскоре изъ него выбраться. Десятокъ домовъ, построенныхъ уступами въ вид амфитеатра, называютъ городомъ Сторою, грязныя и скользкія лстницы изъ одного дома въ другой носить названіе улицъ. Мы бы подумали достать тутъ лошадей и какой-нибудь экипажъ, чтобъ отправиться въ Филипвиль. Надобно было оставить это помышленіе. Достали только тележку для нашихъ чемодановъ, а сами, орошаемые мелкимъ дождемъ, отправились пшкомъ.

Впрочемъ, дв лье были скоро пройдены, и мы пришли черезъ полтора часа въ Филипвиль. Самое названіе города доказываетъ, что онъ построенъ недавно. Совершенно европейскій видъ! Ни одной мечети, ни одного марабута, ни одного фонтана, окруженнаго деревьями. Парижскіе домы, трактиры, вывски, цны на все чудовищныя. За обдъ съ насъ взяли сто пятьдесятъ франковъ, за комнаты — девяносто!

Я тогда вспомнилъ, что герцогъ омлльскій останавливался въ томъ же трактир и за обдъ (со всею свитою) ему подали счетъ въ четыре тысячи франковъ. Онъ отдалъ деньги здшнему судь, приказавъ разсмотрть счетъ трактирщика, и если окажутся лишнія деньги, отдать ихъ бднымъ. Бдные, по ршенію суда, получили тогда дв тысячи-пять-сотъ франковъ.

Филипвиль нельзя назвать ни городомъ, ни деревнею. Это — длинная улица, идущая въ гору на пятьсотъ шаговъ и спускающаяся на столько же по ту сторону горы. Приморская часть освжается втрами, и жители въ ней здоровы. На другой половин царствуютъ лихорадки самыя злокачественныя.

Изъ Филипвиля выхали мы въ отдльно-нанятомъ дилижанс, и пройдя большую часть дороги пшкомъ, прибыли въ Эль-адъ-Кушъ, составляющій родъ деревни, или военнаго лагеря, окруженнаго полевыми укрпленіями, которыя были бы очень-незначительны противъ европейскаго войска, но весьма-достаточны противъ Арабовъ.

Намъ отвели вновь-отстраивамый домъ, на которомъ доски еще несколочены между собою, такъ-что мы все-равно, что были на улиц, втеръ свисталъ во вс щели, огня нельзя было развести, а съ улицы всякій шумъ, всякое слово было нами слышно: оклики часовыхъ, лай собакъ, вой гіенъ и шакаловъ — все это очень-пріятно развлекало насъ. И однако жь мы такъ утомились, что очень-дружно захрапли.

На другое утро похали мы въ Константину. Дорогою ничего замчательнаго не случилось. Кондукторъ подошелъ къ намъ въ одномъ мст и сказалъ:

— Здсь обыкновенно дилижансы опрокидываются. Угодно вамъ выйдти, или остаться?

.Мы, разумется, вышли, но при такомъ сильномъ втр, что невозможно было сдлать шагу впередъ, къ этому прибавился мелкій градъ — и мы поневол пристали въ небольшой деревушк, покуда не выяснло.

Вскор пустились мы опять въ путь и, взобравшись съ трудомъ на одно крутое возвышеніе, вдругъ вскрикнули отъ удивленія. Передъ нами была Константина, похожая на какой-то летучій городъ изъ сказокъ Гулливера. Какъ могло прійдти французамъ въ голову, что городъ этотъ можно взять? И однакожь они взяли.

Насъ привезли въ трактиръ подъ названіемъ Пале-Ройяль, отвели намъ очень-хорошую комнату и подали прекрасный ужинъ. Тамъ, гд нкогда жили Сифуксъ и Югурта, стряпали французскіе повара.

Съ величайшимъ любопытствомъ осматривали мы на другое утро вс окрестности, прославившіяся осадою ихъ Французами. И, одинъ, и съ палкою, вооруженною желзнымъ наконечникомъ, боялся проходить по тмъ тропинкамъ, гд тогда двигались пушки и цлые полки.

Генералъ Дамремонъ, командовавшій осадою, былъ убитъ въ глазахъ герцога Немурскаго. Съ хладнокровіемъ, неоставлявшимъ герцога никогда, онъ обратился къ окружавшимъ:

— Господа, теперь генералъ Вале старшій и принимаетъ званіе алжирскаго генералъ-губернатора.

Вскор потомъ городъ былъ взять подъ начальствомъ генерала Вале. Страшно вспомнить объ ужасахъ, сопровождавшихъ взятіе Константины. Когда французы овладли крпостью, она была пуста: жители бжали. Но куда бжать? кром той дороги, по которой французы ворвались въ проломъ, не было никакой другой. Другая оконечность города примыкала къ отвсной скал и бездн, усянной острыми камнями. Бросились туда изъ любопытства, и ужасъ оледенилъ всхъ. Жители съ женами и дтьми хотли спастись по этой дорог, привязали къ вершин множество веревокъ, холстовъ и спускались въ пропасть. Вс обрывались и падали на острыя скалы. Боле четырехъ-сотъ труповъ лежало тамъ жертвами необдуманнаго страха, или фанатизма.

Во время прізда нашего, губернаторомъ Константины былъ генералъ Бедо, onь принялъ насъ наилучшимъ образомъ. Ввечеру, когда мы были у него въ гостяхъ, одинъ Арабъ, служившій въ канцеляріи генерала, подалъ мн свитокъ пергамента съ арабскими стихами, сочиненными имъ въ честь моего посщеніе. Вотъ переводъ ихъ:

‘Сиди-Мухаммед-эль-Хаджи, кади, арабская канцелярія, Александра Дюма.

Единственное счастіе, прочное для человка, состоитъ въ наук и въ употребленіи наукъ. Кто владетъ наукою, тотъ возвышается надъ прочими людьми. Ты знаменитъ въ письменности, ты владешь наукою, видною во всхъ твоихъ сочиненіяхъ, и слава увнчала тебя. Ты прибылъ въ нашъ городъ, и мы привтствуемъ тебя. Ты удешь отсюда и увезешь съ собою воспоминаніе о насъ и о нашихъ похвалахъ. Богъ, подаватель добра, наградитъ тебя по заслугамъ.’

XV.

Этнографическое распредленіе Алжира.— Древніе жители, завоеватели и ныншнія племена ея.— Рыцарскіе нравы Арабовъ.— Анекдотъ съ локономъ женскихъ волосъ.— Ьу-Аказъ, ‘отецъ дубины’.— Законы его о уваженіи женщинъ.— Три спорныхъ дла и ршеніе кади.— Поступокъ Бу-Аказа съ однимъ французскимъ отрядомъ.

Въ Алжир владычествуетъ одно туземное, первобытное племя Берберовъ. Оно раздляется на дв главныя втви: на Кабиловъ и Шаціасовъ.

Кабилы составляютъ племя сверныхъ горцевъ, отброшенныхъ въ горы вторженіями Римлянъ, Вандаловъ и Арабовъ. Горы эти составили съ-тхъ-поръ ихъ убжище и отечество. Они никогда никому не покорялись, и теперь война съ ними еще продолжается самая ожесточенная и постоянная.

Шаціасы, жители южныхъ горъ, были то же первоначально отброшены тми же вторженіями, но потомъ мало-по-малу сошли въ долину и завоевали ее.

Языкъ у обоихъ племенъ тотъ же, но нравы различны, Кабилы живутъ въ домахъ, и это по двумъ причинамъ: шторныхъ, потому-что, имя мало земли, они не могутъ вести кочевую жизнь, вовторыхъ, потому-что въ горахъ гораздо — холодне, нежели въ долин.

Шаціасы, спустясь въ долину, стали опять жить въ палаткахъ.

Кром этихъ двухъ главныхъ племенъ, надобно прибавить къ нимъ остатки отъ трехъ великихъ вторженій Римлянъ, Вандаловъ и Арабовъ.

О Римлянахъ немного сохранилось преданій. Племя бель-гесейново выдаетъ себя потомками этихъ древнихъ завоевателей.

Галльскіе легіоны, служившіе на жалованьи у Римлянъ, оставили здсь нсколько друидическичъ памятниковъ.

Отъ вторженія и владычества Вандаловъ ничего не осталось, и вс поиски въ этомъ отношеніи безполезны.

Слды арабскаго вторженія столь же живы теперь, какъ и въ первый день завоеванія. Завоевавъ въ-теченіе вка (съ 700 по 800) Африку, Арабы до-сихъ-поръ остались властителями страны. Только подпавъ частью подъ владычество Турковъ, присвоившихъ себ правленіе, они принуждены были имъ повиноваться.

Впрочемъ, Турки не составляютъ здсь отдльнаго племени. Они брали себ женъ изъ знатнйшихъ арабскихъ семействъ, платя за нихъ по сорока піастровъ, но дти этихъ браковъ удалялись отъ всякаго управленія, которое всегда сохранялось въ алжирскомъ гуджіак.

Слово гуджіакъ теперь означаетъ правительство, а первоначальный, истинный смыслъ его былъ — солдатская пища.

Алжирское войско избиралось на улицахъ Стамбула. Барберусъ основалъ алжирское избирательное правительство. Эти избранія были всегда почти кровопролитны.

Кром этихъ главныхъ племенъ, еще есть Куругли, Мавры, Бискри, Могабиты и Негры.

Куругли называются дти Турковъ и Мавритянокъ. Они мало-помалу исчезаютъ съ удаленіемъ Турковъ.

Мавровъ мало здсь, въ-особенности чистыхъ Мавровъ. Вс они смшались съ туземными племенами. Впрочемъ, Мавръ, также какъ и Турокъ, лнивъ, безпеченъ и ни о чемъ не заботится. Жизнь свою проводить онъ въ бан, въ кофейномъ дом или у цырюльника, у себя же дома бываетъ рдко.

Бискри — житель Забонской Области къ югу отъ Константины. Онъ воздерженъ, уменъ, вренъ и трудолюбивъ Выработавъ нсколько сотъ франковъ, онъ возвращается въ свои горы. Онъ носильщикъ, комиссіонеръ, водовозъ. Его встртите вы на всхъ улицахъ, пробирающагося съ тяжестями и оглушающаго васъ крикомъ: баискъ (пади! берегись!).

Могабитъ — житель Уед-Лезаба, обширной алжирской долины къ юго-западу отъ Алжира, промышляетъ всмъ: онъ баньщикъ, мясникъ, мельникъ, мусорщикъ.

О Петрахъ нечего говорить — они слишкомъ-извстны, они тоже занимаются всми возможными ремеслами, боле же всего найдете вы ихъ на публичныхъ праздникахъ, гд они являются самыми удивительными скакунами и нестерпимыми музыкантами.

Прибавьте ко всему этому Евреевъ, Французовъ, Испанцевъ, и вы будете имть картину здшняго народонаселенія.

Область Константины иметъ сто ль отъ моря до оазиса Кварела. За оазисомъ начинается степь, то-есть Область Туареговъ, которыхъ одно имя такъ пугаетъ всхъ купцовъ и пилигримовъ: что нкогда были на моряхъ Тунисъ, Алжиръ и Марокко, то самое теперь Туареги, въ пустын.

Караваны, идущіе черезъ степь, составляютъ всегда цль ихъ нападеній. Этотъ промыселъ производятъ они зимою, то-есть съ января до марта, лтомъ же — съ апрля по октябрь — они самые смирные въ свт люди. Достаточно десяти спаговъ, чтобъ собирать съ нихъ подать.

Лтомъ принимаютъ они дружески всхъ путешественниковъ.

Главные предводитель ныншнихъ шаекъ называются Дуден-Нагамъ и Рефезъ. О послднемъ столько же здсь разсказовъ, сколько о Картуш. Оба эти предводителя скрываются лтомъ у шейха Эль-Араба, начальствующаго десятью племенами, то-есть десятью тысячами воиновъ, чистыхъ сирійскихъ, кочующихъ Арабовъ, которые сохранили и въ полудикомъ состояніи оттнокъ рыцарскихъ нравовъ. Женщина пользуется у нихъ особеннымъ уваженіемъ, и любовь къ ней чисто-романическая.

Вотъ анекдотъ, недавно-случившійся. Генералъ Бараге д’Илье узналъ, что племя Сагирійцевъ отбило стадо верблюдовъ у племени Смоллійцевь, бывшихъ въ союз съ Французами, пустился въ погоню за похитителями, и, сдлавъ въ сутки двадцать-семь ль, догналъ ихъ и отбилъ похищенное стадо. Въ схватк, происшедшей при этомъ, одинъ капитанъ французскихъ спаговъ овладлъ, между прочими вещами, локономъ женскихъ волосъ, даннымъ предводителю Сагарійцевъ любимою имъ женщиною. Этотъ предводитель прислалъ въ Алжиръ гонца и веллъ предложить капитану спаговъ за этотъ локонъ лучшаго верблюда съ грузомъ финиковъ. Капитанъ возвратилъ ему локонъ, но отказался отъ выкупа.

Въ Области Ферджуахъ владетъ теперь Бу-Аказ-Бен-Ашуръ, котораго прозвали отцомъ дубины. Окрестные племена убдили его покориться французамъ, и онъ ежегодно платитъ подать въ 80,000 фр.

Объ этомъ человк должно разсказать многое. Его вс окрестныя племена боятся до того, что, при малйшемъ оскорбленіи и вред, нанесенномъ его подвластному, посылаетъ онъ въ провинившемуся племени своего негра съ ружьемъ своимъ. Тотъ показываетъ ружье — и обида тотчасъ же удовлетворяется.

Всякій пилигримъ, идущій въ Мекку, получаетъ, заходя къ нему, три франка. Но если потомъ онъ узнаетъ, что его обманули, онъ везд отъищетъ виновнаго и наказываетъ его пятидесятью ударами по пятамъ.

У него часто обдаетъ до трехъ-сотъ человкъ. Самъ онъ съ гостями не садится, а ходить вокругъ стола и угощаетъ всхъ.

Если губернаторъ Константины — единственный человкъ, котораго власть онъ признаетъ — пришлетъ ему путешественника съ рекомендаціею, Бу-Аказъ, смотря по важности лица, даетъ ему съ собою ружье свое, собаку или ножъ, и путешественника везд принимаютъ какъ самаго дорогаго гостя безъ малйшей платы.

Во всхъ племенахъ, покорствующихъ Бу-Аказу, никогда не слыхать ни о какомъ воровств. А чмъ онъ пріучилъ къ этому? Онъ, бывало, переодвался купцомъ и ронялъ изъ кармана золотые дуросы. Если кто-нибудь касался этихъ денегъ, то въ-мигъ переодтый съ нимъ же чаушъ, отрубалъ голову тому, кто касался до оброненнаго.

Онъ также установилъ всеобщее уваженіе къ женщинамъ. Если мужчина встртитъ женщину, идущую за водою, то долженъ своротить съ дороги и не смотрть на женщину.

Желая однажды испытать, исполняется ли это строго, онъ нарочно встртился съ хорошенькою Аравитянкою у фонтана и началъ ей говорить любезности.

— Несчастный! сказала ему та съ удивленіемъ: — врно ты иностраненъ и не знаешь, что пришелъ въ область отца дубины, гд женщины уважаются всми?

За нарушеніе супружеской врности наказываетъ онъ смертью.

Однажды Бу-Аказъ узналъ, что кади одного изъ управляемыхъ имъ племенъ, ршаетъ дла съ необыкновенною мудростью и прозорливостью. Какъ новый Гарун-Аль-Рашидъ, онъ хотлъ лично убдиться въ этомъ и отправился туда переодтый.

Подъзжая къ городу, гд судилъ этотъ кади, Бу-Аказъ былъ остановленъ однимъ бднякомъ, который, схвативъ его за бурнусъ, просилъ милостыни. Какъ истинный мусульманинъ, шейхъ подалъ ему монету, но тотъ не выпускалъ бурнуса изъ рукъ.

— Чего теб еще надобно? спросилъ Бу-Аказъ: — ты просилъ милостыню, и я подалъ теб.

— Точно такъ, отвчалъ бднякъ,— но законъ не только говоритъ подай бдному брату твоему милостыню, но прибавляетъ: ‘сдлай для него все, что можешь.’

— Что жь я могу для тебя еще сдлать?

— Ты можешь спасти меня, млленькаго человка, чтобъ меня не задавили лошади, верблюды, мулы и люди, а это непремнно случится, если я ршусь войдти въ городъ.

— Что мн сдлать для твоего спасенія?

— Возьми меня съ собою на лошадь и отвези на рынокъ, гд у меня есть дла.

— Пожалуй, сказалъ Бу-Аказъ, и поднялъ бдняка къ себ на лошадь.

Оба всадника въхали въ городъ, возбудивъ всеобщее любопытство.

Пріхали на площадь.

— Ты хотлъ, чтобъ я тебя сюда довезъ, сказалъ Бу-Аказъ — я исполнилъ твою просьбу. Теперь сойди.

— Сойди ты самъ.

— Зачмъ же? Разв помочь теб?

— Нтъ, сойди и оставь мн лошадь.

— Какимъ же образомъ? Зачмъ же я оставлю теб лошадь?

— Затмъ, что лошадь моя.

— Вотъ прекрасно! Это мы сейчасъ увидимъ.

— Выслушай меня…

— Что мн слушать…

— То, что мы въ город такого кади, который извстенъ своимъ правосудіемъ.

— Знаю…

— И ты, конечно, пойдешь къ нему жаловаться?

— Разумется.

— Такъ не-уже-ли ты думаешь, что, видя твои здоровыя, крпкія ноги, а меня безсильнаго и разслабленнаго, онъ не скажетъ, что лошадь, врно, того, кому она нужне?

— Это будетъ несправедливое ршеніе.

— Но вдь онъ человкъ и можетъ ошибиться, а вроятность будетъ на моей сторон.

— А вотъ увидимъ, сказалъ Бу-Аказъ, и, пробившись сквозь, толпу къ тому мсту, гд кади произносилъ приговоры, изложилъ ему свою жалобу.

Кади веллъ ему подождать, потому-что прежде его явились два просителя, и онъ обязанъ былъ разсмотрть ихъ дло прежде.

Первое дло состояло въ томъ, что у одного ученаго крестьянинъ похитилъ жену и утверждалъ, что это его жена. Сама же она не признавала ни того, ни другаго. Кади, выслушавъ обоихъ, сказалъ имъ:

— Оставьте мн эту женщину и явитесь завтра. Я объявлю вамъ тогда мое ршеніе.

Второе дло было между мясникомъ и продавцомъ оливковаго масла. Мясникъ объявилъ слдующее:

— Я пришелъ вчера покупать масло у этого человка, и желая заплатить ему деньги, вынулъ свой кошелекъ и досталъ оттуда рукою горсть монетъ. Вдругъ ему вздумалось присвоить себ мои деньги. Онъ схватилъ меня за руку, въ которой были деньги. И закричалъ, и стража привела насъ обоихъ къ теб. Вели ему отдать мои деньги, я клянусь, что они мои.

Продавецъ масла говорилъ слдующее:

— Этотъ человкъ пришелъ купить у меня бутылку масла, когда я налилъ бутылку, онъ спросилъ у меня: есть ли у тебя сдача съ золотой монеты? Я вынулъ изъ кармана пригоршню денегъ и высыпалъ ихъ на прилавокъ. Увидя деньги, онъ схватилъ ихъ и хотлъ убжать съ ними и съ бутылкою масла. Я закричалъ: караулъ! и насъ привели къ теб. Суди насъ, но клянусь теб пророкомъ, что этотъ человкъ лжетъ, говоря, что я хотлъ украсть его деньги.

Судья подумалъ на минуту, выслушавъ ихъ разсказъ, потомъ сказалъ:

— Оставьте у меня деньги до завтра и явитесь за отвтомъ. Мясникъ вручилъ деньги и оба истца, поклонясь, ушли.

Пришла очередь Бу-Аказа и бдняка.

— Я пріхалъ изъ отдаленнаго города, почтенный кади, сказалъ Бу-Аказъ: — и хотлъ здсь купить на рынк нсколько товаровъ. У городскихъ воротъ встртилъ я этого бдняка, который сперва попросилъ у меня милостыни, а потомъ убдилъ меня, чтобъ я взялъ его къ себ на лошадь и довезъ сюда. Но, пріхавъ на площадь, онъ уже не хотлъ слзать, говоря, что лошадь принадлежитъ ему. Я грозилъ обратиться къ теб, но онъ отвчалъ, что ты присудишь тому, кто боленъ и слабъ, а не тому, кто бодръ и здоровъ. Вотъ вся правда, клянусь теб пророкомъ.

— Нтъ, почтенный кади, возразилъ бднякъ: — я халъ на этой лошади въ городъ по моимъ дламъ, какъ вдругъ увидлъ этого человка, лежащаго на дорог и повидимому въ крайнемъ утомленіи и слабости. Я спросилъ у него, что съ нимъ случилось? Ничего, отвчалъ онъ: — я умираю отъ усталости. Сжалься и довези меня въ городъ до рынка.— Я исполнилъ его просьбу. Каково же было мое удивленіе, когда, пріхавъ на площадь, этотъ человкъ сталъ приказывать мн, чтобъ я слзъ съ лошади, потому-что она его, а не моя. Я принужденъ былъ привести его къ теб, чтобъ ты разсудилъ насъ. Клянусь Мухаммедомъ, что я сказалъ правду.

Кади опять подумалъ и сказалъ:

— Оставьте мн лошадь до завтра, и явитесь оба поутру за отвтомъ.

На другое утро, не только челобитчики, но и множество любопытныхъ явились въ судилище. Кади слдовалъ въ ршеніи длъ вчерашнему порядку, призвавъ талеба и крестьянина, онъ сказалъ:

— Возьми, талебъ, свою жену и отведи ее домой, она твоя. Потомъ обратился къ своимъ чаушамъ и прибавилъ — а вы дайте пятдесять ударовъ по пятамъ крестьянину.

Посл этого позвалъ онъ мясника и продавца масла.

— Возьми, мясникъ, свои деньги, сказалъ онъ: — они твои, и никогда не принадлежали этому человку. А вы, чауши, дайте пятдесятъ ударовъ по пятамъ продавцу масла.

Наконецъ очередь дошла до Бу-Аказа. Кади позвалъ ихъ.

— Узнаешь ли ты свою лошадь между двадцатью другими, спросилъ кади у Бу-Аказа.

— Разумется, узнаю.

— А ты? повторилъ онъ бдняку свой вопросъ.

— Безъ-сомннія, отвчалъ и тотъ.

— Пойдемъ же со мною ты, сказалъ онъ, указывая на Бу-Аказа.

Они пошли на конюшню, и Бу-Аказъ дйствительно узналъ свою лошадь между двадцатью другими.

Позвали бдняка, и тотъ въ ту же минуту указалъ на спорную лошадь.

— Лошадь твоя, сказалъ кади Бу-Аказу:— возьми ее, а вы, чауши, дайте пятьдесятъ ударовъ по пятамъ этому негодяю, прибавилъ онъ, указывая на бдняка.

Бу-Аказъ поклонился, взялъ свою лошадь и отправился на квартиру къ кади.

— Что теб надобно? спросилъ онъ, увидя его.— Разв ты недоволенъ моимъ ршеніемъ?

— Напротивъ, очень-доволенъ, отвчалъ Бу-Аказъ.— Но я хотлъ видть тебя и разспросить, какимъ-образомъ ты узналъ истину Я не купецъ, а Бу-Аказъ, ферджуахскій шейхъ. Я слышалъ такъ много о твоемъ правосудіи, что хотлъ лично все узнать.

Кади поцаловалъ руку властителя.

— Разскажи же мн, какъ ты ршилъ спорныя дла о жен и деньгахъ, а посл и о моей лошади скажи.

— Очень-просто, властительный шейхъ. Вс три спорные предмета оставилъ я у себя на ночь. Въ полночь вдругъ разбудилъ я жену талеба и приказалъ ей приготовить мн чернильницу. Она тотчасъ же занялась этимъ дломъ, очистила чернильницу, налила свжихъ чернилъ и подала мн. Видя все это, я сказалъ ей: вотъ видишь ли еслибъ ты была жена крестьянина, а не талеба, ты не умла бы взяться за чернильницу, а теперь видно, что ты уже тысячу разъ занималась этимъ дломъ. Слдственно, ты жена талеба.

— Хорошо, сказалъ Бу-Аказъ.— Умно и врно. Ну, а какъ ты узналъ чьи деньги?

— Ты, врно, замтилъ, знаменитый шейхъ, что у продавца масла платье и руки были покрыты этимъ веществомъ? Я положилъ деньги его въ воду и посмотрлъ на поверхность ея: ни одна частица масла не всплыла на нее. Слдственно, это были деньги мясника. Еслибъ отъ нихъ всплыло масло на-воду, я бы присудилъ ихъ противнику.

— И это очень-хорошо, сказалъ Бу-Аказъ.— Ну, а какъ же съ моею лошадью? Вдь мы оба ее узнали между двадцатью другими.

— Да! По въ этомъ случа я счелъ врне положиться на самую лошадь, а не на челобитчиковъ. Вспомни, что когда я послалъ тебя къ лошади, та заржала отъ удовольствія, узнавъ тебя, но когда противникъ твой подошелъ къ ней, она лягнула въ него. Слдственно ясно было, что ты хозяинъ лошади.

Бу-Аказъ задумался и сказалъ потомъ:

— Аллахъ да будетъ надъ тобою! Ты бы долженъ быть на мст моемъ и управлять племенами, а я на твоемъ, чтобъ выучиться быть правосудными. Но и тогда ты былъ бы хорошій шейхъ, а я, можетъ-быть, дурной кади.

Выше сказано было, что Бу-Аказъ согласился быть союзникомъ французовъ, и вотъ какъ онъ умлъ хранить святость договора.

Въ 1838 года дв французскія колонны направлены были изъ Константины черезъ Рузсейяду къ Стор для усмиренія тамошнихъ племенъ. Ужасные проливные дожди принудили возвратиться главную колонну, но вс гонцы, которые посланы были, чтобъ сообщить объ этомъ отступленіи другой колонн, были перехвачены Кабилами, и этотъ отрядъ подвергся величайшей опасности. Онъ былъ окруженъ безчисленными толпами Кабиловъ, и боле трехъ недль выдерживалъ осаду на открытомъ мст, которое окружилъ въ одну ночь землянымъ валомъ. Отбивъ нсколько приступовъ, отрядъ погибалъ отъ жажды, потому-что у него не было воды. Но въ ту минуту, какъ онъ уже ршался сдлать отчаянную вылазку, чтобъ погибнуть съ оружіемъ въ рукахъ, явился Бу-Аказъ. Онъ узналъ, что въ числ нападавшихъ на французовъ есть племена, подвластныя ему, и тотчасъ же поскакалъ туда, гд происходила осада. Однимъ движеніемъ руки остановилъ онъ Арабовъ и вс повиновались его приказанію. Онъ ршительно спасъ этотъ французскій отрядъ, чтобъ доказать врность своей дружбы и даннаго слова.

XVI.

Алжирскіе Цыганы.— Курильщики Хашиша.— Яма Абд-эль-Кадера.— Законы Арабовъ за убійство.— Бу-Маза, отецъ козы.— Инженерныя работы и мннія о нихъ Арабовъ.— Мавританскій балъ.— Альмеи.

Какъ въ Европ есть цыганы, такъ въ Аджаріи есть Бени-Адессы (дти чечевицы). Вс ихъ презираютъ, хотя они и Мусульмане. Они не занимаются земледліемъ, а торгуютъ лошадьми, играютъ и крадутъ. Они женятся только между собою, и обрядъ брака состоитъ единственно въ томъ, что приглашаютъ двухъ свидтелей. Хитрости, которыя они употребляютъ при продаж лошадей, удивительны. Простаки вседневно попадаются въ обманъ.

Наконецъ есть въ Алжир одно племя, составляющее родъ братства. Это Хашишіасы, или курильщики конопли. По законамъ братства, Хапшшіасъ обязанъ цлый день курить коноплю, удаляться отъ женщинъ и сохранять обтъ бдности. Ночью долженъ онъ ходить на охоту за ежами съ собакою и палкою съ желзнымъ наконечникомъ (другаго оружія не позволяется ему носить).

Хашишъ, который есть не что иное, какъ смя конопляное, курится въ трубкахъ, величиною съ наперстокъ. Двухъ-трехъ трубокъ довольно, чтобъ привести курильщика въ восторженное положеніе, непостижимое для прочихъ смертныхъ.

Хашишіасы очень-мало дятъ, иногда совсмъ не дятъ. Пиры ихъ состоятъ въ угощеніи братьевъ ежами, убитыми на охот. Если кто занимается какимъ-нибудь ремесломъ, тотъ долженъ вс деньги отдавать въ общество. Ходя самъ босоногимъ и въ лохмотьяхъ, онъ долженъ украшать своихъ собакъ драгоцнными ошейниками. Впрочемъ, это чрезвычайно-мирное общество исключительно занято куреньемъ и охотою. У нихъ ежегодно избирается старшина, и званіе это получаетъ тотъ, кто наиболе убилъ ежей.

Арабы часто любятъ лгать и хвастать, но есть клятва, которой они никогда не измняютъ, а именно, клятва ямою Абд-эл-Kutpa. Когда Бу-Аказъ присоединяетъ къ своему союзу какое-нибудь племя, онъ собираетъ предводителей его. Вс садятся въ кружокъ, посреди котораго вырываютъ яму, наполняютъ ее смоквою, финиками, бебли и проч.— Протянувъ надъ ямою руку, вс клянутся побдить, или умереть, крпко защищая другъ друга. Потомъ съдаютъ припасы, лежащіе въ ям и, наконецъ, расходятся. Нтъ еще примра, чтобъ Арабъ нарушилъ эту клятву.

Если предводитель одного племени Кабилосъ убьетъ другаго, то, Джемао (собраніе старйшинъ), сожигаеть домъ его, истребляетъ стада и изгоняетъ убійцу. Родственники убитаго могутъ умертвить его везд, гд бы ни встртили. Но убійца можетъ и помириться съ ними, заплатя выкупъ, или выдавъ дичь свою за сына убитаго, тогда изгнанникъ можетъ возвратиться въ свое племя.

Сами Французы прибгаютъ часто къ этимъ законамъ, зная, что туземцы слдуютъ имъ неизмнно. Недавно одинъ изъ французскихъ Спаговъ увидлъ у Араба саблю своего брата, умерщвленнаго неизвстною рукою за нсколько времени передъ тмъ. Онъ схватилъ этого человка, отвелъ его къ шейку Эль-Арабу и тотъ приговорилъ, чтобъ самъ Спагъ отрубилъ убійц голову. Это должно было произойдти въ присутствіи всего лагеря, при захожденіи солнца. Но въ ту самую минуту, какъ Араба привели на мсто казни, онъ отчаяннымъ усиліемъ разорвалъ свои веревки, выхватилъ оружіе казни и бросился на Спага, который долженъ былъ казнить его, однакожъ одинъ сержантъ усплъ подскочить съ обнаженною саблей, и сталъ передъ Арабомъ въ фехтовальной позиціи. Между ними завязался кратковременный бой, но какъ Арабы плохіе фехтовальщики, то виновный вскор упалъ, пораженный нсколькими ударами.

Когда Кабилъ умретъ, то первый изъ братьевъ, который успетъ снять какую-нибудь вещь съ головы вдовы его, иметъ право на ней жениться, если, вмсто этого, онъ заржетъ барашка въ честь ея, то пользуется тмъ же правомъ. Вдова никогда не сметъ противиться этому обычаю.

Мы вс знали Бу-Маза, отца козы, который всею своею славою прорицателя обязанъ былъ пріученной коз, скакавшей вокругъ него. И онъ точно также получилъ себ жену, а съ нею и большія богатства.

Увы! ни коза, ни жена, ни деньги не спасли его. Онъ взятъ былъ въ плнъ Французами, которыхъ хотлъ истребить молніею своихъ рчей, и занималъ любопытство Парижанъ до самой февральской революціи. Тутъ онъ усплъ бжать, но его поймали въ Брест и посадили въ Гамскую Крпость.

При взятіи въ плнъ Бу-Маза случилось нсколько очень-любопытныхъ происшествій. Али, сынъ нашего союзнаго Аги Аджи-Мухаммеда, преслдовалъ его тоже съ прочими всадниками. Вдругъ вдали раздался женскій крикъ, и Али остановился при звук знакомаго ему голоса. За два дня предъ тмъ похитили сестру его Фатьму, и онъ при этомъ крик удостоврился, что впереди находится похититель сестры его. Онъ также громко закричалъ, чтобъ дать ей знать о себ, и полетлъ со всею быстротою своего коня. Но Фатьма не дождалась его. Ее похитилъ и влекъ теперь Арабъ, сидвшій на особенной лошади, но державшій въ рукахъ повода лошади, на которой хала Фатьма. Вдругъ она ближе подъхала къ своему похитителю, обхватила его станъ, и въ ту минуту, какъ тотъ былъ въ восторг отъ этой ласки, кинжаломъ поразила его прямо въ сердце. Тогда, схвативъ повода своей лошади, оборотила она ее, и въ нсколько мгновеній была въ объятіяхъ брата.

Другой анекдотъ, случившійся при преслдованіи Бу-Маза, ярко рисуетъ характеръ Арабовъ. Генералъ, командующій колонною, выйдя на гудльмскую равнину, увидлъ трехъ непріятельскихъ Арабовъ, которые, вроятно, были лазутчиками и скакали впереди. Вовсе нежелая заниматься ими, генералу вздумалось развдать у нихъ, не знаютъ ли они чего о второй французской колонн.

— Нтъ ли кого здсь изъ туземныхъ офицеровъ? опросилъ генералъ.

— Поручикъ Галфаллакъ въ свит у васъ, отвчалъ ему адъютантъ.

Генералъ далъ знакъ поручику подъхать къ нему и, указывая на скачущихъ Арабовъ, сказалъ:

— Пожалуйста, поручикъ, не можете ли вывдать у этихъ людей, куда двалась наша колонна…

Генералъ не усплъ еще кончить своей фразы, какъ Галфаллакъ уже понесся съ быстротою втра.

— Помилуйте, генералъ, сказалъ кто-то изъ приближенныхъ къ нему: — да этотъ человкъ ни слова не знаетъ пофранцузски. Онъ не могъ понять вашего приказанія.

— Видно понялъ, однакожь, если поскакалъ исполнять его.

Вскор и Арабы и поручикъ скрылись за холмами. Черезъ четверть часа увидли возвращавшагося Галфаллака. Онъ весело подъхалъ къ генералу и съ арабскою любезностью бросилъ къ ногамъ его вс три головы бжавшихъ Арабовъ. Когда ему генералъ указалъ на нихъ, онъ догадался, что ему приказываютъ привезти ихъ головы, онъ это въ точности и выполнилъ.

Я ужь разсказывалъ выше о скал, съ которой бросались жители Константины, во время взятія города Французами. Эта скала была прежде у нихъ мстомъ казни для неврныхъ женъ, ихъ сбрасывали оттуда на скалы, и стаи вороновъ до-сихъ-поръ летаютъ надъ бездной, хотя, разумется, при владычеств Французовъ, нтъ ужь этой казни. Но, врно, вороны, какъ и Арабы, надются, что это владычество скоро кончится.

Однажды былъ примръ, что женщина, сброшенная съ этой высоты, тихо долетла до дна, безъ малйшаго вреда: втеръ наполнилъ ея платье и снесъ ее очень-бережно на скалы. Арабы объявили эту женщину невинною.

Французы произвели въ Константин много инженерныхъ работъ. Я спросилъ однажды у одного Араба, что онъ думаетъ объ устройств этихъ мостовъ, цитернь, водопроводовъ?

— Я думаю, отвчалъ онъ: — что Мухаммедъ очень любитъ избранный народъ свой, Арабовъ, присылая къ нимъ людей изъ-за моря, которые работаютъ для нихъ. Мы сами не могли этого сдлать, и Аллахъ заставилъ васъ. Когда же вы все это кончите, онъ вышлетъ васъ изъ Алжира, какъ безполезныхъ людей.

Впрочемъ, украсившись мостами и водопроводами, Костантина потеряла живописный свой видъ , нтъ восточныхъ базаровъ въ Тунис, везд лавки, магазины и французскій языкъ.

Чтобъ утшиться въ этой европейственности, предложили намъ посмотрть мавританскій балъ. Слово ‘посмотрть’ тутъ необходимо, потому-что на Восток никакой порядочный человкъ не будетъ самъ танцевать. Когда путешествовавшій алжирскій бей приглашенъ былъ въ Неапол на балъ къ одному богатому банкиру, онъ съ удивленіемъ воскликнулъ:

— Какъ! онъ богатъ, а самъ принимаетъ на себя трудъ танцовать!

Жители Востока только смотрятъ на танцы. Въ девять часовъ вечера пришли мы къ своимъ Альмеямъ. При чрезвычайной бдности прочихъ комнатъ, бальная зала казалась еще роскошне. На стнахъ висли лампы въ вид строусовыхъ лицъ. Полъ обитъ быль тонкими разноцвтными цыновками, которыя такъ красиво умютъ длать на Восток. На этихъ цыновкахъ сидли у стнъ три или четыре женщины съ босыми ногами, въ бархатномъ тюрбан, обвшанномъ золотыми монетами, въ бархатномъ же спенсер и въ шальварахъ зеленаго атласа, вышитыхъ золотомъ. Три изъ нихъ были очень красивы и молоды, отъ четырнадцати до восьмнадцати лтъ, четвертой было у же двадцать-пять лтъ, лица ихъ были удивительной близны, брови совершенно-черныя, подъ цвтъ глазъ, полныхъ выраженія.

Для зрителей приготовлены были мста. Я подошелъ къ одной изъ этихъ танцовщицъ, стараясь ей сказать какую-то заученную фразу арабской учтивости, но она въ отвтъ очень-ясно выговорила мн пофранцузски ‘шампанскаго!’

Я съ удивленіемъ посмотрлъ на нее, но она, полагая, что я не понялъ ее, повторила это слово и показала еще на столъ, какъ пьютъ изъ бутылки. Поневол убдился я въ европейскомъ ея требованіи и даль ей четыре золотыя монеты, повторивъ слово шампанскаго.

Потомъ спросилъ я ее, который ей годъ. Ни одна изъ нихъ не знала этого:

— Мать говорила мн, что я родилась въ тотъ годъ, какъ умеръ Мухаммедъ-Монамани, сказала одна.

— Я была вотъ такая маленькая, отвчала другая, показавъ рукою ростъ ребенка: — когда Французы вошли въ Константину.

Служитель этихъ танцовщицъ принесъ шампанское, и законы Мухаммеда не помшали имъ очень-аппетитно выпить по бутылк.

Посл того одна встала и подала знакъ оркестру. Начался танецъ. Это не что иное, какъ мрное топанье ногами на одномъ мст. Это топанье мало-по-малу усиливается, ускоряется, танцовщица въ изступленіи опрокидывается, тюрбанъ съ цехинами падаетъ, волоса разлетаются, раздается дикій, оглушительный крикъ — и Альмея въ обморок.

Старуха подбжала, подхватила ее, потерла ей кончикъ носа ладонью — и танцовщица, прійдя въ чувство, начала опять свой прежній танецъ и кончила тмъ же обморокомъ. Это повторилось три раза. За нею послдовала другая, безъ малйшей перемны, и все это продолжалось цлые три часа. Мы ушли въ полночь, а въ Константин это ужь очень-поздно.

Впрочемъ, здсь на улицахъ все спокойно. Никогда не встртятся охотники до чужихъ кошельковъ или часовъ. Посл вступленія Французовъ явились-было, правда, охотники до полковыхъ стадъ — быковъ и барановъ. Генералъ Негрье усилилъ около нихъ караулы. По карауламъ стали стрлять. Генералъ произвелъ строгое слдствіе, и шесть Арабовъ оказались въ подозрніи ночныхъ прогулокъ. Ихъ осудили на смерть.

Два дня провели мы въ Константин и простились съ генераломъ Бедо. Я не прежде увидлъ его, какъ 24-го февраля 1848 года.

XVII.

Эль-Арушъ.— Депутація для приглашенія въ спектаклъ.— Зефиры.— Происхожденіе ихъ.— Засада Арабовъ, открытая собаками.— Крысы съ хоботомъ.— Латинская надпись.— Хамелеоны.— Спектакль.— Сраженіе.— Подвиги первой любовницы.

Выхавъ изъ Константины, мы черезъ два часа были въ Эль-Арут, гд насъ встртила депутація отъ цлаго батальйона, который въ тотъ день давалъ спектакль. Узнавъ о нашемъ прозд, эти добрые люди хотли насъ угостить. Давали La fille de Dominique и Farinelli. Труппа была составлена изъ солдатъ и унтерофицеровъ 3-го батальнона, называемаго батальйономь зефировъ.

Надобно вспомнить, что въ 1821 году сформированы были для Алжира три батальйона изъ всхъ нижнихъ чиновъ французской арміи. Эти батальйоны должны были всегда находиться на форпостахъ. Первый батальйонъ назвался шакалами, второй принялъ имя зефировъ, третій — щеглятъ.

Первый стоялъ въ Тиксерапн, второй основалъ биркадемскій лагерь, третій расположился въ Дувр. Во всхъ трехъ было до 6,000 человкъ.

Вскор батальнонъ зефировъ больше всхъ прославился. Зефиры первые ворвались въ Константину. Они отличились при Джелицлах. Въ Мазагран сто-двадцать человкъ выдержали осаду противъ шести тысячъ. Послднее происшествіе было такъ невроятно, что англійскія газеты отказались врить этому.

— Въ этомъ легко удостовриться, сказалъ капитанъ Льевръ.— Мы начнемъ снова.

Въ 1834 году подполковникъ Дювивье, командуя Зефирами, сформировалъ стаю собакъ, которыя ночью сторожили блокгаузы, а днемъ охраняли стада. Къ этимъ собакамъ приставленъ былъ расторопный Зефиръ. Однажды собаки эти открыли засаду Арабовъ. Одна сука Бланжетта первая залаяла тревогу и бросилась на лежавшаго въ трав Араба. Тотъ отрубался ятаганомъ, но собака схватила его за горло и загрызла.

Когда Арабы были прогнаны, собак сдлалъ полковой хирургъ операцію, и она долго еще жила.

Зефиры занимаются всми науками, художествами и ремеслами, они натуралисты, археологи, укротители зврей, поставщики жабъ, змй, хамелеоновъ, стрекозъ и прочихъ наскомыхъ.

Иногда они сами изобртаютъ новыхъ животныхъ. Зефиры выдумали крысу съ хоботомъ.

Когда парижская ученая коммиссія здила по Бонской Провинціи, батальйонъ Зефировъ стоялъ гарнизономъ въ этомъ город. Однажды къ одному ученому члену этой коммиссіи пришелъ Зефиръ, неся въ рукахъ клтку съ небольшимъ звремъ, который съ живостью бгалъ взадъ и впередъ.

— Что это у тебя? спросилъ ученый.

— Небольшой звркъ, но котораго вы, врно, никогда не видали.

— Покажи-ка… Да это крыса?

— Конечно, крыса, отвчалъ Зефиръ: — но крыса съ хоботомъ.

— Какъ съ хоботомъ?

— Возьмите-ка стеклышко, да разсмотрите ее хорошенько.

Ученый сталъ внимательно разсматривать звря. Это была все-таки простая крыса, но, дйствительно, имла, какъ рогъ носорога, хоботъ, имвшій движеніе и жизнь.

— Да это прелюбопытно! сказалъ онъ.— Ты, врно, принесъ ее ко мн, чтобъ продать? Что хочешь за нее?

— Вы знаете, что подобныя вещи безцнны, но я отдамъ вамъ ее за сто франковъ.

Ученый съ радостью далъ эту сумму, потому-что готовъ былъ заплатить и вдесятеро.

Разсмотрвъ крысу снова, онъ сказалъ:

— Это самецъ. А нельзя ли достать самку?

— А, понимаю! Вы хотите развести эту рдкую породу? Хорошо! я постараюсь.

— И скоро достанешь ее?

— Не ручаюсь. Эти зври рдки и чутки. Но, недли черезъ три…

— Я теб даю мсяцъ, и двсти франковъ…

— Непремнно будетъ.

Черезъ три недли Зефирь явился съ самкою.

— Вотъ вамъ и родоначальница будущаго поколнія…

Ученый внимательно разсмотрлъ ее. Тотъ же хоботъ красовался на носу. Онъ былъ въ полномъ удовольствіи и вс товарищи его завидовали такой находк. Вс бросились къ Зефирамъ и просили ихъ достать имъ крысъ съ хоботомъ. Т переглядывались, улыбались и отвчали: не можемъ знать!

Тотъ же Зефиръ вскор продалъ еще одну крысу за двсти франковъ, потомъ другую дешевле. Другіе стали приносить за пятдесятъ франковъ, наконецъ за двадцать-пять. Рецептъ составленія крысъ съ хоботами сдлался всмъ извстенъ.

Оказалось, что дло очень-просто длается, поймавъ дв крысы, отрубаютъ у одной кончикъ хвоста, тотчасъ же вставляютъ его въ разрзъ, сдланный ланцетомъ на носу другой крысы, и обвязываютъ ее всю, чтобъ она движеніями не своротила этой прививки. Черезъ дв недли хоботъ приростаетъ и навсегда.

Не хуже это надулъ одинъ Зефиръ швейцарскаго ученаго путешественника, который отъискивалъ римскія древности. Онъ ему принесъ надгробный камень съ слдующею римскою надписью:

0x01 graphic

Буквы были похожи на т, которыя употреблялись во времена Августа, и ученый не спалъ семь ночей, чтобъ добиться смысла этой надписи, за которую заплатилъ восемдесятъ франковъ.

Потерявъ силы, терпніе и здоровье, обратился онъ къ Бергбрюгеру, который, разсмотрвъ надпись, покачалъ головою.

— У кого вы купили этотъ камень?

— У какого-то солдата.

— Конечно, у Зефира?

— Не знаю, право?..

— Это сейчасъ видно…

— Почему же?

— Хотите ли вы, чтобъ я прочелъ вамъ эту надпись?

— Сдлайте одолженіе.

— Нтъ ничего легче. Читайте сплошь, и выйдетъ.

Cellarius Polkam inventаvit et non decorahitur.

Въ 1836 году во время похода въ Маскару находился при экспедиціонной колонн одинъ вновь прибывшій богатый Парижанинъ. Когда стали на бивакахъ, запрещено было разводить огни, чтобъ не обнаружить непріятелю приближенія своего. Парижанинъ, у котораго ничего не было для защиты отъ холода, кром плаща, вскричалъ:

— Далъ бы сейчасъ двадцать-пять луидоровъ за какую-нибудь лачужку, чтобъ переночевать въ ней,

— Какую прикажете, спросилъ одинъ Зефиръ, услыхавшій эти слова и подскочившій къ изнженному воину.— Изъ холста или изъ дерева?

— Ужь конечно изъ дерева.

— Слушаю-съ. Приготовьте общанныя деньги, а черезъ полчаса лачужка явится.

Дйствительно, сойдясь въ цн, Зефиры сняли дв пустыя сухарныя фуры и тотчасъ же составили для Парижанина прекрасную лачужку. Вс смялись. Но тотъ не смлъ отпереться и заплатилъ деньги.

На бивак въ Уэд-Зенати не велно было никому выходить изъ укрпленнаго лагеря, и слдственно, не добывъ хоть кустарниковъ, нельзя было сварить себ теплой пищи. Только Зефиру, надзиравшему за стаею дрессированныхъ собакъ, позволено было вести ихъ къ ручью на водопои, зная, что Арабы не стрляютъ въ собакъ. Этотъ Зефиръ нарзалъ по берегу кучи хвороста и навалилъ эти ноши на собакъ, которыхъ поочередно подзывалъ къ себ. Черезъ часъ, когда уже начинали безпокоиться о долгомъ его отсутствіи, возвратился онъ съ огромнымъ запасомъ топлива, которое доставило всмъ возможность похлбать супу.

Продлки ихъ всегда забавны и остроумны. Одинъ Зефиръ, опустивъ на дно кувшина большую губку, пошелъ къ погребщику и сторговалъ у него вина, находившагося въ бочкахъ, сколько войдетъ въ кувшинъ. Вино было налито, и тутъ Зефиру вздумалось попробовать его. Найдя вино не повкусу, онъ веллъ его вылить опять въ бочку, и ушелъ. За дверью выжалъ онъ губку въ другой сосудъ и, положа опять выжатую губку въ кувшинъ, пустился къ другому погребщику, потомъ къ третьему, гд повторилъ ту же штуку. Такимъ-образомъ накопилось у него дв бутылки вина, которое и роспилъ онъ съ товарищами.

Въ 1836 году дали одному сборщику податей Зефира на посылки.

Этотъ сборщикъ былъ любитель зврей и поручилъ своему Зефиру покупать для него хамелеоновъ, которыхъ и пускалъ въ свой садъ на деревья. Каждое утро тотъ ему приносилъ по дв штуки. Наконецъ ему надоло это, и онъ, покупавшій хамелеоновъ цлый мсяцъ, пошелъ сосчитать въ садъ, много ли онъ найдетъ этихъ зврковъ. Увы! ихъ было не боле десяти. Зефиръ по ночамъ уносилъ тхъ, которыхъ поутру продавалъ.

— Что это значитъ? вскричалъ натуралистъ: — ихъ должно быть шестьдесятъ. Гд же они?

— Вс тутъ, сударь, очень-наивно отвчалъ Зефиръ. Но, какъ они перемняютъ цвтъ кожи, то теперь у нихъ такой зеленой, что ихъ нельзя отличить отъ листьевъ.

И эти то Зефиры приглашали насъ въ спектакль!

Это было прелюбопытное зрлище. Еслибъ я былъ въ Париж, я восхищался бы удивительною роскошью гардероба и кружевъ, но здсь мн разсказали, что все это изъ бумаги вырзано и разрисовано! Никакой глазъ не въ-состояніи разсмотрть этого. Женскія роли тоже, разумется, играютъ солдаты — и самымъ удовлетворительнымъ образомъ.

Однажды давали Capitaine Roquefiттette. Вдругъ во время представленія забили тревогу, и вс въ костюмахъ бросились къ ружью. Переодваться было некогда. Молодая любовница труппы подобрала платье, бросилась въ стрлки и надлала чудеса храбрости — истинные Французы!

XVIII.

Алжиръ.— Первоначальное переселеніе Турковъ и Арабовъ.— Возвращеніе ихъ.— Отдача домовъ въ наемъ.— Увренность Арабовъ въ изгнаніи Французовъ.— Французское правосудіе.— Блидахъ.— Врность Арабовъ.— Трогательная черта гостепріимства.

Посл спектакля мы отправились обратно въ Филипвиль, а поутру были уже въ Стор. Вытерпвъ тутъ сильную бурю, мы пустились опять въ Алжиръ, куда и прибыли 25-го числа.

Здсь встртилъ насъ ужасный шквалъ, во время котораго мы успли спасти жизнь одного лодочника: втеръ несъ его въ открытое море безъ малйшей надежды къ спасенію.

Что разсказывать объ Алжир? Его древнюю исторію морскихъ разбоевъ? Послднюю осаду Французовъ? Кто этого не знаетъ? Но городъ, съ-тхъ-поръ, какъ онъ въ рукахъ Французовъ, очень перемнился. Вся нижняя, береговая часть превратилась въ парижскій кварталъ Только поднимаясь въ гору, встртите вы домы жителей Востока.

По взятіи Алжира Французами, Турки оставили этотъ городъ. За ними послдовали Куругли (дти Турковъ и Мавровъ). Посл нихъ выселились и Мавры. Это добровольное изгнаніе продолжалось три года. Средства изгнанниковъ истощились. Они начали развдывать и узнали, что съ тми, которые остались, никакого несчастія не случилось. Они воротились, потому-что ни домы ихъ, ни земли не были никмъ заняты. Сперва они стали продавать свои домы, и почти за безцнокъ. Потомъ поняли, что значитъ отдавать свои домъ въ наемъ. Это имъ боле всего поправилось. Они отдаютъ и поле, и домъ въ наймы, въ особенности потому, что убждены въ скоромъ изгнаніи Французовъ. Мухаммедъ разсердился на нихъ и предалъ эту землю христіанамъ. Онъ обратится опять къ милосердію и Франки исчезнуть.

Какъ Французы ни ласкаютъ Арабовъ, Арабы ненавидятъ ихъ. Одинъ знатный туземецъ сказалъ мн однажды:

— Бросьте Француза и Араба въ одинъ котелъ: варите ихъ три дня сряду и изъ каждаго выйдетъ отдльный бульйонъ.

Боле всего не нравится Арабамъ правосудіе Французовъ. Вотъ вамъ примръ. Французу одному вздумалось построить домъ на чужой земл, принадлежащей Арабу. Тотъ, по своимъ законамъ, тотчасъ же нашелъ бы средство возвратить свое добро, но теперь онъ принужденъ явиться въ городъ къ судь, и тотъ совтуетъ ему, прежде нежели начнетъ тяжбу, написать къ Французу и напомнить ему о правахъ собственности. Французъ не отвчаетъ на письмо. Арабъ опять идетъ къ судь. Тотъ посылаетъ повстку къ Французу, чтобъ явился для отобранія объясненій. Французъ является. Судья, разсмотрвъ дло, находитъ, что Арабъ правъ и посылаетъ Французу объявленіе, чтобъ онъ очистилъ чужое поле. Проходитъ недля. Французъ не только не думаетъ исполнить приговоръ судьи, но производить новыя постройки. Арабъ идетъ къ судь, и тотъ совтуетъ ему подать формальную просьбу и взять себ адвоката. Долго онъ не понимаетъ, что это за вещь — адвокатъ, наконецъ отъ искиваетъ его, и тотъ, выслушавъ въ чемъ дло, говоритъ, что искъ его справедливъ и что соперника его принудятъ къ уплат проторей и убытковъ. Въ ожиданіи этого, адвокатъ требуетъ съ Араба двадцать-пять. франковъ. Послднее требованіе не нравится ему. Онъ идетъ къ своему судь и спрашиваетъ: надобно ли отдать деньги? Тотъ со вздохомъ отвчаетъ, что дйствительно такой обычай.

— Но за что же долженъ я платить деньги, когда у меня же отнимаютъ мою собственность?

— Такой обычай, повторяетъ ему судья.

Арабъ даетъ деньги, и адвокатъ начинаетъ дло. Оно выиграно въ первой инстанціи, и Французу велно очистить поле Араба.

Дв недли ждетъ Арабъ, чтобъ противникъ его исполнилъ приговоръ суда, а тотъ, вмсто этого, продолжаетъ строить. Въ шестнадцатый день приносятъ Арабу бумагу, которой онъ, разумется, не уметъ читать, потому-что она написана слва направо. Онъ идетъ къ своему судь и спрашиваетъ, что это за граммата? Тотъ, взглянувъ, отвчаетъ, что противникъ подалъ аппеляцію и что дло ихъ будетъ перенесено въ судъ второй инстанціи

— Что жь мн длать? спрашиваетъ Арабъ.

— Судиться, отвчаетъ судья, и отправляетъ его къ другому адвокату.

Тотъ требуетъ съ Араба восемдесять франковъ, онъ платитъ ихъ дло продолжается и онъ опять выигрываетъ. Но вмсто исполненія приговора — новая аппеляція, и на этотъ разъ дло переносится въ парижскій кассаціонный судъ. Онъ разспрашиваетъ: что это значитъ, и ему объясняютъ, что надобно хать въ Парижъ, прожить тамъ два года и боле, заплатить адвокату сто-пятдесятъ франковъ и боле, и тогда, вроятно, дло его будетъ выиграно. Арабъ бросилъ тяжбу, домъ, поле, и переселился въ Тунисъ.

А Французъ? Онъ, по прошествіи трехъ лтъ, предъявляетъ въ судъ, что владетъ этимъ полемъ и домомъ, и судъ утверждаетъ ихъ закономъ.

Но возвратимся къ Алжиру. Маршалъ пригласилъ насъ на праздникъ посвященія шейха Эль-Макрани. Но какъ прежде должны мы были отправиться въ Блидахъ, то тотчасъ же сли въ омнибусъ и похали.

На городскихъ стнахъ нашли мы арабскую надпись, которая значила слдующее: ‘меня называютъ маленькимъ городомъ (Блицахъ), а я самъ себя называю городомъ Разъ’.

Французы испортили и этотъ городъ своими каменными домами на европейскій манеръ, съ большими параллельными окнами, сквозь которыя африканское солнце сожигаеть живущихъ. Они не понимаютъ, что восточный образъ построенія домовъ съ террасами необходимъ для жаркихъ климатовъ. Однако же они не могли отнять у Блидаха ни прелестнаго его мстоположенія, ни арабскихъ нравовъ, сохраняющихся у жителей.

Несмотря на вс несообразности характеровъ, французскаго и арабскаго, несмотря на непримиримую ненависть Арабовъ къ Французамъ, часто являются черты удивительной врности и преданности туземцевъ.

Шейхъ гверруойскаго племени, Ахмет-бен-Кадирь былъ въ союз съ Французами, и за это извстный Сиди-бен-Эмбарехъ напалъ на него съ превосходными силами. Три дни сражался онъ, но, истощивъ вс усиліи, бжалъ и явился въ Блидахъ, оставя въ рукахъ непріятеля женъ, дтей и все имущество. Французы приняли его очень-холодно и не подали ни малйшаго пособія тому, кто пожертвовалъ для нихъ всмъ. Уже тогда, какъ генералъ Шангарнье вступилъ въ управленіе провинціею, взялъ онъ его къ себ, какъ врнаго проводника. Въ это же самое время прислалъ къ нему Абд-эль-Кодеръ посланіе, въ которомъ грозилъ, что если онъ не передетъ къ нему, то головы женъ его и дтей будутъ огрублены.

— Скажи эмиру, отвчалъ онъ посланному: — что если онъ умертвитъ женъ моихъ, я довольно-богатъ, чтобъ купить другихъ. Если отрубить головы дтей, я довольно-молодъ, чтобъ имть другихъ. Но нарушеннаго слова я ничмъ не возвращу.

О гостепріимств Арабовъ нечего и говорить. Кто бы ни явился въ палатку Араба съ словами: Дифъ-эрби, (Божій гость), хозяинъ привтствуетъ его словами маргаба бикъ (милости просимъ), и услуживаетъ ему во всемъ, угостивъ его всмъ, что у него есть, объявя, въ какомъ часу онъ на другой день отправляется, путешественникъ находитъ у входа въ палатку свою лошадь, которую накормили и вычистили. Сказавъ хозяину: эрби эколефъ Аликунъ (Богъ да воздастъ теб), онъ уже заплатилъ за гостепріимство.

Полковникъ Дома пріхалъ однажды вдвоемъ въ небольшую деревню и остановился у одного жителя. Съ ними цлый день почти игралъ маленькій сынъ хозяина и забавлялъ ихъ своею веселостью и остроуміемъ. Къ вечеру ребенокъ исчезъ, и когда, за ужиномъ, Дома спросилъ о немъ, хозяинъ отвчалъ:

— Онъ спитъ.

Поутру, когда они хотли уже хать, хозяинъ вошелъ къ нимъ и сказалъ.

— Вы вчера ввечеру спросили, гд мой сынъ. Оставя васъ вчера, онъ пошелъ играть съ своими товарищами и, перескакивая съ террасы на террасу, упалъ и убился до-смерти. Я не хотлъ вамъ говорить этого за ужиномъ вы были бы огорчены и дурно провели ночь. Теперь я пришелъ объявить вамъ, что иду хоронить сына. Угодно ли вамъ проводить его тло до кладбища?

Какое трогательное чувство!

VIII.

Посвященіе шейха.— Разговоръ о жалованьи, о дтяхъ, о древнихъ городахъ.— Отъздъ.

Въ день новаго 1846 года происходило пожалованіе шейха Эль-Макрани. Къ маршалу собрались вс муфти, кади, векили, улемы, каиды, али и старшины разныхъ племенъ. Вс они поздравили маршала съ новымъ годомъ, и тотъ сказалъ имъ слдующую рчь: ‘Счастіе Алжира зависитъ отъ трехъ условій: отъ сохраненія мира, отъ правосудія и отъ земледлія. Миръ, по моей части, я вамъ доставлю его. Правосудіе — вы должны сами себ доставить, потому-что управляетесь своими законами и судьями, вами же избираемыми. Земледліе зависитъ отъ васъ и отъ Бога. Да удалитъ онъ засуху и саранчу — и житницы ваши будутъ полны хлба’.

Посл рчи началась церемонія съ Эль-Макрани. Маршалъ подалъ ему ружье, сказавъ:

— Даю теб оружіе противу львовъ и враговъ Франціи. Потомъ онъ надлъ на него бурнусъ краснаго сукна, обшитый галунами, и вручилъ кусокъ ліонской шелковой матеріи для подарка его женамъ.

Эль-Макрани откланялся и церемонія была кончена. Когда остались одни приближенные, маршалъ съ улыбкою сказалъ мн

— Хотите ли видть, какъ Арабы понимаютъ свое пожалованіе? Тутъ онъ обратился къ Эль-Макрани, и сказалъ ему:

— Король назначилъ теб двнадцать тысячъ франковъ жалованья.

— Я ихъ буду къ точностью выплачивать, отвчалъ новопожалованный, низко кланяясь.

По арабскимъ идеямъ всякій сановникъ обязанъ самъ платить правительству, а не получать отъ него жалованье.

— Сколько у тебя сыновей? спросилъ онъ посл.

— Трое.

— А дочерей?

— Не знаю.

Арабъ никогда не заботится о дочеряхъ.

Я спросилъ у него: нтъ ли у нихъ какихъ-нибудь преданій о Караген, Вавилон, Тир?

— Веревка, привязанная къ палатк Араба, не что иное, какъ веревка, а она видла паденіе всхъ этихъ городовъ, которые ты назвалъ, отвчалъ шейхъ.

Наконецъ насталъ часъ отъзда. Мы перебрались на пароходъ, простясь со всми друзьями. Мы почти не радовались, возвращаясь въ отечество: тамъ у всякаго есть мелкіе враги и давнишнія вражды. Авторъ боле всхъ подверженъ имъ. За границею онъ уже передъ судомъ потомства. Въ отечеств онъ окруженъ современниками, то-есть, завистью. Мы похали, однакожь, въ отечество, и чрезъ 39 часовъ были уже въ Тулон.

‘Отечественныя Записки’, тт. 80—81, 1852

ПУТЕШЕСТВЕ АЛЕКСАНДРА ДЮМА И КОМПАНИ ВЪ ТУНИСЪ, МАРОККО И АЛЖИРЪ.

Статья первая.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

Статья вторая и послдняяIX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

VIII.

Читайте также:

Статья вторая и послдняя
IX.