Пушкин Ю. Тынянова.
Пушкин Ю. Тынянова.
(Возрождение, 1935/3690 (11 июля))
Пушкин Тынянова.
Пушкин Тынянова.
(Возрождение, 1935/3837 (5 декабря))
Пушкин Ю. Тынянова, Ходасевич Владислав Фелицианович, Год: 1935
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
Том третий (Статьи, рецензии, заметки 1935-1939 гг.)
Под редакцией Роберта Хьюза
Berkeley Slavic Specialties
В четвертой книжке Литературного современника закончена первая часть обширнейшего романа Пушкин. Автор, Ю.Тынянов, начал свою литературную деятельность в качестве историка литературы и критика, на первых порах примыкал он к группе так называемых ‘формалистов’, во главе которых стоял Виктор Шкловский. Ему принадлежит несколько сумбурная, но в общем полезная работа ‘Архаисты и новаторы’. Им же некогда издана книжка стихотворных переводов Гейне — эта книжка лишена каких бы то ни было поэтических достоинств, а вследствие неуклюжести и тяжеловесности языка совершенно неудобочитаема. После того, как школа формалистов, отчасти под давлением марксистских литературоведов, прекратила существование, Тынянов обратился к писанию романизированных биографий. Его книга о Кюхельбекере (Кюхля) имела успех, довольно заслуженный. Вымышленные диалоги лишь отчасти портили эту работу, основанную на серьезном знании предмета и на неизданных, но весьма интересных материалах. Тынянов и до сих пор остается лучшим знатоком жизни и творчества Кюхельбекера. (В недавно вышедшем томе Литературного наследства напечатана его обширная статья ‘Пушкин и Кюхельбекер’, содержащая ряд новых и ценных сведений). За книгой о Кюхельбекере последовала Смерть Вазир-Мухтара — кусок биографии Грибоедова, написанный с чрезвычайными вычурными и сознательными отступлениями от исторической правды. Смерть ВазирМухтара оказала вредное влияние на советскую биографическую литературу: после нее от биографов стали требовать не истинного изображения лиц и событий, а их ‘понимания с точки зрения современности’, ради чего и фактическая сторона истории была объявлена подлежащей изменениям и добавлениям. Путем фантазирования Тынянов пришел к писанию вымышленных повестей на исторической основе: ‘Восковая персона’ (смерть Петра Великого и начало царствования Екатерины I) и ‘Подпоручик Киже’ — анекдот из времен Павла I, впоследствии показанный на экране.
Пушкин, который ныне печатается в Литературном современнике, представляет собою отнюдь не биографию, а роман, о чем имеется указание в подзаголовке и чего нельзя упускать из виду ни при чтении, ни при оценке нового произведения Тынянова. Однако, и это определение не вполне подходит к нему, так как, судя по всему, автор поставил себе задачей не написать роман из жизни Пушкина, а представить всю биографию поэта в виде беллетристического произведения. Точнее всего было бы определить его, как романизированную биографию с исключительно развитым элементом вымысла. Пользуясь действительными событиями пушкинской жизни, как конспектом или канвой, Тынянов на ней расшивает бытовые и психологические узоры, подсказанные фантазией. Можно думать, что на этот путь толкнула его, помимо некоторых других причин, невозможность дать в советской литературе настоящую биографию иначе, как на основе ‘марксисткого подхода’ к которому Тынянов не чувствует никакой склонности. Отсутствие такого подхода несравненно легче скрыть в беллетристике, чем в исторической работе.
Тем не менее, оглядка на официальное мировоззрение в произведении Тынянова ощущается явственно. Нельзя отрицать, что родители Пушкина и многие другие лица, которыми он был окружен в детстве, имеют в себе мало хорошего. Но этим вовсе не оправдывается тот надсад, с которым Тынянов мажет и мажет густою краской все, что попадается ему на глаза — с явною целью как можно более очернить весь ‘феодальный’ уклад эпохи, всех ее деятелей — без исключения. Тех, кого нельзя сделать совершенными извергами или пошляками, старается он все же представить смешными или до крайности несимпатичными. Так, вопреки исторической справедливости, он снижает и опошляет Карамзина, Дмитриева, Александра Тургенева. С явною целью — показать приниженность женщины в ‘феодальном’ обществе, делает он забитою и ничтожною — Марью Алексеевну Пушкину, бабушку поэта, меж тем, как это была умная, деятельная женщина, сумевшая свою тяжкую жизнь прожить с мужеством и достоинством. Точно так же он поступает и с няней Ариной Родионовной — дабы показать, до какой степени уродовало людей крепостное право.
Тут Тынянов не только допускает отступление от истины, но и обнаруживает слабость своего исторического мышления. Какой бы выдающейся личностью ни предстояло стать Пушкину, которого в напечатанных главах мы видим только еще ребенком, как бы ни было ему суждено возвыситься над средою, из которой он вышел и с которою никогда не порывал глубочайшей связи, — исторически мысля, нельзя допустить, чтобы все в этой среде было до такой степени подло и грязно, как изображает Тынянов. Помимо того, тут создает Тынянов для себя затруднение и художественное. Если так низок мир пушкинского детства, то немногим лучше, а порою и хуже, окажется и тот мир, которому предстоит окружать Пушкина, когда он вырастет. В этом темном царстве тыняновский Пушкин рискует оказаться фигурою столь ослепительной и сияющей, что художественное равновесие неизбежно окажется нарушенным, и Пушкин превратится в лубочного героя из добродетельной мелодрамы. Безвкусица, которой уже и сейчас не мало в Пушкине, разовьется и усугубится.
Работа Тынянова основана на большой осведомленности в предмете. Однако, имеются в ней погрешности и ошибки. Так, например, сказано, что после разъезда с мужем Мария Алексеевна Ганнибал поселилась в соседстве с Михайловским — в Кобрине. Меж тем, Кобрино входило в состав иного ганнибаловского гнезда — в состав поместий, находившихся под Петербургом, возле Гатчины. Из этого Кобрина была родом и Арина Родионовна.
Тынянов изображает Карамзина частым посетителем пушкинского салона. Тут он основывается на биографической заметке, которую отец поэта написал после смерти Пушкина. Но Сергей Львович был человек неправдивый, и представить маленького Пушкина в постоянном соседстве Карамзина, а себя самого — приятелем покойного историографа казалось ему весьма лестным. Меж тем, имеется письмо кн. П.А.Вяземского к Гроту. В этом письме прямо говорится, что Карамзин Сергея Львовича ‘вероятно, знал’, ‘но у него не бывал’.
Начало связи Василия Львовича Пушкина с Анной Николаевной Тынянов произвольно относит к эпохе его развода с женой. Это неверно. В то время при Василии Львовиче состояла ‘вольноотпущенная девка Аграфена Иванова’, которую он взял с собой и в знаменитое свое заграничное путешествие. Анна Николаевна, очевидно, появилась позже. Об этой мелочи упоминаем мы потому, что Анна Николаевна совсем не была простой крепостной распутницей, как ее хочет изобразить Тынянов. Ей суждено было на долгие годы, вплоть до кончины Василия Львовича, стать верной подругой его жизни и матерью его детей, которых он не удосужился узаконить. И.И.Пущин, декабрист и друг Пушкина, называет ее доброю девушкой. Он же рассказывает о любовной заботе, которою она окружила маленького Пушкина в пору его петербургской жизни у дяди, перед поступлением в Лицей. История была несправедлива к этой женщине, не сохранив даже ее фамилии. Напрасно Тынянов ее чернит — ей Пушкин обязан ласкою при вступлении в жизнь.
Наименее освещенная исследованиями эпоха пушкинской жизни — детство. Как складывалась жизнь маленького Пушкина и его родителей, нам известно лишь в общих чертах. Вся эпоха с 1799 по 1811 год, год поступления в Лицей, представляет собою как бы мало исследованную пустыню из тех, что на географических картах изображаются белою краской. Отдельные, достоверно установленные факты суть как бы оазисы в этой пустыне. Все это не помешало Тынянову в его романе-биографии отвести детству Пушкина очень много страниц, наполненных беллетристическими фантазированиями, в которых изображаются старшие современники Пушкина, его родители, родственники, воспитатели, но в которых сам Пушкин едва обозначен и редко появляется на сцене. Если и в дальнейшем, когда Тынянов встретится с коллоссальными материалами, добытыми пушкиноведением, Тынянов будет вести повествование в том же темпе и в тех же масштабах, которые приняты им теперь, то его роман разрастется в нечто чрезвычайно обширное, многотомное. В восьмой и десятой книжках Литературного современника даны Тыняновым две первые главы второй части, посвященной лицейскому периоду. Они занимают сорок четыре страницы чрезвычайно убористой печати, а между тем в них рассказано только о перепетиях, связанных с основанием Лицея, о приезде Пушкина с дядей Василием Львовичем в Петербург и о поступлении в Лицей — однако до открытия Лицея и приезда Пушкина в Царское Село. Тынянов еще не дошел. Впрочем, размашистость своего письма он, по-видимому, сам чувствует и потому вынужден себя несколько даже обуздывать. Приходится только пожалеть, что это обуздывание производится не за счет чисто беллетристических фантазирований самого Тынянова, а путем исключения некоторых фактов и обстоятельств, исторически установленных. Так, например, Тынянов опускает любопытные и характерные подробности: о том, что поступление Пушкина в Лицей было облегчено не только хлопотами Александра Тургенева и рекомендацией Дмитриева, но и давнишним знакомством родителей Пушкина с Малиновским, будущим директором Лицея, о том, что рьяные хлопоты Тургенева отчасти, видимо, мотивировались его бывшею влюбленностью в мать Пушкина, слишком кратко и как бы пунктирно рассказано о представлении будущих лицеистов министру народного просвещения Разумовскому и о приемном экзамене, а между тем, мы располагаем точными сведениями о научных познаниях, которые при сей оказии были обнаружены Пушкиным, рассказав о начале знакомства Пушкина с маленьким Пущиным, Тынянов не упоминает о встречах Пушкина с другими будущими лицеистами — Малиновским, Ломоносовым, Гурьевым, а между тем, легкие характеристики этих мальчиков пришлись бы тут как раз к месту и до некоторой степени разгрузили бы те дальнейшие страницы романа, на которых Тынянову предстоит знакомить читателя с лицейскими товарищами Пушкина, наконец нельзя не отметить, что, повествуя о событиях, происходящих весной, летом и осенью 1811 года, Тынянов совсем не касается международно-политического фона этих событий — надвигающейся войны, которая сыграла столь важную роль в самой структуре ново-открываемого Лицея, а впоследствии в значительной степени определила характер его внутренного уклада. Приходится пожалеть, что все это (и еще кое-что, о чем мы не будем распространяться) принесено Тыняновым в жертву не существенным бытовым подробностям и его излюбленным насмешкам над старшими современниками Пушкина, начиная со смешного дяди Василия Львовича и кончая совсем не смешными Александром I, Дмитриевым, Сперанским.
Об этих насмешках мы уже писали. Приходится к ним вернуться. Конечно, в государственных и литературных деятелях александровской эпохи было, как во всех людях, и смешное, и достойное более сурового осуждения. Историк (или исторический романист) не в праве закрывать глаза на их слабые и дурные стороны. Но еще менее в праве он, закрывать глаза на положительные стороны их характеров и их деятельности, потому что искажение их образов ведет к искажению всей исторической перспективы. Вполне понятно, почему Тынянов мажет сплошной черной краской всю александровскую Россию: он боится быть обвиненным в сочувстии ‘феодально-крепостническому строю’. Но вот тут-то и приходится пожалеть, что он не марксист. Будь он хотя бы марксистом, это избавило бы его от печальной и довольно противной необходимости изображать сплошными глупцами и ничтожествами людей, которые даже и с марксистской точки зрения не подлежат издевательству, ибо ведь своему феодальному укладу и своему классу они хотели и умели служить деятельно и умело. Если бы маленький Пушкин действительно был окружен такими жалкими ничтожествами, каких изображает Тынянов, если бы культура, в которой он вырос была так ничтожна, то самое его появление было бы ничем не объяснимым чудом, что не соответствует не только марксистскому, но и никакому вообще здравому пониманию истории.