Пушкин и Гоголь, Смирнова-Россет Александра Осиповна, Год: 1895

Дополнительные материалы
Время на прочтение: 43 минут(ы)
Скачать в PDF

ПУШКИНЪ И ГОГОЛЬ.

(Неизданные историческіе документы).

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Предполагая въ ближайшихъ книгахъ ‘Свернаго Встника’ приступить къ печатанію замчательнаго историческаго документа, приготовленнаго къ печати подъ заглавіемъ ‘Пушкинъ и Гоголь’ и состоящаго изъ записокъ покойной Александры Осиповны Смирновой, урожденной Россетъ, и дочери ея, Ольги Николаевны Смирновой, живущей въ настоящее время въ Париж, считаемъ необходимымъ сдлать по этому поводу нсколько предварительныхъ замчаній. А. О. Смирнова была женщина въ высшей степени оригинальная, даровитая, высокообразованная. Занимая почетное положеніе, въ качеств любимой фрейлины при двор Императора Николая Павловича, она служила тмъ притягательнымъ центромъ, вокругъ котораго группировались такіе корифеи русской литературы, какъ Пушкинъ, Гоголь, Жуковскій и др. Въ этой обаятельно-красивой свтской женщин съ острымъ и дкимъ умомъ сочеталось, отчасти благодаря воспитанію, отчасти благодаря счастливымъ задаткамъ ея глубокой натуры, живое, горячее отношеніе къ философскимъ и богословскимъ вопросамъ. Вотъ что сообщаетъ по этому поводу О. Н. Смирнова,
‘Въ 1844 г. А. О. Смирнова уже давно прочитала отцовъ церкви, богословскія и философскія сочиненія на многихъ языкахъ. Она заинтересовалась религіозными вопросами впервые въ 1837—1838 гг. въ Париж. Религіозное движеніе во Франціи поразило ее, когда она посщала гостиную г-жи Свчиной. Это движеніе, представителемъ котораго былъ, между прочимъ, Ламенэ, интересовало у насъ Чаадаева (Александра Осиповна встртилась съ нимъ впервые въ 1838 г. въ Москв), Хомякова и О. И. Тютчева, часто видавшаго Шеллинга въ Мюнхен и разсуждавшаго съ нимъ о его нео-христіанств. Тютчевъ вернулся въ Россію на житье въ исход 1844 г., и уже съ той норы сталъ однимъ изъ омень близкихъ друзей Смирновой: весьма напитанный человкъ, вполн русскій и вполн европейскій по образованію, онъ легко сошелся съ А. О. Кром того она была очень дружна съ гр. А. Толстымъ и его женой и сестрой, съ Абр. С. Поровымъ, которыя также занимались церковью и религіозными вопросами Итакъ, Александра Осиповна уже съ ранней молодости много думала о серьезныхъ философскихъ и религіозныхъ предметахъ, но въ ея интересахъ и убжденіяхъ не было и тни ханжества: это вовсе не было въ ея натур. Съ начала 1846 г. до конца 1849 г., страдая отъ очень тяжелой беременности, страха родовъ и опасаясь даже умереть, она также очень естественно думала много о кончин и даже готовилась къ ней’.
Но не смотря на то, что въ натур А. О. Смирновой не могло быть ничего ханжескаго, лицемрнаго, религіозное направленіе ея мыслей, ея интересъ къ утонченнымъ богословскимъ вопросамъ, подали еще при жизни ея поводъ къ узкимъ и даже ложнымъ толкованіямъ, отразившимся въ печатныхъ характеристикахъ ея взглядовъ и симпатій. Такою неудачною по замыслу и притомъ крайне неудовлетворительною по литературному исполненію характеристикой является, между прочимъ очеркъ г-жи Черницкой, напечатанный въ ‘Сверномъ Встник’ (въ январскомъ номер 1890 г.) редакціи г-жи Евреиновой. Статья г-жи Черницкой, совершенно несостоятельная по своей внутренней тенденціи, заключаетъ въ себ рядъ фактическихъ ошибокъ и совершенно ложныхъ обобщеній, изъ которыхъ нкоторыя (какъ, напр., характеръ отношеній Гоголя къ А. О. Смирновой) уже опровергнуты въ печати, другія — требуютъ еще нкотораго объясненія..Мы остановился только на одномъ аргумент, обращенномъ г-жею Черницкой противъ этой замчательной женщины. Вотъ какъ г-жа Черницкая характеризуетъ отношеніе къ А. О. Смирновой С. Т. и И. С. Аксаковыхъ, отзывамъ которыхъ она придаетъ ршающее значеніе:
‘…Съ нетерпніемъ ожидалъ Сергй Тимофеевичъ свиданія съ Смирновой. Ему чрезвычайно любопытно было посмотрть на Смирнову, которую такъ осуждало общественное мнніе и о которой Гоголь въ то же время говорилъ: ‘едва-ли найдется въ мір душа, способная понимать и оцнить ее’ {Письма Гоголя, изд. Кулиша, стр. 192, томъ VI.}. При первой встрч Смирнова произвела на Сергя Тимофеевича самое непріятное впечатлніе, она приняла его лежа въ постели. Такой пріемъ старика, почти слпого, ему показался неуважительнымъ: ‘два часа съ половиной я заставилъ ее говорить безпрестанно о томъ, о чемъ хотть… и что же? Я также, какъ и ты, пишетъ Сергй Тимофеевичъ сыну, не спалъ до двухъ часовъ отъ изумленія. Я не вполн доврялъ Гоголю и Самарину, я считалъ, что они обольщены, очарованы (и мн говорили многіе, что она сирена, очаровательница, волшебница) и сами того не знаютъ. Но я увидлъ, что здсь нтъ и тни ничего обольстительнаго, ни въ какомъ отношеніи. Я не нашелъ въ ней женщины — это былъ мужчина въ спальномъ капот и чепчик, очень умный, смло обо всемъ говорящій: но легкій, холодный,— я по крайней мр не замтилъ ни малйшей теплоты, ни даже признака эстетическаго чувства… Я ршительно признаю… Погожу признавать. Ты необходимо долженъ узнать ее близко. Преодолй себя и постарайся доискаться драгоцннаго камня, зарытаго въ хлам’. Сергй Тимофеевичъ долго не посылалъ сыну этого письма объ Александр Осиповн, дожидаясь, какое она на него произведетъ впечатлніе. Не вполн довряя себ посл такихъ отзывовъ Гоголя объ Александр Осиповн, Сергй Тимофеевичъ хотлъ проврить себя тмъ взглядомъ, какой составится у Ивана Сергевича, но послдній въ такой-же мр непріятно былъ пораженъ Смирновой, какъ и отецъ его. ‘Я не въ силахъ вамъ высказать того непріятнаго, оскорбительнаго впечатлнія, которое она на меня произвела, писалъ онъ своему отцу тотчасъ-же посл знакомства съ А. О. Смирновой. Она сейчасъ поставила меня въ свободныя отношенія и я ни разу не сконфузился, но часто вырывались у меня рзкія выраженія… Ничего пріятнаго не нашелъ я въ лиц ея. Стала она съ братомъ передразнивать Н. Ш. Можно бранить Н. Ш. за ея суетливость и хлопотливость, но смяться надъ недостаткомъ зубовъ — все это какъ-то странно. Разъ пять впродолженіе вечера принималась она передразнивать ее. Бранитъ Россію и все. По брань брани рознь, и я сказалъ ей: что у васъ эгоистическое негодованіе, въ которомъ нтъ любви и скорби. Помираетъ со смху надъ всмъ, что видитъ и встрчаетъ, называетъ всхъ животными, уродами, удивляется, какъ можно дышать въ провинціи. Я самъ въ провинціи не на мст, но мн все это досадно было слышать, я мужчина, но во мн больше мягкости и вниманія ко всему человческому. Я сильне ея ругаю мошенниковъ, но если въ комъ есть хорошія, добрыя движенія души, тотъ не подвергнется отъ меня ни брани, ни насмшкамъ. Что Смирнова олицетворенный умъ, въ этомъ нельзя сомнваться, но моя душа была такъ внутренно оскорблена, что я не ршусь ни за что, мн кажется, читать ей свои стихи, гд есть хотя малйшій оттнокъ чувства, мечты’… Тмъ не мене Иванъ Сергевичъ, по настоятельному требованію Александры Осиповны, проводитъ у нея вс вечера, читаетъ ей даже свои стихи. Смирнова длаетъ ему на нихъ очень дльныя замчанія, посл которыхъ нкоторые нравившіеся ему стихи вдругъ являются пресмшными. Признавая въ Смирновой большой умъ. Иванъ Сергевичъ хочетъ видть въ ней глубокаго человка, ‘но, писалъ онъ отцу, какъ нарочно въ ту минуту. когда слова ея, полныя серьезнаго смысла, заставляютъ меня видть ее въ другомъ свт, вдругъ тривіальное выраженіе обольетъ васъ холодомъ. Разговоръ почти всегда пустой, состоитъ изъ анекдотовъ, до которыхъ она большая охотница’. Ивану Сергевичу казалось даже, что не зависитъ-ли все это оттого, что самъ онъ недостаточно интересный собесдникъ для нея, которая была дружна съ умнйшими и замчательнйшими людьми всхъ націй. Но умя поддлаться подъ каждаго человка, войти въ его внутренній міръ, Смирнова нашла, наконецъ, т струны у Ивана Сергевича, на которыхъ можно играть. Она стала мастерски разсказывать ему о дтств, проведенномъ въ Малороссіи, о жизни своей при двор, при этомъ она такъ умла нарисовать тьму мерзостей, ее окружавшихъ, что невольно вызывала удивленіе, какъ могла она выйти изъ всхъ этихъ обстоятельствъ такою, какая она есть. Тонъ горечи и раскаянія, съ какимъ вела она разсказъ, вызывалъ большое къ ней сочувствіе. Иванъ Сергевичъ былъ совершенно подкупленъ этимъ: ‘Недавно я имлъ съ ней очень долгій разговоръ, писалъ онъ отцу, — она разсказала мн всю свою жизнь съ восьми лтъ, все свое развитіе. И посл этого разговора я повторяю о ней то же самое, что Самаринъ и Гоголь’. Вскор однако пришлось убдиться Ивану Сергевичу, что это былъ одинъ изъ пріемовъ кокетства. Смирнова очень равнодушно въ такомъ-же тон разсказывала объ этомъ-же самомъ всмъ и каждому. Иванъ Сергевичъ почувствовалъ тогда, что Смирнова очень далека отъ того возвышеннаго идеала женщины, который онъ видлъ въ лиц своей матери. Движимый искреннимъ желаніемъ повліять на нее, онъ посвящаетъ ей стихотвореніе, въ которомъ есть такія строки:
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А вы? вамъ въ душу недостойно
Начало порчи залегло,
И чувство женское покойно
Развратомъ тшиться могло!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Смирнова приняла стихи Ивана Сергевича за оригинальную выходку съ его стороны. Отвтила на нихъ шуткой, насмшкой, похвалой. ‘Въ какихъ-же дуракахъ остался я съ своимъ горячимъ желаніемъ видть ее на другомъ пути, съ безпокойной мечтой вызвать ее на другой путь’, писалъ онъ отцу.
Въ дальнйшихъ письмахъ своихъ къ отцу Иванъ Сергевичъ совсмъ почти не упоминаетъ о Смирновой и на вопросъ отца, почему онъ о ней ничего не пишетъ, отвчалъ ему: ‘Вс мн такъ приглядлись, что мой внутренній міръ не соприкасается вовсе съ ними. По той-же причин не писалъ я ничего объ Александр Осиповн. Такъ мало она меня занимаетъ, что, право, говорю вамъ, и въ голову не приходитъ мн объ ней никогда дома. Когда я бываю у ней, то я говорю, спорю, нахожусь съ ней въ совершенно простыхъ отношеніяхъ, никогда не вспоминая прежняго, не касаясь этихъ вопросовъ. Она уже не прежняя для меня Александра Осиповна. Она вдругъ постарла для меня десятью годами, я вижу въ ней умную, занимательную женщину, беременную вдобавокъ, мать дтей довольно взрослыхъ, женщину, которой ошибки и заблужденія неспособны боле возбудить во мн никакого негодованія, вниманіемъ и мнніемъ которой я не дорожу, и потому-то мн теперь съ нею такъ свободно и ловко’.
Эти письма С. Т. Аксакова и И. С. Аксакова г-жа Черницкая полагаетъ въ основу всей своей характеристики. Но здсь то из аключается источникъ того заблужденія, въ которое впалъ тенденціозный и опрометчивый авторъ. Руководясь письмами И. С. Аксакова, собранными лишь въ I т. ‘Переписки И. С. Аксакова’ (послдніе томы его писемъ, приготовленные къ печати, остались пока неизданными за смертью вдовы И. С. Аксакова), г-жа Черницкая упустила изъ виду вс т обстоятельства, которыя проливаютъ истинный свтъ на отношенія И. С. Аксакова къ А. О. Смирновой и которыя мы почерпаемъ изъ замтокъ О. Н. Смирновой.
‘Скромность, чувствительность, умиленіе, нчто неизъяснимо-сладкое — вотъ чего искали Аксаковы въ женщин, говоритъ О. Н. Смирнова. Это пахнетъ полевыми цвтами, ландышами и поэзіей 20-хъ годовъ. Тутъ много романтизма, тутъ идеалъ чисто-средневковый: замкнутость женской жизни въ варварской атмосфер вчной войны, и теремъ, и фата, какъ необходимый щитъ женскаго цломудрія — вотъ идеалъ женщины у славянофиловъ. Новый, совершенно невиданный до того типъ женщины, какой представляла изъ себя А. О. Смирнова, поразилъ, ‘огорошилъ’ (это выраженіе K. С. Аксакова объ А. О.) Аксаковыхъ, и они путаются, восхищаются, сердятся, увлекаются ею и бранятъ ее,.и готовы даже произнести анаему на этотъ типъ, исключительный по новизн и оригинальности. С. Т. Аксаковъ, перепуганный первымъ впечатлніемъ отъ А. О., поздне пишетъ сыну въ Калугу: ‘…Какъ чудесно выразилъ ее Пушкинъ: и сохранила взоръ холодный, простое сердце, умъ свободный и т. д. Я признаю А. О. способною къ самымъ великимъ поступкамъ и презирающею оттого, какъ мелочь, вс условія, законы, приличія и дурную молву… Но я лучше соглашусь имть ее своимъ царемъ, чмъ женой’. Какъ видно изъ этого отрывка письма, мнніе С. Т. объ А. О. Смирновой вовсе не сводится къ тому нелестному отзыву, который приводитъ г-жа Черницкая. Что касается отношенія къ ней И. С. Аксакова, то кром его молодости и значительнаго различія въ умственномъ склад его и А. О., надо еще подчеркнуть то обстоятельство, что А. О. должна была въ эту пору значительно отталкивать его своимъ несочувствіемъ къ (‘го славянофильскимъ взглядамъ, дкіе сарказмы А. О. Смирновой тревожили мягкій умъ И. С. Ея отношеніе къ современной Россіи, просвщенное европейскимъ образованіемъ. и европейскими интересами, смущало и разстраивало его. Она бранитъ Россію, помираетъ со смху надо всмъ, что видитъ и встрчаетъ, удивляется, что можно дышать въ провинціи — все это оскорбляло душу юнаго И. С. Аксакова и внушало ему мысль, что онъ ни за что не сталъ-бы читать ей своихъ стиховъ’.
Дале г-жа Черницкая представляетъ дло такъ, что И. С. Аксаковъ все боле и боле охладвалъ къ А. О. и подъ конецъ смотрлъ на нее, какъ на какую-то почти ординарную, свтскую даму. Но въ этомъ заключается уже грубая историческая ошибка. Съ теченіемъ времени отношенія И. С. къ А. О. Смирновой не только не охладли, но просвтились совершенно новымъ взглядомъ на нее. Чтобы показать это, достаточно привести два небольшихъ письма И. С. Аксакова 1880 г.— одно къ О. Н. Смирновой, другое къ А. О. Смирновой. Уже по тону этихъ писемъ видно, что отношенія И. С. Аксакова къ А. О. съ годами не только не измнились къ худшему, но пріобрли характеръ истинной дружбы и преданности. Вотъ эти два письма:

30 сентября 1880 г. Москва.

Многоуважаемая Ольга Николаевна, изъ прилагаемаго объявленія вы увидите, что времена нсколько измнились, что посл неоднократныхъ отказовъ мн разршено вновь издавать газету, что я наконецъ на старости лтъ, почти одинокій, или послдній изъ могиканъ, возобновляю свое общественное служеніе той правд, которой служили мои друзья, которой и я служилъ въ ихъ сообществ. Я къ вамъ съ просьбой. Я знаю, что Александра Осиповна нездорова, но знаю, что у ней бываютъ промежуточные дни или часы отдыха, въ которые она продолжаетъ вести свои записки. Мн бы очень хотлось украсить свое изданіе въ отдл литературномъ,— тмъ, что интересне всякой, такъ называемой, беллетристики,— ея историческими мемуарами, записками, воспоминаніями. Часть записокъ Александры Осиповны были напечатаны въ ‘Русскомъ Архив’ Бартенева, именно воспоминанія о Пушкин,— написанныя, какъ и все, что пишетъ она, — умно, занимательно, живо. Не согласится-ли Александра Осиповна дозволить мн напечатать продолженіе Записокъ, то, что можно и уже никого не компрометируетъ?
Но и кром Записокъ у Александры Осиповны сохраняется множество писемъ, стиховъ Жуковскаго, можетъ быть даже Пушкина, не говорю ужъ о Гогол. Не знаю, расположена-ли она ихъ кому-либо передавать, но если на послднее она согласна, то, смю думать,— изо всхъ литературныхъ людей она отдастъ предпочтеніе мн.
Прилагаю небольшую записочку къ ней, отъ васъ будетъ зависть, отдавать-ли ее тотчасъ или нтъ.
Пользуюсь случаемъ передать вамъ дружескій привтъ моей жены и выразить вамъ мое искреннее уваженіе.

Ив. Аксаковъ.

А вотъ письмо И. С. Аксакова къ самой А. О. Смирновой:
Здравствуйте, добрый, старый, дорогой другъ Александра Осиповна! Начиная изданіе еженедльной газеты подъ названіемъ ‘Русь’, выхожу вновь, посл долгаго перерыва на литературное поприще, затягивая, можетъ быть, уже свою лебединую пснь, озираюсь кругомъ, оглядываюсь — кто изъ прежнихъ друзей еще на лицо, и прошу ихъ напутственнаго привта и содйствія. Отъ васъ вправ я ожидать и того и другого. У васъ есть и записки — умныя, интересныя и много всякаго матеріала. Если это возможно, удлите часть мн для помщенія въ ‘Руси’. Можетъ быть, въ т минуты, когда не тяготятъ васъ ваши нервы и даютъ вамъ нкоторый отдыхъ, вы удосужитесь заняться пересмотромъ вашего богатаго архива и вспомните обо мн.— Вотъ и Пушкину поставленъ памятникъ на площади въ Москв. Ршено поставить памятникъ богато. Цлую ручки ваши отъ всей души. Дай Богъ вамъ помене страдать отъ вашего недуга. Не забывайте-же вамъ всмъ сердцемъ преданнаго друга

Ив. Аксакова.

30 сент. Москва. 1880 г. *)
*) Примчаніе. Александра Осиповна получила это письмо въ Париж, гд она опасно заболла еще осенью 1876 г. Когда она въ послдній разъ простилась съ Ив. Серг. Аксаковымъ въ Москв, она уже боле двухъ лтъ не могла ни читать, ни писать. Она предполагала отдать свои интереснйшія Записки, по его просьб, И. С. Аксакову, нэ уже не въ состояніи была заняться этимъ дломъ. Записки остаются не напечатанными до сихъ поръ и находятся у дочери Смирновой въ Париж. Прим. В. Шенрока.
(P. S. Примчаніе это было сдлано г. Шенрокомъ къ письмамъ И. С. Аксакова ране — въ то время, когда письма эти была приготовлены для напечатанія въ одномъ изданіи, куда он потомъ не вошли. Г. Шенрокъ говоритъ здсь о ‘Запискахъ А. О. Смирновой’, которыя будутъ печататься въ’Сверномъ Встник’. Ред.).
Еще лучше характеризуетъ отношеніе И. С. Аксакова къ А. О. Смирновой некрологъ ея, напечатанный имъ въ ‘Руси’, который мы перепечатываемъ цликомъ. Некрологъ этотъ, какъ увидитъ читатель, написанъ съ глубокой симпатіей къ памяти А. О. Смирновой и совершенно уничтожаетъ вс соображенія г-жи Черницкой относительно взгляда И. С. Аксакова на А. О. Смирнову.

А. О. Смирнова *).

*) ‘Русь’, сентябрь, 1882 г., No 37.

‘На этой недл предано было земл, на кладбищ Донскаго монастыря, тло Александры Осиповны Смирновой… Современнымъ поколніямъ едва-ли что говоритъ это имя. Можетъ быть, припомнятъ они его по стихамъ Пушкина и Лермонтова, да и то разв съ помощью нашихъ библіографовъ… А между тмъ, это имя не только дорого каждому, кто имлъ случай узнать лично Александру Осиповну въ пору ея жизни, предшествовавшую болзненной староста (она скончалась 72 лтъ), но вдомо и памятно всмъ, кому непосредственно близки преданія той блистательной литературно-общественной эпохи, которой Пушкинъ съ цлой плеядой поэтовъ былъ законодателемъ и представителемъ, а Смирнова — однимъ изъ изящнйшихъ украшеній… Родившись на юг Россіи, отъ отца французскаго и матери русской, но съ примсью грузинской крови происхожденія (рано овдоввшей и вышедшей вскор замужъ за генерала Арнольди), двица Россетъ или Россети (какъ иногда неправильно произносилась эта фамилія) получила воспитаніе въ петербургскомъ екатерининскомъ институт, гд стала тотчасъ-же любимйшею ученицею Плетнева. Отличные успхи въ ученіи доставили ей шифръ, и Александра Осиповна, по выход изъ института, поступила во фрейлины къ Императриц Маріи еодоровн, посл-же кончины Государыни (въ 1828 г.) сдлалась фрейлиною Императрицы Александры еодоровны. Ея красота, столько разъ восптая поэтами, — не величавая и блестящая красота формъ (она была очень невысокаго роста), а южная красота тонкихъ, правильныхъ линіи смуглаго лица и черныхъ, бодрыхъ, проницательныхъ глазъ, вся оживленная блескомъ острой мысли, ея пытливый, свободный умъ и искреннее влеченіе къ интересамъ высшаго строя — искусства, поэзіи, знанія — скоро создали ей при двор и въ свт исключительное положеніе. Дружба съ Плетневымъ и Жуковскимъ (также въ то время служившимъ при двор) свела ее съ Пушкинымъ, и скромная фрейлинская келья на 4-мъ этаж Зимняго дворца сдлалась мстомъ постояннаго сборища всхъ знаменитостей тогдашняго литературнаго міра… Она и предъ лицомъ Императора Николая, который очень цнилъ и любилъ ея бесду, являлась, такъ сказать, представительницею, а иногда и смлой защитницей лучшихъ въ ту пору стремленій русскаго общества, и своихъ непридворныхъ друзей. Зная ея дружескія отношенія съ Пушкинымъ, Государь Николай Павловичъ нердко черезъ нее получалъ отъ Пушкина и передавалъ ему обратно рукописи его произведеній. У насъ хранится конвертъ, подаренный намъ Александрой Осиповной, въ которомъ самодержавный Царь отослалъ къ ней, для возвращенія Пушкину съ с.воими собственноручными поправками (по сознанію самого Пушкина вполн удачными) рукопись ‘Графа Нулина’, надписавъ на конверт: ‘Ея Превосходительству Александр Осиповн Россетъ — красивымъ, тонкимъ, чуть не женскимъ почеркомъ. Но, впрочемъ, съ очень энергическими и внушительными росчерками. Къ этой придворной пор ‘жизни Смирновой относится посланіе Пушкина къ князю Вяземскому.
Она мила, скажу межъ нами,
Придворныхъ витязей гроза,
И можно съ южными звздами
Сравнить, особенно стихами,
Ея черкесскіе глаза!
Она владетъ ими смло,
Они горятъ огня живй,
Но самъ признайся — то-ли дло
Глаза Олениной моей… и пр.
Къ ней-же и къ тому времени относятся и два стихотворенія (хотя ея имя и не стоитъ въ ихъ заглавіи) Хомякова, который, тогда еще очень молодой, находился нкоторое время подъ сильнымъ очарованіемъ ея красоты и остроумія. Одно изъ нихъ начинается такъ:
О, два-роза, для чего
Мн грудь волнуешь ты…
и дале:
Спусти на свой блестящій взоръ
Рсницы длинной тнь,
Твои глаза огнемъ горятъ,
Томятъ, какъ лтній день…
Нтъ, взоръ открой! Отраднй мн
Отъ зноя изнывать,
Чмъ знать, что въ неб солнце есть
И солнца не видать!
Другое стихотвореніе озаглавлено: ‘Къ иностранк’.
Вокругъ нея очарованье,
Вся роскошь юга дышетъ въ ней,
Отъ розъ ей прелесть и названье,
Отъ звздъ полудня блескъ очей.
Прикованъ къ ней волшебной силой,
Поэтъ восторженный глядитъ,
Но никогда онъ дв милой
Своей любви не посвятитъ.
Пусть ей понятны сердца звуки,
Высокой думы красота,
Поэтовъ радости и муки.
Поэтовъ чистая мечта,
Пусть въ ней душа, какъ пламень ясный,
Какъ дымъ молитвенныхъ кадилъ,
Пусть ангелъ свтлый и прекрасный
Ее съ рожденьи оснилъ,
Но ей чужда моя Россія!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пою ей пснь родного края,
Она не внемлетъ, не глядитъ,
При ней скажу я: ‘Русь святая!’
И сердце въ ней не задрожитъ и пр.
Говорить ли о томъ множеств стиховъ и стихотворныхъ шутокъ, которыя тогда, да и поздне, не переставала получать Александра Осиповна отъ князя Вяземскаго, въ особенности отъ Жуковскаго? Большею частью эти бездлки, конечно, не напечатаны, да и не предназначались для печати, касаясь мимолетныхъ интересовъ дня.
И выйдя замужъ за Николая Михайловича Смирнова (впослдствіи губернатора въ Калуг, а потомъ и въ Петербург, и скончавшагося лтъ 10 тому назадъ), Александра Осиповна не прекратила сношеній съ своими друзьями (она вообще была врный другъ), напротивъ — ея гостиная или лучше сказать она сама была долго и долго притягательнымъ центромъ для всхъ выдающихся художниковъ, писателей, мыслящихъ дятелей. Со многими изъ нихъ она вела обширную переписку. Извстна ея дружба съ Гоголемъ, котораго, конечно, не всякая дама ‘большого свта и двора’ особенно той эпохи, была бы способна такъ понять, оцнить, и привязать къ себ душою. Вообще не только въ Россіи, но и за границей она была знакома со всми боле или мене замчательными людьми, искала бесды съ ними, и при ея необычайной памяти, при ея начитанности, при ея житейской опытности, ея разговоръ, ея разсказъ, даромъ котораго она владла мастерски, представлялъ неотразимую занимательность и прелесть. Не пустою любезностью были эти извстные стихи къ ней Лермонтова:
Безъ васъ — хочу сказать вамъ много,
При васъ — я слушать васъ хочу,
Но молча вы глядите строго,—
И я въ смущеніи молчу
Что длать! Рчью неискусной —
Плнить вашъ умъ мн не дано…
Все это было-бы смшно,
Когда-бы не было такъ грустно.
Лучше всего охарактеризовалъ Александру Осиповну въ своихъ стихахъ Пушкинъ. Онъ очень былъ съ нею друженъ. Особенно памятно было ей одно лто въ Царскомъ Сел, гд жилъ тогда и Пушкинъ съ своей женой. Часто захаживалъ онъ къ ней во время своихъ прогулокъ, длясь впечатлніями дня или прочитанной книги, часто случалось и ей заходить къ Пушкинымъ на дачу, подниматься безъ, церемоній, прямо, къ нему наверхъ, въ его кабинетъ, заставать за работой и выслушивать изъ устъ самого поэта только-что написанныя вдохновенныя произведенія, во всей ихъ свжести, съ пыла…
Однажды въ Петербург, въ день ея рожденія, Пушкинъ, гуляя, зашелъ въ магазинъ на Невскомъ, купилъ альбомъ не особенно нарядный, но съ большими листами, занесъ, къ себ домой и потомъ самъ-же принесъ его къ Александр Осиповн съ такими стихами:
Въ тревог пестрой и безплодной —
Большаго свта и двора,
Я сохранила взоръ, холодный,
Простое сердце, умъ свободный,
И правды голосъ благородный,
И какъ дитя была добра.
Смялась надъ толпою вздорной,
Судила здраво и свтло,
И шутки злости самой черной
Писала прямо на-бло.
Александра Осиповна очень дорожила этими стихами, но особенно стихомъ: ‘II какъ дитя была добра…’ И это была правда…
Цлый міръ прошлаго нисходитъ съ нею въ могилу!.. Въ послдніе годы она постоянно болла, лечилась въ Париж, въ свободные отъ тяжкаго недуга дни записывала свои воспоминанія и, наконецъ, тихо угасла — въ смиреніи духа, съ полнотой религіознаго, никогда ей не измнявшаго упованія…’
Въ настоящей книг ‘Свернаго Встника’, въ вид вступленія къ ‘Дневнику’, мы помщаемъ нсколько писемъ А. О. Смирновой къ Гоголю (съ примчаніями Ольги Николаевны Смирновой) еще не бывшихъ до сихъ поръ въ печати и представляющихъ большой интересъ для характеристики тхъ отношеній, существовавшихъ между ними, которыя подробно обрисованы въ интересной стать г. Шенрбка ‘А. О. Смирнова и H. В. Гоголь’ (‘Русск. Стар.’, 1888 г., NoNo.4, 6, 7, 10) и которыя О. И. Смирнова опредляетъ, какъ ‘свтлую, исключительную, столь рдко встрчающуюся между мужчиной и женщиной духовную дружбу’.

Письма А. О. Смирновой къ Гоголю *).

*) Нижеслдующія письма были по ошибк пропущены М. И. Семевскимъ при печатаніи писемъ А. О. Смирновой къ Гоголю въ Русской Старитъ 1888 и 1890 гг.

1 генваря 1845 г.

Поздравляю васъ съ новымъ годомъ, любезный другъ. Я не совсмъ здорова, вроятно, потому, что заливаюсь слезами такъ, какъ не запомню изъ давнихъ временъ. Я тотчасъ лягу въ постель, чтобы ршительно никого не видть. Я чувствую неодолимое отвращеніе видть чужихъ. Я была у обдни, захала на минуту поздравить Карамзиныхъ и поскоре домой. Говорятъ, что государю лучше. Прощайте, обнимаю васъ. Васъ-бы однихъ въ этакія минуты можно и нужно даже видть. Жука и его жену поздравляю. Усердно молю Бога имъ продолженія счастія, и Сашу поцлуйте. Учите ее по-русски {Дочь Жуковскаго.}.

А. С.

30 генваря.

Здравствуйте, Николай Васильевичъ! Сегодня воскресенье, я была у обдни, видла митрополита. Посл обдни за нимъ черной, длинной вереницею потянулись по длиннымъ золотымъ задамъ Сергіевскіе монахи, которые всегда наканун прізжаютъ поздравлять царя. Видъ былъ довольно странный и даже грустный. Посл. обдни я дтямъ читала изъ 23 главы Ев(ангелія) отъ Матея, потомъ повторяла молитвы, ектенію, а потомъ и я читала и поплакала, и теперь плачу. Можетъ быть, и хорошо иногда свои колодцы открывать. Вы, пожалуйста, не замчайте, что у меня носъ и глаза красны. Это все-таки мн не помшаетъ вамъ высказать всякую всячину сквозь слезы. А кстати, вы еще и не видали, какъ я плачу: отъ васъ мн не приходилось еще плакать. Нынче патріотическій концертъ. Итальянцы грянутъ въ нашу пользу. Я было и взяла билетъ, но передумала просто отъ лни. Мн какъ-то всего лучше сидится дома за письменнымъ столомъ.
На-дняхъ я имла разговоръ, который меня не мало огорчилъ. Есть люди, которыхъ судьба поставила такъ далеко отъ другихъ, что трудно ихъ понять, хотя душа только этого и желаетъ. Межъ ними и нами столько промежутковъ, живыхъ ступеней, и ступеней неровныхъ, негладкихъ, безчувственныхъ, или даже мшающихъ съ умысломъ. Такъ легко эти люди могутъ оттолкнуть насъ совсмъ, что всякое слово надобно взвсить по ихъ ушамъ, умамъ и совстямъ. Тамъ. страждутъ, можетъ быть, больше нашего, а что ищутъ развлеченія недостойнаго ихъ, утрачиваютъ свою душу и милость Божію, которыя намъ являются часто съ горемъ,— это натурально. Тамъ едва-ли выронитъ кто задушевное слово, а безъ этого, какъ и произойти взаимной польз и добру? На лиц написано страданіе, изнеможеніе сердца, тоска — безутшныя и безплодныя, т. е. которыя не бываютъ переходомъ къ лучшему и чистйшему состоянію души, а разговоръ все тотъ-же, хотя не видно въ немъ даже стараго увлеченія и настоящей веселости. Это мн почувствовалось съ первой минуты встрчи. Богъ всть, чмъ кончится это состояніе. Помоги Богъ Я свое дло длаю — молюсь усердно.
Теперь поговоримъ объ васъ. Плетнева я сто лтъ не видала. Къ нему пріхалъ Гротъ. Въ книжной лавк Иванова, гд я взяла для васъ ‘Воскресное Чтеніе’ за весь прошлый годъ, купила я сочиненія Н. Гоголя. Тамъ мн сказали, что ихъ продано только въ этой лавк сто экземпляровъ, что Ольхинъ и Снегиревъ очень много продаютъ, въ Москву и въ губерніи потребовали много сочиненій этого автора, и проч. и проч. Слдовательно, господа сенаторы, дла наши идутъ хорошо, а отчего-же денегъ нтъ? Но сему предмету надобно сдлать запросъ Прокоповичу, что и будетъ сдлано, согласно желанію автора, Плетневымъ. А межъ тмъ А. О., всегда готовая къ услугамъ, вышлетъ, посл перваго генваря 1000 ассиг., а деньги еще смотря по обстоятельствамъ автора. Въ этой книжной лавк сказано, что сочиненія Стурдзы расходятся хорошо, новое изданіе Отцовъ еще лучше и преимущественно покупается купцами. ‘На сонъ грядущій’ Сологуба печатается вторично: знакъ, что публика любитъ и фашіонабельство. Тутъ спросила А. О., прелюбопытная дама, требуютъ-ли еще сочиненія господина Булгарина. Въ отвтъ весьма застнчиво получила да и прибавлено, что ихъ не предлагаютъ, не выставляютъ и стараются выставлять только книги порядочныхъ авторовъ. Тутъ эта дама, громко вслухъ, предъ офицерами, похвалила этого притворца книгопродавца и сказала, что не будетъ книгъ брать у Иванова и всмъ его раскритикуетъ, если узнаетъ, что онъ, какъ Смирдинъ, подружится съ аддеемъ и съ Сенькою {Сенковскій.}. Вы знаете, что я люблю поврать со всякимъ. Я прочитала ‘Сорочинскую ярмарку’, ‘Вечеръ наканун Ивана Купала»и ‘Шпоньку’. Право, едоръ Ивановичъ былъ очень счастливый человкъ, разбиралъ блье и чистилъ пуговицы. Что можетъ быть невинне, какъ этакая голова?
Здоровье импер(атрицы) все такъ-же дурно: изъ 5, 6 и 8 дней одинъ безъ біенія сердца, У государя болятъ ноги, была опухоль и опасались рожи, но, слава Богу, оказалось, что это гемороидальная боль, Онъ самъ боится подагры. Онъ продолжаетъ ножныя ванны и много ходятъ, хотя медленно и иногда прихрамывая, потому что, сидя, ноги замираютъ. Въ город этимъ очень обезпокоились. Я, слава Богу, была тамъ вчера, и госуд(арь) самъ изволилъ говорить о своемъ здоровь. В(еликая) к(нягиня) Марья Николаевна спрашивала объ васъ съ благосклонностью, вспомнила вашъ визитъ въ Рим. Она понравилась теперь. Очень умна, жива и добра. Другіе вс здоровы.
Въ Петербург много говорятъ о назначеніи графа Воронцова на Кавказъ намстникомъ, главнокомандующимъ отдльнаго кавказскаго корпуса, съ сохраненіемъ должности генералъ-губернатора Новороссійскаго края. Въ отсутствіе его краемъ будетъ править еодоровъ, который и прежде его замнялъ,— очень умный и дльный человкъ, его правая рука. Воронцевъ писалъ государю, что ему 64 года, что онъ уже слабъ, а особенно глазами, что ему трудно ршиться принять такую огромную отвтственность, но что не считаетъ себя въ прав отказывать, пока находится въ служб и когда государь считаетъ его способнымъ: Онъ будетъ здсь 15 генваря для переговора личнаго условія съ министрами. Вс рады, что хотя этотъ не нмецъ (изъ этого вы увидите, что на нмцевъ боле, чмъ когда либо, огрызаются). Говорятъ, что Ермолова кто-то спросилъ въ Москв: ‘Правда-ли, что васъ назначаютъ на Кавказъ?’ А онъ отвчалъ: ‘Я для Кавказа теперь постарлъ, а онъ помолодлъ для меня теперь’. Не знаю, правда-ли?
Софь Михайловн {Софья Михайловна Сологубъ, рожденная Вьельгорская.} я передала вашу записку. Она все также мила, Владиміръ {Владиміръ Александровичъ Сологубъ.} все также по старому валяется въ навоз. Онъ затялъ (по истощенію кармана) писать русскія гены въ подражаніе Кора, Вяземскій замтилъ весьма справедливо, что едва-ли гд сыплютъ остроумія въ салонахъ, какъ у насъ, но что ни одной изъ шутокъ нельзя печатать, и потому Сологубу остается писать одн глупости. Вдь мы и въ правду очень умны и забавны. Меня это особенно поразило посл Парняга. Тамъ умъ изветошился, на все уже исшутились, исписались, три столтія все шутятъ и смются надъ Богомъ и царями между войны, эшафота, славы и мира и наконецъ мануфактурою мщанскаго спокойствія. Теперь до завтрашняго утра. Поздравляю васъ съ новымъ годомъ, новымъ счастьемъ, помолюсь за васъ и пущу заграницу свое карабсканіе.

Петербургъ, 30 генваря (?) 1845 г.

Цлый предлинный мсяцъ протянулся, и вы молчали, и я молчала. Но вы — узнала я стороною — порхнули во Франкфуртъ {Т. е. Парижъ.} на Сену, а, я прохворала, и такъ хворала тломъ, что и съ умомъ не могла сладить: не думала, не понимала, не читала и не писала, Теперь, слава Богу, лучше, да и душа свже, какъ-то охотне принимаешься понемногу задло собственнаго исправленія души своей. Признаюсь, она таки немного было покривилась, прихрамывала, а глаза мои длались близорукими. Все это одно съ другимъ было въ связи. Но теперь, похворавши, какъ-то очнулась я опять и очень благодарна Богу за этотъ маленькій домашній арестъ. Посл лихорадки настали дни слабости, немного уединенные, и кой объ чемъ передумалось. И такъ все и всегда къ лучшему. И такъ и вы, хотя хорошо сдлали, что употребили вмсто микстуры Парижъ, однако, врно, Богу благодарны за недуги. Какъ среди страданій тла чувствуешь свое ничтожество, трусость, подлость! Это слишкомъ хорошо почувствовать сильно. Среди радостей и даже пустыхъ свтскихъ увлеченій какъ-то мы склонны себя ставить на пьедесталъ, разсуждать о всемъ смло, кажется, готовы смотрть смерти прямо въ глаза, и когда покажется только ничтожное тлесное страданіе, душа и заговоритъ другимъ языкомъ. Писать много я еще не въ состояніи. Послднее мое письмо было тревожное. Вы теперь понимаете, что въ немъ уже есть нчто болзненное. Тамъ вы увидите и всю слабость мою.
При этомъ письм вексель посылаю, пока что могу, а современемъ будетъ и остальное. Плетневу я говорила непремнно переговорить съ Прокоповичемъ, у котораго должны быть деньги по моимъ разсчетамъ и свдніямъ, собраннымъ у Иванова {Здсь идетъ рчь, разумется, не о художник А. А. Иванов, о которомъ Гоголь упоминаетъ въ одномъ изъ писемъ къ Смирновой, принадлежащихъ къ этому времени (VI, 170), но о петербугскомъ книгопродавц, какъ и въ предъидущемъ письм Смирновой.}. На-дняхъ отосланы къ вамъ по почт Тихона и Христіанское Чтеніе за годъ. У М. М. Вьельгорскаго должны быть книги, прежде мною пересланныя чрезъ французское посольство. Хочется мн послать вамъ слово Филарета по освященіи храма въ каедральномъ Чудов монастыр. Оно коротенькое, замчательно своею актуальностью, очень умно отвчаетъ западнымъ притязаніямъ на первоверховность. Текстъ главный: ‘И Азъ же теб глаголю, яко ты еси Петръ, и на семъ камн созижду церковь мою, и врата адова не одолютъ ее’. Второй, на которомъ основано опроверженіе ихъ притязаній, изъ Пос(ланія) Ефес(еямъ, IV, 11, 12, 15, 16, а.собственно о первоверховности приводятся слова Григорія Двоеслова Изъ Посланія) къ Евлалію Александрійскому: ‘хотя многіе суть апостолы, однако въ отношеніи начальствованію единый престолъ первоверховнаго апостола возъимлъ силу въ общемъ уваженіи — единый въ трехъ мстахъ, ибо онъ возвысилъ престолъ, на которомъ почить и настоящую жизнь окончить благоволилъ, т. е. престолъ римскій. Онъ украсилъ престолъ, на который послалъ ученика евангелиста, т. е. престолъ алекс(андрійскій). Онъ укрпилъ престолъ, на которомъ седмь лтъ возсдалъ, хотя посл и отшелъ отъ него, т. е. престолъ антіохійскій). Единаго — продолжаетъ с. Григорій — и единый есть престолъ, на которомъ, по власти божественной, три епископа предсдательствуютъ’. Въ конц вотъ что мн понравилось: ‘Дло созиданія церкви вселенскія превыше нашихъ усилій и заботъ, хотя впрочемъ не должно быть чуждо для нашихъ молитвъ, но есть часть сего дла, ближе касающаяся до каждаго изъ насъ и требующая полной заботливости нашей. Это — дло созиданія той церкви, о которой написалъ апостолъ: ‘Вы есте церкви Бога жива’ — дло духовнаго созиданіянашей духовной храмины, устроеніе спасенія души нашей’. Вы поймете по текстамъ связь. Передаю, какъ умю, и думаю, что для васъ оно не безъ интереса.
Вышла вторая книжка Библіотеки для дтей. Есть хорошая статья {Намъ давали это читать въ 49 году.} Грановскаго о Баярд, Рдкина о Плиніи Младшемъ и конецъ Рафаэля Шевырева. Шевыревъ не уметъ писать для дтей. Есть какая-то спсь слишкомъ зрлаго разсужденія и вмст дтскости, а не простоты. Иногда какъ будто Одоевскій, когда расшутился. ‘А Баярдъ Грановскаго слишкомъ пахнетъ le Plutarque de la jeunesse. Нтъ никакого примненія возможнаго къ нашимъ нравамъ. Въ его выполненіи его Баярда въ Тюльери мальчикъ jeune trance лучше помнитъ, чмъ наши кадеты. Жду Москви(тянина). Говорятъ, есть славная статья Кир(евскаго) о западныхъ литературахъ.
Въ город было расплясались, но трауръ опять всхъ погрузилъ въ сонъ и скуку. Смерть эта {Смерть В. К. Елисаветы Михайловны: умерла въ родахъ, въ Висбаден, гд есть церковь въ ея намять, В. К. Александра Павловна умерла въ родахъ въ лто 44 г.}, столько сближеніемъ разительная, погрузила дворъ въ новое горе, возобновила столько тяжкихъ воспоминаній. Импер(атриц) лучше, Государь, слава Богу, здоровъ. Вы понимаете легко, что слова Богу это мы вс отъ глубины сердца и души говоримъ. Въ город очень обезпокоились его нездоровьемъ. Назначеніе Воронцова всмъ понутру, вс полны надеждъ, вс царю благодарны. Ему въ клуб готовятъ обдъ по подписк, а мы съ вами помолимся за него, да дастъ ему Господь и силу, и правду, и разумъ и глаголъ. Кавказъ намъ дорого стоитъ. За свои же грхи мы тамъ своею кровью платимся. Ну, скажемъ или переведемъ русскій авось на Богъ поможетъ.
Прощайте, другъ и братъ. Отвчайте, пишите… Подумайте, не пора-ли вамъ домой заглянуть. Я знаю, что не худо-бы посмотрть, что длаютъ частныя лица вкуп, но скорымъ-ли шагомъ идутъ? Дти здоровы, мн лучше и вы будьте здоровы и тломъ и душою.

А. С.

Петербургъ, 1 марта 1845 года.

Мн вчера особенно по васъ взгрустнулось, любезный Николай Васильевичъ, взгрустнулось до слезъ. Я сбиралась вамъ писать, а теперь, слава Богу, отвчаю. Ваше долгое молчаніе меня безпокоило, а третьяго дня Софья Михайловна мн сказала, что вы больны и въ Париж. Я легко врю, что тамъ никакъ не могло вамъ сдлаться лучше. Срое, грязное небо, улицы еще грязне, суетливый шумъ и какая-то пустота неизъяснимая среди этого движенія, которое называютъ жизнью. Парижъ на меня также странно и неблагодтельно подйствовалъ, а я была въ самую прелестную весну {Соч. Гог. VI, 168.}. Еслибы не солнце, я бы совсмъ погибла. Отчего такъ свободно и легко дышется, мыслится и чувствуется на развалинахъ милаго Рима, и зачмъ вы его покинули? Вы какъ-то сжились съ нимъ. Да, тамъ иногда даже ветъ Малороссіей, въ тишин и пространств Кампаніи, особенно при захожденіи солнца. Тамъ есть что(-то) успокоивающее, убаюкивающее душу, а въ Париж она какъ-то недоумваетъ и терзается, мірскими заботами ее забрасываетъ какъ волнами, а въ наши лта душа жаждетъ покоя. Впрочемъ, Жуковскій вамъ могъ, быть нуженъ, если точно вы намревались подвинуть дло впередъ. Можетъ быть, самый перездъ изъ Парижа поправилъ васъ, и вы съ новыми силами приметесь за подвигъ. Вдь я нахожусь въ совершенномъ незнаніи вашихъ занятій, а потому не могу никакъ дать вамъ никакого совта касательно вашего житья-бытья. Мн чувствуется, что вамъ надобно бы пріхать въ Россію на лто. Вмсто этого вы хотите пить какія-то воды. А я, право, вамъ не совтую: трудно опредлить, какія воды вамъ помогутъ. Если просто теченіе Присница, то я вамъ скажу, что Аркадій, проживъ тамъ 4 мсяца, не нашелъ никакой пользы и бранитъ водяное теченіе на вс четыре стороны. Ханыковъ упрекаетъ его, говоря, что онъ не довольно долго тамъ оставался: самъ онъ тамъ прожилъ 9 мсяцевъ. Представьте себ, какъ вы одни, при вашемъ нервномъ разстройств, при той потребности, какую вы имете пріютить сердце и душу въ какомъ-нибудь семейств, какъ вы будете скучать и сиротствовать въ Грефенберг. Аркадій говоритъ, что вообще тамъ чувствуешь свжесть и бодрость посл первыхъ ваннъ, ночто Потомъ реакція очень сильна и слабость еще усиливается {Отвтъ Гоголя, см. VI, 175.}. Словомъ, посл четырехъ мсяцевъ мученій и скуки онъ, вернувшись сюда, обратился къ Манджу {Докторъ государя и матери моей.}. Ханыковъ доволенъ Присницемъ до сихъ поръ, но продолжаетъ еще купаться, бгать и пить воду, соблюдаетъ діетъ такой, который вы не въ состояніи соблюдать, и убжденъ (на что и я упираю), что если лечиться гидропатически, то непремнно у Присница, и сохрани васъ Богъ хать въ Бопортъ или въ Лаубахъ, гд доктора шарлатаны и наобумъ лечатъ. Другое дло искупаться въ мор, на это я даю вамъ свое благословеніе. По какое-то внутреннее убжденіе мн говоритъ, что вамъ бы не худо захать домой, повидаться со мною, захать и въ Москву, а тамъ уже на зиму въ Италію. Мн кажется, что вы своимъ пріздомъ сдлаете даже добро своимъ друзьямъ, а тутъ всегда бываетъ обоюдность, и они вамъ помогутъ. Уже наши ласки, изъявленіе участія и увренность за васъ — васъ ободрятъ. Мы такъ слабы и такъ тсно связаны другъ съ другомъ {См. соч. Гог. VI, 63.}, что какъ бы ни уединялись и ни устраняли себя отъ человческаго пособія, невольно и при твердомъ упованіи на Бога, чувствуемъ еще нужду въ участіи собрата. Такъ я по крайней мр чувствую и принимаю всегда съ благодарностію малйшія доказательства дружбы. Ахъ, душа, душа! сколько въ ней силы и вмст слабости! Моя не переставала скорбть все это время. Отчего и почему — не спрашивайте, потому что у меня нтъ силы и умнья пересказать ея состояніе. Впрочемъ, Фенелонъ говоритъ: ‘Quand nous n’aurons plus souffrir, nous n’aurons plus vivre’. Слдовательно, вся жизнь ему представлялась какъ длинное мученіе. Если вы молитесь за меня, просите для меня того, что боле всего и нужно, — той любви, которой у меня нтъ. А я для васъ прошу бодрости духа, да дастъ вамъ Богъ бодреннымъ сердцемъ и трезвеннымъ духомъ перейти всю настоящаго житія нощь. Если точно душа ваша чувствуетъ потребность увидть Іерусалимъ {О желаніи Гоголя хать въ Іерусалимъ см. VI, 169 и 176.}, врьте ея предчувствію, но ради насъ, не оставляйте вы совсмъ своихъ занятій: легко и тутъ увлечься — оставить всякую полезную дятельность. Мн какъ-то длается за васъ тогда страшно: смотрите, не скройте своего таланта, то-есть того, настоящаго, вамъ Богомъ даннаго не даромъ. Не оставьте намъ только первые плоды незрлые, или выходки сатирическія огорченнаго ума. Многіе видятъ въ васъ даже человка желчнаго, озлобленнаго, судя по первымъ вашимъ сочтеніямъ. Признаюсь, я улыбнулась, когда передо мной высказали эту ересь на вашъ счетъ. Но для тхъ, которые васъ лично не знаютъ — понятно, что они такъ перетолковываютъ вашъ смхъ. Но я, зная, что у васъ въ душ кроется, въ прав желать и требовать отъ васъ продолженія трудовъ вашихъ. Вы должны показать наконецъ и любовь вашу. Любовь уже есть доброе дло, а — ‘да свтятъ добрыя дла ваши предъ человки’. Не оставляйте за собою недоумнье или хулу: этимъ вы не искупите гордости, славолюбія, въ которомъ, вроятно, себя упрекаете. Вамъ дано Богомъ оружіе, и пока оно. не притупится, вы стойте sur la br&egrave,che, и потому не тревожьтесь духомъ и продолжайте начатое дло, силы пріидутъ, если вы ихъ пожелаете сильно.
Пожалуйста, не безпокойтесь на счетъ способовъ существованія и не спрашивайте, какимъ образомъ я все это устраиваю. Это дло мое, а ваше — молиться за того, кто ихъ даетъ. Вы теперь у меня въ рукахъ, три раза въ годъ будете получать по 1,000 рублей, а можетъ — и тысячу серебромъ просто въ годъ, мн только надобно всегда знать, куда ихъ пересылать. Это все межъ нами, а вы не должны смть безпокоиться: насъ Богъ разсчитаетъ. Деньги у меня есть, я ихъ ни у кого не отни, маю, сама ихъ не лишаюсь {О деньгахъ см. отвты Гоголя на 129, 169, 170 и 174 стр. VI тома его сочиненій.}.
Довольно. Сегодня я была у первой преждеосвященной обдни въ зимнемъ дворц. Солнце обливало яркимъ свтомъ золотой иконостасъ, пріятные голоса пли ‘Да исправится молитва моя’, я вспомнила васъ. Я буду говть на послдней недл. Можетъ быть, въ первую-бы лучше, но я люблю всю службу страстной недли и ожиданіе свтлаго праздника.
Счастливые роды Наслдницы, вроятно, благодтельно подйствовали на царское семейство. Вчера меня звали, во дворецъ, но головная боль мн помшала хать къ Импер(атриц). Они опять стали ко мн привыкать и зовутъ меня чаще. Тамъ всегда мн хорошо, потому что я ихъ искренно и нжно люблю. Хотя біеніе сердца теперь уже никогда не перестаетъ у Государыни, она сильне тломъ и гораздо бодре, все также одинаково добра и мила, простосердечна и вмст такъ женски умна. Государь примтнымъ образомъ поправился. Въ город начались было танцы, но смерть великой княгини все пріостановила. На послднихъ дняхъ былъ балъ у посла австрійскаго, гд и ваша покорная слуга явилась, посл двухъ-мсячнаго заточенія по причин коклюша. Маскарады ныншній годъ посщались со тщаніемъ, мн доходили кое-какіе слухи. Страсть къ итальянцамъ выразилась наконецъ доказательствами матеріальными и увнчала себя въ своей пошлой глупости. Высшій кругъ, имена самыя звучныя, подписались на внецъ для Рубини золотой съ брилліантами. Брали по 15 р. сер. съ дома. А кто же сбиралъ? Александръ Карамзинъ. Другіе ршили, что надобно увнчать и госпожу Віардо, которая, по мннію моему и многихъ {Вьельгорскихъ и Одоевскихъ.} другихъ, очень посредственная пвица, ршились по подписк и ей сдлать подарокъ, а второе общество, по сродному ему обезьянничеству, но подписк поднесло госпож Албони богатыя серьги. Одинъ чувствительный человкъ нашелъ, что не надобно обидть Тамбурини, и поднесъ ему серебряную кружку. Итогъ этихъ даровъ простирается до 12 тысячъ, а итогъ глупости вы подведите сами. Прибавляю только, что въ западныхъ губерніяхъ мрутъ съ голоду и что только заботою Государя тамъ кормятъ крестьянъ {Отвтомъ на это письмо былъ отрывокъ изъ ‘Выбранныхъ мстъ переписки’, ‘Женщина въ свт’, ошибочно относимый къ 1844 г.}. Я впрочемъ это такъ только, всколзь говорю: въ душ моей такое обезсиленіе, что я даже живо сердиться не могу на такія глупости. Можетъ быть,. это и хорошо, что во мн меньше безстрастія въ сужденіяхъ, но. не высказать своего мннія я не умю, потому что я всегда говорю то, что думаю. Съ Александромъ Кар(амзинымъ) я по сему случаю спорила, но убдилась, что напрасно, и потому убгаю всхъ споровъ. Но БожеД Боже! какъ мн скучно въ обществ! какъ часто я чувствую совершенную невозможность поддерживать разговоръ! а между тмъ какъ живо чувствую, что есть и должна быть между людьми точка сочувствія душевнаго и умственнаго, которая сближаетъ и рождаетъ вчный интересъ! Сойтись искренно могутъ только т люди, у которыхъ сильное убжденіе душевное одно, которые какъ будто одними и тми глазами видятъ. Это выражается тмъ невольнымъ влеченіемъ, которое чувствуешь къ нкоторымъ лицамъ, и той невольной принужденностью, которая рождается даже въ безпрестанныхъ сношеніяхъ съ нкоторыми людьми. Отталкивать никого не надобно, но часто никогда не выждешь минуты сближенія, и всегда остается пропасть межъ нами и ими.
Я слышала отъ Убри {Нашъ министръ во Франкфурт.}, что Василій Андреевичъ все еще хвораетъ. Вяземскій и вс мы просимъ васъ подробно и обстоятельно извстить насъ о его состояніи. Поговорите съ Коппомъ. Онъ, давно зная Жуков(скаго), можетъ сказать врне, точно-ли здоровье его возбуждаетъ безпокойство. Зачмъ-бы не създить ему въ Римъ? и зачмъ такъ озабочиваться ему способами денежными? Я думаю, что наслдникъ, въ случа нужды, охотно вызовется ему помочь. Но слава Богу и благодаря государя, онъ можетъ путешествовать собственными своими средствами.
Получили-ли вы книги, посланныя вамъ по почт? получили-ли вы т, которыя я послала чрезъ фр(анцузское) посольство Михаилу Михайловичу. Да, или нтъ? Въ 1-мъ номер ‘Москвитянину’ за 1845 годъ есть очень хорошая статья Киревскаго о современной литератур. Зная его, вы знаете сущность его мысли и направленіе собственно мысленное. Слова его оправдаются, вроятно, не скоро, но конечно оправдаются, хотя и предвидть трудно, въ какой форм восток себя покажетъ. Первая часть его статьи развиваетъ состояніе нмецкой философіи, разногласицы разныхъ исповданій, наконецъ, разногласицы приверженцевъ всякой системы между собою, плоды непремнно свободы разума, отвергающаго всякую ограниченность. Гд же середина межъ заблужденіями гордой національности и слпой покорностью къ обветшалому слову, которое потеряло свою соль въ рукахъ честолюбиваго папизма? Гд сохранилась, однакоже, та соль, которая все осолитъ въ свое время? Это въ рукахъ Божіихъ, а намъ дай Богъ силу и терпнье.
Шевырева лекціи посщаются многочисленной публикой, какъ видно изъ ‘Москвитянина’. Плетневъ у меня бываетъ рдко. Кажется, отъ Прокоповича онъ не добился никакого толку. Прощайте. Пишите, когда можете. Ваши письма мн истинную пользу приносятъ. Я теперь читаю Максима, О любви, всякое слово заглядываетъ въ глубину душевную. Дти, слава Богу, здоровы. Я Оленьк читаю вслухъ по-русски, по воскресеньямъ же идетъ чтеніе Евангелія посл обдни. Софья Михайловна въ благодатномъ состояніи {Вскор у нея родился сынъ Александръ.}, изъ котораго ея сестрица только что вышла, родивъ дочь на-дняхъ. Она не такъ здорова и не вызжаетъ. А супругъ ея поживаетъ кое-какъ, изъ пустого въ порожнее переливая. Проку отъ него, кажется, не дождаться. Я мало разспрашиваю ихъ, вижусь довольно рдко съ нимъ и никакого вліянія не имю. Аркадій {Аркадій Осиповичъ Россетъ, братъ Александры Осиповны.} вамъ кланяется.

А. С.

Петербургъ, 20 марта, 1845.

Любезный другъ и братъ, мн и за васъ и по васъ грустно: за васъ — зная ваши страданія, по васъ — для себя. Мн какъ-то чувствуется, что вамъ легче было бы, если бы мы встртились теперь, если бы опять вы жили, какъ въ Ницц, межъ нами, смотрли на Надежду Николаевну {Моя меньшая сестра.}, забавлялись ея неожиданными выходками, читали мн вслухъ т книги, которыхъ я забыть не могу, наконецъ позабылись бывъ семейномъ быту, хотя чужомъ, но вамъ почти въ родномъ. Мн какъ-то чувствуется, что вамъ, вмсто всякихъ водъ и леченій, пріхать было ко мн въ деревню, гд я провожу лто одна съ дтьми {Въ отвтъ на это Гоголь писалъ: ‘Пріздъ мой былъ бы мн не въ радость: одинъ упрекъ только себ я видлъ бы въ немъ, какъ человкъ, посланный за дломъ и возвратившійся съ пустыми руками, которому стыдно даже и заговорить, стыдно и лицо показать’, (VI, 175—176).}. (H. М. детъ лечиться за границу). Вотъ какъ я это все въ своей головушк устроила. Въ тотъ день, когда ршится минута и часъ моего отъзда, я къ вамъ напишу, если точно уединеніе мое такъ же будетъ свободно, какъ въ Ницц, если точно я одна съ дтьми поду въ село Спасское, тогда вы отправитесь изъ Франкфурта на Петербургъ въ Москву, гд останется два дня для свиданія съ Аксаковымъ, С. Т. Экипажъ васъ будетъ ждать, ждать, и васъ перевезутъ ко мн, въ 70 верстъ отъ Москвы, въ такую мирную глушь, въ такія безконечныя поля, гд, кром милліоновъ снныхъ скирдъ, псни жаворонка и деревенской церкви, вы ничего не увидите и не услышите. Отведенъ вамъ будетъ флигель, гд вы одни будете царствовать {Это сбылось въ 1851 году, наконецъ.}. Старый Илья, который на флейт игрывалъ въ оркестр забытаго шута Познякова, будетъ вамъ служить. Марья Даниловна, которая слыветъ колдуньей на сел, постелю будетъ стлать. Луи, вамъ извстный парень, будетъ вамъ подавать кофе со сливками, подобными громоклеевскимъ {Громоклея-Вадеско, имніе моей прабабушки Лореръ (рожденная Екатерина Евсеевна Циціянова).} и которыя Василиса отпуститъ всегда съ преважнымъ и гордымъ видомъ. Обдня будетъ всякій день, потому что церковь села Константинова напротивъ, черезъ паромъ только перейти, и священникъ препорядочный человкъ. Сосдей нтъ, или почти нтъ. За обдомъ вы встртите дтей, Марью Яковлевну Овербекъ, которую вы любите, и меня. Душа моя прыгаетъ и веселится, когда я воображу такую радость. Если бы вы и захотли повидаться кое съ кмъ, мы выпишемъ кого вамъ угодно. Если бы вдругъ вы захотли насъ оставить, мы васъ отошлемъ, куда угодно. Словомъ, мы такъ другъ съ друтомъ поступимъ на дл, какъ длали до сихъ поръ на словахъ. Вы меня бранили — я слушала, вздумала васъ разбранить — вы меня вдвойн разбранили, потому что мы уже не можемъ ни сердиться, ни считаться. Кто кому обязанъ. Это Божіе дло разузнать. До сихъ поръ я всмъ у васъ въ долгу всячески. Знайте же вы, что и эти деньги были не мои. Он точно у меня лежали, но меня просили даже выдать ихъ за мои, но теперь позволили сказать {Государь Николай Павловичъ.}, что он были оставлены совсмъ на-мое распоряженіе! Вы никогда не узнаете, откуда он, а молитесь за эту особу горячо. Она чиста и прекрасна душою, Меня немного удивляетъ, что вы не хотите ничего принять отъ меня. Если бы вы были богаче меня, я никогда бы не остановилась у васъ попросить. Вы представьте себ, что я вдь въ самомъ дл очень богата. Мн H. М. далъ вс доходы въ полное распоряженіе. Прежде я, не зная всего хода длъ, сорила деньгами, а теперь я всмъ дорожу и знаю, какъ и когда и въ чемъ себ отказать. Если вы у меня возьмете, вы уже меня невольно заставите сдлать доброе дло. Давать мн всегда было легко и пріятно, но отказывать я себ ни въ чемъ не умла, а теперь я хочу этому учиться, потому что распоряжаюсь безъ всякаго контроля сотнею и боле тысячъ въ годъ. Но впрочемъ хорошо и то, что у меня были чужія деньги въ рукахъ. Наши души выше обязательствъ свтскихъ. Знайте, что я это чувствую точно такъ, какъ чувствую, что мы не можемъ поссориться никогда. Вы не съ лицевой стороны меня видали и полюбили. Хотя бы вы это не сказали мн, такъ я все-таки это бы почувствовала, оттого и уврена, что никогда и ничто не можетъ отдалить другъ отъ друга. И такъ подумайте о моемъ предложеніи.
Между тмъ Аркадій вамъ пишетъ свое мнніе о Присниц, хотя очень затрудняется. Онъ не совсмъ противъ этого теченія, но находитъ, что есть преувеличенность въ способахъ. Ханыковъ, напротивъ, убжденъ, что Присницъ совершенно знающъ въ своемъ дл и что каждое его предписаніе основано на глубокомъ знаніи природы человческой и соединяется съ весьма врнымъ взглядомъ. Ханыковъ, впрочемъ, и по словамъ Аркадія, склоненъ къ энтузіазму. Дло въ томъ, что ему гораздо лучше и что, при малйшемъ нездоровья, онъ лечится водою. Я прилагаю вамъ записку отъ каждаго изъ нихъ, и вы выберите середину изъ этихъ двухъ мнній.
Вчера я обдала у Веневитиновыхъ {Веневитиновъ, братъ поэта, мужъ Аполлоніи Михайловны Вьельгорской.}. Софья Михайловна беременна и очень нездорова. Ей разъ пускали кровь, посл приставляли піявки, у нея кровь въ волненіи, вечеромъ жаръ. Несмотря на это, она принимаетъ и вызжаетъ. На Владиміра Александровича я махнула рукой. Вчера онъ проспалъ и прозвалъ все посл обда и валялся, какъ въ Ницц. Если не таскается по вечерамъ, то. оттого, что боленъ, и когда можетъ выйти, то уже ничмъ его дома не задержишь. Я Софью Михайловну видаю мало и не знаю, что у нея теперь на душ, кажется, однако, что она спокойне. Дай Богъ, чтобы пріздъ графини Віельгорской {И Луизы Карловны, урожденной Биронъ.} не нарушилъ это спокойствіе. Она ничего не знаетъ объ ея здоровья, и вы — смотрите — не проговоритесь, если встртитесь съ ней. А С. М. надобно будетъ поберечь, когда подойдетъ время ея родовъ: особенно избгать всякихъ душевныхъ тревогъ и волненій.
Дти, слава Богу, здоровы. Я продолжаю читать съ ними по воскресеньямъ, посл обдни. На недл, когда удастся, читаемъ по-русски Пушкина, по мстамъ и Жуковскаго. Читали ‘Мару Посадницу’ съ наслажденіемъ. Надежда Николаевна обыкновенно дуется, когда я читаю вслухъ. Она любитъ обращать вниманье публики единственно на свою персону. Она читаетъ изрядно по складамъ по-русски и выговариваетъ очень хорошо Э оборрротное.
О своей душ скажу, что она полна добрыхъ намреній, желанія отказаться отъ всхъ наслажденій, отъ всхъ увлеченій, но все это намренія и старанія, а крестъ тяготитъ, и душа такъ изнемогаетъ иногда, что въ слезахъ безсилія и въ горючихъ слезахъ высказывается ея немощность.
Прощайте. Ваша отъ души. Жду отвта.

Петербургъ, 24 марта 1845 года.

Я вамъ посылаю письмо Ханыкова, хотя нахожу его вовсе неудовлетворительнымъ. Но мнніе его рзко отдляется отъ мннія Аркадія. Пока этотъ лнтяй соберется вамъ писать, я выписываю нсколько словъ, имъ сказанныхъ на счетъ Присница. Самъ же онъ не хочетъ васъ отговаривать отъ этого леченія, да и противъ самаго леченія, умренно сдланнаго, онъ и не возстаетъ. Вотъ какъ, во-первыхъ, онъ описываетъ Грефенбергъ {Грефенбергъ, благодаря громкой репутаціи Присница, былъ моднымъ мстомъ леченія, кром Гоголя, въ немъ были въ короткое время А. О. Россетъ, Ханыковъ и А. П. Толстой (VI, 212).}. Мстечко самое печальное, кругомъ унылыя горы съ ельникомъ, квартиры какъ казематы, кушанье самое подлое, народъ — что ни есть дряни нмецкой, французской, англійской и русской, климатъ хуже петербургскаго. Присницъ — мошенникъ и не видитъ своихъ больныхъ и слдуетъ плохо за успхами леченія. Если сказать ему, что хуже, то онъ только велитъ прибавить еще лентухъ, или сильне заморозить бригадиршу, или дать сильне душу. Душа же эта дуетъ съ большой высоты и такъ сильна, что еслибы больные не держались за желзную опору, то ихъ бы занесло Богъ всть куда. Аркадію вдругъ онъ веллъ, для согрванія ногъ, бгать босому по сырой трав, приводя въ примръ крестьянъ, которые всегда такъ ходятъ и не бываютъ больны. Ему-же стало еще холодне посл этой прогулки, повторяемой ежедневно. Онъ говоритъ, что тамъ находитъ такое одурніе на всхъ, что въ теченіи каждый хочетъ опередить другого, задавая себ боле и боле всякихъ душъ, зицъ-бадовъ и лентуховъ. Часто выходитъ сыпь на тл, и сыпь, производящая ужасный зудъ. Онъ видлъ француза Наполеоновой vieille garde, который, спеленутый въ мокрую простыню, заливался горькими слезами и когда съ удивленіемъ спросилъ причину этихъ странныхъ слезъ, узналъ, что животъ его такъ чешется, что ужасъ, а чесать нельзя, потому что онъ пошевелить рукъ не можетъ. Представьте себ, до чего доходитъ безуміе: французъ этотъ прострадалъ годъ, не подучилъ облегченія и ухалъ, ругая Грефенбергъ. Русскій офицеръ Регалетъ жилъ два года, ухалъ безъ большой пользы. Томичъ, у котораго болла спинная кость, посл двухъ лтъ, ухалъ безъ ногъ, Желзновъ такъ-же. Вообразите вы себя съ вашими слабыми нервами и вообще тщедушной всей особой, подъ душей съ лентухами, съ зицъ-бадами, отъ которыхъ, по словамъ Аркадія, никогда вполн не согрваешься, и представьте еще матеріальныя неудобства жизни, скуку общества, притомъ невозможность ничмъ заняться, потому что боле двухъ часовъ отдыха съ ряду никогда не бываетъ, представьте, что 6 мсяцевъ такой уродливой и собачьей жизни, по словамъ Присница, ничего не значатъ, и легко увриться, что вы не подете въ Грефенбергъ. Братъ мой вовсе не противъ воднаго умреннаго леченія, т. е. употребленія воды и окачиванія, даже два и три раза въ день повторяемаго, но для этого не нуженъ Грефенбергъ. Вода тамъ, впрочемъ, точно хороша, но горная вода везд хороша, даже и въ Заксенъ-гаузенъ, еслибы была она тамъ. Онъ мн сказалъ, что вначал онъ точно чувствовалъ бодрость, но потомъ за эту искусственную бодрость почувствовалъ большое ослабленіе и по прізд своемъ сюда обратится тотчасъ къ Мондту. Теперь его уже ничмъ не заманишь къ Присницу. У васъ просто — разстроенные нервы, и, отъ уединенія и (‘кучной жизни, вы безпрестанно обращаете на ихъ зати и шалости вниманіе. Сей-же почтенный Аркадій теперь часто чувствуетъ онмніе въ ногахъ и часто посл обда, когда со мной переговоритъ все, начинаетъ потряхивать ими и бгать по комнат. Я спросила его однажды: ‘Я, чай, за преферансомъ, хоть три года сидишь, ноги не нмютъ’. Вышло точно такъ: развлеченія мшаютъ ему подслушивать свои ноги. Поврьте, что для нервныхъ недуговъ, не упуская изъ виду леченія, надобна жизнь съ развлеченіями, и вы погибнете въ Грефенберг отъ тоски, скуки и уединенья. Что вамъ длать съ нмецкими портными и русскими армейскими офицерами, кое-какими дрянными полячишками и французишками. Лтомъ пробейтесь гд-нибудь, хоть ко мн прізжайте. Уже самое лто васъ подкрпитъ и возстановитъ равновсіе въ нервной систем, а тамъ примо въ милый Римъ. Я уврена, что способы на это найдутся, и даже въ скоромъ времени.
Жду съ нетерпніемъ вашего отвта на послднее письмо. Мн смерть какъ хочется васъ видть въ сел Спасскомъ {Имніе Смирновыхъ Московской губерніи, Коломенскаго узда.}. H. М. детъ лечиться заграницу. Онъ точно боленъ. Отъ Жуковскаго я получила прелестное письмо, вющее благодатнымъ состояніемъ его прекрасной мысли, хотя душа еще не соглашается вполн на голосъ, его зовущій. Состояніе его жены меня, однако, безпокоитъ, хотя опаснаго тутъ точно ничего нтъ. Плетневу я еще не прочитала ваше письмо. Не выбралось такого времени, чтобы намъ быть наедин. Онъ мн вчера читалъ ‘Наль и Дамаянти’. Вся повсть тиха и ровная, сладкопривтливая, какъ сама Дамаянти. Въ ней виденъ весь теперешній Жуковскій. Да сохранить ихъ Богъ обоихъ!
У насъ для 25 марта 15 градусовъ холода, посл самой сильной недльной оттепели Зато и больныхъ много. Мои мопсики {Мопсики — дти, т. е. мы, моськи!} здоровы, учатся, гуляютъ, веселы и очень радуются хать въ деревню. Какое у дтей всегда врное чувство! Для нихъ вс настоящія радости въ вншней природ и свобод сельской жизни. Я впрочемъ сама радуюсь будущему уединенію и отстраненію отъ общества. Я немного устала отъ продолжительной зимы. Отвчайте хотя нсколькими словами. Сологубъ читалъ намъ въ среду ггрепошлую комедію ‘Букеты’. Одно лицо у него Тряпка, самое подлое подражаніе вамъ, такъ что совстно было слушать. Прощайте. Ваша отъ души.

А. С.

Петербургъ, 11 апрля 1845 года.

Давно я не писала вамъ, любезный другъ мой, давно не благодарила васъ за письмо ваше. Отчего это такъ? Сказать-ли вамъ грустную причину моего молчанія? Сбылись мои предчувствія: вся живость, легкость, вс силы душевныя, набранныя подъ вашимъ руководствомъ, все это меня оставило въ безпрестанной и утомимой борьб съ настоящими моими данными. Весна пришла — погода-ли, вслдствіе-ли моего коклюша, нравственная-ли причина или стсненіе причинъ разныхъ и боле или мене грустныхъ, но я такъ разстроена, такъ обезсилла, что никакъ не могу прійти въ свое прежнее состояніе. Ничего не длаю, даже не читаю, плачу безпрестанно, слезы отъ малйшей вещи навертываются на глаза, молюсь и не нахожу успокоенія. Чувствую въ особенности такое одиночество, братья мои вс разбредись, да отъ нихъ и мало отрадъ, одинъ только Аркадій успокаиваетъ мое сердце. Свтскія связи и обязанности день отъ дня длаются мн тягостне. Которыя изъ этихъ связей не основаны на разсчётахъ? спрашиваю я васъ. ни мое положеніе, ни даже моя собственная фигура не даютъ мн права ожидать, чтобы мною занимались, и въ мои лта становится тягостно искать вн домашняго круга отдохновенія. Опять, несмотря на всю натяжку свтскихъ отношеній, они мн нужны, какъ развлеченіе. Это съ лтами становится безпрестанно тяжеле и тяжеле. Но еслибы вы знали, сколько скуки я переношу, потому что и знакомые мои ищутъ себ веселе круга, а иначе-бы зачмъ и вызжать? Такимъ образомъ проходятъ дни, когда я не вызжаю, что просиживаю одна съ книгой въ рук и въ грустномъ раздумьи. Нтъ, не далось мн это счастье — имть даже друга въ Петербург, котораго-бы я могла видть, какъ васъ, ежедневно, съ которымъ говорила-бы, если не такъ откровенно, какъ съ вами, по крайней мр не выискивая сюжетовъ. свтскихъ и пустыхъ. Иногда я себя укоряю въ этомъ: вроятно, нтъ во мн той привлекательной теплоты сердечной, которая переходитъ невольно въ обращеніе, а между тмъ, еслибы вы знали — да вы и знаете — какъ мое сердце просто! и съ какою благодарностью принимаетъ ласки и малйшее участіе! Такъ какъ теперь у меня нервы очень разстроены, мн все представляется въ преувеличенномъ вид, и умъ настроенъ самымъ грустнымъ образомъ. Плакать я готова безпрестанно. Вчера сподобилась причаститься съ дтьми. Душа какъ-то молчала тихо и грустно, мысли сливались съ нею въ одно неизъяснимое состояніе безсознанія самой себя въ эту минуту. Плакалось, потому что плачется безпрестанно, когда я въ церкви, но это не т слезы, до которыхъ достигаетъ душа, уже оторвавшаяся отъ всего земного. Крпко и крпко привязана я еще къ земному, а межъ тмъ не люблю это земное и не чувствую никогда удовлетворенія въ обладаніи земныхъ благъ. Меня въ особенности терзаетъ скука и одиночество посреди шумнаго, населеннаго города,— можно сказать, отчужденіе мое отъ того свта, гд поставили меня обстоятельства и къ которому я не касаюсь никакими интересами. Настоящихъ дружескихъ отношеній здсь такъ мало, такъ много основано на разсчетахъ, и еслибы дворъ меня не поддерживалъ, то, вроятно, никто-бы изъ старыхъ знакомыхъ и не глядлъ-бы на меня {Петербургское общество очень скоро забываетъ: 2 года отсутствія — это вкъ въ Петербург.}. Здсь я живу такъ-же одиноко, какъ въ Баден, не могу больше принимать живого участія въ пустыхъ сплетняхъ, не танцую, не вожусь ни съ бабенками, ни съ молодежью, а потому сижу одна, какъ дура, да и дломъ не занимаюсь. Еслибы глаза мои не такъ ясно смотрли на все, то я-бы жаловалась на окружающіе предметы, на ничтожность петербургской жизни, повторяла-бы вс эти пошлыя отговорки тхъ, которые собою недовольны. Но я знаю, — что дло все зависитъ отъ меня, и что зло во мн обртается. Зло это есть гордость и тщеславіе, съ которыми я свыклась, можетъ быть, не столько отъ собственнаго расположенія, сколько вслдствіе жизни мн привитой и первыхъ блистательныхъ годовъ моей жизни. Теперь совершается переходъ къ другой жизни, и этотъ переходъ будетъ труденъ, пока не подростутъ дти и не займутъ меня исключительно. Слова ваши всегда оправдываются: губернія, на которую я смотрла съ ужасомъ, мн теперь представляется какъ отдохновеніе. По крайней мр не будетъ это несносное ни то, ни сё, тамъ буду работать дятельно и усердно, для отдыха читать и писать, и между тмъ копить барышнямъ на приданое. Ничего нтъ трудне, какъ плавать межъ двухъ водъ, — не длать ничего положительно дурного и ничего положительно хорошаго, а пока принадлежишь свту, невольно свтское овладваетъ душою, до того мельчаешь, доходишь до такихъ подлыхъ и низкихъ движеніи, что, не закраснвшись, нельзя въ нихъ признаваться. Скажу вамъ откровенно, что въ старту этого со мною не было, что это въ особенности развилось ныншній годъ, а теперь дошло до болзненнаго состоянія. Богу угодно было наказать меня за мои грхи и унизить въ собственныхъ глазахъ. Вы же помолитесь обо мн, потому что я страдаю отъ этого состоянія, помолитесь обо мн крпко, потому что вы уже дошли до благодати молитвы, а мн теперь совершенно нельзя молиться. Сердце не чувствуетъ успокоенія и отрады отъ молитвы, болзненная мысль безпрестанно отрываетъ его отъ молитвы. Старые, скверные помыслы замнились теперь другими, исполненными неудовлетворенной гордости и страшнымъ опасеніемъ за будущность, которая мн представляется самымъ унылымъ уединеніемъ безъ друга и безъ помощника. Вы избаловали мое сердце, и будь вы при мн, все пришло-бы въ свой порядокъ, а Богъ всть, гд и когда намъ нужно свидться. Одно отдохновеніе для меня, это — присутствіе Аркадія, который, благодаря Бога, спокоенъ душою и теперь у меня почти безотлучно. Я смотрю на него съ благодарностію, но чувствую, что ему нтъ отрады отъ меня.
У Софьи Михайловны была корь въ дом, оттого я ее давно не видала. Она притомъ беременна, не можетъ много вызжать, и я ее видла очень мало, равно и Апполину Михайловну. Не знаю, что думать о неаккуратности Михаила Михайловича {Относительно присылки книгъ, см. выше.}. Онъ даже мн не отвчалъ на это письмо, гд я просила у него книгъ. Поклонитесь отъ меня Жуковскимъ. Прощайте, я ду въ деревню. Въ теперешнемъ моемъ состояніи это хорошо, можетъ быть. Я пишу три дня это письмо. Завтра Свтлое Воскресеніе. Христосъ воскресе! Обнимаю васъ, прекрасный другъ мой, могу сказать — единственный. Какъ бы мн нужно было васъ увидть, вы не можете себ этого и во сн {Вскор посл этого моя мать заболла, и мы все лто 45 г. провели въ Павлин, на Петергофской дорог, на дач у Вьельгорскихъ: они нанимали съ Сологубами и Веневитиновыми большую, а мы маленькую дачу. Отца моего назначили въ Калужскую губерію: онъ пилъ воды въ Павлин, а къ августу ухалъ въ Калугу, мы же съ матерью ухали въ Москву въ октябр, а потомъ въ Калугу. Мои мать очень страдала хандрой много лтъ, боялась ее и боялась смерти.} представить. Ваша отъ души

А. С.

Петербургъ. 12 мая 1845 г.

Грусть и тоска меня пожираютъ, любезный другъ мои. Ежечасно, ежеминутно чувствую сильне, какъ силы душевныя и даже умственныя меня оставляютъ. Странное чувство отчужденія отъ всего свтскаго овладло мною. Не только не имю желанія видть кого-либо, но даже, напротивъ, страдаю въ прикосновеніи съ чужими: ни на сердц, ни на ум нтъ ничего имъ сказать. Этотъ свтъ, къ которому я принадлежала случайно, никогда меня не любилъ и (я) обращала на него мало вниманія, но теперь мн кажется, что всякія ищетъ меня обидть, что вс меня оттолкнули и что я брошена одна, совсмъ одна на свт {Тутъ болзненное состояніе высказывается вполн.}. Боже, Боже мои, какое тяжкое одиночество и какъ оно еще тягостне падаетъ на сердце, когда смотрю на дтей и воображаю, что имъ предстоитъ также борьба съ этими обстоятельствами, съ этимъ свтомъ, въ который меня забросила судьба. Я теперь за нихъ уже страдаю, потому что если бы я была одна, давно бы никто меня не видалъ въ этомъ круг, мн по сердцу, мн по связямъ чуждому. Теперь я смотрю на мсто губернатора, какъ на спасительную пристань, по крайней мр тамъ откроется (для) меня полезная дятельность и другое направленіе силъ душевныхъ. Дла мои, притомъ, разстроены, и живя въ маленькомъ городк, мы можемъ ихъ поправить. Но и на этотъ счетъ ничего нтъ положительнаго. H. М. служилъ три года какъ нельзя ревностне, имъ были довольны, теперь дали длать ревизію Петерб(ургской) губерніи, а назначеніе будетъ зависть отъ воли Государя. У насъ, по несчастію, имнія разсяны по всмъ губерніямъ, а вы знаете, что есть правило — не назначать туда въ губернаторы, гд есть помстья. Пока, я ду въ деревню съ дтьми, а Н. М. предполагалъ хать заграницу, потому что его здоровье точно разстроено. Не знаю, удастся-ли ему это сдлать, потому что поздкой можетъ прогулять вакансію. Домъ было продали, покупщикъ отказался на другой день, дла же довольно запутаны. Словомъ, со всхъ сторонъ стеченіе самыхъ непріятныхъ обстоятельствъ. Но все бы это ничего, если бы я не находилась въ такомъ тягостномъ расположеніи духа: слдствіе свтскаго моего одиночества. Не думайте, чтобы это было чисто болзненное чувство, расположеніе все видть въ черномъ вид. Нтъ, даже наша милая Софья Михайловна, разговаривая со мною, сказала мн, что она понимаетъ, какъ я должна чувствовать это уединеніе и отчужденіе отъ того круга, въ который судьба меня забросила, котораго привычка и требованія сдлали меня неспособною найтись въ другомъ. Кром Вьельгорскихъ, Карамзиныхъ, гр. Нессельродъ {Графини Нессельроде, жена канцлера, о ней см. въ ‘Запискахъ знатной дамы’, 1842 г:, А. О. Смирнова была особенно дружна съ нею.}, нтъ ршительно никого доброжелательнаго ко мн. Если я не вызжаю, проходятъ дни, что никто ко мн и не заглянетъ, и я живу среди движенія большого города, какъ въ деревн. Всегда самой здить искать мн тягостно, а вн этого круга движенія ршительно нтъ ни занятій, ни способовъ заняться. Все это вамъ одному могу я сказать, мой прекрасный другъ во Христ. Эти мелкія страданія самолюбія едва-ли кто ршится поврить кому-нибудь, но вы поймете ихъ, ибо стали уже выше ихъ и живете въ Бог {Отвтъ Гоголя: Напрасно вы думаете, что я выше сталъ того, что ‘принадлежитъ слабйшему человку, что нашелъ тайну побждать страданія и живу въ Бог. Жить въ Бог, значитъ уже я,пть вн самого тла, а это невозможно на земл, ибо тло съ нами’ и проч.}. Я далека, очень далека еще отъ этого, и потому молитесь обо мн и пожелайте перемны во вншнихъ обстоятельствахъ, скораго перезда въ губернію, гд все это забудется и гд начнется новая жизнь. Всякаго рода испытанія мн Богъ послалъ, испытуетъ Онъ меня горестно и трудно и въ эту минуту, а что всего хуже, молиться не могу, и вздохи одни, полные сознанія немощи и низости моей долетаютъ до Него. Вамъ писать мн отрадно. Ваше милое письмо я получила. Общаніе меня постить черезъ годъ навваетъ на душу прохладу. Въ теченіе этого мсяца я такъ похудла, что страшно меня видть. Аппетиту совсмъ нтъ, сонъ короткій, и просыпаясь чувствую тоску невыносимую. Ршено, что Аркадій со мной детъ въ Спасское (наша деревня) и останется со мной шесть недль. Оба будемъ тамъ рить воды. Я возьму съ собою книгъ, потому что здсь вовсе не читала и въ ум моемъ совершенное запустніе. Это послднее время я не могла читать: глаза одни читали, безъ участія ума и мысли.
Погода стоитъ прекрасная, Лтній садъ зеленетъ. Я туда не хожу: публичныхъ прогулокъ я никогда не любила. Государь въ отсутствіи и вернется 29. В. К. Константинъ ухалъ въ Константинополь {Объ этомъ см. также ‘Русск. Арх.’ 1882, I, 219.}. Императрица детъ на Елагинъ. Здоровье ея не въ хорошемъ состояніи. Поговариваютъ объ ея отъзд заграницу на зиму, куда именно — это неизвстно. Боже сохрани насъ отъ несчастія ея лишиться: она нужна намъ всмъ и каждому въ особенности. Молиться должны мы за нее горячо и безпрестанно, какъ и за государя. Его спокойствіе зависитъ отъ этого семейнаго круга, которому она служитъ центромъ, полнымъ любви и самоотверженія. Прощайте, любезный другъ мой. Софь Михайловн я вручила ваше письмо. Она мила и добра, какъ ангелъ. Мн бы нужно ихъ видть часто, но они также живутъ разсянно, какъ графиня въ Париж, а мн нужна жизнь, какъ въ Ницц, въ особенности душевная связь, какъ съ вами. Этого здсь не доищешься, да и Экклезіастъ сказалъ, что одного друга только можно имть въ жизни, что это сокровище дается Богомъ въ награду. Насъ сдружило наше обоюдное одиночество въ свт и сознаніе, что способности наши выше того слоя, гд мы родились. Талантъ вашъ вамъ еще даетъ право на всеобщее уваженіе, а я ничего не приношу въ дань тому кругу, въ которомъ я живу, какъ въ западн. H. М. очень соболзнуетъ моему состоянію, но не понимаетъ моего чувства, можетъ быть, и не хочетъ сознаться, потому что я, глядя на него, часто страдала тмъ, что и онъ долженъ выносить. Не говорите Жуковскому о всемъ этомъ. (Повторяю, что вамъ одному, брату и мужу я могла поврить тайну своего страданія). Я твердо уврена, что тло мое разслабло вслдствіе душевной болзни, а не душа отъ тла. Въ свт-же надобно все скрывать и казаться веселою и беззаботною. Да будетъ воля Божія надъ нами и да выйдетъ душа наша чиста и спокойна въ день отвтный. Знайте, однакожъ, что я не чувствую ни жизни, ни горечи, ни зависти, ни ненависти и всякому воздаю ему должное, безъ лицепріятія. Прощайте. Молитесь обо мн и пишите все-таки въ Петербургъ къ Синему мосту {Нашъ домъ, его продали только въ 1854 году.}. Не забывайте каждый разъ своего адреса. Я желала-бы познакомиться въ Москв съ старикомъ Аксаковымъ {Мать уже знала тогда Хомякова, съ 1829—1830 гг.}. Устройте мн это {На это Гоголь отвчалъ: ‘вы спрашиваете, какъ познакомиться съ старикомъ Аксаковымъ. Пріхавши въ Москву, пошлите прямо за нимъ, чтобы онъ пріхалъ къ вамъ. Скажите, что это мое желаніе’.}.

Петербургъ, мая 23, 1845 г.

Спшу пересылкою вашихъ денегъ, любезный другъ {‘Словъ вашихъ о вексел я не понялъ. Вы пишете, что посылаете вексель за треть и что я буду получать по третямъ. Но въ такомъ случа мн бы слдовало получить тысячу слишкомъ франковъ’. (Сочиненія И. В. Гоголя, т. VI, 193). Разъясненіе см. въ письм отъ 3 іюля 1845 г.}. Это первая треть. Увдомьте о полученіи векселя. Второй остается у меня, въ случа если затеряется это письмо. Я порядочно прострадала все это время. Нервы мои въ сильномъ разстройств, что ни перомъ не описать, ни языкомъ не разсказать. Въ моихъ планахъ перемна: я наняла дачу у Вьельгорскихъ. Тамъ будетъ и тихо и не слишкомъ одиночно. Между тмъ судьба H. М. должна ршиться, и мы на-дняхъ это узнаемъ. Меня такъ и тянетъ вонъ изъ Петербурга, вн свта, который для меня потерялъ всякое значеніе, нтъ ничего, а общество, которое я вижу, не связано никакимъ живымъ душевнымъ интересомъ. Мы сбиралися убивать время это такъ, и ничто не выливается изъ этихъ суетныхъ разговоровъ. Моя душа теперь уже чувствуетъ потребности высшія. Молодость, о молодость! гд то призрачное покрывало, которое ты накидываешь на пустоту и наготу жизни? Сильный, очень сильный переломъ былъ въ жизни моей ныншній годъ. Вы, милый сердцевдецъ, угадали мою душу и, какъ-бы предвидя ея будущее уныніе, пріучали обращаться къ Тому, Который не оставляетъ никогда горюющихъ и погибающихъ. Отчего я такъ страдаю одиночествомъ среди друзей, которые меня ни увщеваніями, ни посщеніями не оставляютъ, не понимаю. Ужъ не готовиться-ли мн оставить этотъ міръ? ужъ не приходитъ-ли {Еще одинъ былъ у матери страхъ — лишиться ума, она боялась этого, потому что, страдая безсонницей, обратилась къ какому-то доктору, который ей сказалъ, что сумасшедшіе часто страдаютъ безсонницей, и напугалъ ее ужасно. Она вообще была довольно мнительна.} часъ? или точно мн суждено впасть въ душевную болзнь и сдлаться ненужнымъ и тягостнымъ бременемъ для семейства? Плетневъ мн передалъ вашу записку отъ 21 мая. По всему видно, что и ваше состояніе сокрушительно. Вы для меня такъ нужны, что я даже предвидть не могу, какъ я безъ васъ выйду изъ своего положенія. Вызжайте, ради Бога, скоре изъ Франкфурта въ Гастейнъ. Не умю вамъ сказать, будутъ-ли тамъ люди, вамъ нужные. Аркадій узналъ въ а(нглійскомъ) клуб, что графъ Апраксинъ. Петръ Ив., туда детъ, и говорилъ ему, чтобы онъ васъ отыскалъ. Онъ говорилъ, что весьма радъ-бы съ вами познакомиться, но что вы бгаете людей, и потому опасается, что и его будете дичиться. Онъ очень добрый человкъ и знаетъ много русскихъ анекдотовъ: вотъ его характеристика, составленная Аркадіемъ. Итакъ, вы будете не совсмъ одни въ Гаштейн. Богъ дастъ, еще кто-нибудь выищется. Я ршилась теперь не хать въ Москву, наняла дачу въ Павлин у Вьельгорскихъ, которые меня туда зазвали, видя мое состояніе. Вчера (Плетневъ) принесъ мн извстіе, что вамъ нельзя выдавать пенсіона впередъ за годъ, а вы будете его получать по третямъ, и потому прошу васъ извщать меня по крайней мр ежемсячно о перемн вашего мстопребыванія. Самаринъ вернулся изъ Москвы полный жизни и надеждъ, весьма довольный кругомъ своихъ пріятелей, которые, по словамъ его, работаютъ впрокъ. Не вс имъ отдаютъ справедливость, и даже очень умные люди сильно на нихъ нападаютъ, не говоря уже о безсмысленной толп. Я боле писать не могу и не умю: въ такія минуты душевнаго разстройства не слышишь свои недостатки каждый порознь, вся низость и мерзость нашего существа сливаются вмст и затемняютъ душу страданіями. Какъ и когда выйдешь изъ этого мучительнаго перехода къ лучшему — неизвстно и странно подумать.
Сейчасъ подали мн письмо Жуковскаго, тутъ и объ васъ идетъ рчь {См. соч. Жуковскаго, V 6524 (изд. I) и ‘Русск. Арх.’ 1882, 1.218—219).}. Мы съ вами, другъ мои, въ одномъ положеніи, какъ видно. Могу только соболзновать искренно и молить Бога. Безъ того мы оба погибнемъ. Молитесь также горячо обо мн, какъ я молюсь объ васъ. Ваша отъ души, мой прекрасный и бдный другъ.

А. С.

6 іюня 1845 года.

Любезный Другъ, вы легко представите себ, сколько меня огорчило ваше письмо. Писать много и долго не зачмъ. Я сама такъ грустна и слаба душою, что стыдно даже и говорить объ этомъ. Къ вамъ хать не могу по разнымъ обстоятельствамъ, а васъ зову и вызываю и желаніями и молитвою къ Богу, чтобы Онъ васъ вразумилъ и ршилъ пріхать въ Москву. Вамъ нужны люди и души, васъ любящія, а вы въ совершенномъ одиночеств, и это васъ теперь погубитъ. Оставьте вы въ сторон мысль, что вамъ стыдно вернуться съ пустыми руками въ Россію, противъ недуга и безсилія, посланнаго Богомъ, нечего длать, и люди, васъ искренно любящіе, поймутъ это, и никто и не вздумаетъ упрекнуть васъ {Говоря это, А. О. имла въ виду слдующія слова письма Гоголя отъ 2 апрля: ‘Пріздъ мой былъ-бы мн не въ радость: одинъ упрекъ только себ видлъ-бы я во всемъ, какъ человкъ, посланный на дломъ и возвратившійся съ пустыми руками, которому стыдно даже заговорить, стыдно и лицо показать’.}. Я пишу вамъ изъ Павлина, дачи Вьельгорскихъ, гд наняла домикъ на лто. Они вс ангельски добры ко мн, но сердце мое такъ убито, что ничто не утшаетъ его. Я чувствую какое-то притупленіе всхъ способностей ума: усталость души подйствовала на его живость. Прошлое и прошлое какъ-то теперь отозвалось во мн. Вчера назначили H. М. губернаторомъ въ Калугу. Мн бы хотлось туда хать скоре, потому что имю сильное расположеніе къ одиночеству. Туда вамъ бы легко ко мн пріхать. Въ октябр я непремнно тамъ буду. Вы напрасно понадялись на мои силы. Еслибы вы знали, какъ я упала и какъ истощилась духомъ! Чувствую все свое ничтожество, исповдываю его предъ Богомъ, а между тмъ не могу обрсти успокоенія, какъ разв только въ т минуты, когда плачу и молюсь. Есть искушенія свыше силъ нашихъ, а именно уныніе, которое мною такъ сильно овладло. И въ безсиліи своемъ я объ васъ молюсь, какъ объ лучшемъ своемъ друг. Да возстановитъ онъ ваши силы тлесныя и дастъ помощь на дло, вами предпринятое. Ахъ, охладло мое сердце! вотъ что я чувствую, — охладло ко всему земному, къ которому никогда сильно не было привязано, а, можетъ быть, еще много лтъ суждено мн оставаться мертвой на земл живыхъ. Не могу смотрть на дтей безъ страшной и болзненной грусти. Слезы ихъ, игры ихъ — все тревожитъ мое больное сердце, которое не предвидитъ ничего радостнаго для нихъ на этомъ свт. Богъ сирыхъ не оставляетъ — правда, Онъ и меня не оставилъ, но сколько мученій и терзаній прошло чрезъ мою душу! и наконецъ силы истощились совсмъ, но тло еще живо, къ несчастію. Но ‘претерпвый до конца, той спасенъ будетъ’, и потому и мысль о смерти мн не приходитъ, хотя чувствую сильное желаніе умереть, или не чувствовать бремя жизни {Это поперемнно со страхомъ смерти.}.
Имю надежду, что графиня Вьельгорская васъ вытащитъ въ Россію, и уврена, что возвратъ вашъ будетъ вамъ спасителенъ. Мысль одна, что вы меня, можетъ быть, спасете отъ болзни умственной {Этотъ страхъ устранилъ страхъ смерти. Въ 1848 году у матери была холера и посл нея она мене страдала печенью и страхами,— а здоровье гораздо боле разстроилось, и она до конца жизни страдала желудкомъ.}, уже васъ подкрпитъ. Аркадій детъ въ Гельсингфорсъ на морскія ванны. Он ему нужны, и, хотя мн очень тяжко съ нимъ разставаться, не хочу, однакоже, его отговаривать. Ханыковъ въ Ригу посланъ. Карамзины разъхались. H. М. детъ чрезъ шесть недль въ Калугу. Кром семейства Вьельгорскихъ, не останется у меня никого. Сердце и боится, и ищетъ уединенія. Богъ да сохранитъ васъ и да научитъ васъ, что длать съ самимъ собою. Писать могу только объ одномъ, и зачмъ доле останавливаться на такомъ грустномъ предмет? Прощайте, отвчайте, любите, молитесь, и жалйте о той, которой вы указали путь, но которая не могла найти способа извлечь практическое примненіе къ жизни.

А. С.

‘Сверный Встникъ’, No 1, 1893

Смирнова-Россет Александра Осиповна
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Первоначальный набросок ‘Воспоминаний о детстве и молодости’, Смирнова-Россет Александра Осиповна, Год: 1929
  2. Копия формулярного списка Иосифа Иванова сына Россети, Смирнова-Россет Александра Осиповна, Год: 1989
  3. Еще раз о письме Аркадия Гайдара, Закс Б., Год: 1989
  4. Не ‘прощайте’, а ‘до свидания’, Бунин Иван Алексеевич, Год: 1913
  5. Дневник писателя, Достоевский Федор Михайлович, Год: 1881
  6. У академика Бунина: Беседа, Тамарин А.А., Год: 1912
  7. Два письма из Санта-Круса к издателю Вестника, Лисянский Юрий Фёдорович, Год: 1803
  8. Введение ко 4-му тому, Мещеряков Г., Год: 1953
Электронная библиотека