Птицы въ снгу.
Рождественскій разсказъ Уйда.
‘Русская рчь’, No 1, 1881
(Переводъ съ англійскаго).
Птицы в снегу, Уйда, Год: 1881
Время на прочтение: 26 минут(ы)
Зима была такая суровая, какой никто не запомнитъ, и была она сурова повсемстно. Снгъ валилъ такими густыми хлопьями, безпрерывно, положительно залпляя всмъ прохожимъ глаза, что причинилъ много несчастій на вод и на суш: было нсколько случаевъ кораблекрушеній, занесенія рельсовъ, задержки желзнодорожныхъ поздовъ, остановки почтъ, страшнаго замедленія сообщеній почти во всхъ провинціяхъ южной Англіи, а тамъ, дале, на холодномъ, мрачномъ свер, эти сообщенія даже совсмъ прекратились. И представьте себ, въ самой южной провинціи, въ Девоншайр, снгъ лежалъ также глубокими сугробами, а ледъ образовалъ на ркахъ толстую кору — въ этомъ благорастворенномъ влажномъ климат, гд даже и въ зимнее время нердко цвтутъ розы, дуютъ теплые южные втры и все зеленетъ, какъ въ іюл.
Этимъ обстоятельствомъ былъ въ особенности пораженъ маленькій людъ, жившій въ старомъ дом священника, при рк Дартъ. Никто изъ нихъ, выключая старшаго — Рэя, которому было не боле семи лтъ отъ роду, никогда не видалъ земли, покрытой снгомъ. Если же Рэй и получилъ о зим нкоторое понятіе, то это именно потому, что однажды провелъ святки у своей крестной матери, жившей въ покрытой тундрами и болотами мстности Истъ-Райдинга, но его братья и сестры, Робъ, Томъ и Дикки, и дв крошечныя, меньшія двочки-близнецы, Сузи и Нелли, никогда не видали земли подъ сплошнымъ блымъ покровомъ, такъ что, при взгляд на него, имъ стало и весело, и боязно, а такое смутное настроеніе души вдь само по себ не лишено своего рода прелести для всхъ возрастовъ вообще, хотя иметъ также и свою худую сторону.
И такъ, эти шестеро маленькихъ дтишекъ жили въ священническомъ дом. Отецъ ихъ былъ тотъ самый священникъ, которому принадлежалъ этотъ домъ, а ихъ мать, увы!— у бдняжекъ не было матери, потому что Богъ взялъ ее къ себ на небеса (какъ имъ говорили) въ ту самую минуту, когда Онъ послалъ на землю съ небесъ Сузи и Нелли.
— Это можетъ быть перышки отъ крыльевъ мамы, смотря на тихо опускавшіеся хлопья ослпительно благо снга, сказалъ маленькій Робъ, который хорошо помнилъ мать и до сихъ поръ часто плакалъ по ней.
— Если-бы у нея были крылья, то она наврное прилетла бы къ намъ, сказалъ Рэй, внимательно смотря вверхъ.— Я не думаю, чтобы у нея были крылья, конечно, нтъ.
— Но вдь папа говоритъ, что она теперь сдлалась ангеломъ, а у ангеловъ всегда есть крылья, замтилъ Робъ, который отличался отъ другихъ положительностью своихъ взглядовъ и мнній.
— Ужъ она разумется воротилась бы къ намъ, если-бы могла летать, сказалъ Рэй,— впрочемъ, надо сказать, если Богъ отпуститъ ее сюда, прибавилъ онъ въ вид глубокомысленнаго разсужденія.— А какъ вы думаете? если-бы она сказала Богу: ‘мн хочется поцловать Роба, и Рэя, и Тэмми, потому что имъ скучно безъ меня’, то неужели бы Онъ не отпустилъ ее къ намъ?
Робъ помолчалъ нсколько секундъ, потомъ сказалъ своему брату:
— Папа всегда говоритъ, что мама уже не придетъ опять къ намъ, можетъ быть и Богъ точно также скажетъ: ‘нтъ, я не пущу тебя туда’.
— Конечно, можетъ быть и такъ, сказалъ Рэй, глубоко вздохнувъ.
— Нтъ, мама уже больше никогда не воротится къ вамъ, безпрестанно твердили дтямъ вс, нисколько не подозрвая, какую печаль вносятъ они этими словами въ дтскую душу.
Священническій домъ былъ старинной постройки, очень ветхій, весь обросшій снаружи ползучими растеніями, именно такой домъ, въ какихъ особенно хорошо живется дтямъ и собакамъ, гд пропасть разныхъ нишей, глубокихъ оконъ, выступовъ каминовъ, закоулковъ, образуемыхъ шкафами, и темныхъ коридоровъ, это былъ именно такой домъ, въ которомъ можно было съ большимъ удобствомъ играть въ прятки, во время сумерекъ, и найти уютное мстечко возл пылающаго камина, чтобы выслушать кмъ нибудь разсказанную сказку, однимъ словомъ, такой домъ, въ которомъ чаще чмъ гд либо могъ слышаться дтскій смхъ, шумъ и возня разыгравшихся дтей, ихъ веселые возгласы и дтскія ссоры. Но ни смхъ, ни рзвость, ни веселье, ни дтскія ссоры не были терпимы въ священническомъ дом, и хотя вс эти запрещенныя вещи составляютъ необходимую принадлежность всякаго мста, гд находится шестеро дтей, тмъ не мене он проявлялись какъ-то робко, въ тихомолку, а если и слышался иногда смхъ, то онъ былъ сдержанный, подавленный, а не свободно-звонкій, какимъ вообще смются дти. Это было вслдствіе того, что надъ всмъ домомъ и надъ сердцами дтей тяготла холодная, мрачная фигура отца послднихъ. Онъ былъ приходскимъ священникомъ въ отдаленномъ захолусть Гольденрода, лежащемъ по об стороны рчки Дартъ, куда онъ былъ переведенъ на мсто прежняго священника Геррика, добродушнаго, любящаго, настоящаго деревенскаго духовнаго пастыря, съ которымъ онъ положительно не имлъ ничего общаго. Къ несчастію его бдняжекъ дтей, онъ былъ молчаливаго и угрюмаго характера, кром того очень скупой и строгій, такъ что когда его тяжелые шаги раздавались по коридору, то Робъ и Рэй спшили какъ можно скоре убжать прочь, а прочія малютки принимались плакать. Даже тотъ прежній небольшой запасъ отцовской нжности, находившійся въ его душ, исчезъ съ той самой минуты, какъ онъ похоронилъ свою жену подъ развсистыми ивами въ церковной оград, такъ что дти положительно боялись его, боялись ужасно, съ замираніемъ сердца.
А между тмъ отецъ ихъ былъ въ сущности хорошій человкъ, т. е. онъ былъ въ высшей степени правдивый, честный, трудолюбивый человкъ, никогда не отступающій отъ точнаго исполненія своихъ обязанностей, какъ бы ни были он трудны, и никогда не позволявшій себ ни малйшихъ развлеченій, какъ бы невинны он ни были. Но онъ былъ крайне угрюмый и суровый человкъ и притомъ еще очень скупой, — ‘кулакъ’, какъ называла его Кезія. Приходъ его былъ разбросанъ на дальнее разстояніе, но дохода приносилъ ему чрезвычайно мало, такъ какъ прихожане были народъ бдный. Однакожъ онъ лично самъ ни въ чемъ не нуждался, такъ что у него былъ даже припрятанъ въ банк небольшой капиталецъ, и хотя онъ далеко не находился въ стсненныхъ денежныхъ обстоятельствахъ, тмъ не мене жилъ какъ самый бдный человкъ, боле по свойствамъ своего характера, чмъ вслдствіе необходимости, онъ былъ скряга въ душ и потому требованія его въ домашней и семейной жизни были крайне тяжелы для его окружающихъ.
Дти однакожъ вообще все-таки считали себя счастливыми, потому что около нихъ былъ и старинный садъ, и огородъ съ поросшими мохомъ канавками, и плетни, и лса, и рогатый скотъ, и цыплята, а въ самомъ дом — просторная кухня, гд они безъ стсненія усаживались на деревянныя скамейки, ли свою горячую похлебку и слушали чудесныя исторіи, разсказываемыя имъ Кезіей, которая была и кухаркою, и нянькою, и скотницею, и хозяйкою, все вмст. Кезія очень любила ихъ, вс они родились при ней, а когда мать ихъ умирала, то она общала ей никогда не покидать ихъ и сдержала свое слово, не смотря на то, что была красивая женщина, за которую сватался давно ухаживавшій за нею богатый мельникъ, жившій миляхъ въ одиннадцати, внизъ по рк, гд находилась его мельница. Кезія много кое-чего хотла-бы сдлать для дтей, но не могла, потому что никогда не смла ослушаться своего господина, и ей нердко приходилось давать дтямъ воды, вмсто молока, и холодные, неразогртые остатки ды, тогда какъ она охотно дала бы имъ теплаго, только что вынутаго изъ печи хлба, а когда она одвала дтей въ ихъ старыя, совсмъ выношенныя платья, то ей просто бывало совстно передъ ними за ихъ отца. ‘Раньше чмъ исполнять свои обязанности по приходу, нужно было бы прежде всего позаботиться о своихъ дтяхъ!’ думала она про себя.—‘Что толку оттого, что онъ ведетъ строгую, безукоризненную жизнь, когда онъ такой противный скряга!’ говорила она самой себ, подразумвая подъ именемъ ‘скряги’ священника.
А когда выпалъ снгъ, то она мысленно называла его такъ съ еще большимъ озлобленіемъ.
Дти совсмъ почти закоченли отъ холода, а она не смла положить въ печь побольше толстыхъ дубовыхъ полньевъ и пожарче натопить вс находившіеся въ дом камины каменнымъ углемъ, чтобы отогрть дтей, какъ бы ей это хотлось, а потому въ Гольденрод было и сыро, и холодно.
— Побгайте по двору, мои цыпиньки, такъ вы лучше согретесь! говорила она дтямъ, когда непривычная для ихъ глазъ блая пелена покрыла сплошь всю землю, отчего надувшаяся рка и обнаженныя деревья казались еще черне.
Отецъ самъ училъ Рэя и Роба въ своемъ кабинет, маленькой, темной, тсной комнатк, которая внушала имъ такой же страхъ, какъ инквизиціонная камера, потому что познанія ихъ въ первоначальной наук были еще весьма скудны, но за то дти были очень хорошо знакомы съ камышевою тростью отца, который производилъ ею свои экзекуціи надъ малютками именно въ этой комнат. Но въ это самое утро они были свободны, потому что отца ихъ позвали къ одному умирающему прихожанину, по ту сторону огромнаго топкаго болота, которое шло на далекое разстояніе и примыкало къ плетню ихъ огорода.
И такъ, Робъ и Рэй не только сами выбжали на дворъ, но потащили съ собою также меньшихъ братьевъ, даже посадили въ маленькую деревянную телжку своихъ малютокъ-сестеръ и принялись ихъ катать, а затмъ они рзвились, бгали въ запуски, пробовали кататься на ногахъ, боролись, скакали, прыгали, веселились, какъ будто въ классной комнат не было ни грозной трости отца, ни перепачканныхъ чернилами тетрадей для чистописанія, которыя такъ несносны и такъ скучны. Такимъ образомъ они играли ‘въ санки’, изображеніе которыхъ они видли въ своихъ раскрашенныхъ книжкахъ, причемъ дв малютки-сестры должны были представлять принцесъ, потомъ они стали играть ‘въ Наполеона подъ Москвой’, исторію котораго Рэй прочелъ недавно въ ихъ общей книжк ‘Markham’s History’, и въ такой степени увлеклись своею игрою, своими маршами и сраженіями, своею воображаемою смертью и погребеніемъ подъ снгомъ, что даже совсмъ не слышали шаговъ, приближеніе которыхъ всегда приводило въ ихъ трепетъ.
Вдругъ знакомый звукъ голоса священника перерзалъ воздухъ какъ ножомъ
— Вы приготовили заданные вамъ уроки?
Робъ, занятый въ настоящую минуту зарываніемъ Тэмми, въ качеств умершаго, въ снгъ, а Рэй, несшій на своей спин Дикки, который изображалъ замерзшаго солдата старой гвардіи, услыхали этотъ голосъ одновременно и, остолбенвъ, моментально покинули свою забаву, какъ развизжавшаяся собака тотчасъ же прилегаетъ къ земл, заслышавъ надъ своею головою свистъ плети.
Робъ, лицо котораго сдлалось бле снга, отвчалъ за себя и за брата.
— Мы приготовили наши уроки, папа.
— Чтожъ вы теперь длали?
— Мы играли.
— Хорошо. Идите въ классную.
Робъ заплакалъ, а губы Рэя задрожали. Они знали, что значитъ такой приказъ.
— Это я во всемъ виновата, баринъ, я одна! закричала Кезія, выбгая на дворъ, но священникъ отстранилъ ее движеніемъ руки.
— Для меня не новость, что вы всегдашняя баловница дтей, сказалъ онъ холодно.— Но мальчики оба уже не такъ малы, чтобы не понимать того, что они должны длать.
Протесты Кезіи были напрасны, мальчикамъ строго приказано было идти въ классную.
— Ужъ побейте только меня одного, папа, сказалъ Рэй робко,— пожалуйста, только одного меня, потому что если-бы я не вышелъ на дворъ, то и Робъ не вышелъ бы сюда, а остался бы въ комнат.
Священникъ внутренно созналъ все великодушіе такого рода просьбы и въ глубин души гордился своимъ сынишкой, но сдлалъ видъ, что не слыхалъ его словъ, и потому одинаково подвергъ обоихъ мальчиковъ наказанію, больно отколотивъ ихъ по ладонямъ покраснвшихъ отъ холода и почти окоченвшихъ рученокъ. Затмъ оба они были заперты на ключъ, посажены за свои уроки и, вмсто обда, получили только по ломтю черстваго хлба.
Священникъ былъ человкъ весьма уважавшій дисциплину и постоянно проводившій ее въ жизнь. Мальчики принялись за свои уроки, Рэй поспшно, Робъ медленно, но оба вмст смачивая листы прописи и своихъ собственныхъ тетрадокъ горячими слезами, потомъ они прижались въ уголъ, возл узкаго окна, и стали спрашивать другъ друга то, что имъ приказано было выучить наизусть. Окно комнаты какъ разъ выходило на лужайку, посреди которой росъ густой кустъ боярышника, а подъ кустомъ прижалось также десятка два разныхъ птицъ.
— Посмотри-ка сколько тамъ птицъ, сказалъ Рэй. — Какія он вс измокшія, жалкія, даже вс перья у нихъ поднялись кверху.
— Он озябли, отвчалъ Робъ серьезно и, услыхавъ привычнымъ дтскимъ слухомъ стукъ тарелокъ, вилокъ и ножей въ сосдней комнат, прибавилъ:— он можетъ быть также голодны, какъ и мы.
— Голодны? повторилъ Рэй, которому никогда не приходило въ голову о томъ, чмъ питаются птицы. Его блдное личико вдругъ вспыхнуло и онъ бросился прибирать вс книги и тетради.
— А вдь въ самомъ дл он голодны. Ахъ, какой я глупый! Вдь земля замерзла, а он питаются червяками и разными смечками, гд же имъ теперь взять всего этого? Ахъ, бдныя, бдныя, несчастныя пичужки!
Взявъ свой кусокъ черстваго хлба, онъ вскочилъ на подоконникъ, отворилъ одну тяжелую половинку оконной рамы, искрошилъ весь этотъ кусовъ и выбросилъ цлую пригоршню хлба птицамъ. На эту приманку разомъ слетлись вс, пріютившіяся подъ кустарникомъ, птицы: воробьи, серенькія коноплянки, дрозды, пестренькіе зяблики, три большихъ черныхъ дрозда, одна синичка и нсколько ряполововъ. Теперь уже не жалко было смотрть на нихъ, он прыгали, клевали, перепархивали, щебетали и ли вмст, не отнимая у другихъ пищи, какъ это иногда случается между людьми.
Навшись досыта, он опять размстились подъ развсистымъ кустомъ боярышника, втви котораго были увшаны ледяными иглами, опушенными мягкимъ блымъ снгомъ, и тотчась же повеселли, началось общее чириканье и щебетанье, разносившееся въ морозномъ воздух какъ ‘Псня безъ словъ’, точь въ точь какъ это бываетъ, когда боярышникъ находится въ цвту, а он собираются вить свои гнзда. Робъ и Рэй были въ восхищеніи, высунувшись изъ окна, они продолжали бросать птицамъ хлбныя крошки, радуясь и почти смясь отъ удовольствія по поводу своей находчивости и сообразительности на счетъ птицъ, когда т сидли голодныя въ снгу. Имъ положительно ни разу не пришло въ голову, что они сами могутъ проголодаться, и потому, въ минуту нервнаго возбужденія и порыва участія, они истратили весь свой хлбъ. Они такимъ образомъ дождались той минуты, когда все до послдней крошки было склевано птицами, которыя встряхнули свои перышки и улетли прочь. Одинъ ряполовъ взлетлъ на самую верхнюю втку куста и прощебеталъ что-то, какъ бы въ знакъ благодарности отъ имени всхъ прочихъ за полученный кормъ.
— Ахъ, какъ весело! какъ хорошо! почти вскрикнулъ задыхающимся отъ удовольствія голосомъ Рей.— Ахъ, какой ты умникъ, Робъ, что догадался напомнить мн накормить голодныхъ птицъ!
— Ну, что ты, кяеой же я умникъ! отозвался на это Робъ съ нкоторымъ чувствомъ самодовольства,
— Эй, ребята! Что вы тутъ длаете у окна? внезапно раздался голосъ ихъ отца.
Въ одну минуту вся ихъ радость исчезла, ряполовъ пересталъ пть и улетлъ. На этотъ разъ уже Робъ отвчалъ за себя и за брата.
— Мы кормили хлбомъ голодныхъ птицъ. Это я придумалъ, папа.
— Какъ? вы искормили имъ весь свой хлбъ?
— Да, папа, оба куска.
Священникъ нахмурилъ брови.
— Ну такъ вотъ за это вы сами будете голодать вплоть до чая, и знайте, что я не потерплю такихъ глупыхъ проказъ на будущее время. Поберегите свои крохи для тхъ, кто нуждается въ нихъ боле птицъ, которыхъ можно сравнять съ ворами, похищающими изъ нашихъ садовъ плоды, а изъ нашихъ полей смена и зерна, такъ что на теперешній морозъ нужно смотрть, какъ на одно изъ многочисленныхъ благодяній Божьихъ, потому что онъ поубавитъ количество этихъ истребителей нашихъ трудовъ. Вы знаете ли, что даже гршно идти наперекоръ Божіей воли!
На лиц Рэя выразились грусть и смущеніе, а лицо Роба сдлалось вдругъ серьезнымъ и сосредоточеннымъ.
— Да неужели самъ Богъ убиваетъ птицъ? спросилъ, наконецъ, Робъ, на что отецъ его отвчалъ ему:
— Богъ посылаетъ морозъ, который, конечно, убиваетъ ихъ.
— Ну, посл этого не стоитъ любить Бога, сказалъ Робъ, помолчавъ немного.
— Что ты! какъ можно такъ говорить? Богъ добрый! Врно папа ошибся и сказалъ не то, что надо, отвчалъ ему Рэй.
Отецъ ихъ пришелъ въ ужасъ и совсмъ позеленлъ отъ злости при мысли: неужели эти богохульники его родныя дти?
И они еще разъ были наказаны, съ тою только разницею, что вмсто битья линейкою по ладонямъ, они были высчены, а вслдъ затмъ ихъ дрожавшія отъ побоевъ рученки должны были выводить буква за буквою вычурнымъ почеркомъ въ своихъ тетрадяхъ такого рода пространное изрченіе: ‘Морозъ есть явленіе природы, ниспосылаемое премудрою благостью Творца для истребленія массы расплодившихся птицъ, которыя опустошаютъ осенью сжатый хлбъ земледльцевъ и уменьшаютъ лтній сборъ плодовъ въ садахъ’.
— Это неправда! говорилъ Рэй сквозь зубы, выводя усталою рученкою буквы длиннаго изрченія.— Я увренъ, что это неправда.
— Да, это неправда, отозвался Робъ, который былъ всегда какъ бы эхомъ своего брата и который даже при боле благопріятныхъ условіяхъ не могъ хорошенько справиться съ выписываніемъ буквъ, а въ настоящую минуту совершенно безуспшно пытался написать какъ слдуетъ букву О.— Какое мн дло до земледльцевъ, сказалъ Робъ.— Я знаю только то, что они ставятъ бднымъ птичкамъ силки, вотъ что!
Рэй ничего не отвтилъ на это. У него было слишкомъ тяжело на сердц, чтобы онъ могъ сказать что нибудь въ настоящую минуту. Онъ думалъ о томъ, что прочелъ въ одной изъ книжекъ, подаренныхъ ему его крестною матерью, какъ гд-то въ сверной стран существуетъ обычай разсыпать у крыльца каждаго дома хлбныя зерна для голодныхъ птицъ во время зимы, и жаллъ о томъ, отчего этотъ обычай не существуетъ везд. Онъ и Робъ проплакали всю ночь, не будучи въ состояніи заснуть отъ холода, у нихъ ныло и болло все ихъ маленькое тло въ такой же мр, какъ болло ихъ сердце.
На слдующее утро, какъ только встали, они тотчасъ побжали къ окну. Было совсмъ бло и свтло, яркая полная луна заходила на горизонт позади темнаго болота, снгъ шелъ всю ночь. Маленькій прудъ, въ которомъ обыкновенно полоскались утки, совсмъ замерзъ, холодъ значительно усилился, а на выступ окна ихъ комнаты лежала замерзшая маленькая птичка.
Это былъ молодой щегленокъ.
При вид этой жертвы холода, у Рэя отъ жалости почти захватило духъ, а щеки Роба вспыхнули отъ злости.
— Ахъ ты бдная, бдная, маленькая пичужка! Какъ намъ тебя жаль! почти въ одинъ голосъ вскрикнули они, и въ эту минуту жизнь ихъ самихъ показалась имъ такъ ужасна, что они обнялись и заплакали. Этотъ безжалостный, холодный, покрытый точно саваномъ свтъ, въ которомъ Богъ убиваетъ ни въ чемъ неповинныхъ птичекъ, внушалъ имъ къ себ такой же страхъ, какой они испытали, когда опустили въ могилу тло ихъ матери, и потомъ, засыпавъ гробъ, навалили сверху еще нсколько пластовъ дерна.
Но вдругъ Рэй поднялъ голову и глава его блеснули.
— Я отдамъ весь свой завтракъ птицамъ, хоть убей меня за это папа, коли хочетъ!
— Я также, отозвался Робъ, который никогда ни въ чемъ, ни словомъ, ни дломъ, не отставалъ отъ своего брата, хотя сердце его дрогнуло при этой мысли, потому что онъ самъ очень проголодался въ это холодное, суровое утро.
— А вдь трудно будетъ оставаться намъ самимъ невши, какъ ты думаешь, Рэй? почти шопотомъ спросилъ онъ.
— Конечно, трудно будетъ, отвчалъ Рэй, съ гордостью глядя ему прямо въ глаза.— Но вдь мученикамъ было еще тяжеле, а все же они пошли на мученія.
Робъ замолчалъ и твердо ршился не роптать боле, такъ какъ Рэй постоянно разсказывалъ ему о мученикахъ, хотя Роба они не особенно интересовали, его сочувствіе возбуждали въ гораздо большей степени птички, которымъ земледльцы разставляли сти.
— Ну, пойдемъ внизъ, сказалъ Рей, и оба они, взявшись за руки, стали спускаться по ветхой, темной, крутой, дубовой лстниц.
Дти обыкновенно получали свою первую утреннюю ду въ кухн, ради большаго удобства Кезіи и ради большаго спокойствія ихъ отца. Они вс садились вокругъ обденнаго стола, поставленнаго передъ печкой, меньшіе — на своихъ высокихъ стульяхъ, а Робъ и Рэй на простыхъ деревянныхъ табуретахъ.
Иногда имъ давали на завтракъ чего-нибудь горячаго, и въ это утро передъ каждымъ изъ нихъ была поставлена чашка кипятку съ молокомъ и съ ломтемъ хлба, къ которому, въ вид десерта, Кезія прибавила еще медъ, ‘потому что уже скоро будетъ праздникъ Рождества Христова’, и что теперь, какъ она говорила, уже двадцать третье число декабря.
Рэй взглянулъ на хлбъ съ медомъ.
— Это мн?
— Да, милый, конечно, отвтила удивленная Кезія.
— И я могу сть или не сть это, какъ мн вздумается?
— Разумется, дорогой мой! Что это ты такъ вытаращилъ на меня глаза, Рэйди? это нехорошо.
Но у Рэя было передъ глазами искушеніе, которое тяжело отзывалось въ его душ. Его одолвалъ голодъ и у него былъ апетитъ здороваго, семилтняго, деревенскаго мальчика, но его воображенію представлялись въ эту минуту птицы, умирающими отъ холода и голода. Онъ всталъ, ваялъ свою порцію хлба, взглянулъ на своего брата и пошелъ къ кухонной наружной двери. Робъ, съ повисшими на рсницахъ слезами, ршительно схватилъ со стола свой кусокъ и послдовалъ за братомъ, такъ что нянька не замтила ихъ ухода, потому что въ это время стояла, повернувшись къ нимъ спиной, и кормила двухъ малютокъ, двочекъ-близнецовъ.
— Пусть папа заколотитъ насъ до смерти, но за то Богъ не разсердится на насъ, сказалъ Рэй спокойнымъ голосомъ, съ такою торжественностью и увренностью, какъ истый мученикъ. Затмъ онъ принялся крошить свой хлбъ и разбрасывать его вокругъ себя по снгу.
Робъ, не будучи въ состояніи противустоять искушенію, откусилъ отъ своего ломтя порядочный кусокъ, потомъ принялся раскидывать остальную часть ломтя птицамъ.
Вдругъ надъ ихъ головою, изъ форточки окна, раздался грозный голосъ ихъ отца.
— Я уже вамъ сказалъ, чтобы вы нс смли бросать зря хлбъ, непослушные, дрянные мальчишки! Вдь вы знаете, что мое слово — законъ!
— Пусть онъ убьетъ меня, если хочетъ, но я сдлаю по своему, прошепталъ чуть слышно поблднвшій Рэй своему брату.
Робъ нахмурилъ брови и смотрлъ мрачно.
— Да разв это значитъ бросать хлбъ зря? сказалъ онъ.— Вдь если бы мы сами съли этотъ хлбъ, такъ онъ былъ бы давно въ нашемъ ‘брюх’, а теперь, его съдятъ птички.
Между тмъ вся масса птицъ, сидвшая на втвяхъ боярышника и на сосднемъ плетн, со всхъ сторонъ слеталась къ разбросанному корму и принялась жадно клевать его, съ веселымъ щебетаньемъ.
Дти услыхали шаги отца, спускавшагося внизъ по лстниц и зовущаго Кезію.
— Джобъ Стивенсъ, рубя дрова, сильно поранилъ себ руку и теперь находится при смерти, говорилъ онъ,— за мной сейчасъ присылали и я долженъ отправиться къ нему, позовите этихъ негодныхъ дтей въ комнату и заприте ихъ въ классной, я накажу ихъ уже по моемъ возвращеніи…
— Слушайте, ваше благословеніе, сказала испуганная такимъ приказаніемъ Кезія.— Да какъ же вы отправитесь въ такую мятель? вдь Джонъ Стивенсъ живетъ отсюда по крайней мр миляхъ въ шестнадцати.
— Конечно я долженъ буду идти пшкомъ, потому что на лошади тамъ не продешь, отвчалъ священникъ торопливо.— Это ничего, дойду какъ-нибудь. такъ заприте-же обоихъ мальчишекъ и не выпускайте ихъ на дворъ до моего возвращенія.
Съ этими словами священникъ накинулъ на плечи плащъ и, укутавшись въ него, зашагалъ по дорог, пролегавшей черезъ болото, посреди свиста и завыванія втра и снжныхъ, крутящихся въ воздух, вихрей. Робъ и Рэй стояли на мст какъ остолбенлые.
Кезія тотчасъ-же вышла къ нимъ.
— Дточки, милыя! вы слышали, что баринъ приказалъ мн? со слезами на глазахъ сказала эта добрая женщина.
Робъ бросился къ ней и крпко обвилъ своими пухленькими рученками ея шею.
— Да, слышали, но вдь онъ ушелъ, няняша! Ты наврное не захочешь запереть насъ?
Кезія не знала какъ ей поступить, она колебалась и поцловала мальчика въ кудрявую головку. Но Рэй при этомъ нсколько разъ измнился въ лиц.
— Нтъ, пускай няня запрётъ насъ, Робъ, грустно сказалъ онъ.— Не надо, чтобы изъ-за насъ ее побранили.
— Ахъ, ты мой хорошій мальчикъ! дорогой мой Рэйди! вскрикнула Кезія и зарыдала. Она, скрпя сердце, заперла ихъ, а въ часъ принесла имъ ихъ обдъ и жалостно посмотрла на нихъ. — Вдь его благословеніе не сказалъ, чтобъ держать васъ здсь взаперти до его возвращенія, вполголоса сказала она, гладя Рэя по голов.
— Нтъ, няняша, и не думай выпускать насъ отсюда, почти шепотомъ произнесъ Рэй, — вдь намъ здсь очень хорошо. Мы выучили свои уроки, сдлали все, что намъ было задано, и теперь можемъ играть.
— А чмъ-же мы будемъ здсь играть? сердито отозвался Робъ, лежавшій ничкомъ или, какъ онъ выражался, ‘на брюх’, подъ столомъ.
— Да другъ съ другомъ, между собой, сказалъ Рэй.
И такъ, Кезія опять заперла дтей, внутренно разозлившись на своего господина какъ никогда, за этихъ бдныхъ, не имющихъ почти никакихъ радостей малютокъ.
— Вдь это не дти, а право Божьи ангелы, настоящіе херувимы, а онъ — просто дикій зврь или какой-нибудь скотъ! А еще каждое воскресенье причащается св. таинъ, безжалостный! ворчала она себ подъ носъ, уже совсмъ выйдя изъ себя. Если бы она знакома была съ житіемъ Святыхъ, то наврное пожелала бы, чтобы съ ея господиномъ случилось то же, что и съ св. Германомъ Норбертомъ, получившимъ такимъ способомъ благодать тихаго нрава, который онъ сохранилъ потомъ на всю жизнь.
Скучно, вяло тянулся этотъ снжный, втреный, бурный, мрачный и мокрый день. Наступили сумерки, а священникъ все еще не возвращался. ‘А пора уже варить яица, подумала Кезія.— Нтъ, пойду выпущу дтей, а ему скажу, что они сидли взаперти цлый день, и онъ повритъ мн, потому что знаетъ, что я лгать и врать не стану’.
Такимъ образомъ она выпустила дтей изъ ихъ заточенія. Робъ, какъ бомба, выскочилъ изъ классной въ коридоръ, а Рей вышелъ оттуда тихо, какъ-бы нехотя, и все думая о томъ, какъ-бы за это не побранили ихъ няню.
— Баринъ рдко запаздываетъ, сказалъ работникъ, жившій въ дом священника для разныхъ хозяйственныхъ подлокъ.— Онъ, можетъ быть, ночуетъ у сквайра?
— Да, немудрено что и такъ, отвчала на это Кезія.
У сквайра былъ самый просторный домъ въ деревн Тамслейгъ, гд поранившій себ руку дровоскъ лежалъ при смерти.
‘Наврное онъ остался ночевать у сквайра, иначе и думать нечего, тмъ больше, что вдь это часто случается’, подумала Кезія, затворяя ставни и запирая дверь на крюкъ, а потомъ посовтовала работнику идти спать, пока господина нтъ дома.
Такимъ образомъ отсутствіе священника ни въ комъ не возбуждало безпокойства. Вс знали, что онъ отправился въ Тамслейгъ, гд по всей вроятности и остался ночевать у своего давнишняго пріятеля, видвъ, что снжная мятель и сильный втеръ не утихаютъ, иначе и быть не можетъ!
А пока гудлъ втеръ и завывала снжная мятель, дтямъ было очень весело, потому что Кезія, будучи отъ природы веселаго характера, разсказывала имъ разныя смшныя сказки и говорила имъ, что такъ какъ до Рождества остался только одинъ день, то она приготовитъ имъ яблоковъ, начинитъ ихъ гвоздичными головками и сваритъ въ настоенномъ смородиною вин, какъ это поется въ старинныхъ псняхъ, написанныхъ Бэномъ Джонсономъ.
Было уже довольно поздно, боле восьми часовъ вечера, когда дти пошли спать.
— ‘И сохрани, Господи, всхъ птичекъ, чтобы он не замерзли въ снгу. Аминъ!’ Такъ заключилъ Рэй свою молитву на сонъ грядущій.
— ‘Аминь’, отвтилъ ему соннымъ голосомъ Робъ, уже начинавшій дремать.
Никто ни о чемъ не безпокоился въ эту ночь, но когда настало утро, потомъ прошелъ и полдень, а священникъ все еще не возвращался, то прислуга страшно встревожилась и эта тревога невольно сообщилась также и дтямъ.
Мятель разбушевалась еще сильне. Снгъ шелъ не переставая, небо слилось въ одну сплошную срую массу, втеръ дулъ съ такою силою, какъ будто хотлъ сорвать крышу съ дома, такой ужасной погоды никто не запомнилъ въ Девоншайр втеченіи двадцати лтъ, а тамъ, далеко, на мор, эта буря причинила много, много бдъ и несчастій.
— Что это барина нтъ до сихъ поръ? Гд-же онъ теперь можетъ быть? безпрестанно повторяла встревоженная Кезія.— Невозможно, чтобы онъ все находился у сквайра въ Тамслейг, потому что сегодня канунъ Рождества, и какже онъ оставитъ приходъ безъ обдни, а церковь безъ божественной службы?
Приходъ былъ разбросанъ въ разныхъ мстахъ по сю и по ту сторону болота, а поблизости церкви и дома священника было только нсколько крестьянскихъ хатъ, стоявшихъ на довольно большомъ разстояніи одна отъ другой, и во всемъ приход находился лишь одинъ домъ, побольше другихъ, именно домъ сквайра въ Тамслейг. Т прихожане, которые жили поближе, уже начали сходиться въ домъ священника съ сумерекъ короткаго зимняго дня, наканун праздника, и каждый изъ нихъ выражалъ свои опасенія на счетъ бдъ, какія можетъ, причинить бушевавшая мятель, причемъ многіе припоминали разные несчастные случаи, о которыхъ имъ приходилось слышать прежде.
Рэй стоялъ тутъ-же и внимательно слушалъ, широко раскрывъ глаза. До этой минуты онъ былъ совершенно счастливъ тмъ, что няня дала ему полное ршето зеренъ для корма птицъ, а теперь у него явилось какое-то смутное представленіе о томъ, что въ ближайшемъ времени кому-то грозитъ большая бда. А Робъ плъ, скакалъ, прыгалъ, кричалъ и рзвился до упаду, страшная снжная мятель нисколько не пугала его.
— Врно случилось что-нибудь особенное, говорила то тому, то другому изъ пришедшихъ крестьянъ встревоженная Кезія, не зная, что ей длать, потому что послать узнать о священник кого-нибудь, въ такую мятель, по ту сторону болота, которое и въ обыкновенное время представлялось мстомъ невполн безопаснымъ, было невозможно, даже собаку жалко было бы выгнать на улицу, и къ тому же она боялась разсердить этимъ священника, если онъ, какъ нужно полагать, пережидаетъ мятель у сквайра въ Тамслейг, онъ терпть не могъ ‘никакой безтолочи и суеты’. Она положительно недоумвала, какъ ей поступить въ данномъ случа.
Вдругъ, въ сумерки, или даже нсколько поздне, когда наступившая темная ночь окутала своимъ непроницаемымъ покровомъ всю окрестность, когда мятель наносила цлыя горы снга и почти завалила совсмъ окна и двери, пришедъ старикъ разнощикъ, съ своимъ тяжелымъ коробомъ за спиною, который чуть не сбился съ дороги и, почти совсмъ закоченвъ отъ холода, просилъ пріютить его.
Разнощика этого вс хорошо знали во всемъ округ. Его приняли, усадили у печки, напоили глинвейномъ, чтобы отогрть, и сказали ему, чтобы онъ остался ночевать и что для него сейчасъ приготовятъ постель. Какъ только онъ немного опомнился отъ испытаннаго недавно страха заблудиться и замерзнуть, такъ прежде всего освдомился о священник, но когда онъ услыхалъ, что хозяинъ до сихъ поръ еще не возвращался домой, то вдругъ совсмъ остолбенлъ, какъ будто съ нимъ сдлался параличъ.
— Что-же это такое? вскрикнулъ онъ.— Да вдь я еще вчера вечеромъ встртилъ его благословеніе, возвращающагося домой изъ Тамслейга! Господи помилуй! Господи помилуй!… Онъ наврное погибъ, переходя во время мятели черезъ болото!
Вс собравшіеся въ кухн приходскіе крестьяне вскрикнули въ одинъ голосъ, услыхавъ это, а лица дтей совсмъ помертвли отъ ужаса.
— Да ты наврное можешь сказать, что видлъ именно его, а не кого-нибудь другаго? съ замираніемъ сердца спросила Кезія.
— Что вы? Богъ съ вами! Да разв я не знаю вашего господина? возразилъ ей на это разнощикъ. — Онъ еще поздоровался со мной и сказалъ мн, что наврное придетъ сюда ране меня, потому что мн нужно было свернуть немного въ сторону, чтобы занести жен Кэрью крючковъ, иголокъ и нитокъ, которыя она заказала мн принести ей, тутъ мы и разошлись по разнымъ дорогамъ, переночевавъ въ хат Кэрью, я поутру отправился дальше. Господи помилуй! Ну, теперь иадо полагать, что его благословенія уже нтъ боле въ живыхъ!
При общихъ возгласахъ и суматох, вызванныхъ этимъ извстіемъ, никто не обратилъ вниманія на присутствовавшихъ тутъ дтей, какъ вдругъ Робъ отчаяннымъ голосомъ закричалъ:
— Рэйди также умеръ!
Вс оглянулись и увидали, что ребенокъ лежитъ на полу безъ чувствъ.
Въ одну секунду вс бросились къ нему и окружили его, наконецъ, онъ открылъ глаза, какимъ то безсознательнымъ взглядомъ обвелъ комнату, вздрогнулъ, заплакалъ и чуть слышно произнесъ:
— Это за то, что папа не хотлъ помочь бднымъ птичкамъ!
Кезія, сообразивъ въ эту ужасную минуту всю тяжесть ноши, какую судьба взвалила ей на плечи, ей, безпомощной, одинокой женщин, тмъ не мене сочла своею обязанностью дйствовать въ этомъ случа энергично и потому, отнеся Рэя на рукахъ въ его постель, она стала уговаривать его, чтобы онъ не пугался, такъ какъ пока еще нтъ положительной причины приходить въ отчаяніе. Потомъ она сошла внизъ, при всхъ громко разбранила разнощика, назвавъ его старымъ дуракомъ за то, что онъ вздумалъ выражать свои предположенія и опасенія при дтяхъ, и затмъ стала совщаться съ сосдами на счетъ того, какъ было бы лучше дйствовать въ настоящее время.
Крестьяне добровольно предложили свои услуги отправиться на поиски священника, но ихъ было всего человка четыре или пять и притомъ двое изъ нихъ уже совсмъ старики. Тмъ не мене, взявъ свои фонари и вооружившись топорами, они отправились и вскор скрылись въ вихр снжной мятели.
Сначала они ршили, что нужно влзть на церковную колокольню и звонить тамъ въ оба колокола, но потомъ сообразили, что это будетъ безполезно, такъ какъ при сильныхъ порывахъ втра колокольный звонъ совсмъ не будетъ слышенъ. Такимъ образомъ крестьяне пошли на поиски въ эту бурную ночь, а ихъ испуганныя жены остались дожидаться ихъ въ кухн священническаго дома, находя даже нкотораго рода удовольствіе въ ощущеніи чувства страха всякій разъ, когда старикъ-разнощикъ чуть не каждую минуту, всплеснувъ руками, громко произносилъ.
— Господи помилуй! Онъ теперь погибшій человкъ!
И это продолжалось до тхъ поръ, пока Кезія, обозвавъ его еще разъ старымъ дуракомъ, не отослала его спать, что онъ тотчасъ же безпрекословно исполнилъ.
Женщины между тмъ расположились около кухонной печки, попивали предложенное имъ Кезіею и настоенное на разныхъ пряностяхъ вино, и разсказывали одна другой самыя страшныя вещи и случаи, о которыхъ он слыхали отъ своихъ отцовъ и ддовъ, безпрестанно уснащивая свои повствованія словами: ‘а вотъ еще сказываютъ’ и т. д.
А Кезія пошла наверхъ и сла возл кроватей Роба и Рэя. Робъ крпко спалъ, а Рэй лежалъ съ открытыми глазами, часто вздрагивалъ, стоналъ и все твердилъ:
— Папа не хотлъ помочь бднымъ птичкамъ, да, не хотлъ, и я знаю, что Богъ разсердился на него за это.
Вотъ и ночь уже прошла, томительная, безконечно длинная ночь, но втеръ по прежнему вылъ, а снжная мятель по прежнему не унималась. На разсвт крестьяне воротились, поиски ихъ не привели ни къ чему. Они говорили, что искали везд, по всему болоту, на разстояніи цлыхъ восьми миль, но въ сущности, сами того не подозрвая, они не отходили отъ священническаго дома дале четырехъ миль, боле кружась на одномъ мст, такъ какъ сквозь снжную, залплявшую имъ глаза мятель трудно было узнать, гд именно находишься. Наступило утро, мрачное, срое, снгъ все еще продолжалъ идти, но втеръ уже стихъ. Тогда Кезія обратилась къ самому молодому и самому сильному изъ находившихся въ кухн крестьянъ съ просьбою дойти до самаго Тамслейга, чтобы навести боле врныя справки о священник. Это было дло трудное и даже небезопасное, такъ какъ вс дороги были занесены и всевозможныя сообщенія прекратились, но молодой парень былъ не трусъ и смло общалъ ей постараться сдлать все, что можно, пробормотавъ, однакожъ, себ подъ носъ:
— Я знаю, что это будетъ напрасно, священникъ, по всей вроятности, уже давно замерзъ въ эту холодную ночь.
Между тмъ прочіе крестьяне забрались на церковную колокольню и принялись звонить въ колокола, такъ какъ теперь втеръ утихъ, слдовательно, звонъ могъ быть слышенъ даже въ дальнихъ хатахъ, откуда можно было ожидать какой нибудь помощи или встей.
Было одинадцать часовъ утра, тотъ самый часъ, въ который обыкновенно начинается богослуженіе въ день Рождества Христова. Церковь была маленькая, темная и мрачнаго вида, кое-гд она была украшена втками остролистника и бобовника, да и это сдлалось какъ бы противъ воли священника, который не любилъ такихъ постороннихъ украшеній, называя это глупостью, поэтому церковь смотрла какъ-то уныло, съ своими голыми каменными стнами, простымъ деревяннымъ аналоемъ и тсною, угрюмою и сырою каедрою, которая похожа была на тюремную камеру. Когда погода немного прояснилась, то туда собрались женщины, въ своихъ красныхъ праздничныхъ плащахъ, и зажгли тамъ нсколько восковыхъ свчъ, освтившихъ немного царствующую въ церкви темноту, но не остались тамъ, потому что было очень холодно и притомъ какъ-то жутко, и еще боле холодно становилось на душ при мысли, что въ такой великій день въ храм не совершается обычнаго богослуженія, и что пастырь этой церкви лежитъ гд нибудь замерзшій въ снгу.
А въ дом священника Кезія попробовала было прочитать дтямъ утреннія молитвы этого торжественнаго дня, но голосъ ея дрожалъ, а вниманіе дтей было развлечено другимъ. Вс он сидли серьезныя, съ испуганными личиками, даже дв крошки-двочки близнецы, а Рэй сидлъ поодаль отъ прочихъ, прислонившись головою къ стеклу окна, и все молчалъ. Видъ этого мальчика пугалъ его няню пожалуй не мене судьбы, постигшей ея господина.
‘Да, этотъ ребенокъ все принимаетъ къ сердцу’, думала она про себя, вздыхая.
Нечего было и пытаться занять дтей чтеніемъ духовной книги, поэтому Кезія сложила большой молитвенникъ въ черномъ кожаномъ переплет и пригласила стоявшихъ у крыльца прихожанъ войти въ домъ. Нкоторые изъ нихъ съ опасностью жизни пришли въ мятель за нсколько миль, чтобы не пропустить торжественной рождественской церковной службы, но они нашли церковь пустою, а ея пастыря отсутствующимъ. Вс они были уврены, что священника нтъ уже боле въ живыхъ, и увренность эта еще боле усилилась посл того, какъ изъ тамслейгскаго большаго дома, отъ сквайра, присланъ былъ съ трудомъ добравшійся до мста человкъ узнать, благополучно ли священникъ добрался до дома.
— Что? неправду я говорилъ вамъ, жиды вы эдакіе неврующіе? торжествующимъ и даже какъ будто отчасти радостнымъ голосомъ крикнулъ разнощикъ, первый встникъ страшнаго событія.
Теперь уже не могло оставаться никакого сомннія. Священникъ, не взирая ни на какія убжденія сквайра, ушелъ изъ Тамслейга и настойчиво ршилъ, что онъ непремнно пойдетъ обратно домой.
Теперь всякому стало понятно, что онъ заблудился во время мятели и замерзъ гд нибудь при переход черезъ болото.
— Надъ нимъ точно совершилась Божья кара, шепотомъ. говорила Кезія своей пріятельниц, чтобы дти не могли ее услышать.— Ахъ! ужъ точно это Богъ наказалъ его! Онъ безпрестанно бранилъ и наказывалъ этихъ милыхъ малютокъ, и недавно еще побранилъ и собирался наказать ихъ за то, что они кормили птицъ, которыя чуть не замерзли въ снгу. А теперь, теперь онъ самъ узналъ, каково умирать на снгу!
Робъ принялся громко плакать, глядя на плачущихъ женщинъ, ему стало страшно. Но Рэй не проронилъ ни одной слезинки и все молчалъ, постоянно твердя мысленно: ‘Богъ прогнвался на него!’
Вотъ уже наступилъ и полдень великаго праздника Рождества Христова, а ростбифъ все еще лежалъ на стол не жареный, между тмъ, какъ пудингъ, приготовленный еще съ вечера, киплъ на плит, забытый совершенно, церковные колокола гудли неумолкаемо. Народъ сталъ понемногу сходиться изъ отдаленныхъ мстъ прихода, такъ какъ небо прояснилось, а усилившійся морозъ далъ возможность пробраться кое-какъ сквозь, снжные сугробы. Вс они принесли страшныя всти о происшествіяхъ предшествовавшаго дня и ночи: о замерзшихъ снгомъ телгахъ, о заблудившихся прозжихъ и прохожихъ, о погибели лошадей, о мальчикахъ утопленникахъ, подъ ногами которыхъ подломился тонкій ледъ только что замерзшей рки, и о крышахъ нсколькихъ деревенскихъ домовъ, снесенныхъ снжнымъ втромъ. Носились еще слухи и о томъ, что большой, шедшій изъ Лондона желзнодорожный поздъ остановился на двадцатой мил совсмъ, будучи занесенъ снгомъ, со всмъ багажемъ и пасажирами, многіе изъ которыхъ оказались замерзшими въ вагонахъ въ эту страшно холодную ночь.
Кезія слушала вс эти разсказы съ замираніемъ сердца. Было уже три часа пополудни, она отставила къ сторон праздничный обдъ и, накормивъ дтей только горячимъ молочнымъ супомъ, собрала ихъ всхъ около себя. Они не настолько любили своего отца, чтобы замчать его отсутствіе и тревожиться за него, но въ ихъ маленькихъ сердцахъ заронилось смутное представленіе о томъ, что надъ ними тяготетъ какое-то большое несчастіе, вслдствіе чего вс они притихли и озирались испуганными глазами на все окружающее. Рэй по прежнему молчалъ и почти не двигался съ мста.
Въ четыре часа уже совсмъ стемнло. Крестьяне сидли вс, повся голову, и также притихли, словно испуганныя дти. Вотъ уже наступалъ и вечеръ великаго праздника Рождества, а церковной службы нтъ и отправлять ее некому. Это обстоятельство казалось имъ такимъ великимъ грхомъ, котораго не замолить потомъ во всю жизнь.
Ни звука не было слышно на всемъ пространств занесеннаго снгомъ болота, только изрдка раздавалось блеяніе овецъ и мычаніе воровъ, загнанныхъ хозяевами въ хлвъ. Во всей деревн и въ церкви царствовало мертвенное молчаніе, а если люди и ршались заговорить другъ съ другомъ, то не иначе, какъ вполголоса. Вдругъ Кезія встала, подвязала блокурыя головки двочекъ-близнецовъ платками, закутала малютокъ потепле и, взявъ ихъ обихъ на руки, сказала, обращаясь въ собравшемуся въ кухн народу:
— День Рождества не долженъ быть проведенъ безъ молитвы въ церкви. Пойдемте туда и помолимся тамъ вс вмст за моего барина. Такимъ образомъ, ми все-таки почтимъ этотъ великій праздникъ, и не будемъ проводить его точно какіе-нибудь нехристи.
И она вышла изъ дома въ глубокіе сумерки, не смотря на холодный воздухъ, потому что теперь втеръ уже совсмъ утихъ. Рядомъ съ нею шли по снжнымъ сугробамъ вс дти и добрались воевавъ до портала церкви, по об стороны котораго росли дв высокія темныя ели, за ней и за дтьми слдовала толпа женщинъ, съ фонарями. Взойдя въ церковь, он поставили ихъ на полъ трапезы, причемъ блдный свтъ ихъ упалъ на церковныя плиты, которыя въ то же время были могильными плитами схороненныхъ подъ церковью прихожанъ. Кезія стала на колни и громко проговорила молитву, которую вполголоса повторяли за нею вс прочія женщины, по окончаніи молитвы наступило общее молчаніе, посреди котораго вдругъ раздался слабый голосовъ маленькаго Рэя, произнесшаго слдующія слова:
— Господи, прошу Тебя, не сердись больше на папу за бдныхъ птичекъ, вдь онъ не отъ злости запретилъ намъ кормить ихъ хлбомъ. Спаси и сохрани птичекъ, овечекъ, коровушекъ и лошадокъ, помилуй также папу, и не сердись на него больше, прошу Тебя!
Сказавъ это, онъ зарыдалъ, а глядя на него заплакали и вс женщины, всхлипыванія которыхъ громко раздавались въ пустой, мрачной церкви. Въ такомъ же благоговйномъ молчаніи, какъ пришли въ церковь, он потомъ и вышли изъ нея, но раньше чмъ уйти, кто-то изъ нихъ сказалъ: ‘пропоемте вс вмст какой нибудь псаломъ’. Однакожъ никто не былъ въ состояніи осуществить это предложеніе, потому что у всхъ было тяжело на сердц, такъ какъ у многихъ мужья находились въ отсутствіи, и кто же могъ поручиться, что они не погибли также гд нибудь во время снжной мятели, при переход черезъ болото. На возвратномъ пути въ дому, Кезія, обратившись въ сосдкамъ, сказала:
— Спасибо вамъ всмъ за ваше участіе въ дтямъ. Идите же теперь вс по домамъ, теперь мн уже не до разговоровъ, а я останусь пока одна съ дтьми. Помолитесь, чтобы Богъ сохранилъ ихъ отца!
Женщины были въ высшей степени тронуты привязанностью Кезіи въ этимъ малюткамъ и поражены ея грустнымъ видомъ, привыкши видть ее всегда веселою и говорливою, поэтому он безпрекословно разошлись по домамъ. Она сдлала, какъ сказала. Придя домой, она собрала вокругъ себя всхъ дтей священника, посадивъ себ на колни обихъ маленькихъ двочекъ, которыя, прильнувъ къ ней, такъ и заснули у нея на рукахъ. На землю, одтую снжнымъ покровомъ, постепенно спускалась ночь. Старикъ разнощикъ и старый работникъ, по слабости своихъ силъ, будучи не въ состояніи отправиться вмст съ прочими крестьянами на поиски священника, сидли въ кухн у печки, попивали эль и толковали о недавней бур и мятели, какой они оба не запомнятъ ужъ лтъ сорокъ тому назадъ.
Въ этотъ вечеръ, Кезія не закрыла ставней, а напротивъ, зажегши свчи, поставила ихъ на каждомъ окн, все еще надясь, что свтъ ихъ наведетъ скоре священника на настоящую дорогу, если онъ еще живъ, но заблудился и отыскиваетъ дорогу къ своему дому.
‘Господи, спаси, помилуй и сохрани всякую живую душу’, мысленно молилась она, качая на рукахъ двочекъ-малютокъ и въ то же время думая о корабляхъ на мор, о путешественникахъ, которые теперь переходятъ черезъ болото по разнымъ направленіямъ, о застигнутыхъ мятелью стадахъ овецъ и о позд желзной дороги, завязшемъ въ снгу.
Рэй сидлъ передъ каминомъ, обхвативъ рученками свои голыя колни, такъ какъ онъ былъ уже совсмъ раздтъ, и смотрлъ на огонь, широко раскрывъ глаза и ротъ.
— Няня, не укладывай меня въ постель, сказалъ онъ:— пожалуйста, прошу тебя!
Кезія согласилась на его просьбу и, уложивъ другихъ дтей слать, позволила ему остаться сидть съ нею у огня.
— Отчего ты не хочешь ложиться спать, мой милый? спросила она его, когда часы съ кукушкою пробили девять.
Рэй вздрогнулъ.
— Оттого, что когда я легъ спать вчера вечеромъ, то я видлъ во сн папу, что онъ лежитъ мертвый въ снгу, а Божьи птички закрываютъ его листьями. Вотъ мн и кажется, что я опять увижу такой же сонъ.
— Ахъ ты бдняжка!
Онъ положилъ свою голову къ ней на плечо и они продолжали сидть такимъ образомъ передъ огнемъ камина.
Часы съ кукушкою пробили десять.
Вдругъ на двор послышались голоса и скрипъ людскихъ шаговъ по снгу, залаяли собаки и въ окнахъ снаружи мелькнулъ огонь зажженныхъ факеловъ. Рэй и его няня въ одну минуту вскочили н, бросившись къ двери, поспшно отворили ее. Тутъ они увидали нсколькихъ человкъ, несущихъ кого-то на носилкахъ, и въ эту самую минуту тотъ, который шелъ впереди, закричалъ:
— Маленькій баринъ, гляди-ка сюда! мы несемъ теб твоего отца. Младенецъ Христосъ помогъ намъ найти его въ канунъ своего праздника… Нтъ, нтъ, не бойся! онъ живъ!
Рэй, какъ сидлъ, босой выскочилъ на снгъ.
Впродолженіи нсколькихъ минутъ происходила страшная суматоха, потомъ крестьяне бережно положили носилки на полъ передъ топившейся печкой, сняли съ нихъ плащъ, который былъ наброшенъ на нихъ, и глазамъ Рэя представилась неподвижно лежавшая фигура его отца, съ закрытыми глазами, но помертввшія блдныя губы котораго, шептали чуть слышно:
— Не бойся, сынокъ… я еще живъ!
Рэй зарыдалъ и бросился цловать своего отца такъ, какъ никогда не осмлился бы поцловать его прежде.
Отправившись изъ Тамслейга въ обратный путь домой, священникъ благополучно прошелъ полпути черезъ болото не смотря на порывистый втеръ и снжную мятель, но съ наступленіемъ темноты, онъ потерялъ дорогу и, сбившись съ нея, продолжалъ однакожъ идти, самъ не зная куда, снгъ залплялъ ему глаза, ноги едва передвигались и, набредя случайно на какое-то углубленіе въ скал, вокругъ которой росли деревья, онъ пріютился тутъ, закутался въ свой плащъ и сталъ пережидать мятель, въ надежд, что скоро разсвтетъ. Но втеръ, какъ-бы разсвирпвшій еще боле, вырвалъ съ корнемъ сосднія деревья, которыя повалились съ ужаснымъ трескомъ, увлекая въ своемъ паденіи обломки скалы и загородивъ собою совершенно отверстіе того углубленія, гд нашелъ себ временное убжище измучившійся путникъ. Въ этомъ-то самомъ мст провелъ онъ канунъ Рождества и половину праздничнаго дня, полузамерзшій, голодный, съ отчаяніемъ въ душ, между тмъ, какъ его прихожане отыскивали его по всмъ направленіямъ, а маленькій Рй просилъ Бога ‘не сердиться на папу’. Его страшно клонило ко сну, но онъ всячески старался превозмочь себя, зная, какой роковой исходъ будетъ имть этотъ сонъ, тмъ не мене, онъ считалъ себя окончательно погибшимъ, заваленнымъ безвыходно обрушившимися камнями и вырванными съ корнемъ деревьями, изъ-за которыхъ голосъ его никмъ не могъ быть услышанъ въ этой безлюдной пустын.
Смерть была передъ нимъ лицомъ въ лицу, и ея грозный призракъ заставилъ его пожалть о многомъ и въ еще большей степени раскаяться во многомъ. Онъ съ грустью и съ укоромъ совсти думалъ о своихъ бдныхъ дтишкахъ и вспомнилъ, какъ безжалостно упрекалъ своего старшаго сынишку въ его состраданіи къ птицамъ, за крохи хлба, которымъ онъ самъ былъ бы такъ радъ въ настоящую минуту и поблагодарилъ бы за нихъ Бога, какъ за великую Его къ себ милость! А когда до его слуха донесся звукъ людскихъ шаговъ и лай его собственной собаки, той самой собаки, которую онъ часто привязывалъ на цпь и даже билъ, когда потомъ шаги эти все приближались и люди, наконецъ, подали ему шестъ, за который онъ ухватился, когда его вытащили наружу и онъ опять увидалъ ясный, усянный звздами, небесный сводъ,— то силы совершенно оставили его и онъ упалъ безъ чувствъ. Онъ находился подъ снгомъ впродолженіи цлыхъ тридцати часовъ.
Теперь же, лежа передъ топившейся печкой въ своемъ собственномъ дом, чувствуя въ своемъ тл возвращающуюся благотворную теплоту и любуясь отблесками огня на золотистыхъ волосахъ Рэя, онъ протянулъ въ нему свои ослабвшія руки и горячо обнялъ свое дитя.
— Сынокъ мой дорогой! Я былъ жестокъ относительно тебя… Прости меня!.. Теперь, когда Богу было угодно пощадить мою жизнь, я постараюсь сдлать счастливою и твою, и жизнь твоихъ братьевъ и сестеръ!
— А что же ты ничего не сказалъ о птичкахъ, папа? робко произнесъ Рэй.
Отецъ его невольно улыбнулся.
— Теперь ты можешь каждую зиму постоянно вывшивать подъ окнами дома хоть по цлому ршету хлбныхъ зеренъ для птицъ, какъ это длается въ Швеціи, судя по разсказамъ, напечатаннымъ въ твоей книжк. Я теперь по собственному опыту знаю, каково умирать подъ снгомъ.
Рэй прильнулъ головою къ груди отца и былъ вполн счастливъ.
Съ наступленіемъ утра, яснаго, тихаго, онъ получилъ въ свое распоряженіе цлое ршето хлбныхъ зеренъ, которыя онъ вынесъ на дворъ, причемъ имлъ радость видть, какъ со всхъ сторонъ слетались къ нему, щебеча и чирикая, разныя птички, а проворные и смлые воробьи явились прежде всхъ.
— Вотъ, видно Богъ услыхалъ меня, когда я просилъ его, чтобы Онъ не сердился на папу, сказалъ Рэй Робу, который, не желая ни въ чемъ отставать отъ брата, сказалъ въ свою очередь: ‘вдь и я также просилъ объ этомъ Бога’. И оба мальчугана, взявшись за руки, счастливые, довольные, подняли свои глаза къ небу, голубой безоблачный сводъ котораго какъ бы уносился въ безпредльное пространство.