Время на прочтение: 16 минут(ы)
А. И. Писарев
Против замечаний неизвестного Y.Y. на суждения о комедии ‘Горе от ума’1
Оригинал здесь: ‘Литература’. Издательский дом ‘Первое сентября’
Un ouvrage satirique, qui est donne sous le mateau
Aux conditions d’etre rendu de meme. S’il est mediocre,
Passe pour merveilleux, l’impression est l’ecueil.
C’est peu qu’en un ouvrage ou les foutes fourmillent,
Des traits d’esprit semes de temps en temps petillent.
Il faut que chaque chose y soit mise en son lieu,
Que le debut, la fin, rupondent au milieu,
1 Под строкой было напечатано примечание редактора ВЕ — М.Т. Каченовского: ‘Справедливость требовала дать место в В.Е. сей второй статье г-на Белугина, который защищает в ней свои прежние суждения, а хорошие мысли, относящиеся к правилам словесности, и всегда будут приятными гостями в журнале. Но редактор покорнейше просит почтенного Белугина и других господ литераторов на будущее время освободить его от спорных статей и состязаний продолжительных. Охота к ним имеет общую судьбу со всеми вещами в мире. К.‘
2 Лабрюйер. Характеры. І (‘О творениях человеческого разума’), 5: ‘Мы приходим в восторг от самых посредственных сатирических или разоблачительных сочинений, если получаем их в рукописи, из-под полы и с условием вернуть их таким же способом, настоящий пробный камень — это печатный станок’ (пер. Ю.Корнеева и Э.Линецкой).
3 ‘Когда стихи кишат ошибками без счёта, // В них блеск ума искать кому придёт охота? // Поэт обдуманно всё должен разместить, // Начало и конец в поток единый слить’ — Буало. Поэтическое искусство. Песнь первая (пер. Э.Л. Линецкой).
Суждения многих людей о словесности можно сравнить с зрительною трубкою, у которой одно стекло увеличивает, а другое уменьшает предметы. Появится ли произведение их приятеля или автора, превозносимого в их приходе: они наводят на него своё увеличительное стекло, странности кажутся им смелыми новостями, незнание языка — силою и живостию, перемешанность частей — разнообразием, грубые плоскости — умом, они ахают, удивляются, восхищаются, очередной писец громоздит статейку, из которой кидает во всех противников своего кумира загадочными фразами, похожими на знаки телеграфа. Совсем напротив бывает, когда автор другого прихода осмелится разобрать права их клиента на славу: они оборачивают свою трубу другим концом, уменьшающим противника, кричат, сердятся и, не имея силы опровергнуть его доказательства, придираются к прежним его произведениям, судят об них по правилам своего изобретения и, закидавши словами, трубят победу, уверяют, что не оставили ни одного слова без опровержения. А что же делают читатели? Читатели зевают, засыпают4 и, стало быть, не спорят. Если мне не верят, то пусть просмотрят все книжки ‘Московского телеграфа’, со времени его заведения.
Ещё недавно некто Y.Y. — тысяча первый защитник комедии ‘Горе от ума’ — вооружился против замечаний М.А. Дмитриева, говорил много и долго и в конце своей статьи уверял читателей, что он совершенно оспорил своего противника. Не знаю, поверили ли читатели, но мы не верим, и потому вызовем эту статейку из бездн минувшего, разберём её со вниманием и начнём с начала, вопреки правилам, проповедуемым в ‘Телеграфе’.
Г-н Y.Y. начинает свою статью сравнением г-на Дмитриева с Юстом Веридиковым5: средство не новое! Г-н Y.Y. отдает преимущество Юсту, и вот его доказательства: 1. Юст нападал из-за угла, а г-н Дмитриев нападает прямо. 2. Юст заставляет угадывать, на кого нападает, а г-н Дмитриев назвал ‘Горе от ума’ (заметьте: осмелился назвать ‘Горе от ума’!). Эта логика довольно странна, но мы не то ещё увидим.
Через несколько строк следуют новые мысли, вот они: ‘Одни имеют способность производить, а другие не имеют, одни не произвели ещё ничего заметного, а другие своими произведениями снискали уже прочную славу’. Воля ваша, г-н Y.Y. Я очень понимаю ваши слова, но не вижу, к чему они относятся: que est ce que cela prouve?6 Если вы сознаетесь, что вы не имеете способности производить и не произвели ничего заметного, тем хуже для вас: мы пожалеем, но отдадим справедливость вашей откровенности. Если последняя фраза относится к автору защищаемой комедии, то это неправда: главное произведение его — ‘Горе от ума’ — ещё в рукописи, ещё не кончились споры о его достоинстве, а прочие его произведения едва могут доставить известность. Пойдём далее.
‘Каким образом по отрывку судить о целой комедии? Главный характер должен развиваться во всё продолжение пьесы, каждое новое обстоятельство, каждое слово должно давать ему новую оттенку, следственно, только при обозрении всех действий лица можно постигнуть его характер во всей полноте и тогда же судить о нём’. По отрывку судить о целой комедии нельзя, хотя г-н Полевой и осудил комедию г-на Загоскина ‘Благородный театр’ по отрывку, напечатанному в ‘Талии’, но мало ли что делается в ‘Телеграфе’? Там характер Любского из той же комедии назван сюжетом, где ж нам тягаться с ‘Телеграфом’!7 Но по отрывку можно судить о характере главного лица, приведём пример: в ‘Ябеде’, при первом появлении Кривосудова на сцену, я вижу человека слабого, бездушного, ленивого, его замечания насчёт дел, с которыми повытчик пристал к нему, показывают мне судью, руководимого одним лихоимством, эта первая сцена так определяет мне его характер, что после я уже все его поступки сужу по применению к этой первой сцене. Чацкого же мы видим во многих сценах, напечатанных в ‘Талии’: стало, ещё легче судить о его характере. По отрывку можно судить о слоге целой комедии и, прочитав сряду тысячу дурных стихов, можно заключить, что автор не может писать хороших.
‘Есть произведения, у которых можно отнять начало, конец, средину и от того они ничего не потеряют, а ещё выиграют: так, например, из вашего (г-н Y.Y. обращается к М.А. Дмитриеву) ‘Пролога’8 можно выкинуть, что на глаза попадётся, и он от того ничего не потерпит’.
Критик уже в другой раз нападает на ‘Пролог’ и ещё будет нападать, по его логике мы могли бы назвать это бессильною завистью: но мы не хотим подражать ему, а станем только оспоривать его слова. Если бы г-н Y.Y. вникнул хорошенько в состав, цель и назначение сочинений, называемых ‘Прологами’, то, может быть, и догадался бы, что ‘Пролог’ есть то же на сцене, что торжественная ода в лирической поэзии: все возможные ‘Прологи’ имеют несколько данных, всегда одинаких и необходимых, всё прочее может быть переменяемо и переставляемо по воле. Напротив, комедия требует совершенного и непременного сцепления всех частей: все лица должны участвовать в ходе её, одни умышленно, другие неумышленно, должны подвигать действие к развязке. Применим это правило к ‘Горю от ума’, и мы увидим, что на нём-то именно сбылись слова г-на Y.Y. Каждая сцена может быть переставлена, и пьеса от того не потерпит, говорящие лица (я не могу назвать их действующими, потому что во всё продолжение комедии никто решительно ничего не делает), говорящие лица толкуют о том, о сём, а чаще ни о чём — и разойдутся!
‘Правда, комик изображает нам в Чацком человека умного и образованного, но не в том смысле, как вы это понимаете, в Чацком комик не думал представить идеала совершенства, но человека молодого, пламенного, в котором глупости других возбуждают насмешливость, наконец, человека, к которому можно отнести стих поэта:
Не терпит сердце немоты!‘9
Les beaux esprits se rencontrent!10 Г-н О.Сомов, которому я уже имел честь отвечать, так же понял слова г-на Дмитриева. Если нехорошо повторять чужую мысль, то, кажется, ещё хуже присвоить себе чужую ошибку. Г-н Y.Y., требуя истолкование слов умный и образованный и называя их неопределёнными, напоминает известного метафизика, который непременно хотел знать: время вещь какая?11
‘Здесь от вашего взгляда укрылась глубокая мысль комика: Чацкий необходимо должен был говорить Софье об их общих знакомых. Вспомните, что Чацкий принят Софьею холодно, он невольно ищет предметов, которые должны напомнить ей их прежнюю связь, а что более укрепляет эту связь между молодыми людьми, если не то положение, в котором они передают взаимно замечания о том обществе, от которого чувствуют себя отдалёнными?’
Сказано много — увидим, правда ли. Г-н Y.Y. похож на тех комментаторов Виргилия, которые в каждом слове видят особое намерение:
А ларчик просто отпирался!
Ничего нет проще, как заставить двух людей, давно разлучённых, говорить об общих знакомых. При свидании всегда предстоят три разговора: или рассказывать свои приключения, или отдавать отчёт в своих чувствах, или расспрашивать о знакомых лицах или вещах. Первое не годится для сцены, холодный приём Софьи пресёк второй разговор: итак, остался один третий. Заметим, однако, что после холодного приёма Софьи Чацкий делает логическую ошибку, начиная бранить её ближних: он должен знать, что этим ещё более раздражит её. Где же эта глубина мыслей, которая так удивила г-на Y.Y.?
‘На насмешку Графини, зачем он в чужих краях не женился на какой-нибудь модистке, — Чацкий отвечает также насмешкою’.
Правда, но насмешка Графини была вынуждена двумя грубыми ответами Чацкого, она спрашивает:
— Мсье Чацкий! Вы в Москве! Как были, всё такие?
Одержимый духом самолюбия, Чацкий отвечает:
— На что меняться мне?
Графиня, видя, что он не понял её вопроса, поясняет его другим:
— Вернулись холостые?
Человек не совершенно одичалый, если не захочет продолжать разговора, скажет просто: да или нет, самолюбивый Чацкий, обидясь, что Графиня думала, будто на земле есть достойные его невесты, отвечает:
— На ком жениться мне?
Тут оскорблено уже всё сословие женщин, и Графиня совершенно права, отвечая ему насмешкою, а Чацкий не прав, как невежа.
‘Каким же образом комедия может быть взята из ‘Абдеритов’, когда, по собственным вашим словам, главные действующие лица непохожи друг на друга (о других и говорить нечего)? Одно обстоятельство одинаково у них: Чацкий возвращается в отечество и Демокрит возвращается в отечество, следственно, по-вашему, Чацкий и Демокрит одно и то же: прекрасная логика!’
И мы повторим: прекрасная логика! Г-н Y.Y. совершенно стакнулся с г-м О.Сомовым: оба почитают возвращение Чацкого главною идеею ‘Горя от ума’. Г-н Дмитриев сказал только, что идея комедии, то есть противоположность главного лица с лицами окружающими, а не сама комедия, взята из ‘Абдеритов’, оба критика перепутали слова г-на Дмитриева, да и жалуются на него, подобно Лабрюйерову Рассеянному, который сам погасил свечу и жаловался, что темно12.
‘Не знаю, отвечать ли на уверение ваше, что Чацкий есть Мольеров Мизантроп в карикатуре. Крутон13 ненавидит приличия и предрассудки, Чацкий ненавидит приличия и предрассудки — следственно, Чацкий и Крутон одно и то же, эта логика та же, что и в ваших толках о Демокрите. Не унижать хочу великого Мольера, но как не сказать, что Крутон его — человек, живший в свете и которому вдруг, бог знает почему, вздумалось на свет рассердиться, когда по его характеру ему никогда невозможно и быть в этом свете. Крутон имеет целию одну нагую истину… в Крутоне, сколько ни старался Мольер сделать его презирающим приличия, всё виден придворный, и здесь нельзя не заметить величайшей несообразности между характером, повторяю, невозможным в большом свете, с этою лёгкою оттенкою ветрености… Крутон некоторым образом человек, как говорится, благоразумный, расчётливый: он хочет отделаться от графского сонета незнанием…’
Dixit!14 Разберём эту длинную тираду, и мы увидим ту же логику, которою не раз забавлялись. Г-н Дмитриев сказал, что Чацкий есть Мольеров Мизантроп в мелочах и в карикатуре. Посмотрим, правда ли это, и рассмотрим вместе доводы г-на Y.Y. Крутон ненавидит пороки и слабости людей, а не приличия, он упрекает их за злобу, коварство, корыстолюбие, лесть, мстительность. Чацкий ненавидит светские приличия и упрекает за бритые подбородки и короткие фраки. Первый нападает на истинные, вековые причины людских несчастий, другой теребит суточные странности, один велик, другой мелочен, один прекрасен, другой карикатурен. Крутон своим характером теряет тяжбу, предан неправедно суду по доносу клеветника, обманут тою, кого любит, удаляется, сказав, что идёт искать, где можно быть честным человеком: характер его выдержан до конца этими словами, показывающими всё презрение его к людям. Чацкий слывёт сумасшедшим у людей, которых мнение для него ничего не значит, узнаёт привязанность к другому той девушки, которая никогда не любила его, и уезжает, как Селадон15, искать места, где есть уголок оскорблённому чувству. Те же положения, только уменьшенные, окарикатуренные.
Но откуда г-н Y.Y. взял, что Крутон вдруг рассердился на свет, в котором будто бы он и быть не мог по своему характеру? Хорошо понял он Мольера! Крутон потому в свете, что любовь и тяжба его там держат, он потому может быть в нём, что Крутон не похож приёмами на Чацкого, который как с цепи сорвался, он показывает свою ненависть к порокам только в разговоре с другом и любовницею, говоря с другими, он хочет притвориться, но невольно изменяет себе и потому смешон и занимателен. В Крутоне ничуть не виден придворный: он сам говорит, что никогда не был и не будет у Двора. Наконец, про Крутона-то можно сказать, что его сердце не терпит немоты, потому что, несмотря на все усилия, он не может удержаться. Если бы г-н Y.Y. прочёл ‘Мизантропа’, то избавил бы меня от труда толковать ему вещи самые простые. Он увидел бы, что великого Мольера тогда унижают, когда уродливые сколки с бессмертных образцов его стараются поставить выше этих образцов.
‘Где вы нашли в комедии, что Чацкого дурно принимают за то, что он возвратился из чужих краёв?’
А вы, г-н Y.Y., где нашли это в статье М.А. Дмитриева? Хорошо ли так обнаруживать слабость защищаемой вами стороны и поминутно ошибаться, то неумышленно, то умышленно? Г-н Дмитриев сказал только, что у нас всякой приезжий из чужих краёв принимается с восхищением — и это правда, что Чацкий дурно принят вопреки нашим нравам — и это правда. Но что скажет г-н Y.Y., когда я ему замечу, что Чацкого принимают дурно с самого начала, когда ещё никто не мог заметить в нём новых познаний?
‘Под портретами нельзя представить себе ничего иного, как списка с нравов общества, но вы говорите, что г-н Грибоедов не попал на нравы общества: по-вашему, комик изобразил нравы общества, а не изобразил нравов общества’.
Если бы живописец сохранил потомству черты некоторой особы, но, изобразив верно портрет, одел бы нового Квинтилиана16 в латы и шаманскую шапку, то сама особа эта сказала бы: Живописец удачно изобразил портрет, но не попал на нравы общества.
‘Вот эти стихи:
Кто промелькнёт, отворит дверь,
Проездом, случаем, из чужа, издалёка.
Вам кажется, что будто бы здесь сказано: отворит дверь случаем, издалека, проездом, напрасно вам это кажется: для близоруких поставлена после слова дверь запятая. Нужно ли сказывать, что в сём стихе подразумевается глагол явиться или какой-либо другой’.
Г-н Y.Y. до конца верен своей логике: он ставит запятые не для зрячих, но для близоруких, и ему всё равно — будут ли подразумевать глагол явиться или какой-либо другой, хотя всякой другой глагол переменит или совершенно уничтожит смысл фразы. Мне очень грустно замечать такие ошибки, но ещё грустнее заметить, что г-н Y.Y. не знает употребления знаков препинания и берётся судить о комедиях и прологах. Если бы глагол отворить и мог относиться к стиху:
Проездом, случаем, из чужа, издалёка, —
то при исчислении многих признаков, относящихся к одному глаголу или существительному, каждый из сих признаков отделяется запятою.
‘До Грибоедова слог наших комедий был слепком слога французских, натянутые, выглаженные фразы, заключённые в шестистопных стихах, приправленные именами Милонов и Милен, заставляли почитать даже оригинальные комедии переводными, непринуждённость была согнана с комической сцены, у одного г-на Грибоедова мы находим непринуждённый, лёгкий, совершенно такой язык, каким говорят у нас в обществах, у него одного в слоге находим мы колорит русский’.
До чего пристрастие доводит человека! Чтобы похвалить г-на Грибоедова, г-н Y.Y. решается унижать пред ним всех наших драматических писателей, живых и мёртвых, принося их в жертву своему комику, и каждое слово его есть неправда.
1. ‘Не любо — не слушай’, ‘Тётушка’ и ‘Урок женатым’ — три комедии кн. Шаховского были написаны вольными стихами и приняты с похвалою, когда публика ещё и не знала о г-не Грибоедове17.
2. ‘Липецкие воды’, ‘Пустодомы’, ‘Своя семья’, ‘Воспитание’, ‘Наследники’, ‘Нерешительный’ — г-д кн. Шаховского, Кокошкина, Загоскина и Хмельницкого — вот наши оригинальные комедии в стихах18: вопреки г-ну Y.Y., ни в одной из них нет ни Милонов, ни Милен, все они одобрены публикою за слог лёгкий, живой, правильный. Милоны и Милены встречаются у Княжнина, но не в оригинальных, а в подражательных комедиях. Притом же разве Милоны и Милены не могут говорить чистым русским языком, а Софья Павловна Фамусова и Александр Андреич Чацкий — наречием, которого не признаёт ни одна грамматика, кроме, может быть, лезгинской? Мы тотчас это увидим, дослушаем прежде г-на Y.Y.
‘В сём случае нельзя доказывать теоретически, но вот практическое доказательство истины слов моих: почти все стихи комедии Грибоедова сделались пословицами, и мне часто случалось слышать в обществе целые разговоры, которых большую часть составляли стихи из ‘Горя от ума».
Belle conclusion et digne de l`exorde!19
Когда г-н Y.Y. обещает практическое доказательство, то всякий здравомыслящий читатель по законам логики ожидает, что критик представит в пример какое-нибудь место из комедии и разбором его докажет истину слов своих. Ничуть не бывало! Г-н Y.Y., забывая, что публика не обязана верить его божбе, уверяет, что слыхал целые разговоры, взятые из ‘Горя от ума’. На это я стану отвечать ему: 1) пусть представит он узаконенное число свидетелей, 2) целые разговоры из какого-нибудь сочинения могут брать только те, которые сами не в состоянии связать двух мыслей и двух слов, и 3) будучи иногда по тяжебным делам принужден беседовать с нетрезвыми дельцами, я слыхал, что они очень часто упоминают в разговоре стихи из сочинений Нахимова: следует ли из этого, что Нахимов наш Ювенал и образец сатирического слога?20 Чтобы не сделать ошибки, подобно г-ну Y.Y., представим истинно практическое доказательство: разберём начало отрывка, напечатанного в ‘Талии’. Боясь утомить читателей выпискою всей сцены, я стану выбирать некоторые фразы, которые имели бы отдельный, полный смысл.
Чуть свет уж на ногах! и я у ваших ног!
Ну поцелуйте же! Не ждали? — говорите!
Что ж, ради? — нет? — в лицо мне посмотрите.
Удивлены? и только? — вот приём!
Как будто не прошло недели,
Как будто бы вчера вдвоём
Мы мочи нет друг другу надоели.
Ни на волос любви! куда как хороши!
И между тем, не вспомнюсь, без души,
Я сорок пять часов, глаз мигом не прищуря,
Вёрст больше семи сот пронёсся, ветер, буря,
И растерялся весь, и падал сколько раз,
И вот за подвиги награда!
К кому относятся слова на ногах? Если к Софье, то, верно, Чацкий приехал затем, чтоб застать её уж на ногах, а не просто с визитным билетом. Притом кто, кроме лезгинца, скажет девушке: вы уж на ногах? Каким образом Чацкий пристаёт к Софье, чтоб она говорила, когда он не даст ей рта разинуть? Это похоже на Мольерова Метафраста!21 К чему относится: в лицо мне посмотрите? Кажется, ни к чему, кроме рифмы — говорите. Как будто не прошло недели — с чего? или от чего? — Фраза ничем не связана с предыдущею и последующею. Вдвоём мы мочи нет друг другу надоели — лезгинская фраза! Вдвоём Софья и Чацкий могли надоесть другому, но не друг другу, мочи нет требует после себя союза как. Ни на волос любви — выражение неприличное. Конец тирады так перепутан, что трудно найти смысл, кажется, однако ж, что не вспомнюсь лучше бы сделать деепричастием, без души опять не выражает этого мучительного ожидания, но фраза вставлена для рифмы. Если бы автор сказал: я в сорок пять часов… то, несмотря на уродливое выражение — глаз мигом не прищуря, которого нет ни в книжном, ни в разговорном слоге, несмотря на перестановку: вёрст больше семи сот пронёсся, которая непозволительна в языке разговорном, можно бы было понять его фразу. И вот за подвиги награда! Иной подумает, что Чацкий победил Полкана22 или Бабу-ягу, нет, все его подвиги состоят в том, что он весь растерялся и падал много раз. Г-н Y.Y. скажет, что в разговоре можно дать пышный эпитет самым мелким вещам. Так! Да в разговоре нельзя употребить слово подвиг и нельзя подвигом назвать страдательное положение героя. Послушаем, что отвечает Софья:
Ах, Чацкий, я вам очень рада.
Слава богу, нашли одну правильную фразу! Но, вспомнив слова г-на Y.Y., что в этой комедии язык совершенно такой, каким говорят в обществе, мы должны осудить и этот ответ Софьи, совершенно невинный перед грамматикою. В обществах по фамилии называют: 1) отсутствующих, 2) людей, которых имени не знают, 3) молодые люди (мужчины) друг друга, и 4) старшие — младших. Ни по одной из этих причин Софья не могла Чацкого назвать иначе, как по имени, потому что она и не очень рада ему. Чацкий продолжает:
Вы ради? — В добрый час!
Однако ж, искренно, кто ж радуется эдак?
Мне кажется так, напоследок,
Людей и лошадей знобя,
Я только тешил сам себя.
В добрый час! — говорится, когда мы желаем кому счастливо начать дело, здесь употребление требовало слава богу! Второй стих двусмыслен: к чему относится искренно? Просто ли это значит: признайтесь искренно, или должно отнести его к радуется… Впрочем, лучше два смысла, чем никакого! Напоследок — слово совершенно ненужное, ужасная вставка, показывающая, как тяжело автору доставались стихи, у него поминутно встречаются или пропуски слов, нужных для смысла, или вставки нужных для рифмы. Странно слышать, как защищают это партизаны ‘Горя от ума’. В первом случае они говорят, что фразы никогда не бывают полными в разговоре, а во втором утверждают, что разговор общества всегда наполнен лишними словами. Я только тешил сам себя — опять вставлено для рифмы, иначе выйдет самая варварская потеха: знобить людей и лошадей! Хотя г-н О.Сомов и говорит, что комедия хороша оттого, что в ней нет плута слуги, однако ж, вопреки ему и вопреки нашим нравам, плутовка служанка продолжает разговор:
Ей Богу! не прошло пяти минут,
Как поминали мы вас тут,
Сударыня, скажите сами.
В первом стихе смысл не кончен и выходит: Если бы вы были за дверями, не прошло пяти минут, тут поставлено для рифмы. Софья продолжает:
Всегда, не только что теперь,
Не можете мне сделать вы упрёка.
Кто промелькнёт, отворит дверь,
Проездом, случаем, из чужа, издалёка,
С вопросом я, хоть будь моряк,
Не повстречал ли где в почтовой вас карете.
Второй стих тяжёл, в разговоре скажут: вы не можете упрекнуть меня, кто промелькнёт, того нельзя ни о чём спросить — не успеешь. Воля г-на Y.Y., а как ни подразумевай тут глагол явиться, или какой-либо другой, всё не будет смысла. Издалёка — выговор книжный, вынужденный рифмою, говорят издалека. Хоть будь моряк — опять мозаическое выражение. Последний стих дурён по ужасной перестановке слов и потому, что в России нет почтовых карет, а в чужих краях они называются дилижансами.
Если разбирать таким образом всю комедию, то не достанет бумаги и терпения. Замечу в этой же сцене ещё несколько выражений, которые ревностные прихожане стараются выдать за образец слога разговорного, непринуждённого:
Блажен, что (когда?) скрыпнет столик, дверь.
Вы расцвели прелестно,
Неподражаемо.
Без думы полноте смущаться.
А тот дал промах.
Певец зимой погоды летней.
Француз, подбитый ветерком.
На съездах на больших.
Ещё ли не сломил безмолвия печати.
Звонками только что гремя…
И день и ночь по снеговой пустыне.
И как вас нахожу? — В каком-то строгом чине.
Да, хорошо, (если?) сгорите, если ж нет?
Заметим, что кроме последнего стиха, все эти лёгкие и приятные фразы отпускает главное, умнейшее и просвещённейшее лицо в комедии.
Г-н Y.Y. не хочет отвечать на мелочные придирки г-на Дмитриева к ‘Телеграфу’. Г-н Дмитриев заметил, что издатель журнала называет игранными пьесы, не бывшие на сцене, и даже рассказывает о впечатлении, которое они произвели над зрителями, что тот же самый издатель почитает неслыханною новостью размер 6 и 1/2 стоп ямба с пиррихием23, — подлинно придирки очень мелочные! Разве г-н Дмитриев не знает, что издатель журнала не обязан говорить правду и не обязан знать русской просодии, о грамматике и говорить нечего!
Г-ну Y.Y. кажется странным, что г-н Дмитриев оспоривает мнения г-на Полевого, и между тем не желает входить с ним в состязание. А мне кажется, это очень просто: мнение г-на Полевого может быть принято и другими, стало быть, г-н Дмитриев желает оспорить только мнение, не желая лично состязаться с г-ном Полевым. Как критик, г-н Дмитриев обязан был отдать и отдал отчёт, почему он противоречит мнению г-на Полевого, но никто не может обязать критика объяснить причины, по которым он не желает иметь состязание с самим г-ном Полевым.
Сим оканчиваю слишком длинный ответ мой г-ну Y.Y. Да позволит он мне в заключение предложить ему несколько вопросов.
1. ‘Московский телеграф’ воюет со всеми нашими журналами, кто виноват — один или многие?
2. Журнал, отличающийся от других дурным слогом, может ли судить о слоге?
3. Может ли судить о стихах человек, не знающий первых правил просодии?
4. Повесть о Попе Иване не лучше ли всех прочих статей, помещённых до сих пор в ‘Телеграфе’?24
5. Почему г-ну Полевому не нравятся технологические сравнения г-на Д.Р.К.?25
Примечания
(Л. И. Соболев)
1. Под строкой было напечатано примечание редактора ВЕ — М.Т. Каченовского: ‘Справедливость требовала дать место в В.Е. сей второй статье г-на Белугина, который защищает в ней свои прежние суждения, а хорошие мысли, относящиеся к правилам словесности, и всегда будут приятными гостями в журнале. Но редактор покорнейше просит почтенного Белугина и других господ литераторов на будущее время освободить его от спорных статей и состязаний продолжительных. Охота к ним имеет общую судьбу со всеми вещами в мире. К.‘
2. Лабрюйер. Характеры. І (‘О творениях человеческого разума’), 5: ‘Мы приходим в восторг от самых посредственных сатирических или разоблачительных сочинений, если получаем их в рукописи, из-под полы и с условием вернуть их таким же способом, настоящий пробный камень — это печатный станок’ (пер. Ю.Корнеева и Э.Линецкой).
3. ‘Когда стихи кишат ошибками без счёта, // В них блеск ума искать кому придёт охота? // Поэт обдуманно всё должен разместить, // Начало и конец в поток единый слить’ — Буало. Поэтическое искусство. Песнь первая (пер. Э.Л. Линецкой).
4. К этому месту под строкой дано примечание М.Т. Каченовского: ‘По сим-то именно причинам продолжительные споры и тяжелы для журнала. Рдр.‘
5 Юст Веридиков — псевдоним Дмитриева, от лат. justus — справедливый, veridicus — истинный, правдивый.
6 Что это доказывает? — франц.
7 Имеется в виду следующее замечание Н.А. Полевого в уже цитированной заметке о ‘Русской Талии’: ‘В отрывке из комедии ‘Благородный театр’ (М.Н. Загоскина) есть счастливые стихи <...> О расположении всей комедии нельзя судить по отрывку. Вообще, сюжет её кажется нам не очень новым. Довольно было бы Транжирина и Богатонова, Любский едва ли не повторение их’ (МТ. 1825. No 2. С. 169).
8 Имеется в виду сочинение М.Дмитриева ‘Торжество муз. Пролог на открытие Императорского московского театра’ (М., 1824).
9 Строка из I песни поэмы князя С.А. Шихматова ‘Пётр Великий. Лирическое песнопение в осьми песнях’ (СПб., 1810. С. 4).
10 Великие умы сходятся — франц. пословица, здесь иронически о совпадении взглядов критиков ‘одного прихода’ — О.Сомова и В.Одоевского.
11 Цитата из басни И.И. Хемницера ‘Метафизический ученик’: ‘А время что? — А время вещь такая, // Которую с глупцом я не хочу терять’.
12 Лабрюйер. Характеры. XІ (‘О человеке’), 7 (‘Рассеянный’): ‘Меналк пишет ночью еще одно письмо и, запечатывая его, нечаянно гасит свечу, после чего удивляется, почему он ничего не видит, и долго не может сообразить, что же, собственно говоря, произошло’ (пер. Ю.Корнеева и Э.Линецкой).
13 Крутон — так зовут главного героя ‘Мизантропа’ (у Мольера — Альцест) в переводе Ф.Ф. Кокошкина (отд. изд. 1816 г.).
14 Цитируется — лат.
15 Селадон — герой пасторального романа ‘Астрея’ Оноре д’Юрфе (1568-1625), нарицательное имя нежного любовника.
16 Квинтилиан Марк Фабий (35 — ок. 100) — римский ритор, учитель Плиния Младшего, Тацита и других знаменитых римлян.
17 Ср. примеч. 11 к первой статье.
18 ‘Урок кокеткам, или Липецкие воды’, ‘Пустодомы’, ‘Своя семья, или Замужняя невеста’ — комедии А.А. Шаховского, комедия ‘Воспитание, или Вот приданое!’ написана Ф.Ф. Кокошкиным, ‘Урок холостым, или Наследники’ сочинил М.Н. Загоскин, ‘Нерешительный, или Семь пятниц на неделе’ — комедия Н.И. Хмельницкого.
19 Из комедии Ж.Расина ‘Сутяги’ (д. III, явл. 3, слова Леандра): ‘Вот окончание, достойное зачина!’ (пер. И.Шафаренко).
20 Нахимов Аким Николаевич (1782-1814) — поэт-сатирик, некоторые его стихотворения (как, например, пародийная ‘Элегия’, воспевавшая указ 1809 г. о необходимости для чиновников сдавать экзамены) распространялись в списках, был автором басен, стихотворения ‘Песнь луже’, ‘Сочинения в стихах и прозе’ вышли в 1815 году.
21 Метафраст — персонаж комедии Мольера ‘Любовная досада’ (в первом рус. переводе ‘Любовная ссора’), по-гречески — истолкователь, учитель, педант.
22 Полкан — персонаж лубочной книги ‘Сказка о славном и сильном богатыре Бове-королевиче и о прекрасной супруге его Дружевне’.
23 См. примеч. 10 к первой статье.
24 Имеется в виду статья ‘Предания в России о Царе-священнике Иоанне’, напечатанная без подписи в No 10 (май) в разделе ‘Науки и искусства’ (с. 93-105).
25 В ‘Четвёртом письме на Кавказ’ (окончание), напечатанном в 10-м номере ‘Сына отечества’ за 1825 год, Д.Р.К. (псевдоним Н.И. Греча) писал: ‘Журнал не есть исключительная привилегия на какую-нибудь фабрику или патент на изобретение. Журнал текущей литературы есть куб, куда всякий может приложить своего материалу для выгонки общего умственного спирта. Извини это технологическое сравнение: этому я научился у г-на Полевого, который русские переводы романов назвал кустарными изделиями (с. 206). Полевой отвечал в ‘Особенном прибавлении к ‘Московскому телеграфу» (1825, No 13): ‘Не всегда удачно берёт свои технологические сравнения г-н Д.Р.К.! Если бы нашёлся такой химик, который позволил всякому класть в куб что угодно, не знаю, куда бы годился его умственный спирт! <...> Мне смешно, что я по следам Д.Р.К. принуждён толковать о технологии — что делать!’ (С. 52-53).
Прочитали? Поделиться с друзьями:
