Прогулка подъ липами.
Прогулка подъ липами.
Р. Венгерова.
ПРОГУЛКА ПОДЪ ЛИПАМИ.
(1782).
Прогулка под липами, Шиллер Фридрих, Год: 1782
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Собраніе сочиненій Шиллера въ перевод русскихъ писателей. Подъ ред. С. А. Венгерова. Томъ III. С.-Пб., 1901
Вольмаръ и Эдвинъ — два друга. Они удалились отъ свта, съ его дловой суетой и будничными тревогами, и жили вдвоемъ въ тиши мирнаго уединенія. Здсь, на свобод, они предавалисьфилософскому созерцанію, стараясь познать и распутать т таинственно и чудесно переплетенныя нити судьбы, по которымъ направлялась ихъ жизнь. Удачникъ Эдвинъ готовъ былъ заключить весь міръ въ свои горячія, радостныя объятія, мрачному Вольмару все существующее рисовалось въ черномъ цвт его собственныхъ неудачъ и жизненныхъ невзгодъ. Липовая аллея была мстомъ, гд они всего охотне предавались своимъ размышленіямъ. Однажды, въ очаровательный майскій день они совершили свою обычную прогулку. Вотъ что осталось у меня въ памяти изъ ихъ разговора.
Эдвинъ. День такъ прекрасенъ, вся природа полна радости и веселья. Вы все-жъ: задумчивы, Вольмаръ.
Вольмаръ. Оставьте меня! Вы знаете мое обыкновеніе портить всякое расположеніе духа.!
Эдвинъ. Ну можно-ли такъ брезгливо отталкивать чашу радости?
Вольмаръ. А почему-жъ бы и нтъ, если въ чаш оказывается паукъ? Возьмемъ, для примра, настоящій моментъ: не правда-ли, природа представляется вамъ теперь въ вид прекрасной двушки-невсты, щеки которой залиты нжнымъ румянцемъ стыдливости, мн-же она кажется поблекшей матроной, а румянецъ ея — слоемъ румянъ, скрывающихъ зеленоватую желтизну увядшихъ щекъ, въ ея выцвтшихъ волосахъ наслдственные алмазы, и какъ она жеманится, какъ любуется собой въ этомъ праздничномъ наряд! Да вдь нарядъ-то ужъ изношенъ и сотни тысячъ разъ перешитъ и перекроенъ! Вдь при предшественникахъ Девкаліона она уже волочила этотъ самый извивающійся зеленый шлейфъ, душилась этими-же самыми духами, этой же самой пестрой каймой украшала свое платье. Сотни тысячъ лтъ она поддерживаетъ свое существованіе, питаясь исключительно объдками со стола смерти. Изъ чего сдланы ея блила, ея румяна? Она варитъ ихъ изъ костей своихъ собственныхъ дтей,— прахъ и тлнъ она превращаетъ въ блестки, которыми ослпляетъ наивные взоры простаковъ. Это — нечистоплотное, неразборчивое чудовище, небрезгающее собственными нечистотами, которыя онотысячекратно разогрваетъ, чтобы снова и снова пожирать ихъ. Изъ обносковъ своихъ, заштопанныхъ и заплатанныхъ, мастеритъ она новые наряды, которыми такъ кичится, и выноситъ ихъ на рынокъ и затмъ снова ихъ раздираетъ, превращая въ груду отвратительнаго тряпья. Извстно ли теб, молодой человкъ, въ чьемъ обществ ты, быть можетъ, прогуливаешься въ настоящую минуту? Приходитъ-ли теб когда-нибудь на умъ, что весь этотъ безконечный кругъ — безграничная могила твоихъ предковъ? Думалъ-ли ты о томъ, что этотъ нжный зефиръ, приносящій теб сладкое благоуханіе липъ, вдуваетъ, можетъ быть, въ твой носъ развянную силу Арминія? Возможно, что изъ этого серебристаго источника, вмст съ живительной влагой, ты вкушаешь разложившіеся остатки нашихъ великихъ Генриховъ? Фи, фи! Римскіе мужи, потрясавшіе нкогда вселенную, разорвавшіе величавый міръ натри части и подлившіе его между собой, какъ мальчишки разрываютъ букетъ цвтовъ и длятся имъ, чтобы воткнуть его въ свои шляпы,— эти великіе герои древности обязаны, быть можетъ, въ настоящее время глотками кастратовъ — потомковъ своихъ — завывать трогательныя аріи оперъ. Атомъ, озарившійся мыслью о Божеств въ мозгу Платона, атомъ, трепетавшій великимъ человколюбіемъ и состраданіемъ въ сердц Тита, этотъ самый атомъ, весьма возможно, подергивается скотскими вожделніями въ жилахъ какого-нибудь современнаго Сарданапала или-же разносится вороньемъ подъ видомъ падали повшеннаго грабителя. Что за стыдъ! Какой позоръ! Изъ священнаго пепла нашихъ отцовъ мы вылпили себ арлекинскія маски, мудростью нашихъ предшественниковъ мы набили себ дурацкіе колпаки. Вы, кажется, находите это забавнымъ, Эдвинъ?
Эдвинъ. Не сердитесь! Отъ вашихъ разсужденій ветъ весьма комическими выводами. Ужъ не хотите-ли вы, чтобъ наши тла странствовали по тмъ-же законамъ, какіе приписываются нашимъ душамъ? Чтобы посл смерти управляющаго ими механизма они несли т-же обязанности, которыя исполняютъ при жизни по распоряженію духа? А духъ усопшаго обязанъ, въ свою очередь, продолжать ту-же дятельность, которой онъ предавался въ первой своей жизни. Quae cura fuit vivis, eadem sequitur tellure repostos.
Вольмаръ. Или же, чтобы пепелъ Ликурга покоился на дн океана и по сію пору, и на вчныя времена. Да?
Эдвинъ. Слышите-ли вы нжныя трели соловья? Что, если Это маленькое существо, такъ глубоко трогающее наши сердца, возродилось изъ урны съ пепломъ Тибулла, голосъ котораго былъ такъ-же нженъ, какъ голосъ этой маленькой птички? Что если вдохновенный Пиндаръ паритъ надъ нами въ образ вонъ того орла, высоко возносящагося къ синему куполу неба? Не атомъ-ли Анакреона носится вокругъ насъ въ ласкающемъ дыханіи втерка? Кто поручится за то, что тла сластолюбцевъ не ложатся нжнымъ налетомъ пудры на разметавшіеся локоны ихъ повелительницъ? Кто знаетъ, тысячелтняя ржавчина на зарытыхъ въ землю монетахъ не есть-ли остатки лихоимцевъ, плотно приставшіе посл смерти къ тому, что было имъ такъ дорого при жизни? Быть можетъ, тла полиграфовъ, перелитыя въ буквы или перемолотыя въ бумагу, присуждены къ вчной мук въ тискахъ печатнаго станка для увковченія и распространенія нелпостей, рождающихся изъ-подъ пера ихъ коллегъ. Чмъ мн докажутъ, что камень, доставляющій столь тяжкія страданія нашему сосду, не есть остатокъ неискуснаго врача, осужденнаго за безуспшное лченіе на роль непрошеннаго стража позорной темницы до тхъ поръ, пока не явится искусная рука хирурга для освобожденія заколдованнаго принца? Ну вотъ видите, Вольмаръ, изъ той-же чаши, откуда вы черпаете горечь вашей желчи, мой бодрый духъ почерпаетъ веселыя шутки.
Вольмаръ. Эдвинъ, Эдвинъ, какъ можете вы обращать въ шутку такіе серьезные вопросы, какъ хватаетъ у васъ духа острить и потшаться надъ ними! Узнали-бы наши государи, воображающіе, что жизнь и смерть зависитъ отъ одного мановенія ихъ бровей, узнали бы наши красавицы, стремящіяся одурачить всю нашу мудрость однимъ только нжнымъ пушкомъ своихъ щекъ, узнали-бы т сладкіе молодчики, которые создаютъ себ божество изъ горсточки блокурыхъ волосъ,— дошло-бы до ушей ихъ, разсказалъ-бы кто-нибудь имъ всмъ, какъ безцеремонно прохаживается лопата могильщика по черепу бднаго орика. Что стоитъ женщина со всей ея красотой, если великій Цезарь идетъ на замазку щелей дырявой стны въ защиту отъ втра?
Эдвинъ. И что-же слдуетъ изъ всего этого?
Вольмаръ. Слдуетъ жалкая развязка жалкаго фарса! Трагедія, видите-ли, въ томъ, что жизнь и участь души руководствуется предписаніями матеріи. Сдлайте-ка тутъ какой вамъ угодно благопріятный выводъ.
Эдвинъ. Осторожне, Вольмаръ! Вы увлекаетесь бреднями, пренебрегая всякимъ благоразуміемъ.
Вольмаръ. Дайте мн договорить! Доброе дло не боится свта истины.
Эдвинъ. Пусть-же Вольмаръ откроетъ истину, если онъ счастливе меня.
Вольмаръ. Э, фи! Вотъ вы ужъ и ткнули прямо въ самую опасную рану. Судя по вашему, мудрость — какая-то гнусная кумушка, которая примащивается къ каждому дому, прилаживается къ каждому настроенію,— съ несчастными злословитъ на счетъ милости и справедливости неба, въ тонъ счастливцамъ старается найти свтлыя стороны въ зл и гор, царствующихъ на земл. Плохого пищеваренія достаточно, чтобы весь земной шаръ представился сплошнымъ адомъ, стаканъ вина способенъ заставить насъ поклониться, какъ богу, тому, кого мы считаемъ обыкновенно дьяволомъ. Скажите мн, Эдвинъ, гд-же правда, если вся философія есть отраженіе нашего настроенія. Эдвинъ, я боюсь, что мудрость прійдетъ къ вамъ вмст съ утратой ясности вашего духа.
Эдвинъ. Я предпочелъ-бы отказаться отъ мудрости.
Вольмаръ. Вы произнесли слово ‘счастливый’. А скажите-ка мн, Эдвинъ, какъ стать имъ? Необходимое условіе жизни — трудъ, мудрость — ея цль, а блаженство, вы говорите,— ея награда. Тысячи судовъ распускаютъ паруса вслдъ за другими тысячами, и еще тысячи отправляются за ними, и вс они носятся по безбрежному морю въ поискахъ счастливаго острова, въ стремленіи добыть это золотое руно. Скажиже мн, мудрецъ, коль ты знаешь, сколькимъ изъ нихъ удалось найти это сокровище? Я вижу флотъ безчисленныхъ судовъ, мечущійся въ вчномъ круговорот своихъ ежедневныхъ нуждъ, вчно отчаливающій отъ этого берега, чтобы опять къ нему-же пристать, и вчно сюда пристающій, чтобы снова отчаливать. Они кружатъ около пристаней своего предназначенія, робко крейсируютъ вдоль берега, чтобъ добыть себ провіантъ или привести въ порядокъ свой такелажъ, но никогда не отваживаются въ открытое море. Это т, которые сегодня заканчиваютъ свой трудовой день для того, чтобы завтра начать его снова. Этихъ, конечно, я не стану считать, а они — половина человчества. Есть и другіе: т, что, увлекаемые бурнымъ водоворотомъ страстей, находятъ свою пристань въ безславной могил, вся сила ихъ существованія сводится къ усерднымъ стараніямъ вкусить какъ можно больше отъ пота, пролитаго первыми. Конечно, и этихъ нельзя считать, но тогда въ остатк получится одна только жалкая четверть. Уныло и робко направляетъ она свои паруса по бурнымъ волнамъ грознаго океана, плывя безъ компаса подъ руководствомъ однхъ только обманчивыхъ звздъ. Вонъ-вонъ на краю горизонта, подобно блому облачку, мерцаетъ желанный берегъ — берегъ счастья. ‘Земля!’ восклицаетъ кормчій, но въ ту-же минуту какая то предательская ничтожная дощечка даетъ течь, и мощное судно идетъ ко дну въ виду самаго берега.
Apparent rari nantes in gurgite vasto. Посл долгой неравной борьбы человка со стихіей самому искусному пловцу, обезсилвшему и почти потерявшему сознаніе, удается выбраться на берегъ. Вотъ онъ — этотъ счастливецъ, чужой и одинокій въ тропическомъ пояс, куда выбросила его прихоть волнъ, тоскливо бродитъ по спасительному берегу и озирается полными слезъ глазами, отыскивая свое сверное отечество. Такимъ образомъ одинъ милліонъ за другимъ убываетъ изъ вашей щедрой категоріи. Дти мечтаютъ о рыцарскихъ латахъ мужей, мужи плачутъ о безвозвратно утраченномъ дтств. Потокъ нашихъ знаній оглядывается назадъ, чтобъ найдти свое устье. Вечеру предшествуютъ сумерки, какъ утру — разсвтъ. Въ одну и ту же ночь Аврора обнимается съ Гесперомъ. Мудрецъ, мнящій пробить стну смерти, мало-по-малу опускается и вновь погружается въ неразумное дтство. Ну, Эдвинъ, найдите-же оправданіе горшечнику передъ горшкомъ. Отвчайте что-нибудь, Эдвинъ!
Эдвинъ. Горшечникъ оправданъ уже тмъ, что горшокъ осмливается призывать его къ отвту.
Вольмаръ. Говорите серьезно!
Эдвинъ. Я считаю поздку не напрасной, хотя-бы островъ и не былъ отысканъ.
Вольмаръ. Ужъ не потому-ли Эдвинъ, что глаза упиваются живописными видами, мелькающими направо и налво? И во имя этого отдаваться на полный произволъ стихій, ради этого ежеминутно трепетать встрчи острыхъ подводныхъ скалъ, ради этого подвергать себя тройной смерти въ безпокойной пустын водъ? Ни слова больше! Мое озлобленіе краснорчиве вашего довольства!
Эдвинъ. Такъ, по вашему, я долженъ топтать ногами фіалку за то, что роза мн не дается? Я не долженъ наслаждаться этимъ прекраснымъ майскимъ днемъ, потому что можетъ набжать облако и омрачить его? Такъ нтъ-же, я предпочитаю исчерпать всю радость подъ этой ясной безоблачной синевой и тмъ сократить себ скуку предстоящей непогоды. Неужелиже не сорвать цвтка, потому что завтра онъ утратитъ свое благоуханіе? Я сорву его, а когда онъ увянетъ, я его брошу и сорву его младшую сестру, которая уже пробивается изъ почки, благоуханная и прекрасная.
Вольмаръ. Тщетно! напрасно! Гд посяно одно зерно удовольствія, тамъ выросли тысячи плодовъ страданія. Гд пала одна слеза радости, тамъ погребены тысячи слезъ отчаянія. На томъ самомъ мст, гд радовался и веселился человкъ, тысячи наскомыхъ корчились въ предсмертныхъ судорогахъ. Въ тотъ самый мигъ, когда наши восторги возносятся къ небу, къ нимъ присоединяются тысячи проклятій, направленныхъ туда-же. Это обманчивая игра, гд горсточка выигравшихъ исчезаетъ въ несчетномъ количеств разоренныхъ. Каждый мигъ уноситъ съ собою радости. Каждая пылинка есть надгробный памятникъ счастью. На каждую точку безграничной вселенной смерть наложила свою царственную печать. Каждый атомъ носитъ безнадежную надпись: ‘Прошло’.
Эдвинъ. Почему, ‘прошло’, а не было? Кто знаетъ, быть можетъ каждый звукъ въ природ похоронный гимнъ, полный скорби и надежды, возвщающій горесть утраты и радость вчнаго блаженства. А вмст съ тмъ, каждый звукъ можетъ быть хвалебнымъ гимномъ любви вездсущей и безсмертной… Вольмаръ, у этой липы я получилъ первый поцлуй моей Юліи.
Вольмаръ. (поспшно удаляясь). Молодой человкъ! подъ этой липой я потерялъ мою Лауру.
Мысли, здсь высказанныя молодымъ Шиллеромъ, навяны ‘Вертеромъ’ (письмо отъ 18 Августа) и ‘Гамлетомъ’ (сцена съ могильщиками). Он имютъ цлью показать, что въ основ какъ пессимистическаго, такъ и оптимистическаго міровоззрнія лежатъ не объективныя данныя, а чистосубъективные отзвуки пережитаго.
Русскіе переводы.
1. ‘Комета’ (альманахъ на 1830 г.).
2. Соч. Шиллера въ изд. Гербеля, безъ имени переводчика.
3. Переводъ Р. А. Венгеровой. Исполненъ для настоящаго изданія