Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ
ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БІОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА
ТОМЪ ДЕСЯТЫЙ
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ и ПЕТРОГРАДЪ
Приложеніе журналу ‘Нива’ на 1917 г.
ПРОЗЖІЙ ЧОРТЪ.
Разсказъ.
I.
II.
Проезжий чорт, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1882
Время на прочтение: 6 минут(ы)
— И что только будетъ!?— повторялъ казакъ Терентій, мотая головой.
— И какъ только жить будемъ?!..— отвчалъ бывшій атаманъ Амфилъ.— То-есть ни взадъ ни впередъ… Нту ходу — и кончено.
Казаки были старые, дюжіе. У атамана Амфила была повреждена турецкой пулей лвая скула, чмъ онъ немало гордился. Даже красные носы, обличавшіе крайне неосторожное обращеніе съ напитками, придавали имъ извстную солидность. Какой же казакъ не любитъ выпить? Сейчасъ казаки сидли въ задней изб, гд Терентій по зимамъ держалъ телятъ и ягнятъ и гд поэтому воздухъ не отличался особенной чистотой. Но послднее обстоятельство сейчасъ не существовало, потому что подъ столомъ стояла цлая четверть водки, и казаки время отъ времени выпивали по стаканчику, оглядываясь на дверь.
— И только что длается съ бабами передъ праздникомъ,— ворчалъ Амфилъ.— Моя Матрена совсмъ озврла… Приступу къ ней никакого нтъ. Рветъ и мечетъ…
— И моя Агаья не лучше… Ну, сочельникъ, ну, завтра Рождество, а мы чмъ виноваты? Прямо давеча прогнала изъ передней избы, хоть на улиц ночуй. Я даже разсердился, а тутъ подъ руку въ сняхъ четверть водки попалась… Думаю, позову кума Амфила и разочнемъ четверть въ лучшемъ вид, потому какъ вино къ празднику припасено…
— Ужъ это извстное дло.
Станичныя казачки, дйствительно, орудовали въ сочельникъ съ особеннымъ ожесточеніемъ — мыли, скребли, чистили, прибирали и охорашивали. Казаки выгонялись безъ всякаго сожалнія прямо на улицу и уныло бродили по станиц, какъ заблудившаяся скотина. Казакъ Терентій совершенно случайно стащилъ у жены четвертную бутыль водки и пригласилъ по этому случаю кума Амфила. Но незаконно пріобртенная водка не давала веселья, а, наоборотъ, нагоняла самыя грустныя размышленія. Говорила о возраставшей на нее дороговизн, о непочтеніи молодыхъ казаковъ къ старшимъ, о томъ, что съ каждымъ годомъ жить длается все трудне. Кажется, и земли достаточно, и золотые промысла подъ рукой, только работай, и служба супротивъ прежняго куда легче, а вотъ прежде-то казаки куда лучше жили. Положимъ, денегъ было меньше, а жили лучше. На что, кажется, скотина, а и то лучше велась, потому что травы были лучше. Въ урожайные годы, бывало, свиней пшеницей откармливали.
Станица Уметъ затерялась въ степной глуши Оренбургской губерніи и, дйствительно, особеннаго великолпія собою не представляла, особенно по зимамъ, когда ее заносило саженнымъ снгомъ. Мало того, съ каждымъ годомъ станица длалась хуже, и народъ бднлъ на глазахъ, пропиваясь до нитки на золотыхъ промыслахъ. Что казаки ни заработаютъ, то и пропьютъ, да еще своего домашняго добра прихватятъ.
— Отрыгнулось намъ это самое золото совсмъ наоборотъ,— жаловался Амфилъ.— Хозяева-то на промыслахъ богатютъ, а мы бднемъ.
— Черезъ золото вся бда выходитъ… Теперь все изъ дому-то на промысла волокутъ — и хлбъ, и сно, и скотину, а деньги на пропой души.
— Ужъ это что говорить… Эта самая водка, ежели разобрать…
Терентій почесалъ въ затылк и неожиданно прибавилъ:
— А помнишь, когда вышла дешевая акцизная водка, прозжалъ черезъ Уметъ одинъ баринъ…
— Мало ли господъ прозжало…
— Нтъ, онъ еще у тебя останавливался тогда… Ну, изъ-за котораго разссорилисъ тогда Михаила Кочетъ и Лука Першинъ?
— Ахъ, да… Помню даже очень хорошо. Черный изъ себя, глаза такіе вострые…
— Ну, такъ онъ, помнишь, какъ тогда сказалъ намъ: ‘Ну, казачк, какъ ведро выпьете, такъ рупь шесть гривенъ и въ карман’… да. Потому откупная водка стоила шесть рубликовъ ведерко, а дешевая акцизная выбжала на четыре рубля сорокъ копеекъ.
— И правильно сказалъ, шутъ его побери.
— Посмялся надъ нами, дураками.
— Еще вотъ какъ посмялся-то. Лучше не надо… А какъ онъ разссорилъ Луку съ Михайлой,— сколько время прошло, а старики никакъ не могутъ помириться. И изъ-за чего все дло вышло — плюнуть не стоитъ. Помнишь, Амфилъ, какъ онъ тогда училъ, какъ водку пить ‘на шарапъ’? Собралось тогда у тебя въ изб, какъ сейчасъ помню, семъ человкъ… Еще покойникъ дьячокъ Гаврилычъ былъ… Ну, онъ сосчиталъ насъ всхъ, отобралъ шесть рюмокъ и говоритъ: ‘Теперь милости просимъ, казачки’… Шестеро-то выпьютъ, а седьмому и не хватаетъ. Ну, сначала это даже забавно выходило, а потомъ и пошла музыка… Михайла-то съ Лукой за одну рюмку уцпились и чуть не подрались. Такъ съ тхъ поръ промежду ними и не стало согласія. Все насупротивъ другъ дружк длаютъ… Батюшка отецъ Геннадій разовъ съ пять хотлъ ихъ замирить — куды, еще хуже того. Такъ оба на стну и лзутъ, какъ чумные быки. Одной рюмкой ушибъ баринъ обоихъ…
— Ужъ это что говорить. Другое слово-то хуже ножа… Мудреный баринъ-то оказался.
По этому поводу казаки еще выпили. Прожевывая корочку чернаго хлба, Терентій обратилъ вниманіе, что на стол оказался третій стаканчикъ. Онъ отлично помнилъ, что было всего два, а тутъ вдругъ третій появился. У старика даже мурашки по спин пробжали, только заговорили о мудреномъ барин, какъ на стол сейчасъ лишній стаканчикъ объявился. Нагнувшись къ уху Амфила, Терентій прошепталъ:
— Видлъ?
— Что?
— А стаканчикъ?
— Ну?..
— Два было стаканчика, а откуда третій взялся?
Амфилъ протеръ глаза и нсколько разъ посмотрлъ то на кума Терешія, то въ стаканъ. Получалась, понятно, чертовщина… А кумъ Терентій, дрожа отъ страха, сообразилъ все.
— Мы только помянули ‘его’, а онъ и стаканчикъ подсунулъ,— объяснилъ онъ..
Кумъ Амфинъ глухо замычалъ, какъ припертый къ стн быкъ. Потокъ Терентій хлопнулъ себя по лбу и проговорилъ уже громко:
— Дураки мы, кумъ, вотъ что…
— Ну?
— Тогдашній-то баринъ, которой училъ насъ водку шить ‘на шарапъ’, былъ даже совсмъ не баринъ, а просто прозжающій чортъ… да!.. Поди слыхалъ, какъ онъ по всей Сибири объзжаетъ и добрыхъ людей смущаетъ? Вотъ онъ самый былъ тогда у насъ въ Умет…
— Кто-о?
— Врно теб говорю!.. Гд ужъ онъ прохалъ — добру не бывать. Однимъ словомъ: прозжающій чортъ.
Счастливая мысль кума Терентія очень понравилась Амфилу, а онъ даже хлопнулъ себя по ляжкамъ. Ну, конечно, прозжающій чортъ… Кажется, ясно. Его работа. Недаромъ старики говорили, что именно этоть прозжающій чортъ свяжетъ всю Сибиръ желзной проволокой, потомъ пуститъ по проволок огонь. Потомъ приспособитъ чугунку,— тогда и конецъ всему. Очень даже просто…
— То-то у меня тогда дв телушки околли,— соображалъ онъ вслухъ.— Потомъ жеребенокъ палъ… А ему стояло только поглядть — и конецъ длу.
Мысли Терентія неслись уже дальше. Вотъ и стаканчикъ подсунутъ прозжающимъ чортомъ, какъ только вспомнили о немъ. Покачавъ головой, кумъ Терентій неожиданно для самого себя сказалъ:
— А знаешь что, кумъ Амфилъ?
— Ну?
— Возьмемъ да и помиримъ Михайлу съ Лукой, прямо на зло прозжающему чорту. Вдь они не знаютъ, почему ссорятся, а какъ мы имъ скажемъ — сейчасъ и очухаются.
— А что бы ты думалъ, кумъ Терентій? Въ самый даже разъ… Ты ступай за Лукой, а я приведу Михайлу. Будто такъ, вообще… Понялъ? Дло, молъ, есть… А какъ сойдутся здсь вмст, мы имъ все и объяснимъ. Имъ ужъ некуда будетъ дваться… Мирись — и конецъ тому длу. Будетъ гршить да добрыхъ людей смшить.
Кумъ Терентій припряталъ четверть за печку, оглядлся и только махнулъ рукой на стоявшій на стол третій стаканчикъ. А ну его…
Кумовья отправились и черезъ полчаса вернулись бъ сопровожденіи Михайлы Кочота и Луки Першина. Тоже дюжіе были казаки, обложенные благообразной сдиной. Когда они входили въ заднюю избу, то натолкнулись на Агаью, которая вертла въ рукахъ остававшійся на стол стаканчикъ и нсколько разъ обнюхивала его, какъ кошка. Кумъ Терентій чуть не покатился со смху. Вотъ дура баба — такъ и вцпилась въ чортовъ стаканчикъ. Понюхай, матушка, чмъ прозжающій чортъ пахнетъ… Михайла и Лука старались не смотрть другъ на друга, хотя оба и предчувствовали, что попали въ какую-то засаду.
— Что, унюхала водку?— пошутилъ кумъ Терентій надъ женой.— Проваливай по своимъ бабьимъ дламъ, а насъ оставь.
Когда Агаья вышла, кумовья достали изъ кармановъ свои стаканчики, поставили на столъ и захохотали. Однимъ словомъ, дура баба… Потомъ Терентій приперъ дверь на крюкъ, досталъ изъ-за печи росчатую четверть и поставилъ на столъ.
— Ну, говори, кумъ Терентій,— говорилъ Амфилъ, когда кумъ Терентій немного замялся.
— И скажу…— храбро отвтилъ онъ.— Думаешь, не скажу? А вотъ возьму и скажу все… Э, братъ, я первый все сообразилъ. Меня, братъ, не проведешь… А вы, Михайла и Лука, слушайте, потому какъ оказали себя непонимающими.
Нужно отдать полную справедливость куму Терентію, что онъ повелъ дло необыкновенно ловко и даже сдлался краснорчивымъ, насколько краснорчіе доступно оренбургскому казаку. Онъ приплелъ и о. Геннадія, и сочельникъ, и покойнаго дьячка Гаврилыча, а когда началъ объяснять, кто такой былъ баринъ, который училъ пить ‘на шарапъ’, кумъ Амфилъ даже позавидовалъ ему. Угораздитъ же человка такъ складно да ловко говорить, точно береста на огн изворачивается… Михайла Кочетъ и Лука Першинъ все время смотрли въ разныя стороны, а когда дло дошло до прозжающаго чорта — въ первый разъ посл сорокалтней ссоры взглянули другъ на друга. Въ самомъ дл, изъ-за чего они ссорились? Именно, что прозжающій чортъ попуталъ…
— Поняли теперь, какихъ вы дураковъ валяли?— обратился къ нимъ кумъ Терентій въ заключеніе.— Ну, кто старое помянетъ, тому глазъ вонъ, а вы поцлуйтесь… Пусть прозжающій чортъ порадуется. Будетъ ему надъ нами тшиться…
Михайла Кочетъ и Лука Першинъ подошли другъ къ другу и поцловались. Чтобы скрпить примиреніе навсегда, кумъ Терентій налилъ стаканчики водкой и только тутъ вспомнилъ, что одинъ стаканчикъ отъ прозжаго чорта.
— Кумъ Амфилъ, какъ же быть?— спрашивалъ онъ.
Вс начали разсматривать стаканчики, но никакой разницы не нашли,— вс три стаканчика были совершенно одинаковы. Кумъ Терентій долго чесалъ въ затылк, не зная, какъ ему быть. Ясно было одно, именно, что прозжающій чортъ перепуталъ стаканчики на общій соблазнъ. Но, съ другой стороны, время было дорого, и кумъ Терентій ршилъ, что пусть его стаканчикъ будетъ самый вредный. Онъ подалъ по стаканчику Михайл и Лук и выпилъ съ ними.
— Будьте здоровы, не ссорьтесь…— говорилъ онъ,вытирая губы рукавомъ рубахи.— Ну, а теперь выпьемъ по второй.
Выпили еще по стаканчику, причемъ кумъ Терентій совершенно забылъ объ Анфил. Выходило опять ‘на шарапъ’. Когда стаканчики были налиты и выпиты въ третій разъ, бывшій атаманъ надлъ шапку и пошелъ къ двери.
— Кумъ, постой, куда ты?— спохватился Терентій.
— А домой… Спасибо на пріятномъ угощеньи. По-нашему это называется: прозжайте почаще мимо, безъ васъ веселе.
— Кумъ, Богъ съ тобой…
Но кумъ Амфилъ уже шагалъ по двору. Терентій совершенно растерялся и стоялъ носреди избы, раздвинувъ руки.
— Вотъ онъ какъ отрыгнулся, прозжающій-то чортъ,— шепнулъ Михайла Кочетъ Лук Першину.
Съ этихъ поръ кумъ Терентій и кумъ Амфилъ перестали узнавать другъ друга и взводили другъ на друга всякія небылицы, такъ что о. Геннадій совершенно напрасно старался примирить ихъ.