Эдгаръ По
Эдгаръ По
Продолговатый ящикъ.
Продолговатый ящикъ.
Собраніе сочиненій Эдгара По въ перевод съ англійскаго К. Д. Бальмонта
Томъ первый
Поэмы, сказки
Москва, 1901
Книгоиздательство ‘Скорпіонъ’
——
Продолговатый ящик, По Эдгар Аллан, Год: 1844
Время на прочтение: 14 минут(ы)
Нсколько лтъ тому назадъ я запасся билетомъ на проздъ изъ Чарльстона въ Нью-Йоркъ на пакетбот ‘Independence’, капитаномъ котораго былъ Мистеръ Харди. Мы должны были отплыть, въ случа хорошей погоды, пятнадцатаго Іюня: четырнадцатаго числа я отправился на корабль, чтобы кое-что привести въ порядокъ въ моей кают.
Оказалось, что пассажировъ было очень много, а дамъ боле обыкновеннаго. Я замтилъ въ росписи нсколько знакомыхъ именъ, особенно я обрадовался, увидвъ имя Мистера Корнеліуса Вайэта, молодого художника, къ которому я относился съ чувствомъ самой искренней дружбы. Онъ былъ со мной въ К — университет, гд мы много времени проводили вмст. Вайэтъ обладалъ обычнымъ теішераментомъ генія, т. е. представлялъ изъ себя смсь мизантропіи, повышенной чувствительности, и энтузіазма. Съ этими качествами онъ соединялъ самое пламенное и самое врное сердце, какое когда-либо билось въ человческой груди.
Я замтилъ, что его имя было помчено противъ трехъ каютъ, и, заглянувъ снова въ роспись пассажировъ, увидлъ, что онъ взялъ мста на проздъ для себя, для жены, и для двухъ своихъ сестеръ. Каюты были довольно просторны, и въ каждой было по дв койки, одна надъ другой. Правда, эти койки были чрезвычайно узки, такъ что на нихъ не могло помщаться боле какъ по одному человку, все же я не могъ понять, почему для этихъ четырехъ пассажировъ было взято три каюты. Въ это время я какъ разъ былъ въ одномъ изъ тхъ капризныхъ состояній духа, которыя длаютъ человка ненормально любопытнымъ по поводу малйшихъ пустяковъ, и со стыдомъ признаюсь, что я построилъ тогда цлый рядъ неумстныхъ и свидтельствующихъ о неблаговоспитанности догадокъ относительно этого излишняго количества каютъ. Конечно, это нисколько меня не касалось, но тмъ не мене я съ упорствомъ старался разршить загадку. Наконецъ, я пришелъ къ заключенію, заставившему меня весьма подивиться, какъ это я не пришелъ къ нему раньше. ‘Это для прислуги, конечно’, сказалъ я, ‘какой-же я глупецъ, что мн раньше не пришла въ голову такая очевидная разгадка!’ Я опять пробжалъ роспись — но совершенно ясно увидлъ, что съ этой компаніей не было прислуги, раньше, правда, предполагалось захватить съ собой одного человка — ибо слова ‘и прислуга’ были сначала написаны и потомъ вычеркнуты. ‘Ну, такъ это какой-нибудь лишній багажъ’, сказалъ я себ ‘что-нибудь такое, чего онъ не хочетъ отдать въ трюмъ — хочетъ за чмъ-нибудь присмотрть самъ — а, нашелъ — это какая-нибудь картина, или что-нибудь въ этомъ род — такъ вотъ о чемъ онъ торговался съ итальянскимъ жидомъ Николино’. Этой мыслью я удовольствовался, и преднамренно подавилъ свое любопытство.
Сестеръ Вайэта я зналъ хорошо, это были очень милыя и умныя двушки. Женился онъ только что, и я еще не видалъ его жены. Онъ не разъ однако же говорилъ о ней въ моемъ присутствіи, со свойственнымъ ему энтузіазномъ. Онъ изображалъ ее какъ совершенство ума, и поразительной красоты. И мн такимъ образомъ вдвойн хотлось познакомиться съ ней.
Въ тотъ день, когда я зашелъ на корабль (четырнадцатаго числа), Вайэтъ вмст съ своиии спутницами былъ также тамъ — мн сказалъ это капитанъ — и я прождалъ на палуб цлый лишній часъ, въ надежд быть представленнымъ новобрачной, но мн было послано извиненіе. ‘Мистрисъ Вайэть нездоровится, она не выйдетъ на палубу до завтра, когда корабль будетъ отплывать’.
Завтрашній день наступилъ, я шелъ изъ своего отеля къ пристани, какъ вдругъ повстрчалъ Капитана Харди, который сказалъ мн, что ‘въ силу обстоятельствъ’ (глупая, но принятая фраза) ‘онъ полагаетъ, что ‘Independence’ отплыветъ не раньше, какъ дня черезъ два, и, что, когда все будетъ готово, онъ дастъ мн знать’. Я нашелъ это весьма страннымъ, такъ какъ дулъ свжій южный втеръ: но разъ ‘обстоятельства» пребывали за сценой, неслотря на упорныя старанія разузнать о нихъ, мн ничего не оставалось, какъ возвратиться дсмой и насладиться вдоволь моимъ нетерпніемъ.
Я не получалъ ожидаемаго извщенія отъ капитана почти цлую недлю. Оно пришло, наконецъ, и я немедленно отправился на палубу, на корабл толпилось множество пассажировъ, и повсюду шла обычная суматоха, предшествующая отплытію. Вайэтъ вмст съ своими спутннцами прибылъ минутъ черезъ десять посл меня. Компанія состояла изъ двухъ его сестеръ, новобрачной, и самого художника — послдній находился въ одномъ изъ своихъ обычныхъ приступовъ капризной мизантропіи. Я однако, слишкомъ къ нимъ привыкъ, чтобы обратить на это какое-нибудь вниманіе. Онъ даже не познакомилъ меня съ своей женой — этотъ долгъ вжливости, поневол, должна была вьгаолнить его сестра, Маріанъ — очень милая и умная двушка, которая, сказавъ нсколько торопливыхъ словъ, познакомила насъ.
Мистрнсъ Вайэть была закрыта густой вуалью, и когда она приподняла его, отвчая на мой поклонъ, признаюсь, я былъ крайне изумлень. Я удивился бы еще больше, если бы давнишній опытъ не научилъ меня не относиться съ слишкомъ слпымъ довріемъ къ энтузіазму моего друга художника, когда онъ начиналъ описывать красоту какой-нибудь женщины. Когда темой разговора была красота, я хорошо зналъ, съ какой легкостью онъ уносился въ область чистишей идеальности.
Дло въ томъ, что, смотря на Мистрисъ Вайэтъ, я никакъ не могъ не увидть въ ней существо положительно плоское. Хотя ее и нельзя было назвать уродомъ, я думаю, она была не слишкомъ далека отъ этого. Одта она была однако же съ большимъ вкусомъ — и для меня не было сомннія, что она плнила сердце моего друга боле прочными чарами ума и души. Сказавъ всего нсколько словъ, она тотчасъ же прошла вмст съ Мистеромъ Вайэтомъ въ свою каюту.
Мое придирчивое любопытство снова загорлось во мн. Прислуги не было — это былъ пунктъ установленный. Я посмотрлъ, нтъ ли лишняго багажа. Черезъ нкоторое время на набережную пріхала повозка съ продолговатымъ ящикомъ изъ сосноваго дерева, и, казалось, этого ящика только и ждали. Немедленно по его прибытіи мы подняли паруса, и черезъ нкоторое время, благополучно пройдя мелководье, направили нашъ путь въ море.
Упомянутый ящикъ былъ, какъ я сказалъ, продолговатый. Въ немъ было футовъ шесть въ длину, и фута два съ половиной въ ширину, я осмотрлъ его внимательно, и постарался замтить все въ точности. Форма его была особенная, и, едва его увидвъ, я тотчасъ же увровалъ въ справедливость моей догадки. Какъ вы помните, я пришелъ къ заключенію, что лишній багажъ моего друга заключался въ картинахъ или, по крайней мр, въ картин, ибо я зналъ, что въ теченіи нсколькихъ недль онъ велъ переговоры съ Николино, форма же ящика была такова, что наврно въ немъ должно было быть ничто иное, какъ копія съ ‘Тайной Вечери’ Леонардо, а копія именно съ этой ‘Тайной Вечери’, сдланная Рубини младшимъ, во Флоренціи, какъ я зналъ, нкоторое время находилась въ рукахъ Николино. Такимъ образомъ этотъ пунктъ я считалъ достаточно установленнымъ. Я задыхался отъ смха, при мысли о моей проницательности. Это былъ, сколько мн извстно, первый случай, что Вайэтъ держалъ отъ меня втайн что-нибудь изъ своихъ художническихъ секретовъ. И въ этомъ случа, очевидно, онъ намревался надуть меня самымъ ршительнымъ образомъ, и контрабандой проввзти прекрасную картину въ Нью-Йоркъ подъ самымъ моимъ носомъ, въ надежд, что я ровно ничего объ этомъ не узнаю. Я ршилъ потшиться надъ нимъ хорошенько, и теперь, и посл.
Одно обстоятельство все-таки причиняло лн немалое безпокойство. Ящикъ не былъ поставленъ въ лишнюю каюту. Онъ былъ положенъ въ каюту Вайэта, и тамъ оставался, занимая почти все пространство пола, что, конечно, должно было причинять большое неудобство и художнику и его жен,— въ особенности въ виду того, что деготь или краска, которой была сдлана надпись на немъ, размашистыми крупными буквами, издавала рзкій, непріятный и, какъ мн представлялось, совсмъ особенно противный запахъ. На крышк были написаны слова — ‘Мистрисъ Аделаид Кёртисъ, Альбани, Нью-Йоркъ. Отъ Корнеліуса Вайэта. Верхъ. Осторожно’.
Я зналъ, что Мистрисъ Аделаида Кёртисъ, жившая на Альбани, была матерью жены художника, но тогда я посмотрлъ на весь этотъ адресъ, какъ на мистификацію, спеціально предназначенную для меня. Я ршилъ, конечно, что ящикъ, вмст съ содержимымъ, отправится не сверне, чмъ въ мастерскую моего друга — мизантропа, въ Chambers-Street въ Нью-Йорк.
Первые три четыре дня погода была хорошая, хотя попутный втеръ притихъ. Онъ измнился въ направленіи къ сверу тотчасъ же посл того, какъ мы потеряли берегъ изъ виду. Пассажиры, естественно, были возбуждены и склонны къ разговорамъ. Я долженъ, однако, исключить изъ этого числа Вайэта и его сестеръ, которые держались чопорно и — я не могъ этого не найти — невжливо по отношенію къ остальному обществу. Поведеніе Вайэта меня не удивляло. Онъ былъ мраченъ, свыше даже обыкновеннаго — онъ былъ угрюмъ — но относительно его я былъ подготовленъ ко всякимъ эксцентричностямъ. Сестеръ я, однако, не могъ извинить. Он уходили въ свои каюты въ теченіи большей части перезда и, несмотря на мои неоднократныя понужденія, ршительно отказывались заводить знакомство съ кмъ бы то ни было изъ пассажировъ.
Сама Мистрисъ Вайэтъ была гораздо боле пріятна, т. е. я хочу сказать, она была болтлива, а быть болтливой — это серьезная рекомендація на мор. Она необыкновенно коротко сошлась съ большинствомъ изъ дамъ, и, къ моему глубокому удивленію, выказала недвусмысленную наклонность кокетничать съ мужчинами. Насъ всхъ она очень забавляла. Я говорю ‘забавляла’ — и врядъ-ли сумю объясниться точне. Дло въ томъ, что, какъ я скоро увидалъ, публика не столько смялась съ мистрисъ Вайэтъ, сколько смялась надъ ней. Мужчины говорили о ней мало, но дамы весьма скоро произнесли свой приговоръ, сказавъ, что она ‘очень доброе существо, ничего изъ себя не представляетъ по вншности, совершенно невоспитанна, и ршительно вульгарна’. Весьма было удивительно, какъ это Вайэтъ могъ закабалиться въ такое супружество. Общимъ мнніемъ была мысль о деньгахъ — но я зналъ, что такого объясненія быть не можетъ, Вайэтъ говорилъ мн, что у нея не было ни одного доллара и никакихъ надеждъ на полученіе денегъ впослдствіи. ‘Онъ женился’, сказалъ онъ, ‘по любви, только по любви, и его возлюбленная была боле чмъ достойна его любви’. Когда я думалъ объ этихъ словахъ моего друга, сознаюсь, я прнходилъ въ неописуемое замшательство. Ужь не утратилъ ли онъ на самомъ дл обладаніе своими чувствами? Что иное я могъ подумать? Онъ, такой утонченный, такой умный, такой требовательный, съ такимъ изысканнымъ пониманіемъ всего, что составляетъ недостатокъ, и съ такимъ острымъ воспріятіемъ красоты! Правда, эта дама, повидимому, была необычайно плнена имъ — въ особенности въ его отсутствіе — когда она положительно была смшна частымъ повтореніелъ того, что сказалъ ея ‘возлюбленный супругь, Мистеръ Вайэть’. Слово ‘супругь’, повидимому, всегда — пользуясь однимъ изъ ея собственныхъ деликатныхъ выраженій — было ‘на кончик ея языка’. Между тмъ вс пассажиры замтили, что онъ самымъ ршительнымъ образомъ избгалъ ея, и большей частью запирался одинъ въ своей кают, гд онъ, можно сказать, и проживалъ, предоставляя своей супруг полную свободу забавляться, какъ ей вздумается, въ обществ, находившемся въ главной кают.
Изъ того, что я видлъ и слышалъ, я заключилъ, что художникъ, по необъяснимому капризу судьбы, а можетъ быть повинуясь какой-нибудь вспышк, полной энтузіазма, причудливой страсти, былъ вовлеченъ въ союзъ съ женщиной, которая была безусловно ниже его, и что, какъ естественный резулътатъ, послдовало быстрое и полное отвращеніе. Я жаллъ его искреннйшимъ образомъ, но это не могло меня заставить совершенно простить ему несообщительность относительно ‘Тайной Вечери’. Въ этомъ я ршилъ отомстить за себя.
Однажды онъ вышелъ на палубу, и, взявъ его по обыкновенію подъ руку, я сталъ ходить съ нимъ взадъ и впередъ. Однако же его угрюмость (которую при данныхъ обстоятельствахъ я считалъ вполн натуральной), повидимому, нисколько не уменьшалась. Онъ говорилъ мало, съ видимымъ усиліемъ, и былъ мраченъ. Я рискнулъ раза два пошутить, и онъ сдлалъ болзненную попытку улыбнуться. Бднякъ! — при мысли о его жен я удивлялся, что у него още хватало мужества хотя бы надвать маску весёлости. Наконецъ, я ршился намтить прямо въ цлью Я началъ съ цлаго ряда скрытыхъ недомолвокъ и намековъ по поводу продолговатаго ящика — какъ разъ такимъ образомъ, чтобы дать ему понять, что я не вполн былъ слпой мишенью или жертвой маленькаго каприза его шутливой мистификаціи. Первымъ моимъ намреніелъ было открыть баттарею, находившуюся въ засад. Я сказалъ что-то объ ‘особенной форм этого ящика’, и, произнося эти слова, я многозначительно улыбнулся, подмигнулъ, и слегка коснулся его поясницы своимъ указательнымъ пальцемъ.
То, какъ Вайэтъ принялъ эту невинную шутку, убдило меня сразу, что онъ помшанъ. Сперва онъ такъ уставился на меня, какь будто онъ находилъ совершенно невозможнымъ постичь остроуміе моего замчанія, но по мр того какъ эта острота, повидимому, медленно проникала въ его мозгъ, его глаза, въ точномъ соотвтствіи съ этимъ, стали выкатываться изъ орбить. Потомъ, онъ весь залился краской — потомъ, сдлался до отвратительности блденъ — потомъ, какъ бы въ высшой степени распотешенный моими намеками, онъ началъ громко хохотать, и судорожный смхъ его, къ моему изумленію, постепенно возросталъ въ сил въ теченіи десяти минутъ или боле. Наконецъ, плашмя, онъ тяжко рухнулся на палубу! Когда я подбжалъ, чтобы поднять его, по всей видимости онъ былъ мертвъ.
Я позвалъ на помощь, и съ большими затрудненіями мы привели его въ чувство. Нкоторое время онъ что-то безсвязно говорилъ. Потомъ мы пустили ему кровь и уложили его въ постель. На слдующое утро онъ совершенно поправился, насколько дло шло о его чисто физическомъ здоровьи. О состояніи его ума я, конечно, не говорю ничего. Во все остальное время перезда я избгалъ его,
По совту капитана, который, повидимому, думалъ то же, что и я, относительно его помшательства, но предупредилъ меня, чтобы я не говорилъ ничего объ этомъ никому изъ пассажировъ.
Непосредственно вслдъ за припадкомъ Вайэта случилось нчто еще боле усилившее, и безъ того уже значительно возбужденное во мн, любопытство. Между прочимъ, вотъ что: я былъ очень нервно настроенъ — пилъ слишкимъ много крпкаго зеленаго чаю, и плохо спалъ — въ точности говоря, въ теченіи двухъ ночей я не спалъ вовсе. Теперь: моя каюта выходила въ главную каюту, иначе столовую, какъ и вообще вс каюты одинокихъ пассажировъ. Три отдленія, принадлежавшія Вайэту, были въ задней кают, отдлявшейся отъ главной легкою выдвижною дверью, которая не запиралась даже и на ночь. Въ виду того, что мы почти все время пользовались попутнымъ втромъ, и довольно сильнымъ, корабль очень накренялся въ подвтренную сторону, и каждый разъ, когда правая сторона корабля была на подвтренной сторон, выдвижная дверь между каютами, соскользнувъ, открывалась, и такъ оставалась, ибо никто не хотлъ брать на себя труда закрыть ее. Моя койка была расположена такимъ образомъ, что, когда дверь въ моей собственной кают была открыта, равно какъ и упомянутая выдвижная дверь (по причин жары дверь у меня была открыта всегда), я могъ совершенно явственно видть въ задней кают все, и именно въ той ея части, гд помщались каюты Мистера Вайэта. Прекрасно. Дв ночи (не подъ рядъ), когда я не спалъ, каждый разъ часовъ около одиннадцати, я совершенно ясно видлъ, какъ Мистрисъ Вайэтъ осторожно выходила изъ каюты Мистера Вайэта и входила въ лишнее отдленіе, гд и оставалась до разсвта. Съ разсвтомъ мужъ призывалъ ее, и она возвращалась. Не было сомннія, что въ дйствительности они разошлись. У нихъ были отдльныя помщенія — конечно, въ виду ожидавшаго ихъ, боле продолжительнаго разрыва, такъ вотъ въ чемъ, думалъ я, въ конц-концовъ кроется тайна лишней каюты.
Было, кром того, еще одно обстоятельство, весьма меня интересовавшее. Въ теченіи этихъ двухъ безсонныхъ ночей, каждый разъ тотчасъ посл исчезновенія Мистрисъ Вайэть въ лишней кают, вниманіе мое привлекалось какими-то особенными, осторожныли, заглушенными звуками, раздававшимися въ кают ея мужа. Затаивъ дыханіе, я въ теченіи нкотораго времени прислушивался къ нимъ и, наконецъ, вполн уразумлъ ихъ смыслъ. Звуки эти происходили отъ того, что художникъ открывалъ продолговатый ящикъ съ помощью долота и молотка, причемъ послдній былъ, очевидно, для смягченія звука, обернутъ въ что-то мягкое, въ шерсть или въ вату.
Такимъ образомъ, чудилось мн, я могъ различить точный моментъ, когда онъ совершенно высвобождалъ крышку — моментъ, когда онъ отодвигалъ ее и клалъ на нижнюю койку въ своей кают, объ этомъ послднемъ, напримръ, я узнавалъ по нкоторымъ легкимъ стукамъ, которые производила крышка, наталкиваясь на деревянные края койки, въ то время какъ онъ старался тихонько положить ее, ибо на полу для нея не было мста въ кают. Посл этого наступала мертвая тишина, и ни въ первомъ, ни во второмъ случа, вплоть до разсвта, я не слыхалъ ничего, разв, быть можетъ, я могу упомянуть только о тихомъ рыдающемъ или ропщущемъ звук, такомъ подавленномъ, что его было почти не слышно, если на самомъ дл онъ не былъ скоре созданъ моимъ собствоннымъ воображеніемъ. Я говорю, что это походило на рыданіе или тяжелый вздохъ, но, конечно, здсь не могло быть ни того, ни другого. Я думаю скоре, что это звенло въ моихъ собственныхъ ушахъ. Слдуя своему обыкновенію, Мистерь Вайэтъ, безъ сомннія, простона-просто давалъ полный просторъ одному изъ своихъ увлеченій — предавался одному изъ своихъ припадковъ художническаго энтузіазма. Онъ открывалъ продолговатый ящикъ, чтобы усладить зрніе скрывавшимся въ немъ художественнымъ сокровищемъ. Въ этомъ не было, однако, ничего, что могло бы заставить его рыдать. Я повторяю поэтому, что это просто была причуда моей собственной фантазіи, разстроенной зеленымъ чаемъ добрйшаго Капитана Харди. Какъ разъ передъ зарей, въ каждую изъ двухъ упомянутыхъ ночей, я совершенно явственно слышалъ, какъ Мистеръ Вайэтъ снова клалъ крышку на продолговатый ящикъ, и забивалъ гвозди на ихъ старыхъ мстахъ, молоткомъ, закутаннымъ во что-то мягкое. Сдлавъ это, онъ выходилъ изъ своей каюты, совершенно одтый, и вызывалъ Мистрисъ Вайэтъ изъ ея отдленія.
Мы были въ мор уже семь дней, и только что миновали Мысъ Гаттерасъ, какъ съ юго-запада налетла тяжелая буря. До извстной степени мы были, однако, къ ней подготовлены, ибо погода въ теченіи нкотораго времени предостерегала насъ своими угрозами. Все на корабл, сверху до низу, было приведено въ порядокъ, и такъ какъ втеръ упорно свжлъ, мы легли въ дрейфъ, оставивъ только контръ-бизань и форъ-марсъ, причемъ они оба были зарифлены.
При такомъ распорядк мы плыли довольно благополучно въ теченіи сорока восьми часовъ — корабль оказался во многихъ отношеніяхъ превосходнымъ судномъ, и не зачерпывалъ воды въ сколько-нибудь значительныхъ размрахъ. По истеченіи двухъ сутокъ, однако же, буря, свжя, превратилась въ ураганъ, нашъ задній парусъ былъ разорванъ въ клочья, и мы настолько погрузились въ разъятыя хляби, что нсколько разъ подрядъ зачерпнули огромное количество воды. Благодаря этому обстоятельству, мы потеряли трехъ человкъ, упавшихъ за бортъ, вмст съ камбузомъ, и почти всю лвую сторону корабельныхъ укрпленій. Едва мы успли опомниться, какъ форъ-марсъ разлетлся въ куски, мы подняли штагъ-парусъ, и съ его помощью довольно хорошо держались нсколько часовъ, причемъ ходъ корабля былъ гораздо правильне, чмъ прежде.
Но буря все еще не утихала, и не было никакихъ признаковъ того, что она уляжется. Снасти были дурно прилажены и сильно натянуты, на третій день бури, около пяти часовъ пополудни, бизань-мачта, сильно накренившись, къ навтренной сторон, рухнула на бортъ. Цлый часъ, или даже больше того, при чудовищной качк, мы тщетно пытались освободиться отъ нея, и, прежде чмъ намъ это удалось, съ задней части корабля пришелъ плотникъ и сообщилъ, что въ трюм на четыре фута воды. Въ довершеніе къ нашей дилемм, оказалось, что насосы засорены и почти не дйствуютъ.
Смятеніе и отчаяніе овладли всми — мы сдлали, однако, попытки облегчить корабль, бросивъ за бортъ возможно большее количество груза, и срзавъ дв оставшіяся мачты. Въ конц концовъ это намъ удалось, но мы попрежнему ничего не могли сдлать съ насосами, а течь тмъ временемъ быстро усиливалась.
На закат буря значительно уменьшилась въ сил, и такъ какъ море вмст съ тмъ притихло, мы еще продолжали питать слабую надежду спастись въ шлюпкахъ. Въ восемь часовъ пополудни облака разорвались, по направленію къ навтронной сторон, и на наше счастье предсталъ полный мсяцъ — добрый знакъ, посланный намъ судьбой, и удивительнымъ образомъ оживившій нашъ изнемогавшій духъ.
Посл невроятныхъ усилій намъ удалось, наконецъ, спустить безъ существенныхъ поврежденій баркасъ, и въ него мы помстили весь экипажъ и большую часть пассажировъ. Партія эта отплыла тотчасъ же, и, посл разныхъ злоключеній, наконецъ, прибыла благополучно въ Окракокъ-Инлетъ, на третій день посл кораблекрушенія.
Четырнадцать пассажировъ, съ капитаномъ, остались на палуб, ршившись доврить свою участь малому гребному судну, находившемуся у кормы. Мы опустили его безъ затрудненій, хотя это было просто чудо, что намъ удалось помшать ему опрокинуться, когда оно касалось воды. Въ него сли: капитанъ, его жена, Мистеръ Вайэтъ, съ своей семьей, одинъ Мексиканскій офицеръ, вмст съ женой и четырьмя дтьми, и я, вмст съ слугой-негромъ.
У насъ, конечно, не было мста ни для чего, кром нсколькихъ, безусловно необходимыхъ, инструментовъ, кое-какой провизіи, и платья, которое было на насъ, никому даже и въ голову не пришло попытаться что-нибудь спасти. Каково же было всеобщее изумленіе, когда, посл того какъ мы отплыли отъ корабля на нсколько саженей, Мистеръ Вайэтъ всталъ на своемъ мст, и холодно потребовалъ отъ Капитана Харди направить лодку назадъ, чтобы взять въ нее его продолговатый ящикъ!
‘Сядьте, Мистеръ Вайэтъ’, отвтилъ капитанъ нсколько сурово. ‘Вы опрокинете насъ, если не буднте сидть спокопно. Шкафутъ уже почти весь въ вод.’
‘Ящпкъ!’ завопилъ Мистеръ Вайэтъ, продолжая стоять, ‘ящикъ, говорю я вамъ! Капитанъ Харди, вы не можете, вы не захотите отказать мн. Онъ вситъ самые пустяки — это ничего, совсмъ ничего. Во имя матери, которая родила васъ — во имя Бога — во имя вашей надежды на спасеніе, умоляю васъ, вернитесь за ящикомъ!’
Капитанъ на игновенье, казалось, былъ тронутъ этимъ искреннимъ призывомъ художника, но онъ снова принялъ суровое выраженіе, и только сказалъ:
‘Мистеръ Вайэтъ, вы — сумасшедшій. Я не могу васъ слушать, сядьте, говорю я вамъ, или вы потопите лодку. Постойте — держите его — схватите его! — онъ сейчасъ прыгнетъ за бортъ! Ну, вотъ — я такъ и зналъ — готово!’
Пока капитанъ говорилъ такимъ образомъ, Мистеръ Вайэтъ, дйствительно, выпрыгнулъ изъ лодки, и, такъ какъ мы были еще на подвтренней сторон близь погибавшаго корабля, ему удалось, съ помощью почти сверхчеловческихъ усилій, ухватиться за канатъ, висвшій съ переднихъ цпей. Въ слдующее мгновеніе онъ былъ уже на корабл, и бшено ринулся въ каюту.
Между тмъ насъ отнесло за корму корабля, и, находясь совершенно вн предловъ его подвтренней стороны, мы были предоставлены произволу грознаго моря, все еще бушевавшаго. Мы устремились было назадъ, самымъ ршительнымъ образомъ, но наша маленькая лодка была какъ перышко въ дыханіи бури. Намъ было ясно, что судьба несчастнаго художника, свершилась.
Въ то время какъ разстояніе между нами и кораблемъ быстро увеличивалось, сумасшедшій (ибо иначе мы не могли смотрть на него) показался возл капитанской каюты, на трап, на который съ силой, казавшейся гигантской, онъ втаскивалъ продолговатый ящикъ. Между тмъ какъ мы смотрли на него въ крайнемъ изумленіи, онъ быстро обернулъ нсколько разъ трехдюймовый канатъ сперва вокругъ ящика, потомъ вокругъ себя. Въ слдующее мгновеніе ящикъ и онъ были въ мор — они исчезли внезапно, сразу и безвозвратно.
Со взорами, прикованными къ мсту гибели, мы нкоторое время печально медлили, застывши на веслахъ. Потомъ, сильно гребя, мы поплыли прочь. Молчаніе не прерывалось цлый часъ. Наконецъ, я осмлился промолвить:
‘Замтили ли вы, капитанъ, какъ быстро они погрузизись въ воду? Не прсдставляетъ ли это изъ себя что-то совершенно необыкновенное? Признаюсь, я питалъ слабую надежду, что онъ въ конц-концовъ спасется, когда увидлъ, что онъ привязалъ себя къ ящику, и бросился въ море’.
‘Они погрузились, какъ имъ и слдовало’, отвчалъ капитанъ, ‘какъ камень. Они вскор поднимутся опять, но не прежде, чмъ соль растаетъ’.
,Соль!’ воскликнулъ я.
‘Тс-съ’, сказалъ капитанъ, указывая на жену и на сестеръ усопшаго. ‘Мы поговоримъ объ этомъ при боле удобномъ случа’.
Посл всяческихъ бдъ мы кое-какъ спаслись, но намъ судьба благопріятствовала, такъ же какъ и нашимъ сотоварищамъ по несчастію. Полуживые, мы пристали, наконецъ, посл четырехъ дней напряженной тревоги, къ бухт, противъ Острова Ронокъ. Мы оставались тамъ недлю, не претерпли никакихъ непріятностей отъ мстныхъ жителей, подбирающихъ морскіе выброски, и, наконецъ, получили возможность достигнуть Нью-Йорка.
Прпблизительно черезъ мсяцъ посл крушенія ‘Independence’, случай столкнулъ меня съ Капитаномъ Харди на Broadway. Разговоръ нашъ, понятно, перешелъ на это несчастье и въ особенности на прискорбную судьбу бдняги Вайэта. Я узналъ слдующія подробности:
Художникъ пріобрлъ мста для себя, жены, двухъ сестеръ, и служанки. Жена его, дйствительно, какъ онъ ее описывалъ, была очаровательнйшей красивой женщиной. Утромъ четырнадцатаго Іюня (въ тотъ день, какъ я приходилъ на корабль) она внезашю захворала и умерла. Юный супругъ былъ вн себя отъ горя — но обстоятельства безусловнымъ образомъ требовали его немедленнаго прибытія въ Нью-Йоркъ. Тло обожаемой имъ жены было необходимо отвезти къ ея матери, съ другой же стороны, всеобщій, хорошо извстный, предразсудокъ мшалъ ему сдлать это открыто. Девять пассажировъ изъ десяти скоре бжали бы съ корабля, нежели отправились бы съ мертвымъ тломъ.
Ввиду такой дилеммы Капитанъ Харди распорядился, чтобы тло, предварительно частью набальзамированное и уложенное съ большимъ количествомъ соли въ ящикъ соотвтственныхъ размровъ, было доставлено на бортъ, какъ кладь. Ничего не было сказано о кончин леди, и такъ какъ то обстоятельство, что Мистеръ Ваіілтъ пріобрлъ мсто для своей жены, было фактомъ установленнымъ, сдлалось необходимымъ, чтобы кто-нибудь замщалъ ее во время путешествія. На это легко склонили служанку усопшей. Лишняя каюта, первоначально пріобртенная для этой двушки, въ то время какъ ея госпожа была еще жива, теперь была просто удержана. Въ этой кают, какъ само собой разумется, спала каждую ночь псевдосупруга. Днемъ, по мр силъ, она играла роль своей госпожи — вншность которой, это было тщательно проврено, никому изъ пассажировъ не была извстна. Мои собственныя неврныя предположенія возникли, довольно естественнымъ образомъ, благодаря излишной разсянности, излишней наклонности выспрашивать, и излишней нетерпливости. Но за послднее время мн не часто удается крпко уснуть. Есть лицо, которое мучительно возникаетъ передо мной, какъ бы я ни повертывался. Есть истерическіи смхъ, который неотступно звучитъ въ моихъ ушахъ.