Признание, Стерн А. В., Год: 1915

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Признаніе.

(Этюдъ въ двухъ дйствіяхъ.)

ЛИЦА.

Николай Александровичъ Чудиновъ.
Анна Григорьевна — его жена.
Анна Николаевна Кривцова — ихъ дочь.
Петръ Николаевичъ — сынъ студентъ.
Гриша — сынъ гимназистъ.
Наташа — дочь гимназистка.
Софья Петровна Горская — сосдка по имнію.
Домна — прислуга.
Няня.
Дти.
Телеграфистъ.

Дйствіе происходитъ въ помщичьей усадьб въ наши дни.

ДЙСТВІЕ I.

Сцена представляетъ большую комнату со стеклянною дверью на крытую террасу, кром этой двери, двери въ коридоръ, кабинетъ и переднюю. Обстановка самая простая. Большой столъ накрытъ блой клеенкой, кром разнокалиберныхъ стульевъ, старинная отоманка у стны и два мягкихъ кресла.
Домна, ворча что-то подъ носъ, вытираетъ клеенку на стол. Входитъ Анна Григорьевна, женщина лтъ 55-ти, съ просдью, видъ здоровый и моложавый. Всегда озабочена хозяйскими хлопотами, добродушна, но иногда склонна къ задорной насмшливости. Одта просто, въ темное платье и фартукъ.

Анна Гр. Домна, матушка, и приборовъ еще не поставила. Баринъ сейчасъ съ хутора прідетъ, а у тебя еще ничего не готово.
Домна. Не сложа же руки сидла, прибиралась тоже, вы въ молочной, а я здсь. Барчукъ-то когда всталъ, вы бы спросили. Опять до 12-ти дрыхалъ. Самоваръ ставила, кофей варила.
Анна Гр. Истинное наказаніе, и не говори! Котлеты ты нарубила?
Домна. Не безпокойтесь, все во-время будетъ готово. (Спшно ставитъ приборы, Анна Гр. помогаетъ.) Лсникъ приходилъ — порубка опять въ лсу.
Анна Гр. Ахъ ты, Господи Боже мой, опять порубка! Позови ко мн старика.
Домна. Да онъ ушелъ. Не сталъ барина ждать.
Анна Гр. Тмъ лучше, что ушелъ. И ты, Домнушка, ничего не говори барину о порубк, дай ему хоть пообдать-то спокойно. Чортъ съ нею, съ порубкой — дерево не вернешь, а его растревожишь.
Домна. Это точно — дерево свезено, не отыскать. Хоть бы узнать, кто рубилъ, и того не узнаешь.
Анна Гр. Ну вотъ, и дребезжалка барина.

Черезъ террасу входитъ Чудиновъ, старикъ лтъ 60-ти, красивый и боле элегантный въ своей одежд и во всей своей особ, чмъ жена. Во взгляд что-то не то разсянное, не то мечтательное. Въ разговор легко увлекается.

Ник. Алек. Ну, жена, какое сно, самому състь хочется. Ни одной капли дождя не упало за эти дни — зеленое, пышное и духъ какой!.. Если завтра простоитъ такой же день и удастся все свезти безъ дождя, и свою животину прокормлю и на 800 р. продамъ, увряю тебя. Копны, понимаешь, цлые стога, удивительно!

Входитъ Петръ Ник., лтъ 24 — 25, говоритъ съ растяжкой, держитъ себя свысока.

Петръ Ник. Честь имю кланяться. Какъ въ своемъ здравіи?
Ник. Алек. Что же ты въ луга не пріхалъ, Петя? Какая уборка — любо-дорого смотрть.
Петръ Ник. На чемъ же прикажете мн пріхать, папаша, на палочк верхомъ?
Ник. Алек. (нсколькосконфуженно). Дйствительно, лошади заняты… Спшное время, Петя.
Анна Гр. Ты какъ будто оправдываешься, Николя, что лошади въ работ. Да Петя къ теб не порывался, онъ отличнымъ образомъ проспалъ все утро. Что ему до твоего снокоса?
Петръ Ник. Совершенно правильно изволили замтить — я спалъ. Но что бы я сталъ длать, если бы природа не надлила меня этою способностью спать, что бы я сталъ длать въ вашей Богомъ спасаемой Хабаровк?
Анна Гр. Могъ бы помогать отцу, мн кажется. (Петръ Николаевичъ садится и качаетъ ногою, посвистывая.)
Ник. Алек. Э, полно, Анна, мн помощь не нужна, а Петя здсь гость.
Анна Гр. Гость! Вотъ то-то оно и есть, что онъ гость. Мы думали, что растимъ сына, помощника, а онъ вышелъ гость.
Петръ Ник. У васъ свое дло, у меня — свое.
Анна Гр. Какое это дло, батюшка? Бастовать-то да собакъ гонять?
Петръ Ник. (качая ногой, презрительно). Да хоть бы собакъ гонять, все же лучше, чмъ впутываться въ чужія распоряженія. Двоимъ хозяйничать нельзя, мамахенъ. Что прикажете длать — вдь я вижу, что скверно все идетъ, безалаберно, а молчу, не вмшиваюсь.
Ник. Алек. (вспыхивая). Скверно? Безалаберно? Да что же такого безалабернаго ты видишь въ моемъ хозяйств? Интересно послушать. Нтъ, скажите пожалуйста — безалаберно!
Петръ Ник. Ха! по-твоему все хорошо, все превосходно. Да тебя обворовываютъ кругомъ, ни одного надежнаго работника. Доврчивость хороша, но въ мру… Да вотъ хотя бы лсъ: сегодня опять порубка, а ты держишь этого стараго бездльника.
Ник. Алек. Вздоръ! Никакой порубки.
Петръ Ник. Сейчасъ Еремя встртилъ, и радъ бы скрыть, мошенникъ, да нельзя. (Подражаетъ старику.) Три дубочка срубили и увезли.
Ник. Алек. Это невозможно! Руки опускаются! (Петръ Николаевичъ посмивается.) Зачмъ держу сторожей? Подъ носомъ у себя ничего не видятъ, не слышатъ…
Петръ Ник. (посмиваясь). Дйствительно изумительно. И такъ-то все въ вашемъ хозяйств, папаша, куда ни взглянешь — одна неурядица.
Анна Гр. Да, безъ помощи дтей трудно хозяйничать старикамъ, что врно, то врно. Критиковать-то легко… (Слышенъ лай собакъ, бубенцы.) Что это? Кто-то къ намъ во дворъ?
Домна (вбгая). Къ парадному подъхали со станціи должно, а ключа-то въ двери и нтъ, отпереть не могу.

Вс суетятся, кром Петра Николаевича, который остается спокойнымъ ироническимъ наблюдателемъ суетни, Николай Александровичъ вбгаетъ въ кабинетъ и выбгаетъ оттуда безъ ключа. Петръ Николаевичъ спокойно встаетъ, снимаетъ ключъ съ гвоздя у притолоки.

Петръ Ник. Получайте, Домна Васильевна, самъ папаша его тутъ водрузилъ.

Вс, кром Петра, проходятъ въ переднюю, оттуда слышны возгласы, смхъ, пискъ дтей. Входитъ Кривцова, элегантная, молодая дама. Няня съ ребенкомъ на рукахъ, другой ребенокъ вцпился ей въ платье и отпихиваетъ Анну Григорьевну, которая хочетъ его обнять.

Ник. Алек. (восторженно). Анечка, голубчикъ мой, родная моя, какъ пришла теб въ голову такая блестящая мысль постить нашу Хабаровку! Сколько лтъ не была. Да еще сюрпризомъ пріхала, дточка, и ребятъ своихъ привезла, Анна, каково намъ выпало нынче счастье!
Кривцова. Да вотъ такъ прямо къ вамъ въ Хабаровку и ввалилась. Мамочка, а ты дтей-то отведи куда-нибудь, ихъ надо раздть, умыть. Нечего, нечего хныкать, бабушка васъ устроитъ. Нянечка, идите за барыней.
Анна Гр. Сейчасъ, сейчасъ. Сюда пожалуйте, въ мою комнату. Тамъ я ихъ и помщу, Николя, какъ ты думаешь?
Ник. Алек. Конечно, въ твоей спальн имъ будетъ удобне, а сама ко мн въ кабинетъ переберись.

Анна Григорьевна, няня и дти уходятъ въ коридоръ, за ними и Николай Александровичъ, но потомъ возвращается.

Петръ Ник. Здравствуйте, сестрица. Вы не хотите меня замтить?
Кривцова. Петька, и ты здсь киснешь? (Цлуются.)
Петръ Ник. Именно кисну. И удивляюсь теб, тебя-то зачмъ принесло въ отчій домъ? Ты, кажется, никогда особенно не любила его.
Кривцова. Что длать, Петя, бываютъ тогда обстоятельства… Я, впрочемъ, не надолго: на два, на три дня.
Петръ Ник. А, на три дня, ну, это понятно, почему не потшить стариковъ. Быть можетъ, деньги теб нужны? Не получишь, милая: хозяйство наше безъ оборотнаго капитала, въ касс абсолютно ни гроша.
Кривцова. Ты знаешь, Петя, я всегда была безкорыстна и денегъ мн никакихъ не нужно, напрасно подозрваешь.
Петръ Ник. Прости, сестренка, я вдь не обидть тебя хотлъ, такъ спросилъ… самому бываетъ нужно и…
Ник. Алек. (возвращается, съ восторгомъ смотритъ на дочь и цлуетъ). Нтъ, право, какъ это мило съ твоей стороны, не говоря худого слова, не предупреждая, взяла и пріхала. Что же ты тхъ-то двухъ не захватила (смется): мужа своего милйшаго и первенца Костю?

Петръ Ник. насмшливо наблюдаетъ восторженность отца, длаетъ знакъ сестр и, закуривъ папиросу, выходитъ на террасу.

Кривцова. Костю, папа, я оставила въ пансіон, онъ вдь большой уже мальчикъ, 11 лтъ. Куда же съ нимъ возиться: и шаловливъ онъ, и репетитора ему нужно… Быть можетъ, отецъ его возьметъ…
Ник. Алек. Ну да, конечно, понимаю — Костя съ Александромъ прідетъ къ намъ. Вотъ кого бы я хотлъ видть — это Сашу. До сихъ поръ благодарю Бога, что на пути своемъ ты встртила этого превосходнаго, этого милаго человка. Какая душа!.. Такъ Костя прідетъ съ отцомъ?
Кривцова. Да, душа… Но пріхать сюда, не думаю, чтобы пріхалъ. Ты знаешь — служба, занятія и все такое.
Ник. Алек. А Костя-то какъ же? Цлое лто въ пансіон? Богъ съ тобой! Мы и репетитора ему найдемъ и компанію, только бы привезъ отецъ.
Кривцова (отстраняя этотъ разговоръ). А гд же сестра Наташа? Гд Гриша? Я ихъ не видала еще.
Ник. Алек. И не мудрено, милая: ихъ нтъ въ Хабаровк, оба въ Знаменскомъ у Софьи Петровны. Она ихъ по недлямъ держитъ у себя. У Гриши переэкзаменовка во французскомъ — лнивъ малый. Она подготовляетъ его, а заодно и съ Наташей занимается, эта двка ретивая — съ книгой спитъ. Хорошая двочка, большая ужъ совсмъ — 14 лтъ. Сегодня суббота — прідутъ вс и Софья Петровна съ ними.
Кривцова. А! рада буду повидать. Такъ же хороша она, какъ и прежде?
Ник. Алек. Ну нтъ, закорузла, постарла, а впрочемъ, миля, попрежнему. Ты къ ней, конечно, създишь въ Знаменское?
Кривцова. Врядъ ли, папа, я вдь не надолго къ вамъ.
Ник. Алек. Какъ не надолго? Это что значитъ — не надолго?
Анна Гр. (входя). Ну, слава Богу, все устроила: и умылись, и переодлись, и молочка тепленькаго попили. Прелесть дтки! Теперь могу и съ тобой посидть. Посмотри-ка на меня — фу-ти, нуты! и прическа модная и платье въ обтяжку. Не нравится мн эта мода, по правд сказать.
Ник. Алек. Да что мода, послушай, милая, что она говоритъ: не надолго, говоритъ, къ намъ.
Анна Гр. Какъ долго понимать — лто-то проживетъ, ну и слава Богу. Быть можетъ и Саша отпускъ возьметъ и заглянетъ къ намъ.
Ник. Алек. Вотъ и я говорю — вмст-то имъ будетъ веселе.
Кривцова. Я проздомъ въ Хабаровку захала, я ду въ Висбаденъ, доктора посылаютъ, папа.
Анна Гр. Ты больна? Что-то не похоже.
Кривцова. Однако посылаютъ, черезъ три дня я ду, что подлаешь.
Анна Гр. Да ты съ ума сошла! И дтей потащишь?
Кривцова. Дти, конечно, могутъ у васъ остаться.
Ник. Алек. Само собой, дти у насъ, но и ты могла бы погостить. Сколько лтъ не была на родин и вдругъ — на два дня.
Кривцова. Надо пользоваться сезономъ, папа, кром того, есть обстоятельство…
Анна Гр. Что такое? Какое обстоятельство?
Кривцова. Объ этомъ посл потолкуемъ, мама, будетъ еще время. (Смотритъ въ окно.) Не изъ Знаменскаго ли пріхали наши? Какой-то странный экипажъ…
Ник. Алек. (смется). Если странный, то они, они.

Черезъ террасу входятъ Петя и Гриша.

Петръ Ник. (подводя брата къ Кривцовой). Вотъ теб рекомендую: борецъ, престидижитаторъ, гладіаторъ. Силища!.. Обними сестру, чтобы кости затрещали. (Гриша здоровается съ. сестрой.) Ну, руку что ли пожми. Смотри, Анна, эти мускулы — одной рукой гирю въ три пуда поднимаетъ. Натяни-ка мускулы. А грудь — какова грудь! И это въ 17 лтъ, а что будетъ дальше! Зато тутъ (ударяетъ Гришу по лбу и длаетъ знакъ рукой) — ничего абсолютно.
Гриша. Да ну, отстань, ради Бога, цлую недлю надъ книгами корплъ, а онъ тутъ еще…
Анна Гр. И я скажу — чего пристаешь?

Гриша здоровается съ матерью и отцомъ.

Наташа (влетая). Анечка! Аня! Я, ничего не подозрвая, иду отыскивать маму въ молочную, думала — уже пообдали, а Домна мн: ‘идите въ гостиную — тамъ супризъ, а обдъ еще черезъ часъ — не готово, гости нахали’. Вотъ отлично, что пріхала. Вотъ милая! И какая ты хорошенькая. Право, мн кажется, что ты стала еще лучше. Ну, а я какъ теб кажусь,— выросла я?
Кривцова. Совсмъ большая стала, на двочку не похожа.
Анна Гр. А Софья Петровна разв не пріхала?
Наташа (цлуетъ мать въ ладонь). Милая ты моя, и не расцловала еще тебя. Тетя Соня пріхала, больной задержалъ во двор. Здравствуй, папочка. Неужели снокосъ уже конченъ и ты не возьмешь меня въ луга, какъ въ прошломъ году, на бговыхъ дрожкахъ? Помнишь? Какъ весело было… Анечка, гд же дти? Вдь съ меньшимъ-то я еще не знакома. Побгу смотрть, гд они?
Ник. Алек. У матери въ комнат. Ну, а какъ твои дла, Наташа?
Наташа. Ничего… Читали много интереснаго съ тетей Соней, много гуляли, говорили. А ты какъ себя чувствуешь? Здоровъ?
Ник. Алек. Что мн длается. Спасибо за заботу.
Наташа. Побгу Къ дтямъ. (Бжитъ къ двери въ коридоръ, встрчаетъ Софью, на лету цлуетъ ее и бжитъ дальше.)
Софья (обнимая Кривцову). Вотъ сдлала сюрпризъ! (Цлуется съ Анной Гр., Ник. Алек. цлуетъ ей руку.). Понимаю и одобряю порывъ: потянуло, значитъ, на старое пепелище. Бываетъ, бываетъ. И хорошо, когда не противишься влеченію. Смотри, родители-то, что называется, обалдли и рты разинули.
Анна Гр. Да что, чуть ли не послзавтра хочетъ узжать.
Софья. Ну, это дудки, мы тебя не пустимъ.
Кривцова. Объ отъзд моемъ посл. Скажи лучше, Софи, какъ ты устроилась? Я вдь не видала тебя лтъ 7—8, съ тхъ поръ, какъ ты перехала въ деревню.
Софья. И я, скажу теб, устроилась великолпно, лучше нельзя. Во-первыхъ, что возможно продала, остальное отдала въ аренду, осталась при усадьб, тройк лошадей и двухъ коровахъ… Да, садъ еще, но и тотъ въ аренд. Хозяйскихъ хлопотъ никакихъ. Днемъ занимаюсь съ дтьми, больными, пописываю иногда. Вечеромъ музыка или созерцаніе звздъ, смотря по погод, и, повришь ли, блаженствую. Съ крестьянами сохранила великолпныя отношенія.
Анна Гр. Да, если ничего не требовать, такъ какія угодно можно сохранить отношенія.
Софья. Иногда аренды не добираю, это правда (просительно къ Анн Гр.), но ей же Богу, рдко. Всякій почти годъ за границу зжу, въ теплые края. Два мсяца прошлой зимой въ Рим прожила — значитъ, платили аренду. Что ты усмхаешься, Анна? Разв я занимала у тебя? Не занимала, своими средствами създила.
Ник. Алек. Кому вы зубы-то заговариваете, матушка Софья Петровна, литературная работа, читаемъ тоже.
Софья (смясь). ‘Бирюловскимъ барышнямъ все извстно’. А мы съ вами никогда не наживемся, милый Николай Александровичъ.
Петръ Ник. И что же тутъ хорошаго, Софья Петровна? Если бы вы съ отцомъ хвастали тмъ, что нажили — это другое дло, я понялъ бы. А то на поди — ваша земля варварски выпахивается крестьянами-арендаторами, вашъ великолпный домъ въ Знаменскомъ наполовину разрушенъ, лпные потолки обваливаются, чудные паркеты гніютъ — есть чмъ хвастать?
Софья. Петя, да вдь надо деньги имть, чтобы поддерживать, а когда ихъ нтъ…
Петръ Ник. Если не умли нажить, такъ нечего и хвастать. А тутъ въ нашей Хабаровк смотрите — кругомъ мерзость запустнія. Отецъ мечтаетъ о какомъ-то идеальномъ хозяйств, объ идеальныхъ отношеніяхъ къ рабочимъ, а вокругъ воровство, обманы, подвохи, и въ результат вчное безденежье, а въ усадьб, смотрите, что длается въ усадьб: въ цвтникахъ одна мальва да лопухъ, изгороди повалились, въ дом продавленные диваны да буковые стулья разнокалиберныхъ формъ.
Ник. Алек. (безпомощно разводя руками). Что длать? Что длать, дйствительно…
Анна Гр. Что ‘дйствительно-то’, Николя?Дйствительно то, что ты изъ силъ выбиваешься и выбивался, чтобы поставить на ноги дтей. Мало теб стоитъ вотъ этотъ самый Петръ Николаевичъ, который въ 25 лтъ еще на третьемъ курс, да вотъ еще 17-тилтній балбесъ, требующій репетиторовъ?.. А если ты заложилъ часть Хабаровки, то не для того ли, чтобы обезпечить Аню? Ты же вдь и выплачиваешь по залогу. Во всякомъ случа, если ты и не нажилъ, то и не растратилъ состоянія. И да будетъ стыдно тому, кто попрекаетъ тебя въ чемъ-то, пользуясь твоимъ трудомъ.

Во время рчи Анны Гр. входитъ Наташа.

Ник. Алек. Ну, ну, довольно, заступница моя усердная, перестань. Конечно, во многомъ Петя правъ. Запущено вокругъ, что и говорить — чувствую, знаю… Да и въ хозяйств — нтъ ли умнья, условія ли у насъ трудныя, но тяжелой работой зашибаю копейку. Мечтатель… Нтъ, теперь, кажется, я уже и не мечтатель, а прежде, дйствительно, грезилъ наяву, думалъ все перевернуть, переустроить. Думалъ своимъ примромъ наставить крестьянъ, мечталъ стать съ ними въ идеальныя отношенія. Теперь, увы, вижу ясно, что мечтанія мои неосуществимы. Да, Петя правъ, вокругъ обрушенные заборы, лопухъ и крапива. А вдь прошла цлая жизнь труда, борьбы, неимоврныхъ усилій… И неужели все даромъ?.. Неужели хоть на мгновеніе въ одномъ изъ малыхъ сихъ не проснется, я не говорю, чувства признательности, а чувства снисхожденія?..
Софья. Наташа, пойди поцлуй отца.
Наташа. Мн самой этого давно хочется. (Однимъ прыжкомъ около отца, котораго цлуетъ въ голову.)

Гриша тоже порывается къ отцу, краснетъ и застнчиво крякаетъ, но не подходитъ.

Ник. Алек. (обнимая Наташу). Мой милый, снисходительный Веніаминъ. Григорій, и ты, кажется, ничего противъ отца не имешь?

Гриша еще боле краснетъ и крякаетъ. Входитъ Домна съ суповой чашей.

Петр. Ник. (Кривцовой). Наша изящная прислуга.
Анна Гр. Милости прошу. Наташа, сходи за дтворой.
Кривцова. Зачмъ, мама, это не ихъ часъ, они не привыкли за большимъ столомъ, намъ они только помшаютъ, они обдаютъ поздне.
Домна. Какъ, еще обдъ готовить?
Анна Гр. Молчи, пожалуйста. (Что-то шепчетъ Домн, въ это время вс садятся за столъ.)
Софья. А мы уже пообдали въ Знаменскомъ.
Наташа. И хорошо пообдали. Побгу пока опять къ дтямъ.
Гриша. А я ничего, я и еще пообдаю. (Подъ общій смхъ садится.)

Занавсъ.

ДЙСТВІЕ II.

Та же комната. Вечеръ. Двери на террасу отворены. Въ столовой горитъ только одна лампа надъ столомъ, да лунный свтъ стелется по полу. Семья расположилась въ комнат и на террас. Петя и Кривцова полулежатъ на отоманк. Гриша на террас упражняется съ гирями, на террас же и Наташа, которая иногда входитъ въ комнату. У стола сидитъ Николай Александровичъ и въ пенснэ на носу сводитъ счеты. Софья у того же стола съ газетой.
Входитъ Анна Григорьевна съ кипой блья и тоже садится у стола, чинитъ.

Анна Гр. Ну, слава Богу, успокоились, уснули. И тебя, пожалуй, растомило съ дороги, Анечка? И теб пора успокоиться. Я теб въ кабинет отца велла приготовить, тамъ теб будетъ удобне, чмъ съ дтьми.
Кривцова. А папа-то гд же? Я не хочу, чтобы вы стсня лись изъ-за меня.
Анна Гр. Э, матушка, какое тамъ стсненіе, пріхала на одну — дв ночи, да не стсниться намъ. А вотъ, если не хочешь еще спать, присаживайся-ка къ намъ поближе. Вотъ теб удобное кресло, не хуже отоманки. Побесдуемъ.
Ник. Алек. (снимая пенснэ, отодвигаетъ книги и счеты). Да, милая, разскажи, въ чемъ дло, что, кром лченья, влечетъ тебя за границу, ужъ не учиться ли хочешь?
Кривцова. Да… есть важная причина, я говорила сейчасъ съ братомъ — онъ одобряетъ мое ршеніе. (Кривцова переходитъ отъ отоманки къ столу. Въ это время слышенъ неистовый лай собакъ.)
Анна Гр. (бросаетъ работу и вскакиваетъ). Господи, зачмъ ихъ такъ рано спустили? Кого он тамъ рвутъ? Сколько разъ говорила. Наташа, Гриша, пойдите посмотрите. Николай Александровичъ, хоть бы ты сказалъ сторожу, чтобы не отпускалъ собакъ отъ себя. Доживемъ до бды.

Въ дверяхъ виденъ человкъ въ форменной фуражк. Наташа съ телеграммой въ рукахъ.

Наташа. Телеграмма со станціи, мама.
Анна Гр. (мгновенно оторопвъ). Телеграмма! Боже мой, что такое? (Трясущимися руками срываетъ конвертъ, Наташа расписывается, И иколай Александровичъ долго роется въ бумажник и карманахъ, чтобы расплатиться съ посыльнымъ.) Ничего не понимаю. Прямо ни слова не понимаю. Ни полслова.
Петръ Ник. Да теб ли телеграмма, мама? (Поднимаетъ конвертъ.)
Анна Гр. (читаетъ, не слушая Пети). ‘Умоляю, не узжай. Жди письма’. Жди письма? И безъ подписи, что за околесица?
Петръ Ник. Телеграмма Ан, а не теб совсмъ.
Ник. Алек. Что это значитъ? Ктотебтелеграфируетъ, Анечка?
Кривцова (беря изъ рукъ матери телеграмму). Кто Жъ можетъ прислать такую телеграмму, какъ не супругъ мой, Александръ Петровичъ, всегда какіе-то сюрпризы.
Анна Гр. Разскажи толкомъ, въ чемъ дло-то.
Кривцова. Въ чемъ дло? Я расхожусь съ Кривцовымъ.
Ник. Алек. Ты расходишься съ Сашей? Съ Сашей?..
Анна Гр. Ты шутишь, не можетъ этого быть!
Кривцова (раздраженно). И никакого письма его я ждать не стану — уду завтра же, завтра же.
Софья. Быть можетъ, мн уйти и имъ ты разскажешь все?
Кривцова. Э, что за вздоръ. Ты другъ, ты близкая намъ… Да и ни отъ кого и ничего я не хочу скрывать. Преступницей я себя не считаю. Я поступаю честно, открыто, никого не обманываю.
Ник. Алек. Что же онъ-то сдлалъ такого? Чмъ провинился Саша? И неужели нельзя простить? Вдь 12 лтъ жили вы вмст. Такой доброты, такого снисхожденія, какъ у Саши, я и не знаю… И его покинуть!
Кривцова (возбужденно). Ты все о немъ — ‘Саша, Саша’. Надо и обо мн подумать… Не могу я такъ жить, не въ силахъ больше. Довольно мн его доброты и снисхожденія. 12 лтъ тянула я эту семейную лямку, и довольно. Не могу больше! Не хочу!..
Анна Гр. Благодарю покорно. Семейная лямка!.. Да вдь ты же дтей-то народила, матушка. Дти у тебя, вотъ эти самыя, что спятъ тамъ безмятежнымъ сномъ, и вдумчивый, все понимающій Костя — этотъ къ допросу тебя призоветъ.
Петръ Ник. (къ Анн). Ты слышишь? Я говорилъ теб — обычные доводы: дти, дти… Не скажешь ли ты еще, мама:, вы такъ радовали родителей своимъ благонравнымъ поведеніемъ’. Но ты забываешь, что первый долгъ нашъ не къ родителямъ и къ дтямъ, а къ самимъ себ, къ самимъ себ. Не можете вы принудить Аню любить постылаго человка изъ-за дтей, изъ-за родителей или изъ-за чего бы тамъ ни было.
Анна Гр. (нсколько разъ старавшаяся перебить сына). Не раздражай меня, Петръ, не охота слушать твои глупости, не время теперь болтать. Вокругъ меня все точно ходуномъ пошло… Анна, ты обезумла… Не потерплю въ моемъ дом этихъ гадостей… узжай, куда хочешь…
Кривцова. Благодарю за привтъ родительскій.
Софья. Анна, ради Бога, успокойся. Въ раздраженіи можно наговорить Богъ знаетъ какихъ глупостей. Подумай, права она или нтъ, а мы ничего не знаемъ, но вдь и Ан не легко. Аня, я человкъ посторонній, конечно, но, быть можетъ, оттого-то и боле безпристрастный… Да, я могу быть боле безпристрастна, чмъ они, хотя я люблю тебя и ихъ и Александра, и мн больно все это… Скажи мн, Аня, ты, ты… Ты другого полюбила?
Кривцова. Ну да, я люблю и не стыдясь, во всеуслышанье говорю: я люблю!.. люблю!..
Софья. Большое, ужасное несчастіе. Налетлъ какой-то страшный вихрь и все закружилъ, опрокинулъ… Но и противъ вихря можно бороться. Аня, вцпись за первый стволъ дерева, прильни къ нему, и вихрь пронесется мимо тебя и уцлетъ твоя семья… уцлетъ нчто боле цнное…
Кривцова. Хороша будетъ эта семья! Да, быть можетъ это — несчастіе, но я не могу и не хочу бороться. Безполезна борьба. Наскучило прозябанье, дайте же мн жить! Зачмъ онъ прислалъ эту телеграмму, вдь все было ршено, обусловлено, онъ уже согласился на разводъ,— нтъ, надо еще помучатъ.
Софья. А разв онъ не мучается? Заглянула ли ты въ его душу? Не такъ-то легко отдать любимую женщину, мать своихъ дтей другому, разрушить семью, свой домъ. Будь справедлива, Аня, и къ постылому, но недавно еще любимому человку. Я не знаю того, кого ты полюбила теперь, быть можетъ это — воплощеніе всякой нравственной и физической красоты, но вдь и Александръ обладаетъ недюжинными достоинствами и въ продолженіе долгихъ лтъ любилъ тебя. Будь признательна за годы счастья, что онъ далъ теб…
Кривцова. И взамнъ пожертвуй своимъ настоящимъ счастьемъ. Нтъ, нтъ… и нтъ. Никогда! Все ршено — я ду.
Анна Гр. Ты слышала?
Петръ Ник. Чего вы отъ нея хотите? Чего добиваетесь? Чтобы она изломала, исковеркала свою жизнь? Вамъ жаль Сашу, и я скажу — жаль, но что ей Саша, когда она жить хочетъ, когда счастье уже заглянуло ей въ лицо, обвяло ее своимъ дыханьемъ. Жизнь коротка, бери отъ жизни все, что можешь. Бери все, что лежитъ на твоей дорог, и наслаждайся — вотъ нашъ принципъ. Я жить хочу, я жажду счастья, все остальное чепуха.
Ник. Алек. (все время находившійся въ нервномъ и угнетенномъ состояніи, тихо). Пользуйся счастьемъ цною счастья, быть можетъ даже цною жизни близкихъ, что жъ, быть можетъ такъ и нужно — по боку помха! Но неужели не стоитъ подумать о другихъ? Хотя бы изъ состраданія оглянуться…
Анна Гр. Э, что тутъ думать. Мы вдь любимъ! Хотимъ отдаться новому счастью, ну, и отдаемся… Безжалостно покидаемъ человка, который далъ намъ 12 лтъ ничмъ неомраченной жизни, который былъ намъ другомъ, доврялъ намъ. Мы разоряемъ его домъ, бросаемъ на чужихъ людей все понимающаго сына, подкидываемъ глупымъ родителямъ маленькихъ дтей и демъ наслаждаться любовью. Прекрасно! Великолпно!
Кривцова. Ты жестока, мама, я не знала, что дти мои будутъ теб въ тягость.
Анна Гр. Не въ тягость мн твои дти и жестока не я, а ты. Если тотъ, съ кмъ ты дешь, тхъ же принциповъ, что и ты, поврь, ты будешь брошена черезъ 6 мсяцевъ.
Кривцова. Благодарю за предсказанье.
Анна Гр. (продолжая). У насъ были другіе принципы. Намъ казалось естественнымъ пожертвовать собственнымъ наслажденіемъ для счастья нашихъ дтей — это было въ порядк вещей. Да и некогда было отдаваться этимъ пустячнымъ увлеченіямъ, этимъ любвямъ — посерьезне была задача жизни.
Петръ Ник. Да? Вы не отдавались страсти смолоду? Были всегда благоразумны? (Къ Кривцовой.) Сестра, ты была старше меня и, быть можетъ, лучше меня помнишь т волненія, что происходили въ нашей семь лтъ 18—20 тому. Платоническая или другая какая любовь…
Ник. Алек. (мгновенно вскипая). На что ты смешь намекать, мальчишка? Какъ осмлился ты прикоснуться поганымъ помысломъ къ святому образу! (Съ сжатыми кулаками идетъ на сына.) Вонъ отсюда! Чтобы духу твоего тутъ не было. Вонъ! (Петя лниво встаетъ.)

Когда возвысились голоса, Гриша и Наташа съ террасы вошли въ столовую прислушиваясь.

Петръ Ник. Я уйду, что жъ, я уйду.
Софья. Петя, останься. Николай Александровичъ, какъ не стыдно выйти изъ себя.
Ник. Алек. Нтъ, этого я не могу, это выше силъ моихъ, если онъ останется, я… я уйду, я уйду. Нтъ, никому не позволю прикасаться…
Софья. Да полно-те, милый, образумьтесь. Вдь то самое, на что намекалъ теперь Петя, вдь дйствительно было… Что жъ длать, и мы были молоды и не изъяты отъ страстей… Я все разскажу… Прости меня, Анна, и вы, Николай Александровичъ, но пусть они узнаютъ все, какъ было… Пора намъ перестать няньчиться съ этимъ былымъ. Вотъ видите… Однако и теперь не могу безъ волненія, а кажется, такъ давно это было… Такъ вотъ, было мн 18 лтъ. Какъ разъ въ тотъ годъ умеръ мой отецъ, я совсмъ осиротла и перехала я съ своей старой гувернанткой въ Знаменское. Отецъ вашъ, Николай Александровичъ, былъ назначенъ моимъ попечителемъ… Я была очень удручена, несчастна, безмрно чувствовала свое сиротство и одиночество, а въ этомъ дом, у отца вашего и матери, я видла много участія и дружескаго расположенія — это утшало… Но… ноя была молода, пылка, легкомысленна… и я… я влюбилась въ Николая Александровича, какъ только можетъ влюбиться взбалмошная двочка… И онъ… онъ былъ увлеченъ моимъ безуміемъ… Анна видла все, все поняла… все поняла. Я знала, что она страдаетъ. Да, я знала… но мн уже не было жаль. Такъ недавно еще я льнула къ ней, видла въ ней друга, а тутъ почувствовала ненависть, мн пріятно было причинять ей боль. Я горделиво проходила мимо нея: ‘смотри, я моложе тебя, красиве, талантливе, и онъ любитъ меня’. Анна молча потупляла глаза, иногда они казались мн усталыми и красными отъ тайно пролитыхъ слезъ, и за эти слезы я еще боле ненавидла ее… Какъ-то разъ пріхала я верхомъ безъ провожатаго въ Хабаровку, цлый день провела я съ Николаемъ Александровичемъ, и шелъ у насъ серьезный разговоръ. Мы ршили склонить Анну на разводъ. Да, у насъ было ршено, что Николай Александровичъ броситъ жену, дтей (васъ было двое тогда: Аня и Петя) и женится на мн. Вечеромъ, когда я собралась узжать, на горизонт показались тучи, заблистали молніи, и Анна говоритъ мн: ‘Куда ты собралась въ такую темень и грозу, оставайся ночевать’. И я, съ мыслью, что скоро вытсню Анну и стану женою Николая Александровича, осталась ночевать въ ея дом… Я думала, что я въ своемъ прав, что я люблю и потому могу разрушать семью моихъ друзей, имю право отнять у васъ отца… Да, я думала, что въ своемъ прав — я люблю… Мн отведена была комната наверху, которую занимаетъ теперь Наташа. Спать мн не хотлось и я долго сидла у открытаго окна, смотрла на молніи и слушала отдаленные раскаты грома. Но хлынулъ дождь, я затворила окно, погасила свчу и легла… Но спать я не могла, что-то давило мн грудь… тяжело было. Вдругъ слышу, скрипнули ступени… Сердце забилось въ груди: ‘ненавистная, думаю, крадется’. И дйствительно, тихо отворилась дверь, и вошла Анна со свчой въ рук. Я отвернулась, закрыла глаза, хотла притвориться спящей. Но Анна поставила свчу, сла ко мн на постель, слегка прикоснулась къ моему плечу. ‘Соня, — сказала она,— мн не спалось,— гроза, я думала, и теб не спится, и вотъ я пришла. Поговоримъ’. Я съ ненавистью поглядла на нее. Что могла мн она сказать, когда все между нами, Николаемъ Александровичемъ и мною, было ршено, все, что ни скажетъ, будетъ напрасно, излишне, будетъ глупо. Не стану слушать этихъ словъ. Но вотъ подъ взглядомъ моихъ глазъ, пылавшихъ ненавистью и презрніемъ, она начала говорить. Не помню послдовательно тхъ словъ. Они были такъ отрывочны, некрасивы, такъ просты… но дышали они такой искренностью, такимъ волненіемъ… Не стану искать передачи — передать ихъ нельзя, какъ нельзя передать крикъ души.
Анна Гр. (въ слезахъ и сильномъ волненіи). Перестань, Соня, перестань, ради Бога.
Софья (продолжая). Приблизительно она говорила: ‘Такъ недавно еще были мы друзьями и вотъ теперь мы соперницы и враги… Въ чемъ же наша вражда? Не странно ли — мы любимъ одного и того же человка и желаемъ его счастья. Ты думаешь, что счастье его въ твоей любви, я же думаю, что онъ никогда не проститъ себ, что бросилъ меня съ дтьми, и будетъ несчастливъ съ тобою, наше несчастье всюду будетъ преслдовать его, тревожить его покой. Онъ лучше, чмъ ты предполагаешь. Я же знаю — никогда онъ не проститъ себ. Дай ему опомниться, отрезвть. Дай поразобраться въ своихъ чувствахъ, вдь 10 лтъ мы жили съ нимъ любовно и дружно. Дти у насъ — какъ оставитъ онъ ихъ?.. Разберись и ты въ своихъ чувствахъ, дай затихнуть бур… Твоя душа затемнена страстью. Ты молода, сильна… Погаси ненависть ко мн, ты сама отъ нея страдаешь. Я знаю тебя, ты не можешь быть счастлива, разрушивъ чужое счастье… я вдь такъ несчастна’. Слова были такъ просты. Она говорила, не возвышая голоса, но губы ея дрожали, глаза были полны слезъ. И было что-то потрясающее въ ея волненіи и безхитростныхъ словахъ. Я хотла возражать, да, я хотла возражать, но вмсто того я заплакала. Анна обняла меня, я припала къ ней, и мы рыдали об… рыдали какъ два друга, какъ дв сестры въ одной и той же скорби… На другой день я ухала изъ Знаменскаго совсмъ, совсмъ, на долгіе годы… 9 лтъ прожила я за границей, а время все излчиваетъ, милые.
Анна Гр. Господи, какъ я тебя люблю, Сонечка. Милая ты моя, сестра любимая.
Петръ Ник. Напрасно ломали себя, почтенно, пожалуй, но не умно.
Гриша (выступаетъ, засучиваетъ рукава). Папа, позволь мн поколотить Петьку.
Наташа (плачетъ громко, по-дтски и бросается обнимать Софью и въ то же время цлуетъ руки матери). Милыя мои, дорогія, безцнныя, золотыя!
Ник. Алек. (подошелъ къ групп женщинъ, взоръ его мечтательно-грустенъ). Все это было давно и быльемъ порасло… (Къ Наташ.) Поцлуй и меня, мой Веніаминъ, вдь и мать давно мн простила.
Кривцова (тоже растроганная). Хорошо, будь по-вашему — я дождусь письма Саши, посмотримъ, что-то онъ тамъ скажетъ.

Занавсъ.

А. Стернъ.

‘Женскій сборникъ в пользу ялтинского попечительства о прізжихъ больныхъ…’, М., 1915

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека