Н. А. ЛЕЙКИНЪ
Мдные лбы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880
ПРИМТЫ.
Приметы, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
— Поликсена Онуфревна, вотъ несчастіе-то! Лвой ногой сейчасъ въ кровати всталъ! воскликнулъ, какъ ужаленный, отставной чиновникъ и пенсіонеръ Сава Лаврентьичъ Вавилкинъ, сползая по-утру съ постели и выпрямляясь во весь ростъ.
— Да какое-же тутъ теб-то несчастіе? откликнулась жена, фыркая около умывальной чашки и плескаясь водой.— Намъ, домашнимъ, это точно что несчастіе, потому изругаешь ты насъ всхъ, что ни на есть хуже. Мы терпи, а ты королемъ останешься.
— Но вдь ты знаешь, что у меня аневризмъ и мн сердиться вредно. Я боленъ посл каждой перебранки. Сердце у меня тогда какъ маятникъ въ карманныхъ часахъ, а докторъ говоритъ, что въ это самое время можетъ и ударъ случиться.
— Такъ влзь опять на кровать и встань снова правой ногой, коли ужъ такъ боишься.
— Перевставать ежели, такъ никакой пользы не будетъ. Все равно ужъ я всталъ первый разъ лвой. Ахъ, ты Господи! И какъ это я промахнулся! Просыпаюсь и всегда держу въ голов правую ногу, а тутъ вдругъ забылъ. Это чортъ знаетъ, что такое! А все ты тараторка. Какъ за языкъ повшаная: ‘вставай, да вставай, десятый часъ’. Вотъ я съ просонья, не подумавши, и спрыгнулъ. Къ пожарному-бы дышлу тебя вмсто колокольчика привсить.
— Ну началось ужъ! Значитъ я теперь: терпи казакъ — атаманомъ будешь. Ругайся, ругайся.
— Да какъ-же не ругаться-то! Что ни шагъ, то скверная примта! И все одно къ одному: вчера луну увидлъ слва — значитъ деньги отдавать.
— Какъ-же ты можешь ихъ отдавать, коли ихъ у тебя нтъ? До получки пенсіона-то еще десять дней осталось.
— Но я могу у тебя взять и отдать.
— Такъ я вамъ и дала! Дожидайтесь. Нтъ, батюшка, у меня, что вы мн отпустили, въ обрзъ на пропитаніе осталось.
— Пустяки! Ты можешь въ долгъ въ лавочкахъ пропитаніе взять, а деньги, какія у тебя есть, я могу у тебя отнять.
— Не больно-то намъ и даютъ въ долгъ-то. А отнять — нуко, попробуй!
— Поликсена Онуфревна! Не серди меня! А то на зло возьму отниму и уйду въ трактиръ бражничать, а ты сиди дома на кофейныхъ переваркахъ. Да и слдуетъ тебя наказать.
— Ахъ, какъ это хорошо! Ахъ, какъ это чудесно такъ съ женой поступать, двадцать восемь лтъ въ закононномъ брак проживши! А я еще теб вчера вс носки перештопала, заплатки на рубахи наставила, пуговицы къ нимъ пришила…
— А кто третью свчку вчера въ комнату втащилъ изъ кухни, когда я сидлъ и вписывалъ въ календарь на память день рожденія племянника? Это тоже хорошо? Это тоже чудесно? Вдь это значитъ къ покойнику. А вдругъ этотъ покойникъ я? Или ужъ теб такъ хочется вдовой остаться?
— Вовсе даже и не свчку я втащила, а лампу. Ты сидлъ съ двумя свчками, а я подошла къ столу съ лампой. И, наконецъ у тебя были не свчки, а огарки.
— Это все равно, тотъ же свтъ. Тутъ важны огни, свтильники.
— Врешь! Тогда-бы и говорили: три огня въ одной комнат къ покойнику, три свтильника, а то говорятъ три свчки.
— Не раздражай меня!
— Какое-же раздраженіе? Напротивъ, я тебя успокоиваю.
Мужъ и жена сли за столъ пить чай. Жена налила мужу стаканъ чаю и при этомъ попала туда нераспустившаяся чаинка.
— Вотъ теб и подарокъ въ стаканъ чаю попался, проговорила она.— Чаинка — это къ подарку. Видишь, не все-же я теб непріятное подстраиваю. А еще попрекаешь меня, что я хочу вдовой остаться.
Мужъ былъ попрежнему мраченъ.
— Знаю я эти подарки-то!— воскликнулъ онъ.— Дождешься отъ васъ настоящаго подарка, какъ-же! На прошлой недл тоже попала мн въ стаканъ чаинка черезъ ситечко, а какой подарокъ? Кошка шестью котятами окотилась — вотъ теб и подарокъ!
— Дятельные люди и изъ кошекъ пользу извлекаютъ. Вонъ Дарьи Ульяновны братъ, такъ у того кошачій заводъ въ Тульской губерніи. Нарочно кошекъ разводитъ, откармливаетъ, бьетъ ихъ потомъ, а шкуры продаетъ.
— Это имя на себ девятый-то классъ кошкодавомъ сдлаться? Слуга покорный! Братецъ Дарьи Ульяновны хамъ, былъ когда-то дворовымъ человкомъ, а я чиновникъ.
— Что и честь, коли нечего сть?
— Дворникъ пришелъ и за квартиру деньги требуетъ, доложила, выглянувъ изъ дверей кухни, кухарка.
— Видишь, видишь! Нтъ, ужъ луна даромъ съ лвой стороны не пройдетъ. Говорилъ, что придется деньги отдавать — такъ и вышло, замтилъ мужъ.
— Да вдь ты не отдашь ихъ, стояла на своемъ жена.
— Нтъ у жъ, сударь, отдайте, послышался голосъ дворника изъ кухни.— А то хозяинъ сказалъ, чтобъ квартиру очищать. Шутка — второй мсяцъ не платите. Вамъ даже и дровъ не приказано давать.
— Какъ ты смешь грубить, дуракъ, чиновнику! вскочилъ мужъ и бросился въ кухню.— Вонъ сейчасъ изъ квартиры, шельма ты эдакая! Всякій мужикъ и туда-же наставленія!
— Сава Лаврентьичъ, Сава Лаврентьичъ, вдь у тебя аневризмъ! дергала его за халатъ жена — Самъ-же ты говорилъ, что теб вредно горячиться.
— Я уйду-съ, а только ужъ теперь самъ управляющій придетъ и вьюшки у васъ изъ печей вынетъ. Сидите въ холоду и мерзните, какъ тараканы,— хлопнулъ дверью дворникъ, выходя изъ квартиры.
— Болванъ эдакій неотесанный! крикнулъ ему вслдъ мужъ и обратясь къ жен, сказалъ:— вотъ видишь, значитъ, какъ не вертись, а деньги отдавать придется. Длать нечего, надо будетъ часы тащить къ ростовщику въ мытье.
— Дадутъ-ли за твою луковицу-то двадцать три рубля? проговорила щепа.— Вдь за квартиру двадцать три рубля.
— Попытаюсь. Все таки часы золотые, хоть и старые. Тутъ ужъ какъ счастье. Разъ и двадцать пять рублей подъ нихъ жидъ далъ, а другой разъ только восемнадцать. Ну, я пойду и заложу, а то чего добраго они, подлецы, и въ самомъ дл дровъ не дадутъ и вьюшки изъ печей возьмутъ, сказалъ мужъ, сбрасывая съ себя халатъ и надвая сертукъ и тутъ-же прибавилъ:— Дай-ка мн, Поликсена Онуфревна, рюмочку водченки на дорогу, да кусочикъ хлба съ солью.
— Можно-бы, кажется, и безъ водки, отвчала жена, однако налила ему рюмку, подала кусокъ хлба и соль и тутъ-же опрокинула солонку.
— Быть ссор! воскликнулъ мужъ.— И быть ссор большой. Опрокинутая солонка безъ ссоры не обходится. Врно съ жидомъ поссорюсь и ни копйки за часы не получу. Вотъ наказаніе-то! Примта за примтой и все прескверныя. Идти-ли ужъ?
— Иди и воздерживайся отъ ругательствъ. Ну, что за радость безъ дровъ мерзнуть!
Мужъ накинулъ на себя шубенку и выбжалъ изъ квартиры, но черезъ дв минуты снова звонился у своихъ дверей.
— Что такое? Что такое! Или табакерку дома забылъ? встртила его жена.
— Какая тутъ къ чорту табакерка! плюхнулся онъ, не раздваясь, на стулъ.— Нтъ, Поликсена Онуфревна, какъ ты хочешь, а я не пойду. Все равно никакого толку не будетъ. Иди ты сама.
— Да что такое случилось-то?
— Попъ встртился. Только выхожу изъ воротъ, а онъ и переходитъ мн дорогу.— Не пойду и не пойду! Попъ всему препятствіе. Врне этой примты и быть не можетъ. Попъ поперекъ дороги перейдетъ, такъ никакое задуманное дло не выполнится.
— Ахъ, ты баба, баба старая, на примтахъ помшанная, а еще мужчиной считаешься! воскликнула жена.
И началась великая перебранка.
— Вотъ оно что значитъ солонку-то опрокинуть! кричалъ мужъ, пуская въ жену мягкимъ валенымъ сапогомъ.
— Убилъ, убилъ, мерзавецъ! завижжала она.