Примерные девочки, Сегюр Софья Де, Год: 1858 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 128 минут(ы)

Софи де Сегюр

Примерные девочки

Глава I
Камила и Мадлен

У госпожи Флервиль были две дочки, добрые, милые, любезные и нежно любившие друг друга. Часто сестры и братья ссорятся, спорят и бегут жаловаться друг на друга родителям, когда перессорятся до того, что невозможно решить, кто первый виноват. Камила и Мадлен никогда не ссорились. То та, то другая уступала желанию сестры.

А между тем характеры у них были неодинаковые. Камиле было восемь лет, и она была на год старше сестры. Она была живее, ветренее, предпочитала резвые игры тихим, любила бегать и шуметь. Особенно весело ей было, когда собиралось много детей и она могла затевать свои любимые игры сколько душе будет угодно.

Мадлен, напротив, больше любила кукол, чем шумные игры. Она занималась не только своими куклами, но и сестриными, последним без нее часто приходилось бы спать в кресле и переменять белье и платье через три или четыре дня.

Но это различие во вкусах не мешало девочкам жить в согласии. Мадлен тотчас оставляла куклу или книгу, когда сестре хотелось побегать или погулять. Со своей стороны, Камила жертвовала своей любовью гулять и ловить бабочек, едва Мадлен изъявляла желание играть в куклы.

Обе сестрицы были очень счастливы, и мама нежно любила их обеих. Все, кто знал девочек, также любили их и старались доставить им удовольствие.

Глава II
Прогулка и случай

Мадлен причесывала свою куклу, Камила подавала ей гребенки, убирала платья, башмаки, перемещала куклину постель, переносила шкафы, комоды, кресла. По ее словам, она перевозила их на новую квартиру, барыни (то есть куклы) переезжали в новый дом.

— Уверяю тебя, Камила, куклам было удобнее в старом доме, там просторнее и было где расставить мебель! — заметила Мадлен.

— Это правда, но старый дом им порядком надоел. Кроме того, им было жарко в маленькой комнате, — отозвалась Камила.

— Ну, это не совсем так. Сидели они всегда у самой двери, их продувало, а постели так просто стояли прямо против окна, там тоже не жарко.

— Ну, хорошо! — кивнула Камила. — Поживут они немного в этом новом доме, мы тогда перевезем их опять, отыщем квартиру поудобнее. Ведь тебе они не мешают?

— Ничуть! Тем более, если тебе так хочется.

Камила перевезла кукол, а Мадлен тем временем причесала и одела их. Потом старшая из девочек предложила позвать няню и отправиться погулять. Мадлен с удовольствием поддержала сестру. Позвали Лизу.

— Нянюшка, — сказала Камила, — пойдете гулять с нами?

— Отчего же нет? Куда же мы пойдем? — улыбнулась Лиза.

— На большую дорогу, смотреть на проезжающих, — предложила Камила. — Хочешь, Мадлен?

— Хорошо, — согласилась та, — а если встретим бедных женщин или детей, подадим им. Я возьму пять су.

— Хорошая идея, Мадлен, — обрадовалась Камила. — Я возьму десять су.

Довольные девочки побежали впереди нянюшки и дошли до решетки, отделявшей дорогу в замок от большой дороги. Проезжающих не было, и дети стали рвать цветы, чтобы наделать веночков для кукол.

— Карета едет! — закричала Мадлен.

— Да, и как быстро! Пойдем поближе, посмотрим.

— Послушай, Камила, слышишь, кто-то кричит?

— Нет, только карета гремит, больше ничего не слышу.

Мадлен не ошиблась: как только Камила замолчала, послышались резкие крики, и через мгновение девочки и няня остолбенели от ужаса. Мимо них тройка почтовых лошадей несла во всю прыть карету, почтальон никак не мог сдержать лошадей.

В карете сидели дама и четырехлетняя девочка, они ужасно кричали.

Шагах в ста от решетки почтальон упал с козел, и карета переехала через него. Лошадей никто не остановил, и они понесли с новой силой, бросились в сторону, прямо в глубокую канаву между дорогой и полем. Как раз напротив решетки, где стояли бледные от испуга девочки и няня, карета перевернулась в канаву. Лошади упали, кто-то страшно вскрикнул, застонал от боли, и все затихло.

Первой от испуга опомнилась няня и поняла, что надо помочь даме и ребенку. Криков не было слышно. Не убились ли они до смерти? Надо помочь и бедному раздавленному каретой почтальону.

Лиза решилась, наконец, подойти к опрокинувшейся карете. Камила и Мадлен пошли за ней.

Одна из лошадей была мертва, другая сломала заднюю ногу и дрыгала ею, стараясь подняться, третья, оглушенная падением, тяжело дышала и не двигалась.

— Я попробую отворить дверцы, — сказала няня, — только вы, детки, не подходите. Не дай Бог, лошади дернут и покалечат вас.

Лиза отворила дверцы: дама и ребенок лежали без чувств, все в крови.

— Боже мой! Они обе убились или тяжело ранены.

Камила и Мадлен заплакали. Лиза, надеясь, что, может быть, мать и дочка только в обмороке, попробовала взять девочку из рук матери, которая крепко прижала ее к груди. После некоторых усилий ей это удалось. Ребенок был бледен и в крови. Лиза не хотела класть малышку на сырую землю и спросила сестер, хватит ли у них силы и смелости перенести девочку на скамейку по ту сторону решетки.

— Да, да, нянюшка, — живо откликнулась Камила, — давайте, мы отнесем, мы поднимем ее. Бедняжка, она вся в крови! Но она не умерла, она жива. Наверняка жива. Давайте, нянюшка! Мадлен, помоги-ка мне.

— Не могу, — вздрогнула Мадлен, — тут кровь… И мама ее умерла, и бедная девочка, кажется, тоже… И у меня совсем нет сил теперь. Я могу только… плакать.

— Ну, я понесу одна, — решила Камила. — У меня хватит силы, а Господь мне поможет.

И с этими словами она взяла малышку на руки — казалось, ей не по силам такая ноша — и стала подниматься из канавки, но поскользнулась и чуть не выронила дитя. Мадлен, поборов страх и отвращение, подбежала и помогла сестре. Девочки выбрались из канавы, пересекли дорогу и с трудом донесли малышку до скамейки.

Камила села на скамейку и положила кроху к себе на колени. Мадлен принесла воды, зачерпнув в канавке. Камила смыла платком кровь с лица ребенка и радостно вскрикнула, заметив, что девочка не ранена.

— Мадлен, няня, идите сюда, девочка не ранена… Она жива. Жива!.. Она вздохнула… Дышит, открыла глазки.

Мадлен подбежала, малышка действительно пришла в себя и испуганно оглядывалась вокруг.

— А маменька? — проговорила она. — Мама! Я хочу к маменьке.

— Мама сейчас придет, крошка, — поцеловала ее Камила. — Не плачь, побудь пока со мной и с моей сестрицей.

— Нет-нет, я к маме хочу! Злые лошадки унесли ее.

— Нет, душечка, злые лошадки сами свалились в канаву, они не унесли маменьку, право, не унесли. Погляди, видишь? Вот наша няня Лиза несет твою маму, мама спит.

Няня при помощи двух прохожих вытащила из кареты мать девочки. У женщины не было никаких признаков жизни, на голове виднелась широкая рана, лицо, шея, руки были в крови. Но сердце билось, она была еще жива.

Няня послала одного из помогавших ей прохожих к госпоже де Флервиль — просить, чтобы та поскорее прислала людей. Нужно было перенести в замок даму и ребенка, поднять почтальона, который все еще лежал на дороге, и распрячь лошадей, которые бились на земле и лягали карету.

Прохожий пошел. Через четверть часа госпожа де Флервиль приехала сама в коляске, следом за ней явилось много слуг. Пострадавшую даму уложили в коляску. Малышка между тем совершенно оправилась, ран на ней не было, обморок был только следствием испуга и сотрясения при падении.

Мадлен и Камила боялись, что девочка испугается, увидев, как течет кровь из головы ее мамы, и просили у своей маменьки позволения идти с ней до замка пешком. Девочка уже привыкла к сестрам и, думая, что ее мама спит, согласилась пройтись пешком.

По дороге Камила и Мадлен разговаривали с малышкой.

— Как тебя зовут, крошка? — поинтересовалась Мадлен.

— Маргарита, — отозвалась девочка.

— А как зовут твою маменьку? — вступила в разговор Камила.

— Маменьку зовут мамой, — последовал ответ.

— Но как ее фамилия? Имя какое у нее? — настаивала Камила.

— Так ее и зовут мамой.

— Как, и слуги ее мамой зовут? — засмеялась Мадлен.

— Нет, слуги зовут ее сударыней, — серьезно ответила малышка.

— Хорошо, сударыней. Они называют ее госпожой, а дальше как? — продолжала допытываться Мадлен.

— Дальше никак. Просто сударыней.

— Не приставай к ней, Мадлен, — вмешалась Камила. — Видишь, она еще маленькая, не знает. Скажи нам, Маргарита, куда это вы ехали?

— К тете, — отозвалась Маргарита. — Я не люблю тетю, она злая, все сердится. Мне лучше с мамой и… с вами, — прибавила она, целуя девочкам руки.

Камила и Мадлен в свою очередь поцеловали малютку.

— А как вас зовут? — спросила Маргарита.

— Меня Камилой, а сестру — Мадлен.

— Отлично. Вы будете моими маленькими мамами. Мама Камила и мама Мадлен.

Болтая таким образом, дошли они до замка. Госпожа де Флервиль тотчас же послала за доктором и приказала уложить госпожу де Розбур в постель. Имя раненой женщины прочли на маленьком ларчике в коляске и на чемоданах, привязанных сзади. Рану перевязали, чтобы остановить кровь, и госпожа де Розбур стала понемногу приходить в себя. Через полчаса она попросила позвать дочку, девочку привели.

Маргарита вошла потихоньку, потому что ей сказали, что мама больна. С нею вошли Камила и Мадлен.

— Бедная маменька, — сказала крошка, входя, — у вас голова болит?

— Да, дружок, очень болит.

— Я останусь тут, мама, с вами.

— Нет, милая, только поцелуй меня и ступай с этими милыми девочками, я по лицам вижу, что они добрые.

— Ах, маменька, очень добрые! Камила мне дала куклу — такую хорошенькую! А Мадлен принесла кусок хлебца с вареньем.

Госпожа де Розбур улыбнулась, видя, как весело дочке. Маргарита продолжала болтать. Госпожа де Флервиль, находя, что больной это вредно, посоветовала Маргарите идти гулять с маленькими мамами и дать большой маме поспать.

Глава III
Маргарита

— Поиграй нашими куклами, Маргарита, — предложила Мадлен. — Бери, какую хочешь.

— Какие миленькие! — восхитилась малышка. — Эта большая, с меня ростом!.. А вот еще две, тоже хорошенькие!.. А эта на кровати лежит… Она больна, как бедняжка маменька… Собачка какая замечательная! Малюсенькая, шерстка гладенькая! Точно живая… И ослик!.. И тарелочки, чашечки, ложечки, вилки! И ножечки есть!.. И судочек, и солонка! Ах, какой дилижанс миленький!.. Ав комоде… сколько куколкиных платьев, чепчиков, чулок, рубашек!.. Как все хорошо уложено!.. И книжечки! Картинки маленькие какие! Целый шкаф!

Камила и Мадлен смеялись, видя, как Маргарита бегает от одной игрушки к другой, не зная, какую взять, ведь все сразу взять нельзя. То положит, то опять возьмет, то опять отложит… Стоит посредине комнаты, и не может решить, куда идти, вертится то направо, то налево, прыгает, от радости хлопает в ладоши. Наконец она взяла дилижанс, запряженный четверкой лошадей, и спросила Камилу и Мадлен, можно ли пойти с ними в сад.

Из дома выбежали все вместе и принялись возить дилижанс по дорожкам и по траве, как вдруг он перевернулся. Все пассажиры попадали друг на друга, стекло в дверце разбилось вдребезги.

— Боже мой! Боже мой! — заплакала Маргарита. — Я сломала вашу карету, Камила. Ах, как мне досадно!

— Не плачь, Маргариточка, ничего страшного, — принялась утешать девочку Камила. — Мы отворим дверцы, рассадим пассажиров по местам и попросим кого-нибудь вставить новое стекло.

— А у пассажиров голова не будет болеть, как у маменьки? — забеспокоилась малышка.

— Нет, душечка, они все крепкоголовые, — улыбнулась Мадлен. — Гляди, они все уже расселись по местам и выглядят вполне здоровыми.

— Слава Богу! Я так испугалась…

Маргарита стала опять возить дилижанс, только гораздо осторожнее. У девочки было доброе сердце, она не хотела снова расстроить своих подруг.

Через час позвонили к обеду, а после трапезы Маргариту тотчас уложили спать, она очень устала.

Глава IV
Гости остаются навсегда

Пока дети играли, приехал доктор. Он нашел, что рана не опасна, и полагал, что крови вытекло достаточно, а потому открывать ее не надо, воспаления и так не будет. Он наложил на рану мазь, приказал менять повязку каждый час, сообщил, что больной нужен покой, и обещал приехать завтра.

Маргарита навещала маму несколько раз в день, но недолго оставалась в комнате: живость и болтливость девочки хоть и были приятны матери, но беспокоили ее. Госпожа де Флервиль, почти не отходившая от больной, кивала дочкам, и те уводили малышку.

Внимательность и заботы госпожи де Флервиль трогали за сердце ее больную гостью. Выздоравливая, она часто говорила, как ей будет жаль расставаться с женщиной, которая выказала к ней столько заботы и участия.

— А зачем нам расставаться, милый друг? — сказала однажды госпожа де Флервиль. — Отчего нам не жить вместе? Ваша Маргарита совершенно счастлива с Камилой и Мадлен, и им, будьте уверены, так же будет грустно расстаться с нею. Я буду в восторге, если вы меня не оставите.

— Но что скажут ваши родные? — засомневалась госпожа де Розбур.

— О, на этот счет не беспокойтесь. После смерти мужа я живу очень уединенно. Я рассказывала вам, что он был убит в сражении с арабами шесть лет назад. С тех пор я живу в деревне. У вас тоже нет мужа, или, вернее, нет известий о нем после крушения корабля, на котором он уплыл.

— К несчастью, да. Он, наверное, погиб вместе с кораблем. Вот уже два года, как о нем ни слуху ни духу. У меня брат моряк, он объехал за это время вокруг света и не смог найти даже следа ни моего мужа, ни тех, кто с ним отправился. Но раз вы так дружески настаиваете, станем жить одним хозяйством, а Маргарита останется на попечении своих маленьких мам.

— Итак, милый друг, это дело решенное? — спросила госпожа де Флервиль.

— Да-да, станем жить вместе, — кивнула госпожа де Розбур.

— Как я рада, что вы согласились! И так скоро! Надо сказать об этом дочерям, они так рады будут.

Госпожа де Флервиль вошла в комнату, где Камила и Мадлен прилежно занимались уроками, а Маргарита потихоньку играла в куклы и рассказывала им шепотом разные историйки, чтобы не мешать старшим заниматься.

— Дети! Я пришла к вам с новостью, с очень веселой: госпожа де Розбур и Маргарита не уедут от нас, чего мы так боялись, — объявила госпожа де Флервиль.

— Как, маменька, они навсегда останутся с нами? — воскликнула Камила.

— Да, милая госпожа де Розбур дала мне слово.

— Какое счастье! — в голос закричали все три девочки.

Маргарита бросилась целовать госпожу де Флервиль, которая, приласкав малютку, сказала дочерям:

— Если хотите, чтобы я была всегда счастлива, как теперь, будьте прилежны, слушайтесь меня и никогда не ссорьтесь. Маргарита младше вас. Вы должны заняться ее воспитанием под моим и ее мамы руководством. Чтобы она была доброй и умницей, надо ей давать хорошие советы, а главное, хорошие примеры.

— Ах, мама, милая, будьте покойны! — уверила ее Камила. — Мы станем заботиться о Маргарите, как вы о нас. Я буду учить ее чтению и письму, а Мадлен — работе, чтобы у нашей дорогой малышки все было на месте и в порядке. Правда, Мадлен?

— Конечно, она такая милая, ласковая, послушная, нам нетрудно будет с ней, — поддержала ее сестра.

— Я буду всегда умницей, — пообещала Маргарита, целуя то Камилу, то Мадлен. — Я буду вас слушаться и стараться, чтобы вы всегда были довольны мною.

— Отлично! — кивнула Камила. — Ну, Маргариточка, если хочешь быть умницей, докажи же мне дружбу: иди гулять. Я тебе это уже говорила. С тех пор как мы засели за уроки, ты все время сидишь в комнате. Если так будет продолжаться, ты станешь бледной и заболеешь.

— Ах, Камила, пожалуйста, позволь мне остаться с тобой! — возразила малышка. — Я так люблю тебя!

Камила чуть было не согласилась, но Мадлен вовремя догадалась, что если раз уступить Маргарите, придется всегда уступать и делать все, как ей захочется. Потому она взяла Маргариту за руку, отворила двери и сказала:

— Душенька, Маргарита, Камила уже дважды тебе говорила, чтобы ты шла гулять, а ты все просишь остаться еще на минуточку. Камила не хотела настаивать, но теперь мы хотим, чтобы ты пошла гулять. Будь же умницей, иди. Раз обещала, надо слушаться. А через час, моя хорошая, вернешься к нам.

Маргарита умоляющими глазами взглянула на Камилу, но та чувствовала, что сестра права, а потому стояла, опустив глаза, боясь уступить Маргарите. Малышка поняла, что придется послушаться, потихоньку вышла и пошла в сад.

Госпожа де Флервиль, за все это время не сказавшая ни слова, теперь подошла к Мадлен и поцеловала ее.

— Хорошо, Мадлен, — похвалила она дочь. — И ты, Камила, крепись, бери пример с сестры.

И с этими словами вышла из комнаты.

Глава V
Цветы

‘Господи! Как мне одной скучно! — думала Маргарита, побродив с четверть часа. — Зачем только Мадлен велела мне идти гулять?.. Камила разрешила бы мне остаться, я видела… Когда мы с Камилой вдвоем, она мне позволяет делать все что угодно… Как я люблю Камилочку!.. Я и Мадлен люблю, только с Камилой мне веселее… Что бы мне такое придумать? Так скучно… Ах, придумала! Пойду прополю цветы у них в садике’.

И девочка побежала в садик Камилы и Мадлен, выполола траву, убрала сухие листики и стала рассматривать цветы. ‘Не нарвать ли Камиле и Мадлен букет? — пришло ей в голову. — Как они будут довольны! Я все-все цветочки сорву. Какой чудный букет выйдет! Они войдут в свою комнату, а там так хорошо будет пахнуть!’

И Маргарита в восторге от своей выдумки, принялась рвать гвоздичку, левкои, маргаритки, розы, георгины, резеду, жасмин — словом, все, что было в садике. Она срывала цветы почти без стебельков и собирала их в передник.

Когда цветов больше не осталось, малышка с сияющим лицом вбежала в комнату к девочкам.

— Камила, Мадлен! Смотрите, что я вам принесла! Как чудесно!

Маргарита открыла передник и показала цветы — смятые, завядшие, с облетающими лепестками.

— Я это для вас нарвала, — гордо объявила она, — мы поставим их в вашу комнату — как славно пахнуть будет!

Камила и Мадлен переглянулись. Нельзя было не улыбнуться, глядя на груду увядших цветов и веселое личико Маргариты. Они расхохотались, когда личико Маргариты покраснело, надулось и стало оскорбленным. Малышка уронила цветы на пол и изумленными глазами смотрела на Камилу и Мадлен, не понимая, что смешного нашли они в ее поступке.

Наконец Камила заговорила.

— Где это ты нарвала столько цветков?

— В вашем саду.

— В нашем садике! — воскликнули обе сестры, и им вдруг стало не до смеха. — Как? Ты оборвала все цветы у нас в садике?

— Да, все-все, даже распукалок [бутон, почка — устаревш.] не осталось.

Камила и Мадлен с отчаянием и грустью посмотрели друг на друга. Маргарита невольно принесла им великое горе. Эти цветочки они берегли, чтобы преподнести маменьке на именины. То есть послезавтра. И вот ни одного цветка не осталось! Но ни у той, ни у другой сестры не хватило духа пожурить Маргариту, ведь девочка хотела доставить им удовольствие.

Маргарита думала, что ее расцелуют и расхвалят за цветы. Но теперь она увидела, как сестры огорчены, и догадалась, что, видимо, сделала глупость. Девочка тут же расплакалась.

— Маргариточка, — сказала Мадлен, — сколько раз мы говорили тебе, чтобы ты ничего не трогала без позволения. Ты сорвала все цветы, и очень нас этим огорчила. Мы думали послезавтра подарить маменьке на именины букет из выращенных нами цветов. А теперь по твоей вине нам нечего ей преподнести.

Малышка разрыдалась еще громче.

— Мы тебя не браним, — попыталась утешить ее Камила, — мы знаем, что ты сделала это без злого умысла. Но видишь сама, как нехорошо не слушаться.

Казалось, слезам Маргариты не будет конца.

— Не плачь, моя дорогая, — поцеловала ее Мадлен, — ты же видишь, мы вовсе на тебя не сердимся.

— Оттого, что… что вы… добрые, — рыдая, лепетала Маргарита, — …но вам… вам грустно… И мне тоже… Камила, Мадлен… простите… Я больше не буду… Уверяю вас.

Сестры были тронуты горькими слезами малышки, они стали целовать и обнимать ее. В это время вошла госпожа де Розбур, увидев покрасневшие глазки и распухшее личико Маргариты, она остановилась.

— Маргарита, что с тобой, милая? Уж не напроказничала ли ты?

— Нет, — ответила Мадлен, — мы утешаем ее.

— В чем же вы ее утешаете?

— Она… мы… — Мадлен покраснела и замолчала.

— Мы утешали ее, — подхватила Камила, — мы… она… мы…

И она тоже покраснела и замолчала. Госпожа де Розбур удивилась еще больше.

— Маргарита, о чем ты плакала? В чем тебя утешали подруги?

— Ах, я была злой девочкой, я нехотя огорчила их, — сказала Маргарита, бросаясь обнимать мать. — Я сорвала все цветочки в их садике, и теперь им нечего подарить маменьке на именины. И вместо того чтобы бранить меня, они меня утешали. Мне так стыдно!

— Хорошо, что ты призналась в своих проказах, девочка, я постараюсь исправить твою вину. Подруги даже не рассердились на тебя. Будь же такой доброй и снисходительной, как они, и ты станешь хорошей девочкой, все будут любить тебя, а Бог благословит.

Госпожа де Розбур поцеловала Камилу, Мадлен и Маргариту, вышла из комнаты, позвонила слуге и приказала сейчас же заложить карету.

Через полчаса карета была готова. Госпожа де Розбур велела ехать в город, от усадьбы до города было всего четыре версты. В цветочной лавке она выбрала самые хорошие, самые красивые цветы.

— Пожалуйста, — сказала она торговцу, — доставьте сами все эти горшки с цветами к госпоже де Флервиль. Я покажу вам, где их нужно посадить, и вы присмотрите за работой. Сделать это нужно ночью, мне хочется приготовить девочкам сюрприз.

— Будьте покойны, сударыня, все исполним. Вечером все цветы, которые вы изволили выбрать, я погружу в тележку, а ночью все будет сделано, как вы сказали.

— Сколько я должна вам за цветы и за работу?

— Сорок франков, сударыня. Вы изволили выбрать шестьдесят горшков, да еще работа. Как, по-вашему, сударыня, недорого?

— Нет, вполне справедливая цена. Вы получите сорок франков, когда закончите работу.

Госпожа де Розбур села в карету и быстро вернулась в замок Флервиль, так что никто не заметил ее отсутствия. Она приказала слуге подождать цветочника и сказать ему, чтобы тот посадил цветы в садике Камилы и Мадлен.

А все три девочки в это время пошли в садик.

— Может быть, — надеялась Камила, — осталось хоть несколько цветов, хоть на маленький букетик?

Увы! Ни одного не осталось. Камила и Мадлен с грустью посмотрели на опустевшие клумбы. Маргарита чуть опять не расплакалась.

— Что делать, — сказала Мадлен, — слезами горю не поможешь. Посадим новые, они расцветут попозже.

— Мадлен, возьмите все мои деньги, купите цветов! У меня есть четыре франка! — предложила Маргарита.

— Спасибо, милая, только лучше побереги их для бедных, — улыбнулась Мадлен.

— Но если у вас, Мадлен, не хватит денег, вы возьмете у меня, да? — настаивала малышка.

— Да, голубчик, будь спокойна. Не станем больше говорить об этом, лучше вскопаем грядки и посадим новые цветочки.

Девочки принялись за работу. Маргарите приказали вырывать старые стебли и отвозить их на тачке в рощу. Камила и Мадлен лопатами вскапывали и рыхлили землю. Когда госпожа де Розбур, вернувшись из города, вошла в садик, со всех трех пот лил градом.

— Какие славные работницы! — сказала она. — Вот всю землю уж вскопали. Я уверена, цветочки теперь сами вырастут.

— Вы увидите, у нас скоро будут цветочки.

— Не сомневаюсь, Господь всегда вознаграждает того, кто прилежно трудится.

Окончив работу, Камила, Мадлен и Маргарита положили на место заступы, тачку и прочее и пошли играть на лужайку. Тут зазвонили к обеду, и дети пошли в дом.

На следующий день после завтрака девочки отправились в садик, чтобы закончить работу. Камила побежала вперед. Ей показалось, что садик утопает в цветах, а цветы — больше и красивее прежних.

Она остановилась в изумлении. Подошли Маргарита и Мадлен, и теперь все трое молча рассматривали свежие хорошенькие цветочки, не веря своим глазам.

Наконец, оправившись от удивления, дети бросились в сад, стали нюхать, гладить, целовать цветы — словом, потеряли головы от радости. Однако никак не могли объяснить, откуда взялись цветы.

— Это Господь послал, — предположила Камила.

— Нет, это Богородица сжалилась над нами, — возразила Мадлен.

— А по-моему, наши ангелы-хранители вырастили цветочки, — высказалась Маргарита.

Вскоре к девочкам подошли обе матери.

— Вот кто вырастил цветочки, — сказала госпожа де Флервиль, указывая на госпожу де Розбур. — Она была тронута вашей добротой, съездила в город и накупила цветов.

Вообразите, как рады были дети, как они были благодарны! Маргарита просто светилась от счастья: ведь шалость, так огорчившая ее подруг, лежала у нее на сердце как камень.

На другой день дети преподнесли букет не только имениннице, но и госпоже де Розбур — в знак благодарности.

Глава VI
Через год. — Бешеная собака

Маргарита, Камила и Мадлен играли под елкой перед домом. Возле них в тени лежала большая черная собака по кличке Неро.

Маргарита пыталась надеть ей на шею венок из полевых цветов, сплетенный Камилой. Ей это почти удалось, но тут собака тряхнула головой, и венок свалился. Малышка побранила пса:

— Сиди смирно, Неро! Если ты еще раз сделаешь это, я ударю тебя.

И она подняла венок.

— Наклони головку, Неро.

Неро с неудовольствием повиновался. Маргарита с трудом надела венок до половины, собака тряхнула головой, венок опять упал.

— Ах, какой ты нехороший! Глупый, непослушный! — Маргарита с досадой слегка ударила пса по голове.

В это время какая-то рыжая собака подкралась и укусила Неро. Маргарита хотела прогнать ее, но рыжая собака бросилась на нее и укусила, а потом побежала дальше, опустив голову, высунув язык, хвост кнутом волочился у нее между ног. Маргарита слегка вскрикнула, из ранки показалась кровь, девочка заплакала.

Камила и Мадлен подбежали к малышке. Камила глянула на рыжую собаку, шепнула что-то на ухо Мадлен и кинулась к матери.

— Маменька, — шепнула она ей, — Маргариту укусила бешеная собака.

Госпожа де Флервиль вскочила с кресла.

— Откуда ты знаешь, что она бешеная?

— У нее хвост волочился, голова опущена, язык высунут. И потом она не лаяла, потихоньку подбежала и сразу укусила Неро и Маргариту. И Неро не лаял, не защищался, а упал прямо на землю, и лежит, не шевелясь.

— Правда твоя, Камила. Господи, какое несчастье! Надо скорее промыть руку в свежей воде, потом в соленой.

— Мадлен повела ее в кухню, маменька. Что нам делать?

Госпожа де Флервиль тотчас отправилась на кухню и осмотрела укус: рана была невелика, и кровь больше не шла.

— Скорее, Розалия, ведро свежей воды! — обратилась испуганная женщина к кухарке. — Давай руку, Маргарита. Окуни ее в ведро. Еще, еще! Поверти ею в воде. Камила, дай мне горсточку соли… хорошо… Сыпь соль в воду… Ну, Маргарита, окуни руку в соленую воду.

— Я боюсь, соль щипать будет, — заплакала Маргарита.

— Ничего, не бойся, не сильно будет щипать. Ничего, пусть немножко пощиплет, иначе ты серьезно заболеешь!

Госпожа де Флервиль заставила Маргариту десять минут держать руку в соленой воде. Увидев, что бедняжка боится и с трудом сдерживает слезы, она поцеловала ее и сказала:

— Не бойся, Маргариточка, все пройдет, не волнуйся. Каждый день утром и вечером держи руку в соленой воде по четверти часа, и кроме того, каждый день ешь две большие щепотки соли и головку чеснока. Через неделю все пройдет.

— Маменька, — предложила Камила, — давайте не станем говорить об этом госпоже де Розбур, иначе она будет беспокоиться.

— Твоя правда, милая, — поцеловала ее мать. — Мы ей скажем об этом через месяц.

Камила и Мадлен строго-настрого наказали Маргарите ничего не говорить маме, чтобы ее не беспокоить. Та была девочкой послушной и не болтушкой — и ни слова не сказала матери. Целую неделю она точно исполняла, что ей приказала госпожа де Флервиль, через три дня ручка зажила.

Через месяц, когда всякая опасность миновала, Маргарита сказала матери:

— Маменька, а вы знаете, что ваша дочурка чуть не умерла?

— Не умерла? Ты? — засмеялась госпожа де Розбур. — Да ты, кажется, не очень-то была больна.

— Вот, поглядите на мою руку. Видите маленькое пятнышко?

— Да, вижу. Комарик, видно, укусил.

— Нет, мама, бешеная собака!

Госпожа де Розбур вскрикнула, побледнела и спросила дрожащим голосом:

— Кто тебе сказал, что собака бешеная? Отчего ты тотчас же мне не сказала?

— Госпожа де Флервиль сказала мне, что нужно делать, иначе я умерла бы. Она мне не велела говорить вам раньше, чем через месяц, чтобы вы не волновались.

— Чем же тебя лечили? Прижигали ручку каленым железом?

— Нет, маменька. Госпожа де Флервиль, Камила и Мадлен сейчас же промыли мне руку в холодной воде, потом заставили окунуть в соленую воду и долгодолго держать. И каждый день так нужно было делать, утром и вечером, целую неделю, а еще нужно было каждый день есть по две щепотки соли и головке чеснока.

Госпожа де Розбур с волнением поцеловала Маргариту и побежала к госпоже де Флервиль, чтобы узнать подробности.

Госпожа де Флервиль подтвердила рассказ малышки и уверила госпожу де Розбур, что бояться нечего.

— Будьте покойны, милый друг, Маргарита вне опасности. Вода — чудесное средство против укусов бешеных животных, соленая вода еще лучше. Не волнуйтесь, малышка совсем выздоровела.

Госпожа де Розбур нежно поцеловала госпожу де Флервиль и горячо поблагодарила ее.

Глава VII
Камилу наказали

Недалеко от Флервиля жила девочка лет шести по имени Соня. Мать ее утонула при кораблекрушении два года назад, а отец женился второй раз и также скоро умер. Соня осталась с мачехой, они поселились в поместье, принадлежавшем отцу Сони, господину де Реану. Господин де Реан в свое время получил по завещанию большое наследство от своего друга Фичини, умершего в Америке, и в знак благодарности принял его фамилию.

Госпожа Фичини приезжала порой со своей падчерицей к госпоже де Флервиль. Мы сейчас увидим, что за девочка была Соня.

Однажды Камила, Мадлен и Маргарита пошли погулять и услышали стук колес. Скоро перед крыльцом замка остановилась великолепная коляска, из которой вышли госпожа Фичини и Соня.

— Здравствуй, Соня, — сказали Камила и Мадлен, — очень рады тебя видеть. Здравствуйте, сударыня, — прибавили они, приседая.

— Здравствуйте, милые. Я пойду к вашей маме в гостиную, а вы идите себе гулять, Соня отправится с вами. И веди себя умно, милочка, — обернулась она к Соне, — не то дома поздороваешься с плеткой!

Соня, не смея ответить, опустила глаза. Госпожа Фичини подошла к ней и сердито спросила:

— Что же, у тебя языка нет? Отчего ты молчишь?

— Да, маменька, — поспешила ответить Соня.

Госпожа Фичини грубо оттолкнула ее, повернулась и пошла в гостиную.

Камила и Мадлен с изумлением смотрели на эту сцену. Маргарита спряталась за кадку с апельсинным деревом. Когда дверь за госпожой Фичини затворилась, Соня медленно подняла голову, подошла к Камиле и Мадлен и потихоньку сказала:

— Пойдемте гулять, а в гостиную не надо, там мачеха.

— За что она сердилась на тебя? Что ты сделала? — спросила Камила.

— Решительно ничего, — потупилась Соня. — Она всегда так…

— Пойдемте в садик, там отлично! — поспешила изменить тему разговора Мадлен. — Маргарита, пойдем с нами!

Соня в изумлении рассматривала Маргариту:

— Чья это крошка? Я еще не видела ее.

— Это наша подруга, очень добрая девочка, — пояснила Камила. — Ты еще ее не видела, потому что она была больна, когда мы у тебя были, тогда она не могла поехать с нами. Надеюсь, Соня, ты полюбишь Маргариту.

Мадлен рассказала, как они познакомились с госпожой де Розбур. Соня поцеловала Маргариту, и все четверо побежали в садик.

— Какие цветы! — воскликнула Соня. — О, да они лучше моих! Какая славная гвоздика! А розы какие великолепные! Какой запах!

— Все это нам подарила госпожа де Розбур, — похвасталась Мадлен.

— Тише, Соня, вы сомнете землянику, отодвиньтесь немного! — воскликнула Маргарита.

— Ах, оставь меня, — отмахнулась Соня. — Мне хочется понюхать розу.

— Вы сомнете землянику Камилы, так не годится!

— Ах, отстань от меня, глупая девочка!

Но Маргарите хотелось уберечь землянику, и она потихоньку ручонкой стала отодвигать Сонину ногу. Соня раззадорилась и так сильно толкнула Маргариту ногой, что та отлетела на три шага.

Увидев, что Маргарита упала на землю, Камила бросилась на Соню и сильно ударила ее по лицу. Та начала кричать, Маргарита плакать, Мадлен старалась их успокоить. Камиле стало стыдно, она стояла, опустив руки и залившись румянцем.

В это время подошли госпожа де Флервиль, госпожа де Розбур и госпожа Фичини.

— Вот уж вторая! Вторая за сегодня! — плакала Соня.

— Что вторая, дура? — грубо спросила госпожа Фичини.

— Вторая пощечина!..

— Вторая? Вот тебе вторая, чтобы не лгала! — и с этими словами мачеха сильно ударила Соню по лицу.

— Она не лгала, сударыня, — вступилась за подругу Камила. — Это я дала ей одну.

Госпожа Фичини с удивлением посмотрела на Камилу.

— Что ты сказала, Камила? — всплеснула руками госпожа де Флервиль. — Ты решилась ударить гостью?

— Да, маменька… — опустила глаза Камила.

— Как же ты дошла до такой грубости?

— Потому… потому — совсем смутилась Камила под умоляющим взглядом Сони. — Потому что Соня растоптала мою землянику.

— Вовсе не за то, а… — Маргарита было бросилась на защиту своей любимицы, но та закрыла ей рот рукой.

— Да-да. За землянику. Пожалуйста, молчи.

— Я не хочу, чтобы тебя считали злой, ты заступилась за меня, и… — прошептала малышка.

— Умоляю тебя, Маргариточка! Мы все расскажем, когда уедет госпожа Фичини, — пообещала Камила.

Маргарита поцеловала руку Камилы и замолчала.

Госпожа де Флервиль поняла, что случилось нечто необычное, заставившее выйти из себя всегда тихую Камилу, но не хотела расспрашивать дочерей при всех, жалея Соню. Чтобы удовлетворить госпожу Фичини и наказать Камилу за чрезмерную вспыльчивость, она сказала недовольным голосом:

— Ступай в свою комнату и сиди там до обеда, а за обедом не получишь ни пирожных, ни фруктов.

Камила залилась слезами. Прежде чем уйти, она подошла к плакавшей Соне и сказала ей:

— Прости меня, Соня, этого больше никогда не случится, уверяю тебя.

Соня, в сущности, была вовсе не злая девочка, она поцеловала Камилу и шепнула ей:

— Спасибо, милая Камила, что не сказала, как я толкнула Маргариту. Мачеха высекла бы меня до крови.

Камила пожала ей руку и в слезах пошла в свою комнату. Мадлен и Маргарита также заплакали. Маргарите очень хотелось рассказать все, чтобы оправдать Камилу, но она вспомнила, что сама Камила просила ее молчать.

‘Злая Соня, — думала Маргарита, — из-за нее досталось моей Камилочке. Терпеть ее не могу!’

Госпожа Фичини села с Соней в коляску, и через несколько мгновений оттуда послышались крики. Все подумали, что мачеха бьет девочку, и не ошиблись: едва сев в коляску, госпожа Фичини принялась бранить Соню и таскать ее за волосы.

Как только они уехали, Мадлен и Маргарита рассказали госпоже де Флервиль, как и за что Камила рассердилась на Соню.

— Это несколько уменьшает ее вину, но все-таки Камила виновата, раз позволила себе забыться до такой степени. Я позволяю ей выйти из комнаты, но сладкого она все равно не получит.

Мадлен и Маргарита бросились искать Камилу и сказали ей, как мама уменьшила наказание. Камила вздохнула и не повеселела. Надо сознаться, что у милой, доброй Камилы был один недостаток: она любила полакомиться, она любила сладкое и особенно фрукты. Она знала, что сегодня за обедом будут чудесные персики и виноград, присланные дядей из Парижа. А она даже не попробует всех этих прелестей! Поэтому-то слезы все еще стояли у нее в глазах.

— Бедняжка, — сказала ей Мадлен, — так тебе грустно от того, что тебе не дадут фруктов?

— Еще бы! — воскликнула Камила. — Все будут есть и виноград, и персики, а мне придется только смотреть.

— Я тоже не стану их есть, тогда тебе не так скучно будет.

— Нет, Мадлен, я не хочу, чтобы ты из-за меня не ела, кушай, прошу тебя.

— Нет, нет, Камила, я решилась. Я не хочу есть того, чего тебе не дадут.

Камила бросилась обнимать Мадлен, но сестра ее просила никому не говорить об этом:

— Если маменька узнает, она заставит меня кушать. Или посчитает, что я хочу принудить ее простить тебя.

Камила обещала не говорить во время обеда, но она решила потом рассказать об этом поступке сестры. Мадлен трудно было пойти на это, она, как и Камила, любила полакомиться.

Настал час обеда, дети, все трое, были грустны. На десерт любимое блюдо Мадлен — рисовые оладьи.

— Мадлен, дай мне твою тарелку, я дам тебе оладий, — сказала госпожа де Флервиль.

— Спасибо, маменька, я уже сыта.

— Как? Не будешь есть оладьи? Ты же их так любишь!

— Мне не хочется.

— Да ты же только что просила еще картофелю, и я отказала, потому что знала, как ты любишь оладьи.

— Тогда мне еще хотелось есть, а теперь расхотелось, — смутилась Мадлен.

Госпожа де Флервиль с удивлением посмотрела на покрасневшую младшую дочь, потом взглянула на Камилу, которая боялась, как бы Мадлен не получила от матери выговор за капризы. Женщина догадывалась, что от нее что-то скрывают, но не стала настаивать.

Подали фрукты — целую корзину персиков и корзину винограда. У Камилы на глазах показались слезы, она с грустью думала, что из-за нее и сестра не попробует этих прелестей. Мадлен тоже завистливо вздохнула, посмотрев на корзины.

— Чего тебе дать сначала, винограда или персиков, Мадлен? — спросила госпожа де Флервиль.

— Благодарю, маменька, я не стану кушать.

— Съешь хоть веточку винограда, — сказала госпожа де Флервиль, все более удивляясь. — Погляди, какой чудесный!

— Нет, маменька, я устала, мне хочется спать, — Мадлен боялась даже взглянуть на фрукты, чтобы не соблазниться, их запах так и дразнил девочку.

— Ты больна? — с беспокойством спросила мать.

— Нет, я совершенно здорова, только спать хочется.

Мадлен встала и простилась с матерью и госпожой де Розбур. Она подошла поцеловать Камилу, и та дрожащим голосом спросила, можно ли ей проводить сестру. Госпожа де Флервиль позволила. Обе сестры вышли из столовой.

Через несколько минут остальные гости встали из-за стола и пошли в гостиную. Камила стояла посреди комнаты, провожая глазами Мадлен, и повторяла:

— Милая Мадлен! Как я люблю ее! Какая она добрая!

— Скажи мне, Камила, — спросила госпожа де Флервиль, — что такое случилось с Мадлен? Она отказалась от любимого своего лакомства, от фруктов и пошла спать на час раньше, чем обычно.

— Если бы вы знали, маменька, какая Мадлен добрая, как она меня любит! Она все это сделала, чтобы утешить меня, чтобы быть наказанной вместе со мною, а спать она пошла, чтобы не соблазниться виноградом, ведь он так пах!

— Пойдем к ней, Камила, пойдем поцелуем ее.

Госпожа де Флервиль перед уходом шепнула что-то на ухо госпоже де Розбур, которая тотчас вышла в столовую…

Камила с матерью вошли к Мадлен, та ложилась спать. Госпожа де Флервиль подошла к постели, нежно пожала руки дочери и сказала:

— Милая, твоя самоотверженность искупила вину твоей сестры. Я прощаю ее ради тебя, вам обеим принесут сейчас оладий, винограда и персиков.

В эту минуту няня Лиза внесла тарелку рисовых оладий и полную тарелку винограда и персиков. Поцеловав на ночь дочерей, госпожа де Флервиль пошла к госпоже де Розбур. Камила рассказала Лизе, как Мадлен была добра, потом сестры помолились, Камила разделась, и обе девочки заснули. Им во сне привиделась ссора, выговор, поцелуи, прощенье и виноград.

Глава VIII
Ежики

Камила и Мадлен сидели в саду на складных стульчиках и читали, когда к ним подбежала Маргарита.

— Камила, Мадлен! — кричала она. — Идите скорее, поймали ежиков! Всего четыре штуки: мать и трое детенышей.

Камила и Мадлен тут же вскочили и побежали смотреть на сидевших в корзинке ежиков.

— У них нет ни головки, ни лапок… — разочарованно протянула Камила.

— Они свернулись в клубочек и спрятали головки и лапки, — авторитетно заявила Мадлен.

— Давай вынем их из корзинки и хорошенько рассмотрим! — предложила старшая сестра.

— Они же колючие! Как мы их достанем?

— А вот как!

Камила взяла корзинку, опрокинула ее, и ежики очутились на земле. Через несколько секунд один из детенышей развернулся, показалась головка, потом лапки. Остальные ежата сделали то же самое — к великой радости девочек, которые стояли, не шевелясь, чтобы не испугать ежиков.

Наконец, стала потихоньку разворачиваться и ежиха. Сначала она чуть-чуть выставила голову и, увидев девочек, несколько мгновений не знала, что делать. Потом, видя, что они не трогаются с места, ежиха развернулась совсем, позвала детенышей и припустила рысцой.

— Ежики убегают, — закричала Маргарита, — глядите, они направились к лесу!

На ее крик прибежал сторож.

— Эге, — сказал он, — мои клубочки укатились! Не следовало их выпускать, барышни, мне трудно будет их поймать.

И сторож последовал за ежиками, которые бежали не медленнее его и уже добежали до опушки. Ежиха подталкивала и торопила детенышей. Им всего шаг оставался до норы у корней дуба, где они были бы вне опасности. Сторож был еще в шести-семи шагах от них, и ежики успели бы скрыться, если бы не раздался выстрел. Ежиха упала замертво, детеныши остановились рядом с ней.

Сторож, стрелявший по самке, бросился к ежатам и забрал их в свой ягдташ [охотничья сумка для дичи].

Камила, Мадлен и Маргарита подбежали к нему.

— Какой вы злой, Никез! — закричала Камила. — Зачем вы убили бедного зверька?

— Бедняжки дети теперь помрут с голода! — вторила ей Мадлен.

— Нет, барышня, с голоду не помрут, я их прикончу, — сказал сторож.

— Бедные детки! — всплеснула руками Маргарита. — Не убивайте их, Никез, пожалуйста!

— Нет, барышня, этих дрянных ежиков надо убивать, от них покоя нет ни кроличьим детенышам, ни куропаткиным цыплятам. Да они и маленькие еще, все равно без матки не выживут! — отрезал Никез.

— Маргарита, Мадлен, пойдемте к маменьке, — скомандовала Камила. — Попросим, чтобы зверьков не убивали.

И все трое вбежали в гостиную.

— Маменька! Бедные ежата! Никез такой злой, он убьет их! Скорее, надо спасти их! Он уже убил ежиху.

Госпожа де Флервиль с удивлением посмотрела на них:

— Ничего не понимаю! Что случилось? Кого спасать? Отчего Никез злой?

Девочки заговорили хором:

— Надо скорее!.. Никез!.. Он нас не слушает!.. Бедные детки!

Госпожа де Розбур попыталась навести порядок:

— Милые мои, вы говорите все вместе, и очень трудно понять, о чем вы просите. Мадлен, говори ты. Кажется, ты поспокойнее других и меньше запыхалась.

— Никез застрелил ежиху и собирается убить ежат! — выпалила Мадлен. — Он говорит, что ежики дрянные, что они убивают маленьких детенышей.

— Это неправда, маменька, — вступила Камила, — они едят только дрянных зверьков.

— С чего бы Никезу говорить неправду? — удивилась госпожа де Флервиль.

— Потому что он хочет убить детенышей! — выкрикнула Камила.

— Так ты считаешь его злым? — спросила ее мать. — Ты думаешь, что он просто из удовольствия хочет убить зверьков и потому говорит про них неправду?

— Наверное, маменька, я немножко увлеклась, — призналась Камила. — Но все-таки нельзя ли спасти ежиков? Они такие миленькие!

— Миленькие ежики! Да это чудо! — вмешалась госпожа де Розбур. — Пойдемте, друзья мои, посмотрим, что там такое.

Дамы и девочки вышли и пошли к лесу, где остался сторож с ежиками. Но там уже не было ни сторожа, ни ежат.

— Боже мой! Бедные ежики! Я уверена, что Никез убил их, — чуть не заплакала Камила.

— Увидим, пойдемте к нему! — утешила ее мать.

Девочки побежали вперед и как ураган влетели к Никезу в дом.

— Где ежики? Куда вы их дели, Никез?

Сторож обедал с женой. Он медленно приподнялся и ответил с достоинством:

— Я их, барышни, в воду побросал, они в пруду на огороде.

Девочки заговорили наперебой:

— Ах, какой вы злой! Какой нехороший! Мама, маменька! Никез побросал ежиков в воду.

Дамы подошли к дверям.

— Напрасно вы не подождали Никез, — упрекнула сторожа госпожа де Флервиль. — Детям так хотелось оставить ежиков себе.

— Все равно, сударыня, они и двух суток не прожили бы, слишком малы, — отозвался Никез. — А потом, ежи — вредные зверьки. Их надо истреблять.

Дети замолчали, насупившись. Госпожа де Флервиль обернулась к ним:

— Что делать, дети, надо про ежиков забыть. Никез думал, что лучше их убить. И в самом деле, что бы вы стали с ними делать? Как их кормить? Как за ними ухаживать?

Девочки понимали, что госпожа де Флервиль говорит правду, но все-таки им было жаль ежиков. Они ничего не ответили и грустные пошли домой, собираясь приняться за уроки, но тут на ослике приехала Соня со своей няней. Госпожа Фичини обещала прибыть к обеду и была рада возможности пораньше избавиться от Сони.

— Здравствуйте, мои милые! — поприветствовала своих подруг Соня. — Здравствуй, Маргарита! А почему ты уходишь?

— Из-за вас тогда наказали мою милую Камилочку, я не люблю вас, Соня, — хмуро ответила малышка.

— Послушай, Маргарита, меня стоило наказать за то, что я рассердилась, нехорошо выходить из себя… — заметила Камила.

— Ты из-за меня тогда рассердилась, Камила, — нежно поцеловала ее Маргарита. — Ты такая добрая! Никогда не злишься!

Соня начинала было сердиться, но нежность Маргариты к Камиле заставила ее остыть. Девочка поняла, что была неправа, подошла к Камиле и сказала ей со слезами на глазах:

— Камила, милая Камила! Крошка сказала правду, это я во всем виновата. Я грубо ответила Маргарите, когда она сказала, чтобы я не мяла землянику. Я толкнула малышку так, что она упала, и ты была вправе рассердиться на меня. Хорошо, что ты меня ударила, я это заслужила. И ты, Маргариточка, прости меня, будь так же добра, как Камила. Я знаю, что я злая, но я такая несчастная! — прибавила она, заливаясь слезами.

Камила, Мадлен и Маргарита бросились обнимать и целовать Соню.

— Бедная Сонечка! — сказали все трое. — Не плачь, мы любим тебя, приезжай к нам почаще, мы станем утешать тебя.

Соня отерла глазки и перестала плакать.

— Спасибо, тысячу раз спасибо, милые мои друзья, я буду стараться походить на вас, буду такой же доброй. Ах, если бы у меня была добрая и кроткая маменька, я не была бы такой! Я боюсь мачеху, она не говорит, как нужно себя вести, только бьет меня.

— Бедная Соня! — сказала Маргарита. — Я была злая, когда не любила тебя.

— Нет, ты была права, Маргарита, потому что в тот день меня не стоило любить.

Камила и Мадлен просили Соню подождать, пока они закончат заниматься арифметикой и географией.

— Через полчаса мы закончим урок и придем к вам.

— Хочешь пойти со мной, Соня? — предложила Маргарита. — Мне нечего делать, и одной скучно.

— Давай побегаем вместе, — обрадовалась Соня.

— Я тебе расскажу, что сегодня случилось с тремя маленькими ежиками и с их мамой, — пообещала Маргарита.

И по дороге рассказала, что случилось утром.

— А куда бросили ежиков? — поинтересовалась Соня.

— В прудик на огороде.

— Пойдем посмотрим!

— Только не будем близко подходить к воде, мне мама запретила.

— Да мы издали посмотрим.

Они побежали к прудику. Издали ничего не было видно, девочкам пришлось подойти к самой воде.

— Вон ежик! Вот он! Я вижу! — закричала Соня. — Он еще не умер, барахтается. Поди сюда, видишь?

— Вижу, вижу! Бедняжка, как он бьется! — расстроилась Маргарита.

— Если мы палкой погрузим его в воду, он скорее умрет, — заметила Соня. — И страдать будет меньше.

— И правда! Бедный зверек! Вот он около нас!

— Вот длинная палка, ударь его по голове, он утонет, — предложила Соня.

— Нет, — покачала головой малышка. — Я не хочу добивать его, а потом, мама не любит, когда я подхожу к прудику.

— Отчего же?

— Можно поскользнуться и упасть в воду.

— Пустяки! — фыркнула Соня. — Опасности никакой нет!

— Все равно, — упрямилась младшая девочка. — Маму надо слушаться.

— Ну, а мне не запрещали, я попробую ударить ежика.

И Соня осторожно подошла к прудику, вытянула руку и ударила ежика палкой. Зверек нырнул, потом опять выплыл и продолжил барахтаться в воде. Соня побежала к тому месту, где он вынырнул, и снова ударила его. Но чтобы достать ежика, надо было сильно вытянуть руку, и как только Соня махнула палкой, она потеряла равновесие и упала в воду. Она вскрикнула и стала погружаться в воду.

Маргарита бросилась на помощь Соне. Заметив, что та ухватилась рукой за куст, малышка схватила ее за руку и стала тащить к себе. Ей удалось немного вытащить Соню, и она подала ей другую ручонку. Несколько секунд Маргарита удерживала старшую девочку, но тяжесть Сони была ей не по силам. Дело кончилось тем, что бедняжка Маргарита сама свалилась в прудик.

Смелая девчушка не струсила, она слышала когда-то, что для того чтобы вынырнуть, нужно оттолкнуться ногами от дна. Маргарита ударила ножками о дно, вынырнула, успела схватиться за кол, вбитый в берег, и, держась за него, выкарабкалась на берег.

Не увидев Соню, она бросилась бежать к дому с криком: ‘Помогите, помогите!’ Вода ручьем лилась с нее. Ее крики услышали косари и бабы, сгребавшие сено, и побежали на помощь.

— Спасите Соню! Она упала в прудик, — молила Маргарита.

— Барышня упала в воду, — голосили бабы, подбегая к Маргарите, — помогите!

— Соня тонет, тонет, — не успокаивалась малышка, — помогите ей!

Одна из баб подбежала к прудику, заметила всплывшее кверху Сонино платье, зацепила его крючком, которым сгребала сено, подтащила девочку к берегу, схватила руками и наконец вытащила.

Пока добрая женщина спасала Соню, Маргарита, забыв о недавней опасности и думая только о Соне, заливалась горькими слезами и умоляла всех, чтобы ее оставили и бежали к прудику.

Камила и Мадлен прибежали на крик, они тоже стали плакать и кричать, еще больше усилив суматоху. Госпожа де Розбур и госпожа де Флервиль, услышав необычный шум, бросились к огороду и обнаружили совершенно вымокшую Маргариту.

— Боже мой! — воскликнула госпожа де Розбур. — Что такое случилось? Почему все кричат?

— Маменька, мама! Соня утонула, она упала в прудик!

Услышав это, госпожа де Флервиль бросилась к прудику, за ней сторож и слуги. Она встретила бабу с Соней на руках, Соня заливалась слезами.

Госпожа де Розбур, видя волнение и отчаяние Маргариты, не зная, о чем собственно она плачет, и чувствуя, что ее надо успокоить, сказала с уверенностью:

— Соню спасли, дружок, успокойся, уверяю тебя.

— Кто спас? Я никого не видела.

— Туда все побежали.

Маргарита успокоилась, она не противилась, когда ее понесли переодевать.

Когда малышку вытерли, высушили и переодели, мама спросила, что случилось. Маргарита рассказала ей все, умолчав лишь о том, как ей было противно, когда Соня хотела добить ежика и подошла к пруду, хоть она ее и отговаривала.

— Не знаю, дитя мое, — сказала госпожа де Розбур, целуя ее, — права ли я была, запрещая тебе подходить к прудику… Ты поступила как умная, смелая и добрая девочка… Но пойдем, узнаем, что с Соней.

Соню госпожа де Флервиль и Лиза отнесли в детскую, девочки пошли за нею. Ее также раздели, хорошенько вытерли и надели на нее сорочку Камилы. В это время дверь с шумом отворилась и вошла госпожа Фичини.

Соня вспыхнула, как вишня. Шумное появление ее мачехи поразило всех присутствующих.

— Что это ты изволила наделать? Перепачкалась, испортила новое платье, свалилась в пруд! Я захватила с собой лекарство против твоей глупости!

И не успели другие опомниться, как она вынула из-под шали огромный пук розог, набросилась на Соню и жестоко ее высекла. Злая мачеха не обращала внимания на крики девочки, на слезы и просьбы Камилы и Мадлен и на слова госпожи де Флервиль и Лизы, возмущенных такой жестокостью. Она секла Соню до тех пор, пока розги не сломались. Тогда она бросила пучок и вышла из комнаты. Госпожа де Флервиль пошла за ней следом, чтобы выразить свое отношение к такой несправедливой и варварской расправе.

— Поверьте, моя милая, — пожала плечами госпожа де Фичини, — иначе с детьми не совладать. Плетка — самый лучший учитель. Я, по крайней мере, других не знаю.

Если бы госпожа де Флервиль поддалась своему негодованию, она непременно выгнала бы вон эту злую женщину, но она очень жалела Соню и не хотела оставить бедную девочку на произвол мачехи. Поэтому она поборола себя и ограничилась только тем, что стала доказывать госпоже Фичини: жестокость ни к чему хорошему не приведет. Но все ее доказательства разбивались о черствое сердце собеседницы. Госпоже де Флервиль пришлось терпеть общество госпожи де Фичини, как это ни было ей неприятно.

Войдя в детскую, госпожа де Розбур и Маргарита застали странную картину: Мадлен и Камила плакали, а Соня в одной сорочке кричала и скакала от боли, на полу валялись окровавленные розги.

— Камила, Мадлен, почему вы плачете? — спросила Маргарита, и у нее самой показались на глазах слезы. — Что с бедняжкой Соней? Отчего на ней красные полосы?

— Ее высекла злая мачеха. Бедная Соня, бедная!

Девочки окружили Соню, стали ее ласкать и утешать. Соня успокоилась. В это время Лиза рассказала про бессердечную госпожу Фичини, которая из всего происходящего поняла лишь то, что ее падчерица испортила новое платье, и за это так жестоко высекла ее. Госпожа де Розбур пришла в такое же негодование, как госпожа де Флервиль и Лиза, и те же причины заставили ее терпеть общество госпожи Фичини.

За обедом Камиле, Мадлен и Маргарите было очень трудно вести себя вежливо по отношению к госпоже Фичини. Бедная Соня не смела ни говорить, ни поднять глаз, тотчас после обеда дети ушли в сад. Уезжая, госпожа Фичини обещала почаще присылать Соню, как ее просили дамы.

— Если вам так хочется почаще видеть эту негодную девчонку, — сказала она, с презрением взглянув на Соню, — то я рада избавляться от нее как можно чаще. Она такая дрянная, вечно отравляет мне всякое удовольствие в гостях. До свидания. Ну, глупая, полезай в коляску, живо! — прибавила она, дав Соне подзатыльник.

Когда гости уехали, Камила и Мадлен долго не могли прийти в себя. Они пошли в гостиную, попросили маменьку и госпожу де Розбур почаще брать к себе Соню. Те, естественно, согласились.

Маргарита давно уже легла спать, наконец отправились в постель и Камила с Мадлен, рассуждая о несчастной Соне и благодаря Бога за то, что у них есть такая славная мама.

Глава IX
Ворованные груши

Через несколько дней после приключения с ежиками у госпожи де Флервиль обедал кое-кто из соседей, между прочими были приглашены госпожа Фичини и Соня.

Камила и Мадлен никогда особо не наряжались, они одевались чисто и просто. У Камилы были чудесные русые волосы, а у Мадлен светло-каштановые, шелковистые, их всегда причесывали в две косы, кольцами. Когда к обеду приезжали гости, девочкам прикалывали еще по черному бархатному бантику. У них были беленькие батистовые платья, панталоны с мелкими складочками и простые кожаные полусапожки. Маргариту одевали точно так же, только волосы у нее падали черными кудряшками прямо на беленькую толстенькую шейку. Когда было тепло, шейки и ручки у девочек были голые, а в тот день, о котором идет речь, была страшная жара.

За несколько секунд до обеда явилась госпожа Фичини, разряженная в пух и прах, что было для деревни смешно. На ней было светло-сиреневое платье в три широкие оборки, обшитое рюшем [обшивка из сборчатой легкой ткани], кружевами, бархатом. Лиф также был отделан кружевами, лентами и тому подобным, а юбка была так широка, что Соне пришлось сидеть в самом углу коляски, а остальное место занимали монументальная фигура госпожи Фичини и ее платье. Из-за мачехиных оборок виднелась только голова Сони.

Все общество сидело на крыльце. Толстая, красная от жары госпожа Фичини торжественно высадилась из коляски. Ее маленькие глазки гордо светились: она думала, что все ахнут, увидев ее пышное платье, толстые голые руки, шляпку с разноцветными перьями, рыжие волосы и золотую тесемку с брильянтами на прыщеватом лбу. Она не без тайного удовольствия отметила на других дамах простые платья. Госпожи де Флервиль и де Розбур были в черных платьях из тафты [тонкая шелковая ткань], волосы их были очень просто и мило зачесаны, на голове никаких украшений. Гостьи тоже были в простых одноцветных кисейных платьях, другие в легких шелковых, без всяких оборок и браслетов, с очень простыми прическами. Госпожа Фичини не ошиблась, думая, что ее туалет произведет эффект, но он был несколько иного рода — дамы переглянулись с недоумением.

— Вот и я! — провозгласила госпожа Фичини, вылезая из коляски и демонстрируя толстую ногу, обутую в атласные полусапожки под цвет платью и с кружевными бантиками. — Вот и я с Соней, как святой Рох со своей собакой.

Вслед за ней показалась и Соня, сначала заслоненная мачехиным платьем, но вовсе не нарядная: на ней было толстое белое коленкоровое платье рубашечкой, подвязанное белым пояском. Девочка напряженно сложила ручки на животе.

— Сделай реверанс, — приказала ей госпожа Фичини. — Пониже! Я плачу танцмейстеру по десять франков за урок, чтобы он учил тебя кланяться, ходить и хорошо держаться. Что за глупая манера складывать руки на животе!

— Здравствуй, Сонечка, — сказала госпожа де Флервиль, — беги к детям. Как вы нарядны сегодня, — обратилась она к госпоже Фичини, чтобы та позабыла о падчерице. — Мы все так просто одеты, и вы, право, напрасно трудились.

— О, тут труда никакого нет. Надо же таскать старые платья в деревне.

И госпожа Фичини хотела сесть на кресло возле госпожи де Розбур, но платье было так широко, а юбки так туго накрахмалены, что кресло отодвинулось назад, и госпожа Фичини очутилась на полу.

Все прыснули со смеху. И невозможно было удержаться, видя, как юбки растопырились и обнаружили две толстые ноги, одной госпожа Фичини дрыгала, а другая лежала неподвижно, точно тумба.

Госпожа де Флервиль, видя, как растянулась госпожа Фичини, удержалась кое-как от смеха и подошла, чтобы поднять толстуху, но все ее усилия не помогли, пришлось позвать на помощь двух соседей.

Втроем они насилу подняли госпожу Фичини, она раскраснелась, сердилась не столько на то, что упала, сколько на общий хохот, и жаловалась, что вывихнула ногу.

Соня благоразумно отошла в сторону, пока дамы помогали ее мачехе. Когда все утихло и пришло в порядок, она потихоньку попросила Камилу выйти в другую комнату.

— Куда ты хочешь идти? — удивилась Камила. — Мы сейчас будем обедать.

Соня вместо ответа отняла руки от живота — оказалось, она прикрывала ими огромное пятно от кофе.

— Я хочу отмыть это, — тихонько проговорила она.

— Как тебе удалось так перепачкаться в коляске? — так же тихо спросила Камила.

— Это не в коляске, а утром за завтраком. Я опрокинула на себя чашку кофе.

— Отчего же ты не переменила платье?

— Маменька не позволила. С тех пор как я свалилась в прудик, она мне велела носить такие платья рубашечкой, и чтобы я носила их три дня.

— Няня должна бы заметить это пятно и погладить тебе платье.

— Маменька запретила, и няня не смеет.

Камила потихоньку подозвала Мадлен и Маргариту, все четверо вышли. Они побежали в свою комнату, там Мадлен взяла воду, Маргарита — мыло, и стали мыть, тереть, пока пятно не исчезло. Но теперь платье было мокрым, и Соня прикладывала к мокрому месту руки, пока оно совсем не просохло.

Затем дети спустились в столовую, там как раз в это время садились за стол. Госпожа Фичини немного прихрамывала, она была довольна общим вниманием к ее ноге и оставила в покое Соню, которая, пользуясь этим случаем, ела за четверых.

После обеда все общество пошло гулять. Пошли в сад, госпожа де Флервиль показала новый сорт груш, очень больших, отличного вкуса. Дерево было еще молодое, и на нем было всего четыре груши.

— Через неделю они еще подрастут и полностью созреют, — сказала госпожа де Флервиль. — Тогда, господа, милости просим попробовать.

Приглашение было принято, гости пошли дальше, осматривая плодовые деревья и цветы.

Соня шла сзади с Камилой, Мадлен и Маргаритой. Вкусные груши соблазняли ее, ей очень хотелось их попробовать. Вот только как это устроить? Все увидят!

‘Надо отстать от остальных! — подумала она. — Но как отделаться от Камилы, Мадлен и Маргариты? Они никогда не оставляют меня одну’.

И тут Соня почувствовала, что у нее развязалась подвязка. Отлично! Вот и предлог!

И, остановившись возле соблазнительной груши, она стала поправлять подвязку, украдкой поглядывая на остальных девочек.

— Что ты делаешь? — спросила Камила, вернувшись за подругой.

— Поправляю подвязку, развязалась.

— Хочешь, я помогу тебе?

— Нет, нет, не надо, я лучше сама поправлю.

— Тогда я подожду тебя.

— Не нужно, ступай, пожалуйста. Ты мне мешаешь! — нетерпеливо проговорила Соня.

Камила удивилась ее раздражительности и пошла к Мадлен и Маргарите. Не успела она отойти, как Соня протянула руку, схватила грушу, сорвала ее и положила в карман. Потом она сорвала и вторую грушу, но тут Камила повернулась и увидела, как Соня быстро спрятала что-то в карман. Послушной и честной Камиле даже в голову не пришло, что у нее на глазах был совершен дурной поступок.

— Что это ты делаешь, Соня? Что ты спрятала в карман? И отчего покраснела? — смеясь спросила Камила.

— Ничего я не делала, ничего не прятала и вовсе не думала краснеть, — нахмурилась Соня.

— Не думала краснеть? — рассмеялась Камила. — Да ты пунцовая, как вишня! Мадлен, Маргарита, поглядите на Соню. Она говорит, что не покраснела.

— Ты сама не знаешь, что говоришь. И хочешь меня раззадорить, чтобы мне потом досталось от мачехи. Поэтому кричишь как можно громче, что я покраснела. Это нехорошо с твоей стороны.

— Соня, милая Соня, да что с тобой? — изумилась Камила. — Я вовсе не хочу тебя раззадорить, а еще меньше желаю, чтобы тебе досталось. Если я обидела тебя, прости меня.

И добрая Камила подбежала, чтобы поцеловать Соню. Подойдя вплотную, она почувствовала, что наткнулась на что-то толстое и твердое. Девочка опустила глаза, увидела, что у Сони раздулся карман, невольно дотронулась до него рукой, ощупала груши, взглянула на дерево и все поняла.

— Ах, Соня, Соня, — с упреком сказала она, — ты дурно, очень дурно поступила!

— Оставь меня в покое, шпионка! — вспыхнула Соня. — Ты не имеешь права делать мне выговоры, оставь меня и не вздумай наябедничать на меня.

— Я никогда не ябедничаю, Соня. Но оставаться с тобой не хочу, у тебя полон карман ворованных груш!

Соня от злости чуть не ударила Камилу, как вспомнила, что на шум прибегут все и поймают ее с ворованными грушами. Она опустила уже занесенную руку, отвернулась от Камилы и выбежала через калитку из огорода, чтобы спрятаться в чаще и потихоньку съесть украденое.

Камила стояла и смотрела на убегающую Соню, она не заметила, как все общество вернулось и что мать, госпожа де Розбур и госпожа Фичини с изумлением смотрят на нее.

— Проститесь с вашими грушами, — сказала госпожа Фичини, — двух уже нет!

Камила вздрогнула, взглянула сначала на грушу, потом на дом.

— Ты не знаешь, куда делись груши, Камила? — спросила госпожа де Флервиль.

Камила никогда не лгала, поэтому тихо ответила:

— Знаю…

— Ты смотришь, точно виноватая. Уж не ты ли взяла их?

— Нет, маменька.

— Где же они? Кто посмел их сорвать?

Камила не отвечала.

— Отвечай, Камилочка, ты знаешь, где они, ты должна нам сказать, — убеждала девочку госпожа де Розбур.

— Я… я не должна говорить.

— Ха-ха-ха! — громко расхохоталась госпожа Фичини. — Ваша дочь вроде моей Сони, та украдет фрукты, съест и потом лжет. Ха-ха-ха! Этот ангелочек не лучше моего чертенка! Ха-ха-ха! Советую вам высечь ее, сейчас сознается.

— Нет, сударыня, я не такая, как Соня, — начала оправдываться Камила. — Я не ворую и никогда не лгу.

— Тогда отчего же, зная, куда делись эти груши, ты не хочешь сказать? — ехидно поинтересовалась госпожа Фичини.

Камила опустила глаза, покраснела и потихоньку ответила:

— Не могу.

Госпожа де Розбур не сомневалась в искренности Камилы. Уверенная в том, что девочка не виновата и молчит из великодушия, она потихоньку сказала об этом госпоже де Флервиль. Та пристально посмотрела на дочь, покачала головой и пошла дальше с госпожой де Розбур и госпожой Фичини. Последняя все время лукаво посмеивалась. Бедная Камила осталась одна и залилась слезами. Она захлебывалась от рыданий, когда услышала, что ее зовут Мадлен, Соня и Маргарита.

— Камила, Камила, где ты? Мы ищем тебя уже четверть часа.

Камила поскорее отерла слезы, но глаза у нее были красные и личико распухло.

— Камила, милая Камила, о чем ты плачешь? — с беспокойством спросила Маргарита.

— Я… не плачу, только мне… мне стыдно.

Она не могла удержаться и опять зарыдала. Мадлен и Маргарита обняли ее и принялись расспрашивать о ее горе.

Как только Камила оправилась, она рассказала, как ее заподозрили в воровстве груш, которые так берегла мама. Соня, стоявшая до сих пор поодаль, покраснела, смутилась и взволнованным голосом спросила:

— Разве… Разве ты не сказала, что знаешь, кто это сделал?..

— Нет, я ничего не сказала, — ответила Камила.

— Как? Разве ты знаешь, кто взял груши? — глаза Мадлен широко раскрылись от удивления.

— Да… — чуть слышно отозвалась сестра.

— Отчего же ты не сказала? — не унималась Мадлен.

Камила подняла глаза, взглянула на Соню и ничего не ответила.

Соня еще больше смутилась, Мадлен и Маргарита не понимали, отчего Камила молчит и почему Соня так взволнована. Наконец Соня, не в силах удержать своего раскаяния и своей благодарности к Камиле, бросилась перед ней на колени и рыдая проговорила:

— Прости, прости меня, Камила! Я дрянная девочка, я… больше не буду.

Маргарита сердито посмотрела на Соню блестящими глазенками. Малышка не могла простить гостье того, что из-за нее так пришлось горевать Камиле.

— У, злая Соня, — не удержалась она, — ты сюда приезжаешь, чтобы из-за тебя доставалось другим! Из-за тебя прошлый раз наказали Камилу, из-за тебя она и сегодня плакала. Я не люблю тебя, ты противная девочка, теперь из-за тебя все думают, что Камила воровка и лгунья!

Соня повернула к Маргарите свое заплаканное личико и кротко сказала:

— Спасибо, Маргарита! Ты мне напомнила, что мало попросить прощения у Камилы. Я сейчас пойду, скажу мачехе и всем, что это я украла груши. И что меня следует наказать, а добрую, милую Камилу можно только похвалить, — прибавила она.

— Постой, Соня! — закричала Камила, схватив ее за руку. — А ты, Маргарита, должна покраснеть за свои жестокие слова. Видишь, как она раскаивается?

Маргарита после видимой борьбы с собою подошла к Соне и поцеловала ее со слезами на глазах. Соня тоже плакала и порывалась побежать и сознаться во всем. Но Камила крепко держала ее за руку.

— Послушай Соня, — сказала она, — ты виновата, очень виновата, но ты во всем раскаялась и наполовину исправила свою вину. Сознайся нашей маменьке и госпоже де Розбур, но зачем говорить это твоей мачехе? Она такая злая, она тебя опять выпорет!

— Как зачем? Чтобы она не думала, что виновата ты. Она меня высечет, конечно, ну и пусть. Разве я не заслужила?

В это время госпожа де Розбур вышла из теплицы, у которой стояли дети и дверь в которую была отворена.

— Я все слышала, девочки, — сказала она. — Предоставьте это дело мне. Я все передам госпоже де Флервиль, а госпоже Фичини скажу только, что Камила не виновата, что виноватая созналась, но имени ее не назову. Камилочка, ты вела себя прекрасно, благородно, великодушно, как нельзя лучше. Соня, ты поступила сначала очень нехорошо, но потом вполне благородно. Ты, Маргарита, была несколько жестока, ты очень любишь Камилу, а потому сурово обошлась с Соней. Зато Мадлен поступила и умно, и хорошо. Теперь позабудем обо всем и станем веселиться. Я вам приготовила сюрприз: будет лотерея, для каждой из вас приготовлен выигрыш.

Это известие развеселило всех, детские личики просияли, и девочки побежали в гостиную. Там их уже ждали.

Соня выиграла хорошенькое игрушечное хозяйство: чашечки, ложечки, кастрюлечки и прочее, а также все, что нужно для письма. Камиле достался ящик с красками, сто гравюр для раскраски и все необходимое для рисования карандашом и красками. Мадлен стала обладательницей сорока хорошеньких книжек и премиленького ящика для шитья. Маргарита получила хорошенькую восковую куколку с полным приданым, которое хранилось в маленьком комодике.

Глава X
Кукла под дождем

Наигравшись, наболтавшись, полакомившись мороженым и пирожками, дети расстались. Соня с мачехой уехала домой, Камила, Мадлен и Маргарита пошли спать.

Госпожа де Флервиль расцеловала Камилу, госпожа де Розбур рассказала ей историю с грушами, и обе дамы объяснили госпоже Фичини невинность Камилы, не называя имени виновного.

Маргарита была в восторге от куколки и ее приданого. В верхнем ящике комода оказались: круглая соломенная шляпа с маленьким белым пером и черными бархатными лентами, зеленый зонтик с ручкой из слоновой кости, шесть пар перчаток, четыре пары полусапожек, два шелковых шарфа, горностаевая муфта и воротник.

Во втором ящике хранилось белье: по шесть комплектов дневных и ночных рубашек, панталон, юбок с кружевными прошивками, чулок, платков, ночных чепчиков, воротничков и рукавчиков. Кроме того, там были два корсета, две фланелевые юбки, шесть полотенец, восемь простынь, шесть наволочек и мешочек с полезными мелочами — губками, гребенками, головными щетками и тому подобным.

Третий ящик комода был предназначен для хранения верхней одежды. Там Маргарита обнаружила разноцветные платья из шотландского кашемира, поплина, тафты и кисеи, а также два казакина (драповый и бархатный), две мантильи (бархатную и кисейную) и бархатную тальму.

Малышка позвала Камилу и Мадлен, чтобы показать им все эти восхитительные вещи. Несколько дней потом девочки только и делали, что одевали и раздевали куколку, укладывали ее в постельку и будили.

Как-то после обеда их позвала госпожа де Флервиль.

— Камила, Мадлен, Маргарита, надевайте шляпки, мы идем на прогулку.

— Пойдемте скорее! — обрадовалась Камила. — Маргарита, оставь свою куклу, бежим!

— Нет, я возьму куклу с собой, не хочу с ней расставаться! — заупрямилась малышка.

— Если ты потащишь ее по земле, она запачкается и изорвет платьице, — попыталась убедить ее Мадлен.

— Я не буду ее тащить, понесу ее на руках! — стояла на своем Маргарита.

— Пусть она делает, как хочет, Мадлен, — махнула рукой Камила. — Она сейчас сама поймет, что куколка будет мешать бегать.

Но Маргарита твердо решила взять куклу с собой. Девочки подошли к госпоже де Флервиль.

— Куда мы пойдем, маменька? — спросила Камила.

— В мельничный лес.

Маргарита состроила рожицу: до мельничного леса было далеко, и куклу будет тащить нелегко.

На половине дороги госпожа де Флервиль, боясь, как бы дети сильно не устали, села под большим деревом и предложила девочкам отдохнуть, пока она почитает. Она вынула из кармана книгу, Маргарита села возле нее, но Камила и Мадлен не устали и бегали туда и сюда, рвали цветы и землянику.

— Камила, Камила, — закричала Мадлен, — иди сюда скорее, погляди, сколько тут земляники!

Камила подбежала к сестре и позвала Маргариту.

— Маргарита, Маргарита, беги рвать землянику! Спелая, чудесная какая!

Маргарита поспешила к подругам, которые собирали ягоды в свернутые листья клена. Она тоже принялась рвать землянику, но кукла ей мешала. Малышке неловко было и держать куклу, и рвать ягоды: то кукла вываливалась из рук, то ягоды оказывались на земле.

‘Что мне делать, Господи, с этой несносной куклой? — ворчала она про себя. — Она мне и бегать мешает, и ягоды собирать. Не положить ли ее под дубом? Там мох, ей хорошо будет’.

Она усадила куклу под деревом, подпрыгнула от радости, что наконец-то отделалась от нее, и принялась рвать ягоды.

Через четверть часа госпожа де Флервиль озабоченно взглянула на небо, где собрались тучи, положила книгу в карман и подозвала детей.

— Скорее, детки, скорее домой, гроза идет, поспешим!

Девочки подбежали к ней с ягодами и предложили попробовать.

— Теперь некогда лакомиться, — остановила их госпожа де Флервиль. — Берите ягоды с собой, отнесем их домой. Видите, небо какое черное и гром гремит.

— Ах, Боже мой! Мне страшно! — воскликнула Маргарита.

— Чего ты боишься, малышка? — ласково спросила ее госпожа де Флервиль.

— Грома. Он может убить меня!

— Полно бояться, молния скорее ударит в дерево или дымовую трубу, чем в тебя. Но начинается буря. Бежим скорее, через десять минут польет ливень!

Дети бросились бежать, госпожа де Флервиль шла за ними быстрым шагом. Надо было поторопиться, гроза нагоняла их: стали падать крупные капли дождя, все чаще и чаще, заревел ветер.

Дети подняли платья на голову и, хохоча, бежали во всю прыть. Им было весело: ветер раздувал их юбки, крупные капли дождя падали на них. Девочки надеялись, что их отлично вымочит, прежде чем они успеют добежать до дому. Полил частый дождик, забарабанил град, но дети уже были у крыльца и через мгновение вбежали в прихожую.

— Ступайте, перемените чулки и башмаки, да и платья тоже. И поскорее! — наказала госпожа де Флервиль и пошла в свою комнату переодеться.

Весь вечер нельзя было и носу высунуть из дому, дождь лил как из ведра. Дети играли в прятки, мамы тоже играли с ними до восьми часов. В восемь Маргарита пошла спать, Камила и Мадлен устали от игр и взялись за книжки. Камила — за ‘Швейцарского Робинзона’, Мадлен — за сказки братьев Гримм.

Тут в гостиную вбежала Маргарита. Босая, в одной рубашонке, она рыдала и кричала. Перепуганные Камила и Мадлен бросились к ней. Госпожи де Розбур и де Флервиль также поспешно встали со своих мест.

— Что случилось, дорогая? Успокойся, милая, и расскажи нам все.

Маргарита не могла говорить:

— Ку… ку… куколка моя… Моя… куколка… Хорошенькая… В лесу… осталась под… деревом… Куколка… миленькая…

И девочка еще пуще зарыдала.

— Твоя новая куколка в лесу! — воскликнула госпожа де Розбур. — Как она могла туда попасть?

— Я взяла ее гулять, — немного успокоившись, рассказала Маргарита. — И посадила под дубом, она мне мешала рвать землянику. Когда мы побежали от грозы, я испугалась грома и забыла про нее.

— Может быть, под дубом ее не замочило дождем. Но зачем было брать куклу с собой? Ведь я говорила тебе, чтобы ты не брала куколку, когда идешь далеко гулять.

— Ах, маменька, Камила и Мадлен мне тоже не советовали ее брать, да я не послушалась.

— Вот тебя Бог и наказал за непослушание и упрямство: ты позабыла куколку и до завтра будешь беспокоиться: ‘Ах, может быть, ее звери лесные унесли! Ах, может быть, прохожий какой унес!’

— Маменька, милая моя, — умильно сложила ручки Маргарита, — пожалуйста, пошлите слугу отыскать мою куколку в лесу. Я ему все подробно расскажу, и он тотчас же найдет ее.

— Ну и ну! Ты хочешь, чтобы слуга пошел по проливному дождю в темный лес, чтобы он вымок и простудился… Не дай Бог, на него еще волки нападут. Право, Маргарита, я не узнаю тебя, где же твоя доброта?

— Бедная, бедная куколка! Что с ней будет? Господи! Она вымокнет, запачкается, пропадет!

— Мне очень жаль, что так случилось, но ты сама виновата. Теперь, делать нечего, потерпи до утра. Если погода позволит, мы все пойдем искать твою куколку.

Маргарита опустила головку и в слезах пошла в свою комнату, приговаривая, что она целую ночь не будет спать. Девочка не хотела даже ложиться, но няня заставила ее забраться в постель. Поплакав еще немножко, малышка все же заснула и не просыпалась до утра.

Утро было чудесное, Маргарита вскочила с кровати, чтобы поскорее одеться и бежать отыскивать куколку.

Она умылась, причесалась, оделась и позавтракала, а потом побежала к подругам и маменьке, которые давно уже были готовы и ждали только ее, чтобы отправиться на поиски куклы.

Вся процессия поспешила прямо к дереву, где бедной куколке пришлось заночевать в такую бурную ночь. Дамы шли довольно быстро, а девочки попросту бежали, им не терпелось поскорее приступить к поискам.

— Вот и дуб, под которым я ее оставила! — закричала Маргарита.

Дети подбежали к дереву: куколки не было! Маргарита грустно посмотрела на своих подруг, Камила и Мадлен были в отчаянии.

— Хорошо ли ты помнишь место, — спросила малышку мать, — где ты ее оставила?

— Да, маменька!

— Вот доказательство! — вздохнула Мадлен, поднимая с травы маленький атласный башмачок.

Маргарита взяла башмачок, посмотрела на него и зарыдала. Все молчали, дамы повернули к дому, девочки печально побрели за ними. Каждая думала: ‘Что сделалось с куколкой? Куда она делась? Дождик мог ее замочить, она могла полинять, но все-таки осталась бы на месте. Волки кукол не едят, значит, волк тут ни при чем’.

С такими грустными думами дети пришли домой. Маргарита поднялась в свою комнату, собрала вещи пропавшей куколки, аккуратненько сложила их, уложила в комод, заперла ящики и ключ отнесла Камиле.

— Вот, возьми ключик от куколкиного комода, спрячь к себе в столик. Куколка пропала, но я сберегу все ее вещи. Когда у меня будут деньги, я куплю точно такую же — чтобы ей впору пришлись эти платья и шляпки.

Камила ничего не ответила, поцеловала Маргариту и спрятала ключик в свой письменный стол.

— Бедная Маргарита! — прошептала она.

Мадлен молчала, ей было очень жаль малышку, но она не знала, как ее утешить. Вдруг личико ее осветилось улыбкой, она достала свой кошелек и протянула его Маргарите.

— Вот, Маргариточка, возьми, купи себе куклу! Я скопила тридцать пять франков, чтобы купить себе книг, только мне они не нужны. А ты купишь на них точно такую куклу, как была.

— Спасибо, спасибо тебе, добрая, милая Мадлен! — раскраснелась от радости малышка. — Спасибо! Спасибо! Пойду попрошу маменьку, чтобы она послала купить.

Добрая маменька пообещала купить дочери новую куклу, как только кто-нибудь поедет в Париж.

Глава XI
Жанета-воровка

Все хвалили Мадлен за ее поступок. Три дня прошло, как пропала куколка. Маргарита с нетерпением ждала, чтобы кто-нибудь поехал в Париж, а пока она играла куклой Мадлен.

Было жарко, дети сидели в саду в тени. Мадлен читала. Камила плела венок, Маргарита причесывала куколку. Мимо шла девочка-булочница по имени Сусанна, она несла два хлеба в кухню. Остановившись возле Маргариты, девочка внимательно посмотрела на куклу и сказала:

— У вас такая же хорошенькая кукла, барышня.

— Такая же? — возмутилась Маргарита. — Да ты такой хорошенькой и не видела!

— Извините, барышня, но я видела куклу получше вашей. И не позже как вчера вечером.

— Лучше этой? Где это, Сусанна?

— Недалеко отсюда. У нее шикарное лиловое шелковое платье! У Жанеты такая куколка.

— У Жанеты, у Мельниковой дочери? Откуда она ее взяла?

— Право, барышня, не знаю, она у нее уже три дня.

Камила, Мадлен и Маргарита переглянулись. Все три девочки стали подозревать, что новая игрушка Жанеты — не что иное, как утерянная кукла Маргариты.

— А что, у куколки на ногах деревянные башмачки? — поинтересовалась Камила.

— Ну нет, барышня, — рассмеялась Сусанна. — У нее на одной ножке хорошенький голубенький башмачок, а другая ножка голая. А еще на ней соломенная шляпка с белым пером.

— Это моя куколка, моя! — вскочила на ноги Маргарита. — Я ее четвертого дня забыла в лесу в бурю и потом не могла найти.

— Вот как! — удивилась Сусанна. — Жанета мне сказала, что куколку ей подарили, но что говорить об этом не следует, не то другие завидовать будут.

— Пусть Сусанна идет, а мы побежим, расскажем маменькам все, что она говорила, — прошептала Камила на ухо Маргарите.

И девочки тут же направились в гостиную. Там госпожа де Флервиль писала, госпожа де Розбур играла на фортепиано.

— Позвольте, позвольте нам скорее идти на мельницу! — закричали хором Камила и Мадлен. — Маргаритина куколка у Жанеты, она должна отдать ее!

— Что за глупости! — воскликнула госпожа де Розбур. — Как Маргаритина куколка могла попасть на мельницу?

— Но Сусанна видела ее там! — не унималась Мадлен. — Жанета просила ее никому не говорить об этом. Она не говорит, кто ей подарил.

— Это, верно, дешевенькая куколка в бумажном платке, — пожала плечами госпожа де Флервиль. — Жанете кто-нибудь подарил, а Сусанна никогда не видела хороших кукол, поэтому и пришла в такой восторг.

— Нет-нет, это точно моя куколка! — вмешалась Маргарита. — Сусанна говорит, на ней лиловое шелковое платье, на одной ножке голубой атласный башмачок и соломенная шляпка с белым пером.

— Позовите-ка сюда Сусанну, я сама расспрошу ее, — распорядилась госпожа де Розбур. — И если окажется, что у Жанеты действительно наша куколка, мы тотчас же пойдем на мельницу.

Маргарита полетела стрелой и через две минуты вернулась, ведя за руку Сусанну, которая упиралась, боясь войти в богатые покои, в каких она отроду не бывала.

— Не бойся, Сусанна, — успокоила девочку госпожа де Розбур. — Я только хочу тебя расспросить насчет Жанетиной куклы. Правда ли, что это очень хорошая кукла и прекрасно одета?

— Да, сударыня, — поклонилась Сусанна, — отличная куколка!

— А какое на ней платье?

— Лиловое шелковое, сударыня.

— А шляпка?

— Соломенная, сударыня, кругленькая с белым пером и отделана черным бархатом.

— А не говорила тебе Жанета, кто ей подарил эту куклу?

— Нет, сударыня, она говорит, не велели сказывать.

— А давно у нее эта кукла? — продолжила расспросы госпожа де Розбур.

— Три дня, сударыня, она говорит, что из города привезла в тот самый день, как буря была.

Госпожа де Розбур вздохнула:

— Спасибо, Сусанна, можешь идти, вот тебе на дорогу миндалю в сахаре.

И дала девочке целый фунтик миндалю. Сусанна вспыхнула от радости, присела и ушла.

— Милый друг, — сказала госпожа де Флервиль госпоже де Розбур, — мне кажется, что у Жанеты все же куколка Маргариты. Собирайтесь! Надевайте шляпы, девочки, мы идем на мельницу.

Дети живо оделись, и вся компания отправилась в путь. Третьего дня они, расстроенные потерей, шли по этой дороге молча и медленно. Теперь же дети были в волнении, забегали вперед и возвращались, спешили и говорили все вместе.

Они шли так быстро, что через полчаса были на месте. Девочки побежали было на мельницу, но госпожа де Розбур остановила их:

— Ни слова не говорите, дети! Ничем не выражайте нетерпения, не отходите от меня и не говорите, пока не увидите куклу.

Детям трудно было сдерживать себя, глазки у них горели, ноздри раздувались, язычку так хотелось говорить, а ножкам бежать вперед. Но дамы степенно пошли вперед, и девочкам ничего не оставалось, как покорно следовать за ними.

Мельничиха выбежала навстречу, присела тысячу раз и подала стулья.

— Садитесь, сударыни! Барышни, вот стульчики пониже.

Все расселись, девочки ерзали на стульях, но госпожа де Розбур кивнула им, чтобы сидели смирно.

— Как дела, мадам Леонар? — неспешно начала госпожа де Флервиль.

— Слава Богу, сударыня, все хорошо, — поклонилась жена мельника.

— А где ваша дочка Жанета?

— Право, не знаю, должно быть на мельнице.

— Позовите ее, дети хотят ее видеть.

Мельничиха подошла к двери и выглянула на улицу:

— Жанета, Жанета! Жанета, да иди же сюда! Куда ты запропастилась? Не идет, должно быть, не смеет.

— Отчего же не смеет? — поинтересовалась госпожа де Флервиль.

— А Бог ее знает! Как увидит барышень, так и затрепещет вся, должно быть, от радости.

— Мне бы хотелось поговорить с ней. Если она умная и добрая девочка, я ей принесу шелковую косынку и передник, чтобы надевать по праздникам.

Мадам Леонар засуетилась, стала звать дочку, побежала из дома на мельницу. Жанета было спряталась, но мать схватила ее за руку и потащила в дом. Девочка упиралась.

— Пойдем, противная девчонка!

— Я не хочу идти, пустите меня, я боюсь, — плакала Жанета.

— Да чего ты ревешь? Съедят они тебя, что ли? — сердилась мельничиха.

Жанета продолжала сопротивляться. Наконец ей удалось вырваться, и она убежала в свою каморку. Мадам Леонар рассердилась не на шутку, поскольку боялась, что придется проститься с обещанными косынкой и передником:

— Дура ты этакая! Я тебе спрячусь! Выдеру так, что долго будешь помнить!

Госпожа де Флервиль остановила ее:

— Полно-те, мадам Леонар. Я сама пойду к ней и поговорю. Не беспокойтесь, я дорогу знаю.

И госпожа де Флервиль вошла к Жанете, мельничиха последовала за ней. Девочка спряталась за стулом, госпожа де Флервиль молча вытащила ее оттуда, села на стул и, держа девочку за обе руки, сказала:

— Отчего ты прячешься, Жанета? Прежде ты выбегала мне навстречу.

Жанета молча опустила голову.

— И откуда у тебя взялась хорошая кукла? Ее видели у тебя намедни…

Жанета вспыхнула:

— Сусанна — лгунья! Она вовсе не видела куклу, я ничего ей не говорила, она все вам наврала!

— Отчего же ты думаешь, что это Сусанна мне сказала про это?

— Потому что она про меня всегда выдумает! Наговорила вам всяких глупостей!

— Почему ты бранишь именно Сусанну? Ведь я ее по имени не называла.

— Не верьте ни Сусанне, ни другим! — выкрикнула девочка. — Я не говорила, что мне подарили куклу, у меня даже и куклы никакой нет, все это враки!

— Чем ты больше говоришь, тем я больше вижу, что это ты лжешь, — сказала госпожа де Флервиль. — Уж не ты ли припрятала куклу, которую нашла в лесу в тот день, когда была буря?

— Ничего я не находила под дубом! Нет у меня куклы барышни Маргариты! — залилась краской Жанета.

— Тогда с чего ты взяла, что я говорю о Маргаритиной кукле и что она была под дубом?

Жанета, видя, что залгалась, начала кричать и вырываться. Госпожа де Флервиль выпустила ее и стала искать куклу. Она отворила шкаф и сундук, но там ее не было. Заметив, что Жанета побежала к кровати, точно желая, чтобы туда не подходили, госпожа де Флервиль подошла, наклонилась и увидела, что кукла лежит на кровати у стенки.

Дама обернулась к мельничихе и строго приказала достать куклу. Мадам Леонар задрожала всем телом и подала куклу.

— Вы знали, что у вашей дочки была эта кукла?

— Ей-Богу, нет, милая барыня, — ответила мельничиха. — Знай я об этом, сейчас же велела бы отнести куклу в замок. Ведь Жанета знает, чья это кукла, мы любовались ею еще в прошлый раз, когда барышня была здесь.

Потом мадам Леонар обернулась к дочери:

— Ах, негодяйка! Воровка дрянная, я тебя проучу! Я тебе покажу, что значит врать и воровать! Ишь, как ты напугала меня, я вся дрожу! Как ты только рот открыла, я поняла, что ты все врешь. Сейчас я тебя плеткой высеку, долго ждать не придется!

Жанета плакала, кричала, умоляла, уверяла, что больше не будет, но мадам Леонар была непреклонна.

Госпожа де Флервиль, боясь, что девочку накажут чересчур строго, старалась успокоить мельничиху и добилась от нее обещания, что она не будет сечь дочку, а только посадит на целый день в пустую комнату.

Дети были взволнованы этой сценой, ложью Жанеты, ее смущением, когда кукла нашлась, гневом и угрозами ее матери. Госпожа де Флервиль молча подала куклу Маргарите, простилась с мадам Леонар и вышла с госпожой де Розбур и детьми.

Они молча шли некоторое время, как вдруг громкий крик заставил их остановиться. За первым криком последовали другие вопли и стоны: это мадам Леонар расправлялась с маленькой воровкой — мельничиха не сдержала своего обещания не сечь дочь.

Дети целый день оставались под страшным впечатлением всего случившегося.

Глава XII
В гостях у Сони

‘Милыи май друзья, преезжайте завтра ко мне обедать, маменька преглошает вашу маму, мы паобедаем в пять, до обеда паиграем, а поели обеда пагуляем. Ошибок я знаю, што наделала, не смейтеся пожалуста!

Ваш друк Соня’.

Камила получила это письмо через несколько дней после истории с куколкой. Она расхохоталась, видя такую пропасть ошибок в правописании, но, по доброте своей, никому не показала письма и пошла к матери.

— Маменька, Соня пишет мне, что госпожа Фичини приглашает нас завтра к себе обедать.

— Ай, какая скука! — отозвалась госпожа де Флервиль. — А тебе хочется ехать, Камила?

— Очень, маменька! Я люблю бедняжку Соню, она такая несчастная.

— Ты очень добра, Камила, а тебе ведь два раза досталось из-за нее, — заметила мать.

— Ах, маменька, но ведь Соня сама потом раскаивалась…

— Это прекрасно с твоей стороны, Камила. Напиши в ответ, что мы непременно завтра будем.

Камила поблагодарила мать, побежала сказать о завтрашнем обеде Мадлен и Маргарите и написала Соне следующую записку:

‘Милая Соня!

Маменька и госпожа де Розбур приедут завтра обедать к твоей маме, они возьмут и нас: Мадлен, Маргариту и меня. Мы очень рады и оденемся попроще, чтобы поиграть на свободе. Прощай, милая Соня, целую тебя.

Камила де Флервиль’.

Все утро девочки протолковали о завтрашней поездке. Маргарита хотела надеть белое кисейное платье, Мадлен и Камила — простые холстинковые. Госпожа де Розбур решила вопрос в пользу холстинковых платьев.

Маргарита решила взять с собою куклу.

— Не бери, Маргарита, — отговаривали ее Камила и Мадлен, — вспомни о дубе и Жанете!

— Так ведь завтра не будет ни бури, ни леса, ни Жанеты.

— Но ты можешь ее забыть, уронить, разбить, — увещевала малышку Мадлен.

— И что? — не сдавалась та. — Теперь придется вечно оставлять куколку дома? Бедняжка! Ей скучно! Она нигде не бывает, никого не видит!

Камила и Мадлен расхохотались, Маргарита немного погодя тоже засмеялась и призналась, что лучше куколку оставить дома.

На следующее утро девочки занимались, как обычно, в два часа они пошли одеваться, в половине третьего сели в открытую коляску. Дамы заняли заднюю скамейку, девочки втроем разместились на передней.

Погода стояла отличная, до замка госпожи Фичини было всего двадцать минут езды. Толстая мачеха Сони ждала их на крыльце, а ее падчерица стояла позади и не смела пойти навстречу гостям.

— Здравствуйте, здравствуйте, милые гостьи, — заговорила госпожа Фичини, — как хорошо вы сделали, что приехали пораньше! Дети успеют наиграться, а мы, матери, потолкуем. У меня, кстати, есть к вам просьба, милые дамы, я объясню вам, какая. Это насчет моей негодной Сони. Я хочу вам подкинуть ее на несколько недель, если вы только согласны, а сама немного попутешествую.

Госпожа де Флервиль была так удивлена, что ничего не ответила. Дамы вошли в гостиную, дети остались в прихожей.

— Что это сказала твоя мачеха, Соня? — спросила Маргарита. — Она хочет, чтобы ты жила у нас? Куда же она едет?

— Ничего не понимаю, — вздохнула Соня, — знаю только, что последние полторы недели она меня часто бьет и хочет бросить здесь одну, а сама поедет в Италию.

— Разве тебе это неприятно? — спросила Камила.

— Напротив, особенно если придется жить у вас. С вами я буду так счастлива! Меня не будут ни бить, ни бранить напрасно, я не буду у вас сидеть по целым дням одна, ничему не учась, не зная, куда деться от скуки. Мне часто случается плакать несколько часов подряд, и никто не обращает на меня внимания, никто и не подумает утешить меня.

И у бедняжки слезы выступили на глазах. Три девочки окружили ее, принялись обнимать и целовать, и наконец им удалось утешить Соню. Через десять минут они побежали в сад и стали играть в прятки. Соня смеялась и веселилась не меньше других.

После почти двух часов беготни детям стало очень жарко, и они вошли в комнату.

— Боже, как пить хочется! — вздохнула Соня.

— Отчего же ты не попьешь? — удивилась Мадлен.

— Мачеха не велит.

— Как? — расширила глаза Маргарита. — Тебе и стакана воды выпить нельзя?

— До обеда ни капли, а за обедом только стакан.

— Какой ужас! Бедняжка Соня!

— Соня, Соня! — раздался в это время сердитый голос госпожи Фичини. — Пожалуйте сюда, сударыня, да поскорее!

Побледневшая Соня, дрожа всем телом, торопливо вошла в гостиную. Камила, Мадлен и Маргарита испугались за подругу, но остались в малой гостиной, чутко прислушиваясь.

— Иди-ка сюда, воровка! — раздался сердитый голос госпожи Фичини. — Зачем ты выпила вино?

— Какое вино, маменька? — сдавленно проговорила Соня. — Я не пила вина.

— Какое вино, лгунья? — мачеха грубо толкнула девочку. — Из графина, что у меня в спальне!

— Честное слово, маменька, я не пила вина, я даже не входила к вам в комнату, — заплакала Соня.

— Ах, ты даже не входила ко мне в спальню? И в окно ты не влезала! Отчего же на песке следы твоих ног, под окном спальни?

— Честное слово, маменька…

Госпожа Фичини не дала падчерице договорить. Она схватила ее за ухо, потащила в боковую комнату и, несмотря на просьбы и уверения Сони, принялась бить девочку, пока не устали руки.

Госпожа Фичини вышла в гостиную, вся красная от гнева. Бедная Соня шла за нею, захлебываясь от рыданий. Когда она выходила из гостиной в комнату, где ее ждали подруги, госпожа Фичини обернулась к падчерице и еще раз ударила ее по лицу так, что та чуть не упала.

Наконец мачеха, запыхавшись, уселась на диван. Гостьи не могли говорить от негодования. Кроме того, они боялись, что, если выразят свои чувства, эта злая женщина еще больше рассердится и переменит свое намерение оставить падчерицу у госпожи Флервиль на время путешествия. Все трое молчали, госпожа Фичини опахивалась веером. Госпожи де Флервиль и де Розбур молча вышивали.

— Случившееся сейчас, дамы, — проговорила госпожа Фичини, — заставляет меня сильнее, чем когда бы то ни было, желать расстаться с Соней. Я только боюсь, что вы не согласитесь взять к себе такую несносную девочку.

— Не думаю, что Соня так уж несносна, — холодно заметила госпожа де Флервиль. — Я уверена, что без труда заставлю ее слушаться.

— Так вы, значит, согласны избавить меня от нее? — обрадовалась госпожа Фичини. — Предупреждаю вас, что я еду надолго, может быть, на два-три месяца.

Тон госпожи де Флервиль был таким же ледяным:

— Не беспокойтесь о скором возвращении, я буду рада услужить вам.

— Боже, как вы добры! Как я вам благодарна! Стало быть, я могу собираться в дорогу?

— Как угодно.

— И могу уехать через три дня?

— Даже завтра, если вам угодно.

— Какое счастье! Я пришлю вам Соню послезавтра. Только, пожалуйста, не балуйте ее, наказывайте беспощадно. Вы видели, как с ней надо поступать.

Между тем Соня пошла к подругам, они ожидали ее, бледные от испуга и беспокойства. Девочки все слышали. Они думали, что Соня от сильной жажды действительно выпила вино и не посмела сознаться, боясь побоев.

— Бедняжка Соня, — сказала Камила, пожимая руку рыдающей Соне, — как мне жаль тебя! Как я жалела, что ты не созналась мачехе, что выпила вино оттого, что умирала от жажды. Она бы не так сильно тебя высекла, даже, может быть, простила бы.

— Я не пила вина! — воскликнула сквозь слезы Соня. — Честное слово, не пила!

— Но что же значат следы на песке, про которые говорила твоя мачеха? Если не ты, кто же выскочил из окна? — спросила Маргарита.

— Нет-нет, не я. Тебе я бы не стала лгать. Уверяю тебя, что не лазила в окно и не дотрагивалась до вина.

Поговорив еще немного и все-таки не решив, кто виноват, дети стали приводить бедняжку Соню в порядок. Камила оправила ей платье, Мадлен причесала ей головку. Маргарита обмыла лицо и руки, но глаза у Сони остались распухшими. Они отправились в сад — посмотреть цветы, нарвать букеты и навестить садовницу.

Глава XIII
На огороде

Соне было грустно, она не могла бегать после побоев, поэтому, пока подруги любовались цветами и делали букеты, пошла отдохнуть к садовнице.

— Здравствуйте барышня, — приветствовала девочку садовница. — Что это вы прихрамываете? Уж не больны ли вы, как Пальмира? Та вывихнула ногу и почти не может ходить.

— Нет, мадам Луше, я здорова.

— А, значит, маменька опять учила вас? Ей только попадись, она не станет разбирать, всему достанется: и голове, и шее, и рукам.

Соня, не ответив, заплакала.

— Полно-те, барышня, незачем плакать, нечего стыдиться, только себя тревожите. Мы знаем, что у вас житье не сахар. Я всегда говорю Пальмире: ‘Ох, кабы я тебя учила, как барыня свою падчерицу, ты бы меня слушалась’. Если бы видели, в каком виде она домой воротилась: платье все в пятнах, руки и лицо все в песке. Видите ли, упала она!

— Как же она упала? — поинтересовалась Соня.

— А не знаю, право, спрашивала — не говорит. Верно, играла в замке. У нас тут и песка-то нет, а потом у нее платье в красных пятнах, точно вином облито. Мы сами вина не держим, сами знаете, пьем яблочный сок.

— Вином? — удивилась Соня. — Где же она вина достала?

— Не могу сказать, — пожала плечами садовница. — Она молчит, как воды в рот набрала.

— А не пила ли она вина у моей маменьки в спальне?

— Чего доброго! Она часто относит туда разные травы вашей маменьке для ванны. Может, она там и хлебнула винца, да сказать не смеет. Знай я это, я бы ее так высекла, как вас мачеха сечет.

— Меня мачеха высекла, потому что думала, будто это я вино выпила, — вздохнула Соня. — А я и не думала!

Мадам Луше изменилась в лице и с негодованием сказала:

— Возможно, барышня, и впрямь Пальмира напроказила, а вам за нее досталось. Ну и девчонка!.. Пальмира, поди-ка сюда, мне надо поговорить с тобой.

— Не могу, мама, нога очень болит, — отозвалась Пальмира из соседней комнаты.

— Ну, так я сама к тебе приду, и с барышней вместе.

Они вошли к Пальмире, которая лежала на постели, нога была разута и опухла.

— Скажи-ка, негодяйка, где это ты ногу себе так поранила? — недобро прищурилась садовница.

Пальмира вспыхнула, но промолчала.

— Так я тебе сама скажу, — подступая к дочери, повысила голос мадам Луше. — Ты понесла барыне травы для ванны, вошла в спальню, увидела бутылку, стала пить и облила платье. Как быть? Тогда ты решила выскочить в окно и упала. И не посмела сознаться, зная, что тебе даром это не пройдет. Ну, так?

— Да, мама, так, — заплакала Пальмира. — Все так и было, но Бог наказал меня: и рука, и нога ужас как болят!

— А знаешь ли, что из-за тебя барышню высекли? — не унималась садовница. — Что ей больно было, что все тело у нее теперь в рубцах? Не думай, что тебе это сойдет с рук, уж я тебя проучу!

— Нет-нет, мадам Луше, пожалуйста! — вмешалась с испугом Соня. — Если любите меня, не наказывайте ее! Видите, как у нее ножка болит. Уж это вино! Сколько оно бед наделало, позабудьте о нем, мадам Луше. Простите Пальмиру, как я ее прощаю.

— Ах, барышня, какая вы добрая! — воскликнула Пальмира. — Как мне жалко, что из-за меня вам досталось! Ах, если бы я знала! Никогда больше не дотронусь до вина. Простите, простите меня! Господь заплатит вам за меня.

Соня подошла к постели Пальмиры, взяла ее за руки и поцеловала. У мадам Луше на глазах показались слезы.

— Видишь, Пальмира, что значит обманывать? Видишь, барышня вся точно кошками исцарапана? И все это из-за тебя! И что же? Сердится она на тебя? Ничуть, да еще просит тебя простить. Ты за ее здоровье свечку должна поставить! Досталось бы тебе от меня! Но ради доброй барышни я тебя прощаю, молись, чтобы и Господь простил тебя! Ты сделала гадкое дело, гляди, исправься!

Пальмира плакала слезами раскаяния, Соня была счастлива, что избавила девочку от наказания, жестокость которого испытала на себе. Мадам Луше была рада, что не пришлось наказывать дочку, которую очень любила и наказывать которую было для нее истинным испытанием. Женщина от всего сердца благодарила Соню.

Среди этой сцены вошли Камила, Мадлен и Маргарита. Садовница рассказала им обо всем случившемся и о том, как Соня великодушно вела себя относительно Пальмиры. Подруги расцеловали Соню и похвалили ее.

— Милая Соня, — спросила ее Камила, — разве ты не чувствовала себя счастливой, избавив Пальмиру от заслуженного ею наказания и победив в себе желание отомстить за то, что по ее вине тебя так жестоко и несправедливо наказали?

— Да, Камила, — кивнула Соня. — Я рада, что выпросила Пальмире прощенье, но мне вовсе и не хотелось отомстить ей, я знаю, какое жестокое наказание ей грозило, и боялась за нее так же сильно, как боюсь за себя.

Камила и Мадлен еще раз поцеловали Соню, потом все четверо простились с Пальмирой и мадам Луше и вернулись в комнаты, услышав звонок к обеду.

Глава XIV
Отъезд

Соня боялась войти в гостиную. Она просила своих подруг пойти вперед, чтобы мачеха не заметила ее, но оказалось, что спрятаться от зоркой мачехи невозможно.

— Как ты смеешь входить сюда? — закричала на нее госпожа Фичини. — Неужели ты думаешь, я посажу со всеми за стол такую воровку, такую лгунью, как ты?

— Соня не виновата, — смело ответила Мадлен, — мы знаем, кто на самом деле выпил ваше вино. И это вовсе не Соня!

— Та-та-та, моя милая! Она вам наврала что-нибудь, я ее хорошо знаю. Пусть обедает в своей комнате!

— Нет, — разгорячилась Маргарита, — Соня добрая, а вы злая! Вино выпила Пальмира, а Соня упросила садовницу, чтобы та не наказывала свою дочь. А вы высекли Соню, даже не выслушав ее! Я люблю Соню, а вас не люблю.

— Отлично, душенька! — притворно засмеялась госпожа Фичини. — Это очень любезно, очень вежливо с твоей стороны! А история с Пальмирой — прекрасная выдумка.

— Маргарита сказала правду, — вмешалась Камила. — Пальмира принесла в вашу спальню травы, выпила вино, выскочила в окно и вывихнула себе ногу. Она во всем созналась своей матери, которая высекла бы ее, если бы Соня не упросила. Вы видите, что Соня не виновата. Она очень добра, и мы все ее любим.

— Вы убедились, что наказали Соню несправедливо, и должны чем-нибудь вознаградить ее, — обратилась к хозяйке дома госпожа де Розбур. — Вы сейчас говорили, что вам хочется поскорее уехать и что Соня будет мешать вам собираться. Позвольте нам взять ее с собой сегодня же. Вам будет удобнее укладываться.

Госпоже Фичини было стыдно, что пред всеми обнаружилась ее несправедливость к Соне, и она не осмелилась отказать госпоже де Розбур. Подозвав свою падчерицу, она недовольным тоном сказала ей:

— Ты сегодня уезжаешь, я приготовлю твои вещи.

Соня не могла скрыть своей радости, а мачеха продолжала:

— Кажется, ты очень рада, что уезжаешь от меня. У тебя нет ни добрых чувств, ни благодарности, и я не рассчитываю на твою нежность, как ты, конечно, не можешь рассчитывать на мою. Можешь не писать мне, я тоже не стану напрасно переводить чернила. Надеюсь, ты столько же будешь беспокоиться обо мне, как и я о тебе.

Затем госпожа Фичини обернулась к гостям:

— Идемте обедать, милые дамы! По возвращении я непременно приглашу вас вместе со всеми соседями и прочту свои путевые впечатления. Это будет чудесно!

Все пошли садиться за стол. Соня воспользовалась тем, что мачеха забыла о ней, и ела жадно. Хороший обед и уверенность в том, что она нынче же расстанется с госпожой Фичини, вполне изгладили печальные впечатления от утренней сцены.

После обеда дети пошли с Соней в малую гостиную, где были приготовлены ее куклы и мелкие вещи. Девочки взяли одну куклу и куклины платья, остального брать не стоило.

Госпожа де Флервиль и госпожа де Розбур, горя от нетерпения поскорее уехать, велели подавать свою коляску.

— Как! Вы уже уезжаете? — воскликнула госпожа Фичини. — Ведь всего восемь часов!

— Мне очень жаль расставаться с вами, но я хочу до ночи быть дома, — сказала госпожа де Флервиль.

— К чему непременно до ночи? Дорога хорошая, и луна светит.

— Маргарита еще мала, я боюсь, что она чересчур устанет, — заметила госпожа де Розбур.

— О, ведь сегодня мы вместе последний вечер, один раз Маргарита может лечь и попозже, — настаивала госпожа Фичини.

— Очень жаль, но мы заботимся о том, чтобы дети ложились вовремя, — покачала головой госпожа де Розбур.

Слуга доложил, что коляска подана. Дети надели шляпы, Соня бросилась поскорее к двери, боясь, чтобы ее не забыли. Госпожа Фичини простилась с гостями и детьми, потом сухо подозвала Соню.

— Простимся. Ты, бессердечная особа, кажется, в восторге от того, что уезжаешь. Я уверена, что, если бы этим девицам случилось прощаться с маменьками, они заплакали бы.

— Маменька никогда бы не уехала без меня, — заявила Маргарита с детской непосредственностью, — как и госпожа де Флервиль без Камилы и Мадлен. Мы любим мам, потому что они добрые и милые. А если бы они были злые, мы не любили бы их!

Соня задрожала, Камила и Мадлен улыбнулись. Госпожи де Флервиль и де Розбур закусили губы, чтобы не расхохотаться. Госпожа Фичини покраснела со злости, глаза у нее загорелись, она чуть не ударила Маргариту, но удержалась и, подозвав еще раз Соню, сухо поцеловала ее в лоб и, отталкивая, сказала:

— Вижу, ты про меня много хорошего нарассказала своим подругам! Берегись, мы еще увидимся! Прощай.

Соня хотела поцеловать мачехе руку, но госпожа Фичини ударила ее этой рукой по лицу и в сердцах отвернулась от девочки. Соня поскорее бросилась в коляску.

Госпожи де Флервиль и де Розбур простились с хозяйкой дома и вместе с девочками уселись в экипаж, намереваясь ехать домой.

Лошади тронули. Соня начала дышать свободнее, как вдруг раздался крик:

— Остановитесь! Постойте!

Бедная Соня чуть не упала в обморок. Она боялась, что мачеха передумала и хочет взять ее с собой. Кучер остановил лошадей, слуга, запыхавшись, подбежал к дверцам и сказал:

— Барыня приказали… сказать… барышне, что они… забыли… свои вещи… и получат их… только завтра утром… или пусть барышня… вернется ночевать… домой.

Соня ожила от радости и протянула руку слуге.

— Спасибо, спасибо, Антуан. Мне очень жаль, что вам пришлось так бежать. Поблагодарите маменьку, скажите, что мне не хочется ее стеснять, что я обойдусь сегодня и так, пусть завтра пришлют. Прощайте, Антуан, прощайте!

Госпожа де Флервиль, видя беспокойство Сони, приказала кучеру трогать и ехать побыстрее. Через четверть часа коляска остановилась у крыльца замка, и довольная Соня легко соскочила наземь и поблагодарила Бога и госпожу де Флервиль за свое счастье.

Госпожа де Флервиль поручила Соню няням, решив, что та будет спать в одной комнате с Маргаритой. Там девочка и проспала спокойно до утра.

Глава XV
Черная смородина

Соня уже две недели жила в Флервиле и чувствовала себя вполне счастливой. Ни разу за это время не проявлялись ни ее недостатки, ни дурные привычки. Утром, просыпаясь, девочка вскакивала со своей постели, умывалась, одевалась, молилась вместе со своими подругами.

Соне не нужно было воровать хлеб, чтобы не остаться голодной — еды давали столько, сколько ей хотелось. Сначала она не верила своему счастью и ела и пила за троих. Через несколько дней девочка поняла, что нет нужды с утра впрок набивать желудок на весь день. Она стала рассудительнее и подобно подругам на завтрак довольствовалась куском хлеба с маслом и чашкой чаю или шоколада.

В первые дни за завтраком и обедом девочка спешила есть, боясь, что ее выгонят из столовой, прежде чем она насытится. Подруги смеялись над ней, госпожа де Флервиль обещала, что никогда не будет высылать ее из-за стола. Соня покраснела и обещала есть не так жадно.

— Бедная Соня, у тебя лицо всегда точно испуганное, — заметила Мадлен. — Ты спешишь, скрываешь самые невинные вещи.

— Мне все кажется, вот-вот войдет мачеха, — вздохнула Соня. — Я беспрестанно забываю, что я у вас, что вы такие добрые и что я так счастлива!

Говоря это, Соня со слезами на глазах поцеловала руку госпожи де Флервиль:

— О, какая вы добрая! Всякий день я молю Бога, чтобы навсегда остаться с вами.

— Не этого надо просить у Господа, — покачала головой госпожа де Флервиль. — Надо просить, чтобы он помог стать тебе такой умной, послушной, доброй, чтобы смягчилось сердце твоей мачехи, и ты могла бы жить с ней счастливо.

Соня ничего не ответила, казалось, она считала этот совет неисполнимым. Маргарита посмотрела на госпожу де Флервиль так, точно считала ее слова невозможной вещью. Госпожа де Розбур заметила это и улыбнулась:

— Что с тобой, Маргарита? Что ты надулась, глядя на госпожу де Флервиль, точно мышь на крупу?

— Маменька, я не люблю… мне не нравится, что… что… — замялась Маргарита. — Я не знаю, как сказать, но я не стану молиться Богу, чтобы злая мачеха снова вернулась и принялась сечь бедную Соню.

— Госпожа де Флервиль и не говорила, что надо об этом молиться, — возразила госпожа де Розбур. — Она сказала, что Соня должна молиться о том, чтобы стать такой доброй, чтобы мачеха любила ее и сделала ее счастливой.

— Но, маменька, госпожа Фичини такая злючка, что не может сделаться доброй! Она так ненавидит Соню, что если вернется и возьмет ее к себе, то опять будет мучить, а вовсе не сделает счастливой.

Госпожа де Флервиль улыбнулась:

— Милая моя, для Бога все возможно: он может смягчить сердце госпожи Фичини. Соня должна молиться, чтобы стать такой доброй, что ее доброта смягчит сердце мачехи и та станет любить ее.

— И я хотела бы, чтобы госпожа Фичини стала доброй, но будет лучше, если она останется там навсегда, а Соня станет жить с нами! — не сдавалась Маргарита.

— Все это хорошо, Маргарита, и доказывает, что у тебя доброе сердце, но, рассудив, ты поймешь, что Соня, если мачеха будет любить ее, будет счастливее, живя с нею, чем с чужими, которые хотя и любят ее, но ничем не обязаны ей, и от которых она не имеет права ничего требовать.

— Правда, Маргарита, если бы мачеха любила меня, как тебя любит твоя мама, я была бы так же счастлива, как ты, и я не беспокоилась бы о том, что будет через несколько месяцев, — подала голос Соня.

— А все-таки я боюсь, что госпожа Фичини скоро вернется, — вздохнула Маргарита.

— И я тоже, — прошептала чуть слышно Соня.

После обеда дамы остались в гостиной работать, а дети пошли вскапывать свой садик. Камила и Мадлен поручили Маргарите и Соне отыскать несколько молоденьких кустиков красной смородины и малины, вырвать их с корнями и принести в садик, чтобы посадить там.

— Куда же мы пойдем? — спросила Маргарита.

— Я видела недалеко отсюда, у рощицы, и смородинные, и малиновые кусты, — объявила Соня.

— По-моему, лучше спросить садовника, — заметила младшая из девочек.

— Пойдем сперва посмотрим те, про которые я говорю, — скомандовала старшая. — Если нам не удастся их вырвать, мы попросим садовника помочь нам.

Девочки побежали и скоро увидели кусты, про которые говорила Соня. Как они обрадовались, увидев, что на них пропасть ягод! Соня набросилась на них и стала жадно запихивать ягоды в рот, особенно черную смородину, Маргарита, покушав немного, остановилась.

— Ешь же, дурочка, — сказала ей Соня, — пользуйся случаем!

— Каким случаем? — удивилась малышка. — Я ем ягоды каждый день.

— Они вкуснее, когда сам срываешь, а потом тут ешь, сколько хочешь. Господи, как хорошо!

Маргарита с удивлением посмотрела на подругу: она никогда не видела, чтобы ели с такой жадностью, с такой поспешностью. Когда Соня уже не могла больше есть, она вздохнула от удовольствия и отерла губы листьями.

— Зачем ты обтираешься листьями? — спросила Маргарита.

— Чтобы платок не запачкать, на нем пятна останутся от черной смородины.

— Ну и что? Платки всегда пачкаются.

— Если увидят, что я ела черную смородину, меня накажут.

— Какие глупости! Тебе и слова не скажут. Мы едим, что хотим.

— Как — что хотите? — удивилась Соня. — А вы не бываете больны оттого, что покушаете чересчур?

— А мы никогда не едим ‘чересчур’, ведь обжорство — большой грех.

Соня покраснела и, чтобы Маргарита этого не заметила, предложила ей вырвать несколько кустиков красной смородины и отнести подругам. Девочки принялись за работу, но рядом послышались голоса Камилы и Мадлен:

— Соня, Маргарита, где вы?

— Мы здесь, здесь! Вырываем кустики.

Камила и Мадлен подбежали.

— Что вы тут делали без малого час? — поинтересовалась Камила. — Мы вас ждали-ждали, теперь пора уже идти заниматься.

— Да вы всего один кустик вырвали! — разочарованно протянула Мадлен. — Во что же вы играли?

— Да Соня набросилась на ягоды… — засмеялась было Маргарита.

— Замолчи, доносчица, как бы мне из-за тебя не досталось! — перебила ее Соня.

— А я тебе говорю, что ничего не будет, моя маменька не такая злая, как твоя, — отмахнулась малышка.

— Что такое? Что случилось? — вмешалась Камила. — Говори Маргарита, а ты Соня, не мешай ей говорить!

— Мы пришли сюда, и Соня все это время ела красную и особенно черную смородину, а я смотрела, как она ест. Ужасно, как она проворно ест! Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так много ел! Любопытно было, — сказала Маргарита.

— Зачем ты так много ела, Соня? — испугалась Камила. — Ты же заболеешь!

— Не заболею, — буркнула Соня. — Просто мне очень хотелось есть.

— Есть хотелось? Да мы только что вышли из-за стола!

— Да мне не говядины есть хотелось, а черной смородины.

— Ха-ха-ха! Голод распространялся только на смородину?.. Но ты побледнела, тебя тошнит?

— Вовсе нет! — слегка рассердилась Соня. — Мне и еще есть хочется, и я могу сесть еще целую корзину черной смородины.

— Не советую, — предостерегла Мадлен. — Полно же, Соня, не сердись, пойдем с нами.

Соне было не по себе, и она, ни слова не ответив, пошла за подругами в комнаты. Всю дорогу она молчала. Камила, Мадлен и Маргарита, думая, что она дуется, говорили лишь между собой. Девочки вошли в классную, где маменьки ждали их, чтобы заняться уроками.

— Вы опоздали, дети, — заметила госпожа де Розбур.

— Мы бегали в рощицу за смородинными кустиками, это неблизко, маменька, — принялась оправдываться Маргарита.

— Не будем тратить времени попусту, дети, возьмите книги и тетради, — сказала госпожа де Флервиль.

Камила, Мадлен и Маргарита сели на свои места, Соня медленно подошла, не говоря ни слова. Эта медленность в движениях не ускользнула от госпожи де Флервиль.

— Какая ты бледная, Соня! — сказала она. — Что с тобой? Ты больна?

Соня слегка покраснела, девочки посмотрели на нее, Маргарита закричала:

— Вот тебе и черная смородина!

— Черная смородина? Что это значит, Маргарита? — спросила госпожа де Флервиль.

— Ничего. Маргарита сама не знает, что говорит. Я здорова, только… только… мне тошно немножко… пройдет.

Но Соня почувствовала себя дурно, она объелась смородины, и все это тотчас же узнали: смородина очутилась на паркете.

Госпожа де Флервиль поморщилась, молча взяла Соню за руку и отвела в спальню, где ее раздели, уложили, дали чашку липового цвета. Когда девочка выспалась, госпожа де Флервиль пошла узнать, лучше ли ей. Соня от стыда едва могла говорить:

— Благодарю вас, теперь лучше, пожалуйста, простите меня, вы были так добры, не высекли меня.

— Милая Соня, ты и без того наказана за свое обжорство, — сказала госпожа де Флервиль. — Ты больна, лежишь в постели, а мы скоро собираемся ехать к соседке, будем там есть вишни… А чтобы сечь тебя, на этот счет можешь быть спокойна, я никогда этого не делаю. Надеюсь, впредь ты не станешь чрезмерно переполнять желудок. Я не запрещаю есть ягоды и фрукты, но есть их надо с умом, иначе недолго и заболеть.

Соня, потупившись, молчала. Ей было стыдно, и она сознавала правдивость слов госпожи де Флервиль. Потом с Соней осталась только няня, которая старалась ее успокоить. Но маленькую обжору стало опять тошнить, и она долго не могла уснуть: у нее было время подумать о том, как нехорошо переедать.

Глава XVI
Карцер

Через час Камила, Мадлен и Маргарита пришли к Соне узнать о ее здоровье, они были в шляпках и свежих платьях.

— Зачем вы переоделись? — спросила Соня.

— Мы едем в гости к соседям, — пояснила Камила, — будем там рвать вишни.

— Как жаль, что тебе нельзя с нами ехать! — воскликнула Мадлен. — С тобой было бы веселее.

— Прошлый год нам было там весело! — добавила Маргарита. — Мы лазили на деревья, мы сами рвали вишни на варенье и ели, сколько угодно. Только после не были так больны, как ты от смородины!

— Не напоминай об этом, Маргарита, — одернула малышку Мадлен. — Ты видишь, как Соне стыдно и досадно.

— Да, мне очень стыдно, — призналась Соня. — В другой раз я съем немного, потому что знаю, что могу есть и завтра, и потом. Я не привыкла к ягодам и другим лакомствам, а потому если увижу, то ем и не могу остановиться. Теперь я этого делать не стану. Так неприятно, когда тошнит! Да и стыдно…

— Маменька говорит: кто много ест, тот похож на свинку, — проговорила Маргарита.

Это сравнение не могло понравиться Соне, она стала сердиться и вертеться на постели. Мадлен потихоньку велела Маргарите замолчать, и та послушалась. Все трое поцеловались с Соней и пошли на крыльцо.

Через несколько минут Соня услышала, как тронулась карета. Она скучала целых два часа, потом няня позволила ей встать. Скоро вернулись ее подруги, в восторге от своей поездки, и привезли с собой большую корзину вишен.

На другой день Камила сказала Соне:

— Сегодня вечером мы станем варить вишневое варенье. Нас научили, как это делать, ты будешь помогать нам. Маменька сказала, что варенье будет наше, потому что вишни наши, и что мы можем делать из них, что захотим.

— Отлично! — воскликнула Соня. — Вот полакомимся!

— Надо будет дать варенья Жанне, жене садовника, — заметила Мадлен. — Она больна, и у нее шестеро детей.

— Это уже чересчур лакомо для бедных людей! — возмутилась Соня.

— Отчего же для нее чересчур лакомо, а для нас не чересчур? Нехорошо так говорить! — вступила в разговор Камила.

— Скажите, пожалуйста! — не унималась Соня. — Не хочешь ли ты уверить меня, что Жанна привыкла есть варенье?

— Мы потому-то и хотим отнести ей, что у нее нет варенья.

— С нее довольно хлеба, овощей и масла. Я бы не стала варить варенья для всяких нищих.

— А кто тебя просит об этом, гордячка? — кинулась на помощь Камиле Маргарита. — Мы не нуждаемся в твоей помощи. Камила пригласила тебя, чтобы тебе же веселей было.

— Но в корзине есть и мои вишни, — настаивала Соня. — И я имею право их взять.

— И вовсе ты ничего такого не можешь, тебе их никто не дарил! — выкрикнула Маргарита. — Но раз ты такая сластена и жадина, вот тебе! На, бери!

И с этими словами малышка схватила горсть вишен и бросила Соне прямо в лицо. Та, и без того уже рассерженная, окончательно вскипела, кинулась на Маргариту и ударила ее кулаком в плечо. Камила и Мадлен бросились между ними, чтобы помешать драке. Мадлен держала Соню, а Камила Маргариту. Камила стыдила малышку за вспыльчивость. Маргарита тотчас утихла, и ей было стыдно за свое поведение. Соня же рвалась из рук Мадлен и во что бы то ни стало хотела отомстить за обиду.

— Оставь меня! — кричала она. — Оставь, я столько раз ее ударю, сколько она мне вишен в лицо бросила. Пусти меня, я отколочу ее!

Соня кричала, Камила и Мадлен старались успокоить ее и сами кричали. Шум встревожил матерей. Они подошли как раз в то время, когда Соня, вырвавшись от Камилы и Мадлен, бросилась на Маргариту. Увидев, что идут взрослые, Соня остановилась, покраснела и задрожала, боясь наказания.

Госпожа де Флервиль молча подошла к ней, взяла ее за руку, увела в неизвестную ей комнату, в карцер, посадила на стул перед столом и, указав на бумагу, перо и чернила, сказала ей:

— Вы целый день пробудете в этой комнате, и вы…

— Право, это не я, это все Маргарита… — начала было Соня.

— Не перебивайте!.. — тон госпожи де Флервиль был суровым. — Вы десять раз перепишете вот эту страницу. А когда поуспокоитесь и помолитесь Богу, чтобы он простил вас, я пришлю вам сюда обед. Своих подруг вы сегодня не увидите.

— Это не я, это Маргарита…

— Не перебивайте, пишите.

Госпожа де Флервиль вышла из комнаты, заперла дверь на ключ и пошла узнать, из-за чего Соня рассердилась.

Она нашла только Камилу и Мадлен, дочери рассказали ей все и прибавили, что госпожа де Розбур очень рассердилась на Маргариту и, несмотря на ее раскаяние, посадила на целый день в спальню.

— Все это очень печально, — покачала головой женщина, — но госпожа де Розбур хорошо сделала, что наказала Маргариту.

— Все-таки, мама, Маргарита была права, что хотела дать варенья бедной Жанне. А с Сониной стороны очень дурно, что она такая гордая и злая, — высказала свое мнение Камила.

— Правда твоя, Камила, — кивнула мать, — но Маргарите не следовало сердиться. Лучше бы она мирно объяснила, что следует помогать бедным и работать для них.

— Да Соня и слушать не хотела, маменька!

— Соня очень живая девочка, она дурно воспитана и не привыкла любить ближних. Но у нее доброе сердце, и она поняла бы урок, который вы дали бы ей своим примером. Она тогда стала бы лучше, а теперь только рассердилась.

— Маменька, позвольте мне пойти поговорить с ней, — попросила Мадлен. — Я уверена, она теперь плачет и раскаивается от всего сердца.

— Нет, Мадлен, пусть она посидит одна до вечера. Она еще слишком сердита и не станет тебя слушать. Через час я пойду и сама поговорю с ней.

И госпожа де Флервиль вместе с Камилой и Мадлен пошли к госпоже де Розбур. Девочкам было грустно, они тихо играли в куклы и размышляли обо всем, что произошло.

В это время Соня, оставшись одна в карцере, рыдала — только не от раскаяния, а со злости. Девочка осмотрелась: нельзя ли убежать из карцера? Но окно было так высоко, что, даже поставив стул на стол, она не могла достать до него. Соня бросилась к двери, но двери были тяжелые и плотно заперты. Тогда она стала искать, нельзя ли чего сломать, разорвать.

Голые стены были окрашены серой краской, кроме простого соломенного стула и белого деревянного стола, другой мебели не было, чернильница была вырезана в самом столе. Оставались перо, бумага да книга, из которой велено было переписывать. Соня схватила перо, бросила его на пол и раздавила ногой. Потом она разорвала бумагу на мелкие кусочки и принялась за книгу — стала вырывать из нее страницу за страницей, мяла и рвала на куски.

Соня хотела сломать и стул, но силы не хватило. Усталая, обливаясь потом, она упала на пол. Рвать было нечего, пришлось поневоле лежать смирно. Мало-помалу, она успокоилась, одумалась и ужаснулась тому, что натворила.

‘Ах, что-то скажет госпожа де Флервиль! — думала она. — Она меня накажет, наверняка накажет… Да, да, она меня высечет… Меня мачеха так часто секла, что я уже привыкла… Нечего думать об этом… Лучше посплю…’

Соня закрыла глаза, но сон не приходил. Девочка тревожно вздрагивала от малейшего шума, ей все казалось, что дверь отворяется. Прошел час. Вдруг в замке повернулся ключ. На этот раз Соня не ошиблась, дверь отворилась, и вошла госпожа де Флервиль. Девочка встала.

Госпожа де Флервиль посмотрела на клочки бумаги, валявшиеся на полу, и спокойно произнесла:

— Поднимите все это.

Соня не шевельнулась.

— Я вам говорю, поднимите все это, — повторила госпожа де Флервиль.

Соня не трогалась с места. Госпожа де Флервиль так же спокойно продолжала:

— Не хотите? Это дурно. Вы увеличиваете и свою вину, и наказание. Лиза, — позвала госпожа де Флервиль, — войдите, пожалуйста, сюда на минутку.

Няня вошла и остановилась в недоумении, увидев такой беспорядок.

— Пожалуйста, Лиза, — сказала госпожа де Флервиль, — подберите все это. Это Соня разорвала книгу и бумагу. Да принесите мне, пожалуйста, другую книгу, бумагу и перо.

Пока Лиза убирала мусор, госпожа де Флервиль села на стул и посмотрела на Соню. Та дрожала от испуга, хотя госпожа де Флервиль нимало не сердилась. Чего бы не дала бедная девочка, только бы книга была цела, бумага не разорвана и перо не раздавлено!

Когда Лиза принесла все, что было приказано, госпожа де Флервиль встала, спокойно подозвала Соню, посадила ее на стул и сказала:

— Вы перепишете десять раз вот эту страницу, как я велела вам. Вместо обеда вы получите суп, хлеб и воду. Вы заплатите за все порванные вещи из ваших карманных денег. Вместо того чтобы играть с подругами, вы целые дни будете сидеть здесь. Два часа вы будете гулять с Лизой, но ей будет запрещено говорить с вами. Обед вам будет присылаться сюда. Вы до тех пор просидите здесь, пока не раскаетесь, пока не испросите у Бога прощения за жестокость к бедным, за любовь к лакомствам, за вспыльчивость против Маргариты, за вашу злость, с какой вы все, что могли, рвали и ломали, и за непослушание моим приказаниям. Надеюсь, вы раскаетесь, испросите прощения у Бога и людей. Я думала, что вы уже раскаялись, но, кажется, придется прождать до завтра. Прощайте.

Госпожа де Флервиль пошла к двери и уже взялась за ключ, как Соня схватила ее за платье, упала на колени, взяла за руки, стала целовать их и обливать слезами. Сквозь рыдания только могла проговорить:

— Простите! Простите!

Госпожа де Флервиль остановилась, посмотрела на не поднимавшуюся с колен Соню, наконец наклонилась к ней, подняла и ласково сказала:

— Милая моя, раскаяние искупает проступки. Ты виновата, во-первых, перед Богом, а потом и передо мной. Искренность твоего раскаяния заставляет простить тебя, но не избавляет от наказания. Ты до завтрашнего вечера не увидишься с подругами и сделаешь все, что я тебе приказала.

— Нет-нет, накажите меня! — с жаром попросила Соня. — Мне будет легче! Я так тронута вашей добротой, что прошу только простить меня. Ах, какая я была злая, отвратительная! Простите ли вы меня?

— От всего сердца, дорогая. Будь уверена, что я против тебя ничего не имею. Теперь помолись Богу и попроси у него прощения. Я пришлю тебе обед, потом ты перепишешь, что я тебе велела, а вечером почитаешь, я принесу тебе книгу.

Госпожа де Флервиль поцеловала девочку и вышла, но на этот раз не заперла дверь на ключ. Это доказательство доверия тронуло Соню, и она еще больше стала сожалеть, что наделала столько глупостей.

‘Как, — говорила она сама с собой, — как я могла до такой степени рассердиться? Как я могла быть такой злой с такими добрыми подругами? И не слушаться такую милую, такую любящую женщину, как госпожа де Флервиль? Как она была добра ко мне! Как только я раскаялась, она стала говорить со мной так ласково, так нежно смотрела на меня! Вся ее строгость вмиг исчезла! А простит ли меня Бог? О, Господь есть сама любовь, он увидит мои покаянные слезы и простит меня!’

И девочка стала на колени, истово прося Бога, чтобы он простил ее и дал силы исправиться. Едва успела она кончить молитву, как вошла Лиза и принесла тарелку супу, большой кусок хлеба и графин воды.

— Вот вам, барышня, арестантский обед. Но, если вы проголодались, он вам покажется вкусным.

— Ах, Лиза, мне и этого не стоило бы давать! И этого много такой дрянной девочке, как я!

— A-а! Вы иначе теперь заговорили? Я очень рада, барышня. Если бы вы видели, какое у вас было лицо… Ну, просто можно было вас назвать дьяволенком!

— Да, я была такая злая… Как мне грустно это! Но я постараюсь вперед ничего подобного не делать, ничего, никогда!

Соня села за стол и съела суп, потом доела кусок хлеба и выпила стакан воды. Лиза с сожалением смотрела на нее.

— Видите, барышня, — сказала она, — как нехорошо быть злой. Мои барышни добрые, и их никогда так не наказывают. Они никогда не доводят себя до этого, оттого они всегда веселы и добры.

— Да, Лиза, — кивнула Соня. — Но вот что странно: когда я была злой и мачеха наказывала меня, я после этого еще злее становилась. А госпожу де Флервиль я, напротив, теперь, после наказания, еще больше люблю, и мне хочется исправиться.

— Ваша мачеха со злости или по капризу наказывала вас, а госпожа де Флервиль вам хочет добра. Вы это и чувствуете, — пояснила няня.

— Именно так, Лиза, вы сказали правду!

Когда Соня закончила обед, Лиза унесла прибор, и девочка принялась за работу. Она писала долго, потому что ей хотелось написать как можно лучше, и, окончив письмо, стала читать.

Начинало темнеть, Соня положила книгу, и у нее было довольно времени подумать о том, как скучно сидеть в карцере. Долго сидела она, наконец явилась Лиза и позвала ее спать. Маргарита уже крепко спала. Соня потихоньку подошла к ней и поцеловала, как бы прося прощения за давешнее, потом помолилась, легла и скоро уснула.

Глава XVII
На завтра

Следующий день прошел довольно печально. Маргарите было стыдно, что она вчера рассердилась и тем подвела Соню под наказание, Камиле и Мадлен было скучно потому, что скучала Маргарита и что Сони не было.

Соня весь день просидела в карцере, никто не приходил к ней, кроме Лизы, которая принесла ей чай.

— Как там девочки, Лиза? — спросила Соня.

— Здоровы, только не веселы, — ответила няня.

— Говорили они обо мне? Называли меня злой? Разлюбили меня? — волновалась девочка.

— Говорили ли о вас! Да они только и повторяют: ‘Бедная Соня! Как она несчастлива! Бедная Соня! Как ей скучно! Как долог покажется ей день!’

— Какие они добрые! А Маргарита не сердится на меня?

— Сердится? Как же! Она в отчаянии, что рассердилась. Говорит, это ее вина, что вы вспылили, что это ее следовало бы наказать, а не вас, и что как только вас выпустят отсюда, она попросит у вас прощения.

— Бедная Маргариточка! Я сама во всем виновата. Но знают ли они, как я сердилась здесь в карцере, как я разорвала книгу и бумагу и не хотела слушаться госпожу Флервиль?

— Да, знают. Я им рассказала, но они знают и то, как вы раскаялись и как вы хотите загладить свою вину. Девочки вас любят по-прежнему.

Соня поблагодарила няню и принялась заниматься.

Госпожа де Флервиль задала ей уроки, объяснила их, принесла также книги для чтения, вышивание, и, видя, что она ведет себя умно, послушно и старается загладить прошлое, сказала, что вечером, перед сном, она может прийти в гостиную, проститься с подругами и помолиться вместе с ними.

Соня обещала вести себя хорошо и благодарила за доброту. Госпожа де Флервиль еще раз поцеловала девочку и сказала, что перед прогулкой придет спросить ее уроки и задать новые после обеда.

Соня примерно занималась, и время пролетело незаметно. Она удивилась, когда Лиза принесла ей второй завтрак.

— Уже? Разве пора завтракать?

— Да. Разве вам не хочется есть?

— Хочется, только я не думала, что уже столько времени. Что вы мне принесли на завтрак?

— Свежее яичко, хлеб с маслом, котлетку, кусок курочки, картофель под белым соусом. Но пирожного нет, госпожа де Флервиль сказала, что арестантам пирожных не полагается и что вы умница, а потому не удивитесь этому.

Соня покраснела от удовольствия, услышав эту похвалу.

— Спасибо, милая Лиза, — сказала она, — и поблагодари госпожу де Флервиль, что так хорошо обо мне думает. Она так добра, что все возле нее становятся добрыми. Я надеюсь, что скоро стану такой же доброй, как мои подруги.

Лиза была тронута такой скромностью, она поцеловала Соню и сказала ей:

— Будьте покойны, барышня, вы уже становитесь доброй. Погодите, приедет ваша мачеха и не узнает вас совсем.

Соня испугалась этого предполагаемого возвращения мачехи, она старалась не думать о нем. Когда девочка позавтракала, Лиза, убирая тарелки, сказала, что она сейчас вернется:

— Мы погуляем с вами, барышня, с часик. Потом вы еще позанимаетесь, а после обеда опять пойдем гулять.

Соня провела день не очень скучно. Камила, Мадлен и Маргарита каждый раз дожидались выхода Лизы из карцера, чтобы расспросить ее, что делает и что говорит Соня.

— Что, она грустит? — беспокоилась Камила.

— Очень ей скучно? — вторила ей Мадлен.

— Она сердится на меня? — спрашивала Маргарита.

Лиза ответила им, что Соня с такой кротостью, так безропотно переносит заключение, что нет никаких сомнений: выйдя из карцера, она исправится навсегда и никогда больше не доведет себя до наказания.

Вечером госпожа де Флервиль пришла за Соней. Камила, Мадлен и Маргарита с нетерпением ожидали ее в гостиной.

— Вот вам и Соня, дети. Только не такая, какой была третьего дня, а добрая, тихая, умная Соня. Мы прежде сожалели о ней, теперь станем ее крепко любить — она стоит того.

Соня бросилась обнимать и целовать подруг, плакала от радости. Она и Маргарита просили друг у друга прощения. Когда пришло время молиться, госпожа де Флервиль к обычным молитвам прибавила благодарственную молитву об исправлении кающихся.

Усердно помолившись, дети нежно поцеловались и пошли спать.

Глава XVIII
Коноплянка

Через месяц Камила и Мадлен сидели в саду на скамейке. Они плели корзинки из тростника, который Соня и Маргарита нарвали в канаве.

— Мадлен, Мадлен! — подбегая, закричала Соня. — Я принесла тебе хорошенького птенчика, я тебе дарю его.

— Что за птичка? — спросила Камила, отложив тростник, и бросилась навстречу Соне.

— Коноплянка. Маргарита увидела ее, а я поймала. Посмотри, какая она миленькая!

— Прехорошенькая, бедняжка! — воскликнула Камила. — Она, должно быть, боится. А маменька ее? Она, наверное, в отчаянии.

— Ничуть не бывало. Она сама выбросила его из гнезда, — начала рассказывать Маргарита. — Я слышу, что-то зашумело в кустах. А это бедная пичужка отбивается от своей мамаши, а та хочет выкинуть ее из гнезда. Матка ударила ее клювом, и бедняжка упала наземь без памяти. Я не смела до нее дотронуться, а Соня подняла и сказала, что она будет твоей, Мадлен.

— Спасибо, Соня! — Мадлен была очень тронута таким подарком. — Отнесем ее домой и дадим ей покушать. Камила, погляди, какая миленькая птичка! Какое хорошенькое красненькое брюшко.

— Прехорошенькая, посадим ее в корзинку, пока нет клетки.

Девочки побежали в комнаты показать коноплянку и попросить корзинку. На помощь им пришла няня:

— Вот вам корзинка, дети.

— Надо ей сделать постельку, — предложила Маргарита.

— Не нужно, — возразила Лиза. — Надо положить мох, а сверху шерстку, и выйдет претепленькое гнездышко.

— Пусть Мадлен кладет птенчика спать с собой, ему еще теплее будет, — не унималась Маргарита.

— Что ты! — испугалась Мадлен. — Я же могу раздавить его во сне! Нет-нет, лучше сделать, как говорит Лиза. Ты увидишь, как хорошо получится.

— Ах, Мадлен, позволь мне самой все устроить, — проговорила Соня. — Я умею делать птичьи гнезда. Пальмира, бывало, принесет птичку и сделает ей гнездышко.

— А как ты сделаешь?

— Не смотрите, ладно? Я покажу, когда все закончу. Лиза, дайте мне ваты и кусочек полотна.

— Зачем вам полотно? Рубашечку птичке сошьете?

Все дети засмеялись.

— Да нет же, Лиза, — улыбнулась Соня, — не для того. Вы увидите попозже, а сейчас дайте мне, что прошу.

Няня протянула девочке кусок ваты и полотна. Соня взяла коноплянку, встала в угол ко всем спиной, возилась там минут десять, наконец торжественно обернулась и закричала:

— Готово!

Дети, ожидавшие с большим нетерпением, бросились к Соне и стали искать птичку.

— Что это? Ни птички не видно, ни гнезда… — разочарованно пробормотала Мадлен.

— Да вот же они!

— Где?

— В корзинке.

— Да тут только клубок ваты.

— Это и есть гнездо.

— Где же птичка?

— В вате, ей там тепло.

Девочки вскрикнули, все руки сразу опустились в корзинку, чтобы вытащить бедную птичку. Дети боялись, что она задохлась.

Лиза подбежала, поскорее развернула вату, полотно и вынула коноплянку. Она, казалось, умерла, глазки были закрыты, клюв полуоткрыт, крылышки повисли, она не двигалась.

— Бедняжка! — закричали в один голос Лиза и три девочки.

— Какая ты, Соня! — напустилась на виновницу Маргарита.

Соня и смутилась, и сама была удивлена.

— Я не знала… Я не думала… — прошептала она.

— Зачем же бралась, если не знала? — наседала малышка.

— Перестаньте, Маргарита, не сердитесь, — вмешалась няня. — Видите, Соне жаль птичку не меньше вашего. Лучше попробуем оживить ее, она, кажется, еще не совсем умерла.

— Разве она может ожить?

— Попробуем все-таки! Соня, принесите мне немного вина.

Соня бросилась исполнять поручение, а Лиза тем временем раскрыла клюв птичке и потихоньку дунула в него. Потом, когда вино прибыло, няня влила две капли в клюв птички. Та слегка шевельнула крыльями.

— Двигается, двигается! — закричали дети.

В самом деле, через пять минут коноплянка ожила, стала двигаться, расправлять и складывать крылышки и стала такой же живой, как прежде.

— Так это Пальмира научила тебя так делать гнезда? — насмешливо спросила Маргарита.

— Да, — потупилась Соня. — Да, она всех птичек так заворачивает.

— И многих вырастила?

— Нет, они все умерли, а мы не понимали, отчего это.

— Как? Вы не знали, что птички задыхались без воздуха, в вате и тряпках? — воскликнула Лиза.

— Нет, — развела руками Соня. — Я не знала, что птички дышат.

— Вот это да! Всем птичкам нужен воздух, барышня, не то они задохнутся.

— Я не знала, — еще больше смутилась Соня.

— Хорошо, оставьте птичку на мое попечение, я позабочусь о ней и выращу для вас, Мадлен, — объявила Лиза.

И няня в самом деле стала растить коноплянку. Мадлен помогала ей: меняла шерсть в гнезде, чистила клетку, крошила для птички яички, хлеб и смешивала все это с молоком. Птичка привязалась к девочке. Мадлен назвала ее Мими, и та охотно шла на зов и часто садилась к хозяйке на руку во время уроков.

Дверцы клетки были всегда открыты, и коноплянка влетала в нее только спать и есть, а остальное время порхала по комнатам, вылетала в сад, садилась на ближние деревья, но никогда не залетала далеко. Стоило только Мадлен позвать: ‘Мими! Мими!’, она тотчас возвращалась, садилась ей на голову или на плечо и стучала клювом, точно целовала.

По утрам Мими часто будила Мадлен на рассвете, садясь к ней на плечико, бегая по шейке и тукая клювом в ухо или в губы. ‘Уйди, Мими, — говорила хозяйка — дай мне поспать’. Коноплянка летела в клетку, сидела там несколько секунд, а потом снова возвращалась к сонной девочке и начинала насвистывать ей песенки. ‘Замолчи, Мими’, — говорила Мадлен, и птичка замолкала, поворачивала головку вправо-влево, вертелась, подпрыгивала и садилась на нос хозяйке. Та опять просыпалась. ‘Ах, шалунишка, — говорила она, — если ты не перестанешь мне надоедать, я тебя завтра запру’. Но Мими не переставала, а Мадлен все не запирала ее.

— Что с тобой, Мадлен? Ты сегодня такая усталая, — сказала как-то вечером госпожа де Флервиль дремавшей Мадлен.

— Ах, мама, мне хочется спать, глаза так и слипаются.

— Бьюсь об заклад, тут Мими виновата, — вставила Маргарита.

— Как Мими может ее усыплять? — удивилась госпожа де Розбур. — Ты часто говоришь, не подумавши, Маргарита.

— Сейчас вы убедитесь, что я сказала вполне подумавши. Когда дремлется, значит, хочется спать.

— О, наверное! Да ты рассуждаешь не хуже Мими, — отозвалась мать малышки, и все засмеялись.

— Не смейтесь надо мной, — обиделась Маргарита. — Итак, когда хочется спать, значит, нужно спать. А отчего нужно спать? Оттого, что не выспался, а если не выспался, значит, кто-нибудь или что-нибудь помешало. Вот этот кто-нибудь и есть Мими, она будит Мадлен каждый день на рассвете, то клюет ей лицо, то свистит над ухом, то прогуливается у нее по лицу. Вот отчего Мадлен хочется спать, а виновата в этом Мими.

— Браво, Маргарита! — восхитилась госпожа де Флервиль. — Ты отлично рассудила! Но как же птичка выделывает все эти штуки?

— Мадлен слишком добра, она не хочет запирать Мими в клетке, а потому ей от нее и достается.

— Так всегда, Маргариточка, бывает, — кивнула головой госпожа де Флервиль, — если кого-нибудь избалуешь. Но если говорить серьезно, Мадлен, надо отучить Мими от этих дурных привычек. Ты несколько дней ходишь бледная, так и заболеть недолго. Я тебе советую идти сейчас спать и запереть дверцы в клетке, а как встанешь — отворишь.

— Да, маменька, я пойду спать, — вздохнула Мадлен. — Я ужасно устала и запру Мими. Только, боюсь, как бы она завтра не стала биться и шуметь, как сумасшедшая.

— А пусть пошумит — потом привыкнет.

Мадлен простилась со всеми и пошла спать. Она заперла дверцу клетки и тотчас заснула.

На следующее утро, едва стало рассветать, Мими по привычке собралась разбудить барышню, но обнаружила, что дверца заперта. Коноплянка долго пробовала отворить ее клювом, но не могла, рассердилась и стала биться головой о клетку. Затем принялась кричать, разбрасывать клювом просо, летать по клетке, вскочила в стаканчик и в сердцах разбрызгала всю воду.

Мадлен проснулась, услышав, какую суматоху подняла птичка, но потом опять заснула и проспала, пока няня не пришла будить ее. Она тотчас поспешила отворить клетку. Мими выскочила не в духе и больно клюнула Мадлен в щеку, точно в отмщение за заключение.

— Ах, какая злая птичка! — закричала Мадлен. — Так ты сердишься? Поди сюда, Мими!

Мими не слушалась, она села на оконницу и надулась.

— Мими, слушайся! Иди сюда, негодница!

Коноплянка вместо ответа отвернулась и пустила струйку помета прямо на руку Мадлен.

— Ах, невежа! Погоди, я тебя поймаю. Лиза, пожалуйста, помогите мне поймать Мими и посадить ее в карцер.

Лиза все видела и смеялась проказам Мими. Она взяла половую щетку и стала загонять птичку в клетку. Наконец ей это удалось. Мадлен тут же заперла дверцу.

Только через два часа Соня, Маргарита и Камила, которым Лиза и Мадлен рассказали все, вымолили для Мими прощение, и все девочки пришли открыть клетку. Мими не шевельнулась.

— Полно, Мими, — сказала Камила, — будь умницей, не дуйся, мы пришли с тобой поздороваться, как обычно.

Мими все дулась и не шевелилась.

— Ах, злюка! — сказала Маргарита.

— Прямо как я прежде, — заметила Соня. — Она сердится оттого, что ее заперли, как и я сердилась. Она тоже все хотела разбить и сломать, как я рвала книгу, бумагу, раздавила перо. Надеюсь, она раскается, как я. Мими, Мими! Проси же прощения.

— Не хочет! — расстроилась Камила. — Ну, оставим ее в покое. Когда перестанет дуться, тогда мы простим ее.

Открыли окна. Как только Мими увидела деревья и небо, она не выдержала, весело вылетела из клетки и взлетела на одну из самых высоких в саду елей. Дети пошли гулять, оставив Мими на свободе поразмыслить о своих шалостях.

Через час они вернулись. Мими прыгала и перелетала с дерева на дерево.

— Мими, голубушка, — позвала Мадлен, — пора домой, я тебе хлебца дам.

— Кви-кви! — ответила Мими насмешливо, кивнув головкой.

— Полно же, Мими, послушайся, лети домой.

— Кви! — пискнула коноплянка и полетела дальше, в рощу.

— Она злая и сердитая, — сказала Соня, — ее бы надо наказать.

— И накажем, — кивнула Мадлен. — Как только вернется, я ее запру в клетку и не выпущу, пока она не попросит прощения.

— А как птичка должна просить прощения? — спросила Соня.

— А вот как: когда я протяну в клетку руку, она должна сесть на нее вежливо, тихонечко постукать клювом, а не щипать руку, как утром.

— Правда твоя, Мадлен, — согласилась Камила, — с ней надо построже, она слишком избалована.

Дети пошли заниматься, потом играли, потом пообедали, а Мими все не было. К вечеру девочки стали беспокоиться, они несколько раз ходили в сад и в рощу искать коноплянку, но Мими не отвечала и не появлялась.

— Боюсь, не случилось бы с ней беды, — заволновалась Мадлен.

— Может быть, она заблудилась и не может найти дорогу? — предположила Маргарита.

— Этого не может быть! — утешила ее Камила. — Птицы не могут заблудиться, они хорошо видят и сразу найдут дом.

— Мими, может, все еще дуется? — подала голос Соня.

— Если дуется, значит, у нее дурной характер, и в таком случае пусть переночует в саду, — решила Мадлен. — Тогда поймет, какая разница между теплой клеткой, где есть и вода и семена, и сырым лесом, где нечего есть и пить.

— Бедняжка Мими! — покачала головой Соня. — Как нехорошо злиться!

Настала ночь, дети легли спать, а Мими все не было. Девочки не раз вспоминали о ней вечером и собирались поутру отправиться на поиски коноплянки.

— Может, после этого она перестанет улетать так далеко? — сказала Мадлен.

На следующее утро госпожа де Розбур сама возглавила поисковую экспедицию. Они обошли всю рощу, крича: ‘Мими, Мими!’, но поиски были неудачными. Девочки возвращались назад грустные и исполненные беспокойства.

Вдруг Маргарита, шедшая впереди, подпрыгнула и вскрикнула.

— Глядите, глядите! — она указала на кучку перьев, возле которой валялась знакомая всем голова несчастной Мими.

— Мими! Мими! Бедная Мими, — закричали дети, — тебя разорвал коршун или ястреб!

Госпожа де Розбур наклонилась, чтобы хорошенько рассмотреть перышки и головку. Да, это были останки несчастной коноплянки, павшей жертвой дурного расположения духа.

Девочки молчали, Мадлен плакала. Она подобрала то, что осталось от птички, чтобы похоронить и поставить на могиле памятник.

Когда дети вернулись домой, госпоже де Розбур нетрудно было выхлопотать для них отмену занятий на сегодняшний день ради похорон Мими. Дети вырыли могилку в маленьком садике, сложили туда бренные останки птички, завернутые в тряпочки и ленточки, сверху набросали цветов и засыпали могилу землей. Затем при помощи каменщика они сложили из кирпичей памятник, на котором была следующая надпись (писала Камила, у нее был отличный почерк):

‘Здесь покоится Мими, своей ласковостью и миловидностью она радовала хозяйку до того дня, когда погибла жертвой своего каприза. Смерть ее была ужасной, ее разорвал ястреб. Останки Мими, найденные безутешной хозяйкой, покоятся здесь.

Флервиль, 20 августа 1856 года’.

Таков был печальный конец непослушной коноплянки.

Глава XIX
Иллюминация

Соня жила в Флервиле около года, а от мачехи все еще не было ни малейшего известия. Девочка не беспокоилась, напротив, это молчание успокаивало ее, Соня втайне надеялась, что мачеха навсегда покинет ее. Ей счастливо жилось с подругами, чем больше жила она с этими примерными девочками, тем лучше становилась, в ней развивались добрые чувства, забытые при жестокой мачехе.

Госпожа де Флервиль и ее друг госпожа де Розбур были очень добры и внимательны к детям, но не баловали их. Постоянно заботясь о счастье и удовольствии своих дочерей, они не забывали об их нравственном воспитании и, делая их счастливыми, учили их быть добрыми и готовыми забывать о себе для счастья других. Пример матерей действовал на детей, в том числе и на Соню.

Однажды госпожа де Флервиль вошла к Соне с листком бумаги в руках.

— Соня, — сказала она, — вот письмо от твоей мачехи.

Соня вскочила со стула, покраснела, потом побледнела. Она опустилась на стул, закрыла лицо руками и с трудом удерживалась от слез.

Госпожа де Флервиль, видя ее волнение, поспешила успокоить девочку:

— Бедняжка Соня, ты, верно, думаешь, что мачеха вернется и возьмет тебя. Не беспокойся, она, напротив, пишет мне, что ее отсутствие продлится неопределенное время. Она сейчас в Неаполе, где вышла замуж за какого-то польского графа Благовского, и одним из условий брака постановлено, что ты с ней жить не будешь. Поэтому мачеха просит поместить тебя в какой-нибудь пансион.

Соня покраснела и умоляющими, испуганными глазами смотрела на госпожу де Флервиль.

— Если только, — продолжала с улыбкой госпожа де Флервиль, — я не предпочту оставить тебя здесь. Что скажешь, Сонюшка? Хочешь отправиться в пансион или остаться с нами, быть моей дочерью и сестрой твоих подруг?

— Я хочу остаться с вами! — бросилась к ней Соня. — О, будьте по-прежнему добры ко мне, позвольте мне любить вас, как мать, почитать вас, как родной дочери, и стараться быть достойной ваших любви и забот.

Госпожа де Флервиль прижала девочку к сердцу:

— Так решено, милая, ты останешься со мной, будешь мне дочерью, как Камила, Мадлен и Маргарита. Я знала, что ты предпочтешь нас лучшему парижскому пансиону.

— Спасибо, что вы так угадали мои чувства. Я боюсь только, что вам придется много тратить на меня…

— Об этом не беспокойся, отец оставил тебе богатое наследство — хватило бы не на одну тебя, а на десять девочек.

Поцеловав еще раз госпожу де Флервиль, Соня побежала известить обо всем этом подруг. Радость была всеобщая, девочки стали прыгать, танцевать и так кричали от радости, что на шум прибежала Лиза.

— Что это? Господи, что это значит? Танцы, крики! Ну, в другой раз я буду поумнее, кричите сколько угодно, не прибегу. Только я еще ни разу не слышала, чтобы дети кричали подобным образом!

— Если бы вы знали, Лиза, какое счастье! — прыгала Маргарита. — Потанцуйте с нами. Какое счастье! Какая радость!

— Да в чем дело? К чему мне плясать? Объясните же.

— Соня останется у нас навсегда, навсегда! Госпожа Фичини вышла замуж. Ха-ха-ха! Она теперь замужем, она теперь графиня Благовская! Они не хотят брать Соню… Какая радость! Какое счастье!

И снова начались пляски, прыжки, крики еще сильнее. Лиза тоже присоединилась к детям, и поднялась такая суматоха, что весь дом сбежался узнать, что за шум. Всех обрадовала новость, потому что Соню в замке любили и жалели, что у нее такая злая мачеха.

Наконец дети устали плясать, и все четверо повалились на диван. Няня устала не меньше их.

— Ну, дети, — сказала она, — знаете ли вы, что во время больших празднеств зажигают иллюминацию? Сделаем же и мы сегодня иллюминацию в честь Сони.

— Как мы ее сделаем? — спросила Камила. — Нужны плошки.

— Сами наделаем! — заверила девочек Лиза.

— Из чего? Как?

— Из скорлупок орехов, желтого воску и фитиля.

— Браво, Лиза! Какая ты умница! Дай я тебя поцелую! — закричала Маргарита и бросилась целовать няню.

Камила, Мадлен и Соня последовали ее примеру. Дети чуть не задушили Лизу в объятиях, и той пришлось спасаться бегством. Дети побежали за ней вдогонку, но няня заперлась в своей комнате.

— Лиза, Лиза! Отопри, пожалуйста, — стучала в дверь Маргарита.

Камила, Мадлен и Соня кричали наперебой:

— Лиза, милая Лиза! Мы тебя поцелуем всего полтораста раз!

— Лиза, голубушка, отвори! Нам надо кое-что сказать тебе.

— Лиза, дорогая, только немножко еще поплясать, и все!

— Хорошо, хорошо! Только не разбейте носы о мою дверь, а я сейчас щелкать начну, — сдалась няня.

И в самом деле, послышалось ‘щелк-щелк’, ‘крак-крак’.

— Что это она там делает? — спросила Соня. — Точно каштаны печет, а они трескаются.

— Погоди, я погляжу в замочную скважину, — проговорила Маргарита. — Ничего не видно… Она стоит к нам спиной и что-то делает, только не видно что.

— Постойте… Я вот что придумала: выйдем потихоньку, обойдем дом и подглядим в окно, там невысоко. — предложила Камила. — Она не ожидает этого и не успеет спрятать.

— Отлично! — похвалила Соня. — Только потихоньку, пойдем на цыпочках, и ни гу-гу!

И дети потихоньку вышли на двор, на цыпочках обошли дом и подошли к Лизиным окошкам. Хотя окно и было в первом этаже, но все-таки высоко для девочек. Вокруг дома шла решетка, и по знаку Камилы дети взобрались на нее. Через мгновение четыре головки заглянули к Лизе в окно. Няня вскрикнула и поскорее накрыла передником комод, на котором что-то делала. Но уже было поздно, дети все увидели.

— Орехи, орехи! — кричали они. — Лиза щелкает орехи для сегодняшней иллюминации!

— Ну, уж коли я попалась, так идите помогать мне делать плошки.

Дети спрыгнули с решетки, обежали, только уже не на цыпочках, вокруг дома и шумной толпой влетели к Лизе в комнату, двери не были заперты.

Лиза наготовила уже много скорлупок, оставалось почистить их и залить воском или салом. Дети вынули ножики и с таким рвением принялись за чистку, что через час было готово двести плошек.

— Хорошо, — сказала Лиза, — теперь пойдемте за горшочком жира, за фитилями, за кастрюлькой с носиком и за жаровней.

Девочки побежали с няней на кухню и в прихожую, спросить все необходимое для иллюминации. Когда вернулись назад, Камила взяла ложку жира и положила в кастрюльку, Мадлен наполнила углями жаровню. Лиза развела огонь, Соня и Маргарита расставляли скорлупки в ряд на комоде. Когда жир растопился, Лиза стала разливать его в скорлупки, и, пока он еще не застыл, дети втыкали в каждую плошку маленькие фитили.

Все это заняло довольно много времени. Но наконец жир застыл и отвердел, и плошки были сложены в две корзинки.

— Ну, — сказала Лиза, — главная работа закончена. Теперь надо расставить плошки по окнам, на каминах, на столах, а после обеда, как стемнеет, зажжем иллюминацию.

Госпожи де Флервиль и де Розбур работали в гостиной, когда вошли Лиза и дети, неся корзиночки.

— Что это вы несете? — поинтересовалась госпожа де Розбур.

— Плошки, — ответила Камила. — Сегодня будет иллюминация по случаю свадьбы госпожи Фичини и в честь того, что Соня остается с нами.

— Какие миленькие плошки! — восхитилась ее мать. — Где вы их достали?

— Мы сами сделали, маменька, Лиза нам показала, а мы ей помогли делать.

Дамы нашли, что дети отлично все придумали, и стали помогать им расставлять плошки. Обед, казалось, длился чересчур долго, дети сгорали от желания увидеть иллюминацию. После трапезы пришлось подождать, пока стемнеет. Дети пошли с маменьками немного прогуляться, а сумерки, казалось, не желали наступать. Наконец Маргарита закричала, что видит звездочку, это означало, что время зажигать иллюминацию. Все поспешно пошли в комнаты и принялись зажигать плошки.

Дети встали посреди гостиной, чтобы полюбоваться на дело своих рук. Ряды огоньков были очень красивы. Девочки пришли в восторг, они хлопали в ладоши, прыгали. Дамы предложили поиграть в прятки. Лиза и маменьки играли с ними, прятались во всех комнатах, бегали по коридорам, по лестницам, немножко плутовали, много хохотали, и всем было очень весело.

Веселились целых два часа, но пора было и спать. Перед сном детям дали поужинать: пирожков, сливок и фруктов. Лизу пригласили ужинать с детьми. Няня была очень скромна, а потому сначала отнекивалась. Но дети видели по ее глазам, что и няня не прочь полакомиться, а потому окружили ее, притащили к столу, усадили и угощали ее так, что она не могла съесть всего. Тогда дети завернули в бумагу разных лакомств и принудили Лизу взять все с собой. Няня поблагодарила всех, перецеловала и пошла готовить девочкам постели.

Соня также благодарила Камилу, Мадлен и Маргариту за их доброту и любовь и пошла спать вполне счастливая.

Глава XX
Бедная женщина

— Дети, — сказала однажды госпожа де Флервиль, — мы пойдем гулять. Погода чудесная, не жарко, мы пойдем в дальний лес.

— Ну, сегодня я уж ни за что не возьму куклу, — объявила Маргарита.

— Я надеюсь, ты поумнела, дорогая, — промолвила ее мать.

— Кстати, известно ли, что стало с Жанетой? — спросила Камила.

— Школьный учитель недавно говорил со мной о ней, — вздохнула госпожа де Флервиль. — Он очень недоволен ею, она не занимается и не слушается, подговаривает других девочек на глупости. А что еще хуже, она ворует у подруг все, что попадется под руку — платки, завтраки, перья, бумагу.

— Но почему же считают, что это Жанета ворует, а не кто другой? Может быть, девочки просто растеряхи, — предположила Мадлен.

— Ее два или три раза поймали с поличным, когда она уносила под юбкой краденое. С тех пор школьный учитель каждый день перед уходом обыскивает ее.

— А мама ее не наказывает? — спросила Маргарита. — Она так сильно высекла ее в прошлом году…

— Тогда мать высекла ее за то, что лишилась подарков, какие я ей пообещала. Мне кажется, она дурно воспитывает Жанету и подает ей дурной пример.

— Разве мадам Луше тоже воровка? — подала голос Соня.

— Она ворует, только иначе, чем дочка. Ведь она всегда отбавляет часть зерна, принесенного для помола, а еще крадет рыбу в моих прудах и продает на базаре. Ночью они с мужем рубят дрова в моем лесу. Жанета видит все это и делает то же самое. Когда-нибудь Господь накажет их, и никто о них не пожалеет.

Прогулка удалась на славу. Идя по дороге в глубину леса, дети издали увидели Жанету, которая, впрочем, заметив их, тотчас убежала на мельницу.

— Соня, видишь, Жанета выглядывает в слуховое окно, — заметила Маргарита.

— А теперь скрылась! Поглядите, она перебежала на другой конец чердака, — удивилась Соня.

— Берегитесь! — закричала Камила. — Она бросает в нас камнями!

В самом деле, злая девочка изо всех сил старалась добросить камни до детей. Госпожа де Флервиль была очень недовольна и обещала, что, вернувшись домой, пошлет за мельником и пожалуется ему на дочку.

Все пошли дальше и наконец присели под дубом. Девочки бегали, собирали желуди, играли, вдруг им послышался шорох. Они встревожились: ясно слышались вздохи и рыдания.

— Посмотрим, кто там плачет!

И все четверо бросились в чащу, в ту сторону, откуда доносились вздохи. Они увидели девочку лет двенадцати-тринадцати: та сидела на камне, закрыв лицо руками, и так плакала, что не заметила, как подошли дети.

— Бедняжка, — сказала Мадлен, — как она расстроена!

Девочка подняла голову и, казалось, испугалась, увидев детей, она встала и хотела бежать.

— Не беги от нас, милая, не бойся, — заговорила с ней Камила. — Мы ничего дурного тебе не сделаем.

— О чем ты плакала, душечка? — подошла ближе Мадлен.

Камила и Мадлен говорили так нежно, с таким сочувствием, что девочка была тронута. Мало-помалу она перестала плакать и смогла говорить.

— Милые барышни, мы в этих местах всего с месяц, бедняжка мама заболела, она не может работать. Я продала все, что у нас было, чтобы не умереть с голоду. Теперь у нас ничего не осталось, я думала, не купят ли у меня старое платье на мельнице. Только не купили — меня прогнали, и еще какая-то девчонка бросала в меня камнями.

— Я уверена, что это злючка Жанета, — недобро прищурилась Маргарита.

— Да, именно она, — кивнула девочка, — ее мать назвала ее так и приказала перестать, но она мне до крови разбила руку. Все бы ничего, если бы у меня было хоть немного денег, чтобы купить хлеба для матушки. Она так слаба, со вчерашнего дня ничего не ела.

— Ничего не ела! — воскликнула Соня. — Так… и ты, бедняжка, также ничего не кушала?

— Я-то, барышня, здорова и могу перенести голод. К тому же по дороге на мельницу я съела несколько желудей.

— Желудей! — расширила глаза Камила. — Бедняжка! Погоди немного, у нас есть с собой корзинка с хлебом и грушами, мы сейчас тебе принесем.

— Да, да! — закричали остальные девочки. — Мы принесем и еще попросим у маменек денег.

Они тут же бросились к матерям. Пока Камила и Мадлен рассказывали, Соня и Маргарита схватили корзинку и понесли ее к девочке. Скоро подошли и остальные.

Девочка не дотронулась ни до хлеба, ни до груш.

— Покушай, девочка, — ласково сказала госпожа де Флервиль, — потом расскажешь, где вы живете.

— Покорно благодарю, сударыня, вы так добры, — присела в реверансе девочка. — Я лучше отнесу хлеб и груши маме.

— Почему же ты сама не ешь? — спросила госпожа де Розбур.

— Благодарю, сударыня, мне не хочется. Я здорова, у меня есть силы, пожалуйста, не беспокойтесь.

И с этими словами бедная худая девочка, едва державшаяся на ногах, хотела было нести корзинку, но пошатнулась и едва не упала.

— Дай-ка мне корзинку, дорогая, — вмешалась госпожа де Розбур, — я сама понесу ее. Где вы живете?

— Недалеко, сударыня, на опушке.

— Как зовут твою мать?

— В деревне ее прозвали Мадам Фрегат, но настоящее ее имя Франциска Леконт.

— Отчего же ее прозвали Мадам Фрегат?

— Потому что ее муж и мой папа — моряк.

— А где же твой отец? — оживилась госпожа де Розбур. — Он не с вами?

— Нет, сударыня, и оттого-то мы такие несчастные. Мой отец несколько лет назад ушел в море. Говорят, корабль его разбился, о нем нет ни слуху ни духу. Мама так тосковала, что заболела. Мы все продали, чтобы не умереть с голоду, и теперь уже нечего продавать. Что-то станется с матушкой! Если бы я могла спасти ее! — и девочка зарыдала.

Госпожа де Розбур была очень встревожена рассказом девочки.

— На каком корабле пошел твой отец? — спросила она дрожащим голосом. — Как звали капитана?

— Фрегат ‘Сивилла’, капитан де Розбур.

Госпожа де Розбур вскрикнула и схватила за руку испуганную девочку.

— Мой муж!.. Его корабль! — повторяла она. — Бедняжка, ты осталась такой же сиротой, как и моя Маргарита. Твоя мать, как и я, оплакивает своего мужа как покойника, хотя, может быть, они живы. Веди же меня к ней, я хочу видеть ее, утешить ее.

И она прибавила шагу, держа за руку Люси (так звали девочку), госпожа де Флервиль и дети шли следом. Люси хорошенько не поняла, как госпожа де Розбур утешит ее мать, но чувствовала, что пришел конец их несчастьям. Она шла быстро, насколько позволяли ее ослабевшие силы.

Скоро они дошли до старой лачуги. Это был брошенный и полуразвалившийся шалаш дровосека. Крыша была вся в дырах, окон не было, дверь была так низка, что госпоже де Розбур пришлось, входя, наклониться. Внутри было так темно, что с трудом можно было разглядеть женщину в лохмотьях, которая лежала на куче мха. Здесь не было ни мебели, ни посуды, даже одежда не висела на стенах.

Госпожа де Розбур едва удержалась от слез при виде такой вопиющей бедности. Она подошла к бледной исхудалой женщине, которая с нетерпением ждала дочь с хлебом, купленным на вырученные за продажу старого платья деньги. Госпожа де Розбур поняла, что в настоящую минуту больше всего и мать, и дочь мучил голод, она подвела девочку, открыла корзинку и разделила между ними хлеб и груши, обе ели с жадностью. Госпожа де Розбур подождала, пока бедная женщина утолила голод, и потом рассказала, что она жена капитана ‘Сивиллы’.

— Я позабочусь о вашем будущем, Франциска, — прибавила она, — не беспокойтесь ни на свой счет, ни на счет Люси. Вернувшись во Флервиль, я тотчас пришлю за вами телегу. Я прикажу найти для вас помещение и доставлю вам все необходимое для первого обзаведения. Через два часа вы уйдете из этой лачуги!

Госпожа де Розбур не дала времени Франциске и Люси опомниться от удивления, она быстро вышла, а за ней и остальные. По дороге в замок никто не проронил ни слова: госпожа де Розбур предалась печальным воспоминаниям, а госпожа де Флервиль и дети уважали ее чувства.

Подходя к деревне, госпожа де Розбур предложила госпоже де Флервиль пойти посмотреть домик, давно уже приготовленный для сдачи внаем, в котором могла бы поселиться Франциска. Госпожа де Флервиль охотно согласилась. Они подошли к маленькому, но чистенькому и заново отделанному домику. В домике было три комнаты, погреб и чердак, хорошенький садик и огород с плодовыми деревьями. Комнаты были чистенькие и светленькие, в одной, которая побольше, могла быть кухня и столовая, в другой — спальня Франциски с дочерью, а третью было легко переделать в чулан.

— Милый друг, — сказала госпожа де Розбур госпоже де Флервиль, — пока я буду договариваться с хозяином домика, будьте так добры, вернитесь в замок и пошлите телегу за Франциской. А на другой телеге велите отвезти мебель и необходимую утварь. Бедной женщине нужен покой, сегодня же надо уложить ее в хорошую постель, а потом я куплю ей все, что нужно.

Госпожа де Флервиль и дети тотчас отправились. Дети при помощи Лизы собрали все нужное для Франциски и Люси. Но у каждой девочки кроме того были свои представления о том, что необходимо больной, поэтому в тележку не уместилось и половины того, что они принесли.

Тут были столы, стулья, кресла, табуретки, подсвечники, кастрюльки, горшки, кофейники, чашки, стаканы, тарелки, графины, метелки, щетки, ковер, головка сахару, две огромных буханки хлеба, полный горшок говядины, крынка молока, горшок масла, корзинка яиц, две бутылки вина, всякие овощи, фрукты, колбасы, ветчина и тому подобное. Лиза, увидев такое количество ненужных вещей, расхохоталась. Маргарита и Соня на нее рассердились, а Камила и Мадлен покраснели от досады.

— Зачем вы, Лиза, смеетесь? — закричала Маргарита. — Нет ничего смешного в том, что мы хотим помочь бедной женщине.

— И вы думаете, что маменька пошлет такую бездну ненужных вещей? — продолжала смеяться няня.

— Тут нет ничего ненужного, — оскорбилась Соня.

— Для такого дома, как наш, да, — объяснила Лиза. — Но для бедной женщины, которой спать не на чем, к чему все это? Где она расставит всю эту мебель и как успеет всю ее перечистить? И когда она съест весь этот хлеб? Да он весь перечерствеет! Говядина сгниет, прежде чем она успеет съесть половину, то же и масло, и яйца, и овощи. Все испортится!

— Но вы сами, Лиза, приготовили тюфяки, подушки, простыни и одеяла! — заметила Камила.

— Еще бы! Ведь мадам Леконт с дочкой надо на чем-нибудь спать!.. А такая груда продуктов им не нужна!.. Постойте-ка, я все устрою.

И няня принялась сортировать принесенное девочками и командовать слугами.

— Жозеф, помогите-ка мне уложить вот эти вещи в телегу, надо отвезти их в белый домик, в деревню. Отлично… Теперь матрасы… так… Теперь узел с одеялами, простынями и подушками… Чудесно… Положите-ка в уголок хлеб, да вот этот горшочек с маслом, шесть яиц… Прекрасно… Ну, теперь горшок с супом… бутылку вина… свечи… подсвечник. Возьмите вон тот столик, два стакана, две тарелки… Хватит! Теперь везите все это в белый домик…

Глава XXI
Новоселье

— Маменька, позвольте нам пойти с Лизой в белый домик, чтобы там все расставить и приготовить. Мы подождем, пока приедет Люси со своей мамой, — попросила Камила.

— Ступайте! — кивнула госпожа де Флервиль. — Устройте там все хорошенько, это доброе дело. А мне надо написать несколько писем и приготовить кое-что для ваших завтрашних уроков. Вы мне потом расскажете, как обрадуются Франциска с дочерью.

— Маменька, — подала голос Мадлен, — а можно нам взять из нашего белья сорочку, юбку, платье, чулки, башмаки и платок для бедной Люси? Ведь она ходит в лохмотьях…

— Разумеется, Мадлен, тебе пришла в голову отличная мысль. Возьми и для Франциски все, что нужно, из моего белья да мое старое будничное платье. Им пригодится на первый раз, пока госпожа де Розбур не купит им, что нужно.

— Спасибо, маменька!

Госпожа де Флервиль нежно обняла Мадлен, которая побежала сказать об этом другим детям. Лиза связала в узел все эти вещи, и дети весело пошли в белый домик. Там уже была госпожа де Розбур, она смотрела, как разгружают телегу. Девочки помогали Лизе стлать постели и размещать вещи.

— Нужно принести дров, чтобы сварить суп, — заметила няня.

— И соли для супа! — добавила Камила.

— И ложки, чем есть, — многозначительно подняла палец Мадлен.

— И ножик, чтобы резать хлеб, — кивнула Соня.

— И соусник, и чашечки, чтобы положить масло и яйца, — не осталась в стороне и Маргарита.

— Пожалуйста, Лиза, сходите в деревню, купите, что надо, — попросила няню госпожа де Розбур.

— С большим удовольствием, сударыня. Подождите меня, дети, я вернусь через пять минут.

Дети стали накрывать на стол, который установили посреди кухни. Они поставили тарелки, стаканы, бутылку вина, положили хлеб. Лиза принесла все, что нужно, из деревни, захватив по своему усмотрению еще и сахару, чтобы прибавить в теплое питье для Франциски.

— Вот еще кружка для воды, — прибавила она, — мы о ней и позабыли.

Через несколько минут — Лиза тем временем развела огонь, разогрела суп и сделала яичницу — послышался стук колес. Приехала телега, бедная Франциска лежала в ней, положив голову на колени Люси. Госпожа де Розбур при помощи Лизы высадила ее из телеги. Больная была еще бледнее, еще слабее, чем несколько часов тому назад. У нее не было сил поблагодарить госпожу де Розбур, но ее взгляд выразил все, что она чувствовала.

Люси так беспокоилась о матери, что, входя, не посмотрела ни домик, ни комнаты. Но когда девочка увидела, что мать уложили на свежую, чистую постель, личико ее просветлело. Она подняла головку, стала осматриваться. Грусть и беспокойство исчезли без следа, она вспыхнула, радостные слезы потекли по лицу. Люси не могла ни слова выговорить от волнения, она бросилась на колени, схватила руки госпожи де Розбур и, рыдая, стала целовать их.

— Встань, милая, — сказала госпожа де Розбур, поднимая ее, — не меня следует благодарить, а Бога, который по милосердию своему дозволил мне встретить вас и облегчить вашу участь. Успокойся, не тревожь матушку, она, надеюсь, скоро отдохнет и поправится. Вот Лиза несет ей суп и стакан теплого вина с сахаром. И ты, милая, тоже хочешь кушать, сядь за стол и закуси.

Дети отвели Люси в другую комнату и стали угощать ее, между тем как Лиза и госпожа де Розбур кормили больную. Камила подала Люси супу, Мадлен — кусок говядины, Соня — яичницу, а Маргарита наливала вино и воду. Люси благодарила их, любовалась ими, называла их ‘милые мои благодетельницы’, что очень нравилось Маргарите.

Когда Люси закусила, дети бросились одевать ее. Они чуть не разорвали в клочки ее старое платье — так спешили принарядить новую подругу. Люси поневоле вскрикивала: одна из девочек снимала старый чепчик и нечаянно задевала за волосы, другая, торопясь, колола ее булавкой, третья щипала, поправляя рукавчики, четвертая чуть не душила, надевая на нее новый чепчик. Наконец Люси была одета как следует, и дети повели ее показать матери. Франциска всплеснула руками и долго любовалась на свою дочь.

— Милые барышни, — сказала она слабым голосом, — да наградит вас Господь за все ваши благодеяния, за вашу доброту, за мое теперешнее счастье. Люси, подойди ко мне, дай посмотреть на тебя, дай дотронуться до тебя. Ах, если бы отец мог теперь тебя видеть!

Она упала на подушки, закрыла лицо руками и заплакала. Госпожа де Розбур взяла ее за руки и принялась нежно утешать.

— Все, что посылает нам Господь, все это для нашего же счастья, Франциска. Подумайте, если бы злая мельничиха не прогнала вашу Люси, то дети не услышали бы ее рыданий, я не расспрашивала бы ее и не знала бы о вашей печальной участи. И так во всем: Господь посылает нам и счастье, и горе, будем же с благодарностью все принимать и верить, что все делается для нашего же блага…

Эти слова успокоили Франциску, она вытерла слезы и стала радоваться тому, что теперь она живет в хорошеньком домике, лежит на мягкой, свежей постели, и ей незачем беспокоиться, что обе они с Люси умрут с голоду.

— Завтра, Франциска, — сказала госпожа де Розбур, — я пойду и куплю мебель, одежду и все, что нужно для вашего хозяйства. Я и дети будем часто навещать вас. Если вам что понадобится, скажите мне. А пока вот двадцать франков, купите себе дров, свечей, говядины, хлеба. Когда вы поправитесь, я найду вам работу, не беспокойтесь ни о чем, кушайте, спите, выздоравливайте и молите Бога, чтобы наши мужья вернулись.

С этими словами госпожа де Розбур позвала детей, которые простились с Люси и обещали ей прийти завтра, и направилась в замок.

Госпожа де Флервиль заждалась их, потому что время обеда давно миновало, и уже хотела было идти отыскивать их. Дети рассказали, как радовались Люси с матерью, как они благодарили, как добра госпожа де Розбур. Они проговорили об этом целый вечер, ложась спать, о том же говорили с Лизой, говорили еще в постельках, видели во сне Люси и, проснувшись поутру, первым делом решили идти в белый домик.

Госпожа де Розбур давно уже уехала покупать мебель и прочее, дети пошли на новоселье с госпожой де Флервиль. Франциска встала с постели, ей было гораздо лучше, Люси попросила у соседней девочки метлу и не только вымела в комнатах, но и перед домом. Постели были опрятно заправлены, дрова куплены и в порядке сложены в погребе, стол и стулья вытерты. Все было чисто и опрятно.

Франциска и Люси с восторгом осматривали свое новое жилище. Госпожа де Флервиль принесла им кое-что к завтраку, Люси принялась готовить. Дети вызвались помогать ей.

— Благодарствуйте, милые барышни, я и одна управлюсь, не пачкайте ваши нежные ручки, — говорила Люси.

— А ты сумеешь сделать яичницу, суп? — поинтересовалась Маргарита.

— Конечно! Как не суметь! Я и потруднее что сделаю, только было бы из чего. Когда мама работала, я сама занималась хозяйством.

Госпожа де Флервиль и дети вернулись в замок, чтобы заняться уроками, которых вчера почти не было. Госпожа де Розбур приехала в полдень, она попросила в последний раз избавить детей от уроков, чтобы все устроить в белом домике. Лиза взялась помогать, и после завтрака все отправились к Франциске, дети прыгали всю дорогу.

Мать и дочь Леконт были в восторге от покупок. Мебель, посуда, белье, платье — все было куплено. Довольно долго все это расставляли и укладывали. Сбегали за плотником, чтобы он устроил полки, вбил крючки и гвозди. По десять раз переставляли кастрюли, навешивали зеркала. Мебель порядком постранствовала по комнатам, пока было найдено удобное для нее место, дети советовали, кричали, перетаскивали, смеялись.

Провозились до самого обеда. Никогда Люси не была так счастлива, она не помнила себя от радости. Несколько раз она падала на колени и кричала:

— Господи, благодарю тебя! Благодарствуйте, милые барыни! Спасибо вам, милые барышни, огромное спасибо!

Дети, видя радость Франциски и Люси, тоже радовались и вкушали сладость благодеяния. Соня обещала быть милосердной и раздавать все свои карманные деньги бедным.

День закончился отличным обедом на новоселье у Франциски, куда госпожа де Флервиль велела принести кушанья. Обедали вместе за новым столом, с новой посудой и столовым бельем. Лиза обедала вместе со всеми. Камила и Мадлен посадили ее между собой и весь обед подкладывали ей кушанья. За обедом был суп, жареная баранина, фрикасе [нарезанное мелкими кусочками жареное мясо с приправами] из курицы, салат и торт с персиками. Люси облизывала пальчики.

После обеда дамы ушли домой, а Лиза с детьми осталась, чтобы помочь Люси перемыть и перетереть посуду и поставить все на место.

Когда все было убрано и остаток от обеда спрятан в шкаф, Лиза и дети пошли домой. Люси уложила мать в постель и сама, усталая от радости и счастья, скоро уснула.

Глава XXII
Соня хочет сделать доброе дело

На Соню произвел сильное впечатление случай с Франциской и Люси, она почувствовала, как приятно делать добро людям. Ни ее мачеха, никто из живших с нею никогда не помогали бедным, девочка прежде не знала, что такое милосердие. Она обладала большим состоянием и теперь мечтала, что, когда вырастет, будет много помогать бедным.

Соня размышляла, где бы найти другую Люси и другую Франциску. Однажды мадам Лефруа, славная женщина, с которой Соня любила поговорить, сказала ей:

— Ах, барышня, много есть бедных, про которых вы и не знаете! Да вот за лесом живет славная старушка, а как бедна! У нее иногда и кусочка хлеба нет на обед.

— А где она живет? Как ее зовут? — заинтересовалась Соня.

— Она живет в домике на конце деревни, а зовут ее мадам Тутэн. Бедная старушка, маленькая такая, с восьмилетнего ребенка, а руки у нее длинные, как у мужчины. Ей восемьдесят два года, она еще держится прямо, не хуже меня, работает, сколько может, да только стара уже, силы нет. Спит она на печи, на подстилке из папоротника, а ест только хлеб и сыр, да и то, когда случится.

— Как бы мне хотелось ее видеть! — загорелась Соня. — Это далеко отсюда?

— Нет, барышня, недалеко, с полчаса ходьбы. Вместо прогулки можно сходить.

Девочка ничего не сказала, но стала раздумывать, как бы сходить к старушке. Ей хотелось сделать доброе дело одной, без чужой помощи, никому не говоря, разве что Маргарите, с которой она была особенно дружна. Соня знала, что Камила и Мадлен никогда ничего не делают без позволения матери, и потому могут помешать ей идти одной, без няни. Девочка решила, что только одной Маргарите можно рассказать про бедную старушку и предложить ей пойти вместе, чтобы помочь бедняжке.

— Отлично, — тут же согласилась Маргарита, выслушав старшую подругу. — Пойдем сейчас же, если маменька позволит. И возьмем с собой Камилу, Мадлен и Лизу.

— Нет, Маргарита, — покачала головой Соня, — никому не нужно об этом говорить. Лучше пойдем одни и сами отдадим мадам Тутэн все наши карманные деньги. У меня в кошельке три франка двадцать сантимов, а у тебя сколько?

— Два франка сорок пять сантимов. Вполне достаточно. Но почему лучше скрыть это от остальных?

— Потому что твоя мама всегда говорит, что не следует хвалиться добрым делом, надо творить его тайно. Стало быть, лучше помочь старушке потихоньку.

— Все-таки, я думаю, хоть маменьке надо сказать, — сомневалась Маргарита.

— Вовсе не надо! Если ты скажешь маменьке, они все пойдут с нами, все дадут старушке денег, а мы тогда что? Нам придется только стоять да слушать, как тогда в лачуге у Франциски и Люси. Что мы там сделали доброго? Ничего. Твоя мама и говорила, и давала.

— Мне кажется, мы еще очень малы, чтобы идти одним в лес, — упрямилась Маргарита.

— Очень малы! — фыркнула Соня. — Тебе шесть лет, а мне восемь, и мы не можем пойти без взрослых или няни? Да я далеко ходила, когда мне было всего пять лет!

Маргарита все еще не решалась.

— Я вижу, ты просто трусишь, — презрительно произнесла Соня. — Ты и десяти шагов ступить не смеешь без маменьки. Ты, верно, боишься, что тебя волк съест?

— Вовсе нет, — возмутилась задетая за живое Маргарита, — я совсем не так глупа, как ты думаешь, и знаю, что в нашем лесу волков нет. Я не боюсь и докажу тебе это. Идем!

— Наконец-то! Пойдем скорее, мы меньше чем через час вернемся домой.

И девочки пустились в путь, не подозревая, каким ужасам и опасностям подвергаются. Они шли быстро и молча. Маргариту мучила совесть, она понимала, что делать этого не следует, и несколько сожалела, что послушалась Соню. Соня тоже не была спокойна, ей припомнились возражения Маргариты, и она боялась, что подбила подругу на дурное. ‘Нас журить будут’, — думала она. И тем не менее продолжала идти. Прошел час, как они вышли, а домика бедной старушки все еще не было видно.

— Ты хорошо знаешь дорогу? — несколько беспокойно спросила Маргарита.

— Еще бы! Садовница мне подробно рассказала, — уверенно отозвалась Соня, хотя в ее сердце начинали закрадываться сомнения.

— Скоро мы придем?

— Не позже как через десять минут.

Девочки пошли дальше молча. Казалось, лесу не будет конца, не было видно ни дома, ни деревни, только бесчисленные деревья окружали их.

— Я устала! — пожаловалась Маргарита.

— Я тоже, — сказала Соня.

— Мы уже давно вышли.

Соня не ответила, она была слишком взволнована и не могла скрыть своего ужаса.

— Не вернуться ли нам домой? — спросила Маргарита.

— Да, вернемся.

— Что с тобой, Соня? Ты плачешь?

— Мы заблудились, — расплакалась Соня, — я не знаю, куда идти!

— Заблудились! — с ужасом повторила Маргарита. — Господи! Что с нами будет?

— Я, верно, не по той дороге пошла, — оправдывалась Соня, — на перекрестке мы не туда повернули, я теперь не знаю, куда идти.

Маргарита, видя отчаяние Сони, старалась успокоить ее, в то же время успокаивая и себя.

— Полно, Соня, мы найдем дорогу, пойдем назад, как шли. Мы уже давно из дому, маменька и госпожа де Флервиль наверняка беспокоятся, я уверена, Камила с Мадлен всюду нас ищут.

Соня вытерла глаза и последовала совету Маргариты. Они пошли назад по прежней дороге и через некоторое время достигли перекрестка. Тут девочки остановились.

— По какой дороге идти? — спросила Маргарита.

— Не знаю, все одинаковые.

— Постарайся припомнить, по какой мы шли сюда.

Соня смотрела на дороги, стараясь припомнить, и ничего не припоминала.

— Кажется, — сказала она, — по той, на которой мох растет.

— Да на двух мох растет, но мне кажется, по той, где мы шли, мха не было.

— Как не было? Его даже много было.

— Я помню — всю дорогу было пыльно.

— Вовсе нет, ты не смотрела под ноги. Повернем налево, через полчаса будем дома.

Маргарита пошла за Соней, обе шли молча, обеих одолевали самые мрачные думы. Через час Маргарита остановилась:

— Лесу конца не видно, я устала.

— Я тоже, ноги ужасно болят, — отозвалась Соня.

— Посидим немного, я не могу идти.

Девочки присели у дороги, Маргарита тихонько плакала, думая, что Соня не заметит этого, — она боялась огорчить подругу, потому что Соня подучила ее идти и теперь сама печалится. Соня была в отчаянии, она чувствовала, как дурно поступила, соблазнив Маргариту идти так далеко в незнакомый лес.

Они долго молчали, наконец Маргарита вытерла глазки и предложила продолжить путь. Соня с трудом поднялась. Незадачливые путешественницы пошли тихонько, усталость увеличивалась ежеминутно, беспокойство возрастало. Начинало темнеть, они боялись, что придется заночевать в лесу, голод и жажда мучили их.

— Милая Маргарита, — сказала Соня, — прости меня, я уговорила тебя идти. Спасибо, что не упрекаешь меня.

— За что я стану упрекать тебя, Соня? — вздохнула Маргарита. — Я вижу, что тебе не легче моего. Что будет с нами, если придется ночевать в лесу?

— Этого быть не может, Маргариточка, дома теперь беспокоятся и послали искать нас.

— Если б напиться где-нибудь. У меня в горле пересохло.

— Слышишь, точно ручеек журчит в лесу?

— Кажется, что так. Пойдем посмотрим!

Шагов через сто, с трудом продравшись сквозь кусты и терновник и оцарапав себе руки и ноги, они ясно услышали журчание ручья. Узкий, но глубокий, он тек вровень с берегами, а потому девочкам нетрудно было напиться, став на колени. Они заодно вымыли лица и руки, вытерлись передниками и уселись на берегу ручья. Солнце зашло, ужас бедных девочек возрастал с наступлением темноты. Они уже не скрывали слез друг от друга, и обе рыдали, обнявшись.

Все было тихо, никто не звал их, может быть, так далеко их и не искали.

— Надо попробовать вернуться на дорогу, — сказала Соня, — может быть, попадется прохожий, он доведет нас. А потом там не так сыро, как здесь, у ручья.

— Опять оцарапаемся, — покачала головой Маргарита.

— Надо, однако, попытаться. Не оставаться же нам здесь.

Маргарита вздохнула, встала и пошла за Соней, которая старалась выбирать дорогу поудобнее. Брели они долго, но наконец вышли на дорогу. Окончательно стемнело, дороги совсем не стало видно, и девочки решили ждать до утра.

Около часу просидели они под деревом, когда послышался легкий шорох: казалось, зверь крадется по лесу. Неподвижные от ужаса, дети не смели дышать, шорох приближался. Вдруг Маргарита почувствовала на шее чье-то теплое дыхание, она вскрикнула, Соня закричала еще сильнее. Девочки услышали треск ветвей и увидели, как какое-то большое животное побежало в лес. Полумертвые от страха, они прижались друг к дружке, не смея ни слова сказать, ни пошевелиться, и оставались так, пока не раздался еще более сильный шум.

Ветви захрустели, послышались хрюканье и тяжелое дыхание, ему отвечали хрюканья послабее. Этот шум близился из лесу к дороге. Соня и Маргарита в страхе бросились бежать и наткнулись на дерево, ветви которого почти доходили до земли. От испуга они забрались на дерево, благодаря Бога за то, что тот так кстати поставил на их пути средство спасения. Девочки и в самом деле подвергались смертельной опасности: совсем рядом прошла кабаниха с семью или восемью поросятами. Попадись они ей на дороге, досталось бы им от клыков разъяренной мамаши!

У Сони и Маргариты со страху зуб на зуб не попадал, они так дрожали, что с трудом держались на дереве. Кабаниха ушла, и все стихло, когда вдруг послышался стук колес. Чем ближе подъезжала повозка, тем бодрее становились дети. Наконец ясно послышался топот, затем посвистывание. Телега была близко, вместе с ней пришла надежда на спасение.

— Помогите! Помогите! — закричали девочки.

Телега остановилась, проезжий, казалось, прислушивался.

— Помогите! Спасите!

— Кто это зовет на помощь? — изумлению проезжего не было предела. — Никого не видно, темно, как в аду… Эй, кто там зовет?

— Это мы, мы, спасите нас, пожалуйста, мы заблудились в лесу.

— Э, голоса-то детские! Где вы, крошки? Кто вы такие?

— Я Соня.

— А я Маргарита!

— А где вы прячетесь? Как же я вас спасу, если не вижу? — крутил головой проезжий.

— Мы на дереве, не можем слезть.

Мужчина поднял голову:

— И правда! Небось, напугались, детки! Не шевелитесь, я сейчас сниму вас.

И неожиданный спаситель полез на дерево:

— Я сперва одну спущу вниз, а потом опять влезу. Сколько всех вас в гнездышке?

— Две!

— Хорошо, тогда живо справимся. Пусть вторая подождет, пока я первую отнесу в тележку.

Проезжий человек сначала спустился, держа Маргариту на руках, посадил ее в тележку и полез на дерево за Соней, снял и усадил возле Маргариты. Потом сел сам, стегнул лошадку, и она побежала рысцой.

— Так куда же вас везти, птенчики? Где вы живете, и как, ради всех святых, вы очутились тут одни?

— Мы живем в замке де Флервиль, мы заблудились в лесу, шли помочь бедной мадам Тутэн, — объяснила Соня.

— Так вы из замка?

— Да, — подтвердила младшая из девочек. — Я Маргарита де Розбур, а это моя подруга, Соня Фичини.

— Как, маленькая барышня, вы дочка этой доброй дамы де Розбур? Как же вас маменька одну отпустила?

— Мы пошли, не сказавшись, — сконфузилась Маргарита.

— Ай-яй-яй! — пожурил девочек спаситель. — Не годится маленьким деткам так поступать!

— Далеко ли до Флервиля? — подала голос Соня.

— Добрых две мили, раньше чем через час не доберемся. Я лошадку подгоню, ведь в замке, поди, беспокоятся о вас.

Проезжий стегнул кобылку и принялся насвистывать. Девочки сидели молча. Через три четверти часа тележка остановилась у крыльца замка, дверь отворилась. Лиза, бледная, испуганная, спросила, не нашли ли детей.

— Вот они, целы, — успокоил ее проезжий. — Не до веселья им было, когда я наткнулся на них в лесу!

И мужчина передал девочек на руки няне.

— Скорее ступайте в гостиную, — подтолкнула беглянок Лиза. — Вас везде искали, повсюду разослали верховых. Барыни беспокоятся, Камила и Мадлен в отчаянии. Подождите минутку, добрый человек, барыня вас отблагодарит.

— Э, не за что! — махнул рукой мужчина. — Мне домой пора, две мили еще ехать!

— Где вы живете? Как вас зовут? — не унималась Лиза.

— Живу я в Обе, а зовут меня Гюрель, — добродушно отозвался проезжий, — мясник я.

— Мы придем поблагодарить вас, добрый мсье Гюрель, коль не хотите подождать. До свидания! — крикнула ему вслед Лиза.

Во время этого разговора девочки вбежали в гостиную. Маргарита бросилась в объятия матери, Соня упала к ногам госпожи де Флервиль. Обе рыдали.

Неожиданность появления девочек и радостное облегчение от их вида сильно подействовали на госпожу де Розбур, она побледнела, откинулась на спинку кресел и не могла произнести ни слова.

— Мама, дорогая мамочка! — кричала Маргарита. — Скажите что-нибудь, поцелуйте меня, скажите, что прощаете!

— Милая моя, — ответила госпожа де Розбур взволнованным голосом, обнимая и целуя дочь, — как ты могла так напугать меня? Я думала, ты погибла, умерла, мы искали тебя до ночи, и теперь еще вас повсюду ищут с факелами. Где ты была? Отчего так поздно вернулась?

— Это я во всем виновата, — призналась Соня, все еще стоя на коленях. — Я уговорила Маргариту идти со мной. Я хотела пойти к бедной женщине, которая живет за лесом, хотела, чтобы только мы с Маргаритой помогли ей. Маргарита не хотела идти, я ее насилу уговорила, и мы за это наказаны. Особенно я, устроившая все это! О, нам так страшно было! Никогда, никогда теперь мы не сделаем ничего, не спросившись вас.

— Встань, Соня, — нежно сказала госпожа де Розбур. — Видя твое раскаяние, я прощаю тебя, но устрою так, чтобы впредь не страдать так, как сегодня… А тебя, Маргарита, я считала более рассудительной и послушной. Я ведь тебя никогда одну никуда не отпускала, только с няней…

Камилу и Мадлен час тому назад послали спать (было уже около полуночи), но они не могли заснуть и теперь вбежали с радостными криками. Они раз по двадцать поцеловали вернувшихся подруг.

— Где вы были? Что с вами случилось? — спросила Камила.

— Мы заблудились в лесу, — ответила Маргарита.

— Как вы попали в лес? Как у вас на это смелости хватило? — удивилась Мадлен.

— Мы думали сходить к одной бедной женщине, мадам Тутэн, чтобы дать ей денег, — покраснела Соня.

— Отчего же вы нам не сказали? Мы пошли бы все вместе! — покачала головой Камила.

Соня и Маргарита опустили головки и не отвечали. Не успели их хорошенько расспросить обо всем, как вошла Лиза с двумя большими чашками бульона и поджаренным хлебом.

— Кушайте, детки, вы, верно, не обедали.

— Да, мы только в лесу напились из ручейка, — проговорила Маргарита.

— Бедняжки! Кушайте же поскорее, я дам вам еще по стаканчику сладкого вина, а потом, — прибавила она, обращаясь к барыням, — нужно девочек уложить спать, они, должно быть, ужасно устали.

— Лиза права, — поддержала няню госпожа де Флервиль. — Теперь, слава Богу, они нашлись, подробно расспросим их завтра.

Соня и Маргарита жадно съели все, что принесла Лиза, потом простились со всеми и пошли спать. Как только они легли в постельки, тотчас уснули так крепко, что проснулись только в два часа пополудни.

Глава XXIII
Рассказы

Камила и Мадлен с нетерпением ожидали в комнате матери, когда проснутся подруги. Госпожа де Розбур сидела в детской и ждала, как проснется Маргарита.

— Маменька, — сказала Камила, — вы вчера говорили, что Соня и Маргарита могли вовсе не вернуться. А мне кажется, они все же нашли бы дорогу или встретили какого-нибудь прохожего.

— Ты забываешь, дорогая, что этот лес тянется на несколько миль, — заметила госпожа де Флервиль. — Им пришлось бы переночевать в лесу, где много диких зверей.

— Ну, волков-то там нет, — беспечно заявила Мадлен.

— Напротив, — возразила ей мать, — много и волков, и кабанов. Каждый год нескольких убивают. Ты заметила, что платья у девочек запачканы и изорваны? Я уверена, что им пришлось тяжелее, чем мы думаем.

— Поскорее бы они уже проснулись! — вздохнула Камила.

— Да вот и они, — улыбнулась госпожа де Флервиль.

Вошла госпожа де Розбур, ведя за руку Маргариту.

— А Соня? — спросила ее госпожа де Флервиль. — Спит еще?

— Она только что встала, спешит одеться и позавтракать, чтобы идти сюда.

— Милая Маргариточка, расскажи нам все, что с вами было, — попросила Камила.

И малышка рассказала все по порядку: как ей не хотелось идти, как она испугалась, когда увидела, что заблудилась, как горевала о том, что дома о ней будут беспокоиться, какой ужас ее обуял, когда начало темнеть, как ее мучили жажда, голод и усталость. А еще как она была рада, что нашли воду, как испугалась, когда сухие листья зашуршали и она увидела какого-то серого зверя, как потом еще страшнее стало, когда послышалось хрюканье другого рассвирепевшего зверя. И как они побежали и влезли высоко на дерево, как они едва держались на ветви от усталости, как обрадовались, заслышав стук телеги, как проезжий снял их с дерева и усадил в телегу. Она прибавила еще, как Соня раскаивалась в том, что уговорила ее сделать глупость.

Камила и Мадлен внимательно и даже порой со страхом слушали этот рассказ.

— Какие это звери вас напугали? Ты не рассмотрела? — поинтересовалась Камила.

— Не знаю, я так испугалась, что ничего не видела, — призналась Маргарита.

— Судя по словам Маргариты, первый зверь был волк, а второй — кабаниха с выводком, — заметила госпожа де Флервиль.

— Счастье, что волк не съел нас! Я почувствовала, как он дохнул мне прямо в шею, — содрогнулась от одного воспоминания малышка.

— Волк, вероятно, испугался ваших криков и убежал, — пояснила госпожа де Флервиль. — Когда волки не голодны, они опасаются людей. А теперь в лесу много дичи.

— Кабаниха не съела бы нас, она мяса не ест, — уверенно заявила Маргарита.

— Не съела бы, но могла разорвать клыками, — ответила ей мать. — Когда у них маленькие, они очень злые!

Вошла Соня, ее окружили, целовали, расспрашивали. Она рассказала, как в ней заговорила совесть, как ей было грустно, что она увлекла Маргариту, уверяла, что никогда не забудет этого дня, что когда вырастет, обязательно закажет хорошему живописцу картину на этот сюжет. Пополнив несколько рассказ Маргариты, она прибавила:

— А вы, должно быть, быстро заметили, что мы исчезли? Как вы нас искали?

— Прошло с час, как вы ушли из классной, — сказала госпожа де Розбур. — Камила пришла ко мне и с беспокойством спросила, не у меня ли Соня и Маргарита. ‘Нет, — ответила я, — я их не видела. Разве они не в саду?’ — ‘Мы с Лизой уже с полчаса ищем их и не можем найти’, — сказала Камила. Я встревожилась, встала, обыскала весь дом, потом пошла на огород, в сад. Госпожа де Флервиль также обеспокоилась. Мы побежали к Франциске в белый домик — но и там никто вас не видел, потом обошли всю деревню, спрашивали, не встречал ли кто вас. Я вспомнила, как вы три года назад упали в прудик, мы прибежали туда, хоть трудно было предположить, что вы обе упали в воду. Стали искать вас в прудике, потом даже в колодце. Никому и в голову не приходило, что вы пошли в лес. Затем послали верховых искать вас везде, думая, не затеяли ли вы путешествовать. Слава Богу, что вас нашел и привез этот добрый мясник Гюрель. Сегодня поздно, но завтра обязательно все вместе поедем поблагодарить его.

— А где он живет? Далеко? — спросила Маргарита.

— Больше двух миль, надо ехать через лес.

— И мы тоже поедем? — опасливо поинтересовалась Соня.

— Разумеется, ведь он помог тебе и Маргарите, может быть, спас вас от смерти.

Соня потупилась:

— Мне не хотелось бы его видеть, он станет смеяться над нами. Ему было смешно, что мы очутились в лесу.

— И он был прав, мой друг, — вмешалась госпожа де Флервиль. — Если он станет смеяться, считайте это наказанием за ваш проступок.

— Я думаю, он не станет смеяться, — покачала головой Маргарита. — Он, кажется, такой добрый!

— Завтра увидим, а теперь пора за уроки.

Глава XXIV
У Гюреля

— Открытая коляска и фаэтон [легкий экипаж с откидным верхом] должны быть готовы к двум часам, — сказала Лиза кучеру.

— Стало быть, нынче все едут? — спросил тот.

— Да. Еще барыня приказала спросить, знаете ли вы, как проехать в деревню Об?

— Об? Постойте-ка… Разве не по ту ли сторону реки, на Сент-Илерской дороге?

— Кажется, что так, но лучше расспросите хорошенько. Барышни третьего дня заблудились пешком, нехорошо, если нынче станут плутать в коляске.

Кучер подробно расспросил сторожа Никеза, и по дороге никаких задержек не было.

Дорога шла по красивой местности. Долина реки славилась своими цветущими пейзажами. Деревня Об находилась на большой дороге, дом Гюреля был почти при въезде в деревню. Наши друзья спросили, где живет мясник, и вышли из коляски у его дома.

Вся деревня выбежала на улицу, народ глазел на изящные коляски и спрашивал, что это за дамы с дочками приехали к Гюрелю. Сам он переполошился не меньше других, его жена и дочь стояли, разинув рты от удивления, что к ним заехали такие важные барыни.

Гюрель не узнал девочек, которых за темнотой толком и не разглядел, впрочем, он уже позабыл о приключении в лесу.

— Вам, сударыни, вероятно, угодно заказать говядины? — спросил мясник. — У меня самая свежая баранина, великолепная телятина…

— Спасибо, милый Гюрель, — с улыбкой прервала его госпожа де Розбур, — мы приехали не за тем. Мы хотели бы заплатить вам долг.

— Долг? Вы мне, сударыня, ничего не должны. Я не помню, чтобы поставлял вам баранину или говядину…

— Не в том дело — вы нашли двух девочек в лесу…

— Э, так я этих барышень сорвал с дерева? — рассмеялся Гюрель. — Бедняжки! В жалком они положении были! Ну, а теперь, пташки, в лес не хочется летать?

— Нет-нет! — воскликнула Маргарита. — Без вас, добрый мсье Гюрель, мы, наверное, умерли бы от усталости, страха и голода! И вот маменька, госпожа де Флервиль и мы приехали поблагодарить вас.

и с этими словами Маргарита подошла к мяснику и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Добряк поднял ее на руки, поцеловал и сказал:

— Этакую милую и добрую барышню да оставить в лесу! А что, очень вы тогда боялись?

— Ах, очень, очень! Что-то ходило, трещало, свистело.

— Э, это все страшно для маленьких барышень, как вы, а не для нашего брата! Мы и внимания не обращаем. Ах… Что же вы не садитесь, сударыни. Викторина, подай скорее стулья да принеси яблочного сока.

Викторина была хорошенькая девушка лет восемнадцати, свеженькая, с черными глазками. Она подала стулья, все сели, принялись болтать, выпили яблочного сока за здоровье Гюреля и его семейства. Прошло около получаса, и госпожа де Розбур спросила, который час. Гюрель посмотрел на часы с кукушкой.

— Скоро четыре часа. Только кукушка что-то расстроилась, неверно время показывает.

Госпожа де Розбур вынула из своего кармана коробочку и подала Гюрелю.

— У вас, добрый Гюрель, — сказала она, — кажется, нет карманных часов. Позвольте вам предложить кое-что в память о спасенных девочках.

— Покорно благодарю, сударыня, — смутился тот, — вы право, очень добры, и не стоило бы…

Он открыл коробочку и замолчал от удивления, увидев отличные золотые часы и длинную золотую же цепочку.

— Ах, добрая, милая барыня, уж очень часы хороши, право, я не посмею носить такую дорогую вещь.

— Носите из любви к нам и помните, что я остаюсь еще у вас в долгу. Вы возвратили мне дочь, такое сокровище, дороже которого нет на свете.

Потом она обернулась к госпоже Гюрель и ее дочери и продолжила:

— Будьте добры, возьмите это на память о нас.

И подала каждой из них по коробочке. Они поспешили открыть их и покраснели от радости, увидев золотые серьги и золотую с эмалью цепочку. Все семейство стало горячо благодарить за подарки.

После этого дамы и дети простились с мясником и сели в коляску, окруженные целой толпой завидовавших счастью Гюрелей и благословлявших доброту и любезность госпожи де Розбур.

Глава XXV
Ужасный случай

Прошло некоторое время после этой поездки. Гюрель время от времени заезжал в замок, когда выпадала свободная минута.

Однажды его ждали около полудня, и Лиза предложила детям нарвать в роще орехов и послать их в подарок Викторине Гюрель. Дети тотчас взяли по корзинке и побежали в то место, где изгородь состояла из лещин. Пока Лиза шила, девочки набрали орехов и стали сравнивать, чья корзина полнее.

— Моя…

— Моя!..

— Нет, моя…

— Поглядите, разве моя не полнее? — воскликнула Маргарита. — В ней орехов гораздо больше, чем у остальных.

— И правда, — согласились Камила и Мадлен.

— У меня не меньше! — возмутилась Соня.

— Вовсе нет, — пожала плечами Маргарита. — У меня на целую треть больше.

— Поди ж ты! — фыркнула Соня. — Ты всегда думаешь, что все делаешь лучше всех.

— Вовсе нет, но орехов у меня действительно больше. А ты сердишься, потому что тебе завидно.

— Вот новости! Завидовать дрянным орехам!

— Да, завидуешь, — настаивала Маргарита. — Моим дрянным орехам!

— Так вот тебе! — выкрикнула в сердцах Соня. — Теперь у тебя стало больше всех!

И с этими словами толкнула Маргаритину корзинку, орехи рассыпались.

— Орешки мои! Бедные мои орешки! — запричитала Маргарита.

Камила и Мадлен с упреком посмотрели на Соню и стали помогать малышке подбирать орехи.

— Полно, Маргариточка, не печалься, возьми мои орешки, — предложила Камила.

— И мои тоже. Теперь у тебя целых три корзинки! — вторила сестре Мадлен.

Маргарита отерла выступившие слезы и поцеловала подруг. Соне стало стыдно, и она хотела загладить свою вину.

— Возьми и мои, — сказала она, поднося свою корзинку и не смея поднять глаз на Маргариту.

— Покорно благодарю, у меня и без того довольно.

— Маргарита, — нахмурилась Мадлен, — это не хорошо. Соня предлагает тебе свои орехи и тем сознается, что поступила дурно. Зачем же ты все еще дуешься на нее?

Маргарита посмотрела на Соню исподлобья, не зная хорошенько, что делать. Печальное личико Сони несколько смягчило ее сердце, но не совсем. Камила и Мадлен смотрели то на ту, то на другую.

— Полно, Соня! Полно, Маргарита. Поцелуйтесь! — скомандовала Камила. — Ты видишь, Соня, Маргарита больше не сердится. Маргарита, погляди, как Соне жаль, что она огорчила тебя.

— Милая Камила! Ах, я вижу, что навсегда останусь злой, — сокрушенно вздохнула Соня. — Никогда не быть мне такой доброй, как вы. Видишь, как легко я рассердилась, как я обидела бедняжку Маргариту.

— Позабудь об этом Соня, будем по-прежнему друзьями, — взяла ее за руку малышка.

Соня и Маргарита крепко, от всего сердца поцеловались.

— Не отчаивайся, Соня, — сказала Камила, — сразу нельзя избавиться от всех недостатков. Ты теперь гораздо добрее, чем была, как только приехала к нам, и каждый месяц становишься все лучше.

— Спасибо, что ободряешь меня, — кивнула Соня, — но всякий раз, как сравню себя с тобой или с Мадлен, я вижу, настолько вы лучше меня…

— Полно, Соня, ты слишком скромна, — улыбнулась Мадлен. — Не правда ли, Маргарита?

— Нет, по-моему, Соня сказала правду, — не согласилась с ней младшая подруга. — Нам с ней далеко до вас.

— Ах, какая скромность! Отлично, Маргариточка! — похвалила ее Камила.

Но Маргарита была серьезна, как никогда:

— Скажи, Камила, сделала бы ты такую глупость, как мы, когда пошли в лес одни?

— Да… Я не знаю…

— Нет! Ты никогда бы этого не сделала. Стала бы ты ссориться, как я, помнишь, из-за вишен?

— Но… Ведь это было год тому назад… А теперь…

— Ну и что, что год назад! Все равно ты бы этого не сделала. А сейчас разве ты опрокинула бы мою корзину, как Соня? Или надулась бы, как я?.. Молчишь? Ты должна сознаться, что ты и Мадлен лучше нас.

— Мы гораздо старше вас, а потому рассудительнее, вот и все, — развела руками Камила.

— Боже! — простонала Соня. — Исправлюсь ли я когда-нибудь?

— Когда будешь моих лет, Соня, ты будешь еще лучше меня, — утешила подругу Камила. — Ты и теперь с каждым днем становишься лучше!

— Это от того, что живу с вами.

— Постойте-ка… Коляска едет! — объявила Мадлен. — Это маменька и госпожа де Розбур вернулись с прогулки. Пойдемте спросим, не повстречали ли они Гюреля.

Девочки подбежали как раз вовремя, дамы вылезали из коляски.

— Маменька, вы не встретили Гюреля? — спросила Маргарита. — Когда он приедет? Мы нарвали целую корзинку орехов в подарок Викторине.

— Нет, милая, не встречали, — ответила ей мать, — но он, верно, скоро приедет.

Дамы вошли в комнаты, чтобы снять шляпки, а дети все ждали мясника на крыльце.

— Нет, это слишком! — сказала Соня, топнув ногой. — Два часа ждем, а его нет. И не думает ехать! Не следует ему давать орехов!

— О, Соня! Бедный Гюрель! Правда, очень скучно ждать его, но, может быть, он не виноват, — вступилась за своего спасителя Маргарита.

— Не виноват! Зачем же он сказал, что приедет в полдень и привезет нам раков? Уже два часа! Не важной птице, как он, не следует заставлять ждать себя таких барышень, как мы.

— Таким барышням, как мы, пришлось бы очень плохо в лесу без этой не важной птицы! — разозлилась малышка. — Ты не очень-то благодарна.

— Маргарита, Маргарита! Вот ты опять горячишься! — попыталась утихомирить ее Мадлен. — Разве ты не можешь сказать что-нибудь Соне, не наговорив всяких неприятностей?

— А зачем она нападает на бедного Гюреля?

— Я вовсе на него не нападала, — вступила задетая за живое Соня. — Мне только скучно ждать его. Пойду лучше заниматься уроками, чем терять время, ожидая какого-то Гюреля.

— Слышишь, Мадлен, как она отзывается о Гюреле? — спросила Маргарита. — Будь я на его месте, не дала бы ей ни одного рака! Но вот и он, его тележка.

В самом деле лошадка Гюреля остановилась у крыльца, она была вся мокрая и казалась усталой.

— А где же Гюрель? — удивилась Камила. — Отчего лошадь прибежала одна?

— Гюрель, наверное, встал отворить ворота, а лошадь в это время дернула и побежала одна, — предположила Мадлен.

— Но посмотри, как она тяжело дышит! — забеспокоилась Маргарита.

— Так ведь и путь неблизкий, — хотела ее успокоить Камила.

— А мокрая она почему? — подала голос Соня.

— Потому что переезжали реку вброд…

Дети подождали еще немного и, не видя Гюреля, позвали Лизу.

— Лиза, — сказала Камила, — пойдем навстречу Гюрелю! Вот лошадь прибежала, а самого его так и нет!

Лиза сошла с крыльца и осмотрела лошадь.

— Странно, что лошадь прибежала без хозяина. И поглядите, она вся мокрая, усталая! Пойдемте, дети, навстречу Гюрелю…

‘Уж не случилось ли с ним какой беды’, — подумала она про себя и быстро повела детей по дороге, по которой прибежала лошадь. Они боялись, не случилось ли чего, не упал ли Гюрель. Подходя к большой дороге, на берегу реки они увидели довольно большую толпу. Лиза, предполагая, что случилась беда, остановила детей.

— Постойте тут, детки, я пойду узнаю, отчего народ столпился. Через минуту я вернусь.

Дети остались на дороге, а няня подошла к гудевшей от разговоров толпе.

— Что тут такое случилось? — спросила она.

— Большая беда, сударыня! Вытащили из реки тело славного человека, его звали Гюрелем.

— Гюрель! Бедный Гюрель! — всплеснула руками Лиза. — А мы ждали его! Он обещал приехать в замок. Но точно ли он умер? Нет ли еще надежды?

— То-то и оно, что нет. Доктор два часа возился над ним, а он даже не дрогнул. Что теперь делать? Как жену известить? Она не переживет такого горя!

— Господи! Какое несчастье! Я не знаю, что и присоветовать! Но мне пора к детям, они там стоят на большой дороге, вышли встречать Гюреля.

Лиза бегом возвратилась к детям, которые терпеливо ждали няню там, где она их оставила. Бледность и печальное лицо Лизы ясно показывали, что случилась беда. Девочки тут же принялись расспрашивать ее:

— Отчего там народ толпится, Лиза? Что там случилось?

— Нам незачем теперь идти разузнавать о Гюреле… Бедный! С ним случилась беда, большая беда!

— Что? Какая беда? Он ранен? — воскликнула Маргарита.

— Хуже, Маргариточка, бедняга упал в воду и… и…

— Говори же, Лиза! Утонул? — спросила Камила.

— Да. Тело вытащили два часа назад…

— Значит, он был уже мертвый, когда я сердилась, что он не едет… — проговорила Соня.

— Теперь ты видишь, Соня, что он был не виноват? Бедный Гюрель! Какое несчастье! — всхлипнула Маргарита.

Вслед за ней заплакали остальные дети. Лиза передала им, что разузнала, и посоветовала вернуться домой:

— Пойдемте, расскажем вашим маменькам о несчастье. Может быть, они придумают, как утешить вдову Гюрель. А мы с вами, увы, ничего не можем сделать ни для покойника, ни для его семьи.

— Как это ничего? — удивилась Камила. — Мы можем молиться, чтобы Господь даровал Гюрелю Царствие Небесное, а его жене и детям — сил перенести несчастье.

— Ты всегда умно и хорошо рассудишь, Камила. Мы все станем молиться за них, — горячо поддержала старшую подругу Маргарита.

— И попросим маменьку, чтобы она заказала заупокойную обедню по Гюрелю, — добавила Мадлен.

Разговаривая таким образом, они подошли к замку, заливаясь слезами. Матери стали расспрашивать детей. Немного успокоившись, Мадлен рассказала, что они видели и слышали. Дамы тоже погоревали и пошли узнать, точно ли нельзя Гюреля привести в чувство.

Вернулись они довольно быстро. Дети окружили их.

— Ну что, маменька, есть ли надежда? — спросила Камила.

— Ни малейшей, дети. Когда мы подошли, холодный и безжизненный труп Гюреля уже уложили на телегу, чтобы отвезти в дом. Два его зятя и сестра мадам Гюрель поехали вперед предупредить вдову. Похороны завтра, а послезавтра мы с госпожой Розбур поедем к вдове и посмотрим, нельзя ли помочь ей.

— Разве она не будет держать мясную лавку, как ее муж? — спросила Соня.

— Не думаю, — покачала головой госпожа де Флервиль, — чтобы быть мясником, надо ездить по окрестностям, закупать телят, баранов, быков. Да и может ли женщина бить скот! У нее ни силы, ни смелости не хватит.

— А ее сын, Феофил, разве он не может заменить отца? — вставила Камила.

— Нет, он пока только учится у мясника в Париже. Да и мал он еще, чтобы содержать лавку.

Весь день только и говорили, что о бедном Гюреле и его семействе. Всем было грустно.

Через два дня дамы поехали к несчастной вдове, дети ждали их с нетерпением. Только послышался стук кареты, все высыпали на крыльцо.

— Ну что, маменька, как они? Что Викторина? — кинулась к матери Маргарита.

— Ах, дети, бедная вдова в таком отчаянии, я никак не могла утешить ее, — ответила та. — Она плачет день и ночь и все зовет мужа. Викторина тоже в отчаянии. Феофилу послали письмо, но он еще не приехал.

— Есть ли у них деньги? — спросила Мадлен.

— Должники покойника не торопятся платить, — вздохнула госпожа де Розбур, — а те, кому он был должен, требуют уплаты сейчас, и грозят, что продадут и дом, и землю.

— Мне кажется, мы можем помочь им из своих карманных денег, — сказала Соня. — Каждая из нас получает по два франка в неделю. Если мы будем отдавать им по франку, это выйдет четыре франка в неделю, шестнадцать франков в месяц. Им, по крайней мере, хватит на хлеб.

— Вот видишь, Соня! В прошлом году тебе бы такое даже в голову не пришло, — обрадовалась Камила.

— Соня придумала отлично! — поддержала сестру Мадлен. — Ведь вы позволите, маменька?

— Конечно, милые мои дочки. Вы все добры и милосердны. Соня, тебе скоро ни в чем не придется завидовать подругам.

В восторге от позволения, девочки побежали к Лизе за своими кошельками, и каждая дала по франку госпоже де Флервиль, которая отослала их вдове Гюрель, прибавив еще сто франков от себя.

Девочки неуклонно исполняли свое решение. Кроме денег, они посылали порой юбку или кофту своей работы, или же пирожков и фруктов. Госпожи де Розбур и де Флервиль прибавляли от себя суммы позначительнее. Благодаря этой помощи ни вдова, ни дочь Гюреля не нуждались ни в чем необходимом.

Немного спустя, Викторина вышла замуж за бравого парня, трактирщика, в двух милях от Оба. Вдова же не перенесла своей потери и недолго прожила после мужа.

Глава XXVI
Оспа

Как-то Камила пожаловалась на то, что у нее болит голова и ее тошнит. Лицо девочки побледнело. Маменька обеспокоилась и уложила дочку в постель. Лихорадка и головная боль продолжались, девочке было дурно, началась рвота.

Послали за доктором. Он приехал только вечером. Камила уже немного успокоилась, Лиза поставила ей на ноги припарки с камфарой, что очень помогло, давала пить воду с сахаром. Доктор похвалил обеих: Лизу — за лекарство и за уход за больной, а Камилу — за то, что она не сердится на болезнь и кротко ее переносит. Он сказал госпоже де Флервиль, что беспокоиться нечего, и велел продолжать то же лечение.

На следующий день Лиза заметила на лице у Камилы красные пятна, точно такие же появились на руках и на ногах девочки. К вечеру каждое пятнышко превратилось в пупырышек, и в то же время прошла головная боль и перестало тошнить. Доктор объявил, что это оспа, и приказал тотчас же отделить остальных детей. Лиза и госпожа де Флервиль вдвоем остались с Камилой. Госпожа хотела отослать няню, боясь, что та заразится оспой, но Лиза отказалась наотрез:

— Никогда, сударыня, я не оставлю больного ребенка, тем более Камилу!

— Милая Лиза, — проговорила девочка, — я знаю, как ты меня любишь, я тоже тебя люблю и буду в отчаянии, если ты заболеешь из-за меня.

— Та-та-та! Лежите смирно, не беспокойтесь ни о чем и не говорите много, не то опять будет головка болеть.

Камила улыбнулась и взглядом поблагодарила няню. Все лицо девочки было в оспинах. Через несколько дней они подсохли, и больная могла встать с постели, она чувствовала только слабость.

Во время ее болезни Мадлен, Маргарита и Соня беспрестанно спрашивали о состоянии здоровья подруги. Им было запрещено подходить к комнате Камилы, но они могли видеть Лизу и говорить с ней. По двадцать раз в день, едва заслышав голос Лизы в кухне или в прихожей, они стремглав бежали узнать о Камиле, посылали ей цветы, рисунки, корзиночки — все, что могло, по их мнению, повеселить больную.

Камила велела их благодарить за заботу, но взамен ничего не могла прислать — ей было запрещено работать, читать, рисовать, чтобы не утомлять глаза.

Прошла неделя, как она встала, оспины начали отпадать. Как-то поутру она заметила, что Лиза очень бледна.

— Вы, Лиза, больны! Бледны, как полотно… Какая горячая рука! У вас лихорадка!

— У меня со вчерашнего дня страшно болит голова, — отмахнулась няня. — Я не спала всю ночь, оттого и бледна. Но это ничего, пройдет.

— Вам лучше прилечь, Лиза, пожалуйста! Вы едва стоите на ногах!

Лиза упала в кресло, Камила позвала маменьку. Госпожа де Флервиль тотчас велела уложить Лизу в постель, несмотря на ее сопротивление. Опять послали за доктором. Он нашел, что у больной лихорадка, бред, и сказал, что, вероятно, начинается оспа. Доктор прописал разные средства, но облегчения больной они не принесли. На другой день он приказал поставить пиявки к ногам, чтобы облегчить головную боль и ускорить появление оспин.

Камила не отходила от Лизиной постели, она давала ей пить, грела припарки, смачивала лоб прохладной водой. Девочка охотно просидела бы у постели больной всю ночь, но маменька строго-настрого запретила.

— Няня заболела, ухаживая за мной, — со слезами говорила Камила, — теперь я должна ходить за ней.

Лиза не видела этого нежного ухаживания. Со вчерашнего дня она была в беспамятстве, не говорила, даже глаз не открывала. Ей поставили к ногам двадцать пиявок, и она, кажется, даже не почувствовала этого. Наутро все тело Лизы покрылось красными пятнами, оспа начала высыпать. Однако больной явно стало легче, она смогла открыть глаза. Камила с беспокойством взяла горячую руку няни и поцеловала.

— Не разговаривай, Лиза, — сказала она, — мы с маменькой возле тебя.

Лиза не могла еще отвечать, но постепенно оправляясь, она почувствовала всю заботливость Камилы и госпожи де Флервиль и всячески благодарила их.

Еще несколько дней Лиза была в опасности. Наконец доктор объявил, что она выздоровеет, оспины начали присыхать, их было много, все лицо и голова были буквально усеяны ими.

Когда Лизе стало лучше и она начала есть, Камила, которая была уже совсем здорова, спросила у матери, нельзя ли ей пойти к другим детям.

— Можешь пойти побегать, милая, — кивнула госпожа де Флервиль, — поговорить с Мадлен и подругами. Только, чур, не целоваться с ними и вообще до них не дотрагиваться!

Камила выбежала из комнаты, потом из дома и, услышав голоса детей в маленьком садике, побежала туда.

— Мадлен, Маргарита, Соня! — закричала она. — Мне можно видеть вас, говорить с вами, бегите скорее, только не дотрагивайтесь до меня.

Все трое весело закричали в ответ и наперегонки кинулись к ней.

— Постойте, — останавливаясь, закричала Камила, — маменька запретила дотрагиваться до вас. Я еще могу заразить вас оспой.

— Как мне хочется поцеловать тебя, Камила, милая моя! — воскликнула Мадлен.

— И мне! — вторила ей Маргарита. — Я возьму и поцелую!

И с этими словами, она бросилась к Камиле, которая быстро отскочила назад.

— Безумная! — сказала она. — Если бы ты знала, что такое оспа, ты не стала бы так рисковать.

— Скажи нам, скучно тебе было? — отступила назад и Соня. — Очень ты была больна?

— О, да, очень! У меня очень болела голова и сильно тошнило. Тут скучать было некогда! А бедная Лиза болеет гораздо тяжелее меня и намного дольше.

— А каково ей сегодня? Когда мы увидим ее? — поинтересовалась Мадлен.

— Ей гораздо лучше, за завтраком она съела курицы, встала и завтра ей можно будет подойти к окну.

— Какое счастье! А когда можно будет поцеловать ее и маменьку?

— У маменьки нет оспы, вы прямо сейчас можете поцеловать ее. Она только переоденется, а то платье пропитано зараженным воздухом.

Дети продолжали болтать и расспрашивать о том, что было в разлуке. Скоро подошли их матери, дети бросились к госпоже де Флервиль и расцеловали ее. Она целых три недели не видела детей, разве только в окно или издали.

В тот же день доктор объявил, что нет опасности заразиться оспой ни от нее, ни от Камилы, но Лизе нельзя выходить, пока оспины совсем не отпадут.

На следующее утро дети сильно волновались: после завтрака Лиза обещала показаться в окне. За час до назначенного времени девочки уже шумели и суетились, ходили взад и вперед, посматривали на часы, на окно. Они поставили перед окном четыре стула, сели и ожидали появления Лизы, как ждут в театре поднятия занавеса. Наконец окно отворилось, и показалась Лиза.

— Лиза, Лиза, милая Лиза! — закричали Камила и Мадлен, и слезы градом полились у них из глаз.

— Здравствуйте, дорогая няня! — не отставала от них Маргарита.

— Добрый день, бедная Лиза, — помахала рукой Соня.

Няня была очень тронута такой теплой встречей:

— Здравствуйте, здравствуйте дорогие мои детки! Поглядите, какой я красавицей стала, точно маска на лице.

— Вы навсегда останетесь доброй и милой Лизой, — возразила Камила. — Я никогда не забуду, что вы заболели, ухаживая за мной.

— Но ведь и ты провела много времени у моей постели, славная девочка! Я до смерти не забуду, и как ты нежно ухаживала за мной во время болезни, и доброту твоей матери.

И Лиза отерла заплаканные глаза, ее слезы подействовали на нежные детские сердца, и девочки тоже плакали. Матери подошли как раз во время общего рыдания.

— Что случилось? — спросили они не без испуга.

— Ничего… Лиза смотрит в окошко.

Дамы подняли глаза и, увидев, что няня плачет, поняли, что это слезы радости.

— Полно плакать, дети, — сказала госпожа де Розбур, — пусть Лиза отдохнет и хорошенько поправится, а мы покуда займемся устройством празднества в честь ее выздоровления.

— Праздник! Праздник! — закричали дети. — Как чудесно! Праздник в честь Лизы!

Лиза отошла от окна, а дети отправились за госпожой де Розбур и стали придумывать, как устроить праздник.

Глава XXVII
Праздник

Несколько дней в замке царила суматоха: в теплице, примыкавшей к гостиной, вбивали гвозди, выносили и вывозили на тачках цветы, в кухне пекли пирожки, простые и сладкие, готовили конфеты. Дети таинственно поглядывали на Лизу, они не пускали ее к теплице и старались не оставлять ее одну. Няня предчувствовала, что ей готовится сюрприз, но делала вид, будто ничего не знает, чтобы не уменьшить удовольствия, которого дети ждали для себя.

Наконец в следующий четверг, в три часа, в доме началось необыкновенное движение. Лиза хотела переодеться, когда к ней вошли дети, неся огромную закрытую корзинку, в которой обычно хранились их праздничные платья.

— Мы пришли одевать вас, Лиза, — торжественно объявила Камила, — и принесли все, что нужно для вашего туалета.

— У меня и без того есть во что одеться, — смутилась няня.

— Да вы же еще не видели, что мы принесли! — и с этими словами Мадлен сняла кисею с корзинки.

Внутри оказалось коричневое шелковое платье, кружевные воротничок и рукавчики, кружевной чепчик, отделанный лентами, и черная шелковая мантилья с такими же оборками.

— Это для меня чересчур нарядно, — испугалась Лиза. — Я не надену такого пышного платья, в нем я буду точно госпожа Фичини.

— Нет-нет, вы вовсе не похожи на эту толстуху Фичини! — весело возразила Маргарита.

— Надо говорить не госпожа Фичини, а графиня Благовская, — поправила ее Камила.

— Не все ли равно: Благовская или Фичини? — прервала их Мадлен. — Лучше оденем поскорее Лизу!

И прежде чем Лиза успела опомниться, девочки сняли с нее передник, расстегнули платье, и Лиза через мгновение очутилась в одной юбке.

— Наклонитесь, я приколю вам воротничок, — командовала Камила.

— Вытяните руку, я вам рукавчик надену, — теребила няню Мадлен.

— А мне другую, я займусь другим рукавчиком! — не отставала и Маргарита.

— А вот и платье, и чепчик! — торопила всех Соня.

Платье надели, оправили, застегнули, и дети подвели няню к маменькиному зеркалу, глянув в которое, Лиза нашла, что она прехорошенькая, и долго не могла собой налюбоваться. Она перецеловала детей, а потом вместе с ними пошла поблагодарить их матерей.

— Теперь, дети, — сказала она, направляясь к своей комнате, — я сниму это нарядное платье и надену его в какой-нибудь праздник.

— Нет, нет, Лиза, — возразила Камила. — Вы должны сегодня целый день ходить в этом платье.

— Но зачем?

— Сейчас увидите, идите за мной, — потянула няню за руку Мадлен.

И девочки повели ее в гостиную, потом в теплицу, которая была превращена в театральную залу и полна народу. Фермеры и соседние помещики сидели в ложах, в партере помещались слуги и крестьяне. Дети усадили смутившуюся Лизу в средней ложе, сами расположились возле нее. Занавес взвился, и началось представление.

Сюжет пьесы был следующий: во время убийства белых на острове Сан-Доминго добрая негритянка спасает детей своих господ, избавляет их от тысячи опасностей и, наконец, приводит на корабль, отправляющийся во Францию. Она передает капитану сохраненный ею ларчик, который принадлежал ее убитым господам, и в нем было много денег и драгоценностей. Негритянка объявляет, что все это принадлежит детям.

Зрители отчаянно рукоплескали, аплодисменты усилились, когда со всех сторон Лизу забросали букетами. Няня не знала, как благодарить за сочувствие.

Из театра перешли в столовую, где на столе стояли пирожки, ветчина, сладкие пирожки, сливки, желе. Все проголодались и ели с большим аппетитом. Пока помещики и хозяева закусывали в столовой, крестьян угощали на дворе пирожками, галантиром [заливное из мяса, студень], галетами, яблочным соком и кофе.

В оранжерее между тем убрали стулья и скамейки, зажгли лампы и люстры. Когда дети вошли, началась музыка, оркестр состоял из четырех инструментов. Заиграли кадриль, дети и Лиза стали танцевать со многими дамами и мужчинами, другие гости также присоединились к танцующим, и через полчаса все танцевали в теплице и перед домом. Дети никогда так не веселились, Лиза была в восторге от этого праздника в ее честь.

Танцевали до одиннадцати часов вечера. Потом подали закуски, и гости наконец отправились по домам — кто пешком, кто в телеге.

Дети, поблагодарив маменек, собрались в комнате няни.

— Господи! Какая жара! Рубашку хоть выжми, — проговорила Соня.

— А у меня все платье мокрое, — похвасталась Маргарита.

— Ноги болят… — заметила Мадлен.

— И у меня! Я насилу переступала в последней кадрили, — поддержала ее Камила.

— А заметили вы этого пузатого толстяка, который свалился в галопе? — поинтересовалась Маргарита.

— Он такой смешной! — улыбнулась Камила. — Прыгал и скакал так, что не всякий худенький сумеет!

— А этот высокий, тонкий, как спичка? — напомнила подругам Соня. — Он еще прыгал так высоко, что чуть не задевал головой за люстру.

— А заметили вы девочку, которая все строила рожицы? — продолжала Соня. — Такая, с претензиями, и так дурно была одета?

— Нет, не видела, — покачала головой Мадлен. — Какое на ней было платье?

— Серое с большими красными цветами.

— А, теперь знаю. Это бедная швея, очень робкая и вовсе без претензий.

— Ну, если она без претензий, то кто ж тогда с претензиями? — фыркнула Соня. — А другая, в белом вышитом платье с полинялыми голубыми лентами, которые тащились по земле? Что же и она, по-твоему, не кривлялась?

— К чему их осуждать? — спросила Камила. — Они оделись, как могли, веселились и нам помогали веселиться.

— Господи, какая ты строгая! — нахмурилась Соня. — Будто грешно посмеяться немножко над смешными чудаками!

— Нет, но зачем называть смешными людей, которые вовсе не смешны?

— Если они тебе не смешны, это еще не значит, что они и для других не смешны.

— Соня, Соня! Если ты станешь так говорить, то окончательно рассердишься, — предостерегла подругу Мадлен.

— Я только говорю, что Камила скучна своей вечной добротой! — начала закипать Соня. — Никогда ни над кем не посмеется, никогда не видит чужих глупостей.

— Счастье твое, что так! — подлила масла в огонь Маргарита.

— Что ты этим хочешь сказать? — обернулась к ней Соня.

— Я хочу сказать, что если бы Камила замечала чужие глупости и смеялась над ними, то часто замечала бы и твои. Нам бы тогда пришлось хохотать до упаду!

— Мне все равно, что ты болтаешь, глупая девчонка! — воскликнула Соня в сердцах.

Перепалка готова была перерасти в ссору, но тут в комнату вошла Лиза.

— Эй, что тут такое? Кажется, спорят?

— Маргарита наговорила мне глупостей, — буркнула Соня.

— А мне послышалось, будто ты кое-что говорила Маргарите.

— Я только ответила… Она начала… — смутилась Соня.

— Соня говорит правду, Лиза, — подала голос Маргарита. — Я наговорила ей глупостей, но только потому, что она назвала Камилу скучной.

— Ах, дети, дети! — укорила девочек Лиза. — К чему кончать ссорой такой хороший день?

Соня и Маргарита покраснели и опустили головки. Потом они переглянулись и одновременно сказали:

— Прости, Соня!

— Прости, Маргарита!

И поцеловались. Соня попросила также прощения у Камилы, которая и не сердилась. Девочки разделись, помолились и легли спать. Лиза еще раз поблагодарила их за любовь и устроенный в ее честь праздник.

Глава XXVIII
Прогулка на ослах

— Маменька, отчего мы никогда не съездим верхом на ослах? — спросила однажды Маргарита. — Было бы превесело!

— Мне это просто в голову не приходило, — ответила госпожа де Розбур.

— И мне тоже, — улыбнулась госпожа де Флервиль. — Но это легко поправить, мы раздобудем шесть ослов.

— Куда же, маменька, мы поедем? — поинтересовалась Камила.

— Можно на мельницу, — предложила Соня.

— Нет-нет! — возразила Маргарита. — Там Жанета. С тех пор как она украла у меня куклу, видеть ее не могу. У нее такие злые глаза, что страшно смотреть!

— Тогда поедем в белый домик к Люси, — высказалась Мадлен.

— Это слишком близко, туда мы и так часто ходим пешком, — заметила Соня.

— Послушайте, я кое-что придумала, надеюсь, все останутся довольны, — утешила девочек госпожа де Флервиль.

— Ну же, маменька, расскажите, пожалуйста! — сгорала от нетерпения Камила.

— Если взять седьмого осла…

— Что же веселого в том, что осел будет без седока!.. — начала было Маргарита.

— Не торопись, дорогая, на седьмого осла погрузим съестные припасы…

— Отчего же не кушать за столом? — не унималась Маргарита. — Неужели на осле удобнее?

Все развеселились. Осел, заменяющий стол, показался такой смешной картиной, что хохот долго не прекращался, даже сама Маргарита рассмеялась.

— На осле мы завтракать не станем, — сказала госпожа де Флервиль, — мы поедем в дальний лес, а на осле только повезем съестное. Мы позавтракаем где-нибудь на поляне, на травке.

— Чудесно! Чудесно! — закричали девочки, хлопая в ладоши и прыгая. — Какая чудесная выдумка! Надо расцеловать маменьку!

— Очень рада, что угодила вам, — сказала госпожа де Флервиль, шутливо защищаясь от облепивших ее детей. — Теперь надо заказать холодный завтрак и семь ослов.

Дети побежали к Лизе, сообщить о поездке и пригласить ее на прогулку.

— Спасибо, детки, что вспомнили про меня и приглашаете ехать, — сказала Лиза, целуя их, — только у меня много работы. Если только я не понадоблюсь госпожам, так лучше останусь дома работать.

— Какая работа? — удивилась Мадлен. — У вас спешного ничего нет.

— Надо закончить ваши голубые поплиновые платья, а еще воротнички, рукавчики, юбочки, рубашечки…

— Довольно, довольно! — прервала ее Маргарита. — И это вы все одна переделаете?

— А кто же? Уж не вы ли?

— Мы будем помогать вам! — предложила Камила.

— Спасибо! Отличные будут помощницы — все перепортят! — засмеялась няня. — Нет-нет, у каждого свое дело. Вы веселитесь, бегайте, прыгайте, завтракайте в лесу, а мое дело — работать. Да я уж и стара, чтобы бегать по лесам.

— Однако на балу вы отлично танцевали! — заметила Соня.

— Так то другое дело, надо было ноги поразмять! Но право, дети, не упрашивайте меня ехать, мне вовсе не будет весело. Няня есть няня, я не дама, живущая на доходы, у меня есть дело, и мне следует работать.

Серьезный тон Лизы заставил детей прекратить уговоры, они поцеловали няню и побежали рассказать о ее отказе матерям.

— Отказавшись ехать с нами завтра, — сказала госпожа де Флервиль, — Лиза доказала, что у нее есть такт, ум и сердце. Она поступила очень деликатно и этим лишь подтвердила мое убеждение, что лучше ее няни не найти. У Лизы действительно много работы, и если она поедет, то не успеет всего сделать. И вы же первые будете недовольны.

Дети не настаивали и стали думать о завтрашней поездке.

— Господи! Как долго тянется утро! — пожаловалась Соня после двухчасовых жалоб и позевываний.

— Через полчаса будем обедать, — ответила Мадлен.

— А потом еще целый вечер! Когда же наступит завтра?

— После сегодня, — насмешливо заметила Маргарита.

Ее слова задели Соню за живое.

— Я и без тебя знаю, что сегодня — не завтра, а завтра — не сегодня…

— И что завтра — завтра, а сегодня — сегодня, — засмеялась Маргарита.

— Ты говоришь глупости! И считаешь себя умнее всех…

— Но не умнее тебя? — хитро прищурилась Маргарита. — Что ты хочешь этим сказать?

— Я вовсе не это хотела сказать, — рассердилась Соня. — Вы всегда переиначиваете мои слова и заставляете меня говорить глупости…

— А зачем же ты их говоришь?

— Маргарита, Маргарита! — с упреком посмотрела на младшую подругу Камила.

— Милая Камила, прости меня, я виновата, — спохватилась та, — только Соня бывает порой так… такие знаю, как сказать.

— Скажи: ‘так глупа’, не стесняйся, — буркнула Соня.

— Да нет же, Соня, я вовсе не думала называть тебя глупой, ты только немного… нетерпелива.

— В чем же выразилась моя нетерпеливость?

— Ты два часа зеваешь, не можешь посидеть смирно, скучаешь, смотришь на часы, беспрестанно твердишь, что день никогда не кончится…

— Что же тут дурного? Только я говорю вслух, а вы все то же думаете про себя.

— Вовсе нет, мы ничего такого не думаем! Ведь я правду говорю, Камила? Правда, Мадлен?

— Мы старше, мы умеем ждать, — Камила была несколько смущена.

— А я младше всех. Но разве я не жду? — живо подхватила Маргарита.

— О, мы знаем, что ты — совершенство, умнее всех на свете, лучше всех на свете, — и Соня присела в шутливом реверансе.

— И что, стало быть, ничуть на тебя не похожа! — не осталась в долгу Маргарита.

Госпожа де Розбур рисовала в соседней комнате и слышала весь разговор. Обычно она не вмешивалась в разговоры детей, предоставляя детям самим рассудить, кто прав, кто виноват. Но тут, видя, что друзья готовы поссориться, вошла к ним.

— Маргарита, ты начинаешь приобретать дурную привычку смеяться над всем, говорить колкости, которые обижают и сердят. Оттого, что Соня меньше твоего умеет скрывать свое нетерпение, ты наговорила ей множество дерзостей и рассердила ее. Это дурно, я огорчена этим. Я думала, моя Маргариточка умнее и добрее.

Маргарита кинулась на шею матери:

— Простите вашу Маргариточку, не огорчайтесь! Я вижу, что вы правы, и вперед не буду доводить себя до упреков.

Потом она подошла к Соне.

— Прости меня, Соня, я больше никогда не буду! Если я когда-нибудь начну насмехаться над тобой или говорить колкости, напомни мне, что я этим огорчаю маменьку, — и я тотчас же перестану.

Соня, удовлетворенная выговором Маргарите и ее покорностью, от всего сердца обняла подругу.

Подали обед, вечер прошел весело. Соня умерила свое нетерпение и болтала с другими, строя планы на завтра.

Ночь не казалась долгой, потому что Соня крепко спала до восьми часов, пока няня ее разбудила. Одевшись, она подошла к окну и с радостью увидела, что оседланные ослы стоят у крыльца. Девочка побежала посмотреть на них.

— Этот слишком мал, — рассуждала она, — а этот противный, у него шерсть взъерошенная. Большой серый, должно быть, ленивый. А черный — презлой. Рыженькие слишком худы. Светло-серый лучше и красивее всех, вот на нем я и поеду. А чтобы другие его не взяли, привяжу к седлу шляпу и шаль. Всем захочется взять его, но я не уступлю.

Пока она так рассуждала и выбирала себе лучшего осла, Никез с сыном, также отправлявшиеся со всей компанией, навьючивали на черного осла две огромные корзины.

Госпожа де Флервиль, госпожа де Розбур и дети спустились вниз. Было девять часов, все закусили и были готовы хоть сейчас ехать.

— Ну, дети, выбирайте осликов, — предложила госпожа де Флервиль. — Начнем с младших. Ну, Маргарита, тебе которого?

— Мне все равно, по-моему, они все одинаковы, — покладисто произнесла девочка.

— В таком случае, Маргарита, советую тебе взять одного из маленьких, а на другого сядет Соня. Ослики чудесные.

— Я уже себе выбрала серенького, — сказала Соня поспешно. — И я привязала к седлу шляпу и шаль.

— Как ты поторопилась, Соня, выбрать ослика, который тебе показался лучшим! — покачала головой госпожа де Флервиль. — Это не делает тебе чести и не совсем вежливо по отношению ко всем нам. Но ты уже выбрала осла, поезжай на нем, только не пришлось бы тебе раскаяться.

Соня сконфузилась, она чувствовала справедливость выговора и дорого бы дала, чтобы ее эгоизм, от которого она не совсем еще избавилась, не выражался так явно, как только что. Камила и Мадлен сели на ослов, выбранных им матерью, Маргарита с улыбкой посмотрела на Соню, но удержалась от насмешки и вскочила на своего ослика.

Кавалькада тронулась, дамы ехали впереди, за ними Камила, Мадлен, Маргарита и Соня. Никез с сыном замыкали процессию, погоняя навьюченного осла.

Сначала поехали шагом, потом осликов ударили хлыстами, и они побежали рысцой — все, кроме Сониного, который не хотел расставаться со своим навьюченным товарищем. Соня слышала смех своих подруг, она видела, как все они ускакали галопом, а ее ослик, несмотря на усилия Никеза и его сына, не хотел прибавить шагу.

Скоро пять других ослов скрылись из виду, Соня осталась одна. Она плакала и сердилась. Сын Никеза хотел утешить барышню, но лишь еще больше растревожил.

— Не следует плакать из-за таких пустяков, барышня, — сказал он, — и постарше вас часто ошибаются. Ваш осел показался лучше других, и не удивительно, что вы ошиблись в нем, — откуда вам знать толк в ослах? Так, поглядеть на него, он покажется добрым ослом, но я знаю в них толк и сказал бы вам, что он лентяй и упрямец. Но печалиться нечего, на обратном пути вы отдадите его барышне Камиле, она такая добрая, что возьмет его, а вам даст своего, тот отличный ослик.

Соня не ответила, но покраснела от того, что ей пришлось выслушать такие утешения, и всю дорогу проехала шагом. Добравшись наконец до места привала, она увидела, что все ослы привязаны к деревьям и поблизости никого нет. Подруги хотели подождать ее, но госпожа де Флервиль, желая дать урок Соне, не позволила сделать этого и увела их в лес.

В лесу они гуляли, нарвали множество малины и орехов, наделали букетов из лесных цветов, и, когда вернулись на место привала, их раскрасневшиеся веселые личики составляли совершенную противоположность с нахмуренным и печальным лицом Сони, которая сидела под деревом с заплаканными глазами и, по-видимому, стыдилась своего проступка.

— Твой ослик не хотел бежать рысью, бедняжка Соня? — спросила Камила, нежно целуя ее.

— Я наказана за свой эгоизм, Камила, и еще больше накажу себя, пустившись в обратный путь на том же ослике.

— Нет, нет, ты пересядешь на другого, этот слишком ленив, — возразила Мадлен.

— Я его сама выбрала, — твердо сказала Соня, — и допью чашу до дна.

И, укрепившись в своем намерении, она повеселела и принялась помогать подругам раскладывать на траве кушанья и готовить завтрак. После прогулки всем захотелось есть. Компания уселась в кружок на траву и сначала принялась за паштет из зайца, потом за тушеное мясо, потом за картофель, ветчину, раков, торт со сливками, и, наконец, за сыр и фрукты.

— Как мы славно позавтракали! Раки были отличные! — удовлетворенно произнесла Маргарита.

— А какой был паштет! — поддержала ее Соня.

— И торт хорош… — не удержалась от похвалы Камила.

— Славно покушали! — подвела итог Мадлен.

После завтрака опять пошли гулять в лес, теперь вместе с Соней.

Никез с сыном закусили в это время, уложили остатки еды и посуду в корзинки.

— Папа, — сказал маленький Никез, — не нужно, чтобы Камила ехала на Сонином лентяе. Лучше навьючим на него корзины, а черного оседлаем, он вовсе не такой злой, как кажется, я знаю его, это славный, добрый ослик.

— Хорошо, сынок, делай, как знаешь.

Когда дети и их матери возвратились с прогулки, они увидели, что ослы уже оседланы. Соня подошла к своему светло-серому и удивилась, увидев, что он навьючен. Никез объявил, что его сын не хотел, чтобы Камила отставала от других.

— Но это мой ослик, а не Камилин, — попыталась спорить Соня.

— Извините, но барышня Камила сказала моему мальчишке, что назад на нем поедет она. Не бойтесь, барышня, черный вовсе не злой, это только так кажется, не бойтесь его, он отлично побежит.

Соня не возражала, в душе она сравнивала себя с Камилой и сознавала ее превосходство и просила Бога, чтобы он помог ей быть такой же доброй, как подруги. Камила хотела уступить ей своего ослика, но Соня не согласилась и вскочила на черного.

Все поехали рысцой, потом галопом. Обратный путь был веселее, потому что Соня не отставала.

Вернулись как раз к обеду, дети были в восторге от поездки и долго благодарили матерей за доставленное удовольствие.

Госпожа де Флервиль распечатала полученное утром письмо.

— Дети, — сказала она, — какая славная новость! К нам на каникулы приедут ваши двоюродные братья Леон, Жан и Жак. Они будут здесь послезавтра.

— Какое счастье! — закричали девочки. — Какие нынче будут славные каникулы!

Через день приехали двоюродные братья. На каникулах произошло столько занимательного, что для того, чтобы рассказать о них, пришлось бы написать целую книгу. А это уже совсем другая история…

Софи де Сегюр

Примерные девочки

Глава IКамила и Мадлен

Глава IIПрогулка и случай

Глава IIIМаргарита

Глава IVГости остаются навсегда

Глава VЦветы

Глава VIЧерез год. — Бешеная собака

Глава VIIКамилу наказали

Глава VIIIЕжики

Глава IXВорованные груши

Глава XКукла под дождем

Глава XIЖанета-воровка

Глава XIIВ гостях у Сони

Глава XIIIНа огороде

Глава XIVОтъезд

Глава XVЧерная смородина

Глава XVIКарцер

Глава XVIIНа завтра

Глава XVIIIКоноплянка

Глава XIXИллюминация

Глава XXБедная женщина

Глава XXIНовоселье

Глава XXIIСоня хочет сделать доброе дело

Глава XXIIIРассказы

Глава XXIVУ Гюреля

Глава XXVУжасный случай

Глава XXVIОспа

Глава XXVIIПраздник

Глава XXVIIIПрогулка на ослах

Читайте также: