Примчанія
ШИЛЬОНСКІЙ УЗНИКЪ.
Примчанія П. О. Морозова и С. А. Венгерова.
Примечания к ‘Шильонскому узнику’ Байрона’, Венгеров Семен Афанасьевич, Год: 1905
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Стр. 13. Не страхъ внезапный въ ночь одну
До срока далъ мн сдину.
‘Лодовико Сфорца и др. То же утверждаютъ и относительно Маріи-Антуанетты, супруги Людовика XVI, хотя съ нею это случилось не въ столь короткое время. Говорятъ, что горе производитъ такое же дйствіе, и то, что произошло съ королевой, объясняется именно горемъ, а не страхомъ’. (Прим. Байрона).
Кёльбингъ и др. комментаторы приводятъ, для сравненія, слова Фальстафа изъ ‘Генриха IV’. ч. I, д. 2, сц 4: ‘У отца твоего борода посдла отъ этихъ новостей’ — и слдующее мсто изъ поэмы Вальтеръ-Скотта ‘Марміонъ’, хорошо извстной Байрону: ‘Опасность, долгія скитанія, нужда или горе быстро измняютъ знакомыя намъ черты, смертельный страхъ можетъ предупредить время и сразу сдлать волоса сдыми, тяжкій трудъ можетъ сдлать черты лица грубыми, а нужда можетъ погасить блескъ очей, и старость не проводитъ морщинъ боле глубокихъ, нежели отчаяніе’. Въ научныхъ сочиненіяхъ приводится довольно много примровъ внезапной сдины, какъ слдствія сильнаго душевнаго потрясенія. Между прочимъ, о знаменитомъ автор ‘Утопіи’ Томас Морус, разсказываютъ, что онъ посдлъ въ одну ночь, когда ему былъ объявленъ смертный приговоръ.
Насъ было шесть,— пяти ужъ нтъ.
Въ подлинник: ‘Насъ было семеро,— теперь остался только одинъ, шестеро юношей и одинъ старецъ кончили тмъ, чмъ начали, гордясь яростью гоненія. Одинъ — на костр, а двое на пол битвы запечатлли кровью свою вру и умерли, какъ умеръ отецъ, трое были брошены въ тюрьму,— и изъ нихъ остался послдній обломокъ’. Непонятно, почему Жуковскій вмсто ‘семи’ поставилъ ‘шесть’. У историческаго Боннивара было только два брата, но они не были заключены съ нимъ вмст въ Шильонскую тюрьму, и описаніе ихъ смерти принадлежитъ всецло фантазіи Байрона.
На лон водъ стоитъ Шильонъ.
Въ письм къ Муррею изъ Венеціи, отъ 9 апрля 1817 г., Байронъ, между прочимъ, сообщаетъ: ‘Шильонскій Узникъ былъ прочитанъ одному 90-лтнему швейцарцу, г. де-Люку, и понравился ему,— такъ пишетъ мн сестра. Онъ сказалъ, что онъ былъ въ Шильон вмст съ Руссо и что мое описаніе совершенно врно. Но этого еще мало: мн вспомнилось его имя, и я отыскалъ въ ‘Исповди’ Руссо слдующее мсто:
‘Изъ всхъ этихъ развлеченій въ особенности понравилась мн прогулка вокругъ озера, которую я совершилъ въ лодк вмст съ г. де-Люкомъ старшимъ, его невсткою, его двумя сыновьями и моей Терезой. Эта поздка продолжалась всего семь дней, при прекраснйшей погод. Я сохранилъ живую память о картинахъ, поразившихъ меня на берегахъ озера и описанныхъ мною, нсколько лтъ спустя въ Новой Элоиз’.
Этотъ 90-лтній старикъ, де-Люкъ, былъ, конечно, однимъ изъ двухъ сыновей. Онъ живетъ въ Англіи, слабый, но еще способный къ труду. Замчательно, что онъ прожилъ такъ долго, да не мене замчательно и то, что онъ участвовалъ въ поздк Руссо, а потомъ, черезъ столько лтъ, прочелъ поэму, написанную англичаниномъ, который совершилъ точно такую же поздку и описалъ тотъ же самый пейзажъ’.
Колонна каждая съ кольцомъ.
Авторъ новйшаго (1896) ‘Путеводителя’ по Шильову, Нафъ, замчаетъ, что это описаніе не вполн точно: У третьей колонны, повидимому, никогда не было кольца, но слды колецъ очень замтны на двухъ первыхъ отъ входа колоннахъ, а на трехъ послднихъ мы видимъ и самыя кольца, вдланныя съ темной стороны столбовъ, обращенной къ стн, такъ что прикованные къ нимъ несчастные узники были лишены свта. Пятая отъ входа колонна считается тою, къ которой былъ прикованъ Бонниваръ. На южной сторон третьей колонны Байронъ и Шелли вырзали свои имена’.
Стр. 14. Печальный сводъ, который намъ
Могилой заживо служилъ,
Изрытъ въ скал подводной былъ.
‘Шильонскій замокъ находится между Клараномъ и Вильневомъ. расположеннымъ на одномъ изъ концовъ Женевскаго озера. Слва отъ него находятся устья Роны, а на противоположной сторон озера — высоты Мейери и рядъ Альповъ надъ Буврэ и Сенъ-Женго. Близъ замка, на лежащемъ позади него холм, имется водопадъ, глубина озера въ томъ мст, гд оно омываетъ стны Шильона, равняется 800 французскимъ футамъ, въ замк находится рядъ тюремъ, куда нкогда заключали реформатовъ, а впослдствіи — государственныхъ преступниковъ. Подъ однимъ изъ сводовъ лежитъ почернвшая отъ времени плаха, на которой, какъ говорятъ, въ прежнее время казнили осужденныхъ. Въ подземель семь колоннъ, или, врне, восемь, такъ какъ одна изъ нихъ наполовину вдлана въ стну, на нкоторыхъ изъ нихъ есть кольца для цпей, на полу остались слды шаговъ Боннивара. Онъ былъ заключенъ въ эту тюрьму въ теченіе нсколькихъ лтъ. У стнъ этого замка разыгрывается развязка ‘Элоизы’ Руссо: Юлія спасаетъ ея утопающаго ребенка, потрясеніе, вызванное этимъ событіемъ, и болзнь, какъ слдствіе того, что она бросилась въ воду, являются причиною ея смерти. Замокъ обширенъ и виденъ съ озера на далекомъ разстояніи. Стны его блыя’. (Прим. Байрона).
‘Шильонскій замокъ находится въ самомъ озер, на утес, образующемъ полуостровъ, вокругъ котораго глубину озера измряли до 800 футовъ, недоставая дна. Внутри этого утеса вырыты погреба и кухни ниже уровня воды, которую, по желанію, можно вводить туда, открывая краны. Тамъ-то и былъ заключенъ въ продолженіе шести лтъ Франсуа Бонниваръ… человкъ, одаренный рдкими достоинствами, непоколебимою прямотою и твердостью, другъ свободы, хотя и савояръ, и вротерпимый, несмотря на свое духовное званіе’. (Руссо, ‘Новая Элоиза’, ч. VI. п. 8, прbм. 1).
Преданіе о томъ, будто тюрьма Боннивара была ниже уровня воды, идетъ отъ самого узника, который въ своихъ воспоминаніяхъ говоритъ, что комендантъ посадилъ его ‘въ одинъ изъ погребовъ, гд полъ былъ ниже озера, на которомъ построенъ Шильонъ’. Въ дйствительности полъ подземелья на три метра выше уровня воды’.
Стр. 18. И я примтилъ островокъ…
‘Между устьями Роны и Вильновомъ, недалеко отъ Шильона, есть маленькій островокъ (Ile de Paix), единственный, замченный мною на озер, которое я изъздилъ вдоль и поперекъ. На этомъ островк есть нсколько деревьевъ (кажется, не больше трехъ), своимъ одиночествомъ и миніатюрностью онъ производитъ своеобразный эффектъ’. (Прим. Байрона).
Островокъ, о которомъ идетъ рчь, насыпанъ искусственно, по желанію одной путешественницы, въ конц XVIII столтія, такимъ образомъ, Шильонскій узникъ не могъ его видть.
И о тюрьм cвoeй вздохнулъ.
‘Байронъ не имлъ въ виду обрисовать характеръ собственно Бонивара, цль поэмы состояла въ томъ, чтобы, подобно знаменитому описанію узника y Стерна, изобразить вообще тюремное заключеніе и указать, какъ оно постепенно притупляетъ и замораживаетъ физическія и умственныя силы человка до тхъ поръ, пока несчастная жертва не становится какъ бы частью своей тюрьмы, однимъ изъ звеньевъ своей цпи. Такое изображеніе, какъ намъ кажется, иметъ дйствительную основу: по крайней мр, подобные примры можно наблюдать въ Голландіи, гд смертная казнь замнена пожизненнымъ заключеніемъ. Въ извстные дни въ году эти злополучныя жертвы правосудія, именующаго себя гуманнымъ, выставляются публично на эшафот, воздвигаемомъ на площади, вроятно, затмъ, чтобы ихъ виновность и наказаніе не забывались. Едва ли найдется зрлище, боле унизительное для человчества, чмъ эта выставка. Эти несчастные люди, со спутанными волосами, дикимъ взоромъ и тупымъ выраженіемъ лица, ослпленные непривычнымъ солнечнымъ свтомъ, оглушонные внезапнымъ переходомъ отъ тюремнаго безмолвія къ суетливому шуму толпы, кажутся скоре какими-то идолами, грубо сфабрикованными на подобіе человческихъ фигуръ, нежели дйствительно живыми и мыслящими существами. Съ теченіемъ времени, какъ насъ увряли, они обыкновенно или сходятъ съ ума, или становятся идіотами, смотря по тому, духъ или матерія получитъ перевсъ въ ту минуту, когда таинственное равновсіе между ними будетъ нарушено.
Легко понятно, почему эта замчательная поэма не столько доставляетъ эстетическое удовольствіе, сколько производитъ сильное впечатлніе. Тюрьма Боннивара, подобно тюрьм Уголино, — предметъ слишкомъ мрачный для художника и поэта, ея впечатлніе особенно тяжело потому, что не оставляетъ намъ уже никакой надежды, изображая страдальца, человка, одареннаго талантами и добродтелями, бездятельнымъ и безсильнымъ подъ гнетомъ все боле и боле удручающихъ его страданій. Но какъ чисто-художественная картина, эта поэма, не взирая на ея мрачный колоритъ, смло можетъ выдержать сравненіе со всми прочими произведеніями Байрона. Ее невозможно читать безъ замиранія сердца, отвчающаго ощущеніямъ изображаемаго поэтомъ страдальца’. (Вальтеръ Скоттъ)