Приключения Гарри Ричмонда, Мередит Джордж, Год: 1870 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 620 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ РУССКОМУ ВСТНИКУ.

ПРИКЛЮЧЕНІЯ ГАРРИ РИЧМОНДА

РОМАНЪ.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

МОСКВА.
Въ Университетской типографіи (Катковъ и К^о.), на Страстномъ бульвар.
1870.

ГЛАВА I.
Я составляю предметъ спора.

Въ полночь одного зимняго мсяца, спящіе въ Риверсли Грендж были пробуждены громкимъ звономъ и стукомъ въ наружную дверь. Хозяиномъ тутъ былъ сквайръ Белтамъ, домочадцами — его незамужняя дочь, Дороти Белтамъ, другая дочь, замужняя, мистрисъ Ричмондъ, Беньяминъ Сюисъ, старый буфетчикъ, еще нсколько слугъ, и маленькій мальчикъ, названный въ крещеніи Гарри Лепель Ричмондъ, внукъ сквайра. Риверсли Гренджъ стояла въ плодородной долин луговой части Гампшейрскаго графства: одинокая усадьба изъ которой виднлись нкоторыя принадлежащія къ ней фермы, но голосъ не долетлъ бы ни до одного жилья, исключая конюшенъ да избушки главнаго садовника. Преданія о смлыхъ разбояхъ, вмст съ мрачностью окрестнаго бора, поддерживали ночныя опасенія, а громкій стукъ и нетерпливый звонъ свидтельствовали всмъ слушателямъ страшныхъ разказовъ въ людской что разбойники явились наконецъ съ грозными силами. Кучка горничныхъ столпилась въ верхнемъ корридор главнаго строенія, два-три лакея стояли ниже на лстниц въ смлыхъ позахъ. Вдругъ шумъ прекратился, и вскор затмъ голосъ стараго Сюиса веллъ всмъ расходиться по постелямъ. Тогда лакеи стремительно бросились на встрчу опасности, а горничныя, въ груди которыхъ мучительное любопытство преодолло страхъ, отправились въ пустую комнату, помщавшуюся надъ входною дверью, и стали глядть изъ окна. Тмъ временемъ Сюисъ стоялъ у постели хозяина. Сквайръ былъ охотникъ стараго покроя: неутомимъ въ зд, неодолимъ за бутылкой, почти непробудимъ во сн. Еще не ршаясь толкать его, Сюисъ зажегъ огонь и бросилъ свтъ на глаза сквайру, чтобъ онъ скоре проснулся. При первомъ прикосновеніи, сквайръ вскочилъ, божась патрономъ своимъ, Гарри, что ему только-что снился пожаръ.

— Сюисъ! Вдь это ты? Гд горитъ?

— Не горитъ нигд, отвчалъ Сюисъ.— Вы будьте спокойны.

— Будьте спокойны, чортъ возьми! Разв я не слыхалъ трескъ цлой сотни пожарныхъ трубъ? Не такъ же я крпко сплю что ничего не слышу, собака! Приходитъ сюда, будитъ меня и говоритъ мн чтобъ я былъ спокоенъ. Что за чортъ! Такъ бды нтъ? Все стало-бытъ въ порядк? Сквайръ улегся на подушку и готовъ былъ опять заснуть.

Сюисъ проговорилъ выразительно:— васъ спрашиваетъ одинъ джентльменъ, джентльменъ дожидается внизу. Онъ пришелъ поздненько.

— Джентльменъ внизу, пришелъ поздненько? повторилъ сквайръ, какъ бы желая взять въ толкъ слышанное.— Запоздалъ? Ну, суньте его въ постель, дайте ему горячей воды съ водкой, и пусть себ спитъ.

Сюису приходилось сообщить сквайру весьма непріятное извстіе.

— Джентльменъ не намренъ ночевать, началъ онъ.— Онъ не затмъ пришелъ. Время уже позднее.

— Время позднее! заревлъ сквайръ.— Да который часъ?

Доставъ часы надъ головой, онъ увидлъ часъ неурочный.

— Безъ четверти два? Джентльменъ внизу меня спрашиваетъ? Ужь не мошенникъ ли это аптекарь, что общалъ вчера обдать у меня? Если это онъ, я окачу его такъ, будто онъ въ прудъ окунулся. Два часа утра! Да онъ пьянъ! Скажите ему что я мировой судья. Я его арестую. На дв недли за пьянство, да еще на дв за дерзость. Я ужь не разъ засаживалъ на мсяцъ. Является ко мн, къ мировому судь…. да онъ взбсился! Скажите ему что онъ попадетъ въ сумашедшій домъ. И не намренъ ночевать! Вытолкай его ногами изъ дому, Сюисъ, и скажи что по моему порученію. Я теб разршаю!

Сюисъ отошелъ на шагъ отъ кровати. На безопасномъ разстояніи, онъ твердо, почти съ укоромъ глядлъ на хозяина: — это мистеръ Ричмондъ, сказалъ онъ.

— Мистеръ…. Сквайръ остановился. Имя это никогда не произносилось въ Гренджъ. Негодяй то? спросилъ онъ рзко, какъ бы желая удостовриться, и губы его сурово сжались.

Слдовало отвчать или утвердительно, или отрицательно. Сюисъ молчалъ.

— Онъ внизу? закричалъ сквайръ, комкая простыни.— Ты впустилъ его въ мой домъ, Сюисъ?

— Нтъ.

— Впустилъ!

— Онъ не въ дом.

— Какъ же ты говорилъ съ нимъ?

— Изъ окна.

— Какое же мсто пятнаетъ теперь негодяй?

— Онъ на крыльц за дверью.

— За дверью? Дверь заперта?

— Заперта.

— Пусть тамъ гніетъ.

Между тмъ терпніе ночнаго постителя истощилось. Новый громкій призывъ долетлъ до слуха сквайра, изумленнаго такою дерзостью.

— Подай штаны! крикнулъ онъ Сюису.— У меня мысли не вяжутся когда на мн нтъ штановъ.

Сюисъ держалъ требуемую одежду на-готов. Сквайръ соскочилъ съ постели въ безмолвномъ бшенств, и злобясь на сапоги, подтяжки и пуговицы, позволилъ однако одть себя какъ слдуетъ, между тмъ какъ звонъ и стукъ у дверей продолжался непрерывно. Сквайръ имлъ видъ человка съ принужденнымъ спокойствіемъ переносящаго оскорбленія наносимыя ему на суд, гд поневол приходится все выслушивать и сдерживать пылкіе отвты въ негодующей груди.

— Теперь, Сюисъ, подай хлыстъ, замтилъ онъ, будто требуетъ простую туалетную принадлежность.

— Вамъ угодно шляпу?

— Говорю теб, хлыстъ.

— Ваша шляпа въ прихожей, замтилъ Сюисъ серіозно.

— Я хлыстъ спрашиваю.

— Его нтъ нигд, сказалъ Сюисъ.

Сквайръ не усплъ излить свое негодованіе на такое неповиновеніе слуги, ибо послышался голосъ дочери его Дороти, робко просившей позволенія войти. Сюисъ вышелъ изъ комнаты. Вскор затмъ сквайръ сошелъ внизъ, тяжело дыша. Прислугу всю отослали прочь. Одинъ только Сюисъ остался при хозяин.

Сквайръ самъ снялъ запоры съ двери, и отворилъ ее на длину цпи.

— Кто здсь? спросилъ онъ.

Немедленно послышался отвтъ снаружи.

— Полагаю что вы мистеръ Гарри Лепель Белтамъ. Если ошибаюсь, скажите. И примите, прошу васъ, мои извиненія, что безпокою васъ въ такой поздній часъ.

— Ваше имя?

— Въ настоящую минуту меня зовутъ не иначе какъ Августъ фицъ-Джорджъ Рой Ричмондъ, мистеръ Белтамъ. Вы лучше меня узнаете, если совсмъ отворите свою дверь. Голоса обманчивы. Вы по рожденію джентльменъ, мистеръ Белтамъ, и не заставите меня требовать чтобы вы поступали какъ прилично джентльмену. Я теперь въ такомъ положеніи будто переговариваюсь съ барсукомъ въ его логовищ. Положеніе неудобное для обихъ сторонъ. А на васъ, домохозяина, это бросаетъ значительную тнь.

Сквайръ поспшно приказалъ Сюису посмотрть чтобы ходы къ спальнямъ были заперты, и отцпилъ дверную цпь. Онъ видимо сильно сдерживался. Ночь была тихая, свтлая. Когда отворилась дверь, появился высокій, крпко сложенный мущина, въ тепломъ плащ и модной шляп того времени. Въ рукахъ у него была легкая тросточка, которой серебряный набалдашникъ онъ приложилъ къ губамъ. Въ наружности его не было ничего пугающаго, пріемы его были изысканно любезны. Онъ приподнялъ шляпу, какъ только очутился лицомъ къ лицу со сквайромъ и обнаружилъ отчасти лысую голову, хотя бакенбарды его были роскошны, и мужественная сила высказывалась въ высокой груди, приподнявшей мховой плащъ. Лицо его было чрезвычайно открыто и бодро. Съ высоты своей онъ съ царственнымъ величіемъ глядлъ внизъ на человка покой котораго потревожилъ.

Между ними завязался слдующій разговоръ:

— Теперь вы видите, мистеръ Белтамъ, кто позволилъ себ разбудить васъ въ неурочный часъ, и я глубоко сожалю объ этомъ, хотя самъ я привыкъ принимать легко подобные случаи.

— Не спрятаны ли здсь у васъ какіе-нибудь сообщники?

— Я одинъ.

— Какое дло у васъ до меня?

— Никакого дла.

— Вамъ до меня дла нтъ, также какъ и мн до васъ, правда. Я спрашиваю васъ о цли вашего посщенія.

— Позвольте мн сначала объяснить причину моего поздняго прибытія. Вамъ также какъ и мн, мистеръ Белтамъ, покажется смшно сваливать вину на ямщиковъ. Я вынужденъ однако это сдлать, мн нтъ другаго исхода. По милости одного негодяя, невоздержнаго къ крпкимъ напиткамъ, я сегодня прошелъ пшкомъ семь миль отъ Юлинга. Я не за себя жалуюсь.

— Зачмъ же вы пришли?

— Вы меня спрашиваете?

— Я спрашиваю что привело васъ къ моему дому.

— Правда, я могъ ночевать въ Юлинг.

— Зачмъ же не ночевали?

— По той причин, мистеръ Белтамъ, которая и привела меня сюда. Я не въ силахъ былъ ждать ни одной минуты. Добравшись до вашихъ окрестностей, я не хотлъ уже мшкать и пошелъ пшкомъ. Прошу извиненія за часъ моего прибытія. Зачмъ я пришелъ, вы очень хорошо поймете и одобрите меня, когда я скажу вамъ что я пришелъ, если не оправдываться, то покаяться. Я люблю жену мою, мистеръ Белтамъ. Да, выслушайте меня. Я могу сослаться на несчастную звзду мою и сказать: вините ее, а не меня. Эта звзда, давшая отъ рожденія моего направленіе всей бдственной моей жизни, могла бы служить мн оправданіемъ въ вашихъ глазахъ, въ глазахъ жены по крайней мр послужитъ.

— Вы пришли видться съ моею дочерью Маріанной?

— Съ моею женой.

— Вы не переступите черезъ порогъ мой пока я живъ.

— Вы принудите ее выйти ко мн?

— Она будетъ сидть у себя, бдняжка, пока не ляжетъ въ могилу. Сколько могли надлать зла, вы уже надлали. Убирайтесь!

— Мистеръ Белтамъ, ничто не помшаетъ мн видться съ женой.

— Пройдоха!

— Никакіе нелпые эпитеты отъ человка котораго я обязанъ уважать.

— Негодный пройдоха, говорю я, сквайръ, давъ волю своему бшенству, не стснялся боле.— Вотъ уже часъ какъ я сдерживаюсь предъ негодяемъ, который ангела вывелъ бы изъ терпнія. Да ступайте наконецъ куда вамъ угодно, отъ одного конца свта до другаго! Мошенникъ, запятнанный всевозможными мерзостями, которому я запретилъ доступъ къ моему дому, какъ простому вору, котораго сто разъ стоило бы повсить, является сюда къ моей дочери, когда онъ укралъ ее, надушившись, ликуя о своемъ род, да напвая разный иностранный вздоръ, а потомъ оказалось что онъ не боле какъ лгунъ и животное. Она вернулась домой. У меня двери не запираются для родныхъ дтей. Я принялъ ее и держу у себя вопреки закону, если законъ мн не даетъ на это права. Она помшалась, вы свели ее съ ума, она не узнаетъ никого изъ насъ, даже своего сына. Убирайтесь! Сколько могли надлать зла, вы надлали. Она безумная. И говорю вамъ, Ричмондъ, или Рой, или какъ вы тамъ себя называете, я благодарю Бога что она лишилась разсудка. Увидитесь вы съ ней или нтъ, власть ваша надъ ней кончена, да, и не видать вамъ ее, пока я зовусь мущиной.

Мистеръ Ричмондъ сумлъ сохранить видъ серіознаго раздумья подъ этимъ потокомъ брани, изливавшимся почти безъ остановки. Онъ сказалъ:

— Жена моя не въ своемъ ум? Я могъ бы предположить что эта болзнь у ней наслдственная. Ужь не шутите ли вы со мной, милостивый государь? Она помшалась? И вы считаете себя въ прав разлучить насъ? Если правда что вы говорите, то мое право лелять ее въ тысячу разъ сильне вашего. Пустите меня, мистеръ Белтамъ. Я смиренно прошу священнйшаго преимущества, котораго горе можетъ требовать отъ человколюбія. Жену, жену мою! Пропустите меня.

Онъ готовъ былъ рвануться впередъ. Сквайръ крикнулъ Сюису чтобъ онъ добжалъ до конюшни и спустилъ собакъ.

— Это ваше послднее ршеніе? спросилъ мистеръ Ричмондъ.

— Къ чорту ваше разглагольствіе! Да, послднее! Я не пускаю въ свое стадо прокаженной овцы.

— Мистеръ Белтамъ, умоляю васъ, будьте милосерды. Я согласенъ на какія угодно условія, только дайте мн повидаться съ ней. Я буду ходить по парку всю ночь, только скажите что вы утромъ дозволите свиданіе. Признаюсь, я не намренъ употреблять силу. Я обращаюсь исключительно къ вашему милосердію. Я люблю эту женщину. Я виноватъ во многомъ. Увижу ее и уйду, но видть ее я долженъ. Это я также говорю ршительно.

— Говорите ршительно, сколько вамъ угодно, отозвался сквайръ.

— По законамъ естественнымъ и законамъ человческимъ, Маріанна Ричмондъ моя жена, я долженъ служить ей опорой и утшеніемъ, и никто не можетъ помшать мн, мистеръ Белтамъ, если я захочу взять ее къ себ.

— Не можетъ? проговорилъ сквайръ.

— Да будетъ проклятъ, да будетъ пораженъ громомъ небеснымъ тотъ кто въ гор разлучаетъ жену съ мужемъ.

Сквайръ свиснулъ своимъ собакамъ.

Какъ уязвленный этою холодностью, мистеръ Ричмондъ выпрямился во весь ростъ.

— Я не увижу ее, если явлюсь и завтра утромъ?

— Вы не увидите ее, протянулъ сквайръ, передразнивая рчь мистера Ричмонда,— если явитесь и завтра утромъ.

— Вы отказываете мн по праву отца, жена моя ваша дочь. Хорошо. Я желаю видть моего сына.

И на это сквайръ отвчалъ положительно:

— Нельзя. Онъ спитъ.

— Я требую.

— Глупости! Говорятъ вамъ, онъ въ постели, слитъ.

— Повторяю: я требую.

— Когда ребенокъ спитъ!

— Ребенокъ этотъ моя плоть и кровь. Вы говорили за свою дочь, я говорю за моего сына. Я хочу видть его, хотя бы мн пришлось колотить въ вашу дверь до утра.

Нсколько минутъ спустя, мальчикъ вынутъ былъ изъ постели теткой Дороти, она одла его въ потьмахъ, горько плача, въ то же время унимая его, прилаживая его платьице и нжно цлуя его щечки. Ему сказали что бояться нечего. Одинъ джентльменъ желаетъ его видть, больше ничего. Добрый ли это джентльменъ или разбойникъ, онъ не могъ дознаться. Но тетушка Дороти, увернувъ его въ шаль и пледъ, и подвязавъ его шляпку дрожащею рукой, увряла его, съ судорожными ласками, что все скоро кончится и онъ опять будетъ лежать благополучно въ своей уютной постельк. Она передала его Сюису на лстниц, подержавъ минуту и поцловавъ его руку, затмъ Сюисъ, властитель буфета, гд хранились вс сласти, поставилъ его на полъ въ прихожей, и онъ очутился лицомъ къ лицу съ ночнымъ постителемъ. Ему показалось что незнакомецъ громаднаго роста, какъ сказочные великаны, ибо за нимъ въ растворенную дверь виднлись деревья и клочокъ неба, и деревья казались гораздо меньше его, а небо чуть сквозило изъ-за его плечъ.

Сквайръ схватилъ мальчика за руку, чтобы представить его и удержать въ то же время, но незнакомецъ вырвалъ ребенка у дда, и поднимая высоко, воскликнулъ:

— Вотъ онъ! Вотъ Гарри Ричмондъ! Онъ сталъ гренадеръ ростомъ!

— Поцлуйте мальчика, и назадъ въ постель его, проворчалъ сквайръ.

Незнакомецъ горячо поцловалъ мальчика и спросилъ: забылъ ли онъ папу. Мальчикъ отвчалъ что у него нтъ папы, а есть только мама да ддушка. Незнакомецъ тяжело вздохнулъ.

— Видите ли что вы сдлали. Вы родное дитя отторгли отъ меня! сказалъ онъ сквайру свирпо, но тотчасъ же постарался успокоить ребенка дтскою болтовней и ласками.

— Четыре года разлуки, началъ онъ опять — и сына моего пріучили думать что у него нтъ отца. Ей Богу, это безсовстно, это безчеловчная гнусность. Мистеръ Белтамъ, если я не увижусь съ женой, я унесу сына.

— Кричите хоть до сипоты, вы никогда не увидитесь съ ней въ этомъ дом, пока я здсь хозяинъ, сказалъ сквайръ.

— Очень хорошо! Въ такомъ случа Гарри Ричмондъ не будетъ жить у васъ. Я беру его съ собой. Дло ршено.

— Вы отнимаете его у матери? воскликнулъ сквайръ.

— Вы клянетесь мн что она потеряла разсудокъ. Она не можетъ страдать. А я могу. Не стану ожидать отъ васъ, мистеръ Белтамъ, малйшаго пониманія отцовскихъ чувствъ. Вы грубое существо, вы животное.

Сквайръ увидлъ что онъ готовъ взять мальчика на руки, и сказалъ:— Постойте. Не въ этомъ дло. Сообразите. Вы можете зайти завтра, повидаться со мной и переговорить.

— Увижу я жену?

— Нтъ, не увидите.

— Вы остаетесь при своемъ слов?

— Да.

— Такъ и я остаюсь при моемъ.

— Какъ? Постойте? Не унести же ребенка изъ удобнаго дома въ зимнюю ночь.

— О! Ночь тиха и тепла. Онъ не долженъ оставаться въ дом гд безчестятъ отца его.

— Постойте же! Этого вовсе нтъ! вскричалъ сквайръ.— Никто не говоритъ о васъ. Даю вамъ честное слово что имя ваше не произносится въ дом ни мущиной, ни женщиной, ни ребенкомъ.

— Молчаніе объ отц равносильно безчестію, мистеръ Белтамъ.

— Къ чорту ваше краснорчіе! Не касайтесь этого мальчика своими разбойничьими руками, загремлъ сквайръ. Помните, если вы возьмете его, такъ онъ уже не вернется ко мн. Онъ не получитъ отъ меня ни гроша, если вы будете его воспитывать. Вы этимъ ршите его участь. Если онъ въ послдствіи явится сюда и будетъ стоять предо мной нищимъ, въ украденномъ плать, какъ вы теперь, я не признаю его. Гарри, поди сюда! Поди къ своему ддушк.

Мистеръ Ричмондъ ухватилъ мальчика въ ту минуту какъ онъ поворачивался, чтобъ убжать.

— Этотъ джентльменъ, сказалъ онъ, указывая на сквайра,— твой ддушка, я твой папа. Ты долженъ непремнно узнать и полюбить своего папу. Если я зайду за тобой завтра или посл-завтра, они придумаютъ какую-нибудь штуку и спрячутъ Гарри Ричмонда. Мистеръ Белтамъ, прошу васъ въ послдній разъ дать мн общаніе, замтьте, я довольствуюсь вашимъ общаніемъ, что завтра или посл-завтра мн будетъ дозволено видть жену.

Сквайръ, кашляя, произнесъ ршительное: — никогда! и подкрпилъ его энергическою божбой.

— Я убдительно прошу васъ дозволить это свиданіе, сказалъ мистеръ Ричмондъ.

— Нтъ, никогда! Не хочу! отозвался сквайръ, покраснвъ отъ сердитаго кашля.— Не хочу. Но постойте! Пустите мальчика. Выслушайте меня, Ричмондъ. Вотъ что я сдлаю. Если вы поклянетесь мн на Библіи, какъ обвиненный въ присутствіи судей, что никогда носу своего не покажете въ здшнемъ околотк и не будете тревожить ни мальчика, въ случа что его встртите, ни дочь мою, никого изъ насъ… вотъ что я сдлаю… оставьте мальчика, я дамъ вамъ пятьсотъ фунтовъ…. Я дамъ вамъ вексель на моего банкира въ тысячу фунтовъ. Выслушайте же меня. Вы поклянетесь, какъ я сказалъ, на моей домашней Библіи, чтобы васъ громомъ убило, какъ Ананію и еще того другаго, если вы отступитесь отъ своего слова, и я обязуюсь выплачивать вамъ сверхъ того по пятидесяти фунтовъ въ годъ. Постойте. Я возьмусь заплатить долги ваши не свыше двухъ или трехъ сотъ фунтовъ. Бога ради, пустите мальчика! Вы сейчасъ получите пятьдесятъ гиней въ зачетъ. Пустите же мальчика! И вашъ сынъ… видите ли я называю его вашимъ сыномъ… вашъ Гарри Ричмондъ наслдуетъ мн: ему достанется Риверсли Гренджъ и лучшая часть моего состоянія, если не все оно. Довольно ли вамъ? Согласны ли вы поклясться? Если не поклянетесь, мальчикъ будетъ нищій. Онъ станетъ чужимъ здсь, точно также какъ вы. Возьмите его, и какъ Богъ святъ, вы его погубите. Ну, будетъ, пустите его. Онъ и такъ ужь простудился. Давно пора ему въ постель, пустите его.

— Вы предлагаете мн денегъ, отвчалъ мистеръ Ричмондъ.— Это одно изъ тхъ оскорбленій которыя приходится сносить когда имешь дло съ вами. Вы хотите чтобъ я продалъ сына. Чтобы повидаться съ страдающею женой я подавилъ бы въ себ отцовское чувство, но деньги ваши я ставлю ни во что. И вы принуждаете меня сказать вамъ что я презираю и ненавижу васъ. Меня пугаетъ мысль подвергнуть сына вліянію вашего грязнаго эгоизма. Мальчикъ мой, онъ у меня въ рукахъ и пойдетъ со мной труднымъ путемъ. Да разв судьба его не блестящая? Клянусь, его узнаютъ тмъ что онъ есть на самомъ дл, законнымъ наслдникомъ имени стоящаго на ряду съ знатнйшими именами страны. Запомните слова мои, мистеръ Белтамъ, вы, упрямый, низкій старикъ: Я беру этого мальчика, и посвящаю жизнь свою на возстановленіе его въ подобающемъ ему сан, и тогда, если мы съ вами доживемъ, вы до земли преклоните предъ нимъ свою глупую голову, глубоко скорбя о томъ дн когда вы, простой сельскій дворянинъ ничтожнаго рода, съ кровью котораго мы удостоили смшать нашу кровь, грозили въ безумной слпот своей лишить наслдства Гарри Ричмонда.

Дверь громко захлопнулась, и рчь его осталась недосказанною. Сначала онъ какъ будто удивился, но видя что испуганный мальчикъ готовъ расплакаться, онъ вынулъ изъ кармана хорошенькую коробочку и сунулъ вкусную конфекту въ надутыя губки. Затмъ посл нсколькихъ минутъ колебанія, постучавъ себ въ грудь и поговоривъ самъ съ собою и съ ребенкомъ, окинувъ взглядомъ окна дома, онъ наконецъ опустился на одно колно и закуталъ мальчика въ шаль. Потомъ поднялъ его съ земли, и усадивъ его на руку, онъ быстро по шелъ по дорожкамъ и лугу, какъ лошадь, тронутая кнутомъ.

Тихая теплая ночь озарялась откуда-то мсяцемъ. Мстами, гд проглядывало небо, виднлись мелкія, безлучныя звзды. Вяло запахомъ травъ и корней. Ночь была скоре майская, чмъ февральская. Такъ странно глядли эти холмы, эти верхушки хвойныхъ деревъ въ тихомъ сумрак, что ужасъ мальчика подавленъ былъ удивленіемъ. Онъ никогда еще не выходилъ ночью, и должно-быть ему страшно было кричать, ибо рыданіе его было не громко. На склон парка, гд начиналась сосновая роща, онъ услышалъ свое имя, произнесенное вдали женскимъ голосомъ, который узналъ за голосъ тетушки Дороти. Только разъ зовъ этотъ долетлъ до него: ‘Гарри Ричмондъ!’ Скоро они вышли изъ парка и очутились среди овраговъ, которые тянутся на цлыя мили вдоль большой дороги въ Лондонъ. Иногда отецъ насвистывалъ ему, или поднималъ его высоко и кивалъ ему въ привтъ головой, будто они впервые увидлись. Постоянная доступность его при всемъ гор вліянію засахареннаго чернослива внушила отцу надежды на будущее его благоразуміе.

Такъ, поцловавъ послушно отца, мальчикъ заснулъ у него на ше, забывъ что онъ странствуетъ по свту, и если не ошибаюсь, ему приснилось будто онъ на корабл изъ благоуханнаго дерева, среди моря, гд катятся громадныя, но тихія волны, отрывающія отъ чего-то кусокъ за кускомъ безъ звука и безъ боли.

ГЛАВА II.
Лично испытанное мною приключеніе.

Эта ночь стоитъ въ моей памяти одна среди пустоты, какъ сказочный мдный замокъ, окруженный морскою волной. Отецъ должно-быть пронесъ меня по дорог нсколько миль, онъ должно-быть добылъ мн пищи, помнится что я чувствовалъ прикосновеніе чего-то сыраго, пилъ свжее молоко. Мало-по-малу послышался шумъ голосовъ и колесъ, появилась собака, бгающая одна по люднымъ улицамъ, останавливая всякую встрчную собаку. Она повернула въ одну сторону, а мы съ отцомъ въ другую. Мы очутились въ дом, гд, какъ мн казалось, пахло спертымъ воздухомъ, въ улиц состоящей изъ домовъ вс двери которыхъ были окрашены чернымъ и шумно запирались. Италіянцы-шарманщики и продавцы молока постоянно расхаживали по улиц и оглашали ее своею музыкой. Молоко, а коровъ нтъ нигд, множество людей, и никого знакомаго, мысли мои заняты были этими странностями.

Отецъ скоро заставилъ меня забыть прежнее житье мое. Онъ умлъ представлять собаку, кролика, лисицу, пони, цлое собраніе забавныхъ животныхъ, но его иногда по цлымъ днямъ не было дома, а я не расположенъ былъ дружиться съ тми кто не могъ занять какъ онъ мое воображеніе. Когда онъ былъ дома, я здилъ на немъ верхомъ по комнат и вверхъ по лстниц спать, я билъ его кнутомъ, пока онъ не пугалъ меня естественностью своего лая. Стоило мн произнести слово: звринецъ, и онъ превращался въ собраніе дикихъ животныхъ. Я разстегивалъ пуговицу его жилета, и на меня съ ревомъ бросался левъ, я дергалъ его за полу, и предо мной старый медвдь уморительно покачивался, потомъ садился и испускалъ жалобный вой. Комната наша казалась мн богаче всего Гренджа, пока происходили эти представленія. Обезьяну онъ изображалъ почти такъ же хорошо какъ медвдя, только онъ былъ слишкомъ великъ ростомъ и принужденъ былъ для достиженія сходства съ этимъ животнымъ ломать что попадалось подъ руку. Это вызвало на сцену нашу хозяйку. Чмъ больше я наслаждался въ присутствіи отца, тмъ больше страдалъ въ его отсутствіи. Когда я оставался одинъ, няньк приходилось понуждать меня чтобъ я игралъ, я валялся по полу, и внезапно меня поражала разница между моимъ теперешнимъ и прежнимъ жильемъ. Отецъ мой подрядилъ маріонетокъ давать каждое утро представленіе предъ моимъ окномъ. Но тутъ опять талантъ его помшалъ исполненію его добрыхъ намреній. Разъ, стоя подл меня у окна, во время представленія, онъ придалъ ему такую живость своими словами и жестами что безъ него оно потеряло для меня всякую прелесть. Меня пугалъ крикъ полишинеля въ его отсутствіи и нисколько не забавляли самые полновсные удары по деревяннымъ головамъ. Но воскресеньямъ мы отправлялись въ соборъ. Этотъ день имлъ для меня свою особую прелесть. Отецъ всегда былъ дома въ воскресенье. Оба мы, принарядившись, шли по улиц рука съ рукой. Отецъ подводилъ меня къ памятникамъ собора, говоря тихимъ голосомъ о побдахъ Англичанъ и призывая вниманіе мое на героевъ. Я очень рано сталъ считать своею обязанностью подражать имъ. Пока мы оставались въ собор, онъ говорилъ о слав старой Англіи и понижая голосъ среди тихаго напва, произносилъ имя Нельсона, или другаго великаго человка. Это повторялось постоянно. ‘Кого возьмемъ мы сегодня?’ спрашивалъ онъ, когда мы выходили изъ дому. Мн предоставлялось ршить выберемъ ли мы героя или писателя. И я скоро научился обнаруживать въ моихъ ршеніяхъ капризное упрямство. Одно воскресенье мы брали Шекспира, другое Нельсона, или Питта. ‘Нельсона, папа!’ отвчалъ я чаще всего. Онъ никогда не противорчилъ, и мы направляли шаги къ Нельсонову памятнику, и онъ обнажалъ голову и говорилъ: ‘Ну, хорошо, Нельсона’. Я выбиралъ Нельсона предпочтительно предъ другими, потому что подъ вечеръ отецъ разказывалъ мн о жизни героя дня, и ни Питтъ, ни Шекспиръ не могли похвастаться тмъ что лишились глаза и руки, или дрались на льду съ огромнымъ блымъ медвдемъ. Я называлъ ихъ иногда изъ состраданія и чтобы доставить удовольствіе отцу, который говорилъ что и ихъ не слдовало бы забывать. Они, говаривалъ онъ, посщаютъ его, когда я оказываю имъ слишкомъ продолжительное пренебреженіе, чтобъ узнать причины моей холодности, и пристаютъ къ нему чтобъ онъ заступился за нихъ предо мною и сообщаютъ много своихъ неизвстныхъ еще приключеній, чгосъ я соблазнился заняться ими на слдующее воскресенье.

‘Славный Билль’, называлъ отецъ мой Шекспира, а Питта ‘Тонкій Билли’. Сцена, когда славный Билль билъ оленей и таскалъ за ними Фальстафа по всему парку, при свт Бардольфова носа, на который надвали гасильникъ, при приближеніи лсниковъ, и тутъ всякій въ потьмахъ хваталъ не того кого нужно, сцена эта представляла удивительное смшеніе смха и слезъ. Славный Билль былъ очень молодъ, но вс въ парк звали его отецъ Вилльямъ. Когда онъ освдомлялся куда ушелъ олень, король Лиръ (если память меня не обманываетъ) указывалъ ему слдъ, леди Макбетъ подавала платокъ, чтобъ онъ окунулъ его въ кровь оленя, Шейлокъ требовалъ фунтъ мяса, Гамлетъ (не знаю почему, только фактъ врзался въ моей памяти) предлагалъ ему трехногій стулъ, множество королей, рыцарей и дамъ зажигали факелы отъ Бардольфова носа, и разбгались вс, смущая лсниковъ и предоставляя Биллю оленя. Это бдное животное, при каждомъ разказ умирало отъ новаго оружія, но кровь его всегда текла потокомъ, и всегда оно ударяло рогами въ животъ Фальстафу, и какъ ревлъ Фальстафъ! Но какъ жалко было слышать о грусти славнаго Билля надъ убитымъ животнымъ. Слова его звучали какъ музыка. Сцена эта трогала меня, хотя я зналъ что она освщена носомъ Бардольфа. Когда я готовъ былъ расплакаться, ибо олень высунулъ языкъ, и бока его тяжело поднимались, а дома остались у него дтки, славный Виллъ припоминалъ что общалъ Шейлоку фунтъ оленьяго мяса. Ршивъ что не сть этого оленя жиду, онъ соображалъ что Фальстафъ можетъ удлить фунтъ своего жиру, а жидъ не замтитъ разницы. Фальстафъ спасся только поспшнымъ бгствомъ, завопивъ что грязная жизнь наврное придала тлу его вкусъ свинины, и что поэтому жидъ откроетъ обманъ.

Отецъ мой разказывалъ все это такимъ положительнымъ тономъ, и съ такою живостью подражалъ охотничьимъ крикамъ, изображалъ спотыкающагося Лира и мрачнаго Гамлета и объемистаго Фальстафа что я напряженно слдилъ за всми явленіями и дйствительно видлъ ихъ предъ собою. Мн потребовалась нкоторая помощь чтобы понять что смшно со стороны Гамлета предлагать трехногій стулъ въ критическую минуту охоты. Мало-по-малу я безсознательно ознакомился съ характерами Шекспира. Не было отца боле восхитительнаго, чмъ мой, для мальчика отъ восьми до десяти лтъ. Онъ предугадывалъ въ субботу что я выберу въ воскресенье Вильяма Питта, ибо въ этихъ случаяхъ однообразіе высокой дятельности Тонкаго Билли вознаграждалось смородиннымъ пирогомъ, который, какъ торжественно уврялъ отецъ мой, знаменитый министръ весьма любилъ при жизни. Если я называлъ его, отецъ мой говаривалъ: Вильямъ Питтъ, иначе Тонкій Билли, родился въ такомъ-то году. А теперь, и онъ шелъ къ буфету, во имя политики, возьми это и помышляй о немъ. Такъ какъ лавки въ воскресенье заперты, онъ, конечно, безошибочно предугадывая мой выборъ, покупалъ пирогъ въ субботу, и какъ только пирогъ этотъ появлялся, мы оба испускали восклицаніе. Помню еще стишокъ, повторяемый отцомъ:

Билли Питтъ сълъ варенья съ кускомъ пирога

Какъ Серингапатамъ отнятъ былъ у врага.

Какъ бы то ни было, по поводу этого преданія, отецъ мой обнаруживалъ свою непостижимую предусмотрительность. Размышленія мои о Питт, при такихъ обстоятельствахъ, склоняли меня въ пользу званія перваго министра. Но я только изъ любви къ лакомству выбиралъ его. Ничего не находилъ я привлекательнаго въ политической дятельности, несмотря на краснорчивыя разсужденія отца объ управленіи государствомъ, о благосостояніи народномъ, о громахъ Британіи. Устроено было такъ что день приноравливался всегда къ характеру избраннаго героя, поэтому, когда я выбиралъ Питта, мн доставался пирогъ, а разказа не доставалось, потому что не было у него никакихъ приключеній, и едва ли правитель государства не представлялся мн какою-то тнью, подл лавки пирожника. Но я удивлялъ чужихъ, говоря объ немъ. Я сообщилъ нашей хозяйк нкоторыя замчанія, на которыя она всплеснула руками и воскликнула что я изумителенъ. Она всегда шептала какія-то таинственныя слова на ухо моей няньки, или своихъ знакомыхъ, заглядывавшихъ въ мою комнату. Когда отецъ научилъ меня немного играть на фортепіанахъ, началамъ англійской исторіи и родословнымъ знатнйшихъ домовъ, я сдлался дивомъ дома. Меня сажали на высокій стулъ наигрывать псенки, а потомъ чтобъ обнаружить обширность моего образованія, меня спрашивали: ‘А кто женился на вдовствующей герцогин Дьюлалъ?’ Я отвчалъ: ‘Джонъ Греггъ Ветролъ, эсквайръ, и опозорилъ семейство.’ Затмъ меня спрашивали чмъ объясняю я ея поведеніе. ‘Это все оттого что герцогъ женился на скотниц’, отвчалъ я, вскидывая головой. Отецъ мой составилъ эти вопросы и подготовилъ отвты, но дйствіе производилось поразительное и на постителей и на хозяйку. Понемногу ухо мое привыкло къ неизмнному шепоту ея въ подобныхъ случаяхъ. Королевская кровь! говорила она.— Нтъ? говорили постители, словно смычкомъ вели внизъ по струнамъ.

Однажды вечеромъ знакомый зашелъ за отцомъ, взять его съ собой погулять. Отрцъ игралъ со мной, когда вошелъ поститель. Онъ вскочилъ съ полу и закричалъ на гостя, зачмъ онъ вторгается въ его домашнюю жизнь, но потомъ представилъ мн его какъ Шейлокова правнука и сказалъ что Шейлокъ довольствовался однимъ фунтомъ, а потомокъ его требуетъ двухъ сотъ фунтовъ, или всего его тла, что произошло будто бы отъ переселенія семейства изъ Венеціи въ Англію. Отецъ только казался сердитымъ, ибо онъ ушелъ подъ руку съ правнукомъ Шейлока, воскликнувъ: ‘На Ріальто!’ Когда я сообщилъ хозяйк нашей, мистрисъ Вадди, объ этомъ постител, она сказала:

— Ахъ, Боже мой! Пожалуй милый палаша вашъ не такъ-то скоро воротится!

Мы ждали много дней, пока мистрисъ Вадди получила отъ него письмо. Она пришла совсмъ одтая ко мн въ комнату, требуя чтобъ я далъ ей двадцать поцлуевъ для папеньки, и я глядлъ какъ поправляла она ленты шляпки предъ зеркаломъ. Шляпка все не надвалась какъ слдуетъ. Наконецъ мистрисъ Вадди упала въ слезахъ на кресло, превратилась въ кучу коричневаго шелка и воскликнула:

— Какъ мн, бдной, одинокой женщин явиться предъ этими ужасными людьми, да можетъ-быть еще предъ настоящимъ герцогомъ! Ни за что! отвчала она на мою просьбу взять и меня.— Ни за что на свт не поведу я васъ туда, къ папаш. Это убило бы его. Вамъ и желать этого не слдуетъ.

— Ахъ, бдный отецъ, продолжала она.— Какъ жестоки къ нему люди! Никто не цнитъ его очаровательнаго характера. Повсюду враги у него, когда ему слдовало бы сидть рядомъ со знатнйшими въ стран!

Я почувствовалъ свое печальное одиночество, проводя воскресенье безъ отца, точно будто бы я навсегда его лишился. Нянька моя пришла и помогла мистрисъ Бадди надть шляпку на свои шесть крутыхъ локоновъ. Пока он этимъ занимались, я сидлъ смирно, только по временамъ подергивая шелковое платье, частью чтобъ оно взяло меня съ собой, частью изъ зависти что оно увидитъ того съ кмъ я такъ жестоко разлученъ. Мистрисъ Бадди еще нсколько разъ поцловала меня, увряя что черезъ четверть часа передастъ отцу мои поцлуи, чтобъ я покуда считалъ время. Нянька выпустила ее. Я притворился что считаю, пока мистрисъ Бадди не прошла мимо окна. Сердце мое болзненно стукнуло. Дверь на улицу оказалась отпертою, въ корридор никого не было, я выбжалъ, полагая что мистрисъ Бадди принуждена будетъ взять меня съ собой, когда увидитъ меня подл себя на улиц.

Я нисколько не смутился не увидвъ ее тотчасъ же. Перебгая изъ улицы въ улицу, я поворачивалъ то вправо, то влво, со смлою увренностью, будто направляюсь къ опредленной цли. Должно-быть прошло уже около часа, когда я понялъ что мистрисъ Бадди ушла отъ меня. Тогда я ршился любоваться окнами магазиновъ, съ отраднымъ чувствомъ свободы не стсняемой теченіемъ времени и нянькой. Зная что могу глядть сколько мн угодно, я довольствовался однимъ взглядомъ. Если останавливался, такъ разв для того чтобы гордо заявить свою свободу, а вовсе не изъ предпочтенія къ одному магазину предъ другими. Вс были одинаково прекрасны, и экипажи тоже, и люди тоже. Дамы часто оглядывались на меня, можетъ-быть оттого что у меня ничего не было на голов. Но он нисколько меня не интересовали. Я пожалуй спросилъ бы у нихъ или у кого-нибудь гд живетъ перство, да умъ мой былъ слишкомъ занятъ, мн было не до того. Я былъ увренъ что если буду долго, долго идти, такъ дойду до собора Св. Павла или до Вестминстерскаго аббатства. Ко всему остальному я былъ равнодушенъ.

При захожденіи солнца меня вдругъ какъ стрлой пронзило чувство голода, когда проходилъ я мимо лавки пирожника. Я поплелся дале, надясь дойти до другой такой лавки, не зная зачмъ ушелъ отъ первой. Я увидлъ мальчика въ изодранныхъ панталонахъ, не выше меня ростомъ, стоящаго на цыпочкахъ предъ окномъ весьма большой и блестящей булочной. Онъ уговорилъ меня войти и попросить булку. Мн это показалось весьма естественнымъ. Но дойдя до стойки, по средин обширнаго магазина, я слегка смутился, и принужденъ былъ два раза повторить мою просьбу молодой женщин сидвшей за конторкой.

— Дать вамъ булку, мальчикъ? сказала она.— Мы не даемъ булокъ, мы продаемъ ихъ.

— Вдь я голоденъ, отвчалъ я.

Явилась другая молодая женщина, смющаяся, вся въ локонахъ.

— Разв вы не видите что это не простой мальчикъ. Онъ не хнычетъ, замтила она.— Вотъ вамъ, мистеръ Чарльсъ. Благодарить не за что.

— Меня зовутъ Гарри Ричмондъ. Я очень вамъ благодаренъ.

Я слышалъ уходя какъ она говорила: ‘Видно что это сынъ джентльмена.’ Оборванный мальчикъ ждалъ меня съ нетерпніемъ.

— Экій счастливчикъ! вскричалъ онъ.— Ну, пойдемъ, кудряшъ!

Я, помнится, намренъ былъ раздлить съ нимъ булку, но онъ, конечно, не могъ угадать моего благодушнаго намренія, и поступилъ со мной такъ какъ предполагалъ что я съ нимъ поступлю: быстрымъ движеніемъ онъ вырвалъ у меня булку и убжалъ, суя ее себ въ ротъ. Я остановился, глядя себ на руку. Въ эту минуту я узналъ что такое воровство, и нищенство, и голодъ. Я умеръ бы скоре чмъ второй разъ попросить булку, и при мучившемъ меня истощеніи и голод, безчестный поступокъ мальчика темною тучей отуманилъ мой умъ. Когда я опомнился, меня велъ за руку сквозь толпу какой-то старый джентльменъ, которому я должно-быть разказалъ что-то необыкновенное. Онъ качалъ головой, приговаривая: ‘непонятно.’ Но его вопросы: зачмъ я на улиц безъ шляпы? гд живетъ моя мать? что я длаю въ Лондон? побуждали ребенка къ автобіографическимъ изліяніямъ, и на каждый вопросъ я сызнова разказывалъ ему всю мою исторію. Онъ привелъ меня въ скверъ, все время слушая меня, наклонившись ко мн. Но когда я замтилъ что мы отошли отъ лавокъ, я сразу разъяснилъ ему въ чемъ дло, внезапно остановившись и воскликнувъ: ‘Какъ я голоденъ!’ Онъ кивнулъ головой и сказалъ:

— Нечего допрашивать пустой желудокъ. Вы сдлаете мн честь отобдать со мной, молодой человкъ, а потомъ мы переговоримъ о вашихъ длахъ.

Тревога моя о томъ что мы ушли отъ аппетитныхъ магазиновъ успокоилась только тогда когда я очутился за столомъ со старикомъ, съ молодою дамой, да со старушкой въ чепц, длавшей громкія замчанія на мою одежду и вс мои движенія. Я былъ представленъ имъ какъ упавшій съ неба мальчикъ. Старикъ не позволялъ распрашивать меня пока я не полъ. Пиръ былъ достопамятный. Мн дали супу, рыбы, мяса и пирога и въ первый разъ въ жизни рюмку вина. Какъ смялись они когда я заморгалъ и закашлялся, проглотивъ полрюмки какъ воду. Языкъ мой сразу развязался. Я какъ будто вдругъ вознесся выше лондонскихъ крышъ, подъ которыми бродилъ недавно жалкою крошкой. Я заговорилъ о чудномъ отц моемъ, о славномъ Вилл, о Питт и перств. Я изумилъ ихъ моими познаніями. Когда я закончилъ длинный разказъ объ охот Билля на оленя заявленіемъ что политика меня не интересуетъ (я хотлъ сказать что Питтъ сравнительно скученъ), они громко захохотали, словно я взорвалъ ихъ.

— Знаете ли что вы такое? сказалъ старикъ. У него были насупленныя брови и улыбающійся ротъ.— Вы комическая личность.

Я заинтересовался имъ и спросилъ: кто онъ самъ? Онъ отвчалъ мн что онъ юристъ, и готовъ служить мн помощникомъ въ роли клоуна, если я согласенъ взять его.

— Вы принадлежите къ перству? спросилъ я.

— Пока еще нтъ, отвчалъ онъ.

— Въ такомъ случа, сказалъ я, — я васъ не знаю.

Молодая дама залилась хохотомъ.

— Ахъ, вы, смшной мальчикъ! Уморительное вы существо! сказала она, подошла ко мн, подняла меня со стула и освдомилась умю ли я цловать.

— О, да! Этому меня научили, сказалъ я, и поцловалъ ее, не дожидаясь приглашенія, — но, прибавилъ я, — мн это не очень нравится. Она пришла въ негодованіе и сказала мн что сейчасъ обидится, тогда я объяснилъ ей что люблю чтобы меня цловали и играли со мной утромъ, пока я еще не вставалъ, и если она придетъ ко мн въ домъ, какъ бы ни было рано, она найдетъ меня у стнки, и я буду радъ ей.

— А кто же спитъ рядомъ съ вами? спросила она.

— Папа, началъ было я, но голосъ мой прервался рыданіемъ: мн казалось что цлое море отдляетъ меня теперь отъ него. Отг нжно ласкали меня. Мало-по-малу выпытали отъ меня всю мою исторію ловкими вопросами со стороны старика и умстными ласками со стороны дамъ. Я все могъ сообщить имъ, кром имени улицы въ которой я жилъ. Ночное путешествіе изъ дома дда всего боле интересовало ихъ, а также и то что у меня жива мать, вчно обмахивающаяся веромъ и носящая бальное платье. Я это помнилъ. Дамы объявили что я очевидно дитя романтическое. Я замтилъ что старикъ очень часто произносилъ: ‘гм!…’, и брови его мрачно нахмурились, когда я разказалъ какъ отецъ ушелъ съ потомкомъ Шейлока и съ тхъ поръ уже не возвращался ко мн. Принесли большую книгу изъ его библіотеки, онъ прочелъ въ ней вслухъ имя моего дда. Меня помстили на стулъ подл чайнаго прибора у камина. Тутъ представился мн старый красный домъ въ Риверсли, и мать моя въ бломъ плать, и тетушка Дороти. Вс он жаловались что я разлюбилъ ихъ, увряли что мн пора въ постель, и я ничего не имлъ противъ этого. Кто-то отнесъ меня на верхъ и раздлъ и общалъ мн большую игру въ поцлуи на утро.

На слдующій день я услышалъ въ чужомъ дом что старикъ послалъ одного изъ своихъ конторщиковъ въ Риверсли и вступилъ въ сношенія съ лондонскими констеблями. Вскор появилась мистрисъ Вадди, также обращавшаяся къ этимъ властямъ, изъ которыхъ одна подтверждала права ея на меня. Но старикъ желалъ удержать меня у себя, пока посланный его воротится изъ Риверсли. Онъ придумывалъ разныя отговорки. Наконецъ онъ сталъ настаивать чтобы повидаться съ отцомъ моимъ, и мистрисъ Вадди посл продолжительнаго колебанія и многихъ слезъ, сообщила ему адресъ на ухо.

— Такъ я и думалъ, сказалъ онъ.

Мистрисъ Вадди увщевала его быть почтительнымъ къ моему отцу, который по достоинству выше его, да и не въ обиду будь сказано, выше всхъ присутствующихъ, и такъ несчастенъ безъ всякой вины съ своей стороны, и что бы ни говорили, примрный христіанинъ и образецъ истиннаго джентльмена и по праву долженъ бы занимать мсто на ряду со знатнйшими. Со знатнйшими, повторила она, укоризненно потрясая ячменными колосьями на чепц и крпко сжавъ руки.

Мистеръ Баннербриджъ, такъ звали старика, вернулся очень поздно отъ моего отца, такъ поздно что, по его словамъ, было бы жестоко выпуститъ меня на улицу, когда мн давно пора бытъ въ постели. Мистрисъ Вадди согласилась оставить меня съ тмъ чтобъ я былъ выданъ ей на слдующее утро не позже девяти часовъ. Мистеръ Баннербриджъ уврялъ меня что здоровье и аппетитъ моего отца превосходны, и сообщилъ мн множество неудовлетворительныхъ извстій, остальное же говорилъ онъ на ухо своей дочери, миссъ Баннербриджъ,— которая замтила что мы, по всей вроятности, получимъ отвтъ изъ Бамлшейра рано утромъ, и тогда можно будетъ возвратить бднаго мальчика друзьямъ его дтства. Я понималъ что они осуждали за что-то отца моего и что я составляю предметъ спора между двумя противными сторонами, но почему они жалли обо мн, этого я не понималъ. Произошла изъ-за меня великая битва, когда мистрисъ Вадди явилась аккуратно въ назначенный часъ. Побда осталась за нею, и я, ея добыча, провелъ цлый день въ различныхъ экппажахъ, изъ которыхъ послдній высадилъ насъ въ нсколькихъ миляхъ отъ Лондона у воротъ старой, ветхой, мшистой фермы, похожей цвтомъ на желтую фіалку.

ГЛАВА III.
Дипвелская ферма.

Въ дождь и въ солнце эта старая, ферма подобна была желтой фіалк. Все тотъ же сырой, земляной запахъ, кром кухни, гд жили Джонъ и Марта Трешеръ. Вс свжія яйца, масло клейменное тремя пчелами, банки меду, куры, зайцы, привлекательно пахучій деревенскій хлбъ, приходившіе къ мистрисъ Вадди въ Лондонъ и появлявшіеся на стол моего отца, были произведенія Дипвелской фермы, подарки сестры ея Марты Трешеръ. Узнавъ это, я тотчасъ же почувствовалъ себя какъ дома и спросилъ прямо: Долго ли я здсь останусь? Не уду ли завтра? Что намрены длать со мной? женщинамъ эти вопросы молодаго странника показались трогательны. Поцлуи и общанія что мн дадутъ куръ кормить, и что отъ этого произойдутъ яйца, меня успокоили. Сильное впечатлніе произвели на меня слова мистрисъ Вадди:

— Сюда, мистеръ Гарри, прідетъ за вами самъ папаша вашъ. Наврное прідетъ, я слышала онъ самъ говорилъ, а онъ слова своего не нарушитъ, разв вся страна поднимется противъ него. А за своего сынка онъ готовъ пойти на пушки. Такъ вы сидите здсь и ждите его.

Я тотчасъ же слъ и сталъ глядть вопросительно. Мистрисъ Бадди и мистрисъ Трешеръ подняли руки кверху. Я имъ явилъ какое-то необычайное доказательство любви моей къ отцу. У меня же сложилось понятіе что сидніемъ на мст я привлеку къ себ отца.

— Гд не замшано сердце его, замтила лестно мистрисъ Бадди,— онъ смышленъ какъ школьный учитель.

— Какіе у него умные глаза! сказала мистрисъ Трешеръ, лицо которой я разсматривалъ.

Джонъ Трешеръ предлагалъ биться объ закладъ что я скоро буду умне всхъ ихъ. Но всякій разъ какъ онъ начиналъ говорить, его останавливали за ошибки противъ правильности рчи.

— Больше чмъ о насущной пищ, отецъ этого ребенка заботится о томъ чтобъ онъ говорилъ языкомъ истиннаго джентльмена, воскликнула мистрисъ Бадди.— Въ его присутствіи надо держать ухо востро. Онъ бывало останавливалъ меня, какъ несла я горячее блюдо, чтобъ убдиться не слыхалъ ли ребенокъ какого-нибудь неправильнаго слова. Няньк онъ такія читалъ наставленія что бдняжка приходила бывало ко мн совсмъ запуганная. Это все потому что отецъ этотъ знаетъ свои обязанности къ сыну. Каковъ въ дтств, таковъ и въ зрломъ возраст, говаривалъ онъ. Все равно какъ вы, Джонъ, когда сете хлбъ, думаете о жатв. Такъ не обижайтесь же на меня, Джонъ, и пожалуста думайте о правильности своихъ рчей. Каждое слово переверните дважды въ ум, прежде чмъ выговорить.

— Значитъ, перегрузись на дорог, сказалъ Джонъ Трешеръ.— Ну, смя-то положимъ ужь сется, а жатва его еще далека. Слушайте-ка, Мери Бадди, иное дло франтовство, иное деревня, а иное школа. Смшай и то, и другое, и третье, оттяни и осади. Вотъ какъ я полагаю.

Жена его и мистрисъ Бадди задумчиво сказали въ одинъ голосъ:— справедливо!

— Какъ тамъ себ хочешь, а въ этомъ вся штука, добавилъ онъ.

Он согласились, и тотчасъ, какъ кроткія женщины, начали хвалить его.

— Что Джонъ говоритъ, стоитъ послушать, Мери. Ты можетъ-быть ужь слишкомъ заботлива. Чтобы сварить жаркое нуженъ огонь умренный а не полымя.

— О, я совершенно согласна съ Джономъ, Марта. Въ здшнемъ мір надо принимать и хорошее и дурное.

— Ну, да я вдь неученый, значитъ и безпокоиться нечего, сказалъ Джонъ.

Мистрисъ Вадди шепнула ему что-то на ухо.

Брови его поднялись, глаза вытаращились. Ей удалось чмъ-то поразить его.

— Это врно? спросилъ онъ.

— Вы меня обижаете. Разв я стану говорить неправду? отвтила она.

Джонъ Трешеръ устремилъ свой взглядъ на меня и заявилъ что этого никакъ бы не угадалъ. На что ему замтили что угадать было можно. Онъ затмъ объявилъ что мн нельзя водиться съ тамошними дтьми, а помстить меня въ кухн нечего и думать. Мысль о моемъ помщеніи, казалось, сильно занимала также и Марту. Меня повели въ парадныя комнаты. Самый видъ ихъ непріятно на меня подйствовалъ. Я затопалъ ногами, требуя чтобы меня пустили въ кухню, и рдко въ жизни бывалъ Я такъ счастливъ, какъ обдая или ужиная тамъ съ Джономъ, съ Мартой и съ рабочими, ожидая отца моего изъ-за горъ, и довольный въ то же время днемъ моимъ. Надяться, и не терять терпнія, значитъ врить. Таково было чувство мое въ отсутствіи отца. Я зналъ что онъ прідетъ и не желалъ торопить его. Ему принадлежалъ міръ за горами, а мн здшній міръ, гд тихая рка текла отъ шумной мельницы подъ нашимъ садомъ, черезъ широкіе луга. Зимою летали тутъ дикія утки. По ту сторону рощицъ, окружающихъ нашъ домъ, былъ паркъ съ деревьями, современными, какъ говорилъ Джонъ Трешеръ, началу англійской исторіи. Мысль о ихъ почтенной старости наввала на меня чувство мирнаго спокойствія. Онъ затруднялся опредлить въ точности лта этихъ деревъ и по моей догадк пріурочилъ ихъ къ саксонской гептархіи. Живя такимъ образомъ среди воспоминаній саксонскихъ временъ, я смотрлъ на Риверсли какъ на мсто новое, плохо насиженное, не носившее моего Альфреда и Гарольда. Эти герои жили въ предлахъ Дипвела, спокойно ожидая прізда моего отца. Онъ прислалъ мн однажды чудное письмо. Мистрисъ Вадди взяла съ собой въ Лондонъ одного изъ голубей Джона Трешера, и вечеромъ птица эта появилась, разская воздухъ какъ стрла, и неся на ше письмо прямо отъ милаго моего отца. Бесда планеты съ планетой не боле поразила бы смертныхъ, чмъ слова его, доставленныя такимъ образомъ, поразили меня. Я легъ спать и проснулся, воображая что птица летитъ ко мн съ неба.

Въ это время сдлана была попытка опять потревожить меня. Неизвстный молодой человкъ появился въ окрестностяхъ фермы. Онъ завелъ рчь со мной на Лекгамской ярмарк.

— Мы вдь, кажется, знакомы. Что подлываетъ ддушка вашъ, сквайръ, и тетушка, и мистеръ Баннербриджъ? У меня есть новости для васъ.

Желая выслушать его, я взялъ его за руку, оставивъ спутницу мою, маленькую дочь мельника, Мабелю Свитвинтеръ, у лотка съ игрушками, пока Бобъ, ея братъ и нашъ провожатый, обтачивалъ поодаль палки въ красивой поз. Да, и новости объ вашемъ отц, сказалъ молодой человкъ. Пойдемте, вы съ нимъ увидитесь. Вы умете бгать? Я показалъ ему какъ скоро я бгаю. Бобъ погнался за нами, вступилъ за меня въ бой, отбилъ меня, и я тотчасъ же опять призналъ надъ собой его власть. Онъ пронесъ меня почти всю дорогу до Дипвела. Женщины должны смотрть на счастливыхъ героевъ, завладвающихъ ими, почти съ такимъ же чувствомъ, съ какимъ смотрлъ я на моего героя. Я цловалъ его окровавленное лицо, не давая ему утереться. Джонъ Трешеръ сказалъ мн вечеромъ:

— Вотъ теперь вы имете понятіе о кулачномъ бо. И поврите ли, мистеръ Гарри, есть такіе безразсудные люди которые хотятъ уничтожить это прекрасное искусство. По моему, имъ бы слдовало ходить въ юбкахъ. Пусть пасторы проповдуютъ какъ знаютъ, мы съ вами будемъ поддерживать мужественную забаву.

Да здравствуетъ Бобъ! Онъ уврялъ меня, и я вполн ему врилъ, что кулачный бой естественная защита Англіи отъ враговъ. Мысль что страну нашу защищаютъ отъ непріятельскаго нашествія такіе люди какъ Бобъ была мн невыразимо отрадна. Руководимый Трешеровымъ патріотизмомъ, я принялся проходить книгу англійской исторіи, съ медленностью возовой лошади, тащащей за собой громадную фуру во образ Джона. Пока не нагрузится эта фура, нельзя было двигаться впередъ. Способъ воспріятія имъ историческихъ свдній заключался въ томъ что онъ сначала шелъ на драку съ лицами оскорблявшими нашу народную честь, а потомъ протягивалъ имъ руку и гордился ими.

— Гд не удастся силой, тамъ помогаетъ хитрость, говорилъ онъ.— Отъ Вильгельма-Завоевателя не отдлаешься, потому что онъ упрямъ и стоекъ, ну, мы беремъ его и длаемъ однимъ изъ нашихъ. Въ этомъ, надюсь, нтъ униженія! Онъ вдь польстилъ намъ, мистеръ Гарри, самъ пожелавъ быть Англичаниномъ. ‘Это знаешь?’ говоримъ мы, показывая ему кулакъ. ‘Немножко,’ отвчаетъ онъ, и бьется хорошо. ‘Такъ значитъ,’ говоримъ мы, ‘ты изъ нашихъ, мы весь свтъ побьемъ.’ Такъ и случилось.

У Джона Трешера былъ трудолюбивый умъ. Онъ лишь въ пот лица возвышался до этихъ умозрній. Онъ сказалъ мн что на его взглядъ родина тоже что жена. Въ одной родишься, съ другою внчаешься, а узнаешь ихъ ужь потомъ, и приходится уживаться какъ умешь. Онъ совтовалъ мн все смшать, оттянуть и бросить осадокъ, въ этомъ главная штука. Всякое затрудненіе въ жизни разршалось для него этимъ пріемомъ, достоинство котораго доказывалось, по его словамъ, чистымъ элемъ, національнымъ напиткомъ. Даже ребенкомъ я чувствовалъ что онъ по преимуществу Англичанинъ. Разказы о беззаконіяхъ совершенныхъ на рк Нигер доводили его до ярости, и онъ громко требовалъ новыхъ налоговъ, чтобы наказать негодяевъ. И въ то же время, при вид нищихъ у воротъ, онъ скорблъ о тяжести существующихъ налоговъ, и заклиналъ меня имть жалость къ бдному податному сословію, когда буду принимать участіе въ исправленіи законовъ. Я, смясь, общалъ ему помнить его слова съ искреннимъ намреніемъ издать нсколько законовъ прямо въ его пользу. И онъ, также смясь, отъ души однако, благодарилъ меня.

Я былъ одтъ въ трауръ по далекой матери. Мистрисъ Бадди привезла изъ Лондона молодаго человка, который снялъ съ меня мрку чтобъ одежда моя была скроена по послдней мод.

— Отецъ раздлъ бы его тотчасъ же еслибъ увидлъ на немъ платье деревенскаго покроя, сказала мистрисъ Бадди, и слова ея, какъ бы предвщая близкую перемну, поселили во мн увренность что отецъ мой началъ двигаться въ своей части свта. Онъ прислалъ мн молитву, написанную его собственнымъ почеркомъ, за мать мою отошедшую на небо. Молитва эта въ черномъ ободк мелькала предо мной, какъ только я закрывалъ глаза. Марта Трешеръ стала давать мн лкарство отъ разстройства печени. Мистрисъ Бадди нашла что я блденъ и предписала желзо. Об ршили что мн нужна самая питательная пища, аптекарь же соглашался во всемъ съ обими, что и помирило ихъ, ибо эти добрыя женщины чуть было не поссорились изъ-за лкарствъ какія слдовало мн поглощать. При такомъ тщательномъ уход, во мн обнаружился зловщій симптомъ что умъ мой обращенъ боле на мать нежели на отца. Мн невольно представлялось что уйти на небо странне чмъ пріхать въ Дипвелъ. Эта мысль вертлась у меня въ голов и въ ту минуту какъ отецъ обнималъ меня, но предъ лицомъ его она исчезла какъ тающій снгъ. Онъ пріхалъ, предшествуемый почтальйонами, на одежд которыхъ были креповые банты, также какъ и на лошадяхъ. Мы играли въ крикетъ. Это была первая сезонная партія Дипвела противъ сосдней деревни. Въ самый разгаръ игры, нкоторые отошли и окружили отца моего. Одинъ дипвельскій мальчикъ, разсерженный такимъ нарушеніемъ правилъ, пустилъ мячъ въ толпу и больно ушибъ двухъ-трехъ человкъ. Отцу моему пришлось за него заступиться. Онъ сказалъ что этотъ мальчикъ ему нравится, и такъ убдительно и смшно просилъ за него что ушибенный всхъ больне смялся всхъ громче. Стоя въ коляск и держа меня за руку, отецъ мой обратился ко всмъ поименно:

— Свитвинтеръ, благодарю васъ за вниманіе къ моему сыну, и васъ тоже, Трибль, и васъ, другъ мой, и васъ, Бэкеръ, Риппенгедь, и васъ тоже, и васъ, Джуппъ! Словно онъ зналъ ихъ лично. Правда, онъ кивалъ наудачу. Затмъ онъ произнесъ краткую рчь и изъявилъ желаніе вносить ежегодно извстную сумму на ихъ невинныя удовольствія. Онъ далъ имъ денегъ, бросилъ серебряной монеты мальчикамъ и двочкамъ, хвалилъ Джона Трешера и Марту, жену его, за заботливость обо мн, и указывая на трубы фермы, сказалъ что этотъ домъ всегда будетъ для него священнымъ, что онъ будетъ посщать его ежегодно, если возможно, и что во всякомъ случа подписныя деньги его будутъ являться въ ма мсяц такъ же врно какъ весенніе цвты. Люди посл радостныхъ криковъ какъ будто потеряли охоту продолжать игру. Отецъ мой сошелъ съ экипажа, пустилъ первый мячъ и затмъ ушелъ, держа меня за руку.

— Да, мой сынъ, сказалъ онъ,— мы возвратимъ имъ десятерицей что они для тебя сдлали. Одиннадцатое мая будетъ праздникомъ для Дипвела, пока я живъ, а посл меня ты будешь поддерживать заведенный обычай, изъ уваженія къ моей памяти. А теперь пойдемъ смотрть постель въ которой ты спалъ.

Марта Трешеръ показала ему постель, показала цвты которые я посадилъ и только что выростающій испанскій оршникъ.

— О! сказалъ онъ, сіяя при вид моихъ дяній,— я на вкъ въ долгу у васъ, сударыня. Онъ поцловалъ ее въ щеку.

Джонъ Трешеръ вскричалъ:

— Старуха, да ты дрожишь какъ красная двушка!

Она отвчала что-то очень слабо, и до самаго отъзда нашего, краска не сходила съ ея лица. Джонъ вытянулся какъ солдатъ. Мы ухали среди взрыва громкихъ криковъ, словно залпъ батареи. ‘Царственные проводы!’ сказалъ отецъ мой, и потомъ спросилъ меня серіозно не забылъ ли я наградить кого-нибудь изъ моихъ друзей или съ кмъ-нибудь проститься. Я отвчалъ что не забылъ никого, и въ самомъ дл такъ думалъ, пока на песчаномъ подъем дороги, откуда въ послдній разъ открывался видъ на старую ферму, я не увидлъ Мабель Свитвинтеръ, съ которою часто длилъ я и игры и постель, курчавую двочку, любившую плясать по воскресеньямъ и слушать вечеромъ страшные разказы, прикусывая пряника. Она пристально поглядла на меня, но не кивнула головой. ‘Ну, прощай,’ подумалъ я, и взглядъ ея остался у меня въ памяти когда я забылъ уже вс другія лица.

ГЛАВА IV.
Я вкушаю величіе.

Хотя я никогда еще не видывалъ почтальйона, я глядлъ на двоихъ подпрыгивающихъ на лошадяхъ предо мной, не думая спрашивать себя откуда они появились тг какая связь ихъ съ моею судьбой. Я съ наслажденіемъ прислушивался къ стуку многихъ бгущихъ рысью ногъ, и старался объяснить отцу что въ соединеніи съ подпрыгивающими людьми все это какъ бы представляетъ фортепіано играющее само собою. Онъ засмялся и поцловалъ меня, и вспомнилъ при этомъ что показалъ мн какъ-то внутренность фортепіано въ то время какъ играли на клавишахъ. Любовь моя къ нему, какъ възжали мы въ Лондонъ, прочно установилась: я понялъ что онъ не только герой мой, но и лучшій мой другъ и товарищъ. ‘Злые люди разлучившіе насъ теперь уже безсильны’, говорилъ онъ. Я забылъ на радости спросить что сталось съ потомкомъ Шейлока.

Мистрисъ Бадди привтствовала насъ, какъ только вышли мы изъ экипажа. Не воображайте что мы остановились у двери ея стараго дома. Улица была широкая, выходившая на великолпный скверъ, предъ домомъ были колонны, а внутри его восхитительный фонтанъ билъ тонкою какъ веревочка струей въ мшистомъ бассейн у окна расписаннаго изображеніями англійскихъ королей, заимствованными изъ дтскихъ исторій. Вся прислуга выстроена была въ рядъ въ прихожей, чтобы заявить свою преданность мн. И наконецъ, величайшая изъ всхъ радостей: мн представили живую обезьяну.

— Это причуда вашего папаши, сказала мистрисъ Бадди кротко.— Онъ говоритъ что ему надо имть шута, а мн это вовсе не шутка.

Однакожь она весело улыбалась, хотя голосъ ея звучалъ печально. Отъ нея я теперь узналъ что меня зовутъ Ричмондъ Рой, а не Гарри Ричмондъ. Я сказалъ: ‘Очень хорошо’. Я уже привыкъ къ перемнамъ. У всхъ въ дом были веселыя лица, кром обезьяны, которая слишкомъ захлопоталась. Какъ пошли мы вверхъ по лстниц, я увидлъ еще другихъ англійскихъ королей написанныхъ на окнахъ за перилами.

— Это, говорятъ, придаетъ царственный характеръ, сказала мистрисъ Бадди, и закашлявшись скромно посл нсколько изысканнаго слова, добавила: — какъ и слдуетъ.

Я непремнно захотлъ взойти на верхній этажъ, гд надялся найти Вильгельма-Завоевателя, и нашелъ. И мысли мои, вспомнивъ Джона Трешера, унеслись къ старымъ саксонскимъ временамъ.

— Такъ вс короли и идутъ другъ за другомъ внизъ по лстниц? сказалъ я, осматривая ихъ одного за другимъ.

— Да, отвчала мистрисъ Бадди такимъ жалкимъ тономъ, какъ будто судьба ихъ очень грустная.— Что жь, глядли на васъ какъ хали вы по улицамъ, мастеръ Ричмондъ?

Я тоже сказалъ: ‘да’, и затмъ мы перестали уже отвчать другъ другу, а только предлагали вопросы. Такъ скоре доберешься до дла, по крайней мр мальчики и женщины, я знаю, добираются. Мистрисъ Бадди гораздо мене интересовалась Дипвеломъ и его жителями чмъ впечатлніемъ произведеннымъ повсюду нашимъ проздомъ. Я замтилъ что когда голосъ ея не грустенъ, такъ лицо все-таки грустно. Она показала мн прелестную розовую кроватку, увнчанную короной, въ комнат смежной съ комнатой отца. Двадцать тысячъ золотыхъ сновъ какъ будто опустились на меня, когда я узналъ что эта кроватка моя. Въ ней, казалось мн, будетъ почти такъ же пріятно какъ подл отца.

— А вамъ разв она не нравится, мистрисъ Бадди? сказалъ я.

Она улыбнулась и вздохнула.

— Какъ не нравиться! Разумется, нравится! Только я боюсь какъ бы она не исчезла.

Мистрисъ Вадди грустно потупилась.

Я. слишкомъ многимъ былъ занятъ, иначе я спросилъ бы ужь не обнаружилъ ли въ чемъ новый восхитительный домъ мой склонности къ исчезновенію. Мн казалось, судя по моему опыту, что я одинъ только быстро переношусь съ мста на мсто, и главною заботой моею было какъ бы кто-нибудь внезапно не умчалъ меня. Вечеромъ меня представили кружку джентльменовъ пившихъ вино посл обда съ моимъ отцомъ. Они захлопали руками и громко захохотали, когда я сказалъ имъ что вроятно короли не нашедшіе себ мста на окнахъ сошли внизъ въ погреба.

— Они идутъ туда, сказалъ отецъ мой. Онъ выпилъ стаканъ вина и глубоко вздохнулъ.— Уходятъ они, господа, какъ доброе вино, какъ старый портвейнъ, который, говорятъ, тоже уходитъ. Удостойте выпить за здоровье Ричмонда Роя младшаго.

Они отъ души выпили за мое здоровье, но отецъ мой впалъ въ раздумье, прежде чмъ я вышелъ изъ комнаты.

зда верхомъ, уроки гимнастики, уроки французскаго языка у француженки-гувернантки, при появленіи которой отецъ всякій разъ какъ будто собирался танцовагь минуетъ, до такой степени преисполнялся онъ изысканною любезностью, уроки латинскаго языка у учителя, котораго отецъ приглашалъ обдать разъ въ дв недли, но не удостоивалъ особеннаго вниманія, разв только что отъ времени до времени записывалъ подъ его диктовку латинскія сентенціи въ карманную книжку, — таковы были занятія наполнявшія мое утро. Отецъ мой сказалъ человку обучавшему меня искусству бокса что наше семейство всегда покровительствовало его ремеслу. Я всякій день боролся десять минутъ съ сыномъ этого человка и всякій разъ онъ валялъ меня. Въ хорошіе дни, меня одвали въ черный бархатъ, и мы катались по парку, гд отецъ кланялся очень многимъ и былъ предметомъ общаго вниманія.

— Наша обязанность помнить имена и лица, не забывай этого, милый Ричи, говорилъ онъ.— Мы здили въ его ложу въ оперу, мы посщали верхнюю и нижнюю палату, и мой отецъ, жалуясь на упадокъ британскаго краснорчія, жаля о дняхъ Чатама и Вильяма Питта (нашего стараго пріятеля), и Берка, и Шеридана, поощрялъ однако ораторовъ одобрительнымъ шепотомъ. Отецъ мой уже не настаивалъ чтобъ я изучалъ родословныя знатныхъ домовъ.

— Теперь ты въ самой атмосфер, говорилъ онъ,— все это придетъ само собой. Я освдомлялся не буду ли я внезапно перенесенъ на какое-нибудь новое мсто? Онъ уврялъ меня что это невозможно, разв земля пошатнется. Это меня успокоило, ибо я вполн полагался на стойкость земли. Мы говорили о нашихъ воскресныхъ прогулкахъ въ соборъ Св. Петра и Вестминстерское аббатство, какъ о времени имвшемъ свою прелесть. Наше отдленіе среди избранныхъ прихожанъ боле нравилось отцу. Церковная ключница никому такъ низко не присдала, какъ ему. Мн же недоставало памятниковъ, напвовъ и чего-то еще, чего я самъ не зналъ. При первыхъ признакахъ задумчивости во мн, отецъ встревожился. Довольно долго пришлось мн простоять предъ нимъ и мистрисъ Вадди, съ высунутымъ языкомъ, словно драконъ на обояхъ. Онъ взялся опять за прежнюю игривость, стараясь быть такимъ же какимъ былъ въ квартир мистрисъ Вадди. Потомъ мы стали читать вмст сказки Тысячи и одной ночи, или лучше сказать, онъ ихъ читалъ мн, и часто представлялъ событія ихъ въ лицахъ во время нашихъ прогулокъ. Когда отецъ спрашивалъ у меня уроки, онъ являлся грознымъ африканскимъ чародемъ, которому надо отдать все что я добылъ — и кольцо, и ржавую лампу. Мы часто встрчали прекрасныхъ Персіянокъ. Отецъ говаривалъ что во многихъ отношеніяхъ походитъ на трехъ странствующихъ дервишей. Чтобы позабавить меня, когда я выздоравливалъ отъ кори, онъ нанялъ актера въ театр, повязалъ ему вкругъ шеи полотенце, посадилъ его на стулъ, намылилъ ему лицо, и сталъ разыгрывать надъ нимъ роль цирюльника. Никогда я въ жизни такъ не смялся. Бдная мистрисъ Бадди ухватилась руками за бока и только восклицала:— Ахъ, Боже мой! Господи! А цирюльникъ тмъ временемъ бгалъ въ другую комнату справляться съ воображаемымъ гномономъ, и мы слышали какъ онъ громогласно вопрошалъ дозволяетъ ли положеніе солнца продолжать бритье несчастнаго юноши. Потомъ онъ возвращался съ цирюльничьей суетливостью, какъ будто довольный благопріятнымъ отвтомъ свтилъ. Прислуги позволено было глядть на эту сцену. Но какъ только юноша былъ добритъ, отецъ отослалъ его тономъ господина. Удивительно ли что его любили? Мистрисъ Бадди спрашивала: можно ли его не любить? Помню какъ испугался я, когда она однажды заговорила о томъ что онъ можетъ жениться во второй разъ. Къ любви моей примшалась какая-то романтическая нжность: я почувствовалъ что мы съ отцомъ одни на свт. Держать его за руку было для меня наслажденіемъ. Я думалъ серіозно о принц Ахмет, и доброй и прекрасной Перибану, на которой охотно допустилъ бы отца жениться. Любимымъ мечтаніемъ моимъ было что онъ стрляетъ изъ лука въ цль, и не получаетъ награды потому что не можетъ найти стрлу свою, и отправляется искать ее, и приходитъ къ зеленымъ горамъ, а потомъ въ каменистую пустыню, гд наконецъ находитъ стрлу свою на огромномъ разстояніи отъ стрльбища, кругомъ его пустыня, и прелестнйшая изъ всхъ волшебницъ выходитъ предъ нимъ изъ земли. Въ отсутствіи его я тосковалъ по немъ, ревновалъ его. Во время этой сказочной жизни нашей, мы слетали на ковр-самолет на европейскій материкъ, гд я заболлъ и излчился, понюхавъ яблоко, отецъ направлялъ движенія наши, съ помощью телескопа, который показывалъ намъ названіе гостиницъ, готовыхъ принять насъ. Города же, и соборы, и жаркія долины подъ горами, и рки и замки были для меня какъ бы живою, географическою книгой, открывающеюся и закрывающеюся наудачу. Странствованіе изъ мста въ мсто такъ похоже было на жизнь которую велъ я прежде, что я поминутно готовъ былъ и смяться и плакать и мгновенно переходить отъ одного настроенія къ другому. Въ одинъ прекрасный день, я очутился въ гондол съ молодою двушкой. Отецъ мой подружился со многими на пути, въ томъ числ и съ ея родителями. Она влюбилась въ меня и радовалась имени Перибану, которое я далъ ей за ея прекрасныя рчи о полосатыхъ столбахъ, изъ-подъ которыхъ брызжутъ фонтаны жемчуга, если вытащить ихъ изъ земли, о чертогахъ прилетвшихъ съ отдаленнйшихъ концовъ свта, о город внезапно исчезнувшемъ ночью и оставившемъ по себ лишь пустынныя волны, которыя катясь шепчутъ: ‘гд? гд?’ Я охотно согласился бы на бракъ ея съ отцомъ. Она для меня была какъ отдыхъ и сонъ, какъ тихое море и блестящій жемчугъ. Мы условились переписываться всю жизнь. Звали ее Клара Гудвинъ. Она просила меня, когда захочу писать ей, всегда заходить въ казармы конной гвардіи, чтобъ узнать въ какой части свта обртается полковникъ Гудвинъ. Я же не могъ дать ей постояннаго адреса, и вмсто того разказалъ свою исторію съ самаго начала. Вамъ писать все тоже что писать рк текучей, сказала она, и требовала чтобъ я оставилъ гадкое имя Рой, когда выросту. Отецъ мой поссорился съ полковникомъ Гудвиномъ. Много мсяцевъ спустя, мн казалось что я только сейчасъ разлученъ съ Кларой, но она виднлась мн въ туман невозвратно утраченною. У меня не было другой подруги.

Плодомъ нашей поздки были двнадцать дюжинъ отличнйшаго бургундскаго вина, которыя отецъ намревался сложить въ дипвелской ферм, чтобъ он были выпиты въ день моего совершеннолтія, когда, по выраженію отца, я сдлаюсь юридическимъ лицомъ и поплыву на собственномъ корабл.

— Я не отвдываю вина. Я, Богъ дастъ, выпью въ этотъ день портеру, сказала мистрисъ Бадди.

Отецъ мой поглядлъ на нее съ сожалніемъ и приказалъ ей отправить вино въ Дипвелъ, что и было сдлано. Онъ посадилъ меня къ себ на колни и сказалъ выразительно:

— Ричи! двнадцать дюжинъ лучшаго вина, какое можетъ пить человкъ, ожидаютъ тебя на порог совершеннолтія. Немногіе отцы могутъ сказать это своимъ сыновьямъ. Если мы выпьемъ вино это вмст, счастливъ будетъ тотъ день. Если меня заколотятъ въ длинный ящикъ,— голосъ его дрогнулъ,— если я, понимаешь, отправлюсь внизъ къ Перибану, прибавилъ онъ,— помни что отецъ твой самъ выбралъ это вино и веллъ разлить при себ, пока ты спалъ въ императорской комнат, въ старинномъ бургундскомъ город, и поклялся что какъ бы ни было, сынъ его, вступая въ совершеннолтіе, будетъ пить царское вино.

Отецъ мой говорилъ съ большимъ одушевленіемъ, лицо его раскраснлось. Я общалъ ему что отправлюсь въ Дипвелъ къ двадцать первой годовщин моего рожденія, онъ же обязался присутствовать тамъ, если возможно тломъ, а не то такъ духомъ. Мы заключили разговоръ этотъ нсколькими слезами. Мысль о великомъ предстоящемъ намъ дн привела меня въ возбужденное состояніе. Мистрисъ Вадди, напротивъ, впала отъ этой мысли въ грустное раздумье. ‘Богъ всть гд будемъ мы тогда’, вздохнула она. ‘Она плаксивая женщина’, сказалъ отецъ мой презрительно. Они все какъ-то не ладили другъ съ другомъ, несмотря на ея безграничную преданность отцу моему. Онъ грозилъ мгновенно выдать ее за кого-нибудь замужъ, если она будетъ надодать ему своимъ, какъ онъ выражался, ваддизмомъ. Она привыкла восклицать въ заключеніе своихъ замчаній: ‘Такъ ли, иначе ли, часъ нашъ скоро пробьетъ!’ Эти слова поселили во мн смутное опасеніе что внезапно въ одной изъ стнъ отворится дверь и мы перейдемъ подземными ходами въ другую страну. Отецъ мой по-своему укрощалъ ея тревогу: онъ призывалъ своего повара, нкоего monsieur Alphonse, смшнйшаго изъ французовъ, и заказывалъ ему шесть званыхъ обдовъ сразу. ‘Вотъ теперь, мистрисъ Вадди, вамъ будетъ чмъ занять умъ свой’, говорилъ онъ. И судя по спокойствію, тотчасъ же ею овладвавшему, это средство излчивало на время ея болзнь. Бдняжка торопливо отправлялась слдомъ за monsieur Альфонсомъ и не произносила ни одной жалобы, пока продолжались обды. Но носились слухи что съ ней длаются припадки въ верхнемъ этаж. Какъ только слухи эти дошли до моего отца, онъ сталъ уличать ее въ непозволительной слабости и объявилъ что намренъ произвести радикальное лченіе, хотя бы это вовлекло его въ безграничные расходы. Былъ у насъ балъ и алладинскій ужинъ, дв недли отецъ мой нанималъ лочтальйоновъ, мы носились по Лондону. Отецъ держалъ пари за одну лошадь на Эпсомской скачк только потому что ее звали Королевскій Принцъ. Лошадь эта выиграла, что, какъ уврялъ онъ, могло служить доказательствомъ какъ благоразумно стоять въ нашей стран за королевство. Онъ объяснялъ мн что если здитъ парой, на него сравнительно мало обращаютъ вниманія, а видя четверню съ почтальйономъ, народъ тотчасъ же снимаетъ предъ нимъ шапки и готовъ цловать ему руки.

— Попробуемъ красную ливрею въ одинъ изъ нашихъ выздовъ, Ричи, сказалъ онъ.

Мистрисъ Вадди, слышавшая эти слова, воскликнула:

— Это запрещено закономъ!

— Кому, сударыня? отозвался отецъ.

— Только лица принадлежащія…. начала было она, но отецъ страшно нахмурился, она остановилась и расплакалась такъ что мн стало жаль ее.

Отецъ тотчасъ отправился заказывать красную ливрею. Онъ былъ очень взволнованъ. Тутъ мистрисъ Вадди, обнявъ меня, сказала:

— Милый мой мистеръ Ричмондъ, маленькій мой Гарри, готовьте дтское сердечко свое къ тяжелымъ днямъ!

Я увидлъ въ этой непонятной рчи нападки на моего отца и сталъ сильно бранить ее. Пока я горячо говорилъ, дверь передней отворилась, я выбжалъ и увидлъ тетушку Дороти, въ сопровожденіи мистера Баннербриджа. Меня цловали и обнимали не знаю сколько, пока наконецъ на меня повяло воздухомъ Риверсли, и старый домъ мой стать казаться мн ближе новаго. Тетушка, увидвъ слезы на моихъ щекахъ, спросила о чемъ я плачу. Я тотчасъ же излилъ потокъ жалобъ на мистрисъ Вадди за нападки на моего отца. Услышавъ о красной ливре, тетушка всплеснула руками.

— Этотъ человкъ скоро проживетъ и умъ, и деньги, замтилъ мистеръ Банвербриджъ.

Тетушка сказала мн:

— Мой милый Гарри скоро вернется въ свою хорошенькую комнатку, къ ддушк. Не правда ли, душа моя? Ты все найдешь тамъ по-старому, кром бдной мамаши. ‘Поцлуй моего мальчика, моего Гарри…. Гарри Ричмонда’. Таковы были послднія слова ея на смертномъ одр, прежде чмъ отошла она къ Богу, милый Гарри. Тамъ все по-прежнему: и пони Салловъ, и собачка твоя, Принцъ, и ягненочекъ Дэзи, сдлавшійся уже барашкомъ, и мальчикъ рабочій Дикъ, въ большихъ сапогахъ.

И много еще подобныхъ сладкихъ рчей, отъ которыхъ лицо мое то свтлло, то омрачалось, и захотлось мн побывать въ Риверсли, взглянуть на могилу матери и на друзей моихъ.

Тетушка Дороти поглядла на меня.

— Пойдемъ, сказала она,— пойдемъ со мною, Гарри.

Дрожь ея мгновенно сообщилась мн. Я сказалъ: ‘да’, хотя сердце во мн упало, будто съ этимъ словомъ я лишился отца. Она схватила меня за руки, шепча: ‘Осуши ты наши слезы, развесели опять домъ нашъ! О, съ той ночи какъ Гарри ушелъ…. теперь я ужь мамаша Гарри.’

Я посмотрлъ, есть ли у ней на лбу прядь блыхъ цвтовъ, которую мать моя всегда носила, и подумалъ о письм отца съ черною каймой. Я сказалъ что пойду, но радость моя исчезла. Въ дверяхъ насъ остановила мистрисъ Вадди. Ничмъ нельзя было убдить ее выдать меня. Мистеръ Баннербриджъ попробовалъ вступить съ нею въ разсужденія, и изложилъ, какъ выражался онъ, дло которое давно уже какъ будто душило его. Онъ говорилъ о моей будущности, о единственной надежд для меня получить воспитаніе, приличное внуку джентльмена хорошаго стараго семейства, о томъ какъ отецъ растратилъ материнское состояніе, какъ, по всей вроятности, растратитъ и мое, о нравственномъ долг, о страшной отвтственности, которую беретъ на себя мистрисъ Вадди. Онъ навелъ на меня страхъ, но не тронулъ меня, какъ тетушкино описаніе Риверсли, и когда мистрисъ Вадди, повидимому укрощенная, жалобно спросила меня: ‘Мистеръ Ричмондъ, вы согласитесь оставить папашу?’ я вскричалъ: ‘Нтъ, нтъ, никогда я не оставлю папашу!’ и вырвался изъ рукъ тетушки. Вернулся отецъ мой, меня удалили, но я слышалъ какъ онъ предлагалъ имъ распоряжаться его домомъ и всмъ что у него есть. Тетушка уходя поцловала меня и шепнула: ‘Приходи къ намъ, когда будешь свободенъ, думай о насъ когда молишься’. Она была вся въ слезахъ. Мистеръ Бавнербриджъ потрепалъ меня по голов. Дверь затворилась за ними, и мн показалось что это лишь промелькнувшее предо мной видніе. Но отецъ привелъ меня въ ужасъ разными вопросами, указывавшими на возможность разлуки съ нимъ. Онъ какъ-то представлялъ моего дда въ такихъ черныхъ краскахъ что я серіозно заявилъ готовность скоре умереть, чмъ возвратиться къ Риверсли. Я ршился даже никогда не произносить имени мста гд говорятъ дурно о томъ кого я любилъ боле всего на свт. ‘И не произноси, сынъ мой,’ сказалъ онъ торжественно, ‘или мы разлучены навсегда’. Я повторилъ за нимъ: ‘Я Рой, а не Белтамъ!’ Узнавъ что честь его подверглась оскорбленіямъ въ Риверсли, я возненавидлъ это мсто. Мы вмст плакали, а потомъ смялись и должно-быть я говорилъ необыкновенно краснорчиво, ибо отецъ поглядлъ на меня и сказалъ: ‘Ричи, приготовить тебя въ генералы британской арміи не дурно, но ты обладаешь даромъ слова, званіе канцлера тоже представляетъ свои выгоды, давая возможность шепнуть иногда словечко на ухо державной власти. Вотъ цль наша, сынъ мой. Вы не хотите призвать нашего рода, такъ признаете наши заслуги. Онъ горько жаловался на то что тетушка Дороти ввела въ домъ подъячаго. Грхи мистрисъ Вадди были отпущены ей за благородное сопротивленіе вкрадчивымъ рчамъ юриста. Съ недлю еще ходилъ я вверхъ и внизъ по лстниц на глазахъ англійскихъ королей, глядвшихъ на меня съ оконъ, потомъ два гадкихъ человка вошли въ домъ и очень смутили меня, хотя отецъ мой былъ съ ними чрезвычайно любезенъ и оставилъ ихъ ночевать, говоря что они старинные его арендаторы. На слдующій день появилась наша красная ливрея. Вмнивъ мистрисъ Вадди въ обязанность тщательно исполнить его приказанія, отецъ слъ со мной въ экипажъ, смясь надъ ея печальными глазами и надутыми губами. ‘Съ меня гора свалилась’, замтилъ онъ, и спросилъ меня: ‘не утомленъ ли я пышностью’. Я прочелъ ожидаемый отвтъ на его лиц и сказалъ что утомленъ и желалъ бы прямо отправиться въ Дипвелъ. ‘Тамъ бургундское покоится мирно,’ сказалъ отецъ и задумался. Необыкновенный былъ день. Люди останавливались глядть на насъ. За городомъ нкоторые снимали шапки и кричали. Хозяева трактировъ гд мы мняли лошадей стояли безъ шапокъ у двери до нашего отъзда, и я по примру отца серіозно приподнималъ шляпу и кланялся людямъ привтствовавшимъ насъ на дорог. Я и не старался узнать причину этой чрезмрной почтительности, я начиналъ уже къ этому привыкать. На склон горы, гд большая дорога спускается къ городу, мы остановились предъ высокою красною стной, за которою слышались крики играющихъ мальчиковъ. Мы пошли къ нимъ въ сопровожденіи содержателя школы. Отецъ мой далъ денегъ первому ученику. Посл завтрака съ содержателемъ и его дочерью, которую я поцловалъ по ея просьб, мальчикамъ былъ объявленъ праздникъ. Какъ громко и весело кричали они! Молодая двушка замтила мою радость и стояла со мной у окна, пока мой отецъ разговаривалъ съ ея отцомъ. Долго потомъ мн еще видлось какъ разговаривали они, то-есть отецъ мой длалъ свои распоряженія, а мистеръ Риппенджеръ выслушивалъ ихъ, какъ покорный вассалъ. Результатомъ было то что, не возвращаясь боле домой, я черезъ два дня сдлался лучшимъ другомъ Джуліи Риппенджеръ и младшимъ ученикомъ въ школ. Отецъ сказывалъ мн потомъ что дв ночи провели мы въ гостиниц. Память переноситъ меня прямо отъ кареты и красной ливреи на мсто моего заключенія.

ГЛАВА V.
Я пріобртаю дорогаго друга.

Геріотъ былъ героемъ нашей школы. Бодди былъ одинъ изъ нашихъ надзирателей. Оба они были влюблены въ Джулію Риппенджеръ. Я же имлъ счастія пользоваться ея предпочтеніемъ въ продолженіи довольно долгаго времени, въ теченіе котораго я, хотя и не жилъ боле въ роскоши, и бархатные мои костюмы стали уже изнашиваться, а объ отц моемъ не было ни слуху ни духу, все-таки былъ еще довольно счастливъ. Джулія расточала мн свои поцлуи при всякомъ удобномъ случа, но въ то же время она всегда такъ восхищалась всякаго рода героизмомъ и смлостью, что мн настолько же трудно было обабиться, какъ нкогда Ахиллу, переодтому двочкой. Ей было семнадцать лтъ, возрастъ одинаково плнительный, какъ для мальчиковъ, чувствующихъ свое ничтожество, такъ и для мущинъ, чувствующихъ свое превосходство. Школа никакъ не могла объяснить себ, близкое родство ея со старикомъ Риппенджеромъ. Невозможно было себ представить какимъ образомъ могло вырости подобное яблочко на такомъ кривомъ, уродливомъ дерев. Геріотъ выражалъ надежду что Бодди женится когда-нибудь на настоящей дочери Риппенджера, то-есть на розг. Я пересказалъ это остроумное изреченіе Джуліи, которая разсмялась, виня его однако за дерзость. Она показала мн портретъ своей покойной матери, ирландской дамы, съ длинными, темными рсницами, Джулія очень походила на нее. Я разказалъ объ этомъ портрет Геріоту, и такъ какъ я пользовался преимуществами, не достававшимися кром меня никому изъ мальчиковъ, имя право бывать у нея во всякое время дня, исключая часовъ ученія, то онъ сказалъ мн чтобъ я попросилъ ее показать этотъ портретъ и ему. Она на минуту задумалась и отказала. Геріотъ, услыхавъ объ этомъ немилостивомъ отказ, заложилъ об руки въ карманы и оставилъ игру въ крикетъ. Мы видли какъ онъ прислонился къ стн, прямо противъ ея оконъ, между тмъ какъ толпа мальчиковъ окружила его, умоляя принять участіе въ игр, которая должна была служить упражненіемъ къ предстоящему состязанію нашему съ другою школой, нашею соперницей. И только изъ опасенія чтобы наша школа не осталась побжденной ради ея немилости, Джулія передала мн портретъ, съ торжественнымъ приказомъ доставить его вскор назадъ. Я, конечно, общалъ исполнить ея приказаніе. Геріотъ ушелъ въ свой любимый уголокъ на лужайк, и тамъ долго глядлъ на портретъ, цлуя его: затмъ онъ спряталъ его подъ своею курткой, застегнувъ ее на вс пуговицы, и заворчалъ на меня, когда я попросилъ возвратить мн портретъ. Джулія испугалась и послала меня умолять его.

— Слушай, юноша, сказалъ мн Геріотъ:— ты славный мальчуганъ и я очень люблю тебя, но скажи ей что я поврю только ея собственноручному посланію, если она хорошенько попроситъ меня объ этомъ въ письм, то я возвращу ей этотъ портретъ. Скажи ей что я только хочу заказать копію съ него первокласному художнику.

Джулія расплакалась отъ его жестокости, называя его злымъ, безжалостнымъ обманщикомъ. Она написала ему, но письмо это ему не понравилось, и онъ сердито отвчалъ на него. Во время утренней и вечерней молитвы жалко было видть ея умоляющіе взгляды и опущенныя рсницы. Я догадался что Геріотъ требовалъ отъ нея, въ своихъ письмахъ, чтобъ она призналась ему въ чемъ-то, въ чемъ она не хотла признаваться.— Я больше не буду писать, передайте это ему, милый мой, сказала она мн, и слдствіемъ неблагодарности и упрямства Геріота было то что на освященіи новой церкви она, въ глазахъ всхъ насъ, взяла Бодди подъ руку и стала расхаживать съ нимъ взадъ и впередъ. Геріотъ не спускалъ съ нихъ глазъ, губы его сжались, а руки неподвижно опустились. Вечеромъ того же дня я доставилъ ей длинное посланіе отъ него. Она разорвала его въ клочки, не читая.

На слдующій день, Геріотъ медленными шагами прошелъ мимо Бодди, держа портретъ въ рукахъ. Надзиратель окликнулъ его.

— Что у васъ въ рукахъ, Геріотъ?

Герой мой остановился.

— Это фамильный портретъ, отвчалъ онъ, кладя его въ карманъ и устремивъ взглядъ на окно Джуліи.

— Позвольте взглянуть, сказалъ мистеръ Бодди.

— Позвольте вамъ отказать, отвчалъ Геріотъ.

— Посмотрите-ка на меня, воскликнулъ Бодди.

— Я предпочитаю смотрть въ другую сторону, возразилъ Геріотъ, Джулія показалась въ эту минуту въ окн.

— Я учтиво просилъ васъ, продолжалъ Бодди, я просилъ у васъ позволенія взглянуть на портретъ, я съ намреніемъ употребилъ это выраженіе: просилъ у васъ позволенія….

— Нтъ, вовсе не просили, перебилъ его Геріотъ, вы можетъ-быть только хотли такъ выразиться, но вы не употребляли слова: позволеніе.

— А вы дерзко отвтили мн, продолжалъ Бодди, лицо котораго стало очень грозно, вы врно стащили что-нибудь, вы надули меня, вы скрыли что несли съ собой.

— И несу теперь, поправилъ его Геріотъ, и намренъ скрыть наперекоръ всмъ, очень внятно пробормоталъ онъ.

— Какъ негодяй, захваченный въ покраж, заревлъ Бодди, вы спрятали.

— И прячу.

— А я требую, во имя моей обязанности, чтобы вы сейчасъ же предъявили мн эту вещь, сію же минуту, здсь, немедленно, безъ разговоровъ, разстегнитесь, не то я позову мистера Риппенджера.

Я стоялъ рядомъ съ моимъ храбрымъ Геріотомъ, съ легкою дрожью во всхъ членахъ, хотя и любовался его мужествомъ. Онъ твердо выставилъ лвую ногу впередъ и сказалъ именно такимъ тономъ который долженъ взбсить надзирателя:

— Я скрывалъ и скрываю, несъ и несу. Вы требуете чтобъ я предъявилъ вамъ то чего не хочу показать никому. Позвольте мн со всевозможнымъ уваженіемъ замтить вамъ что фамильный портретъ вещь неприкосновенная для сына джентльмена.— На, Ричи, бги!

Портретъ очутился въ моей рук, а Геріотъ между мною и Бодди, въ положеніи игрока въ барры, не допускающаго въ свои ряды противника. Онъ увидалъ голову мистера Риппенджера, выглядывающую изъ-за ршетки. Я могъ видть какъ Геріотъ вступилъ въ борьбу съ надзирателемъ, еще не выбжавъ за калитку въ садъ, гд я упалъ въ объятія Джуліи, привлеченной сюда ожиданіемъ ужасной катастрофы.

Геріота обвинили лишь въ дерзости. Обычное наказаніе за это, состоявшее изъ пятисотъ строкъ изъ Виргилія, было принято имъ съ презрительнымъ хладнокровіемъ.— Позвольте мн выбрать эпизодъ о Дидон, вотъ все что отвтилъ онъ Риппенджеру, вслдствіе этого нкоторые изъ мальчиковъ сейчасъ же бросились изучать исторію Дидоны, но Геріоту досталось сраженіе съ Турномъ. Участіе принятое мною въ этомъ приключеніи пріобрло мн дружбу Геріота, не причинивъ мн притомъ ни малйшей непріятности.

— Папа никогда не накажетъ васъ, сказала мн Джулія, и я проникся сознаніемъ своего исключительнаго положенія. Неудивительно что это сознаніе утвердилось во мн, ибо мистеръ Риппенджеръ, постоянно распространялся, въ моемъ присутствіи, при своихъ гостяхъ, о величіи моего отца. Пользуясь позволеніемъ обращаться къ нему за карманными деньгами, не стсняясь количествомъ суммы, я поддерживалъ въ школ отцовскую славу.

Повременамъ, особенно при наступленіи каникулъ и праздниковъ, когда я оставался одинъ съ Джуліей, на меня нападала тоска, и я считалъ другихъ мальчиковъ чуть ли не счастливе себя. Возвращеніе домой стало казаться мн недосягаемымъ блаженствомъ. Мн казалось также что имть настоящаго отца вмсто блестящаго ангела, появляющагося отъ времени до времени, немалое счастіе, могущее служить вознагражденіемъ прочимъ мальчикамъ за то что у нихъ отцы не такіе какъ мой. Я утшалъ себя въ своемъ гор тмъ что писалъ отцу письма, адресуя ихъ на имя миссъ Джуліи Риппенджеръ и кладя ихъ въ ея рабочую корзинку, служившую мн почтовымъ ящикомъ. Она удостоивала меня смшными отвтами, подписывая подъ своими посланіями ‘твой многолюбящій тебя папа’ и описывая въ нихъ битвы съ бенгальскими тиграми и ловли блыхъ слоновъ, благородныя занятія эти возбуждали во мн тревожныя и въ то же время отрадныя мечты. Наконецъ пришло и дйствительное письмо отъ него, со штемпелемъ иностраннаго города, но въ немъ онъ не упоминалъ ничего о своемъ прізд ко мн. Я увидалъ въ то же время что письмо это обмануло ожиданія мистера Риппенджера. Мало-по-малу точно какое-то облако омрачило мой горизонтъ. Я пересталъ просить у него денегъ, меня одли въ простое суконное платье, изгнали изъ семейной столовой и позволяли навщать Джулію только по воскресеньямъ. Тогда я пересталъ жить собственною жизнью. Во все время ученія, въ рекреаціонные часы, въ постел, вплоть до звука утренняго звонка, я мысленно гнался вслдъ за моимъ отцомъ по невдомой стран, обыкновенно въ виду заходящаго прямо противъ меня солнца, я все будто бы бжалъ изъ лсу къ ручью, въ который оно опускалось, и потерявъ его изъ виду, чувствовалъ себя какъ бы окруженнымъ со всхъ сторовъ мракомъ, возвращавшимъ мн сознаніе дйствительности, которое, не особенно огорчая меня, странно удивляло. Зачмъ былъ я разлученъ съ нимъ? Я могъ отлично повторять вслухъ мои уроки, среди этихъ мечтаній, но внезапное пробужденіе мое отъ нихъ, въ кругу мальчиковъ, заставляло меня запинаться во время отвта учителю и задавать себ вопросъ: отчего же я здсь, а онъ далеко отъ меня? Мальчики перестали уже разчитывать на вторичный праздникъ съ угощеніемъ отъ моего отца, но тмъ не мене впечатлніе, произведенное имъ на нашу школу, было такъ сильно что даже когда я очутился уже на равной ног съ ними, они все-таки продолжали оказывать мн разныя преимущества. Я умлъ разказывать о чужестранныхъ городахъ и о разныхъ исторіяхъ, и кром того находился еще подъ непосредственнымъ покровительствомъ Геріота. Но вскор ожиданіе большаго горя сжало мн сердце, мой дорогой Геріотъ объявилъ мн о своемъ намреніи оставить на слдующее полугодіе нашу школу.

— Я не могу слышать что человкъ у котораго не хватаетъ духу побить меня, какъ мущина, молится объ отпущеніи грховъ моихъ утромъ и вечеромъ.

Мистеръ Риппенджеръ имлъ обыкновеніе упоминать во время общихъ молитвъ о главнйшихъ преступникахъ вашей школы, какъ объ юношахъ сердца которыхъ онъ желалъ бы отвратить отъ зла. Онъ вчно подозрвалъ какіе-нибудь злые замыслы противъ себя, было ужасно непріятно слышать, стоя неподвижно на колняхъ у нашихъ скамеекъ, какъ онъ постоянно намекалъ на какіе-то глубоко задуманные, важные школьные заговоры, и затмъ, глубоко вздохнувъ, говорилъ: — да будетъ обращено на путь истины сердце Вальтера Геріота и да удостоится онъ всхъ благословеній и пр. Вмст съ именемъ Вальтера Геріота чаще всего упоминались имена Джона Сальтера, Андрью Саддльбенка, вашего лучшаго игрока въ крикетъ и забавнйшаго на свт мальчика, и маленькаго Гуса Темпля. Они увряли что всякій разъ отвчали на это: Аминь, подобно Геріоту, но никто изъ насъ еще ни разу не слыхалъ изъ ихъ устъ этого надменнаго изъявленія согласія. Геріотъ же произносилъ это слово всегда ясно и свободно, и при этомъ трепетъ пробгалъ каждый разъ по всему тлу Джуліи, стоявшей на колняхъ, съ наклоненнымъ къ стулу лицомъ, прямо около каедры своего отца. Товарищи мои осыпали меня разъ поздравленіями за то что я, подобно пвчему, проплъ ‘Аминь’ еще громче Геріота, хотя и не могъ такъ же хорошо вытянуть послднюю ноту, посл того какъ Риппенджеръ сталъ разъ, къ удивленію моему, молиться е смягченіи сердца ‘юноши извстнаго намъ подъ именемъ Ричмонда Роя. ‘ Я сдлалъ это, слдуя минутному влеченію. Мистеръ Риппенджеръ бросилъ на меня взглядъ, сходя съ каедры. Джулія казалась огорченной. Что же касается до меня, то я былъ въ восторг что мн удалось уподобиться въ чемъ-либо Геріоту.

— Юный Ричмондъ, ты маленькій герой, сказалъ онъ, лаская меня.

— Я видлъ какъ старикъ Риппенджеръ шепнулъ что-то на ухо этому скотин Бодди. Но не безпокойся, пока я здсь, я не дамъ тебя въ обиду. Крпчай, вотъ въ чемъ должна быть твоя главная задача. Я бы желалъ чтобъ они какъ-нибудь поскли тебя, только для того чтобы посмотрть можешь ли ты не хныкать при этомъ, но я не желалъ бы, однако, чтобы теб круто пришлось, мой крошка.

Онъ приподнялъ меня и прижалъ къ себ.

— Для тебя, Геріотъ, я на все готовъ, отвчалъ я.

— Хорошо, хорошо, возразилъ онъ, желая отъ души чтобы мн никогда не пришлось пострадать изъ-за него.

Онъ обладалъ неподражаемымъ даромъ какъ-то особенно нжно произносить нкоторыя слова, даръ этотъ привязывалъ къ нему всхъ младшихъ мальчиковъ, способныхъ оцнить эту особенность, подобную неизъяснимому вліянію музыки. Мн кажется, это самое привязывало къ нему и молодыхъ женщинъ. Джулія часто повторяла нкоторыя изъ его фразъ, какъ-то напримръ: ‘Глупенькій, глупенькій мальчуганъ’, что онъ всегда говорилъ, махнувъ при этомъ рукой, когда какой-нибудь маленькій мальчикъ благодарилъ его за что-нибудь. Она сердилась на него за поощреніе ко мн того что она называла дерзостью въ отношеніи къ ея отцу и увряла что я служу Геріоту средствомъ постоянно раздражать старика.

— Скажи Геріоту отъ меня что ты мой и чтобъ онъ не смлъ тебя портить, сказала она.

Онъ отвчалъ на это что требуетъ отъ нея письменнаго повторенія этого приказа. Она просила его возвратить ей ея прежнія письма. Затмъ онъ поручилъ мн отнести ей длинное посланіе, изъ-за котораго мы и попались въ бду. Мистеръ Бодди сидлъ въ класной, въ которой Геріотъ прилежно работалъ перомъ, въ одно дождливое воскресенье. Его проницательные, маленькіе глазки безпокойно двигались въ его плоской птичьей голов во все время пока Геріотъ писалъ. Онъ увидалъ потомъ что Геріотъ передалъ мн какую-то книгу, и въ ту минуту какъ я собирался идти къ Джуліи, позвалъ меня и спросилъ куда я иду.

— Къ миссъ Риппенджеръ, отвчалъ я.

— Что вамъ тамъ нужно?

— Мн нужно отнести ей книгу.

— Покажите книгу?

Я въ недоумніи остановился.

— Эту книгу далъ ему я, сказалъ Геріотъ, вставая.

— Я посмотрю годится ли эта книга маленькому мальчику, сказалъ Бодди, и прежде нежели Геріотъ усплъ помшать ему, тряхнулъ книгой, и письмо выпало изъ нея. Оба вдругъ подскочили чтобы поднять его, они стукнулись головами, но Геріотъ былъ проворне, онъ схватилъ письмо и закричалъ мн: ‘бги’, какъ и тогда при подобномъ же случа. Но на этотъ разъ онъ не стоялъ между мною и надзирателемъ. Надзиратель схватилъ меня за воротъ и началъ сурово трясти.

— Теперь вы поймете что вы ничмъ не отличаетесь отъ другихъ мальчиковъ, Рой, сказалъ Бодди.— Негодные, избалованные мальчишки, не признающіе школьныхъ порядковъ, не терпятся здсь. Вотъ ваша книга, Геріотъ. Очень жалю что одинъ изъ листовъ ея вырванъ, прибавилъ онъ ухмыляясь.

— А я очень жалю что съ бднымъ мальчикомъ обошлись такъ свирпо.

— Ему посовтовали избгать дерзости.

— О, задавайте мн Виргилія, сколько вамъ угодно, возразилъ Геріотъ,— я знаю его наизусть.

Время назначенное для моего визита Джуліи прошло, и она явилась узнать что задержало меня. Бодди всталъ чтобъ объяснить ей въ чемъ дло. Но Геріотъ опередилъ его, сказавъ:

— Мн кажется, я долженъ объяснить вамъ это, миссъ Риппенджеръ. Дло въ томъ что я слышалъ отъ маленькаго Роя что вы охотница до разказовъ изъ индійской жизни, и я далъ ему для васъ книгу, чтобы вы прочли ее если вамъ угодно. Мистеръ Бодди не позволилъ ему отнести ее къ вамъ и обошелся съ юношей довольно сурово. Тутъ было врно какое-нибудь недоразумніе съ его стороны. Вотъ не угодно ли вамъ эту книгу, она очень занимательна.

Джулія вся покраснла, она взяла книгу, тихонько прошептавъ что-то, позеленвшему надзирателю она не сказала ни слова.

— Позвольте, продолжалъ Геріотъ,— я осмлился написать нкоторыя примчанія къ этой книг. Отецъ мой, какъ вамъ извстно, офицеръ индійской службы, а многія изъ выраженій этой книги будутъ непонятны вамъ безъ примчаній. Ричи подай сюда листокъ. Вотъ они, миссъ Риппенджеръ, будьте такъ добры положите ихъ въ книгу.

Я это всей души надялся что она не откажется отъ листка. Но она, однако, отказалась, и сердце такъ и упало во мн.

— О, я прочту и безъ примчаній, весело сказала она.

Посл этихъ словъ, я уже совершенно равнодушно выслушалъ какъ она просила Бодди позволить мн идти съ ней, и нисколько не огорчился его отказомъ. Она положила книгу, сказавъ чтобъ я принесъ ее когда меня простятъ.

Вечеромъ, въ то время какъ мы гуляли по лужайк, Геріотъ спросилъ меня соглашусь ли я оказать ему услугу, требующую смлости съ моей стороны, но которую онъ за то никогда не забудетъ. Она состояла въ томъ что я долженъ былъ быстро пробжать мимо Бодди, прохаживающагося взадъ и впередъ около калитки, ведущей къ Джуліи въ садикъ, проскользнуть туда и заставить Джулію принять его письмо. Я пустился бжать, прыгая какъ мячъ. Надзиратель, воображал что я спшу такъ съ цлью поговорить съ нимъ, хотлъ доказать мн насколько онъ былъ возмущенъ моимъ поведеніемъ, ускоривъ шаги при моемъ приближеніи, онъ прошелъ мимо калитки, а я быстро вскочилъ чрезъ нее въ садъ. Я только-что усплъ сказать Джуліи:

— Спрячьте письмо, не то я попадусь!

Письмо исчезло въ ея корсет.

Въ ту же минуту она обратилась къ моему врагу съ словами:

— Вы, конечно, не накажете его за то что онъ любитъ меня?

Онъ началъ говорить о неповиновеніи, о заслуженномъ наказаніи и прочія надзирательскія фразы, однако смягчился, повидимому, и я кажется впервые получилъ понятіе о власти женщины. Она самымъ кротчайшимъ образомъ навела разговоръ на то какъ дождь освжилъ ея цвты, особенно же ея бдныя розы.

У меня не выходило изъ головы драгоцнное письмо, исчезнувшее изъ моихъ глазъ, подобно кролику прыгнувшему въ свою нору. Бодди ушелъ съ розой въ рук.

— Ахъ, Ричи, сказала она,— я должна была заплатить за то что тебя оставили у меня.

Мы пошли съ ней въ бесдку, и тамъ она прочла съ начала до конца Геріотово письмо.

— Но вдь онъ еще мальчикъ! Сколько лтъ Геріоту? Онъ вдь моложе меня!

Сказавъ эти слова, она еще разъ прочла письмо, затмъ еще разъ, и наконецъ спрятала его у себя на груди. Во все это время я не переставалъ расточать похвалы Геріоту.

— Ты такъ говоришь о немъ какъ будто самъ влюбленъ въ него, Ричмондъ, сказала она.

— Да, я дйствительно очень люблю его, отвчалъ я.

— Такъ значитъ ты не въ меня влюбленъ? спросила она.

— Я и васъ очень люблю, когда вы только не сердите его.

— А ты знаешь чего онъ отъ меня хочетъ?

Я догадывался объ этомъ.

— Да, знаю, ему хочется посидть рядомъ съ вами съ полчасика.

Она возразила на это что онъ безъ того сидитъ близко около нея въ церкви.

— Это такъ, сказалъ я,— но вдь онъ не можетъ же тогда мшать вамъ слушать проповдь.

Она разсмялась и осыпала все лицо мое веселыми поцлуями.

— Кажется нтъ ничего на свт на что бы онъ не осмлился.

Мы заговорили объ его мужеств.

— Онъ вмст съ тмъ и добрый, сказала Джулія, обращаясь больше къ самой себ, нежели ко мн.

Но я сейчасъ же сталъ превозносить его.

— Добрый ли онъ! О, онъ такой добрый!

Это, казалось, убдило ее.

— Онъ такъ великодушно обращается съ вами, да и со всми, не правда ли? сказала она.

И затмъ забросала меня распросами о его доброт ко всмъ мальчикамъ, и объ ихъ обожаніи къ нему.

Когда я прощался съ ней, она поручила мн сказать Геріоту:

— Вы можете сказать ему что…. я на этотъ разъ не могу написать.

Геріотъ нахмурился, когда я повторилъ ему эти слова.

— Гм, вотъ какъ! пробормоталъ онъ, но въ то же мгновеніе вдругъ просіялъ.— Значитъ она сама придетъ!

Онъ всплеснулъ руками, а лицо его потемнло.

— И она дала розу этому скотин Бодди? спросилъ онъ.

Я долженъ былъ признаться что дала, совсть упрекнула меня немного за то что я выдалъ ее, и въ то же время я винилъ ее въ измн Геріоту.

— Вотъ какъ! продолжалъ онъ.— Ей за это достанется.

Все это для меня казалось музыкой, предшествовавшей поднятію занавса, изъ-за котораго появится мой отецъ.

Скоро каждый любившій Геріота такъ какъ я могъ бы прочесть какую-то тайну на его лиц. Лицо Джуліи ничего не выдавало. Меня они не избрали своимъ повреннымъ, къ счастію для меня, не то я, вроятно, оказался бы имъ плохимъ помощникомъ, такъ мало умлъ я притворяться и такимъ пытливымъ распросамъ подвергался я со стороны подозрительнаго надзирателя. Но я былъ увренъ что Геріотъ и Джулія имли свиданія другъ съ другомъ. Онъ не спускалъ съ нея глазъ во время молитвъ, а ея глаза постоянно искали его черезъ наклоненныя головы мальчиковъ, пока не останавливались на немъ. Тутъ въ нихъ точно что-то вздрагивало и они быстро опускались, какъ подстрленная птичка. Мальчики, повидимому, подозрвали что любовь прокралась въ ихъ среду, они постоянно говорили о Геріот и Джуліи, какъ о славной парочк и о Бодди, какъ лиц намревающемся разыграть при случа роль злаго духа. Она была къ намъ добре нежели когда-либо. То что она присылала намъ пирожки собственнаго издлія не было уже для насъ новостью, но теперь она стала снабжать насъ каждыя дв недли этими пріятными дарами, часто можно было слышать какъ какой-нибудь изъ мальчиковъ восклицалъ, обращаясь къ кружку товарищей или же къ самому себ въ то время какъ она проходила мимо, или просто безъ всякаго случая: ‘Какая она красавица, ей Богу!’ Я увренъ что, согласись она выйти за Бодди, наши мальчики серіозно бы ршились ворваться всею толпой въ церковь и остановить внчаніе. Мы бы, кажется, скоре согласились выдать ее замужъ за младшаго надзирателя, Катмена, про котораго ходили въ школ слухи что когда онъ выпилъ разъ бутылку вина, ему сдлалось дурно, вслдствіе чего онъ считался у насъ довольно ничтожнымъ созданіемъ, тмъ боле что слухи эти подтверждались блднымъ цвтомъ его лица. Что мы готовы были скоре выдать за него нашу цвтущую королеву, служило лучшимъ доказательствомъ нашей ненависти къ Бодди. Я бы тоже нашелъ, подобно прочимъ мальчикамъ, что она со всякимъ днемъ хорошетъ, еслибы не былъ убжденъ что она никогда не была настолько прелестна какъ въ ту минуту когда она улыбнулась моему отцу. Такъ какъ вся школа стояла за интересы Геріота, то повсюду, во время игры въ крикетъ, во время прогулокъ по холмамъ и катаній на лодк, мистеръ Бодди былъ окруженъ шпіонами, маленькій Темпль передалъ разъ Геріоту разговоръ между Бодди и Джуліей который онъ подслушалъ лежа въ высокой трав. Бодди просилъ ее брать у него частные уроки французскаго языка. Геріотъ узналъ эту ужасную новость, готовясь войти въ лодку гд Джулія сидла рядомъ съ Бодди, Геріотъ долженъ былъ грести. Онъ опустилъ весло въ воду и сказалъ такъ громко что я услыхалъ его слова, сидя въ лодк Катмена.

— Какъ вы полагаете, полезенъ французскій языкъ для будущаго военнаго?

Бодди возразилъ что конечно онъ очень полезенъ.

— Если такъ, то я намренъ брать уроки, сказалъ на это Геріотъ.

Бодди отвчалъ ему что онъ безъ того беретъ уроки въ школ.

— О! продолжалъ Беріотъ.— Я говорю о частныхъ урокахъ, и затмъ онъ повторилъ слова переданныя ему Темплемъ:— Частный урокъ можетъ доставить гораздо боле пользы!

Бодди такъ и привскочилъ съ своего мста.

— Извольте грести, а не разговаривать, проворчалъ онъ.

— Извольте сидть смирно и не плясать въ лодк, а не то мы вывалимъ нашу даму, отвчалъ Геріотъ.

Джулія стала просить чтобы лодку причалили къ берегу, а ей позволили возвратиться домой. Бодди притянулъ лодку за цпь къ берегу и выскочилъ изъ нея чтобы помочь ей выдти, но въ это время вс мальчики, какъ въ ихъ лодк, такъ и въ лодк Катмена, закричали въ одинъ голосъ:

— Миссъ Джулія! Милая миссъ Джулія! Не оставляйте насъ!

Затмъ послышалось нсколько умильныхъ голосовъ, произнесшихъ:

— Не уходите отъ насъ, вдвоемъ съ нимъ!

Джулія попросила насъ вести себя хорошо, говоря что иначе она будетъ бояться хать съ нами. При этихъ словахъ, Бодди снова услся на свое мсто, и об лодки поплыли дальше, словно лебеди, расправившіе перья. Мальчики были весьма недовольны что за всмъ случившимся не послдовало никакой катастрофы. Геріотъ, по ихъ мннію, долженъ бы опрокинуть лодку, спасти Джулію изъ воды и утопить Бодди, чмъ доставилъ бы великій праздникъ всей школ, вмсто всего этого Бодди оставался въ живыхъ для того чтобы снова мучить насъ своимъ тиранствомъ и своими злобными пинками. Нкоторые изъ насъ стали разсуждать объ ея поведеніи.

— Она кокетка, сказалъ маленькій Темпль.

Я обратился къ французскому словарю за объясненіемъ этого слова.

— Что, Джулія Риппенджеръ кокетка, Геріотъ? спросилъ я у него.

— Маленькимъ мальчуганамъ нечего разсуждать о молодыхъ девушкахъ, возразилъ онъ, давая мн щелчекъ.

— Кокетка значитъ гадкая двочка, настаивалъ я.

— Ну нтъ, смотря какъ, иногда это значитъ: очень миленькая двочка, было его отвтомъ.

Съ тхъ поръ мною овладла сильная зависть къ Темплю за его глубокое знаніе прекраснаго пола, я все еще не могъ вникнуть вполн въ смыслъ слова: кокетка. Но у Темпля были сестры. Мы гуляли съ нимъ по саду, разсуждая обо всемъ томъ на что мы готовы ршиться ради Геріота. Въ это время былъ уже положенъ запретъ на мои воскресные визиты къ Джуліи, я почувствовалъ себя, такъ сказать, на самомъ дн школьной жизни, и мечты мои объ отц начали терять свою ясность. Нсколько пощечинъ отъ Бодди ошеломили и преобразили меня. Мистеръ Риппенджеръ токе все грозилъ отколотить меня тростью, хотя преступленія мои были далеко не важны. ‘Да, сказали въ одинъ голосъ Темпль и я, — но Геріота вы приколотить не смете!’ Это было наше утшеніе и общее мнніе всей школы. Каковъ же былъ нашъ ужасъ, когда мы увидли что онъ бьетъ изо всей силы Геріота палкой по плечамъ, а Бодди помогаетъ ему. Сцена эта была ужасна. Мы вс сидли вечеромъ за нашими пюпитрами, приготовляя уроки къ слдующему дню, такъ какъ завтра предполагалось большое состязаніе въ крикетъ. Бодди наблюдалъ за нами, крича по временамъ: ‘Молчать за работой, лнтяи, если хотите чтобъ уроки кончились завтра къ десяти часамъ утра!’ Вдругъ снизу послышался шумъ, приближавшійся къ намъ вверхъ по лстниц, и въ комнату вбжалъ Геріотъ, а за нимъ запыхавшійся старикъ Риппенджеръ.

— Мистеръ Бодди, вы были правы! кричалъ онъ.— Это дйствительно негодяй, попирающій ногами вс правила дисциплины! Развращенный, безсовстный разбойникъ! Мы подадимъ примръ всей моей школ. Мы уже совсмъ распустили ихъ. Какъ! Я встрчаю этого мальчишку въ саду, насвистывающаго что-то и выжидающаго, какъ онъ говоритъ, одну изъ моихъ служанокъ…. пожалуйте сюда, мистеръ Бодди. Вся моя школа увидитъ что никто не можетъ безнаказанно оскорбить меня!

Удары посыпались на Геріота какъ градъ. Геріотъ немножко нагнулъ плечи, но не голову.

— Бейте себ, говорилъ онъ, среди града ударовъ.

А я, хотя весь въ слезахъ, живо представилъ себ (какъ и теперь представляю) молодаго орла, лицомъ встрчающаго грозу.

Потомъ мы увидали какъ Бодди тоже было наложилъ на него руки, но въ ту же минуту свалился на полъ, мальчики испустили радостный крикъ или скоре вопль, въ своемъ восторг они запли какъ птицы, забывъ даже всякую злобу. Посл паденія Бодди мы уже перестали стыдиться за нашего героя. Темпль и я крпко-на-крпко сжали кулаки, пока сыпались удары. Мы надялись что Бодди попытается еще разъ наложить руку на Геріота, но онъ неподвижно стоялъ около своего начальника, словно готовясь наскочить на Геріота, подобно злой пантер. Мы все надялись что онъ исполнитъ этотъ замыселъ и слдили съ ужасомъ за убійственными ударами. Геріотъ не произносилъ ни слова. Вдругъ Темлль и я вскочили съ своихъ мстъ, не помня что мы длаемъ, не помня ничего, пока намъ не досталось каждому по удару и мы не очутились въ самомъ пылу битвы, Бодди схватилъ насъ обоихъ за воротъ, стукнулъ насъ головами другъ объ друга и притащилъ насъ снова къ нашимъ мстамъ. Мальчики сказали намъ однако что мы остановили дальнйшій ходъ экзекуціи. Мистеръ Риппенджеръ обратился къ намъ съ рчью, собираясь уходить изъ класса. Саддльбенкъ, Сальтеръ и многіе другіе зажали уши кулаками во время этой рчи. Ночью, Бодди и Катменъ расхаживали по спальнямъ, для предупрежденія какихъ-нибудь замысловъ и заговоровъ, какъ они говорили. Мн страстно хотлось обнять Геріота, я все думалъ, думалъ объ немъ, и видлъ кровавые сны и проснулся утромъ удивляясь отчего это я плачу и отчего у меня болятъ спина и руки. Геріотъ былъ веселъ какъ обыкновенно и только минутами задумывался, между нами было ршено не упоминать о вчерашнемъ вечер. Мы боялись что онъ откажется играть въ крикетъ.

— Отчего же мн не играть? отвчалъ онъ на нашъ вопросъ, сердито глядя на насъ.— Разв Саддльбенкъ сломалъ руку и не можетъ бросать мячъ?

Нтъ. Саддльбенкъ былъ совершенно бодръ и здоровъ, хотя немного пристыженъ подобно Сальтеру и большинству старшихъ мальчиковъ. Они попросили Геріота чтобъ онъ позволилъ имъ пожать ему руку.

— Подождите пока мы выиграемъ нашу партію, отвчалъ Геріотъ.

Джулія не явилась на утреннюю молитву.

— А, сказалъ Темпль, — она боялась что ей будетъ тошно слышатъ молитвы стараго разбойника.

Онъ прибавилъ что ему чуть не стало тошно отъ нихъ и въ ту же минуту я почувствовалъ что и на меня он произвели то же дйствіе. Мы полагали что Джулія не покажется и во время игры. Однако она явилась и разговаривала со всми. Я никакъ не могъ оставаться въ поко, я долженъ былъ сообщить ей о томъ что случилось вчера съ Геріотомъ, который въ это время мтко отбрасывалъ мячъ, между тмъ какъ вс вокругъ громко одобряли его искусство. Я подошелъ съ боку къ Джуліи и шепнулъ ей:

— Что я вамъ скажу, Джулія, милая, что я вамъ скажу, знаете ли?

Темпль въ это самое время шепнулъ ей съ другаго боку:

— Миссъ Джулія, мн нужно сказать вамъ….

Намъ хотлось возбудить въ ней состраданіе къ Геріоту, которымъ она восхищалась въ эту минуту. Но она не дала намъ договорить. Она была окружена дамами и мущинами изъ города и своими близкими знакомыми, и ей было некогда выслушать насъ. Геріотъ въ восемьдесятъ девятый разъ пробжалъ отъ однихъ воротъ къ другимъ. Рукавъ его разстегнулся и открылъ слдъ удара на рук.

— Посмотрите, кричалъ я Джуліи.

Но она смотрла на меня.

— Ричи, вы больны?

Она увряла меня что я очень блденъ. Она сама сильно дрожала, прикрывая меня своимъ зонтикомъ.

— Рой, Темпль, ступайте сюда, кричалъ Геріотъ,— ступайте сюда и бросайте мн мячъ.

Я подбжалъ и сталъ бросать, пока мн не стало казаться что голова моя летитъ вслдъ за мячемъ, стукаясь повсюду, все точно вертлось вокругъ меня и виски мои страшно стучали.

Темпль мн разказалъ потомъ что я вдругъ упалъ, и что Геріотъ отнесъ меня домой на рукахъ, не позволяя надзирателю прикоснуться ко мн.

Въ продолженіи трехъ дней я находился на попеченіи Джуліи. Каждый разъ какъ я начиналъ говорить объ ея отц и о Геріот, она кричала мн:

— Молчите, и на глазахъ ея навертывались слезы. Когда я совсмъ оправился, то заставилъ ее выслушать всю исторію. Она обняла меня и нагнулась надо мной, словно зеленое деревцо, качаемое дождемъ и втромъ.

— Онъ никого не назвалъ по имени? спросила она меня съ легкимъ подергиваніемъ въ губахъ, а когда я отвчалъ что нтъ, то прибавила: — Я знала что онъ не назоветъ, она вдругъ вспыхнула и внезапное рыданіе сдавило ей горло, но минуту спустя она опять успокоилась, только нижняя губка дрожала у нея немного, она улыбнулась мн и начала строить разныя гримасы своимъ хорошенькимъ ротикомъ. Мн это не понравилось, также какъ и то что она не высказала своего мннія о Геріот, и я подумалъ про себя, хотя и не ршился заговорить съ ней рзко: ‘Нечего длать такія гадкія рожи, Джулія.’ Еслибы она заговорила о Геріот, то я врно бы нашелъ что поцлуи плачущихъ двушекъ очень пріятны.

По возвращеніи въ классы, я засталъ всю школу въ страшномъ волненіи, по случаю того что Геріотъ вызвалъ Бодди на дуэль. Мистеръ Риппенджеръ держалъ мальчикамъ проповдь о противномъ христіанскому началу дух и извращенной нравственности человка принимающаго вызовъ на дуэль. Но насколько преступне оказывается человкъ добровольно вызывающій на смертный бой своего ближняго. Мы были совершенно другаго мннія, и большинство изъ насъ ршило что Бодди трусъ, и что Геріоту слдуетъ пристрлить или приколотить его хорошенько, во время каникулъ. Мистеръ Риппенджеръ заключилъ свою рчь замчаніемъ что самое строгое наказаніе къ которому онъ можетъ приговорить Геріота будетъ состоять въ томъ что онъ предоставитъ его суду его собственной совсти. Онъ предоставлялъ его суду этому въ продолженіе трехъ дней, и по истеченіи ихъ спросилъ его: готовъ ли онъ теперь публично просить прощенія у Бодди?

— Я вполн готовъ высказать ему публично мое мнніе объ немъ, отвчалъ Геріотъ.

Ропотъ одобренія пробжалъ по всей школ. Мистеръ Риппенджеръ схватилъ маленькаго Темпля и выскъ его. Нисколько не боясь этого наказанія посл того какъ его пришлось отвдать Геріоту и Темплю, я, напротивъ, считалъ его безумнымъ удовольствіемъ, не страшне колючаго терноваго кустарника, въ который мы разъ попали, играя на приходскомъ лугу. Вслдствіе этого я схватилъ за руку проходившаго мимо меня Темпля и живо спросилъ его:

— Не закричать ли мн ура.

— Чортъ ихъ побери совсмъ, отвчалъ Темпль. Ему досталась порядочная дюжинка, а кожа у него была нжная.

Мистеръ Риппенджеръ подозвалъ меня къ себ и сообщилъ мн что кто бы я ни былъ — а весьма возможное дло что я ничто иное какъ маленькій обманщикъ, навязанный его благосклонности, онъ постарается выбить мн изъ головы чванство, и предупреждаетъ меня объ этомъ. А если отцу моему не понравится его система, то ему стоитъ только написать самому и обратить вниманіе на аккуратное исполненіе своихъ обязательствъ, ибо Серрей-Гоузъ не есть богадльня ни для сыновей знатныхъ господъ, ни для сыновей бродягъ. Мистеръ Риппенджеръ презрительно пихнулъ меня при этомъ въ плечо, говоря мн чтобы я садился на свое мсто. Я ничего не понялъ изъ словъ его. Объясненіемъ этихъ дйствительно загадочныхъ словъ я былъ обязанъ одному изъ мальчиковъ по имени Дрю, извстному проныр. Дло въ томъ что мистеръ Рипперджеръ потерялъ окончательно терпніе, ожидая напрасно платы за мое содержаніе и ученіе. Открытіе это наполнило мою голову смятеніемъ, подобнымъ непрерывному жужжанію какой-то мухи, оно неотвязно занимало вс мои мысли, не приводя однако ни къ какому заключенію. Я заговорилъ объ этомъ съ Геріотомъ.

— О низкое, старое животное! сказалъ онъ о мистер Риллинджер.— Какъ онъ можетъ понять поступки и чувства джентльмена. Отецъ твой путешествуетъ, гд же ему тутъ писать, разумется. Мой отецъ живетъ въ Индіи, и я получаю отъ него письма всего разъ въ годъ. Но мы знаемъ другъ друга, и я знаю что онъ одинъ изъ достойнйшихъ офицеровъ британской арміи. Это вотъ обращикъ образа мыслей школьныхъ содержателей и торговцевъ. Имъ нтъ дла до того исполняетъ ли человкъ долгъ свой въ отношеніи отечества, только бы онъ занимался ихъ длами, да сводилъ съ ними счеты — чортъ ихъ возьми. Я пришлю теб денегъ, мой милый мальчуганъ, какъ скоро выберусь отсюда.

Ему удалось разогнать мои мрачныя мысли. Я былъ убжденъ что отецъ мой обладаетъ несмтнымъ богатствомъ и только въ настоящую минуту случайно занятъ путешествіемъ. Кром того, любовь Геріота къ Джуліи, скрытая теперь отъ глазъ всхъ насъ, служила мн неисчерпаемымъ источникомъ развлеченія. Джулія не являлась на молитву, въ церкви она сидла на хорахъ, тоже невидимая. Письмо переброшенное Геріотомъ черезъ садовый заборъ было возвращено ему по почт не распечаинымъ.

— Письмо Вальтеру Геріоту! закричалъ Бодди, высоко поднимая его кверху, его маленькіе глазки заблистали, когда Геріотъ весело произнесъ подходя къ нему:

— Письмо отъ полковника изъ Индіи.

Бодди подождалъ съ минуту и затмъ сказалъ:

— Что вашъ батюшка въ добромъ здоровь?

— Геріотъ весь вспыхнулъ.— Отецъ мой!— Надюсь, да! Какое вамъ дло до него?

— Вы сказали что письмо это отъ него.

— Такъ что же вамъ до этого?

— О, въ такомъ случа мн, разумется, нтъ до этого дла.

Они продолжали свой разговоръ, и даже младшіе мальчики ваши замтили что лицо Бодди сіяло діавольскимъ наслажденіемъ. Геріотъ получилъ вдругъ письмо адресованное на имя Джуліи. Его положили къ нему на сголъ, ея имя было выскоблено, а его написано вмсто того. Геріотъ становился блднымъ и грустнымъ, попрежнему занимался уроками и играми, позволяя своимъ друзьямъ говорить съ нимъ не иначе какъ объ урокахъ и объ играхъ. Онъ совтовалъ мн никогда не оставлять, несмотря ни на что, ни учебныхъ занятій моихъ, ни крикета. Но онъ не могъ скрыть своей грусти. Онъ былъ похожъ на старую лампаду, съ едва тлющимъ въ ней огонькомъ. Не было ни одного мальчика въ школ который бы не замчалъ какъ плоскоголовый Бодди слдилъ за каждымъ шагомъ его.

Все это скоро кончилось однако. Отецъ Сальтера жилъ по ту сторону песчаныхъ холмовъ и пригласилъ трехъ изъ насъ къ себ на цлый день. Избранниками оказались Геріотъ, Саддльбенкъ и я. Мистеръ Риппенджеръ, не желая отказать мистеру Сальтеру, позволилъ намъ хать, замтивъ, однако, что я еще собственно слишкомъ молодъ. Но Сальтеръ сказалъ что его мать и сестры очень желаютъ познакомиться со мной. Мы отправились въ экипаж его отца. Быстрый втеръ гналъ облака, пыль и сухіе листья, мн казалось что я ду къ моему собственному отцу. Сознаніе свободы имло на меня чарующее вліяніе, я болталъ больше всхъ. Даже и среди семейнаго кружка я былъ запвалой разговора, и предъ отъздомъ изъ Сальтерова дома получилъ отъ его старшихъ сестеръ объясненіе въ любви. Мы похали домой,— назадъ въ свою тюрьму, какъ мы говорили,— въ чудесномъ расположеніи духа, разсуждая о винномъ погреб Сальтерова отца и о томъ какъ я отпраздную свое совершеннолтіе бургондскимъ виномъ, запасъ котораго простирался, по моему мннію, по крайней мр до сотни дюжинъ бутылокъ, мы условились сойтись тогда на Дипвелской ферм, и распить весь запасъ этотъ въ честь моего отца и меня. Поршивъ дло, я вдругъ почувствовалъ что быстро качусь по дорог, и хватаюсь наконецъ за кустъ можжевельника. Лошади понесли, свернувъ съ песчаной дороги къ холмамъ. Я вылетлъ изъ экипажа, Геріотъ и Сальтеръ выскочили изъ него, Геріотъ для того чтобы броситься за мной, но кучеръ и Саддльбенкъ поскакали сломя голову дальше внизъ по темному склону. Сальтеръ безпокоился о лошадяхъ своего отца и мы предоставили ему бжать вслдъ за ними, а сами пошли смясь пшкомъ. Геріотъ похвалилъ меня за храбрость.

— Я прощусь съ тобой сегодня, Ричи, сказалъ онъ.— Когда-нибудь мы наврное встртимся опять. Я поступлю въ военную школу. Ты смотри поступай непремнно въ кавалерійскій полкъ, когда выростешь. Просмотри армейскій списокъ, ты наврное найдешь въ немъ мое имя. Моя тетка отправится скоро путешествовать и навститъ тебя, пока ты еще у Риппенджера. Такимъ образомъ ты не вовсе будешь покинутъ.

Къ горю моему, я увидалъ что Геріотъ ршился не возвращаться боле въ школу.

— Теб будетъ таки доставаться теперь, сказалъ онъ,— противъ этого я уже ничего не могу сдлать, но я надюсь что ты окрпнешь къ тому времени. Я не могу оставаться здсь доле. Я живу здсь точно собака, а не человкъ. Я провожу тебя до дому. Не плачь, юный волкъ.

Стукъ экипажныхъ колесъ замолкъ. Геріотъ задумался. Онъ замтилъ что приключеніе съ экипажемъ снимало съ мистера Сальтера всю отвтственность касательно нашего возвращенія домой, но что онъ, Геріотъ, былъ обязанъ, ради мистера Сальтера, проводить меня до порога нашего дома. Мой разумъ никакъ не могъ постигнуть всей утонченности этого разсужденія. Мы возвратились въ нашъ городокъ въ третьемъ часу ночи. Къ одному изъ строеній стоявшему близь школы и окруженному садикомъ была прислонена лстница.

— А, ты здсь, сказалъ Геріотъ, обращаясь къ этой лстниц:— ты должна сослужить мн службу, это будетъ послдняя служба оказанная мн въ этомъ околотк. Онъ ухитрился положить лстницу къ себ на плечо и пошелъ дале.

— Разв ты пролзешь въ окно? спросилъ я, видя что онъ приставилъ лстницу къ стн школьнаго дома.

— Молчи, сказалъ онъ,— лосторожи здсь.

Онъ вскарабкался вверхъ по лстниц. Въ ту минуту какъ онъ постучалъ въ окно, я вспомнилъ что это было окно Джуліи, я услыхалъ за нимъ крикъ ея. Окно медленно поднялось. Геріотъ заговорилъ съ ней.

— Я пришелъ проститься съ тобой, Джулія, милая моя двочка: не бойся меня.

Отвтъ ея не долетлъ до моего слуха. Онъ просилъ ее только одинъ разикъ показаться ему, всего одинъ разикъ, выслушать его и подать ему руку. Она робла, онъ захватилъ сначала ея пальцы, а затмъ и всю руку ея, а она склонилась надъ нимъ.— Джулія, моя безцнная, дорогая двочка, говорилъ онъ.

— Геріотъ, Вальтеръ, не уходи, отвчала она, — не уходи, ты врно не любишь меня, если хочешь оставить меня, о, не уходи!

— Меня довели до этого, сказалъ Геріотъ.

Она спросила отчего онъ до сихъ поръ на ногахъ и снова застонала: не уходи! Я въ безмолвномъ удивленіи смотрлъ на эту ночную сцену. Они стали шептаться, я видлъ какъ лица ихъ близко нагнулись другъ къ другу и какъ Геріотъ обвилъ руками ея шею.— О Геріотъ, мой милый, мой Вальтеръ,— говорила она плача, я слышалъ что она плакала, по звуку ея голоса.

— Скажи мн что любишь меня, произнесъ Геріотъ.

— Люблю, люблю, только не уходи.

— И будешь врно любить меня?

— Буду, буду.

— Всегда?

— Всегда. О что за утро сегодня! Слышишь какъ пахнетъ моя жимолость? О, не уходи отъ меня, Вальтеръ! Ты меня очень побить?

— Я бы прошелъ, ради тебя, чрезъ цлый полкъ съ обнаженными саблями.

— Вдохни-ка въ себя ночной воздухъ! Какъ сладко! о, какъ сладко! Нтъ, нтъ, не цлуй меня лучше, если хочешь уходить отсюда, лучше не цлуй меня, если ты такой-жестокій!

— Ты видишь меня во сн, лежа въ своей постельк?

— Да, каждую ночь.

— Да благословитъ Богъ твою постельку!

— Каждую ночь я вижу тебя во сн. О, мой храбрый Геріотъ, милый, милый Вальтеръ, ты не выдалъ меня! Мой отецъ прибилъ тебя, и ты дался, ради меня! Каждый вечеръ молюсь я Богу чтобы ты простилъ ему, я боялась что ты возненавидишь и меня. Я такъ плакала что стала рада что ты не видишь меня. Посмотри на эти дв звздочки, нтъ, мн больно глядть на нихъ, я не буду больше никогда смотрть на нихъ. Но нтъ, ты вдь не уйдешь, ты только пугаешь меня. Вдохни-ка запахъ цвтовъ. Не отравляй мн ихъ. О, что за утро для меня, когда ты покидаешь меня! А я должна остаться одна, среди темной ночи! Нтъ, не цлуй меня больше! О да, я сама поцлую тебя, милый!

— Твоя мать была Ирландка, Джулія? спросилъ онъ.

— Да. Какъ бы она полюбила тебя!

— И во мн есть ирландская кровь. Отдай мн ея портретъ. Онъ такъ похожъ на тебя.

— Ты унесешь его съ собой? Нтъ, Вальтеръ, не уноси его!

— Милая моя! Онъ будетъ мн залогомъ твоей врности.

— Мн разстаться съ портретомъ моей матери?

— Ну да, если ты меня хоть крошечку любишь.

— Но вдь ты моложе меня, Геріотъ.

— Когда такъ, прощай, покойной ночи, Джулія.

— Вальтеръ, я сейчасъ принесу его.

Тогда Геріотъ сказалъ ей что я стою подъ окномъ. Она выглянула ко мн, тихонько прошептала мое имя и послала мн рукой поцлуй, онъ объяснилъ ей между тмъ причину нашего поздняго возвращенія.

— Кто-нибудь врно дожидается васъ въ дом — въ безопасности ли вы? спросила она.

Геріотъ засмялся и опять напомнилъ о портрет.

— Это все что у меня есть. Но отчего теб не отдать его? Я хочу чтобы ты помнилъ меня.

Она зарыдала при этихъ словахъ и исчезла. Геріотъ говорилъ ей что-то вслдъ. Мн послышался шумъ отворяющейся садовой калитки. Кто-то со всхъ ногъ бжалъ къ лстниц. Я въ ужас вскрикнулъ: ‘Мистеръ Бодди, стойте!’ Онъ свирпо оттолкнулъ меня, и налегъ всмъ тломъ на лстницу. Геріотъ закрылъ окно Джуліи и съ тяжелымъ шумомъ упалъ на землю, на верху раздался крикъ. Онъ хотлъ вскочить на ноги, но снова упалъ и опираясь на руку, закричалъ:

— Ничего, бды нтъ никакой, какъ поживаете, мистеръ Бодди? Я пробовалъ взлзть на чердакъ, потому что мы опоздали, я не хотлъ безпокоить домашнихъ. Я не ушибся, говорю вамъ, закричалъ онъ изо всхъ силъ.

Рчь надзирателя состояла изъ смшенія бшенства и разспросовъ. Онъ приказалъ Геріоту стать на ноги, бранилъ его, спрашивалъ чего ему было нужно, обвинялъ его въ развращенности, въ преступленіи, въ безстыдномъ поступк, и пытался силой поднять его съ земли.

— Руки долой, сказалъ Геріотъ.— Я самъ могу встать. Вотъ этотъ юноша поможетъ мн и мы обойдемъ кругомъ къ парадной двери. Надюсь вы поступите какъ джентльменъ, не поднимайте тревоги, мистеръ Бодди, если вы только уважаете обитателей этого дома. Насъ вывалили изъ экипажа мистера Сальтера, я, кажется, ушибъ себ при этомъ ногу. Будьте такъ добры, ступайте своею дорогой, мы обойдемъ кругомъ, и постучимся, какъ слдуетъ, въ парадную дверь. Нечего длать, придется все-таки потревожить домашнихъ.

Геріотъ настаивалъ. Къ моему удивленію, Бодди повиновался и оставилъ насъ, а мой дорогой Геріотъ пошелъ хромая, опираясь рукой на мое плечо, къ углу дома выходящему на большую дорогу. Пока мы стояли тамъ, мимо насъ прохала легкая телжка. Геріотъ окликнулъ ее, и подошелъ хромая къ извощику.

— Свезите меня въ Лондонъ, пріятель, сказалъ онъ.— Я джентльменъ, нечего такъ таращить на меня глаза. Я вамъ хорошо заплачу и кром того поблагодарю. Только проворне. Помогите мн ссть, вотъ моя рука. Чортъ возьми, какъ больно!

— Врно задаете маху изъ школы, сэръ, сказалъ этотъ человкъ.

— Молчите, отвчалъ Геріотъ.— Положитесь на меня, я сказалъ вамъ что я джентльменъ.

— Ну, хорошо, подвезти по дорог джентльмена дло не дурное.— И онъ заботливо помогъ ему уссться.

Геріотъ сказалъ мн своимъ пвучимъ, милымъ голосомъ,— Прощай, милый Ричи. Постучи въ дверь черезъ пять минутъ. Да благословитъ тебя Богъ, дорогой мой мальчуганъ! Нога моя заживетъ къ утру, объ этомъ не тревожься, мы какъ-нибудь встртимся, разопьемъ твое бургундское. Не плачь. Ну сдлай мн ручкой.

Я послалъ ему рукой поцлуй. Я не могъ плакать, грудь моя тяжело подымалась. Другъ мой ухалъ. Я долго стоялъ на дорог, прислушиваясь къ стуку колесъ, давно уже замолкшему вдали.

ГЛАВА VI.
Повсть о гус.

Съ этого часа до того дня въ который пріхала навстить меня тетка Геріота, я жилъ совершенно безсознательною жизнью, постоянно уносясь куда-то воображеніемъ и все боле уходя въ себя, по мр того какъ усиливались сыпавшіеся на меня удары мистера Риппенджера. Онъ справедливо замтилъ что я сталъ непроходимо скрытнымъ мальчишкой, непокорнымъ возмутителемъ, безчувственнымъ негодяемъ, и уврялъ меня что если отецъ мой и не намренъ платить за меня, то я по крайней мр не избгну платежа своихъ долговъ. Названіе маленькаго обманщика перешедшее изъ устъ начальника въ уста всей школы, названіе, подъ которымъ подразумвался мальчикъ явившійся къ нимъ въ вид юнаго принца, но не доставившій тмъ не мене содержателю ни одного пенни вознагражденія, служило, разумется, причиной моихъ стычекъ съ нкоторыми изъ мальчиковъ.

Всякій разъ какъ слухи объ этихъ стычкахъ доходили до Риппенджера, онъ молился обо мн, съ цлью смягчить мою душу, и скъ меня, съ цлью укрпить мое тло. Къ молитвамъ этимъ я скоро сталъ относиться съ насмшливымъ пренебреженіемъ. Розги же наполняли мое сердце сознаніемъ мученичества. Я говорилъ себ: я страдаю ради Геріота и Джуліи! И мысль эта внушала мн чудное предчувствіе самоотверженныхъ восторговъ любви. Джулію увезли къ какимъ-то родственникамъ, къ берегу моря, одна изъ служанокъ нашихъ сказала мн будто она потому ухала что не могла видть какъ меня бьютъ. Мистеръ Риппенджеръ позвалъ меня разъ въ свою комнату и спросилъ есть ли у меня, кром отца, какіе-нибудь родственники, какъ-то: ддъ, бабушка, дяди, тетки или мать. Вроятно Джулія заставила бы меня измнить слову данному мною отцу, разказавъ о моемъ старомъ Риверсли, куда меня было начало уже тянуть съ тхъ поръ какъ образъ моего отца сталъ такимъ далекимъ и смутнымъ, но признаться во всемъ мистеру Риппенджеру казалось мн, какъ онъ выражался о поведеніи относительно его Геріота, коварною измной моему отцу, итакъ, я твердо ршился ничего не говорить, принимая на себя послдствія этого, ради моего дорогаго отца.

Тетка Геріота привезла мн пирогъ и письмо, съ вложенною въ него значительною для мальчика моихъ лтъ суммой денегъ. Онъ писалъ мн что знаетъ что мн надо заплатить свои долги за угощенія мальчикамъ, да еще кром того надо поддерживать ихъ расположеніе. Онъ говорилъ тоже что его родные хотятъ, кажется, пригласить меня на праздники къ себ. Сумма присланная мн состояла изъ старательно сложенной бумажки въ пять фунтовъ. Я снова почувствовалъ себя принцемъ. Деньги казались мн золотыми вратами, изъ-за которыхъ кивала мн свобода. Я заплатилъ свои долги, составлявшіе сумму въ два фунта и двнадцать шиллинговъ, и поручилъ двумъ приходящимъ ученикамъ, любившимъ заниматься торговлей, доставить намъ къ суббот все необходимое для пирушки. Темпль ненавидлъ этихъ мальчиковъ за ихъ склонность къ торговл.

— Ихъ никогда не колотятъ и они всегда добываютъ деньгу, по крайней мр, я знаю что мои деньги достанутся имъ, говорилъ онъ,— но ты, я и Геріотъ, мы презираемъ ихъ!

Наше положеніе относительно ихъ было положеніе находящихся въ денежныхъ затрудненіяхъ аристократовъ, и дйствительно, они оказывали намъ большое уваженіе. Дло въ томъ что разъ повривши намъ, они должны были оставаться любезными, ибо Геріотъ вселилъ въ школу убжденіе что джентльмены всегда платятъ долги и слдовательно въ ихъ интерес было обращаться съ нами какъ съ джентльменами, которые непремнно заплатятъ имъ когда-нибудь и потому они разчитывали на наше чувство долга. Слдствіемъ этого было то что однимъ изъ главныхъ правъ на общее уваженіе, посл высшей степени отличія, доставляемой лозой мистера Риппенджера, считалось быть записаннымъ въ ихъ счетной книжк. Темпль и я, подобно близнецамъ, были окружены въ глазахъ всхъ какъ бы лучезарнымъ сіяніемъ, вслдствіе нашего безграничнаго кредита, и считались поэтому какими-то сверхъестественными существами. Я заказалъ четыре бутылки шампанскаго.

Въ пятницу вечеромъ, Катмень пошелъ съ нами гулять. Мы очень любили его за его страсть къ наук, ибо вслдствіе этого, онъ ходилъ постоянно уткнувъ носъ въ книгу, и гулянье подъ его надзоромъ было очень похоже на свободу. Нкоторые изъ мальчиковъ забгали впередъ, нкоторые тащились позади, между тмъ какъ Катменъ перевертывалъ страницы своей книги, возвщая о возвращеніи домой съ наступленіемъ сумерокъ. Слухи о шампанскомъ уже успли воодушевить мальчиковъ. Къ этому присоединились еще весьма благопріятные слухи о томъ что въ субботу Бодди не будетъ, можетъ-быть, дома. Если такъ, говорили мы, то мы можемъ спокойно пить шампанское подъ самымъ носомъ Катмена, который ничего и не замтитъ. Саддльбенкъ взялся за устройство нашей пирушки.

Возвращаясь въ сумерки домой черезъ песчаные холмы, Темпль и я увидали что Саддльбенкъ тащитъ съ собой длинный ивовый прутъ. Мы спросили его для чего тащитъ онъ его. Онъ отвчалъ намъ: ‘На счастье, вы составляйте арріергардъ.’ Мы видли какъ онъ отправился вслдъ за человкомъ гнавшимъ стадо гусей, подражая своимъ зеленымъ прутомъ всмъ дйствіямъ этого человка. Такъ какъ мы были расположены смяться надъ всмъ что бы ни сдлалъ Саддльбенкъ, то мы расхохотались и надъ этимъ. Человкъ этотъ шелъ точно во сн, просыпаясь, повидимому, лишь минутами чтобъ удостовриться окружаютъ ли его еще гуси, тогда останавливался и Саддльбенкъ слдуя его примру. Наконецъ гуси повернули въ переулокъ, ведущій въ сторону отъ холмовъ. Саддльбенкъ замахнулся своею хворостиной, какъ рыболовъ забрасывающій удочку. Онъ описалъ ею разные затйливые круги по воздуху и повернулъ въ другой переулокъ. Мы пошли вслдъ за нимъ и не подозрвая что онъ гналъ предъ собой одного изъ гусей, но это было такъ: онъ отрзалъ отъ стада одного изъ отставшихъ позади членовъ его, увидавъ какъ онъ помахиваетъ своимъ прутомъ по обимъ сторонамъ гуся, понукая его идти впередъ и обращаясь къ нему съ отрывками латинскихъ изреченій, мы разразились взрывомъ хохота, между тмъ какъ животное продолжало ковылять съ важнымъ и удивленнымъ видомъ.

— Что это ты сдлалъ, Саддль? спросилъ Темпль, хотя было ясно видно что сдлалъ Саддльбенкъ.

— Я отрзалъ себ кусочекъ на Михайловъ день, отвчалъ Саддльбенкъ, легонько помахивая прутомъ по воздуху и прикасаясь имъ къ голов своего гуся.

— Что хочешь ты сказать этимъ, какой кусочекъ? спросили мы.

Мы хотли удостовриться въ томъ что гусь былъ завоеванною добычей. Но Саддльбенкъ, кром вздора, ничего не говорилъ намъ. Темпль вдругъ испустилъ шумный вздохъ.

— О! какъ бы хорошо было запить этого гуся вашимъ шампанскимъ! Мысль эта внезапно овладла мною и очаровала меня. Саддльбенкъ, я куплю у тебя этого гуся! воскликнулъ я.

— Деньги не придадутъ ему вкуса, сказалъ Саддльбенкъ, все еще занятый своимъ дломъ.— Теперь слушайте, вы двое ступайте назадъ къ холмамъ и старайтесь изо всхъ силъ добыть съ дюжину яблоковъ, прежде чмъ Катменъ начнетъ пересчитывать насъ поголовно у дверей. Да смотрите, держите языкъ за зубами!

Мы пронеслись стрлой мимо человка съ гусями, мн стало жаль его, взобрались на холмы, обогнувъ уголъ ихъ, успли добжать до главной улицы и добыть яблоковъ, прежде чмъ Катменъ появился на ней. Теперь мы были снабжены яблоками, пирогами и шампанскимъ, оставалось позаботиться еще о гус. Мы расхвалили мальчикамъ ловкость и умъ Саддльбенка.

— Какой пиръ у васъ будетъ, чортъ возьми! сказалъ имъ Темпль, выдавая этимъ нашу тайну.

Саддльбенкъ извинился тмъ что заблудился, возвратясь домой десятью минутами позже другихъ. Темллю и мн казалось что отъ него такъ и пахнетъ гусемъ. Но онъ избгалъ насъ, онъ совсмъ присмирлъ до субботы. Посл обда Катменъ созвалъ насъ, спрашивая что мы предпочитаемъ: игру въ крикетъ или прогулку?

— Прогулку по холмамъ, сказалъ Саддльбенкъ.

Темпль и я повторили его слова, а Саддльбенкъ замахалъ рукой, какъ бы погоняя гуся. Саддльбенкъ переговорилъ съ моими поставщиками. Онъ сказалъ чтобъ я предоставилъ ему вс приготовленія къ пирушк, Джонъ Сальтеръ былъ, по случаю нездоровья, дома и нашимъ предводителемъ былъ Саддльбенкъ. Какъ скоро мы очутились на холмахъ, онъ собралъ насъ всхъ въ кружокъ и снявъ свою шапку, бросилъ въ нее нсколько бумажныхъ билетиковъ. Мы должны были ршить по жребію кому изъ двадцати семи мальчиковъ придется остаться съ Катменомъ, пятнадцать билетовъ были помчены. Темпль первый запустилъ руку въ шапку. ‘Мое счастіе уже всегда такое!’ замтилъ онъ, засунувъ оба кулака въ карманы и отходя въ сторону чтобы выказать свою досаду, ему достался помченный билетъ. Я подкупилъ за полкроны одного изъ мальчиковъ чтобы тотъ заступилъ его мсто, это былъ Дрю, мальчикъ отъ котораго мы рады были избавиться, онъ просилъ было пять шиллинговъ. Пирушка стоила, правда, и пятнадцати, но онъ выказалъ себя скрягой, торгуясь съ нами. Онъ попросилъ чтобы мы сберегли ему кое-что изъ угощенія, мы выпроводили его криками. Вс пятнадцать мальчиковъ имли такой жалкій видъ, отдлившись отъ насъ что я далъ каждому изъ нихъ по шиллингу чтобъ утшить ихъ. Саддльбенкъ научилъ ихъ какъ имъ должно было окружить Катмена, поддерживая въ немъ убжденіе что мы находимся не вдалек, затмъ мы пожали имъ руки, а они попросили насъ, печальными голосами, выпить за ихъ здоровье, что мы и общали сдлать. Темпль находился въ удрученномъ состояніи духа, вслдствіе того что право его на праздникъ было куплено. Но Саддльбенкъ такъ подгонялъ насъ что некогда было предаваться печальнымъ размышленіямъ. ‘Я расшевелю въ васъ кровь, друзья’, говорилъ онъ. Кстати солнце страшно палило съ неба. Вдругъ онъ остановился, воскликнувъ: ‘Повара и вертелъ! А какъ быть касательно шалфею съ лукомъ?’ Только Темпль да я догадались о значеніи этихъ словъ. Мы бросили жребій кого послать за этими припасами, и жалко было смотрть на несчастнаго на котораго онъ палъ и который былъ присужденъ идти покупать гд бы то ни было шалфею и луку, вовсе не зная на что они нужны. Ибо какъ онъ могъ знать что намъ придется жарить сыраго гуся? Жребій выпалъ мальчику по имени Барншеду, большому, неповоротливому малому, хорошо учившемуся въ класс, но ужасно глупому въ свободное время, Саддльбенкъ замтилъ по этому случаю что его примутъ самого за птицу которую нужно начинить. Барншеду было сказано гд найти насъ по возвращеніи. Другіе мальчики спросили зачмъ его послали за шалфеемъ и лукомъ. ‘Потому что онъ страшный гусь’, отвчалъ Саддльбенкъ. Темпль и я, думая что пришло время открыть тайну, закричали: ‘ура’, и Барншедъ воротился. Намъ не легко было уговорить его снова идти за исполненіемъ нашего порученія, также какъ и выпросить прощенія у Саддльбенка. Послдній пришелъ въ страшный гнвъ. Мы кое-какъ умаслили его, провозгласивъ его нашимъ командиромъ и принеся ему клятву въ врности. Онъ провелъ насъ чрезъ лсъ въ какія-то поля, лежавшія во глубин тнистой долины, тутъ мы должны были тайно отпраздновать нашъ пиръ. Онъ самъ, однако, не сошелъ туда. Къ досад нашей, мы увидали тамъ палатку, разбитую семьей бродягъ, но тмъ не мене мы отвтили на почтительные поклоны женщинъ и мущины, и обратились къ нимъ съ вопросами насчетъ кольевъ, горшковъ и жестяныхъ кружекъ. Саддльбенкъ все еще оставался ваверху, выжидая приходящихъ учениковъ, Чауптера, Девиса и Бейстона, моихъ поставщиковъ. Они не долго заставили себя ждать и скоро подъхали въ телжк, отыскавъ мсто по описанію Саддлбенка. Провизія наша лежала въ трехъ большихъ корзинахъ. Мы громко похвалили ихъ за предусмотрительность, при вид лишней бутылки шампанскаго, кром того они привезли дв бутылки инбирнаго вина, дв смородиновой и дв изюмной наливки, четыре бутылки эля, шесть инбирнаго пива, голландскій сыръ, кучу тортовъ, три пирога къ чаю и на четыре шиллинга пряниковъ. Темпль и я присоединили къ этому запасу ваши яблоки, и при этомъ вид многіе изъ мальчиковъ испустили громкіе крики восторга. Женщины настояли на томъ чтобы мы позволили имъ разложить вс эти вещи, саженяхъ въ пяти отъ насъ стояли ихъ дти, глазя на насъ, мущина курилъ и разстилалъ вокругъ насъ солому.

Наконецъ Саддльбенкъ сбжалъ съ холма, длая видъ что хочетъ скатить съ него что-то темное на свтломъ воздух похожее на тло ребенка, и крича намъ:

— Смотрите, друзья, какая находка! Онъ вбжалъ въ нашъ кругъ, бросая гуся въ корзину и говоря что нашелъ его сейчасъ подъ терновымъ кустомъ. Говоря эти слова, онъ увидалъ бродягъ и глаза его встртились съ глазами мущины.

Человкъ этотъ странно скривилъ одну бровь и уголъ губъ и медленно кивнулъ ему головой.

— Это странно, не правда ли? сказалъ онъ.

Саддльбенкъ оглянулся на насъ и закричалъ:

— Чортъ побери васъ, мальчишки,— какое гадкое мсто вы отрыли! Лицо его все побагровло и покрылось пятнами.

— А я такъ скажу что это гусиное мсто, возразилъ человкъ.— А если тутъ еще находятся гуси, которыхъ стоитъ только ощипать да зажарить, такъ это просто богатое мсто, скажу я.

Женщины старались заставить его молчать. Еслибы не он, мы перенесли бы нашъ привалъ на другое мсто.

— Вотъ что молодые господа, если вамъ угодно скушать гуся, мы его хорошенько ощиплемъ и приготовимъ его какъ слдуетъ, сказали он.— Гд же молодымъ господамъ сдлать это самимъ?

Было ясно что для приготовленія гуся надо было развести огонь. Нкоторыя замчанія раздавшіяся среди насъ о томъ что надо выпотрошить гуся, сохранивъ однако потроха, которые впрочемъ даже мальчикъ назвавшій ихъ не могъ распознать, по собственному признанію его, склонили большинство принять предложеніе женщинъ. Саддльбенкъ сказалъ что мы должны взять на себя всю отвтственность за это.

Съ цлью развеселить его немного, Темпль откупорилъ бутылку шампанскаго. жена бродяги дала намъ жестяную кружку, которая и обошла всхъ насъ. Одинъ изъ мальчиковъ сказалъ: ‘Вотъ такъ начало!’ другой воскликнулъ: ‘Къ чорту старика Риппенджера!’ Темпль прищелкнулъ пальцами, а Бейстонъ, сынъ мызника, сказалъ: ‘Ну, теперь и я выпилъ-таки шампанскаго, мн непремнно хотлось хоть разъ попробовать его, пока я еще живъ!’ Многихъ изъ мальчиковъ оно совсмъ ошеломило. Что касается до меня, то сердце такъ и прыгало во мн, какъ жеребенокъ выпущенный изъ стойла на подножный кормъ. Я ршилъ въ душ что послдній изъ моихъ подчиненныхъ будетъ сть съ моего стола и пить вдоволь, въ честь моего отца и Геріота, налилъ шампанскаго женщинамъ, которыя едва пригубили его, и мущин, который сказалъ что предпочитаетъ ему пиво, и послалъ каждому изъ дтей по ложк перемятыхъ тортовъ. Одна двочка годомъ постарше, а пожалуй и помоложе меня, съ черными бровями и жесткими черными волосами, отказалась и отъ пищи и отъ питья.

— Бросьте ее, молодые господа! сказала одна изъ женщинъ,— это такая упрямица, съ ней ничего не подлаешь.

— Да, сказалъ бродяга.— Я видлъ какъ гонятъ свиней и перегибаютъ на двое желзо. Но съ ней трудне справиться, разъ она вобьетъ себ что-нибудь въ голову.

— Чортъ возьми! значитъ она желзная свинья! закричалъ Темпль и затмъ вздохнулъ: — О нашъ милый Геріотъ!

Я присоединился къ нему и заговорилъ о вашемъ потерянномъ друг.

Внезапная тревога взволновала мальчиковъ. Они вскрикнули при вид гуся исчезнувшаго въ горшк. Они ожидали варенаго гуся, кричали они, а не варенаго: кому нуженъ вареный гусь! Но женщины спросили ихъ какимъ образомъ возможно изжаригь гуся надъ разведеннымъ въ пол огнемъ, когда его не на что повсить. Вдь не вышло бы ничего кром закопченныхъ костей?

Мальчики застонали отъ досады, а Саддльбенкъ проворчалъ съ неудовольствіемъ:

— Теперь вы видите какую прибыль принесли вамъ ваши славные новые знакомые!

Мы начали играть голландскимъ сыромъ, бросая его какъ мячъ, и затмъ катая его по земл, какъ вдругъ, къ отвращенію Саддльбенка и другихъ, черноволосая двочка подбжала и перехватила нашъ мячъ. Но въ ту же минуту она застыдилась и отошла въ сторону.

Мальчишки закричали: — Эй, желзная свинья!

Одинъ изъ нихъ взбсилъ меня, бросивъ въ нее яблокомъ, которое попало ей въ спину. Мы обмнялись съ нимъ полдюжиной колотушекъ, вслдствіе чего онъ согласился извиниться предъ ней и заоралъ:

— Эй, желзная свинья, жалю что ушибъ васъ!

Темплъ уговаривалъ меня настоять на томъ чтобы негодяй этотъ сталъ предъ ней на колни, за то что осмлился ударить двочку.

— Да ты самъ, возразилъ Чаунтеръ, — первый назвалъ ее желзною свиньей.

Темпль объявилъ что поступилъ какъ повса, сказавъ это. Я заставилъ двочку взять кусокъ пряника.

— Да, визжалъ Саддльбенкъ,— вотъ что значитъ милое общество, въ которомъ вы, во что бы то ни стало, хотли остаться, несмотря на мое предостереженіе.

Бродяга сказалъ чтобы мы продолжали, ибо онъ любитъ смотрть какъ молодые господа веселятся. Темпль подвинулъ ему бутылку пива, сказавъ чтобъ онъ не развалъ напрасно рта.

— Да вдь вы говорите на моемъ родномъ язык, отвчалъ ему этотъ человкъ, — вы вдь, что называется ученые господа! Благодарю васъ, сэръ. Ужь быть вамъ когда-нибудь совтникомъ, помяните мое слово.

— А тогда я не буду давать пощады ворамъ, въ этомъ могу васъ уврить, отвчалъ Темпль. Онъ былъ сынъ судьи.

— Да и пожалуй уже не станете помогать варить для нихъ гусей, отвчалъ бродяга.— Что же, услуга за услугу, такъ всегда на свт бываетъ.

Женщины накинулись на него, приказывая ему не сердить молодыхъ господъ, потому что Саддльбенкъ страшно ругался, бормоча себ подъ носъ. Онъ отвчалъ имъ что нтъ на свт овцы смирне его.

Потерявъ надежду на гуся, мы ршили приняться за ожидавшую насъ холодную закуску. Голландскій сыръ мы раскрошили въ кусочки, играя имъ. Въ соединеніи съ измятыми тортами и съ шампанскимъ, онъ показался намъ однако очень вкуснымъ, затмъ слдовали пряники. Мальчики предпочитавшіе инбирное вино получили и пили его, навлекая тмъ на себя наше презрніе. Инбирное пиво и эль, яблоки и чайные пирожки были оставлены къ ужину. Мн показалось что вокругъ себя я вижу одно темное, залитое дождемъ небо, на которомъ лишь изрдка прорываются, подобно проблескамъ солнца, воспоминанія о моемъ отц и о Геріот.

— Если я и не принцъ, то дворянинъ, сказалъ я Темплю.

Онъ отвчалъ:

— Армія ли, флотъ ли, мн ршительно все равно! Вскор будетъ наврное война. Тогда увидишь какъ мы будемъ быстро подвигаться въ гору: изъ лейтенантовъ въ капитаны, изъ полковниковъ въ генералы, чины такъ и посыплются на насъ, какъ выстрлы на птицу. Я бы желалъ быть губернаторомъ Гибралтара.

— Я тогда пріду къ теб, Темпль, сказалъ я.

— По рукамъ, другъ Ричи! сказалъ онъ, горячо хватая меня за руку.

— Дло въ томъ, Темпль, признался я ему, — что у меня есть дядя, то-есть ддушка, ужасно богатый, ему принадлежитъ кажется половина всего Гампшейра, и онъ ненавидитъ моего отца какъ ядъ. Я не могу переносить этого. Ты вдь видлъ моего отца, да? Джентльмены никогда не забываютъ своихъ служителей, Темпль. Выпьемъ-ка еще шампанскаго. Я бы желалъ чтобы мы съ тобой были рыцари, дущіе верхомъ по этой стран, какъ они всегда зжали бывало, и чтобы ты сказалъ: — желалъ бы я знать ожидаетъ ли твой отецъ насъ въ своемъ замк!

— Баронъ! сказалъ Темпль.— Онъ и похожъ на барона, Его здоровье! Его здоровье, сэръ! Это вино достойно чтобы пить имъ его здоровье, Ричи. Онъ одинъ изъ тхъ людей на которыхъ я взираю съ почтеніемъ. Странно только что онъ никогда не прізжаетъ навстить тебя, хотя такъ любитъ тебя, да это настоящій отецъ! Большіе мущины не могутъ же вчно возиться съ маленькими мальчишками. Хотя впрочемъ мы съ тобой вовсе не такъ малы, многіе малые длали уже въ наши лта такія вещи о которыхъ люди писали въ книгахъ. Я чувствую, Темпль пріостановился, вздохнувъ полною грудью, прежде чмъ высказалъ свои чувства,— я чувствую необыкновенную жажду.

То же самое чувствовалъ и я. Мы приписали это мстному воздуху, Темпль уврялъ даже что это происходитъ отъ находящейся вокругъ насъ извести, которая часто попадаетъ въ горло.

— Саддльбенкъ, что ты смотришь такъ мрачно? продолжалъ Темпль.— Да, Ричи, еслибы ты слышалъ какъ мой отецъ говоритъ въ суд, съ парикомъ на голов. Дома все говорили что я умный мальчикъ, когда я былъ маленькій. Саддльбенкъ, ты все время хмуришься.

— Обращайтесь почтительне съ вашими начальниками, возразилъ Саддльбенкъ.

Бродяга раздражалъ его. Съ тхъ поръ какъ мы увидали его, онъ не переставалъ курить, облокотясь на руку. Двое изъ нашихъ мальчиковъ, Гакменъ и Ментегю, вовсе не дурные малые, пожелали курнуть изъ его трубки. Желанія ихъ были удовлетворены и они молча улеглись рядышкомъ. Бенетона увели въ самомъ жалкомъ состояніи. Двое другихъ, Пейнтернъ и Эшвартъ, накинулись на яблоки, не зная что длать отъ жажды. Саддльбенкъ сердито оттолкнулъ ихъ. Онъ толковалъ тмъ кто еще слушалъ его:

— Эй вы, малые, клянусь Св. Георгомъ, вы у меня должны състь гуся, говорю я вамъ. Вы все дло перепортили и говорю вамъ: хотите или нтъ, а вы съдите его, съ яблоками, съ шалфеемъ и лукомъ. Можете не благодарить меня. Я предлагаю поставить кого-нибудь на стражу въ лсъ.

Онъ опять хотлъ кинуть жребій. Веселость совершенно покинула его, онъ только и думалъ какъ бы вытащить гуся изъ горшка. Я почувствовалъ нчто близкое къ ненависти къ человку который могъ говорить о гус. Темпль вроятно раздлялъ со мной это чувство.

— Съ тхъ поръ какъ милый нашъ Геріотъ оставилъ насъ, нтъ у насъ боле настоящаго предводителя, сказалъ онъ, — вся школа точно вверхъ дномъ перевернулась, мы стали теперь точно какія-то гремушки брошенныя вс вмст въ ящикъ. О Боже мой! Какъ бы я желалъ имть хорошаго командира. Онъ идетъ впередъ, мы за нимъ, и горя нтъ что бы ни случилось!

Двое неразлучныхъ друзей, Галлитъ и Леркинсъ, шли шатаясь подъ руку, увряя что они совершенно трезвы, въ доказательство чего они старались добраться до кучи извести, но прошли мимо ея. Къ нимъ подошелъ Чаунтеръ.

— Жирный гусь! сказалъ онъ,— и боле не могъ ничего выговорить. Оба мальчика старались пока было возможно держаться твердо на ногахъ, но скоро оба пробормотали: ‘мы готовы!’ и были совершенно правы.

Темпль и я смотрли на все это какъ на обычныя послдствія великой пирушки. Мы говорили другъ другу что джентльмены всегда послдніе уступаютъ вліянію ея, и были уврены что удержимъ побду за собой, но я опасался минуты появленія гуся, а кажется и онъ также. Упрямство Саддльбенка, не дававшаго намъ холоднаго инбирнаго пива и яблоковъ, глубоко оскорбляло насъ, мы бы возмутились противъ него еслибы побольше полагались на твердость нашихъ ногъ и нашего языка. Сумерки обступали насъ. Дти бродягъ лежали, свернувшись въ клубочки въ одной изъ палатокъ, женщины и двочка выстроили еще другую. Надъ головой моей сіяли безчисленныя маленькія звздочки, въ долин виднлись огни, они представлялись моему воображенію освщенными дворцами. Звзды и бродяги, казалось мн, имли что-то общее другъ съ другомъ. Въ домахъ мы живемъ какъ въ плну, думалъ я, живя въ нихъ, мн никогда не удастся отыскать потеряннаго отца. Лежать ночью, среди темнозеленыхъ листьевъ, вдыхая полною грудью лсной запахъ, просыпаться утромъ среди озареннаго солнечнымъ восходомъ міра, стоять на высокомъ холму, смотря на холмы на которыхъ мы встртимъ завтрашнее утро, а тамъ слдующее и такъ утро за утромъ, пока въ одно изъ нихъ мы не увидимъ предъ собой, при пробужденіи, того кто намъ дороже всего на свт: все это казалось мн неземнымъ счастіемъ. Но замтивъ узкіе размры палатокъ, я вспомнилъ что буду имть въ нихъ громко храпящихъ товарищей. Я находился въ такомъ нервномъ состояніи что при одной мысли объ ихъ храпніи меня стало мутить и я вздрогнулъ, я невольно сочеталъ это храпніе съ мыслію о чемъ-то жирномъ. Саддльбенкъ держалъ въ рукахъ крышку отъ горшка, мы почувствовали запахъ гуся, а онъ закричалъ:— Ступайте ужинать, эй сюда! Эй вы, малые!

— Чортъ возьми, Садльбенкъ! ты такъ кричишь что Катменъ услышитъ тебя, сказалъ Темпль, отирая себ лобъ.

И по моему тлу проступилъ холодный потъ.

— Катменъ-то? Да вотъ уже полтора часа какъ онъ могъ бы насъ слышать, отвчалъ Саддльбенкъ.

Одинъ изъ мальчиковъ побжалъ наверхъ, онъ былъ единственный изъ насъ бывшій въ состояніи сдлать это. Въ эту самую минуту подлетлъ Таунтеръ.

— Барншеда поймали, я бгу домой, крикнулъ онъ мимоходомъ.— Мы неподвижно смотрли на черное отверстіе долины.

— О это Катменъ, его нечего, бояться, успокоивалъ насъ Саддльбенкъ, но мы услыхали страшные голоса и увидали людей стоявшихъ надъ какою-то наклоненною фигурой. Затмъ раздался слишкомъ хорошо знакомый намъ голосъ, онъ говорилъ: ‘признаніе ученика ввреннаго вашему надзору, мистеръ Катменъ, и посланнаго безо всякаго стыда въ городъ, моего воспитанника, посланнаго за шалфеемъ и лукомъ’.

— Старикъ Риппенджеръ! шепталъ Темпль.

Мы сидли какъ пораженные громомъ. Въ эту минуту мы увидали какъ мы сдурили, пославъ за шалфеемъ и лукомъ осла подобнаго Барншеду.

— О, какіе мы были ослы! продолжалъ Темпль.— Скоре уйдемъ, бжимъ! Бжимъ, Ричи! Они теперь заберутъ всхъ насъ, какъ падаль съ дерева.

Я отвчалъ ему что не побгу, правду сказать, я не доврялъ своимъ ногамъ, да и онъ шатался, слушая какъ Саддльбевкъ упрекалъ насъ за то что мы связались съ бродягами.

— Темпль! я вижу васъ, милостивый государь! закричалъ мистеръ Риппенджеръ. Бдный Темпль приблизился къ огню.

Движимый смутнымъ влеченіемъ обмануть школьнаго начальника, я подползъ въ тнь, къ заднему углу палатки, и тамъ вдругъ почувствовалъ что чья-то рука схватила мою руку. ‘Спрячьте меня’, проговорилъ я, и занавсь палатки приподнялась. Пробравшись между ящиками и соломой, я легъ навзничь на землю, меня прикрыли рогожей, пахнувшею отвратительнымъ сыромъ, и я почувствовалъ, сверхъ нея, на груди своей чью-то голову. Мистеръ Риппенджеръ произнесъ нсколько разъ мое имя, свойственнымъ ему, въ минуты гнва, образомъ. Отвта Темпля я не могъ разслышать. Саддльбенкъ говорилъ что-то, за нимъ и другіе мальчики, также и бродяга и женщины. Потомъ въ палатк появился свтъ и бродяга сказалъ:

— Стану я обманывать васъ, сударь! Посмотрите сами, если вамъ угодно. Вотъ здсь мы уложили нашихъ малютокъ, а вотъ тутъ, на рогож, лежитъ двочка, она идетъ къ своей родн, въ Линкембъ, а тутъ вотъ спитъ одна изъ нашихъ женщинъ, вотъ и все. А вы еще думали что я скрываю отъ васъ что-нибудь. Благодарю васъ, сударь. Я вамъ далъ вдь честное слово.

Свтъ исчезъ. Грудь моя освободилась отъ лежавшей на ней тяжести. Я привсталъ, и существо оказавшее мн помощь положило рогожу и солому на землю и прислонило мою голову къ своему плечу, гд я крпко заснулъ.

ГЛАВА VII.
Вольная жизнь на большой дорог.

Я проснулся очень рано, хотя подушка моя и пришлась мн по сердцу, раскрывъ глаза, я увидалъ что рука моя обвилась вокругъ шеи моей подруги, а ея пальцы переплелись съ моими. Съ минуту, я лежалъ смотря ей въ глаза, полные всевозможнаго свта и значенія: они то приказывали мн лежать смирно, то смялись надъ моимъ недоумніемъ, то казалось говорили: милый мальчуганъ! то сверкали вдругъ, какъ бы изъ-за облака, затмъ опять темнли и снова сверкали, словно опускались въ воду и блистали въ ней, порой, точно уходили въ темный лсъ, а порой были полны солнечнаго свта, и ни на минуту не оставались покойны. Я доврялъ ей, и заснулъ бы снова, но видъ палатки поразилъ меня. Мн казалось что небо упало на насъ и грудь моя искала воздуха, голова моя тогда шла кругомъ, ни одна мысль не могла удержаться въ этомъ круговорот. Смятеніе, царствовавшее въ моей голов, сообщилось и ногамъ моимъ, когда я, слдуя примру двочки, всталъ и хотлъ идти. Въ порыв ужаса, я подумалъ: я разучился ходить. Собравъ все свое мужество, я попробовалъ перешагнуть черезъ дтей завернутыхъ въ рогожи и въ солому, въ старыя платья или юпки. Сознаніе необходимости этой попытки внезапно овладло мною, посл перваго же шага. Я споткнулся надъ однимъ изъ этихъ маленькихъ клубковъ и упалъ прямо на лицо спящей женщины. Но она лишь повернулась на другой бокъ и пробормотала: Гадкій Джеки! Подруга моя молча вытащила меня наружу, и почувствовавъ себя на воздух, я вдохнулъ его въ себя полною грудью, снова созналъ себя взрослымъ и сильнымъ и вспомнилъ ясно обо всемъ случившемся. Палатка въ которой я спалъ показалась мн любопытне моей собственной судьбы. Я обратилъ лицо къ небу. Солнце только что всходило, было чудно-хорошо, клочки длинныхъ и кудрявыхъ облаковъ постепенно окрашивались въ голубой, въ розоватый и въ блый цвтъ, стояла чудесная прохлада, трава была вся срая, наша долина лежала еще въ тни, только верхушки деревьевъ горли, птицы начинали чирикать.

Я сталъ сосать стебель травы.

— Я бы желалъ чтобы везд кругомъ была вода, сказалъ я.

— Пойдемъ со мной, напейся и выкупайся, отвчала моя спутница.

Мы пошли внизъ по долин и перешли скатъ холма покрытый можжевельникомъ, напомнившимъ мн день проведенный въ дом Джона Сальтера, день разлуки съ милымъ Геріотомъ. Къ стыду моему, спутница моя бжала быстре меня. Она была очень проворна, а мои ноги были еще тяжелы.

— Умешь ты плавать? спросила она меня.

— Я умю плавать, грести, фехтовать, здить верхомъ и стрлять изъ пистолета, отвчалъ я.

— О Боже мой! возразила она, съ завистью смотря на меня.

Мы пришли къ свтлой рчк, въ паркъ какого-то джентльмена, трава тамъ тихонько колыхалась, какъ морская вода въ ясный день, и на ней паслись коровы и лошади.

— Я могу поймать эту лошадь и вскочить на нее, сказала она.

Я удивился.

— Верхомъ?

Она кивнула головой:— Да.

— Безъ сдла?

Она опять кивнула, что означало: Безъ.

Мое уваженіе къ ней возвратилось. Но она не умла плавать.

— Я вхожу въ воду, только пока она мн по колно, призналась она.

— Смотрите на меня, сказалъ я, я сбросилъ платье и кнулся въ воду, счастливый какъ рыба и думая насколько вода пріятне шампанскаго. Мое наслажденіе внушило двочк такую зависть что она стащила свои чулки и взошла въ воду, насколько у ней хватило на то смлости. Я закричалъ ей:— Ты похожа на корову, а она оскалила зубы, приказывая мн не говорить этого.

— Корова! Корова! повторялъ я, не помня себя отъ удовольствія. Она произнесла не переводя духа:

— Если ты еще разъ скажешь это, я схвачу всю твою одежду и убгу съ ней, а ты можешь тогда бжать раздтый за нею, да.

— Теперь я плыву, отвчалъ я на это, теперь вотъ ныряю, когда я опять показался изъ воды, она привтствовала меня громкою, веселою усмшкой.

Быстрая бготня по солнцу осушила меня. Я сталъ одваться и увидалъ притомъ что половина моихъ денегъ была разсыпана по земл. Она попросила меня дать ей одну изъ этихъ монетъ, одинъ шиллингъ. Я далъ ей два и она спросила меня играю ли я въ деньги, бросая ихъ наугадъ. Я отвчалъ что никогда не длалъ этого за деньги, но она уже бросила одинъ шиллингъ, я не могъ не сказать: голова!— и выигралъ, то же повторилось и съ другимъ шиллингомъ. Она быстро отдала мн ихъ назадъ, съ внезапнымъ рыданіемъ, но ни за что не хотла чтобы я возвратилъ ей ихъ опять.

— Когда-нибудь ты подаришь мн другіе два, сказала она, снова развеселясь.

Мы согласились что хорошо было бы пойти теперь въ деревню и купить тамъ что-нибудь. Но ни одна лавка не была еще открыта. Мы прошли черезъ кладбище. Вотъ тутъ похоронены мертвые, сказалъ я.

— Я начну плясать, если ты станешь говорить объ мертвыхъ, отвчала она и начала кричать во все горло. Когда я пожелалъ узнать зачмъ она это длаетъ, она отвчала: затмъ чтобы услыхали мертвые. Странное чувство овладло мною: лавки были закрыты и вокругъ насъ не было ни одной живой души. Мы стали карабкаться на деревья и услись на одну изъ втвей, говоря о птичьихъ яйцахъ, пока голодъ не принудилъ насъ пойти на деревенскую улицу, гд, около трактира, мы встртили насвистывающаго что-то бродягу.

Онъ былъ довольно забавенъ. Онъ сказалъ что не станетъ ни о чемъ распрашивать меня, ибо никогда никого ни о чемъ не распрашиваетъ, отвты другихъ только открываютъ вещи не имющія для него никакого интереса, и не приносятъ ему никакой прибыли, ни на трубку табаку, а вслдствіе того что онъ не любопытничалъ, ему вчера какъ бы съ неба свалился на уживъ отличный, жирный гусь, не говоря уже о бутылкахъ эля, бутылкахъ инбирнаго пива, и честно заслуженной полкроны деньгами. Все это потому что онъ не любопытничалъ, и онъ не станетъ и впредь любопытничать, зная меня за джентльмена, мой начальникъ одарилъ его полкроной.

Къ счастію для него, а можетъ-быть и для меня, онъ употребилъ чрезвычайно внушительный для школьника глаголъ. Я подарилъ ему еще полкроны. Онъ поблагодарилъ меня, сдлавъ замчаніе что иногда бываютъ дни когда вы лежите на спин ничего не длая, а вамъ все такъ съ неба и валится, а въ другой разъ, какъ ни старайся и блохи не поймаешь. Такое уже счастіе бываетъ!

Онъ сталъ дружески увщевать меня возвратиться въ школу, а если не туда, то къ себ домой. Мой, лишь частью обдуманный, планъ состоялъ въ томъ чтобы взглянуть черезъ заборъ на Риверсли, мелькомъ поцловать тетушку Дороти и затмъ бжать дале искать отца. Преобладающею моею мыслію была, впрочемъ, въ эту минуту мысль о завтрак. Я угостилъ имъ въ трактир бродягу и двочку. Мы поли бараньихъ котлетъ и яицъ, и напились кофе. Посл завтрака, я хотя и не имлъ никакихъ подозрній, но замтилъ, однако, что бродяга призадумался. Онъ предложилъ мн, въ случа если я не прочь отъ медленнаго путешествія, дойти съ нимъ вмст, дня въ два, до Гампшейра, онъ слышалъ что я намренъ постить это графство.

— Итакъ, вотъ что я вамъ скажу, видите ли, началъ онъ,— не хорошо если меня увидятъ въ обществ пропавшаго молодаго джентльмена, когда уже мн дали полкроны за то что его со мной не было, это дло не рука. Вы таки въ ладу съ двчонкой, я вижу, а это не малое чудо, съ ней никто изъ насъ сладить не можетъ. Ей, ей, она смотритъ на насъ словно на дрянь какую-нибудь. Въ ней, видите ли, чистая цыганская кровь, а что имъ разъ въ карманъ попало, то сейчасъ же въ жареныя колбасы превращается, чмъ бы оно ни было прежде. Итакъ, вы ступайте съ двочкой на ту сторону Бедиста и дожидайтесь меня въ степи, ужь будьте покойны, я поспю туда еще до сумерекъ. Что жь, по рукамъ что ли?

Онъ протянулъ мн руку, я согласился, а онъ сказалъ что получилъ еще завтракъ даромъ, все за то что не любопытничалъ.

Я былъ радъ оставить поскоре деревню, потому что погонщикъ гусей или, по крайней мр, очень похожій на него человкъ прошелъ мимо меня близь трактира и расшевелилъ во мн совсть или скоре трусливость, ибо, сколько мн извстно, это чувство всегда первое пробуждается въ насъ, и съ нимъ намъ обыкновенно всего трудне справиться. Я бы согласенъ былъ заплатить ему, но мн казалось что разговоръ съ нимъ долженъ былъ привести меня назадъ въ школу. Спутница моя разказала мн свою исторію. Она принадлежала къ гампшейрскому цыганскому табору и ходила въ гости къ своей родственниц въ восточныя графства, родственница эта умерла на дорог и поручила бродягамъ доставить ее домой, она называла ихъ ‘нищими’ и строила разныя рожи говоря о нихъ. ‘Цыгане, говорила она, совсмъ другой народъ, Цыгане всегда живутъ въ господскихъ паркахъ’, Цыгане, лошади, скрипки да весь вольный міръ — вотъ что, по ея мннію, лучше всего на свт. Вольный міръ она описывала широкою степью, которой и конца не видно. Я предоставлялъ ей говорить сколько угодно. Что касается до меня, то мн казалось нелпымъ толковать о своихъ длахъ съ двицей безъ шляпки и безъ башмаковъ. Однако общество ея нравилось мн. Она была такъ похожа на мальчика и въ то же время не похожа ни на одного изъ знакомыхъ мн мальчиковъ.

Во все время дороги я занимался тмъ что разчитывалъ черезъ сколько холмовъ надо мн еще будетъ перейти, прежде чмъ я увижу Риверсли. Воскресные колокола такъ привтливо звучали отъ одной деревни до другой, съ тхъ поръ какъ я убдился что не слышу боле колокола сзывающаго учениковъ въ Риппенджерову школу. Лавки въ деревняхъ все еще были закрыты, но я сказалъ двочк что за то имъ достанется отъ меня завтра, и между нами завязался интересный споръ о томъ что надо купить. Она стояла за яркія ленты и за матерію на платье, а я за пирожки и за почтовую бумагу. Запахъ обдовъ пробудилъ нашъ аппетитъ, прекративъ вашъ споръ. Проходя чрезъ деревню, мы увидали человка несшаго большой пирогъ, пахнувшій такъ заманчиво что естественнымъ влеченіемъ нашимъ было спросить что онъ стоитъ. ‘Что? Продать мой воскресный обдъ!’ воскликнулъ онъ и чуть не уронилъ блюда. Онъ не переставалъ глядть на насъ, пока мы не съли каждый по куску пирога и не напились пива въ его хижин, среди его семьи. Онъ хотлъ сперва взять только меня къ себ.

— Это простая бродяга, сказалъ онъ про двочку.

— Это ложь, отвчала она.

Разумется я не хотлъ оставить ее голодною на улиц, такъ что наконецъ онъ, хотя и не совсмъ охотно, пригласилъ насъ обоихъ и представилъ насъ своей жен.

— Вотъ молодой джентльменъ проситъ пообдать, а это вотъ молодая, ужь право не знаю кто, того же самаго проситъ. Я поручаю ихъ теб, хозяйка.

Жена его съ добродушнымъ видомъ приняла насъ на свое попеченіе, говоря. что на наше счастье она испекла такой пирогъ котораго станетъ и на ихъ семью и на прохожихъ. Они не хотли взять боле шиллинга за нашу двойную порцію. Хозяинъ сказалъ что мы съли всего на пенни, если я уже такъ гордъ что не хочу быть гостемъ бднаго человка и непремнно хочу считать его домъ трактиромъ. Не подамъ ли я ему руку на прощаніе? Я ото всей души исполнилъ его желаніе и помянулъ его, когда другіе не были настолько привтливы. Они пожелали узнать не бжимъ ли мы вмст чтобы тайно обвнчаться. Мн показалось очень забавно смотрть на проходившую мимо насъ школу мальчиковъ и слышать какъ надзиратель грозилъ наказать одного мальчика за то что онъ выбжалъ изъ паръ. Я смялся надъ нимъ точно такъ же какъ бывало глупый народъ, встрчавшійся намъ, смялся надо мной, что мн вовсе не казалось пріятнымъ тогда, но теперь я узналъ что нтъ такого мальчика который бы не пожелалъ быть на моемъ мст, имй онъ только возможность, хотя моя спутница была не боле какъ Цыганка, казавшаяся дйствительно страннымъ обществомъ для сына джентльмена, въ публичныхъ садахъ, гд мы пили чай, и въ трактирныхъ пріемныхъ. При наступленіи ночи я былъ, впрочемъ, доволенъ ей, а она мною, и мы шли съ ней рука объ руку. Я разказывалъ ей эпизоды изъ римской исторіи. Ей хорошо было говорить: ‘я буду твоею маменькой’, когда мы ложились спать, я сдлалъ открытіе что она ни за что бы не ршилась ночью кричать какъ тогда надъ могилами на кладбищ. Она призналась что вритъ что ночью расхаживаетъ повсюду дьяволъ. Нашею постелью была телжка, стоявшая подъ навсомъ, нашею периной — листья папоротника и охапки соломы. Оглобли были сняты съ телжки, такъ что мы лежали вкось, и проснувшись на разсвт, а увидалъ что вс четыре ноги наши перевисли чрезъ переднее сиднье. ‘Какъ ты толкалась’, сказалъ я. Она обвинила меня въ томъ же самомъ. Въ ту же минуту она показала пальцемъ въ сторону отъ телги, и мы увидали лошадь и палатки бродягъ, расположившихся подъ большимъ росшимъ у дороги дубомъ. Лицо ея было пресмшное въ эту минуту, точно у мальчика воображающаго что онъ убжалъ и вдругъ видящаго что его поймали. ‘Убжимъ’, сказала она. Предпочитая полную независимость, я послдовалъ за ней, и тогда она сказала мн что слышала какъ бродяга говорилъ прошлою ночью что для него упустить изъ виду меня все равно что упустить изъ рукъ цлую пригоршню полкронъ. При этихъ словахъ меня словно омрачила тнь Риппенджеровой школы. Съ нкоторымъ уныніемъ я сказалъ ей: ‘Ты врно пойдешь къ своимъ друзьямъ?’ Она прищелкнула пальцами. ‘Къ нищимъ-то!’ И продолжала беззаботно идти впередъ.

Мы очутитись наконецъ среди степей. Он необыкновенно живо пробудили воспоминаніе объ отц, степной залахъ чуть не заставилъ меня повернуть мои шаги въ направленіе къ Лондону, такъ горячо захотлось мн увидать его. Но несмотря на это, я ршилъ прежде взглянуть на Риверсли, на тетушку Дороти, на Сьюиса, нашего стараго, сдаго буфетчика и на ягненка, ставшаго теперь уже овцой. Странная противоположность моимъ царственнымъ планамъ касательно будущности. Здсь мною овладло первое ясное воспоминаніе о Риверсли, подобно очерку далекихъ холмовъ, показавшихся на горизонт. Я. чуть было не продалъ нсколькихъ слезинокъ отъ любви къ моему отцу, но мысль что я престранный мальчикъ изгнала изъ моей души его образъ. Я и не могъ быть иначе какъ страннымъ мальчикомъ, разъ со мной случались такія необыкновенныя вещи. Что если я присоединюсь къ Цыганамъ? Моя спутница очень желала этого. У нея были братья, торговавшіе лошадьми, отличные скрипачи. Что еслибъ я выучился играть на скрипк? Что еслибъ я выучился ихъ языку, ходилъ бы съ ними повсюду и сдлался бы наконецъ царемъ Цыганъ? Спутница моя покачала головой: этой честолюбивой мечты она не могла поощрить во мн потому что никогда не слыхала ни о какомъ цар и ни о какой цариц надъ Цыганами. ‘Это мы дурачимъ людей’, сказала она, а я обидлся, потому что вся наша школа врила въ цыганскаго царя, и одинъ мальчикъ, Гакменъ, плъ псню про цыганскаго царя, и это было все равно какъ еслибъ она сказала что вс до одного мои товарищи дураки. Я обвинилъ ее во лжи. Она сердито усмхнулась. ‘Я никогда не лгу моимъ друзьямъ’, сказала она. Мы поссорились. Правду сказать, я былъ взбшенъ на нее за то что она разрушила во мн вс надежды на достиженіе высшей власти надъ Цыганами. Позавтракавъ въ гостиниц, въ которой прислужникъ смялся намъ въ лицо, а мы, сидли за столомъ угрюмые, робкіе и голодные, мы снова поссорились. Я сказалъ ей что, по моему мннію, Цыгане не могутъ предсказывать будущее.

— Нтъ, могутъ, вотъ когда ты узнаешь мою мать и мою тетку, то увидишь могутъ ли он угадывать будущее, сердито сказала она.

— Да вотъ этимъ-то он и дурачатъ людей, отвчалъ я.

Меня забавлялъ видъ ея оскаленныхъ зубовъ. Но когда я сталъ убждать ее взглянуть мн прямо въ глаза и поклясться что она вритъ въ эти предсказанія, то она совсмъ насупилась.

— Убирайся ты, гадкій мальчикъ, и тнь-то твоя всего въ поларшина, сказала она.

И я не могъ не улыбнуться. Моя тнь простиралась до половины дороги въ ширину ея. Весь этотъ день мы все бранились, гд бы мы ни были, и почти вовсе не шли рядомъ, пока наконецъ, при наступленіи вечера, она не подошла ко мн ближе, говоря:

— Эту ночь намъ не будетъ такъ холодно, вотъ увидишь.

Она прижала меня крпко къ себ и мн было тепло и уютно и ко мн возвратилось торжественное сознаніе что мн нечего жалть что я убжалъ изъ Риппенджеровой школы.

Ночью мы имли приключеніе. Жена одного фермера, у которой мы вечеромъ попросили напиться, дала намъ старое одяло чтобы мы покрылись имъ ночью, лежа въ сухой канав, взявъ съ насъ притомъ общаніе, не воровать яблоковъ изъ ея сада. Въ намъ подкрался старый нищій и пожелалъ раздлить съ нами нашъ покровъ. Моя спутница совсмъ спряталась подъ одяло, выглядывая только по временамъ изъ-за дыръ его. Въ лунномъ свт нищій казался огромнымъ видніемъ, достававшимъ отъ земли до неба.

— Холодно, холодно, жаловался онъ,— одному всегда плохо, а другому хорошо, юноша!

Слова его разубдили меня въ мысли что онъ былъ какое-то ужасное существо или мой переодтый отецъ, готовый сбросить свои лохмотья, обнаруживъ себя въ полномъ блеск и сказавъ что вотъ наконецъ онъ нашелъ меня.

— Вы одинъ или васъ двое? спросилъ онъ.

Я отвчалъ что насъ двое.

— Такъ я лягу въ средину, сказалъ онъ.

— Нтъ, этого нельзя, мста нтъ, закричалъ я.

— Господи! возразилъ онъ. Тутъ въ канав мало ли мста для голодныхъ желудковъ.

— Но я предпочитаю оставаться безъ васъ, покойной ночи, сказалъ я.

— Что! воскликнулъ онъ,— это вы гд научились такъ говорить? Эй, вы!

— Пожалуста оставьте меня въ поко, я намреваюсь спать, продолжалъ я, сердясь что нужно еще уговаривать его, у него была толстая палка.

— Ого! произнесъ нищій. Затмъ онъ снова началъ:

— Поврю я вамъ теперь что вы въ своей жизни ничего не украли! Вы украли языкъ джентльмена, я сейчасъ узнаю его по звуку. Какъ вы сюда попали? Кто тутъ еще съ вами? Смотрите, я сейчасъ подыму палку.

При этихъ грозныхъ словахъ, двочка выскочила изъ-подъ одяла, а я закричалъ что сейчасъ разбужу фермера.

— Это зачмъ…. оттого что я хочу сбить съ дерева, надъ вашею головой, одно или два яблока? спросилъ онъ съ выраженіемъ упрека.

— Э, да тутъ съ вами молодая двица, я вижу. Да тутъ длаются вещи одна удивительне другой, какъ у человка который изъ трехъ шиллинговъ сдлалъ пять. Теперь если вы дадите мн лечь подъ одяло, я каждому изъ васъ дамъ по яблоку. Если вы когда-нибудь пробовали ужинать, то увидите что състь на ночь яблоко очень хорошо, хотя отъ него и не шумитъ въ голов.

Двочка шепнула мн на ухо: ‘Онъ хромъ какъ утка’. Я сейчасъ же понялъ ее, мы оба выскочили изъ канавы и побжали, таща за собой одяло. Онъ пустился за нами, но мы убжали отъ него и улеглись на удобное для отдыха мсто, между терновыми кустами. Утромъ, отдавая одяло на ферму, мы узнали что старый негодяй оклеветалъ насъ, обвинивъ насъ въ воровств яблоковъ. Я доказалъ жен фермера мою невиновность, положивъ предъ нею шиллингъ. Это совершенно удовлетворило ее. Она причесала мн волосы, принесла мн кружку съ водой и полотенце, дала намъ затмъ молока и хлба и отпустила насъ, говоря что у меня хорошенькое личико, по которому видно что я не боюсь и самого чорта, а что касается до двочки, то она по первому взгляду признала ее за цыганку, и на что только Господь сотворилъ этихъ Цыганъ, про это Онъ только одинъ вдаетъ. Она заставила меня весь день думать объ этихъ словахъ. На что они созданы? Я купилъ двочк красный шарфъ и другихъ вещей, приглянувшихся ей, но потерялъ въ отношеніи къ ней прежнее чувство товарищества. ‘Должно-быть они созданы на смхъ’, подумалъ я, видя какъ люди смялись надъ нами, и сталъ самъ смяться. Я хохоталъ цлый день, къ удивленію двочки, которая могла только по временамъ ухмыляться въ продолженіи двухъ или трехъ секундъ, а затмъ смотрла на меня какъ собака выжидающая что хозяинъ сейчасъ велитъ ей бжать куда-нибудь, углы ея губъ шевелились какъ бы въ ожиданіи, что я засмюсь или заговорю, и это было похоже на маханіе хвостомъ собаки. Я сталъ смотрть на нее какъ на безвредное и непонятное существо, бывшее во всякомъ случа свидтелемъ моего бгства изъ школы.

Мы почти все утро бродили вокругъ выстроеннаго въ пол балагана для крикета, лужайка для этой игры была порядочная. Но бывшіе тамъ игроки считали ее превосходною. Я сказалъ имъ что знавалъ одного малаго который въ полтора часа побивалъ всю партію.

Одинъ изъ этихъ людей просто испугалъ меня, вскрикнувъ:— Чортъ возьми! сядемьте скоре въ мою одноколку и подемъ за этимъ малымъ. Онъ точно въ самомъ дл хотлъ сдлать это и вскочилъ съ своего мста. Я смотрлъ ему въ глазу, не мигая, онъ замтилъ что если я не далъ маху изъ школы, и не вырвался на волю, такъ чтобъ ему… остальное онъ выразилъ хлопнувъ себя по колну. Мы стали играть въ крикетъ въ одни ворота, и я доказалъ ему что тотъ кто вмст съ Геріотомъ ходилъ противъ Саддльбенка, былъ привычнымъ игрокомъ, какихъ бы лтъ онъ ни былъ.

Человкъ этотъ предложилъ мн свою дружбу. Онъ посадилъ меня около себя, за обдомъ приготовленнымъ для одиннадцати игроковъ, угощалъ меня и посылалъ тарелки съ кушаньемъ двочк, которой позволили приссть невдалек.

— Ударимъ по рукамъ, сказалъ онъ, и будемъ друзьями на всю жизнь.

— Съ удовольствіемъ, отвчалъ я.

Мы кивнули другъ другу головой изъ-за нашихъ стакановъ эля. Въ отвтъ на его вопросъ, я сказалъ что очень люблю фермы, и что пріду посмотрть на его ферму и останусь у него дня на два или на три, я бы далъ ему свой адресъ, еслибы у меня былъ какой-нибудь адресъ, но теперь я отправляюсь взглянуть на Риверсли Гренджъ.

— Вотъ какъ! воскликнулъ онъ,— Риверсли Гренджъ! Да, я отлично знаю это мсто. Я вдь арендаторъ сквайра Бентама, и могу сказать: онъ настоящій хозяинъ, какъ должно быть.

— О! возразилъ я,— это мой ддушка, но мн до него мало дла.

— Господи! воскликнулъ онъ:— что я слышу! Такъ вы тотъ маленькій мальчикъ, мастеръ Гарри Ричмондъ, котораго увезли тогда ночью, старый сквайръ заперся тогда у себя на цлыя дв недли, какъ будто бы васъ увезли на похоронныхъ дрогахъ! Какже, я про васъ все знаю, какъ видите. А теперь вы возвращаетеся домой, ура! Сквайръ опять повеселетъ попрежнему, вотъ увидите. Мы замтили въ немъ перемну съ тхъ поръ какъ вы ухали. Подагра уже давно на него нападала по временамъ, а теперь стала являться чаще. Но онъ все еще вызжаетъ съ собаками на охоту, и даетъ обды своимъ арендаторамъ, онъ еще стариннаго покроя хозяинъ, когда мы у него обдаемъ, то все что мы димъ и пьемъ, все идетъ изъ его имнія. Да про стараго сквайра Бентама нельзя дурнаго сказать.

Я спросилъ его живъ ли еще Сьюисъ.

— Старикъ Сьюисъ-то? какже, отвчалъ онъ, — вы знаете старика Сьюиса? Да какже вамъ и не знать его. Да, старикъ Сьюисъ живъ, мастеръ Гарри. А вы-то побили меня въ крикетъ. Клянусь Св. Георгомъ, у меня такъ и зачесались руки, когда вы выбили мои колья. Чортъ возьми! подумалъ я. Но старый сквайръ будетъ гордиться вами, вотъ увидите. Моя ферма въ трехъ миляхъ отсюда, видите ворона что летитъ на юго-востокъ отъ Риверсли, онъ полетитъ теперь прямо на Трекгемскую ферму, и туда я отвезу васъ сегодня вечеромъ, а завтра моя жена васъ хорошенько почиститъ и умоетъ и мы отправимся прямо въ Риверсли. По рукамъ, что ли? Меня зовутъ Экерти. Все равно, откуда бы вы ни пришли, мастеръ Гарри, хорошо то что вы опять здсь, не такъ ли? А я то видлъ васъ въ послдній разъ въ плетеной колясочк, а теперь вижу васъ въ панталонахъ, вы играете со мной въ крикетъ, да еще бьете меня!

Онъ весело расхохотался. Тревожныя чувства разнаго рода овладли мною, но надъ всми ими преобладала тоскливая досада на себя, за то что я никакъ не могъ раздлить восторга фермера, хотя былъ самъ виновникомъ его. Я предпочиталъ Риверсли жизнь среди Цыганъ. Цыгане жили на большой дорог, а дорога эта вела къ моему отцу. Я старался объяснить фермеру Экерти что я шелъ по этому направленію съ намреніемъ лишь мелькомъ взглянуть на Риверсли, но все это было напрасно, онъ никакъ не могъ понять меня. Чмъ боле старался я уяснить ему дло, тмъ сильне настаивалъ онъ чтобы я допилъ мой стаканъ эля, не имвшаго никакого прямаго отношенія къ длу. Я однако продолжалъ пить и наговорилъ вроятно пропасть смшнаго, Тревожно стараясь чтобы фермеръ узналъ мои настоящія намренія, онъ таки не мало хохоталъ.

Пока онъ сражался въ крикетъ противъ своихъ противниковъ, въ балаганъ пришелъ бродяга и мы съ нимъ начали говорить, стараясь перехитрить одинъ другаго.

— Начальникъ вашъ гонится за вами, молодой джентльменъ, сказалъ онъ, совтуя мн бжать по дорог, если я хочу скрыться отъ преслдованія.

Я показалъ видъ что испугался, и затмъ сказалъ:— О вы защитите меня, и угостилъ его пивомъ.

Онъ сталъ уврять меня что я оставилъ посл себя столько же слдовъ какъ еслибы разсыпалъ за собой цлую коробку съ фосфорными спичками. Онъ все подгонялъ меня пока я не заказалъ для него свжаго элю. Двочка и онъ глядли другъ на друга съ презрительною усмшкой. Такъ мы стояли смотря на игру. Къ тому времени какъ она кончилась, бродяга усплъ выпить не мало бутылокъ элю.

— Вкусный, славный гусь, началъ онъ- считать барыши доставшіеся ему со времени нашего знакомства,— бутылка элю и инбирнаго пива, дв полкроны, еще эль да еще кое-что будетъ, надюсь. Вы только придерживайтесь своихъ друзей, молодой джентльменъ, не забывайте этого сударь. Для такокого бдняка какъ я будетъ плохо если вы не будете этого длать. Такіе случаи выпадаютъ намъ на долю не каждый день. Понимаете вы это, сударь? Я прошу васъ сказать мн, понимаете ли вы это, сударь? Я немножко подпилъ, но человкъ всегда долженъ соблюдать свои выгоды.

Я понялъ что онъ настолько подпилъ что невольно выдавалъ мн что выгода его заключалась въ моемъ взятіи въ плнъ, но я былъ, несмотря на это, веселъ. Фермеръ Экерти звонко ударилъ бродягу по спин, возвратясь въ балаганъ, въ восторг что ему удалось однимъ разомъ побить своихъ противниковъ.

— Чтобы мастеръ Гарри Ричмондъ воротился въ Риверсли, къ своему ддушк, въ вашемъ обществ, негодяй! въ бшенств закричалъ онъ, выслушавъ его.— Я отвезу его туда самъ. Туда не будетъ и десяти миль, ужь никакъ не больше. Но что я вамъ скажу, мастеръ Гарри, какъ думаете, на счетъ ужина?

Онъ тихонько сообщилъ мн что ему не хочется чтобы имло видъ какъ будто онъ бжитъ отъ прочихъ, которые намревались еще остаться здсь ужинать, и что по этому случаю мы подемъ домой при лунномъ свт и будемъ пть псни. Такъ мы и сдлали. Я слъ рядомъ съ фермеромъ, двочка вскарабкалась на задокъ телжки, а бродяга стоялъ, жалобно повторяя:

— Охъ Боже мой, Боже мой! Вы узжаете въ Риверсли одни безъ вашего лучшаго друга.

Я бросилъ ему шиллингъ. Мы пли начала и окончанія разныхъ псенъ. Фермеръ смотрлъ на луну и говорилъ: Господи! Какъ она на насъ смотритъ. Затмъ онъ заплъ….

— Какъ конецъ-то? А вотъ другая псня!…

— Какъ дальше-то? Я слышалъ эту псню, когда былъ въ единственный разъ въ жисни въ Лондон, тогда я до тхъ поръ не успокоился, пока не выучилъ ее наизусть, а, теперь она точно изъ головы у меня вылетла. Что же теперь еще спть?

Онъ заплъ про ‘Мери изъ Эллинмора’ и еще про другую двицу изъ другаго мста, а наконецъ, затянулъ громкую пснь о Британцахъ.

Я очень удивился, проснувшись на открытомъ воздух, среди всеобщаго молчанія, потому что и не замтилъ какъ заснулъ. Двочка разбудила меня, и мы потихоньку слзли съ телжки. Лошадь и фермеръ оба не шевелились, пріютившись въ зеленомъ углубленіи, около большой дороги. Взглянувъ черезъ поля и сосновыя рощицы, я увидалъ въ странномъ свт ранняго утра какой-то домъ, и сердце мое забилось, на меня вдругъ напалъ страхъ, и я сказалъ самъ себ:

— Нтъ, нтъ, это не Риверсли, это не можетъ быть онъ, хотя увренность что это былъ онъ, ясно сказывалась во мн, опровергая мои слова. Я побжалъ по полю, къ парку и къ свтлой маленькой рчк и сталъ смотрть на домъ. Когда я, наконецъ, долженъ былъ сказать себ:— Да, это Риверсли! то отвернулся, и сердце мое сжалось острою болью, причины которой я самъ не зналъ. Мн кажется, двочка была права, говоря что я велъ себя какъ безумный. Я бросился на землю, катался по ней и кричалъ. Неизъяснимая ненависть къ Риверсли была первымъ чувствомъ овладвшимъ мною, когда я пришелъ въ себя, я бы ни за что не согласился позавтракать тамъ.

Было около полудня, когда проходя со мною по сжатому полю, двочка встртила двухъ мущинъ изъ своего табора. Подъ вечеръ, мы взошли въ одну изъ ихъ палатокъ. Женщины разразились криками: Кіоми, Кіоми! точно взлетвшее гнздо вороновъ. Ихъ глаза и зубы такъ и сверкали, казалось какъ будто кто-нибудь плескаетъ рукой по темной вод. Странный языкъ которымъ он говорили какъ-то звонко отчеканивая каждое слово, переливая голосомъ изъ одного тона въ другой и никогда сильно не понижая и не повышая его, не имя въ себ ничего музыкальнаго, имлъ однако что-то особенное и привлекательное, онъ внушалъ мн предположеніе что я попалъ въ общество какихъ-то очень любопытныхъ птицъ. Он добродушно встртили меня, и каждая изъ нихъ поглядла съ минуту мн прямо въ лицо. Затмъ, он два раза черпнули для меня ложкой изъ большаго горшка съ супомъ, стоявшаго надъ огнемъ, посреди палатки.

Кіоми было имя моей спутницы. У нея были дв сестры, Аделина и Эвелина, и два брата, Офикъ и Вильямъ, былъ у нея еще двоюродный братъ, кулачный боецъ. Вотъ такимъ и я буду, сказалъ я. Играть за деньги на скрипк не нравилось мн, хотя и очень пріятно было слышать, лежа въ объятіяхъ Кіоми, игру Офика, убаюкивавшую меня, мн все казалось при этомъ что я плыву внизъ по какимъ-то рчкамъ одной за другою, я, казалось, видлъ какъ волны ихъ сливались и расходились, между тмъ какъ я тихо плылъ все дальше, а какая-то чудно-прекрасная страна сонливо кивала мн съ береговъ. Я заснулъ безъ просыпу, до утренняго пнія птуха. Сонъ казался мн не боле какъ переходомъ черезъ арку какого-то канала. Кіоми и я были въ степи, еще до солнечнаго восхода, перепрыгивая черезъ рвы, гоняясь за синицами и передразнивая чибисовъ. Мн казалось что я еще слышу послдніе звуки Офиковой скрипки, въ то время какъ золотистый свтъ заливалъ все небо надъ Риверсли. Странные, унылые звуки скрипки раздававшіеся ночью въ палатк, являлись, казалось, сейчасъ же вслдъ за солнцемъ и тихія мечты баюкавшія мой сонъ слдили за мной неотступными тнями въ продолженіи свтлаго дня, или лучше сказать, до обденнаго времени, съ котораго я ни о чемъ уже не могъ думать, кром большаго горшка. Кормили насъ вдоволь, кушанье было лучше нежели у Рилпенжера, исключая однако пудинговъ. Посл обда, я былъ готовъ на всякія шалости. Странно было чувство овладвшее мною при вид Кіоми, просившей милостыни у какого-то джентльмена. Я упрекнулъ ее за это. Она показала мн шестипенсовую монету, блиставшую на ея ладони. Я далъ ей шиллингъ, съ тмъ чтобъ она боле не длала этого. Теперь у нея былъ шиллингъ и шесть пенсовъ, сказала она, и размысливъ хорошенько, я понялъ что она считала эти деньги пріобртенными прошеніемъ милостыни, и вслдствіе этого ршила что длать это очень хорошо. Деньги оставававшіяся еще у меня въ карман составляли пять шиллинговъ и одинъ пени. Я предложилъ ихъ матери Кіоми, но она отказалась принять ихъ, то же сдлалъ и отецъ ея и Офикъ. Пусть я вспомню о нихъ, когда возвращусь домой, сказала она, указывая на Риверсли.— Нтъ, отвчалъ я, — туда я никогда не возвращусь, будьте уврены. Женщины усмхнулись, а мущины звнули. Мущины проводили время то работая надъ чмъ ни попало, какъ будто бы внутри ихъ горлъ какой-то огонь, то лежа на спин, вытянувъ ноги, какъ будто бы огонь этотъ вдругъ погасъ. Исключая того что Офикъ упражнялся на скрипк и отецъ его приводилъ и снова уводилъ лошадей, они на моихъ глазахъ только и длали что пеклись на солнц. Въ таборъ пришелъ братъ Офика, съ двоюроднымъ братомъ своимъ, кулачнымъ бойцомъ, молодымъ человкомъ, бле ихъ лицомъ, я смотрлъ на него, вспоминая пристрастіе Джака Тришера къ этому геройскому ремеслу. Кіоми шепнула мн что-то о томъ что братъ ея встртилъ бродягу. Я не слушалъ ея, во мн кипла цлая буря вслдствіе двухъ причинъ: вопервыхъ, моего восторга при вид красиваго, молодаго кулачнаго бойца, а вовторыхъ, чувства мстительной злобы противъ него, за то что онъ называлъ Кіоми своею женой, говоря что женится на ней, какъ скоро она выучится играть на арф какъ царь Давидъ. Ужасная глупость требовать отъ двочки чтобъ она играла какъ царь Давидъ внушала мн презрніе къ нему, но въ то же время онъ былъ такъ удивительно красивъ и силенъ, и видть какъ онъ натягивалъ рукавицы, готовясь сразиться съ толстымъ Вильямомъ, братомъ Кіоми, и отстранялъ тяжелые удары послдняго, было бы настоящимъ праздникомъ и не для одного старика Джака, изъ Дипвельской фермы. Онъ обладалъ ловкою граціей леопарда, котораго напоминала мн его куртка, онъ былъ похожъ на искусную машину одаренную свободой движеній. Довольный моимъ восторгомъ, онъ далъ мн урокъ, общая и впредь учить меня.

— Онъ тоже хочетъ быть когда-нибудь бойцомъ, сказала Кіоми, грызя яблоко, которое онъ далъ ей.

Я вырвалъ у нея это яблоко, бросилъ его на землю и сталъ топтать его ногами. Она дала мн пощечину и въ ту же минуту встала въ кругъ, готовясь на бой. Я увидалъ что двочка собирается нападать на меня.

— Ну, начинай! закричалъ я, желая скрыть свое смущеніе и воображая что мн такъ же легко будетъ вывернуться изъ-подъ ея ударовъ, какъ кулачному бойцу изъ-подъ ударовъ толстаго Вильяма. Но я ошибся.

— О! вы думаете что я не умю защищаться, сказала Кіоми, и затмъ накинулась на меня разъ, два, три, проворно какъ кошка и хладнокровно какъ статуя.

— Колоти его, радость моя, она знаетъ какъ постоять за себя, закричалъ кулачный боецъ, — ты должна бить его до крови, Кіоми, пусти-ка ему кровь, голубка моя, задай ему прямо въ морду, чтобъ у него изъ глазъ искры посыпались. Эй расшевели его, жарь его! Покажи ему кто училъ тебя, сбей его съ ногъ, и я завтра же женюсь на теб!

Я былъ взбшенъ на нее, какъ будто она оскорбляла меня, выдавая себя за собственность этого человка, и мн же доставалось отъ нея. Ея маленькіе кулачки попадали въ цль мтко и твердо какъ желзные, она любила драться и могла по меньшей мр равняться со мной. Чтобъ избгнуть позора, сильно ударивъ ее, или видя себя побитымъ ею, въ открытомъ бою, я уклонился, обхвативъ ее за средину стана и повалилъ на землю, не очень ловко, ибо самъ упалъ, сжатый ея руками, вмст съ нею. Должны были силой оторвать меня отъ нея.

— И вы прошли курсъ кулачнаго боя, сказалъ мн довольно свирпо кулачный боецъ.

Прочіе были ласкове и не ворчали на меня за то что я растянулся какъ канатъ, по ихъ словамъ. Кіоми пожелала возобновить бой, но я громко сказалъ:

— Я никогда не бью двочекъ, и признаюсь вамъ, не люблю чтобъ он колотили меня.

— Если такъ, то пойдемте къ рк и вымойте себ лицо, сказала она, потащивъ меня за пальцы. Обмывъ кровь съ моего лица, она поцловала меня. Мн показалось что отъ нея такъ и пахнетъ кулачнымъ бойцомъ.

Въ вечеру Офикъ предложилъ кулачному бойцу и мн пойти съ нимъ прогуляться. Я попросилъ взять съ собой и Кіоми, на что они согласились. Цыганки такъ жали мн руки, при прощаніи, какъ будто я отправлялся въ дальнее странствіе, прося меня не забывать ихъ и никогда не думать дурно о бдныхъ цыганахъ.

— Да что вы? Вдь я остаюсь съ вами, говорилъ я.

Он весело засмялись, говоря чтобъ я приходилъ смотрть какъ они будутъ снимать вечеромъ свой таборъ отсюда. Каждыя дв или три минуты, Кіоми толкала меня подъ локоть, показывая назадъ, и я видлъ какъ женщины махали своими цвтными платками. Потерявъ изъ виду палатки, мы увидали бродягу. Кіоми крикнула: спрячьтесь! Я нырнулъ подъ кустъ. Бродяга приблизился, спрашивая обо мн. Въ Риппенджеровой школ лганье было не въ мод, благодаря Геріоту, однако мн приходилось слышать какъ мальчики шалили, и ложь выходила изъ ихъ устъ гладко какъ рыба, такъ просто, живо и правдоподобно что можно было подумать что учитель спрашиваетъ у нихъ эту ложь вмсто урока, а они отвчаютъ: вотъ она! Но мальчики не могли бы лгать такъ послдовательно и непрерывно какъ эти друзья мои. Я убжалъ, говорили они, повернувшись вс разомъ въ одну сторону, указывая направленіе въ которое будто бы отправился я, они намекали на мои планы, не открывая однако подробностей ихъ изъ боязни чтобы не вышло сплетней, они замтили что хотятъ предоставить мн вс средства уйти. Кіоми сказала что надется что ему не удастся поймать меня. Бродяга завылъ отъ досады, а Цыгане смялись надъ нимъ. Я въ душ поблагодарилъ ихъ за ихъ преданность. Пробираясь подъ покровомъ долины, я перешелъ черезъ сосновую рощицу къ большой дорог и побжалъ по ней со всхъ ногъ. Только что усплъ я закричать: ‘теперь я въ безопасности’, какъ изъ прозжавшаго по дорог экипажа вышла вдругъ какая-то дама, обхватила меня руками и чуть не задушила меня въ своихъ объятіяхъ. Это была моя тетушка Дороти.

ГЛАВА VIII.
Дженетъ Ильчестеръ.

Я былъ взятъ въ плнъ, преданный измнниками, и имя еще въ карман пять шиллинговъ и одинъ пени, служившіе мн залогомъ еще возможной для меня свободы. Ни Офикъ, ни Кіоми не показывались на дорог и не отвчали на мой повтореный зовъ.

— Она боится взглянуть мн въ лицо, сказалъ я, сосредоточивая весь гнвъ свой на Кіоми.

— Гарри, Гарри! говорила моя тетушка,— они врно видли меня здсь, ты огорченъ что я съ тобой, дорогой мой.

Ея быстрые каріе глаза такъ и пожирали меня, между тмъ какъ я стоялъ запыхавшись, думая что я былъ бы вполн счастливъ еслибы могъ бросить въ эту минуту вс свои деньги къ ногамъ Кіоми, сказавъ ей: ‘Вотъ возьми все что у меня есть, я ненавижу тебя!’ Съ минуту я съ любопытствомъ разсматривалъ легкій оттнокъ усиковъ на верхней губ моей тетушки, въ слдующую минуту мы уже сидли съ ней въ карет и она опять стала моей милою тетей Дороти, и я покатилъ съ ней по другой дорог, которая вела меня въ иной міръ.

Цыгане условились доставить меня моей тетк, фермеръ Экерти разказалъ обо мн моему дду, бродяга навелъ тогда мистера Риппенджера на нашъ слдъ. Мистеръ Риппенджеръ заплатилъ вроятно за это бродяг, ддъ мой заплатилъ счетъ Риппенджера, также какъ и за Саддльбенкова гуся, тетушка заплатила Цыганамъ, но я сомнваюсь чтобъ они выдлили что-нибудь изъ этихъ денегъ бродяг, такъ что вроятно списокъ выгодъ полученныхъ имъ за то что онъ никого ни о чемъ не распрашивалъ, былъ на этотъ разъ законченъ.

Я воротился въ Риверсли боле похожій на взрослаго, нежели большинство мальчиковъ моихъ лтъ, и въ то же время боле похожій на ребенка. Маленькій ребенокъ и тотъ не сталъ бы такъ злиться какъ я за поступокъ Кіоми, но съ другой стороны, я отвчалъ на смшную вжливость моего дда съ хладнокровіемъ взрослаго.

— Итакъ вы возвратились къ намъ, не такъ ли?

— Да, возвратился.

— Убжавъ сначала отсюда какъ заяцъ или какъ лисица изъ-подъ ружья?

— Вовсе нтъ, я не убжалъ отсюда.

— Вы здите верхомъ?

— Да, зжу.

Вотъ какимъ образомъ онъ привтствовалъ меня при встрч, и вотъ какъ я отвчалъ на это привтствіе. Я. не убгалъ отъ него, и совсть моя была покойна.

Вскор посл того онъ сказалъ мн:

— Слушайте, имя ваше въ этомъ дом Гарри Ричмондъ, понимаете вы меня? Слугамъ моимъ дано приказаніе называть васъ мистеромъ Гарри Ричмондомъ, именемъ даннымъ вамъ при крещеніи. Вы родились здсь, будьте такъ добры, помните это. Я не хочу слышать здсь бродяжническихъ именъ. Онъ весь вспыхнулъ, отдуваясь и пробормотавъ: я не хочу видть пріемовъ свойственныхъ бродягамъ.

Я отлично понялъ смыслъ его словъ. Раздраженный за моего отца, я постоянно живо чувствовалъ всякое оскорбленіе нанесенное ему, и сознавая неизмримое превосходство нашего рода надъ родомъ Белтамовъ, я сказалъ въ сторону, обращаясь къ старику Сьюису и ложимая плечами:

— Сквайръ велитъ мн помнить гд я родился. Мн мудрено было бы забыть весь вздоръ слышанный мною отъ него.

Сьюисъ, вмсто отвта, посовтовалъ мн обращать побольше вниманія на конюшни, да прилежно попивать вино, по вечерамъ, вмст со сквайромъ, то и другое казалось мн настолько не труднымъ что мн невольно пришло въ голову: ‘вотъ какими способами можно добиться расположенія своихъ родныхъ!’ Признаюсь однако что точность сквайра касательно платежа долговъ произвела на меня впечатлніе. Онъ избавилъ меня отъ позора оставаться въ долгу у ненавистнаго мн содержателя школы и, кром того, я жилъ подъ его кровлей и лъ его хлбъ. Моя недавняя вольная жизнь внушила мн убжденіе что за все это я долженъ быть обязанъ ему. Кіоми казалась мн единственною достойною жертвой моего гнва, заслужившею за свою непростительную измну чтобъ я истопталъ ее ногами.

Понемногу длъ мой сталъ привыкать ко мн и говорилъ иногда, выражая этимъ свое одобреніе нкоторымъ изъ моихъ поступковъ: ‘Въ немъ виднъ Белтамъ, въ немъ виднъ Белтамъ!’ Разъ, на охот, я перескочилъ прямо предъ нимъ черезъ изгородь и черезъ ровъ, онъ съ гордостью воскликнулъ: ‘Бельтамъ, съ ногъ до головы!’ и сталъ хвалить меня. Вечеромъ, сидя за виномъ, онъ вдругъ неожиданно сказалъ мн: ‘Да, Гарри, ты долженъ пробить себ головой дорогу чрезъ изгороди и рвы, дружокъ мой! Въ это проклятое время нельзя быть ловкимъ только съ одной стороны. Въ мое время, если ты хорошо умлъ держаться на сдл, такъ значитъ и на все былъ хорошъ, теперь же нужно набивать себ мозги чмъ только можешь, тутъ чего-нибудь понабраться, тамъ чего-нибудь, и за тмъ нести все это на продажу какъ разнощикъ, да многіе и длаютъ такъ. Природы теперь ни въ чемъ больше нтъ, везд нужно брать проклятою хитростью, да, теперь нашъ деревенскій сквайръ долженъ быть на половину стряпчимъ чтобы только сводить концы съ концами. Ты долженъ учиться, да, сударь, вы должны корпть надъ книгами, да надъ картами чтобы какой-нибудь діавольскій выскочка не опередилъ васъ и не махнулъ бы вамъ хвостомъ по лицу.’ Онъ заключилъ свою рчь словами: ‘Я радъ что ты мастеръ пить вино, мой мальчикъ.’

Такимъ образомъ я все боле выигрывалъ въ его мнніи, пока не услыхалъ отъ него что онъ назначаетъ меня наслдникомъ Риверсли и всхъ своихъ имній, съ однимъ условіемъ, впрочемъ, о которомъ онъ пока умолчалъ. Я былъ готовъ полюбить его, еслибы только могъ говорить съ нимъ объ отц. Но пока я любилъ старика Сьюиса боле его, потому что онъ часто говорилъ мн о ночи въ которую отецъ мой унесъ меня отсюда, и хотя онъ никогда не произносилъ лестныхъ словъ, которыя я горячо желалъ услышать отъ него, но за то такъ часто повторялъ мн этотъ разказъ что мн казалось образъ моего отца озарялъ своимъ лучистымъ сіяніемъ нашу красную залу. Цлью всхъ моихъ прогулокъ и выздовъ верхомъ была или дорога по которой онъ отправился тогда въ Лондонъ, унося меня въ своихъ объятіяхъ, или же пустое теперь мсто на которомъ стоялъ прежде таборъ Кіоми. Кіоми олицетворяла въ глазахъ моихъ свободу, указывая мн въ даль покрытую мракомъ, чрезъ который я хотлъ пробиться чтобы найти отца. Когда я заговаривалъ о немъ съ тетушкой, она начинала дрожать. Она говорила мн: ‘Да, Гарри, говори мн все о чемъ ты думаешь, спрашивай обо всемъ что только желаешь знать’, но дрожь пробгавшая по всмъ членамъ ея останавливала меня и я сдерживалъ вс свои чувства въ себ, что не легко было мальчику съ головой полною смутнаго броженія и съ сердцемъ полнымъ жажды. Я иногда употреблялъ на свои прогулки верхомъ все находившееся въ моемъ распоряженіи время, спша затмъ доскакать домой и переодться къ обду въ нсколько минутъ чтобы не опоздать къ столу сквайра. Мн стоило большаго усилія надъ собой повернуть мою маленькую лошадку назадъ отъ виднвшихся на восток холмовъ и долинъ, они, казалось мн, могли повдать мн тайну о моемъ отц. Они показались бы мн очень унылыми еслибъ я отчаялся узнать отъ нихъ что-нибудь о немъ. Зимой и лтомъ я постоянно колебался между различными предположеніями: то въ теченіе цлой недли я жилъ въ увренности что онъ находится близь Риверсли и зоветъ меня къ себ, то я цлую недлю мучился страхомъ что онъ умеръ, въ голов моей бродили безконечныя мечты о немъ: я видлъ его странствующаго по чугкимъ землямъ, ласкающаго мальчиковъ и двочекъ попадающихся ему на дорог, или прозжающаго въ сіяющемъ блеск, среди кланяющагося ему народа. Я говорю въ сіяющемъ блеск: еслибъ эти виднія имли боле опредленности, я бы, кажется, сейчасъ былъ готовъ отправиться въ путь вслдъ за нимъ. Но мечты эти мелькали предо мною неясными образами, я самъ снабжалъ свтомъ эти образы, уже въ послдствіи, когда становился хладнокровне и могъ говорить самъ себ: ‘какая польза воображать себ все это?’ Однако мечты были отрадны мн. Такимъ образомъ таинственный мракъ окружавшій моего отца озарился въ глазахъ моихъ самымъ нжнымъ свтомъ. Я соорудилъ ему изъ своихъ мечтаній какой-то чудный храмъ, переступая порогъ котораго я оставлялъ за собою весь остальной міръ.

Недостатокъ въ обществ мальчиковъ моихъ лтъ и тяжелая умственная работа произвели во мн этотъ разладъ съ самимъ собою. Учебныя занятія мои безпрестанно прерывались. Домашніе учителя являвшіеся для моего научнаго образованія смнялись одинъ за другимъ. Это были все духовные, которые или сватались за тетю Дороти, или упрекали сквайра за его привычку божиться. ‘Самъ діаволъ вселился въ этихъ духовныхъ, говорилъ онъ, въ мое время они смирно вели себя, помышляя лишь о неб да о бутылк.’ Тетя раздляла мнніе нашихъ сосдей, посылавшихъ своихъ сыновей въ школы, и полагала что и меня бы слдовало помстить туда.

— Нтъ, нтъ, говорилъ на это сквайръ,— моя жизнь того и гляди приходитъ къ концу, по милости этой подагры, а я хочу, пока еще можно, имть у себя на глазахъ моего наслдника. Вдь мальчикъ этотъ сынъ моей дочери! Пусть онъ выростетъ среди своихъ владній. Мы обыщемъ всю страну, да найдемъ наконецъ человка который суметъ вдолбить ему въ голову что нужно, не глазя налво и направо, какъ баранъ.

Къ несчастію, человкъ по вкусу сквайра нигд не отыскался. Тетушка была хороша собой, была богатою невстой (она имла свои собственныя деньги, наслдованныя отъ родныхъ съ материнской стороны), кром того она была милйшая на свт женщина, съ голосомъ слаще всякой флейты. Во всемъ графств говорили что, для того чтобы жениться не какой-нибудь изъ Белтамовъ, надо тайкомъ увезти ее.

Двоюродная бабушка моя, сестра сквайра, была увезена тайкомъ изъ дому. Она умерла бездтною. Любимая двоюродная сестра его тоже убжала съ однимъ бднымъ баронетомъ, сзромъ-Родерикомъ Ильчестеромъ, сынъ котораго, Чарльзъ, приходилъ иногда играть со мной и былъ страшный повса. Еслибы не я, говорилъ онъ, то сквайръ назначилъ бы его своимъ наслдникомъ, онъ часто въ лицо ‘посылалъ меня къ чорту’ вслдствіе этого, и говорилъ, пожимая мн притомъ руку: ‘Я бы съ удовольствіемъ задалъ вамъ хорошаго тумака въ голову, Гарри Ричмондъ, клянусь честью.’ Онъ проклиналъ свою судьбу за то что долженъ былъ учиться чтобы сдлаться, какъ онъ говорилъ, оборвышемъ священникомъ, все изъ-за того что я воротился-таки въ Риверсли.

Онъ объявилъ мн что я долженъ буду жениться на сестр его, Дженет, потому что нельзя было выпустить все состояніе изъ семьи нашей. Дженетъ Ильчестеръ была своеобразная двочка, любимица тети Дороти и особенный баловень сквайра, у нея были розовыя щеки, стройный станъ, прямо и ловко державшійся на ходу и на сдл, и она всегда старалась быть со мной ласковою, но несмотря на это, мы вчно ссорились, она терпть не могла когда я говорилъ о Кіоми.

— Не говорите объ этихъ тваряхъ съ которыми вы встрчались когда сами были нищимъ, Гарри Ричмондъ, говорила она.

— Я никогда не былъ нищимъ, отвчалъ я.

— Ну, такъ она была нищая, возражала Дженетъ,— и я не могъ отрицать ея словъ, хотя единственная разница видимая мною между Дженетой и Кіоми состояла въ томъ что Дженетъ безпрестанно выпрашивала разныя разности и подарки у своихъ знакомыхъ, а Кіоми — у чужихъ. Я получалъ отъ сквайра карманными деньгами пятьдесятъ фунтовъ въ годъ. Я бы тратилъ ихъ вс на подарки Дженет, еслибы исполнялъ вс желанія ея касательно хлыстиковъ, ножичковъ, ящиковъ съ карандашами, пуговицъ и собакъ.

Большая часть моихъ денегъ уходила на это. Она постоянно получала извстія о продающихся красивыхъ собакахъ. Я купилъ ей большую собаку, коричневую гончую, и маленькую моську. Ей позволили держать дома только одну моську, а другихъ собакъ я долженъ былъ взять на свое попеченіе. Когда Дженетъ приходила навщать ихъ, то кликала ихъ по именамъ, но конечно они скоре слушались меня чмъ ее, и она плакала отъ ревности. Разъ мы серіозно поссорились съ нею. Леди Ильчестеръ пригласила меня на цлый день къ себ, такъ какъ Чарли былъ дома по случаю лтнихъ каникулъ. Чарли, Дженетъ и я удили втроемъ форелей въ рк, и Дженетъ, съ цлью польстить мн (что я отлично замтилъ), заговорила со мной, пока я заправлялъ ея удочку, какъ будто бы она дйствительно могла поймать что-нибудь, о Геріот и затмъ сказала:

— Ахъ, Боже мой! Мы вдь съ вами друзья, не правда ли? Чарли говоритъ что мы со временемъ будемъ мужемъ и женой, но мать у насъ такая гордая, ей врно не понравится что у васъ такой отецъ, разв что онъ умретъ къ тому времени и мн не надо ужь будетъ подходить къ нему за поцлуемъ.

Я въ изумленіи, но безъ гнва, устремилъ взглядъ на двочку, понявъ что она лишь повторяетъ наивные разчеты на будущее слышанные ею отъ брата. Я сказалъ ей:

— Слушайте что я скажу вамъ, Дженетъ: я вамъ прощаю на этотъ разъ, потому что вы глупенькая, маленькая двочка и не знаете сами что говорите. Но извольте впередъ говорить о моемъ отц съ уваженіемъ, или же вы никогда боле не увидите меня. Тутъ Чарли закричалъ:

— Что тамъ такое? Никакъ вы говорите о вашемъ отц?

Дженетъ захныкала, жалуясь что я назвалъ ее глупенькою двочкой. Еслибъ она промолчала, я бы вроятно простилъ ей. Но низость этой двочки, сваливавшей еще вину на меня, жестоко оскорбивъ меня, въ то же время, наполнила меня невыразимымъ презрніемъ къ ней. Чарли и я тоже чуть не поссорились. Онъ убждалъ меня не говорить его сестр о моемъ отц. Вс знаютъ, говорилъ онъ, что я не виноватъ въ этомъ, и будь у него такой негодяй вмсто отца, онъ бы назначилъ ему пенсію и знать бы его не хотлъ. Говоря правду, его семейство ничего не имло противъ меня, исключая того обстоятельства что у меня былъ такой отецъ, и мн бы слдовало ршиться совсмъ отречься отъ него, прежде чмъ я выросту, онъ де говоритъ мн это по дружб. Я могу сколько угодно хмурить брови и сжимать кулаки, но онъ говоритъ мн это какъ другъ.

Дженетъ все это время грызла бисквитъ, поглядывая изъ-за него на меня мышиными глазками. Ея короткое платьице и ея жадность, составлявшія странную противоположность съ ея брачными планами, еще боле взбсили меня, хотя сердце мое такъ и болло объ отц. Я спросилъ ее что она знаетъ про него. Она продолжала грызть бисквитъ, бормоча:— Онъ явился въ Риверсли увряя что онъ учитель пнія, я знаю что это правда, и еще кое-что знаю.

— Ну, да, и будто бы онъ учитель рисованія и профессоръ всякой всячины, прибавилъ ея братъ.— Брось его, пріятель, въ немъ мало хорошаго.

— Нтъ, я такъ уврена что въ немъ ничего нтъ хорошаго, сказала Дженетъ.

Я взялъ ее за руку и сказалъ ей:— Вы не знаете какъ оскорбляете меня, но вы дитя, вы не знаете что длается на свт. Я люблю моего отца, помните это, и то что вы совтуете мн сдлать, низко и подло, но вы объ этомъ не можете судить. Я готовъ стоять за него противъ всего свта. А когда вамъ придетъ время выходить замужъ, то выходите за кого вамъ угодно, только не за меня. Итакъ, прощайте, Дженетъ. Думайте пока о вашихъ урокахъ, а не о замужеств. Мн это, право, смшно.

Я сказалъ это однако безъ смху. Братъ ея изо всхъ силъ старался обратить на себя мое вниманіе.

Дженетъ обратилась къ сквайру. Болтовня ея о нашемъ будущемъ брак была извинительна. Она слышала объ этомъ отъ сквайра. Онъ всегда говорилъ что любитъ чтобы подобныя дла были ршены и подписаны заране, и какъ мн сказала потомъ тетушка, условился съ леди Ильчестеръ, въ присутствіи Дженетъ, что мы составимъ съ ней въ послдствіи чету супруговъ. Ддушка общалъ Дженетъ помирить насъ. Онъ полагалъ что сдлать это будетъ не трудно. Въ Риверсли пригласили множество гостей, и Дженетъ явилась разрядившись въ мои подарки и набивъ ими же свои карманы. Сквайръ повелъ гостей къ конюшеннымъ воротамъ, они раскрылись и изъ нихъ вывели, среди громкихъ криковъ восторга, великолпнаго пони, съ дамскимъ сдломъ. Сквайръ положилъ уздечку мн въ руку, говоря чтобы я самъ подарилъ его. Я спросилъ кому назначенъ этотъ подарокъ? Онъ указалъ мн на Дженетъ. Я подвелъ пони къ Дженетъ и сказалъ: ‘вотъ это даритъ вамъ сквайръ’.

Въ своемъ восхищеніи она забыла что мы съ ней въ ссор.

— Нтъ, нтъ, это дарите мн вы, глупенькій Гарри, я васъ должна благодарить. Что за милый пони! Мн хотлось бы поцловать васъ за него. Я быстро отступилъ назадъ, но Сквайръ услыхалъ ея слова.

— Впередъ, милостивый государь, закричалъ онъ, божась сердито.— Вы, кажется, бжите отъ поцлуя, а въ васъ еще кровь Белтамовъ. Впередъ, юноша. Цлуй ее, заключи ее въ объятія или преклони предъ ней колно. Веди себя по крайней мр какъ слдуетъ мущин. Ну, скоре: видишь она ждетъ тебя.

— Я приготовила вамъ письмо, Гарри, въ которомъ объяснила вамъ, о! мн было такъ жаль что я обидла васъ, прошептала мн Дженетъ, когда я подошелъ снова къ пони,— и мн бы не хотлось поцловаться съ вами при всхъ, лучше когда-нибудь въ другой разъ, а теперь пожмемте другъ другу руку.

— Подергайте лучше пони за гриву, сказалъ я,— это выйдетъ все то же. Смотрите, вотъ я подергалъ его, а теперь вы подергайте.

Дженетъ машинально послдовала моему примру. Она сдлала притомъ гримасу и пропищала:— Я готова выдернуть ему всю гриву.

— Съ животными нельзя обращаться такъ какъ вы обращаетесь съ вашими куклами, сказалъ я.

Она побжала къ сквайру и отказалась отъ пони. Дицо сквайра изъ веселаго стало мрачно.

— Молодой человкъ, обратился онъ ко мн,— не выказывайте себя съ плохой стороны въ порядочномъ обществ, или же, ей Богу, вы не долго будете носить Белтамскій гербъ на вашихъ пуговицахъ. Вспомните что эта молодая двица происходитъ съ обихъ сторонъ изъ благородныхъ семействъ.

— Она воображаетъ что уже годится въ невсты, сказалъ я уходя, сопровождаемый всеобщимъ, громкимъ смхомъ.

Но смхъ этотъ не вознаградилъ меня за публичное поруганіе того кого я такъ любилъ. Я вышелъ изъ усадьбы, думая что пришло мн время уходить отсюда. Оставаясь здсь доле, я наврное буду слышать какъ бранятъ моего отца. Не отправиться ли мн странствовать по свту вмст съ Кіоми, не ухать ли за море, не перебраться ли черезъ Анды, или не поступить ли мн въ прусскую армію и слушать въ ней разказы солдатъ о Великомъ Фридрих? Я бродилъ вплоть до сумерекъ, по Кіоминой степи, какъ вдругъ меня нагналъ верхомъ на лошади одинъ изъ нашихъ грумовъ, говоря что сквайръ проситъ меня ссть на лошадь и возвратиться на ней какъ могкво скоре домой. Двое другихъ малыхъ и кучеръ искали меня по всей окрестности, и сквайръ, повидимому, былъ въ сильной тревог. Я похалъ домой, подобно раненому воину, гордому своею побдой, но которому никто еще не перевязалъ кровавыя раны, и чмъ сильне разыгрывалась во мн гордость, тмъ боле болло у меня сердце. Дома я нашелъ дда огорченнаго и говорившаго мн что вторично потерять меня убило бы его, онъ просилъ меня забыть его суровость, называя меня своимъ маленькимъ Гарри, своимъ наслдникомъ, своимъ храбрымъ мальчикомъ, и все-таки я былъ увренъ что упомяни я только при немъ о моемъ отц, онъ опять готовъ былъ высказать что-нибудь подобное замчанію о Белтамскомъ герб.

— Ты малый огневой, какъ я вижу, сказалъ онъ, возвратясь въ нормальное состояніе духа:— за это и люблю тебя, это въ теб кровь Белтамовъ. Надо имть свою собственную волю. Выбрось изъ себя дурную кровь. Выпей-ка за мое здоровье, Гарри. Въ теб по крайней мр три четверти Белтамской крови, и я увижу тебя Белтамомъ съ головы до ногъ, прежде чмъ умру. Старинная кровь всегда возьметъ свое, клянусь честью. Старше нашего рода нтъ во всей нашей сторон. Чортъ бы побралъ всю эту примсь чужой крови. Мой отецъ не позволялъ, сколько могъ, выходить своимъ дочерямъ замужъ. Ваше здоровье, молодой сквайръ Белтамъ! Гарри Телель Белтамъ, вдь не дурно, а? Посмотримъ, какъ говорятъ въ комедіи. Возьми мое имя и брось Ричмонда, — или бросимъ тутъ пока этотъ разговоръ, потолкуемъ объ этомъ посл когда-нибудь.

Такимъ образомъ онъ пытался выразить свою ненависть къ моему отцу, не оскорбляя меня, а я хлоднокровно наблюдалъ за нимъ, думая въ то же время, что еслибы въ эту минуту явился предо мною мой отецъ въ лохмотьяхъ нищаго и махнулъ бы мн однимъ пальцемъ, приказывая идти вслдъ за нимъ, то я бы не колеблясь пошелъ, хотя бы весь Риверсли, во всей своей роскоши, умолялъ меня остаться.

ГЛАВА IX.
Вечеръ въ обществ капитана Белстедъ.

Сонъ о моемъ отц, лежащемъ подобно восковой фигур въ постели, внушилъ мн мысль о смерти. Я былъ боленъ, самъ не сознавая этого, и воображалъ что отчаяніе овладвшее мною у подножія лстницы, при мысли что я никакъ не могу добраться до своей комнаты и спокойно улечься тамъ въ постель, казалось мн признакомъ близкой смерти. Тетя Дороти цлую недлю ухаживала за мной, кром нея да моихъ собакъ, никто не входилъ въ мою комнату. Я смутно чувствовалъ только два желанія: вопервыхъ, не видать сквайра, а вовторыхъ, чтобы она разказала мн что-нибудь о любви моей матери къ моему отцу. Разъ она задумчиво проговорила:

— Гарри, у тебя сердце твоей матери.

Я отвчалъ: Нтъ, моего отца.

Вслдствіе этого, между нами завязался разговоръ, самый отрадный который я имлъ съ кмъ-либо съ тхъ поръ какъ былъ разлученъ съ отцомъ, хотя она говорила робко и сообщила мн очень немногое. Но для меня этого было достаточно, въ то время какъ я лежалъ въ этомъ узенькомъ мір, смотря на морды моихъ собакъ, на красные листья вьющагося растенія у окна и на сосны въ далекой стели, и держа ея руку въ своей. У моего отца было много недостатковъ, говорила она, но онъ былъ ожесточенъ и обманутъ людьми и ему на долю пало тяжелое горе, затмъ она все отвчала: да, и да, и да, голосомъ какого-то удаляющагося духа, на вс мои разпросы о его достоинствахъ. Но это освжило и успокоило душу мою, какъ роса освжаетъ, за неимніемъ дождя, засохшую землю, и я скоро выздоровлъ.

Когда я опять возвратился въ нашъ домашній кругъ, то замтилъ что недля проведенная мною въ уединеніи одарила меня странною способностью: я научился разгадывать всхъ людей, какъ бы видя ихъ насквозь. Смотря на сквайра, я говорилъ самъ себ: ‘У моего отца были свои недостатки, но его ожесточили люди’, и вслдъ за этимъ я все прощалъ старику. Его ненависть къ моему отцу казалась мн капризомъ, и въ оправданіе этого предположенія, я сталъ замчать вс его нелогичные поступки и слова, невольно улыбаясь при мысли о его суровомъ, взбалмашномъ характер и о моемъ великодушіи. Онъ замтилъ мою улыбку и посвоему объяснилъ ее себ:

— Что ты усмхаешься, Гарри? Врно опять поймалъ меня на гршк противъ грамматики, что?

Кто могъ бы обижаться его раздражительными нападками, читая вс мысли его, какъ я?

Я видлъ насквозь мою тетушку, она находилась въ безпрестанномъ страх что я возобновлю нашъ прежній разговоръ. Я такъ и видлъ какъ мысли ея все старались убгать отъ меня какъ пугливыя птицы. Также врно угадывалъ я мысли прочихъ попадавшихся мн на глаза людей. Фермеръ Экерти въ изумленіи сознался что мысли его дйствительно занималъ крикетъ въ ту минуту какъ я сдлалъ это предположеніе.

— Главною моею мыслью, проходившею точно нагруженный возъ по моей голов, была въ эту минуту уборка хлба, мастеръ Гарри, но признаюсь, я въ то же время подумывалъ и о крикет, нечего грха таить.

Горничная моей тетушки, Девисъ, была чрезвычайно поражена когда я вдругъ открылъ тайну ея любви, безполезно было бы ей запираться, ибо я видлъ какъ она оказывала нжное вниманіе лакею леди Ильчестеръ.

Старикъ Сьюисъ сказалъ съ важностью: ‘Видно вы побывали у колдуновъ, мастеръ Гарри,’ а другіе были уврены что я научился этому дару у Цыганъ жившихъ на приходскомъ лугу.

Служанки наши оказывали мн сначала нкоторое недовріе, но скоро я замтилъ что он столько же готовы были врить какъ и не врить мн. Съ моимъ послднимъ наставникомъ, преподобнымъ Симономъ Гартомъ, я былъ не довольно близокъ для того чтобы доказать и ему на дл мой необыкновенный даръ, но я выпрашивалъ у него разные бантики и клалъ на его столъ тепличные цвты отъ имени тетушки, имя удовольствіе видть какъ онъ краснлъ при этомъ. Онъ постоянно хвалилъ мои латинскія упражненія и давалъ мн отличныя отмтки, но я не нуждался въ похвалахъ не относившихся къ моимъ природнымъ способностямъ. Теперь отецъ мой думаетъ обо мн! Это было не трудно вообразить себ, но увренность въ этомъ еще боле убдила меня въ моей проницательности.

— Почемъ вы все это знаете? Какъ это можно отгадать о чемъ другіе думаютъ? говорила Дженетъ Ильчестеръ, голова которой была такъ же открыта предо мной какъ моя шляпа. Она притворялась что боялась меня боле чмъ это было въ самомъ дл.

— А теперь вы думаете что льстите мн говоря это? сказалъ я.

Она тревожно взглянула на меня.

— А теперь вы спрашиваете себя: что вы умете длать лучше меня?

— Продолжайте, проговорила она.

Я остановился. Она обвинила меня въ томъ что вотъ я запнулся. Я не отрицалъ ея обвиненія.

— Ну, отгадывайте, отгадывайте дальше, сказала она, — видите, вы не можете!

Мой отвтъ поразилъ ее:

— Вы теперь думаете что вы леди происходящая съ обихъ сторонъ изъ благородныхъ семействъ.

Сначала она никакъ не хотла согласиться со мной.

— Нтъ, Гарри, я вовсе не объ этомъ думала, увряю васъ, я думала о томъ какъ вы умны.

— Да потомъ, но не сначала.

— Нтъ, Гарри, вы въ самомъ дл очень умны. Я бы желала быть вполовину настолько умною. Подумайте-ка только, вдь что-нибудь да значитъ знать все что думаютъ другіе. Я тоже всегда знаю о чемъ думаетъ мой пони, но это дло другое, я узнаю это по его ушамъ. А что до того что я леди, то разумется я знаю что я леди, да и вы также, то-есть вы также джентльменъ, хочу я сказать. Я вотъ о чемъ думала, я скажу вамъ теперь то о чемъ я въ самомъ дл думала: я желала бы чтобы вашъ отецъ жилъ гд-нибудь недалеко отъ насъ и чтобы мы съ нимъ были дружны. Я не могу слышать когда сквайръ такъ говоритъ объ…. А вы никакъ не хуже меня ни въ чемъ, а даже гораздо лучше. Не отталкивайте же меня, Гарри.

Я самымъ кротчайшимъ способомъ оттолкнулъ ее отъ себя, не подозрвая что она прочла мои чувства такъ же хорошо какъ я прочелъ ея мысли. Съ тхъ поръ Дженетъ не переставала говорить со мной о моемъ отц, и мы съ ней постоянно были вмст. Сквайръ поймалъ меня разъ на улыбк, въ ту минуту какъ онъ восторженно расхваливалъ свой планъ обвнчать насъ современемъ, но планъ этотъ не казался мн боле ненавистнымъ. Мн казалось что если я уже долженъ жениться когда-нибудь, то ужь лучше будетъ имть жену слушающую съ удовольствіемъ мои разказы и готовую странствовать со мной по всему міру, отыскивая того кого я такъ любилъ, какъ мн это общала Дженетъ. Я заставилъ ее поклясться мн не выдавать нашей тайны: она не должна была разказывагь брагу своему Чарли о чемъ мы говорили.

— О, я ни за что не скажу ему, увряла она, и сейчасъ же выболтала ему все.

Чарли, возвратясь домой на зимнія вакаціи, брякнулъ разъ за столомъ при сквайр:

— Итакъ, Гарри Ричмондъ, вы самый умный человкъ въ мір. Дженетъ, такъ та говоритъ что посл васъ умне всхъ на свт отецъ вашъ, хотя она, кажется, и не видывала его никогда.

— Что? Эй, что тамъ говорятъ! закричалъ сквайръ.

— Чарли говоритъ о моемъ отц, отвчалъ я, готовясь встртить грозу.

Вс мы встаіи. До лицу сквайра можно было подумать что его сейчасъ хватитъ ударъ.

— Прочь изъ-за моего стола! произнесъ онъ посл страшнаго усилія, въпродолженіе котораго онъ не могъ выговорить ни слова.

Рука его была протянута ко мн. Я приготовился уйти.

— Нтъ, нтъ, не ты! Вонъ тотъ негодяй! крикнулъ онъ, показывая рукой на Чарли.

Я хотлъ было вступиться за него, но мн мене кого-либо слдовало длать это.

— Вамъ вроятно пріятно слушать его, не такъ ли? замтилъ сквайръ.

Я готовъ уже былъ сказать: да, но тетушка, присутствіе духа которой всегда проявлялось когда было нужно, положила конецъ этой сцен, пододвинувъ сквайру графинъ съ виномъ и заговоривъ съ нимъ своимъ тихимъ голосомъ.

— Рылъ яму другому, а попалъ въ нее самъ. Попался таки въ просакъ, нечего говорить, сказалъ Чарли.

Онъ говорилъ правду, и я простилъ ему ради его откровенности. Онъ и Дженетъ гостили въ это время въ Риверсли. На слдующее утро они ухали, такъ какъ сквайръ не говорилъ боле съ Чарли, а я съ Дженетъ.

— Я вотъ что скажу вамъ, насчетъ одного нтъ никакого сомннія, сказалъ мн Чарли, — Дженетъ права, эти двочки бываютъ иногда очень проницательны: вы умнйшій малый котораго я когда-либо встрчалъ. Я хотлъ было косвеннымъ образомъ подйствовать на сквайра, знаете, чтобы онъ доставилъ мн черезъ годикъ или два мсто корнета въ драгунскомъ гвардейскомъ полку. Мн казалось что сквайръ могъ бы сдлать это безъ всякаго ущерба для васъ, могъ бы назначить мн также сотни дв въ годъ, хоть бы въ вознагражденіе за то что я остался съ носомъ. Потому что, клянусь честью, сквайръ поговаривалъ сдлать меня своимъ наслдникомъ,— по крайней мр явно намекалъ на это,— прежде чмъ вы воротились, а скоре чмъ сдлаться пасторомъ, въ род вашего преподобнаго Гарта, передающаго изюмъ, миндаль и сухарики на померанцевой вод вашей тетушк, по обыкновенію всхъ преподобій выпадающихъ на долю Риверсли, я готовъ кажется выдать своего лучшаго друга. Но я въ полномъ смысл подстрлилъ себя собственнымъ выстрломъ, какъ говорится въ газетахъ. Мн таки придется быть пасторомъ, въ этомъ нтъ сомннія. Вы устроили все это однимъ поворотомъ руки, даже и не ударивъ, а я люблю ловкихъ бойцовъ. Я не сержусь когда меня ловко сшибаютъ съ ногъ.

Пять минутъ спустя посл этой рчи, я уже не могъ объяснить ему что виной его пораженія была не столько моя ловкость сколько моя простота. Изъ этого я понялъ что дтская простота есть самое острое оружіе и что она-то и есть крайняя утонченность ловкаго ума, и я сталъ изо всхъ силъ придерживаться ея. Я зашелъ такъ далеко что заставлялъ сквайра плясать на своемъ кресл отъ сдержаннаго бшенства и ревности, разказывая ему о Венеціи и другихъ городахъ континента, тогда какъ онъ зналъ что я посщалъ вс эти мста въ сопровожденіи моего отца. Но какъ ни бсился онъ при этомъ, какъ ни посылалъ весь континентъ къ чорту, уже изъ одного соперничества, онъ готовъ былъ тогда исполнять все чего бы мн ни вздумалось пожелать. Во все время моего дтства и отрочества та или другая изъ страстей моихъ была постоянно наготов чтобы сбить меня съ прямаго пути, теперь я сталъ пріобртать какое-то ложное направленіе, становясь въ дйствительности все боле похожимъ на то существо за которое меня считали прочіе люди, которыхъ я, въ свою очередь, презиралъ въ душ какъ глупцовъ, какъ длаютъ это мальчики сохранившіе еще въ себ долю чистосердечія которой уже лишены взрослые. Къ счастію для меня, тетушка написала мистеру Риппенджеру, прося у него адресъ отца маленькаго Госа Темпля, и затмъ пригласила моего школьнаго товарища на цлый мсяцъ въ Ривесрли. Темпль пріхалъ, и вс полюбили его, что касается до меня, то мой восторгъ не имлъ границъ. Несмотря на внутреннее чувство превосходства надъ нимъ, относительно моего дара проницательности и подозрніе что Темпль станетъ держать себя какъ настоящій школьникъ, я скоро сталъ предпочитать его образъ дйствій своему. Онъ признался что нашелъ сначала перемну во мн. Отецъ его, повидимому, занимался съ нимъ латынью, такъ же усердно какъ мистеръ Гартъ со мной, и онъ услся рядомъ со мной, слушая уроки моего наставника и началъ запинаться надъ Тацитомъ, бгло прочитавъ Цицерона. Я сталъ извиняться за него предъ мистеромъ Гартомъ, говоря что онъ вскор покажетъ себя съ лучшей стороны. ‘Теперь я вижу опять моего прежняго милаго Ричи,’ сказалъ Темпль, лаская меня по плечу, и вс мои глупыя замашки разомъ отпали отъ меня. Мы бродили по окрестностямъ, болтая о былыхъ школьныхъ временахъ, разъзжали по сосдямъ, охотились и плясали, собираясь каждый день написать Геріоту чтобъ онъ пріхалъ къ намъ, вмсто чего, мы написали посланіе Джуліи Риппенджеръ, отправивъ вмст съ нимъ другое, написанное совершенно въ иномъ дух, отцу ея. Для посланія Джуліи леди Ильчестеръ имла любезность нарисовать морское чудовище, Андромеду и Персея, въ вид бгущаго британскаго гусара. Посланіе показалось намъ на столько удачнымъ что мы разослали съ полдюжины подобныхъ по сосдству, а утромъ въ Валентиновъ день, отправились верхомъ, наблюдать за произведеннымъ ими впечатлніемъ, на дорог мы встртили почтальйона, вручившаго и мн два посланія. Одно изъ нихъ, очевидно исходившее отъ Дженетъ, было вызывающимъ отвтомъ на мое посланіе къ ней, но открывъ другое, я почувствовалъ какъ сердце забилось во мн. На верху его было разрисовано красками знамя Великобританіи, по сторонамъ его, окруженные лаврами, были изображены короли и королевы Англіи, со скипетрами въ рукахъ и въ средин я прочелъ заглавныя буквы: А. F. G. K. R., въ внк голубыхъ незабудокъ. Я не могъ сомнваться что посланіе это было отъ моего отца. дучи по открытому воздуху съ этимъ посланіемъ въ рук, я готовъ былъ вообразить себ въ пылу своей радости что оно упало ко мн съ неба.

— Онъ живъ, онъ будетъ со мной, онъ скоро будетъ со мной! закричалъ я Темплю.— О, еслибъ я могъ отвтить ему! Гд онъ? Какъ его адресъ? Поскачемъ въ Лондонъ! Понимаешь ты Темпль? Письмо это отъ моего отца. Онъ знаетъ что я здсь. Я отыщу его, во что бы то ни стало.

— Все это прекрасно, возразилъ Темпль, — но если онъ знаетъ гд ты, а ты не знаешь гд онъ, то какая польза въ томъ что ты отправишься разыскивать его. Если кто-нибудь хочетъ чтобъ его нашли, то лучше всего оставаться смирно на мст.

Пораженный его проницательностью, я повернулъ по дорог домой. Я еще до того предупредилъ Темпля, прося его избгать разговора о моемъ отц въ Риверсли, но въ настоящую минуту, мысль что отецъ мой вскор явится, какъ тогда на Дипвельской ферм, блестящій и радостный, унося меня, въ своемъ дорогомъ обществ, въ новую жизнь, наполняла все существо мое такимъ пылкимъ блаженствомъ что я перебросилъ за завтракомъ посланіе это черезъ столъ, тетушк, смясь и говоря ей чтобъ она угадала отъ кого оно. Тетушка вспыхнула.

— Отъ миссъ Беннербриджъ? сказала она.

У насъ былъ гость. Сквайръ представилъ насъ другъ другу.

— Внукъ мой, Гарри Ричмондъ, капитанъ Вильямъ Белстедъ, съ фрегата Полифемъ, капитанъ Белстедъ, мистеръ Аугустусъ Темпль.

Чтобы поддержать разговоръ, Темпль спросилъ его,— вполн ли снабженъ его корабль экипажемъ?

— Полный комплектъ, кром одного матроса, отвчалъ капитанъ.

Я зналъ его по слухамъ, какъ брата сквайра Грегори Белстеда изъ Белстеда, извстнаго своимъ обожаніемъ моей тетушки и бывшаго предметомъ шутокъ всего графства.

— Итакъ, вы получили письмо на Валентиновъ день, обратился ко мн капитанъ,— въ прошломъ году, мы въ этотъ самый день пристали къ Ріо, и я ожидалъ такого же посланія себ не хуже васъ, юношей. Соленая вода отлично сохраняетъ людей. Но я такъ и не дождался его! Вчера я сдалъ свой корабль въ Спитид, и сегодня, въ Валентиновъ день, я снова здсь.

Мы съ Темплемъ устремили взгляды на крупнаго мущину съ бронзовой кожей и краснымъ, смющимся лицомъ, ожидающаго посланія на Валентиновъ день.

Тетушка тихонько отдала мн назадъ письмо.

— Это врно отъ какой-нибудь дамы, сказала она.

— Кому же нужны подобныя посланія, если они не отъ дамы? воскликнулъ капитанъ.

Сквайръ мигнулъ мн, совтуя наблюдать за нашимъ гостемъ. Капитанъ Белстедъ кушалъ съ большимъ аппетитомъ. Это былъ настоящій морякъ, позаимствовавшійся какъ отъ старой такъ и отъ новой школы, и какъ я замтилъ, влюбленный въ тетушку, не хуже своего брата. Вскор вошелъ Сьюисъ, неся пнистую бутыль стараго эля, капитанъ поговорилъ съ нимъ объ Ямайк.

— Когда вы кончите вашъ дрянной чай, то хлебните нашего октябрьскаго элю, его варили еще задолго до того какъ вы были лейтенантомъ, капитанъ, сказалъ сквайръ.

— Благодарю васъ, возразилъ капитанъ, — я знакомъ съ этимъ элемъ, одна минута, и я съ удовольствіемъ примусь за него. Я желаю сохранить въ эту минуту вс свои способности въ полной ясности, не хочу дать поводъ предполагать что я говорилъ подъ вліяніемъ опьяняющихъ паровъ. Сьюисъ, подождите немного, прошу васъ. Тетушка встала было, собираясь уйти.

— Нтъ, нтъ, дло должно быть ведено на-чисто, останьтесь, сказалъ сквайръ, желая нахмуриться, но вмсто того подмигивая ей. Тетушка силилась улыбнуться и опустилась на свое мсто, сидя на немъ какъ на иголкахъ.

— Миссъ Белтамъ, капитанъ поклонился ей и затмъ каждому изъ насъ, называя насъ по имени:— Сквайръ Белтамъ, мистеръ Гарри Ричмондъ, мистеръ Темпль, вчера я сдалъ свое судно, а пока капитанъ еще не сдавалъ своего судна, онъ самъ надъ собой не властенъ, вамъ это извстно. Если вы находите что поступки мои требуютъ поясненія, то размыслите хорошенько, прошу васъ, о жизни моряка. Три года плаванія въ кают могутъ сравниться съ тмъ же количествомъ времени проведенномъ въ гробу, могу васъ уврить въ этомъ, съ тою разницей что во все это время мы работаемъ изо всхъ силъ, думая все время какъ… гм…

— Да, онъ-таки тяжелую думу думаетъ, вставилъ свое слово сквайръ.

— Извините меня, думая какъ… словомъ, дума лежитъ въ голов какъ свинецъ въ мор. Сегодня третій, нтъ четвертый разъ, какъ слдуя своему первому внушенію долга, я являюсь въ Риверсли, съ цлью узнать ршеніе судьбы моей, не желая имть на своей совсти упрекъ что я пропустилъ хоть день, хоть минуту, ставъ разъ свободнымъ человкомъ на твердой земл въ Англіи. Братъ мой Грегъ и я, мы оба выросли въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ къ Риверсли. Одной изъ риверслійскихъ красавицъ мы лишились! Другая осталась намъ, и мы оба пробовали наше счастіе, каждый изъ насъ длалъ это открыто и честно, безъ всякихъ уловокъ, въ открытомъ мор, на верху палубы, въ глазахъ всего экипажа. Я могу сказать это про моего брата, могу сказать и про себя. На сторон Грега боле преимуществъ, объ этомъ нечего и говорить, онъ постоянно находится въ пристани. Если онъ достигнетъ своей цли, то я скажу ему:— Да благословитъ тебя Богъ, другъ, теб выпала на долю, прекраснйшая, очаровательнйшая и лучшая женщина изъ всего христіанскаго и остальнаго міра! На моей сторон немногое, но это немногое мое достояніе: хотя бы возможность успха и казалась не боле какъ въ монетку, въ груди женщины всегда живетъ состраданіе къ бднымъ гршникамъ. Миссъ Белтамъ, я ввряюсь вашей доброт. Если мн суждено остаться холостякомъ, а вамъ двицей, тогда свершится воля небесъ! Если вы будете женой другаго, кто бы онъ ни былъ, плодъ вашего союза будетъ моимъ наслдникомъ, все равно какого бы пола онъ ни былъ. Но если вы согласны принадлежать недостойному, подобному мн, то сердце мое и рука моя у вашихъ ногъ, сударыня, и я не теряя времени спшу сообщить вамъ это. Этими словами заключилъ капитанъ Белстедъ рчь свою. Взоры всхъ были обращены на тетушку. Сквайръ веллъ ей отвчать самой, онъ предоставлялъ ей поступать въ этомъ случа какъ ей было угодно.

Она сказала съ прелестью, заставившею меня пожалть отъ души бднаго капитана:

— Я вполн чувствую всю честь оказываемую мн вами, капитанъ Белстедъ, но я не намрена выходить замужъ.

Капитанъ всталъ и глубоко поклонившись, проговорилъ:

— Я останусь всегда вашимъ врнымъ слугой, сударыня.

Тетушка вышла изъ комнаты.

— Теперь подавайте сюда бутыль, Сьюисъ, сказалъ капитанъ.

Мало-по-малу, дно большой бутыли стало обнаруживаться.

Капитанъ выпилъ послднюю каплю.

Сквайръ спросилъ его находитъ ли онъ въ этомъ утшеніе.

Капитанъ глубоко вздохнулъ и сказалъ:

— Это по крайней мр начало.

— Ну, это начало было бы похоже на конецъ, еслибы на вашемъ мст былъ любой изъ нашихъ сосдей. Я скажу вамъ вотъ что, еслибы въ любовныхъ длахъ побда оставалась всегда за самымъ крпкимъ желудкомъ, то вы бы одержали наврное верхъ надъ цлой половиной нашего мужскаго населенія, Вильямъ. А это, право чертовски хорошая проба металла изъ котораго сдланъ человкъ, говорю я вамъ. Что намрены вы длать сегодня?

— Я намренъ напиться пьянъ.

— Ну что же, вы могли бы выбрать что-нибудь и похуже. Такъ оставайтесь здсь, Вильямъ, и употребите на это мой старый портеръ. Завтра утромъ, никто и не заикнется объ этомъ, общаю вамъ, а ночью вы будете видть славные сны.

Капитанъ отъ души поблагодарилъ его, но отказался отъ его приглашенія, говоря что предпочитаетъ выказать себя скотиной въ другомъ мст, а не здсь.

Сквайръ напрасно навязывалъ ему свое гостепріимство, общая за всхъ насъ держать дло въ тайн относительно тетушки, и предлагая ему услуги Сьюиса и еще одного изъ лакеевъ, которые доведутъ его до постели.

— Вы очень добры, сквайръ, сказалъ капитанъ, — но чувство долга удерживаетъ меня. Я обязанъ сообщить немедленно моему брату что берегъ открытъ для него.

— Ну такъ падайте осторожне и головой впередъ, сказалъ сквайръ, пожимая ему руку.— Лтъ сорокъ тому назадъ, одинъ джентльменъ, да еще баронетъ къ тому же, ударился объ полъ затылкомъ, да такъ посл того и не оправился.

— О, пускай кто хочетъ плыветъ задомъ напередъ! возразилъ, кивая ему головой, капитанъ,— нтъ, нтъ, меня никогда не втягиваютъ въ пристань за хвостъ, даю вамъ слово, а затмъ прощайте, сквайръ.

— Надюсь, между нами не будетъ недоразумній изъ-за этой глупой, сердечной исторіи, Вильямъ?

— Клянусь честью, съ моей стороны ни малйшаго.

Темпль и я проводили его изъ дому, привлеченные его манерами и его своеобразностію. Онъ предложилъ намъ вскочитъ съ нимъ рядомъ въ его телжку. Мы были свидтелями встрчи между имъ и братомъ его, маленькимъ, гнусливымъ человчкомъ, похожимъ на капитана, какъ высохшій орхъ похожъ на свжій.

— Что все та же удача, Вильямъ? сказалъ сквайръ Грегори.

— Никакой перемны въ втр, Грегъ, отвчалъ капитанъ.

Они стали затмъ трясти другъ другу руки, точно будто бы трясли вдвоемъ коверъ.

— Эти молодые джентльмены могулъ торжественно заявить теб, Грегъ, что я не употреблялъ никакихъ несправедливыхъ уловокъ, сказалъ капитанъ.— Не было ни шептаній въ корридор, ни свиданій въ саду, ни писемъ. Я высказался прямо, мужественно, другъ. А теперь, Грегъ, какъ обстоятъ дла нашего погреба? Наши молодые друзья останутся съ нами до вечера и вмст съ нами совершатъ плаваніе. Теперь половина двнадцатаго. Вдь ты обдаешь въ то же время какъ и прежде, разумется? Итакъ, часъ маневровъ нашихъ — четыре часа пополудни. Пойдемъ, Грегъ, осмотримъ-ка вдоемъ съ тобой нашъ погребъ. Полторы дюжинки легкаго, да полдюжинки стараго — этого будетъ довольно чтобы успокоить и меня, и тебя, и всхъ насъ. А вы, молодые джентльмены, возьмите пока ваши ружья или удочки, но чтобы въ четыре часа быть готовымъ на мст, не то вы не узнаете Билля Бенстеда.

Темпль былъ просто очарованъ имъ. Онъ уврялъ что одно время серіозно думалъ самъ поступить во флотъ, и восторгъ внушаемый ему капитаномъ внушилъ ему вроятно въ свою очередь знаніе его характера, потому что онъ уговорилъ меня послать въ Риверсли за нашими вечерними костюмами, и когда мы явились къ обду облеченные въ нихъ, то заслужили одобреніе капитана, объявившаго намъ что мы джентльмены знающіе какъ надо одться при подобномъ случа. Сквайръ Грегори сказалъ при этомъ что случай этотъ повторяется слишкомъ часто въ его жизни, для того чтобы служить поводомъ къ перемн одежды.

— Однако я замчаю, Грегъ, что ты надлъ черный галстукъ вмсто краснаго, сказалъ капитанъ.

— О, это чистая случайность! отвчалъ сквайръ Грегори.

— Случайность! На свт не бываетъ случайностей. Если я выйду изъ дому вливъ въ себя полдюжины бутылочекъ, и затмъ упаду головой въ прудъ, то разв скажутъ что это я случайно утонулъ? Если шквалъ разобьетъ мой корабль, то разв онъ будетъ тогда случайною массой балокъ, мачтъ и стараго желза? Если женщина откажетъ мн, то разв это случайность? Каждое несчастіе иметъ свою причину: или слишкомъ много грузу, или не довольно предусмотрительности, или слишкомъ мало смлости. Эхъ! Вотъ если меня заберутъ, въ военное время, въ плнъ въ непріятельскую гавань, такъ это еще можно будетъ назвать случайностью. Мистеръ Гарри Ричмондъ, мистеръ Темпль, я пользуюсь случайнымъ счастіемъ выпить за ваше здоровье стаканъ гока. Именительный: hic, haec, hoc.

Сквайръ Грегори, не безъ гордости, продолжалъ склонять дальше. Звательный падежъ смутилъ его однако.

— Вмсто звательнаго поставимъ бордо, съ важностью произнесъ капитанъ, — тмъ скоре что его-таки довольно на твоемъ стол, Грегъ. Творительный: hoc, hac, hoc, это похоже на то, какъ будто какой-нибудь джентльменъ уже ничего и выговорить не можетъ кром названія своего вина. Итакъ, бросимъ это склоненіе и откупоримъ-ка лучше шампанскаго, его, надюсь, нечего склонять. Славный народъ были эти Римляне! И они тоже славно дрались на своихъ судахъ. Я хочу предложить теб вопросъ, Грегъ? Религія этихъ собакъ, язычниковъ, позволяла имъ божиться и клясться. Собственный жизненный опытъ убдилъ меня что никогда нтъ человческой возможности не брякнуть какой-нибудь божбы или клятвы. Что ты на это скажешь?

Сквайръ Грегори возразилъ:

— За обдомъ пьютъ, а не думаютъ, Вильямъ.

Капитанъ согласился съ нимъ.

— Такъ какъ мы не на корабл теперь, то я пользуюсь случаемъ выпить за ваше здоровье, капитанъ, обратился Темпль къ капитану, лицо котораго сіяло, онъ поклонился, осушилъ свой стаканъ и сказалъ:

— Такъ какъ мы не на корабл теперь! Я полюбилъ васъ.

Темпль поблагодарилъ его за эти лестныя слова.

— Тутъ нтъ никакой лести, другъ. Вы видите меня въ минуту слабости и имете настолько проницательности что догадываетесь что я на дл лучше чмъ кажусь. Вы общаете питать ко мн уваженіе, разъ случится вамъ быть со мной на палуб моего корабля. Вы славный малый! Правду я говорю, мистеръ Гарри?

— Темпль мой дорогой другъ, отвчалъ я.

— А онъ бы не былъ имъ, не будь онъ славный малый! Отлично! Вотъ такъ-то, въ немногихъ словахъ можно многое высказать. Клянусь Юпитеромъ! У васъ великолпный слогъ!

— А самъ Гарри, великолпный малый! воскликнулъ Темпль.

Мы вс выпили за здоровье другъ друга. Глаза капитана пристально разглядывал ‘меня.

— Мальчикъ этотъ могъ бы быть твоимъ или моимъ сыномъ, Грегъ, вдругъ произнесъ онъ внезапно прервавшимся хриплымъ голосомъ.

Они забыли о присутствіи Темпля и меня, и говорили между собою, воображая что говорятъ шепотомъ. Капитанъ уврялъ своего брата что сквайръ Белтамъ предоставилъ ему вс преимущества, какъ бы держа балансъ. Сквайръ Грегори сомнвался въ этомъ, попивая изъ своего стакана, держа его у самаго носа и угрюмо настаивая на своемъ мнніи. Тогда капитанъ замтилъ что разъ сомнваясь въ этомъ, онъ въ прав дйствовать хитростью, хотя онъ, капитанъ, не имя на этотъ счетъ сомнній, не иметъ на это и права.

— Я воображаю что убгаю съ ней каждый вечеръ, сказалъ сквайръ Грегори,— но изъ этого ничего не выходитъ кром пустыхъ бутылокъ.

— Ухаживай за ней, задавай ей серенады, говорилъ капитанъ,— обступи гавань со всхъ сторонъ, осаждай крпость. Я бы отдалъ цлый годъ службы за твои преимущества, Грегъ. Стоитъ ей сказать полслова, и твои лошади должны быть у воротъ.

— Прошло время увозить ее, вздохнулъ сквайръ Грегори.

— Можно добиться ея руки смлымъ поступкомъ, братъ Грегъ.

— О, Господи, нтъ. Прошло время увозить ее.

— Гмъ! Должно-быть страсть-то твоя поостыла, повыдохлась, Грегъ, какъ мн сдается.

— Нтъ, не то. Я вотъ что скажу теб, Вильямъ. Она все не можетъ забыть того человка. Нтъ, увезти ее нельзя.

— Посл того какъ онъ бросилъ ее ради ея сестры? Неправда, Грегъ, неправда. Это ты подпилъ немножко. Она просто пугается замужества — это часто бываетъ въ ея лта, говорятъ. Гд тотъ человкъ?

— Въ Бейл, разумется. А гд бы ты желалъ чтобъ онъ былъ?

— Гд бы я желалъ? Да еслибъ я зналъ что мой злйшій врагъ тамъ, то я бы послалъ ему туда полдюжины лучшаго вина изъ своего погреба.

Темпль бросилъ въ меня орхомъ. Я показывалъ видъ что думаю о постороннихъ вещахъ, но въ голов моей кипла и бушевала цлая буря.

Затмъ капитанъ сказалъ:

— Ты увренъ что человкъ тотъ въ Бенч?

— Еще бы, отвчалъ сквайръ Грегори.

— Но у него были деньги отъ жены.

— И средства спустить ихъ.

Тутъ они дйствительно стали шептаться.

— О, Биллинги были такъ же богаты какъ и Белтамы, громко произнесъ капитанъ.

— Почти что такъ же, Вильямъ.

— Въ этомъ-то и было наше несчастіе, Грегъ. Деньги были положены на ихъ будущихъ наслдниковъ мужескаго пола, да еще кром того прямо въ руки давались деньги. Ей Богу! Насъ потому-то и принимали всегда за разбойниковъ, метящихъ на ихъ кошельки, тогда какъ намъ нужна была лишь одна женщина, лишь женщина, безъ копйки въ карман, безъ платья на плечахъ, то-есть лишенная всего, могу я сказать. Кром этой женщины намъ ничего не было нужно. И на каждаго изъ насъ было по одной. Грегъ, старый другъ, придется ли еще когда-нибудь нашему старому графству выставить напоказъ подобную пару красавицъ! Грегъ, вы не мущина, милостивый государь, не то вы бы давно увезли ее, имя на своей сторон вс ваши преимущества? Итакъ, малый тотъ въ Бенч? Почему вы такъ уврены въ этомъ, мистеръ Грегъ?

— У насъ гости, отвчалъ ему тотъ, и капитанъ обратился ко мн и къ Темллю, извиняясь изо всхъ силъ въ томъ что завелъ разговоръ о семейныхъ длахъ съ братомъ своимъ, посл трехлтней разлуки. Я лишь смутно догадывался о предмет ихъ разговора, пока они не упомянули о Билдингахъ, фамиліи моей бабушки съ материнской стороны. Имя это, подобно огненному языку, вдругъ какъ бы разорвало дымное облако окружавшее меня. Я въ одно мгновеніе угадалъ что человкъ находившійся въ Бенч былъ никто иной какъ мой отецъ, хотя что такое собственно Бенчъ и гд онъ находится, объ этомъ я не имлъ понятія и, какъ всегда когда моему воображенію предоставлялась полная воля, мною овладли самыя ребяческія предположенія на этотъ счетъ, въ голов моей мелькнула мысль о человк въ желзной маск, но я не смлъ сообщить мысли эти Темплю, мужественный здравый смыслъ котораго внушалъ мн всегда страхъ, когда я находился подъ вліяніемъ такихъ смутныхъ впечатлній.

— Помнишь нашъ пиръ въ долинк? закричалъ я ему черезъ столъ.

— Никогда не забуду его! отвчалъ онъ, и мы повторили нашимъ хозяевамъ повствованіе о гус въ Риппенджеровой школ, возбудившее ихъ смхъ.

— А на другое утро Ричи убжалъ съ Цыганочкой, сказалъ Темпль. Я тутъ же сочинилъ разказъ о моихъ странствіяхъ съ Кіоми, вышедшій гораздо занимательне моихъ дйствительныхъ похожденій. Капитанъ божился что желалъ бы имть насъ обоихъ на своемъ корабл, но жаллъ что теперь плохія времена для службы.

— Примитесь-ка хорошенько за бутылки, говорилъ онъ,— пришелъ часъ пустить ихъ въ ходъ поусердне, друзья. Это бываетъ со мной лишь разъ въ три года, ура! И причиной этому — жестокая женщина. Выпьемъ за ея здоровье, но чуръ не называть ее, здоровье безыменной красавицы! ‘Я не намрена выходить замужъ’, говоритъ она, а я сударыня, честный человкъ, не то бы я крпко схватилъ васъ, моя смуглая красавица, и заперъ бы васъ въ клтку какъ блочку и заставилъ бы васъ вертть колесо брачной жизни. Стыдъ тому изъ насъ кто первый свалится съ ногъ!

— Это не со мной приключится, сказалъ Темпль.

— Не мн, милостивый государь, мн, поправилъ его капитанъ.

— Извините меня, капитанъ Бенедетъ, но въ мн кажется слдуетъ употребить при этомъ случа творительный падежъ, возразилъ Темпль.

— Да-да, именительный: hic…. Я скажу вамъ, я теперь нахожусь на тропинк, мистеръ Тем…. Темпусъ. Я полагаю особенную честь въ томъ что никогда не забываю ничьего имени. Вашъ наставникъ былъ Риппенджеръ? Мистеръ Риппенджеръ, вы таки сумли снабдить познаніями сихъ молодыхъ джентльменовъ. Темпль и я, быстро согласившись другъ съ другомъ, вдругъ вскрикнули въ одинъ голосъ:

— Здоровье Джуліи Риппенджеръ, самой хорошенькой, самой милой двушки на свт!

— Здоровье Джуліи! повторилъ вслдъ за нами капитанъ.— Я присоединяюсь къ вамъ, господа. Мистеръ Ричмондъ, мистеръ Темпусъ, здоровье Джуліи! Клянусь всмъ святымъ, она поддерживаетъ утопающій корабль! Джулія утшитъ меня въ потери прелестнйшей, жесточайшей женщины въ мір. Суровый морякъ у вашихъ ногъ, Джулія!

Капитанъ упалъ, по всмъ правиламъ, головой впередъ. Сквайръ Грегори уже до того свалился. Темпль и я все старались подойти другъ къ другу, но такъ и не могли исполнить этого намренія до слдующаго утра. Два лакея перетащили насъ поочередно на верхъ, какъ бы убирая лишнюю мебель.

Этому странному вечеру я былъ обязанъ открытіемъ мстопребыванія моего отца, а капитанъ — сватаніемъ себ невсты.

ГЛАВА X.
Новое странствіе.

Я упомянулъ вслухъ о Бенч, спрашивая что это за мсто, на слдующее утро, сидя вдвоемъ съ Темплемъ, за завтракомъ, въ столовой сквайра Грегори, въ которой мы оба съ нетерпніемъ ждали чаю. Онъ сказалъ мн что такъ называется одно мсто въ Лондон, не объяснивъ мн однако что это собственно за мсто и прибавивъ только что намъ надо създить вмст въ Лондонъ. Я замтилъ на это:— Въ самомъ дл? и улыбнулся ему съ видомъ безпечнаго удовольствія. Онъ началъ разказывать о театрахъ, пантомимахъ и другихъ прелестяхъ Лондона. Страхъ ощущаемый мною при одномъ названіи Бенча заставилъ меня почувствовать всю деликатность Темпля, не упоминавшаго боле этого имени, хотя почему я такъ боялся его, я самъ не могъ объяснить себ. Вроятно мн снилось это мсто, предъ самымъ пробужденіемъ моимъ, потому что я такъ и горлъ желаніемъ узнать объ немъ что-нибудь врне. Темпль же слишкомъ уважалъ моего отца для того чтобы разказать мн все что онъ зналъ объ этомъ предмет, и такъ мы пили чай, говоря о великолпіяхъ Лондона, гд, уврялъ Темпль, никто никогда не чувствуетъ головной боли, прокутивъ всю ночь, это заставило меня придти къ убжденію что деревня гораздо мене удобное мстопребываніе для каждаго джентльмена въ этомъ отношеніи. Мы ухали изъ дому, не простившись ни съ хозяиномъ, ни съ капитаномъ, среди восторженнаго удивленія лакеевъ, служанокъ и грумовъ, за то что мы напоили ихъ господъ до безчувствія, это несомннно и было нашей заслугой, какъ скромно замтилъ Темпль, въ то время какъ мы вызжали изъ усадьбы, сопровождаемые взорами всхъ домочадцевъ. Мы довели ихъ до этого состоянія, совершенно честнымъ способомъ, безъ помощи всхъ хитрыхъ уловокъ, въ которыхъ обвинялъ насъ мой ддъ. Сквайръ не хотлъ или не могъ поврить всей этой исторіи, пока не услыхалъ полнаго признанія изъ устъ самого капитана. Тогда онъ назвалъ насъ настоящими мущинами и героями, и всунулъ намъ кое-что въ карманы, къ большому счастію для Дженетъ Ильчестеръ, сквайръ былъ чрезвычайно щедръ, а деньги Темпля начали уже идти туда же куда шли и мои.

Дло въ томъ что Темпль отчаянно влюбился, по этой-то причин ему и не хотлось оставлять Риверсли. Я ясно видлъ все это, какъ будто смотрлъ въ его душу сквозь стеклянную раму. Онъ постоянно думалъ теперь о собакахъ, о томъ что можетъ стоить та или другая, и хорошо ли переносятъ путешествіе комнатныя собачки. Дороговизна модныхъ мосекъ приводила его въ отчаяніе.

— Боже мой! восклицалъ онъ, — ты говоришь что такая собаченка стоитъ отъ сорока до пятидесяти фунтовъ, Ричи?

Я предполагалъ что знаю приблизительно ихъ цну: — Да, что-то около того, но я теб когда-нибудь куплю такую собаченку, если хочешь, Темпль.

Милый мальчикъ весь вспыхнулъ, онъ былъ слишкомъ погруженъ въ мысли, для того чтобы расхохотаться надъ глупымъ предположеніемъ что онъ самъ нуждается въ моськ, онъ сталъ расхаживать вокругъ меня, пожимая плечами и быстро дыша:

— Я вовсе не ты, не думай чтобы я нуждался въ какихъ-нибудь собакахъ, кром водолазовъ и большихъ бульдоговъ, сказалъ онъ. Онъ продолжалъ пожиматься и вертть каблуками.

— Двочки любятъ мосекъ, замтилъ я.

— Да, кажется, любятъ, отвчалъ Темпль, пытаясь говорить равнодушно. Затмъ я прибавилъ: — Карманный ножичекъ очень хорошая вещь для охоты.

— Ты думаешь? отвчалъ Темпль и я видлъ что онъ ужасно боялся что я назову имя особы для которой бы таковой пригодился.

— Можно получить такой ножикъ за тридцать шиллинговъ. Мы купимъ его въ Лондон. Ножики эти годятся также и для дамъ, знаешь.

— Да, конечно, если он здятъ на охоту, возразилъ Темпль.

— Но намъ нечего терять времени, пытался я добраться до цли лежавшей у меня на сердц, — время охоты скоро уже пройдетъ. У насъ уже февраль, ты вспомни это.

— О, времени еще пропасть! воскликнулъ Темпль, и всякій разъ какъ я давалъ ему почувствовать что я горю нетерпніемъ хать въ Лондонъ, онъ избгалъ разговора объ этомъ, просто потому только что не могъ ршиться разстаться съ Дженетъ Ильчестеръ. Его недогадливость касательно того что я не могъ же поступить противъ всхъ правилъ гостепріимства, прямо попросить его ухать, поражала меня. Я же видлъ его насквозь. Я угадывалъ каждую мысль мелькавшую въ его голов, каждое движеніе его души, угадывалъ также и то что онъ отчасти сознательно пользуется моей нершительностью прямо объявить ему что я желаю отправиться разыскивать Бенчъ. Онъ пользовался моей смтливостью, за что я съ своей стороны ежедневно наказывалъ его. Я чувствовалъ себя какъ бы въ прав проявлять свое раздраженіе противъ него, разными намеками на Дженетъ, но хотя я мучилъ его этимъ, совсть его оставалась непреклонна. Онъ согласился что часто упоминалъ прежде о прелестяхъ Лондонской жизни и сказалъ: — О, да, мы подемъ туда какъ-нибудь вдвоемъ съ тобой, Ричи,— и затмъ успокоился на этотъ счетъ, въ этотъ же день онъ сталъ длать новые планы свиданій съ Дженетъ, намъ предстояла вмст съ ней прогулка верхомъ, затмъ танцовальный вечеръ, затмъ ловля карпій въ пруду, потомъ мы должны были хать къ Дженетъ, потомъ она къ намъ и т. д., пока она мн наконецъ такъ надола что я уже не могъ боле возбудить въ себ и искры ревности къ ней, съ цлью хорошенько помучить Темпля. Онъ сталъ вдругъ очень догадливымъ мальчикомъ. Разъ я услыхалъ какъ Дженетъ разговаривала съ моей большой собакой Аяксомъ, обращаясь къ ней словами всегда употребляемыми ею тогда когда она желала дать понять другимъ, въ особенности же самому владльцу, что она желаетъ получить въ подарокъ нравящійся ей предметъ: — О, ты мой милый, безцнный, чудесный красавчикъ! Какъ бы я была счастлива если-бы могла кормить тебя изъ своихъ рукъ каждый день. Я присдаю каждый разъ какъ вижу Аякса! Еслибы я была его господиномъ, то заставила бы всхъ мущинъ снимать предъ нимъ шляпы, а всхъ женщинъ присдать ему, императору Аяксу, моей милой собак, моему дорогому, моему безцнному, ненаглядному милашк!— Затмъ она кивнула мн головой:— Да я бы заставила всхъ! и кивнувъ Темплю, повторила: — Вотъ увидите, заставила бы.

Аяксъ служилъ мн самому источникомъ гордости. Однако услыхавъ какъ Темпль пробормоталъ вовсе не свойственнымъ ему тономъ: — Онъ могъ бы служить хорошею защитой, я сказалъ ему на это: — Ты знаешь, Темпль, я завтра или на этихъ дняхъ и никакъ не позже узжаю въ Лондонъ и не знаю еще когда возвращусь сюда. Я желаю чтобы ты распорядился этою собакой по твоему усмотрнію, доставь ей добраго господина или добрую госпожу, вотъ все о чемъ я прошу тебя. Я пожертвовалъ своею собакой, въ надежд образумить Темпля. Я думалъ что онъ будетъ тронутъ жертвой которую я былъ готовъ принести ему, въ извиненіе того что просилъ его ухать. Но онъ даже и не поблагодарилъ меня. Аяксъ скоро сталъ носить Дженетинъ ошейникъ, подобно нкоторымъ Риверслійскимъ собакамъ, а я имлъ удовольствіе слышать какъ Темпль принялъ приглашеніе моего дда пробыть у насъ еще недли дв. А между тмъ меня вс дразнили моимъ влюбленнымъ видомъ! Я подавлялъ въ себ свои чувства и размышленія о людской мудрости.

Наконецъ тетушка Дороти доставила мн средство отправиться по Лондонской дорог. Мы разказали ей какъ капитанъ Белстедъ пилъ за здоровье Джуліи Риппенджеръ, и оба въ шутку ршили что капитанъ врно очень желаетъ быть ей представленнымъ. Тетушка умолчала о своихъ мысляхъ на этотъ счетъ, но какъ-то разъ вдругъ предложила намъ създить къ Джуліи и пригласить ее на нсколько дней къ намъ въ Риверсли. Она сказала притомъ, цлуя меня:— Она была другомъ моего Гарри, когда онъ былъ всми отверженъ.

Слова эти пробудили во мн прежнюю любовь къ Джуліи. Воодушевленный святымъ чувствомъ благодарности, я осыпалъ Темпля упреками за то что онъ забылъ ея доброе сердце и ея хорошенькое личико. Не защищая себя, хотя онъ бы и могъ сдлать это, онъ только попросилъ меня отложить нашу поздку на одинъ день, онъ долженъ былъ гд-то видться съ Дженетъ. Это возбудило во мн благородное негодованіе, и я ршился высказать ему свое мнніе не стсняясь. Въ присутствіи тетушки, я озадачилъ Темпля потокомъ истиннаго краснорчія, удивившаго и ее и его, да и самого меня. Такъ какъ въ душ онъ смутно чувствовалъ себя виноватымъ, то молча принялъ на себя также и мою собственно вину, ибо Джулія особенно отличала меня а не его своимъ расположеніемъ, а изъ насъ двухъ, я первый совсмъ забылъ ее, и кажется Темпль еще до меня догадался провозгласить ея здоровье за столомъ сквайра Грегори. Ничто не внушаетъ намъ такой силы краснорчія какъ долго сдержанная, сердечная тайна, то-есть въ молодости хочу я сказать. Въ позднйшихъ лтахъ, все разлагающій умственный процессъ замняетъ эту силу, и вмсто краснорчія появляется иронія. Мысли мои непрерывно обращаясь вокругъ моего отца, имени котораго я не осмливался произносить, боясь услыхать объ немъ что-нибудь дурное, стали черезъ то похожи на гордое семейство, гордое своимъ происхожденіемъ, гордое своею исключительностью, а что свтъ не могъ угадать этихъ мыслей, было въ моихъ глазахъ доказательствомъ того что онъ стоитъ гораздо ниже уровня ихъ. Но разъ вырвавшись изъ сдерживавшихъ ихъ преградъ, он были поразительно сильны, какъ нашелъ Темпль. Проявленіе моего ораторскаго таланта доставило мн большое вліяніе на Темпля. Онъ обожалъ краснорчіе, чтобы не сказать многословіе: онъ былъ недаромъ сыномъ адвоката.

— Подемъ къ ней, хоть сейчасъ же, Ричи, сказалъ онъ про Джулію.— Я готовъ хать когда хочешь, я готовъ длать все что теб угодно.

Это была неправда, но безполезно было бы уличать его. Я вздохнулъ о моемъ печальномъ дар проницательности и причислилъ новое доказательство его къ сумм мірскаго тщеславія.

— Темпль, возразилъ я, немного притворяясь.— Я скажу теб откровенно: мн вовсе не угодно чтобы ты изъ-за меня длалъ что-нибудь непріятное для самого себя. Собака которую насильно тащутъ за ошейникъ плохой товарищъ. Я отправляюсь за Джуліей завтра утромъ еще до разста. Если ты предпочитаешь оставаться въ постели, то можешь имть это удовольствіе, постарайся тогда хорошенько занять Дженетъ во время моего отсутствія.

— Я не хочу давать повода длать сравненіе между нами, пробормоталъ Темпль.

Онъ сдлалъ еще около дюжины подобныхъ намековъ и иногда просто льстилъ мн, такое сильное впечатлніе сдлалъ я на него.

Мы позавтракали при свчахъ и выхали верхомъ въ морозное туманное утро, съ грумомъ, находившимся въ двадцати пяти саженяхъ отъ насъ, послдній представлялъ уморительный видъ съ оттопыренными карманами своей верхней одежды, въ одномъ изъ которыхъ торчала пара Риверслійскихъ пироговъ съ мясомъ, а въ другомъ — бутылка шампанскаго, взятые про запасъ, на нашъ второй завтракъ на дорог. Иногда, когда онъ приближался къ намъ, мы нарочно пускались въ галопъ, чтобы видть какъ онъ старательно придерживаетъ при этомъ бутылку. Но большею частью мы вовсе не видали его. Темплю не казалось страннымъ что мы скачемъ съ нимъ по какому-то незнакомому намъ міру, видя вокругъ себя лишь небольшое пространство на нсколько шаговъ, тамъ и сямъ виднлся то кустарникъ, то какія то странныя, исчезающія изъ глазъ нашихъ хижины, то голыя, срыя луговины, то причудливо разросшіяся сосны, то лиственницы и березы, подымающія вверхъ свои втви, подобно мачтамъ какихъ-то волшебныхъ кораблей, все это словно выростало предъ нами при нашемъ приближеніи и затмъ въ то же мгновеніе исчезало. Сосны можно было принять за черные факелы. Тутъ, скатъ волуна приглашалъ насъ взобраться на его вершину, порой мы подъзжали къ перекресткамъ, не заботясь выбирать настоящую дорогу и слдуя первой встрчной, тамъ вдругъ, висла, казалось, въ воздух сельская церковь, колокольня ея высоко поднималась надъ нею, затмъ внезапно, какъ бы исходя изъ самой среды тумана, лился мимо насъ ручей, и странно-чарующее впечатлніе производило на слухъ его нежданное журчаніе, въ ту же минуту замирающее въ суровомъ, холодномъ молчаніи, стоявшемъ вокругъ насъ. Все это волновало мой мозгъ, въ голов моей точно кто перебрасывалъ вилами сно. Я забылъ о существованіи всего на свт, кром того что такъ страстно любилъ, но это не имло опредленнаго образа, было похоже на мимолетный втеръ.

На поросшемъ соснами холмик, среди степи пылавшей румянымъ свтомъ на мороз, мы сдлали привалъ, и прислонясь къ теплымъ сдламъ нашихъ лошадей, принялись за завтракъ вс трое, то-есть Темпль, я и нашъ грумъ Эберли, напоминавшій мн нкотораго знакомаго бродягу, своимъ ршительнымъ предпочтеніемъ пива шампанскому, онъ однако выпилъ и послдняго, и весь просіялъ посл перваго же глотка. Какъ скоро мы опять были на лошадяхъ, не давъ еще хорошенько остыть бокамъ нашихъ милыхъ друзей-лошадокъ, Темпль восторженно воскликнулъ:

— Ричи, мы еще все устроимъ! Я поступилъ какъ подлецъ, но мы еще устроимъ это дло. Дженетъ говорила: очень мн нужно прізжать къ обду въ Риверсли, если вы съ Гарри Ричмондомъ не возвратитесь туда прежде десяти или одиннадцати часовъ. Я общалъ ей возвратиться къ обду. Неужели ты не любишь Дженетъ, Ричи? Только бы наши лошади не поломали себ ногъ на дорог,— этомъ жесткомъ существительномъ женскаго рода. Не правда ли, мы съ тобой точно опять обдаемъ съ капитаномъ Ричи? Дательный: huic, говорилъ старый сквайръ Грегори. На него непріятно смотрть за обдомъ, потому что видно какъ онъ наслаждается запахомъ своего вина. О! Тутъ нечмъ хвастаться, но мы-таки напоили ихъ до безчувствія, въ этомъ нтъ никакого сомннія. Дженетъ слышала объ этомъ. Ты говорилъ мн объ охотничьемъ нож. А что ты скажешь о пар коньковъ? Теперь у насъ будетъ морозъ недль на шесть. Мн это вдругъ пришло въ голову: пара коньковъ…

Это говорило въ Темпл шампанское. Меня оно не подстрекало къ болтовн, и я такъ пустился скакать что разговоръ сталъ невозможенъ. Эберли кричалъ намъ вслдъ чтобы мы пожалли ноги нашихъ лошадей. Мы два раза слышали его голосъ изъ-за тумана все боле сгущавшагося. Я закричалъ Темплю что онъ правъ, что мы устроимъ это дло. Темпль крикнулъ: ура! едва переводя дыханіе. Черезъ часъ мы остановились у городскаго трактира, въ которомъ я оставилъ лошадей, веллъ вычистить и накормить ихъ, и сейчасъ же затмъ пошелъ дальше, длая видъ что отлично знаю этотъ городъ, Темпль шелъ за мною полный доврія, и дйствительно я не намревался обманывать его. Мы пришли на новую станцію желзной дороги.

— О! сказалъ Темпль,— я вижу теперь, остальное пространство мы продемъ по желзной дорог.

Когда кассиръ спросилъ меня куда я хочу взять билеты, губы мои быстро какъ бы сами собой пробормотали: въ Лондонъ, взявъ билеты я отвчалъ Темплю:

— Остальное пространство мы продемъ по желзной дорог, Эберли наврно остановится въ томъ трактир, но сердце сильно забилось во мн когда поздъ тронулся, унося насъ съ собой. Я почувствовалъ въ душ нжное сожалніе къ Темплю, услыхавъ какъ онъ разчитывалъ попасть въ Риверсли еще во-время чтобы переодться къ обду.

Онъ громко разсмялся при мысли какъ мы точно съ неба свалимся на Риппенджерову школу, выпросимъ мальчикамъ праздникъ, обдаримъ ихъ всхъ и затмъ удемъ домой, увозя съ собой Джулію, совершенно подобно двумъ богамъ изъ миологіи: Аполлону и Меркурію.

— Мн часто казалось что веселе ихъ жизни не было на свт, прибавилъ онъ. Стараясь разпознать страну по которой мы хали, раздумывая и напвая псенки, онъ продолжалъ чувствовать себя въ душ однимъ изъ этихъ блаженныхъ боговъ, пока имъ не овладло удивленіе насчетъ продолжительности времени. Онъ онмлъ отъ изумленія, взглянувъ на мои часы. Черезъ десять минутъ мы очутились среди желтаго тумана, затмъ среди темнаго. Темпль глядлъ то въ оба окна, то на меня, онъ вскочилъ съ своего сиднія и снова опустился на него бормоча: Нтъ, нтъ, это вздоръ, говорю я! Но онъ отлично узналъ лондонскій туманъ. Я оставилъ его безъ отвта, предоставляя ему собраться съ мыслями, приведенными въ безпорядокъ здой по желзной дорог, погруженный самъ въ сознаніе факта что мы оба достигли наконецъ города Лондона.

ГЛАВА XI.
Туманъ и ночной пожаръ.

Да, это былъ Лондонъ, и центромъ его представлялся мн Бенчъ. Во мн все кипло отъ волненія, хотя я смирно и неподвижно сидлъ у окна, смотря какъ бы на подземную атмосферу вокругъ. Когда мы долго, нераздльно думаемъ о какомъ-нибудь предмет, то онъ является въ нашемъ воображеніи какъ бы окруженнымъ свтомъ, во какъ скоро мы имемъ его предъ глазами, то насъ поражаетъ въ немъ именно отсутствіе этого свта. Однако когда я среди этого непроницаемаго тумана приближался къ предмету моихъ мечтаній, то думалъ объ немъ еще горячее прежняго, и онъ, напротивъ, превратился въ моихъ глазахъ изъ свтлаго въ лучезарный. Но такъ какъ въ то же время я никакъ не могъ вообразить себ Бенчъ радостнымъ мстомъ, то невольно измнилъ характеръ этого свта и придалъ стнамъ его мрачный блескъ пламени смоляныхъ факеловъ, я окружилъ его въ своемъ воображеніи крпкою стной и повсилъ надъ нимъ наклоненное знамя Англіи, какъ бы оплакивающее свою славу. Затмъ представляя его себ какимъ-то чуждымъ мстомъ, не похожимъ на знакомую намъ съ колыбели Лондонскую башню, я снабдилъ его множествомъ турбановидвыхъ и тыквообразныхъ куполовъ, похожихъ на кулолы Московскаго кремля, вспыхнувшаго подобно милліону смоляныхъ факеловъ и бросавшаго отблески пожара подобно огненнымъ копьямъ по клубящимся чернымъ облакамъ дыма. Но что значитъ кремль, свидтель гибели цлаго города предъ этимъ Бенчемъ, въ которомъ томился мой отецъ! Ихъ нельзя было и сравнивать, относительно трагическаго ужаса. Кремль въ воображеніи моемъ былъ окруженъ пространными снжными равнинами, но Бенчъ былъ скрытъ отъ общихъ взоровъ, заключенъ въ атмосферу душне той которой дышалъ Харонъ, онъ находился какъ бы въ подземномъ царств.

— О! Это Лондонъ, продолжалъ Темлль, побждая въ себ вс сомннія на этотъ счетъ. Онъ выскочилъ на платформу, мы должны были подавать другъ другу голосъ чтобы не потерять одинъ другаго изъ виду.— Это Лондонъ, говорю теб Ричи, сказалъ онъ, взявъ меня подъ руку,— я узнаю его по величин этой станціи и кром того по туману. О! Это Лондонъ! Мы нечаянно дохали до него, мы наврное въ Лондон теперь.

Мн было не до него, и я даже не отвчалъ на его вопросительные взгляды. Разъ очутившись здсь, я пожелалъ быть подальше отсюда, хотя бы ни за что не отступилъ назадъ добровольно, въ настоящую минуту я даже радовался всмъ неудобствамъ съ которыми предстояло намъ бороться, я шелъ бодро впередъ. Намъ пришлось идти пшкомъ, а прогулка эта означала ничто иное какъ пробиваніе себ пути по скользкому тротуару, сквозь какіе-то воздушные круги, то темно-коричневаго, то коричневато-краснаго цвта, переходившіе иногда въ блдно-желтые круги побольше прежнихъ, цвтомъ и даже запахомъ, они напоминали о какихъ-то раздавленныхъ плодахъ, тыквахъ, дыняхъ и пр. Нельзя было себ представить что-либо уныле этого вида. Ни одинъ изъ насъ не зналъ гд мы находимся или куда мы идемъ. Мы пробирались чрезъ безконечную вереницу грязныхъ улицъ, отъ одного фонаря мелькавшаго во мрак до другаго: глядя на послдніе, можно было принять ихъ за изображенія какихъ-то старыхъ святыхъ, выглядывающихъ съ закоптлаго полотна, это было скоре отраженіе свта, нежели настоящій свтъ. Мимо насъ шныряли разныя фигуры, но лицъ мы не видали. Темпль торжественно проговорилъ:— Дома у насъ всегда обдаютъ въ половин седьмаго.

Уличный мальчишка подслушалъ эти слова и расхохотался надъ ними, ему досталось отъ Темпля, которому было это однако полезно, такъ какъ онъ имлъ кротчайшій характеръ отъ природы. Мы отказались отъ услугъ факельщиковъ, это бы помшало нашему сознанію независимости. Воодушевленный непоколебимою врой что посредствомъ твердаго ршенія я непремнно проникну чрезъ толстую стну окружающую Бенчъ, я шелъ съ видомъ человка знающаго наизусть карту Лондона и могущаго отыскать въ немъ дорогу ощупью. Вслдствіе этого Темпль воображалъ что я почему бы то ни было знаю направленіе по которому иду, хотя каждый разъ какъ я останавливался и оглядывался вокругъ, въ немъ подымались подозрнія на мой счетъ, и онъ спрашивалъ кого-нибудь, о названіи мста въ которомъ мы находились, иногда онъ бормоталъ: люди часто пропадаютъ въ Лондон. Теперь онъ ясно видлъ что я съ намреніемъ пріхалъ съ нимъ въ Лондонъ, онъ не могъ не знать цли моего прибытія сюда, но я былъ слишкомъ гордъ, а онъ все еще слишкомъ деликатенъ, чтобы прямо намекнуть на нее.

Туманъ душилъ насъ. Можетъ-быть онъ въ то же время притупилъ въ насъ чувство голода, мы точно будто бы съли цлый обдъ изъ сажи. Намъ не хотлось сть еще долго посл того какъ часъ обда въ дом Темпля прошелъ, да и потомъ я бы предпочелъ скоре окунуться въ воду, а затмъ лечь въ постель, нежели уссться за пиръ, Темлль, кажется, былъ того же мннія. Мы оба видли что заблудились, хотя и не говорили объ этомъ. Темпль сказалъ: лучше бы мы не пили этого шампанскаго. Мн же казалось что прошли годы съ той минуты какъ я ощутилъ во рту чудесный вкусъ его сладкой пны. Но я не сваливалъ всю вину на шампанское, я шелъ отыскивать моего отца, онъ же, бдный мальчикъ, руководился чисто лишь преданностью мн, вроятно совсть упрекала его немного въ его недавнемъ поведеніи относительно меня, и этого было достаточно чтобы удержать его отъ прямыхъ жалобъ на меня. Онъ все только жаловался что это за Лондонъ безъ магазиновъ и безъ свта, удивлялся кому охота прізжать въ него въ туманные дни и т. д., затмъ снова начиналъ жалть о томъ что пилъ утромъ шампанское, я отъ души прощалъ ему эти невольно вырывавшіяся жалобы, зная его въ сущности славное сердце. Я ршился въ знакъ моего снисхожденія остановить ради Темпля перваго встрчнаго, будь это мущина, или женщина. Разъ ршившись на этотъ подвигъ, оскорбляющій мою гордость, ибо онъ долженъ былъ служить признаніемъ въ томъ что я завелъ его самъ не зная куда, я сталъ жадно дожидаться звука чьихъ-либо шаговъ. Мы находились въ лабиринт темныхъ улицъ, въ которыхъ никто не показывался. Какая-то жалкая собака заковыляла было къ намъ, прошла вслдъ за нами нсколько шаговъ и затмъ оставила насъ, какъ бы не чуя около насъ ничего хорошаго, вс наши ласки не были въ состояніи удержать этого жалкаго товарища.

— Синбадъ выбрался изъ подземелья, слдуя за рысью, случайно замтилъ я. Темпль и слышать не хотлъ о Синбад.

— О, поди ты! Мы не мусульмане, сказалъ онъ,— знаешь, Ричи, если я увижу какую-нибудь отпертую церковь, то войду въ нее и залягу тамъ спать. А ты разв хотлъ идти вслдъ за тою собакой? Гд-нибудь да можно же вдь добыть пива. Надо будетъ отыскать какую-нибудь гостиницу. Сколько теперь можетъ быть часовъ?

Я обязанъ былъ сказать ему это и взобрался на фонарный столбъ чтобы разглядть циферблатъ моихъ часовъ. Когда я слзъ съ него, насъ оказалось трое. Какой-то человкъ положилъ об руки на плеча Темпля, пристально разглядывая его черты. Я хотлъ было вступиться за него, но Темлль закричалъ мн:

— Ничего, Ричи, васъ двое на одного.

Человкъ этотъ застоналъ. Я спросилъ чего ему нужно?

— Сына моего! Я потерялъ своего сына, отвчалъ онъ и ушелъ дальше, не отвчая на наши вопросы.

Я, не помня себя, ухватился за фонарный, столбъ. Я хотлъ сказать Темллю въ отвтъ на утшительное прикосновеніе его руки что надюсь что бдняку этому удастся найти своего сына, но вмсто того сказалъ:

— Я бы желалъ взглянуть еще сегодня на Бенчъ.

Темпль воскликнулъ ‘А!’ такимъ тономъ какъ будто бы мы сейчасъ лишь только толковали объ этомъ предмет, и затмъ ршился замтить, мн что слышалъ какъ-то что мсто это запираютъ въ извстный часъ вечера.

У меня точно бремя свалилось съ сердца и оно дрогнуло любовью къ Темплю.

— Хорошо, Темпль, сказалъ я,— подождемъ до завтра и пойдемъ теперь искать какую-нибудь гостиницу.

Мы отправились, шагая изо всхъ силъ. Мы помянули Саддльбенкова гуся, увряя другъ друга что непремнно найдемъ ему товарища прежде чмъ отойдемъ ко сну.

— Что же касается до подобной жизни, сказалъ я, какъ скоро могъ хорошенько вздохнуть посл быстрой ходьбы,— то въ такихъ приключеніяхъ-то и есть только по моему жизнь.

Темпль согласился со мной.

— Приключенія отличная вещь, если только знаешь чмъ они кончатся.

Мы заговорили объ Улисс и о Пенелоп. Темпль осуждалъ его за то что онъ покинулъ Калипсо. Я же считалъ Улисса правымъ, ибо не сдлай онъ этого, не было бы и избіенія жениховъ, но Темпль робко замтилъ что когда васъ любитъ богиня (а она врно была красиве Пенелопы, бывшей вроятно въ то время уже пожилою женщиной), то это должно быть чувство въ род того какое мы испытываемъ утромъ предъ охотой, когда мимо насъ мелькаетъ съ полдюжины длинныхъ амазонокъ, и мы знаемъ что намъ предстоитъ провести среди нихъ цлый чудный день! Это сравненіе показалось мн весьма привлекательнымъ, хотя меня смущало нсколько то обстоятельство что я представлялъ себ богинь статуями. Он говорили и двигались правда, но прикосновеніе ихъ было ничто иное какъ мраморъ, он улыбались и хмурились, но это не измняло ихъ, въ нихъ никогда не проявлялась теплота.

— И я то же думалъ, пролепеталъ Темпль, отдуваясь среди суроваго тумана.

Онъ потомъ согласился что думалъ совершенно противное, но что холодъ внушилъ ему внезапную мысль о безуміи любить богиню.

— Слушай, Темпль, началъ я.— Теб никогда не приходило это въ голову? Я не говорю что я похожъ на него. Правда, я всегда восхищался Улиссомъ, онъ умлъ лучше всхъ сражаться и говорить, и пахать, и драться на кулакахъ, да еще какъ былъ уменъ при этомъ! Сообразивъ все это, я думаю, каждый желалъ бы имть отцомъ скоре его, чмъ Ахилла. И въ него были влюблены также пропасть женщинъ, какъ и въ того.

— Еще больше, отвчалъ Темпль.

— Ну, хорошо, продолжалъ я, поблагодаривъ его въ душ, зная что ему врно-такгг стоило чего-нибудь поставить Улисса выше Ахилла.— Я говорю о Телемак. Онъ отправился отыскивать своего отца, и нашелъ его наконецъ. Клянусь честью, Темпль, когда я вспомню объ этомъ, то мн становится стыдно что я ждалъ такъ долго. Роскошь среди которой я жилъ была унизительна для меня. Да! ибо я не зналъ есть ли у моего отца достаточно пищи.

— Молчи, говорю я теб, прошепталъ Темпль, видимо страдая отъ подобныхъ намековъ.— Ричи! Теперь сквайръ врно докончилъ свою бутылку, теперь онъ принялся за бутылку номеръ второй. Онъ не догадается о нашемъ отсутствіи до утра, но миссъ Белтамъ догадается. Она наврно будетъ подходить къ двери твоей спальни раза три, четыре въ ночь, я ужь знаю это. Становится все темне да темне, мы врно находимся въ какой-нибудь ужасной части Лондона

Противоположность, представившаяся при его словахъ моему воображенію, между нашимъ уютнымъ домомъ и туманною пустыней вокругъ насъ, заставила мое сердце сжаться отъ тоски. Я отступилъ отъ моей любимой, прямой дороги, которая, казалось, вела насъ въ самыя ндра земли, и круто повернулъ направо. Вскор ли, нтъ ли посл того, наврное я не могу сказать, мы очутились среди густой толпы народа, состоявшей большею частію изъ мальчиковъ и молодыхъ женщинъ, идущихъ ускоренными шагами, кричавшихъ и визжавшихъ подобно выпущеннымъ на волю животнымъ, хотя и не совсмъ такъ пріятно, но никогда еще животныя не гнались по лучшему слду. Сдлавъ вслдъ за ними до дюжины поворотовъ, мы увидали себя лицомъ къ лицу съ пожаромъ. Пламя охватило два дома, казалось будто левъ захватилъ въ свои лапы два человческія существа, пожирая ихъ, мы, казалось, слышали стукъ его челюстей, трескъ сокрушенныхъ костей и прожорливое, прерываемое бшенствомъ дыханіе его. Стоявшая возл меня двушка воскликнула:

— Да это вовсе не Бенчъ горитъ! Стоило бжать сюда чтобы видть какъ вспыхнули какія-то дрянныя, двухъэтажныя прачешныя, да на шесть пенсовъ пороху, ракетъ да колесъ, были бы вдвое забавне!

Я обратился къ ней, едва въ силахъ говорить:

— Скажите мн пожалуста гд Бенчъ?

Она указала мн пальцемъ. Я взглянулъ на огромную, высокую стну. Зловщее пламя пожара озаряло ее мрачнымъ отблескомъ.

Двушка продолжала:

— Не заводите себ долговъ, юный воробушекъ, а не то вы входъ туда скоре узнаете чмъ выходъ.

Около нея стояла ея подруга, упрекавшая ее за эти смлыя рчи.

— Что сегодня уже поздно будетъ идти туда? спросилъ я.

Она отвчала что да, но что она и подруга ея сумютъ отлично показать мн дорогу туда. Подруга ея отвчала съ большимъ участіемъ:

— Вамъ нельзя попасть туда до завтрашняго утра.

Я узналъ отъ нея что Бенчъ есть долговая тюрьма. Дерзкая двочка попросила у меня денегъ. Я далъ ей крону.

— А моей подруг вы не дадите такую же монетку? сказала она.

У меня не было больше мелочи, учтивая двочка просила меня не заботиться объ этомъ, дерзкая же приставала чтобъ я кром того еще угостилъ ихъ. Ея болтовня обо всхъ виднныхъ ею пожарахъ была очень забавна, она видала также трупы случайно умершихъ людей, но никогда еще не видывала самоубійцъ и жалла о своемъ недостаточномъ опыт въ этомъ отношеніи. Подобный разговоръ въ устахъ хорошенькой двушки поразилъ меня. Вдругъ Темпль закричалъ:

— Смотри, еще третій домъ загорлся, а все еще нтъ пожарныхъ трубъ! Ричи, видишь ты тамъ старуху въ ночной одежд! Надо помочь ей.

Дерзкая двочка смялась надъ бдною, полураздтою старухой. Темпль пожимался и подергивалъ плечами точно кошка, готовая прыгнуть. Об двушки старались удержать насъ. Та которая нравилась мн больше ухватилась за мои часы, говоря: ‘Оставьте мн ихъ, я ихъ сберегу вамъ’, я не имлъ времени толковать объ этомъ. Бглый взглядъ на ея лицо убдилъ меня что она не хочетъ надуть меня, цпочка слетла съ моей шеи, Темпль и я пробрались сквозь толпу звакъ. Мы очутились въ самомъ жару пламени, ставшимъ вскор нестерпимымъ. Трое людей стояли подъ окномъ, они кричали старух чтобъ-она сбросила имъ простыню, она вмсто того выбросила кувшинъ. Ее спасла простыня одного изъ сосдей. Темпль и я схватили каждый по концу ея чтобы поймать на нее старуху. Она слетла внизъ, ‘похожая на обгорлаго индюка’, говорили люди вокругъ насъ. Пламя озаряло ее при этомъ. Въ толп раздавался хохотъ, нo мн точно что-то сдавило горло. На Темпля это произвело такое же тяжелое впечатлніе какъ и на меня. Я не могу выразить отраднаго чувства испытаннаго нами при вид старухи, обвернутой простыней и стоявшей въ ней точно столбъ, а не человческая фигура. Я далъ золотой этимъ тремъ людямъ, похваливъ ихъ за ихъ человколюбіе. Они закричали намъ ура! и вся толпа подхватила ихъ восклицаніе, мы съ Темллемъ пробирались между тмъ назадъ къ двушкамъ, мы оба потеряли ваши носовые шатки, а Темпль къ тому же и перочинный ножикъ. Въ это время подоспли пожарныя трубы и принялись заливать горящіе дома. Мы вс были окружены багряною мглой, мальчишки курили, двушки глазли вокругъ и хохотали, мущины кричали, шляпы и шапки взлетали на воздухъ, кругомъ происходили драки, люди выбрасывали изъ оковъ мебель. Огромная стна Бенча страшно возвышалась, озаренная блескомъ разрастающагося пламени, порой она исчезала въ огненныхъ столбахъ, пока водяныя струи не разсевали ихъ. Я думалъ о моемъ отц и о моихъ часахъ. Двушекъ ни той, ни другой не было видно.

— Славно быть пожарнымъ! сказалъ Темпль.

Пожарные стояли на кровляхъ домовъ, прекрасные какъ герои Греціи, казалось они старались побдить огромнаго дракона, шипящаго и грозящаго имъ своимъ языкомъ, махающаго хвостомъ, хлопающаго своими разбитыми, громадными, красными крыльями, среди развалинъ и дыму, извивающагося и постепенно темнющаго — славная цль побды, согласился и я съ Темллемъ.

Невольное отвращеніе при мысли что люди изъ этой толпы украли у насъ платки заставило насъ поскоре выбраться изъ ихъ среды, не повдавъ никому о нашихъ затрудненіяхъ насчетъ ужина и ночлега. Насъ теперь томила страшная жажда. Мн все представлялись бутылки бургундскаго, хранимыя до моего совершеннолтія подъ ключомъ у Джона Трешера, и я бы охотно отдалъ ихъ вс чтобы получить одну изъ нихъ сейчасъ же. Побродивъ вокругъ толпы, ища двухъ двушекъ, мы пошли дальше, печальное настроеніе наше было не настолько сильно чтобы глотокъ портера не могъ разсять его. Темпль острилъ надъ пропажей моихъ часовъ и затмъ извинялся что пошутилъ, когда мы не были расположены смяться. Только-что усплъ я проговорить, взглянувъ въ послдній разъ на пожаръ:— Все равно, они пропали бы въ толп, какъ милая, добрая двочка побжала за нами, крича: ‘вотъ они’, и набросила часовую цпочку на мою шею.

— Видишь, Темпль, сказалъ я,— не говорилъ ли я теб?

Темпль кивнулъ годовой.

Двушка сказала:

— Я ужь боялась что потеряла васъ въ толп, мой маленькій другъ, и что вы сочтете меня за воровку, а я еще не воровка, слава Богу. Я побжала въ самую средину толпы къ вамъ на встрчу, посл того какъ вы подхватили ту бдную старушку, мн хотлось разцловать васъ обоихъ, такіе вы были славные!

— Мы всегда везд вмст, сказалъ Темпль.

Я предложилъ двушк золотую монету.

— О, я такъ бдна, воскликнула она, отводя однако свою руку,— какъ птичка спускающаяся на землю, не за добычей.

Когда я насильно навязалъ ей деньги, она вздохнула.

— Еслибъ я не была такъ бдна, мн не нужно было бы вашего золота. Отчего вы такъ поздно здсь?

Мы разказали ей о нашемъ прізд изъ деревни и о нашихъ странствіяхъ среди тумана.

— Я знаю, вы захотите меня уврить что вовсе не устали, замтила двушка, и я засмялся услыхавъ какъ врно угадала она наши мысли.

Жажда и голодъ томившіе насъ внушили ей сочувствіе, потому что она видла что мы не привыкли еще переноситъ ихъ подобно ей, а вокругъ не было открыто никакого мста могущаго удовлетворить наши потребности. Ея подруга, дерзкая двочка, присоединилась къ намъ въ сопровожденіи какого-то человка, очевидно матроса. Они вс трое стали о чемъ-то совщаться тайкомъ отъ насъ съ Темплемъ, и затмъ матросъ, котораго звали Джо, поднялъ ногу кверху, какъ бы танцуя, и прищелкнулъ намъ пальцами. Мы подали ему руки и поняли, безъ всякаго удивленія, что онъ приглашалъ насъ на свой корабль, чтобы тамъ угостить насъ. Мы бы, кажется, не удивились еслибъ онъ пригласилъ насъ на воздушный шаръ. Пробравшись сквозь густой, немного просвтлвшій туманъ, мы пошли по узкому переулку ведущему къ набережной, на которой стояли два человка, скрестивъ руки на груди, покуривая изъ трубокъ и божась. Насъ посадили въ лодку и подвезли къ кораблю. Я не замчалъ насколько вс мои мысли и чувства были заморожены и отуманены, пока не сдлалъ долгаго, отчаяннаго глотка дымнаго рому съ водой, и тогда-то вс приключенія бывшія съ нами съ утра до полуночи, начиная съ сосенъ среди деревенскаго тумана, съ фонарей среди лондонскаго тумана, съ человка потерявшаго своего сына, съ пожара, съ Бенча, со старухи съ ея дикимъ, птичьимъ крикомъ и распростертыми по воздуху членами, и кончая здой по окутанной мглой рк, быстро промелькнули предъ моими глазами, я закричалъ двушкамъ попивавшимъ изъ одного стакана съ матросомъ Джо, нашимъ хозяиномъ:

— Теперь, наконецъ, я проснулся!

И въ то же мгновеніе крпко заснулъ.

ГЛАВА XII.
Мы отправляемся невзначай въ морское путешествіе.

Мн-казалось что я едва усплъ повернуться справа налво или обойти вокругъ какого-то колеса, когда, повторивъ эти слова, я услыхалъ что Темпль шепчетъ тоже нчто подобное. Онъ глубоко вздохнулъ, я послдовалъ его примру, затмъ мы оба вдругъ откашлянулись и прочистили себ горло. Наслажденіе которое мы чувствовали лежа смирно на мсг, освженные сномъ, никмъ не тревожимые, ничмъ не волнуемые, находясь въ то же время въ бодромъ, оживленномъ настроеніи духа, перебирая въ ум все пережитое нами и мечтая о послднихъ нашихъ похожденіяхъ, все это было причиной тому что мы оставались спокойны и несообщительны. Порой мы испускали глубочайшій вздохъ, а затмъ начинали шаловливо посмиваться. Я поднялъ ногу, и увидавъ на ней сапогъ, объяснилъ себ его присутствіемъ непріятное ощущеніе пробгавшее по моему тлу.

Я тихонько сказалъ:

— Какъ должно-быть хорошо лошадямъ когда ихъ чистятъ.

— Я только-что думалъ объ этомъ! отвчалъ Темпль.

Мы приподнялись на локтяхъ и одинъ изъ насъ закричалъ:

— Да тутъ морская карта! А тутъ вотъ боченки. Слышишь какой надъ нами гулъ! Мы на корабл! Корабль плыветъ! Что сегодня такой же туманъ? Пора вставать. Да я спалъ одтый. Ахъ еслибы теперь окунуться въ воду! Какъ отъ меня пахнетъ дымомъ! Какой шумъ отъ паровой трубы. А сквайръ-то, въ Риверсли, что скажетъ! Вообрази себ разказъ Эберли о насъ!

Темпль спросилъ меня, не смотря мн въ лицо, намренъ ли я возвратиться сегодня въ Риверсли. Я уврилъ его честью что сдлаю это сегодня же, если это будетъ только возможно, а тогда, разумется, и онъ воротится со мной туда.

— Вдь у тебя назначено было свиданіе тамъ съ Дженетъ Ильчестеръ, сказалъ я,— а мы можетъ-быть найдемъ ей моську, купимъ также охотничій ножикъ и коньки. Она также узнаетъ что ты спасъ жизнь одной старушк.

— Нтъ, лучше не говори объ этоідъ, просилъ Темпль, кусая себ губы.— Ричи, какъ мы быстро плывемъ по вод. Мн это напомнило объ завтрак. Теперь должно-быть часовъ девять утра.

Мои часы не могли ничего сообщить ему, стрлки ихъ остановились на четырехъ часахъ. Мы побжали на палубу. Смотря черезъ корму корабля, мы увидали за струей блестящей, искрящейся, золотисто-багряной воды, солнце, низко покоящееся на великолпныхъ, пушистыхъ облакахъ, тумана не оставалось и слда, надъ нашей головой сіяло голубое небо, а вокругъ вялъ легкій втерокъ.

— Солнце восходитъ, сказалъ я.

Темпль весьма нершительно отвчалъ: ‘да’.

Мы оглянулись. Маленькій пароходъ взялъ нашъ корабль на буксиръ и тащилъ его по волнамъ, въ которыхъ отражались багряныя облака и отъ которыхъ вяло морскимъ воздухомъ.

— Да вдь востокъ тамъ вонъ! воскликнулъ Темпль.

Мы оглянулись на солнце и увидали что оно заходило.

— Вздоръ! воскликнули мы въ одинъ голосъ.

Мы стояли смотря въ недоумніи то на видъ моря, то на это непонятное захожденіе солнца. Рка все расширялась. Надъ срою водой порхали чайки, виднлась морская трава, и морская пна брызнула намъ на встрчу.

— Клянусь Юпитеромъ! сказалъ задумчиво Темлль.— Изъ нашей жизни вычеркнутъ цлый день.

— Этого бытъ не можетъ! возразилъ я, ибо мн казалось ни съ чмъ не сообразной мысль что можно подобнымъ образомъ украсть часть жизни у разумнаго существа.

Но видъ исчезающихъ на запад водяныхъ мельницъ, тни простирающіяся на востокъ, необозримыя волны вокругъ насъ и соленый воздухъ убдили меня что мы оба проспали цлый день, и что наша родная страна быстро исчезала изъ нашихъ глазъ.

— Надо заставить этихъ людей высадить насъ на берегъ, сказалъ Темпль.— Мы не будемъ ждать здсь чтобы намъ дали пость. Тамъ вотъ недалеко есть городъ, насъ довезутъ туда въ лодк въ полчаса. Тамъ мы и умоемся. Мн кажется здсь нтъ ничего чистаго. Чортъ бы побралъ этихъ дураковъ что у нихъ не стало учтивости сказать намъ что корабль сейчасъ тронется.

Мы были нсколько раздосадованы, отчасти же насъ забавляло это, но положеніе наше не внушало намъ ни малйшей тревоги. Одинъ изъ матросовъ, котораго мы просили представить насъ капитану, сказалъ что ему некогда. Другой отвчалъ намъ то же самое, сопровождая свои слова чудовищною гримасой, совершенно непонятною для насъ. Матроса Джо нигд не было видно. Казалось никто изъ матросовъ не хотлъ насъ слушать, хотя они и останавливались на бгу около насъ, прислушиваясь однимъ ухомъ къ нашимъ словамъ.

На корабл происходило какое-то особенное движеніе. Темлль первый замтилъ что пароходецъ отцпили отъ насъ и закричалъ:

— Мы можемъ ссть на него и дохать на немъ до Лондонскаго моста, закричимъ!

Онъ крикнулъ: ‘Го-го! Эге!’ Я между тмъ увидалъ Джо.

— Ну-съ, молодые господа, обратился онъ ко мн, выразивъ надежду что я хорошо выспался.

При моей учтивой просьб остановить пароходецъ для того чтобы мы могли ссть на него, онъ принялъ страшно серіозный видъ.

— Вы-таки умете спать, чортъ возьми, сказалъ онъ.— Видите ли, намъ нужно было рано сняться съ якоря, чтобы наверстать цлыхъ сорокъ часовъ, пропавшихъ изъ-за тумана. Я хотлъ было разбудить васъ обоихъ, да куда, такъ я и оставилъ васъ храпть. Капитанъ нашъ слъ къ намъ на ходу, среди рки, а теперь вы въ его рукахъ, онъ можетъ сдлать съ вами что захочетъ, это врно, и я такъ думаю что вамъ придется побывать на чужестранномъ берегу, прежде чмъ вы снова вернетесь къ своимъ.

При этихъ словахъ, я съ ужасомъ почувствовалъ что мы взяты въ плнъ, да еще кром того, отправляемся въ ссылку.

Я настаивалъ на томъ чтобы видть капитана. Большая, яркая, красная луна сіяла надъ носомъ корабля, и видъ ея, вмст съ исчезающимъ вдали пароходомъ и убгающей отъ насъ землей, внушалъ, вмст съ бшенствомъ, какое-то удушливое отчаяніе.

Моей просьб не отказывали боле. Меня подвели къ высокому человку въ плать лоцмана, очень широкому въ плечахъ и все косившему глаза въ сторону, какъ будто онъ постоянно противостоялъ головой втру. Онъ кивнулъ мн въ отвтъ на мой почтительный поклонъ.

— Въ каюту, проговорилъ онъ, поворачивая ко мн спину.

Я обратился къ нему:

— Извините меня, но мн нужно сойти на берегъ, капитанъ. Я долженъ уйти отсюда и уйду. Я попалъ сюда случайно, вы случайно взяли меня съ собой. Я желаю обращаться съ вами какъ съ джентльменомъ, но пожалуста не удерживайте меня здсь.

Джо сказалъ что-то капитану, который все время стоялъ обративъ ко мн свою широкую спину, подобно школьной доск на которой чертятъ географическія карты и геометрическія фигуры.

Я хотлъ обойти вокругъ него, съ цлью сказать ему въ лицо какое-нибудь грозное изреченіе, видя что невозможно произвести какое-либо впечатлніе на спину его, но онъ занималъ своею особой проходъ заваленный канатами, парусиной и ящиками, и было бы смшно съ моей стороны вскарабкаться на эту баррикаду, тогда какъ однимъ поворотомъ онъ могъ бы заставить меня слетть внизъ въ пустое пространство.

Джо прикоснулся къ моей рук, но я попросилъ его, насколько могъ ласково, не длать этого впредь, я едва могъ сдергивать себя и готовъ былъ на всякую дерзость при мысли что насъ надули и поймали въ западню! Я едва могъ вынести видъ Темпля, встртившагося мн на пути моемъ въ каюту.

— Капитанъ Джасперъ Вельшъ, повторилъ онъ, какъ бы желая открыть какое-нибудь особенное значеніе въ звук этого имени, это было имя капитана, узнанное имъ отъ одного изъ матросовъ.

Раздраженный повтореніемъ этого имени, я сказалъ, самъ не зная почему и какъ у меня вырвались эти слова:

— Разбойникъ, извстный своими грабежами въ окрестностяхъ города Бристоля.

Слова эти заставили Темпля расхохотаться.

— Итакъ, онъ купилъ себ корабль и разставилъ вокругъ его западни чтобы ловить въ нихъ молодыхъ людей и требовать за нихъ потомъ выкупъ.

Я попросилъ Темпля бросить свои шутки, но въ слдующую же минуту отправилъ самъ капитана Джаспера Вельша на разбойничью экспедицію, Темпль приподнялъ завсу съ его исторіи, накрывъ его среди оргіи каннибальскаго пира. Я повлекъ его въ британскій судъ присяжныхъ, Темпль повсилъ его, въ глазахъ взволнованной толпы народа. Въ ту минуту какъ онъ провозгласилъ конецъ капитана Вельша, я отрзалъ веревку. Но Темпль испортилъ все торжество мое, лишивъ его при паденіи употребленія нижнихъ членовъ, такъ какъ онъ былъ очень тяжелый господинъ. Этому я не могъ уже помочь, но заставилъ за то сбжаться весь экипажъ его корабля къ вислиц, для спасенія его. Темпль допустилъ чтобы врные разбойники утащили его, сказавъ при этомъ однако что въ другой разъ ничто не спасетъ капитана отъ веревки палача. Вслдствіе этого онъ скрывалъ съ тхъ поръ днемъ лицо свое приподнятыми до ушей воротничками рубашки, а ночью закутывался съ головой въ простыню, такъ что жена его говорила что она несчастная, обманутая женщина и умерла отъ любопытства.

Болтаніе подобнаго вздора служило намъ все-таки нкоторымъ утшеніемъ среди нашего нетерпнія и безсилія, между тмъ какъ земные огни кивали издали нашимъ смутнымъ взорамъ, блистая чрезъ окна каюты.

Какъ скоро пришла очередь говорить разумно, мы потерпли неудачу. Капитанъ Вельшъ былъ одинъ изъ тхъ людей которые прямо показываютъ вамъ, хотите ли вы видть или нтъ, весь процессъ какимъ они доходятъ до окончательнаго заключенія объ васъ, по которому они затмъ и поступаютъ съ вами. Такимъ образомъ, придя въ нашу каюту, онъ взялъ въ руку лампу и сталъ разсматривать съ помощью ея наши лица, онъ ничего не отвчалъ на наши возраженія и просьбы. ‘Гмъ, вроятно вы оба джентльмены по рожденію’, вотъ все что сказалъ онъ намъ, и затмъ продолжалъ длать свои наблюденія надъ нами, не обращая никакого вниманія на наши замчанія.

Мы просили, нсколько повелительнымъ тономъ, поворотить назадъ корабль и высадить насъ въ лодк на землю. Онъ разинулъ ротъ, произнеся: ‘Знаютъ грамматику, врно привыкли говорить съ конюхами…. гмъ.’ Мы общали хорошо заплатить ему. ‘Въ карман пусто’, замтилъ онъ при этомъ. Онъ тмъ боле приводилъ насъ въ отчаяніе что вовсе не смотрлъ дурнымъ человкомъ, онъ, казалось, былъ только зараженъ дурнымъ мнніемъ объ насъ. Я старался уничтожить это мнніе, я сталъ говорить привтливе. Темпль сдлался, подражая мн, сладокъ какъ сахаръ. Мы вполн оправдывали капитана, извиняли его заблужденіе, говорили что тутъ была ошибка съ обихъ сторонъ. Нашъ безконечный сонъ, говорили мы, былъ дйствительно смшонъ, мы смялись, припоминая его: печальный поводъ для шутокъ. Наконецъ вся наша хитрость и все ваше терпніе истощились, ибо капитанъ все еще не удостоивалъ насъ прямаго отвта, и я сказалъ:

— Капитанъ Вельшъ, мы теперь на вашемъ корабл, не скажите ли вы намъ наконецъ что намрены вы длать съ нами?

Онъ коротко отвтилъ:

— Да.

— Вы поступите съ нами какъ честный человкъ? продолжалъ я, и онъ громко крикнулъ:

— Да.

— Если такъ, то велите, пожалуста, приготовить лодку, намъ хочется возвратиться домой.

— Вы и возвратитесь! заоралъ капитанъ, — на корабл, на моей барк Присцилл, и затмъ на ней останутся еще люди получше васъ, не будь я христіаниномъ.

Темпль быстро проговорилъ:

— Благодарю васъ, капитанъ.

— Можете еще подождать благодарить меня, пріятель, отвчалъ онъ, и зачмъ, къ удивленію нашему, предложилъ намъ пойти умыться и приготовиться напиться чаю за его столомъ.

— Мы очень вамъ благодарны, капитанъ, мы все это устроимъ прибывъ на землю, сказали мы.

— Ну, у васъ будутъ-таки черномазыя лица и пустые желудки къ тому времени, замтилъ онъ.

Мы увидали что онъ сталъ перелистывать Библію. Видъ Библіи внушилъ мн чувство доврія и въ то же время понятіе о нкоторомъ притворств свойственномъ его нраву, увидавъ что мы обманулись въ смысл его словъ, общавшихъ доставить насъ на землю, на корабл, на его барк Присцилл, я закричалъ въ сильномъ гнв:

— Какъ! Такъ мы плнники? Вы смете насильно держать насъ здсь!

Темпль вторилъ мн въ томъ же тон. Въ совершенномъ бшенств мы накинулись на него, не соблюдая ни малйшаго слда того что я считалъ краснорчіемъ. Капитанъ пробгалъ глазами столбцы Библіи.

Мною овладла мысль что мы похожи на двухъ маленькихъ барсучковъ, нападающихъ на большаго, смирнаго быка. Наконецъ онъ произнесъ:

— Исторія Блуднаго сына.

— О! простоналъ Темпль при имени этого истасканнаго стараго юноши, постоянно запряженнаго въ тему для проповди, съ тхъ поръ какъ онъ полъ откормленнаго тельца.

Но капитанъ не обратилъ никакого вниманія на этотъ вздохъ.

— Молодые люди, я прочелъ эту исторію, пока вы лаяли на меня. Еслибъ онъ въ раннемъ возраст попалъ ко мн на корабль,— надюсь въ словахъ моихъ нтъ высокомрія, да проститъ мн его Господь,— то я удержалъ бы его отъ его будущихъ преступленій, направивъ его въ настоящую сторону. Господь, молодые люди, не безъ цли вручилъ васъ въ моя руки. Возблагодарите Его за это сегодня вечеромъ, на колняхъ, а возставъ съ нихъ, поблагодарите Джорджа Дебля, моего матроса, ибо онъ былъ орудіемъ спасшимъ васъ отъ дурнаго общества. Еслибы мой корабль былъ изъ тхъ на которомъ слышится божба и разносится запахъ водки, то я бы далъ вамъ убжать съ него, пока твердая земля была у насъ предъ глазами. Я взошелъ на него и увидалъ васъ обоихъ спящихъ съ этими знаками разсянной жизни вокругъ глазъ вашихъ, и поклялся именемъ Господа, замтьте, что вытащу васъ изъ пропасти въ которую вы вступили пока одною лишь ногой. Итакъ все сказано! Нечего лаяться. Меня нельзя раздражить этимъ. Діаволъ во мн закованъ среди тла, и къ его языку привязана двадцати-фунтовая гиря. Съ вашимъ содйствіемъ я сдлаю то же самое съ діаволомъ обитающимъ въ васъ. Такъ какъ вы достаточно пользовались сномъ, то я прошу васъ запомнить наизусть исторію Блуднаго сына до завтрашняго разсвта. Когда трудъ этотъ будетъ оконченъ, мы займемся поясненіемъ этой исторіи. Здсь, на моемъ корабл, вы будете работать надъ спасеніемъ вашихъ душъ. И позвольте посовтывать вамъ не разговаривать, въ вашемъ положеніи разговоръ часто ведетъ ко лжи. Вы сдлаете мн одолженіе пользоваться моимъ столомъ. Когда я передамъ васъ на руки вашихъ родителей, то они поблагодарятъ меня за васъ, если вы сами не поблагодарите. Но я не длаю это въ ожиданіи благодарности, я слдую лишь своему христіанскому долгу. Я спасаю двухъ заблудшихъ агнцевъ, равняющихся одной проладшей овц.

Капитанъ поднялъ руку вверхъ и торжественно воскликнулъ: ‘Клянусь’, но тутъ вдругъ запнулся.

— Вы хотли сейчасъ побожиться, сказалъ Темпль съ дикимъ презрніемъ.

— Клянусь благословеніемъ Всемогущаго! Я спасу двухъ младенцевъ готовыхъ сдлаться волками. А я слабый смертный, это истинная правда.

— Онъ-таки хотлъ побожиться, шепнулъ мн Темпль.

Я счелъ лишнимъ выводить на чистую воду притворство капитана Вельша, мн казалось это какъ бы шагомъ къ сближенію съ нимъ. Но гнвъ кипвшій въ груди моей былъ такъ силенъ что мн было невозможно излить наружу весь потокъ краснорчія обременявшій меня. Вскор я сталъ стараться подкупить этого человка своими деньгами и часами.

— Кто подарилъ вамъ эти часы? спросилъ онъ.

— Ддъ мой, отвчалъ я.

Голова капитана качалась подобно механическому молоту, съ цлью выразить нчто невыразимое.

— Ддъ мой, продолжалъ я, — хорошо заплатитъ вамъ за всякую услугу оказанную вами мн и моему другу.

— Теперь они начинаютъ надувать меня, сказалъ капитанъ, какъ бы желая выразить своимъ тономъ что мы были испорчены съ ногъ до головы.

Я видлъ какъ волны катились мимо окна его каюты. Тоска, чувство униженія, сдержанное бшенство, все это соединилось вмст и выразилось въ слдующей рчи:

— Капитанъ, поступите съ нами какъ джентльменъ, и вамъ не придется раскаиться въ этомъ. Наши родные будутъ страшно тревожиться объ насъ. Они, капитанъ, не знаютъ гд мы. Съ нами нтъ даже ни одной перемны платья. Мы конечно знаемъ что находимся въ вашей власти, но просимъ васъ поступить съ нами какъ честный человкъ. Мы вамъ заплатимъ или нтъ, какъ вамъ угодно, но во всякомъ случа будемъ вчно благодарны вамъ. Конечно вы имете на нашъ счетъ добрыя намренія, мы видимъ это.

— Благодарю за это, господа! прервалъ онъ меня.

— Но вы находитесь въ заблужденіи. Это право удивительно. Вы вроятно имете на этотъ счетъ совершенно превратное мнніе, вы точно будто,— я не желаю выразиться неучтиво, — вы какъ будто, какъ говорится у насъ на твердой земл, помшаны на этомъ пункт.

— Рехнулись немножко, какъ говорятъ въ нкоторыхъ мстахъ? замтилъ онъ вопросительнымъ тономъ.

Нсколько ободрившись при мысли что я длаюсь краснорчивымъ, я сталъ дйствовать на его великодушіе. Я старался задть за живое предполагаемыя мною въ немъ родительскія чувства. Въ какой тоск должны теперь находиться наши родные! ‘Да, боченокъ воды можетъ замнитъ вовремя цлый Океанъ’, ввернулъ онъ свое слово. Я сталъ наконецъ просить его съ патетическимъ достоинствомъ подумать объ ужасномъ пробл который это должно сдлать въ нашемъ научномъ образованіи.

— Вы учитесь по-латыни или по-гречески? спросилъ онъ.

Я не могъ отвчать на этотъ хладнокровный вопросъ. Онъ замтилъ что Новый Завтъ написанъ по-гречески, и что счастливъ тотъ кто монетъ читать его въ оригинал.

— Ну, а какимъ же образомъ можемъ мы достичь этого, находясь на вашемъ корабл? возразилъ Темпль, и замчаніе это привело меня въ отчаяніе, ибо оно вело къ цли гораздо ближе моей длинной рчи и доказало мн что и онъ былъ того же мннія, однако я продолжалъ въ этомъ смысл.

— Какимъ образомъ можемъ мы сдлать надлежащую каррьеру, оставаясь на вашемъ корабл, капитанъ Вельшъ? Скажите намъ пожалуста.

Онъ наигрывалъ что-то, стуча суставами пальцевъ по столу. Только-что сталъ я надяться что изъ безсмысленной мелодіи этой выдетъ что-нибудь благопріятное, какъ Темпль закричалъ:

— Скажите намъ ваши настоящія намренія относительно насъ, капитанъ Вельшъ? Что хотите вы длать съ нами?

— Хочу взять васъ съ собой въ наше плаваніе, туда и назадъ, если на то будетъ воля Провиднія, сказалъ капитанъ вставая.

Мы отказались отъ предлагаемаго имъ чая, хотя кажется рады были поглодать хоть какую-нибудь кость.

— Больше объ этомъ и говорить нечего, сказалъ онъ,— вы будете длить со мной мою каюту, пока вы мои гости, мои матросы и ученики на пути истины, вы будете длить со мной мою каюту и мою пищу, какъ бы мои собственныя дти, у меня нтъ ихъ. Жена моя была безплодная женщина. Дома у меня осталась лишь одна старуха мать. Перестаньте ворчать, мальчики: вы скоро повернетесь въ надлежащую сторону, какъ и моя Присцилла, и увидите что это вамъ принесло пользу.

Мы вышли изъ каюты, свысока поклонившись ему.

Темпль уврялъ что старикъ Риппенджеръ и тотъ былъ лучше этого богобоязненнаго негодяя.

Вокругъ насъ было море: лишь далекая желтоватая полоса напоминала намъ о земл.

— Его жена была безплодною женщиной! Да намъ-то что до этого! восклицалъ повременамъ Темпль, пылая негодованіемъ.— Такова была и Сарра. Онъ хочетъ длить съ нами свою каюту и свою пищу, говоритъ какъ проповдникъ, а не морякъ. Я бы желалъ видть его во время бури. Да онъ вовсе и не морякъ. Матросы терпть его не могутъ. Не трудно было бы возмутить противъ него весь экипажъ. Ричи, я теперь понимаю все: ему нужны прислужники въ его кают. Негодяй этотъ завладлъ нами. Мы должны будемъ прислуживать ему пока не выдемъ на берегъ. Но слава Богу, повсюду есть британскіе консулы, я говорю это серіозно. Я люблю свою родину, да будетъ она всегда сильна и могущественна! Моя жизнь всегда принадлежитъ ей… Чувствовалъ ты этотъ толчокъ корабля? Изо всхъ именъ данныхъ когда-либо кораблю, Присцилла безъ сомннія самое что ни на есть противное, О! Вотъ теперь опять. Нтъ, это будетъ черезчуръ досадно, Ричи, если васъ одолетъ что-нибудь подобное.

— Если тебя одолетъ, сказалъ я, едва ршаясь говорить изъ боязни что сейчасъ заплачу или что мн сдлается дурно.

Мы оба чувствовали что корабль нашъ замышлялъ лишить насъ всякаго самоуваженія. Я заставлялъ себя припоминать изо всхъ силъ латинскіе стихи (вроятно я инстинктивно избралъ это средство, какъ родъ умственнаго сухаря обмоченнаго въ спирт, крпкаго, успокоительнаго, совершенно противоположнаго моему дйствительному настроенію, иначе я никакъ не могу себ объяснить привлекательность этого средства), они помогли мн на время, поддерживая во мн какую-то машинальную умственную дятельность. Они такъ-сказать подняли меня превыше коварно вздыхающей Присциллы. Но вскор я съ трескомъ свалился снова внизъ на нее, никакія умственныя хитрости и уловки не могли меня избавить отъ коноплянаго корабельнаго запаха, мн не помогало также стоять перевсившись черезъ бортъ, ни лежать свернувшись подъ пропитанными смолой парусами. Матросы прикрывали насъ цлыми кучами лоцманской одежды. На этомъ корабл плохо хворать, говорили они, потому что ничего подобнаго водк не допускалось на старой Присцилл. Тмъ не мене, мн кажется я попробовалъ чего-то въ этомъ род, прежде нежели впалъ въ полубезсознательное состояніе. Точно въ бреду слышалъ я стоны Темпля и голосъ капитана раздававшійся среди бури и тоскливый скрипъ корабля среди высокихъ волнъ. Фигура капитана порой наклонялась надъ нами, на насъ набросили еще цлую кучу верхняго платья, порой втеръ гудлъ еще пронзительне, казалось, нежели звучали голоса людей погибшихъ отъ голода и усталости и испустившихъ душу въ безконечномъ стон, какъ разказываютъ нянюшки. Корабль заключилъ какъ бы перемиріе съ волнами и глухо ворчалъ, затмъ мы получили два или три игривые толчка, насъ обрызгала морская пна, мы стали пробивать себ путь вверхъ по волнамъ, луна задрожала какъ пойманная въ сти нашихъ парусовъ, мы нырнули внизъ, поднялись, для того чтобы снова нырнуть, и затмъ опять снова. Я все упрекалъ въ ум нашъ корабль въ какомъ-то воображаемомъ непостоянств. Воспоминанія прошлаго звучали въ моей груди подобно тяжелому гулу, катившемуся вдаль вмст съ морскими волнами.

ГЛАВА XIII.
Мы вступаемъ въ различныя ученыя разсужденія съ капитаномъ Присциллы.

Капитанъ Вельшъ скоро побдилъ насъ. Послдній разъ вкушали мы пищу на холодной лужайк подъ соснами. Посл продолжительнаго поста, къ которому присоединилась еще морская болзнь, яйца и ветчина и привтливо благоухающій чай на капитанскомъ стол были приманками непреодолимыми для двухъ здоровыхъ мальчиковъ только-что вышедшихъ изъ-подъ ледяной морской воды, которою обливалъ насъ веселый морякъ. Доступность къ новымъ впечатлніямъ пробудилась въ ум нашемъ, когда, надвъ платье, мы стали согрваться. Мы ли сознавая себя внутренно притсненною невинностью, что однако не заглушало въ насъ чувство признательности, и посл благодарственной молитвы капитана, весьма продолжительной, мы благоприлично преклонили головы. Славный былъ завтракъ: и суша и море почти въ одинаковой степени подготовили насъ къ нему. Признаюсь, какъ выскочилъ я изъ каюты, я чувствовалъ себя какъ бы рожденнымъ къ новой жизни. Мы стали совщаться съ Темплемъ, и ршили что дуться было бы смшно, недостойно, неприлично. Мы попались въ руки капитану словно въ лапы льву, онъ очевидно человкъ благонамренный, только вовлеченный относительно насъ въ роковое заблужденіе, Присцилла направляется къ германской пристани, куда и прибудетъ черезъ нсколько дней, почему не прокатиться весело, такъ какъ съ нами ласково обращаются? Ни ддъ мой, ни отецъ Темпля не въ прав осуждать наше поведеніе. Мы не боле какъ жертвы недоразумнія, которое доставляетъ намъ случай обогатить свои познанія, что весьма желательно для юношей.— Наконецъ мы не будемъ умирать съ голоду, сказалъ Темпль.

Я улыбнулся, безуспшность моей вчерашней рчи объяснилась мн, и я ршился никогда впредь не приводить гордость въ столкновеніе съ голодомъ. Завтракъ совершенно преобразилъ насъ. Мы сочли себя обязанными потребовать объясненій отъ Джорджа Дебля.

Выслушавъ его объясненія, исполненныя такой откровенной искренности, что мы вполн поврили бы имъ, еслибъ онъ не заврялъ что не думалъ подносить намъ рому съ горячею водой, мы вписали наши имена и адресы въ капитанову книгу и тотчасъ же попросили позволенія отправиться къ мачт. Капитанъ засмялся. Вн каюты въ немъ не было и тни проповдника. Люди его говорили что онъ закаленный морякъ, помшанный на грог и двочкахъ. Ради грога и двочекъ онъ и угощаетъ насъ соленою водой, чтобы освжить насъ. Грогъ и двочки! вскричали мы. Мы клялись честью что отвдали грогу въ первый разъ въ жизни на Присцилл. ‘А что о двочкахъ?’ спросили они. Мы увдомили ихъ что знаемъ двочекъ только хорошаго рода и благовоспитанныхъ. На это одинъ морякъ кивнулъ головой, другой свистнулъ, третій сказалъ: ‘въ томъ то и бда что вс двочки такъ ужасно благовоспитанны’, а четвертый заговорилъ крайне неприличнымъ языкомъ, обвиняя насъ что мы считаемъ Присциллу притономъ дурнаго общества и напоминая что онъ былъ въ числ гребцовъ доставившихъ меня съ берега на корабль.

— Бдный мистеръ Дебль, говорилъ онъ, — одинъ только и былъ у него способъ вытащить васъ изъ омута въ который вы попали, онъ и заманилъ васъ на корабль, пользуясь дурнымъ средствомъ для хорошей цли. Помню я эту ночь, ибо я позволилъ себ неприличныя слова и предался пьянству. Остальные моряки громко хохотали. Мы имъ дали денегъ, чтобы не казаться оскорбленными ихъ подозрніями. Мы считали ихъ всхъ притворщиками, и ошибались точно такъ же какъ еслибы видли во всхъ нихъ людей честныхъ.

Дла шли недурно, за исключеніемъ уроковъ изъ Писанія. Работа наша была лишь игра въ мореходство, мы помогали свертывать паруса, натягивать канаты, исполнять порученія и тому подобное. Темпль замысловато-выразительнымъ голосомъ объяснилъ капитану что эта работа намъ нравится, но что такими уроками какіе задавались намъ изъ Писанія набиваютъ только головы матушкинымъ сынкамъ.

— Такіе уроки не имютъ, можетъ-быть, на суш того значенія какое получаютъ на мор, отвчалъ капитанъ.— Матушкины сынки, о которыхъ вы говорите, не призваны бросить свтъ на тексты. Я могу васъ научить морскому длу на моемъ судн, но предъ этою книгой мы вс дти.

Онъ глубоко вздохнулъ, услышавъ что предметомъ занятій нашихъ были языческіе боги и богини, древніе историки и поэты.

— Не ново мн это, прибавилъ онъ.— Можетъ-быть отъ этого такъ и идетъ все на свт. И не дивлюсь я что вы убжали отъ этихъ грязныхъ занятій въ Лондонъ. Это точно такъ же естественно какъ то что паръ поднимается отъ кучи навоза.

Темпль уврялъ что несправедливая строгость капитана принуждаетъ его вступиться за Венеру, онъ сказалъ, какъ мн казалось, довольно остроумно:

— Моряки должны бы уважать ее, такъ какъ она родилась среди моря и направилась къ земл, что доказываетъ что у ней было удовлетворительное понятіе о мореплаваніи. Но капитанъ отвчалъ весьма рзко:

— Она умла направляться, какъ всегда уметъ лукавый дьяволъ въ ту сторону гд больше можно надлать зла, она учитъ, юноша, тому мореплаванію которое ведетъ въ бездну, зіяющую подъ нами.

Можетъ-быть онъ былъ правъ, однако заучиваніе текстовъ приходилось намъ не по душ, и несмотря на всю смтливость капитана Вельша, мы не могли растолковать ему причинъ нашего неудовольствія. Лучше бы, по нашему, онъ былъ дикій капитанъ, подстрекающій духъ нашъ къ непреклонному сопротивленію, а не добродушный, благонамренный человкъ, который давалъ намъ свое блье, кормилъ насъ со своего стола и вынуждалъ насъ невольно пріискивать ему оправданія. Чтобы мстить ему прилично, мы принялись хвалить героевъ древности, какъ будто они вполн владютъ нашими умами и составляютъ для насъ предметъ поклоненія. Всякій разъ какъ капитанъ Вельшъ восклицалъ: ‘отлично!’ или: ‘вотъ мысль!’ мы указывали ему на Плутарха, какъ на собраніе великихъ образцовъ. Алкивіадъ, изящно съдавшій черную кашу, заслужилъ одобреніе капитана, также Телемакъ, приноравливавшійся къ причудамъ дельфина, когда приходилось добираться до земли на дельфиновой спин. Капитанъ Вельшъ не признавалъ въ Темпл представителя Алкивіада, ни Телемака во мн, но онъ прозрвалъ непоколебимое упорство подъ нашею уступчивостью. Это, по его словамъ, былъ дьяволъ свернувшійся змей на зимній сонъ. Онъ открыто разилъ его текстами, или вдругъ невзначай пускалъ какой-нибудь особенно полновсный, надясь нанести врагу смертельный ударъ. Мы видали какъ онъ отыскивалъ въ Библіи тексты могущіе излчить насъ и убить дьявола въ насъ. Поэтому мы держались на оборон: отрывки изъ Цицерона, отрывки изъ Сенеки, полные высокой нравственности, служили на защиту язычества. Мы припоминали ихъ какъ будто дйствительно какой-то чертенокъ принесъ намъ ихъ издалека. Впрочемъ мы не желали становиться въ оппозицію къ дду каторое онъ отстаивалъ. Мы возмущались только противъ догматической нетерпимости честнаго, но не свдущаго человка, предлагавшаго ото всего одно лишь лченіе и видвшаго пагубный ядъ во всхъ другихъ лкарствахъ и забавахъ.

Темпль замтилъ ему:

— Еслибъ архіепископъ Кентерберійскій сказалъ мн что греческіе и латинскіе авторы вредны для меня, я бы его послушалъ, потому что онъ ученый, знаетъ языки и литературу ихъ.

Капитанъ Вельшъ отвчалъ:

— Еслибъ архіепископъ Кентерберійскій ходилъ въ море, а на берегу жилъ бы въ Фоульалли, да чувствовалъ бы что значитъ носиться по волнамъ погибели, онъ понялъ бы что большой, чистый, хорошо уснащенный корабль лучше вашихъ нарядныхъ лодокъ, барокъ, не выносящихъ прилива, яхтъ, убгающихъ въ пристань при первомъ дуновеніи бури, и всхъ вашихъ вычурныхъ затй.

— Такъ по вашему слдуетъ пускать на воду одного только вида корабли, вотъ въ чемъ и разница между вами и ученымъ, сказалъ я.

— По моему, отвчалъ капитанъ,— всякаго юношу, такого какъ вы, слдуетъ воспитать на большомъ корабл, тогда онъ бы не путался и не попалъ бы въ просакъ, понадявшись на свои слабыя снасти. Выдержите ученіе на великомъ корабл Господа нашего, а потомъ принимайте подъ свое начальство что придется.

— Нтъ, нтъ, капитанъ Вельшъ, сказалъ Темпль,— надо долбить латынь и греческій съ малыхъ лтъ, иначе никогда не научитесь азбук. Надо, увряю васъ честью. Если хотите попробовать и не прочь приняться для опыта за греческій языкъ, мы поможемъ вамъ, сколько будемъ въ силахъ, преодолть аористы. Онъ кажется трудне латыни, но потомъ становится легче. Только боюсь воспитаніе-то ваше на большомъ корабл послужитъ помхой.

— Греческій языкъ другіе поймутъ за меня. Я могу заплатить ученымъ людямъ, и они растолкуютъ мн что нужно, сказалъ капитанъ.— А знаніе и любовь добродтели я самъ долженъ усвоить себ, и во избжаніе крушенія, долженъ усвоить рано.

— Да вдь это не наука и не природа, сказалъ я.

— Это знаніе истинныхъ правилъ для природы человческой.

— Вы способны были бы обманомъ залучить молодыхъ людей на вашъ корабль, капитанъ?

— Я благословилъ бы втеръ занесшій ихъ ко мн, откуда бы онъ ни дулъ.

— И попавъ въ ваши руки, такъ бы они и остались у васъ, капитанъ?

— Я счелъ бы волею Божьею чтобъ они на время остались у меня, да!

— А ихъ родители?

— Для юношей, носимыхъ втромъ какъ былинки летучія, родители тамъ гд они опустятся.

— Это однако тяжело для ихъ настоящихъ родителей, сказалъ Темпль.

— Еще боле тяжело что родители воспитываютъ такихъ втрениковъ, юноша.

Мы все горячились, пускали въ ходъ все, какое имлось у насъ, краснорчіе. Капитанъ наклонился надъ столомъ, безсознательно сложивъ руки на подобіе проповдника, мы съ своей стороны облокотившись на столъ не давали ему вздохнуть. Темпль блестлъ. Онъ хотлъ обратить капитана и сознавался въ этомъ.

— Вы, говорилъ онъ,— не такой какъ т нравоучители. Вы человкъ заслуживающій уваженія, хорошій морякъ, начальникъ корабля, искренній, безъ притворства и ханжества. Мы понимаемъ и извиняемъ ваше заблужденіе относительно насъ. Но у меня дома отецъ, онъ человкъ хорошій и въ то же время человкъ свтскій, читаетъ и Библію, и классиковъ, и ничего отъ этого не теряетъ, увряю васъ.

— А гд былъ сынъ его въ ту туманную ночь.

— Ну, что жь? случилось что онъ былъ не дома.

— А гд былъ бы онъ еслибы не одинъ изъ моихъ людей?

— Кто можетъ отвтить на это, капитанъ Вельшъ?

— Я отвчу, юноша. Онъ жарился бы въ одномъ изъ преддверій ада, безъ сомннія.

Темпль вздохнулъ надъ упрямствомъ капитана и сказалъ:

— Послушайте, у насъ въ школ былъ мальчикъ, звали его Дрю. Онъ былъ лучшій ученикъ Риппенджера изъ богословія, всегда получалъ за богословіе награды. И что жь? Онъ былъ отъявленная дрянь. Я разъ увелъ его въ уголъ и описалъ ему мученія смерти: такъ на него отвратительно было глядть. Потъ выступилъ у него на лиц.— Полно! Полно! кричалъ онъ. Вотъ именно такіе какъ ты и мучатся всего больше, говорилъ я ему. Что жь придумалъ онъ, чтобъ избгнуть мученій? Выучить наизусть все Второзаконіе и вс Дянія Апостольскія. Страшный судъ представлялся ему полугодовымъ экзаменомъ у стараго Риппенджера. Это все факты, капитанъ Вельшъ.

Я подтвердилъ.

Капитанъ сказалъ странную вещь:

— Мы встртимся съ вами въ пасти Левіаана въ бурную ночь, юноша.

— Съ удовольствіемъ, сказалъ Темпль.

— Пошли Богъ! воскликнулъ капитанъ.

Онъ наклонилъ голову впередъ и закатилъ глаза подъ брови. Не успли мы опомниться, какъ онъ уже пустился въ разказъ о кончившемъ курсъ въ одномъ изъ университетовъ. Мы разъсянно слушали, какъ молодой человкъ постепенно падалъ съ вершины счастія до блой горячки, пока капитанъ не заговорилъ о темной ночи на Темз. Голосъ его прерывался, мы тщательно старались уловить нить разказа. Двое мущинъ и двушка въ лодк. Мущины подрались, двушка кричала, лодка опрокинулась, вс трое утонули.

Все это разразилось такъ внезапно что лишь тяжелый ударъ капитана кулакомъ по столу удержалъ насъ отъ смха.

Онъ былъ ршительно не въ состояніи разказать дло какъ слдуетъ. Мы принуждены были соображать что могли изъ его восклицаній.

Одинъ изъ мущинъ служилъ на корабл, стоявшемъ въ Темз и только наканун бросившемъ якорь. Двушка была его возлюбленная. Другой мущина когда-то былъ изящнымъ питомцемъ университета и сдлался пьянымъ агентомъ подрядчика. Добрый морякъ во время пріздовъ своихъ часто принималъ его къ себ, а онъ вкрадчивымъ языкомъ своимъ, наловчившимся въ школ, ввелъ двушку въ грхъ въ отсутствіи ея возлюбленнаго. Какъ бы то ни было, они отправились вмст встрчать его, не подозрвая что тайна ихъ была сообщена Роберту Вельшу. Однако Робертъ привтствовалъ ихъ радушно, и они отправились въ каюту, и сидли тамъ и пили до полуночи.

— Три погибшія души, сказалъ капитанъ.

— Вотъ вамъ и штука, проплъ Темпль въ полголоса, и тотчасъ же весь покраснлъ, устыдившись себя самого.

— Мн пришлось принести всть матери, продолжалъ капитанъ,— и тяжелая была обязанность, юноши, ибо рюмка былъ единственный недостатокъ Роберта, и онъ былъ одинъ братъ у меня.

Я протянулъ руку капитану. Онъ сильно пожалъ ее.

— Такой экипажъ въ лодк, и можетъ ли дьяволъ не быть рулевымъ! воскликнулъ онъ, и опустилъ голову на руки.

— Нтъ, прибавилъ онъ, поднявъ глаза на насъ.— Я не прошу бури, я только прошу у Бога доступа къ сердцамъ вашимъ, огнемъ ли, или водою. А теперь, юноши, на палубу, пока оправляютъ вамъ постели.

Совсть угрызала Темпля за неумстную выходку. Онъ сталъ извиняться.

— Да, сказалъ капитанъ,— такъ и быть должно. Сознайтесь. Легкомысліе есть плодъ ученія плотскаго. Но погрузитесь въ книги что стоятъ здсь на полкахъ, научитесь видть живаго человка скелетомъ, замчать въ немъ свтъ и темноту, и никогда не придется вамъ извиняться предъ человкомъ, юноша.

Силой своего характера онъ внушилъ намъ уваженіе къ себ. Хотя на палуб мы замтили другъ другу что онъ весьма нескладно разказалъ свою исторію, она произвела на насъ впечатлніе. Мы не такъ уже чувствовали себя въ силахъ бороться съ нимъ и не такъ нетерпливо призывали бурю.

— Буря придетъ конечно, сказалъ Темпль, стараясь принять равнодушный видъ, и поглядывая на небо.

Я опасался того же и сталъ хвалить судно.

— О, Присцилла именно названіе свойственное кораблю утопающему со всмъ экипажемъ и отправляющему на берегъ бутылку, сказалъ Темпль.

— Да бутылки нтъ на всемъ корабл, сказалъ я, и эта шутка помогла намъ отоспаться отъ овладвшаго нами унынія.

ГЛАВА XIV.
Я встрчаю старыхъ знакомыхъ.

Несмотря на наши предчувствія, путешествіе было благополучно. Въ ясное, холодное воскресное утро мы плыли по иностранной рк, и Темпль и я поочередно читали собранному экипажу мста изъ Библіи въ ожиданіи капитанова поученія. Мы перестали разбирать свои ощущенія, и поэтому положеніе наше почти не казалось намъ страннымъ. Но сердца наши бились желаніемъ взглянуть на большой торговый городъ, который называется вольнымъ городомъ, и слдовательно, замтилъ Темпль, долженъ имть сходство со старою Англіей. Итакъ мы ршили что городъ этотъ намъ понравится.

— Отличные тутъ пивные погреба, замтилъ замысловато одинъ морякъ.

Тутъ во всякомъ случа можно купить блья. Для этой цли, капитанъ Вельшъ сдалъ насъ съ рукъ на руки своему надежному помощнику Джорджу Деблю, и скоро мы очутились въ улицахъ города, желая закупить чуть не все что въ нихъ находилось. У меня недовольно было денегъ для покупки всего что я считалъ необходимымъ. Темпль изорвалъ платье, мое было испачкано, видъ у насъ былъ не изящный, а мы намревались отобдать въ хорошей гостиниц, а потомъ отправиться въ театръ. Мн однако не хотлось спустить часы. Мистеръ Дебль сказалъ что это можно уладить. Мы заложили часы въ одной лавк за сумму равняющуюся на англійскія деньги двнадцати фунтамъ, и Темпль былъ такъ добръ что взялъ билетъ къ себ на сбереженіе. Такъ мы получили средства одться прилично и пообдать пріятно, и сверхъ того, какъ замтилъ мистеръ Дебль, я уже не рисковалъ что у меня украдутъ золотые часы. Мы постили два-три пивныхъ погреба, чтобъ отвдать народное питье, и встртили троихъ изъ нашихъ матросовъ, явившихся съ тою же цлью. Я вызвался угостить ихъ. Они хвалили своего капитана, но спрашивали насъ какъ людей благовоспитанныхъ и ученыхъ, благоразумно ли вооружаться противъ крпкихъ напитковъ на томъ основаніи что братъ утонулъ во время прилива? Мистеръ Дебль совтовалъ имъ не забывать умренности, они же совершенно спокойно отвчали что имютъ законное право на чрезмрное количество вина.,

— Эти негодяи, увдомилъ насъ мистеръ Дебль, — не пользуются довренностью капитана, однако они ловкіе моряки, на корабл подчиняются капитановымъ правиламъ, а на суш пользуются свободой.

Мы спросили въ чемъ состоятъ преимущества его самого предъ ними?

— Вотъ видите ли, сказалъ онъ, — если только обвинятъ ихъ въ непослушаніи, они прогоняются съ корабля и теряютъ хорошее жалованье и добраго капитана. А пусть-ка кто-нибудь изъ нихъ попробуетъ обвинить меня, онъ только броситъ резинковымъ мячикомъ въ стну, ударъ который хотлъ онъ нанести падетъ на него же. Заслужите только довріе начальника, а потомъ уже не бойтесь ничего.

Мы молчали, а могли бы кое-что сказать. Мистеръ Дебль не питалъ нравственной враждебности къ театрамъ. ‘Если представленіе не занимательно, такъ можно выкурить трубочку на воздух’, сказалъ онъ, и вскор удалился. Еслибы мы не обязались честнымъ словомъ дождаться пока онъ придетъ за вами, мы тоже ушли бы отъ представленія, изъ котораго понимали одно только слово: ‘Ja’. Утомительно было постоянно ждать возвращенія этого слова. Мы испытывали что-то похожее на чувство которое должно овладвать собаками, когда къ нимъ обращаются съ человческою рчью. Поэтому мы не стсняясь заявили что театръ этотъ надолъ намъ ужасно. Я напомнилъ Темплю поговорку императора Карла V’ относительно знанія языковъ.

— Гм! отозвался онъ критически.— Нмцу позволительно такъ говоритъ, но если вы иностранецъ, такъ нельзя вамъ пять разъ сдлаться Англичаниномъ.

Мы услышали подл насъ англійскій смхъ, и затмъ Англичанинъ подошелъ къ намъ.

— Мистеръ Вилье, если не ошибаюсь? поклонился онъ мн.

— Мое имя Ричмондъ.

Онъ опять поклонился, извиняясь, заговорилъ о представленіи и подалъ знакъ дам сидвшей въ лож противъ насъ. Я видлъ что она что-то пишетъ на клочк бумаги, она позвала рукой незнакомца, онъ отошелъ отъ насъ и вскор затмъ вручилъ мн свернутую записочку. Она была слдующаго содержанія: ‘Миссъ Гудвинъ (по имени Клара) весьма желаетъ звать что подлывалъ мистеръ Гарри Ричмондъ съ тхъ поръ какъ оставилъ Венецію?’

Я пробрался черезъ множество недовольныхъ ногъ, стараясь на пути къ ея лож живо припомнить ее, но мн едва удалось припомнить ее сколько-нибудь, пока я не просидлъ подл нея пяти минутъ. Полковникъ Гудвинъ спалъ въ углу ложи. Пробужденный звукомъ роднаго языка, онъ тотчасъ же узналъ меня.

— Вы на пути къ отцу? сказалъ онъ, пожимая мн руку.

Я изумился какъ онъ угадалъ это.

— Вы знаете гд онъ? спросилъ я.

— Мы его видли. Когда, бишь, Клара? Съ недлю или дней десять тому назадъ.

— Да, сказала миссъ Гудвинъ.— Мы объ этомъ еще поговоримъ.

И она принялась толковать о моей наружности, приступала ко мн съ вопросами, а на мои не отвчала.

Я привелъ Темпля въ ложу чтобы представить его. Потомъ насъ познакомили съ капитаномъ Малетомъ, который подходилъ ко мн въ партер.

— Такъ вы, стало-быть, знаете по-нмецки? спросила миссъ Гудвинъ.

Она изумилась, когда мы отвчали ей что знаемъ одно только слово ja. Наше появленіе въ Германіи становилось непонятнымъ.

— Это самое опасное слово изъ всхъ, сказалъ полковникъ Гудвинъ и просилъ насъ всегда посл него твердить nein, какъ противоядіе.

— Вы видли моего отца? шепнулъ я миссъ Гудвинъ.— Мы давно разлучены. Пожалуста, разкажите мн все про него. Не глядите на сцену, они тамъ такія глупости говорятъ. Какъ вы меня вспомнили? Какъ я счастливъ что встртился съ вами! О! Я не забылъ Венеціи. Съ отцомъ мы вскор затмъ разстались, и я не видалъ его съ тхъ поръ.

Она коснулась руки отца.

— Сейчасъ, если теб угодно, сказалъ онъ, вскакивая на ноги.

— Вы въ Германіи его видли? приставалъ я. Она серьезно кивнула головой и слегка оперлась на мою руку, пока шли мы изъ театра въ ея гостиницу. Я былъ въ такомъ восхищеніи, смшанномъ съ изумленіемъ и нетерпніемъ, что громко закричалъ бы, еслибы не гордился слишкомъ своею дамой. За ея чайнымъ столомъ я разказалъ вс свои приключенія съ того времени какъ разстались мы въ Венеціи, торопясь сколько возможно и заключилъ Жаднымъ восклицаніемъ:— Ну, теперь вы разкажите!

Имъ почему-то видимо не хотлось исполнить съ своей стороны договоръ нашъ. Миссъ Гудвинъ поглядла на капитана Малета. Онъ раскланялся. Затмъ она сказала:

— Какъ я рада что вы бросили это противное имя Рой. Мы съ папенькой часто объ васъ говорили. Особенно въ послднее время. Я хотла писать вамъ, Гарри Ричмондъ. И написала бы, какъ только мы вернулись бы въ Англію.

— Надо вамъ знать, сказалъ полковникъ,— что я охотникъ осматривать крпости, и моей бдной Клар приходится странствовать со мной по Европ, собирая новйшія открытія по артиллеріи и другія свднія, за которыя начальство и не думаетъ благодарить меня, но все же я служу по своему стран моей, пока оружіе ржаветъ въ поко. Мы теперь направляемся домой чрезъ Парижъ. Надюсь что вы и другъ вашъ будете намъ сопутствовать. Я повидаюсь съ этимъ капитаномъ Вельшемъ предъ отъздомъ. Клара, ты сегодня опять доказала свои необыкновенный инстинктъ, потащивъ меня въ театръ.

Я напомнилъ Миссъ Гудвинъ что отецъ мой въ Германіи.

— Да, онъ при одномъ двор, очень далеко отсюда, сказала она поспшно. Такъ вы случайно попали на купеческое судно. Вы одинъ изъ людей предназначенныхъ къ необыкновеннымъ приключеніямъ. Признайтесь, вы не узнали бы меня. Это просто чудо что я встртилась съ маленькимъ другомъ моимъ Гарри, уже не маленькимъ теперь, а все-таки другомъ моимъ, неправда ли?

Я съ жаромъ отвчалъ утвердительно.

Она прибавила очень вкрадчиво:— Такъ подемте съ нами! Докажите что вы врите нашей дружб!

Въ отчаяніи я воскликнулъ:— Но надо же, надо мн непремнно услышать объ отц!

Она поглядла въ нершительности на полковника.

— Конечно! сказалъ онъ, и принялся хвалить любящаго сына.— Клара поговоритъ съ вами. Я иду спать. Какъ зовутъ пьесу которую мы видли сегодня? Да, Струензе. Мы не видали плахи.

Онъ пожелалъ намъ покойной ночи, назначивъ встртиться на другой день за завтракомъ, и приказалъ приготовить намъ постели въ гостиниц.

Миссъ Гудвинъ начала:— Да вдь мн право нечего разказывать вамъ, или очень мало. Вы знаете, у папеньки всюду знакомства, мы все равно что жители материка, говоримъ на разныхъ языкахъ, я сама почти сдлалась иностранкой, такъ много живемъ мы за границей. Но я думаю что мальчикамъ слдуетъ воспитываться дома. Надюсь, вы поступите въ англійскій университетъ.

Замтивъ огорченное выраженіе лица моего, она сказала съ такимъ движеніемъ, будто чувствовала боль въ бровяхъ:— мы видли его при двор принца Эппенвельцена. Съ нимъ тамъ очень ласковы. Онъ былъ тамъ нсколько недль тому назадъ. Это къ Гановеру, далеко отсюда. Онъ мн сказалъ что вы у своего ддушки. Мн хочется видть Риверсли. Свезите меня туда. Вамъ врно надо будетъ мириться съ ддушкой, можетъ-быть я помогу вамъ и окажусь настоящею Перибану. Мы демъ чрезъ Амстердамъ, Гагу, Брюссель, Парижъ, прямо въ Лондонъ. Какъ вы однако непостоянны: вы ни разу не назвали меня Перибану.

Ея болтовн удалось отклонить мои вопросы прежде чмъ я усплъ сложить ихъ. Я переходилъ смутно отъ одной мысли къ другой, то думая о темнокрасномъ Бенч, то о двор германскаго принца.

— Вы сегодня больше ничего мн не скажете? спросилъ я когда она остановилась.

— Право мн нечего больше говорить вамъ, увряла она.

Мн стало ясно что она присоединилась къ таинственному заговору противъ моего отца. Я началъ чувствовать удушье въ горл. Я поблагодарилъ ее и пожелалъ ей доброй ночи пока еще былъ въ силахъ улыбаться. Въ слдующее свиданіе полковникъ Гудвинъ говорилъ со мной о моихъ странствіяхъ. Я въ такихъ лтахъ, говорилъ онъ, что долженъ самъ понимать свои выгоды. Конечно сыновняя любовь вещь прекрасная, но въ сущности весьма сомнительно находится ли еще отецъ мой при двор этого принца. Онъ собирался постить Англію, чтобы повидаться съ сыномъ, я могу разъхаться съ нимъ, гоняясь за нимъ по Германіи. Сверхъ того, не огорчаю ли я дда и тетку, которымъ такъ многимъ обязанъ? Они заслуживаютъ всю теплоту моей привязанности. Теперь именно совершается поворотъ въ моей судьб. Ршительно не поведетъ ни къ чему хорошему если я явлюсь къ принцу, и встрча съ отцомъ доставитъ мн только горе.

— Вы конечно понимаете всю цну хорошаго воспитанія, заключилъ онъ.— Подъ присмотромъ дда предъ вами открывается карьера, въ виду у васъ прекрасное состояніе, все чего только можетъ желать молодой человкъ. И скажу вамъ откровенно, вы рискуете лишиться всего этого, упорно гоняясь за вашимъ отцомъ. Дайте себ время подумать хорошенько.

— Я уже подумалъ! воскликнулъ я.— Я выхалъ его отыскивать и отыщу!

Полковникъ повторялъ свои доводы и увренія, пока не утомился. Я безпрестанно благодарилъ его за его доброту. Клара Гудвинъ съ необыкновенною настойчивостью умоляла меня хать съ ней въ Англію, называла себя Перибану и этимъ именемъ вызвала предъ моимъ воображеніемъ живой образъ отца. Она говорила, какъ говорилъ полковникъ, что теперь мн предстоитъ ршить мою будущность, выражала опасеніе что я попаду въ бду отъ упрямаго своеволія, въ которомъ видла искреннюю, но безразсудную привязанность. Она говорила что должно-быть сама судьба свела ее со мной, чтобы дать ей случай оказаться истиннымъ другомъ, двадцати-шестилтней Перибану, которая не будетъ требовать чтобъ я женился на ней, когда заслужитъ мою признательность.

Натравили на меня Темпля. Это было очень смшно.— Послушай, Ричи, говорилъ онъ,— вдь въ самомъ дл всему бываетъ конецъ. Отецъ твой знаетъ что ты въ Риверсли, и прідетъ къ теб, когда будетъ время. Подумай что длается со сквайромъ.

Я не могъ слушать его безъ смха. Ему хотлось вернуться домой, или по крайней мр въ Риверсли. Я предложилъ его въ спутники миссъ Гудвинъ.

Она пеняла мн, ласкала меня. Она была очень нжна.— Ну, сказала она со страннымъ смиреніемъ,— останьтесь по крайней мр одинъ день съ нами. Неужели вы мн въ этомъ откажете? Я согласился. Она и не подозрвала чего мн это стоило. Мы пошли осматривать лавки и зданія. Я купилъ два легкихъ мшка, чтобы привязать за плечи, дв ночныя рубашки, зубныхъ щетокъ, карманныхъ гребней и большую карту Германіи. Настойчивыми просьбами я заставилъ ее указать мн владнія принца Эппенвельценъ Саркельдъ.— Доходовъ у него нсколько меньше чмъ у вашего ддушки, другъ Гарри, замтила она. Я глядлъ на это мсто такъ долго и пристально что наконецъ могъ бы зажмурясь указать его пальцемъ.

Два-три генеральныхъ сраженія привели насъ къ дружескому соглашенію. Полковникъ взялъ съ меня общаніе что если я увижу отца въ Саркельд, то останусь съ нимъ не доле семи дней, а если его тамъ нтъ, то поду домой тотчасъ же. Когда я скрпилъ это общаніе честнымъ словомъ, онъ представилъ меня одному банкиру, который взялся выдать мн денегъ для поздки въ Англію, если потребуется. Дилижансъ долженъ былъ довезти меня до окрестностей Саркельда. Я написалъ письмо тетушк Дороти, сообщая ей факты, и другое сквайру, которое начиналось такъ:— ‘По прізд въ Лондонъ мы были захвачены самымъ густымъ туманомъ какой случался на памяти человческой,’ какъ будто напередъ было ршено и извстно что мы съ Темплемъ демъ изъ Риверсли въ Лондонъ. Миссъ Гудвинъ взялась доставить мои письма. Она сказала посл обда, часа за два до отхода дилижанса:— Не сходить ли вамъ проститься съ капитаномъ судна на которомъ вы пріхали. Я попался въ западню на столько что пошелъ на набережную и отыскалъ корабль. Но въ немъ представилась мн тюрьма моя. Я послалъ поцлуй мачтамъ капитана Вельша, не безъ насмшки, но и не безъ уваженія къ нему. Миссъ Гудвинъ съ удивленіемъ подняла брови, когда мы появились снова. Но она не призналась въ своемъ предательств, я не сталъ уличать ея, и можетъ-быть вслдствіе угрызенія совсти, она, прощаясь, привлекла меня къ себ такъ близко, что поцлуй воспослдовалъ самъ собою.

Двадцать четыре нмецкихъ слова, необходимыхъ для путешественника по Германіи, составляли все наше знаніе языка. Они были написаны на бумажк рукой миссъ Гудвинъ. Пріятно было учить эти слова, сидя во мрак дилижанса между Нмцами такого роста къ какому даже Тацитъ не приготовилъ меня, безпрерывно обкуривающими насъ со всхъ сторонъ. Мы съ Темплемъ передавали другъ другу бумажку каждые полчаса, пока было видно. Когда стемнло, ничто уже не помогало намъ бороться съ ощущеніемъ что мы заключены въ куч навоза: окна были затворены, табачный дымъ густлъ, отъ шкуръ въ которыя кутались наши громадные спутники поднимались испаренія, повременамъ огонь мерцалъ въ трубкахъ, вс молчали и только безпрерывно испускали изъ себя дымъ и жаръ, какъ неодушевленныя силы природы. Мн приходили самыя фантастическія мысли: что я посаженъ въ грядку и зрю, и что вотъ, вотъ голова моя отвалится, что я укорененъ глубоко въ твердомъ грунт земли. Но незачмъ передавать эти мысли, въ нихъ сказывались лишь физическія мои страданія. При появленіи тусклаго свта, когда уже я пересталъ на него надяться, мы казались преступниками неудачно повшенными или несчастными утопающими въ замкнутой кают подъ водой. Одинъ колоссъ привалился къ моему плечу. Темпль былъ задавленъ, лицо его, выглядывавшее изъ-подъ груды медвжьяго мха, изображало оцпенлое изумленіе. Снаружи талый снгъ лежалъ на высокихъ холмахъ, надъ нами висли синевато-срыя облака, мы хали по долин среди сосноваго лса.

ГЛАВА XV.
Мы встрчаемъ въ лсу прекрасную дамочку.

Большія чашки горячаго кофе съ молокомъ и блымъ хлбомъ возвратили намъ силы въ лсной гостиниц. Нсколько минутъ посл воспріятія этой пищи мы съ Темплемъ разговаривали, обмниваясь клубами пара, но скоро впали снова въ оцпенніе. Трубки снова закурились. Рчи раздававшіяся вокругъ казались намъ языкомъ утесовъ и скалъ и вырванныхъ съ корнями деревъ, языкомъ пирующихъ обжоръ. Слово ja безпрерывно звучало отовсюду словно скрипучая дверь. Пухлыя дти, неуклюжіе мущины, съежившіяся старухи, со сморщеннымъ, точно испеченнымъ лицомъ, виднлись повременимъ въ селеніяхъ. Мы замтили одного мальчика сидящаго на камн рядомъ съ собакой: они поочередно откусывали куски пирога, который мальчикъ держалъ обими руками. Насъ занималъ вопросъ хватала ли иногда собака больше чмъ приходилось на ея долю. Это былъ для нея урокъ доброприличнаго поведенія, и сидя за обдомъ съ нашими спутниками, мы пожалли что они не воспользовались подобными же уроками. Они питались уткнувъ головы въ тарелки, громко жевали и брызгались кругомъ, не обращая на насъ ни малйшаго вниманія, такъ что намъ досталась Лазарева часть. Однако они были очень добры и позволили разостлать у нихъ на колняхъ часть моей большой карты Германіи, пока мы съ Темплемъ въ дилижанс разсматривали по ней теченіе ркъ. Одинъ тыкалъ толстымъ пальцемъ въ названіе какого-нибудь города и произносилъ его, другой училъ насъ произношенію гласныхъ со смягченіемъ ихъ, причемъ намъ представлялось будто намъ преподаютъ пріемы какъ взять въ ротъ яйцо и потомъ обнаружить въ этомъ раскаяніе. ‘Саркельдъ!’ воскликнули мы оба, и они выразили рукой скаканіе лошади, указывая на отдаленныя горы. Саркельдъ оказывался то справа, то слва, смотря по поворотамъ дороги. Саркельдъ очутился впереди, когда кондукторъ, согласно даннымъ ему наставленіямъ, пригласилъ насъ выйти изъ дилижанса и идти чрезъ этотъ безконечный сосновый лсъ. Сначала рука его выражала скаканіе, потомъ спускъ, дале виноградники и наконецъ возвышеніе, у подножія котораго лежитъ Саркельдъ. Пантомима была не дурна. Мы махнули рукой дилижансу на прощаніе, бодро отправились въ путь, съ сумками за спиной, и вступили въ поросшую соснами долину среди горъ, задавая себ вопросъ: кажется ли солнце чужимъ на чужой сторон?

— Да, кажется, сказалъ Темпль. Такъ думалъ и я, но не соглашался, потому что надялся увидть отца въ эту же ночь и радостно привтствовать Аполлона по утру. Надежда укрплялась во мн по мр того, какъ члены мои приходили въ движеніе. Прекрасные водопады темно-блестящей воды низвергались въ долину. Мы гнались за невидимою дичью. Вдругъ одинъ изъ насъ воскликнулъ: ‘мы въ нмецкомъ лсу!’ и мы припомнили мрачные разказы объ этихъ лсахъ, о ихъ грозныхъ замкахъ, баронахъ, рыцаряхъ, дамахъ, длиннобородыхъ карликахъ, гномахъ и привидніяхъ. Я тотчасъ же началъ разказыватъ легенду.

— Нтъ, нтъ! сказалъ Темпль, удерживая меня.

— Назовемъ это мсто устьемъ Гадеса. Отъ греческихъ поврій не становится жутко.

Я засмялся громче чмъ слдовало, и замтилъ что никогда не имлъ я ко всему греческому такого пристрастія какъ на судн капитана Вельша.

— Именно потому что онъ тянулъ совсмъ въ другую сторону, я постоянно и ввертывалъ цитаты, сказалъ Темпль.— Я бывало читалъ съ отцомъ по праздникамъ, а тебя подготовилъ какъ слдуетъ твой достопочтенный Симонъ, ну, дло-то и шло. Мы не можемъ упрекнутъ себя что надували капитана относительно нашихъ знаній.

— Нтъ, и я этому очень радъ, сказалъ я. Темпль продолжалъ:

— Что бы ни случилось, все ничего, пока можешь сказать себ: я поступалъ какъ честный человкъ. А эти нмецкія сказки, он только тебя разстраиваютъ. Не видишь причины. За что человка преслдуютъ привиднія полжизни? Ну, положимъ, онъ совершилъ преступленіе. Ну, а если не совершилъ, разв нельзя пройти по старому замку, или по лсу, не встртивъ привидній?

Туманная картина чужой земли дйствовала на Темпля. Она дйствовала и на меня. Я сталъ выбивать клинъ клиномъ.

— Вообрази что эти сосны шепчутъ: ‘вотъ опять идутъ двое’, Темпль. Ну, и вообрази карлика шириной въ мой ростъ, а вышиной мн по плечо. Однажды онъ встртился съ самою хорошенькою двушкой во всей стран, и она общала выйти за него замужъ черезъ двадцать лтъ, за мшокъ драгоцнностей, на которыя можно бы купить всю Германію и половину Англіи. Представь какъ она тащила ихъ домой. Люди принимали ихъ за уголь. Она вышла замужъ за любимаго человка, и двадцать лтъ прошло, и какъ только пробилъ часъ въ который встртилась она съ карликомъ, тысячи колокольчиковъ зазвенли по лсу, и мужъ ея вскричалъ: что это значитъ? Они похали въ лсъ, и вотъ внокъ свжихъ цвтовъ упалъ ей на голову, и золотое кольцо замкнулось вкругъ ея пальца и… смотри, Темпль! Смотри!

— Что такое? спросилъ милый малый, озираясь весьма внимательно, ибо примшавъ мою нелпую исторію къ мраку мстности, я возмутилъ хладнокровіе его наружности, какъ возмущается гладкая поверхность озера, если бросить въ нее камень.

Мы обогнули скалистый уголъ долины слегка ускореннымъ шагомъ, въ мертвомъ молчаніи. Мы вышли опять на дневной свтъ, и вздохнули свободне и смялись другъ надъ другомъ, и увидвъ домъ обвитый золотистымъ виноградомъ, похвалили выразительную пантомиму кондуктора. Представлялся случай напиться вина, но мы предпочли воду, и выпили за здоровье Присциллы ладонями изъ ручья, журчавшаго словно шелестъ осиновыхъ листьевъ и пріятно напомнившаго мн журчаніе Риверслійскихъ ручьевъ.

Въ виду было нсколько возвышенностей, частію лсистыхъ, частію обнаженныхъ. Мы выбрали ближайшую чтобы посмотрть на закатъ солнца, и единодушно ршили что онъ не похожъ на англійскіе закаты, хотя и не такъ страненъ какъ тотъ который мы приняли за восхожденіе на Присцилл. Холмистая зеленая страна, гд лсные склоны смнялись лужайками, тянулась къ западу, а западъ пылалъ надъ нею ярко-желтымъ, а потомъ темно-багровымъ свтомъ.— Гляди на самое солнце, сказалъ мн Темпль, оно такое же какъ въ Англіи. Дйствительно, глядя на окружность свтила мы могли вообразить себя дома, но едва зашло оно за гору, какъ это чувство въ насъ исчезло. Цвтныя облака отогнали далеко воспоминанія родины.

Башня на отдаленной гор, блвшая среди сосенъ, навела насъ на предположеніе что Саркельдъ лежитъ гд-нибудь подъ тою горой. Поэтому мы, не возвращаясь къ дорог, стали смло спускаться къ городу по крутой тропинк. Недавнія событія убдили меня что само Провидніе руководитъ мною въ поискахъ за отцомъ. Я пробирался въ Бенчъ, и не попалъ, я увезенъ былъ за море, и столкнулся съ друзьями, которые его видли и могли сказать мн что я безсознательно попалъ на настоящій слдъ, по которому теперь уже сознательно иду.

— Иди по тропинк, сказалъ я, когда Темпль остановился для совщанія.

— Такъ шли мы и въ Лондонскомъ туман, отозвался онъ нсколько мрачно.

— А разв не добрались мы благополучно сюда, отвтилъ я и заставилъ его замолчать.

Настала темная ночь. Каждое возвышеніе представлялось намъ развалиной, каждое углубленіе бездной. Становилось страшно темно, но тропинка намъ не измняла, и мы надялись: вотъ, вотъ еще полчаса, и предъ нами заблестятъ огни Саркельда, и мы примемся громко стучаться въ дверь какой-нибудь гостиницы, требуя ночлега и ужина. Я слышалъ какъ Темпль твердитъ нмецкія слова, пока пробирались мы по тропинк: ‘Broci, Butter, Wasser, Fleisch, Bett’, потомъ: Brod, Wasser, Bett, а наконецъ одно только Bett, явное уже доказательство его усталости. Наша тропинка часто принимала характеръ водомоины, и спускаться по ней было особенно утомительно, ибо когда идешь въ гору, боле всего страдаютъ колни, а они для пшехода не такъ важны какъ пальцы и щиколки, которыя на спуск рискуешь вывихнуть. Я шелъ по боле ровному мсту, наклонивъ голову впередъ и закрывъ на половину глаза, какъ вдругъ отблескъ огня въ ручь подъ моими ногами заставилъ меня взглянуть наверхъ. Башня которую мы замтили на закат солнца стояла надъ нами вся освщенная. Благоразуміе заставляло приписать свтъ этотъ факеламъ, но суевріе подсказывало намъ другое, нелпое толкованіе, пока не разглядли мы множества людей съ раскраснвшимися лицами.

— Разбойники! воскликнулъ одинъ изъ насъ, но оба мы подумали:— Нтъ, разбойники не стали бы такъ собираться на высот. Мы ршились подняться на верхъ и просить ихъ помощи.

Насупротивъ башни, сложенной изъ благо мрамора, высокая палатка была разбита на зеленой площадк окруженной на половину соснами. Факелы были воткнуты въ трещины деревъ, въ промежутки сучьевъ, кругомъ стояли мальчики съ факелами, подъ палаткой очевидно усердно работали люди. Мы слышали тяжкое дыханіе землекоповъ. Позади факельщиковъ стояла длинная повозка, запряженная двнадцатью лошадьми. Вс люди казались слишкомъ заняты для болтовни и смха. Что тамъ длалось подъ палаткой? Видя что одинъ мальчикъ повременамъ приподнимаетъ край палатки, мы осмлились послдовать его примру, чтобъ удовлетворить наше любопытство. Тамъ стояла бронзовая лошадь, поднявшаяся на дыбы. Рабочіе врывали въ землю ея пьедесталъ.

Удовлетворивъ любопытство, мы стали совщаться о нашихъ дальнйшихъ дйствіяхъ. Весьма трудно добывать себ ночлегъ, вдали отъ родины — вотъ философское заключеніе къ которому мы пришли, ибо ничего практическаго не представлялось. Мы вооружились бумажкой миссъ Гудвинъ. Слово Gasthof! воскликнулъ Темпль. Gasthof, Zimmer, Bett, это значитъ: гостинница, горячій ужинъ, постель. Спросимъ. Мы спросили у нсколькихъ человкъ. Работавшіе бросали на насъ изумленный взглядъ, факельщики указали на палатку и на невидимую высоту и пробормотали: ‘Morgen’. Справившись съ бумажкой миссъ Гудвинъ, мы узнали что это значитъ утро — отвтъ ршительно непонятный. Но люди, какъ видно, считая наше поведеніе подозрительнымъ, объяснили намъ угрожающими жестами что наше присутствіе тутъ не требуется. Мы удалились подъ тнь деревъ, сердясь на ихъ неучтивость. Еслибы было лто, мы легли бы на землю и заснули. Холодъ зимней ночи принуждалъ насъ оставаться въ движеніи. Намъ однако не хотлось удаляться отъ факеловъ. Черезъ нкоторое время они скрылись, потомъ мы увидли одинъ, движущійся впереди. Факельщикъ оказался однимъ изъ рабочихъ, и у насъ съ нимъ завязались весьма странные переговоры. Онъ повторялъ слово: Morgen, а мы твердили: Zimmer и Bett.

— Онъ принимаетъ насъ за двухъ Каспаръ Гаузеровъ, вздохнулъ Темпль.

— Nein, сказалъ рабочій, и можетъ-быть наведенный на новую мысль звуками чужаго языка, далъ намъ знакъ чтобы мы шли за нимъ слдомъ.

Жилище его была лсная хижина. Онъ предложилъ намъ хлба, молока и соломы вмсто постели. Мы ничего больше не желали, и были счастливы, хотя хлбъ былъ черенъ, молоко кисло, а солома гнила.

Завтракъ нашъ былъ какъ бы продолженіемъ ужина, но дв дочки хозяина въ тсныхъ и грязныхъ полотняныхъ чепцахъ жевали черный хлбъ и пили кислое молоко съ такимъ аппетитомъ что мы притворились будто намъ нравится эта дрянь, чтобъ он не сочли насъ существами совсмъ другаго рода чмъ он. Да къ удивленію нашему пища эта и дйствительно намъ понравилась. ‘Mutter‘, сказалъ я имъ. Он указали комнату на верху. Темпль приложилъ щеку къ рук. Одна изъ двочекъ легла щекой на столъ. Я сказалъ:— Докторъ. Он кивнули головой и отвчали:— Принцесса. Это сбило наши догадки о здоровь ихъ матери. Я положилъ серебряную англійскую монету въ одну изъ ихъ пухленькихъ ручекъ.

Повторяя имя Саркельдъ, мы стали просить отца указать намъ путь къ этому мсту. Въ дверяхъ хижины онъ небрежно махнулъ рукой къ югу, потомъ весьма выразительно къ западу, гд стояла башня, потомъ поднялъ къ ней об руки, закричалъ, подражая пальб изъ пушекъ, замахалъ шляпой и затопалъ, испуская привтственные возгласы. Темпль, взглянувъ по направленію къ башн, затрубилъ въ кулаки, чтобы показать что мы понимаемъ всю привлекательность ея, мы нсколько разъ сказали: ja, ja, и потомъ повернули на дорогу къ Саркельду.

Нсколько минутъ спустя, звукъ копытъ заставилъ насъ предположить что онъ отправилъ кого-нибудь вслдъ за нами. Маленькая дамочка верхомъ на пони, сопровождаемая темнолицымъ, широкоплечимъ грумомъ на высокой лошади, прохала мимо, остановилась въ сторон отъ дороги и ждала чтобы мы подошли. Она была одта въ срое верховое платье и въ теплую зимнюю куртку изъ блестящаго сраго мха, мягкій блый мхъ, обмотанный вкругъ шеи, скрещивался на груди, на ней были блыя перчатки и красивая пуховая шляпа съ широкими полями и разввающимся перомъ. Она осматривала насъ. Странная была сцена: громадный темнолицый грумъ на сухощавомъ кон стоялъ неподвижно, какъ вкопанный, подл него госпожа, двочка лтъ тринадцати-четырнадцати, подпершись одною рукой, въ другой держа хлыстъ и поводъ, съ раскраснвшимся лицомъ, на которое падали золотистыя кудри, за нею скалы и деревья и высокія сосны, а у ногъ ея пони, журчащій ручеекъ, ниспадающій съ горъ. Между конемъ грума и ея пони было аршинъ шесть промежутка. Она ждала пока мы подойдемъ, не скрывая что внимательно осматриваетъ насъ, а мы, идя вольнымъ шагомъ, взглянули на нее, приподнимая шляпы. Этотъ взглядъ, какъ сть брошенная въ освщенную луной воду, принесъ мн лишь отблескъ дивной красоты.

Жадно отыскивая предлогъ оглянуться еще разъ, я услышалъ ея голосъ:

— Молодые господа Англичане!

Мы стремительно обернулись.

Это она безъ сомннія къ намъ обратилась. Она пришпорила своего пони намъ на встрчу, остановила его и сказала съ прелестнымъ усиліемъ правильно произносить слова чуткаго языка:

— Кажется вы не по той дорог идете.

Шляпы опять слетли у насъ съ головъ, и не давъ Темплю времени отвтить, я сказалъ:

— Разв это, позвольте спросить, не дорога въ Саркельдъ?

Она не торопясь пріискала англійскія слова:

— Да, тутъ ходятъ въ Саркельдъ, но сегодня вс идутъ на нашу Bella Vista, и я очень совтую вамъ не пропустить это зрлище, ибо объ этомъ стоитъ написать домой.

— Такъ стало-быть идти назадъ къ башн? Мы были тамъ вчера вечеромъ и видли бронзовую лошадь, mademoiselle.

— Да, знаю. Я зазжала къ моей бдной больной въ хижину гд вы спали, господа. Ея дти мои любимцы. Она прежде жила у насъ въ дом, она добрая. Тамъ мн сказали что два молодые иностранца отправились къ Саркельду. Я и подумала: они не могутъ знать что сегодня вс идутъ на Bella Vista.

— Вы тотчасъ же догадались что мы Англичане, mademoiselle.

— Да, я это видла по вашимъ спинамъ, да и англійскіе глаза ваши сказываются тотчасъ же съ перваго взгляда. Я говорю о васъ обоихъ. Только ясно ли я говорю? Мн не всегда удается выговорить th какъ слдуетъ. Да и понимать вашъ разговорный языкъ гораздо трудне чмъ книгу. У меня есть гувернантка Англичанка. Мы читаемъ англійскія сказки, англійскіе стихи. Они у васъ отличные. Такъ угодно вамъ идти когда вамъ указываютъ дорогу? Вотъ мой вопросъ.

Темпль поблагодарилъ ее за обязательное предложеніе.

Я колебался, самъ внутренно дивясь что могу колебаться, когда рчь идетъ о дорог къ отцу. Слыша смлый отвтъ Темпля, я также поблагодарилъ и изъявилъ согласіе. Тогда она сказала, кланяясь:

— Прошу васъ надть шляпы.

Мы прошли мимо громаднаго грума, сидящаго неподвижно, словно аршинъ проглотилъ, на высокомъ кон. Онъ поднесъ два пальца ко лбу въ вид поклона. Темпль прошепталъ:— Я бы пожалуй согласился поступить въ нмецкую армію. Точно такъ же какъ посл свиданія нашего съ капитаномъ Бельстедомъ, онъ изъявлялъ готовность поступить въ англійскій флотъ.

Это значило только что онъ очень доволенъ. Что до меня касается, то слова отъ радости путались у меня на язык, и мн приходилось повторять два раза все что говорилъ я нашей новой благосклонной спутниц.

— Ахъ! сказала она,— кажется все знаешь, пока не испытаешь себя. Мн стыдно, но я буду говорить. Разв неправда? Опытъ есть школа. А вы, пожалуста, говорите медленно. Вдь вы, господа Англичане, словно шелкъ губами прядете. У вашего языка какъ будто нтъ азбуки. Точно лепетъ какой-то. Италіянскій тоже, только лучше. Не правда ли?

— Bella Vista, сказалъ я.

— Да, продолжала она сладкозвучнйшимъ по моему мннію изъ языковъ.— А вотъ хижина моихъ бдныхъ. Они отправились на Bella Vista. Со всего околотка на многія мили въ окружности идутъ туда люди. Я разкажу вамъ, такъ какъ вы иностранцы. У принца Эппенвельцена былъ великій предокъ, и сестра его, маркграфиня фонъ Риппау, сказала: воздвигните ему статую, ибо онъ былъ великій воинъ. Принцъ не могъ, или не хотлъ, не знаемъ. Такъ она и сказала: я сама это сдлаю въ семь дней. Она постоянно забавляетъ его и весь дворъ. Необыкновенное волненіе! Представьте: конная статуя, сходство необыкновенное, трехуголка, парикъ, все изъ бронзы и маршальскій жезлъ. Ну, бронзовая лошадь примчалась во весь духъ изъ Берлина. Къ счастью, она была готова у одного знаменитаго ваятеля, и ее привезли сюда на Bella Vista съ почтой на многихъ лошадяхъ. Это мы знаемъ, но теперь мы въ крайнемъ недоумніи: гд же сама-то статуя? Гд же, понимаете ли вы меня господа,— самъ-то князь маршалъ Эппенвельценъ, нашъ великій предокъ? А маркграфиня говоритъ: Ладно! Подождите! Киваетъ головой, улыбается. Весь дворъ нашъ во дворц на озер по ту сторону башни, и заклады держатся безъ числа на драгоцнные камни, перья и кружева. Маркграфиня говоритъ: сегодня вы тамъ увидите его, Альбрехта Вольгемутъ князя Эппенвельценъ. Но ни одинъ ваятель не могъ же вылить бронзовую статую въ семь дней. Мы и говоримъ, если ока тайно заказала статую ваятелю, вы понимаете меня господа, гд же и какъ досталъ онъ портретъ? Или онъ приходилъ переодтый въ столовую нашего дворца на озер? Но вдь снять копію, сдлать форму, вылить бронзу, създить изъ Берлина въ Саркельдъ и обратно въ семь дней! Нтъ, нельзя! Вотъ мы и догадываемся, догадываемся, и не можемъ догадаться. Сегодня мы словно пустили стрлой въ орла и не знаемъ упадетъ ли онъ. Увидимъ ли мы нашего предка на кон? Радость будетъ невыразимая. Или не увидимъ? Ломаемъ себ головы до изнуренія. Въ одиннадцать часовъ выстрлятъ изъ пушки, снимутъ палатку, и мы увидимъ. Жду я не дождусь этого пушечнаго выстрла.

— Я увренъ что зрлище будетъ прекрасное.

— Для иностранцевъ, да. Но только принадлежащіе ко двору могутъ понять что это будетъ за зрлище. Такъ вы идете въ Саркельдъ? У васъ тамъ есть знакомые?

— Отецъ мой въ Саркельд, mademoiselle. Мн говорили что онъ при двор.

— Въ самомъ дл! Онъ Англичанинъ? вашъ отецъ?

— Да. Я много лтъ не видалъ его. Я пришелъ его отыскивать.

— Въ самомъ дл! Вы изъ любви къ отцу пріхали сюда не зная по-нмецки?

Я подтвердилъ.

Она задумчиво погладила шею своего пони.

— Вдь говорятъ въ англійскихъ семействахъ не много встрчается любви, замтила она очень застнчиво, и потомъ, снова овладвъ собой, спросила какъ зовутъ моего отца.

— Его зовутъ Ричмондъ, mademoiselle.

— Мистеръ Ричмондъ?

— Мистеръ Ричмондъ Рой.

Она привскочила на сдл.

— Вы сынъ мистера Ричмонда Роя? Это удивительно!

— Такъ вы видли его недавно?

— Да, да, я его видла. Я слышала о его прелестномъ мальчик, о его сын. Такъ это вы?

Она стала вглядываться въ меня.

— Скажите мн здоровъ ли онъ, mademoiselle? Совершенно ли онъ здоровъ?

— О, да! отвчала она, весело улыбаясь и затмъ какъ будто прикусила нижнюю губку.— Онъ нашъ потшникъ. Онъ не можетъ не быть здоровъ. Я ему отчасти обязана знаніемъ англійскаго языка. Такъ вы его сынъ? Вы шли въ Саркельдъ? Вы увидите его на нашей Bella Vista. Скорй, побжимъ!

Она похала рысью по темной дорожк между соснами, крича что мы ее не догонимъ. Но мы бгали мастерски, и мн, какъ ни билось сердце мое, мочи нтъ хотлось достигнуть башни на высот. Придержавъ лошадь и видя что мы не отстаемъ отъ нея, она засмялась и назвала насъ славными мальчиками. Что Темпль не боле какъ товарищъ мой, предпринявшій. путешествіе изъ дружбы ко мн, удивило ее. Еслибы мы были Нмцы, оно бы еще скоре было понятно. Боле она не могла объяснить своего удивленія.

На поворот дороги она указала хлыстомъ на темныя группы и вереницы людей поднимающихся въ гору разными тропинками чтобы присутствовать при открытіи памятника.

Я умолялъ ее не терять времени.

— Ужь если я служу вамъ проводникомъ, такъ не угодно ли вамъ соображаться со мною, сказала она, вскидывая голову.

— Не знаю какъ благодарить васъ, mademoiselle! сказалъ я.

— Вы были добры къ моимъ двумъ бднымъ двочкамъ, отвчала она.

Мы двинулись дале.

ГЛАВА XVI.
Статуя на мысу.

Скоро наша дамочка стала раскланиваться въ отвтъ на почтительныя привтствія поселянъ и другихъ прохожихъ, шедшихъ толпами по широкой дорог, извивами поднимавшейся въ гору. Я невольно подумалъ какъ вдвойн чуждъ я здсь всмъ: я ждалъ свиданія съ потеряннымъ заживо отцомъ, а эти люди спшили и тснились чтобы поглядть на статую. Но такъ какъ отецъ мой можетъ-быть также интересовался этою статуей, я искусственно возбудилъ въ себ нкоторое любопытство и участіе съ общемъ волненіи. Темпль и молодая двушка одни почти вели разговоръ, касавшійся окрестныхъ видовъ, сосенъ, дубовъ, лсовъ и озеръ, пока мы не дошли до плоской возвышенности, гд стояла башня. Тутъ громадный грумъ выхалъ впередъ, и сталъ прокладывать намъ дорогу сквозь толпу зрителей, а молодая двушка, наклонившись ко мн, заговорила со мною, но голосъ ея совершенно заглушался общею болтовней и смхомъ. Заигралъ хоръ духовой музыки. Мн показалось что Темпль закричалъ: ‘Это прекрасно’, но видно было только какъ ротъ у него открылся словно у нмаго. Мн становилось весело. Звуки этой музыки невольно пробуждали бодрость, смлость. Мы миновали башню. Въ нсколькихъ десяткахъ шаговъ стояла высокая палатка, надъ нею разввался флагъ, также какъ и на шестахъ разставленныхъ широкимъ кругомъ, который охраняли конные и пшіе лсничіе и жандармы. Музыканты въ зеленой одежд, съ черными перьями на шляпахъ, играли въ средин круга. За кругомъ тснились экипажи, дамы и мущины верхомъ, поселяне, лсники, деревенскіе и городскіе жители, мущины, женщины и дти напирали на канатъ, протянутый между шестами. Лучи солнца падали то изъ-за одного, то изъ-за другаго края большихъ, медленно плывущихъ облаковъ, то башня ярко озарялась, то дворецъ на озер, то сосновый лсъ съ длинными просвтами.

Нсколько рукъ замахало когда появились мы въ виду экипажей. Такъ онъ вотъ здсь, подумалъ я, и сердце во мн словно перевернулось. Молодая двушка рысью похала впередъ по свободной дорог. Мы увидли высоко сидящую даму въ соболяхъ, которая погрозила ей пальцемъ и потрепала ее по подбородку. Молодая двушка унеслась къ другому экипажу, потомъ къ третьему, словно допрашивалась чего-то. Я замтилъ Темплю, ужь не повторяетъ ли она по-нмецки тотъ мой вопросъ. Помнишь? Въ мысляхъ и рчахъ моихъ не было никакой послдовательности и твердости.

Она вернулась къ вамъ, восклицая:

— Нтъ нигд! Онъ будетъ. Но теперь еще его нтъ. Послушайте, наклонилась она ласково ко мн,— не можете ли вы сказать нсколько словъ по-нмецки? Всего два-три слова. Тетушка моя, маркграфиня, желаетъ поговорить съ вами, а она не знаетъ по-англійски. Ей очень хочется васъ видть. Сдлайте мн удовольствіе, соберите хоть нсколько нмецкихъ словъ…. ja? Вдь вы можете…. nicht wahr? Или по-французски? Сварите пуддингъ изъ всего этого. Идемте.

Пуддингъ у меня вышелъ ужасный. Темплю также не боле моего посчастливилось.

Марграфиня, красивая, бодрая дама, съ живымъ ртомъ и еще боле живыми глазами, срыми, рдко останавливающимися на томъ съ кмъ она говорила, удостоила меня внимательнаго осмотра, будто я изъявилъ желаніе вступить въ ея гренадерскій полкъ и могъ годиться современемъ, но пока еще оказался не довольно мужественныхъ размровъ.

Она улыбнулась какъ бы въ извиненіе моего ужаснаго полуанглійскаго французскаго языка, обращалась ко мн и отворачивалась, забыла меня и вспомнила снова, все въ продолженіе пяти минутъ, бросила Темплю нсколько разсудительныхъ отвтовъ на непонятныя рчи, потомъ откинула назадъ голову чтобъ оглядть насъ обоихъ вмст, и наконецъ остановила глаза на мн одномъ.

— C’est peut tre le fils de son papa, c’est tout dire.

Таково было ея заключительное замчаніе. Не довольствуясь однако этимъ, она перегнулась изъ коляски и съ необыкновенною гримасой, словно мучась родами, произнесла на ломаномъ англійскомъ язык:

— Вы сметесь?

Не было средствъ устоять: я засмялся какъ сумашедшій и остановился въ смущеніи посл перваго взрыва.

Не думая, повидимому, обижаться, она кивнула головой, и я былъ вторично подвергнутъ ужасному испытанію.

— Вы умете смшить?

Я собрался съ остроуміемъ. Не представлялось словъ которыя могли бы смшить. Въ эту именно критическую минуту мн попался на глаза скромно одтый старый горожанинъ, стиснутый въ толп между двухъ испуганныхъ женщинъ, онъ держалъ во рту трубку, шляпа, парикъ и платокъ валились ему на лицо, обнажая его лысую голову, а онъ не смлъ закричать чтобы не уронить трубку подъ ноги.

— Вотъ кто можетъ разсмшить ваше высочество!

Она бросила быстрый взглядъ на нелпую сцену, обратилась къ одной изъ своихъ дамъ и коснулась лба, потомъ протянула мн руку, а Темпля потрепала по плечу.

— Да, онъ можетъ: Du auch.

Подъхалъ величавый джентльменъ. Они пошептались, поглядли на палатку и заговорили повидимому очень горячо. Вс лица мущинъ были чужія, ни одно не имло ни малйшаго сходства съ моимъ отцомъ. Мн представлялось не переодтъ ли онъ. Но напрасно глядлъ я напряженно во вс стороны. Темпль, судя по выраженію лица его, размышлялъ. ‘Да, подумалъ я, эдакъ лучше бы остаться въ далекомъ Риверсли. Мы здсь такъ же неумстны какъ лягушки въ песчаной пустын.’ зда взадъ и впередъ, и болтовня и движеніе, котораго маркграфиня была центромъ, продолжались. Музыканты играли прекрасные вальсы. Рабочіе внутри и вокругъ палатки прилежно длали свое дло, какъ моряки подъ бурей.

— Frulein Сиблей! позвала маркграфиня.

Я надялся что это англійское имя. Такъ оно и оказалось.

Слышать англійскій языкъ, говорить по-англійски и быть понятымъ, было такъ же отрадно какъ пробудиться къ дневному свту посл кошмара.

— Я имю честь быть вашею соотечественницей, сказала дама, Англичанка съ ногъ до головы, на нашъ изумленный взглядъ.

Мы тотчасъ же привязались къ ней какъ лодки претерпвшія кораблекрушеніе, лишенныя провіанта, берутся на буксиръ кораблемъ изобилующимъ всякими припасами.

Она знала отца моего, знала очень коротко. Я разказалъ вс свои похожденія, и мы узнали что встртились съ ея ученицей, Оттиліей-Фридерикой-Вильгельминой-Гедвигой, единственною дочерью принца Эппенвельценъ.

— Вашъ отецъ непремнно будетъ здсь. Онъ вообще правая рука маркграфини, и удивительно какъ она можетъ обойтись безъ него, сказала миссъ Сиблей и заговорила съ маркграфиней, посл чего сообщила мн что ей было милостиво приказано увдомить меня что отецъ мой явится какъ только начнутъ стрлять изъ пушекъ.

— Вы, можетъ-быть, вовсе не знакомы съ придворною жизнью? продолжала она.— У насъ въ Саркельд бываютъ очень любопытныя увеселенія, и благодаря маркграфин, мы не скучаемъ. Видите высокаго, полнаго джентльмена, отъзжающаго отъ ея экипажа. Того что въ черной гусарской куртк и густыхъ темныхъ усахъ? Это принцъ. Не правда ли, онъ красивъ? Онъ очень добръ, нсколько капризенъ, но принцы вдь большею частію такіе. Мн, право, жаловаться не на что. Онъ лишился жены, принцессы Фредерики, и теперь некому забавлять его кром маркграфини. Съ тхъ поръ какъ она открыла вашего отца, въ забавахъ нтъ недостатка.

— Выпалятъ ли когда-нибудь изъ этой пушки! простоналъ я.

— Ахъ! Еслибъ они совершали свои церемоніи безъ пушечной пальбы! воскликнула миссъ Сиблей.— Поводъ настоящаго торжества слдующій: маркграфиня желала воздвигнуть статую своему предку, знаменитому воину…. Да, и я гораздо охотне говорила бы объ Англіи. Но что же длать? Вы не поймете что будетъ происходить предъ вашими глазами. Ну, принцъ не желалъ тратить денегъ. Не объявляя однако этой причины отказа, онъ сталъ уврять что нтъ ваятеля способнаго достойно изобразить принца Альбрехта Вольгемута, что не удастся достигнуть ни малйшаго сходства. У насъ есть портретъ его въ обденной зал, онъ былъ поразительно красивъ. Потомъ началъ доказывать что на изготовленіе статуи потребуются долгіе годы. Однажды маркграфиня вынудила у него согласіе заплатить сумму требуемую ваятелемъ, если статуя будетъ представлена публик черезъ восемь дней по заключеніи между ними условія. Весь дворъ былъ свидтелемъ. Уговорились что конная статуя будетъ выставлена на показъ на четверть часа. Конечно, маркграфиня не общала работу вполн оконченную. Насъ держатъ на большомъ разстояніи чтобы мы не могли разсмотрть слишкомъ подробно. Статую откроютъ чтобы показать что маркграфиня сдержала слово, а потомъ опять закроютъ чтобы прикрпить всадника къ лошади, вроятно съ помощію винта. Ибо извстно одно, что лошадь и всадникъ прибыли сюда порознь. По всей вроятности, маркграфиня заказала эту статую прошлою осенью въ Берлин. Теперь посмотрите на принца. Онъ глядитъ на васъ. Опустите глаза. Вотъ ужъ онъ васъ и забылъ. Ему не терпится увидть статую. Мы больше всего опасаемся чтобъ она не повалилась. Къ счастію, здсь довольно солдатъ чтобы не дать народу напирать на нее. Если все сойдетъ благопріятно, я скажу что маркграфиня дйствительно сдлала чудо. Она повидимому не тревожится, но вдь она не такой человкъ чтобъ обнаружить тревогу. А принцъ безпокоенъ. Онъ поминутно глядитъ то на палатку, то на часы. Вы не угадываете что пришло мн въ голову? Такъ, одно только предположеніе. Статуя еще не пріхала, и отецъ вашъ везетъ ее. Иначе онъ непремнно былъ бы здсь. Маркграфиня зоветъ меня.

— Не уходите! вскричали мы оба въ одинъ голосъ.

На ея мсто явилась принцесса Оттилія.

— Я послала въ наши конюшни за двумя хорошенькими венгерскими лошадками для васъ, сказала она.— Нтъ, я еще не видала его. Многіе его спрашиваютъ. Маркграфиня не знаетъ куда онъ длся. Онъ купался въ озер, и посл его видли. Онъ раздражителенъ, но онъ такъ уменъ, и такъ много въ немъ веселости. Нтъ, нтъ, не безпокойтесь, мы скоро его увидимъ. Разв онъ можетъ не беречь себя для такого сына какъ вы?

Ея комплиментъ заставилъ меня покраснть.

Терпніе народа свидтельствовало о его флегм. Единственное что двигалось былъ дымъ изъ трубокъ, поднимающійся надъ безчисленными головами.

Темпль сказалъ мн:

— Мы прокричимъ британское привтствіе старой стату, неправда ли, Ричи?

— И для этого добрались мы сюда изъ Англіи, сказалъ я въ уныніи.

— Нтъ, нтъ, Ричи! Теперь ужь онъ не уйдетъ отъ тебя. Я подозрваю что онъ гд-нибудь занятъ распоряженіями. Покажемъ же имъ что мы умемъ при случа взять надлежащую ноту. Гляди, вотъ идетъ человкъ съ фитилемъ.

Пушкарь подошелъ къ экипажу маркграфини за приказаніями. Она подозвала принца. Дамы въ дюжин экипажей стояли съ платками въ рукахъ, мущины построили лошадей своихъ въ рядъ. Темпль насчиталъ тутъ до шестидесяти знатныхъ лицъ. Рабочіе толпой выходили изъ палатки.

Миссъ Сиблей подбжала къ намъ говоря:

— Приказано начать ужасную пальбу. Глядите, принцъ едва сдерживается. Пушкарь у пушки и уже поднимаетъ свой страшный фитиль. Вотъ главный распорядитель выслушиваетъ послднія приказанія маркграфини. Какіе у женщинъ бываютъ крпкіе нервы! Маркграфиня настаиваетъ чтобы принцъ посмотрлъ который именно часъ по ея часамъ. Вс глядятъ на часы. Постойте-ка. На моихъ часахъ безъ четверти одиннадцать. Душа моя, обратилась она къ маленькой принцесс,— не хотите ли подержать меня за руку, пока выстрлятъ изъ пушки?

— Душа моя, отвчала принцесса съ дтскою ли серіозностію, или съ ироніей, мы не могли разобрать,— еслибъ я взяла кого за руку, такъ ужь мущину.

Вс глаза устремлены были на принца Эппенвельценъ, глядвшаго на закрытую статую. Съ величественною медленностію рука его поднялась къ шляп. Онъ приподнялъ шляпу. Пушка взревла, музыканты заиграли торжественный, медленный маршъ, завсы палатки раскрылись и упали: словно скатился утренній туманъ и солнце просіяло. Признаюсь, я забылъ на время объ отц. Крики народа, громъ мдныхъ инструментовъ, звучные возгласы дамъ, горячія похвалы мущинъ — все это опьяняло меня. И статуя была великолпна: конь и всадникъ изъ полированной бронзы сіяли на солнц.

— Какъ живой! Въ самомъ дл прекрасно! Настоящій принцъ! вскричала миссъ Сиблей.

Она перевела намъ нсколько нмецкихъ восклицаній, слышавшихся кругомъ. Вс говорили то же самое. Лошадь, только-что остановленная уздой, съ согнутою шеей и поднятою ногой была прекрасна, но боле всего поражала фигура принца Альбрехта. Я всегда подтрунивалъ надъ конными статуями, но эта статуя изумила меня. Маршалъ принималъ поздравленія своего войска посл знаменитой побды надъ неврными Турками. Онъ сидлъ прямо, едва замтно, но очень изящно, наклонивъ голову соотвтственно изгибу шеи лошади, и жезлъ его гордо преклонялся въ отвтъ на восторженныя привтствія солдатъ. Трехугольная, шитая шляпа, кудрявый парикъ, высокіе сапоги напоминали мн принца Евгенія. Но ни у принца, ни у самого Марльборо не было такой воинственной наружности, такого гордаго, благороднаго лица. Бронзовыя черты дышали боемъ.

Мы съ Темплемъ почувствовали себя пристыженными — сознаюсь, безъ причины — удачей этого художественнаго произведенія, которое казалось намъ новою побдой этихъ Нмцевъ и которымъ нельзя было не восхищаться. Маленькая принцесса Оттилія порывисто хлопала руками. Съ какими словами обращалась она ко мн — не знаю. Я пускалъ въ ходъ свое нмецкое ja! ja! въ отвтъ на ея англійскія рчи. Она подвела насъ къ маркграфин, руку которой цловалъ въ эту минуту принцъ весьма любезно и изящно. За нимъ графы и бароны стали склоняться надъ ея рукой. Дамы, смотря по сану и званію, привтствовали ее поцлуемъ въ щеку или какимъ-нибудь другимъ изящнымъ образомъ. Когда дошла очередь до насъ, миссъ Сиблей взяла на себя должность переводчика, и, благодаря возбужденному настроенію нашему, мы отдлались не дурно. Темпль выразилъ сожалніе что маркграфиня и все семейство ея не Англичане. Мн осталось сказать только одно что глядя на нее мы почти желали бы быть Нмцами.

Улыбаясь привтливо, маркграфиня заговорила, миссъ Сиблей служила переводчикомъ.

— Ея высочество спрашиваетъ васъ видли ли вы вашего отца?

Я покачалъ головой.

Принцесса Оттилія перевела:

— Ея высочество, моя добрая тетушка, спрашиваетъ васъ узнаете ли вы его, если увидите?

— Да, везд узнаю, вскричалъ я.

Маркграфиня жестомъ оттолкнула меня.

— Да, ваше высочество, честное слово, узнаю тотчасъ же, гд бы ни встртилъ его.

Она не захотла слушать перевода.

Оскорбительное сомнніе ея въ томъ что я узнаю отца за которымъ пришелъ такъ далеко, разсердило бы меня, еслибъ не мучительная мысль что я опять его теряю. Мы осматривали по порядку экипажи, вглядывались въ верховыхъ. Маленькая принцесса поспшно приблизилась къ намъ.

— Вотъ вамъ лошади. Садитесь. Не правда ли, хорошенькія животныя? Я думаю, шепнула она,— что-нибудь разстроило вашего отца. Но это только предположеніе. Садитесь же верхомъ, маркграфиня приглашаетъ васъ къ намъ въ гости.

Мы сли на лошадей только для того чтобы показать что умемъ здить и стали справа подл самаго экипажа маркграфини.

— Тс…. Поэтъ читаетъ свою оду, сказала принцесса.— Это графъ Фретцель фонъ-Вольфенштейнъ.

Ода эта показалась намъ ужасною, а вс придворные притворялись что она имъ очень нравится. Когда поэтъ указалъ рукой на статую, въ народ поднялся крикъ, когда онъ поклонился маркграфин, между кавалерами и дамами пронесся легкій одобродительный шепоту, сопровождаемый улыбкой. Мы были убждены что все это одно притворство: деревенское невжество, придворная лесть. Мы готовы были подтвердить наше мнніе доказательствами. Я предложилъ галопъ. Темпль сказалъ:

— Нтъ, мы прокричимъ по-англійски привтствіе старой стату, когда этотъ ужасный человкъ кончитъ. Я вообще равнодушенъ къ поэзіи, но не дай мн Богъ еще когда-нибудь въ жизни слышать нмецкую поэзію.

Мы не могли понять зачмъ они слушаютъ стихи вмсто своей музыки, но предположили что это длается въ угоду маркграфин, на которую я начиналъ особенно сердиться, услышавъ отъ миссъ Сиблей что она утверждаетъ будто отецъ мой здсь, и мы не узнаемъ другъ друга. Я клялся честью, жизнью что его здсь нтъ, внутренняя грусть моя превратилась въ крайнее раздраженіе: я говорилъ горячо, я привсталъ на стременахъ, готовый закричать: ‘Отецъ! вотъ твой Гарри Ричмондъ пришелъ къ теб. Гд ты?’ Я дйствительно произнесъ какія-то слова, кажется: ‘скоре’, или что-то въ этомъ род. Они обращены были къ докучному поэту и безсознательно вырвались у меня. Взглядъ маркграфини встртился съ моимъ взглядомъ какъ вызовъ. Губы ея сжались въ полуулыбку и глаза свтились насмшливо.

— Ея высочество, перевела миссъ Сиблей,— спрашиваетъ готовы ли вы побиться объ закладъ что вашего отца здсь нтъ?

— Попросите ее подождать нсколько минутъ, и я готовъ побиться на какую угодно сумму, сказалъ я.

Темплъ взялъ одну половину круга, я другую. Мы прозжали среди внимательныхъ всадниковъ и рядовъ экипажей, удостовряясь въ отсутствіи искомаго лица и всхъ тревожа боле или мене. Поэтъ окончилъ свою оду, ему конечно апплодировали. Съ великимъ удовольствіемъ увидлъ я что музыканты опять берутся за инструменты, ибо апплодисменты похожи были на безсмысленный стукъ въ мдные щиты. Я чувствовалъ что мы, Англичане, лучше умемъ выражать одобреніе. Темпль съ радіуса круга проходящаго въ двухъ шагахъ отъ статуи закричалъ:

— Ричи! Его здсь нтъ.

— Нтъ! крикнулъ я.

Люди глядли на насъ, дивясь языку на которомъ мы говорили.

— Ричи! Теперь гаркнемъ-ка по-своему.

Темпль зычно прокричалъ.

Голова статуи повернулась отъ Темпля ко мн. Я видлъ что народъ отступаетъ съ возгласами изумленія, но я такъ былъ занятъ одною мыслью что только глядлъ въ недоумніи какъ обращались глаза статуи. Еще за минуту тусклые и бездушные, они вдругъ оживились. Они остановились на мн. Я не въ состояніи былъ перевести дыханія. Грудь статуи поднялась, бронзовыя руки ударились одна о другую.

— Ричмондъ! Мой сынъ! Ричи! Гарри Ричмондъ! Ричмондъ Рой!

Эти слова произнесла статуя.

У меня въ голов стучало. Я зналъ что это мой отецъ, но мой отецъ облеченный смертью, таинственностью, землей, металломъ. Голосъ его какъ будто боролся съ землей и металломъ. Я былъ не въ силахъ произнести слова. Я видлъ какъ онъ сошелъ съ лошади. Я также сошелъ. Мы встртились у каната и обнялись. Онъ весь былъ холодный, жесткій, гладкій. Руки мои скользили на немъ. Всякій разъ какъ онъ говорилъ, мн это казалось сверхъестественнымъ. Самъ я ни слова не вымолвилъ. Взглянувъ случайно на пустое сдло лошади, я припомнилъ ясне пугающее явленіе, изумившее всю толпу. Статуя заговорила, бронзовая статуя пошла. Для нихъ это былъ предокъ ихъ принца, знаменитый воинъ, умершій сто семьдесятъ лтъ тому назадъ, который такъ вдругъ пришелъ въ движеніе. Представьте что стали бы длать люди въ виду убитаго тигра, не принуждающаго ихъ бжать, но способнаго однако протянуть страшную лапу. Такъ и тутъ тснились взглянуть на чудо поближе и въ то же время дрожали. Можетъ-быть я отчасти раздлялъ ихъ чувства. Не знаю: во мн вс ощущенія какъ будто замерли. Не было оживляющей теплоты въ стальной перчатк которую я ухватилъ. Я взглянулъ на небо, думая что стемнло.

ГЛАВА XVII.
Отецъ мой дышетъ, движется и говоритъ.

Народъ волнами разбгался предъ нами, когда мы шли вдоль канатовъ къ экипажу маркграфини.

Я сдлался существомъ совершенно механическимъ, неспособнымъ наблюдать, способнымъ разв только воспринять какое-нибудь отрывочное впечатлніе, а впечатлнія воспринимаемыя въ такихъ случаяхъ обыкновенно изглаживаются такъ же скоро какъ отпечатокъ на растопленномъ воск, остается отъ нихъ большею частью лишь неврное, искаженное воспоминаніе. Разказъ Темпля наврное ближе къ дйствительности. Онъ однако никогда не былъ въ состояніи повторить дважды разказъ этотъ одинаково, тогда какъ я постоянно пересказывалъ въ точности все поразившее меня въ то время. Я замтилъ что фигура принца Альбрехта не могла ни повернуться, ни поднять ногу, ни наклониться, такъ что канатъ составлялъ преграду между нами. Я видлъ что маленькая принцесса Оттилія глядитъ на насъ съ проницательною внимательностію, вовсе не свойственною ребенку. Мн встрчались сдвинутыя головы, любопытныя лица, вытаращенные глаза. Я слышалъ рзкую нмецкую рчь, какой-то всадникъ макнулъ рукой, словно хотлъ міръ раздавить, и ускакалъ. Маркграфиня Казалась мн скоре какимъ-то безжалостнымъ попугаемъ, чмъ знатною дамой. Я думалъ про себя: вотъ это мой отецъ, а я не радуюсь чрезмрно и не благодарю судьбу. Въ то же время мн казалось что солнце изъ бронзы, и я не удивлялся этому. Я даже разсуждалъ съ собою о возможности подобнаго явленія. Дло въ томъ что силы ума и сердца моего были парализованы, я думалъ и чувствовалъ наудачу. И я прошу извиненія что останавливаюсь на такихъ мелочахъ какъ тогдашнія ощущенія мои, которыя въ одно и то же время и уясняли и затемняли мн что происходило вокругъ меня.

По описанію Темпля, когда статуя повернула къ нему голову, трепетъ пробжалъ по толп, и множество указательныхъ пальцевъ протянулись къ стату. Вс уже смотрли на нее когда она повернула голову ко мн. Въ отвтъ на ея голосъ раздался страшный крикъ женщинъ, а мущины разинули рты. Она не соскочила съ сдла однимъ прыжкомъ, какъ я воображалъ себ, а сошла медленно, съ трудомъ, и подошла ко мн будто тащила пудовики. Полдюжины рабочихъ подбжали остановить ее, нсколько дамъ упало въ обморокъ. Произошелъ крупный споръ между статуей и распорядителемъ торжества. Солнце ярко освщало насъ когда мы шли къ ряду экипажей. Принцъ Эппенвельценъ сердито говорилъ въ это время съ маркграфиней и ускакалъ, крикнувъ что-то окружавшимъ его лсничимъ и рабочимъ, а маркграфиня разговаривала громко и привтливо, будто все шло благополучно. Она глядла на часы. Она поклонилась въ отвтъ на поклонъ моего отца и отвернулась отъ него. Она повидимому заставила чмъ-то улыбнуться придворныхъ. Дамы и мущины, повинуясь движенію руки ея, удалились: музыканты пошли впереди простаго народа, а остальныхъ зрителей собрали лсничіе и примкнули съ ними къ обратному шествію. Конюхъ въ ливре увелъ лошадь Темпля и мою. Темпль объявилъ что не можетъ сидть на лошади посл того какъ видлъ что статуя сошла со своего пьедестала.

Любезность маркграфини исчезла какъ только зрители удалились. Она сердито накинулась на отца, съ упреками и насмшками, застучала тростью о коляску, затопала ногой, обнаруживая въ живомъ лиц своемъ сильное раздраженіе. Принцесса Оттилія попыталась вступиться. Маркграфиня сжала кулаки и какъ казалось непонимавшему ихъ рчей, буквально сдула маленькую принцессу съ лица земли дыханіемъ своимъ. Изъ устъ ея изливался потокъ упрековъ, заключавшихся строгими вопросами. Темпль сравнивалъ рчи ея высочества со скрипомъ якорной цпи капитана Вельша, а возраженія отца съ голосомъ поднимающихъ якорь матросовъ. Его отвты были коротки и звучали энергично. Я едва замчалъ ихъ. Темпль разказывалъ: ‘Отецъ твой оправдывался, а маркграфиня бранила его.’ Отецъ старался не раскрывать слишкомъ рта, по причин толстаго слоя краски и блилъ покрывавшихъ его лицо. Никто не могъ бы предположить что онъ горитъ негодованіемъ, ибо обнаружить этого негодованія онъ не могъ, не пустивъ въ ходъ свою физическую силу, такъ какъ онъ былъ заклеенъ и вымазанъ съ ногъ до головы. Парикъ и шляпа сжимали ему голову, такъ что выраженіе лица его не передавало внутреннихъ ощущеній. Я нетерпливо ждалъ минуты когда онъ предстанетъ мн въ своемъ настоящемъ вид. Онъ не чувствовалъ прикосновенія моей руки. Такъ мы простояли, пока не излился весь гнвъ маркграфини. Наконецъ она закрыла глаза и величаво поклонилась въ отвтъ на нашъ поклонъ.

— Вамъ больше не видать меня, сказалъ отецъ мой, вслдъ ея отъзжающему экипажу.

Онъ попробовалъ встряхнуться, напрягая силы, въ своемъ тяжеломъ облаченіи. Темпль глядлъ въ смущеніи. Я не зналъ что длать. Отецъ все поднималъ ноги на одномъ мст, какъ бы упражняясь въ прогулк.

Палатка стояла на своемъ мст, прикрывая бронзовую лошадь. Рабочій подошелъ къ намъ, и мы вс отправились странно медленнымъ шагомъ съ горы, чрезъ сосновую рощу, къ мсту гд ждалъ насъ закрытый экипажъ. Тутъ двое лакеевъ положили отца моего на дерновую скамейку и съ большимъ усиліемъ стащили съ него огромные сапоги, подъ которыми оказались шелковые носки. Мы съ Темплемъ стащили перчатки. Темпль упалъ навзничь, но намъ было не до смха, подходили люди, и мы вс трое вскочили въ карету. Я держалъ въ рук и сжималъ живую руку отца, но онъ все еще не казался мн вполн живымъ человкомъ, все еще я не видлъ въ немъ настоящей теплоты. Рука его была очень влажна. Я часто повторялъ: ‘Малый папа! Я такъ радъ!’ въ отвтъ на его невнятное: ‘Ричи, милый сынишко мой! Ты таки отыскалъ меня.’ Мы понимали что тяжкое, лакированное платье служитъ намъ помхой.

Онъ говорилъ какъ будто страдалъ удушьемъ. Теперь моя наблюдательность удесятерилась: ничто не ускользало отъ меня.

Темпль, сидя спереди, повременамъ весело усмхался чтобъ ободрить насъ. Онъ еще не оправился отъ удивленія, и я еще не представилъ его. Отецъ однако уловилъ его имя. Темпль (которому, какъ я думалъ, лучше бы что-нибудь говорить) пристально глядлъ на него, дтски широко раскрывъ глаза, словно въ размышленіи. Отецъ прервалъ молчаніе.

— Мистеръ Темпль, сказалъ онъ, словно собираясь закашляться, — я имю честь познакомиться съ вами, но вамъ, къ сожалнію, нельзя еще пока со мной познакомиться.

Темпль вздрогнулъ и покраснлъ словно маленькій школьникъ, пойманный въ ту минуту какъ отвернулся отъ азбуки, роль которой играло здсь окно кареты. Черезъ минуту соблазнъ опять пересилилъ его, глаза опять перешли отъ окна на отца моего и онъ снова погрузился въ раздумье, будто длалъ вычисленіе.

— Да, мистеръ Темпль, мы въ сердц Германіи, сказалъ мой отецъ.

Вроятно Темпль жестоко страдалъ, ибо онъ былъ вполн благовоспитанный мальчикъ, и не могъ удержаться чтобы не уставиться на отца. Онъ ловилъ самъ себя въ своихъ соображеніяхъ, дойдя отъ шелковыхъ носковъ до манжетъ, останавливался и быстро моргалъ, или привскакивалъ и кашлялъ.

Чтобъ успокоить его, отецъ мой воскликнулъ, ударяя себя рукой въ грудь:

— Что касается до моей вншней оболочки, то могу только сказать что верхомъ…. гм…. особенно такъ какъ лошадь не шалила…. она заслужила полное одобреніе. Я лично имю противъ этой оболочки только то что въ ней я похожъ на устрицу. А между тмъ у меня внутри все-таки кроется нчто человческое. Доказать же это я буду въ состояніи лишь тогда когда освобожусь отъ своей раковины. Я человкъ, поврьте мн.

Онъ попросилъ позволенія перевести духъ.

— Я знаю что вы другъ моему сыну, мистеръ Темпль. Вотъ это сынъ мой, Гарри Лепель Ричмондъ Рой. Подождите, скоро я выйду изъ раковины. Я многое разкажу вамъ, и у васъ тоже есть что разказать. Что вы наткнулись на меня именно въ критическую минуту, это одно изъ многозначительныхъ чудесъ…. Да, Ричи! Нтъ сомннія что существуетъ рука управляющая нашею судьбой.— Говоря такъ единственно изъ доброты къ Темплю и стараясь казаться самимъ собою, онъ воскресилъ въ ум моемъ образъ возлюбленнаго отца и снова пробудилъ во мн чувство, хотя все еще вялое, какъ можно судить изъ того что я продолжалъ разсматривать шелковые носки выходящіе изъ-подъ бронзовыхъ панталонъ и размышлять ужь не правду ли въ самомъ дл сказалъ отецъ, сравнивъ себя съ устрицей. Ни одинъ изъ насъ троихъ не сдлался вполн самимъ собою, пока онъ не освободился отъ всякаго слда одежды принца Альбрехта Вольгемута. Слуги ожидали его у воротъ прелестной виллы на лужайк, отчасти окруженной сосновыми рощами. Онъ ушелъ съ ними, а насъ повели въ купальни.

ГЛАВА XVIII.
Мы пріятно проводимъ вечеръ, а утромъ я вижу видніе.

Въ длинной гостиной, украшенной оленьими рогами и охотничьими принадлежностями: кабаньими клыками, копьями, кинжалами и серебряными рогами, мы съ отцомъ и Темплемъ сидли за завтракомъ. Отецъ былъ въ своемъ настоящемъ вид: въ черной шелковой куртк, въ панталонахъ до колнъ, темно-красныхъ чулкахъ и туфляхъ и, слава Богу, безъ парика. Какъ весело расправлялъ онъ члены, освобожденные отъ стсненія! На лиц его еще оставался коричневый цвтъ, но мы пили старый рейнвейнъ и не обращали вниманія на вншность.

— Такъ ты не выдержалъ, Ричи? прервалъ отецъ разказъ который я тянулъ, сгорая нетерпніемъ разспросить его, и началъ самъ разказывать, и я опять его прервалъ.

— Вы часто думали обо мн, папа, неправда ли? Влага проступила на глазахъ его.

— Думалъ ли! вздохнулъ онъ.

Я разказалъ ему мои послднія приключенія, въ нсколькихъ отрывистыхъ фразахъ, не упоминая о Бенч. Онъ повернулъ меня лицомъ къ себ.

— Мы двое сумашедшихъ, мистеръ Темпль, сказалъ онъ.

— Нисколько! отвчалъ Темпль.

— Теперь вы говорите, папа! сказалъ я. Онъ улыбнулся.

— Ричи начинаетъ узнавать меня. Я поглядялъ на него въ подтвержденіе его словъ.

— Дйствительно, папа, только не начинаю, а ужь совсмъ узнаю.

По его желанію я окончилъ разказъ о моей школьной жизни.

— Ну, воскликнулъ онъ,— обстоятельства были несчастныя, но окончились хорошо. Твой отецъ предъ тобою, Ричи! Солнце сіяетъ, хотя ты глядишь на него сквозь пологъ и считаешь себя въ полусн. Теперь моя очередь, Ричи.

Онъ продолжалъ съ жаромъ:

— Я здсь клалъ основаніе твоему счастію, сынъ мой. Боже! сидя въ этой бронзовой скорлуп, я только дивился какъ я не лопну. Ты выросъ и пополнлъ. Я заношу на память признательность твоему дду Белтаму, и тоже, хотя въ меньшей степени, капитану Джасперу Вельшу. А этотъ Риппенджеръ будетъ еще имть дло со мной. Онъ скъ тебя. Оставимъ это. Онъ подвергъ тебя презрнію товарищей изъ-за того что я прервалъ корреспонденцію съ ничтожнымъ учителемъ. Къ чему мы идемъ! Ричи, я строилъ здсь твою будущность. А полковникъ Гудвинъ, ты и его встртилъ съ его засидвшеюся дочкой! Имъ я обязанъ что вижу тебя здсь. Ну, еслибъ я досидлъ положенный срокъ сегодня утромъ, какъ изображеніе принца Альбрехта, я получилъ бы столько что даже этотъ не впечатлительный соотечественникъ нашъ удивился бы. Какъ услышалъ я твой англійскій крикъ, онъ потрясъ меня до мозга костей. Неужели они ожидали что я буду видть предъ собой мою плоть и кровь, моего сына, моего Ричмонда, посл многолтней разлуки, и останусь статуей? Нтъ, я послдовалъ отеческому влеченію. Правда, торжество было испорчено, но разв маркграфиня требуетъ чтобъ у меня для ея забавы и сердце сдлалось бронзовое! Конечно, я жалю о неудач, отчего бы ни произошла она. Кому и жалть какъ не главному дйствующему лицу? Да и не просидлъ ли я, сами скажите, пятнадцать убійственныхъ минутъ и боле, какъ каменное изваяніе. А уговоръ былъ на четверть часа не боле. Таково было мое условіе. Я сказалъ ей и обязался что выдержку четверть часа. Кто же виноватъ? Я былъ выставленъ на показъ двадцать три минуты и сколько-то секундъ. Есть какой-то старый разказъ о злод изжарившемся въ своемъ же мдномъ бык. Мое положеніе было не лучше. Если память меня не обманываетъ, онъ могъ ревть. Я не имлъ этого утшенія. Даю слово теб, Ричи, и вамъ обоимъ что пока этотъ проклятый графъ Фретцель изливалъ свою нестерпимую чушь, я положительно завидовалъ участи разбитаго параличомъ стараго лодочника. Онъ, думалъ я, можетъ по крайней мр, чортъ его возьми, кивать головой, а я не могу. Увряю васъ, двадцать минутъ такого страданія…. понимаете ли, сидть въ одномъ положеніи, не моргая, едва переводя дыханіе, тогда какъ сердце ваше прыгаетъ словно безумная танцовщица, запертая въ вашей груди, истинно такъ, и не только прыгаетъ, а каждую минуту какъ будто ногой толкаетъ васъ въ горло, просто задыхаешься…. такъ двадцать минутъ такого страданія, двадцать семь минутъ, чуть не полчаса…. Это свыше силъ человческихъ. Ей Богу, это геройство! И какая же моя награда? У меня есть сынъ, единственный. Я былъ разлученъ съ нимъ долгіе годы, я строю его будущность, я знаю что онъ обезпеченъ. Помнишь, Ричи, эту женщину Вадди? женщина преданная. Сначала я не хотлъ чтобъ она ходила къ теб въ школу, не далъ ей даже твоего адреса, но потомъ позволилъ. Она видла миссъ Риппенджеръ, двушку весьма привлекательную, и узнала что ты живешь въ Риверсли…. Итакъ я знаю что сынъ мой обезпеченъ, но мы не видались съ нимъ съ тхъ поръ какъ онъ былъ маленькій, съ кудрями, едва еще надвалъ панталоны.

Я протестовалъ.

— Папа, я ужь Богъ знаетъ съ какихъ поръ носилъ куртку.

— Выслушай меня, продолжалъ отецъ.— И чтобы доказать теб, Ричи, что всякій разъ какъ мы сходимся, настаетъ золотое время и будетъ наставать пока мы не оставимъ своего мужественнаго духа, чего никогда не случится, скоре мы погибнемъ, я пью твое здоровье и приглашаю тебя также выпить. Старое рейнское вино иметъ свою прелесть. Если бургундское царь винъ, то рейнское царица. Только юношамъ можетъ не понравиться рейнвейнъ немножко перебродившій отъ старости.

Темпль сказалъ скромно: — это маркграфиня винъ.

Отецъ съ радостнымъ одобреніемъ поглядлъ на него.

— Не отставайте отъ насъ, Мистеръ Темпль. Вы человхъ остроумный, и можетъ-быть это вино придется вамъ по вкусу. Оно иметъ свою исторію. Выпьете вино кровное. Такъ я говорю что я былъ разлученъ съ возлюбленнымъ сыномъ. Я въ чужой стран, чужой по рожденію да и по всему. На меня устремлены вс глаза, я въ странномъ положеніи. Вдругъ я слышу крикъ на родномъ язык, слышу, какъ мн кажется, имя моего сына. Глягку, вижу его, и слдую отцовскому движенію. Одна только рыба могла устоять. И что же мн наградой? Да еслибъ я сидлъ на шпиц колокольни, я и оттуда сошелъ бы точно такъ же. И вдь эта женщина знаетъ мою тайну. И что же? Мн приходится выслушивать ругательства фуріи. Она говорила просто площаднымъ языкомъ. Вы, мистеръ Темпль, сейчасъ очень удачно назвали вино это маркграфиней винъ, и замтьте себ, какъ аргументъ противъ радикаловъ, который пригодится вамъ въ послдствіи: Ея высочеству было угодно заимствовать языкъ пьяной бабы, прекрасно, и точно такъ же какъ старое вино, не нравящееся вамъ, юношамъ, но въ которомъ мы старики видимъ боле достоинствъ, чмъ въ цлой толп цвтущихъ двочекъ, точно такъ же самые недостатки царственной дамы, царственной по рожденію, хотя характера нестерпимаго, имютъ какую-то особую прелесть, особый ароматъ. Состарьтесь, поживите при дворахъ, извдайте до дна сердце человческое, тогда вы это поймете. Она женщина съ необычайнымъ, злымъ остроуміемъ. Она женщина благородная, великодушная. Носите ея цпи, и она не убьетъ васъ своею булавой. Она свтъ, средоточіе всякаго общества, въ которомъ является, какъ…. что бы сказать?…. какъ мсяцъ въ чаш стараго рейнскаго. Вы выпиваете эту чашу до дна, чтобъ уловить ее, чтобъ узнать что она въ самомъ дл такое, и только топите умъ свой въ этой попытк. Да, Ричи, я узналъ о твоемъ жить въ Риверсли. Вспомнилъ ли ты отца въ день Валентина? Намъ много надо поразказать другъ другу. Можетъ-быть я тупъ, но я не понимаю что именно побудило тебя отправиться въ поиски за мною. Влеченіе? Случай? Скажемъ: добрый ангелъ. Мы отдохнемъ здсь до вечера, а потомъ поужинаемъ. Ты можетъ-быть дивишься, когда усплъ ты пообдать? Таковъ обычай у Нмцевъ. Я общаю что хорошее вино вознаградитъ тебя за возвращеніе къ школьнымъ привычкамъ. Мы поужинаемъ, уложимъ наши незатйливые ложитки, и въ путь сегодня же. Не сноси оскорбленій при дворахъ, если ты дйствительно чего-нибудь стоишь, если же нтъ, то вопросъ только въ томъ насколько ты любишь пиньки.

Отецъ замолчалъ, звнулъ, потянулся чтобъ окончательно расправить члены, и сказалъ звая продолжительно:

— Милые мои юноши, я поддался обычаямъ страны. Прошу у васъ позволенія закурить. Гуляйте гд-нибудь неподалеку, или посидите со мною, если можете вынести табакъ, и разкажите о своей школьной жизни, о своихъ занятіяхъ. Что тетушка Дороти, Ричи? Здорова ли? Я не знаю такой женщины какъ она. Нтъ несчастія которое огорчило бы меня боле чмъ услышать что она страдаетъ.

Отецъ спокойно покуривалъ сигару. Онъ положилъ гитару себ на колни и щипалъ или перебиралъ струны, или ударялъ по всмъ разомъ, какъ приходило ему въ голову. Мы болтали и любовались захожденіемъ солнца съ праздною веселостью. Все что насъ мальчиковъ забавляло, радовало и интересовало отца. Не нужно мн было поощреній Темпля, все боле приходившаго отъ него въ восторгъ, я и самъ уже вполн поврилъ и глубоко радовался его присутствію. Дни дтства возникли предо мною. Никто не говорилъ, не глядлъ, не хмурился, не сіялъ, какъ онъ. живой говоръ свтскаго человка переходилъ у него мгновенно въ шутливость школьнаго товарища. Когда я былъ ребенкомъ, онъ казался мн чрезвычайно великъ, но онъ дйствительно былъ росту высокаго съ наклонностью къ полнот. Глаза у него были срые, нсколько выдающіеся, и лобъ круто поднимался надъ дугообразными бровями. Такъ много было выразительности въ его глазахъ что могло показаться будто онъ ведетъ разговоръ, когда онъ рта не раскрывалъ. Голосъ его былъ необыкновенно звученъ, смхъ искрененъ, откровененъ, заразителенъ, словно въ этомъ смх вс существо его изливалось, какъ и слдуетъ быть смху. Смхъ другихъ казался лишь отголоскомъ.

Странное дло! Я потерялъ прежнюю фамиліарность къ нему, когда онъ ушелъ отъ насъ взглянуть на свои чемоданы, но Темпль ободрилъ и обрадовалъ меня, сказавъ:

— Ричи, твой отецъ именно такой человкъ которому я желалъ бы служить секретаремъ.— Намъ жаль было разстаться съ этою красивою чужою страной. Мн нравилась мстность, вино и шелковыя одежды, которыя видлъ я на мущинахъ. Когда отецъ вернулся къ намъ, я спросилъ его нельзя ли остаться здсь до утра.

— Пожалуй останемся до утра, сказалъ онъ, — а тамъ съ первымъ жаворонкомъ въ Англію.

Онъ былъ румяне: слуга постарался окончательно отчистить его, я опять видлъ на лиц его ту краску которая сохранилась въ моемъ воспоминаніи. Надвъ черную бархатную шапку и испанскій плащъ на мху, онъ провелъ насъ по вилл. Въ Саркельд онъ жилъ во дворц, а когда дворъ перезжалъ въ лтній дворецъ на озер, то и онъ обыкновенно тамъ поселялся. Маркграфиня отдала въ его распоряженіе принадлежавшую ей виллу, чтобъ удобне выполнить свой замыселъ.

— Все это было бы мое, сказалъ отецъ, вдругъ наклонившись къ моему уху, и затмъ философски насвистывая, пошелъ дале торжественнымъ шагомъ, словно въ минуэт. Мы проходили по комнатамъ богато отдланнымъ золоченымъ дубомъ и рзною сосной. Въ одной изъ нихъ стояла модель деревянной лошади, противъ зеркала, вовсе не похожая на лошадь, а собранная очевидно изъ разныхъ кусковъ плотничьей работы, съ весьма неудобнымъ сидніемъ. Тутъ отецъ упражнялся въ роли принца Альбрехта Вольгемута.

— Не дале какъ вчера она продержала меня здсь двадцать пять минутъ, сказалъ онъ. Теперь ему представлялось что онъ просидлъ въ вид статуи на бронзовой лошади на глазахъ у всхъ не мене тридцати семи минутъ съ четвертью. Кадушки съ жидкою краской, банки съ мазью, кисти и щетки свидтельствовали о сложности приготовленій.

— Здсь, сказалъ отецъ въ другой комнат,— я облачился сегодня утромъ въ семь часовъ, и я отдалъ бы правую руку на отсченіе что все сойдетъ удачно.

— Да вдь разв все-таки не открылось бы наконецъ, папа? спросилъ я.

— Въ этомъ я не такъ увренъ, отозвался онъ.— Изъ этого источника я не могу почерпнуть утшенія. Меня закрыли бы посл выставки, сказали бы что я не совсмъ надежно прилаженъ, ваятель потребовалъ бы меня, и я пользовался бы плодами смлаго и безвреднаго заговора, во славу доблестнаго принца, пока онъ лилъ бы мое изображеніе изъ настоящей бронзы. Что касается до слуховъ, такъ это вздоръ. Мы себя показываемъ, затмъ скрываемся и показываемся снова. Еслибъ это удалось, высочайшія лица не стали бы слушать народныхъ толковъ. Вроятно, Ричи, при двор предполагали что маркграфиня нсколько мсяцевъ тому назадъ заказала статую на свой счетъ и желаетъ воротить свои деньги. Диво заключается въ моемъ чудесномъ сходств съ покойнымъ принцемъ. Я просидлъ часа три предъ его портретомъ въ столовой лтняго дворца. А если я только хорошенько разсмотрю чей-нибудь портретъ, я обязуюсь представить это лицо, какъ живое, только за красоту не берусь отвчать. Честное слово, мн жаль маркграфини. Вотъ посмотри, Ричи — отецъ мой отворилъ дверь въ темное пространство — это ея домашній театръ. Здсь мы играемъ нмецкія и французскія комедіи весной и осенью. Я завдывалъ этимъ театромъ въ продолженіи двухъ лтъ или боле, какъ живу при двор. Что жь длать? Теперь кончено!

Онъ рзко затворилъ дверь. Платье которое на немъ принадлежало къ роли испанскаго дворянина, котораго онъ игралъ въ комедіи подъ названіемъ Бснующійся Гидальго, объяснилъ онъ намъ, указывая на печальную дверь за которою когда-то блестли веселыя сцены.

— Папа! сказалъ я грустно, желая утшить его.

— Каждое слово твое стоитъ золота! воскликнулъ онъ, цлуя меня въ лобъ.

Онъ весь просіялъ, когда услышалъ что я познакомился съ маленькою принцессой Оттиліей. Что думалъ я о ней, какъ смотрла она на меня, что я говорилъ ей, какъ она отвчала, какъ началось наше знакомство, кто при этомъ присутствовалъ — мн пришлось въ вознагражденіе своей забывчивости, что не упомянулъ о ней прежде, пересказать въ точности вс обстоятельства встрчи, описать ея наружность и осанку, повторить ея странныя выраженія.

Отецъ мой кивалъ головой. Онъ думалъ что я преувеличиваю ея ошибки противъ англійскаго языка. Но вдь я былъ къ этому не привыченъ, и потому замчалъ. Онъ допустилъ что все новое сильне насъ поражаетъ.— Только дивлюсь я, сказалъ онъ, и улыбнулся, глядя на меня вопросительно.— Впрочемъ правда…. мальчикъ лтъ четырнадцати или пятнадцати…. такъ, Ричи, смйся себ. Юноша видитъ въ ней только смшную сторону. Знаешь ли ты что у этого ребенка замчательный характеръ? Ее понять нельзя. Ты, надюсь, глубоко начитанъ въ англійской поэзіи. Она ее обожаетъ, такъ же какъ и англійскихъ моряковъ. Она говорила мн что еслибы была Англичанка, то сдлала бы Нельсона королемъ. Я замтилъ ей что это было бы не совсмъ пріятно царствующему въ Англіи дому. О! Я пошла бы на все за морскаго героя! воскликнула она.— Эти молодые принцы и принцессы удивительные революціонеры, когда у нихъ есть мозгъ. Въ настоящую минуту англійскій флотскій офицеръ и поэтъ стоятъ во мнніи принцессы Оттиліи выше герцоговъ, королей и императоровъ. Такъ ты видлъ ее, продолжалъ мой отецъ въ раздумьи.— Да, между прочимъ прибавилъ онъ,— надо намъ остерегаться чтобы не оскорбить ддушку Белтама. Добрыя земли, добрая пристань, полные сундуки, теплый пріютъ. Что касается до стиховъ, милый мой, теб бы слдовало писать ихъ. Я самъ пишу для развлеченія въ досужіе часы экспромпты. Въ поэзіи мн боле всего нравятся экспромпты. Такъ я говорилъ, Ричи, что если неслыханное несчастье лишитъ тебя положенія принадлежащаго теб по праву, ты долженъ по крайней мр владть матеріальными средствами. Это трамполинъ, чтобъ удобне прыгнуть, и мягкая подстилка, чтобы не ушибиться, если промахнешься и упадешь. Это сущность за отсутствіемъ вншности.

Я лишь очень смутно понималъ значеніе словъ отца, они произвели на меня впечатлніе не боле сильное, чмъ мимолетная тнь на трав. Однако въ послдствіи оказалось что я угадалъ въ общихъ чертахъ его мысль, хотя не привыкъ къ его способу выраженія, и понятія не имлъ на что намекалъ онъ словами: принадлежащее мн положеше, сущность и вншность.

Попытки мои узнать отчего онъ забылъ меня въ школ были тщетны. Дла, дла! Горькая необходимость! Хлопоты, суетня — вотъ все что отвчалъ онъ въ объясненіе, и видя что подобные вопросы огорчаютъ его, я сталъ отъ нихъ воздерживаться. Да и не желалъ я защищать мистера Риппенджера. Мы раза два заговаривали объ этомъ, и отецъ мой казался такъ возмущеннымъ что я отбросилъ мысли омрачавшія радость съ которою я слушалъ и глядлъ какъ онъ говоритъ, поетъ и движется по старому среди новой обстановки. За обдомъ онъ одтъ былъ въ бархатъ. Мы пили желтый рейнвейнъ. Стоило видть задумчивость, съ какою Темпль его прихлебывалъ, стараясь распознать въ немъ свою маркграфиню. Весь вечеръ мы безпрерывно говорили, ничего не разказывая связно, а все урывками, безъ послдовательности. Огецъ мой говорилъ о Турціи, и я узналъ что онъ побывалъ въ этой стран, Темпль — о нашей однообразной жизни въ Риверсли, я — о цыганк Кіоми, потомъ мы оба вмст о капитан Вельш, наконецъ отецъ о принцесс Оттиліи. Когда я упомянулъ о маркграфин, отецъ заговорилъ о мистрисъ Вадди, и я узналъ что она была съ нимъ въ постоянной переписк и горько плакала обо мн, бдняжка. Темпль смясь пересказалъ хмльныя разсужденія капитана Бельстеда, я вызвалъ образъ Дженети Ильчестеръ, отецъ распространялся объ утшеніи почерпаемомъ изнанникомъ-Англичаниномъ изъ книги Шекспира. Мы пили за здоровье другъ друга и за здоровье статуи. Отецъ разказалъ отрывками исторію замысла маркграфини и начало своего знакомства съ нею на какихъ-то австрійскихъ водахъ, въ горахъ. Ей недоставало развлеченіи, онъ ихъ доставилъ ей, съ тхъ поръ она не отпускала его отъ себя. А теперь, сказалъ онъ,— она меня лишилась. Онъ вынулъ изъ бумажника пачку рисунковъ для статуи принца Альбрехта, помченныхъ вензелемъ маркграфини, смшалъ ихъ и сказалъ со вздохомъ:— Все устроено превосходно, все предусмотрно, лучше выдресировать людей, чмъ эти рабочіе на Bella Vista нельзя…. такъ нтъ же! Въ самый критическій моментъ появляется возлюбленный мальчикъ, для котораго я потлъ и старался, и мы валимся неудержимо. Ничто не пошевелило бы меня, кром появленія сына, я былъ недоступенъ ничему другому, я просидлъ бы непоколебимо хоть цлый часъ. Ни одинъ мускулъ у меня не трясется, сердце въ груди, повторяю, билось себ какъ особое существо, а я сидлъ себ да сидлъ, пока…. Увряю васъ, мистеръ Темпль, есть особая судьба для нкоторыхъ семействъ. Врьте этому, и не падайте духомъ въ невзгод. Переходъ отъ веселаго двора къ Лондонской улиц потребуетъ отъ насъ немало силы. Но важно то что Ричи былъ введенъ сюда, я ему здсь предназначаю роль. Внукъ и наслдникъ одного изъ богатйшихъ помстныхъ дворянъ въ Англіи, владлецъ состоянія которое обращается и удвоивается каждые десять лтъ…. говорю теб на такомъ прочномъ основаніи ты можешь… Что же касается до рода, то если только вашему высочеству угодно будетъ выслушать насъ наедин….

Темпль былъ озадаченъ этимъ загадочнымъ обращеніемъ и я тоже не могъ понять его.

— Папа, вы всегда желали чтобъ я сдлался членомъ парламента, сказалъ я.

— Я и желаю этого, и желаю чтобы ты сталъ во глав высшаго лондонскаго общества. Эти вопросы обсудимъ современемъ, а пока простимся съ ними. Онъ поцловалъ кончики своихъ пальцевъ.

Мы опять принялись за прежнюю веселую болтовню.

Мн пришлось представить ему обращикъ моей игры на фортепіано и пнія.

Онъ покачалъ головой. Игрокъ въ крикетъ и ученый были развиты на счетъ музыканта, а музыка, Ричи, музыка отпираетъ лазуревые чертоги.

Мы разошлись поздно. Намъ съ Темплемъ отведены были смежныя комнаты.

Чуть не падая отъ сна, милый мальчикъ сидлъ на краю моей постели, выражая мн свое удивленіе (онъ унесъ меня на дно моря, гд мы гуляли при свт жемчуга и осматривали старыя потонувшія суда. Я уврялъ моего спутника что здсь почти такъ же свтло какъ на верху надъ водой, какъ какъ вдругъ проснулся и увидлъ предъ собой въ дневномъ свт отца. Слезы восторга потекли у меня изъ глазъ.

— Вотъ, Ричи, онъ сунулъ мн въ носъ свжія фіалки, — у тебя была ранняя постительница. Вставай скоре, ты еще увидишь ее, какъ она детъ черезъ лужайку.

Я бросился къ окну, и увидалъ маленькую принцессу Оттилію въ сопровожденіи ея неизмннаго мрачнаго грума, прежде чмъ она исчезла подъ тнью сосенъ.

ГЛАВА XIX.
Наше возвращеніе домой.

Мы отправились въ Англію въ полдень, хотя мн втайн очень хотлось остаться, но отецъ не хотлъ дать время маркграфин раскаяться въ ея несправедливости къ нему и рзкихъ выраженіяхъ. Размышленіе усилило его негодованіе. При каждой непріятной случайности въ начал вашего путешествія, онъ припоминалъ ея слова, и давалъ на нихъ гордые отвты. Онъ признался мн въ Кельнскомъ собор что вся жизнь его не что иное какъ одинъ великій замыселъ, подобный пока неоконченному зданію, которое можетъ современемъ сдлаться дивомъ свта, и что поэтому онъ припасъ дв дюжины очень стараго рейнвейна въ подарокъ моему дду Белтаму, надясь доставить ему этимъ удовольствіе.

— Ты можетъ-быть не знаешь, Ричи, продолжалъ онъ, — и не для того я это говорю чтобы ты благодарилъ меня что я безпрерывно тружусь для сына. Я приготовилъ ему къ его совершеннолтію положеніе въ Германіи при двор. Теперь хочу приготовить ему положеніе въ Англіи. Общай мн что ты употребишь ршительно вс силы и способности свои чтобы подняться на ту высоту которую я укажу теб. Я вижу, ты общаешь, добавилъ онъ, замтивъ тотчасъ же затрудненіе мальчика, вынуждаемаго отвчать хвастливо. Посл этого я могъ уже дать общаніе твердымъ голосомъ. Онъ проронилъ нсколько сбивчивыхъ намековъ, напомнившихъ мн смшныя понятія которыя имлъ я ребенкомъ о моемъ сан и величіи. Я пожалъ плечами. Я не интересовался секретами, какіе могъ узнать современемъ. Моею цлью было свести, примирить и сблизить отца моего съ ддомъ. Эта мысль теперь наполняла и поглощала мой умъ. Чтобъ онъ часто прізжалъ въ Риверсли, если не жилъ бы тамъ, оживляя ихъ всхъ, между тмъ какъ я можетъ-быть украшусь кавалерійскою саблей — сдлалось моею неотступною мечтой. Трудность, какъ мн казалось, заключалась въ томъ чтобы получить согласіе отца. Я заговорилъ съ нимъ объ этомъ, и онъ тотчасъ же сказалъ что желаетъ сохранить свою свободу. Вотъ, напримръ, продолжалъ онъ, — чего желаю я въ эту минуту? У меня есть постоянно одно крупное желаніе носящееся вдали. Но я говорю о настоящей минут. Положимъ что сквайръ съ нами и мы возвращаемся въ Англію. Мн хочется показать теб гнздо аиста. Аисты вьютъ гнзда только южне. Мн дйствительно хочется показать теб эту птицу, Ричи, на счастье и какъ характеристическую принадлежность страны. А во мн всякое желаніе иметъ стремительность паровой силы. Однако ты видишь, мы демъ въ Англію. Я преодолваю себя изъ чувства долга. Но еслибы сквайръ былъ здсь со своими повелительными ‘да’ и ‘нтъ’, ей Богу! я бы умчался на верховья Рейна, какъ ураганъ. Я покоряюсь обстоятельствамъ, но не могу и не хочу подчиняться людямъ.

— Это мн кажется не совсмъ разсудительно, замтилъ я.

— Правда: я самъ стыжусь этого, отвчалъ онъ.— Длай какъ хочешь, Ричи. Введи меня въ Риверсли, только безъ униженія, помни. Я храню свою честь неприкосновенною, какъ закупоренный эликсиръ. Это утшеніе мое въ невзгодахъ. На смертномъ одр я передамъ ее теб, сынъ мой, и скажу: Вотъ теб вся сущность моей жизни. Никогда не было про меня сказано что я проглотилъ обиду.

— Обдлай дло въ замк, сказалъ онъ, — а я поброжу по окрестностямъ и побренчу на гитар. Ты бросишь мн ключъ со стны. Если есть мн мсто, и если я буду расположенъ, такъ войду. Если нтъ, такъ знай что я въ другихъ мстахъ прокладываю теб дорогу. Риверсли прекрасная опора и крпость, но Риверсли не весь свтъ. Въ Риверсли мн пришлось бы имть двойное лицо, да и двойной желудокъ также, какъ юный Джакъ, обдавшій съ великаномъ. Тутъ-то намъ надо показать свое умнье. Надюсь что его у насъ хватитъ. А пока, мистеръ Темпль, мы проведемъ въ Париж два, три пріятныхъ дня.

Онъ имлъ привычку перемнять въ подобныхъ случаяхъ разговоръ, обращаясь къ Темплю. Темпль объявилъ что съ нимъ и чужая страна не кажется чужою. Мы просто смотримъ на незнакомыя картины изъ окна. Воспоминаніе о страннйшей изъ всхъ когда-либо виднныхъ сценъ доставляло намъ какое-то особенное насмшливое удовольствіе и возникало въ насъ при каждомъ новомъ интересномъ, или забавномъ зрлищ. Прозжая верхомъ черезъ великое поле битвы въ Бельгіи, мы съ Темплемъ толковали о Bella Vista, о стату, маркграфин, о завтрак изъ кислаго молока и чернаго хлба, о принцесс Оттиліи, не помышляя о слав и мертвыхъ костяхъ. Отецъ мой былъ совсмъ иначе настроенъ. На лиц его было сіяніе восторга, далеко превосходящее нашъ румянецъ. Когда мы къ нему подъхали, я закричалъ:

— Папа! Если, принцъ не согласится заплатить за статую, я заплачу, и подарю ее отъ вашего имени.

— Націи? воскликнулъ онъ, глядя разсянно и останавливая руку на движеніи, которое могло показаться театральнымъ.

— Нтъ, маркграфин.

Онъ слышалъ слова мои, но лишь съ усиліемъ могъ собрать свои мысли. Умъ его занятъ былъ великимъ сраженіемъ и Bella Vista казалась ему пустяками. Я замтилъ что вчерашнія и третьягодняшнія событія уже теряли для него интересъ. Воспоминанія никогда не вызывали у него улыбки. Если ему ихъ навязывалъ кто-нибудь кого онъ любилъ, лицо его веселло, но только на минуту. Его веселость проистекала изъ горячихъ источниковъ добрыхъ надеждъ. Прибытіе наше въ Англію, встрчи тамъ, бургундское хранимое до моего совершеннолтія, моя вторичная поздка въ Германію, вотъ о чемъ онъ думалъ съ радостью школьника, вырвавшагося на волю. О стату и связанныхъ съ нею обстоятельствахъ онъ разсуждалъ какъ о сухомъ дловомъ вопрос, и если обязанность не заставляла его быть веселымъ, какъ напримръ за столомъ, онъ едва отвчалъ когда намекали на его или мое прошедшее. Будущее для него было также настоящимъ: мы ‘длаемъ’ вотъ это, говорилъ онъ, а не ‘сдлаемъ’. Едва заговоришь бывало объ ожидаемой встрч, какъ онъ уже играетъ роль свою въ ней. Я жадно, и въ то же время безсознательно изучалъ его, и не приходилъ ни къ какимъ заключеніямъ. Мальчики всегда помчаютъ наблюденія свои надъ людьми, которыхъ любятъ, но никогда не подводятъ общаго итога.

Наше обратное путешествіе продолжалось почти одиннадцать недль, потому что намъ два раза не хватило денегъ. Въ Брюссел я увидлъ на рукахъ у отца маленькую нищую двочку.

— Она попросила у меня мдной монетки, Ричи, сказалъ онъ щипля ея полненькія щечки чтобы заставить ее улыбнуться.

Я посовтовалъ дать ей серебряную монету.

— Что-нибудь надо дать ей, Ричи, я поцловалъ ее, а по моей теоріи эквивалентовъ, за это можно отплатить только зопотомъ. Ты ужь долженъ выкупить меня съ честью.

Онъ заставилъ двочку ткнуть меня носомъ въ лицо въ вид поцлуя за то что я съ честью его выкупилъ.

Ребенокъ заковылялъ по мостовой противъ нашей гостиницы, уставясь глазами на свою руку, которая держала сокровище.

— Бдняжка! воскликнулъ отецъ.— Пріятно, Ричи, обогатить несчастнаго отъ своей бдности. Смотри какъ она подпрыгиваетъ. Она теперь начинаетъ понимать. Рдко удается на послднюю монету въ кошельк доставить себ столько удовольствія. Я ей обязавъ этимъ открытіемъ.

По этому поводу я открылъ что у отца вовсе уже нтъ денегъ. Какъ он вышли незамтно для него самого, онъ не умлъ сказать. Онъ уврялъ что удостоврился въ своемъ безденежьи только тогда когда сталъ искать монету чтобы дать двочк. Я отправилъ письмо, засвидтельствованное мстнымъ нотаріусомъ, къ банкиру, съ которымъ познакомилъ меня полковникъ Гудвинъ. Деньги пришли, а тмъ временемъ мы завели знакомыхъ и угощали ихъ. То были большею частью отставные офицеры, люди бойкіе. Одного, майора Дейкса, отецъ поселилъ въ нашей гостиниц, и мы повезли его съ собою въ Парижъ, гд вслдствіе нашего гостепріимства, кошелекъ нашъ опять истощился. Отецъ доказывалъ что объ этомъ нечего жалть по двумъ причинамъ: вопервыхъ, я научаюсь цнить обладаніе деньгами, вовторыхъ, мы оказали услугу отечеству, пособивъ Дейксу, который развдываетъ о новомъ и страшномъ военномъ орудіи, находящемся, какъ онъ полагаетъ, въ рукахъ французскаго правительства. Майоръ Дейксъ исчезъ на дальнйшіе поиски, но мы могли по крайней мр сказать себ что сдлали что могли для спасенія англійскаго флота отъ конечнаго разрушенія. Мы съ Темплемъ смялись надъ майоромъ Дейксомъ, надъ его громадными бакенбардами, страстью къ крпкимъ напиткамъ и таинственнымъ видомъ. Отецъ мой врилъ его преданности отечеству, и этого было достаточно чтобъ удержать меня отъ подозрній относительно его характера. Всякій разъ какъ инстинктъ или здравый смыслъ побуждалъ меня не соглашаться съ отцомъ, разговоръ обращался въ шутку. Я готовъ былъ смотрть на все его глазами, не перечилъ его веселости, радуясь что нашелъ его, что сразу, какъ онъ выражался, извлекъ его изъ глубокаго моря, и не стоялъ за мелочи.

Кошелекъ нашъ дошелъ до крайняго оскуднія: отецъ не указывалъ средствъ наполнить его, и я никакихъ не могъ придумать. Онъ слышалъ что въ Париж можно жить роскошно, не тратя почти ничего, мы и попробовали. Мы гуляли по сиреневымъ аллеямъ среди дтей и нянекъ, смотрли на военные разводы, здили на омнибусахъ, обдали за городомъ, посщали театры, занимая всюду первыя мста, встрчая всюду привтливыя улыбки и услужливость, объяснимую для меня только пріемами отца, представлявшими смшеніе важности съ любезностью, противъ котораго нельзя было устоять.

— А вдь въ сущности поэтъ-то пожалуй забавне альдермана, говорилъ онъ.

Поэтомъ онъ называлъ пустой кошелекъ, а альдерманомъ полный. Мы громко заявили что предпочитаемъ поэта.

— Такъ-то такъ, сказалъ онъ,— но альдерманъ крпче стоитъ на ногахъ, и пари держу что онъ скоре переберется черезъ каналъ. Цль наставленій моихъ теб, Ричи, не будетъ достигнута, если ты будешь презирать альдерманова Пегаса. На деньгахъ ты дешь. Мы, знаешь, буквально прикованы здсь и каждый день прибавляемъ звено къ своей цли. Правда, ты усвоиваешь парижскій акцентъ. Кром того Парижъ иметъ еще громадное преимущество предъ всми другими городами: это центральная гостиница на большой дорог просвщенія. Въ Париж непремнно встртишь пріятелей, они вс поочередно попадаютъ сюда. Теперь надо намъ странствовать непремнно и глядть въ оба. Энергически слдуя этому ршенію, мы встртили пріятеля отца, мистера Монтерецъ Вильямса. Онъ далъ намъ средства дохать до Булони, гд отецъ встртилъ другаго пріятеля, которому далъ такой роскошный обдъ что не хватило бы денегъ расплатиться въ гостиниц.

— Замтьте, какъ не выгодно узжать изъ Парижа, говорилъ онъ.— Десять вроятностей противъ одной что намъ придется вернуться. Попробуемъ подождать на взморь не придетъ ли счастье, а если оно не придетъ, и согласись, Ричи, неправда ли мистеръ Темпль? трудно ожидать чтобы счастье вдругъ нахлынуло въ глухую гавань…. Тогда намъ придется хать назадъ въ Парижъ.

Я предложилъ написать тетушк Дороти и попросить у нея денегъ, но онъ объ этомъ и слышать не хотлъ. Посл двухъ-трехъ дней ожиданія, я увидлъ моего пріятеля мистеръ Беннербриджа, выходящаго на берегъ съ парохода. Съ условіемъ что я напишу тетушк и увдомлю ее о нашемъ возвращеніи, онъ ссудилъ меня деньгами, въ которыхъ мы нуждались, но ворчалъ при этомъ и предсказывалъ что мы опять сядемъ на мель, что и случилось дйствительно. Случилось оно уже въ одной станціи отъ Риверсли, гд имя моего дда равносильно было деньгамъ. Сверхъ того отецъ мой остался въ гостиниц въ обезпеченіе уплаты, а мы съ Темплемъ похали дальше на извощик, захвативъ съ собою дв дюжины рейнвейна. Слдовательно, собственно говоря, особенно непріятнаго ничего и не было, но мой отецъ не прочь былъ чтобы такое положеніе казалось мн непріятнымъ. На прощанье онъ убждалъ меня сохранить во что бы то ни стало расположеніе сквайра.

— Сдлай это, говорилъ онъ,— и я увижу что урокъ данный мною теб на возвратномъ пути не пропалъ даромъ. Милый мой мальчикъ! Несчастіе всей моей жизни состояло въ томъ что я ршительно не способенъ дорожить деньгами. Вслдствіе этого великолпнйшія зданія мои рушатся, они лишены основанія. То-есть, пойми меня, я нахожусь лишь подъ проходящею тучей, а небо одарило меня отличнымъ здоровьемъ. Сохрани Богъ чтобъ я сталъ жаловаться на судьбу, или ты жалть обо мн. Но возьми въ толкъ что испыталъ ты, Ричи. Не приставай слишкомъ къ сквайру, слдуй совтамъ этой удивительной женщины, тетушки твоей Дороти. Можешь кстати при случа сказать какъ подружился ты съ принцессой Оттиліей. А я здсь буду заниматься мирнымъ изученіемъ природы, пока не увижусь съ тобой. Съ такими наставленіями онъ отправилъ меня впередъ.

Мы увидли Риверсли около полудня въ ясный іюньскій день. Въ сравненіи съ окрестностями Bella Vista наши сосны казались рдки, наши холмы неинтересны, какъ мста лишенныя историческихъ воспоминаній, наши лужайки скромны. Я такъ гордился фантастическимъ путешествіемъ и встрчей съ отцомъ что глядлъ свысока на старый замокъ. Сквайръ былъ на двор, окруженный многочисленнымъ обществомъ. Тутъ были Ильчестеры, Амбросы, Вильфорды, капитанъ и сквайръ Грегори Белстеды, Робреи и другіе. Вс любовались розами, нюхали и рвали ихъ. Мстами виднлись прелестныя группы женщинъ. Темпль, прозжая мимо ихъ, шепнулъ мн:

— Наши женщины лучше иностранокъ, Ричи.

Я, стараясь говорить совершенно хладнокровно, отвчалъ:

— Ты думаешь? Можетъ-быть. Не всегда. И все время я упивался духомъ Англіи, вявшимъ отъ этихъ милыхъ утренно свжихъ женщинъ.

Тетушка Дороти подплыла ко мн, и цлуя меня, шепнула:

— Не смущайся суровостью ддушки, другъ мой.

Отвтъ мой былъ:

— Я нашелъ его.

Капитанъ Белстедъ провозгласилъ наши имена. Я замтилъ лицо Джуліи Риппенджеръ. Сквайръ стоялъ ко мн спиной. Это напомнило мн первый разговоръ мой съ капитаномъ Вельшемъ, и я подумалъ: ‘Теперь я ужь нсколько знаю свтъ, вс дло въ томъ чтобъ не горячиться.’ Тутъ не было преграждающихъ дорогу канатовъ, и я тотчасъ же сталъ съ нимъ лицомъ къ лицу.

— Ого! крикнулъ онъ и повернулся ко мн бокомъ.

— Темпль пріхалъ къ вамъ въ гости, сказалъ я. Онъ былъ принужденъ протянуть руку Темплю.

Быстрый инстинктъ подсказалъ мн что я долженъ обнаружить предъ нимъ какъ можно больше белтамовскаго.

— Собаки и лошади въ порядк? спросилъ я. Капитанъ Белстедъ подошелъ.

— Вотъ, Вильямъ, сказалъ сквайръ, — разкажите этому малому о моихъ конюшняхъ.

— Въ отличнйшемъ состояніи, Гарри Ричмондъ, отозвался капитанъ.

— О! у него наврное есть ужь новое имя, сказалъ сквайръ.

— Никакого.

— Такъ что жь вынесъ ты изъ своей поздки?

— Боле зоркое зрніе, чмъ прежде.

— Ты, небось, упражнялъ его въ Лондон?

— Я видлъ не одинъ Лондонъ, сквайръ.

— Ну, ты не лжешь.

— Видите, юноша выдерживаетъ огонь! вступился капитанъ Белстедъ.— Гарри Ричмондъ, я съ радостью пожму вамъ руку, но подожду пока вы поздороваетесь какъ слдуетъ съ ддушкой.

Сквайръ держалъ об руки за cmmo. Я улыбнулся смло ему въ лицо.

— Прикажете обойти кругомъ, чтобы достать вашу руку?

Онъ нахмурился и моргнулъ.

— Ступай къ дамамъ, ты, кажется, умешь съ ними ладить, сказалъ онъ и протянулъ руку какъ будто для того чтобъ указать на одну изъ группъ.

Я схватилъ его за руку и сказалъ съ жаромъ:

— Ддушка, честное слово, я васъ люблю, и радъ что вернулся домой.

— Помни, ты не дома, пока не попросишь прощенія у Уберли самъ знаешь за что, отозвался онъ.

— Лошадь оставленная въ гостиниц у меня на совсти, сказалъ я.

Сквайръ проворчалъ:— Тмъ лучше, гамъ и надо ей быть.

— А если она начнетъ брыкаться? сказалъ я.

Капитанъ засмялся, и сквайръ также. Мн было такъ весело что мн пришло на умъ еще тысяча остротъ и даже одну минуту не хотлось идти къ дамамъ.

Капиталъ Белстедъ подвелъ меня къ хорошенькой Джуліи Риппенджеръ. Темпль уже отыскалъ Дженетъ Ильчестеръ. Разказывая наши приключенія въ разныхъ углахъ, мы оба услышали что полковникъ Гудвинъ съ дочерью прізжали съ Риверсли подготовить мое возвращеніе. Поэтому легкая побда моя надъ сквайромъ вовсе не была удивительна. Тмъ не мене я торжествовалъ и былъ внутре.нно убжденъ что я необыкновенно ловокъ и могу если захочу заставить сквайра протянуть руку отцу моему точно такъ же какъ мн протянулъ.

Джулію Риппенджеръ привезла въ Риверсли тетушка Дороти, которая, испугавшись моего отсутствія, здила къ ней. Цль была доставить развлеченіе сквайру. Это удалось. Старику нужна была живая болтовня, но не такая дтская какъ болтовня Дженетъ Ильчестеръ, къ тому же эта особа, при всхъ хорошихъ свойствахъ своихъ, питала ршительное пристрастіе къ молодымъ людямъ, между тмъ какъ Джулія, видя что на меня сердятся въ Риверсли, говорила обо мн, судя по словамъ капитана Белстеда, какъ о геро баллады, о блестящемъ юнош, котораго проступки весьма простительны, какъ легкія облачки едва минутно помрачающія чистоту прекраснаго характера.

— Что еслибъ она обо мн такъ говорила? шепнулъ онъ мн съ глубокимъ вздохомъ.

Какъ бы то ни было, нкоторыя благія вліянія удержали сквайра отъ угрозы лишить меня наслдства. Полковникъ Гудвинъ говорилъ съ нимъ очень искренно и серіозно объ отношеніяхъ моихъ къ отцу. Тетушка и капитанъ Белстедъ и Джулія полагали что сквайръ ршился смотрть сквозь пальцы на мою сыновнюю привязанность. Вс трое убдительно просили меня не упоминать о подарк вина и не стараться добиться свиданія. Относительно вина я не послдовалъ ихъ совту, ибо поднести вино это я считалъ обязанностію, торжественно возложенною на меня подъ сводомъ собора, я и поднесъ его, заявивъ что оно весьма старое. Сквайръ скорчилъ гримасу, но сдержалъ себя и ничего не сказалъ. Я вообразилъ что дло идетъ на ладъ. Прежде чмъ ршился я на дальнйшія дйствія, капитанъ Белстедъ създилъ къ отцу, который самъ посовтовалъ осторожность согласно со своими прежними наставленіями. Онъ, по его собственному выраженію, сплавленъ былъ въ Лондонъ изъ гостиницы, гд сидлъ на мели, съ помощію неизвстно откуда явившихся денегъ, и поручилъ мн сказать чтобъ я помнилъ обширное поприще на которое вступлю въ Дипвел въ день моего совершеннолтія. Двадцать четыре бутылки рейнвейна были выставлены въ рядъ, и мальчики съ конюшни побили ихъ каменьями, подъ надзоромъ сквайра и въ моемъ недобровольномъ присутствіи. Я испытывалъ чувство человка видвшаго какъ льется кровь умирающихъ друзей его.

Сквайръ вручилъ мн росписку на уплату долговъ сдланныхъ въ мои послднія странствія. Какъ было не благодарить его? Но безжалостное пролитіе добраго вина, связаннаго съ воспоминаніями объ отц и маленькой принцесс, вытснило изъ сердца моего чувство благодарности.

ГЛАВА XX.
Всти о новой побд моего отца.

Темплъ пошелъ въ море. Дивлюсь какъ я не пошелъ съ нимъ. Мы были согласны въ томъ что приключенія составляютъ единственную прелесть въ жизни и презирали Англичанъ не видавшихъ ничего кром Англіи. Я не въ силахъ былъ вынести долгой разлуки съ отцомъ, вотъ почему я и не настаивалъ чтобы сквайръ позволилъ мн поступить въ морскую службу. Блистательно выдержавъ экзаменъ, Темпль имлъ счастіе попасть на корабль капитана Белстеда, и оттуда мой честный другъ прислалъ мн свою исповдь въ мрачномъ письм, которымъ увдомлялъ меня что измнилъ дружб: сдлалъ предложеніе Дженетъ Ильчестеръ и обмнялся съ ней взаимною клятвой. Онъ просилъ у меня прощенія, ссылаясь на непреодолимую силу любви своей. Онъ выражалъ надежду что я не разсержусь. Я пожурилъ его въ отвт. Никогда я такъ не любилъ его какъ въ ту минуту когда письмо мое погрузилось въ почтовый ящикъ. Тетушка Дороти взялась передать ему увренія въ моей неизмнной привязанности. Что касается до Дженетъ, то письмо Темпля въ которомъ онъ упоминалъ о ршительномъ пристрастіи ея къ восточнымъ подаркамъ и выражалъ намреніе накопить ихъ какъ можно боле во время своихъ путешествій, было противъ нея острымъ оружіемъ. Я имъ кололъ и пугалъ ее до тхъ поръ пока она сама не призналась сквайру. Что же онъ? Онъ сказалъ что мать ея Марджери скряга. Двочк хочется подарковъ. И я тоже поступаю не такъ какъ бы слдовало. Я долженъ бы купать ей Турцію и Тунисъ, еслибъ ей захотлось ихъ. Чмъ боле это льстило ей, тмъ сильне она расплакалась. Въ этихъ противныхъ слезахъ она похожа была на стараго сетера. Сквайръ общалъ выплачивать ей по четвертямъ пятьдесятъ фунтовъ въ годъ, чтобы она могла покупать себ какіе угодно подарки и не подвергаться искушенію къ непостоянству. Онъ отвелъ меня въ сторону и сказалъ мн, будто знаетъ женщинъ: ‘Молодымъ двушкамъ нужно множество разныхъ бездлушекъ, иначе он будутъ засматриваться то вправо, то влво, помни это.’ Я былъ бы очень радъ еслибъ она на кого-нибудь засмотрлась. Она говорила о любви какъ-то глупо-казенно, возбуждая во мн непріятный смхъ. Въ другихъ случаяхъ она не притворялась и вовсе не казалась неловкою. Она была смлая, здоровая двушка, любившая мужское общество. Геріотъ привелъ ее-въ восторгъ. Я думаю она назначила бы тотчасъ же срокъ свадьбы, еслибъ онъ сдлалъ ей предложеніе. Но мало ли женщинъ влюблены были въ Геріота? Мы съ нимъ встртили Кіоми на пути къ Соутъ-Доунской скачк, на которую Цыгане не допускались. Босая, смуглая двушка бжала подл нашего экипажа и бросала намъ цвты. Геріотъ и пріятель его, молодой лордъ Дестріе, сынъ маркиза Эдбери, хорошо знавшій моего отца, болтали и смялись съ ней и такъ расхваливали ея красоту что я тоже сталъ вглядываться и вдругъ воскликнулъ: Кіоми! Она отскочила въ кусты. Такова была наша вторая встрча. Она была бы пріятна еслибы Геріотъ и Дестріе не выдумывали разныхъ глупостей по поводу нашего прежняго знакомства. Выборъ не дуренъ съ обихъ сторонъ, говорили они, только зачмъ же мы разстались? Она вырвала у меня руку съ злобною усмшкой, какъ разсерженная кошка. Мы много смялись. Они зашли съ ней въ знакомый имъ знатный домъ, по сосдству скачки, тамъ съ помощью одной изъ дочерей разодли ее въ шелки и провели такимъ образомъ за ограду недоступную босымъ ногамъ. Тутъ они представили ее свтскимъ дамамъ, утверждая что она изъ Индіи, и попали въ страшный просакъ. Геріотъ проигралъ свои заклады и назвалъ ее колдуньей. Она отвчала: ‘Ты увидишь, юноша, что я дйствительно колдунья’. Только и сказала она правды о будущемъ. Среди ропота возбужденнаго этою непозволительною шуткой съ важными дамами, мн пришлось отвести ее къ воротамъ. Тутъ, не простившись, она мгновенно подобрала подолъ и убгала черезъ дорогу изъ виду въ лсъ. Платье и какая-то золотая вещица достались ей.

Съ Геріотомъ я совершилъ печальную поздку, ту самую которую когда-то предпринималъ съ Темплемъ. Этотъ разъ я видлъ отца моего за тми высокими красными стнами которыя нкогда казались мн столь таинственными и страшными. Геріотъ шутилъ надъ заключеніемъ за долги. Онъ утверждалъ въ утшеніе мн что безчестье тутъ разв только временное: сидятъ и люди весьма почтенные, такъ же какъ мошенники. Впечатлніе произведенное на меня этимъ посщеніемъ, пирушка среди разоренныхъ людей, тмъ упорне врящихъ въ счастіе чмъ глубже они пали, ужасное сочувствіе внушаемое имъ отцомъ моимъ…. какъ будто я выпилъ чего-то одуряющаго. Я не способенъ былъ ясно обдумать все это. Затмъ я каждый день, до тхъ поръ пока не выкупилъ его, сталъ здить къ ростовщикамъ, прося денегъ взаймы, подъ обезпеченіе материнскаго наслдства. Геріотъ, какъ истинный другъ, поручился за меня. Когда отецъ мой очутился на свобод, сердце мое переполнено было гордой радости и переполнилось недоумнія какъ только мы разстались. Долго потомъ, цлые годы, съ мыслію о немъ соединялось у меня воспоминаніе объ игр въ мячъ и бородатыхъ людяхъ безъ сюртуковъ. Обстановка унизительная. Я однако не могъ думать о немъ безъ гордости. Я съ радостію слушалъ его. Быть вмст было для насъ счастіемъ. Сверхъ того онъ поклялся мн, въ присутствіи мистрисъ Вадди, что впредь не будетъ уже приходить въ столкновеніе съ констаблемъ. Его неистощимая веселость и живая игривость всегда были очаровательны. Виднія блестящей будущности увлекали меня. Я не понималъ отчего какъ будто что-то драгоцнное исчезло изъ моей жизни. Бракъ Джуліи Риппенджеръ съ капитаномъ Белстедомъ представилъ пріятное развлеченіе. Къ несчастію для моего душевнаго спокойствія, она шла къ алтарю поразительно блдная. Тетушка Дороти устроила эту свадьбу. Она задумала ее, какъ видлось изъ ея молчанія и потупленнаго взора, ради собственнаго спокойствія, но ни ой, ни другимъ бракъ этотъ спокойствія не принесъ. Я написалъ краткое увдомленіе Геріоту и получилъ отъ него, уже посл свадьбы, слдующій отвтъ:

‘Въ моемъ полку мы достаточно знаемъ женщинъ. Они любятъ новизну, старый товарищъ, имъ нужно мнять золотой на мелкую монету. Я самъ предпочитаю морскую службу сухопутной и не имю права жаловаться. Когда-то она клялась въ одномъ, теперь поклялась въ другомъ. Будемъ надяться что она останется довольна своимъ выборомъ и не потребуетъ еще боле мелкой монеты. Я не допускаю мдныхъ денегъ — такъ сказалъ бы твой отецъ. Не имю желанія видть супруга, хотя ты и хвалишь его. Привычка его валиться подъ столъ нсколько старомодна, но можетъ-быть ей это въ немъ нравится, а можетъ-быть она и вылчитъ его. Какая ни будетъ она жена, она двочкой была очень мила и оживляла школьную атмосферу. Я по временамъ гляжу на портретъ Джуліи Риппенджеръ, котораго, полагаю, мистрисъ Вильямъ Белстедъ не въ прав вытребовать у меня, если же мужъ ея приписываетъ себ это право, ну въ такомъ случа мн надо будетъ посовтоваться съ моими товарищими офицерами. Намъ нужна война, Ричи, и мн хотлось бы чтобы ты сидлъ за нашимъ полковымъ столомъ, а не нянчился бы съ двочками и женщинами.’

Я заключилъ изъ этого что страсть Геріота къ Джуліи остыла. Тетушка Дороти не одобряла его тона, который мн казался необыкновенно философскимъ и выражающимъ именно то что чувствовалъ бы я еслибъ услышалъ о бракосочетаніи Дженетъ Ильчестеръ.

Смлость моей заграничной поздки, при содйствіи полковника Гудвина и дочери его Клары, убдила сквайра что безразсудно становиться между мною и отцомъ. Вс считали отличнымъ признакомъ что онъ повезъ меня съ собою обозрть его имнія и угольныя копи, и указывалъ на меня какъ на наслдника, который скоро избавитъ его отъ всхъ хозяйственныхъ хлопотъ. Можетъ-быть онъ считалъ видъ богатства надежнйшимъ лкарствомъ отъ припадковъ неповиновенія, которые я повременамъ обнаруживалъ. На мои самовольныя отлучки смотрли сквозь пальцы. Когда я возвращался, сквайръ былъ ворчливъ, я веселъ и любезенъ, потомъ я становился холоденъ, и онъ старался разговорить меня. Онъ пилъ за мое здоровье, вызывая меня на задушевную бесду, я отъ души пилъ за его здоровье, и онъ опять надувался. ‘Въ мое время, говорилъ онъ, молодые люди понимали свои выгоды. Ужь не затваешь ли ты какихъ-нибудь юношескихъ штукъ? Нтъ ли какихъ-нибудь скрытыхъ долговъ? Если такъ…. о я знаю что такое юноши, особенно если попадутъ въ дурныя руки — тутъ разныя бранныя слова, произнесенныя въ подголоса, словно робкіе раскаты грома.— Ну словомъ, если такъ, вдь ты знаешь что моя банковая книжка къ твоимъ услугамъ?’ Не будучи тснимъ долгами, я не обнаруживалъ порыва признательности, и мое спокойное: ‘благодарю васъ’ обманывало его ожиданіе горячихъ изъявленій чувства. Я увренъ что бдный старикъ мучился ревностью. Повременамъ я видлъ что происходитъ у него на душ и чувствовалъ къ нему жалость. Ему нужна была только внимательность, но юноша въ борьб съ нелпостью слишкомъ сердится чтобы замтить ея смшную сторону. Еслибы сквайръ заговорилъ со мною тогда серіозно и справедливо о характер моего отца, я отказался бы отъ своей рзкости и сталъ бы оправдывать его какъ предъ лицомъ судьи. Я убдился что отецъ мой совсмъ иначе созданъ чмъ другіе люди. Мн хотлось только чтобы сквайръ призналъ привлекательность его натуры. Я могъ бы въ этомъ сослаться на женщинъ. Не говоря уже о доброй тетушк Дороти, или о столь ничтожномъ существ какъ врная мистрисъ Вадди, у него были искренніе друзья между женщинами, которыя уважали его и горой за него стояли, и если вдова благороднаго гражданина Сити, леди Самлльманъ, явно стремилась къ другой цли, это не мшало ихъ дружб. И онъ плнялъ ихъ не одною силой и живостью своей, не однимъ благородствомъ и изяществомъ.

Когда мн было ужь за двадцать, и онъ все поврялъ мн, встртился одинъ изъ тхъ странныхъ случаевъ которые служатъ человку публичнымъ испытаніемъ и обнаруживаютъ все что можетъ быть сказано за и противъ него. Молодая наслдница изъ Валлиса влюбилась въ отца моего. Она была, кажется, семью или восемью мсяцами моложе меня, красивая, умная, живая двушка, которой не доставало можетъ-быть нкотораго лоска и чувства приличія. Она, конечно, была хорошаго рода, какъ вс Валлисцы. Она была дйствительно хорошо воспитана, хотя нсколько порывиста. Эта-то двушка страстно влюбилась въ отца моего въ Бат. Она заявляла открыто что онъ не думалъ за ней ухаживать, ни чмъ не вызывалъ ея чувства и признавалась прямо, съ неприличною, на взглядъ тетушки Дороти, но не на мой, нескромностію, что предпочитаетъ отца моего всмъ людямъ на свт. Звали ее Анна Пенрисъ. Въ одно утро сквайръ получилъ письмо отъ ея родственниковъ въ которомъ его просили сообщить свднія о прошедшемъ и характер джентльмена называющаго себя Августъ Фицъ Джорджъ Фредрикъ Вильямъ Ричмондъ Гвельфъ Рой, увряя что цль съ которой вопросъ этотъ предлагается оправдываетъ его нескромность. Онъ хотлъ бросить письмо, крича что слава Богу не знаетъ никого кто носилъ бы такой нелпый списокъ именъ. Рой! Кто такое Рой?

— Это имя моего отца, сказалъ я.

— Оно по моему похоже на имя одного изъ тхъ негодяевъ искателей счастья которые втираются въ семейства и ловятъ дуръ, продолжалъ сквайръ, какъ бы не слыша меня.

— Надо по крайней мр отвтить на письмо, сказала тетушка Дороти.

— Отвчу! заревлъ сквайръ.

Онъ написалъ отвтъ, о содержаніи котораго я могъ догадываться изъ того что тетушка не хотла при мн говорить о немъ. Письмо дйствительно отправленное было написано ею, съ его только подписью. Цлый день у ней сіяли глаза.

Затмъ явилось изложеніе дла изъ Бата.

— Смотрите, смотрите! вскричалъ сквайръ, и сдерживая голосъ повторилъ еще разъ: — смотрите!— было нкоторое достоинство въ его непритворномъ гнв.

Тетушка какъ-то непріятно, на мой взглядъ, поморщилась.

— Я въ этомъ не вижу ничего удивительнаго, сказала она.

— Вы въ этомъ не видите ничего удивительнаго, передразнилъ ее сквайръ.— Нтъ, сударыня, когда человкъ дожилъ до такихъ лтъ что годится въ ддушки, я нахожу удивительнымъ чтобы девятнадцатилтній ребенокъ…. кой чортъ! Это не въ порядк вещей. Но вы женщины любите уродства. О! Я понимаю. Она наслдница пятнадцати тысячъ фунтовъ дохода. Не удивительно что вс разорившіеся игроки и кутилы Англіи горячо гонятся за нею. Такъ, такъ! Въ этомъ дйствительно нтъ ничего удивительнаго. Состояніе ея, кажется, заключается въ угольныхъ копяхъ.

У самого сквайра часть состоянія заключалась въ угольныхъ копяхъ, а также и у моей покойной матери. Это былъ камень пущенный въ моего отца, какъ будто онъ обладалъ особымъ чутьемъ на состоянія такого рода. Я вышелъ изъ комнаты. Тогда сквайръ притворился будто мое присутствіе его стсняло и началъ испускать бранныя восклицанія, которыхъ я не могъ не слыхать внизу и даже на террас. Онъ клялся торжественно что спасетъ эту двушку отъ гибели. Отвтъ тетки былъ коротокъ.

Отецъ звалъ меня въ Батъ странно-повелительнымъ тономъ, доказывавшимъ что онъ крайне нуждался во мн. Я подалъ письмо сквайру за завтракомъ, говоря:

— Надо мн будетъ отлучиться на недльку.

Онъ разгладилъ письмо ножомъ и перевернулъ вилкой.

— Барри, сказалъ онъ полуласково и какъ бы задыхаясь,— лучше бы теб въ это не впутываться.

— Я лучшій другъ котораго онъ можетъ имть при себ.

— Ты лучшее орудіе которое можетъ онъ пустить въ дло, ибо ты джентльменъ.

— Надюсь, вы не разсердитесь на меня, ддушка, а хать мн надо.

— Разв ты не видишь, Гарри Ричмондъ, что тебя приглашаютъ участвовать въ гнусномъ бракосочетаніи.

— Она еще несовершеннолтная, вступилась тетушка.

— Какъ? Ну, такъ въ гнусномъ увоз. Очевидно двка сумашедшая, голова съ изъяномъ, что разбитый орхъ, мозгу нтъ. Гарри, ты не ребенокъ. Вдь не для того же тебя зовутъ туда чтобы помшать длу. Ты прямо ввалишься въ освирпвшую стаю ея родственниковъ. Все равно что броситься въ садокъ съ піявками. Помни, ты взрослый! Подумай самъ. Не бери это дло на свою совсть, другъ мой! Говорю теб, Гарри Ричмондъ, что я не одобряю этой поздки. Ты дешь противъ моей воли. Ты оскорбляешь меня! Ты мараешь грязью мое имя и мое семейство. Она вдь изъ Валлиса? Вс Валлисцы полоумные! Бдная двушка!

Онъ произнесъ послднія слова съ выраженіемъ глубокаго состраданія.

Тетушка кротко выразила свое мнніе что меня зовутъ для того чтобъ я помогъ излчить молодую двушку отъ ея увлеченія.

— И самъ взялъ бы ее! вскричалъ сквайръ.— Гарри, ты этого не сдлаешь! Законъ наконецъ…. Вся страна поднимется на тебя! Тебя выставятъ публично въ каррикатур!

Онъ дйствительно испугался чтобы поздка моя не привела къ такому результату и принялся описывать злыя каррикатуры своего времени, выставляя страшное значеніе ихъ, какъ выраженій общественнаго мннія. Я однако все-таки похалъ.

ГЛАВА XXI.
Прогулка въ Бат.

Я. засталъ отца сидящаго въ гостиниц съ пріятелемъ своимъ Джоріаномъ де-Виттъ, котораго встрчалъ я прежде и считалъ умнымъ человкомъ. Онъ былъ отставной драгунскій капитанъ, страдалъ подагрой и любилъ бургундское, что заставляло его прибгать къ водамъ и вести, какъ онъ выражался, въ промежуткахъ между удовлетвореніемъ своимъ наклонностямъ и страданіями которыми онъ за то платился, жизнь, устроенную по качанію маятника. Отецъ мой былъ въ веселомъ настроеніи духа и просматривалъ дв газеты графства. Одна изъ нихъ рзко на него нападала, другая заступалась за него. Обнявъ меня, онъ просилъ выслушать противорчащіе отзывы этихъ двухъ достопочтенныхъ изданій и прочелъ вслухъ слдующее:

‘Человкъ называющій себя Рой и выражающій, какъ полагаютъ, этимъ самовольно присвоеннымъ прозвищемъ свои нелпыя притязанія’….

‘Блестящій мистеръ Ричмондъ Рой, извстный столько же обворожительностію своею въ обществ, сколько своею романическою исторіей’….

‘Сумлъ весьма скоро сдлаться басней всего города’….

‘Сталъ въ послднее время предметомъ разговоровъ въ нашихъ гостиныхъ’….

‘Что всегда составляетъ исключительный признакъ искателей счастія’….

‘Хотя самъ не подалъ тому повода’….

‘Чтобы бросить свтъ на постыдныя цли престарлаго Селадона, считаемъ не лишнимъ упомянуть о прошедшемъ этого уродливаго остатка старой школы’….

‘Скажемъ только, не стараясь поднять завсу прикрывающую т романтическія страницы его прошедшаго которыя возбудили къ нему сочувствіе всхъ его соотечественниковъ, что онъ и въ настоящее время подвергается нжному преслдованію’….

‘Мы считаемъ себя въ прав назвать его свтскимъ Перкинъ Варбекомъ’….

‘Невольно приходитъ на умъ сравненіе съ героями миологіи’…. Тутъ я попросилъ пощады.

Капитанъ де-Виттъ, гладившій полулежа свою ногу, отнялъ отъ лица шелковый платокъ и пробормоталъ:

— Васъ постоянно пересиливаетъ дискантъ, если только тутъ можетъ-быть рчь о гармоніи.

Отецъ позвонилъ хозяина.

— Лучшее вино вашего погреба сегодня къ обду, мистеръ Ломли. Да помните, я вашъ гость и воспользуюсь правомъ заставить васъ ссть съ нами и участвовать въ выпиваніи вина сомнительнаго достоинства. Мы обдаемъ въ-четверомъ. Если знаете за собою вину, накройте на пятерыхъ и я васъ прощу.

Хозяинъ улыбался. Онъ ршился сказать что никогда еще въ жизни не чувствовалъ такого искушенія поставить плохое вино.

Отецъ улыбнулся ему.

— Вы приглашаете нашего журнальнаго заступника? сказалъ капитанъ де-Виттъ.

— Врага нашего, отвчалъ отецъ.

Я заявилъ что не хочу сидть съ нимъ за однимъ столомъ. Но отецъ сталъ уврять меня что по всей вроятности заступникъ и врагъ одно и то же лицо и ссылался въ подтвержденіе на приведенныя параллельныя мста.

— Надо же ему хлбъ зарабатывать, Ричи. Правду сказать, мн хочется пожурить заступника и похвалить врага. Это его озадачитъ.

— Это и меня озадачиваетъ, сказалъ де-Виттъ.

— Вы понимаете, Джоріанъ, что въ виду постоянно возрастающаго вліянія этихъ журналистовъ, ихъ полезно иногда угостить обдомъ.

— Такъ, такъ, это великое орудіе сплетенъ, Рой! Я предпочиталъ бы держаться отъ него подальше.

— Позвольте мн пригласить его въ лестныхъ выраженіяхъ, другъ Джоріанъ. Онъ въ город. Помните, полезно для страны чтобы такіе люди имли случай познакомиться съ хорошимъ обществомъ. Что до меня касается лично, то я ему разршаю пускать въ меня свои стрлы сколько угодно.

Въ условный часъ посл полудня, отецъ взялъ меня подъ руку, капитанъ де-Виттъ вооружился палкой, и мы вышли въ пеструю, шумящую толпу.

— Когда станешь, по выраженію нашего заступника, предметомъ разговоровъ въ гостиныхъ, сказалъ отецъ, — ступай въ толпу: она освжитъ тебя. Она оказываетъ теб лестное вниманіе, а ты съ своей стороны наблюдаешь общій ея характеръ.

Когда мы проходили, многіе смотрли на отца, нкоторые приподнимали шляпы и кивали съ раздражавшей меня фамиліарносгью, но онъ, чувствуя что меня коробитъ, жалъ мою руку, длалъ замчанія на окружавшее насъ и повременамъ посылалъ благосклонный поклонъ ряду знакомыхъ головъ. Ни разу не оскорбилъ онъ моего чувства приличія и собственнаго достоинства заискиваніемъ вниманія въ комъ бы то ни было, какимъ бы легкимъ кивкомъ ни отвчали на его поклонъ.

Внутри казино обнаружилась большая враждебность. Я ему это замтилъ.

— Немного побольше лорнируютъ, отозвался онъ. Онъ нисколько не чувствовалъ себя стсненнымъ.

— Походимъ взадъ и впередъ, сынъ мой, сказалъ онъ въ отвтъ на мой вопросъ.— Очень немногіе умютъ ходить. Это особое искусство. А если никто не ходитъ по зал, такъ нтъ оживленія.

— Здсь достаточно газетъ, сказалъ капитанъ де-Виттъ.

— И вдовушекъ также, другъ Джоріанъ. Между ними есть родство. Мы привыкли передавать нашу болтовню посредствомъ машинъ. Здсь представляется случай сличать копіи съ оригиналами. Выдумайте-ка намъ какой-нибудь скандальчикъ, это, я увренъ, и имъ доставитъ удовольствіе.— Сударыня, отецъ мой почтительно поклонился въ отвтъ на сдланный ему веромъ знакъ,— надюсь, вы не разслышали мое послднее замчаніе?

— Я пропустила бы мимо ушей, еслибъ и разслышала, отвчала дама.— Я подозвала васъ, чтобы спросить кто этотъ молодой человкъ.

— Двадцать лтъ я съ гордостью зову его своимъ сыномъ.

— Поздравляю васъ.— Она сдлала мн честь оглядть меня отъ нижней пуговицы жилета до бровей.— Приведите его ко мн сегодня вечеромъ. Капитанъ де-Виттъ вы измнили моему висту.

— Только временная неспособность, сударыня.

— То-есть, попросту, подагра?

— Надюсь не угрызеніе совсти, сказалъ отецъ.

— О! это излчимо, засмялся капитанъ.

— Въ васъ, острякахъ, только и есть хорошаго, что злость.

Человкъ созданъ несовершеннымъ, прошепталъ капитанъ де-Виттъ.

— Такъ! такъ! кивнула она и взглянула на моего отца.— Такъ вы не перестали еще ходить въ церковь?

Онъ наклонился къ ней и заговорилъ шопотомъ. Она слегка надула губы.— Хорошо, увидимъ. Какъ-нибудь на той недл. Не знаю сама зачмъ я вамъ помогаю, но мн нравится ваша смлость.

— Одно достоинство еще не даетъ мн право на благосклонность вашу, сказалъ онъ. Она махнула рукой, чтобъ онъ шелъ дальше.

Пока продолжался этотъ странный разговоръ, я замтилъ что публика къ нему прислушивается.

— Это, сообщилъ мн отецъ, — знатная леди Вилтсъ. Замть странность. Леди Вилтсъ, какъ утверждаетъ другъ нашъ Джоріанъ, не такъ еще стара чтобы не могла выйти замужъ. И она царитъ здсь по общему признанію и заставляетъ всхъ мущинъ преклонять предъ собою колна. Нельзя, кажется, сказать того же о ея соперниц леди Деньюдни, которую Джоріанъ сравниваетъ съ дряхлымъ птенцомъ, съ трудомъ вылетающимъ изъ дурно построеннаго гнзда. Она богата, рзка, колка, и ужь никакъ не невста. Батъ призналъ бы и ее второю царицей, только, она всегда запаздываетъ, упускаетъ случай. Ты сію минуту увидишь какъ замахаетъ она веромъ. Она завистлива и переимчива. Конечно, умне было бы съ ея стороны не обращать теперь на меня вниманія. Но она не можетъ. Она уже начинаетъ волноваться. Если леди Вилтсъ подозвала меня, такъ и она должна подозвать. Не будемъ замчать ее, пока не пройдемся дважды по зал. Вотъ видишь ли, Ричи, пользу невзгоды: научаешься вести дипломатію лучше любаго коронованнаго лица въ Европ. Еслибъ я теперь тотчасъ же по ея знаку подошелъ къ ней, это было бы отступничествомъ предъ леди Вилтсъ, которая первая ршилась идти наперекоръ общей враждебности ко мн Но я все-таки долженъ заявить свою независимость. Не надо чтобъ он думали будто я вынужденъ держаться одной партіи. Пусть он воюютъ между собою, я могу быть въ ладу съ обими соперницами. Я лишь на столько обнаружу предпочтеніе къ одной, чтобъ она чувствовала себя польщенною, а другая завидовала бы ей. Да, Ричи, все это пустяки предъ вчностью, но пока мы здсь… да и кстати: начинается кажется великій бой жизни моей.

Капитанъ де-Виттъ замтилъ что если такъ, то этотъ бой будетъ десятый, по точному его исчисленію.

— Нтъ, настаивалъ мой отецъ, — то были лишь пустыя стычки.

Они весело заговорили другъ съ другомъ въ полголоса, припоминая, какъ казалось, какіе-то забавные случаи и вовсе, повидимому, не обращая вниманія на окружавшую ихъ публику, будто ея вовсе не существовало. Можетъ-быть именно вслдствіе этого на нихъ сосредоточилось общее вниманіе.

Отецъ держалъ руку на моемъ плеч, а голову обратилъ.къ капитану де-Витту. Вмсто того чтобы понизить голосъ, онъ говорилъ довольно громко, и на мой слухъ необыкновенно благозвучно, особенно когда произносилъ слова съ мягкимъ смхомъ, словно охотникъ преслдующій дичь сквозь переплетшіяся водяныя лиліи.

Веръ леди Деньюдни принялся бить тактъ задумчиво. Раза два она поднимала его, но тщетно: разговоръ ихъ не прерывался. Наконецъ отецъ поклонился ей издалека. Она подала ему знакъ, словно, страдая близорукостью, разглядла вдругъ пріятное ей лицо. Веръ замахалъ, отецъ мой обратился къ ней. Веръ задвигался тревожно, голосъ отца смолкъ посл заключительнаго оживленнаго замчанія, и онъ отошелъ отъ насъ. Мы съ капитаномъ де-Виттомъ оба направились къ выходу, потому въ сущности что ни я, ни онъ не были уже въ состояніи прохаживаться и разговаривать непринужденно подъ устремленными на насъ со всхъ сторонъ взглядами.

— Посмотрите, сказалъ онъ мн, указывая на экипажи и всадниковъ, — подобное зрлище вы увидите въ дюжинахъ нашихъ городовъ. Богатство этой страны громадно.

Я отвчалъ, думая въ то же время о плавающемъ на мор Темпл:

— Для меня важне что у насъ самыя красивыя женщины.

Этого, по мннію капитала де-Витта, нельзя было утверждать положительно. Женщины Прованса, южной Германіи и нкоторыхъ частей Италіи могли, какъ ему казалось, сравняться съ нашими. На эту тему я готовъ былъ выступить на бой со всякимъ кто не соглашался со мной, ибо противоположное мнніе казалось мн измной отечеству и противорчіемъ здравому смыслу, и я пустился въ разсужденіе съ твердымъ намреніемъ поразить человка который держался такого мннія.

Капитанъ благодушно принималъ мои удары.

— Вотъ детъ молодая особа верхомъ, сказалъ онъ.— Видите вы ее? Темные волосы, густыя брови, сидитъ хорошо, ее сопровождаетъ грумъ. Что, она хороша?

Въ жару патріотизма, я объявилъ что она красавица, хотя совсть меня кольнула при этомъ, точно будто бы я отдалъ яблоко Минерв вмсто Венеры.

— О! началъ онъ, сходя на дорогу, на встрчу ей,— позвольте передать вамъ комплиментъ…

Ея густыя брови сдвинулись, потомъ она взглянула на меня и задумчиво склонила голову. Не прошло минуты какъ отецъ мой подошелъ къ ней.

— Я знала что вы ихъ не побоитесь, сказала она.

Онъ откинулъ голову назадъ какъ пловецъ стряхивающій воду съ волосъ.

— Вы читали газету? спросилъ онъ.

— Вы выскли автора? отозвалась она.

— Бднякъ!

— Что его жалть?

— Неужели же унизиться настолько чтобы дать ему удовлетвореніе?

— Разв онъ осмлится потребовать его?

— Мы предложимъ этотъ вопросъ леди Вилтсъ сегодня вечеромъ.

— Вы сегодня у нея?

— А завтра у леди Деньюдни… если только могу надяться?

— Об? О! Браво, браво! Не говорите мн теперь ничего боле. Какъ это вы устроили? Мн хочется проскакать немножко. Да, конечно, я буду у обихъ, непремнно.

Отецъ представилъ меня.

— Позвольте, миссъ Пенрисъ, обратить ваше благосклонное вниманіе на моего сына, Барри Лепель Ричмонда.

Она коснулась моей руки и кивнула мн, говоря ему:

— У него дтскій вкусъ: онъ, говорятъ, находитъ меня довольно красивою.

— Наслдственное заблужденіе, которому, конечно, суждено усилиться съ годами.

— Вы теперь меня настроили! воскликнула она, ударяя хлыстомъ свою лошадь.

Мы, очевидно, разыграли сцену весьма интересную для жителей Бата, ибо лица всхъ гуляющихъ обращены были на насъ: когда же миссъ Пенрисъ ускакала, лорнеты опустились и движеніе возобновилось. Мн казалось что отцу привтливе кланялись на обратномъ пути въ гостиницу.

— Ты хорошо длаешь, Ричи, замтилъ онъ,— что молчишь пока не чувствуешь желанія что-нибудь сказать. Дай срокъ, желаніе это явится, а съ нимъ явится и подходящее слово. Главное, умть хорошо стоять, хорошо ходить, глядть спокойно… Я укажу сейчасъ же человка знатнаго рода… Не дерзко глядть! Нтъ, изъ двухъ крайностей я уже предпочитаю робость. Завяжи мн глаза, и я укажу теб порядочнаго человка. Что касается до находчивости и остроумія, у тебя оно должно быть. Дай срокъ, и оно явится. Только, Бога ради, не насилуй себя. Есть ли что-нибудь на свт хуже принужденнаго остроумія? И повысивъ голосъ, онъ продолжалъ:— Невжество, вялость совершенная тупость, лучше. Я скоре согласился бы каждый день… ужаснйшее испытаніе… угощать гостей отвратительнымъ обдомъ, нежели слушать какъ какой-нибудь несчастный… а это случается и со старымъ и съ малымъ… выжимаетъ изъ себя мысли, которыя если являются, такъ не иначе какъ легко, свободно, неуловимо. Боже! Какъ такой субъектъ старательно выкачиваетъ свое остроуміе! У меня лицо всегда сохраняетъ неизмнно серіозное выраженіе, когда я присутствую при подобныхъ представленіяхъ. Мн все равно, пусть на меня сердятся. Пусть говорятъ что я смущаю общество. Увряю тебя, Ричи, какъ ни люблю я остроуміе, но человкъ который изящно принимаетъ ударъ, цнитъ его превосходство и признаетъ открыто, а не бодается какъ раздраженный быкъ, требуя чтобы дивились его сил… понимаешь ли, такой человкъ въ моихъ глазахъ стоитъ еще выше. Правда, онъ не такъ забавенъ. Отецъ пожалъ мн руку, слегка щурясь, чтобы дать почувствовать что капитанъ Виттъ въ высокой степени обладаетъ даромъ находчивости и остроумія.

— Джоріанъ, сказалъ онъ,— не хотите ли побиться объ закладъ что вашъ журналистъ откажется съ нами обдать?

Въ отвт не было, по моему, ничего особеннаго. Онъ, помнится, былъ слдующій:

— Крыса почуетъ смерть въ запах сыра.

Капитанъ де-Виттъ побжалъ по лстниц въ свою спальню.

— Не слдовало мн вынуждать его, проговорилъ отецъ задумчиво.— Джоріанъ де-Виттъ бываетъ иногда блестящъ. Теперь счастливая для него минута: часъ одваться къ обду. Я видалъ какъ онъ одвается. Это для него истинное наслажденіе. Я самъ одваюсь и скоро и медленно, какъ придется. Но глядя на Джоріана, нельзя ему не сочувствовать. Ему надо чтобъ изъ окна видно было захожденіе солнца, тутъ огонь въ камин, гртое блье, разныя запонки, тутъ ванна, выборъ того что наднетъ, и чего не наднетъ, menu обда подл зеркала, необыкновенно красивая миніатюра его жены въ сумашедшемъ дом, писанная какимъ-то знаменитымъ художникомъ. Джоріанъ называетъ это своимъ перерожденіемъ. Ты понимаешь его мысль? Онъ сбрасываетъ съ себя все старое и облекается въ новое съ самыми пріятными ожиданіями. Слуга его негодяй, но всегда выманитъ у повара menu обда, и за его заботливость объ этомъ счастливомъ час все остальное ему прощается. Бдный Джоріанъ! Я не знаю человка котораго бы мн было такъ жаль какъ его.

Я замтилъ что о немъ, по моему, едва ли слдуетъ жалть, хотя и завидовать ему нтъ повода.

— У него только шестьсотъ фунтовъ дохода и страсть къ бургундскому, сказалъ отецъ.

Мы обдали вчетверомъ. Журналистъ пришелъ, и робость его скоро исчезла предъ теплымъ радушіемъ хозяина. Онъ оказался добродушнымъ, впечатлительнымъ человчкомъ, который радовался хорошему обду и гордился обществомъ въ которое попалъ.

Въ отвтъ на тостъ за здоровье журналистовъ, онъ сталъ извиняться въ отзывахъ о моемъ отц.

— Сожалю, сожалю! говорилъ онъ, слегка охмлвъ.

Отецъ выслушалъ его и потомъ заговорилъ:

— Я не хотлъ прерывать васъ въ выраженіи вашихъ чувствъ, но долженъ однако сказать вамъ откровенно, между нами, что нахожу сожалнія ваши неумстными. Въ нихъ какъ будто выражается предположеніе что, приглашая васъ обдать, я имлъ намреніе подкупить васъ. Не отпирайтесь пожалуста. Журналисты все-таки люди. А между тмъ цль моя заключается въ томъ чтобы вы, говоря обо мн, хоть сколько-нибудь знали меня, и я съ своей стороны естественно заинтересованъ человкомъ удостаивающимъ меня такоко вниманія. Факты жизни моей къ вашимъ услугамъ, можете оглашать и толковать ихъ сколько угодно. Скажите пожалуста только одно обо мн: я ищу справедливости, но никогда не жалуюсь на судьбу. Провидніе ршаетъ все къ лучшему, вотъ девизъ который ношу я въ сердц. Въ конц концовъ добьюсь должнаго мн. А теперь пока я искренно радъ знакомству съ вами.

— Ахъ! милостивый государь, отозвался маленькій человчекъ,— еслибы вс наши знатные люди были такіе какъ вы! Въ провинціи съ представителями журналистики обращаются какъ помстные дворяне поколнія за два обращались съ приходскими священниками.

— Какъ? Разв они даютъ вамъ мсто за своимъ столомъ? освдомился капитанъ де-Виттъ.

— Нтъ, этого нтъ. Вамъ, мистеръ Ричмондъ… мистеръ Рой… можетъ-быть неизвстно что я собственникъ оппозиціонныхъ журналовъ этого графства. Откровенно говоря, одинъ журналъ самъ собою не окупился бы, я также содержу типографію, и долженъ признаться вамъ по совсти что не дале какъ сегодня утромъ я былъ вынужденъ принять для печати нкоторыя глупости въ род пасквилей…

Отецъ мой успокоилъ его.

— Вы обязаны заботиться о своемъ семейств, мистеръ Гиксонъ.

Глубоко тронутый журналистъ вынулъ изъ кармана корректурные листы.

— Даже теперь, въ послднюю минуту, проговорилъ онъ,— еще время исправить слишкомъ явныя неврности, оскорбительныя выраженія, что-нибудь измнить…

Отецъ взялъ корректуры.

— Ни одной строки, ни одного слова! Кстати о послдней минут. Мн, кажется, пора къ леди Вилтсъ. Или не къ леди ли Деньюдни сегодня? Нтъ, у нея я завтра.

Удовольствіе выразилось на лиц мистера Гиксона, когда онъ услышалъ что отецъ мой бываетъ у обихъ царицъ батскаго общества.

Какъ только мы отъ него отдлались, капитанъ де-Виттъ воскликнулъ:

— Если это такъ-называемое четвертое сословіе, то что же за государство наше!

— Здсь четвертое сословіе еще въ младенчеств, на четверенькахъ, отозвался отецъ.

— То-есть оно соединяетъ въ себ пороки трехъ остальныхъ, кром своихъ собственныхъ. Это что ли вы хотите сказать?

— Джоріанъ, я замтилъ что когда вы злитесь, вы не остроумны. Мы должны быть благодарны этому человку что онъ не обязалъ насъ молчаніемъ. Корректуры позабавятъ леди Вилтсъ. И замтьте, я везу ихъ къ ней, не прочитавъ предварительно. Вы не откажетесь это засвидтельствовать.

Я не понялъ какъ искусно поступилъ отецъ, публично вручивъ корректуры эти леди Вилтсъ. При этомъ обнаружился характеръ миссъ Пенрисъ, которая ршительно заявила что не удетъ изъ дому пока также не прочтетъ ихъ. Одна изъ ея тетокъ расплакалась. Карета ждала цлый часъ.

— Вы слишкомъ много отъ меня требуете. Я не могу ее выгнать, сказала леди Вилтсъ ея дяд. И потомъ въ сторону моему отцу:— Вамъ придется жениться на ней.

— Бога ради спасите меня отъ женитьбы, отвчалъ мой отецъ.

Искренность слышалась въ голос какимъ произнесъ онъ эти слова.

ГЛАВА XXII.
Заключеніе Батскаго эпизода.

Не хорошо придумали друзья миссъ Пенрисъ запугать нападками такого человка какъ мой отецъ. Преслдованіе производило на него оживляющее дйствіе. Въ спокойномъ состояніи онъ склоненъ былъ забыть на время свои притязанія, но пущенные на него пасквили и сплетни расшевелили его, пробудили дремлющія силы. Онъ сдлался другимъ человкомъ. Исчезли нкоторыя черты которыя начинали уже внушать мн опасенія. Я искренно врилъ что виной многаго что не совсмъ нравилось мн въ немъ были обстоятельства. Нельзя было оспаривать ни великодушія, ни смлости его. Онъ не отвчалъ на нападки, не оправдывался. Поведеніе его казалось мн полнымъ достоинства, одного внутренно я не совсмъ ему сочувствовалъ, хотя и сочувствовалъ такту, который не позволялъ ему оскорблять приличіе даже въ самыхъ щекотливыхъ положеніяхъ. Онъ везд и всегда умлъ найтись. Можетъ-быть онъ считалъ нужнымъ пустить мн немного пыли въ глаза, но впрочемъ едва ли, ибо онъ зналъ что стоитъ только ему пробудить во мн ревность, и я стану слпъ ко всмъ его недостаткамъ, и однако онъ этого никогда не длалъ. Въ отзывахъ своихъ о молодой двушк онъ обнаруживалъ снисходительность, нжность, словно слушаешь благосклоннаго судью, который хорошо взвсилъ дло и не видитъ въ немъ ничего преступнаго, кром благороднаго увлеченія. Капитанъ де-Виттъ, судья компетентный, находилъ поведеніе его безукоризненнымъ во всхъ отношеніяхъ. Для моего вразумленія, онъ упомянулъ о нкоторыхъ прежнихъ промахахъ, которые, подумавъ хорошенько, я вс объяснилъ роковымъ недостаткомъ денегъ. Чтобъ имть возможность поддержать его въ случа нужды, я, никого не спрашиваясь, написалъ тетушк Дороти, прося у нея взаймы столько сколько можетъ она прислать. Съ необыкновенною жадностью требовала она подробныхъ извстій о нашихъ похожденіяхъ.— Ты ничего не говоришь о ней, писала мн тетушка, не называя миссъ Пенрисъ по имени, и потомъ дале: ‘Я не могу себ представить какая она. Твои отзывы о ней сбивчивы. Скажи мн серіозно, нравится ли она теб? Она должна быть очень своевольна, но мила ли она въ самомъ дл? Мн хочется знать какъ находитъ ее мой Гарри’.

Отецъ бралъ у меня эти письма, и возвращая ихъ, сказалъ:— Прекрасное сердце! Лучшая изъ женщинъ! Вотъ пропадающее сокровище! При этихъ словахъ лицо его омрачилось. Онъ просилъ меня написать тетушк что ей никогда не придется смотрть на миссъ Пенрисъ какъ на родню. Но это не было найдено вполн удовлетворительнымъ въ Риверсли. Тетушка писала мн: ‘Ужь не ты ли, Гарри, противъ нея? Обдумай хорошенько, есть ли въ ней въ самомъ дл что-нибудь дурное. Она богата, можетъ-быть она благоразумна, предусмотрительна. Можетъ-быть она не въ силахъ перенести тяжкое горе. Можетъ-быть она способна помочь, но не способна сама выдержать. Отстрани свои собственныя чувства, другъ мой. Пока мы этого не сдлаемъ, мы не видимъ ясно своихъ обязанностей. Подумай, въ силахъ ли она принести жертву, прежде чмъ треооватъ отъ нея жертвы, не причиняй страданія попустому. Хотлось бы видть ее. Гарри, я думаю о твоей будущности, вотъ почему я и кажусь теб чрезмрно заботливою’.

Мн казалось что она дйствительно чрезмрно заботится о миссъ Пенрисъ.

Отецъ мой молча выслушалъ мои насмшки надъ женскими письмами.

Немного спустя онъ отвчалъ:

— Джоріанъ говоритъ что женскія письма надо читать какъ анаграмы. Он пушутъ зигзагами. Такъ и ты будешь писать, когда сердце застучитъ теб въ уши. Скажи ей, скажи этой дорогой, благородной, доброй женщин что мы съ тобой счастливы и одни, и всегда такъ останемся. И пожалуста, сынъ мой, называй ее иногда маменькой, ее это обрадуетъ, Она стоитъ этого, ничто не пересилитъ…. голосъ его прервался.

Она прислала мн триста фунтовъ. Случай, вроятно, представился ей не терпящимъ отлагательства. Обезпечившись такимъ образомъ противъ отцовскихъ неосторожностей, я истратилъ сто фунтовъ на покупку лошади, а на остальные двсти держалъ пари за эту лошадь и проигралъ. Лошадь мн опротивла, я продалъ ее за полцны, и изъ вырученныхъ денегъ уплатилъ по счетамъ для поддержанія кредита отца въ город. Я поглядлъ на свои руки съ такимъ же удивленіемъ какъ въ ту минуту когда уличный мальчишка вырвалъ у меня изъ рукъ булку и скрылся, пожирая ее, въ толп.

— Деньги уходятъ, замтилъ я.

— Да, это общее замчаніе, сказалъ отецъ мой бодро,— а между тмъ очень немногіе принимаютъ въ соображеніе это свойство денегъ при обсужденіи отдльнаго случая. Всякій самъ попадаетъ въ просакъ, и всякій осуждаетъ другаго. Вотъ Джоріанъ, да ты мой сынъ, да можетъ-быть тетушка твоя Дороги, да еще Секи Семильманъ, ее не слдуетъ пропускать въ почетномъ списк, и больше я ршительно никого не знаю кто пожаллъ бы о человк котораго арестуютъ за долги. Не то чтобъ это опять предстояло мн.

— Надюсь мы боле ужь не будемъ имть дла съ потомкомъ Шейлока, сказалъ я выразительно.

— Это я говорю только такъ для примра, Ричи.— Да, надюсь! надюсь! Но свойство денегъ такое что въ нихъ никогда нельзя быть увреннымъ. Однако это разговоръ торговцевъ.

Также считая унизительными подобные разговоры, я никогда не пытался открыть источникъ доходовъ отца. Онъ получалъ ихъ пополугодно и тратилъ въ одинъ мсяцъ, въ очевидное доказательство ихъ недостаточности. Десять мсяцевъ въ году онъ жилъ ожиданіями, и многіе съ нимъ вмст по необходимости. Два мсяца онъ велъ жизнь блестящую. Я угадывалъ его тайну настолько что воздерживался отъ вопросовъ и твердо ршился, какъ только достигну совершеннолтія, вывести его изъ положенія зависимаго просителя и искателя счастія. Онъ добивался очевидно невозможнаго, нелпаго. Между тмъ, убдившись на опыт какъ уходятъ деньги, я съ нкоторымъ безпокойствомъ увидлъ что отецъ предпринимаетъ новую, большую трату. Правда, онъ совершилъ чудеса. Несмотря на сплетни и толки, на дурную славу нищаго искателя счастья, плнившаго молодую наслдницу, онъ имлъ открытый доступъ въ дома обихъ первенствующихъ дамъ. Дамы эти, леди Вилтсъ и леди Деньюдни, вращавшіяся каждая въ своемъ избранномъ кругу, и ни за что до сихъ поръ не соглашавшіяся встртиться въ одномъ дом, об дали слово почтить своимъ присутствіемъ балъ, который отецъ намревался дать собравшемуся здсь высшему обществу въ одинъ высокоторжественный день.

— Итакъ, Батъ въ моихъ рукахъ, сказалъ онъ, подмигивая мн, какъ бы въ выраженіе того что онъ не приписываетъ особаго значенія своей побд.— Я общалъ журналисту Гиксону, продолжалъ онъ,— что постараюсь до отъзда отсюда воскресить, насколько возможно, древнюю славу Бата. Батъ когда-то давалъ тонъ всему королевству. Почему не быть этому и теперь?— Я могъ бы спросить его зачмъ этому быть, или зачмъ этому длаться на его счетъ, но устоять противъ него не было возможности. Капитанъ де-Виттъ, и слуга его, и я, и съ дюжину дамъ, и нсколько дюжинъ торговцевъ, вс волей-неволей были увлечены непреодолимымъ порывомъ. Мн выпало на долю обнаруживать силу и ловкость въ стрльб и фехтованіи.— Пусть это знаютъ, не бда, говорилъ де-Виттъ. Онъ безпрерывно писалъ письма. Отецъ обходилъ своихъ прекрасныхъ распорядительницъ отъ двнадцати до трехъ, а до двнадцати съ девяти часовъ утра давалъ аудіенціи брилліантщикамъ, драпировщикамъ, кондитерамъ. Въ три часа дла кончались. Рабочіе, обращавшіеся къ нему за распоряженіями, посл этого времени, отправлялись въ буфетъ съ наставленіемъ буфетчиц ни подъ какимъ видомъ не давать имъ ничего, если ихъ хоть разъ въ жизни видли пьяными. Въ четыре часа отецъ одвался для прогулки. И самые враги его не могли не сознаться что онъ всхъ затемнялъ, гд ни появлялся. Въ статномъ рост его была величавость безъ надменности, въ большихъ голубыхъ глазахъ веселая живость и выразительность…. вс невольно встрчали его привтливо, улыбались и кланялись и забывали любопытство, забывали даже замчать недостатки, пока онъ былъ на глазахъ. Я могу сказать это, ибо я тщательно наблюдалъ вс тонкости обращенія съ нимъ. Въ атмосфер этого мста было что-то мн не по сердцу. Моя бдительная сдержанность, слухи что я наслдникъ громадныхъ богатствъ можетъ-быть также отчасти принуждали нкоторыхъ изъ враждебной партіи къ вншней учтивости. Леди Вилтсъ, удостоивавшая меня своего покровительства, хвалила мое умніе держать себя, какъ будто я тутъ главное лицо. Но я ссылался на обаяніе отца моего. Она его не оспаривала, но говорила съ шутливою ужимкой, намекая на миссъ Пенрисъ:

— Мн, вы знаете, ужь не двадцать лтъ.— Двадцатилтнимъ нравятся сорокалтніе, а сорокалтнимъ двадцатилтніе.

Полезна была можетъ-быть отцу моя ршимость заступаться за него. До моего прізда его оскорбляли. Потомъ родственники миссъ Пенрисъ не повторяли уже боле своихъ оскорбленій. Они являлись къ леди Вилтсъ и жаловались на невозможность драться со мной. Если они принудятъ меня къ вызову, съ именемъ своевольной двочки соединится гибельный запахъ пороха. Прежде они разчитывали на то что отецъ не захочетъ ее компрометировать и не стснялись въ своихъ дйствіяхъ. Тутъ я слдовательно былъ ему полезенъ. Я стоялъ небрежно у перилъ на гулянь, пока она наклонившись шепталась съ отцомъ, а неизмнный спутникъ и двоюродный братъ ея, Мервинъ Пенрисъ, обнаруживалъ досаду крученіемъ юныхъ усовъ. Лошадь его играла, онъ что-то бормоталъ про себя, лицо его было свирпо, но онъ обязанъ былъ ея дожидаться, а она не трогалась съ мста пока ей самой не заблагоразсудится. Она познакомила меня съ нимъ, какъ будто возможенъ разговоръ между двумя молодыми людьми чувствующими себя лишь шашками въ чужой игр, изъ которыхъ одна даетъ шахъ, а другая тщетно старается отъ него закрыться. Нечего говорить что положеніе мое мн не нравилось. Еще хуже стало, когда отецъ началъ кланяться ей издали, не замчая что она останавливаетъ лошадь, какъ только завидитъ его. Леди Вилтсъ, по праву женщины еще сохранившей нкоторую привлекательность, стала уговаривать его подумать о семейств молодой двушки, ибо я ее убдилъ что онъ не желаетъ жениться и ни въ какомъ случа не женится безъ моего согласія. Онъ, по ея совту, старался своимъ поведеніемъ образумить своевольную двушку.

— Отчего вы такъ не любите меня? однажды вдругъ обратилась ко мн миссъ Пенрисъ. Я подумалъ что она съ ума сошла и только вопросительно нахмурился въ отвтъ.

— О! Я слышу что вы везд называете меня невыносимою, продолжала она.— Вы молоды и почему-нибудь предубждены противъ меня. Мн бы хотлось чтобы вы меня поближе узнали. Подождите, современемъ, въ Валлис. Любите вы горныя мстности? Мы бы могли быть друзьями. Характеръ у меня не дурной… надюсь, по крайней мр. Родственники Богъ знаетъ что думаютъ. Не прідете ли вы къ намъ? Я слышала вы общали вашему другу леди Вилтсъ.

На это нападеніе я отвчалъ междометіями краснорчиваго смущенія:

— Увряю васъ, миссъ Пенрисъ, вы заблуждаетесь. Я буду счастливъ…. я люблю горы… я…

— Нисколько не заблуждаюсь. Согласны вы подождать прежде чмъ составить себ ршительное мнніе обо мн?

— Не могу, потому что я уже составилъ мнніе, и оно прямо противоположно дошедшимъ до васъ, повидимому, слухамъ.

— А васъ еще считаютъ застнчивымъ! отозвалась она, отходя отъ меня, наврное въ неудовольствіи.

На одномъ танцовальномъ вечер, гд мы встртились, она завладла мною со свойственною ей неудержимою стремительностью, а я, не понимая пристрастія двадцатилтнихъ къ сорокалтнимъ, не могъ выразитъ ей особеннаго сочувствія. Она кажется требовала чтобъ отецъ публично за ней ухаживалъ. Если врить капитану де-Витту, она просила его танцевать, и танцовать исключительно съ нею, въ подтвержденіе и на зло городскимъ слухамъ. Но отецъ мой вертлся среди пожилыхъ дамъ. Поэтому она отказалась танцовать. Хуже, кажется, ничего не могла она придумать. Тетка, жалкая женщина, сидла подл нея слва, а справа она намренно держала свободное мсто для меня и упорно смотрла на меня черезъ комнату изъ-подъ сдвинутыхъ бровей, такъ что я наконецъ, волей-неволей, принужденъ былъ подойти къ ней. Мн пришлось выдержать опять рзкіе вопросы и Жалобы и обнаруживать притворную веселость, чувствуя себя въ самомъ неловкомъ положеніи, какъ невинный сынъ преступнаго отца, по словамъ наблюдавшаго за вами капитана де-Витта. Помстивъ сына подл себя, она помшала дйствію обдуманной холодности отца, и придала всему видъ напередъ условленной махинаціи. Даже я это замтилъ. Я замчалъ многое, чего не понималъ. Любить отца моего казалось мн естественно. Это доказывало лишь вкусъ и порядочность. Понятно что женщины его любятъ. Но чтобы молодая двушка, свжая какъ весеннее утро, предъ которой жизнь со всми ея тайнами едва открывается, влюбилась въ моего родителя!.. Двушка (размышлялъ я, произнося требуемыя междометія) стройная, свтлоокая, живая, умная, съ нжными блыми ручками и хорошенькими ножками… возможно ли это!.. Она была мрачна, какъ тлющій огонь, пока онъ наконецъ не подошелъ къ ней, и тогда вдругъ изумительно оживилась.

Дло не подвинулось впередъ, когда по приказанію сквайра мн пришлось хать назадъ въ Риверсли, не дождавшись великолпнаго бала, о чемъ я впрочемъ не особенно жаллъ. Отецъ вскор написалъ мн одно изъ своихъ характеристическихъ писемъ, увдомляя меня что балъ удался какъ нельзя лучше. Вслдъ за этимъ заявленіемъ, онъ по обыкновенію предавался роскошнымъ мечтамъ.

‘Мн пріятно, Ричи, что я расшевелилъ старый городъ и далъ ему о чемъ погрезить на полстолтія. Я чувствую нжность къ Бату. Узжая изъ него, я оставляю кружки въ ладу другъ съ другомъ, неистощимыя темы для разговоровъ за чайными столами и уношу убжденіе что стараго воротить нельзя, и слдовательно надо идти впередъ съ вкомъ. Прибавлю въ угоду теб что почти вс до единаго счеты уплачены. Пожалуста долби нмецкій языкъ. Если у тебя также какъ у меня есть вкусъ къ стариннымъ нравамъ, обычаямъ, обрядамъ, готовься къ придворной жизни. Только при двор можетъ человкъ въ наше время покрасоваться ногой, а женщины тамъ художественныя произведенія. Если же теб не достаетъ икръ (чего, слава Богу, никто про моего сына не скажетъ), то это при двор тотчасъ же будетъ замчено и общеизвстно, какъ всякій недостатокъ и всякое достоинство. Я и теперь мечтаю для тебя о парламент. Это не мшаетъ, какъ начало. Джоріанъ желалъ бы чтобы ты утопалъ, сложа руки, въ роскоши, купилъ бы (а вдь объ этомъ можно подумать) знаменитый бургундскій виноградникъ, для помщенія денегъ, посвятилъ бы молодость на отысканіе повара, а зрлый возрастъ на его усовершенствованіе и т. д. Опасаюсь чтобы ты не погрязъ въ хозяйств и не погибъ такимъ образомъ. Возьми Джоріана въ примръ, до чего доводитъ отсутствіе честолюбія. Я берегу Джоріана, я храню его для нравоученія моему сыну. Онъ остроуменъ, ловокъ, отличный тактикъ (пари держу что онъ отличился бы на пол сраженія) и живетъ одинъ только часъ въ сутки, остальные двадцать три часа рабски подчинены одному двадцать четвертому. Поэтому, повторяю, долби нмецкій языкъ.

‘Миссъ Пенрисъ узжаетъ въ родимый Валлисъ. Мы съ Джоріаномъ въ Лондонъ, а оттуда на материкъ. Да хранятъ насъ добрые геніи. Посылаю теб мстныя газеты. Что я выдлывалъ антраша — ложь. Дйствительно, изъ всхъ Англичанъ, я одинъ могъ бы это сдлать, но не длалъ. Я явился въ такой одежд какую привыкъ считать вечернимъ костюмомъ джентльмена, и не вижу что тутъ предосудительнаго что видны были мои ноги. Платье которое прилично, идетъ ко мн и носилось нашими отцами, я буду носить, что бы ни толковало теперешнее поколніе. Я между прочимъ угостилъ обдомъ Гиксона (Джоріанъ сказалъ объ его аппетит какую-то остроту, которую я позабылъ), чтобъ онъ зналъ что во мн не осталось злобы, какъ вначал не было желанія подкупить его. Онъ предложилъ мн свои столбцы, онъ желалъ мн успха съ наслдницей, онъ клялся что обожаетъ антраша и считаетъ шелковый чулокъ совершеннйшимъ произведеніемъ мануфактуры. Вы джентльменъ, говорилъ онъ, — вы вельможа, вы принцъ, вы звзда первой величины!— Возьмите это назадъ, подлипало! восклицаетъ Джоріанъ, и вступаетъ въ споръ съ пьянымъ прохожимъ. И вотъ создатели и сокрушители репутацій въ наше время. Я изучаю Гиксона, какъ удивительную машину, самаго простаго устройства, онъ живой приговоръ современному обществу. На слдующій день онъ опровергалъ въ своемъ грошевомъ оппозиціонномъ листк слухъ о моихъ прыжкахъ, и прислалъ мн, по моему желанію, имена своихъ дочерей, которымъ я препроводилъ маленькіе подарки чтобъ утшить ихъ, ибо если он умныя двочки, такой родитель долженъ ихъ огорчать.

‘Не пренебрегай леди Вилтсъ. Ты произвелъ на нее впечатлніе. Она ставитъ тебя въ примръ нашимъ молодымъ людямъ. Гм…. сударыня!

‘А все-таки, другъ мой, какъ я уже сказалъ, прошедшаго не воротишь. Батъ окончательно убждаетъ меня въ несостоятельности моихъ стремленій. Это сознаніе стоитъ потраченныхъ денегъ. У тебя, Ричи, есть наклонность обсуждать расходы, съ чмъ и поздравляю тебя, если только не будешь упускать изъ виду равносильныхъ цнностей. Свтъ основанъ на мн, смшанной съ грабежомъ. Покажи что владешь чмъ-нибудь, и ты въ прав радоваться что тебя не ограбили. Даю теб слово, я не повторю уже того что длалъ въ Бат. И поврь мн, наслдница не можетъ быть компрометирована. Надюсь, я не отвтственъ за всякаго кто поддается моей привлекательности. Будь увренъ, другъ мой, что я посовтовался бы съ тобою и еще съ одною женщиной, которой достоинства нельзя выразить человческимъ языкомъ, еслибъ я далъ себя опутать. Невозможно! Нтъ, старыя узы предохраняютъ меня отъ новыхъ. Родовъ недостаточно будетъ намъ, когда мы съ тобою начнемъ наконецъ говорить серіозно, когда я откроюсь весь. Итакъ, я оставляю Батъ съ чистою совстью. Къ пріятнымъ воспоминаніямъ примшивается сожалніе что ты не былъ свидтелемъ встрчи между леди Вилтсъ и леди Деньюдни. Джоріанъ сравнивалъ ее со сліяніемъ Роны и…. забылъ я какъ зовутъ ту рку подъ Женевой, рка грязноватая. Въ одежд партіи Деньюдни была нкоторая особенность. Еслибъ я захотлъ, я могъ бы властвовать надъ этими обими партіями такъ же деспотически, какъ Бонапартъ надъ своими Французами. Спроси меня, Ричи, что значитъ пересиливать волны. Я когда-нибудь скажу теб. Я это длалъ всю жизнь, и вотъ къ чему пришелъ. Но, слава Богу, у меня есть сынъ, котораго я люблю, и который никому не уступитъ на свт, и впередъ я буду жить только для него, единственною цлью моей будетъ поставить его въ принадлежащее ему по праву положеніе, съ этой минуты я буду думать только о будущемъ и усердно работать. У меня есть еще силы. Не изъ похвальбы, а искренно говорю я теб, я счастливъ только тогда когда съ тобою. Вотъ мать во мн одерживаетъ верхъ. Прощай. Lebe wohl! Нмецкій! Нмецкій! Mag Gott in seiner Barmherzigkeit! Скажи ей что я ничмъ не завлекалъ эту двушку, что совсть меня ршительно ни въ чемъ упрекнуть не можетъ. Дай Богъ, говорю я, чтобы ты къ своему совершеннолтію сдлался хорошимъ знатокомъ нмецкаго языка. Передай мои почтительныя и теплыя чувства твоей тетушк Дороти. Я каждый вечеръ молю небо за одного изъ его ангеловъ на земл. Kunst, Wissenschaft, Ehre, Liebe. Скоре за нмецкихъ поэтовъ. Я ршительно ослпленъ видніемъ нашей будущности. Признаюсь, я уже не вижу что пишу. Grass’ dich herzlich. Слдующее письмо изъ Вны. Lebe wolh!’

Тетушка Дороти взглянула на письмо, какъ я его складывалъ, очевидно считая мое нежеланіе показать его доказательствомъ дурныхъ встей, или новыхъ усложненій. Она заговорила о миссъ Пенрисъ.

— О! Это кончено! сказалъ я.— Наслдницы скоро утшаются.

Она стала укорять меня за грубую мысль. Я утверждалъ что эта мысль принадлежитъ отцу моему.

— Не можетъ быть, сказала она, и на мои увренія что онъ выразилъ мыслъ эту письменно, отвчала тмъ же тономъ непоколебимаго убжденія:— онъ этого не думаетъ.

Пылкое желаніе юности подтвердить слова свои не заставило меня однако показать письмо это кому бы то ни было. Я не хотлъ чтобъ его видла даже тетушка, которая конечно пріискала бы точно такія же оправданія какъ я для прихотливой странности языка. Я благодарилъ бы внутренно, но не высоко цнилъ бы того кто такъ же какъ я оправдывалъ бы моего отца, и наоборотъ, сквайръ своими нападками могъ въ одну минуту сдлать меня горячимъ его заступникомъ. Ослпленіе мое относительно отца, слдовательно, уже частью миновало, оставалась любовь къ нему, но и любовь эта не была свободна отъ тяжелыхъ тней.

Вдали отъ него, книги были моею отрадой.

ГЛАВА XXIII.
Мой двадцать первый день рожденія.

Книги и грезы, какъ дв рки, упомянутыя отцомъ, шли во мн рядомъ, не смшиваясь. Которая была свтлая Рона и которая темная Арва, не нужно говорить тому кто хоть сколько-нибудь знаетъ молодость. Имъ скоро суждено было смшаться. Я читалъ прилежно, ибо чувствовалъ подъ собою почву, и имлъ высокіе планы на будущее. Міръ дйствительный со своими наклонностями и страстями становился мн понятенъ. Мой наставникъ чрезвычайно обрадовалъ сквайра, сказавъ что я человкъ положительный. Въ философіи и исторіи я ненавидлъ умозрнія, но самые фантастическіе случаи казались мн возможными. Разъ оставивъ книги, я готовъ былъ выкидывать какія угодно дикія штуки. Другъ мой Темпль былъ въ мор, и некому было подмчать и сдерживать во мн блажные порывы. Меня считали замчательно тихимъ, умреннымъ, благоразумнымъ юношей, согласнымъ на все что предполагалось для его благоденствія. Сквайру хотлось чтобъ я по настойчиве ухаживалъ за его милочкой, какъ называлъ онъ Дженетъ Ильчестеръ. Укоренившееся по преданію убжденіе въ необходимости путешествія для окончательнаго воспитанія джентльмена побудило его согласиться чтобъ я провелъ годъ на материк съ моимъ наставникомъ. Онъ желалъ, по его словамъ, чтобы кто-нибудь заступалъ при мн его мсто въ чужихъ краяхъ, то-есть въ сущности, чтобы кто-нибудь предохранялъ меня отъ моего отца, и такъ какъ достопочтенный Амвросій Питерборо, преемникъ достопочтеннаго Симона Гарта, былъ кротокъ и сговорчивъ, я не противился. Такъ твердо тихій, благоразумный юноша въ Риверсли врилъ въ будущіе перевороты, въ потрясенія и бури ожидающія его и всхъ ему близкихъ, что онъ даже не протестовалъ противъ соединенія его имени съ именемъ Дженетъ, хотя не чувствовалъ къ ней ни искры любви. Я старался втолковать себ общее мнніе что она красива. Брови у нея были густыя, прямыя, длинныя, глаза открытые, сроголубоватаго цвта, съ темными рсницами, носъ прямой, губы полныя, станъ стройный, довольно гибкій. Но въ ней не было мягкости, она при мн любовалась собою, она открыто заявляла на меня права, и въ то же время открыто требовала ухаживанья отъ другихъ мущинъ. Въ ней не было женственности. Она ловила воображеніе за рукавъ и запирала въ холодныя выбленныя стны. Геріотъ не только находилъ ее красивою, но даже сравнивалъ съ мистрисъ Белстедъ, прежнею Джуліей Риппенджеръ. При встрч его съ Джуліей, ея внезапная блдность показалась мн очаровательною. Дженетъ никогда не блднла, рдко краснла, она не дйствовала ни на нервы, ни на воображеніе.

— Теб нужно кокетку, которая расшевелила бы тебя, говорилъ Геріотъ.— Ты не будешь счастливъ пока не попробуешь этого милаго орудія пытки. Прелестная Мистрисъ Белстедъ возьмется за это, если желаешь. Теб нужно не обыкновенную змю, а Пиона.

Мн нужна была свжесть и таинственность, женщина измнчивая какъ свтъ дневной: съ сумерками, съ зорями, со внезапными вспышками. Дженетъ ничего ровно не представляла моему тогдашнему сердцу. А Джулія какъ только шепнетъ: ‘мой мужъ’, я вздрагивалъ и волновался безмрно.

Она говорила самыя простыя вещи, какъ напримръ: ‘Я хорошо спала сегодня’ или ‘я видла во сн’ или ‘я озябла,’ и погружала меня въ невыразимое смущеніе. Движеніе губъ, когда произносила она ‘нтъ’, вдыханіемъ себя воздуха при слов ‘да’ придавало этимъ вседневнымъ словечкамъ силу жизни и смерти. Наконецъ, когда стала она упрекать меня за холодность къ Дженетъ, я былъ вынужденъ сказать какъ я желалъ бы чтобы Дженета была похожа на нее. Ея ирландскіе глаза засвтились: ‘на меня, Гарри!’ Тутъ они померкли: ‘Она въ десять разъ лучше меня.’ Такая трогательная скромность заставила меня превозносить ее безмрно. Я говорилъ какъ мальчикъ, испытывая чувства мущины, она держала себя какъ женщина, красня какъ двочка.

— Джулія! Я не могу называть васъ мистрисъ Белстедъ.

— Вдь вы любите моего мужа, Гарри, не правда ли?— Довольно намекнуть на время въ которое подобныя рчи очаровывали меня. Выхавъ верхомъ, совершенно обвороженный, я встртилъ Кіоми и перенесъ на нее мои чувства. Сквайръ выплачивалъ ея племени извстную сумму въ годъ, чтобъ они не ходили въ наши мста, пока можно было опасаться какъ бы я не пристрастился къ цыганской жизни. Они вернулись на свои старыя стоянки, недовольные сквайромъ.

— Поговори съ нимъ сама, Кіоми, сказалъ я,— чего бы ни попросила ты, такимъ глазамъ какъ твои ни въ чемъ нельзя отказать.

— Ну васъ! засмялась она.— Что вы все пустяки говорите?

Она сложилась въ прекрасную дикарку, закаленную противъ погоды и комплиментовъ. Лицо ея напоминало египетское небо при наступленіи ночи. Старая жаркая восточная кровь пылала на щекахъ темно-краснымъ пламенемъ, среди зеленовато-смуглаго цвта кожи, переходившаго дале почти въ желтую краску. Свтъ вечерней зари разлитъ былъ надъ бровями, на ше, на упругой груди подымавшейся и опускавшейся при ея рчахъ такъ же быстро какъ вспыхивали и меркли ея глаза. При встрч съ ней, всякій поклялся бы что это воплощеніе кочевой Азіи. Тутъ не могло быть рчи о красот и изяществ, ибо красота и изящество подчинены извстнымъ законамъ. Волной изгибались брови, раскрытыя губы и ноздри имли въ спокойствіи что-то трагическое. Но когда она смялась, она озаряла васъ, она завладвала мстомъ на которое ступала. Отъ нея вяло Востокомъ, словно она впервые вышла изъ древней родины своего племени. Я пишу о ней языкомъ соотвтствующимъ моему тогдашнему впечатлнію. Я увезъ бы ее и сталъ бы жить ея жизнью, чтобы только видть ее предъ собою и называть моею.

— Ты не замужемъ? сказалъ я смшно слабымъ голосомъ.

— Я еще не видала мущины за котораго бы пошла, усмхнулась она презрительно.

Кулачный боецъ окончательно предался пьянству, одна изъ ея тетокъ умерла, и она собирала деньги чтобы похоронить покойницу съ обрядами которыми такъ дорожатъ Цыгане, соблюдающіе вс обычаи старины несравненно усердне, чмъ осдлое населеніе. Кром этого чувства, въ нихъ развита одна только гордость: они гордятся своею физическою силой, своею ловкостью, хитростью и чистотой крови. Кіоми призналась что надялась меня встртить, призналась что готовилась на меня броситься и что вчера шесть часовъ сидла на дерев и высматривала что длается у насъ въ Грендж, и все это изъ-за ничтожныхъ денегъ чтобы похоронить прилично умершую родственницу. Мы съ Геріотомъ шли за процессіей къ могил. Ея таборъ былъ въ ссор за что-то съ дунстанскими поселянами, и она боялась чтобы въ нихъ не стали бросать каменьями на пути въ церковь. Я зналъ что въ моемъ присутствіи ничего подобнаго не случится. Кіоми шла смиренно, склонивъ голову, предоставляя мн любоваться ея густыми черными волосами. Посл полудня насъ угощали въ табор. Я не замчалъ никакихъ признаковъ близости между нею и Геріотомъ. На вопросъ мой: ‘Помнитъ ли она его?’ Она отвчала: ‘Да! Я опасна для этого молодаго человка.’ Геріотъ называлъ ее прекрасною леопардо-подобной ланью, и утверждалъ что есть смыслъ въ этомъ выраженіи.

Ее вытснила изъ влюбчиваго ума моего Мабель Свитвинтеръ, дочь дипвелскаго мельника. Это была саксонская красавица въ полномъ цвту, свтлая какъ май, съ іюньскою лазурью въ глазахъ. Вы скажете что такими словами легко описывать красоту, но красота эта соотвтствуетъ такимъ словамъ, и избитыя сравненія хорошо выражаютъ всмъ извстный типъ. Подл Кіоми, она казалась роскошной лужайкой рядомъ съ дикимъ пустыремъ.

Мы видли ихъ обихъ вмст въ мое двадцать первое рожденіе. Къ стыду моему, я проснулся рано утромъ въ Риверсли, забывъ объ условленной встрч съ отцомъ за великимъ пиромъ въ Дипвел. Вскор посл захождевія солнца, когда дрозды кормятся на лужайкахъ и ласточки вылетаютъ изъ-подъ крышъ на воду, я услышалъ крикъ Дженеты Ильчестеръ подъ моими отворенными окнами. Я зналъ, она побилась объ закладъ со сквайромъ что первая встртитъ привтствіемъ мое совершеннолтіе, и не удивился. Она сидла верхомъ, одна среди лтняго утренняго тумана, звучно восклицая: ‘Ура! Гарри Ричмондъ! Ура!’ Я бросилъ ей браслетъ. Она не поймала его и не подняла.

— Нтъ, мн васъ самихъ нужно! Браслетъ можетъ взять всякій. Вдь вы одты, Гарри? Вы вдь знали что я явлюсь? Тысячу вамъ счастливыхъ лтъ, и мн ихъ видть съ вашего позволенія. Я первая поздравляю васъ, наврное! Я проснулась въ три часа, выхала въ половин четвертаго, Дунстанскимъ лугомъ, Экертьевымъ полемъ… Мы заплатимъ старику за убытки…. мимо питомника, и вотъ я здсь. Пойте птухи, лайте сабаки, взвивайтесь жаворонки! Я говорила что явлюсь первая. Теперь заверну въ конюшню расшевелить Уберли. Не мшкайте, Гарри, мы съ вами продемся пока вс еще спятъ.

Мы выхали часа на два, попросили на одной ферм хлба и молока. Можетъ-быть чувство независимости, пробужденное походнымъ завтракомъ на побг изъ дому, заставило Дженету воскликнуть что она охотно весь день бы не воротилась. Такія выходки были мн весьма по вкусу. Тутъ я вспомнилъ про Дипвелъ, и въ увренности что отецъ тамъ будетъ, хотя онъ не писалъ объ этомъ, предложилъ създить туда. Дженета заступилась за лошадей и за сквайра. Пиръ былъ приготовленъ въ Риверсли точно такъ же какъ въ Дипвел. Она говорила вкрадчиво:

— Гарри, сквайръ очень старъ. Немного можетъ-быть уже представится вамъ случаевъ доставить ему удовольствіе. Доставьте же по крайней мр сегодня. Завтра позжайте къ отцу если нужно, конечно нужно, если вамъ такъ хочется, но не оставляйте Риверсли сегодня.

— Чтобы не испортить моего положенія, Дженета?

— Чтобы не огорчить добраго старика сегодня.

— О! вы его милочка, я знаю.

— Вы въ сердц его занимаете первое мсто, Гарри, и я желаю чтобъ оно за вами осталось.

— Но вдь я далъ клятву отцу.

— Ему, кажется, не слдовало бы ее требовать.

— Я общалъ когда еще былъ ребенкомъ.

— Такъ докажите что вы съ тхъ поръ поумнли, Гарри.

— У васъ отличныя понятія о святости общаній.

— У меня есть, кажется, здравый смыслъ, вотъ и все.

— Это вопросъ чувства.

— Вы вдь однако забыли.

Показался таборъ Кіоми на Дунстанской земл. Я воздержался отъ отвта Дженет и подъхалъ съ нею къ Цыганк, которой она терпть не могла еще съ дтства.

Кіоми взялась създить въ Дипвелъ за тридцать верстъ и сказать тамъ что я пріду вечеромъ. Слезы были на энергическомъ лиц Дженеты какъ хали мы домой.

Посл завтрака сквайръ познакомилъ меня съ своимъ повреннымъ, мистеромъ Борджинъ, который, запершись въ комнат со мною, сказалъ формально:

— Мистеръ Гарри Ричмондъ, вы внукъ сквайра Белтама, единственный потомокъ его мужескаго пола и назначены теперь, думать должно и останетесь, прямымъ наслдникомъ его состоянія, которое въ настоящее время громадно, и будетъ вроятно увеличиваться пока сквайръ живъ. Вы можетъ-быть не знаете что ддушка вашъ весьма искусенъ въ длахъ. Еслибъ онъ и не родился богатымъ, онъ все-таки былъ бы теперь однимъ изъ первыхъ нашихъ милліонщиковъ. Всякій разъ почти какъ помщалъ онъ деньги, капиталъ его удвоивался, вс предпріятія его удавались. Можетъ-быть онъ не такъ хорошо знаетъ людей, но за то онъ никому и не вритъ вполн. Итакъ, если есть обрывъ въ его ум, то онъ прикрытъ мостомъ. Сравненіе можетъ-быть неудачно, но вы конечно меня понимаете. Онъ уметъ идти своею дорогой, не вдаваясь въ обманъ. Самъ же ддушка вашъ воплощенная честь. Теперь мн нужно объяснить вамъ нкоторыя семейныя обстоятельства. Жена сквайра, бабка ваша по матери, была богатая наслдница. Часть ея денегъ закрплена была за нею чтобы перейти къ ея дтямъ посл ея смерти. Что принадлежало ей лично она также завщала имъ для передачи по смерти ихъ дтямъ. Такимъ образомъ ваша мать и тетка получили въ наслдство посл вашей бабки деньги которыми могли распоряжаться по усмотрнію, и такія которыя должны были достаться въ неприкосновенности дтямъ ихъ въ случа брака. Ддушка вашъ, какъ естественный вашъ опекунъ, помстилъ ваши деньги весьма выгодно, а теперь, какъ вы достигли совершеннолтія, передаетъ ихъ вамъ, какъ видите, не медля. Вслдствіе чего вы становитесь сегодня владльцемъ семидесяти тысячъ фунтовъ, относительно которыхъ я жду вашихъ распоряженій. Гм…. Что же касается до остальнаго состоянія вашей матери, того которое лично ей принадлежало, оно перешло къ ея мужу, вашему отцу, который, по всей вроятности, дастъ вамъ въ немъ отчетъ…. гм…. въ удобное для него время…. гм…. Затмъ, мистеръ Гарри, мн приказано переговорить съ вами объ одномъ щекотливомъ вопрос, хотя съ точки зрнія дловой, тутъ нтъ ничего особенно щекотливаго. Ддушка вашъ укрпитъ за вами имнія и деньги цнностью на двадцать тысячъ фунтовъ годоваго дохода въ день бракосочетанія вашего съ одною здшнею двицей, миссъ Дженетой Ильчестеръ. Онъ беретъ также на себя ея приданое. Позвольте мн прибавить что онъ желаетъ, хотя и не ставитъ это непремннымъ условіемъ, чтобы вы современемъ приняли фамилію Белтамъ и подписывались бы Гарри Лепель Ричмондъ Белтамъ, или если угодно Ричмондъ-Белтамъ съ соединительною чертой. Это онъ конечно предоставляетъ на ваше усмотрніе. Затмъ, мистеръ Гарри, я кончилъ, и мн остается только искренно поздравить васъ съ тми благами которыя мудрому Провиднію угодно было ниспослать вамъ.

Нтъ ироніи хуже угодливости. Я въ послдствіи вспоминалъ слова Борджина о ‘мудромъ Провидніи’, сказанныя имъ со всею дловою искренностію.

Въ то время я не думалъ ни о чемъ, кром прямоты сквайра, и сожаллъ что буду вынужденъ огорчить его. Дженета помогла мн. Она намекнула со стыдливостію, ей вовсе несвойственною, что мн нужно продлать одну церемонію. Угадывая въ чемъ дло, я поцловалъ ее въ щеку.

— Такъ цловать, замтилъ сквайръ, — все равно что по головк погладить. Но, прибавилъ онъ справедливо, — пусть скоре она будетъ въ десять разъ лучше тебя, чмъ ты ей не ровня. Такія двушки какъ моя милочка драгоцнны.

Благодаря ея заступничествуъ, онъ поглядлъ сквозь пальцы на мой отздъ, посл того какъ я исполнилъ обязанность свою предъ арендаторами. Онъ только обнаружилъ досаду, а досада его была, вроятно, чрезмрная.

Мы съ Геріотомъ създили въ Дипвелъ. На слдующій вечеръ мы хали назадъ при лупномъ свт, съ запасомъ смха на цлый годъ, и пли какъ аравійскіе поэты славу смуглой и блолицей, превознося одну предъ другой. ‘Кіоми! Мабель! ‘ восклицали мы поочередно. Мы только-что допили остатки давно хранившагося бургундскаго.

— Кіоми, что за прелестная пантера! восклицаетъ Геріотъ.

А я: Зубы и когти, и кожа словно спаленная трава. Вотъ Мабель роскошный цвтокъ.

— Масло съ яйцами, Ричи, столько же огня, сколько въ ночник.

— Геріотъ, даю теб слово, самый взглядъ ея вчное лто. Кіоми дребезжитъ. Между ними та же разница что между металломъ и тломъ.

— А дребезжала она когда этотъ негодяй Дестріе, чортъ бы его взялъ, прикоснулся къ ней.

— Кошка! Замтилъ ты какъ Мабель покраснла?

— Какъ было помшать ему? Мы выпили каждый по дюжин. Видлъ ты какъ Кіоми свернулась подъ кустомъ?

— Я принялъ ее за мертвую галку.

— Я принимаю ее за то что она есть. Пусть она дерется, кричитъ, царапается, кусается, я еще возьму ее, на зло всему племени, для развлеченія. Мы съ ней пара.

Его горячность до такой степени превосходила мою что я погрузился въ размышленіе о прелестяхъ моей очаровательницы. Въ результат оказалось что я не могу безъ нея жить. Я добрался домой весь разбитый. На другой день я опять былъ въ Дипвел.

Въ грхахъ, какіе есть за мною, я могу признаться. Я сильно ухаживалъ за этою глупою деревенскою красавицей и пользовался всякими преимуществами предъ ея другими поклонниками. Она встртила меня въ великій день моего рожденія вмст съ другими двушками въ блыхъ платьяхъ съ цвтами въ рукахъ, и я присвоилъ себ право поцловать ее. Главный распорядитель торжества, старый поваръ моего отца, monsieur Alphonse, превратилъ сумерки въ полдень, пустивъ пучекъ ракетъ въ ту минуту какъ тубы мои прикоснулись къ ея щек. Поцлуй былъ испорченъ. Я потребовалъ вознагражденія. Мы вдь были друзьями съ дтства. Удивленіе мое росту прелестной розы, которую я оставилъ ничтожною распуколкой, было пріятною, естественною лестью, основанною на истин. На каждомъ шагу мы встрчали воспоминанія, сами по себ невинныя для дтскихъ умовъ. Какъ шепнешь ей бывало: ‘Слушай! Ужь солнце заходитъ, Мабель. Марта Трешеръ кличетъ.’ Она вся зардетъ какъ заря. Я и тутъ уважалъ Марту за то что она смло говорила со мною о двушк. У мистрисъ Вадди не хватило духу. Джонъ Трешеръ и Маркъ Свитвинтеръ были подавлены княжескою щедростію моего отца, у нихъ закружились головы, они кажется и не предполагали чтобъ я могъ поступать дурно. Чтобы положить конецъ всей этой исторіи, кто-то написалъ сквайру безграмотнымъ языкомъ что я ухаживаю за деревенскою двкой, и онъ тотчасъ же отправилъ меня на материкъ. Предъ отъздомъ у насъ съ нимъ былъ разговоръ о деньгахъ. Сквайръ давалъ мн тысячу фунтовъ въ годъ, кром моихъ собственныхъ доходовъ. Онъ совтовалъ мн быть благоразумнымъ, говорилъ что эта поздка будетъ мн испытаніемъ, и давъ честное слово что не будетъ проврять моихъ счетовъ съ банкирами, выразилъ желаніе чтобъ я показалъ себя достойнымъ такого доврія. Спекуляціи онъ запрещалъ. Я успокоилъ его увреніями что намренъ путешествовать не какъ купецъ, игрокъ или мотъ, а просто какъ порядочный Англичанинъ.

— Это самое лучшее, сказалъ онъ.

Пріхавъ въ Лондонъ, я оставилъ моего спутника, достопочтеннаго Амвросія Питерборо, за портвейномъ въ гостиниц и поскакалъ въ Дипвелъ. Въ утреннія сумерки пустилъ камушекъ въ окно Мабели, и скоро лицо ея появилось въ окн. Но лицо омраченное тучами, смоченное дождемъ. Она указала на ферму, говоря что отецъ мой тамъ.

— Онъ огорчилъ васъ, Мабель? спросилъ я тихо.

— О, нтъ! Не онъ! Онъ не огорчитъ. Онъ говорилъ дло. О, уйдите, уйдите, я не смю двинуться. И не говорите такъ ласково, я не могу вынести ласки.

Отецъ мой наврно увщевалъ ее нжно, нжность-то и кольнула ее заживо, она боялась ея. Еслибъ я сталъ упрекать и бранить Мабель, она можетъ-быть послушалась бы меня и ушла бы со мною навсегда. Теперь она не хотла слушать. Я послалъ ей поцлуй съ сожалніемъ, которое впрочемъ скоро разсялось, когда я увидлъ какъ она морщила лобъ и губы, готовясь опять расплакаться. Еслибъ она скрыла отъ меня это зрлище, приложивъ платокъ къ лицу, я, можетъ-быть, не пошолъ бы къ отцу, не повидавшись съ нею, и самъ бы заслужилъ укоры. Отецъ скоро измнилъ мое настроеніе.

— Эта маленькая Мабель, говорилъ онъ,— кажется двочка впечатлительная. Кстати о двочкахъ, я готовлю теб сюрпризъ. Напомни мн когда прідемъ въ Остенде. Можетъ-бытъ намъ понадобится тамъ яхта чтобы принимать высокое общество. Я навелъ справки о найм шкуны. Эта Мабель, вроятно, уметъ читать и писать. Не пиши писемъ, другъ мой. Не сй терній въ старомъ Дипвел. Я покажу теб портретъ, Ричи. Портретъ! Ты, я думаю, сознаешься что оригиналъ надо цнить высоко, а не сорвать и бросить, какъ ничтожный цвтокъ. Видишь ли, Ричи, у двушки одна только надежда въ мір, и обмануть эту надежду…. Нтъ! Нтъ! Ты увидишь портретъ. Эта Мабель хорошенькая коровка, согласенъ, но имть ее на совсти… какая обуза. Молодой лордъ Дестріе… помнишь, онъ былъ здсь однимъ изъ нашихъ гостей, я привезъ его чтобы познакомить съ тобой… ну онъ, можетъ-быть, не посовстился бы. Но сравни же его съ собою, Ричи! Нтъ, мы съ тобой будемъ любить другъ друга и избгать всего щекотливаго.

Онъ увлекъ меня съ собою въ Лондонъ, въ новый міръ. Нельзя было устоять противъ него. Въ одномъ лондонскомъ клуб меня подвели къ миніатюрному портрету молодой женщины необыкновенно нжной красоты. Щеки ея были ярко румяны, губы смялись кротко, глаза свтились лазуревымъ свтомъ.

— Кто она? спросилъ я.

Старомодная прическа напудренныхъ волосъ побудила меня прибавить:

— Кто была она?

Капитанъ де-Виттъ, хотя членъ клуба, не могъ, повидимому, отвтить мн. Онъ поглядлъ на отца, помычалъ, откашлялся и сказалъ:

— Ее звали мистрисъ Анастасія Дьюзбери.

— Она не похожа на бабушку, сказалъ мой отецъ.

— Теперь она, вроятно, была бы бабушкой, сказалъ я.

Мы глядли молча.

— Да, вздохнулъ онъ. Она была превосходная актриса и прекрасная женщина. Благородная женщина! женщина образованная и даровитая. Видишь ли ты въ этомъ лиц слды сердечныхъ страданій? Нтъ? Очень хорошо. Пройдемся къ ея могил. Она умерла рано.

— Кто же она? шепнулъ я.

— Это моя мать, другъ мой! проговорилъ онъ.

Сердце у меня сжалось.

Мы пришли къ каменной плит въ одной лондонской улиц. Какъ представить себ что подъ этою плитой скрыты отъ насъ эти чудныя, полныя жизни черты?

ГЛАВА XXIV.
Я встрчаю принцессу.

Узнавъ что я не ночевалъ въ гостиниц, достопочтенный Амвросій бросился въ Риверсли съ возгласами смущенія, и былъ встрченъ со стороны сквайра презрительнымъ совтомъ свыкнуться со свойствами юношей, изъ которыхъ одинъ находится подъ его номинальнымъ надзоромъ, и если хочетъ проповдовать вн церкви, такъ читать свои проповди втайн. Почтенный джентльменъ не хорошо понималъ свои обязанности и способы исполнять ихъ. Видть меня съ отцомъ, не только не показалось ему предосудительнымъ, а напротивъ обрадовало его, и посл непродолжительной бесды, онъ охотно согласился на наше предложеніе путешествовать вмст. Сквайръ надолъ ему, и я думаю что въ сравненіи съ нимъ отецъ казался ему боле привлекательнымъ другомъ юношества.

— Недурно имть подъ рукой духовнаго наставника, сказалъ мн отецъ съ забавнымъ смшеніемъ серіозности и юмора, производившимъ впечатлніе пріятное, потому что серіозность была непритворная, а юморъ безсознательный.— Записной казуистъ подъ часъ драгоцненъ. И, признаюсь, я люблю путешествовать съ собственнымъ моимъ капелланомъ.

Отлучка мистера Питерборо дала мн время распорядиться чтобъ обильныя средства были доставлены намъ чрезъ посредство повренныхъ моего отца гг. Детерменъ и Ньюсонъ, съ которыми я уже прежде бывалъ въ сношеніяхъ по его дламъ. Они со мною были глубоко почтительны, показали мн ящикъ гд хранились отцовскія бумаги и говорили о его ‘дл’ весьма длинномъ и грустномъ, судя по ихъ печально офиціальному тону.

Мн естественно представился вопросъ:

— Почему же вы не ведете этого дла дале?

— Недостатокъ фондовъ.

— Теперь объ этомъ нечего толковать, настаивалъ я. Но отецъ попросилъ отложить до другаго раза изложеніе дла, говоря: Сначала удовольствія, а потомъ дла. Таковъ, кажется, законъ матери нашей природы, господа. Я не желаю взваливать на него отцовскую ношу пока онъ не повеселился вдоволь.

Посл благополучнаго перезда, мы увидли на зар башни Остенде. Стоя съ отцомъ на палуб и глядя на этотъ край великаго материка, я вспомнилъ наши старыя странствія и почувствовалъ себя неразрывно связаннымъ съ отцомъ и устыдился моихъ недавнихъ критическихъ обсужденій его характера. Дтская привязанность моя къ нему вернулась со всею силой. Я достаточно зналъ его прошедшее, чтобы быть увреннымъ что онъ не склонялъ головы и бодро слдовалъ за путеводнымъ свтомъ огня горвшаго въ твердомъ сердц его среди темныхъ тучъ, нависшихъ надъ нимъ на родин. Какъ всегда люди слишкомъ счастливые для сентиментальности, я болталъ обо всемъ кром своихъ чувствъ.

— Какая прекрасная пришла вамъ мысль привести съ собою въ Дипвелъ стараго Альфонса. Послушали бы вы какъ старый Джонъ Трешеръ и Маркъ Свигвинтеръ и вс прочіе ворчали что ‘французская лягушка’ возится съ ихъ говядиной, а Альфонсъ уврялъ что онъ только веллъ чаще поворачивать быка, и потомъ приготовилъ имъ картофель шестью различными способами. Дипвелъ до сихъ поръ едвали еще опомнился. Вы знаете, я сидлъ предсдателемъ въ ихъ палатк, пока говядина обносилась въ первый разъ, и Альфонсъ все ужасно торопился утащить меня въ такъ-называемую царскую палатку. Кстати, вамъ бы слдовало опустить флагъ на закат солнца.

— Для насъ тогда еще солнце не взошло, отвчалъ отецъ, улыбаясь.

— Да, я и забылъ сказать вамъ объ Альфонс. Мы оставимъ его у себя въ услуженіи. Онъ все приставалъ ко мн: ‘Monsieur Henri-Kichie, Monsieur Henri-Richie! milles compliments!.. et les potages, Monsieur!… а la Camrani, a la tortue, aux petits pois…. c’est en vrai artiste que j’ai su tout retarder jusqu’au dernier moment…. Monsieur! Cher Monsieur Henri-Richie, je vous en supplie, laissez-l ces planteurs de choux!… А съ другой стороны Джонъ Трешеръ отъ имени всхъ: ‘мистеръ Гарри, смемъ сказать вамъ, мы не можемъ сть покойно, пока насъ преслдуетъ мысль что этотъ Французъ явился сюда разыгрывать свои заморскія штуки съ нашей простою, здоровою пищей. По нашему, онъ не отличитъ говядины отъ свинины. Пусть онъ тамъ болтаетъ, и мшаетъ, и засылаетъ и закатываетъ, мы не хотимъ всего этого, потому что это не крпитъ желудка.’ Альфонсъ, совершенно равнодушный къ голосу черни:— H! mais, pensez doue au papa, Monsieur Henri Richie! Sans doute il а me sant de fer, mais encore faut il lui mnager le suc gastrique pancratique….

— Такъ! такъ! засмялся отецъ.— Что это теб въ голову пришелъ Альфонсъ?

— Можетъ-быть оттого что мн вроятно черезъ часъ придется говорить по-французски.

— По-нмецки, Ричи, по-нмецки.

— Да вдь эти Бельгійцы говорятъ по-французски.

— Да, съ грхомъ пополамъ. Но теб, я думаю, придется вести сначала нмецкій разговоръ.

— Что жь длать! Буду лепетать какъ могу, хоть оно и не очень пріятно.

— Я ручаюсь, Ричи, что черезъ шесть часовъ отъ настоящей минуты нмецкій языкъ будетъ казаться теб лучшимъ изъ всхъ языковъ человческихъ.

Я поглядлъ на него. Онъ весело улыбнулся мн безъ малйшаго оттнка шутливости.

Окружающая насъ картина привлекла мое вниманіе. Смющіяся лица рыбачекъ, свжія и румяныя, посреди обросшихъ мохомъ старинныхъ строеній, смуглые таможенные офицеры въ двубортныхъ мундирахъ, увеличивающихъ ширину ихъ плечъ. Отецъ мой заслужилъ одобреніе мистера Питерборо, объявивъ сигары, которыя легко могъ бы провести.

— А теперь, сказалъ отецъ добродушно повелительнымъ тономъ дамскаго доктора, — извольте ложиться на короткій отдыхъ. Мы будемъ завтракать въ восемь часовъ. Я готовлю сюрпризъ мистеру Ричи. Мы отправляемся барабанить на площади, не откликнется ли намъ кто-нибудь.

— Въ самомъ дл? отозвался мой простодушный менторъ.

— Будьте уврены что мы не обезпокоимъ васъ, мистеръ Питерборо. Вы достигли, не правда ли, того средняго возраста, когда сонъ становится такъ-сказать нашимъ капиталомъ, а умственная и физическая дятельность процентами, извлекаемыми изъ него. Вамъ три добрыхъ часа. Такъ до свиданія же за завтракомъ.

Первымъ дломъ отца моего въ гостинниц было справиться со спискомъ прізжихъ. Онъ отвелъ въ сторону одного изъ слугъ, разспрашивалъ его, и съ нкоторымъ волненіемъ схватилъ меня за руку, говоря:

— Она здсь. Такъ я и думалъ. Она пошла на дюны подышать морскимъ воздухомъ. Идемъ, Ричи, идемъ!

— Кто это ‘она?’ спросилъ я равнодушно.

— Она молода, она знатнаго рода, она прелестна. Здсь есть дв-три коронованныхъ особы. Я замчаю въ теб, Ричи, удивительную забывчивость. Она была больна. Да ускоритъ Нептунъ ея выздоровленіе. Ну-ка по-нмецки! Die Strassen ruhen, die Stadt schlft, aber dort siehst du, dort liegt das blaue Meer das nimmerschlafende. (Улицы покоятся, городъ спитъ, но тамъ, видишь ли, тамъ разстилается синее море, никогда не спящее.) Она глядитъ на него, Ричи! Она дышетъ имъ. Ей Богу, я ожидаю увидть прекраснйшую изъ женщинъ. Не смущайся блдными щеками…. blasse Wangen. Болзнь ея была опасна. Но здшній воздухъ живителенъ, онъ возстановитъ, онъ долженъ возстановить ее! Какъ заговоритъ она? При мн можетъ быть: ‘Freund!’ А ты могъ бы рискнуть: ‘Theure Prinzessin.’ Безъ холодности пожалуста! Да вотъ и она.

На отлогомъ склон песчанаго взморья, я увидлъ кучку людей, состоявшую, какъ оказалось, изъ трехъ лицъ, окружавшихъ медленно движущееся кресло больной. Я и понималъ какъ будто отчасти что вокругъ меня происходитъ, и сомнвался, словно готовъ былъ разгадать загадку, словно свтъ готовъ просіять на облачномъ неб. И онъ просіялъ. Изъ старыхъ дней странствій моихъ съ Темплемъ возникъ ея образъ. Я узналъ ее безъ усилія, безъ колебанія. Подснжникъ поднимающій кверху остроконечную головку, только-что выбившись изъ земли, и подснжникъ лежащій на земл, одинъ и тотъ же цвтокъ. Лицо было то же, хотя черты измнились. Выраженіе осталось прежнее, во щеки были блдны, добрые голубые глаза впали и расширились, словно невидимая рука едва не похитила ее, и теперь еще не совсмъ выпустила.

Мы остановились въ нсколькихъ шагахъ, чтобы дать ей время припомнить насъ. Она кротко и пристально поглядла на насъ, пока русые волосы ея прядями разввались по морскому втру. Легкая краска проступившая на нжной кож доказала что она узнаетъ насъ.

— Принцесса Оттилія! сказалъ отецъ.

— Это я, мой другъ, отвчала она.— А вы какъ?

— Здорове чмъ нужно, дорогая принцесса.

— А онъ?

— Гарри Ричмондъ, мой сынъ, теперь уже совершеннолтній, начинающій путешествіе. Онъ не забылъ букетъ фіалокъ данный ему на прощанье.

Брови ея слегка поднялись вопросительно.

— А также и венгерскую лошадку, на которую вы позволили мн ссть, сказалъ я.

— Какъ хорошъ этотъ морской воздухъ, заговорила она по-англійски.— Англія и море неразрывно связаны въ ум моемъ. Такъ вы здсь. Мн было очень, очень плохо. Но ваше доброе море возвращаетъ мн жизнь. Мн бы хотлось покататься на немъ. Вы еще не видали маркграфини?

Отецъ объяснилъ что мы только-что вышли на берегъ.

— Такъ наша встрча случайная?

— Дорогая принцесса, я слышалъ что вы на взморь.

— А! Это хорошо: вышли мн на встрчу? Это мн такъ же пріятно, хотя я люблю случайность. Да вы и попали сюда случайно. Я видла, какъ причаливалъ пароходъ изъ Англіи, пока меня одвали. Я больше всего люблю утро, тутъ я одна какъ бы владю всмъ, и моремъ, и небомъ и собою, вс еще спятъ, и вотъ вы являетесь, какъ въ старой сказк.

Вки ея опустились, не закрываясь совсмъ.

— Подождите теперь немного съ ней говорить, сказалъ голосъ по-англійски, голосъ миссъ Сиблей. Шварцъ, громадный драгунъ, котораго высокая, вороная лошадь все мерещилась мн подл него, медленно двигалъ кресло, склонивъ голову. Молодая двушка въ простомъ черномъ плать шла рядомъ съ миссъ Сиблей за колесами кресла.

— Опасность миновала, отвчала миссъ Сиблей на мой взглядъ.— Она выздоравливаетъ. Вы видите какъ она слаба.

Я сталъ хвалить эту даму за то что она не оставила принцессу. Это казалось мн великою заслугой съ ея стороны.

— О! сказала она.— Я давно уже разсталась съ Саркельдомъ, но когда услышала о паденіи ея съ лошади, я пришла и стала ходить за ней. Мы одно время боялись что лишимся ея. Она увядала какъ будто отъ внутренняго поврежденія. Можетъ-быть это было слдствіемъ сильнаго потрясенія и отсутствія привычнаго ей движенія. Она слишкомъ занималась.

— А маркграфиня?

— Маркграфиня въ самомъ дл очень добра и заслужила мое уваженіе. Такъ вы наконецъ соединились съ отцомъ. Мы часто говорили о васъ. Помните тотъ день у башни? А знаете, статуя теперь дйствительно стоитъ тамъ, и всякій кто удостоился видть первое изображеніе Альбрехта Вольгемута, князя Эппенвельценъ Саркельдъ, согласится что второе и въ половину не стоитъ его. Я до сихъ поръ чувствую какъ забилось сердце мое въ ту минуту когда статуя сошла съ лошади. Принцъ дулся цлый мсяцъ, а маркграфиня еще доле, на внезапное исчезновеніе вашего отца. Она не могла примириться съ его порывистою натурой. Каковъ отецъ, таковъ сынъ!

— Благодарю васъ, сказалъ я, кланяясь ей.

Рука принцессы показалась на ручк кресла. Мы поспшили къ ней.

— Дайте и мн посмяться съ вами, просила она.

Мисс Сиблей готовилась отвчать, и вдругъ радостное удивленіе разлилось по ея лицу.

— Что за лкарство такое! воскликнула она,— свтъ утра сіяетъ на васъ.

— Мн лучше, милая моя, лучше!

— Вы вздыхаете.

— Нтъ я вбираю въ себя массы соленаго воздуха и оживаю, спросите его…. у него былъ маленькій другъ, гораздо меньше его ростомъ…. спросите его, гд этотъ другъ?

Миссъ Сиблей обернулась ко мн.

— Темпль, сказалъ я, Темпль теперь морской офицеръ и ушелъ въ море.

— Вотъ теперь есть о чемъ подумать, прошептала принцесса, и опустила на минуту вки. Затмъ она продолжала:— Grand Seigneur былъ прошлый годъ въ Вн, и не хотлъ пріхать въ Саркельдъ, хотя зналъ что я больна.

Отецъ мой наклонился къ ней.

— Grand Seigneur, слуга вашъ, дорогая принцесса, не что иное какъ султанъ, которому его великій визирь посовтовалъ вмсто себя посылать цвты каждую недлю.

— Я получала ихъ, и получала тогда когда мы нигд не могли достать, отвчала она.— Такъ это вы ихъ присылали! Такъ друзья не забывали меня!

Остальное время прогулки я шелъ по одну сторону креселъ, а молодая горничная ея по другую, между тмъ какъ отецъ позади разговаривалъ съ миссъ Сиблей. Принцесса разказывала мн съ удовольствіемъ что эта Аннушка ея хорошо знаетъ меня и знала еще когда сама она меня не видала. Аннушка была старшая изъ двухъ дтей съ которыми мы завтракали въ хижин лсника. Я почувствовалъ себя какъ бы опять въ томъ же лсу и только дивился росту деревьевъ и тогдашней близорукости моей. При лрощань принцесса сказала:

— Что, лучше я теперь говорю по-англійски? Когда-то вы улыбались, слушая меня. Я васъ спрошу объ этомъ при слдующей встрч.

— Это мой вопросъ, прошепталъ я самъ себ.

Она разслышала мои слова.

— Зачмъ вы говорите: ‘Это мой вопросъ?’

Я принужденъ былъ напомнить ей ея старинные обороты рчи.

— Вы это помните? Прощайте, сказала она.

Отецъ мой очень деликатно предоставилъ мн одному продолжать прогулку. Я вернулся по пройденному съ нею пути, замчая каждую черту картины: извилистый слдъ колесъ, тощую траву, песчаные холмы, сырыя раковины и камушки, блестящую плоскость воды и широкій горизонтъ плоской земли, почти въ ровенъ съ моремъ, словно окаменвшая сестра его. Тщательно сврившись съ часами и съ высотой солнца, я былъ въ состояніи разчесть какъ высоко стояло оно тогда когда ея кресла повернули къ городу на той точк гд я встртился съ ней. Но что занимало меня въ ту минуту, и о чемъ думалъ я, когда было пять часовъ, какъ ни старался я, ничего я не могъ припомнить. Я не помнилъ даже глядлъ ли я на солнце и волны, когда они были предъ нею.

ГЛАВА XXV.
На яхт.

Съ радостнымъ согласіемъ моимъ и съ бланковымъ чекомъ, отецъ мой воротился въ Англію, чтобы тотчасъ же нанять удобную яхту, готовую къ плаванію и снабженную экипажемъ. Предъ отъздомъ, онъ разсуждалъ о необходимости экономіи, не ради наличной суммы которою мы располагали и которая не превышала половины моего будущаго дохода, но для того чтобы сквайръ, если вздумаетъ справиться о нашихъ издержкахъ, увидлъ что мы не расточители.

— Я общалъ теб сюрпризъ, Ричи, говорилъ отецъ — и доставилъ. Насколько сюрпризъ этотъ соотвтствуетъ твоимъ ожиданіямъ, твое дло ршать. Я зналъ о намреніи маркграфини привезти принцессу на здшнія морскія купанья. Они знамениты на материк. Прошлою зимой и весной поговаривали что она проведетъ здсь сезонъ. Я ожидалъ что мы встртимся. Вотъ мы и встртились. Намъ слдуетъ угостить чмъ-нибудь добрую маркграфиню. Принцесс ужасно хочется покататься по морю. Для нея яхта новость неслыханная. Принцу отцу ея такъ же было бы трудно подарить ей яхту, какъ подарить луну. Доходы его высочества поглощаются дворомъ, который долженъ онъ содержать. Что же касается до приданаго принцессы, то молодому человку который вздумалъ бы на него разчитывать я посовтовалъ бы приготовиться къ разочарованію. При умренномъ навык въ ариметик, эту сумму можно будетъ счесть грошами. Доходъ маркграфини я полагаю приблизительно тысячъ въ двадцать фунтовъ стерлинговъ и, сознавая что доходъ этотъ составляетъ не исключительно личную ея собственность, она старается тратить его какъ можно скоре. Кажется она любитъ играть въ карты. Итакъ, я отправляюсь и найму яхту чрезъ Деттермана и Ньюсона, снабжу ее фортепьянами и всмъ нужнымъ, и если дамы не ршатся на продолжительную поздку, можно будетъ иногда покатать ихъ. Мы здсь къ ихъ услугамъ. Если не встртится какихъ-нибудь серіозныхъ препятствій, я непремнно вернусь къ теб въ конц недли. Ты вроятно не будешь пропускать раннюю утреннюю прогулку. Позаботься чтобы нашъ капелланъ, почтеннйшій мистеръ Питерборо, справилъ въ воскресенье службу для всхъ находящихся здсь протестантовъ. Это очень нравится Англичанамъ. Да сверхъ того это и обязанность наша. Я по крайней мр считаю это обязанностью нашего семейства. Подумай объ этомъ, Ричи. Ты видишь, Провидніе послало намъ человка. Что касается до меня, то я чувствую себя какъ бы на порог новой жизни, со всею опытностью прежней. Я совершенно спокоенъ, хладнокровенъ, и говорю теб, сынъ мой, наша будущность едва ли уступаетъ чьей-либо въ Англіи.

Мн стало легче въ его отсутствіи, несмотря на удовольствіе которое опять доставляли мн его рчи. Онъ какъ бы вдохновлялъ меня, вливалъ искусными намеками струю жизни въ глубокіе тайники моей природы, какъ въ рудники впускаютъ воздухъ чтобы рудокопы могли работать. Пока онъ говорилъ, жизнь пробуждалась въ этихъ сокровенныхъ глубинахъ. Но бда въ томъ что приходилось отъ времени до времени давать ему отвты. Говорить было мучительно. Мн нравилось мечтать неопредленно о надеждахъ, грезахъ, возможностяхъ, и я охотно отпустилъ его чтобы насладиться недлей молчанія, принимая впечатлнія, по мр того какъ они приходятъ, какъ песокъ принимаетъ воды прилива. Впечатлній утра всегда хватало на мечты цлаго дня. Зелень, перерзанная багрянцемъ, выше розовый свтъ какъ перья жаръ-птицы на бловато-лазуревомъ, тепломъ неб, потомъ край солнца, еще не жгучаго, потомъ громадная тнь Шварца, бросающаяся на меня изъ-за песчанаго бугра, потомъ принцесса. Эта картина, виднная на развт, не покидала меня до ночи. Она не возбуждала во мн никакихъ мыслей, не вызывала никакихъ образовъ, она просто наполняла меня. Подъ вечеръ маркграфиня отправилась съ прицессой на взморье, откуда слышенъ былъ игравшій хоръ военной музыки. Она удостоила сказать мн что по вялости и скук бельгійскаго города, сравнительно съ водами въ Германіи, дозволяетъ мн забавлять ее на французскомъ язык, пока я не овладлъ совершенно нмецкимъ. Я принужденъ былъ испытывать силы свои по-французски, и потерплъ неудачу.

— Знаете ли вы, сказала маркграфиня,— что такихъ людей какъ вашъ почтенный папенька одинъ въ милліон? У него въ мизинц столько жизни сколько въ цломъ полку. Меня удивляетъ только что онъ не сводитъ всхъ съ ума въ вашей Англіи, въ этой Лапландіи! Je ne puis me passer de cet homme! Онъ раздражаетъ меня, онъ небреженъ, онъ дерзокъ, онъ позволяетъ себ сердиться. Прекрасно! Мы разстаемся, и отсутствіе его говоритъ въ его пользу съ сатанинскимъ краснорчіемъ. Я его жертва. Неужели имъ вовсе не увлекаются въ вашей Англіи? Да что это за народъ! Впрочемъ, правда, вы похожи на насъ какъ бутылка на бутылку, съ тою только разницей что вина въ васъ нтъ. Ce Monsieur Peterbooroo! Il m’agace les nerfs! У него крови нтъ въ жилахъ. Хотлось бы побить его чтобъ увидать гд спрятался въ немъ англійскій левъ! Да вы, Англичане, вс такіе, пока не опьянете. И такіе вы придирчивые! Говорятъ, вы предъ сраженіями напиваетесь пива и разныхъ возбудительныхъ напитковъ. Вотъ почему вы и не въ состояніи воспользоваться побдой. Je tiens cela du Marchal Prince B…. Оставимъ это. Ваша нестерпимая мрачность наводитъ уныніе. La vie en Angleterre est comme un marais. Позоръ для природы человческой. Отъ васъ къ намъ сюда долетаютъ туманы, гнилыя испаренія, ревматизмы, лихорадки, заразы. Это еще лучшая ваша сторона. А о худшей и говорить страшно! Mon Dieu! Ваши негодяи мущины! Ваши негодяйки женщины! Развращенный Англичанинъ дйствительно павшій ангелъ, только неизвстно изъ какого уголка неба.

— Милая тетушка, остановила ее принцесса,— пожалуста не браните Англію.

— Разв я бранила Англію? воскликнула маркграфиня.— Да? Ну, такъ это только за возмутительную несправедливость къ самому забавному, живому, увлекательному изъ людей. Вотъ онъ предъ вами свжій какъ чистый ключъ, а эти Англичане не хотятъ оцнить его источникъ. Скажите мн вы, обратилась она повелительно ко мн,— хлопочете ли вы о признаніи его правъ? Приступаете ли вы къ правительству? Какъ? Вы въ возраст великодушія, вы нАный сынъ, богаты какъ маджіарскій князь стадами, рудниками и людьми, и вы допускаете чтобъ онъ оставался въ тни, не пользуясь принадлежащими ему по рожденію правами? Что вы, чванный богатствомъ проходимецъ, или слабоумный?

— Странная вы, тетушка! вступилась опять принцесса. Теперь вы вдрутъ напали на беззащитнаго Англичанина.

— И не думала! Я хвалю его наружность и манеры. Онъ одинъ изо всего своего народа не глядитъ такъ какъ будто только-что вышелъ изъ будки часоваго съ карманнымъ зеркаломъ въ рукахъ. Я благодарю его отъ души за то что онъ не носитъ національныхъ кошачьихъ бакенбардъ. Никто не можетъ вообразить себ какъ я страдаю, когда вижу его невыносимаго Monsieur Peterbooroo. И вс они на одинъ покрой, вся нація. А у него пріемы вызжанной кровной лошади. Только, какъ говорилъ Кауницъ, или кто-то другой, о Іосиф II, или еще о комъ-то, онъ либо думаетъ, либо жуетъ. Англійскіе рты, очевидно, сдланы для одной только цли. Словомъ, я до такой степени утомлена что способна желать для разнообразія хорошаго дождя. Здсь жизнь не лучше чмъ въ Риппау. Все равно мн бы остаться въ Риппау и исполнять свои обязанности. Глупый народъ, говорятъ, жалуется. Я начинаю ржавть. Вотъ, другъ мой, вотъ испытанія которыя старятъ женщинъ съ ужасною быстротой. Здсь я какъ будто въ цпи закована.

— Жалю, сударыня, сказалъ я,— что я не тотъ Персей который освободитъ васъ отъ чудовища Скуки, но онъ явится, скоро.

— Видите, у него есть хорошенькія фразы! вскричала маркграфиня, и прибавила одобрительно.— Кажется онъ даже слегка дерзокъ?

Появленіе какого-то знатнаго Нмца или Русскаго избавило меня отъ дальнйшихъ усилій.

Мы стояли на берегу подъ вечеръ, слушая хоръ военной музыки, какъ вдругъ парусъ появился, словно блое пятно на черно-синеватомъ краю грозовой тучи. Это была яхта. На закат солнца она причалила, а вечеромъ была освщена разноцвтными фонарями. На слдующій день рано утромъ мы пошли на яхту. Дамы были удивлены ея размрами и роскошью убранства. Отецъ, со свойственною ему предусмотрительностью, уже за нсколько недль вступилъ въ переговоры о найм яхты.

— Домъ, городъ и крпость, снабженная всмъ и движущаяся по вол, твердила маркграфиня.

Принцессу положили на подушкахъ на висячую койку на задней палуб, и она глядла на матросовъ представлявшихся ея воображенію, какъ видно было по выраженію лица ея, доблестными потомками старыхъ морскихъ героевъ. На нихъ можно было бы указать маркграфин въ опроверженіе ея отзывовъ объ Англичанахъ.

— Такъ вы, стало-быть, капитанъ, почтенный господинъ Гейльброннъ? спросила маркграфиня отца.

Его одежда была веселаго синяго цвта, видъ бодрый и вполн приличный капитану, но онъ, однако, представилъ настоящаго начальника шкуны и помогъ ему выдержать вопросы маркграфини.

— Все это прекрасно, прекрасно чтобы покататься день, сказала она.— Я не сомнваюсь что вы могли бы прокормить меня и мсяцъ, но признаюсь, заготовленная говядина и холодные пироги, больше одного раза я, кажетея, не выдержала бы такой пищи.

— Дорогая фельдмаршальша, возразилъ отецъ,— Жалки были бы сыны Нептуна еслибы не могли предложить вамъ пищи получше.

Мы могли, потому что Альфонсъ былъ на яхт. Между нимъ и отцомъ произошло горячее преніе по поводу кушаній маркграфини. Альфонсъ объявлялъ что совсть не позволяетъ ему приправлять ихъ пряностями, а отецъ доказывалъ что обстоятельства этого требуютъ. Альфонсъ говорилъ о художник и его обязанностяхъ предъ искусствомъ, отецъ объяснялъ мудрость дипломата, умющаго удовлетворить людей не принося въ жертву принциповъ. Оба они, конечно, какъ люди одаренные юморомъ, отчасти шутили. Кончилось тмъ что маркграфиня пришла въ восхищеніе. Утонченность кушаній для больной была выше всякой похвалы.

— Такъ мы здсь положительно лучше живемъ чмъ на берегу, провозгласила съ изумленіемъ маркграфиня, и затмъ принялась восхищаться яхтой. Посл двухъ-трехъ пріятныхъ дней проведенныхъ на мор, она согласилась прохаться къ берегамъ Франціи и Англіи. Прощайте дюны. Во всю поздку маркграфиня была благосклонна, довольна землей и моремъ и своимъ собственнымъ, новымъ для нея, спокойнымъ состояніемъ. Карты и собраніе французскихъ книгъ въ желтомъ переплет помогали ей проводить время. А для разнообразія являлся то городъ среди зеленыхъ горъ окунувшійся въ морскую воду, то торговый или военный корабль, возбуждающій разныя соображенія, и мелкія суда, и чайки, и волна за волной. Ни облачка на солнц и на лун. За нами тянулись серебряныя и золотыя полосы, какъ за сказочными дтьми. Принцесса, лежа на своей висячей койк день и ночь, или большую часть ночи, любовалась безпрестанно привтливымъ моремъ, а когда взглядывала на насъ, чистая радость сіяла въ ея глазахъ. Морской воздухъ видимо живилъ ее. Если она говорила, то лишь нсколько торопливыхъ, радостныхъ словъ и тотчасъ же опять уходила въ себя, какъ молнія лишь мгновенно мерцаетъ за тучей, свидтельствуя о пламенной работ внутри ея, и опять смотрла съ восторгомъ на блестящія брызги, на пну и переливы волнъ. Ночью, два матроса, съ женскою заботливостью, уносили ее на койк въ каюту. Мы слышали голосъ ея предъ разсвтомъ, являлась горничная ея, Аннушка, и я выходилъ ей навстрчу. Я пользовался правомъ выносить ее на ея любимое мсто и устанавливать желзный прутъ на которомъ качалась тепло укрытая койка. Чувство возвращающагося здоровья и непривычная обстановка придавали всему въ ея глазахъ какой-то магическій характеръ. Увидвъ низкіе зеленые холмы Девона, она сдлала знакъ чтобъ ей помогли встать. ‘Такъ вотъ Англія!’ сказала она, и въ ея прекрасныхъ глазахъ зажглось старинное желаніе увидть мою родину. Она просила насъ подойти какъ можно ближе къ берегу, чтобъ она могла разглядть мущинъ и женщинъ и ихъ занятія. Рыбакъ съ женой сидлъ подъ навсомъ предъ своимъ садикомъ, жена вязала, мужъ чинилъ сти, ниже у воды босоногіе мальчики и двочки сидли верхомъ на корм лодки. Принцесса, глядя на нихъ, заплакала.

— Они даютъ мн счастье, сказала она, — а я ничего не могу дать имъ.

Маркграфиня нетерпливымъ вздохомъ выразила неудовольствіе свое на такія томныя рчи.

Отецъ послалъ двухъ человкъ на берегъ съ денежнымъ подаркомъ этому семейству отъ имени принцессы Оттиліи. Какъ благодарила она его за его догадливость.

— Вы потому понимаете другихъ что сами великодушны, сказала она.

Меня она никогда не благодарила. Я жаждалъ услышать проницающій, трепетный голосъ ея сердца, но боялся словъ которыя похожи были бы на плату. Мы быстро неслись по втру въ свтлую ночь, море горло, волны, бля, разверзались глубоко и сливались, шипя, подъ серебряною пной, вки Оттиліи закрылись, рука ея тихонько протянулась надъ шелковымъ одяломъ, словно искала къ чему-то прикоснуться. Я протянулъ свою руку. Аннушка была свидтельницей. Оттилія долго держала меня пока не заснула глубоко.

ГЛАВА XXVI.
Въ виду родины Гогенцоллерновъ.

Наша поздка окончилась во-время, маркграфиня не успла соскучиться. Послдній день втра не было, мы цлые часы стояли въ виду безцвтнаго фламандскаго берега, отецъ всми силами старался забавлять ее. Онъ плъ съ миссъ Сиблей, подшучивалъ надъ мистеромъ Питерборо, игралъ въ пикетъ и проигрывалъ, выбрасывалъ зондъ и считалъ сажени, и посвистывая, въ ожиданіи втра, сказалъ мн:

— Намъ ршительно придется прибгнуть къ послднему средству, показать ей пьяныхъ англійскихъ матросовъ чтобъ ее забавить. Дло затруднительное. Какъ бы то ни было, мы не можемъ допустить чтобъ она вынесла отсюда впечатлніе скуки.

Меня удивило что въ этотъ день она бдительно стерегла принцессу, тогда какъ прежде почти все время совершенно предоставляла ее мн.

— Вамъ лучше? обратилась она къ Оттиліи.— Вы можете сидть? Вроятно можете и ходить? Въ такомъ случа я поступила благоразумно, я не даромъ принесла жертву. Я вдь согласилась на поздку только для васъ. Вы бы доучились до того съ этимъ профессоромъ вашимъ что похожи были бы на канарейку. Теперь я дала вамъ порцію жизни. Вы начинаете быть похожи на человка. Что-то должно-быть было такое что принесло вамъ пользу.

Принцесса покраснла какъ маковъ цвтъ, а маркграфиня воскликнула:

— Нечего рдть какъ англійскій мундиръ! Что бы это однако значило? Отъ моихъ рчей вы принимаете цвтъ кардинала въ полномъ облаченіи.

Отецъ мой вступился.

— Такъ, сказала маркграфиня,— но вы не знаете, мой милый Рой, что за обуза незамужняя принцесса. Отъ души буду я рада когда передамъ ее съ рукъ на руки баронесс Туркемсъ. Это ея гувернантка, Дуэнья, Драконъ, все что вамъ угодно. Она рождена нести на себ отвтственность, а я нтъ. Это меня мучитъ. У меня не было свободнаго времени. Правда, пока она похожа была на восковую Мадонну, я могла отдохнуть. Къ счастью, я слышала что вы, Англичане, когда вамъ хочется вздыхать, принимаетесь сосать пальцы и утшаетесь.

Отецъ кланялся ей, улыбаясь, и отвелъ ее отъ этого разговора. Я слышалъ, онъ бормоталъ про себя: ‘Ужь не приказать ли чтобы матросамъ тотчасъ же выдали по порціи грогу!’ Я предложилъ въ томъ же дух — выкупать насильно мистера Питерборо. Эта мысль какъ будто въ самомъ дл понравилась отцу.

— Недурно. Это ее бы чрезвычайно забавило, сказалъ онъ, поглядывая сомнительно на преподобнаго джентльмена.— Иначе, признаюсь, я ужь и не знаю что длать. Изобртательность моя истощилась.

Онъ подошелъ къ мистеру Питерборо и весьма серіозно и учтиво предложилъ ему по-французски, для забавы ея высочества маркграфини фонъ-Риппау, броситься въ море головой внизъ, на веревк или безъ веревки, по усмотрнію. Искусство съ которымъ онъ отстранялъ вс попытки мистера Питерборо отдлаться шуткой отъ неслыханнаго требованія было изумительно. Доводы которыми объяснялъ онъ свою настойчивость, его пристальный взглядъ, дружескій и почтительный тонъ, жесты и движенія головы, указывавшіе какъ бы твердое намреніе убдить своего противника — всего этого видть нельзя было безъ смху. Мистеръ Питерборо, не совсмъ свободно объяснявшійся по-французски, перешелъ къ англійскому языку, еще удерживая на лиц протестующую улыбку, но и на родномъ язык онъ не въ силахъ былъ устоять противъ изливавшагося на него потока словъ, только изрдка прерываемаго короткимъ выжидающимъ молчаніемъ.

Нельзя передать эту минутную сцену.

Питерборо бжалъ въ свою каюту. Половина экипажа посмивалась. Маркграфиня схватила отца моего за руку и умоляла его пріхать къ ней на ея дачу въ австрійскихъ горахъ. Оттилія сдлалась теперь ея милочкой, ея утшеніемъ. Сосемъ ли мы, Англичане, пальцы или вздыхаемъ, ей очевидно стало все равно. Мистеръ Питерборо уврялъ меня вечеромъ что онъ все еще нсколько сомнвается совершенно ли въ своемъ ум отецъ мой, съ такимъ жаромъ, съ такою убдительностью настаивалъ онъ на своемъ нелпомъ предложеніи. А такъ какъ отецъ мой никогда не любилъ возвращаться къ разыгранной однажды штук, то объ этомъ уже и не упоминалось боле, исключая одного раза, когда въ душной австрійской долин было заявлено что теперь броситься въ море было бы божественно.

Яхта наша направила бгъ свой домой. Принцъ Эрнстъ фонъ-Эппенвельценъ-Саркельдъ, сопровождаемый баронессой Туркемсъ и принцемъ Отто, племянникомъ своимъ, сьтомъ принца Эйзенберга, капитаномъ австрійскихъ уланъ, встртилъ маркграфиню въ Виртемберг, и мы тотчасъ же почувствовали что въ домашнихъ длахъ произошла перемна. Баронесса Туркемсъ смнила маркграфиню и взяла принцессу на свое попеченіе. Принцъ Эрнстъ встртилъ насъ довольно привтливо, но отцу сообщили что онъ ожидаетъ извиненія, и только получивъ ого, можетъ позволить себ сіять предъ вами такъ же безоблачно какъ его титулы. Отецъ не хотлъ покориться, и принцъ спросилъ куда мы демъ. ‘Внизъ по Дунаю въ Черное Море и Малую Азію, въ Грецію, въ Египетъ, на верховья Нила, въ пустыню, можетъ-бытъ и въ Индію и на Гималайскій хребетъ’, отвчалъ отецъ мой. Принцъ поклонился. Самыя высокопоставленныя лица, если не могутъ путешествовать, невольно глядятъ съ уваженіемъ на человка который въ состояніи позволить себ такую дальнюю прогулку. Маркграфиня умоляла насъ удовлетворить хоть однимъ словомъ гордости ея брата. Отецъ остался твердъ. Маркграфиня протянула ему об руки. Онъ поцловалъ ихъ одну за другою, обмниваясь съ нею отрывочными, не то любезными, не то рзкими фразами.

— Хорошо! заключила она.— Теперь я буду дуться на васъ пять лтъ.

— Вы способны казнить меня, сударыня, и плакать потомъ надъ моею головой, не правда ли?

— Правда, честное слово, отвчала она смясь.

Онъ улыбнулся нсколько грустно.

— Бога ради, безъ сильныхъ чувствъ! просила она.

— Никогда, пока живъ, сударыня, отвчалъ онъ.

Волненіе выразилось на лиц ея.

— А когда васъ не будетъ…. другъ мой!… я никогда уже боле не буду смяться.

Оба казались взволнованы. Отецъ шепнулъ что-то успокоительное.

— Такъ вы согласны остаться со мной? подхватила маркграфиня.

— Только не въ ливре, ваше высочество.

— Подите къ чорту. Такими словами можно было бы перевести отвтъ высокой дамы.

Она стала насмхаться надъ его нестерпимою гордостію.

— И вы не правы, не правы, продолжала она.— Вы сильно оскорбили принца, вы передразнивали знаменитйшаго предка его….

— По вашему желанію, сударыня.

— Вы его оскорбили, говорю я, и у васъ не хватаетъ духу извиниться. Поймите что принцемъ такъ же легко управлять какъ вашимъ кораблемъ, стоитъ только взяться за руль. Соображаете вы?

Она обернулась ко мн.

— Подите сюда, мистеръ Гарри, уговорите его. Вдь вамъ не хочется ухать отъ меня, не правда ли?

Мн вовсе не хотлось ухать. Но въ послдствіи я былъ радъ что не слишкомъ сильно выразилъ желаніе остаться. Ибо отецъ растолковалъ мн совершенно ясно что маркграфиня только ставила ему грубую ловушку. Она лучше меня угадывала его планы. Она какъ будто допускала ихъ лишь для того чтобы настоять на своемъ, не лишиться забавы и жить изо дня въ день, предательски обольщая насъ надеждой что она или не видитъ нашихъ намреній, или сочувствуетъ имъ. Отецъ зналъ ее и не попался въ ловушку.

— Еслибъ я уступилъ, сказалъ онъ мн, когда я тосковалъ посл отъзда, — я обнаружилъ бы свою игру. Я не намренъ управлять принцемъ съ тмъ чтобы маркграфиня управляла мной. Я сына приношу въ жертву моей гордости, Ричи? Надюсь что нтъ. Въ Вн мы получимъ приглашеніе въ Саркельдъ на зиму, если еще въ Мюнхен не будутъ просить насъ завернуть въ Ишль. Она непремнно попроситъ чтобъ я похалъ съ нею въ ея владнія, въ Риппау, котораго она терпть не можетъ. И дйствительно, тамъ нтъ ни одного виноградника. Она хотла перехитрить меня, а я поднесъ ей дурману.

Онъ нжно пожалъ мн руку. Мн нужны были и утшеніе, и нжность, когда мы выхали изъ маленькаго Виртембергскаго городка. Я не простился съ Оттиліей. Баронесса Туркемсъ уже вступила въ исправленіе своей должности Дракона. Съ роковымъ словомъ ‘отдыхъ’, она вечеромъ умчала принцессу въ ея комнату, и утромъ неотступно стерегла ее. Маркграфиня дуется, принцъ ледяной, Оттилія невидима…. Я внезапно упалъ съ высоты своихъ грезъ посреди развалинъ моего воздушнаго замка, еще не успвъ замтить что я унесся съ земли. Эгоизмъ природы моей обвинялъ Оттилію. Мы хали по пыльной проселочной дорог среди виноградниковъ и горъ.

— Вотъ, сказалъ отецъ, указывая рукой влво, гд горы отступали дальше и между ними возвышалась высокая вершина, перерзанная блою полосой, — вотъ родина Гогенцоллерновъ. Замокъ ихъ иметъ строгій воинственный видъ. Честное слово ихъ родимая гора похожа на тамбуръ-мажора. Мистеръ Питерборо, не угодно ли вамъ взобраться на нее? Мы къ вашимъ услугамъ.

— Благодарю васъ, благодарю васъ,— отвчалъ достопочтенный Амвросій, глядя съ восторгомъ, но томимый жарой.— Если вы желаете.

— У насъ нтъ желаній, кром вашихъ, мистеръ Питерборо. Вы любите развалины, а теперь мы на ходу. Я думаю мы можемъ подъхать къ подошв. Мн бы и хотлось чтобы сынъ мой увидлъ откуда выходятъ великіе дома.

Тутъ къ рук моей прикоснулся старый Шварцъ. Онъ сурово поклонился и нагнувшись съ сдла, на рысяхъ подалъ мн букетъ розъ. Я съ трепетомъ схватилъ его и принялся нюхать. Позволительно ли мущин писать о своей слабости? Слезы потекли у меня изъ глазъ. Шварцъ далеко уже отсталъ, когда отецъ увидалъ волшебные цвты.

— Хорошо! сказалъ онъ съ сіяющимъ лицомъ.— Сегодня вечеромъ мы будемъ пить за здоровье Гогенштауфеновъ и Гогенцоллерновъ, Ричи!

Поздне, когда я погружался въ мечты, боле отрадныя чмъ запахъ розъ, онъ задумчиво потрогалъ букетъ, развязалъ его и вынулъ бумажку съ гербомъ. На ней было написано: ‘Фіалки прошли.’ Слова не затйливыя, но принцесса писала ихъ, и они словно окружены были таинственнымъ сіяніемъ.

ГЛАВА XXVII.
Пора розъ.

Я сидлъ и трепеталъ съ ногъ до головы отъ чувства боле глубокаго чмъ радость, не я какъ будто, а другое существо, связанное съ движеніемъ мірозданія и живущее общею съ нимъ жизнію.

‘Фіалки прошли.’ Первымъ усиліемъ ума моего было понять тонкое какъ благоуханіе значеніе этихъ словъ. Безчисленныя значенія неуловимо носились предо мною. Едва мелькнутъ, и тотчасъ же исчезаютъ. Затмъ мало-по-малу словно два враждебныя войска сошлись во мн и готовятся на бой. ‘Фіалки прошли, и поэтому я посылаю вамъ розы’, она заявляетъ простой фактъ. Нтъ! ‘Для насъ время фіалокъ прошло, теперь наступаетъ пора розъ’. Она пишетъ божественное иносказаніе:

‘За фіалками слдуютъ розы по временамъ года.’

Или: ‘Отъ фіалокъ мы перешли къ розамъ.’

Да разв стоило бы ей писать: ‘у меня нтъ такихъ-то цвтовъ, посылаю другіе’?

Справедливо. А разв ршилась бы она сказать: ‘фіалки уже не выражаютъ моего чувства, вотъ вамъ розы’?

‘Скромная двушка и принцесса, добрая и признательная, она вручаетъ мн изящнйшій прощальный даръ.’

‘Высокая душой, гораздо боле чмъ положеніемъ въ свт, она связываетъ меня съ собою, если только я этого желаю.’

Произошло столкновеніе между обоими войсками, и верхъ одержала та сторона за которую я стоялъ.

Но замчательно что непріятельскія силы укрпились отъ пораженія, а мои ослабли отъ побды. Я поочередно переходилъ отъ одной стороны къ другой.

‘Такъ много она конечно не хотла сказать!’

‘Не можетъ быть чтобъ она хотла сказать только это.’

Такъ боролись между собою положительная и символическая сторона. Принцесса поднимала въ нихъ волненіе, какъ поднимаетъ луна воды прилива.

Мало-по-малу борьба утихла и каждая сторона осталась при своемъ. Я нашелъ среднюю точку зрнія, согласную, какъ мн казалось, съ мою скромностью.

‘Принцесса прислала мн эти цвты изъ добродушной благосклонности. Не успвъ проститься со мною, она выражаетъ мн заочно свое дружеское расположеніе, въ полной увренности что этого никакъ нельзя перетолковать. Разв солнце небесное виновато въ тняхъ которыя бросаетъ. Всякія догадки неумстны. Нтъ въ поступк и въ словахъ ея никакого скрытаго значенія. Отъ нея исходитъ свтъ и теплота и въ настоящую минуту изливаются на меня. Но конечно можно заслужить ея привязанность. Она человкъ. Разв рука ея, какъ нжная змйка, не искала мою руку и не держала ея до глубокаго сна? Будь умренъ. Не выводи изъ благосклонности ея надменныхъ помысловъ и грезъ, чтобы не оскорбить ея благородную простоту. Взгляни на этотъ утесъ Гогенцоллерновъ. Она также изъ числа тхъ отъ которыхъ идутъ знаменитые роды, а самъ ты кто?’

Я обратился къ отцу и уставился въ лицо ему. Кто онъ такой? Не теряемъ ли мы драгоцнное время, откладывая веденіе его процесса? Я предложилъ ему этотъ вопросъ, полагая что по немъ нельзя будетъ угадать моихъ мыслей. Отецъ взглянулъ на розы, и отвчалъ весело:

— Такъ! Нтъ! Нтъ! Надо отдохнуть. Мистеру Питерборо хочется обозрть поле сраженія въ окрестностяхъ Мюнхена. Пусть обозрваетъ. Пусть онъ увидитъ Зальцкаммергутъ и отвдаетъ нмецкой придворной жизни. Дай мн быть вожакомъ, Ричи. Я покажу теб какъ выигрываютъ сраженія и перебираются черезъ горы. Этотъ молодой принцъ Отто фонъ-Эйзенбергъ молодецъ. Въ австрійскихъ кавалерійскихъ полкахъ даютъ хорошую выправку. Я выставилъ бы тебя поспорить съ нимъ въ фехтованіи, стрльб и зд верхомъ.

— Какъ въ Бат, сказалъ я.

Онъ отвчалъ быстро.— Можно бы женить его на Анн Пенрисъ. Здсь любятъ Англичанокъ, обожаютъ даже, если он приносятъ приданое. Что касается до процесса моего, Ричи, довольно если онъ отъ насъ не отстанетъ. Мы подвигаемся впередъ не медленно. Это дло врное. Деттерменъ и Ньюсонъ не разъ повторяли: ‘Денегъ, денегъ, дайте намъ денегъ, и мы ручаемся что вы будете признаны публично. Деньги у насъ теперь есть. Но нельзя разомъ гоняться за двумя зайцами. Разв ты желаешь вернуться въ Англію?

— Нисколько! отвчалъ я, смущенный этимъ предложеніемъ.

— Если желаешь…. настаивалъ онъ, и потомъ мняя тонъ, продолжалъ:— Признаюсь, мн эта Швабія нравится столько же, сколько теб. Праздность иногда отрадна. Я однако работаю. Только одно, Ричи, не думай слишкомъ мало о себ, это главное, поврь мн, это врный залогъ успха. Вы, милостивый государь, одинъ изъ богатйшихъ людей въ Европ. Вы джентльменъ во всхъ отношеніяхъ. Вотъ что мы пока можемъ сказать о теб, вотъ какимъ ты являешься въ глазахъ свта. А по происхожденію ты рода знатнаго. Довольно объ этомъ. Но сообрази, если ты станешь на колни, кто же откажется наступить на тебя ногой? У принцевъ есть такая привычка, они это длаютъ какъ самую обыкновенную вещь. Не поддавайся имъ. Они въ особенности склонны сочувствовать несчастіямъ своего сословія, или, лучше сказать, своей породы, ибо это не сословіе. Затмъ я кончилъ. Скажу теб только что я желаю чтобы ты былъ счастливъ подъ моимъ руководствомъ.

Мн замчанія его казались глубочайшею свтской мудростью, недомолвки съ которыми говорилъ онъ о моемъ положеніи несказанно утшали и ободряли меня. Въ нихъ была таинственная сила оракула, сила какою обладаютъ безыменныя писанія. Еслибъ отецъ открыто устранилъ моего видимаго соперника и поставилъ меня въ уровень съ княжескимъ семействомъ, слова его не доставили бы мн утшенія: я видлъ бы въ нихъ лишь выраженіе личнаго мннія самонадяннаго человка. Но слова недосказанныя, неопредленныя и однакожь сильныя, толкуемыя выразительнымъ блескомъ глазъ, производили дйствіе упоительное. Когда онъ сказалъ въ послдствіи:— Бургундское выпитое на твое совершеннолтіе, Ричи, было императорское вино. Теб оно понравилось? Я запасся имъ заблаговременно чтобы показать теб что мои планы созрваютъ благополучно. Я дивился его предусмотрительности, хотя зналъ хорошо его привычку приписывать позднйшіе случаи своему разчету и не могъ не улыбнуться приведенному имъ примру.

Состояніе въ какомъ находился я, понятно безъ дальнйшихъ толкованій.

Я встртилъ принцессу въ сосновой рощ между Ишлемъ и Трауномъ. Я одинъ взобрался на крутую гору, между тмъ какъ отецъ съ мистеромъ Питерборо хали по экипажной дорог къ блой вилл маркграфини. Оттилія, опираясь на руку баронессы Туркемсъ, шла пшкомъ, чудо, странно порвавшее сть моихъ грезъ. Баронесса взялась за нее и другою рукой, какъ только появился я на дорожк. Оттилія покраснла какъ маковъ цвтъ.

— Это вы! сказала она.

— Я могъ бы спросить, вы ли это, принцесса?

— Чудо совершилось, какъ видите.

— Благодарю Бога.

— И вы содйствовали ему?

— Весьма мало.

— Однакожь позвольте мн называть васъ Doctor Oceanus.

— Хотите повторить его лченіе? Яхта всегда. ожидаетъ васъ.

— Когда я здорова, я учусь. И вы, вдь, тоже?

— Я никогда ничему не учился.

— О! Не теряйте боле времени. Яхта прекрасная забава, но только забава. Я и теперь тоскую по ней, я все еще такъ слаба. Милая моя Сиблей оставила меня. Она выходитъ замужъ за ганноверскаго офицера. Мы съ ней обмнялись странами, то-есть — спохватилась принцесса — она сдлается Нмкой, уже не соотечественницей вашихъ военныхъ судовъ. Англійскій языкъ не дается мн. Я не въ состояніи выразить…. Все равно что ходьба пшкомъ. Это чуть ли не одно хвастовство. Баронесса, посадите меня, дайте мн отдохнуть.

Баронесса осторожно положила ее на сухія сосновыя иглы и подала знакъ свисткомъ висвшимъ на ея пояс. Появился Шварцъ, скрывавшійся чтобы не разрушать заблужденія принцессы относительно своихъ силъ. Оттилія лишилась чувствъ. Баронесса бросила на меня подозрительный взглядъ.— Все отъ этой вчной болтовни по-англійски, пробормотала она. Я хотлъ подойти къ больной, которую когда-то безпрепятственно носилъ на рукахъ, но баронесса не допустила меня.

— Шварцъ состоитъ при принцесс, милостивый государь, сказала она.— Позвольте просить васъ на будущее время разговаривать по-нмецки.

Принцъ Эппенвельценъ и принцъ Отто охотились въ горахъ. Маркграфиня, посл разговора съ баронессой, приняла меня сухо. Ей какъ будто хотлось отъ насъ отдлаться, она едва исполняла правила гостепріимства. Я былъ слишкомъ смущенъ чтобъ обращать вниманіе на слова и знаки. Я сговорился съ отцомъ встртиться на слдующій день, ушелъ и вернулся къ ночи, встртилъ Шварца и пробавлялся отрывочными свдніями, какія могъ получить отъ него. Это былъ добрый, суровый, надежный старикъ, давно вышедшій изъ лтъ сочувствія, но онъ носилъ Оттилію на рукахъ ребенкомъ и намревался умереть у нея въ услуженіи. Я считалъ участь его завидною. Его боле всего тревожило гд я найду ночлегъ. Выслушавъ трижды все что онъ могъ сказать мн, я оставилъ его съ трубкой во рту. Онъ оставался на часахъ, на случай еслибы понадобилось бжать за докторомъ. Два раза ночью я встртился съ нимъ. Ночь была тихая, ясная, звздная. Утро настало свжее и душистое. Ночь еще можно было вынести, но отъ дневнаго свта я бжалъ, и цлый, день какъ будто ждалъ какого-то кризиса. Я не въ силахъ былъ смяться. Если я говорилъ себ: ‘глупости’, то не чувствовалъ этого, а что чувствую, я не понималъ. Сердце и голова раздлились. Дни и недли проходили въ стараніи согласить ихъ. Дни проводимые съ карандашомъ въ рукахъ и клочкомъ бумаги…. Вы знаете эти строки съ правильнымъ началомъ и неправильными окончаніями? Отчего Оттилія лишилась чувствъ? Она совтуетъ учиться, считаетъ меня лнтяемъ, никуда негоднымъ, у ней умъ серіозный, она серіозно смотритъ на жизнь: она видитъ во мн какую-то лтнюю бабочку. Но почему она сказала: ‘мы обмнялись странами’ и тотчасъ же покраснла, смутилась, замялась, сбилась, поблднла и упала въ обморокъ? Почему? Съ этимъ вопросомъ сердце мое тревожно застучало въ запертую дверь разумнія. Отвта не было. ‘Мы мняемся странами’, то-есть она мняется странами съ миссъ Сиблей, потому что Англичанка выходитъ замужъ за Нмца, а нмецкая принцесса…. О! громадная нелпость! Разрушьте ее, уничтожьте, раздавите ногами. Этимъ-то полно безумное сердце? Ночью я былъ недоступенъ ей, какъ человкъ бродящій по монастырской оград, размышляя объ изреченіи произнесенномъ нкогда божественными устами. Не было утшенія, какъ только въ этихъ набросанныхъ карандашомъ строкахъ, смшныхъ съ виду, какъ рекруты наскоро набранные для войны, которые маршируя держатъ плечи довольно удовлетворительно, но безмрно растопыриваютъ ноги, къ отчаянію учителя-сержанта. Я ликовалъ при первомъ чтеніи, содрогнулся при второмъ, а при третьемъ впалъ въ отчаяніе, изорвалъ написанное и сидлъ, глядя въ пространство, словно потерялъ способность говорить.

Наконецъ я бросилъ бездлье и остановился на благомъ намреніи. И выполнилъ его. Я сталъ учиться въ знаменитомъ университет недалеко отъ Ганновера. Отецъ, сначала съ изумленіемъ обсуждавшій со мной этотъ вопросъ, поселился въ университетскомъ город, необычайно скучномъ, гд самые камни улицъ и дома какъ будто задумались надъ трудною задачей и не знали себ праздника. Мной овладла жажда знанія, и скоро я почувствовалъ презрніе къ англійскимъ методамъ обученія, способнымъ можетъ-быть образовать джентльменовъ и купцовъ, но джентльменовъ не слишкомъ развитыхъ, и купцовъ не очень свдущихъ въ теоріи финансовъ. Мистеръ Питерборо спорилъ со мною, но наконецъ, побжденный массой приводимыхъ мною фактовъ, можетъ-быть и рзкостью моей, а также давленіемъ атмосферы, невыносимой для того кто не находился подъ вліяніемъ другой, оживляющей силы, отправился объзжать германскіе соборы. Письма изъ Риверсли увдомляли меня что моимъ поведеніемъ довольны, хотя сквайръ тяготится моимъ отсутствіемъ. Мы роскошно угощали студентовъ. Мстная газета называла отца моего великимъ лордомъ Рой. Такъ случилось что маркграфиня услышала о насъ въ Саркельд.

Возвращаясь однажды съ визита во дворецъ, отецъ сказалъ мн что представляется случай быть полезнымъ принцу, которому нужны были деньги для разработки угольныхъ копей, недавно открытыхъ въ его тсныхъ владніяхъ, и предложилъ попытаться занять у сквайра, въ крайнемъ случа я самъ могъ дать эти деньги. А пока онъ взялся създить съ принцемъ въ Англію для осмотра разработки угольныхъ копей и нанять надзирателя и рабочихъ чтобы приступить къ работамъ въ саркельдскихъ владніяхъ. Необходимо будетъ содержать принца прилично званію его, въ Лондон.

— Конечно, сказалъ я.

— Въ нашемъ отсутствіи маркграфиня постарается утшить тебя, Ричи. Принцъ злится на свою бдность. Мы въ Англіи покажемъ ему богатства, здсь же будемъ по возможности скромны. Почва будетъ тверже подъ ногами современемъ. Я пущу въ дло Деттермена и Ньюсона. Я писалъ имъ чтобъ они наняли мсяца на два большой домъ, экипажи, лошадей, лакеевъ. Но здсь надо непремнно…. Ахъ, Господи! знаю я какъ это тяжело. Мы должны строго обуздывать себя. Баронесса Туркемсъ весьма почтенная особа съ точки зрнія исполненія обязанностей. Вдь сказочный Драконъ сидлъ же на своихъ яйцахъ. Она показываетъ намъ лишь суровую и не совсмъ привлекательную сторону. Говори по-нмецки при ней. Больше нечего мн совтовать умному сыну. Ты посовтуй мн, Ричи! Не умстно ли было бы свозить принца въ Риверсли? Вдь принцъ!…

— Ни подъ какимъ видомъ! отвчалъ я.

— Ну, хорошо, хорошо! согласился онъ.

Я уполномочилъ его продавать банковые фонды. Онъ увдомилъ письмомъ изъ Англіи что поздка ихъ весьма удачна. Принцъ, путешествующій подъ именемъ графа Дельценбурга, былъ принятъ какъ слдуетъ у леди Вилтсъ, у маркизы Эдбери, у леди Деньюдни, у леди Самлльмезъ и другихъ, постилъ копи моего дда и миссъ Пенрисъ, изумился, и сказалъ обо мн что будь у меня только титулъ, я былъ бы однимъ изъ самыхъ блестящихъ жениховъ въ Европ.

Маркграфиня, вроятно, получила отъ брата приказаніе быть любезною со мной. Она прислала мн настойчивое приглашеніе на свою виллу, и за этотъ плодъ дипломатіи отца я подавилъ въ себ лучшія чувства, можетъ-быть даже и голосъ разсудка.

Весенній снгъ еще лежалъ на стран пройденной мной когда-то съ Темплемъ. Оттилія, здоровая и живая, поздоровалась со мной. Маркграфиня подвела меня къ ней въ той самой гостиной въ которой мы съ отцомъ и съ Темплемъ сидли посл сцены со статуей, и сказала:

— Нашъ морской лейтенантъ….

— Я слышала съ удовольствіемъ что онъ сдлался университетскимъ студентомъ, отвчала Оттилія, и прибавила по-англійски:— Вы подружились теперь съ книгами?

Она была въ голубомъ бархатномъ плать, застегнутомъ до горла. Волосы были зачесаны назадъ и связаны простымъ узломъ. Въ лиц и рчи ея, открытыхъ и непринужденныхъ, не было ни тней, ни вспышекъ, которыя я могъ бы принять на свой счетъ. Я отвчалъ ей:

— По крайней мр я научился презирать праздность.

— Мой профессоръ говоритъ что ваши соотечественники рдко любятъ книги.

— У насъ есть хорошіе ученые, принцесса.

— У васъ есть Бентли и Порсонъ. О, я знаю что многіе изъ людей имющихъ всесвтное значеніе родились и выросли въ Англіи! Можно ли это оспаривать? Мы говоримъ только что общество ваше не проникнуто наукой. Впрочемъ пусть мой профессоръ разсуждаетъ съ вами. Теперь вы свободно владете нмецкимъ языкомъ, вы можете постоять за себя. Онъ глубокій знатокъ языковъ и нарчій и европейскихъ и азіятскихъ: онъ левъ въ сравненіи со мною, бднымъ мышонкомъ. Я говорю о профессор фонъ-Карстег, тетушка.

—Говорите понятно, и не раздирайте мн уши смсью языковъ, отозвалась маркграфиня.

— Это замчаніе моего профессора. Англійскій языкъ смсь попреимуществу, да вдь и медъ такіе смсь: разв вы осудите пчелу сосать только одинъ какой-нибудь цвтокъ?

— Ой! ой! Вы нанизываете комплименты, какъ поэтъ Фретцель! воскликнула маркграфиня.— Къ счастію они обращаются не къ живымъ людямъ. Вамъ покажется скучно на моей вилл, г. Ричмондъ. По моему скучно везд гд нтъ вашего отца. Мы не принимаемъ въ отсутствіи принца, и поэтому вовсе не видимъ глупыхъ людей, ни одинъ сюда не является.

— И мы весьма тяготимся этимъ лишеніемъ, сказала принцесса.

— Смйтесь! Вы когда-нибудь оцните ихъ значеніе въ обыденной жизни, Оттилія!

Принцесса отвчала:

— Еслибъ я была способна ненавидть, такъ конечно ненавидла бы именно глупыхъ людей!

Это изреченіе врзалось въ память человка который чувствовалъ что въ ум его бродитъ самая несообразная глупость.

Мы похали въ экипаж къ стату принца Альбрехта Вольгемута, возвышавшейся среди обширныхъ, покрытыхъ снгомъ сосновыхъ рощей. Опять Оттилія заговорила о Темпл:

— Я не могу забыть этого милаго маленькаго друга вашего, который пошелъ съ вами отыскивать вашего отца, а теперь сдлался морякомъ. Онъ кажется мн примромъ геройства въ мальчикахъ. Вдь вы съ нимъ перехали черезъ море чтобъ исходить весь материкъ, пока не найдете отца, не такъ ли? странно только что отецъ не писалъ вамъ, пока удостоивалъ насъ жить въ нашемъ дворц.

— Рой бабочка, сказала маркграфиня.

— Съ этимъ я не могу согласиться.

— Рой не имлъ свободнаго времени, онъ былъ занятъ. Я не хочу чтобъ его бранили. Вдь нельзя же человку постоянно возиться съ хорошенькими ребятишками.

— Онъ очень любящій отецъ.

— Прекрасно! Разъ какъ вы это допускаете, не всели равно писалъ онъ или нтъ? хорошая репутація лучше оправданія.

Принцесса улыбнулась.— Посмотрите, дорогая тетушка, вотъ здсь оба мальчика провели половину ночи, пока отецъ моей Аннушки не далъ имъ убжища.

— Онъ, какъ видно, всегда проводитъ или половину ночи, или всю ночь подъ открытымъ небомъ, сказала маркграфиня.

Я поспшно взглянулъ на лица обихъ. Маркграфиня презрительно поднимала носъ. Принцесса сильно покраснла. Лицо ея рдло надъ блымъ мхомъ, окутывавшемъ ея горло.

— Да, у меня должна быть къ этому склонность, сказалъ я, жадно хватаясь за первую возможность перемнить разговоръ,— потому что еще ребенкомъ я цлую зимнюю ночь провелъ подъ открытымъ небомъ на рукахъ у отца, и я до сихъ поръ вспоминаю объ этой ночи какъ объ одной изъ самыхъ пріятныхъ въ жизни моей. Какъ бы я желалъ описать вамъ впечатлніе которое она во мн оставила. Слдъ крови на снг не былъ бы ярче.

— Слдъ крови на снг! повторила маркграфиня.— Молодой человкъ! вы употребляете сильныя выраженія.

Я содрогнулся. Оттилія догадалась что ея яркая краска смутила меня. Догадливость сильно развита въ ту пору когда люди краснютъ. Я также понялъ ходъ ея мыслей, угадавъ что Шварцъ пересказалъ какъ сторожилъ я ночью въ сосновой рощ близь Траунскаго водопада. Я чувствовалъ какъ будто я брошенъ волной къ ногамъ маркграфини и отъ нея зависитъ спасти меня, или погубить, предложивъ еще вопросъ.. Она испугала насъ внезапнымъ громкимъ смхомъ.

— Нтъ! воскликнула она,— никто, кром Роя, не могъ бы просидть на этой лошади не знаю сколько минутъ въ вид бронзовой статуи.

Мы съ Оттиліей обмнялись серьезнымъ взглядомъ. Намъ обоимъ дорого было прошлое время, но намъ хотлось чтобы странная роль которую игралъ въ немъ отецъ мой была забыта.

За обдомъ я познакомился съ профессоромъ докторомъ Юліусомъ фовъ-Карстегъ, учителемъ принцессы, сдымъ господиномъ, съ большой головой, подбородокъ котораго покоился неподвижно въ складкахъ галстука въ то время какъ глаза его глядли на собсдниковъ. Съ перваго раза казалось что главные признаки его: галстукъ, широкій воротникъ, величавая голова и суровость. Онъ не присоединился къ церемоніальному шествію изъ гостиной въ столовую, а вошелъ въ боковую дверь. Никто не оказывалъ ему внимательности, кром принцессы. Маркграфиня начинала барабанить пальцами по столу, какъ только раздавался его голосъ, и этотъ признакъ нетерпнія не казался мн неумстнымъ, ибо профессоръ говорилъ какъ будто лишь для того чтобы меня рзать. Сила его доказывалась однако тмъ что маркграфиня не смла сд лать какое-нибудь насмшливое замчаніе, что и было, вроятно, причиной ея раздражительности. Кажется ни одно слово сказанное мною во время обда не ускользнуло отъ него. Но онъ ловилъ и обличалъ мои необдуманныя замчанія такъ ловко, что я, почитатель истинной силы и способности, не въ состояніи былъ на него сердиться. Я обращался съ нимъ вполн учтиво, и разъ заслужилъ одобрительный кивокъ отъ маркграфини., она наклонилась ко мн и шепнула что у нихъ считается счастіемъ если не завязывается ученый разговоръ между профессоромъ и его ученицей. Въ сущности пребываніе его въ Саркельд было честью для принца, и что онъ принялъ званіе учителя считалось великой любезностью съ его стороны, которую объясняли лишь высокимъ мнніемъ его о способностяхъ принцессы. Онъ былъ человкъ замчательный, даже въ Германіи, своею ученостью, и также извстный своими политическими и соціальными убжденіями. Маркграфиня съ необыкновенно насмшливымъ выраженіемъ лица объяснила мн что онъ готовилъ принцессу къ званію доктора правъ.

— Ей длаетъ великую честь что онъ еще не испортилъ ея манеръ. Здоровье ея, вы знаете, онъ уже почти совсмъ разстроилъ и теперь опять разстраиваетъ. Я подозрваю что онъ, въ душ, красный республиканецъ. Впрочемъ пусть онъ внушаетъ двушк какія угодно нелпыя мннія, все это исчезнетъ, какъ только появится женихъ. Мы не дозволили бы ему оставаться при молодомъ принц. Да увы! его-то и нтъ!

Профессоръ позволялъ себ необыкновенныя вольности съ чужими гостями маркграфини. На слдующій день я встртилъ его на двор. Онъ прервалъ меня на какомъ-то пустомъ замчаніи и сказалъ:

— Вы или очень счастливый, или очень несчастный молодой человкъ.

Такое глубокое раздумье слышалось въ его голос, что я не могъ обидться. Попытка добраться смысла его словъ стоила мн сильной головной боли, можетъ-быть потому что я слишкомъ хорошо понималъ ихъ.

ГЛАВА XXVIII.
Оттилія.

Она была верхомъ, я пшкомъ, Шварцъ единственнымъ свидтелемъ, а кругомъ широкій просторъ волнистой, покрытой снгомъ страны.

Мы встртились случайно въ зимній полдень.

— Вамъ нравится мой профессоръ? спросила Оттилія.

— Да. Я уважаю его за ученость.

— Вы прощаете ему его иронію? Онъ не имлъ намренія говорить вамъ личности. Слова его направлены противъ Англіи. И можетъ-быть частью изъ зависти. У васъ такія богатства. Вы охватываете полсвта. Островъ вашъ такой маленькій. Все это удивительно. И досадно то что вы такой пустой народъ. Я только привожу и объясняю вамъ слова моего профессора. Пустой, говоритъ онъ, и надменный народъ и въ физическомъ и въ духовномъ отношеніи: не высоки, и не изящны и не благородной осанки. Онъ называетъ васъ приземистыми Готами. Васъ не раздражаютъ слова мои?

— Принцесса!

— По его мннію, вы были піонерами, когда нужно было обрабатывать землю и выкалывать изъ нея золото, а потомъ вы обратитесь на насъ и задержите наше движеніе впередъ. Васъ надо отстранить и оставить позади, чтобы вы научились смиренію у единственнаго учителя, котораго можете понять, у бдности. Хотите ли вы защищаться?

— Нтъ, откровенно говоря, не хочу. Настоящее оправданіе для народа его исторія.

— А для человка?

— Врность своему слову.

— Что же для женщины?

— Для принцессы, ея предки.

— Такъ, но я говорю о женщин вообще. Вотъ за что я и люблю моего профессора. Я встрчаю равныхъ себ: принцевъ, принцессъ, но мущинъ и женщинъ не вижу въ нихъ. Они ходячіе титулы. Уровень человчества, говоритъ мой профессоръ, наша жизненная среда, отдалившись отъ нея мы погибаемъ. Наши княжескіе дома онъ считаетъ мертвымъ лсомъ. Я несовсмъ соглашаюсь съ нимъ, но слышу рчи равныхъ мн, и думаю: о! профессоръ мой, они свидтельствуютъ о вашей мудрости! Я люблю его за то что онъ вс мои способности направилъ впередъ, на дйствительную жизнь (извините слабость моихъ выраженій). Есть княжескій и въ то же время истинный взглядъ на жизнь, но онъ ложенъ, если онъ исключителенъ. Въ вашемъ парламент, въ нижней палат мы видимъ истинныхъ принцевъ, на трон вашемъ лишь титулованныхъ. Я говорю то что всякій знаетъ, а вы, я уврена, удивляетесь моимъ словамъ.

— Удивляюсь, дйствительно, сказалъ я.

— Всмъ этимъ я обязана моему профессору, отцу и образователю ума моего. Говорятъ что простолюдинамъ доставляетъ удовольствіе считать себя князьями, для меня удовольствіе чувствовать то что чувствуютъ люди простые. ‘Для принцессы оправданіе ея предки.’ Такъ, но для принцессы которая только принцесса, предки не что иное какъ мертвыя имена, и она сама, неразрывно съ ними связанная, наполовину по крайней мр не живое существо. Вотъ наше мнніе. Можно ли спросить какъ вы думаете объ этомъ?

— Я самъ хорошенько не отдаю себ отчета, принцесса!

Какъ не похожа она на Оттилію, какою я зналъ ее, какою воображалъ себ! Вотъ что я думалъ.

— Напримръ, вы думаете, начала она опять, — что ваши молодыя Англичанки умютъ сдерживать языкъ, не правда ли?

— Есть болтушки и между ними.

— Он строго воспитываются?

— Я мало знаю ихъ. Мн кажется он воспитываются такъ чтобы скрывать свое воспитаніе.

— Од отвергаютъ идеи?

— Едва ли какія-либо идеи и предлагаются имъ.

Оттилія улыбнулась.

— Хорошо ли было бы въ кругу ихъ?

Духъ мой готовъ былъ расправить крылья, но вспыхивавшій жаръ угасъ.

— Я спрашивала васъ объ Англичанкахъ, начала она опять,— потому что мы читаемъ что вы пишете о насъ. Ваша благосклонность къ намъ похожа на благосклонность няньки къ ребенку, ваше порицаніе напоминаетъ уроки наставника мальчику, вы заставляете насъ стыдиться нашихъ манеръ, если только въ самомъ дл он такъ дурны, а больше всего вы сметесь надъ нашею простотой: мы де не только высказываемъ, но и на дл обнаруживаемъ что чувствуемъ. А я до такой степени Нмка по природ, что принимаю это лично на свой счетъ.

Я коснулся шеи ея лошади и сказалъ:

— Я этого не замтилъ въ васъ.

— Однако вы меня понимаете, вы знаете меня хорошо, какъ же это такъ?

Я прошепталъ откровенное признаніе:

— Впрочемъ нтъ, замтилъ дйствительно.

Она засмялась.

— Видите, я понемногу длаю изъ васъ Нмца. Согласились ли бы вы оставить свою Англію?

— Сейчасъ же, хотя не охотно.

— Безъ сожалнія?

— Съ радостію, еслибы была у меня работа, и другъ.

— Такъ: но вдь поле дятельности для человка — его родина. У васъ есть честолюбіе?

— Да, теперь есть.

Она ударила хлыстикомъ по сосновой втк и осыпала хлопьями снга мою голову.

— Способно ли это угасить его?

— Въ вид лавины, пожалуй способно.

— Такъ цли ваши становятся жизненнымъ дломъ для васъ?

— Да.

— Въ такомъ случа вы ихъ достигнете. О васъ, значитъ, писано что неудача невдома вамъ. То же самое и со мною. Я жизнь ставлю на какое-нибудь дло, если сознаю что цль въ самомъ дл достойная. Я добьюсь своего, или смерть скроетъ отъ меня мою неудачу. Вотъ мой взглядъ, профессоръ мой раздляетъ его, и совсть моя одобряетъ. Но что, однако, въ самомъ дл достойно? Умъ должень привыкнуть различать хорошо. Мы очень легко можемъ ошибиться въ молодости, а жестоко будетъ потомъ сознать что неудержимо стремился къ лживой цли. Мы тогда по справедливости заслужимъ осмяніе. Знаете ли вы себя? Я себя не знаю. И профессоръ мой говоритъ что это единственный предметъ на который не слдуетъ обращать слишкомъ тщательнаго вниманія. Я готова ему врить. Ибо кто такъ обманываетъ насъ какъ наше я? Оно притворяется чмъ угодно, слдите за нимъ, и какою змей становится оно! Надо проврять его поступки, его пріемы, надо всегда становиться выше его, тогда вы мало-по-малу замчаете колебаніе его на перекресткахъ, тогда оно выдастъ себя. Въ одномъ мы однако не сходимся съ моимъ профессоромъ. Докторъ, не такъ какъ современные Нмцы, считаетъ женщину выше мущины. А можетъ-быть это тоже лишь выходка его ироніи. Онъ говоритъ что у вашихъ Англичанокъ нтъ головъ, а нами онъ гордится какъ увнчанный поэтъ. Я заговорила васъ до онмнія?

— Принцесса, вы дали мн надъ чмъ подумать.

Она покачала головой и улыбнулась, закрывъ глаза.

Разъ заговоривъ, я уже не могъ удержаться и продолжалъ, едва владя своими словами, не помня что говорю:

— Что вы равнодушны къ сану…. да, вы можете быть равнодушны, у васъ есть умъ, вы несравненно выше меня и въ томъ, и въ другомъ отношеніи…. и такъ дале, безъ всякаго такта и смысла.

Она воскликнула:

— О! не говорите мн комплиментовъ. Если угодно, то передавайте ихъ мн чрезъ третье лицо. Высказывайте моему профессору ваше высокое мнніе о его учениц. И вы въ свою очередь также выслушайте его. Иронія его изольется на меня, какъ дождь на лилію. ‘Смотрите’, будетъ онъ говорить, когда я утомлена и разстроена, ‘не правда ли какъ она прекрасна, какъ она величественна!’ И слушая похвалу, хотя она пріятна мн, я въ самомъ дл чувствую что заслуживаю насмшки и порицаніе. Глядите, вотъ башня, вотъ статуя, а вотъ вдоль этихъ сосенъ дорожка по которой мы взбжали, и тутъ я говорила себ: какіе милые мальчики эти Англичане! А что вы говорили обо мн?

Рука ея висла свободно. Я схватилъ ее. Она вдругъ глубоко вздохнула и прошептала, не отдергивая руки:

— Нтъ, другъ мой!

Въ голос ея слышалась повелительная твердость. Я поцловалъ и выпустилъ ея руку.

— Вы еще не разучились бгать? сказала она и похала рысцой, отвернувшись отъ меня: потомъ прибавила рыси и оставила меня позади.

Разсердилась ли она? Или ухала, приближаясь къ окнамъ виллы, чтобы намъ опять можно было встртиться случайно подъ охраной ея стараго воина, какъ называли мы суроваго съ виду Шварца?

ГЛАВА XXIX.
Вечеръ съ докторомъ Юліусомъ фонъ-Карстегъ.

Въ раздумь я вспомнилъ слова профессора будто я ‘или очень счастливый, или очень несчастный молодой человкъ’. Мн пришло въ голову что въ словахъ этихъ заключается глубокій, таинственный смыслъ, котораго я не уразумлъ. Я чувствовалъ что опутываюсь все крпче по рукамъ и ногамъ неразрывными узами. Оттилія встртила меня улыбаясь. Она двигалась совершенно свободно. Она могла заниматься и спорить, и разсуждать, и приводить цитаты, и смяться, и играть беззаботно, какъ будто прикосновеніе губъ моихъ къ ея рук ничего не значило. Можетъ-быть поэтому только она и простила меня. ‘Нтъ, мой другъ!’ Ужь не слишкомъ ли это дружественно? Или это голосъ ея сердца, требующій уваженія отъ любимаго человка, чтобъ опять можно было встрчаться безъ упрековъ ея чуткой совсти? Профессоръ приглашалъ меня въ свою комнату вечеромъ посл ухода дамъ, и я сидлъ съ нимъ почти такъ же безмолвный какъ трубка его, которая лишь на минуту вспыхивала и потомъ испускала только фантастическія струйки дыма. Онъ говорилъ мн откровенно что иметъ не высокое мнніе о моихъ познаніяхъ. Онъ хвалилъ живость воображенія моего, которымъ, по его мннію, можно было воспользоваться для сочиненія повстей.

— Дайте мн время, я найду дятельность получше, отвчалъ я со вздохомъ.

Онъ рдко говорилъ о принцесс, и всегда съ серіозною любовію. Онъ, очевидно, внимательно изучалъ меня. Результатъ его наблюденій оставался мн неизвстнымъ.

Въ одинъ вечеръ онъ спросилъ меня, какіе планы у меня для жизни?

Готовясь придумать что-нибудь подходящее, я остановился и откровенно сознался:

— У меня плановъ столько что можно сказать нтъ ни одного.

Ожидая упрека, я просилъ его не осуждать меня за это.

— Напротивъ, сказалъ онъ, я вовсе не имю желанія читать книгу которую вы передо мной развертываете, добрый юноша.

— Какую книгу, г. профессоръ?

— Соберитесь съ мыслями. Назовемъ эту книгу Шекспировскою, или маленькимъ изданіемъ Гете. Вы готовились отвчать притворно. Неправда ли?

Я сознался, чувствуя что не трудно было это замтить. Онъ торжествовалъ.

— Хорошо. Такъ вы должно-быть отдаете волны, которая вынесла бы васъ на берегъ?

— Я стараюсь укрпить умъ мой.

— Да, говорятъ,— отозвался онъ сухо.

— По крайней мр насколько можно это сдлать въ вашихъ школахъ.

— То-есть вы читаете и затверживаете, какъ другіе учащіеся юноши. Для чего? Разв нтъ у васъ цли? У васъ въ рукахъ, или будетъ въ рукахъ, баснословное богатство, сказочныя сокровища. Къ вамъ стекается значительная часть англійскаго золота. Что же намрены вы длать? Тратить его?

— Я надюсь употребить его на пользу.

— Употребить на пользу! Нтъ, я думаю, ни одного принца или милліонщика который не носился бы въ молодости съ этою мечтой. Кругомъ удовольствія, выбирай любое. Вы Англичане вдь живете для удовольствія.

— Никто въ мір не работаетъ больше насъ.

— Да, чтобы потомъ пользоваться удовольствіями. Опровергните-ка это!

Онъ усердно раскурилъ свою трубку и началъ опять:— Да, вы работаете прилежно изъ-за денегъ. Вы дите и пьете, и хвастаетесь своими физическими упражненіями, они развиваютъ вашъ аппетитъ. Такъ идетъ кругъ жизни вашей. Мы бьемся, терпимъ неудачи, вы лягушечій хоръ критиковъ, и воображаете что ваше кваканье дйствуетъ на насъ. Мы бьемся, говорю я, и терпимъ неудачи, но мы все-таки стремимся впередъ, а вы остаетесь въ минувшемъ вк, и гордитесь этимъ. Вы упрекаете насъ недостаткомъ здраваго смысла, какъ будто здравый смыслъ заключается въ желудк. Я спрашиваю васъ, есть ли у васъ цль въ жизни, чтобъ удостовриться принадлежите ли вы къ этимъ громаднымъ одушевленнымъ насосамъ которыхъ называютъ богачами, которые покрываютъ страну вашу и истощаютъ ея кровь и разумъ, къ этимъ растлителямъ человческой природы. У насъ есть князья, но они правители, они отвтственны, у нихъ есть обязанности, и если они становятся дармодами, общая молва наказываетъ ихъ и ихъ сословіе. Они стоятъ на виду. Понимаете ли вы меня? Много можно сказать про нихъ дурнаго, но они не имютъ права по закону пользоваться своими доходами и ничего не длать. Это изобртеніе коммерческаго духа и Англіи.

— У насъ есть своя аристократія, г. профессоръ.

— Ваши аристократы лишь богачи, надутые пустыми преданіями нестерпимой, ни на чемъ не основанной гордости, и питающіеся связями съ торговымъ сословіемъ. Разв они вожди ваши? Разв они первенствуютъ въ литератур, въ искусствахъ, въ правительств наконецъ? Говорятъ что нтъ. Даже въ военной служб они не занимаютъ перваго мста, а вдь тутъ однако титулованные неучи еще умютъ выдвигать свои безмозглыя головы. Вы вс одной кучей барахтаетесь въ рк, чтобы потомъ вылзти и валяться на берегу. Вы работаете прилежно, потому что у всхъ у васъ одна цль, и цль эта жиръ и праздность.

— Извините, господинъ профессоръ, вступился я,— вижу къ чему вы клоните. Однако мн кажется что мы единственный народъ показавшій человчеству свободныя учрежденія, что же касается до нашей аристократіи, то при всемъ почтеніи къ вамъ, не могу не утверждать что она пользуется общимъ уваженіемъ.

Я не могъ понять зачмъ онъ такъ пристаетъ ко мн съ ворчливыми изліяніями своей континентальной желчи.

— Общимъ уваженіемъ! повторилъ онъ.— И вашимъ также уваженіемъ? За что же вы ее уважаете?

— Между нашею аристократіей есть знаменитыя имена.

— Мы перещеголяли васъ знаменитостями и древностью родовъ, добрый юноша.

— Но не числомъ знатныхъ людей стоявшихъ за свободу своей страны.

— Пока опасность грозила ихъ собственной свобод. Или, можетъ-быть, дольше?

— Они умли уступить. Они построили нашу конституцію.

— Такъ уважайте предковъ, а не потомковъ, которые стыдятъ ихъ. Но таково ужь свойство англійскаго ума: онъ принимаетъ все что завщано ему прошедшимъ, не разбирая нтъ ли перемны. Истинныхъ аристократовъ вы не потерпли бы, еслибъ они были. Аристократы по имени, уважаемые по преданію, вотъ что вамъ нужно.

Онъ выпрямился, чтобы снова набить трубку, и продолжалъ:— Да, да, вы поклоняетесь своей аристократіи. Это извстно всмъ. У васъ есть смтливость. Я не намренъ оспаривать что вы одарены нкоторымъ политическимъ чутьемъ. Оно проявляется и тутъ въ соціальныхъ отношеніяхъ. Вы по необходимости превозносите свою такъ-называемую аристократію, чтобы хоть въ теоріи что-нибудь противупоставить общей низости народа.

Это было ужь просто дерзко. Это становилось невыносимо. Я вскочилъ на ноги.

— Оружіе, которое употребилъ бы я въ отвтъ на такія слова, я не могу обратить на васъ, г. профессоръ, поэтому извините меня!

Онъ быстро испустилъ нсколько густыхъ клубовъ дыма.

— Позвольте, добрый юноша! Вы не отвтили еще на мой вопросъ. Выслушайте меня. Вы показали намъ свободныя учрежденія, правда, но вы при нихъ и остаетесь, тогда какъ міръ движется со скоростью приблизительно шестидесяти тысячъ миль въ часъ.

— Не въ прямомъ направленіи, а вращательно.

— Хорошо! похвалилъ онъ, и одобреніе его мн польстило.

— Допускаю физическое сравненіе, продолжалъ профессоръ съ теплымъ, какъ мн показалось, взглядомъ на меня.— Умъ движется почти такимъ же путемъ, и мы, въ нашей старой Германіи, думаемъ однако что онъ идетъ впередъ. Астрономы, нисходя къ земной философіи, могутъ допустить что движеніе впередъ въ мір физическомъ мыслимо, хотя и не ощутимо. Куда-нибудь да идутъ же и духъ нашъ и тло. Вы, Англичане, ведете свою мелкую войну домашней политики, и труните надъ нами за то что мы стремимся къ чему-нибудь боле высокому, вы, люди невпечатлительные, не врите въ существованіе такихъ цлей которыя не даются вамъ въ руки, не бросаются въ глаза, вы думаете что человческое дло сдлано, если бдные не кричатъ съ голоду. Но я васъ спрашиваю есть ли у васъ планъ жизни, согласный съ духомъ современной философіи, съ понятіями разумныхъ, нравственныхъ, развитыхъ существъ нашего вка? Или вы принадлежите къ числу здоровыхъ Англичанъ, напоминающихъ Калигулу въ цвт лтъ, которые львы въ гимнастик, вчно бараны въ умственномъ отношеніи, и вс на одинъ покрой. Удостойте выразить мн въ краткомъ очерк ваши мысли. Изливайте ихъ какъ придется, безъ связи, ясно, или неясно, все равно. Я берусь найти нить. Мн бы хотлось, понимаете ли, узнать васъ съ вашей собственною помощью, а не помимо вашей воли.

Было уже поздно. Не находилось у меня въ голов ни одной мысли которую умстно было бы выразить. Я готовъ былъ сказать ему что умываться хорошо, слишкомъ много курить дурно, а умренность въ словахъ одинъ изъ вншнихъ признаковъ благоразумія, но слдовало быть учтивымъ съ учителемъ Оттиліи.

— Право, сказалъ я,— въ настоящую минуту я почти ничего не могу сообщить вамъ, г. профессоръ. Нмецкій языкъ измнитъ мн, какъ скоро я оставлю обыденную почву. Я люблю мою страну и не считаю ее совершенною. Можетъ-быть мы обжоры. У насъ многочисленное, благоденствующее среднее сословіе. Въ немъ можно найти много хорошихъ людей.

Клубы дыма его становились удушительны.

Моя защита, конечно, была жалкая.

— Да, г. профессоръ, на пути сюда, еще мальчикомъ, я встртилъ истинно хорошаго человка.

Тутъ я разказалъ встрчу мою съ капитаномъ Вельшемъ.

Докторъ Юліусъ быстро кивалъ чтобъ я продолжалъ. ‘Дале, дале!’

Онъ не хотлъ доискиваться сокрытаго въ глубин души моей, а ждалъ какъ будто что оно само обнаружится какимъ-то взрывомъ.

— Ну, мы завоевали Индію, господинъ профессоръ, и держимъ ее какъ не сумлъ бы удержать ни одинъ народъ.

— Смотри статьи въ послдней кип англійскихъ журналовъ, сказалъ онъ.

— Положимъ, мы этимъ хвастаемся….

— Есть ли чмъ?

— Все-таки это что-нибудь да значитъ.

— Да, для офицеровъ въ отставк тутъ есть чмъ хвастаться, но не для государственныхъ людей. Но допустимъ что вы способны управлять Азіатами. Что же дале? Продолжайте.

— Я попытался бы уровнять сословія въ моемъ отечеств, содйствовать развитію идей….

— Поддерживая женатое духовенство и смшанную аристократію? Ваши старанія, добрый юноша, ослабютъ, какъ усилія того человка который пытался лопатой срыть скалу. Ее нужно взорвать. Ваше женатое духовенство и окупечившаяся аристократія пагубныя путы. Это плющъ, обвивающій ваше общественное дерево. Вы уподобились бы Лаокоону въ кольцахъ зми, если можно было бы представить васъ героическою фигурой. Дале.

Въ отчаяніи я воскликнулъ:

— Безполезно! Я вовсе не думалъ. Я не получилъ никакого воспитанія. Меня просто выростили. Я знаю только одно, что я отъ всей души желаю пріобрсти свднія и быть полезнымъ.

— Вотъ теперь мы, значитъ, добрались до дна, и дно здорово, сказалъ онъ.

Но я воскликнулъ:

— Постойте! Позвольте мн спросить васъ что вы разумли называя меня или очень счастливымъ, или очень несчастнымъ молодымъ человкомъ.

— Ага! засмялся онъ, не выпуская чубука изо рта.

— Почему я непремнно или очень счастливъ, или очень несчастливъ?

— Смотря по сил того что носите вы въ голов.

— Какъ это?

Онъ бросилъ на меня проницательный взглядъ.

— Случай, кажется мн, необыкновенный, не часто бываетъ юноша въ такомъ положеніи. Вы счастливы, если обладаете твердымъ и предпріимчивымъ духомъ, и очень несчастны если вы лишь впечатлительный втреникъ. Вотъ въ чемъ все дло. Я самъ ничего не знаю, также какъ и вы. Еще неизвстно кто изъ насъ ясне видитъ.

Увряя что я неспособенъ разгадывать загадки, хотя меня бросало и въ жаръ, и въ холодъ, я просилъ боле опредленныхъ словъ. Можетъ-быть онъ посвященъ въ тайну Оттиліи и испытываетъ меня. Почему нтъ? Я сказалъ что готовъ отвчать на всякій вопросъ который онъ предложитъ мн

— Но вдь спрашивающій первый снимаетъ маску, отвчалъ онъ.

— Разв мы въ маскахъ, господинъ профессоръ? Я этого не замчалъ.

— Загляните въ себя и воздерживайтесь это лжи.

Онъ всталъ.

— Я не имю обыкновенія такъ даромъ терять ночи. Мы, Нмцы, по ночамъ работаемъ.

Я колебался: не ввриться ли ему, прося его помощи и совта? Наконецъ я взялъ его почтительно за руку и сказалъ:

— Я не въ силахъ высказаться. Я бы не задумался еслибы дло шло обо мн одномъ.

— Да, да, понимаю. Ваше отечество пораждаетъ честныхъ людей, рыцарственныхъ юношей. Этого не довольно, недовольно. Я хочу видть нравственную силу, энергію ума. Если вы ею обладаете, ищите себ пару на какой хотите высот. Я даю вамъ мое одобреніе. Слышите ли? Одного я не допущу: обмана. Поймите. Германія или Англія для меня все равно, если я только вижу живыя силы, стремящіяся къ великой цли. Тамъ также поприще хорошее. Все равно что тамъ, что здсь. Но если жизнь безплодная, такъ лучше здсь, чмъ тамъ. Понимаете ли вы меня?

Я отвчалъ:

— Кажется понимаю, если только смю понять.

И потомъ, переведя духъ, продолжалъ:

— Господинъ профессоръ, уважаемый другъ! Простите мою смлость. Дайте мн время испробовать себя. Возьмите меня въ ученики…. если только я достоинъ этого…. Длайте со мной что хотите, что можно. Изслдуйте меня. Можетъ-быть во мн есть то чего ни самъ я, ни кто другой не подозрваетъ. У меня есть мысли, есть цли…. еще слабыя пока…. Боже мой! Я вижу предъ собой лишь одно изъ двухъ, и несчастье кажется вроятне. Вы сразу поняли что для меня нтъ другаго выбора…. Одна изъ двухъ крайностей. По моему лучше оборваться и быть низвергнутымъ въ пропасть, чмъ никогда не стремиться къ звзд. Вы сметесь надо мной. Если ужь Англичанинъ такъ говоритъ, какъ я въ настоящую минуту, значитъ онъ затронутъ за живое и ему не до шутокъ. Но вдь это звзда! (Образъ Оттиліи какъ лучъ свта возникъ предо мной.) Она, проговорилъ было я, но проглотилъ это слово, и со рдющимъ лицомъ просилъ помощи въ моихъ занятіяхъ.

На мои глаза, въ ту минуту онъ злостно смялся. Въ сущности на лиц его была спокойная улыбка.

— Хорошо, сказалъ онъ,— вамъ дастся помощь гд слдуетъ. Нкоторые профессора вашего университета, друзья мои, окажутъ вамъ содйствіе. Стремитесь къ звзд головой, и даже если промахнетесь, то не падете. Лишь легкій плясунъ, сердце ваше, юноша, стремится къ недоступнымъ высотамъ и испытываетъ паденіе, подчасъ нсколько тяжелое. Дайте ему волю, и въ результат у васъ окажется горсточка пыли. Слышите ли? Лишь умомъ можно привлечь къ себ умъ. Вотъ почему я предвщаю вамъ несчастіе, если вы не боле какъ впечатлительный втреникъ. Покойной ночи. Затворите плотно мою дверь чтобы мн не пришлось вставать.

Я оставилъ его въ тепломъ свт лампы, окруженнаго грудами книгъ, частію раскрытыхъ: завидное зрлище для человка въ моемъ состояніи. Безмятежносгь, высказывавшаяся въ немъ, придавала прелесть учености, и она казалась мн достижимою. Я говорилъ себ что если ученость и не проложитъ мн дороги къ моей свтлой звзд, то дастъ мн твердость ума, и не желая утшеній въ случа неудачи, я все-таки думалъ съ отрадой что звзда эта свтитъ надъ жатвой и жнецами.

ГЛАВА XXX.
Гроза и любовь.

Предыдущіе разговоры съ Оттиліей и ея учителемъ, какъ ни тяжелы они были для моей страсти, пролили однако свтъ въ сердце мое. Не понимая ни настоящаго значенія ихъ, ни цли говорившихъ, я перешелъ вслдствіе этихъ разговоровъ отъ тревожнаго томленія къ безмятежному спокойствію. Я не думалъ овладть Оттиліей, не стремился къ ней, а хотлъ лишь взобраться на т высоты на которыя она смотрла съ уваженіемъ. Если иногда, глядя на нее, слушая ее, я говорилъ себ: ‘о, рдкая душа!’ то во мн было при этомъ одно лишь желаніе стать братомъ ея по духу. Свою жгучую, страстную природу я отбросилъ какъ ветхую оболочку. Люди близкіе мн могли считать меня разсудительнымъ, я просто былъ очарованъ.

Моею отрадой было зарываться въ книгахъ, а для отдыха гоняться за оригинальными мечтами о благ человчества. Если былъ бы подл меня другъ, одаренный яснымъ умомъ, напримръ мой милый Темпль, онъ можетъ-быть указалъ бы мн на безцльную неопредленность моихъ мыслей, но и онъ едва ли вывелъ бы меня изъ этого страннаго состоянія, не то дремоты, не то сосредоточенной въ себ страсти, такъ чудно отрадно было оно. Быть какъ бы во сн, и сознавать все окружающее, лежать и думать, и только думать, быть довольнымъ каждымъ наступающимъ часомъ и какъ бы въ глу.бин тихой воды класть пелену за пеленой на погруженное на дно существо свое, вдали отъ бурь и потрясеній — счастье не высокое, но безвредное, и спасавшее меня отъ безумія та горя.

Постители являлись во дворецъ встртить принца при возвращеніи его изъ Англіи съ моимъ отцомъ. Я вернулся въ университетъ, ревниво охраняя мое спокойствіе отъ новыхъ лицъ, и ревниво глядя на преимущества которыми пользовались они въ моемъ присутствіи. И какъ я тутъ сталъ бранить себя за мою недавнюю глупость, за неумнье пользоваться изливавшимся на меня счастіемъ! Я припоминалъ какъ утромъ появлялась она, свтлая, и присдала маркграфин прежде чмъ поцловаться съ нею, и ласково здоровалась со мною, и наклоняла голову чтобы принять поцлуй отъ баронессы, ея движенія, ея голосъ, ея поздки верхомъ въ сопровожденіи стараго воина…. и я только одинъ разъ встртился съ нею!… ея прогулки и бесды съ профессоромъ…. я видалъ какъ они ходили взадъ и впередъ по кипарисовой алле въ саду виллы: она внимательно прислушивалась къ его рчамъ, не ускоряя и не замедляя мрнаго шага, а онъ то и дло спотыкался, наступалъ на бордюры газоновъ и никогда не извинялся, и она не замчала. Вечеромъ она пла, иногда горные напвы съ сопровожденіемъ цитры, наклонившись надъ столомъ и щипля струны въ промежуткахъ разговора. Ничто такъ не преслдовало меня, какъ эти звуки цитры, немного боле громкіе чмъ голоса лтней ночи, когда снуютъ свтляки и собирается гроза.

Отецъ мой пріхалъ изъ Англіи съ лошадьми и двумя грумами и ея такимъ бодрымъ, хлопотливымъ видомъ, что мн какъ больному пришлось просить его оставить меня и гостить какъ можно дольше въ Саркельд, тмъ боле что, по его же словамъ, онъ сдлался теперь необходимымъ не только маркграфин, но и самому принцу.— Только ужь пожалуста не изображайте бронзовыхъ статуй, увщевалъ я его. Онъ кивалъ головой. Онъ нанялъ по сосдству замокъ графа Фретцеля и уврялъ что въ настоящее время вполн обезпеченъ. Онъ внушилъ принцу Эрнсту надлежащее понятіе о богатств молодаго англійскаго дворянина, показавъ ему копи моего дда.

— И мы, Ричи, ссудили ему бездлицу въ нсколько тысячъ для разработки этого вновь открытаго угля. Черезъ шесть недль ваша шкуна появится на Эльб чтобы доставить ему развлеченіе. Онъ милостиво благоволитъ принять отъ насъ пару англійскихъ охотничьихъ лошадей, мы, я думаю, улучшимъ здшнюю породу. Хорошо ли дйствовалъ я, Ричи? Кажется я заботился о твоихъ интересахъ, не такъ ли?

Онъ ждалъ доврчивыхъ изліяній съ моей стороны, но не вынуждалъ ихъ. Въ этомъ отношеніи онъ всегда обнаруживалъ неизмнную деликатность.

— Теб нечего сказать мн? спросилъ онъ.

— Нечего, отвчалъ я.— Могу только благодарить васъ.

Онъ оставилъ меня. Ни въ какое другое время жизни нашей не были мы такъ далеки другъ другу. Я чувствовалъ въ себ противоположное тому что видлъ въ немъ, и вслдствіе этого немногія письма мои къ сквайру носили боле задушевный характеръ. Кажется я писалъ объ удовольствіяхъ скромной жизни, жизни посвященной ученію. Мистеръ Питерборо въ то же время отправлялъ въ Риверсли хвалебные отчеты о моемъ благонравіи и прилежаніи, откровенно сознаваясь что я начиналъ уже перегонять его въ нкоторыхъ изъ высшихъ отраслей. Короткій отвтъ сквайра высказывалъ удовольствіе, но основанное очевидно на роковомъ заблужденіи. Онъ желалъ имть меня при себ ‘также какъ и еще другая особа, которую я, кажется, забываю’. Онъ давалъ мн отпускъ еще на годъ, но совтовалъ мн прямодушно не длаться книжною крысой, и не забывать что я Англичанинъ. Мысль что я обманываю его не приходила мн въ голову.

Я обманывалъ всхъ, и себя также, что неизбжно для человка который гонится за женщиной стоящею выше его по положенію. Погоня требуетъ обмана,— какъ знать? пожалуй и притворства также, она неизбжно приноситъ съ собой униженія, такъ что съ самаго начала ея я едва могъ думать объ отц спокойно, и рдко встрчалъ его съ удовольствіемъ. Какъ мн было явиться предъ принца и маркграфиню и сказать: я простой англійскій дворянинъ, сынъ человка сомнительнаго происхожденія, и прошу руки принцессы? Какое лицо было бы у меня при этомъ? Въ настоящемъ положеніи длъ могъ ли я довриться даже Темплю, и посвятить его во вс мои продлки? Мое стихоплетство, мое няньчанье съ цвтами, моя игра въ аллегоріи,— все это мучило меня, уличая въ какомъ-то возмутительномъ малодушіи. Посреди этихъ мученій меня поразила стрла въ вид безыменнаго письма, состоящаго изъ одной короткой строчки:

‘Принцесса нуждается въ помощи.’

Я отбросилъ въ сторону книги и отправился въ замокъ графа Фретцеля, гд, по счастью, не засталъ отца. Видъ принцессы не давалъ мн ни малйшаго повода думать чтобъ я могъ оказать ей помощь. Однако другая краткая и выразительная записка подтвердила что она ожидаетъ помощи отъ меня. Я случайно услышалъ какъ маркграфиня говорила баронесс Туркемсъ: ‘помолвка принцессы’ — дальше я не разобралъ. Вскор затмъ я узналъ что принцъ Отто гоститъ во дворц на озер. Явилась третья записка отъ моего неизвстнаго корреспондента.

Я вклеилъ этотъ клочокъ бумаги въ мою заброшенную книгу замтокъ и размышленій, гд ему мста было вволю. Меня стало тянуть къ этой книг, я готовъ былъ впасть въ отчаяніе. Я теперь готовъ былъ врить всему, исключая того только чтобы принцесса нуждалась въ помощи отъ меня. Я ршился хать домой. Унылый видъ, въ какомъ представлялась мн Англія, соотвтствовалъ моему настроенію. Необходимо было ухать куда-нибудь, ибо пришла всть что отецъ мой набралъ труппу французскихъ актеровъ, и предстояли оглушительныя празднества. Я считалъ однако приличнымъ кончить курсъ въ университет, если еще осталась во мн способность понимать книги. Кто учится, тотъ не дуритъ, это несомннная истина. Я благодарилъ доктора Юліуса что онъ внушилъ мн ее. Трезвость ученія составляетъ врнйшее противоядіе безумнымъ увлеченіямъ сердца, и какъ ни скучны казались теперь книги, я уже пріобрлъ привычку садиться за нихъ, и это все-таки могло служить лкарствомъ…. лишь бы подйствовало оно!

Въ одинъ очень жаркій день, посл полудня, я похалъ верхомъ взглянутъ на дворецъ у озера, можетъ-быть въ послдній разъ, говорилъ я себ, предчувствуя что еще до захожденія солнца можетъ овладть мною стремленіе бжать. Самое біеніе сердца какъ будто говорило мн: ‘Прочь отсюда!’ Перенося томительное ощущеніе жары на мое нравственное состояніе, я говорилъ себ что верхъ безумія стоять и жариться здсь, подъ небомъ не дающимъ ничего, кром зноя. Оно высилось надо мной, какъ мдный куполъ. Свтъ и тнь врзывались полосами, словно лезвія мечей. Лавры блестли, будто отъ мороза, густая листва висла, обожженная, надъ макушками сосенъ мерцало какое-то болзненное сіяніе. Пчелы жужжали, въ воздух носилось какъ бы ожиданіе грозы.

Мн жаль стало моей лошади и собаки, бжавшей за мной, но самому мн было пріятно. Ничего не виднлось кругомъ, вся страна была въ моемъ распоряженіи. ‘Чего недостаетъ мн?’ подумалъ я. Гордость физической силы поднялась во мн. Я оглянулся кругомъ. По темнымъ угламъ тснилась скотина, да кое гд появлялся, шатаясь, человкъ и тотчасъ же скрывался опять отъ нестерпимаго зноя. Ничей глазъ не обращался на меня.

Я не видлъ ничего движущагося, какъ вдругъ лодка выплыла изъ залива озера подъ мысомъ, на которомъ я остановился. Гребцомъ былъ старый Шварцъ. Какъ вознегодовалъ я на равнодушнаго идіота! Онъ везъ черезъ озеро принцессу и молодаго человка въ мундир.

Что они удалялись подъ густую тнь въ такое время, когда отвсные лучи солнца жгли какъ раскаленныя стрлы, было благоразумно.

Какъ скоро скрылись они въ тни, я привскочилъ на сдл, мучимый невыносимою ревностью. Я помчался во весь опоръ по сухому кустарнику въ объздъ озера, ршившись стать съ ней лицомъ къ лицу, отстранить мущину, и сказать послднее слово вроломной женщин. Образъ настоящей Оттиліи изгладился изъ памяти моей. Кровь моя кипла, умъ мутился. ‘Онъ беретъ ея за руку, она выскакиваетъ изъ лодки, онъ держитъ ея руку, она какъ будто хочетъ отнять, все женскія штуки, они скрываются изъ глазъ.’ Стонъ вырвался у меня. Я напрягалъ дикое воображеніе мое, чтобы разглядть ихъ подъ снью лса, мучась больше прежняго, но ничто уже не представлялось мн. Запыхавшись халъ я по одной изъ проскъ, и вдругъ увидлъ молодаго офицера съ вткой оршника въ рукахъ. Онъ подошелъ къ моей лошади, поглядлъ на меня сердито, а потомъ какъ бы съ удивленіемъ, и сказалъ:— А! я, кажется, имлъ удовольствіе, гд-то…. въ Виртемберг, если не ошибаюсь?

Это былъ принцъ Отто. Я сошелъ съ лошади. Онъ стоялъ одинъ. Первымъ вопросомъ моимъ было бы невольно: гд она? Но я былъ не въ силахъ вымолвить слова.

— Изъ Англіи? сказалъ онъ трепля шею лошади.

— Да…. лошадь?… англійскій скакунъ. Какъ поживаете вы, принцъ Отто? Эта лошадь нравится вамъ?

— Чрезвычайно. Вдь у насъ, вы знаете, страсть къ англійскимъ кровнымъ скакунамъ. Извините, васъ чуть ли не обожгло солнцемъ. Вы часто здите верхомъ въ такую погоду?

— Я выхалъ случайно. Если эта лошадь вамъ нравится, пожалуста возьмите ее. Сядьте, и попробуйте ее. Она ваша, если придется вамъ по вкусу, а если нтъ, отошлите ее къ графу Фретцелю. Я наздился ужь сегодня по жар.

— Кажется что такъ, сказалъ онъ, колеблясь.— Трудно отказаться, когда предлагаютъ вамъ такую лошадь. Если вамъ угодно сбыть ее, скажите мн, когда встртимся опять. Я попробую ее. Мн хочется поскакать такъ же какъ вы скакали, уходъ ей будетъ хорошій на конюшн принца, да туда и вдвое блнае, чмъ къ графу Фретцелю. Позвольте вамъ замтить что такую лошадь не слдовало бы гонять въ ныншнюю погоду.

— Да, мн совстно что я на ней выхалъ, и непріятно будетъ глядть на нее, сказалъ я.— Позжайте, и примите ее отъ меня.

— Знаете ли, я посовтовалъ бы вамъ прилечь въ тни, замтилъ онъ заботливо.— Я видалъ на походахъ въ Венгріи и въ Италіи людей которыхъ часовой отдыхъ спасъ бы отъ смерти.

Я поблагодарилъ его.

— Вамъ нужно льду! воскликнулъ онъ.— Я съзжу и пришлю вамъ. Отдохните здсь.

Съ видимымъ удовольствіемъ онъ вскочилъ въ сдло, приладилъ свои кавалерійскія ноги и ускакалъ, словно хотлъ перепрыгнуть черезъ заборъ. Еслибъ онъ оглянулся, онъ подумалъ бы что я помшался. Я бжалъ во весь духъ по тропинк къ озеру, терзаемый мыслью: не вернулась ли она домой на лодк. Они разошлись…. отчего? Онъ въ одну сторону, она въ другую. Значитъ возникло между ними несогласіе. Я наткнулся на пустую лодку, подл нея лежалъ Шварцъ подъ густою листвой, мирно куря и потя. Ни онъ, ни я не сказали ни слова. Уже тревожимый опасеніемъ, я снова началъ мои поиски, и когда увидалъ ее, великая радость пересилила кипвшую во мн страсть. Я трепетно прикоснулся къ ея рук, все еще какъ будто не вря что она вполн невредима. Она стояла прислонившись къ дереву и опустивъ глаза на землю, какъ блая статуя въ зеленоватомъ полумрак.

— Отто! воскликнула она, откидываясь назадъ, но увидала меня, и трепетная улыбка появилась на лиц ея и яркая краска разлилась на немъ какъ свтъ зари. Она сжимала грудь рукой, пока я, вн себя, говорилъ ей слова любви.

— Вы любите меня? сказала она.

Я крпче сжалъ ея руку.

— Вы вдь знали это.

— Да, да!

— Вы простили меня? Говорите, принцесса!

— Называйте меня по имени.

— Радость моя! Оттилія!

Она нжно высвободилась.

— Я знала это, потому что знала себя, говорила она, тяжело дыша съ полураскрытыми губами.— Слабость нашла на меня. Да, я люблю васъ. Вотъ и сказано. Это истинная правда. Судьба сводитъ насъ именно въ ту минуту когда я утратила свою послднюю силу, послднюю власть надъ собой. Слышите! Я имю притязанія на разумъ и говорю о судьб.

Она засмялась надъ собою и поглядла на меня чуть не съ горькою улыбкой, которой противорчила чудная мягкость ея глазъ. Я опасался чтобъ она не упала въ обморокъ. Дрожь пробжала по ней, и въ ту же минуту померкъ свтъ солнца, и страшный шорохъ и шумъ качающихся втвей пронесся по лсу.

— Не смотрите на меня, сказала она сладкимъ шепотомъ.— Я кажется расплачусь какъ дитя. Когда приходится смирить свою гордость, тогда невольно…. но это не страданіе…. Мы вмст, и я ничего больше не желаю.

Слезы потекли изъ глазъ ея.

Я сказалъ ей о письмахъ полученныхъ мною, въ которыхъ говорилось о трудности ея положенія. Они могли служить мн оправданіемъ, если только могъ я оправдаться.

Внезапно раздался солдатскій голосъ Шварца, взывавшій къ принцесс, и затмъ самъ онъ предсталъ предъ нами, громадный и смоченный дождемъ, ожидая приказаній.

— Громъ, возвстилъ онъ, поднимая руку какъ сигналъ,— гремитъ. Идетъ дождь. Гроза. Что прикажете длать, ваше высочество?

Оттилія взглянула наверхъ и поморщилась. Дождь и молніи наполняли небо и землю.

— Распоряжайтесь вы, сказала она мн кротко.

Самое простое было отправить ея великана прямою дорогой вдоль озера за экипажемъ, или парусиной на лодку. Я это предложилъ, но не настаивалъ.

Она подумала минуту.

— Мн кажется я могу остаться съ моимъ возлюбленнымъ? сказала она.

Мы съ Шварцемъ побжали къ лодк, вытащили ее на берегъ, опрокинули и подперли носъ низкою вткой. Подъ эту защиту я привелъ принцессу, и мы отправили Шварца принять надлежащія мры, ибо гроза не общала скоро пройти. Въ сущности я сознавалъ что отправиться слдовало бы мн, а ему остаться съ принцессой, но гроза гремвшая надъ нами не была сильне волновавшаго меня чувства. Оттилія останется часъ со мною, мн казалось что я заслужилъ это.

ГЛАВА XXXI.
Письмо принцессы Оттиліи.

Гроза быстро промчалась надъ тснымъ убжищемъ, въ которомъ мы пріютились, какъ наскомыя. Уголокъ Оттиліи былъ сухъ, хотя на четверть отъ него лились потоки на жидкую грязь. Меня мочило дождемъ, и она старалась привлечь меня къ себ, какъ будто желая защитить меня, или погибнуть въ моихъ объятіяхъ, еслибы молнія упала на насъ. Надъ нами висла густая листва, а предъ нами озеро кипло, темнло и рдло. Говорить было незачмъ. Губы Оттиліи были закрыты, но глаза ея нжно глядли на меня.

Счастливый часъ прошелъ. Забрызганныя колни стараго воина показались въ уровень съ вашими головами, когда громъ утихалъ. Оттилія приготовилась встать.

— Вы услышите обо мн — сказала она, наклоняясь подъ крышей лодки, словно птичка готовая выпорхнуть.

— Увижу ли я васъ?

— Когда-нибудь конечно увидите. Будьте терпливы.

— Разв я не былъ терпливъ?

— Да, и разв жалете вы объ этомъ?

— Нтъ, но однако мы разстаемся.

— Вы хотли бы чтобы мы навсегда остались заключенными въ одинъ квадратный аршинъ? сказала она улыбаясь.

— Въ полъ-аршина, подъ землей пожалуй, лишь бы только быть вмст.

— Бдные гномы! сказала она.

Она оглянулась еще разъ на наше скромное убжище, и можетъ-быть ей пришло въ голову пожалть о существахъ до такой степени малыхъ, что видятъ только колни стоящаго предъ ними человка. Головы ваши были спрятаны.

— Прощайте, изъявленій никакихъ не нужно, сказала она нжно.

— Не нужно, повторилъ я, и получилъ поцлуй за свою скромность.

Шварцъ съ большимъ тактомъ не поднялъ тревоги во дворц. Онъ отдалъ честь установленнымъ порядкомъ своей молодой госпож, принимая ее подъ обширный зонтикъ, неизмнный спутникъ здшняго поселянина по праздникамъ. Явился лсничій съ шалями, плащами и парусиной. Лодка была спущена на воду.

— Прощайте, Гарри. Будете ли вы ждать терпливо, пока не получите всти отъ меня? сказала Оттилія, и прибавила: Это мой вопросъ, обворожительно напоминая старыя времена.

Скоро я видлъ только слдъ лодки на пнистой вод. Кто-то кричалъ въ лсу, и гребцы громко отвчали. Оттилія могла упомянуть обо мн, или нтъ, какъ ей угодно. Мн приходилось ждать. Но какъ несравненно былъ я богаче цлаго свта! Пусть будущее ничего не даетъ мн! Я готовъ былъ обязаться клятвенно ничего боле отъ жизни не требовать. Между многими намреніями, слагавшимися во мн на пути домой, было намреніе пріобрсти клочокъ земли на которомъ мы сидли съ Оттиліей и построить на немъ храмъ. Меня мучила мысль что ноги постороннихъ людей будутъ топтать эту землю, пока я не успю огородить ее. Всего боле страдалъ я отъ неспособности моей вызвать образъ Оттиліи безъ обстановки принадлежащей ея сану. Мн становилось стыдно, но это находило на меня лишь минутами, когда гордость заносилась слишкомъ высоко и тнь возможнаго несчастія грозя возникала предъ ней.

Мн не долго пришлось ждать. Любимая горничная Оттиліи, Аннушка, принесла мн первое письмо ея. Лицо двушки сіяло, словно она хвалила меня за какой-нибудь доблестный поступокъ.

— Требуется отвтъ, Аннушка? спросилъ я ее.

— Да, да, сказала она тревожно,— но мн теперь некогда ждать. Она назначила мн встртиться вечеромъ у воротъ дворца. Я легъ подъ липы и сталъ читать письмо.

‘Возлюбленный мой! обращалась ко мн принцесса на родномъ своемъ язык, догадываясь, вроятно, что по-англійски подобныя обращенія слишкомъ странны показались бы моимъ непривычнымъ глазамъ. Затмъ она переходила къ англійской рчи, не опасаясь, какъ видно, критика, слишкомъ расположеннаго къ снисходительности.

‘Насталъ вечеръ, подводящій итогъ дяніямъ дня. Отецъ мой видлся съ главнымъ лсничимъ и спрашивалъ что случилось въ лсу отъ грозы. Не все было ему сказано. Завтра онъ все узнаетъ.

‘Медлить нельзя, мн представлялось прежде что это узнается когда-нибудь, подъ конецъ, а не теперь, не сейчасъ. Но мы должны уже дорожить своею свободой. Въ минуты узнала я то чему собиралась научиться годами, нашъ лсъ сказалъ мн все чего хотла я искать въ путешествіяхъ, въ новыхъ мстахъ, въ опыт жизни. Ne te quaesivens extra! Я однако была права. Намреніе мое было хорошее. Не сразу все пойдетъ легко. Предстоитъ бороться. Онъ уже испытанъ, онъ прошелъ чрезъ горнило, но я? Я поведу его на борьбу, не зная хорошенько себя самой? Такъ я разсуждала. Кто учился тотъ знаетъ что человческая природа слаба. Ежедневно измняется тло, ежедневно умъ, почему же не сердце? Я хотла путешествовать и совтоваться съ разными лицами.

‘Прости женщин, знавшей что ей потребуется не женская сила и твердость, чтобы распорядиться собой по собственной вол.

‘Я слышала о Гарри Ричмонд, еще прежде чмъ увидала его. Желаніе поглядть на двухъ красивыхъ мальчиковъ изъ царства моряковъ заставило меня погнаться за ними въ тотъ, столь отдаленный и вчно какъ бы вчерашній день, мысли мои носились за тобою, и я спрашивала себя: намренъ ли онъ сдлаться знаменитымъ морякомъ, какъ соотечественникъ его Нельсонъ, или ученымъ? Потомъ я бесдовала съ моимъ профессоромъ, покуда, какъ это всегда бываетъ, слабйшее существо не отказалось отъ споровъ и стало размышлять про себя. Однакоже презрніе къ Англіи все-таки вкрадывалось въ меня. Но когда я лежала, увядая при всей своей молодости, на морскомъ берегу, меня опять поразило древнее величіе твоей родины, я мечтала о Гарри Ричмонд, и мн показалось что я измнила моему дтству. Ты вдругъ явился предо мною, мой милый. Ты былъ добръ, ты былъ силенъ, голосъ твой былъ ласковъ. На мор души наши отозвались другъ другу. Полнишь какъ я проговорилась, упоминая о брак Люси Сиблей: ‘Мы мняемся странами.’ Въ эту минуту мн казалось что мы съ тобою сойдемся непремнно, какое бы ни было разстояніе между нами.

‘Завтра я скажу принцу, отцу моему, что я дала слово. Для насъ борьба, для него горе. Я принуждена сознательно огорчить его.

‘Относительно достоинствъ жениха моего, я могу сослаться на моего профессора. Онъ былъ плненъ ими. Прежде онъ былъ склоненъ смотрть враждебно на смлаго молодаго Англичанина. ‘Зачмъ онъ здсь? чего ищетъ онъ у насъ?’ Онъ злился не на лицо, а на народъ выславшій одного изъ своихъ представителей, чтобы сорвать и увести его бережно взлелянную нмецкую лилію. Онъ одинъ читалъ въ душ моей. И ты вынесъ наложенное на тебя испытаніе. Ты не требовалъ награды посл него. Нтъ, сильная любовь всегда чиста. Любовь въ природ нашей. Вопросъ не о чистот ея, а лишь о сил.

‘Я не могла помочь теб, когда за тобой слдили марграфиня и баронесса. Я выдала бы насъ обоихъ. У свта бдительные, хотя и не очень зоркіе глаза. Онъ тотчасъ же замтитъ всякое уклоненіе, но не увидитъ согласія двухъ душъ, если оно не проявляется какими-либо вншними порывами.

‘Поэтому, когда я отказала принцу Отто и другимъ представлявшимся женихамъ, предполагали что сердце мое свободно. Думали что ученой принцесс естественно быть причудливой. Ты ухалъ отъ насъ: я тебя лишилась. Я слышала какъ тебя хвалили за учтивое равнодушіе ко мн — единственное достоинство которымъ ты не обладаешь. Потомъ разсудили что въ виду моей необыкновенной холодности, можно позволить родственнику моему Отто самому говорить за себя. Большинство нашего семейства на сторон Отто. Ему позволили ухаживать за мной, какъ за простою двушкой, и съ того времени я буду жалть всякую двушку которую такъ преслдуютъ, отъ которой требуютъ чтобъ она взяла ножъ и нанесла имъ ударъ. Но я, видя въ брак не одно лишь признаніе себя побжденной, могла безъ труда устоять противъ пылкаго краснорчія. Мн легко было оставаться непоколебимою и въ душ и въ рчахъ, когда стояла я тамъ подъ деревомъ, и ко мн приставали чтобъ я передлала себя. Но когда появился другой, моя радость, моя надежда, половина моего существа, и все сокрытое вдругъ поднялось…. Я сказала теб тогда что на меня нашла слабость? То былъ послдній крикъ умирающаго ‘Я.’ Теперь я твоя. Раздлить насъ нельзя. Мы съ тобой одно. Еслибы не привыкла я врить моему милому, полагаться на него во всемъ, я остановилась бы и перечла бы слова писанныя здсь безъ осторожности. Я подписываюсь предъ лицомъ неба твоя Оттилія.’

Оттилія-Фредерика-Вильгельмина-Гедвига,
принцесса Эппенвельценъ-Саркельдъ.

ГЛАВА XXXII.
Свиданіе съ принцемъ Эрнстомъ и встрча съ принцемъ Отто.

Посланный отъ принца Эрнста, требующій меня немедленно во дворецъ, возвстилъ мн что битва началась. Я могъ бы дождаться отца, который съ минуты на минуту долженъ былъ возвратиться съ одной изъ своихъ поздокъ по дламъ принца, но хотя я и зналъ что онъ былъ бы мн сильнымъ союзникомъ на такомъ свиданіи, я предпочелъ отправиться одинъ. Принцъ Отто встртился со мной въ прихожей. Онъ прошелъ мимо, взглянувъ на меня искоса и сказалъ черезъ плечо: ‘Мы съ вами поговоримъ’. Дверь кабинета растворилась предо мной настежь. Тутъ были принцъ Эрнстъ и маркграфиня. Она вышла съ гнвною величественностью. Принцъ держался холодно и торжественно, какъ на аудіенціи. Онъ умлъ принимать величавый видъ. Тотчасъ можно было предугадать характеръ свиданія.

— Сядьте, сказалъ принцъ.

Я поклонился и слъ. Невыгодное положеніе въ виду человка раздраженнаго, готовящагося предлагать рзкіе вопросы. Мое спокойное послушаніе могло напомнить ему объ обязанности не выходить въ отношеніи ко мн изъ предловъ учтивости. Онъ поставилъ стулъ противъ меня, но не могъ ршиться ссть тотчасъ же.

— Вамъ, я думаю, не къ чему говорить по какому длу желалъ я васъ видть.

— Кажется я догадываюсь, ваше высочество.

— Дло невозможное! Ужасная нелпость! Неслыханная вещь! бормоталъ онъ.— Вы понимаете что изо всхъ силъ стараетесь разрушить мои семейные планы? Что это значитъ? По здравому разсудку, вы не можете надяться на успхъ! Хотя вы и иностранецъ, вы должны это знать. Возьмите примръ съ вашихъ царствующихъ фамилій. Такихъ случаевъ никогда не бываетъ въ нихъ. Или вы предполагаете что огромное богатство даетъ вамъ право на неслыханную дерзость считать себя равнымъ коронованнымъ лицамъ? Съ такимъ безуміемъ обыкновенно не разсуждаютъ, его наказываютъ! Да и теперь уже…. еслибы только огласилось что я снизошелъ до объясненій, я сдлался бы посмшищемъ всхъ дворовъ Европы. Васъ, Англичанъ, нужно многому учить. Ваши писаки внушаютъ вамъ пренебреженіе къ достоинству которое не поддерживается множествомъ штыковъ, пушекъ и золота. Я объ этомъ слышалъ когда путешествовалъ инкогнито. Вы сметесь надъ мелкими властителями. Хорошо. Только не переходите имъ дорогу. Ихъ владнія тсны, но они принадлежатъ имъ. Здсь, гд мы теперь, моя власть равняется власти императора. Вы поймете что я не хвастаюсь и не угрожаю. Я стараюсь, вслдствіе странной необходимости, вразумить васъ. Я имю причину чувствовать себя оскорбленнымъ, я оставляю это въ сторон. Я говорю съ вами какъ человкъ съ человкомъ и обращаюсь къ вашему разсудку. Можете ли вы что-нибудь отвтить?

Я всталъ.

— Многое, ваше высочество.

— Въ такомъ случа сядьте пожалустд.

Онъ подалъ мн примръ, повторяя: ‘Многое’.

Изъ раздраженія котораго онъ не въ силахъ былъ скрыть, я видлъ ясно что принцесса сдлала свое дло смло и честно. Я не могъ уступить.

— Многое? повторилъ онъ съ притворною недоврчивостью.

Всего тяжеле мн было отвчать въ такихъ неопредленныхъ словахъ какія ему угодно было употребить.

— Я многое имю сказать, ваше высочество. Вопервыхъ, я долженъ попросить у васъ прощенія, не извиняясь однако.

— Другими словами, прощеніе мое вамъ вовсе не нужно. Говорите опредленне.

Но я такъ же тщательно какъ и онъ избгалъ всякаго прямаго намека на участіе его дочери.

— Я оскорбилъ ваше высочество, сказалъ я.— Вамъ угодно было приписать это моему англійскому воспитанію. Вы поврите, надюсь, что оскорбленіе это было не преднамренное.

— Вы сваливаете вину на воспитаніе ваше среди народа лавочниковъ?

— Мои соотечественники не неучи и не невжды, ваше высочество.

— Я этого не говорилъ, да и не думаю этого.

— Я опасался что ваше высочество раздляетъ весьма распространенное, иногда впрочемъ намренное, заблужденіе относительно Англичанъ.

— Когда я служилъ, у меня былъ товарищъ, истинно благородный человкъ, глубоко любимый мной. Онъ былъ Англичанинъ. Онъ умеръ въ мундир, подъ знаменемъ, которое я уважаю.

— Радуюсь что ваше высочество имли случай узнать насъ съ этой стороны. Должно-быть я не хорошо выразился. Мое англійское воспитаніе конечно не исключаетъ почтенія къ высокому сану. Ваше высочество, смю надяться, проститъ мою дерзость. Я не могу извиняться, потому что не могу отступиться и не въ состояніи сказать что я сожалю объ этомъ.

— Вы говорите это серіозно? воскликнулъ принцъ.

Изумленіе его было непритворно.

— Что же у васъ за невозможныя, дикія мысли?… Какъ?… Что даетъ вамъ поводъ думать что есть для васъ хоть какая-нибудь надежда? Что значитъ что вы не можете отступиться? Разв васъ просятъ? Разв васъ спрашиваютъ? Тутъ не вопросъ, а необходимость: вы должны отступиться. Что надетесь вы сдлать, я ршительно не знаю, одно только готовъ утверждать положительно, что вы не въ силахъ остановить теченіе моей домашней жизни. Я утверждалъ бы это точно такъ же, будь я простой гражданинъ. Вы въ данномъ случа сами по себ ничего не значите, васъ можно отстранить однимъ движеніемъ руки. Одно только остается вамъ сдлать: извиниться, войти въ себя, исправить зло, которое я согласенъ считать не преднамреннымъ. А затмъ продолжайте пока свои занятія, свои путешествія. Современемъ мн будетъ пріятно видть васъ у себя. Мистеръ Ричмондъ, прибавилъ онъ улыбаясь и вставая, — даже владтелю маленькаго нмецкаго княжества приходится давать множество аудіенцій. Лицо его приняло боле благосклонное выраженіе, чтобы дать мн понять что прощальныя слова его были не боле какъ шутка.

Что до меня касается, мой умъ былъ смущенъ соображеніемъ что лицо отца напоминаетъ черты дочери. Я упоминаю объ этомъ чтобы показать въ какомъ состояніи былъ я тогда.

Едва вышелъ я изъ комнаты, какъ отецъ заключилъ меня въ свои объятія, и я слышалъ какъ принцъ Отто что-то говорилъ мн и требовалъ отвта. Чтобъ онъ или кто-либо другой на свт могъ питать враждебныя чувства къ такому жалкому существу какъ я, казалось мн страннымъ. Какъ видно, его боле всего сердило что я подарилъ ему лошадь. Я дошелъ до нашего замка, ни разу не оглянувшись, въ тяжкомъ уныніи. Я заперся. Я пытался читать. Странная краткость свиданія моего съ принцемъ, свиданія отъ котораго ожидалъ я если не благопріятныхъ, то по крайней мр важныхъ послдствій, поразила меня какъ пушечное ядро. Голова моя была пуста. Безукоризненная учтивость принца сразила меня. Меня мучило недовольство собою, будто я велъ себя робко.

Отецъ вбжалъ въ мою комнату посл сумерокъ. Обнимая меня и держа за руку, онъ поздравлялъ меня отъ всего сердца. Исполнилось желаніе всей его жизни, свершилось то что замышлялъ и готовилъ онъ долгіе годы. Онъ хвалилъ меня безмрно. Мн предстоитъ блестящая будущность, говорилъ онъ. Я увезу принцессу съ собою въ Англію и займу тамъ мсто на ряду съ первыми людьми страны, какъ супругъ дамы не имющей равныхъ себ по красот и происхожденію, которая не только возвыситъ меня въ моей родин, но и въ своей стран возведетъ меня въ знатный санъ. Дти мои будутъ по моему выбору: или англійскіе вельможи, или германскіе князья, и такъ дале. Мн не нравились эти рчи: однако я ухватился за отца. Я принужденъ былъ спросить его нтъ ли у него какой-нибудь интересной новости.

— Никакой, отвчалъ онъ спокойно,— никакой. Мн нужно только слушать, а разказывать нечего, да кстати, я едва и говорю отъ радости.

Онъ ручался что маркграфиня будетъ у насъ въ замк черезъ недлю, что казалось мн достаточнымъ чудомъ. Съ принцемъ, говорилъ онъ, потребуется мсяца три искуснаго обращенія. Еще три мсяца чтобъ уломать семейство, и принцесса будетъ моя.

— Да вдь ужь она и теперь твоя! Она твоя! восклицалъ онъ утвердительно.— Она тамъ господствуетъ умомъ надъ всми. Я ума-то ея и опасался, чтобъ онъ не создалъ намъ затрудненій, а теперь онъ въ союз съ нами. Принцъ живетъ выше своихъ средствъ. Еслибы не я, давно доходовъ бы его не хватило, увряю тебя, и свтъ увидлъ бы изумительное княжеское крушеніе. Деньги для него вещь важная. Надо вести разработку угля. Онъ ничего не въ состояніи вести безъ нашей помощи. Кстати нимъ нужно выдать ассигновки.

Я согласился.

Невольно я поддался его радости и увровалъ въ его силы. Принцъ раза два при мн хвалилъ его энергическую распорядительность. Мн пришло въ голову что онъ нашелъ наконецъ свое настоящее призваніе, и что теперь придетъ его очередь смяться надъ тми кто называлъ его легкомысленнымъ и непостояннымъ. Отрадно мн было ввриться ему. Я охотно, въ полузабыть, давалъ забавлять себя, хотя все окружающее казалось мн призраками, въ особенности французская труппа, цвтъ парижской сцены: Реньйо, Корины? Дебароль, г-жи Бланшъ Бинье, Дюлертюи и Дженви Шасдіанъ, остроумнйшая изъ Француженокъ.

— Они составляютъ часть нашего механизма, говорилъ отецъ. Оказалось что эта труппа обладаетъ непреодолимою притягательною силой для маркграфини. Она прислала сказать отцу что прідетъ въ такой-то день, когда, какъ ей очевидно было извстно, меня не будетъ дома. Часа два-три спустя у меня въ рукахъ былъ картель принца Отто. Джоріанъ де-Витъ, гостившій у насъ въ это время, сказалъ мн въ послдствіи совершенно серіозно что я весьма многимъ обязанъ трогательной французской псн о прекрасномъ рыцар, которую m-lle Дженни спла при Оттиліи въ моемъ отсутствіи. И онъ и отецъ мой врили въ силу подобныхъ орудій, но случилось такъ что рыцарь лежалъ безъ чувствъ въ ту минуту какъ высокорожденная дама слушала псню.

Оказалось что принцъ Отто, встртившись со мною посл свиданія моего съ принцемъ Эрнстомъ, всми силами старался вызвать меня на дуэль, но не получивъ отъ меня никакого отвта, кром кивка оглушенною головой, отправился въ мой университетъ. Тамъ одинъ добрый малый, Эккартъ фонъ-Гофъ, мой пріятель, предложилъ ему драться съ нимъ вмсто меня, еслибъ я счелъ нужнымъ отказаться отъ поединка. Эккартъ и двое-трое другихъ дали энергическій отпоръ партіи аристократовъ, взявшей сторону принца Отто, который утверждалъ что я сыгралъ съ нимъ безчестную штуку, съ цлію посмяться надъ нимъ. Дйствительно, я убдилъ его избавить меня и отъ лошади и отъ соперника въ ту минуту когда онъ испытывалъ мученія отказа, а я стремился завладть рукой которой онъ искалъ. Въ этомъ я былъ виноватъ. Но что вина эта безсознательная, могъ ли я объяснить раздраженному человку? Когда я читалъ его вызовъ, мн представлялось какъ вскочилъ онъ на лошадь, услся въ сдл, улыбнулся и ускакалъ, оказывая мн ту именно услугу которую онъ всего мене желалъ оказать. Положеніе было такое что одинъ изъ фантастическихъ германскихъ писателей могъ бы изобразить какъ весь лсъ смется надъ юношей глухимъ, слпымъ и безразсуднымъ, не сознающимъ ничего кром упоенія быстро нестись на борзомъ кон. Мн вся эта сцена такъ живо представилась что можетъ-быть я дйствительно, свертывая его записку, засмялся при его посланномъ. Такъ посланный по крайней мр утверждалъ. Я обыкновенно не забываю приличій. Если я разсмялся, такъ невольно.

Въ виду возможности вчной разлуки съ моей возлюбленной, я началъ обозрвать путь которымъ я дошелъ до настоящаго положенія, какъ до естественнаго и неизбжнаго результата. Не удалось ли отцу внушить мн мысль что я не что-либо обыкновенное? Юноши склонны къ этой мысли сами по себ и безъ посторонняго содйствія, толчокъ извн почти наврное доводитъ ихъ до безразсудной и непростительной гордости. Я вижу что могъ бы поступить благоразумно, и не поступилъ, но дйствія мои естественно вытекали изъ всей моей природы. Еслибъ участь человка находилась вн его, предъ его глазами, какъ какой-то запрещенный плодъ, онъ можетъ-быть и не сорвалъ бы этого плода. Но вс мы, боле или мене, сознаемъ что плодъ этотъ выростаетъ изъ посянныхъ нами же смянъ. Мы дти вчерашняго дня, а не завтрашняго. Прошедшее наша мать, оно не мертво. Будущее постоянно отражаетъ его. Не сегодня создаемъ мы заново и свободно судьбу свою, насъ толкаютъ къ ней сотни прожитыхъ дней, какъ грозные призраки. Кто не справляется съ ними, тотъ становится лишь слпымъ орудіемъ ихъ.

Но я впадаю въ тонъ человка читающаго проповдь въ гостиной. Человку свойственно взглянуть очень серіозно на свою жизнь когда она вдругъ является предъ нимъ въ томъ свт который теперь озарилъ въ моихъ глазахъ мое прошедшее.

Секундантами моими были молодой Эккартъ фонъ-Гофъ и немного старшій, хотя уже извстный, Григорій Бавдельмейеръ, отличный математикъ, свирпый республиканецъ, въ очкахъ, худой, высокій, кошка съ виду, тигръ если раздражить его. Оба они пылали ненавистью къ мундиру. Они не довряли моему умнью владть оружіемъ которое я выбралъ, и по своимъ какимъ-то соображеніямъ принесли съ собою ящикъ съ пистолетами. Принца Отто сопровождали графъ Лепель и майоръ Эдельсгеймъ, только прибывшій изъ Майнцскаго гарнизона, господа вполн знакомые съ правилами дуэли, чего нельзя было сказать о моихъ добрыхъ товарищахъ. Нсколько минутъ прошло въ спор между Эдельсгеймомъ и Бавдельмейеромъ. Майоръ могъ самъ нажить дуэль еслибы пожелалъ. Вс чувства мои сосредоточились на настоящей минут, ихъ можно сравнить съ чувствами игрока ршившагося поставить высшую ставку и ждать исхода. Окружающая мстность не производила на меня никакого опредленнаго впечатлнія: горы и листва казались желзными. Образъ моей милой замкнутъ былъ въ груди моей, и тамъ какъ будто поднимался недоступный вншнему слуху голосъ любви и горя. Принцъ отказался принять извиненія. ‘Онъ хочетъ научить меня что такъ смяться нельзя’. Майоръ Эдельсгеймъ не понялъ Бандельмейера: никто не предлагалъ извиненій. Мн минуту стало досадно когда я сравнилъ хладнокровіе и учтивость секунданта моего противника съ раздражительной придирчивостью моего, который возмущалъ меня своею аршинною трубкой.

Наконецъ знакъ былъ поданъ. Принцъ не отвтилъ на мой поклонъ. Онъ держалъ сигару въ зубахъ, словно учитель фехтованія дающій урокъ ученику. Онъ предполагалъ что иметъ дло съ мирнымъ британскимъ гражданиномъ непривычнымъ къ оружію, какими насъ, обыкновенно, считаютъ на материк. Пощупавъ нсколько минутъ мой клинокъ, онъ бросилъ сигару.

Лязгъ стали объ сталь лишь въ далекомъ прошедшемъ и лишь въ весьма веселомъ настроеніи духа можетъ показаться музыкальнымъ. Но все-таки слышать его пріятне, чмъ глядть въ темное, жадное дуло направленнаго на васъ пистолета. Мы обмнялись нсколькими ударами, принцъ аттаковалъ. Поврите ли что мн въ это время необыкновенно живо представлялась старуха которую мы съ Темплемъ видли во время пожара въ Лондон. Я, должно-быть, улыбнулся. Принцъ воскликнулъ по-французски: ‘Смйтесь, милостивый государь! Подождите, вамъ еще достанется!’ Но онъ не въ силахъ былъ исполнить своей угрозы и не могъ заставить меня отступить ни на одинъ шагъ. Я тронулъ его два раза въ плечо и наконецъ прокололъ ему руку выше локтя. Я могъ длать съ нимъ что хотлъ. Въ искусств фехтованія онъ не пошелъ дале обыкновеннаго полковаго рубаки.

— Ludere qui nescit campestribus abstinet armis! проплъ Бандельмейеръ.

— Вы изволили замтить? проговорилъ майоръ Эдельсгеймъ, и въ отвтъ былъ ошеломленъ другою латинскою цитатой. Принцъ нахмурился. Считаетъ ли онъ себя удовлетвореннымъ? Нисколько. Онъ не былъ въ состояніи держать шлагу какъ слдуетъ, и, однако, громко требовалъ продолженія поединка, топалъ ногой, кричалъ мн чтобъ я нападалъ, вызывался драться лвою рукой, словомъ, онъ былъ вн себя, какъ человкъ собиравшійся наказать другаго и самъ претерпвшій наказаніе за свою опрометчивость. Мои секунданты могли бы прекратить поединокъ, еслибъ они понимали свои обязанности, вмсто того, Бандельмейеръ, видя въ словахъ нашихъ противниковъ обиду для званія студента, отвчалъ сердито и оскорбительно, а Эккартъ, ради товарищества, присоединился къ нему. На это майоръ Эдельсгеймъ, перевязывая руку принца, замтилъ что онъ не дозволитъ оскорблять свой мундиръ. Графъ Лепель учтиво подошелъ и выразительно поклонился Эккарту. Тотъ отозвался насмшливо: ‘Съ удовольствіемъ!’ Эдельсгеймъ упомянулъ о врач, но принцъ послалъ къ чорту врача пока одинъ изъ насъ не свалится. Раздраженный всею этою сценой, и его безразсудной мстительностью, какъ объяснялъ я напускное бшенство которымъ онъ старался прикрыть стыдъ своего пораженія, я крикнулъ Бандельмейеру чтобъ онъ открылъ свой ящикъ и подалъ намъ пистолеты для ршенія дла. Такъ какъ предложеніе это было сдлано мною, то не было основанія не принять его. Майоръ уговаривалъ принца, выражалъ мн учтиво свое сожалніе, и пр. Онъ самъ едва могъ отдлаться отъ Бандельмейера который схватилъ мою шпагу и хотлъ тутъ же vi et armis вмшаться въ ссору. Еслибы дло продолжалось, легло бы человка два. Я отошелъ въ свою сторону двнадцать шаговъ и повернулся къ принцу всей грудью, не ршаясь еще пустить въ дло отвратительное орудіе которое держалъ я въ рукахъ. Вдругъ я почувствовалъ будто брызнули мн въ легкія ледяною водой. Помню что я уставился на очки Бандельмейера, машинально кивая головой. Эккартъ подхватилъ меня. ‘Стрляй въ него съ земли!’ кричалъ онъ въ изступленіи… ‘Въ теб пуля! Пуля!’ визжалъ Бандельмейеръ, подпрыгивая. Я видлъ ясно какъ принцъ Отто стоитъ, ожидая моего выстрла. Я поднялъ глаза кверху и увидлъ колеблющуюся втку дерева, приглашавшую меня цлить въ нее. Небо обрушилось. Я пытался заговорить, чтобъ объяснить Бандельмейеру что безразсудно на воздух курить трубку немного меньше его самого, а въ сущности все мн было равно.

ГЛАВА XXXIII.
Что сталось изъ шиллинга.

Пуля Отто пролетла сквозь меня безвредно, какъ комета по воздуху, съ безукоризненною учтивостью. Докторъ, лчившій насъ обоихъ, не могъ надивиться любезности, съ которою мы взаимно щадили артеріи и жизненные органы. Однакоже пуля все-таки оставляетъ боле тяжкій слдъ чмъ гладкое лезвіе шпаги, и я еще лежалъ въ постели когда принцъ пришелъ пожать мн руку на прощанье предъ отъздомъ своимъ къ полку, расположенному въ Лайбах. Безразсудство всякой дуэли обнаружилось его увреніемъ что теперь онъ вполн удовлетворенъ и не предполагаетъ во мн желанія оскорбить и осмять его. На этотъ случай слдовало, по его словамъ, смотрть лишь какъ на кровопусканіе, полезное для разгоряченнаго мозга. Я жестоко чувствовалъ свою рану, глядя на легкость его походки, когда онъ уходилъ отъ меня. Сваливъ меня физически, рана эта вернула мой умъ къ первымъ ощущеніямъ, мн страстно хотлось увидть отца, я мучился сознаніемъ что въ послднее время былъ несправедливъ къ нему и долженъ его вознаградить. Чувство это исчезало какъ только пробудетъ онъ часъ въ моей комнат, и возвращалось опять, какъ только онъ уйдетъ, и такъ безпрерывно то смолкало, то пробуждалось снова, непонятнымъ образомъ. Онъ былъ унылъ. Мн хотлось шутокъ, лишь изрдка прерываемыхъ случайными намеками на мою возлюбленную, а онъ не могъ скрыть желанія извлечь пользу изъ глупой дуэли.

— Черкни ей строчку карандашомъ, приставалъ онъ ко мн и предлагалъ разныя трогательныя выраженія, увряя что видъ искаженныхъ буквъ подйствуетъ на нее такъ же сильно какъ на Фридриха Великаго послдній смотръ старымъ инвалидамъ.

— Одно твое имя, милый Ричи…. ты только подпишись, и онъ нацарапалъ каракулями на клочк бумаги: ‘И теперь, милый ангелъ, наперекоръ смерти и крови, я твой на вкъ, Гарри Лепель Ричмондъ, называемый иногда Роемъ. Я жду ршенія твоего въ будущемъ, если только душа неизмнно принадлежащая совершеннйшей изъ женщинъ останется въ тл, которое хотло бы подняться на крыльяхъ чтобы сказать теб: прости! прости!’ Ричи, хоть нсколько словъ!

Онъ былъ невыносимъ.

Природная нжность и деликатность длали его какъ нельзя боле способнымъ вносить спокойствіе и утшеніе въ комнату больнаго, но онъ слишкомъ полонъ былъ жизни, слишкомъ задался своею мыслію, и зная меня вн опасности, не могъ сдержать своей тревоги. Я слышалъ какъ восклицалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ: ‘О, Боже! Какъ близко!’ и погодя немного: ‘Она должна услышать объ этомъ!’ а потомъ: ‘Но какъ!’

Никогда не бывало человка такъ неисправимо театральнаго.

Онъ подходилъ къ полк съ книгами, бралъ какой-нибудь томъ, принимался его перелистывать, притворно выказывая недоумніе, которое дйствительно бы почувствовалъ, еслибы прочелъ эту книгу, и начиналъ, какъ бывало, читать вслухъ: ‘Италія, страна солнца! И ее увозятъ туда, и насъ оставляютъ томиться здсь! Возмутительный заговоръ! Одинъ изъ семейства берется умертвить насъ, а ее мчатъ вдаль чтобъ она не слыхала!’ Такъ значитъ кровь Роевъ лилась даромъ? Нтъ! Онъ съ трескомъ захлопывалъ книгу и бросался къ моей постели, просить у меня прощенья. Изъ укоровъ которыми онъ осыпалъ маркграфиню, изъ повторенія нкоторыхъ фразъ, я сообразилъ что онъ съ нею видлся, и что она объявила блокаду противъ всякихъ писемъ на имя принцессы. Онъ на половину признался что, спша ко мн, забжалъ во дворецъ.

— Но, Ричи, говорилъ онъ, опять убждая меня написать трогательную записку,— письмо съ широкою черною каймой, адресованное мной, могло бы пройти.

Лицо его принимало печально-хитрое выраженіе.

— Маркграфиня можетъ-быть сказала бы себ: ‘вотъ самъ докторъ Смерть, въ полномъ облаченіи, пришелъ вылчить двку отъ ея дури’. Я говорю словами грубой старухи, Ричи. Провались она! Да и я-то съ нею! Вдь она мн нравится. Такой кувертъ съ моимъ почеркомъ, да съ какою-нибудь ошибкой ради отцовскаго горя, могъ бы пройти, могъ бы! Ея высочеству маркграфин фонъ-Риппау и пр., и пр., для передачи принцесс Эпленвельценъ Саркельдъ. Перевру какой-нибудь титулъ или что-нибудь въ этомъ род. ‘Ага!’ подумаетъ она, ‘въ голов у Роя путается! Бдный! Мальчикъ-то его наврное скончался. Вотъ, душа моя, это кажется къ вамъ. Не трудитесь пожалуста сообщать содержаніе тотчасъ же, дайте себ время, день-другой, а то такъ и мсяцъ’.

Всего забавне было какъ представлялъ онъ маркграфиню. Двушка и повренная принцессы оказалась, какъ говорилъ онъ съ сожалніемъ, неподкупною. Я это зналъ и прежде. Строчка написанная мн Оттиліей: ‘Время фіалокъ прошло’, и прочтенная мною въ виду стараго родоваго замка, мучительно вспоминалась мн при изліяніяхъ отца. Наконецъ я дошелъ до мысли что любилъ не женщину, не благородную душу, а лишь знатную принцессу, лишь золоченую рамку, вмсто прекраснаго портрета. Постыдная мысль, которая какъ огнемъ жгла мою совсть. Иначе зачмъ бы я въ послднее время избгалъ отца? Отчего онъ мучитъ меня теперь? Не раздляю ли я до нкоторой степени его честолюбивыхъ стремленій? Такіе вопросы бросали меня то въ горячешный жаръ, то въ смертельный холодъ. Умъ мой былъ слабъ, сердце истощено, тло не выдерживало пытки. Я не могъ не сознаться что отчасти безсознательно поддавался обаянію знатности, столь сильно дйствовавшему на отца моего, и считалъ ее надежною опорой, тогда какъ молодому человку одаренному умомъ и чувствомъ, и главное истинною гордостью, прежде всего слдовало попрать ногами этотъ предразсудокъ. Гордость прекрасна! Но разсмотрите тщательно ея основы прежде чмъ воздвигать на нихъ высокое зданіе. Не знаю ничего боле мучительнаго какъ придти къ сознанію что основы эти непрочны, что гордость ваша опирается лишь на зыбкій песокъ. Эта шаткость основы неизбжно скажется современемъ, и страданіе которое вы при этомъ почувствуете будетъ единственнымъ здоровымъ симптомомъ въ васъ. Удобно ли въ средин жизни сойти со своего пьедестала, я не берусь ршить. Немногіе настолько предусмотрительны чтобы приготовить себ на всякій случай спускъ внутри зданія — это трудъ непріятный, еще меньше найдется такихъ которые согласятся спуститься на виду у всхъ — это униженіе, и приходится оставаться наверху, рискуя опрокинуться. Во всякомъ случа какъ вы себя ни обманывайте, ваша надменная пустота обнаружится современемъ. А между тмъ васъ преслдуетъ сознаніе непрочности вашего положенія. Гордость человка — внецъ его характера, опора для души его, или западня, въ которую она падаетъ. Я обязанъ длиннымъ часамъ проведеннымъ мною на мучительномъ одр болзни, подробнымъ инвентаремъ моихъ достоинствъ и недостатковъ, и всего моего нравственнаго капитала. Можетъ-быть вамъ уже пришло на умъ что въ человк который даетъ себ трудъ написать свою исторію для всякаго кто только пожелаетъ ее прочесть, и принаравливаетъ слогъ свой къ постепенному развитію своей природы, не могло уже сохраниться много непреклонной гордости. Фокусникъ, зазывающій къ себ публику, можетъ казаться гордымъ разв только тмъ кто судитъ о характер человка по вншнему виду.

Стали замчать что присутствіе отца не производитъ на меня благотворнаго дйствія. Хозяйка привела въ мою комнату молодую двушку и представила мн ее подъ именемъ Лизы, говоря что она уже давно обнаруживала участіе ко мн и часто заходила справляться о состояніи моего здоровья. Когда обратились съ вопросомъ къ ней самой, Лиза покраснла и сказала съ нкоторымъ замшательствомъ:

— Я здсь въ услуженіи у добрыхъ людей, они отпустятъ меня ходить за вами днемъ и раннимъ вечеромъ, если только вы позволите.

Отецъ мой взялъ ее двумя пальцами за плечо и слегка потрясъ, приговаривая:

— Нтъ, нтъ, нтъ! Какъ? Чтобы молодая двушка ходила за выздоравливающимъ молодымъ человкомъ! Можно ли это?

Она кротко взглянула на меня. Я выразилъ желаніе чтобъ она приходила.

Отецъ мой обратился къ благоразумію почтенной хозяйки. Такъ ревниво смотрлъ онъ на всякаго кто вызывался длитъ съ нимъ трудъ ухода за мною что не согласился даже допуститъ чтобы мистеръ Питерборо сидлъ со мной во время моихъ безсонницъ, несмотря на мои просьбы. Посщенія университетскихъ товарищей онъ чрезмрно сокращалъ и позволялъ имъ разговаривать не иначе какъ шепотомъ. Еслибы не было мн это такъ досадно, я могъ бы смяться, глядя какъ онъ любезно выпроваживалъ постителей едва успютъ они поздороваться. Лиза ушла, довольно холодно имъ обласканная, но къ удивленію его, вернулась вечеромъ. Онъ прочелъ ей наставленіе, которое она выслушала внимательно, и вернулась опять поутру. Онъ былъ изумленъ.

— Идіоты, наскомыя, женщины и Океанъ! Съ ними не сладишь! воскликнулъ онъ, и признавъ себя побжденнымъ, скрпя сердце принялъ свою отставку.

Двушка внесла свтлую весну въ мою комнату. Она хорошо знала Саркельдъ. Она родилась, какъ говорила, въ этой мстности и была воспитана одною доброю знатною дамой. Радостная улыбка ея, когда входя ко мн въ одно утро она увидла меня одтымъ и сидящимъ въ покойныхъ креслахъ у отвореннаго окна, была словно привтствіе возвращающагося здоровья. Отецъ мой еще разъ попробовалъ воспротивиться вторженію въ его права. Онъ отказался уйти.

— Въ такомъ случа я уйду, сказала Лиза.— Двоимъ здсь быть не слдуетъ.

— Нтъ, не оставляйте меня, просилъ я ее, протягивая къ ней руки, пока она грустно глядла на меня, остановившись въ дверяхъ. Отецъ подозрвалъ должно-быть какую-нибудь глупость или и въ самомъ дл ревновалъ меня. ‘Гм!’ простоналъ онъ въ полголоса, уходя изъ комнаты.

Она обманула мои ожиданія, спокойно усвшись въ кресло.

Погладивъ передникъ она сказала:

— Теперь мн надо идти.

— Какъ? Вы оставите меня одного?

Она взглянула на часы и высунулась изъ окна.

— Нтъ, не одного! воскликнула двушка.— И пожалуста, пожалуста не упоминайте обо мн…. сейчасъ. Вотъ! Слышите колеса. Не давайте сердцу вашему биться. Теперь прощайте. Вы не будете одни, по крайней мр я такъ думаю. Посмотрите что у меня.

Она вынула изъ-за пазухи половину англійскаго шиллинга на голубой лент, поцловала ее и тихо простилась со мною.

Едва успла она уйти, какъ принцесса Оттилія стояла на ея мст.

Шиллингъ брошенный англійскимъ мальчикомъ двумъ чужимъ двочкамъ въ хижин лсника!— можно ли было ожидать чтобъ онъ избгнулъ общей участи серебряной монеты, сохранилъ бы въ одиночеств своемъ, не умножаясь и не уменьшаясь, тайную силу подлался талисманомъ который въ конц концевъ приведъ этого мальчика, уже возмужалаго, къ ногамъ знатной дамы, а ее къ его постели, наперекоръ приличіямъ требуемымъ ея саномъ. Двочки поспорили за монету: отнимали ее другъ у друга, прятали и любовались ею тайкомъ, каждая въ свою очередь, пока наконецъ споръ возбужденный этою монетой не былъ прекращенъ дюжимъ кузнецомъ, братомъ ихъ матери, который взялъ шиллингъ, разрубилъ на дв половины, просверлилъ въ нихъ дырочки и далъ каждой двочк по одной изъ нихъ, тогда он успокоились и каждая стала носить свою половину на ше. Он были не простыя крестьянскія дочери, и у нихъ, къ счастію, былъ еще одинъ другъ, не перелетная птица и обладающій всмъ чтобъ играть роль благотворнаго генія. Другъ этотъ была принцесса Оттилія, она воспитала ихъ, научила читать, писать и шить, и держать себя какъ слдуетъ, и въ свое время взяла одну изъ сестеръ къ себ въ услуженіе. Другая по ея рекомендаціи поступила къ профессору одного сосдняго университета. Но ни та, ни другая не отказались отъ вры въ чудодйственную силу носимаго ими талисмана. Увидвъ снова безпечнаго дателя, он его вспомнили, благодарность ихъ осталась такъ же сильна какъ въ то романтическое утро ихъ дтства, он ршились, не сговариваясь между собою, оказать юнош услугу при первой возможности. И случай скоро представился. Вспомните что двушки эти были Нмки.

Вы теперь можете угадать боле чмъ было извстно мн или Оттиліи о таинственныхъ силахъ которыя свели насъ. Двери ея комнатъ во дворц были заперты для писемъ на имя принцессы. Передавать ей письма было запрещено. Однако она нашла письмо въ широкой померанцевой алле между цвточнымъ и фруктовымъ садомъ. Оно лежало тутъ, словно упавшее съ неба. Оттилія увидла его и вздрогнула. Маленькая горничная ея, идя подл нея, воскликнула забгая впередъ, словно чертенокъ въ юпк: ‘Что такое? Змя? Постойте, постойте!’ Безхитростная госпожа отвчала: ‘Письмо.’ На это горничная возразила: ‘Тутъ нигд нтъ по близости ни окна, ни стны. Какъ же мы это съ вами разъ съ десятокъ прошли здсь и не видали. Ахъ, Боже мой! Боже мой!’ Письмо было схвачено, распечатано, и Оттилія прочла:

‘Съ тмъ кто любитъ васъ обошлись жестоко. Его пытались застрлить. Онъ не умеръ. Онъ не долженъ умереть. Онъ тамъ гд давно уже занимался наукой. У него есть и лкарства и доктора. Они говорятъ что рана не смертельна. Недостаетъ ему для выздоровленія увидть ту которая для него дороже всего. Сильный юноша лежитъ теперь беззащитенъ.’

Она ужинала съ отцомъ, забавляла и его, и маркграфиню то картами, то музыкой. Раньше полуночи она хала уже въ университетскій городъ, прощаясь мысленно со всмъ что привыкла уважать, лишь бы милый увидлъ ее. Она воображала что меня пытались убить предательски. Долго и упорно держалась въ ней эта мысль. Я не могъ выгнать ее, сколько ни повторялъ слово дуэль. Мн пришлось разказать подробно вс обстоятельства.

— Но вдь Отто не убійца! воскликнула она.

Что же такое уважала она? Именно то надъ чмъ смялась, свой санъ, свое званіе, достоинство дочери древняго рода, символы для нея священныхъ обязанностей. Въ ея глазахъ всякія безразсудныя выходки были непростительны. Законы общества и требованія ея высокаго положенія согласовались съ ея разумомъ. Она одобряла ихъ, но повиновалась имъ по убжденію, а не рабски, и считала себя въ прав дйствовать сообразно со своими, путемъ серіознаго мышленія выработанными понятіями. Скромнйшая, кротчайшая, добрйшая изъ женщинъ знающая очень хорошо цну всему что у нея было, въ особенности своимъ обязанностямъ относительно другихъ, она могла идти куда считала нужнымъ, устраняя все, чтобы поступать согласно съ тмъ что считала долгомъ и справедливостью. И ей не пришлось бы раскаиваться, еслибъ я былъ дйствительно такой какимъ она считала меня. Даже въ настоящемъ случа она не опрометчиво поступала. Долго испытывала и изучала она меня, прежде чмъ позволила себ высказать что было у ней на сердц. Преданность моя и нравственныя достоинства были изслдованы не ею одной. Она пустилась въ опасный путь не потому что мало дорожила своимъ сокровищемъ, а потому, что высоко цнила корабль которому вврялась. И отъ сколькаго она готова была отказаться, я не зналъ еще тогда.

Блдная отъ безсонной ночи и томительнаго желанія быть со мною, она сидла подл моихъ креселъ, держа меня за руку и повременамъ заглядывая мн въ глаза, чтобы видть въ нихъ отраженіе своей жизни, какъ въ углубившемся родник, нкогда бившемъ ключомъ. Вниманіе ея иногда останавливалось на моихъ книгахъ и незатйливыхъ удобствахъ холостой квартиры. Мы говорили о гроз на озер, мы прочли неподписанное письмо. Держа ея руку, я заснулъ на нсколько минутъ и проснулся въ испуг не сонъ ли все это, такъ безмрно было мое счастіе.

— Нтъ, вы не ушли! проговорилъ я со вздохомъ.

— Только-что пришла, отвчала она.

Значеніе шага на который она ршилась начало мерещиться мн.

— Но когда васъ хватятся во дворц? Что скажетъ принцъ Эрнстъ?

— Полно! Меня уже хватились. Теперь кончено, сказала она улыбаясь.

— Оттилія, онъ увезетъ васъ?

— Насъ обоихъ, милый, обоихъ.

— Вы въ силахъ вынести его гнвъ?

— Тетушка явится карательницей. Намъ предстоитъ еще цлый счастливый день, прежде чмъ она успетъ пріхать.

— Нельзя ли мн первому встртить е?

— Мы встртимъ ее оба, какъ сидимъ мы теперь.

— Надо приготовить отвты маркграфин.

— Никакихъ, Гарри! Я никогда не оправдываюсь.

Отдаленныя горы, а за ними на неб очертанія уносящихся тучъ виднлись изъ моего окна, а выше неба чувствовалась мн душа ея.

— Оттилія, вы собирались хать въ Италію?

— Да, въ Италію, или куда имъ угодно, на сколько угодно имъ времени. Я хотла хать, я говорила теб почему. Вотъ это (она коснулась письма лежавшаго на стол) измнило направленіе моихъ мыслей и желаній. Друзья мои не оградили меня отъ этого. Я согласилась на ихъ требованіе не писать и не получать писемъ. Не правда ли, такое условіе предполагало взаимное довріе. Не злоупотребили ли они моимъ довріемъ, оставивъ меня въ неизвстности объ опасности любимаго мной человка? Теперь они это сознали. Я не смла совтоваться съ ними, даже съ отцомъ, когда прочла это странное писаніе, состоящее лишь изъ отрывочныхъ фразъ, он поразили меня какъ удары шпаги, озарили какъ молніи. Письмо написано должно-быть умною женщиной, или какимъ-нибудь простымъ другомъ, глубоко намъ сочувствующимъ. Если любимый человкъ сдлался жертвой убійства, гд же мн и быть какъ не при немъ?

Вошла ея Аннушка съ шоколадомъ и тоненькими сухариками, и прервала мои толкованія, которыми я старался объяснить Оттиліи разницу между убійствомъ и дуэлью. Я замтилъ сходство Аннушки съ Лизой.

— У ней здсь сестра, сказала Оттилія.— Приведи сюда ко мн Лизу сегодня подъ вечеръ.

Аннушка, вся зардвшись, прошептала, ‘слушаю-съ’. Мн было необыкновенно пріятно видть какъ любимая женщина стъ и пьетъ у меня на квартир.

Дуэль оставалась непонятною ей. Она сначала испугала меня, сказавъ что въ дуэляхъ проводятъ время лишь безмозглые молодые люди. Затмъ въ отвтъ на мои попытки оградить моего противника отъ обвиненія въ преступленіи, она, съ какимъ-то робкимъ недоумніемъ поглядвъна меня, замтила: ‘Да вдь только военные и Французы дерутся на дуэляхъ’. Мн стало какъ-то больно при мысли что она бросила, кого оскорбила, чтобы спшить на помощь къ дуэлисту. Мн пришлось повторять ей нсколько разъ кто былъ мой противникъ, чтобы не было больше рчи объ убійств. Имя принца Отто, повидимому, совершенно сбивало ее съ толку.

— Отто! Отто! шептала она.— Я слышала, онъ такъ-называемыми законами чести былъ принужденъ раза два…. Онъ выше подозрнія въ предательств. По моему, это все одно, но я не хочу рзко отвергать воззрнія свта, и говоря языкомъ свта, я утверждаю что онъ не могъ сдлать дла безчестнаго. Внутреннія достоинства его другой вопросъ. Они могутъ быть весьма ничтожными, въ то время какъ свтъ полнится похвалами человку.

Она знала свойства дуэли.— Это дло бездушныхъ существъ, прервала она мои объясненія, съ необычнымъ нетерпніемъ.— Ты цлъ! Ты мн остался. Знаешь ли, Гарри, я еще не въ силахъ переносить случайности и несчастія. Мн недостаетъ твердости, чтобъ ихъ выдержать, и ясности ума, чтобъ ихъ понять. Они являются какою-то рзкою насмшкой. Положимъ ты строишь высокое зданіе, падаетъ молнія…. къ чему же строить. Безпечное наскомое счастливе. Еслибъ я лишилась тебя! Я почти готова думать что я была бы способна требовать мщенія. Зачмъ бы отнять у меня чистйшій и драгоцннйшій предметъ любви моей? Я говорю неразумно, только подъ вліяніемъ сильнаго потрясенія. Я прощаю Отто, хотя онъ поступилъ низко.

— Нтъ, не низко, вступился я, думая, хотя и съ нкоторымъ опасеніемъ, что она скоро взглянетъ на дло съ обыкновенной точки.— Онъ былъ очень раздраженъ, по моему, безъ причины, тутъ просто возникло недоразумніе. Другъ мой, народы воюютъ между собою, война не что иное какъ дуэль въ огромныхъ размрахъ.

— Народы воюющіе — дикія животныя, отвчала она:— Страсти свирпой орды не примръ для живой души. Души наши стремятся къ свту, мы должны глядть вверхъ, а не внизъ. Слпая толпа, мн кажется, лишь въ искаженномъ вид представляетъ народъ. Она еще не развита, она сохранила еще сходство съ чудовищами первобытной грязи. Разв ты не видишь клыковъ ея и когтей? И ты находишь въ дйствіяхъ такой толпы оправданіе для необузданности? Люди которые дерутся на дуэли на мои глаза не лучше дикихъ существъ, не умющихъ справляться со своими лютыми страстями.

— Да, и на мои глаза также, поспшилъ я согласиться.— Мы не совершенны. Но выслушайте меня. Страсти дйствительно жестоки. Но однако обстоятельства…. Я хочу сказать, есть обычаи…. Конечно, еслибы каждый постоянно глядлъ вверхъ…. Но не слдуетъ ли однако принимать въ соображеніе….

Она упорно молчала, и я продолжалъ:

— Я до такой степени полагаюсь на васъ, какъ на товарища и друга, что сообщаю вамъ то чего мы обыкновенно не сообщаемъ женщинамъ, имена лицъ и обстоятельства дла. Рано или поздно вы все бы узнали. Я не жду чтобы вы знакомились съ этимъ дломъ по кусочкамъ, и понемногу примирялись бы съ нимъ.

— Я прощаю ему, проговорила она со вздохомъ,— хотя мн все какъ-то не врится что Гарри раненъ рукой Отто.

— Такъ случилось, Оттилія. Встрча между нами была неизбжна.

— Встрча?

— Есть обстоятельства въ которыхъ мущины не принимаютъ извиненій, тутъ…. мы…. Богу извстно, я все готовъ былъ сдлать чтобъ избгнуть этого безразсуднаго, этого безнравственнаго поступка…. называй какъ хочешь….

— Такъ это произошло не…. случайно? спросила она.

Голосъ ея звучалъ какъ-то странно, словно задерживался.

— Произошло оно, проговорилъ я, чувствуя что силы мои истощаются и отчаяніе овладваетъ мною.— Принцъ принудилъ меня встртиться съ нимъ.

— Но вдь Отто не убійца?

— Принудилъ, говорю я. То-есть онъ считалъ себя обиженнымъ и не далъ мн другаго исхода.

Защищала она Отто въ сущности лишь изъ сильнаго пристрастія ко мн. Оно-то и сбивало ее и какъ преграда задерживало ходъ ея мыслей. Она не хотла допустить мысль что я одинъ изъ тхъ безмозглыхъ дикарей съ когтями и клыками.

Привтливость ея большихъ кроткихъ глазъ охватывала меня. Наклонившись къ ней въ просторныхъ креслахъ, я пристально глядлъ на нее, повторяя внутренно: ‘Моя, моя!’ чтобъ укрпить въ себ вру въ обладаніе ею. Лицо ея было подобно тихому зимнему утру, когда солнце и тучи перемежаются и смшиваются въ яркомъ серебряномъ свт съ оттнками синевы и нжнаго румянца, а сверху брови ея изгибались словно сводъ небесный. Эти зимнія утра чудесны. Они идутъ тихо. Земля словно ждетъ чего-то. Птица, щебеча, пролетитъ сквозь голый, влажный кустарникъ, склонъ горы зеленетъ, въ другихъ мстахъ туманъ, повсюду ожиданіе. И вотъ солнце всплываетъ изъ-за дымчатыхъ облаковъ на свтлое небо.

Оттилія была такъ же хороша. Глядя на нее я могъ бы пожелать чтобъ эти дугообразныя брови, полныя щеки, круглый подбородокъ были лишь воплощеніе юношескаго идеала, живое изображеніе, безъ одушевлявшаго ихъ страшнаго ума, готоваго судить меня по моимъ дйствіямъ. Меня сердила мысль что такая молодая и красивая двушка размышляетъ о длахъ человческихъ. Ея лтамъ свойственна романтичность, положеніе наше располагало къ ней. Но Оттилія обернулась ко мн, и я обрадовался знакомымъ глазамъ. Она поцловала меня въ лобъ.

— Спи, шепнула она.

Я притворился спящимъ, чтобъ углубиться въ созерцаніе моего блаженства.

Я увренъ былъ что близится какой-нибудь разочаровывающій ударъ, и не ошибся. Вошелъ мой отецъ.

— Принцесса! радостно и почтительно раскланялся онъ, и тотчасъ же неудержанно излилъ разказъ о моемъ героизм въ обильныхъ словахъ: какъ быстро поднялъ я концомъ шпаги перчатку принца, какъ искусно владлъ оружіемъ, какъ былъ презрительно великодушенъ, какъ изумилъ товарищей студентовъ, все отъ начала до конца въ самыхъ пышныхъ выраженіяхъ, словно побдная пальба артиллеріи. Я пытался остановить его. Оттилія встала, безпрестанно подтверждая односложными словами его хвалу въ форм вопросовъ. Она оглянулась кругомъ, словно чувствовала себя стсненною.

— Это знаютъ? спросила она тмъ же страннымъ голосомъ, который уже прежде заставилъ меня содрогнуться.

— Знаютъ ли? Могу васъ уврить, принцесса…. несчастный опять излилъ на насъ свой пагубный потокъ восклицаній.— Это знаютъ теперь при каждомъ двор и въ каждомъ гарнизон Германіи. Знаютъ уже и въ старой Англіи. И знаютъ какъ дло было: что молодой Англичанинъ побдилъ своего противника на шпагахъ, и видя какъ онъ бснуется изъ-за обезсилившей его раны, позволилъ ему употребить пистолетъ.

— Честь оказанная мн принцессой не должна быть извстна, сказалъ я собравшись съ силами.

Отецъ общался держать это обстоятельство въ глубочайшей тайн и даже, если нужно, вовсе отрицать его.

— Не безпокойтесь пожалуста, обратилась она къ нему.

На ея лиц проступило какое-то болзненное, словно потерянное выраженіе.

Я понялъ какая для нея разница постить не предательски раненнаго, а дравшагося на дуэли возлюбленнаго. Въ первомъ случа опрометчивость молодой принцессы, сознающейся въ своей привязанности, могла быть оправдана состраданіемъ. Но что же въ послднемъ? Я низвелъ ее до уровня дуэлиста. Таиться, скрывать было не въ ея характер, а такъ какъ теперь скрыть, по возможности, случившееся оказывалось необходимымъ, я зналъ что она обречена на тяжкое страданіе отъ униженія въ своихъ собственныхъ глазахъ. Но это зло было еще не худшее. Я опасался что невозможно будетъ избгнуть соединенія нашихъ именъ. Физическая слабость и упадокъ духа вызывали у меня только слезы когда требовались мысли.

Вскор нашъ невольный мучитель исчезъ изъ комнаты. Оттилія опять крпко взяла меня за руку.

— Будьте великодушны, заговорилъ я вдругъ,— возвращайтесь домой немедленно. Я видлъ васъ. Отецъ мой васъ проводитъ. Вы встртите маркграфиню, или другаго кого-нибудь. Я думаю, какъ и вы, вроятне всего маркграфиню, а мой отецъ уметъ ее развеселить. Простите маленькую хитрость, цль которой избавить васъ отъ непріятностей. Такимъ образомъ вы вернетесь въ тотъ же день, и маркграфиня защититъ васъ. Ваше имя не будетъ произнесено. Только ступайте тотчасъ же, ради принца Эрнста. Я уже и такъ оскорбилъ его, не заставляйте меня нанести ему смертельное огорченіе. Вы пріхали со Шварцемъ, съ вашимъ старымъ воиномъ? Видите, все можетъ еще уладиться, только каждая минута увеличиваетъ опасность. И еще причина вамъ хать, кром того….

— Ахъ! вздохнула она,— мой Гарри договорится до горячки.

— Горячка сдлается со мною, если прідетъ сюда маркграфиня.

— Ее не примутъ.

— Все равно, если я увижу что она пріхала. Соглашайтесь не колеблясь и возвратите мн бодрость. Боже мой, я прошу васъ чтобы вы отъ меня ухали и желаю этого отъ всей души! Обдумайте что я сдлалъ. Не пишите мн. Я увижу между строкъ лишь внушеніе снисходительности. Вы согласны? Въ вашемъ ум я никогда не сомнвался, я сомнваюсь лишь въ своемъ собственномъ.

— И въ то же время требуете чтобъ я уму вашему вврилась, сказала она съ какою-то грустною шутливостью.

Она не могла понять что совтъ мой хорошъ, исключая предложенія чтобъ отецъ проводилъ ее. Ей, очевидно, лучше было ухать такъ же какъ пріхала. Я не спросилъ ее что она теперь обо мн думаетъ. Просить тотчасъ же прощенія значило бы вызвать лишь слова внушенныя добротой, снисходительностью, привязанностью, а не серіозную оцнку. Хотя мн и хотлось утшенія, я зналъ, однако, что имю дло не съ одною страстью, а также съ умомъ, и удержалъ языкъ мой. Мы говорили о томъ когда я выздоровлю, въ которомъ часу вернется она во дворецъ, кто авторъ безыменныхъ писемъ, о книгахъ которыя мы читали порознь, или просматривали вмст. Она была нсколько говорливй, немного мене задумчива. Другой перемны, при всей моей чуткости, я въ ней не замтилъ. Отецъ мой похалъ часомъ раньше принцессы, чтобы первому встртить маркграфиню.

— Вотъ! говорилъ онъ, твердя восклицанія удивленія и радости, которыя намревался излить при вид ея.— Поистин необычайно счастливый случай, сударыня. Теперь, такъ какъ вы благоволили замтить ничтожную песчинку на вашемъ пути, спрашивается: я ли обременю собою вашъ экипажъ, или вы удостоите перессть на мой? Только лошадей надо повернуть назадъ, надо непремнно, если вашему высочеству не угодно провести ночь безъ ночлега. Вотъ такъ прекрасно. Теперь на умренной рысц и въ пріятномъ разговор, можетъ-быть васъ догонятъ знакомые.

Я не сомнвался что онъ пуститъ въ ходъ для увеселенія маркграфини всю свою болтовню, нкогда для меня столь обаятельную, но что онъ угощаетъ ею принцессу, выводило меня изъ терпнія.

Сестры Аннушка и Лиза явились за нсколько минутъ до его отъзда. Лиза упала въ ноги принцесс.

— Дитя мое, сказала Оттилія материнскимъ голосомъ, — не отпустятъ ли тебя Мерлены недли на дв послужить здсь?

— Профессоръ уже теперь отпускаетъ ее ежедневно на шесть часовъ, сказалъ я.

— Куда? спросила Оттилія тревожно.

— Сюда, ко мн.

— Сюда? Она знаетъ васъ? Она вамъ не поклонилась.

— Сидлки обыкновенно не кланяются своимъ больнымъ.

Об двушки были въ крайнемъ смущеніи. Не подозрвая причины его, я прибавилъ:

— Она была здсь сегодня утромъ.

— А! Мы боле обязаны ей чмъ предполагали.

Принцесса поглядла на нее ласково, хотя съ какимъ-то сомнніемъ въ лиц.

— Она предупредила меня о вашемъ прізд.

— О! Я ничего не говорила! вырвалось у Лизы.

— Вотъ какъ! проговорила принцесса, и шепнула мн:— Эти дти не умютъ лгать. Он об рдли подъ тяжестью своей правдивости.— Такъ ты знала наврное что я пріду?

Да, Лиза предполагала, ей думалось. Но почему же? Почему она предполагала? Это неотступное ‘почему?’ нагнало страхъ и на Аннушку, которую принцесса оглянула вопросительно и спросила:

— Ты пишешь обо мн сестр?

— Пишу, принцесса.

— А она теб?

Лиза отвтила:

— Простите меня, сударыня, ваше высочество.

— Ты явилась сюда безъ спросу?

— Да.

— Писала ты кому-нибудь другому кром сестры?

— Рдко, принцесса, не помню.

— Ты знаешь что письма слдуетъ подписывать?

— О!

— Ты напрасно не написала мн, дитя мое.

— О! принцесса! Я не смла

— Такъ ты не писала мн?

— Ахъ! Разв я смла?

— Ты правду говоришь?

Несчастныя двушки дрожали. Оттилія избавила ихъ отъ тяжести признанія. Ея проницательность, съ помощью нкоторыхъ мелкихъ обстоятельствъ, въ минуту прочла всю исторію ихъ преступленій. Она отослала ихъ внизъ къ экипажу, давъ имъ поцловать руку и сказавъ одной:

— Это точно сказка о двухъ мышкахъ.

Когда она ухала, посл продолжительнаго размышленія, весь ходъ дла открылся и моему, мене быстрому уму. Я понялъ какое опять должно быть оскорбленіе для гордости Оттиліи что эти двочки могли имть ршительное вліяніе на ея судьбу. Тайна писемъ легко объяснялась какъ только подозрніе падало на одну изъ этихъ двушекъ, живущую подл меня, въ то время какъ сестра ея состояла при принцесс. Безъ сомннія, открытіе этого мышинаго и однако успшнаго заговора не могло не подйствовать сильно на Оттилію въ этотъ трудный для нея день, хотя бы въ послдстіи онъ и казался ей смшнымъ. Догадка моя будто слова ея о двухъ мышкахъ значили что два мышенка сговорились сдлать сть для поимки орла и дйствительно опутали его, можетъ-быть была справедлива. Я не видлъ что другое можно бы противупоставить похвальному подвигу мышенка въ басн. Лиза, явившись ко мн опять въ качеств сидлки, въ отвтъ на мои разспросы, принялась умолять меня чтобъ я взялъ примръ великодушія съ принцессы и простилъ бы ее.

Затмъ она замтила:

— Принцесса Оттилія не жалетъ что заботилась о вашемъ воспитаніи.

Въ душу мою проникло утшительное, согрвающее сознаніе что столь высокій умъ недоступенъ пустымъ сожалніямъ и колебаніямъ.

ГЛАВА XXXIV.
Я получаю понятіе о княжеской пышности.

Принцъ Эрнстъ постилъ меня какъ будто для того чтобы поздравить меня съ выздоровленіемъ. Я никогда въ жизни не былъ до такой степени въ чьихъ-либо рукахъ. Онъ могъ бы уморить меня упреками, и я ихъ ожидалъ, когда у двери произнесено было его имя. Я отвыкъ отъ свтскихъ пріемовъ. Нсколько минутъ я осторожно слушалъ его любезныя рчи. Мои изъявленія благодарности за оказанную мн честь были неловки, словно запоздали. Принцъ былъ необыкновенно учтивъ и веселъ. Его родственникъ, говорилъ онъ, писалъ обо мн въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ, заявляя что я въ этомъ дл безупреченъ, и что хотя онъ отослалъ лошадь на мою конюшню, однако вполн цнитъ ея достоинства и сознаетъ что напрасно сдлалъ изъ нея поводъ къ ссор. На все это я изъявлялъ согласіе тихими кивками.

— У вашего Шекспира, кажется, сказалъ принцъ, — есть сцена въ которой молодые Французы расхваливаютъ своихъ лошадей. Я понимаю такое увлеченіе. Это животное стоитъ чтобы за него рисковали и честью и жизнью. Позвольте мн замтить что вы, современные молодые Англичане, иногда гордитесь своимъ знаніемъ толка въ лошадяхъ. Мы, Нмцы, тоже считаемъ себя въ прав высказать при случа свое мнніе, и если можно врить свидтельству новйшей исторіи, достоинство вашей ганноверской конницы не безызвстно по крайней мр одному изъ вашихъ генераловъ. Впрочемъ кажется по всему что вы были правы, а Огто неправъ, и во всякомъ случа онъ виноватъ въ томъ что такъ запальчиво отстаивалъ свое мнніе.

Я просилъ его быть снисходительнымъ къ пылкому юнош. Онъ уврялъ меня что самъ помнитъ свою молодость. Мы обмнивались пошлыми любезностями, прохаживаясь, такъ-сказать, подъ руку по тонкому льду и состязаясь другъ съ другомъ въ благовоспитанномъ спокойствіи. Довольный моею скромностью, принцъ пригласилъ меня въ свой дворецъ на озер и потомъ на недлю въ ІІІтирію, поохотиться и поправить свои силы. Я поблагодарилъ его сколько могъ развязне.

— А копи, ваше высочество, надюсь, процвтаютъ?

— Да, кажется можно сказать что он идутъ хорошо, отвчалъ онъ.— Все недостатокъ капитала. Что можно сдлать при настоящихъ обстоятельствахъ, отецъ вашъ длаетъ, вообще говоря, хорошо. Вы улыбаетесь. Онъ въ самомъ дл дйствуетъ отлично. Онъ съ помощью счетчика обнаруживаетъ истинный организаторскій геній. Онъ служитъ мн дятельно и, повторяю, хорошо. Это занятіе вдь лучше для него чмъ завдованіе придворными спектаклями?

— Безъ всякаго сомннія.

— Или чмъ сидть на бронзовой лошади, изображая моего почтеннаго предка. Вы знакомы съ канцлеромъ фонъ-Редвицъ?

— Я знаю о немъ только то что онъ иметъ счастіе пользоваться особымъ довріемъ своего государя.

— Онъ умный человкъ. Но вотъ онъ несносенъ когда надо дйствовать. Отвтственность подавляетъ его. Онъ прямая противоположность Роя, котораго совтовъ я не слушаю, но подвижностью котораго охотно пользуюсь. Фонъ-Редвицъ теперь въ город. Онъ къ вамъ задетъ позабавить васъ часочекъ-другой во время вашего выздоровленія.

Я признался что мн начинаетъ сильно недоставать людей.

Принцъ Эрнстъ былъ настолько добръ что ухалъ отъ меня не снявъ личины. Мн извстно было, конечно, что самыя простыя посщенія владтельныхъ князей имютъ боле важное значеніе, чмъ кажется съ перваго раза. Ихъ высокое положеніе требуетъ отъ нихъ до нкоторой степени скрытности и притворства.

Канцлеръ фонъ-Редвицъ навстилъ меня и забавлялъ секретными анекдотами о владтельныхъ домахъ Германіи. Забавне всего было глубое почтеніе, которое онъ все-таки питалъ къ этимъ домамъ. Важный старикъ всми силами старался развлечь меня юношу. Прегршенія высокихъ лицъ, какъ любовныя похожденія боговъ, казались ему извинительными, если не благодтельными для человчества, и онъ предполагалъ что они придутся мн по вкусу. Онъ умолялъ меня оправдать вмст съ нимъ одну прелестную эрцгерцогиню, которую, за отсутствіемъ достойнаго супруга соотвтственнаго сана, пришлось выдать за дурака князя, и потомъ…. потомъ…. ну конечно! Великодушная юность и благосклонная старость слили голоса свои въ ея оправданіе. Принцесса фонъ-Заттебергъ обвнчалась тайно, семнадцати лтъ, съ уланскимъ полковникомъ. Бракъ былъ расторгнутъ, полковникъ исчезъ, принцесса сдлалась пресловутою герцогигиней Ильмъ-Ильмъ, и въ одну роковую ночь часовой солдатъ встртилъ ее на двор замка, втащилъ въ караульную комнату и сорвалъ покрывало. Его бы разстрляли, еслибы на груди его не оказался медальйонъ, доказывавшій что онъ родной сынъ государя.— Совершенный романъ, г. канцлеръ. Положимъ что этотъ солдатъ былъ влюбленъ въ интересную молодую графиню, состоявшую при герцогин. Графиня видитъ медальйонъ, несетъ его къ герцогин, получаетъ выговоръ, какъ вдругъ медальйонъ открывается, и полковникъ фонъ-Бейнъ является во всемъ блеск молодости, въ уланскомъ мундир.— Молодой человкъ, вашъ романъ исказилъ дйствительность до каррикатуры. Романы гибель истиннаго интереса. Какъ только приведете вы въ движеніе дйствующія лица, они становятся куклами. ‘Одна только поэзія и это говорю я, не читающій поэзіи (говоритъ канцлеръ фонъ-Редвицъ) одна только поэзія длаетъ романы сносными. Ибо поэзія по преимуществу человчна. Безъ нея ваши вымыслы лишь плоская нелпость, лишенная всякой питательности, что-то въ род киселя съ водкой, пища приличная разстроеннымъ желудкамъ, которые не въ силахъ перенести ничего боле сытнаго и не варятъ безъ возбуждающихъ средствъ. Кстати о поэзіи: была одна наслдственная принцесса фонъ-Лейтерштейнъ, которая влюбилась въ поэта: вторая Элеонора д’Эсте. Только онъ-то былъ не Тассо. Однако она намревалась довести дло до брака. Хорошо, замчаете вы? Я ограничиваюсь лишь изложеніемъ историческихъ фактовъ, хорошо ли, дурно ли, не мое дло.’

Канцлеръ фовъ-Редвицъ погладилъ черный шелковый чулокъ на ног своей, положенной на другую ногу, привелъ въ качаніе ключъ часовъ и связку печатей и продолжалъ единственно для моего развлеченія:

— Принцесса Елизавета фонъ-Лейтерштейнъ общала проявить въ себ вс т качества которыхъ нжнйшій изъ принцевъ родителей только могъ желать, какъ гарантіи для благоденствія владній, которыя долженъ былъ оставить дочери посл смерти своей. Но такъ какъ изъ ея исторіи не выкроишь никакого романа, я ужь лучше скажу вамъ сразу: что она не вышла за мужъ за поэта.

— Напротивъ, г. канцлеръ, эта принцесса меня интересуетъ. Продолжайте пожалуста, и чмъ подробне вы будете разказывать, тмъ лучше.

— Я передаю вамъ лишь простое извлеченіе изъ семейныхъ архивовъ, мистеръ Ричмондъ. Принцесса Елизавета необдуманно дала слово стихотворцу. Разумется она не могла сдержать своего общанія.

— Почему же?

— Вотъ видите, вамъ сейчасъ ужь и хочется романа, молодой человкъ.

— Нисколько, я просто предлагаю вопросъ.

— Это увертка. Вопросъ вамъ былъ внушенъ внутреннимъ желаніемъ….

— Объясненій и подробностей…. да!

— То-есть романа. Вы хотите чтобъ я описывалъ чувства. Тутъ мучитель замазалъ ноздри свои табакомъ и добавилъ:

— На это я не способенъ.

— Такъ и нельзя узнать отчего принцесса не могла сдержать своего слова?

— Съ точки зрнія искателя блестящей партіи, вина была не ея. Она не остановилась предъ его незнатнымъ, даже сомнительнымъ происхожденіемъ.

— Отецъ ея вступился?

— Нтъ.

— Семейство?

— Вс его старанія заставить ее отказаться отъ своего намренія были безсильны.

— Что же, наконецъ, что остановило ее?

— Германія.

— Какъ?

— Великая Германія, молодой человкъ. Мн слдовало сказать вамъ что кром умственныхъ способностей она обладала и высокими нравственными качествами, сознаніемъ, такъ-сказать, своего сана и положенія. Она возвела бы поэта до своего уровня, еслибы только было возможно. Идти наперекоръ родн, довести души въ ней не чаявшаго отца до какого-то пассивнаго согласія, если можно такъ выразиться, все это она могла. Но сеймъ отвчалъ отказомъ на ея ходатайство.

— Сеймъ?

— Германскій сеймъ. Разв вы, живя у насъ, еще не узнали что семейныя дла княжескихъ домовъ Германіи ршаются германскимъ сеймомъ? Какой-нибудь принцъ или принцесса скажетъ: Я хочу того-то. Сеймъ отвчаетъ:— Этого нельзя. А въ особенности нельзя мшать княжескую кровь съ кровью не благородною. Отъ этого она и сохранилась чистою съ древнйшихъ временъ. Отъ этого мы и уважаемъ ее.— Какъ мущина или женщина, говоритъ сеймъ, длайте что вамъ угодно, внчайтесь съ бродягами, валяйтесь въ грязи, какъ имперскіе князья, нтъ! Браки ваши недйствительны. А если вы хотите сохранить имъ законную силу, вы низводитесь со своего уровня, выходите изъ своего крута, вы уже не владтельный князь, а частное лицо. Такимъ образомъ его высочество, лишенъ было возможности оказать содйствіе своей дочери. Принцесс представлялся выборъ — или лишить, въ глазахъ закона, отца своего единственной дочери и наслдницы, или отказаться отъ исполненія своей женской прихоти. Княжество Лейтерштейнъ осталось въ старшей линіи…. Она была настоящая принцесса.

— Настоящая женщина! отвчалъ я насмшливо.

— Я предупреждалъ васъ, напомнилъ мн канцлеръ,— что въ этой исторіи нтъ ничего романтическаго.

Я поклонился и уже только кланялся все время что онъ сидлъ у меня.

Канцлеръ фонъ-Редвицъ исполнилъ данное ему порученіе. Онъ снабдилъ меня пищей для ума, достаточною чтобы выдержать хоть годовую блокаду. Мн уже не хотлось общества, но чрезмрно хотлось свжаго воздуха.

Знала ли Оттилія что это не желзный законъ, поддерживаемый силой цлой имперіи, окружалъ и связывалъ ее со всхъ сторонъ? Я не могъ припомнить чтобы принцъ намекалъ на существованіе такого закона. Впрочемъ зачмъ ему было намекать? Слово ‘невозможно’, на которое онъ не скупился, когда говорилъ прямо, заключало въ себ все. Полезне пустыхъ догадокъ было бы уяснить себ съ какою цлію пригласилъ онъ меня во дворецъ. Это казалось непонятнымъ. Отецъ, который могъ бы помочь мн, опять ухалъ по дламъ.

Я въхалъ въ Саркельдъ словно среди вихря, множество колесъ вертлось въ голов моей, мысли мелькали какъ выскаемыя искры. Я встртилъ ординарца въ голубомъ съ серебромъ гусарскомъ мундир. хало ли за нимъ еще много другихъ или онъ одинъ представлялъ собою всю вооруженную силу, только онъ носилъ цвта стараго княжескаго дома, гордо пріютившагося на лов своего великаго, ревниваго фатерланда. И прежде уже въ Саркельд я замчалъ съ улыбкой представителей крошечной арміи. Я видлъ княжескій гербъ на многихъ домахъ и въ окнахъ магазиновъ. Гербъ этотъ принадлежалъ къ исторіи имперіи. Придворный докторъ прошелъ съ ленточкой въ петлиц. Прохала въ коляск дама, которой я поклонился. Это была жена министра юстиціи. На какомъ основаніи строилъ я? По сцпленію мыслей мн представился Риверсли, простое жилище мое изъ суроваго краснаго кирпича посреди голыхъ полянъ. Я вошелъ во дворецъ и послалъ почтеніе свое князю. Въ отвтъ мн церемонно объявили часъ обда. Воздухъ былъ пропитанъ церемонностью. Я былъ нечувствителенъ къ ней прежде, или такъ мн казалось, но теперь тяжесть ея давила меня. Гербы, девизы ливреи, портреты принцевъ и принцессъ, знаменитыхъ то тмъ, то другимъ, что общаго у меня съ ними?

Появленіе живыхъ членовъ семейства принесло мн великую отраду. Въ первую минуту, увидвъ Оттилію, я счелъ ее лишь однимъ изъ нихъ. Она поздоровалась со мной безъ стсненія.

Мы весело болтаемъ за столомъ.

— Вы не застали нашей французской труппы? сказала маркграфиня.

— Да, отвчалъ я.

— А у нихъ была одна очень хорошенькая для Француженки.

— Она вамъ понравилась? Француженки умютъ владть и умомъ своимъ, и булавками, какъ сказалъ кто-то.

— И отлично сказано. Гд этотъ Рой? Какъ услышу чго-нибудь умное, я тотчасъ же вспоминаю о немъ.

— Вопросъ этотъ ни къ кому не обращался. ‘Этотъ Рой,’ какъ пришло мн въ голову, ни кто иной какъ мой отецъ. На вторичное упоминаніе его имени принцъ Эрнстъ отвчалъ:

— Рой отправился въ Кроацію нанять нсколько дюжинъ дешевыхъ рабочихъ. Сила этихъ Кроатовъ изумительна, и при хорошемъ надзор они работаютъ. Онъ вернется дня черезъ три, четыре.

— Вы испортили хорошаго человка, сказала маркграфиня.— А это напоминаетъ мн дурнаго, разбойника. Слышали ли вы объ этомъ негодя наставник принцессы? Къ счастію онъ убрался отъ насъ. Онъ издалъ книгу…. ужасъ! Все противъ религіи и нравственности. Желательно знать найдется ли теперь кто-нибудь кто бы сталъ защищать его?

— Я, отозвалась Оттилія.

— Господи Боже мой! Вдь не читали же вы эту книгу?

— Отъ доски до доски, милая тетушка, не прогнвайтесь.

— Она здсь въ дом?

— Она у меня въ комнат.

— Въ такомъ случа не удивительно! не удивительно! воскликнула маркграфиня.

— Выслушайте однако и враждебную сторону, замтилъ принцъ Эрнстъ.

— Отлично сказано, папа, предполагая даже что сторона враждебная.

— Враждебна столько же, сколько лисица курятнику и собака лисиц, сказала маркграфиня.

— Принимаю ваше сравненіе, тетушка, сказала Оттилія.— Онъ врагъ мокрыхъ куръ, нo только не бжитъ отъ многочисленной стаи лающей на него. Мой старый профессоръ смлый искатель правды. Онъ зажигаетъ свтильникъ чтобъ озарить предъ вашими глазами почву на которой вы ходите. Какъ это вы, обожая героевъ, не сочувствуете ему, когда онъ стоитъ одинъ за свое понятіе объ истин. Я желала бы стать съ нимъ рядомъ. Когда нападаютъ на него, я не могу за него не заступиться.

— Вы вроятно не отказываетесь ни отъ чего чему научилъ васъ этотъ негодяй?

— Ни отъ чего, ни отъ чего! отвчала Оттилія, и влила жизнь въ мое сердце.

Мрачная и молчаливая баронесса Туркемсъ, сидвшая противъ нея, громко вздохнула.

— Ужъ не пыталась ли принцесса обратить васъ? спросила ее маркграфиня.

— Обратить? Нтъ, сударыня. Она читала мн.

— Добрая моя Туркемсъ, вамъ не даютъ выспаться.

— Ея высочество принцесса сама презираетъ сонъ.

— Вотъ какъ поступаете вы, вольнодумцы. Вопервыхъ, вы лишаете себя лучшей части жизни, а потомъ навязываете свои дурныя привычки жертвамъ своимъ. Оттилія! Эрнстъ! Я положительно требую чтобы въ комнат ребенка гасили огонь въ двнадцать часовъ ночи.

— Двнадцать часовъ очень поздній часъ для ребенка, сказала Оттилія, улыбаясь.

Принцъ съ едва замтнымъ удареніемъ проговорилъ:

— Женщина рожденная для власти не должна быть подчинена дтскимъ стсненіямъ.

Тутъ открылась мн возможность принять участіе въ разговор. Маркграфиня не разъ заявила мн что мн далеко до моего отца.

— Отчего? говорила она,— отчего вы не можете взяться за эти несносныя копи и дать отцу тшиться на свобод?

— Можетъ-быть оттого что я его не стою, замтилъ я.

Она поздравила меня съ искрой Роевскаго остроумія.

Мн представилось что сговорились дать мн почувствовать мое собственное ничтожество, и слдовательно и нелпость моихъ притязаній. Еслибы такой заговоръ дйствительно существовалъ, мн не могли бы нанести боле чувствительныхъ ударовъ. Часто желаніе унизить неравнаго намъ человка выполняется успшне безъ предварительнаго разчета.

Принцъ пригласилъ меня курить съ нимъ и говорилъ о томъ какъ у насъ въ Англіи классы общества постепенно уравниваются посредствомъ браковъ между аристократами, сквайрами и купечествомъ.

— Здсь не то, сказалъ онъ,— и никакія выходки демократовъ не доведутъ насъ до этого. Санъ для насъ иметъ значеніе принципа. Вы, я думаю, не читали книги нашего профессора? Она сильна. Онъ человкъ сильный. Она не можетъ имть вреднаго дйствія на умъ людей предназначенныхъ рожденіемъ для власти, слдовательно и на умъ принцессы. Вамъ я бы посовтовалъ не читать этой книги. Она вредна для тхъ кому приходится прокладывать себ дорогу. Вы конечно вступите въ свой парламентъ. Тамъ вамъ откроется прекрасная карьера. Онъ спросилъ меня какъ понравился мн канцлеръ фонъ-Редвицъ.

Я замтилъ что принцъ старается хладнокровно и ловко исправить то что случилось по его неосторожности и слпот. Онъ наврное объяснилъ дочери ея настоящее положеніе и теперь съ дьявольскимъ искусствомъ льститъ ей, предоставляя ее собственной разсудительности и воздерживаясь отъ всякаго противодйствія. Что онъ боготворитъ ея умъ и дйствительно полагается на него, было мн извстно. А это дйствуетъ на нее. До какой степени? Мои колебанія и сомннія, мои восторги и отчаяніе, неспособность видть что бы то ни было въ истинномъ свт,— все свидтельствовало какъ безумно влюбиться въ принцессу.

Длались приготовленія къ прізду важнаго гостя. Маркграфиня говорила о немъ выразительно. Я подумалъ не шутливый ли это способъ возвстить о возвращеніи отца моего, и вроятно удовольствіе выразилось на моемъ лиц, ибо она спросила меня:— Вы знаете принца Германа? Онъ проводитъ большую часть времени въ Эбергарднстат. Онъ родственникъ короля, бывшій рабъ, tant soit peu philosophe ce qu’on dit, путешественникъ. Говорятъ у него южно-американскій цвтъ лица. Я знала его мальчикомъ. У него страсть сопоставлять то что природа разъединила: кости рыбъ и зврей. Il faut passer le temps. Онъ обожаетъ попіонъ. Все допотопное приводитъ его въ восторгъ. Онъ въ состояніи описать намъ тогдашнія моды, и если я не ошибаюсь, мы, по его мннію, еще не дошли до послдней изъ нихъ. Къ счастію моя модистка вернулась изъ Парижа. Къ тому же у насъ есть по окрестностямъ ископаемыя, хотя право не знаю гд именно. Все равно, гд-нибудь. Принцесса укажетъ ему, а вы можете помочь при раскопк. Говорятъ онъ готовъ зарыться въ землю ради спинной кости какого-нибудь idio…. ilio…. какъ его?… sauras.

Я осматривалъ принца Германа съ такимъ вниманіемъ какое рдко обращалъ на мущину. У него была германская голова, широкая, съ выступающими ушами, живые, честные, внимательные при разговор глаза, сухія губы, нсколько тропическій цвтъ кожи, и очень пріятное обращеніе со всми, исключая его свиты: секретарей, лакеевъ, охотниковъ,— его негровъ, какъ онъ называетъ ихъ. Они его любили. Онъ не могъ не понравиться.

— Вы много занимаетесь? обратился онъ къ принцесс за столомъ.

— Я бросаю книги съ той минуты какъ вы пріхали открыть предо мною землю и море.

Съ этого времени разговоръ вели они, мы только слдовали за ними, или молча, или по временамъ вставляя два, три слова.

Со мною принцъ Германъ былъ безукоризненно любезенъ. Онъ дружился съ Англичанами въ своихъ странствіяхъ, предпочиталъ въ случа приключенія товарища Англичанина всмъ другимъ, считалъ наши индійскія владнія изумительнйшимъ явленіемъ, какое случилось ему видть, и наши индійскія сигары весьма недурными, если къ нимъ привыкнуть. Если расшевелить его, онъ былъ неистощимъ на анекдоты. ‘Не былъ тамъ’, отвчалъ онъ на попытки маркграфини свести разговоръ на сплетни о нкоторыхъ германскихъ дворахъ. Музей, охота и опера поглощали все его время. Я считалъ что ему должно-быть лтъ подъ сорокъ. Онъ казался крпкимъ, лъ здорово, пилъ добросовстно, словно исполняя обязанность, и посл обда раскраснлся гг стремился закурить и протянуться. Тутъ онъ заговорилъ о малости Европы и величіи Германіи. Онъ выкраивалъ карту міра по-своему, на основаніи логическихъ доводовъ. Америк Америка, Южная и Сверная, Индія Европ. Индія должна принадлежать стран съ наиболе развитою береговою линіей. Владтельница Балтійскаго, Нмецкаго моря и Востока, (какъ непремнно будетъ), Германія, естественно потребуетъ себ Индіи, и найдетъ такимъ образомъ исходъ силамъ плодовитйшаго и крпчайшаго изъ племенъ человческихъ, въ сущности единственному племени вн Индіи, къ которой она вернется, какъ къ своему источнику, и создастъ такимъ образомъ государство безподобное по сил, совокупивъ Западъ съ Востокомъ, государство основанное на твердой почв, на крови гражданъ, а не владычество надъ чуждыми племенами, шаткое какъ паланкинъ на спин слова, цлость котораго зависитъ отъ того останется ли слонъ покорнымъ. (Такъ описывалъ онъ власть Англичанъ въ Индіи). И помяните мое слово, говорилъ онъ,— Индійскій народъ совершенно слонъ, отъ хвоста до хобота, онъ рабъ вашъ, пока не раздавитъ васъ, и не такъ глупъ, какъ кажется. Но вы сдлали чудеса въ Индіи, и мы этого не можемъ забыть.

Таковъ былъ человкъ этотъ, кроткій когда вино испарится въ спичахъ и въ особенности когда онъ вернется въ общество дамъ.

Оттилія танцовала съ принцемъ Германомъ на большомъ балу, данномъ въ его честь. Жены и дочери извстныхъ въ город лицъ, присутствовавшія на балу, непрерывно шушукались о его наружности, въ которой, по ихъ словамъ, виднлось нмецкое сердце, хотя онъ и жилъ долго въ чужихъ краяхъ. Мущины очень ухаживали за нимъ. Саркельдъ видимо выражалъ свое удовольствіе. Одно замчаніе: ‘у насъ въ город будетъ его музей’, не оставило мн сомннія относительно предполагаемой цли его посщенія. Слова эти были сказаны съ одушевленіемъ, ясно доказывавшимъ какъ признателенъ будетъ городъ тому кто просвщаетъ его привозомъ нсколькихъ ящиковъ съ рыбьими костями.

Такъ мало стснялся онъ моимъ присутствіемъ что однажды, возвращаясь съ поздки верхомъ, онъ схватилъ и держалъ нсколько минутъ руку принцессы. Она нахмурилась съ грустнымъ удивленіемъ, но не оказала сопротивленія, неприличнаго знатной двушк. Рука ея была схвачена грубо, какъ схватилъ бы смлый поклоникъ, какой-нибудь Генрихъ г., дли чувственный Петручіо. Она погнала лошадь впередъ, а я опрокинулъ въ рук хлыстъ мой. Принцъ Германъ поскакалъ за нею, не держась руками за поводья, словно Индецъ поражающій буйвола. Индйское было ухаживаніе. Насмшливо удивленный крикъ принца: ‘Что, что!’ придалъ сцен этой еще боле дикій характеръ. Оттилія, смущенная, отклонилась въ сторону, а онъ всмъ тломъ нагнулся къ ней. Странно мн было глядть на это. Я подъхалъ къ нимъ ближе, во не смлъ, не дождавшись приказанія принцессы, ударить хлыстомъ по рукамъ принца.

Оттилія остановила лошадь. ‘Hy-съ’, сказала она, и рука ея была выпущена.

Потомъ, обратившись ко мн, она проговорила:— Мистеръ Ричмондъ, у меня есть слуга.

Этого было довольно. Они похали дальше. Шварцъ слдовалъ за ними по пятамъ, какъ собака. Я спрашивалъ себя хать ли мн за ними, и могу ли я, съ другой стороны, выпустить ихъ изъ глазъ. Они удалялись, вонъ виднются двое впереди и одинъ сзади, вотъ ужь только точки на горизонт, вотъ скрываются въ лощин подъ густыми деревьями, и листья шумятъ какъ-то невыносимо таинственно. Я бросился впередъ и опять увидлъ ихъ: они выхали изъ-за сосенъ, появились на пол, обогнули утесы, опять окунулись въ лсъ, опять показались, и скрылись снова. Я ждалъ что они выдутъ еще разъ, но напрасно глядлъ во вс стороны. Судьба моя такъ или иначе была связана съ ними. Пока я видлъ ихъ, я какъ будто зналъ ее, но не видть ихъ было убійственно. Я поскакалъ до такой степени поглощенный желаніемъ отыскать троихъ что не замтилъ всадника хавшаго мн на встрчу. Это былъ принцъ Германъ. Онъ приподнялъ шляпу, я остановился, и онъ заговорилъ:

— Позвольте мн извиниться предъ вами, мистеръ Ричмондъ. Васъ, кажется, надо поздравить. Я не зналъ. Принцесса благоволила объяснить мн. Какъ вы это устроите, я не понимаю. Но это не мое дло. Я человкъ честный, и по чести, я предполагалъ что мн предлагаютъ здсь ршить немедленно, по моему обыкновенію, желаю я или не желаю. Я говорю прямо, неправда ли? Человкъ со смысломъ не могъ колебаться. У меня пріемы быстрые. Жалю что поразилъ васъ ими. Видите ли, я былъ обманутъ, самъ обманывался, положимъ. Ршительныя мры иногда вводятъ въ чертовскій просакъ. Сказать правду…. можетъ-быть она вамъ непріятна…. въ такихъ случаяхъ лучше всего сообразоваться съ желаніями семейства. А когда еще дло идетъ о принцесс крови!… Я, видите ли, человкъ подходящій. Это случай, точно такъ же какъ ростъ, цвтъ лица, тлосложеніе. Всякому человку то или другое дается отъ рожденія. У васъ англійскія понятія, у меня германскія. Но какъ человкъ свтскій, и какъ человкъ порядочный, я бы думалъ что взять молодую принцессу и низвести изъ ея положенія, не совсмъ…. вы, конечно, знаете что титулъ теряетъ силу какъ только она снизойдетъ…. Такъ! такъ! Довольно. Я думалъ что мсто свободное. Мы привыкли чтобы намъ разчищали дорогу. Я васъ не задерживаю.

Мы поклонились другъ другу, и я похалъ дальше, машинально, неясно понимая смыслъ слышаннаго и не извлекая изъ него отрады. Надменно царственный способъ ухаживанія этого человка, считавшаго ни во что присутствіе низшихъ и чувства другихъ, возбуждалъ во мн ревность, несмотря на его неудачу.

Я былъ въ такомъ настроеніи что совершенно отдался въ руки отцу, изливъ ему душу въ первый разъ съ тхъ поръ какъ полюбилъ я Оттийю. Только-что вернувшись съ поспшнаго путешествія, и сознавая какъ многимъ обязанъ ему принцъ, онъ отнесся легко къ моимъ недоумніямъ и тотчасъ же прямо высказалъ свое мнніе.

— Она общаетъ теб свою руку въ присутствіи мастера Питерборо. Планъ его былъ составленъ тутъ же: — Мы демъ въ Англію посл завтра, Ричи, чтобы дятельно вести процессъ. Нашъ Питерборо въ замк. Госпожа фельдмаршальша удостоиваетъ его прощальнаго приглашенія. У тебя свиданіе съ принцессой въ полночь въ библіотек, гд ты имешь привычку читать, какъ и слдуетъ студенту. При малйшемъ звук колокольчика или даже какъ только дверь отворится, я позабочусь чтобы Питерборо вошелъ къ теб. Это будетъ не обрядъ, а просто лишь обязательство честнымъ словомъ даннымъ въ присутствіи духовнаго лица. Онъ увдомилъ меня что съ этою цлію, для этого именно дла, и завербовалъ, и удержалъ при себ Питерборо. Это казалось возможно и, странно, побудило меня воспользоваться имъ. Ибо принцесса все еще отказывала мн во взгляд любви, избгала меня, все еще держалась загадочно, а я былъ настолько деликатенъ что воздерживался отъ писемъ. Я согласился съ отцомъ что намъ нельзя оставаться въ Германіи, но какъ же мн оставить поле дйствія и бжать въ Англію при такихъ обстоятельствахъ. Я сочинилъ пошлйшее изъ всхъ когда-либо писанныхъ писемъ, прося принцессу встртиться со мною въ библіотек, въ полночь, чтобы доставить мн удовольствіе проститься съ нею. Посл этого я ободрился, мн представилось что отецъ мой обладаетъ большою житейскою опытностью, а на Питерборо я сталъ смотрть на какъ сверхъестественное существо. Если Оттилія не придетъ, по крайней мр я буду знать свою участь. Разв я не обязанъ обнаружить нкоторую предпріимчивость? Такъ разсуждалъ я междометіями, будучи въ сущности утомленъ стараніемъ казаться не тмъ что я былъ дйствительно и сдлаться тмъ чмъ не могъ я быть никогда. Такъ лучшее, идеальное во мн исчезло. Я уже не старался заслужить любовь женщины, а вступалъ въ заговоръ чтобъ опутать принцессу. На меня также до нкоторой степени дйствовало сознаніе, казавшееся мн свидтельствомъ житейской мудрости моей, что принцъ Эрнестъ хитритъ коварно со мною, удерживая меня у себя подъ разными предлогами, при невыгодныхъ для меня обстоятельствахъ. Гордость моя поднялась, а неистощимая бодрость отца раздувала ее. Онъ громко настаивалъ на заслугахъ оказанныхъ принцу, на его собственномъ высокомъ положеніи, на предстоящемъ мн богатомъ наслдств. Онъ почти уврилъ меня что принцъ Эрнестъ не ршается мн отказать, и предположеніе это не совсмъ казалось безразсудно, ибо иначе зачмъ бы мн гостить во дворц? Я неспособенъ былъ обдумать дло.

Отецъ развлекъ меня, направивъ вс батареи своего веселаго остроумія на мистера Питерборо, у котораго цлая кипа богословскихъ рукописей противъ еретиковъ Нмцевъ была заготовлена для изданія въ родной сторон. ‘Какъ не похожа наша страна, восклицалъ онъ,— на это гнздо, эту дебрю ереси, гд пасквили и критики печатаются безпрепятственно, не подвергаясь, какъ кажется, тому общему осужденію которое несомннно поразило бы всякое странное мнніе у насъ дома!’ Понималъ-ли онъ дйствительно для какого дла готовилъ его мой отецъ, я былъ не въ состояніи ршить. Приглашеніе обдать и провести вечеръ во дворц на озер несказанно польстило ему.

Мы пошли за нимъ въ замокъ.

Горе выразилось на лиц Питерборо, когда вышли мы изъ экипажа у воротъ дворца: онъ забылъ свою трубку.

— Принцъ вамъ дастъ одну изъ своихъ, сказалъ мой отецъ.

— Много будетъ у насъ поразказать въ Англіи, замтилъ мн Питерборо.

— Въ Риверсли, помнится, табакъ не допускается, сказалъ я.

Онъ вздохнулъ и отвтилъ шутливо что считаетъ табакъ лишь утшеніемъ изгнанниковъ и холостяковъ.

— Питерборо, другъ мой, вы герой! воскликнулъ мой отецъ.— Онъ отказывается отъ табаку ради женитьбы!

— Позвольте, вступился Питерборо, съ комическою попыткой на тонкую шутливость:— у меня съ табакомъ никогда не было законнаго союза.

— Онъ разрываетъ свою незаконную связь съ табакомъ чтобы жениться по всмъ правиламъ! воскликнулъ отецъ.

Мы весело вошли во дворецъ, и вскор Питерборо, хранившій при одобрительномъ смх задумчивое лицо, сказалъ:

— Знаете ли, это можетъ быть серіозне чмъ кажется съ перваго раза.

Его простодушный видъ разсмшилъ меня до слезъ. Я отдалъ отцу письмо къ принцесс, съ порученіемъ передать его кому-нибудь изъ слугъ, предполагая что теперь Оттиліи не воспрещаются сношенія со мною, и считая согласною съ моимъ достоинствомъ одну лишь эту ничтожную хитрость, будто письмо это не отъ меня, а отъ отца. Смхъ не оставлялъ меня. Я смялся одваясь. Маркграфиня тотчасъ же замтила мою веселость.

— Рой, вы расшевелили своего сына. Сейчасъ видно что въ немъ ваша кровь, какъ только вы часъ пробудете съ нимъ.

И затмъ она вступила въ разговоръ достаточно остроумный для настоящаго случая.

Принцъ Германъ ухалъ. Объ отъзд его упомянули съ обычными изъявленіями сожалнія. Оттилія безъ стсненія и говорила объ немъ, и глядла на меня. За столомъ былъ придворный докторъ съ женой, канцлеръ фонъ-Редвицъ съ дочерью и генералъ Ганненвиль, начальникъ принцева войска, Прусакъ въ душ, считавшійся хорошимъ полководцемъ, потому что на досуг сочинилъ какую-то книгу о военномъ искусств. Я сидлъ между дочерью канцлера и баронессой Туркемсъ. Баронесса спросила меня о причин неожиданнаго возвращенія моего отца.

— Онъ иметъ даръ являться кстати, замтила она.

— Онъ детъ со мною въ Англію, сказалъ я.

— Ахъ! Онъ детъ! отозвалась она и затмъ спросила чему обязаны мы присутствіемъ мистера Питерборо. Между нею и отцомъ моимъ всегда существовала тайная вражда.

Къ удивленію моему, баронесса, говоря объ Оттиліи, называла ее по имени.

— Оттиліи нуженъ горный воздухъ. Поздніе часы вредятъ цвту лица ея. Я совтую движеніе днемъ, чтобы спать хотлось къ ночи.

— Принцесс, сказалъ я, завидуя Питерборо, который сидлъ подл нея,— безъ сомннія, принесетъ пользу горный воздухъ. Не занимается ли она чрезмрно? Море….

— Море, по моему, для нея не хорошо, не здорово, возразила баронесса.— Оно сыро.

Я засмялся.

— Да, сыро, повторила она.— Испаренія, я убждена, дйствуютъ на умъ и на тло. Эта поздка на яхт причинила ей страшный вредъ. Горы возстановили ее. Он ея опять возстановятъ, поврьте мн. Она не слишкомъ крпкаго сложенія, но чтобы лчить правильно, надо опредлить въ чемъ именно заключается болзнь. здить верхомъ ночью вмсто того чтобы спать! Отправляться Богъ всть куда и возвращаться лишь на другой день вечеромъ! Я спрашиваю васъ, разсудительно ли это? Не похоже ли это на помшательство?

— Принцесса?… началъ было я.

— Оттилія это длала.

— Возможно ли, баронесса? Она здила одна?

Странно замигали тусклые глаза, глядвшіе на меня изъ-подъ густыхъ, темныхъ бровей.

— Одна, отвчала баронесса.— То-есть она, конечно, брала съ собой своего великана, чтобы защитить ее отъ насилія. Вотъ только въ этомъ еще и вижу я проблескъ разсудка.

— Старый Шварцъ очень врный слуга, сказалъ я, думая про себя что сама баронесса похожа лицомъ на стараго воина.

— Покорность собаки причудамъ хозяина, вы называете врностью! Гм…. баронесса сухо откашлялась.

Я шепнулъ:

— Принцу Эрнсту…. извстно?

— Вамъ извстно, отозвалась баронесса.— Что человкъ обожаетъ, въ томъ онъ недостатковъ не видитъ. Помните: или я что-нибудь здсь, или ничто!

Это загадочное замчаніе было принято мною почтительно, какъ заслуженный укоръ. Наклонивъ голову серіозно, я выразилъ свое сожалніе что море ей не нравится, иначе я предложилъ бы ей покататься на яхт. Она холодно кивнула, и на губахъ ея появилась полуулыбка, напоминающая боле растворенную дверь чмъ лучъ свта. Обдъ, въ сущности нмецкій ужинъ, окончился общимъ разговоромъ о политическихъ длахъ, который завели и поддерживали приверженецъ Пруссіи, генералъ, и сочувствующая Австріи, маркграфиня. Принцъ Эрнстъ, врный своему правилу что дипломатія есть орудіе мелкихъ государей, поддерживалъ равновсіе, становясь то на сторону одного, то на сторону другаго. Благоразумый образъ дйствія покуда соперничествующія державы дозволяютъ такъ себя взвшивать. Мы позабавились музыкой, раскланялись съ дамами и переодлись для курильни. Принцъ Эрнстъ всегда выкуривалъ при госгяхъ одну сигару Генералъ, канцлеръ и докторъ знали когда слдовало удалиться и тотчасъ же встали вс разомъ, какъ только онъ бросилъ окурокъ сигары въ незатопленный каминъ. Мой отецъ и мистеръ Питерборо остались на своихъ мстахъ.

Я говорилъ себ съ отраднымъ чувствомъ что заговора никакого не было, такъ какъ я ни на что не изъявлялъ своего согласія. Прощаясь съ принцемъ Эрнстомъ, я пожалъ протянутую имъ руку съ довольно чистою совстью.

Я вышелъ въ библіотеку. Пришелъ слуга за приказаніями. Мн было нечего приказывать. Онъ затворилъ ставни, опустилъ занавски, осмотрлъ мою лампу и поставилъ также лампы на конторку и на каминъ. Я остался наедин съ бронзовыми бюстами мудрецовъ. Комната была длинная, низкая и мрачная, богато увшанная драпировками на другомъ конц, гд стоялъ столъ, на которомъ принцъ записывалъ замтки, и диванъ, приглашавшій отдохнуть за чтеніемъ романовъ. Дверь на ближайшемъ ко мн конц комнаты вела въ спальни, расположенныя въ западномъ флигел зданія. Съ моего мста виднлись ряды томовъ и классическія головы. Другихъ украшеній не было на стнахъ. Я ходилъ взадъ и впередъ. Я легъ бы на диванъ, еслибъ онъ не былъ занятъ кучей книгъ, прикрытыхъ отъ пыли, а можетъ-быть и спрятанныхъ чтобы желтыя парижскія брошюры, которыхъ я замтилъ съ дюжину, не бросались въ глаза случайному постителю. Въ лтнемъ дворц своемъ принцъ часто давалъ аудіенціи въ этой комнат. Онъ сказалъ мн, когда я выразилъ желаніе почитать въ библіотек: ‘вы будете придерживаться классическаго отдленія.’ Можетъ-быть онъ не желалъ чтобъ осматривали желтыя брошюрки. У меня не было охоты читать ихъ. Я поднялъ одну, упавшую пока я ходилъ, бросилъ ее на мсто и разстроилъ всю прикрытую кучу. Попадали другія. Я такъ и не поднималъ ихъ.

Оттилія не заставила долго ждать себя.

ГЛАВА XXXV.
Сцена въ лтнемъ дворц.

Я напвалъ про себя гтевскую Zigeunerlied, что имю привычку длать когда умъ мой слишкомъ занятъ или не занятъ ничмъ. Тихій шорохъ изъ передней заставилъ меня повернуться, и я увидлъ Оттилію, съ серебряной лампой въ рук, словно она ожидала найти тутъ темноту — тонкая голубая кашмировая шаль прикрывала ея плечи, волосы ея были завязаны узломъ, она стояла предо мной въ свт лампы точно статуя — изображеніе сумерокъ.

Я быстро подошелъ къ ней и затворилъ дверь, говоря то, потомъ: ‘вы пришли!’

Она подозрительно оглянула комнату: — Вы говорили съ кмъ-то?

— Нтъ.

— Вы говорили.

— Такъ значитъ самъ съ собою.

Я повторилъ цыганскій напвъ.

Она слегка улыбнулась и сказала что теперь именно время бродить Анн и Урсели, и Кат и Лиз.

На рукахъ ея были перчатки, я замтилъ эту мелочь.

Мы услышали какъ смнился часовой у подъзда.

— Полночь, сказалъ я.

— Вы не назначили часа въ точности, отвчала она.

— Я боялся назначить полночь.

— Почему?

— Чтобы такой часъ… не испугалъ васъ, не заставилъ задуматься. Вы видите, я придумываю причину. Самъ я не знаю почему, разв потому что надялся видть васъ нсколькими минутами дольше. Вотъ теперь эти минуты прошли. Я бы не просилъ васъ придти, еслибы не думалъ что вы свободны въ своихъ дйствіяхъ.

— Я свободна.

— И вы пришли по собственному желанію?

— Всякое свободное дйствіе должно имть причину.

— Понимаю: разсудокъ вашъ былъ противъ этого свиданія.

— Успокойтесь, отвчала она, — вы въ прав потребовать чтобъ я пришла, когда считаете нужнымъ.

Книга упала съ дивана, она вздрогнула и улыбнулась своему безразсудному испугу. Я сказалъ ей что намренъ отправиться въ Англію утромъ, что настоящая минута единственная которой я располагаю, что это свиданіе будетъ послднее. Отъ правъ моихъ, если они есть у меня, чего я не сознаю, я отказываюсь.

— Вы выпускаете изъ рукъ свой конецъ цпи, сказала она.

— Бога ради, воскликнулъ я, — не считайте себя связанною.

Она покачала головой: — я не такъ смотрю на дло.

Представьте положеніе влюбленнаго котораго совсть не совсмъ чиста. Я конечно въ прав былъ требовать объясненія ея оскорбительной для меня холодности, и понималъ очень хорошо что два-три слова отъ сердца устранили бы эту холодность, но чувствуя что это по всей вроятности лишь слдствіе подозрнія, я оскорблялся еще больше и не смлъ высказаться, чтобы не выдать себя.

Какъ бы то ни было, предполагая что любовь ея остыла, я искренно готовъ былъ возвратить ей свободу пожатіемъ руки и взять на себя все страданіе.

— Пожалуста не говорите о цпяхъ, сказалъ я.

— Но он существуютъ. Словами дла не передлаешь.

Дрожаніе словно какой-то струны въ ея голос какъ будто свидтельствовало что въ ней нтъ холодности, а рука въ перчатк, опиравшаяся на столъ, и совершенно спокойные глаза говорили противное. Я склонялся то къ одному то къ другому.

Мы странно избгали называть другъ друга по имени. Я первый произнесъ: ‘Оттилія’ и вызвалъ въ отвтъ ‘Гарри’. Ледъ, обдававшій насъ, началъ какъ будто таять.

— Оттилія, вы говорили мн будто желаете чтобъ я похалъ въ Англію?

— Да.

— Мы останемся друзьями?

— Да, Гарри, мы не можемъ быть совсмъ разлучены, это сознаніе должно намъ теперь служить утшеніемъ.

— Прекрасное утшеніе, за неимніемъ пищи глодать кость. Все лучше чмъ ничего. По изгнаніи изъ рая, можетъ-быть отрадно взлсть на ворота его и хоть издали поглядть какъ растутъ тамъ деревья. Но я не понимаю какъ можно напередъ думать объ этомъ съ удовольствіемъ.

— Значитъ вы по природ или по теоріи боле нетерпливы чмъ я, сказала Оттилія.— Настолько я уже давно разгадала вашъ характеръ, продолжала она.— Это была одна изъ причинъ почему я желала чтобы вы работали. Вы увидите что серіозная работа въ Англіи…. Но для чего мн читать вамъ проповди? Гарри, вы съ какой-нибудь цлью призвали меня сюда?

— Я должно-быть уже слишкомъ долго задержалъ васъ?

— Не во времени дло. Дурно то….

— Дурно? Разв вы не свободны въ своихъ дйствіяхъ?

— Подождите мой другъ. Чмъ свободне я въ моихъ дйствіяхъ, тмъ серіозне обязана я ихъ обдумывать. Я полагаю что не руководствуюсь въ моихъ соображеніяхъ, подобно большинству женщинъ, нервами и волненіемъ крови. Поистин, Гарри, я бы не пришла, еслибы не признавала за вами права призвать меня къ себ.

— Вы знаете, принцесса, что удостоивъ меня вашей привязанности, вы рискуете лишиться своего сана?

— Знаю.

— И что же?

— Санъ мой въ большой опасности, больше ничего.

— И вы съ самаго начала знали это?

— Не вполн. До нкоторой степени знала, но дло мн не представлялось ясно. Я лишь недавно стала научаться свтской мудрости. Пренебрегать ею нельзя. Я имю обязанности къ отцу, къ роднымъ, къ нашимъ княжескимъ родамъ, къ стран моей, наконецъ.

— О, принцесса, если вы ищите оправданія….

— Можете ли вы это думать?

Вся высокая красота ея природы вдругъ представилась мн. Я готовъ былъ упасть къ ея ногамъ и сказалъ спокойно:

— Не оправданія, но дйствительно…. обязанности…. Я не могу простить себ что привелъ васъ въ столкновеніе съ ними. Я тоже научился свтской мудрости. Жалю для васъ что такъ поздно. Что заставило меня забыть о вашемъ сан! Не понимаю! Но теперь зная человка который заслужилъ ваше сочувствіе, когда вы были мене знакомы съ жизнью….

— Довольно, остановила меня Оттилія.— Я не позволю бранить его. Я тоже лучше его узнала и однако, когда его унижаютъ, унижаютъ и меня, его стыдъ падаетъ на меня. Лицо ея горло.

Ея жаръ сообщился мн.

— Мы разстанемся черезъ нсколько минутъ. Мн хочется попросить васъ чтобы вы дали мн что-нибудь.

— Что же?

— Эту перчатку.

Она сняла ее и дала мн не перчатку, а руку.

— Ее вдь я не могу удержать!

— Разв нужно вамъ все говорить? сказала она голосомъ въ которомъ слышался бы упрекъ, еслибы нжность не смягчала его.— Надо бы намъ понимать другъ друга и безъ словъ, Гарри. Вы можете удержать за собой мою руку, если желаете. Я немножко опасаюсь чтобы меня не сочли за сумашедшую и очень боюсь обнаружить неблагодарность къ моему доброму отцу. Онъ доказалъ что уметъ быть въ высшей степени снисходителенъ, доврчивъ и деликатенъ къ своей дочери, хотя онъ и принцъ. Моя обязанность доказать ему что я не забываю моего сана. Я должна дорожить моимъ саномъ, когда онъ оступается отъ него ради меня. Вы молоды, другъ мой. Только неопытная, ослпленная двочка могла бы вообразить себ что вы недоступны страстямъ другихъ людей. Я была слпа. Я сожалю только объ отц. Возьмите слово мое какъ берете мою руку. Мы съ вами связаны неразрывно. Только помогите мн облегчить для него ударъ. Если я сойду съ того положенія для котораго была рождена, то дайте мн возможность сказать ему что я займу мсто приличное мн, или по крайней мр такое котораго семейству моему нечего будетъ стыдиться. Стоять въ центр жизни, въ вашей передовой Англіи, кажется мн весьма завиднымъ. Гарри, я помню какъ бывало, когда я думала объ исторіи вашей страны, съ годъ посл того какъ видла я ‘двухъ молодыхъ Англичанъ’, мн представлялось что вы несете въ внц своемъ и утреннюю и вечернюю звзду, а солнце свтитъ на васъ и съ востока и съ запада. Дтскія грезы, но впечатлніе произведенное этой фантастической картиной осталось во мн. Если я нападаю на Англію, то это досада любви. Мн кажется что я могу сказать черезъ васъ народу много хорошаго, великаго.

Она остановилась. Жаръ, одерживаемый ею въ рчи, обдавалъ лицо ея краской, подобной рднію осенняго неба посл заката.

Я прижалъ губы къ ея рук.

Среди тишины опять упала одна изъ роковыхъ желтыхъ книжекъ съ дивана.

Она поглядла мн въ глаза и спросила:

— Мы разговаривали при свидтел?

До такой степени обновила она меня что я смхомъ отвчалъ на таившееся еще въ ней подозрніе.

— Милая, тмъ лучше было бы.

— Еслибъ это было возможно, отозвалась она задумчиво, угадывая смыслъ моихъ словъ.

— Почему же нтъ?

Глаза ея широко раскрылись.

— Какъ? Что вы спрашиваете?

Видъ мой испугалъ ее. Я задыхался и блднлъ словно соколъ глядящій на птицу, или врне лисица, только птица та была не простая и не робкая. Ея красота и храбрость вознесли меня высоко, и съ великимъ чувствомъ облегченія я сказалъ:

— Я не думаю настаивать, но представьте, что за бда была бы, еслибы вы дали мн свою руку при свидтел?

— Моя рука въ вашей рук, моего слова вамъ довольно.

— Довольно, и я благодарю небо. Но подумайте, еслибъ я имлъ залогъ который сопровождалъ бы меня въ трудахъ и невзгодахъ. Еслибъ я могъ сказать себ: она моя, моя навсегда, она не измнится, не отступится, она моя путеводная звзда, мое свтило, ничему она недоступна, она неизмнна. Я разумю засвидтельствованное слово, форму, обрядъ какой-нибудь, то-есть обрученіе, чтобъ я могъ говорить: моя возлюбленная, моя помолвленная. Вы слышите? ‘Возлюбленная’, въ этомъ слов слышится еще одиночество, ‘помолвленная’, значитъ мы вмст идемъ до могилы. Хотите ли вы? Я только спрашиваю чтобы знать согласны ли вы. Завтра я останусь одинъ на свт, эта мысль обдаетъ меня тяжелымъ мракомъ. Такъ хотите ли? Одно торжественное слово чтобы невста моя была моею, что бы тамъ люди ни длали. Тогда бодро пойду я на жизненную борьбу. Помните, вопросъ только въ томъ согласны ли вы.

— Я согласна, Гарри, проговорила она, и губы ея дрогнули.— Постойте (у меня вырвался крикъ радости), я согласна, взгляни мн въ глаза и скажи сомнваешься ли ты во мн.

Я поглядлъ, въ глазахъ у меня потемнло.

Мы испили чашу самозабвенія, какъ та безсмертная чета которая безпрерывно носилась въ круг чистилища, и для васъ, которымъ минуты казались вками, какъ для нихъ, уже не считавшихъ времени, сила любви уничтожила сознаніе всего окружающаго. Такія минуты уносятъ душу выше счастія, въ неизвстную область грусти. Мы отошли другъ отъ друга печально, какъ та чета, припоминавшая жизнь, для нея утраченную. Я хорошо понималъ съ какой высоты спускалась Оттилія, когда начинали говорить чувства, но она показала мн какъ мало остается у любви приписываемой ей нетерпливой, ненасытной жадности, когда ее сопровождаетъ сила способная поддержать ее на высот, неспособная низойти дальше извстнаго предла.

И при этомъ присутствовалъ свидтель, хотя невидимый для васъ.

Наступило время разставанія. Голосъ Оттиліи понизился.

— Никогда, говорилъ я, уливаясь ея взглядомъ, бодрымъ, во еще томнымъ отъ борьбы, никогда не буду я сомнваться и отказываюсь отъ всякихъ залоговъ. Чтобы ничего не имть на совсти, я сообщилъ ей о полусоставленномъ заговор, съ цлью наложить на нее неизмнное обязательство. Мн не понадобилось оправдываться. Она сама нашла мн оправданіе, говоря: ‘не доказываетъ ли это какъ несчастенъ былъ мой милый? Я виновата.’

Мы пожали руки на прощанье. Она подумала минуту и спросила не спитъ ли мой отецъ. Я отвчалъ отрицательно.

— Я хочу его видть, заговорила она.— Я была жестока съ вами. Я слишкомъ много требовала терпнія. Подозрительность моя произошла отъ того что я сегодня вечеромъ получила предостереженіе, глупое предостереженіе — остерегаться ловушекъ. Я ихъ не боялась, поврьте мн, хотя нсколько минутъ, безъ малйшаго впрочемъ опасенія, я думала что отецъ Гарри слышитъ что я говорю. Онъ твой отецъ, мой другъ, приведи его ко мн. Мой отецъ услышитъ объ этомъ отъ меня, почему же не услышать ему? А! Я, хотя и чуточку подозрвала тебя. Я вознагражу тебя за это. Моя гордость оскорбила васъ обоихъ. О милый мой, милый! Дорогіе глаза! Какой ты благородный, деликатный! Душа ты моя? Гд же было сердце мое? Или оно замираетъ, засыпаетъ на время? Но ты умешь разбудить его. Гляди на меня: я твоя. Я согласна, я этого желаю. Я хочу его видть. Я хочу наложить на себя обязательство. Чмъ тяжеле узы, тмъ лучше для меня. Чмъ и гордиться мн, какъ не тобою, Гарри? Я сейчасъ же повидаюсь съ нимъ.

Третій въ комнат закричалъ:

— Нтъ! Вы этого не сдлаете!

Слова были нмецкія и поразили насъ какъ залпъ невидимаго непріятеля.

— Принцесса Оттилія! Помните свое достоинство, или я буду защищать его и васъ, думайте обо мн что хотите!

Баронесса Туркемсъ, запутавшаяся въ лежавшій на диван пологъ, бросилась въ освщенную часть комнаты и ухватилась за звонокъ. Черезъ минуту, зазвонила тревога, отецъ мой очутился подл насъ, кругомъ безумно кричали, и мы стояли посреди самой дикой суматохи, какой когда-либо оканчивалось свиданіе двухъ влюбленныхъ.

ГЛАВА XXXVI.
Домой и дома.

Комната была въ огн, баронесса Туркемсъ дергала за колокольчикъ, отецъ мой стоялъ словно въ сіяніи. Полноте! крикнулъ онъ баронесс. Она въ отвтъ закричала на него, оба затопали ногами, часовой у подъзда ударилъ въ дверь прикладомъ ружья,звонки раздавались поверхнимъ галлереямъ.

— Сумашедшая женщина! Перестаньте! закричалъ отецъ.

— Поджигатель! взвизгнула она.

Онъ обратился къ принцесс, прося ее удалиться, но она уставилась на него, и я то же. Мы оба видли какъ онъ преспокойно поднесъ ея лампу къ занавскамъ и думали что онъ помшался. Онъ былъ однако совершенно хладнокровенъ. Это объяснитъ звонъ, сказалъ онъ переведя духъ и опять сталъ уговаривать принцессу удалиться.

Питерборо одинъ изъ всхъ присутствующихъ принялся исправлять должность пожарнаго. Опасность была не такъ велика, какъ казалось. Стоило только оборвать занавски и затоптать ихъ ногами. Вдругъ баронесса воскликнула:

— Онъ правъ! Пойдемте, принцесса! Удалитесь, ваше высочество, удалитесь! А вы, обратилась она ко мн, — это вы зазвонили.

— Чтобы поправить вашу ошибку, баронесса, сказалъ отецъ.

— У меня совсть чиста, отозвалась она,— а у васъ?

Онъ поклонился и сказалъ:— Огонь объяснитъ и присутствіе ваше здсь, баронесса.

— Благодарю Бога что я не такъ хладнокровна, какъ вы, сказала она.

— Ваша горячность, наклонился онъ къ ней,— всегда будетъ служить вамъ оправданіемъ, баронесса.

Видя что занавски потушены, Оттилія удалилась. Она не взглянула на меня.

Все это произошло прежде чмъ ночной сторожъ, ходившій вокругъ дворца, усплъ добраться до библіотеки. Вслдъ за нимъ явились лакеи и горничныя. Отецъ мой встртилъ принца Эрнста цвтистымъ разказомъ о безпечномъ студент, либо заснувшемъ, либо слишкомъ усердно отыскивавшемъ какую-нибудь книгу, и обнаружилъ свой обычный тактъ тмъ что не сослался на меня для подтвержденія истины своихъ словъ. Этимъ разказомъ, а также похвалами Питерборо, о ршительности котораго весьма распространялся, онъ, какъ видно, удовлетворилъ и успокоилъ принца, такъ какъ убытокъ былъ ничтоженъ въ сравненіи съ поднятымъ шумомъ. Принцъ Эрнстъ спрашивалъ раза два: къ чему же было такъ отчаянно звонить? Отецъ мой что-то отвчалъ.

Завшанныя окна Оттиліи, вотъ все что увидлъ я отъ нея, узжая на слдующее утро, въ гораздо большемъ уныніи чмъ еслибъ я испыталъ несчастіе. Нельзя было отрицать что отецъ мой выручилъ принцессу, она ни за что не ушла бы изъ-за угрозы. Какъ говорилъ онъ, звонъ бы самъ по себ еще не заставилъ ее удалиться, а тревога поднятая баронессой могла быть объяснена всему дому не иначе какъ пожаромъ. Но я оскорбленъ былъ за Оттилію и сердился на себя. Признаться, я начиналъ даже слегка побаиваться человка способнаго прибгать къ такимъ крайнимъ средствамъ и въ случа нужды призвать огонь на помощь. Онъ уврялъ меня что такія минуты вдохновляютъ его, что онъ этимъ гордится и, убжденъ что подумавъ немного я оцню ‘высоту его духа’. Онъ обольщался мыслію что перехитрилъ баронессу Туркемсъ, и я не спорилъ съ нимъ, хотя на мой взглядъ, она ршительно перехитрила его. Она, должно-быть, перехватила письмо къ принцесс. Я вспомнилъ что неосторожно вручилъ его отцу для передачи кому-нибудь изъ слугъ, а онъ тутъ же безпечно передалъ его. Она отлично спряталась подъ пологомъ посреди книженокъ, наваленныхъ на диван. Я не думаю что она имла намреніе поднять на ноги домъ, она хотла вроятно напугать принцессу и принудить ее уйти отъ меня. Бросившись слишкомъ стремительно къ звонку, она дернула его, и желая только погрозить что зазвонитъ, зазвонила дйствительно, а такъ какъ ужь поправить дло было нельзя, то продолжала звонить сильне прежняго, когда появился отецъ мой. Увидавъ Питерборо, она прокричала что-то о духовномъ лиц, она была вн себя, но не потерялась однако. Всякому, кром влюбленнаго захваченнаго въ расплохъ, какъ я, и смущеннаго тучей набжавшей на лицо принцессы, находчивость съ которою отецъ мой отразилъ преднамренное, въ его глазахъ, предательство баронессы, показалась бы достойною удивленія. Меня вся эта сцена словно огнемъ обожгла. Меня возмущала картина безпрерывно представлявшаяся моему воображенію, какъ онъ разбилъ стекло полуклассической ночной лампы принцессы, серіозно извинился предъ нею, и поднесъ пламя къ занавскамъ, сверкая взглядомъ на баронессу. Невыносимо казалось мн смшное величіе этой сцены. Однако я долженъ былъ благодарить его за то что онъ выручилъ Оттилію, и меня преслдовала мысль что я вовлекъ ее въ такое положеніе изъ котораго нужно было выручить ее подобными средствами. Отецъ между тмъ, по обыкновенію, пересчитывалъ предстоящіе намъ успхи. ‘Мы завладли принцессой!’ Что скажетъ Англія, какъ приметъ насъ Англія, когда въ слдующую поздку я привезу домой мою принцессу, вотъ что занимало его исключительно, къ великому мученію моему. Просить у него пощады было невозможно, ибо нельзя было объяснить ему моего настроенія. Отъ прошедшаго у него какъ будто осталось одно только убжденіе что онъ предвидлъ и подготовилъ вс ожидающіе насъ успхи. Мн пришлось выслушивать разсужденія объ удач его замысла, до тхъ поръ пока наконецъ я сталъ чувствовать себя неспособнымъ писать Оттиліи. Это сознаніе какъ будто отрзывало меня отъ нея, и я погружался снова въ унылую мрачность дней предшествовавшихъ нашей встрч съ нею на взморь. Но каково бы ни было наше настроеніе, мы, островитяне, завидвъ на горизонт берегъ Англіи, не можемъ не привтствовать его и не забыть хотя отчасти свое горе. Какъ вдохнулъ я въ себя морской воздухъ, меня стало тянуть къ блымъ скаламъ, видъ блыхъ скалъ пробудилъ пріятныя воспоминанія о Риверсли, а вмст съ ними пришли и мысли о Дженет, отрадныя, свободныя отъ всякихъ угрызеній. Любовь къ дому, похожая на любовь къ зим, пробудилась во мн, а съ ней вмст и сочувствіе къ Дженет, съ которой я могъ по крайней мр быть самимъ собою, существомъ гораздо мене возвышеннымъ, но и не испытывающимъ непріятнаго чувства человка стоящаго на пьедестал. Добродушная моя Дженета! Я благодарилъ ее мысленно за то что она видитъ во мн лишь меня самого.

Простившись съ отцомъ въ Лондон, я нсколько часовъ спустя легъ спать въ моемъ старомъ дом, съ такимъ ощущеніемъ будто снялъ съ себя желзныя латы. Я проснулся съ матросскою пснью на губахъ. Выглянувъ изъ окна на знакомыя поляны, темныя сосны, дубовыя рощи, и холмы пролегающіе къ юго-западу, я почувствовалъ что словно не жилъ въ послднее время. Дйствительно человкъ существующій лишь ожиданіемъ и воспоминаніемъ увидитъ что жизнь ускользаетъ между ними, какъ скользили корабли между ногъ Колосса Родосскаго. Я встряхнулся, прибодрился и поздоровался со всми за завтракомъ съ живостью Гарри Ричмонда. Мн было пріятно что меня поздравляли съ веселымъ настроеніемъ моего духа, хотя повременамъ во мн какъ будто что-то звучало фальшиво. Дженета окончательно поселилась у насъ въ дом.— ‘Я купилъ ее, и, ужь не отпущу ее, она зница моего ока’, говорилъ сквайръ. Я спросилъ ее не слыхала ли она о Темпл.— ‘Нтъ, Богъ его знаетъ гд онъ, милый малый!’ воскликнула она, и я тотчасъ же увидлъ что нравилось въ ней сквайру, что и мн также нравилось. Я увидлъ себя, словно въ туман, возвращающагося съ охоты къ веселой, простодушной подруг, у которой хватало ума чтобы съ довріемъ относиться къ моему уму. На минуту видніе это было отрадно, какъ взглядъ на долины и горы изъ окна библіотеки отраденъ утомленному студенту. Короткость ваша дозволяла сдлать замчаніе о растущихъ у ней усахъ, легчайшая тнь надъ нжною верхнею губкой, какъ будто упавшая, сказалъ бы поэтъ, съ ея густыхъ, темныхъ бровей.

— Не можетъ же быть, Гарри, что это теб не по вкусу? сказалъ сквайръ.

— Нтъ, отвчалъ я, глядя на тетушку Дороти, я это любилъ всегда.

Сквайръ уставился на меня, словно сомнваясь въ томъ что слышитъ, и пробормоталъ что это то же самое что пыль на цвтк, пушокъ на слив. Поэтическія сравненія заставили меня взглянуть на Дженету критически. Она не пробуждала во мн ни искры поэтическаго чувства. Она стала рослою, статною двушкой, легкою въ движеніяхъ, пожалуй граціозною, но въ граціи ея не было изящности, а была одна только простота. Она говорила живо и прямодушно, и говоря съ друзьями, глядла на нихъ прямо и бодро, голосъ ея былъ пріятенъ и звученъ. Она попрежнему поднимала губку для выраженія презрнія или неудовольствія и не оставила привычку хмуриться. Она точно такъ же какъ прежде очевидно любила лесть. На похвалы ддушки она отвчала признательно ласковымъ взглядомъ. Лесть не смущала ее, не заставляла очень сильно краснть. Она какъ будто говорила: — Благодарю васъ что вы замчаете мои достоинства,— и надо правду сказать, взглядъ ея словно договаривалъ: вы замчаете ихъ потому что любите меня. Она завязывала волосы простымъ узломъ, очень гладко зачесавъ ихъ назадъ, что придавало лицу какое-то выраженіе проворства. Лицо было подвижное, измнчивое и нисколько не указывало на дурной характеръ, какъ она ни хмурилась. Въ профиль оно казалось не такъ добрымъ по причин темныхъ бровей, часто хмурившихся, но мрачному выраженію ихъ противорчилъ ротъ, представлявшій, какъ я долженъ былъ сознаться, прекрасное очертаніе, и оживляемый улыбками. Углы рта часто двигались, вызывая на щекахъ ямки, тогда какъ брови оставались неподвижны, что придавало ей нжно задумчивое выраженіе, которое представлялось мн не свойственнымъ ея природ. О чемъ было ей думать? У ней не было заботъ, она не получила никакого воспитанія, едва ли хоть одна серіозная мысль была въ голов у ней, а двухъ разомъ она, я былъ увренъ, не могла вмстить. Именно такую жену нужно лорду охотнику, заключилъ я свои наблюденія, надо надяться что онъ будетъ хорошій человкъ.

Сквайръ потребовалъ отъ Питерборо описанія нмецкихъ женщинъ. Красня и бросая изъ-подъ нависшихъ вкъ робкій взглядъ на тетушку Дороти, указывавшій что и онъ готовъ подвергнуться общей участи домашнихъ наставниковъ въ Риверсли, почтенный джентльменъ отвчалъ что онъ не обращалъ на нихъ большаго вниманія.

— Он бловато-смугловатыя женщины, не правда ли? разспрашивалъ Сквайръ, съ волосами какъ левъ и рыбьими глазами, высокія въ плечахъ, костлявыя, съ сухою кожей и беззубыя, такъ мн сказывали. Говорятъ отъ того мущины и принялись за свое гнусное куреніе.

Питерборо воскликнулъ: ‘Какъ можно! Помилуйте!’ И сталъ уврять тетушку что нмецкія дамы весьма любезны, образованы, отличныя хозяйки, домосдки, что он и теперь точно такъ же какъ въ древнія времена заслуживаютъ похвалы римскаго историка, что вообще он, на его глаза, отличаются добродтелью.

— Такъ зачмъ же он позволяютъ мущинамъ курить?— сказалъ Сквайръ.— Хорошъ способъ ухаживанья! Пожалуйте, присядьте ко мн словно къ очагу, сударыня, я буду служить вамъ дымовою трубой! Фу! Грязная сволочь!

Дженета сказала: ‘Мн нравится запахъ сигары’.

— Что бы ни нравилось вамъ, другъ мой, поспшно вступился сквайръ, — мужъ вашъ будетъ счастливое животное. И затмъ спросилъ меня курю ли я.

Я признался что не чуждъ этой привычк.

— Ну, длать нечего, отозвался сквайръ,— нельзя мущин не привезти домой нсколько грязи съ путешествія. Только Бога ради не выкури меня изъ дому. Тутъ высказалось вліяніе на него Дженеты, и чего ожидалъ онъ отъ возвращенія моего въ Риверсли.

Питерборо сообщилъ мн что сквайръ пристаетъ къ нему вечеромъ за послдними стаканами портвейна, не женщина ли какая-нибудь причиной того что я оставался такъ долго за границей. ‘То-есть дама?’ отозвался Питерборо. ‘Ну, все равно, дама, вы не можете подойти къ длу иначе какъ разными обходами!’

Питерборо заступался за нравственность своего молодаго друга Гарри и услышалъ съ изумленіемъ что сквайръ не высоко цнитъ воздержность въ мущин. Сквайръ глубоко огорчилъ впечатлительнаго джентльмена, объявивъ что все это вздоръ и бабья щепетильность. Питерборо возражалъ не безъ негодованія, тогда сквайръ прямо спросилъ его: такими ли людьми, какъ онъ, старая Англія, по его мннію, поставлена во глав народовъ? Словомъ, онъ прочелъ Питерборо лекцію о практическомъ взгляд на жизнь. ‘Но этого взгляда, говорилъ мн Питерборо,— если только онъ вообще свойственъ дамамъ, въ чемъ я позволяю себ сомнваться, не раздляютъ дамы которымъ мы съ вами платамъ дань уваженія, напримръ, дамы здшняго дома’. Участь тетушки Дороти была очевидна.

Въ отвтъ на повторенный вопросъ ддушки, не завладла ли мной какая-нибудь Нмка, Питерборо сказалъ:

— Мистеръ Белтамъ, единственная особа на которую другъ мой Гарри смотрлъ, какъ можно думать, съ исключительно теплымъ сочувствіемъ, была наслдственная принцесса одного изъ древнихъ владтельныхъ домовъ Германіи.

На это ддушка испустилъ восклицаніе: ‘О!’ и принялся молча пить свое вино.

Питерборо посмивался этому ‘о!’ и прекращенію дальнйшихъ разспросовъ, сознаваясь что трубочка настроила бы его боле миролюбиво. Онъ любилъ родной портвейнъ, но не прочь былъ также затянуться раза два иностранною трубкой.

— Посмотрите, говорилъ онъ мн,— какъ поклоняемся мы аристократіи и власти! И мы, раболпные предъ саномъ, тираны у себя дома, мы, Британцы, первые поборники свободы.

Онъ выводилъ заключеніе что мы не логичны. Мы хотимъ трона, и не даемъ ему такой власти которая заслуживала бы разумнаго уваженія, мы хотимъ аристократіи, и такъ ревниво слдимъ за всми ея движеніями что она почти не боле какъ собраніе автоматовъ, мы хотимъ нравственности въ женщинахъ, и дозволяемъ безнравственнымъ мущинамъ преслдовать ихъ. Питерборо выражалъ опасеніе что мы народъ непослдовательный. Поживъ за границей, онъ выбился изъ прежней своей колеи, но трубка смирила бы его стованія. Подъ вліяніемъ можетъ-быть добраго вина и желанія покурить, онъ высказалъ одно необыкновенно тонкое замчаніе:

— Сквайръ, другъ мой Гарри, сказалъ онъ, — въ высшей степени почтенный, прямой помстный дворянинъ, и одинъ изъ самыхъ богатыхъ въ Англіи, представляетъ, смю думать, примръ старой крови, которая требуетъ обновленія, можно даже, пожалуй, сказать, исправленія. Я изучаю развитіе породъ. Серіозно: пріятель, пользующійся большими правами чмъ я, могъ бы, и долженъ бы, намекнуть что семейство не пострадало бы отъ примси…. старая кровь иногда въ ней нуждается…. понимаете, я это изучаю…. иначе она грубетъ, или въ нкоторыхъ случаяхъ слишкомъ утончается. Вопросъ о смшеніи крови составляетъ въ настоящее время одну изъ великихъ задачъ физіологіи.

Питерборо говорилъ мн что я долженъ благодарить судьбу за поэтическія и рыцарственныя черты, унаслдованныя мною отъ отца, не принадлежащаго къ разряду помстныхъ дворянъ, не преслдующаго невинныхъ привычекъ и не дозволяющаго безнравственности. Онъ опять взглянулъ на запрещенную трубку. Я оставилъ его чуть не плачущаго надъ нею. Мн странно было видть узкость жизни которою живутъ у васъ въ Англіи и мущины и женщины, словно я смотрю на нихъ съ балкона какого-нибудь дворца. Никто, повидимому, ничего особенно не желалъ и не боялся, каждый шелъ своею колеей, и я съ удовольствіемъ слдилъ за ними. Я былъ въ странномъ настроеніи духа, не прочь слдовать общему теченію жизни, въ то же время презирая его. Существованіе безцвтное, безъ волненій, безъ мыслей выходящихъ изъ обыденнаго круга, казалось достойнымъ презрнія, но также и очень забавнымъ. Тетушка Дороти, сквайръ, Дженета мирились съ моимъ плохо скрываемымъ внутреннимъ смхомъ надъ ними, терпливо ожидая чтобъ и я пришелъ къ ихъ спокойному довольству судьбой, въ увренности что рано или поздно это непремнно случится. Главныя новости были: смерть сквайра Грегори Белстеда, свадьба той или другой барышни, тяжба между моимъ ддушкой и госпожей Маріей Гитчинсонъ, женой богатаго фабриканта, недавно поселившагося въ нашей мстности, за право пользованія Дорстанскою поляной, причемъ ддушка заступился за Цыганъ, и побдилъ госпожу Гитчинсонъ, пріятельницу Геріота между прочимъ. Относительно Геріота тетушка моя очень тревожилась. Она не одобряла что онъ явился сюда и намекала мн чтобъ я уговорилъ его удалиться. Я замтилъ что Джулія Белстедъ въ траур, съ цлью только упомянуть ея имя въ вид пробы.

— Да, трауръ, это ея декорація, сказалъ сквайръ.— Меть на нее, она добрая душа, Джули Белстедъ! Она вяжетъ чулки для бдныхъ. Она готова цловать ноги матросамъ. А все же ей бы не слдовало быть одной. Жаль что у нея нтъ ребенка. Мы еще поговоримъ объ этомъ съ тобою, Гарри!

Упомянули о Кіоми, о леди Маріи Гитчинсонъ, потомъ о Геріот.

— Проклятый негодяй! ворчалъ сквайръ.— Вотъ ихъ цлыхъ три, а ему все не довольно! Шесть мсяцевъ тому назадъ является человкъ изъ Серрея, изъ какой-то фермы Дипвелъ, спрашиваетъ о теб, Гарри, вретъ что-то о бжавшей красивой двк…. какой-нибудь мошенникъ! Мы поговоримъ объ этомъ съ тобою, Гарри.

Дженета поднимала и опускала брови. Только изъ угожденія сквайру она длала видъ что не понимала о чемъ идетъ рчь. Я не зналъ осуждать или хвалить въ ней недостатокъ приличнаго притворства. Она какъ будто не слыхала словъ сквайра, а между тмъ принимала участіе въ разговор. Тетушка Дороти осуждала Джулію. Сквайръ гремлъ на Геріота. Дженета, которой оба нравились, ограничивалась безпристрастными замчаніями. ‘Мн всегда кажется въ этихъ случаяхъ что женщины глупы’, говорила она. У нея была привычка выказывать знаніе свта и людей. Мы похали верхомъ въ домикъ Джуліи, на границахъ имнія, доставшагося теперь ея мужу. Ирландскіе глаза несомннно очаровательны. Глядя на нихъ, я думалъ что я не былъ бы въ состояніи поступать какъ капитанъ Белстедъ: служить отечеству за границей тогда какъ эти глаза свтятъ дома безъ капитана.

Дженета одобряла его, и была права.— Какъ должна жена смотрть на мужа который сидитъ на мст и домъ караулитъ? отвчала она на мой легкій намекъ. Она сравнивала такого мущину съ дворовою собакой.

— Вотъ къ чему ведутъ браки по разчету, сказалъ я. На это она смолчала.

Джулія по своему смотрла на свое положеніе. Она спрашивала меня не тяжело ли будучи замужемъ жить молодою вдовушкой наедин съ собачкой, кухаркой да горничной, проводить дни въ ожиданіи почталіона, лишь одинъ разъ изъ десяти останавливающагося у ея двери, и при этомъ не стариться, оставаться свжей? Сначала она дичилась, высунула мн три пальчика съ застнчивою улыбкой, потомъ вдругъ воскликнула какъ будто съ сожалніемъ: ‘Теперь васъ, я думаю, ужь не слдуетъ цловать?’ Я подался впередъ, она отступила. ‘Не уйти ли, Дженет?’ спросилъ я. ‘Если никого при этомъ не будетъ, обо мн пойдутъ толки!’ вздохнула она жалобно. Стремленіе ея волосъ выбиваться придавало лицу ея странно дикое выраженіе. Я сказалъ ей комплиментъ насчетъ ея свжести, несмотря на вдовство. Она отвчала мн тмъ же насчетъ моего здороваго вида, несмотря на страсть которой томлюсь я къ иностранной принцесс.

— Но это пройдетъ, сказала она.— Все проходитъ, пока не пойдешь подъ внецъ! и она уныло поглядла на свое обручальное кольцо та вдругъ со свтлою улыбкой произнесла имя ‘Вильямъ’. Она сообщила мн что Геріотъ, котораго она всегда звала Вальтеръ Геріотъ, живетъ въ Дорстанъ-Голл, новомъ дом, построенномъ на участк земли который Ланкашейрскій милліонщикъ присвоилъ себ, пока сквайръ и другіе землевладльцы спали.

— И если вы уговорите Вальтера Геріота пріхать къ вамъ, Гарри Ричмондъ, прибавила она,— для него наврное будетъ лучше, и мн было бы пріятно видть его у васъ въ Грендж. Темпль, по ея словамъ, оставилъ морскую службу и готовился въ Лондон въ адвокаты…. добрыя всти для меня.

— Вы ничего не говорили намъ о вашей принцесс, Гарри, замтила Дженета на пути домой.

— Разв вы считаете ее дйствительнымъ лицомъ, Дженета?

— Она представляется чмъ-то въ род снжной горы которою вы любовались.

— Прекрасно, такъ пусть та будетъ.

— Она добра и мила?

— Да.

— Хорошо она здитъ верхомъ?

— Вздитъ она превосходно.

— Вроятно, она хороша собою?

— Дженета, еслибы вы вышли замужъ за Темпля, исполнилось бы второе великое желаніе сердца моего.

— Гарри, вы немножко ужь слишкомъ жестоки, какъ сказала бы Джулія.

— Замтили ли вы что въ ней все боле и боле проявляется ирландскій характеръ?

— Можетъ-быть потому что это нравится. Нкоторыя женщины умютъ приноравливаться…. Это самыя счастливыя. Я только хотла спросить васъ, похожа ли ваша принцесса на насъ?

— Нисколько! сказалъ я, не сознавая оскорбительности такого отвта.

— Ну, все равно. Не будьте строги къ Джуліи. Изъ нея вышла бы хорошая женщина, намъ, двушкамъ, это видно, только она не выноситъ одиночества и не понимаетъ еще что значитъ быть любимой истиннымъ джентльменомъ. Такого рода люди, какъ она, не могутъ постигнуть этого сразу.

Мн ж было видть на глазахъ ея слезы. Она держалась прямо, и въ голос ея не слышалось дрожанія.

— Геріотъ славный малый, замтилъ я.

— Да. Я не могу думать дурно о друзьяхъ моихъ.

— Милая Дженета, ужь не эти ли двое огорчили васъ?

— Нтъ, добрый ддушка!

Ходъ ея мыслей былъ очевиденъ. Мн было бы пріятне, еслибъ она высказалась пряме, не такъ отрывисто. Я что-то пробормоталъ.

— Геріотъ не знаетъ васъ, какъ я, сказала она, подавляя рыданіе.— Я съ перваго же раза была уврена что это серіозно, хотя принцессы естественно вяжутся съ мечтами молодыхъ людей. Я боюсь, Гарри, что это наполовину убьетъ нашего милаго стараго ддушку. Онъ рзокъ, вы часто были противъ него по одной несчастной причин. Еслибы вы знали его, какъ я, вы бы искренно жалли его. Онъ почти вовсе не ворчалъ на ваше страшно продолжительное отсутствіе. Бдный старикъ! Онъ все надется.

— Онъ неизлчимо несправедливъ къ отцу моему.

— Вашъ отецъ былъ съ вами все время, Гарри? Я такъ и знала.

— Такъ что же?

— Его присутствіе обыкновенно неблагопріятно для Риверсли. Извините меня что я такъ говорю. Я его вовсе не знаю, я знаю только что сквайръ добръ и великодушенъ. За это я стою всми силами. Простите мн слова мои.

— Простить вамъ? Отъ всей души! Это-то мн въ васъ и нравится. Вы храбрый сторонникъ. Я не требую отъ женщинъ житейской мудрости.

— Видите ли, Гарри, я и за васъ бы точно такъ же стояла.

— Прекрасно, такъ скажите же сквайру въ какомъ я положеніи.

— А! вздохнула она,— я знала что къ этому придетъ!

— Какъ же могло не придти къ этому? Вы со сквайромъ длаете что хотите. Я отъ него завишу, и я помолвленъ съ принцессой Оттиліей. Богу извстно сколько ей съ своей стороны приходится преодолть преградъ. Она бросаетъ…. Ну, словомъ, она лишаетъ себя права наслдства и ради кого? ради меня. При жизни отца, она едва ли выйдетъ за меня, но я долженъ быть всегда готовъ предложить ей руку. Можетъ-быть она и ршится, кто знаетъ? Она выше всхъ женщинъ по твердости и сил характера. Вы говорите о великодушіи, не лучшій ли это примръ его?

— Можетъ-быть… Я понятія не имю о принцессахъ, шептала Дженета.— Я не совсмъ понимаю что она сдлала. Вопросъ въ томъ, что должна я длать?

— Приготовьте его къ этому. Настройте его напередъ. Вы вдь можете склонить его на что угодно въ одну минуту, милая Дженета.

— Лгать ему?

— Какъ это? Почему вы не можете говорить спокойно?

— Я говорю, должно-быть, какъ чувствую. Я простой, прямой человкъ. Не легкое дло задаете вы мн, другъ Гарри!

— Если вы уврены въ его доброт, Дженета, чего же вамъ бояться испытать ее?

— Въ доброт ддушки? Я уврена въ ней, какъ въ томъ что я живу. Но ея-то именно и не должна я пробуждать, если хочу быть полезна вамъ. Посмотрите на старый домъ. Она перемнила тонъ.— Какъ гляжу я на Риверсли, мн кажется будто предо мною что-то далекое, давнишнее. Можетъ-быть это отъ краснаго кирпича. Нигд, кажется, нтъ столькихъ вьющихся растеній. Какъ цвты ихъ ни пестры, все-таки виднются розы на стн. Каждое окно смотритъ на меня привтливо. Прощай, Риверсли! Гарри, я исполню ваше желаніе.

Съ этими словами она опередила меня и похала рысью по тропинк, пролегавшей черезъ поляну.

ГЛАВА XXXVII.
Дженета отказывается отъ меня.

Болзнь стараго Сюиса, буфетчика, удивительно напоминавшаго въ постели больную обезьяну, помшала мн навстить Темпля и видться съ отцомъ въ продолженіи нсколькихъ недль. Въ это время Дженета добросовстно пріучала сквайра слышать о германской принцесс, и притомъ съ такою приличною и пріятною веселостью, которая мн очень нравилась. Я разсердился бы, еслибъ она держала себя страдающею жертвой, я требовалъ искренняго и живаго содйствія, ибо считалъ любовь такимъ святымъ дломъ, что встртившись съ нею, вс должны преклоняться и служить ей. Мы часто были вмст, ухаживая за бднымъ Сюисомъ, который, лежа на своихъ подушкахъ, по цлымъ часамъ разказывалъ о полуночной тревог поднятой отцомъ моимъ въ Риверсли, и о путешествіи маленькаго Гарри. Темпль и Геріотъ пріхали къ намъ погостить и помогли написать яркими красками нсколько декорацій, изображающихъ островъ Ямайку. Мы поставили эти картины въ ногахъ бднаго Сюиса. Онъ проснулся, поглядлъ на нихъ и въ тотъ же день сошелъ внизъ, объявляя что выздоровлъ. Несчастная картина слишкомъ поразила его, свидтельствуя что извратился порядокъ вещей къ которому онъ привыкъ, и господа уже служатъ ему. Сквайръ отпраздновалъ его выздоровленіе баломъ для прислуги. Сюисъ танцовалъ съ самою красивою двушкой, помчалъ ее къ ужину и произнесъ необыкновенную рчь, касавшуюся исключительно меня, и нсколько меня смутившую, особенно когда пришлось мн услышать что онъ меня назначилъ наслдникомъ сбереженныхъ имъ денегъ. Это онъ возвстилъ очень взволнованнымъ голосомъ и тутъ же обратился къ сквайру съ увщаніемъ остерегаться своей вспыльчивости, сдерживать себя и не длаться флюгеромъ. Мы присутствовали во глав стола, когда пили наше здоровье. Сюисъ говорилъ какъ мулатъ, забывшій границы въ которыхъ долженъ держаться, чего можно коснуться, а чего нельзя. Очевидно надъ нимъ тяготло какое-то предчувствіе. Онъ зналъ хорошо своего хозяина. Сквайръ отнесся къ нему снисходительно, воскликнувъ: ‘пьянъ совершенно!’ Сюисъ упомянулъ даже о моемъ отц. ‘Онъ не позоръ, сударь, не позоръ! Но онъ тянетъ въ одну сторону, а старый домъ тянетъ въ другую, и между ними мой маленькій Гарри разрывается на части. Онъ оставилъ домъ ночью. Такъ пусть же не возвращается! Прекрасно! Я иду къ моему повренному на слдующій день. Вы видли мое завщаніе, сквайръ? Много лтъ тому назадъ маленькій Гарри былъ еще вотъ какой. Старый Сюисъ не мняется. Онъ не флюгеръ, сквайръ. Да благословитъ васъ Богъ, хозяинъ мой! Помните, и дамы пусть напомнятъ вамъ, если вы забудете, что старый Сюисъ не флюгеръ. Вы терпть не можете флюгеровъ. Вы научили стараго Сюиса, да благословитъ Богъ васъ и мистера Гарри и британскую конституцію и всхъ! Аминь!’

Онъ бросился къ себ въ постель. На слдующее утро онъ умеръ.

Сквайръ подшучивалъ надъ полученнымъ мною наслдствомъ. Оно простиралось до 1700 фунтовъ, помщенныхъ въ государственномъ банк. Онъ меня спрашивалъ что намренъ я длать съ этими деньгами, предложилъ устроить благотворительное заведеніе для престарлыхъ мулатовъ, утверждая что джентльменъ не можетъ пользоваться деньгами слуги. Все время онъ бормоталъ про себя: ‘флюгеръ? Неужели же флюгеръ?’ Доказательство что слово это попало въ цль. Что до меня касается, я смотрлъ съ суеврнымъ уваженіемъ на это наслдство, и подумавъ хорошенько, несмотря на насмшки сквайра надъ шестьюдесятью фунтами годоваго дохода, ршился удержать его за собой. Въ первый разъ мн представилась возможность что богатство ддушки не достанется мн. Онъ предостерегалъ меня отъ скупости. Зная что въ это время отецъ мой живетъ въ Лондон на мое состояніе, этого недостатка я не очень опасался. Я отвчалъ скромно что не стою за расходами, когда вижу къ чему иду.

— А! Когда видишь къ чему идешь! Лучше ужь простякъ чмъ скряга. Но вотъ впрочемъ моя двочка. Она мастерица сводить счеты. Что скажешь, Гарри? Или еще ты недовольно побылъ дома?

Рдко разговоръ нашъ не сводился къ вопросамъ такого рода. Темпль и Геріотъ, съ которыми я совтовался, убдили меня подождать, пока онъ привыкнетъ къ мысли о принцесс и предоставить это дло Дженет.— ‘Хотя, шепнулъ мн Геріотъ, — это ей-Богу убійство!’ Онъ думалъ что Дженета способна глубоко чувствовать. Но за то и она, съ своей стороны, была объ немъ очень высокаго мннія. Я заслужилъ довріе ддушки въ практическихъ вопросахъ въ одну поздку въ Валлисъ. Но для меня недостаточно быть дловымъ человкомъ, утверждалъ онъ. Ему бы хотлось видть во мн нкоторое честолюбіе. Почему бы мн не явиться кандидатомъ въ депутаты отъ нашего графства на ближайшихъ общихъ выборахъ? Если же я не желалъ подвергаться состязанію, онъ предлагалъ мн свое валлисское мстечко. Такъ могъ бы говорить германскій принцъ. Въ сущности, по богатству и власти онъ и былъ принцъ, но только какой странный! Ему было чрезвычайно пріятно что я не сталъ разыскивать отца на возвратномъ пути чрезъ Лондонъ.

— Ты должно-быть ужь довольно давно не видался съ нимъ, замтилъ онъ.

— Дйствительно, отвчалъ я.

Онъ совтовалъ мн предоставить его своей судьб. Выразивъ предположеніе что я поддерживаю отца, онъ сказалъдобродушно:— Держись отъ него подальше, Гарри. Я прибавлю еще тысячу къ твоему доходу. Ты, чортъ возьми, ужь черезчуръ бережливъ! Я трепеталъ при мысли о его гнв. Не могъ ли онъ однимъ словомъ разрушить мои надежды? Предостереженіе стараго Сюиса сдлало меня почти притворщикомъ, и я, кажется, далъ сквайру понять что ужь очень давно не видался съ отцомъ и не знаю что подлывалъ онъ послднее время.

— Держался чертовски тихо два-три года, пробормоталъ сквайръ, — слышалъ я недавно о какой-то вдов изъ Сити, съ ума сходившей по немъ. Ну, женщины дуры, но ты, Гарри вдь мущина. Тебя вдь ужь теперь не поймаешь?

Я отвчалъ что теперь лучше знаю отца.

— Почему же ты могъ лучше узнать его? Это ты свтъ лучше узналъ, поживъ на материк!

Я принудилъ себя отвтить: — Пожалуй и такъ. Я свтъ узналъ.

— Ухаживалъ за одной изъ ихъ принцессъ? подмигнулъ онъ.

— Объ этомъ я съ вами поговорю въ другой разъ, сказалъ я.

— Приходится заплатить протори и убытки? Или въ чемъ дло? Онъ обнаруживалъ тревогу и требовалъ объясненія, съ видомъ дловаго человка готоваго помочь мн.

— Покайся мн во всемъ, Гарри. Ты не даромъ, конечно, сынъ безпутнаго мота, но все равно, ты Белтамъ, ты мой внукъ и наслдникъ, я тебя не оставлю. Говори же! Она принцесса?

Необходимость вывести его изъ заблужденія заставила меня счесть минуту эту удобною:— Я помолвленъ съ нею, сказалъ я.

Онъ отвчалъ тотчасъ же:

— Такъ ты отступишься?

Я покачалъ головой.

— Да вдь не можешь же ты обмануть мою двочку! сказалъ онъ.

— Вы находите что принцесса мн не пара?

— Не пара? Она иностранка. Я не знаю ее. Я никогда ее не видалъ. Вотъ моя Дженета, воспитана для тебя на моихъ глазахъ, въ сторон отъ всхъ проклятыхъ любезниковъ: свжа и здорова какъ дыня подъ стекломъ, а ты убгаешь отъ нея и связываешься съ какою-то иностранкой, которой я не знаю и вовсе не видалъ! Ей-Богу, Гарри, я призову священника и повнчаю васъ, какъ только додемъ до Риверсли. Честное слово, я васъ сочетаю прежде чмъ вы успете оглянуться.

Мы находились на улицахъ Лондона, поэтому онъ принужденъ былъ нсколько сдерживаться.

— Говорили ли вы съ Дженетой? сказалъ я.

— Съ ней? Я говорилъ съ ней объ этомъ, когда она была еще неоперившимся цыпленкомъ.

— Цыпленокъ не всегда думаетъ такъ же какъ вполн уже оперившаяся курица, замтилъ я.

— Ты смешь называть курицей такую красавицу какъ моя Дженета, шелопай! Ты задираешь носъ словно чванный птухъ. Я готовъ поклясться что двка влюблена въ тебя. Она удостоиваетъ тебя своей благосклонности. Другой такой не найдешь въ милліон. Красивая, прямая, честная и съ капелькой нашей крови.

— Поговорите съ ней еще. Вы увидите что она не такого мннія, какъ вы.

— Ужь не хочешь ли ты сказать что она подала теб карету, Гарри?

— Я не далъ ей случая.

Онъ стоналъ, всходя на лстницу своей гостиницы, раза два оглядывался на меня, и я не могъ отказать ему въ сочувствіи, когда онъ проговорилъ: ‘Въ молодости старики намъ надодаютъ, а какъ состаримся, молодежь начинаетъ отъ рукъ отбиваться.’ Онъ рдко говорилъ такъ человчно, по крайней мр, со мною. Къ удивленію онъ прекратилъ этотъ разговоръ, можетъ-быть, вслдствіе моей кротости. Этой системы я держался съ успхомъ все время пребыванія нашего въ Лондон: я старался всегда быть хладнокровенъ, учтивъ, благоразуменъ въ моихъ отвтахъ и не холоденъ, хотя принялъ на себя роль сдержаннаго юноши. Я заслужилъ нкоторыя похвалы за умнье держать себя въ кругу его знакомыхъ. Одной хвалившей меня дам, онъ отвчалъ: ‘его воспитаніемъ занималась какая-то иностранная принцесса’. Это показалось мн добрымъ предзнаменованіемъ.

Мои друзья, Темпль и Геріотъ, гостили въ Риверсли на Рождеств. Мы здили верхомъ къ Джону Трешеру и услышали отъ него что Мабель Свитвинтеръ скрылась, причемъ подозрніе пало на одного изъ васъ. Робертъ, братъ ея, пошелъ дорогой лучшихъ молодыхъ Англичанъ его сословія, въ Америку. Мы захали къ мельнику, сдлавшемуся сварливымъ старикомъ. Отъздъ Роберта огорчалъ его больше чмъ исчезновеніе Мабели, говорила Марта Трешеръ въ укоръ нашему полу. Мн грустно было слышать что Робертъ считалъ меня соблазнителемъ его сестры и оставилъ Англію для того чтобъ избгнуть встрчи со мной, котораго онъ прежде такъ любилъ. Видли что Мабель шла по проск съ кмъ-то, похожимъ по стану на меня. Геріотъ такъ же какъ и мельникъ считалъ потерю одного здороваго Англичанина гораздо боле важною для страны, чмъ выходки цлой дюжины двушекъ, для которыхъ онъ не имлъ сожалнія. Жалть объ нихъ казалось ему вздоромъ. Имъ предоставляется на выборъ, говорилъ онъ, отдаться въ когти соколу-мущин, или нтъ, по желанію, выражать состраданіе къ нимъ значитъ тратить слова попустому. Темпль отлично подсмивался надъ нимъ, изображая жизнь сокола упитаннаго добычей, и громадную пользу приносимую имъ отечеству. Геріотъ возражалъ что вс великіе люди такъ смотрли на женщинъ, но принужденъ былъ сознаться что и множество весьма малыхъ людей держалось того же взгляда. Отъ сдлался чрезвычайно тщеславенъ. Не говоря о своихъ побдахъ, онъ весьма распространялся о женщинахъ могущихъ сдлаться жертвами его привлекательности, хотя безъ надутаго хвастовства. Напротивъ, въ рчахъ его слышалось какъ будто сожалніе что изнжившееся, ожирвшее отечество не даетъ своему сыну-воину боле достойнаго занятія. Онъ засмялся когда назвали Джулію Белстедъ.

— Она доказываетъ, Ричи, сказалъ онъ, что бракъ самый лучшій исходъ для женщины, тогда какъ для мужчины самый худшій. Вотъ напримръ, бдный Билли Белстедъ, отличнйшій морякъ, а съ тхъ поръ какъ женился сердце его ужь не лежитъ къ длу. И не диво! Онъ обзавелся такою собственностью которой нельзя держать подъ замкомъ. Военному человку и моряку не слдуетъ жениться.

— Стой! сказалъ Темпль, — неужели должно прекратиться преемство этихъ доблестныхъ сословій? Какъ же будутъ поддерживаться поколнія героевъ?

Геріотъ указалъ ему на ректорства, викарства и приходскіе дома, какъ на разсадники, и возвращаясь къ Джуліи, передалъ одну изъ характерныхъ сценъ ея замужней жизни.

— Эта полувдовушка прелестна. Билли въ попыхахъ прибгаетъ домой съ корабля. ‘Что такое пишетъ мн Грегъ!’ — ‘Что у него гоститъ пріятель, такъ что ли, Вильямъ?’ — ‘Вашъ пріятель, сударыня!’ — ‘Такъ разв мои пріятели не твои также, Вильямъ?’ — ‘Джулія, ты сводишь меня съ ума!’ — ‘Ты уже давно говорилъ мн что ты сошелъ съ ума при первомъ взгляд на меня, Вильямъ.’ И Билли возвращается на свой корабль, воспвая любовь и постоянство.

Я ничего не сказалъ о томъ какъ огорчало меня поведеніе парочки впервые открывшей мн романическую прелесть любви.

— Зачмъ въ рчахъ ея слышится ирландскій говоръ гораздо сильне, чмъ прежде, Геріотъ?

— Чтобъ ей спускали побольше глупостей. Она ужасно скучна. Только и есть въ ней забавнаго, что ея глупости. Повторяю: военнымъ и морякамъ не слдуетъ жениться. Я ея лучшій другъ. Право такъ! ибо я собираюсь уговорить Вильяма отказаться отъ службы, такъ какъ отъ нея онъ отказаться не въ силахъ. Вотъ она! воскликнулъ онъ махая шляпой дам верхомъ, появившейся въ нкоторомъ разстояніи на дорог ведущей къ вамъ.— Вотъ единственная двушка на свт способная, выйдя замужъ, сдержать вполн клятву врности мужу въ жизни и смерти. Онъ похалъ въ галопъ. Темпль поскакалъ бы за нимъ, зная также какъ и я что Дженета единственная двушка о которой Геріотъ отзывался съ почтеніемъ, но я удержалъ его чтобы поговорить объ Оттиліи и плохой надежд склонить сквайра чтобъ онъ согласился на бракъ мой съ нею и надлилъ ее соотвтственно ея сану. Онъ разсянно отвчалъ мн ‘да’ и ‘нтъ’. Дженета съ Геріотомъ шагомъ хали намъ на встрчу. Онъ разспрашивалъ ее, она отвчала, но не глядла, какъ обыкновенно, прямо на своего собесдника. Онъ былъ очевидно удивленъ, и судя по поз его, казалось уже не въ первый разъ повторялъ вопросъ: ‘и вы это сдлали?’ Она кивнула головой, проговорила что-то скороговоркой, взглянула на него, засмялась застнчиво, и приняла опять спокойный видъ, подъзжая къ намъ. Я предположилъ что Дженета и ея усердный приверженецъ договорились до какого-нибудь соглашенія, и мн стало Жаль Темпля. Но Геріотъ казался не радостнымъ. Не знаю почему все что ни скажетъ Дженета вызывало во мн противорчіе. Она любила зиму и зимніе вечера, ждала мороза чтобы кататься на конькахъ, ей нравился нашъ климатъ, наше празднованіе Рождества находила она прекраснымъ, раздавать пожертвованія сквайра было для нея великимъ удовольствіемъ, она вмст съ Геріотомъ бранила чужія страны и восхваляла свою и въ заключеніе говорила постоянно: — Мн жаль, Гарри, что вы не согласны съ нами! А съ вами вдь мы согласны? обратилась она къ Геріоту.

— Исключая одного пункта, сказалъ онъ не весело.

Она какъ будто огорчилась, старалась развеселить его и, признаюсь, не видавъ никогда чтобъ она на кого-нибудь, кром меня, смотрла съ такимъ выраженіемъ, весьма привлекательнымъ, особенно когда слышались при этомъ грудные звуки ея голоса, словно просьба или увщаніе, мною овладло такое, чувство какъ будто сосдъ вторгается въ мои права собственности.

Геріотъ отсталъ отъ насъ, я поспшилъ оставить ее съ Темплемъ, и пріятно мн было видть какъ похали они рядомъ рысью.

— Она сдлала дло! воскликнулъ Геріотъ.— Дло сдлано, повторилъ онъ.— Какъ честный человкъ, мн ни разу не приходило желаніе жениться! холостымъ я могъ бы чего-нибудь добиться, изъ меня могло бы что-нибудь выдти. Она уломала сквайра сумасбродною выходкой, можешь взять свою Нмку, если удастся. Не торопись однако. Свайръ будетъ говорить съ тобой сегодня вечеромъ. Но обдумай хорошенько, лучше ли будетъ? Подумай, какая это двушка. Честное слово, мн кажется что никогда мужчин не предлагалась такая честная, надежная жена. Не смотри ты на то что это Геріотъ говоритъ. Разумется, она мн всегда нравилась, но я всегда уважалъ ее, а это вовсе не разумется само собою. Поврь, женщина способная быть другомъ мужчины самая лучшая жена. Или ты думаешь, у ней не явилась бы дюжина поклонниковъ, еслибъ она только знакъ подала? Цвтъ нашей молодежи! Я вврилъ бы ей армію. Говорю теб, Дженета Ильчестеръ единственная двушка на свт которая удвоитъ силу человка женившагося на ней. Я не знаю другой которая не выжила бы мужа изъ дома и общества. Она тверда, какъ скала, свжа и мила, какъ горный цвтокъ! И это тебя не трогаетъ. Послушай, Ричи, будемъ говорить какъ мужчины. Я сочувствую ей потому что она любитъ тебя, и это такая двушка которая, если любитъ, такъ не-нашутку. Знаешь-ли, заключилъ онъ, — я попросилъ бы тебя стать на колни и помолиться, прежде чмъ ршиться отказаться отъ нея.

Геріоту удалось вызвать въ моемъ воображеніи неясный образъ добродушной двушки къ которой я обязанъ чувствовать признательность, и чувствую. Я поблагодарилъ Геріота за дружеское желаніе мн добра. Онъ никогда не видалъ принцессы Оттиліи. Вечеромъ я поблагодарилъ ддушку. Онъ держалъ себя вообще какъ добрый, благодушный старикъ, какимъ любила выставлять его Дженета.

— Я не намренъ загораживать теб дорогу, — говорилъ онъ мн, и возвращался къ этому благосклонному изреченію всякій разъ какъ тучи начинали собираться на его лиц. Онъ сожаллъ что Дженета не лучше другихъ двушекъ, по пристрастію къ втренникамь, и посылалъ меня къ чорту за то что я привезъ въ домъ Геріота, самъ не понимая своего счастія.— Правнуки — Нмцы… гм! бормоталъ онъ.— Ни одинъ Белтамъ не внчался съ иностранкой. Когда назначили вы вашу свадьбу? Я желаю видть предъ смертью родъ мой упроченнымъ. И почемъ я знаю будутъ ли дти у этой иностранки? спросилъ онъ, будто ожидая отвта. Онъ держался за спинку стула и тресъ его, глаза его были мрачно опущены на коверъ, взглянувъ на меня, они быстро заморгали. Его сдержанность длала честь вліянію Дженеты на него.

Дженета, встртившись со мною на слдующій день, сказала нсколько грубо (такое впечатлніе произвела на меня ея живость):

— Ну, Гарри, дло улажено…. Теперь, надюсь, вы будете счастливы. Я не блеснулъ отвтомъ моимъ. Она какъ будто задалась задачей показать мн въ какомъ привлекательномъ свт можетъ быть выставлена посредственность. Она удержала Геріота въ Грендж, противъ желанія сквайра и своей матери.— Оставаясь здсь, онъ удаляется отъ зла. Его знакомые не хорошее имютъ на него вліяніе. Онъ покорялся, повидимому, охотно. Она взялась учить Темпля кататься на конькахъ, обнаруживая при этомъ много добродушнаго терпнія и много музыкальности въ голос своемъ. Но съ особеннымъ усердіемъ пускалась она въ дловые разговоры съ мистеромъ Берджиномъ и мистеромъ Тревинстомъ, повреннымъ и ходатаемъ сквайра, толковала о копяхъ, о процентахъ, о капиталахъ и экономическихъ вопросахъ, не чуждаясь и политики, до тхъ поръ пока сквайръ восклицалъ, обращаясь къ мущинамъ присутствовавшимъ при этихъ разговорахъ:— Ей-богу, у ней такая голова которая стоитъ дюжины нашихъ!— И вс подобострастно подтверждали его мнніе восклицаніями удивленія. Она дошла до того что удержала Питерборо, чтобъ учить ее латинскому языку. Онъ праздно ожидалъ мста находящагося въ распоряженіи сквайра. Всего непріятне для меня было то что я не могъ отвернуться отъ этихъ сценъ и уйти въ воспоминанія моей жизни въ Германіи. Безобразный конецъ свиданія моего съ Оттиліей преграждалъ путь: я не въ силахъ былъ писать ей, не въ силахъ былъ даже въ воображеніи обратиться къ ней, не чувствуя угрызеній совсти при мысли о мелочномъ заговор на который я согласился чтобъ уловить ее, и не подбирая вчно себ оправданій. Во избжаніе непріятнаго ощущенія, я принялся изучать Дженету и сдлался однимъ изъ ея спутниковъ. Она говорила мн смло, совершенно товарищескимъ тономъ:— Что, не получали еще письма изъ Германіи? Она была вчно на ходу, вчно въ движеніи. Я видлъ какъ она дала поцловать руку Геріоту, тутъ явился сквайръ, и Геріотъ и она засмялись. Сквайръ съ озадаченнымъ видомъ потребовалъ объясненія игры, но ничего не понялъ и началъ ворчать на меня, тогда Дженета приняла серіозный видъ и побранила его. Тетушка Дороти восхваляла мн ея поведеніе. Однажды она оказала мн несомннную услугу. Въ газет упоминалось объ отц моемъ въ выраженіяхъ нелестныхъ. ‘Ричмондъ опять появился,’ такъ начиналась замтка. Сквайръ ждалъ чтобы Дженета передала ему газету. Никто изъ насъ не понималъ почему она отъ него отшучивалась и не давала ему, какъ водилось, первому просмотрть новости.

— Эту газету стоитъ сжечь, сказала она, и получила позволеніе сжечь ее со всми извстіями о денежномъ рынк, о копяхъ и т. д., подъ предлогомъ возмутительной передовой статьи, направленной противъ торіевъ, которой она сама сочинила первую фразу, чтобъ окончательно привести сквайра въ негодованіе. Я потомъ увидлъ этотъ нумеръ. Въ немъ говорилось о новомъ появленіи Ричмонда, съ насмшливою витіеватостью. Но этого мало: упоминалось имя моего ддушки и мое, и принцессы Оттиліи. Объ отношеніяхъ отца моего ко двору Эппенвельценъ-Саркельдъ говорилось какъ о послдней и, за исключеніемъ брака съ наслдницей Риверсли, удачнйшей изъ его продлокъ, такъ какъ сыну его, если врить молв, общана рука принцессы.— Замтка эта была извлечена изъ еженедльнаго изданія и можетъ-быть въ сущности была не такъ злонамренна, какъ мн показалось. Нельзя было не потрунить надъ человкомъ который, какъ сообщали упомянутому журналу, изобразилъ на посуд своей и на мебели англійскій гербъ въ соединеніи съ гербомъ маленькаго германскаго княжества.

Я почувствовалъ къ Дженет весьма теплую признательность, когда увидлъ отъ чего она спасла меня. Я пожалъ и долго держалъ ея руку. Я говорилъ глупо, но растолковалъ ей мое тяжелое положеніе, и она была такъ деликатна что не высказала при этомъ случа своего мннія о моемъ отц. Мы сидли около часу рядомъ, держа другъ друга за руку. Подъ конецъ ея рука сильно задрожала. Дрожаніе сообщилось всему ея тлу. Я бы удержалъ ее, но она очевидно страдала. Голосомъ своимъ она владла отлично, лучше меня. Она совтовала мн хать въ Лондонъ, немедля.— Я на вашемъ мст сбгала бы туда, Гарри,— сказала она и вроятно хотла договорить: ‘чтобы положить конецъ безразсудствамъ отца’, но не договорила, и я благодарилъ ея, желая въ то же время чтобъ она употребляла боле отборныя выраженія въ такія минуты когда оба мы находимся въ возбужденномъ состояніи. Ея дрожаніе и слова: ‘сбгала бы’ какъ-то странно противорчили другъ другу. Я признался себ что она надежный и искренній другъ. Она слушала со вниманіемъ мое разсужденіе о томъ что мн необходимо сдлаться членомъ парламента, прежде чмъ осмлюсь формально просить руки принцессы, и взялась вести вс дальнйшіе переговоры съ ддушкой. Еслибъ она только позволила мн поговорить съ ней о Темпл, и не остановила бы меня словами:— Полно, Гарри, я его очень люблю! я бы серіозно чувствовалъ себя обязаннымъ ей и отдалъ бы справедливость ея уму и красот. Я не могъ даже согласиться съ тетушкой Дороти что Дженета хороша собой. Всего больше цнилъ я ее когда мн приходилось въ чемъ-нибудь ее извинять.

ГЛАВА XXXVIII.
Счетъ моего банкира.

Сквайръ опять оказался достойнымъ похвалъ Дженеты.

— Гд бы нашли вы, Гарри, радикала который поступалъ бы такъ великодушно въ дл которое его такъ огорчаетъ? говорила она. Онъ далъ мн свободу стать на какую угодно мн сторону въ политик, настаивая только на одномъ чтобъ я уже не измнялъ своей партіи. Въ этомъ онъ требовалъ отъ меня клятвы, ссылаясь на память старика Сюиса въ удостовреніе что онъ терпть не можетъ флюгеровъ.

— Если ты вигъ, я не много могу сдлать для тебя, замтилъ онъ.— Въ моей власти можетъ быть выставить молодаго торія на мое мстечко, но я не могу оскорбить собраніе независимыхъ Англичанъ, просьбой подавать голоса въ пользу приверженца противной стороны. Справедливо, не такъ ли? Не могу поддерживать тебя и въ графств. Помть свой адресъ изъ Реверсли. У тебя будетъ свой домъ въ город. Только скажи мн что принцесса твоя готова и — добавилъ онъ сурово — что она двушка порядочная, я сейчасъ же начну строить. У тебя будетъ домъ достойный принца и въ город, и въ деревн. Темпль произвелъ на него впечатлніе, сказавъ ему что ‘моя принцесса’ можетъ считаться хорошею партіей по родству съ знаменитйшими королевскими домами Европы, и будущность моя не лишена была, въ глазахъ ддушки, утшительной стороны. Онъ представлялъ мн любопытный обращикъ истаго торія, неколебимаго приверженца прочности, твердости, опредленности, необыкновенно щедраго въ извстныхъ границахъ, преданнаго семейству и съ семейной точки зрнія смотрящаго на страну свою, Еслибы тотчасъ же познакомить его съ Оттиліей, онъ вполн одобрилъ бы бракъ своего внука, но не видавъ ея никогда, онъ не могъ представить себ достоинства и женственности иностранки.

— Спасибо по крайней мр за то, говорилъ онъ,— что тотъ негодяй не будетъ приставать къ намъ, что другая половина твоихъ родственниковъ не будетъ вмшиваться въ это дло. Оправдывай его предъ женой какъ знаешь. Мн до него нтъ дла, помни. Онъ вошелъ въ мой домъ, укралъ мою дочь, свелъ ее съ ума, вовлекъ насъ всхъ…. Поводъ избавиться отъ слушанія брани отцу представлялся слишкомъ удобный, чтобъ не воспользоваться имъ, хотя совстно было оставлять сквайра въ заблужденіи, что ненавистный ему человкъ вовсе не знакомъ принцесс. Не будучи увренъ благоразумно ли вводить его въ обманъ даже молчаніемъ, я хотлъ посовтоваться съ Дженетой, но воздержался. Твердый обманщикъ иметъ свое достоинство, но слабый лжецъ обращающійся къ пріятелямъ за поддержкой въ своихъ продлкахъ, заслуживаетъ презрнія. Мн хотлось чтобы Дженета сохранила хорошее мнніе обо мн. Я начинаю падать въ своемъ собственномъ мнніи, отражавшемъ взглядъ Оттиліи на своего возлюбленнаго. Еслибъ я посовтовался съ Дженетой, я думаю, жизнь моя сложилась бы иначе, ибо она тогда конечно не произнесла бы роковыхъ словъ которыя подняли вокругъ насъ бурю, когда мы уже считали себя въ пристани. Лодка, плывущая по каналу среди нашихъ благоухающихъ рощей (полнйшее изображеніе мирнаго спокойствія въ моихъ глазахъ) и вдругъ унесенная въ бурное море, вотъ подобіе того что случилось со мною вслдствіе одного злополучнаго замчанія сдланнаго за завтракомъ въ Риверсли въ одно воскресное утро. Тетушка Дороти разговаривала съ Питерборо о различныхъ христіанскихъ сектахъ, въ особенности о тхъ которыя наиболе приближались къ англиканизму, и о томъ грустномъ факт что христіанская церковь боле раздроблена и разъединена, нежели,— замчалъ Питерборо съ сожалніемъ, — языческія ученія, установленныя Буддой, Магометомъ и другими лжепророками. Онъ полагалъ отличіе наше въ томъ что мы не устраняемъ человческаго разума, мы допускаемъ ограниченный разумъ человка въ вопросахъ религіозныхъ, а онъ своевольничаетъ. Отсюда разъединеніе.

— Римскіе-то католики допускаютъ разумъ? спросила Дженета, слишкомъ склонная выказать свой умъ въ мелкихъ стычкахъ съ Питерборо.

— Нтъ, отвчалъ онъ, — протестанты, и желая отъ нея отдлаться, онъ продолжалъ разговоръ, обращаясь къ тетушк. Дженета приставала къ нему, и я помогалъ ей. Мы не давали ему покоя со своеволіемъ разума, до тхъ поръ пока онъ уже не зналъ куда отъ насъ дваться.

— Вы много говорили проповдей Нмцамъ? спросила Дженета.

— Я служилъ въ частной капелл принца Эрнста, не то чтобъ я имлъ желаніе служить, добавилъ онъ съ похвальною своею скромностью.

— Это было желаніе Гарри? спросила Дженета, улыбаясь.

— Должность моя наставника, поспшилъ объяснить Питерборо,— была почти номинальная, поэтому я охотно принялъ званіе частнаго капеллана и исполнялъ повременамъ обязанности сопряженныя съ этимъ званіемъ. Лютеранство и англиканство, какъ вамъ конечно извстно, не расходятся въ существенныхъ основахъ своихъ. И лютеране и мы одинаково протестанты. Къ папству и то и другое относится, увряю васъ, равно неблагосклонно. Да, я исполнялъ службу повременамъ. Полагали что присвоенное мною званіе домашняго капеллана возвышаетъ достоинство семейства.

— Это полагалъ Гарри? спросила Дженета?

— Вы съ Гарри объ этомъ совтовались? вступилась тетушка Дороти.

— Хотли казаться какъ можно поважне, замтилъ сквайръ. Питерборо выразилъ на лиц своемъ согласіе, но съ нкоторымъ ограниченіемъ:

— Только въ извстныхъ границахъ, конечно.

— О! Теперь я понимаю! воскликнула Дженета дискантомъ, словно только-что разршила задачу въ ум своемъ. Это его отецъ! Чтобы Гарри выставилъ на показъ домашняго капеллана! Ддушка скосилъ на меня глазъ, круглый и жесткій, какъ у тетерева. Дженета сейчасъ же заговорила словоохотливо о погод, объ обдн, о томъ кто будетъ говорить проповдь.— Ддушка, обратилась она къ оквайру, который съ зловщимъ видомъ бормоталъ про себя: ‘домашній капелланъ!’ и на этотъ разъ не слыхалъ ея, — я сама свезу васъ нынче къ папаш. Она говорила будто ничего не случилось. Питерборо, красня, принялся ради исхода за варенье.— Это рдкость на материк, замтилъ онъ тетушк Дороти. Наше домашнее варенье неподражаемо.

— Домашній капелланъ! опять проворчалъ сквайръ.

— Вы сегодня будете говорить проповдь, сказала Дженета Питерборо.— Вы намрены говорить экспромптомъ?

— Вы напомнаете мн, миссъ Ильчестеръ, что мн нужно немножко приготовиться. Питерборо надялся улизнуть, но сквайръ остановилъ его:

— Позвольте задержать васъ на пять минутъ. Вы курите по воскресеньямъ?

— Никогда! воскликнулъ невинный Питерборо съ жаромъ и ршительностью, доказывавшими что онъ раздляетъ мнніе сквайра о непозволительности курить въ воскресенье.

— Смотрите, не подожгите мн риги своими заморскими штуками. Я видлъ намедни какъ вы палили за одной изъ нихъ. Нечего глядть будто отыскиваете булавку въ стог сна. Не подожгите мн риги, вотъ и все.

— Мисгеръ Питерборо, вступилась кроткимъ голосомъ тетушка Дороти, и чтобы смягчить крутое обращеніе, предложила ему цвтовъ для его комнаты.

— О! благодарю васъ, проблеяла внчаемая жертва, когда выходилъ я изъ комнаты, оставляя его въ рукахъ сквайра. Дженета вышла за мною.

— Это я надлала, Гарри. Вы его не станете винить, я знаю. Но суметъ ли онъ выпутаться? Едва ли, онъ, кажется, не способенъ на увертки, ддушка прижметъ его въ одну минуту.

Я сказалъ ей чтобъ сна, не теряя времени, взяла со сквайра общаніе что Питерборо получитъ мсто котораго ждетъ. Это еще казалось возможно устроить. Она бросилась назадъ и въ минуту отсутствія Питерборо уладила дло. Но ничто не могло спасти несчастнаго педагога отъ свирпой сцены и потока древнихъ, малоупотребительныхъ выраженій. Умнье сквайра браниться было извстно. Съ нимъ не могъ бы тягаться ни одинъ бродяга и воръ. Питерборо пришелъ ко мн ошеломленный, жалобно восклицая что никогда и во сн не слыхалъ подобныхъ рчей. И он направлены были противъ него, и онъ по совсти не могъ оправдываться. Онъ не могъ по совсти отрицать что мнніе сквайра о вредномъ вліяніи на меня отца было извстно ему, и онъ дйствовалъ ему наперекоръ.

— Изъ побужденій, другъ мой Гарри, говорилъ онъ,— которыя я могу оправдать предъ Богомъ и людьми, но только, признаюсь, не предъ ддушкой вашимъ, я пытался отдать справедливость достоинствамъ отсутствующаго, и ошеломленъ былъ такими выраженіями…. и слова нельзя вставить, когда онъ такъ раздраженъ…. Приходится изображать собой Андромеду, а ему предоставить ролъ морскаго чудовища, какъ кто-то выразился, не помню кто именно.

Сквайръ обладалъ несомннно цлымъ моремъ ругательствъ. Я приготовился пройти чрезъ то же испытаніе какъ Питерборо. Къ удивленію моему, нападенія на меня не было. Дженета завряла что она укротила раздраженнаго старика. Онъ однако сильно хмурился, хотя молчалъ. Вино свое онъ пилъ мрачно, ласки его любимицы не могли развеселить его. Съ его точки зрнія, съ нимъ поступили низко, и онъ, повидимому, сердился, и ршеніе участи моей колебалось въ его ум. При такихъ обстоятельствахъ мн невозможно было послать письмо Оттиліи, хотя теперь я чувствовалъ себя способнымъ писать ей, и сидя въ своей комнат писалъ цлый день весьма краснорчивый вздоръ. Тнь несчастій пробудила во мн снова сознаніе моего героическаго положенія, подавленное отцомъ, а оно возвратило мн даръ слова. Я писалъ такъ хорошо что самъ радовался своимъ страданіямъ, а потомъ съ горькимъ удовольствіемъ рвалъ въ клочки свое прекрасное произведеніе. Санъ Оттиліи отталкивалъ и привлекалъ меня загадочно. Я не могъ думать о ней, не думая о томъ кто она, и не вступая самъ съ собой въ странную борьбу. Тщетно я твердилъ себ: — Что такое санъ? Въ немъ была какая-то притягательная сила, которая томила и опутывала меня словно чары колдуна героя любой баллады.

Наконецъ камень свалился съ насъ: сквайръ поглядлъ на меня своимъ тетеревинымъ взглядомъ и сказалъ:

— Гд ваша банкирская книжка?

Я отвчалъ что она вроятно у моего банкира, не предполагая что она у отца, такъ какъ у него была своя книжка по которой онъ сводилъ наши счеты. Что жъ за бда? думалъ я. Вдь деньги мои.

— Вы считаете неудобнымъ показать мн эту книжку? спросилъ сквайръ.

— Нисколько! отвчалъ я.

Онъ кивнулъ головой. Я поспшилъ написать чтобы мн прислали книжку тотчасъ же.

Книжка пришла. Сквайръ вручилъ мн ее, чтобъ я распечаталъ пакетъ, и опять спросилъ:

— Ты не имешь никакой причины желать чтобъ я не видалъ этой книжки?

— Никакой ршительно! отвчалъ я, денежный вопросъ въ моихъ глазахъ былъ вовсе не важенъ. Я не видлъ ни малйшей опасности въ томъ что сквайръ просмотритъ счетъ моихъ расходовъ.

— Даю теб честное слово что я теперь ничего объ этомъ не знаю, сказалъ онъ.

Я изъявилъ ему признательность за оказанное мн благородное довріе и просилъ его просмотрть книжку, если угодно, воздержавшись однако отъ признанія что самъ я ни разу въ нее не заглядывалъ.

Онъ открылъ книжку. Мы только-что собрались въ зал, гд завтракъ накрывался зимой предъ пылавшимъ каминомъ. Дженета, прикусивъ нижнюю губу, слдила за лицомъ старика. Я считалъ недостойнымъ себя обнаружить малйшее любопытство, но взглянувъ на него я былъ пораженъ выраженіемъ его лица: губы его сжались и онъ дышалъ прерывисто. Онъ увидалъ чудеса.

— Надо позавтракать прежде чмъ разсматривать это! воскликнулъ онъ, пыхтя словно вышелъ изъ печки.

Дороти Белтамъ напомнила ему что молитвы еще не были прочтены.

— Молитвы!… онъ готовъ былъ произнести крпкое слово, но далъ ей знакъ позвонить чтобы сошлись люди и обратился къ Питерборо:— Вы каждое утро читали молитвы за границей?

— О…. да…. То-есть, да, это была моя обязанность, были однако, какъ припоминаю, исключенія…. были промежутки.

— Откройте пожалуста Библію, прервалъ его сквайръ…. и оставьте свою проклятую щепетильность во всемъ.

Частью въ вид увщанія, частію просто отъ волненія, Питерборо высморкался ужасно громко. Несчастный звукъ, посл него ничто не ладилось.

— Легкая простуда, пробормоталъ Питерборо и опять затрубилъ и принялся сморкаться съ ожесточеніемъ, все такъ же громко. Появленіе капитана Белстеда на цыпочкахъ, съ церемонно кроткимъ видомъ, приличнымъ случаю, отвлекло на минуту наше вниманіе.

— Прямо съ корабля, Вильямъ? воскликнулъ сквайръ.

Капитанъ широко раскрылъ ротъ, но не произвелъ голосомъ никакого звука, такъ же какъ и осторожными шагами своими по ковру, слъ и началъ набожно смотрть на Питерборо, который ждалъ чтобъ онъ помстился, и теперь, спша приступить къ исполненію своей обязанности, сбросилъ мою несчастную красную книжку на полъ.

— Постойте! Это я возьму, сказалъ сквайръ.

— Позвольте мн! воскликнулъ Питерборо, и они столкнулась.

— Вы готовы соскочить съ каедры чтобы поднять зонтикъ старухи! вскричалъ сквайръ сердито и пробормоталъ затмъ что не желаетъ фокусовъ съ дловыми книгами. Слезы были на глазахъ Питерборо. Тетушка глядла на него добрымъ, ободряющимъ взглядомъ, но его раздраженный носъ опять испортилъ дло.

Капитанъ Белстедъ произнесъ тихимъ, вопросительнымъ голосомъ:

— Молитвы еще не кончены?

— Нтъ и никогда не кончатся съ человкомъ который такъ безпрерывно трубитъ. Помните, обратился онъ къ Питерборо, отпустивъ прислугу,— я не пропущу утренняго богослуженія ни за какія деньги. Я привыкъ думать что несчастливъ для меня будетъ тотъ день который не начнется призваніемъ благословенія Божія на домъ мой. Такъ думалъ и отецъ мой и ддъ. Нельзя требовать чтобы молодые люди держались прилично, когда духовное лицо скачетъ какъ стрекоза и трубитъ какъ сумашедшій. Вы хотли стащить у меня эту книжку.

— Помилуйте! И не думалъ! воскликнулъ невинный Питерборо въ смущеніи, да сквайръ въ сущности едва ли и подозрвалъ его.

Капитанъ Белстедъ пришелъ къ намъ за своею женой, которой не засталъ дома, пріхавъ наканун въ полночь.

— Боже мой! вскричалъ сквайръ.— Неужели она бжала, Вильямъ?

— О, нтъ! отвчалъ капитанъ, — она просто куда-нибудь ухала.

Сквайръ посовтовалъ выпить стараго пива. Капитанъ согласился. Онъ держалъ себя бодро и скромно, несмотря на видимое внутреннее волненіе. Онъ отвчалъ на тетушкины вопросы о Джуліи просто и твердо, какъ прилично честному моряку, искренно оправдывая отсутствіе жены страннымъ соображеніемъ, основаннымъ будто бы на знаніи женщинъ, что чмъ скоре ожидала она его домой, тмъ мене способна была сидть терпливо на мст. Онъ пилъ пиво подаваемое ему Силлабиномъ, нашимъ новымъ, ко всему равнодушнымъ буфетчикомъ, занявшимъ мсто Сюиса, ‘какъ министерство виговъ занимаетъ мсто торіевъ’, говорилъ сквайръ, что доказывало что перемна была не къ лучшему.

— Я думалъ, все понемногу улучшается, сказалъ капитанъ.

— Нелпйшее изъ всхъ заблужденій, Вильямъ. Куда жь двается тогда грхопаденіе, а? Вы говорите какъ радикалъ-язычникъ. Въ Писаніи сказано что мы идемъ отъ лучшаго къ худшему. Таково и ученіе торіевъ. Держитесь за хорошее пока можно! Вильямъ, вдь вы были когда-то веселымъ холостякомъ.

— Государь мой и государыня, капитанъ поклонился тетушк Дороти,— благодаря вамъ я узналъ счастіе лишь въ брак, и теперь ничего не желаю какъ только найти жену мою.

Сквайръ нетерпливо ждалъ чтобы Дженета ушла.

— Иду, ддушка, сказала она.— Только прошу васъ не заниматься сегодня длами. Дайте мн на храненіе книжку Гарри.

— То-есть какъ же это, другъ мой?

— Въ воскресенье, вы сами знаете, длами заниматься не слдуетъ.

— Справедливо, я запру эту книжку.

— Смотрите же, ддушка, я беру съ васъ слово, сказала Дженета.

Дамы удалились и увели съ собой Питерборо.

— Прощайте, юпки! Ну, теперь, Вильямъ, разказывайте свои тревоги, сказалъ сквайръ.

Капитанъ глядлъ на дверь въ которую ушла тетушка Дороти.

— Вы помните старое?

— Помню, Вильямъ! И очень жаль мн васъ. Но что жь длать, вы надли на себя петлю.

— Я люблю ее, люблю до сумашествія! Пусть кто-нибудь скажетъ что она не ангелъ, я сдлаю изъ него лепешку. Между прочимъ, я обязанъ объяснить вамъ, государь мой, что я говорю о моей жен.

— Конечно о ней, Вильямъ. И молодецъ же она!

— Нтъ ея, нтъ!

Я счелъ своевременнымъ вставить слово:

— Капитанъ Белстедъ, я отъ всякаго, кром васъ, потребовалъ бы удовлетворенія, за такіе намеки на моего.друга.

— Гарри! Вашу руку! вскричалъ онъ, сіяя.

— Гм! руку его!… проворчалъ сквайръ.— Рука его порасходилась порядкомъ на материк. Вотъ поглядите-ка на эту книжку, Вильямъ, да на эту пачку чековъ. Впрочемъ нтъ, я общалъ моей двочк. Мы съ нимъ разсмотримъ это завтра утромъ рано. Малый разбросалъ тысячи, вертясь среди своихъ иностранныхъ герцогинь и графинь. Въ этой банковой книжк кроется юпка, да и не одна. Теперь собирается жениться на иностранной принцесс. Запутался тамъ, какъ видно.

— Отлично, Гарри! воскликнулъ капитанъ Белстедъ, нанося мн въ вид одобренія страшный ударъ по плечу, и прибавилъ со вздохомъ:— дай Богъ чтобъ она была врна вамъ, другъ мой.

Сквайръ спросилъ его идетъ ли онъ въ церковь.

— Я иду на мой постъ у моего очага, отвчалъ капитанъ, и сквайръ не могъ отговорить его даже общаніемъ проповди новаго ректора, которая закалитъ его противъ хлопотъ и треволненій цлаго года. Капитанъ весьма сожаллъ что принужденъ отказаться отъ такого упражненія терпнія своего, но считалъ обязанностью сидть и ждать у себя дома, на своемъ пост, какъ выражался онъ. Я пошелъ съ нимъ въ Белстедъ и услышалъ на пути что Геріотъ зазжалъ за ней и увезъ ее.

— Я полагалъ, говорилъ капитанъ Белстедъ, что онъ посланъ за нею кмъ-нибудь изъ васъ, чтобы привезти ее въ Риверсли. Мои слуги называли его. Я не счелъ умстнымъ упоминать объ этомъ сегодня при дамахъ. Онъ задумался.— Я надялся найти ее сегодня у васъ въ Грендж, Гарри. Съ этою мыслію я и легъ спать подъ утро чтобы не потревожить бдняжку ночью.

Я предложилъ пойти съ нимъ тотчасъ же на квартиру Геріота.

— Какъ! Чтобы жена моя знала что я усомнился въ ея врности. Никогда не позволю я себ этого.

Оказалось что Джулія похала съ Геріотомъ въ гости къ леди Маріи Гиджинсонъ, жен пришлаго къ намъ милліонщика, очень желавшей ближе познакомиться съ нею. Безразсудная Джулія, принявъ безъ зазрнія совсти его дерзкое предложеніе, позволила ему увезти себя, не сказавъ куда детъ. Она съ Геріотомъ явилась въ церкви въ мст Гиджинсоновъ. Услышавъ отъ Дженеты о прізд мужа, она бросилась домой, гд пришлось ей не извиняться, а самой даровать прощеніе. Капитанъ Белстедъ обильно подкрплялся изъ погреба сэръ-Грегори, чтобы лучше удержаться на своемъ посту.

Чета эта явилась къ вамъ на слдующій день, трогательно нжничая другъ съ другомъ и вовсе не замчая что домашнее спокойствіе въ Грендж встревожено.

— Мы несчастнйшія существа на свт, не найдется ли въ комъ-нибудь изъ васъ капельки состраданія къ намъ? начала Джулія.— Мы между двухъ огней. Съ одной стороны обязанность Вильяма предъ отечествомъ, а съ другой любовь его ко мн, и согласить ихъ нельзя, потому что правительство, то-есть это ужасное адмиралтейство, опасается качки для женъ морскихъ капитановъ. Когда Вильямъ узжаетъ, я схожу съ ума, а если онъ останется, адмиралтейство выходитъ изъ себя. Право, миссъ Белтамъ, у меня только половина мужа.

— Половина! отозвался капитанъ,— но эта половина счастливе двадцати цлыхъ мужей, если только ты довольна, моя уточка!…

Джулія жалобно увщевала меня, ради моей будущей жены, не поступать на правительственную службу. Адмиралтейство же, утверждала она, отличается одною только возмутительною чертой — ненавистью къ женщин. Сквайръ поставилъ простодушной болтунь дв-три довольно грубыя ловушки, которыхъ она избгла съ удивительною ловкостью, доказывавшею что она была боле себ на ум, чмъ казалось. Мы съ Дженетой воображали что она пришла съ намреніемъ картиной супружескаго счастія отвратить отъ меня гнвъ сквайра, всегда очень радовавшагося веселымъ парочкамъ. Но они обнаружили свое счастіе безъ всякой задней мысли. Оказалось что они пришли кстати. Все утро мы толковали о счет моего банкира, изумлявшемъ меня не мене чмъ моего дда. Со времени прізда нашего въ Англію, отецъ мой перебралъ девять тысячъ фунтовъ. Суммы истраченныя нами въ поздку на материкъ достигали поражающей цифры сорока восьми тысячъ. Я былъ увренъ сверхъ того что не вс долги уплочены. Самъ, самъ, самъ бралъ по тысячамъ заразъ, иногда, какъ указывалъ дрожащій отъ волненія палецъ сквайра, по нскольку тысячъ въ недлю. Ему это было непонятно, пока я, доведенный до крайности вопросами и оскорбленіями, и замчая что долго скрывать истины нельзя, откровенно не признался ему въ томъ что впрочемъ онъ самъ могъ видть, что у моего отца есть счетная книжка, также какъ и у меня, и что онъ прямо забираетъ у банкира. Намъ нужны были деньги, он принадлежали мн, я продалъ фонды и банковые билеты, дающіе, какъ замтилъ я мимоходомъ, весьма ничтожный процентъ, и мы положили капиталъ къ банкиру, чтобы брать по мр надобности. Мн жалко было глядть на старика когда я говорилъ ему все это. Лицо его посивло, слова замерли на губахъ. Онъ требовалъ объясненія мелочей, напримръ двухъ счетныхъ книжекъ, спрашивалъ что намренъ я длать когда этихъ денегъ не будетъ, ибо вдь не предполагаю же я что буду получать такой капиталъ каждые два года, разв можетъ-быть я разсчитывалъ, отправляясь за границу, что онъ не проживетъ боле двухъ лтъ.

— Итакъ, заключилъ онъ,— деньги пропали!

Тутъ опять начались разспросы. Разв не благородно поступилъ онъ со мной, вручивъ мн мою собственность въ день моего совершеннолтія? Да, благородно.

— И глупо, думаешь ты, не такъ ли?

— Такой мысли не было у меня.

— Ты поддерживалъ расточительность этого мота, и теперь поддерживаешь…. Вдь ты почти уже нищій!… Является въ мой домъ, говоритъ о своей знатности, крадетъ мою дочь, сводитъ ее съ ума, даетъ подрости ея сыну чтобы завладть ея деньгами, а потомъ сманиваетъ его и обираетъ!… Ты разоренъ, понимаешь ли? Онъ два года распоряжался тобою и все у тебя высосалъ. О чемъ ты думалъ? Что ты длалъ? Въ ум ли ты былъ? Вы вели счеты сообща? Прекрасно! Самъ чортъ не выдумалъ бы такого дурака какъ ты! У васъ всегда домъ былъ полонъ иностранными подлипалами…. такъ ли? Признавайся! Какъ проводили вы время? Пили да плясали?

Такъ ддъ мой дошелъ постепенно до свойственнаго ему краснорчія. Я уже далъ слабый обращикъ его. Когда я позволилъ себ найти что наслушался довольно, онъ пошелъ за мной изъ кабинета въ прихожую, гд стояла Дженета. Въ ея присутствіи онъ обозвалъ принцессу и ея семейство жадными проходимцами, сговорившимися съ ‘этимъ негодяемъ’ чтобъ обобрать меня и въ подтвержденіе привелъ мои собственныя слова о томъ что отецъ мой завдывалъ угольными копями на земл принца Эрнста.

— Онъ завдывалъ копями! Каждая двчонка поняла бы что это выдумка, средство надуть молокососа. Я тепер помню, полковникъ Гудвинъ съ дочерью говорили что видли этого мошенника играющимъ роль шута при двор германскаго князька и откалывающимъ разныя штучки, какъ паясъ на ярмарк.

— Стыдно, сказала Дженета.

— Ты слышишь! обратился ко мн сквайръ.

Но она вскричала:

— Вы сами слушайте, ддушка, или все равно не слушайте, только молчите. Если Гарри огорчилъ васъ, говорите съ нимъ какъ джентльменъ съ джентльменомъ. Не отнимайте у меня любовь мою къ вамъ. Мн немного осталось кром нея.

— Да, благодаря мошеннику и его молодому идіоту!

Дженета нахмурилась не на шутку:

— Я не позволяю вамъ перетолковывать мои слова!

Онъ пробормоталъ кучерскую поговорку. Принужденный сдерживаться, онъ началъ сызнова исторію моей банкирской книжки: т же вопросы, восклицанія и ругательсяа.

— Пойдемте погулять со мной, милый Гарри, сказала Дженета.

Я не хотлъ отдаваться такимъ образомъ подъ ея защиту, изъ глупаго чувства собственнаго достоинства, и отказъ мой, выраженный можетъ-быть съ нкоторымъ пренебреженіемъ въ тон, довелъ сквайра до крайней степени раздраженія.

— Ты не хочешь пойти съ ней гулять? Ты на колняхъ будешь просить ее чтобъ она протянула теб руку и взяла тебя съ собой. Будешь просить здсь, сію же минуту, или маршъ къ своей нмецкой принцесс съ наслдствомъ буфетчика, а овъ меня ничего кром ‘добраго пути’ да запертой двери. Ну, становись на колни!

Онъ ожидалъ что я стану.

— Еслибъ онъ сталъ, я никогда не протянула бы ему руки!

Глаза Дженеты горли.

— Онъ будетъ еще хныкать какъ нищій на холод чтобы ты дала ему кончики пальцевъ.

— Нтъ, потому что ему только стоитъ спросить ихъ.

Это опять дало толчокъ сквайру. Онъ заговорилъ о ея великодушіи, противополагая его моей тупости. Дженета перемнила тактику, притворилась равнодушною. Но ей недоставало опытности и какого-нибудь Геріота, который помогъ бы ей сыграть роль. Она пересолила, и старикъ, вообразивъ что мы сговорились разстроить его планы, принялся укорять меня въ двойномъ беззаконіи. Ея слова: ‘мы съ Гарри всегда будемъ друзьями’ навлекли на меня самыя ожесточенныя нападки его, какъ будто и рчи никогда не шло о принцесс, такъ упорно держался онъ за поселившуюся въ немъ однажды мысль.

— Друзьями! воскликнулъ онъ.— Разв дружба ваша дастъ мн законныхъ наслдниковъ моего состоянія и имени?… и такъ дале.

Тетушка Дороти пришла умрить его возгласы. Въ ея комнт опять была вытащена роковая счетная книжечка и прочтена вслухъ. Тетушка слушала цифры безъ удивленія, стараясь, повидимому, въ точности понять ихъ, и этотъ пріемъ смягчилъ мало-по-малу раздраженіе сквайра. Она вставляла краткія, дловыя замчанія:

— Да, это было на яхту, или, они вдь жили при двор владтельнаго князя, или, сумма большая, но Гарри зналъ что ддушка же не любитъ скряжничества.

— И ты способна утверждать, Дороти Белтамъ, сказалъ сквайръ, изумленный тмъ что она не изумляется,— ты способна клятвенно заврить что по твоему они тратили разсудительно? Какія же посл этого понятія у женщинъ?

— Нтъ, отвчала она спокойно,— по моему Гарри былъ безразсуденъ, и проученъ. Конечно ужь лучше было этому случиться теперь, чмъ позже. Но ты не принимаешь во вниманіе его положенія, какъ жениха принцессы.

— А! вотъ что кружитъ теб голову! сказалъ сквайръ.

И она оставила его при этой мысли, не возражая ничего на его насмшки надъ женщинами вообще и надъ нею въ особенности.

— А что же скажешь ты о деньгахъ взятыхъ съ тхъ поръ какъ онъ вернулся?

Сквайръ опять взялся за свое.

Тетушка Дороти покраснла. Сквайръ указывалъ пальцемъ на цифры, повторяя свой вопросъ. Въ эту минуту явились капитанъ Белстедъ и Джулія. Дамы распорядились такъ чтобъ оставить сквайра наедин съ капитаномъ. Вскор капитанъ прислалъ оказать что онъ проситъ у жены позволенія остаться обдать въ Грендж и желалъ бы чтобъ я проводилъ ее домой въ Белстедъ, доказательство, говорила Джулія, что у него со сквайромъ завязалась горячая схватка. Она уврена была что ея Вильямъ не дастъ себя побить. Я увелъ ее нсколько огорченный ничтожною ролью данною мн, и вдругъ, къ ужасу своему, замтилъ что отпускаю Джуліи весьма горячіе комплименты, ибо она, чтобы развлечь меня, шутила и кокетничала со мной, и голосъ ея звучалъ сладко. Я дошелъ должно-быть до очень горячихъ объясненій.

— Такъ подумайте же, сказала она, — что терпитъ теперь изъ-за васъ Вильямъ, разлучившись со мною.

Такимъ образомъ, съ искусствомъ почти инстинктивнымъ, она въ одну минуту возвратила меня къ сознанію моего положенія и заставила спросить себя: чувство которое такъ плохо защищаетъ меня отъ обаянія женскихъ прелестей, полнаго стана, граціозной походки, темныхъ, влажныхъ рсницъ, смющихся румяныхъ губокъ, можетъ ли въ самомъ дл назваться любовью? А если это не любовь, не любовь безсмертная, такъ что же я такое? Я оглянулся на эту мысль словно на бразду оставленную на вод кораблемъ, и увидлъ подъ нею зіяющую бездну и гибель. Любовь моя къ Оттиліи — заблужденіе? Такъ значитъ вся жизнь заблужденіе! Я поглядлъ на Джулію съ испугомъ, такъ же почти какъ глядли нкогда на прекрасныхъ волшебницъ, готовясь взвести ихъ на сложенный уже костеръ. Сознаніе ея грховнаго обаянія смущало меня, и я невольно сталъ размышлять о причинахъ равнодушія моего въ Германіи къ Mademoiselle Шасдіанъ, которая была гораздо остроумне и живе, если не красиве Джуліи, и удостоивала меня, какъ я припоминалъ, долгихъ, выразительныхъ взглядовъ при встрч. Я поймалъ себя на сожалніи о моей тогдашней холодности, за это сожалніе я готовъ былъ бичевать скорпіонами свое презрнное тло. Образъ Оттиліи какъ будто изглаживался изъ ума моего.

— Бдный Гарри! вздыхала Джулія.— Знаете ли, видя молодаго человка очень влюбленнаго, я просто дрожу.

Я, смясь, напомнилъ ей сцену на лстниц въ школ и нжности которыя говорила она Геріоту.

— О! я должно-быть почерпнула ихъ изъ поэтовъ и романовъ, отвчала она.— Или ужь я въ самомъ дл очень была растрогана. Вотъ этого-то и недостаетъ въ Вильям. Съ нимъ нельзя говорить милыхъ пустячковъ. Онъ сталъ бы, я думаю, говорить еслибы могъ. Да отъ какъ степной левъ, у него все выходитъ ревомъ.

Я обрадовался когда услышалъ этотъ ревъ. Капитанъ Белстедъ вернулся когда я уже желалъ его присутствія, и сообщилъ намъ что у него была горячая схватка со сквайромъ. Сквайръ не отставалъ отъ него весь день до одиннадцати часовъ ночи.

— Ей-Богу, Гарри, мн пришлось просить позволенія выйти на минуту духъ перевести. Однако я одоллъ его за четвертою бутылкой. Теперь все улажено. Онъ согласился увидаться съ вашимъ отцомъ. ‘Гд?’ спрашивалъ онъ сначала, ‘въ сара что ли?’ Пью за ваше здоровье, поклонился я ему. Порядочные люди не встрчаются въ сараяхъ, тамъ только мыши назначаютъ другъ другу свиданія. Словомъ, другъ мой, я устроилъ что сквайръ и почтенный родитель вашъ встртятся здсь у меня въ Белстед. Мы сведемъ ихъ за бутылкой стараго вина. Повидайтесь съ отцомъ юноши, настаивалъ я. Дло въ томъ что вамъ надо свалить съ своихъ плечъ эту проклятую книжку. Только грязная собака можетъ купаться въ луж. Понимаете, Гарри, добрый нашъ старикъ сквайръ можетъ открыть вамъ счетъ въ двадцать разъ больше этого, но онъ въ прав знать какъ вы распоряжаетесь деньгами. Онъ говоритъ что вы не даете объясненій. Я замтилъ ему что отецъ вашъ можетъ дать ихъ, и дастъ. Мы и сведемъ ихъ. За остальное я отвчаю. А теперь свертывай паруса и въ постель, утромъ въ путь, и буксируй сюда большой корабль. На прощанье еще бутылку въ честь побды, если вамъ подъ силу, Гарри.

Джулія возстала ршительно противъ этого предложенія, вмшательство обыкновенно непріятное мужу расположенному выпить. Капитанъ какъ будто собирался заявить свои права, но ласковое замчаніе ея: ‘не хорохорься пожалуста, Вильямъ’, обезоружило его.

— Какъ это не хорохориться, моя уточка?

— Разв выпить теперь еще бутылку не то же что размахивать шпагой уже одержавъ побду? сказала она.

Онъ обнялъ ея талію рукой и сказалъ мн на ухо потрясающимъ шепотомъ:

— Совершенный ангелъ!

Я отправился въ Лондонъ на слдующій день, встревоженный боле нравственно, размышленіями о впечатлніи производимомъ на меня такого рода ангелами, нежели заботой о длахъ моихъ, хотя, правду сказать, когда я сошелся съ отцомъ, мн живо представилась его удивительная способность метать деньги какъ искры изъ костра, и пришла мысль что нужно бы привести счеты наши съ нимъ къ серіозному окончанію. Онъ жилъ въ роскоши, рядомъ съ тмъ великолпнымъ домомъ въ который привезъ меня нкогда изъ Дипвела. Мистрисъ Вадди опять была у него экономкой и Альфонсъ поваромъ. Жилъ однако не такъ какъ прежде, увдомила меня смущенная женщина. Теперь жизнь его шла вихремъ, по ея словамъ. Я невольно улыбнулся, видя какъ она гордится имъ. ‘Сегодня опера’, отвчала она на мои вопросы о немъ, давая почувствовать своимъ тономъ что мн слдовало бы знать его вельможныя привычки. Хваля его щедрость, она сообщала мн что онъ истратилъ сто фунтовъ на розыски Мабели Свитвинтеръ и общалъ впятеро больше тому кто найдетъ ее.

— Папенька вашъ ничего не длаетъ вполовину, мистеръ Гарри!

Потомъ вскор она захныкала.

— Только продлится ли это?

Меня провела въ комнату называвшуюся принцессиною комнатой: диво убранства. ‘Но едва ли будетъ она когда-нибудь жить въ этой комнат,’ думалъ я. Самое великолпіе сжимало мн сердце словно холодомъ.

— Папенька вашъ говоритъ что весь домъ предоставится вамъ когда придетъ счастливый день.

Неужели же онъ говорилъ съ ней о принцесс? Я наскоро полъ и подкрпился краснымъ виномъ, чтобъ окончательно объясниться съ нимъ до утра.

ГЛАВА XXXIX.
Отецъ мой плыветъ по теченію, которое и меня уноситъ.

Отецъ мой стоялъ въ партер оперы, словно окруженный дворомъ, какъ мн показалось, ибо кружокъ мущинъ тснился около него, и мн пришлось кланяться въ отвтъ на привтствія, въ которыхъ высказывалось, повидимому, не только удивленіе, но и уваженіе внушаемое имъ. Имена мистера Веддерборна, мистера Дженнингса, лорда Алтона, сэръ-Витонъ Слетера, мистера Монтерецъ Вильямса, адмирала Лофтуса, графа Витлингтона пріятно поразили мое ухо. Я не замтилъ въ этихъ господахъ ни тни цинической угодливости, напротивъ, они были дружественно почтительны. Я почувствовалъ что онъ окруженъ вполн порядочными людьми, и горячее влеченіе мое къ отцу возвратилось, когда я замтилъ какъ господствовалъ онъ надо всмъ кружкомъ, и говоря, и слушая другихъ. Его любезная улыбка и внимательность, его умнье оживить разговоръ умстнымъ словомъ, его благовоспитанная сдержанность, его способность всегда уловить ту минуту когда его очередь говорить, все это показывало необыкновенное искусство основанное на природныхъ дарованіяхъ. И все время онъ не терялъ ни на волосъ своего превосходства. Мистеръ Веддерборнъ, словоохотливый, живой, неистощимый на анекдоты, но слишкомъ блестящій, слишкомъ торопливый, слишкомъ занятый своею мыслью, заставлялъ еще боле цнить учтивую мягкость моего отца. То же самое, въ другомъ отношеніи, можно сказать и о граф Витлингтон, юнош въ пор повсничества, какъ отзывался о немъ Джоріанъ, судорожно хохотавшемъ отъ всякой шутки. Джоріанъ подошелъ къ намъ, прихрамывая. Никакія усилія моего отца не могли заставить его обнаружить свою знаменитую способность на остроумные отвты, такъ она и осталась предметомъ вры.

— Прехорошенькія восковыя куклы, отнесся онъ ко мн о проходившихъ мимо англійскихъ красавицахъ.— Эти женщины, юный Ричмондъ, еслибъ он хоть сколько-нибудь были воспламенимы, то-есть еслибы въ нихъ была хотя пятидесятая доля Француженки, давно обработали бы общество въ пользу великаго человка и подняли бы его на верхъ какъ пузырь. Онъ даромъ тратитъ на нихъ время. Эта толстая женщина которой онъ кланяется — графиня Седли, вдова трехъ мужей, съ легкою тнью двоемужества ради пикантности. Она, говорятъ, пошла отъ мелочной лавочки. Тлосложеніе сдлало все для этой женщины. Такъ и везд бываетъ. Въ этомъ главное. Вотъ онъ теперь ползаетъ на четверенькахъ предъ леди Рачель Стоксъ: чистокровная аристократка. Она словно въ ворота проходитъ и боится голову ушибить. Хотлось бы мн видть какъ она стала бы соблазнять святаго Антонія. Вотъ жена маленькаго Рекчема: у ней было столько же приключеній какъ у Жиль-Бласа, прежде чмъ поступилъ онъ въ услуженіе къ герцогу Дерма. Онъ охарактеризовалъ многихъ дамъ со злостью, вредившею его остроумію, какъ нкогда говорилъ мн про него отецъ.— Для Англичанки главное держать носъ постоянно на одномъ уровн, съ цлью показать возвышенность своей природы. Эти женщины вымыселъ! Это словно имена влюбленныхъ, вырзанныя на кор дерева: сухость и неподвижность удивительная! У насъ есть и Есавели, юноша. Имъ дается жалованье отъ епископовъ или отъ полиціи, чтобы внушать людямъ отвращеніе къ пороку. А другія ту же роль играютъ относительно добродтели, и также, по всей вроятности, получаютъ отъ кого-нибудь жалованье, можетъ-быть отъ журналовъ, чтобы поддерживать эту фикцію. Говорю вамъ, въ этихъ Англичанкахъ или вовсе нтъ жизни, или одна только животная жизнь. И какъ он обвшиваютъ себя драгоцнностями! Руки у нихъ только на это и созданы. Богатство этой страны ужасно!

Джоріану, кажется, было досадно что ему не удавалось вынудить меня заступиться за моихъ соотечественницъ, но я начиналъ уже замчать что нтъ причины ломать за нихъ копья и самъ былъ расположенъ относиться къ нимъ критически. Сверхъ того я слдилъ за отцомъ, его обращеніе съ дамами къ которымъ онъ подходилъ не оскорбляло моего критическаго чувства, хотя я постоянно опасался что онъ пересолитъ. Онъ позвалъ меня чтобы представить графин Шезеди, веселой молодой Венгерк.

— Итакъ, заговорила она вдругъ по-нмецки,— вы собираетесь жениться на этой романтической голов, принцесс Оттиліи фонъ-Эппенвельценъ. Я хорошо знаю ее. Я встрчалась съ ней въ Вн. Прекрасная душа и синій чулокъ. Такихъ-то именно и завоевываютъ дуэлями. Я знаю и принца Отто. Такъ болтала она и спросила меня не лтомъ ли будетъ свадьба. Я былъ слишкомъ ошеломленъ чтобъ отвтить.

— Срокъ еще не опредленъ, вступился мой отецъ.

— Весь Лондонъ говоритъ объ этомъ, сказала она.

Не усплъ я спросить у отца объясненія этихъ ужасныхъ толковъ объ Оттилліи, какъ уже очутился въ лож вдовы изъ Сити, леди Самлльменъ, тяжелой дамы, цвтъ лица которой напоминалъ осенніе листья. Первыя слова ея были: ‘А! молодой влюбленный! Какъ поживаетъ германская принцесса?’ Мн пришлось отвтить что въ Англіи говорятъ теперь боле о германскихъ принцахъ, чмъ о принцессахъ.

— Такъ отозвалась она, — во вы, такъ-сказать, отстояли у нихъ честь своего народа. Я возьму одну изъ вашихъ принцессъ, оказали вы, сказано, сдлано! До смерти хочется мн увидть ея портретъ. Капитанъ Девитъ говоритъ что она божественна, то-есть прекрасна и мила и держитъ себя безукоризненно, но это ужь разумется само собою! Ничего что она не богата. Вы можете обставить ее какъ слдуетъ. Гм…. она осмотрла меня, — блденъ, томенъ…. извините старую пріятельницу вашего отца, одну изъ самыхъ старшихъ, сказала бы я, еслибы не боялась себя выдать. Я горжусь вашимъ предстоящимъ бракомъ. Я повсюду говорю о немъ.

Тутъ она представила какъ содйствуетъ она распространенію сплетни: ‘слышали вы новость?’ ‘Нтъ, что такое?’ ‘Сынъ Фицъ Джорджа женится на германской имперской принцесс’. ‘Неужели?’ ‘Врно, какъ Евангеліе’. ‘А скоро-ли?’ ‘Черезъ мсяцъ. Теперь вы увидите что обойденный другъ нашъ будетъ играть видную роль при двор’….

Я поглядлъ на отца. Смущеніе и злоба душили меня. Онъ наклонился къ ней, сообщая какія-то восхитительныя вовости о знатной дам ршившейся пріхать къ ней чтобъ устроить великолпный балъ, и мы оставили ее подъ впечатлніемъ этого извстія.

— Еслибы не эта Шасдіана, сказалъ мой отецъ, — ты вдь знаешь, Ричи, что бдный Джоріанъ безъ ума отъ нея. Онъ палъ, къ ея ртутнымъ ногамъ. Она теперь въ Лондон. Половину дохода своего бднякъ тратитъ на букеты. Ея портретъ въ роли вдовы Лефурбъ сдлался частью его туалетныхъ принадлежностей. Брясь онъ глядитъ на ея афиши. Первая настоящая любовь его, а ему сорокъ пять лтъ! Чувство отзывается на его желудк. Вотъ почему любовь такъ опасна въ среднія лта. Такъ я говорю: еслибы не Шасдіана, наша госпожа Самлльменъ составила бы счастье Джоріана. Я намекалъ объ этомъ имъ обоимъ. Женщины умне знаменитаго лорда Нельсона, Ричи: он умютъ не замчать того что непріятно имъ было бы замтить, а Джоріанъ готовъ сдлать для меня что угодно, кром только именно этого. Ты встревоженъ, сынъ мой?

Я попросилъ позволенія уйти изъ театра и подождать его на улиц. Онъ же сталъ убдительно уговаривать меня представиться леди Эдбери, мачих лорда Дестріе, теперь маркиза Эдбери, и настаивая, умолялъ меня не пренебрегать этою дамой, добавивъ съ особенною выразительностью: ‘Я пускаюсь по теченію, Ричи’. Теченіе унесло и меня, и я поклонился блдной молодой дам съ изящными манерами, позволявшими судить лишь о вншности, но не о внутреннихъ свойствахъ ея, какъ перчатка, облекающая руку. Она стала укорять отца что онъ пришелъ къ ней прямо изъ ложи ‘этой женщины’. Онъ отвчалъ что никогда не забываетъ старыхъ друзей. ‘А слдовало бы’, отозвалась она. И мн представился образъ одной изъ трехъ Паркъ, отрзывающей нить.

Сердце во мн сжалось, когда и леди Эдбери завела рчь о германской принцесс.

— Кто-то говорилъ мн что она темноволосая.

— Русая, поправилъ отецъ.

Леди Эдбери находила страннымъ чтобы чистокровная Нмка была брюнетка. У нихъ вдь мало примси, особенно, на свер. А имя ея? Она забыла имя принцессы.

Отецъ мой повторилъ:— Принцесса Оттилія фонъ-Эппенвельценъ-Саркельдъ.

— Такъ вы говорите, она брюнетка?

— Чистйшая блондинка.

— А цвтъ лица?

— Способный ослпить праведника.

Леди Эдбери взглянула въ зеркало.— Гршниковъ, стало-быть, вы намъ оставляете?

Они стали обмниваться обычными любезностями и остротами. Я поклонился и бжалъ подъ тмъ предлогомъ что увидлъ Анну Пенрисъ въ верхнемъ ряду ложъ. Я пробрался къ ней, не будучи увренъ, какъ она меня встртитъ. Она поразила меня восклицаніемъ: ‘Счастливица то, говорятъ, нмецкая принцесса!’ Пріемъ ея былъ вполн дружественный. Она спросила имя дамы изъ ложи которой я вышелъ, и поглядвъ минуту на нее въ бинокль, сказала какъ будто съ удовольствіемъ: ‘Она молода.’ Я догадался что леди Эдбери, по общему мннію, заняла въ отношеніи къ отцу моему мсто Анны Пенрисъ. Но почему эта послдняя радовалась ея молодости, оставалось для меня непонятнымъ. Тетка ея проснулась, когда произнесено было мое имя. ‘Онъ здсь?’ воскликнула она вздрогнувъ. Анна улыбнулась, завела со мною рчь о моемъ отц, хваля меня за то что я не оставляю его, ибо ему предстоитъ тяжелая борьба. Она говорила о немъ съ теплымъ участіемъ, которое служило въ моихъ глазахъ лучшимъ доказательствомъ и его и ея благородства. Я общалъ ей отъ души не забывать нашу дружбу и проводилъ дамъ до передней, гд увидлъ отца ведущаго леди Эдбери въ карету на глазахъ у всхъ. Дестріе, молодой маркизъ, входившій въ это время въ театръ имъ на встрчу, взялъ подъ руку своего друга Витлингтона и сказалъ что-то о старомъ ‘герцог Фиц’ вызвавшее, какъ мн показалось, легкія уомшки въ тсномъ кружк избранныхъ. Прокричали карету леди Сампльменъ. Еще жертва! сказалъ чей-то голосъ. Анна Пенрисъ вышла сама искать своего лакея и экипажъ.

Я стоялъ одинъ на улиц, удивленный, раздраженный, полный разныхъ непріятныхъ чувствъ, когда отецъ подошелъ ко мн, напвая оперный мотивъ.

— Я поглядывалъ Джоріана, Ричи. Онъ былъ кавалеромъ нашей Сампльменъ. Должно-быть отправился къ Шасдіан. Ну, Ричи, такъ ты не могъ вынести разлуку съ палаткой? Ты видишь, я плыву по теченію на всхъ парусахъ. Я могу ужиться, если угодно судьб, въ маленькомъ германскомъ княжеств, но нигд, онъ выставилъ грудь, не дышу я такъ свободно, какъ въ Лондон. Здсь приволье, здсь мое поле битвы. Кстати, леди Эдбери находитъ тебя безукоризненнымъ, это значитъ только что она женщина со вкусомъ. Она никакъ не хотла замтить что фракъ на теб иностраннаго покроя. Поправь его завтра. Я пришлю къ теб моего портнаго. Я хотлъ сказать что если лондонская женщина не замтила такого обстоятельства, значитъ лицо и человкъ произвели на нее надлежащее впечатлніе. Ричи, милый мой, какъ мн выразить до какой степени я радъ тебя видть? Давай руку, Ричи. Вотъ мы бредемъ домой изъ свта. Это какъ будто то именно о чемъ я мечталъ. Вс въ добромъ здоровь въ Грендж? Что она, лучшая изъ женщинъ?

— Я пріхалъ по очень нужному длу, прервалъ я его.

— Я слушаю тебя, Ричи, говори.

— Сквайръ видлъ счетъ моего банкира, онъ находитъ что я забиралъ деньги безразсудно, онъ, безъ сомннья, правъ. Онъ требуетъ какого-нибудь объясненія. Онъ соглашается повидаться съ вами. Я пріхалъ просить васъ създить къ нему.

— Завтра же утромъ, не медля ни единаго часа, дитя мое. Очень пріятно будетъ видть старый Риверсли днемъ.

— Онъ предпочитаетъ встртиться съ вами въ Белстед. Капитанъ Белстедъ предлагаетъ свой домъ. Предупреждаю васъ, положеніе затруднительное. Сквайръ требуетъ полнаго отчета въ истраченныхъ деньгахъ.

— Я приглашу ея въ Лондонъ, обращу къ Деттермену и Ньюсону и попрошу его разчитать цнность принцессы.

— Вы понимаете что онъ не прідетъ по вашему приглашенію.

— Такъ какъ же мн объяснить ему что пріобрлъ я черезъ эту затрату, сынъ мой? Я обращу его къ Деттермену и Ньюсону.

— Но вы должны знать что онъ не желаетъ законныхъ дйствій, влекущихъ за собою огласку.

— Огласка-то именно намъ и желательна, Ричи. Она желательна невиннымъ, несправедливо осуждаемымъ. Мы хотимъ чтобъ объ насъ говорили, чтобы нельзя было не олыхать объ насъ. А тутъ еще владтельная принцесса. По чести, мистеръ Белтамъ, вамъ не на что жаловаться!

Я начиналъ терять терпніе.

— Что до меня лично касается, вы знаете, я не придаю цны деньгамъ. Но я долженъ сказать одно. Я сегодна слышалъ, признаюсь, съ удивленіемъ и огорченіемъ имя… я не подозрвалъ что имя принцессы будетъ произноситься наряду съ моимъ совершенно открыто.

— Очень естественно, онъ кивнулъ годовой и сдлалъ рукой одобрительный жестъ.

— Ну, такъ если вы не можете принять въ соображеніе чувства Оттиліи и ея семейства, подумайте по крайней мр обо мн и помните что я протестую противъ этого.

— Все, все, сказалъ онъ съ одушевленіемъ,— я все и всхъ принимаю въ соображеніе. Я привожу принцессу въ твои объятія. Ты вдь писалъ мн что сквайръ даетъ ей царское приданое, не такъ ли? Отъ моихъ комбинацій никому изъ васъ нельзя уклониться. Все уже сдлано. Я думаю за васъ, чувствую за васъ, дйствую за васъ. Ей-Богу, вы будете счастливы! Вздыхай, Ричи, вздыхай, судьба твоя теперь вврена мн.

— Я вроятно только трачу слова попустому, но я протестую противъ неправды. Вы знаете очень хорошо что вы пользовались именемъ принцессы для своихъ личныхъ цлей.

— Безъ всякаго сомннія, Ричи, пользовался. А разв цли мои не ваши также? Я долженъ имть всъ въ обществ чтобъ успть въ нашемъ главномъ предпріятіи. Можетъ-быть дйствительно имя принцессы служитъ временно свтильникомъ чтобъ озарить насъ и выставить на видъ. Она принадлежитъ намъ. Для нея мы готовимъ и приводимъ въ порядокъ домъ въ который она входитъ. Я плачу принцесс за пользованіе именемъ ея, царственнымъ приданымъ, теб я плачу принцессой, также по-царски, а мн ваше счастіе служитъ царскою наградой. Вс вмст, мы, безъ всякаго сомннія, добьемся своего…. Вотъ, дитя мое, сказалъ онъ прохожей женщин, роняя золотой ей въ руку,— съ условіемъ чтобы вы тотчасъ же пошли прямо домой. Женщина поблагодарила и общала.— Итакъ мы въ самомъ поток успха. Странно! Я чувствую нкоторую склонность къ меланхоліи. Успхъ? Какъ знать? Уже сотни шли предъ нами этою самою дорогой домой, подъ этими фонарями, между дворцами и паркомъ. Какъ подумаешь, такъ и представляется похоронная процессія. Тамъ, на конц, могила, роскошная, или скромная. Когда мн было четыре года, въ день моего рожденія, мн сказали что мать моя лежитъ мертвая на своей постели. Я помню до сихъ поръ какъ удивило меня что она не двигается. ‘Кручина сломила ее’, сказала моя старая нянька. Мн она казалась неповрежденною. Сестра ея завладла мною и ея бумагами и обручальнымъ кольцомъ, теперь хранящимся у Деттермена и Ньюсона, и портретами обоихъ моихъ родителей. Она, бдная, чтобы поддержать мое существованіе, отдала за деньги важнйшій изъ всхъ документовъ, который теперь существенно облегчилъ бы мн выигрышъ моего дла. Я никогда не разказывалъ теб о моемъ дтств? Дядя мой по матери былъ учитель пнія и декламаціи. Я ему обязанъ обработкой моего голоса. Онъ научилъ меня говорить выразительно. Языкъ одной книги его, подъ заглавіемъ Ораторъ, до сихъ поръ кажется мн образцовымъ. Ему откуда-то присылались деньги, и съ двумя, тремя перерывами до сихъ поръ присылаются. Старая нянька моя, да благословитъ ее Богъ, опять взялась за стирку блья. Я по’ цлымъ часамъ стоялъ подл ея корыта, Ричи, слушая ея предсказанія объ ожидающемъ меня величіи. Честное слово, я сомнваюсь бывалъ ли я когда счастливе чмъ въ то время. Теперь я уже нуждаюсь,— теб можно признаться, — въ возбуждающихъ средствахъ…. совершенно впрочемъ невинныхъ. Мистрисъ Вадди даетъ мн стаканъ шампанскаго. Правду сказать, Ричи, мать мою обзывали нехорошими именами. Самые камни этихъ улицъ требуютъ отъ меня неотступно чтобъ я очистилъ ея славу. Я не усталъ, но мн нужно вино.

Пока мы не пришли домой, онъ нсколько разъ повторялъ тревожно что ему нужно вино. Необычное возвращеніе его къ далекому прошедшему, странныя картины которыя провелъ онъ вдругъ предъ моими глазами заставили меня забыть мой гнвъ. Дома онъ выпилъ залпомъ свою порцію вина и легъ на диванъ, лакей снялъ съ него сапоги и прикрылъ его плащемъ. Лежа такъ, онъ весело пожелалъ мн доброй ночи. Мистрисъ Вадди сказала мн что вотъ уже съ мсяцъ онъ всегда такъ слитъ.

— Вдь къ нему теперь приходитъ столько же народу ночью сколько днемъ.

Во мн возникло предположеніе что онъ въ сношеніяхъ съ журналистикой. Мистрисъ Вадди безусловно врила въ несокрушимость его здоровья, и увряла что онъ уже уморилъ многихъ вздумавшихъ подражать его привычкамъ.

— Онъ теперь полководецъ на поход, говорила она съ улыбкой.

Вроятно слова эти она слышала отъ него самого. Хлопанье домовой двери, часто отворявшейся и затворявшейся ночью, свидтельствовало о приходахъ и отходахъ его адъютантовъ.

Рано утромъ я засталъ его ходящимъ взадъ и впередъ по кабинету и столовой, двери которыхъ были отворены, диктуя секретарю за конторкой и перебрасываясь отъ времени до времени нсколькими словами съ главнымъ конторщикомъ Деттермена и Ньюсона. Полъ былъ усыпавъ журналами. На отц моемъ были высокіе сапоги, широкій черный плащъ вислъ у него на плечахъ.

— Я длаю распоряженія относительно вечернихъ газетъ, сказалъ онъ, поздоровавшись со мною съ теплотой, въ которой была нкоторая примсь церемонности, и тотчасъ же прибавилъ:

— Достаточно, мистеръ Джобсонъ. Вставьте замтку: ‘мистеръ Гарри Лепель Ричмондъ изъ Риверсли, сынъ мой, не желаетъ другаго пути къ почестямъ въ своей родин, кром обыкновеннаго парламентскаго’. Извини, Ричи, сейчасъ я только отвчу утренней газет.

— Что это? Зачмъ печатать мое имя? вскричалъ я.

— Только для того чтобы поправить ошибку. Мн слдуетъ настаивать, мой милый сынъ, что ты не ищешь никакихъ отличій, что ты идешь своимъ путемъ. Мистеръ Джобсонъ, Бога ради отдайте это тотчасъ же. Принесите мн изъ типографіи мою замтку. Мистеръ Джакобсъ, мое почтеніе Гг. Деттермену и Ньюсону. Я желаю чтобы немедленно начали законныя дйствія и чтобы свтъ зналъ объ этомъ. Прощайте, господа!

И затмъ отецъ обратилъ на меня всю непреодолимую силу своихъ отрывистыхъ рчей, которыя лились потокомъ. Зачмъ печатать мое имя? Затмъ что я его сынъ. Онъ однако уврялъ что устраняетъ меня отъ всякаго участія въ своихъ личныхъ дйствіяхъ и ставитъ на сторону моего дда, какъ простаго англійскаго дворянина, наслдника одного изъ громаднйшихъ состояній въ стран.

— Я тебя отдляю отъ себя, Ричи, понимаешь ли? Я заявляю гласно что теб ни въ какомъ случа не нужно опираться на меня. Джобсонъ принесетъ теб для просмотра мою замтку, мое заявленіе правъ. Въ печати, въ литератур, въ суд, въ обществ, я иду на встрчу врагу и требую должнаго мн, требую неотступно. Конечно я поду для развлеченія къ сквайру, если ты считаешь это нужнымъ. Поговорить съ нимъ четверть часа, вотъ и все. Неужели ты въ самомъ дл думаешь что ему непріятно было бы еслибы ты получилъ титулъ? Нтъ, нтъ. А спроси кого хочешь изъ моихъ пріятелей. Я приведу ему дюину свидтелей которые подтвердятъ что дло это почти уже въ моихъ рукахъ. Неужели теперь опять въ одиннадцатый разъ я долженъ лишиться денегъ? Не говоря уже объ обязанности моей относительно тебя, я долженъ очистить имя моей матери…. Ты видлъ ея портретъ…. Какъ прелестна была эта женщина…. Это тебя не трогаетъ?

— Нтъ трогаетъ, позволилъ онъ мн вставить слово.

— Потому что ты любишь своего папашку! Онъ пожалъ мн об руки. Мн было жаль его, и въ то же время закрадывалось въ голову сомнніе, не актеръ ли это обольщаетъ меня. Я былъ недоволенъ, и не имлъ силы выразить мое неудовольствіе. Я былъ сбитъ съ толку, подавленъ. Я замчалъ что онъ искусно увертывается отъ моего протеста относительно принцессы, но въ то же время, я не могъ не сознаться что знаю аргументъ которымъ онъ будетъ оправдывать свой образъ дйствій и оправдывать неоспоримо. Я изъ робости не ршался возратиться къ этому предмету разговора. Словомъ, я сознательно поддался его обольстительнымъ, волнующимъ рчамъ, уступилъ увлекавшему меня теченію, и живя нсколько дней съ нимъ въ Лондон, имлъ случай убдиться что не надо мною однимъ иметъ онъ такую власть. Допуская что деньги нужны ему для господства надъ обществомъ, и что никто не уметъ пользоваться ими такъ какъ онъ, отецъ отвчалъ на одно отчаянное замчаніе мое:

— Да вдь эти деньги я отдаю въ ростъ, помщаю лучше, чмъ твой ддушка. Я привелъ въ смущеніе правительство, продолжалъ онъ таинственнымъ шепотомъ.— Да, я могу утвердительно сказать что нахожусь въ сношеніяхъ съ его агентами. Меня подкупаютъ, дйствительно подкупаютъ, Ричи. Я получаю ежегодно субсидію. Все это длается очень ловко. Однако я не даю имъ покоя. Беру что даютъ, и не отказываюсь ни отъ единаго изъ моихъ правъ.

Дженета написала что пора бы мн вернуться.

— Я готовъ, сказалъ мой отецъ.— Мн стоитъ встртиться съ мистеромъ Белтамомъ, только непремнно въ комнат, въ четырехъ стнахъ, чтобы склонить его на мою сторону. Если сквайръ будетъ васъ поддерживать, Ричи, мы завоюемъ міръ. Его богатство, мое праведное дло, твой знатный бракъ…. Кстати, объ этомъ положительно объявлено въ утреннихъ газетахъ.

Въ смущеніи я спросилъ о чемъ объявлено?

— Читай, сказалъ онъ.— Вотъ это можно будетъ вручить мистеру Белтаму при встрч. Это вроятно пошло отъ одного изъ посольствъ. Все равно, вотъ оно!

Я прочелъ замтку, въ которой Оттилія называлась по имени, потомъ перечислялись ея титулы, дале слдовало мое имя, указаніе на предстоящее мн богатое наслдство, и наконецъ, о ужасъ! доказательство что я не первый простой англійскій дворянинъ стяжавшій руку владтельной иностранной принцессы. Въ заключеніи перечислялись имена Англичанъ не знатнаго рода внчавшихся съ принцессами: Гомфри, Чарльсъ, Вильямъ, Джонъ, и послдній, Гарри. Кончалось извстіемъ что свадьба отпразднуется прежде конца настоящаго сезона.

Я взглянулъ на отца, готовый вступить съ нимъ въ борьбу. Онъ весь сіялъ.

— Нельзя ли это остановить? спросилъ я умоляющимъ голосомъ.

Въ отвтъ онъ замахалъ руками, задвигалъ ртомъ и бровями, выражая полнйшую невозможность, не допускавшую никакихъ возраженій.

— Печатныхъ словъ нельзя остановить, Риччи, нашъ Джоріанъ сравниваетъ ихъ съ окрещенными младенцами. У нихъ уже есть душа. Превосходное замчаніе. Да и вотъ что, Риччи, можешь ли ты поклясться честностію твоего любящаго сердца что эта замтка не доставляетъ теб никакого удовольствія? Не можешь! воскликнулъ мой отецъ, видя что я начинаю маяться, и я почувствовалъ что дйствительно такая клятва была бы лжива. Но я могъ поклясться что согласился бы скоре провалиться на дно морское, чмъ показать эту замтку принцесс. Я перечелъ еще разъ. Это напечатано. Это похоже на дло. Это какъ будто осуществленіе моихъ грезъ. Но внутреннее чувство говорило мн что все это мн только грезится. Единственно что могъ и сдлать, настоять на поздк въ Риверсли какъ можно скоре, чтобы выяснить мое собственное положеніе. ‘Назначь часъ’, сказалъ мн отецъ. Мы однако медлили.

Нсколько уяснилось мн, какъ я думалъ, положеніе отца моего изъ одного разговора его за завтракомъ съ Джоріаномъ Де-Виттомъ, который принесъ мн причудливо свернутую розовую записочку отъ Mademoiselle Шасдіанъ, и отдалъ съ видомъ собаки принужденной отступиться отъ кости, обнаруживая мн большую холодность. Альфонсовы котлеты подверглись рзкой критик.

— Полагаю, замтилъ капитанъ, — онъ зналъ что я приду?

— Я письменно сообщилъ ему объ этомъ вчера, сказалъ мой отецъ.— Но будьте справедливы къ нему, сознайтесь что онъ одинъ изъ немногихъ добросовстно исполняющихъ свои дневныя обязанности.

— Англійскій климатъ сбилъ съ толку дурака. Онъ столько кладетъ перцу въ свои блюда, какъ Индецъ, воспитанный на пряностяхъ.

— Позвоните чтобъ онъ пришелъ, Джоріанъ, только пожалуста не доводите его до отчаянія. Онъ оставляетъ для меня какое угодно мсто, и я привыкъ къ нему.

— Такъ, такъ, вы его балуете.

— Отецъ мой пожалъ плечами.— Дло-то въ томъ, другъ Джоріанъ, что желудокъ вашъ становится причудливъ.

— Никогда еще нбо у меня не было чувствительне, а слдовательно мой желудокъ въ исправности и знаетъ свое дло.

— Зачмъ вы не попробовали рыбы съ масломъ и каперсами?

— Лучше бы, по моему, повару вашему ограничиваться яичницей.

— Ужь не кашей ли?

— Нтъ, пусть меня повсятъ, если онъ въ состояніи изготовить кашу какъ слдуетъ.

— Это могъ бы сказать о себ и Каремъ.

— Съ тою только разницей, воскликнулъ Джоріанъ горячась, — что ему никогда бы въ голову не пришло подать одно изъ вашихъ варварскихъ кушаній. Скажу вамъ вотъ что, Рой, вы меня удивляете, до сихъ поръ я не замчалъ за вами такой безтактности чтобы защищать дурное блюдо за своимъ собственнымъ столомъ.

— Тмъ скоре можно простить меня, Джоріанъ.

— О! я вамъ прощаю, усмхнулся Джоріанъ,— завтракъ не важное дло.

Отецъ мой сталъ уврять его что поговоритъ серіозно съ Альфонсомъ, котораго оправдывалъ тмъ что онъ никогда не служилъ при госпитал и поэтому, очень можетъ-быть, не достаточно принимаетъ въ соображеніе желудокъ и аппетитъ больныхъ.

Джоріанъ откинулъ назадъ голову, словно готовился пустить мткій сарказмъ, но вдругъ обратился ко мн и сказалъ:

— Гарри, такъ или иначе, отецъ вашъ долженъ жениться. Когда объ васъ говорятъ, тутъ-то самое время выбирать между богатыми и красивыми. Я отказываюсь служить доле грлкой, отказываюсь на отрзъ. Я говорю не изъ личныхъ соображеній, совтъ мой безкорыстный и дружескій. Говорю вамъ прямо, Рой, оставивъ въ сторон глупую роль какую игралъ я на послднемъ балу въ Гильдгол, когда альдерменъ умчался, подобный лту, и оставилъ насъ изображать плодоносную осень…. говорю вамъ прямо, нельзя давать вчно висть ей на древ ожиданія. Оно сорвется.

— Такъ поймайте ее, Джоріанъ, вы насторож.

— Триста тысячъ врныхъ, Рой Ричмондъ!— Кто? Я? Я не искатель счастія.

— И я также, другъ Джоріанъ.

— Да, потому что вы не цльный человкъ. Вы провалитесь между двухъ стульевъ.

Отецъ мой замтилъ что взыщетъ за все это съ Альфонса.

— Вы упустили ту прелестную двушку изъ Валлиса, а она была у васъ въ рукахъ. Безуміе! продолжалъ Джоріанъ.— Вы старетесь. Придетъ время когда вы станете скучны. Вы помните, первая леди Эдбери испортила вамъ дло, когда выборъ завислъ отъ васъ. Теперь вы возитесь со второю. Она порхающая бабочка, но вы бы могли привязать ее, если у ней не слишкомъ много долговъ. Ваша псенка, полагаю, еще не спта. Только знаете, другъ Рой, въ жизни не надо откладывать полученія приза до тхъ поръ пока достигнешь пристани, говоря метафорически. Вы появляетесь приблизительно каждыя семь лтъ. Еще семилтіе, и женщины начнутъ задумываться. Нельзя пересилить времени, пріятель.

— Такъ значитъ, сказалъ мой отецъ,— я приближаюсь къ пристани, женщины начинаютъ задумываться, а время себ идетъ. Джоріанъ, въ мысляхъ вашихъ путаница. Я не женюсь.

— Такъ выслушайте же друга….

— Я не женюсь, Джоріанъ, и вы знаете почему.

— Чувства.

— Они составляютъ часть моей жизни.

— Такъ я и говорю: вы человкъ не цльный. Вы одарены безмрно и способностями и смлостью, и предназначены на неудачу, потому что едва весь Ковентъ-Гарденъ въ вашемъ распоряженіи въ четвертый или въ пятый разъ, какъ вы опускаете руки въ карманы и говорите: ‘Нтъ, одного яблока я не могу достать, а изъ этихъ я не хочу никакого. Да и яблоко-то то должно-быть уже порядочно перезрло. И вы знаете очень хорошо, въ васъ вдь есть здравый смыслъ, если встряхнуть васъ, что въ вашемъ положеніи безуміе не пользоваться представляющимся случаемъ. Вамъ нечего объяснять что значатъ деньги. Съ деньгами и съ женой которая бы ими распоряжалась, вы вполн тотъ человкъ какимъ вы желаете считаться. Безъ нихъ, Гарри извинитъ меня, вы какая-то былинка покачивающаяся то сюда, то туда, увядающая и никому не пригодная. О, чортъ возьми! добавилъ Джоріанъ,— объ этомъ непріятно думать.

Отецъ мой отвчалъ:

— Гарри конечно извинитъ что вы изъ дружескаго чувства говорите о такихъ вопросахъ, весьма близко насъ касающихся, которыхъ мы еще не нашли удобнымъ съ нимъ обсудить. И будьте уврены, Джоріанъ, я дамъ Альфонсу пріемъ лкарства. Я совершенно съ вами согласенъ что лучшіе изъ поваровъ иногда въ этомъ нуждаются. А теперь Гарри сообщитъ намъ приказанія M-lle Шасдіаны.

Содержаніе письма позволяло мн прочесть его въ слухъ. Она желала знать какъ будутъ забавлять ее въ воскресенье.

— Мы это устроимъ, сказалъ мой отецъ.— Я вамъ поручаю распоряженія, Джоріанъ. Уважайте предразсудки и избгайте столкновеній, вотъ и все.

Капитанъ Де-Виттъ мало-по-малу развеселился когда розовая бумажка сдлалась общимъ достояніемъ, и изъ серіознаго наставляющаго друга сдлался опять пріятнымъ, податливымъ собесдникомъ. Я былъ благодаренъ ему за открытыя имъ мн новыя точки зрнія. Конечно, отцу моему недурно было бы взять богатую жену, которая бы присматривала за нимъ.

По моему желанію, мы предъ поздкой въ Риверсли имли совщаніе съ Деттерменомъ и Ньюсономъ, въ присутствіи Гемпля и Джоріана Де-Витта. Странные документы разсматривались и сличались съ однимъ королевскимъ декретомъ: свидтельства людей уже умершихъ, обручальное кольцо, вера, кружева, платки съ ясными еще вензелями, золотыя вещи съ надписью ‘божественной Анастасіи’ и дале собственное имя, старыя пожелтлыя письма, исполненныя клятвъ въ врности.

— Вотъ, сказалъ Джоріанъ, поднимая одинъ изъ ветхихъ клочковъ бумаги,— вы видите предъ собою мумію любви.

То была разв любовь мясника къ овц. Разказъ сестры Анастасіи, подписанный и скрпленный печатью, излагалъ простымъ языкомъ событія которыя ее убили. Она упоминала о брачномъ свидтельств, завряла клятвенно что очевидцы были подкуплены, называла въ точности домъ въ которомъ совершился обрядъ внчанія, и опредляла день въ который прелестная миссъ Арметъ, посл исполненія роли Цамиры, была похищена у дверей театра сумашедшимъ лордомъ Бомари.

— Я знаю что есть еще въ живыхъ свидтели, мистеръ Темпль, сказалъ отецъ, видя что молодой юристъ задумчиво молчитъ.— Одинъ изъ нихъ у меня подъ рукой. Я кормлю его. Вотъ послушайте.

Онъ прочелъ дв, три нестерпимыхъ фразы изъ любовныхъ писемъ, и голосъ его оборвался. Одинъ изъ членовъ фирмы отвелъ меня въ сторону, чтобы показать мн документъ которымъ я обезпечивалъ своимъ поручительствомъ расходы длопроизводства. Я подписалъ эту бумагу. Мы съ Темплемъ вышли изъ конторы, убжденные что видли тнь чего-то.

ГЛАВА XL.
Встрча отца моего съ ддомъ.

Моему отцу угодно было въ день поздки нашей въ Белстедъ вывезти меня изъ Лондона въ большой открытой коляск, въ которой онъ объхалъ модные кварталы, привлекая вниманіе очень многихъ. Я предпочелъ бы отправиться, какъ вс люди, незамченнымъ, и однако не могъ отдлаться отъ нкотораго чувства радости, видя какъ его привычки и притязанія соотвтствуютъ его наружности, идутъ къ нему. Онъ сумлъ какою-то простотой обращенія и рчей удалить отъ меня мысль что онъ играетъ въ опасную игру, хотя я это и зналъ, и самъ онъ не разъ въ этомъ сознавался, въ немъ была какая-то самоувренность которая все-таки до нкоторой степени меня успокоивала. Я все-таки чувствовалъ себя связаннымъ съ его судьбой. Еслибы духъ убитаго Гектора парилъ надъ его тломъ въ то время какъ воспаленный гнвомъ Пелидъ мчалъ его за своею колесницей вокругъ Трои, онъ вроятно ощущалъ бы, отрезвленный Эребомъ, почти то же что я въ то время лихорадочной суетни которое отецъ мой называлъ своимъ большимъ парадомъ. Я былъ какъ очарованъ, и воспретивъ дальнйшее упоминаніе моего имени или имени принцессы въ печати, ни въ чемъ боле ему не противился. Да и не легко было бы ему противиться.

Мы остановились на одной станціи на полдорог отъ Белстеда и застали тамъ Цыганку Кіоми. Она несла узелъ и со свирпымъ видомъ покупала билетъ на желзную дорогу не въ томъ направленіи въ которомъ мы хали. Она дала мн странный отвтъ что не можетъ сказать гд ея таборъ и куда она детъ одна по желзной дорог. Я случайно упомянулъ о Геріот. Глаза ея блеснули молніей. ‘Онъ не будетъ въ Белстед’, сказала она, какъ будто это что-нибудь значило. Я сообщилъ ей что мы приглашены въ Белстедъ. ‘О, она дома’, подмигнула мн Шоми, и все лицо ея заиграло. Слова эти прямо отвчали на мою мысль. Мн пришло въ голову не случилось ли чего съ кмъ-нибудь изъ моихъ друзей. Отецъ мой попросилъ ее погадать ему въ отдаленномъ углу станціи. Онъ придумалъ это средство чтобы дать ей денегъ на дорогу. Когда ухала она на нашихъ глазахъ, онъ заговорилъ о ней, и сказалъ что чувствуетъ опасенія, но не опредлилъ какія именно. Я видлъ что она находится въ одномъ изъ своихъ бшеныхъ настроеній. Лицо этой двушки обладало силой заставить меня забыть прекрасныхъ женщинъ и затемнить во мн понятіе о женской красот.

Случилось такъ что сквайръ встртился съ нами на углу сосновой рощи въ долин, въ конц которой, на возвышеніи за березовымъ лскомъ, лежалъ Белстедъ. Онъ былъ верхомъ и крикнулъ сипло капитанову кучеру, который везъ насъ, остановиться.

— Слушай, Гарри! воскликнулъ онъ мн тмъ же грубымъ голосомъ.— Я не вижу зачмъ намъ безпокоить капитана Вильяма. Рчь идетъ о дл, а не объ удовольствіи. Книжка у меня въ карман. Спроси не угодно ли войти въ домъ моего управляющаго, здсь рядомъ. Въ десять минутъ я узнаю все что мн нужно. Мн хочется съ этимъ покончить. Спроси….

Отецъ мой всталъ и поклонился снявъ шляпу.

Ддъ мой тронулъ шляпу рукой и кивнулъ головой.

— Мистеръ Белтамъ, надюсь что вы чувствуете себя хорошо.

— Я буду чувствовать себя лучше когда покончу дьявольски непріятное дло.

— Я предлагаю вамъ мое посильное содйствіе.

— Въ самомъ дл? Такъ вылзьте и войдите къ моему управляющему.

— Иду.

Отецъ мой вышелъ изъ экипажа. Сквайръ перебросилъ черезъ сдло свою страдающую подагрой ногу, чтобы сойти съ лошади, но не усплъ избгнуть помощи и изъявленій состраданія моего отца.

— Подагра, мистеръ Белтамъ, не совсмъ пріятное намъ доказательство длиннаго ряда предковъ.

Отецъ поднялъ руки чтобы помочь сквайру, а тотъ свирпо глядлъ черезъ плечо, не желая прикоснуться къ протянутой ненавистной рук, и слишкомъ мучимый болью чтобъ обойтись безъ нея. Онъ похожъ былъ на преступника захваченнаго врасплохъ. Я слышалъ какъ онъ бормоталъ: ‘Что за проклятую чушь…. несетъ…’ Одна нога его была въ стремени, другая касалась земли, непріятель подступалъ къ нему, онъ какъ будто готовъ былъ опятъ ссть въ сдло. Я подосплъ къ нему на выручку. ‘Чортъ возьми!… А! Это ты!’ сказалъ онъ.

Сквайръ приказалъ своему груму Уберли проводить лошадь взадъ и впередъ предъ дверью Тома Экерти, а мн оставаться тутъ на мст, и затмъ заковылялъ къ дому. Отецъ мой шелъ не спша за нимъ. Дверь отворилась. Отецъ пропустилъ старика впередъ съ поклономъ и жестомъ не допускавшимъ противорчія, и дверь затворилась за ними. Я замтилъ что Уберли странно кривитъ ротъ и прищуриваетъ глаза, указывая пальцемъ на домъ, съ цлью сообщить мысли свои капитанову кучеру Самуилу, и совершенно согласился съ нимъ что свиданіе это смшно и едва ли поведетъ къ чему-нибудь. Я подумалъ о принцесс и о томъ что мои надежды зависятъ отъ подобной встрчи. Съ того часа какъ вступилъ я на песчаное взморье материка Европы, до того какъ я оставилъ его, я какъ будто объятъ былъ сномъ. Я протягивалъ руку къ высшимъ благамъ земли, а вотъ теперь денежный вопросъ подрзываетъ мечты мои какъ острое лезвіе косы.

Дверь не отворялась. Поляны темнли. Я услышалъ шумъ колесъ, и вслдъ затмъ знакомый голосъ, голосъ Дженеты, произнесъ:

— Это должно-быть Гарри.— Она правила сидя въ экипаж съ тетушкой Дороти. Об он притихли, услышавъ что происходитъ многознаменательное состязаніе, Дженета прежде всего подумала о сквайр.

— Я не хочу чтобъ онъ халъ домой верхомъ ночью, сказала она, и отослала Уберли съ лошадью. Посл дамскаго спора Дженета наконецъ согласилась чтобы тетушка пошла пшкомъ со мною, я веллъ Самуилу хать впередъ въ Белстедъ и сказать что мы идемъ за нимъ слдомъ. Дженета кивкомъ изъявила согласіе указать отцу моему гд онъ можетъ найти меня на дорог изъ Риверсли. Мы съ тетушкой Дороти тихонько пошли впередъ. По ея желанію я свернулъ на тропинку чтобы не нагналъ насъ экипажъ Дженеты, и когда она, весело болтая со сквайромъ, прохала, мы повернули назадъ, чтобы встртиться съ отцомъ моимъ. Онъ онмлъ, увидавъ Дороти Белтамъ. По его убдительной просьб, она согласилась увидться съ нимъ на слдующій день. Отчетъ его о результат свиданія его со сквайромъ былъ непонятенъ ей, также какъ и мн. Даже посл того какъ мы оставили ее у воротъ парка, я не могъ добиться отъ него ничего опредленнаго, онъ говорилъ только что все идетъ хорошо и что сквайръ необыкновенно практиченъ, онъ былъ однако очень доволенъ собою.— Да, говорилъ онъ, все устроилось отлично, принимая конечно въ соображеніе ограниченный умъ съ которымъ мы имемъ дло. Потомъ, чтобы перемнить разговоръ, онъ сталъ распространяться о странной исторіи того человка который безчисленное множество лтъ тому назадъ, въ одну ночь мене холодную чмъ ныншняя, хотя время было зимнее, несъ своего маленькаго сына по этой же самой дорог, среди холмовъ и лощинъ, мимо виднющейся тамъ подл сосенъ воды. Предъ отходомъ ко сну онъ клялся что насколько возможно удовлетворилъ сквайра.— Вполн удовлетворилъ его, говорилъ онъ, чтобъ я спалъ спокойно, увряю тебя, Ричи, въ этомъ нтъ никакого сомннія.— Онъ тотчасъ же плнилъ Джулію и заслужилъ глубокое сочувствіе капитана Белстеда.— Теперь я узнала человка котораго всегда обожала, когда вы еще были мальчикомъ, Ричи, говорила она.— Мужъ твой вполн одобряетъ твой вкусъ, другъ мой, вздохнулъ капитанъ Белстедъ. Они ухаживали за нимъ, и въ ихъ обществ я опять поддался доврчивости, пока не увидалъ тетушку Дороти на другой день посл свиданія ея съ моимъ отцомъ. Глубокое уваженіе его къ ней не позволило ему отвчать лживо на ея вопросы. Тутъ онъ говорилъ правду. Оказалось что тснимый сквайромъ, который не допускалъ остроумія и блестящихъ выходокъ въ дловомъ вопрос и ‘ограниченный умъ’ котораго злился на безумные расходы сдланные будто бы съ цлью завладть принцессой, отецъ мой прибгнулъ къ вымыслу что многіе чеки означаютъ лишь суммы занятыя имъ у меня, которыя онъ готовъ заплатить, и можетъ, если сквайръ требуетъ, заплатить сейчасъ же, ибо деньги эти не истрачены, он помщены въ предпріятія весьма выгодныя, изъ которыхъ можетъ-быть не слдовало бы вынимать ихъ раньше извстнаго срока, но если мистеръ Белтамъ отъ имени своего внука и наслдника этого требуетъ, то желаніе его будетъ исполнено. Деньги эти были заняты единственно съ цлію помстить ихъ выгодно для меня, порукой въ этомъ слово благороднаго человка.

Сквайръ сурово далъ отцу мсяца два сроку.

Дороти Белтамъ пробыла съ отцомъ моимъ около часу на ферм Экерти. Она дала ему поцловать свою руку, когда онъ прощался съ ней, но отвернула лицо. Онъ былъ видимо огорченъ, едва владлъ своимъ голосомъ, просилъ чтобъ я поскоре къ нему пріхалъ, и поклонившись съ словами: ‘Да благословитъ васъ Богъ, сударыня, единственный другъ, мой на земл’, ушелъ нетвердымъ шагомъ. Грустный видъ не къ лицу былъ ему, невольно припоминались его недостатки когда онъ являлся унылымъ. Такъ было со мною, но не съ тетушкой, которая жалла его, какъ ни осуждала она его расточительность и уловки къ которымъ она заставляла его прибгать. Тетушка опасалась что отсрочка которой добился отецъ не устранитъ затрудненія, а только увеличитъ его въ ум сквайра, и думала что напрасно мы свели ихъ, что это мра опасная для моей будущности, ибо если деньги не явятся въ назначенный срокъ, за вс провинности отца придется отвчать мн, какъ его сообщнику, и въ тратахъ и въ придуманныхъ посл отговоркахъ. Я припомнилъ что деньги дйствительно были положены въ угольныя копи принца Эрнста.

— Дай Богъ чтобы все кончилось благополучно, говорила тетушка.

Идя вверхъ по полян, мы оглянулись на длинную желтющую дорогу, гд виднлся экипажъ увозящій на станцію отца моего, и заговорили о проявляющихся въ судьб его трагическихъ началахъ, которыя я тогда всми силами старался устранить изъ жизни. Я врилъ въ личную свободу, но страданіе побуждало не возлагать на него слишкомъ строгой отвтственности, какъ на человка сдлавшагося при рожденіи жертвой несправедливости и имющаго право жаловаться на жестокость судьбы. Тетушка Дороти совтовала мн взять его подъ мой присмотръ, продать домъ и мебель и поселить его на холостой квартир съ его надежною экономкой и однимъ только слугой.

— И на это ему нужны будутъ деньги, замтилъ я.

Она прошептала:

— Ему, кажется, выдается извстный, годовой доходъ.

Чувство деликатности заставило ее покраснть, вдаваясь въ такія подробности его частной жизни. Мн нравилось въ ней это чувство.

— Доходъ небольшой, сказалъ я.

Эта жалкая попытка поправить оказанную ему несправедливость ничтожною ежегодною подачкой сердила меня. Я припоминалъ съ досадой безразсудныя надежды которыя онъ основывалъ на этомъ неясномъ признаніи его правъ.

— Не будемъ говорить объ этомъ, продолжалъ я.— Лучше бы ему вовсе не брать этого дохода. Я наложу на него запретъ.

— Ты не запретишь ему платить этими деньгами долги, Гарри.

— Можетъ-быть онъ входитъ въ боле тяжкій долгъ, принимая эти деньги, тетушка.

— Желательно чтобъ онъ никогда не нуждался въ нихъ.

— Да, или не старался бы отыскать ихъ источниковъ.

— Старанія эти были бы напрасны, замтила она.

Я не то разумлъ, но не счелъ нужнымъ объяснять ей.

ГЛАВА XLI.
Начало блеска и хлопотъ отцовскаго большаго парада.

Дженета, въ отвтъ на наши разспросы о настроеніи духа сквайра, указала въ газетахъ объявленіе о большомъ публичномъ бал который предполагаетъ дать мой отецъ и за которымъ должны послдовать еще два другихъ, и сказала что, увидвъ это объявленіе, сквайръ пожалъ плечами. Она думала что опасаться особенно нечего, даже еслибъ отецъ мой не сдержалъ своего слова, но считала положительною ошибкой ставить его между мною и сквайромъ и порицала капитана Белстеда. Можетъ-быть порицала она его за то что онъ и жена его, очарованные моимъ отцомъ, не могли воздержаться чтобы не пть похвалъ ему за столомъ сквайра, и намъ стоило большихъ трудовъ предупредить вспышку которую могли бы произвести эти неумренныя похвалы. Белстеды сообщили сквайру что они приглашены на большіе лондонскіе балы и намрены хать.

— Балы по подписк? спросилъ сквайръ.

— Нтъ, отвчалъ капитанъ.

— Такъ значитъ мщанскіе балы, что ли?

— Нтъ-съ, это балы даваемые извстнымъ въ обществ джентльменомъ.

— Это то же самое что мщанскіе балы.

— Я на мщанскіе балы не зжу.

— То-то, остерегитесь, Вильямъ.

Капитанъ очень разсердился.

— Что это значитъ, сказалъ онъ, обращаясь къ намъ, — что это значитъ что сквайръ говоритъ офицеру королевскаго флота что онъ возитъ жену свою на мщанскіе балы?

Джулія грозила местью за обиду. У нея со сквайромъ завязался споръ о значеніи слова джентльменъ. Объясняя это слово, она описывала наружность и пріемы отца моего. ‘Вы послушайте меня, сквайръ. Джентльменъ, говорю я, тотъ про котораго вы бы сказали, что если онъ не родился герцогомъ, то ему слдовало родиться. Онъ въ одно мгновеніе ока отмыкаетъ себ сердце женщины. Мелочность чужда ему, онъ готовъ отдать все что у него есть. Онъ врный другъ, если онъ не держитъ своего слова, вы видите тотчасъ же что это вина обстоятельствъ. Ростомъ онъ въ двнадцать вершковъ, молодецъ собою’ и т. д.

Сквайръ злился слыша какъ превозносится ненавистный ему человкъ въ недоступной области отвлеченностей. Джулія могла бы говорить изящне, но мужъ ея приходилъ въ восторгъ отъ ея умнья рисовать портреты и прибавилъ:

— Да, вотъ что такое джентльменъ, сквайръ. И такой человкъ можетъ быть увренъ что полсвта будетъ бранить его.

— Три четверти, Вильямъ, отвчалъ сквайръ.— То-есть, другими словами, вс кредиторы вашего джентльмена.

— Что жь такое, отозвался капитанъ, неумвшій фехтовать на удачу,— все это вознаграждается личными достоинствами.

— Конечно, Вильямъ, конечно, возразилъ сквайръ,— и этими достоинствами вы будете плняться пока будете плясать подъ его дудку.

Капитанъ Белстедъ поклонился.

— Вамъ послднее слово, сквайръ.

Сквайръ кивнулъ головой.

— Я передамъ его жен вашей, Вильямъ.

Джулія откликнулась любезно:

— Совершенный джентльменъ! Безукоризненный! Да посрамятся враги его!

— Вы сильно выражаегесь, сударыня! проворчалъ сквайръ.

— Ахъ, Боже мой! разв вы не знаете народнаго припва? сказала она.

— Какой тутъ народный припвъ! Медоточивый негодяй…. самъ онъ посрамится!

— А, позвольте, гд же мое послднее слово? Джулія вскочила съ мста и насмшливо присла.

— Глупенькій вы ддушка, сказала Дженета, подходя къ нему,— разв вы не видите что эта хитрая женщина хочетъ нарядить васъ въ свое платье и похвастаться этимъ предъ нами, пока вы допиваете вино свое.

Старикъ сталъ ласкать ее. И мн хотлось ее приласкать, такъ кротко и мило наклонилась она къ нему.

— Одно мое утшеніе что вы не дете на эти шутовскіе балы, другъ мой, сказалъ онъ.

— Я не приглашена! вздохнула она комично.

— Да, и не будете приглашены пока я въ силахъ предохранить васъ отъ дурнаго общества.

— Но, ддушка, я люблю танцовать.

— Танцуйте сколько угодно вамъ, душа моя, я вамъ не мшаю.

— Но гд жь музыка-то?

— За музыкой дло не станетъ.

— А гд кавалеры?

Сквайръ указалъ на меня.

— Вамъ вдь одного довольно, я думаю? и тутъ же поправился:— Нтъ, этотъ малый завербованъ въ другую кадриль. Попомните мое слово, миссъ Дженета, онъ еще будетъ плясать подъ вашу дудочку. Ты слышишь? Раздраженіе возбужденное капитаномъ Белстедомъ разразилось:— Кто это такое плясалъ пока Римъ горлъ?

— Императоръ Неронъ, сказала Дженета.— Онъ убилъ пріятеля Гарри Сенеку, году на восьмидесятомъ жизни и…. ну, полноте же, ддушка.

— Слушай, мистеръ Гарри, танцуй сколько можешь въ город со всмъ своимъ сбродомъ, пока горитъ огонь. Пройдетъ охота плясать какъ останется одна зола. Хорошъ императоръ былъ Неронъ на слдующее утро. Клянусь Богомъ, ты еще будешь стоять на колняхъ предъ двушкой которая въ пятьсотъ разъ лучше всхъ барынь танцующихъ съ тобой пока есть у тебя чмъ заплатить музыканту.

Дженета зажала ему ротъ, поцловала его, подала ему вино. Онъ выпилъ и ударилъ кулакомъ по столу.

— У насъ и здсь будутъ праздники! Двочка моя будетъ выбирать себ кавалеровъ какихъ ей угодно. Я не допущу чтобы молодой повса держалъ ее въ тни. Возьми шестерыхъ своихъ сверстниковъ, да шестерыхъ людей разсудительныхъ, ей Богу вся дюжина заткнетъ тебя за поясъ. Женщины на твоей сторон только изъ-за твоей бодрой наружности.

Дженета воскликнула съ негодованіемъ:

— Ддушка, вы меня оскорбляете! и вышла величавымъ шагомъ.

— Что жь длать, если женщины на его сторон, сказалъ капитанъ Вильямъ кротко.

— Онъ будетъ плясать пока банкиръ ему позволитъ, такъ же какъ и вашъ джентльменъ, Вильямъ. Да вотъ мы скоро увидимъ.

— Предоставляю вамъ говорить обо мн что угодно, сказалъ я вставая.— Еслибы вы заблагоразсудили бранить меня наедин, мн бы это было пріятне, ради вашихъ гостей, но я обязанъ покоряться вашему усмотрнію, и во всякомъ случа помню что вы, кажется, забываете что вы мн ддъ.

Сказавъ это я вышелъ вслдъ за дамами. Слова мои были не совсмъ умстны, и произнесъ я ихъ, какъ замтилъ мн потомъ капитанъ Белстедъ, тономъ моего отца. Вслдствіе чего сквайръ объявилъ что видитъ во мн весьма мало Белтамовскаго. Всего лучше было бы спросить его тутъ же согласенъ ли онъ чтобъ я халъ въ Германію. Но я былъ смущенъ и тревожимъ опасеніями. Я бы не похалъ. Я не могъ явиться къ Оттиліи не пріобртя другаго званія кром наслдника великихъ богатствъ.

Дженета отъ меня удалялась. Мн очень хотлось утшить ее, не столько можетъ-быть утшить сколько излить мои собственныя страданія въ ея ухо, очень между прочимъ хорошенькое. Мы танцовали вмст на балу данномъ въ Риверсли сквайромъ въ одинъ день съ баломъ отца моего въ Лондон. Дженета хвалила меня за благоразуміе.

— Теперь все идетъ хорошо, говорила она, — ддушк хочется только видть насъ въ ладу другъ съ другомъ, и удостовриться что мн не оказывается пренебреженія.

Старикъ, жертвуя собою для своей любимицы, выдерживалъ вс ужасы бала вплоть до ужина и не сводилъ глазъ съ насъ двоихъ. Онъ какъ будто совсмъ забылъ мою помолвку съ иностранкой, хотя сэръ-Родрикъ и леди Ильчестеръ и другіе говорили что объ ней уже объявлено въ газетахъ.— Какъ теб это нравится? сказалъ мн сквайръ, глядя какъ одинъ изъ молодыхъ Робреевъ умчалъ Дженету.

— Ей какъ будто нравится, отвчалъ я.

— Нравится! повторилъ онъ.— Въ мое время я бы не позволилъ всякому встрчному вертться такъ съ двушкой къ которой я неравнодушенъ. Смотри на нихъ. Каковъ у нея станъ! Она сильна, она здорова. Если ты хочешь жену которая бы глядла принцессой….

Похвалы его не были не заслужены. Но она танцовала такъ же развязно и весело съ Фредомъ Робреемъ, какъ и съ Гарри Ричмондомъ. Я. радовался ея равнодушію. Въ послдствіи въ Лондон, когда M-lle Шасдіанъ вызывала меня на опасныя сарабанды, я желалъ чтобы Дженета обнаружила ко мн хотя слабое чувство, которое послужило бы мн предохранительнымъ средствомъ. Оттилія сіяла вдали, она не присылала мн всти, образъ ея не становился между мной и соблазномъ. Вс понятія мои о превосходств моей натуры какъ будто рушились, и начиная съ отчаяніемъ чувствовать себя такимъ же какъ вс люди, я мало-по-малу терялъ сознаніе правъ своихъ на нее. Мн пришло въ голову что вс опасенія мои относительно впечатлнія произведеннаго на Оттилію послднею сценой въ лтнемъ дворц должны быть справедливы, и я лишился надежды. Темпль находилъ что она слишкомъ жестоко испытываетъ меня. При такихъ обстоятельствахъ я все мене и мене чувствовалъ наклонности возобновить борьбу съ отцомъ по поводу его расточительной жизни. ‘Пусть жизнь эта продолжается пока есть у меня возможность его поддерживать!’ восклицалъ я. Онъ говорилъ что Детерменъ и Ньюсонъ двигаютъ теперь его дла со всевозможною поспшностію, чтобы не отставать отъ него, но что успхъ этого дла зависитъ прежде всего отъ роли какую будетъ онъ играть въ обществ. Онъ вручилъ мн свою банкирскую книжку, говоря что предпочитаетъ получать деньги отъ сына, и я въ тогдашнемъ настроеніи своемъ счелъ это достаточнымъ обезпеченіемъ.

— Да вдь вы можете взять все сколько тамъ есть, сказалъ я.

— Нтъ, отвчалъ онъ, — я намренъ принимать только ничтожныя суммы, мелочь, такъ-сказать, хотя, признаюсь, я ршительно не умю считать серебро.

Я спросилъ его гд предполагаетъ онъ найти источники для покрытія своихъ расходовъ

— На улицахъ Лондона, отвчалъ онъ.— Заплативъ кое-гд, я подмазалъ колеса и теперь они будутъ катиться сами собой. У меня хватитъ кредиту на три года, а этого времени довольно съ избыткомъ чтобы разыграть сраженіе и одержать побду. Мои поставщики не такіе какъ у другихъ, продолжалъ онъ со страннымъ выраженіемъ удовольствія,— они врятъ въ меня. Я въ дйствительности, связалъ ихъ съ своею судьбой, и если ты сомнваешься въ моемъ успх, спроси Детермена и Ньюсона. Я желаю только одного: поддержать положеніе мое въ обществ чтобы выдвинуть впередъ мое дло. Это я долженъ сдлать. Неудачи мои до сихъ поръ происходили единственно отъ того что не было подл меня сына.

— Стало-быть все-таки вамъ нужны деньги?

— Да, деньги.

— Такъ почему же не берете вы моихъ?

— Я допускаю ихъ необходимость, сынъ мой. Положимъ, ты вручишь мн на первое время тысячу фунтовъ. Мы съ тобою нашимъ соединеннымъ кредитомъ можемъ возмстить ее до истеченія двухъ мсяцевъ. Или можетъ-быть,— онъ задумался,— лучше было бы дать вексель какому-нибудь ростовщику и оставить счетъ твой у банкира не тронутымъ. Дло въ томъ что въ разговор со сквайромъ я имлъ въ виду успхъ, на который я въ прав разчитывать, и не могу допустить чтобы старикъ подумалъ что я сокращаю свои расходы съ цлію увеличить твой капиталъ. Это было бы безуміе. Этого сдлать нельзя. Я не въ состояніи этого сдлать. Если лошадь несетъ тебя, Ричи, ты долженъ править ею, ты не можешь бросить поводій. Не дале какъ вчера, Веддерборнъ, не помню по какому поводу, сравнилъ подобное положеніе съ положеніемъ корабля около отмели. Ты пропалъ, если не распустишь на втеръ вс паруса. Сокращеніе расходовъ въ настоящую минуту была бы гибель. Сочти барыши наши, Ричи. Мы завладли принцессой….

Я просилъ его не упоминать о ней. Онъ продолжалъ:

— Подожди. Она наша. Имй терпніе одну минуту и позволь мн посовтовать теб тотчасъ же написать принцу Эрнсту, формально прося руки его дочери и назначая ей приданое отъ имени дда твоего въ пятьдесятъ тысячъ фунтовъ дохода.

— Да вы забываете! воскликнулъ я.

— Нтъ, Ричи, я не забываю что ты не далеко отъ мели. Ты сидишь верхомъ на лошади съ норовомъ, которую непрерывно дразнитъ неотвязчивый оводъ. Положеніе наше щекотливое и внушаетъ изобртательность и смлость.

— Вы очевидно забываете что при настоящемъ настроеніи сквайра я просто солгалъ бы, написавъ принцу что онъ предлагаетъ приданое.

— Нтъ, такъ какъ вдь ддъ твой далъ согласіе.

— Вы знаете что онъ на дл взялъ его назадъ.

— А если я удостоврю его что ты не былъ расточителенъ.

— Надо подождать пока онъ въ этомъ удостоврится.

— Это дло сдланное, Ричи. Я вижу ясно будущее, это кончено. Что бы ни случилось со мною, ты, мой сынъ, въ теченіи этихъ двухъ мсяцевъ можешь захватить состояніе. Кром того, вотъ моя рука. Клянусь теб что я удовлетворю сквайра. Я иду дале, я утверждаю что буду имть возможность возвратить теб твои деньги. Свадьба твоя назначена въ газетахъ лтомъ, положимъ въ начал іюня. Я ручаюсь что ты, супругъ принцессы, будешь первымъ лицомъ общества въ Англіи, то-есть въ Европ… Не стоять во глав кружка, не ослплять свтъ праздниками… Этому, прибавилъ онъ тономъ искренности,— я не приписываю большаго значенія, хотя не дурно по-моему быть законодателемъ свта, образцомъ изящества. Но я знаю твой вкусъ, Ричи, и ея также. Она станетъ во глав интеллигенціи: поэтовъ, художниковъ, ученыхъ. Они придаютъ прекрасной властительниц пожалуй еще больше блеска чмъ аристократія. Но ты будешь также и вождемъ аристократіи, и центромъ политическаго міра. Вотъ что я задумалъ. Дворъ не въ состояніи будетъ тягаться съ тобою. Вотъ моя цль. Цль поистин достойная и, увряю тебя, достижимая.

Онъ довелъ себя до одного изъ своихъ припадковъ краснорчія, кончавшихся обыкновенно банкирскимъ чекомъ. Убдительность словъ его, поддерживаемая общественными дарованіями, продолжала дйствовать на меня, и я протестовалъ только внутренно, хотя зналъ хорошо что онъ постоянно ставитъ на карту свою будущность. Я писалъ много чековъ и все мн казалось что этими деньгами едва покрываются его текущіе домашніе расходы. Мы съ Темплемъ разочли что его большой парадъ истощилъ бы доходъ герцога, и никакъ не можетъ продолжаться доле нсколькихъ мсяцевъ. Слухи объ этомъ доходили до Риверсли съ разныхъ сторонъ: отъ леди Маріи Гиджинсонъ, отъ капитана Белстеда съ Леной и отъ сэръ-Родрика Ильчестера, который сказалъ мн съ пріятною выразительностію: ‘Я встрчался съ вашимъ отцомъ.— Сэръ-Родрикъ, человкъ извстный своею благовоспитаностію, сообщилъ сыну что встрчался съ отцомъ его въ высшемъ обществ: у графини Седли, у леди Дольчестеръ, у Брамгамъ Девита, и слышалъ про него что онъ часто бываетъ на вечерахъ австрійскаго и прусскаго посольства и иметъ доступъ къ маленькимъ обдамъ графини де-Стродъ, на которыхъ собирается, прибавлялъ сэръ-Родрикъ тономъ одобрительнаго удивленія, лишь тсный кружокъ избранныхъ, цвтъ нашего общества.’ Сквайръ слушалъ, словно выдерживалъ градъ, дожидаясь развязки въ конц двухъ мсяцевъ. Я заслужилъ его похвалу тмъ что избгалъ столичныхъ баловъ, да и отецъ мой не настаивалъ чтобъ я посщалъ ихъ. Между нами установилось соглашеніе что я буду отъ времени до времени являться за его столомъ и проходить съ поклономъ среди его знатныхъ пріятельницъ. Такъ я и длалъ, и чувствовалъ себя дома въ сред ихъ, хотя мн приходилось выдерживать отъ двухъ-трехъ изъ боле пожилыхъ, почтенныхъ дамъ рзкости не совсмъ согласныя съ хорошимъ воспитаніемъ. Старая леди Кенъ, бабка маркиза Эдбери, особенно мучила меня своими прямодушными замчаніями по поводу процесса моего отца. Мн приходилось слушать ее, и соглашаться съ общимъ порицаніемъ всего рода ‘Джорджевъ’, и хладнокровно отвчать на ея дкіе вопросы, когда мн хотлось бы, какъ говорилъ Джоріанъ Девитъ, выжать изъ нея за одинъ разъ всю кислоту, и бросить ее собирателямъ негодныхъ лимоновъ. Она позволяла себ со мною удивительныя вольности.

— Почему не жениться вамъ на Англичанк? Богатымъ молодымъ людямъ слдовало бы брать женъ изъ своего народа, своего круга. Иностранки никогда не уживаются у насъ, разв только привыкнутъ травить съ другими своего мужа.

Она приводила въ примръ иностранокъ извстныхъ этимъ занятіемъ. Свтъ свой она знала насквозь, до послднихъ предловъ. Ей было даже извстно желаніе моего дда чтобъ я женился на Дженет Ильчестеръ. Она предлагала мн дочерей герцоговъ и графовъ, называя ихъ по имени. Если только остановлю я скандальную исторію, говорила она, мн представляется неограниченный выборъ. Отца моего она, очевидно, не любила, но избгала столкновенія съ его непобдимымъ добродушіемъ и ловкимъ языкомъ. Она намекала что удаляется отъ него по семейнымъ отношеніямъ, меня, какъ увряла она, вовсе не касающимся. ‘Гвельфскій типъ не по моему вкусу’, говорила она, и меня утшала мысль что онъ не считался искателемъ счастья въ домахъ въ которые былъ вхожъ. Вс думали, какъ я удостоврился, что средства къ жизни получаетъ онъ отъ меня. Свднія доставлялъ любопытной старух Эдбери, ‘бдный милый повса Эдбери, котораго лучше всего могла бы исправить благовоспитанная двушка, наслдница.’ Старуха думала одно время объ Анн Пенрисъ, но считала ея прошедшее сомнительнымъ. Лишь безупречная невинность могла бы въ ея глазахъ служить лкарствомъ для Эдбери. Мой отецъ въ порыв смлой ироніи предложилъ леди Кенъ въ предсдательницы своего клуба болтовни и сплетенъ, избраннаго кружка дамъ и мущинъ, первую мысль о которомъ Джоріанъ Девитъ приписывалъ себ, и отецъ съ нимъ не спорилъ, замчая только что Джоріанъ имлъ въ виду основать общество сплетниковъ, обязанныхъ разбалтывать все что знаютъ, между тмъ какъ этотъ клубъ въ своемъ настоящемъ вид не только забава, во и охрана общественной нравственности. Онъ заключаетъ въ себ комитетъ разслдованія и апелляціонный судъ, цль его подавлять клевету. Леди Кенъ отказалась отъ предлагаемой чести. ‘Я не прачка’, сказала она мн, говорила о томъ гд слдуетъ мыть грязное блье и длала весьма ясные и рзкіе намеки на мачиху Эдбери. Клубъ этотъ собирался и былъ предметомъ всеобщаго страха въ теченіе мсяца и содйствовалъ къ расширенію репутаціи моего отца, неистощимая разговорчивость котораго одна поддерживала его. Дамы всякаго возраста имли доступъ по надлежащей рекомендаціи, мущины моложе сорока лтъ не принимались въ члены, и даже перешедшіе этотъ возрастъ допускались не иначе какъ если были женаты. Въ город говорили что клубъ этотъ основанъ для удовольствія леди Эдбери, но я не позволялъ себ судить о томъ чего вовсе не знаю. Все это конечно были пустяки, но они на меня дйствовали почти такъ же какъ на отца, убждая меня что онъ рожденъ именно для той сферы въ которой вращался и располагая относиться неразборчиво къ употребляемымъ имъ средствамъ. Я подписалъ вексель въ нсколько тысячъ фунтовъ вмст съ лордомъ Эдбери, считая справедливымъ желаніе отца не марать мою счетную книжку, изъ опасенія чтобы на сквайра не нашелъ припадокъ любопытства до истеченія двухъ мсяцевъ. ‘Ручаюсь теб что удивлю его’, твердилъ мой отецъ, но не говорилъ чмъ именно. Я подозрваю что онъ и самъ не зналъ. Его самоувренность и моя безпечность шли рука объ руку. Къ счастію газеты молчали. Поэтому я надялся найти миръ и спокойствіе въ Риверсли. Но тамъ ходили баснословные слухи объ отцовскомъ великомъ парад, благодаря между прочимъ капитану Белстеду и Джуліи. Они опять вызвали вспышку гнва со стороны сквайра, и выслушавъ ихъ, я почти готовъ былъ стать на его сторону. Они говорили о неслыханной роскоши и рисовали человка одареннаго непостижимою способностію пускать пыль въ глаза. Никакое описаніе отцовскихъ баловъ не убдило бы меня такъ въ ихъ великолпіи, какъ восторгъ вызываемый ими въ капитан и жен его. ‘Царственныя забавы! Сказочныя ночи!’ восклицалъ онъ безпрерывно. А жена входила въ подробности: ‘Какое общество! какіе туалеты! Какой оркестръ, какіе ужины. Хозяинъ являлся какимъ-то сверхъестественнымъ существомъ. Волшебникъ изъ Тысячи одной ночи, говорила Джулія. Только добрый. Джентльменъ безукоризненный! И я опять повторю: да посрамятся враги его!’ Она разчитывала на расположеніе къ ней сквайра, не думая о томъ что все это вымщалось на мн.

— Слышали новую исторію о Дофин? спросилъ сквайръ.

— О Дофин? воскликнулъ капитанъ Белстедъ.— Есть рыба дельфинъ, но я ея не знаю.

— Мн говорили вчера въ създ. Лордъ Шель, нашъ новый намстникъ, привезъ изъ города. Съ шутомъ сыграли штуку.. И подломъ ему. Ты слышалъ объ этомъ, Гарри?

— Я ничего не слыхалъ.

— Говорятъ вамъ что появился Дофинъ и мистеръ Икъ Дейнъ.

— Мистеръ Икъ Дейнъ? повторилъ капитанъ въ недоумніи.

— Да, это нмецкое слово, Вильямъ, и вамъ, какъ хорошему моряку, слдовало бы понимать его. Это значитъ: ‘служу’.

— Мистеръ Белтамъ, сказалъ капитанъ серіозно, — увряю васъ честью англійскаго офицера, я ршительно ничего не понимаю изъ вашихъ словъ. Но если въ нихъ заключается что-либо направленное противъ джентльмена удостоившаго меня и мою жену лестнаго пріема, то я, съ искреннимъ сожалніемъ найду себя вынужденнымъ удалиться изъ того мста гд имлъ несчастіе слышать эти слова.

— Сидите вы гд сидите, Вильямъ, махнулъ ему сквайръ.— Ей-Богу мн придется завязать себ ротъ, или у меня не останется ни одного друга… Проклятый шалопай!… Говорю вамъ, въ город явился человкъ котораго называютъ Икъ Дейнъ. Нкоторые произносятъ Икъ Динъ. Вотъ это-то и скверно въ иностранныхъ языкахъ что каждый выговариваетъ ихъ по-своему. Икъ Динъ и Дофинъ. Надъ этою парочкой, говорятъ, потшались какъ надъ двумя шутами. Это два претендента на троны. Ихъ пригласили пообдать вмст, объясниться другъ съ другомъ относительно своихъ надеждъ и показать свои примты. Можете вы себ представить, Вильямъ, чтобы человкъ длалъ изъ себя такого дурака?

Дамы удалились. Сквайръ продолжалъ свирпымъ шопотомъ:

— Ихъ свели. Вы кто? ‘Я Дофинъ’, а вы? ‘Я Икъ Динъ’, отъ лвой руки. ‘О, говоритъ тотъ, значитъ я имю первенство предъ вами.’ — ‘Какъ не такъ, отвчаетъ другой, у меня больше родимыхъ пятенъ, чмъ у васъ.’ — ‘Докажите, возражаетъ первый.’ — ‘Нтъ, вы прежде’, отзывается другой.— ‘Считайте’, кричитъ тотъ.— ‘Это корь’, восклицаетъ этотъ.— ‘А у васъ отъ вина!’ И поврите ли, Вильямъ, оба начинаютъ обходить всхъ, прося счесть ихъ родимыя пятна, какъ доказательство ихъ высокаго рожденія. О, Господи, я далъ бы грошъ чтобы быть тамъ. Какой-то сумашедшій Икъ Динъ! Просто гадко становится имя Ричмонда.

Капитанъ Белстедъ въ смущеніи оглянулся кругомъ чтобъ удостовриться въ отсутствіи дамъ.

— Говорю, вамъ, Вильямъ, мн разказывалъ лордъ Шель, не дале какъ вчера на създ. Онъ привезъ изъ города горячія новости. Не зналъ что мн знакомъ этотъ шутъ. Говоритъ что не даетъ себ покоя ни днемъ, ни ночью, не разберешь хорошенько чего онъ добивается. Лондонъ отъ него сходитъ съума, особенно женщины.

— Ну что же-съ? произнесъ тревожно капитанъ Белстедъ, потирая себ брови и бакенбарды.

— Такъ, такъ, Вильямъ. Его слдовало бы арестовать, какъ простаго бродягу, и арестовали бы везд, исключая Лондона. Я засадилъ бы его въ тюрьму прежде чмъ вы глазами успли бы мигнуть. Является сюда и уговариваетъ меня дать ему два мсяца сроку для доказательства что онъ не вытащилъ у сына вс деньги до колейки. Вотъ, скоро увидимъ! Не много ужь недль остается ждать. И увряетъ… вдь клянется мн…. что можетъ доставить сыну мсто въ парламент, божится что устроитъ это раньше истеченія двухъ мсяцевъ… Проклятый….

— Опомнитесь!… Наслдственная болзнь послужитъ вамъ оправданіемъ.

— То-есть подагра, Вильямъ? Да я…

— Вы говорите въ присутствіи его сына и подвергаете тяжкому испытанію привязанность къ вамъ молодаго человка.

— Какъ? Разв я не другъ ему? Гарри, ддушка обратился ко мн,— разв ты не знаешь что я теб надежный другъ? Занималъ ли я когда-нибудь у тебя хоть одну копейку? Не вручилъ ли я теб въ день твоего совершеннолтія все наслдство твоей несчастной матери, какъ взрослому человку? Я не шпіонилъ, не длалъ теб ни одного, вопроса, пока не услыхалъ что пройдоха этотъ впился въ тебя какъ піявка и наплъ разнаго вздора этому безтолковому Питерборо. До тхъ поръ у меня и въ ум не было разспрашивать тебя. Разв я таскалъ въ грязи имя твоей бабки и замаралъ твое?

Я сказалъ что сознаю насколько обязанъ ему, но что готовъ подвергнуться изгнанію скоре чмъ слушать такія нападки на моего отца.

— Отдлайся отъ него, Гарри! воскликнулъ онъ нсколько смягчившись.— Не потакай его выдумкамъ. Держись порядочныхъ людей. Вдь не въ Тоуеръ же его запрутъ наконецъ, а въ Ньюгетъ, или въ Бенчъ. Его и его Дофина.

Капитанъ Белстедъ протянулъ мн руку.

— Вамъ много приходится терпть, Гарри! Хвалю васъ за то что вы мужественно все это переносите.

— Я молчу, сказалъ сквайръ.— Но что я говорилъ, справедливо. Этотъ негодяй даетъ обды и ужины своимъ маркизамъ, графинямъ и герцогинямъ и разыгрываетъ шута въ кругу мущинъ. Онъ воображаетъ что кучка шитыхъ юбокъ дастъ ему значеніе въ обществ. Можетъ-быть и такъ, пока доведенный до отчаянія торговецъ не прижметъ его. Гарри, вдь это то же что жить на пороховомъ склад. Ильчестеръ сообщилъ мн… а Ильчестеръ говоритъ теперь о немъ не иначе какъ шепотомъ, словно сидя въ церкви на глазахъ у священника…. Онъ преступникъ! Но кому до этого дло? Онъ корчитъ изъ себя образецъ моды. Вдь ему за шестьдесятъ лгъ. Вдь это дьявольская арлекинада. Пусть онъ умчитъ одну коломбину, потомъ другую, хоть цлую дюжину, и тмъ кончитъ. Онъ весь свтъ обращаетъ въ комедію. Онъ выкидываетъ свои штуки на пространств какой-тібудь сажени, и весь Лондонъ зваетъ на него. Въ ум ли ты, Гарри Ричмондъ, что даешь такъ выводить себя предъ публику? Ей-Богу словно пара уличныхъ паяцовъ, отецъ съ сыномъ кувыркаются на ковр подъ барабанный бой. Вдь вотъ какое все это производитъ впечатлніе. И я тебя спрашиваю, Гарри, неужели ты хочешь чтобы твоя жена…. по истин прекрасное было бы зрлище еслибы твоя принцесса въ короткихъ юпочкахъ поднимала ноги, стуча въ тамбуринъ!

— Вы не плачете, другъ мой? капитанъ Белстедъ ласково обнялъ меня рукой, пытаясь заглянуть мн въ лицо. Я показалъ ему что не плачу.— Да, проговорилъ онъ, — отъ этого хоть кого броситъ въ потъ. Вы въ настоящей бан, Гарри. Я не ршился бы осудить на такое испытаніе человка убившаго на дняхъ свою крестную мать изъ-за двухъ шиллинговъ.

Мое терпніе кончилось.

— Вы говорите что эту безобразную исторію передалъ вамъ лордъ намстникъ графства?

— Да, лордъ Шель. Но я не желаю чтобы ты отправился къ нему и огласилъ наше родство съ….

— Джулія! крикнулъ капитанъ Белстедъ жен, гулявшей на лужайк.— Позвольте заявить вамъ, сквайръ, что я получилъ достаточную порцію. И, замчу вамъ, это поистин то самое что мы въ школ называли трепкой.

— И что было полезно вамъ, Вильямъ.

— Мы этого не находили. Гарри, вашу руку. Часочекъ съ дамами освжитъ насъ. Сквайръ, продолжалъ онъ, отирая себ лобъ, — обладаетъ особымъ искусствомъ приблизить человка, когда заблагоразсудитъ, къ адскому огню.

Джулія вскричала, увидавъ насъ:

— Что это? Да вы оба блдны какъ смерть!

Дженета подошла и поглядла.

— Ничего, Порція, сказалъ капитанъ.— Намъ смертельно хочется играть въ воланы до упаду.

— И будемъ играть, милый! сказала Джулія, лаская его.— Мы сразимся подъ навсомъ.

Дженета шепнула мн:

— О чемъ было дло? О благодарственной рчи?

— Что такое? спросилъ я, боясь узнать что-нибудь еще хуже того что я слышалъ.

Дженета крикнула Джуліи сбгать за воланами и потомъ объяснила мн что была принуждена въ это утро конфисковать газеты, сваливъ вину на неаккуратность почты.— Ддушка получитъ ихъ съ вечернею почтой, и предосудительныя мста окажутся замаранными или вырзанными. Пока ножницы не касаются дловыхъ столбцовъ и преній, онъ никогда не спрашиваетъ у меня объясненій. Онъ думаетъ что я собираю любопытныя извстія. Я не всегда успваю просмотрть всю газету. Сегодня мн прямо бросилось въ глаза.

Что же такое бросилось ей въ глаза? Она отвела меня въ сторону, подальше отъ оконъ дома, и показала мн.

Отца моего обвиняли въ томъ что онъ на публичномъ обд всталъ и произнесъ благодарственную рчь отъ имени государственной власти. Не врилось глазамъ. Я пересталъ думать о страданіяхъ причиненныхъ мн моимъ ддомъ.

Мы съ Дженетой, рядомъ съ капитаномъ и Джуліей, играли въ воланъ, стараясь доказать что можемъ не уронить его такъ же долго какъ мужъ съ женой. Но она слишкомъ часто глядла на меня чтобы выразить мн свое сочувствіе, а я слишкомъ занятъ былъ мыслью объ отц, либо преслдуемомъ клеветой, либо виновномъ въ нелпомъ безразсудств, и бой былъ неравный. Поэтому, когда сквайръ выглянулъ изъ-за столба навса, Джулія могла его увдомить что мужъ съ женой блистательно побдили молодыхъ людей.

— Ну, разумется, сказалъ сквайръ.— Только не двочка моя виновата въ этомъ. Онъ сталъ говорить на старый ладъ, что принудило Дженету уйти.

Вернувшись въ лондонскій водоворотъ, я вспоминалъ странную прелесть ея глазъ, когда она поднимала ихъ, глядя на падающій воланъ, и бодрую осанку съ какою она, нахмуривъ брови и стиснувъ губы, отсылала его назадъ. Мн нужны были спокойныя воспоминанія. Городъ былъ въ волненіи, одно имя слышалось повсюду.

ГЛАВА XLII.

Ото всхъ съ кмъ ни встрчался я мн приходилось слышать сомнительныя полуслова и тревожные намеки, длаемые мн, очевидно, въ предположеніи что я пойму ихъ и самъ выведу заключенія. Въ клубахъ воздухъ былъ чище. Дженнингъ первый изъ близкихъ друзей отца моего заговорилъ со мною откровенно. Онъ сообщилъ мн слухъ о возможности судебнаго преслдованія, не приписывая ему, впрочемъ, особеннаго значенія. Сэръ-Витонъ Слетеръ подошелъ къ вамъ съ озабоченнымъ и нсколько стсненнымъ видомъ и спросилъ меня какъ я себя чувствую и видлъ ли я сегодняшнія газеты. На мой отвтъ что я сейчасъ только пріхалъ изъ Риверсли, вслдствіе дошедшихъ до меня слуховъ, онъ посовтовалъ мн не отлучаться пока изъ города. Онъ тоже намекалъ на возможность судебнаго преслдованія.— Дло въ томъ…. начиналъ онъ нсколько разъ, и не договаривалъ, удерживаемый, вроятно, моею молодостью, гордостью и толками о моемъ богатств. Къ намъ подошли адмиралъ Лофтусъ и лордъ Альтонъ. Они начали разсуждать о размолвкахъ отца моего съ печатью и съ комитетомъ его клуба, не касаясь серіознаго дла иначе какъ намеками, изъ уваженія ко мн. Мистеръ Веддерборнъ не обнаружилъ въ этомъ отношеніи такой благовоспитанности. Публичный скандалъ скоро скликаетъ кучки любопытныхъ въ стран клубовъ. Мы видли какъ Веддерборнъ отошелъ отъ кружка собравшагося дальше на улиц и мимоходомъ подхватилъ свжую новость на одномъ изъ пороговъ.— Сегодня бенефисъ Роя Ричмонда, сказалъ онъ и еще что-то говорилъ, чего я не могъ хорошенько разслышать. Онъ, впрочемъ, не допускалъ мысли о вмшательств закона. Привтствіе его: — какъ поживаете, мистеръ Ричмондъ, какъ поживаете? было почти поздравительное.

— Мы, я думаю, встртимся за столомъ вашего отца сегодня вечеромъ? Не въ Тоуер, увряю васъ! О, эти газеты! Нтъ закона заставляющаго человка опровергать то что появляется въ газетахъ. Въ Тоуеръ насъ не засадятъ. Хотя первый министръ нашъ былъ бы способенъ и на такую нелпость. Увряю васъ. Еслибъ онъ только могъ думать о чемъ-нибудь, кром своего билля, онъ бы это сдлалъ. Пришлось бы обдать на плах Анны Болейнъ.

Дженингсъ увидалъ экипажъ моего отца и пошелъ сказать два слова лакею. Онъ вернулся и возвстилъ съ надутымъ лицомъ: — Великій властитель прислалъ свой экипажъ чтобы прохался въ немъ этотъ старый желчный калка Брисби. Самъ онъ расположенъ сегодня къ верховой зд. Его отвезли въ Картене-Скверъ. А, вотъ и Брисби. Онъ, наврное, отправится катать въ этомъ экипаж ядовитую старуху Кенъ.

— Она мужественная дама, сказалъ Веддерборнъ. Это напомнило ему анекдотъ, затмъ пришелъ на память другой, и разказавъ ихъ, онъ пошелъ со шляпой въ обходъ за смхомъ, какъ выразился бы мой отецъ.

— Разв ея сіятельство объявила войну? спросилъ сэръ Витонъ Слетеръ.

— Нтъ, она такъ не начинаетъ военныхъ дйствій, отвчалъ Веддерборнъ.

На этихъ говоруновъ высокаго давленія нашла минута вялости, и онъ вспомнилъ что надо забжать въ клубъ за письмами, что дло есть, кром того, въ Вестминстер. Если что-нибудь случится между полуднемъ и шестью часами, онъ просилъ дать ему знать туда съ посланнымъ, чтобъ онъ не отсталъ отъ вка.

Шутливый тонъ выражавшій быстрое движеніе вка былъ обыкновененъ, но онъ напомнилъ мн отца моего. Я все-таки думалъ съ удовольствіемъ что эти друзья его люди порядочные, что они его цнятъ и можетъ-быть дйствительно любятъ. Это были не паразиты, не такіе люди какіе обыкновенно окружаютъ дюжинныхъ кутилъ.

Я оставилъ ихъ. Сэръ-Витонъ Слетеръ прошелъ шаговъ шесть рядомъ со мною.

— Могу ли позволить себ говорить съ вами какъ старый другъ отца вашего? сказалъ онъ.— Дло въ томъ…. вы не обидитесь?… онъ склоненъ потерять голову если продовольствіе не держитъ его въ извстныхъ границахъ. Я знаю что нтъ ему матеріальной надобности стснять себя. Онъ кивнулъ мн какъ человку въ высшей степени проницательному, одаренному способностью все понимать. Почтенный баронетъ старался всячески выразить свою мысль, которая состояла въ томъ что мн слдовало бы назначить отцу какой-нибудь опредленный доходъ, не столько для того чтобы сократить его траты…. въ частную жизнь баронетъ не вмшивался…. сколько съ цлію обуздать его понятія о томъ что можетъ позволить себ въ Англіи частный человкъ. Въ этомъ отношеніи сэръ-Витонъ Слетеръ не зналъ равнаго отцу моему. Что касается до дла или процесса его, то Веддерборнъ и вс люди знающіе считали успхъ невозможнымъ. Этотъ процессъ только представлялъ случай отцу моему всячески компрометировать себя, давалъ оружіе врагамъ его, наконецъ онъ…. баронетъ поглядлъ на меня многозначительно.

Я поблагодарилъ его, не поощряя продолжать.

— Этотъ процессъ заставляетъ отца моего опять сидть какъ бронзовая статуя предъ всмъ звающимъ Лондономъ, добавилъ я про себя. Сцена на лсистомъ мысу живо возникла въ моей памяти, за нею пришли на умъ другія сцены изъ счастливыхъ дней въ Германіи, но образа принцессы я не въ силахъ былъ вызвать.

Боле всего хотлось мн видть Джоріана Девита. Побывавъ въ его клуб и на квартир, я увидлъ его хромающимъ по парку на пути къ своей очаровательниц-Француженк. Я остановилъ его, и онъ сознался въ своемъ намреніи, очевидно не желая взять меня съ собрй или дать мн адресъ Джени, который былъ мн извстенъ. Угрозой что пойду съ нимъ, мн удалось выпытать у него исторію о Дофин, и я съ ужасомъ убдился что исторія эта истинна.

Роковая послобденная рчь также повидимому дйствительно была произнесена. О ней Девитъ упомянулъ прежде.

Ему поставили ловушку, Гарри Ричмондъ, и дьявольски умную ловушку. Подвели тайкомъ газетныхъ встовщиковъ. Не было ни малйшей надобности предлагать тостъ. Но старуха себя выказала, такъ теперь надо бороться. Онъ одолетъ ее въ каждую встрчу, но окончательно справиться съ нею трудно. Она вчно вертится и ускользаетъ. Она кричитъ повсюду что онъ позорилъ ея семейство. У нея противъ него готова цлая дюжина обвиненій. Вамъ надо оставаться въ город и быть на-сторож. Въ моей ног такой жаръ что можетъ взорвать пороховой магазинъ за милю.

— Это маркграфиня фонъ-Риппау? освдомился я. Мн не приходила въ голову никакая другая злая старуха.

— Леди Кенъ, отвчалъ Джоріанъ.— Она натравила на него Эдбери съ Дофиномъ. Вдь не самъ же онъ это выдумалъ. Это штука умная. Онъ водитъ съ собою какого-то бездльнаго молодаго адвокатика, писаку, очень умнаго и наглаго и заставляетъ его выкидывать разныя штуки. Тенби зовутъ этого малаго, только на свое имя онъ и не длаетъ каламбуровъ. Каламбуры въ язык зараза, то же что оспа. У насъ теперь эпидемія. Ей-Богу какъ только встрчусь съ нимъ, потребую вакцинаціи.

Онъ описалъ обдъ данный Эдбери въ знаменитомъ трактир въ Сити, гд отца моего свели съ этимъ такъ-называемымъ Дофиномъ.

— Сегодня вечеромъ обдаемъ, кивнулъ онъ мн, ковыляя на вожделнный визитъ свой къ остроумной Шасдіан, куда впередъ себя отправилъ букетъ. Я остался ошеломленный. Меня душило сознаніе нелпости и неприличія, въ ушахъ моихъ звучали повременамъ крупныя слова сквайра. Я не видлъ возможности не осудить, какъ весь свтъ, человка который, опрометчиво ставя на карту и свою и мою будущность, длаетъ себя смшнымъ. Въ его положеніи это было непростительно. Только чувство долга заставило меня подавить желаніе бжать изъ Лондона. И лучше бы послдовалъ я этому желанію. Вскор я попался въ когти самой леди Кенъ. Я глядлъ на нее сколько могъ спокойно, между тмъ какъ она, высунувшись изъ экипажа, болтала со мной, а иногда черезъ мою голову съ проходившими знакомыми. Она требовала чтобъ я слъ съ нею рядомъ, такъ много хотлось ей сообщить мн.

— Не слышали ли вы смшныхъ толковъ о какомъ-то претендент на французскій престолъ? желала бы я знать подробности, сказала она, щуря свои зминые глазки.

Я подробности сообщить не могъ.

— Такъ, сказала она.— Вы живете въ Лондон? Заходите ко мн. Вы, я знаю, молодой человкъ разсудительный. Мы потолкуемъ. Онъ слишкомъ часто бываетъ въ Кортене-Сквер. Рано еще ему. Онъ нуждается въ добромъ совт. Скажите, какъ можетъ женщина, не имющая силы управлять собою, наставить на путь истины мущину? Да еще самаго мудренаго мущину въ цломъ свт. Вы, конечно, меня понимаете. Я изъ-за нихъ не могу кататься предъ обдомъ. Ходятъ толки, сплетни…. Вотъ это мой личный поводъ къ неудовольствію. Онъ теперь отдаляетъ отъ насъ людей которые по своему положенію имютъ вс права. Понятно что имъ нельзя явиться. Не смущайтесь. Васъ никто не винитъ. Я только говорю что для одного нашего знакомаго становится ужасно жарко въ Лондон. Заходите ко мн. Зайдете?

Она назначила мн часы. Я раскланялся, какъ только представился случай. Она намекала на леди Эдбери и на докучливость отца моего. Я пошелъ къ Темплю искать убжища отъ этихъ дрязгъ. Меня плняла тихая, сренькая жизнь, какую велъ Темпль, усердно занимаясь, глядя на міръ лишь сквозь запыленное окно, и не мшаясь въ дла его, пока не наточится оружіе. Одинъ взглядъ на лицо Темпля убдилъ меня что онъ знаетъ все что извстно въ Вестъ-Энід. Въ столовыхъ адвокатовъ не соблюдается заповдь молчанія. Темпль сообщилъ мн три различные варіанта исторіи съ Дофиномъ. Онъ говорилъ какъ истинный другъ. Онъ убждалъ меня избавить отца отъ тратъ и изнурительныхъ хлопотъ, остановивъ процессъ который ведется Детерменомъ и Ньюсономъ. Они почтенные юристы, говорилъ онъ такимъ тономъ какимъ отзываются члены этой профессіи обо всхъ своихъ собратьяхъ не уклонившихся вовсе отъ пути истиннаго. Можетъ-быть личное вліяніе отца моего пересилило ихъ собственное мнніе. Да и ничто наконецъ не обязывало ихъ отказаться отъ занятій по его длу, тмъ боле что они, по всей вроятности, высказали ему свой взглядъ.

— Искренно желаю я чтобъ онъ бросилъ это дло! воскликнулъ Темпль.— Онъ только наживаетъ себ враговъ. Видно съ перваго взгляда что тутъ ничего нельзя добиться, все равно что лзть на отвсную скалу. Но когда я съ нимъ говорю, я готовъ врить всему что ему угодно, я сознаюсь въ этомъ. Въ немъ избытокъ фосфора или электричества, доктора опредлятъ это лучше насъ. Темпль говорилъ что умный молодой адвокатъ Тенби при отц его смялся штук сыгранной съ Роемъ Ричмондомъ.

Мн представилось что я могу доставить г. Тенби другаго рода забаву, и мысль что я разъ уже дрался на дуэли и потомъ горько сожаллъ объ этомъ нисколько меня не удерживала: такъ мрачно было мое настроеніе. Разсмотрвъ обстоятельства и сообразивъ все что пришлось мн слышать до конца вечера, я пришелъ къ убжденію что слдуетъ обратиться на Эдбери. Помощникъ служилъ ему орудіемъ, можетъ-быть подалъ мысль, но главный оскорбитель Эдбери. Зло не столько въ самой выходк, сколько въ пищ какую могла она дать разказамъ и сплетнямъ. Эдбери пригласилъ отца моего на обдъ въ знаменитый трактиръ въ Сити. Онъ заставилъ гостей своихъ (изъ числа ихъ были знакомы мн Дженнингъ, Джоріанъ Девитъ, Альтонъ, Веддерборнъ) ждать какое-то неизвстное лицо, къ которому выказывалъ необычайное почтеніе. Возвстили о прізд французскаго Дофина. Вошелъ пожилой человкъ, кроткій, любезный, съ высокимъ лбомъ и сдыми кудрями, какъ нельзя лучше подходящій къ этой роли, по словамъ Джоріана. И голова и осанка Капетинговъ. По наружности его притязанія на имя давно исчезнувшаго Дофина были убдительны до смшнаго, и при всемъ томъ человкъ этотъ былъ совершенный типъ французскаго буржуа, дерзкій обманщикъ, какъ подумалъ я, когда услышалъ о немъ, и какъ всякій подумалъ бы, но меня увряли будто этотъ человкъ дйствительно состарился въ убжденіи что онъ, торговецъ въ Сити, никто иной какъ настоящій Дофинъ. Эдбери, выполняя роль свою, повелъ свою жертву на встрчу другому почетному гостю и остановился потомъ, какъ будто въ сомнніи не нарушаетъ ли онъ правила этикета, заставляя наслдника французскаго престола длать первый шагъ. Старикъ кротко предоставилъ ему ршить этотъ вопросъ. Онъ все время былъ необыкновенно кротокъ и казался искренно убжденнымъ что окруженъ людьми врящими и преданными ему. Роль Эдбери скоро оказалась слишкомъ тонкою и трудною для этого грубаго юноши. Предъ отцомъ моимъ онъ скоро утратилъ ту изысканную учтивость которая одна могла удержать за нимъ выгоду. Выпивъ вина, онъ началъ кричать. Я могъ вообразить себ возникшій тогда разговоръ. Пари за Дофина, пари за Роя, ихъ выставляли другъ противъ друга, какъ рысаковъ. Дофинъ припоминалъ давнишніе случаи съ привлекательною сбивчивостью, то была добросовстная ловля воспоминаній, говорилъ Веддерборнъ. Роя просили также что-нибудь припомнить и выпить для освженія памяти, намекали на происшествія дтства. Весь обдъ онъ съ величественною любезностью отражалъ предательскіе подходы хозяина. Дофинъ былъ невозмутимо спокоенъ. Онъ заявлялъ простые факты: что онъ французскій Дофинъ, чудесно спасенный во время революціи. За это спасеніе онъ, къ смущенію присутствующихъ, произнесъ благодарственную молитву надъ своею тарелкой. Онъ говорилъ что встрчалъ недовріе. Но есть доказательства. Онъ, никогда не бывшій во Франціи съ ранняго дтства, говоритъ по французски съ безукоризненнымъ акцентомъ, онъ обладаетъ и физическими и нравственными чертами своего семейства, событія которыхъ былъ онъ свидтелемъ въ дтств сдлали его робкимъ. Джоріанъ началъ его передразнивать: ‘Я вздрагиваю, когда отворяютъ дверь, я вижу во сн мрачныя картины, тюрьму: словно стоку я у ногъ отца моего короля и прекрасной моей матери.’ Онъ говорилъ по-французски нсколько странно, но правильно. Мало-по-малу онъ разговорился и началъ произносить рчи ни къ кому въ особенности не обращенныя, сопровождаемыя выразительными жестами. Видя себя въ кругу знатныхъ Англичанъ, онъ вообразилъ что Англія намревается призвать его. Къ нему приставали чтобъ онъ пилъ и представилъ доказательства. Они состояли въ томъ что онъ обладаетъ, какъ уже сказано, всми физическими чертами своего семейства, что у него есть характеристическія родимыя пятна, что наружность его поражаетъ всхъ дальнихъ родственниковъ его. Одинъ изъ нихъ, услыхавъ о немъ, назначилъ ему свиданіе въ лавк булочника и вышелъ оттуда съ омраченнымъ лицомъ, обнаруживая почтительное сочувствіе. Представьте помшаннаго стараго лондонскаго торговца, воздвающаго руки и глаза къ потолку, торжественно заявляя себя отраслью царственнаго рода, сыномъ исторической матери и страдальца короля. Не удивительно что столъ затрясся отъ смха. Онъ постоянно обращался къ Тенби, какъ къ единственному своему знакомому. Тенби открылъ его гд-то въ Сити, гд онъ содержалъ не то мелочную лавочку, не то хлбный амбаръ, не то часовой магазинъ, и всегда былъ готовъ представить постителю доказательства о своей личности. Мистеръ Тевби усердно подстрекалъ его. Я не сомнвался что отецъ мой, не отставая въ шутливости, защищалъ и выручалъ старика, пока было возможно. Но Дофина напоили, и маркизъ могъ потшиться. Заговаривающійся уже сынъ Лудовика Святаго, какъ называлъ онъ себя, представлялъ одно доказательство за другимъ въ подтвержденіе своихъ притязаній. Съ истиннымъ величіемъ, по словамъ Джоріана, онъ всталъ и предложилъ, если угодно, пойти съ нимъ въ сосднюю комнату, гд онъ покажетъ свои примты, живыя свидтельства, какъ выражался онъ, истины его словъ. Сквайръ врно передалъ нелпую сцену, напрасно только замшавъ въ нее моего отца. Я все боле и боле приходилъ къ убжденію что отецъ мой не могъ потеряться, видя ловушку приготовленную чтобъ осмять его. Онъ одинъ не пошелъ на осмотръ Дофина, откуда вс вернулись покатываясь отъ пьянаго хохота. Дофинъ накинулся на него съ рзкими упреками и сталъ вызывать его на подобную же продлку. Этого только и ждали Эдбери, Тенби, да нкоторые другіе. Они стали кругомъ: одна половина за Дофина, другая за Роя. Долго ли продолжалось площадное шутовство и чмъ кончилось, я не могъ узнать. Джоріанъ Девитъ говорилъ что отецъ мой потерялъ терпніе, Веддерборнъ и Дженнингсъ отрицали это. Какъ бы то ни было, сильныя слова его подйствовали, ибо порядочные люди отдлились отъ пустыхъ гулякъ, и эти послдніе на другой день оправдывались излишкомъ выпитаго вина. Но они все-таки пересказали исторію, и не безъ прикрасъ. Свтъ послдовалъ ихъ примру.

Я обдалъ и ночевалъ у Темпля, не желая видться съ виновникомъ всхъ моихъ униженій. Я узналъ чрезъ посланнаго что онъ живъ и здоровъ. Тихій вечеръ съ человкомъ занимающимся наукой и одареннымъ въ великой степени здравымъ смысломъ, какъ мистеръ Темпль, благотворно на меня подйствовалъ. Хорошо бы, думалъ я, еслибы между мною и отцомъ моимъ были такія же отношенія, какъ у него съ сыномъ, а также и съ дочерьми. Они вс говорили разсудительно, ни съ кмъ не воевали, не находились въ разлад со своимъ положеніемъ. То былъ простой, добропорядочный англійскій домъ, котораго опорой былъ отецъ, украшеніемъ дочери, а надеждой сынъ, готовящійся занять мсто отца. Я завидовалъ такой жизни и подумалъ о Дженет, какъ способна она къ ней, если только мужъ ея: не будетъ причудливый чудакъ. Мн пришло на умъ что Темпль достоинъ имть такую жену, какъ Дженета, и эта мысль привела меня въ уныніе. Я познакомилъ Темпля съ Анной Пенрисъ, и она была къ нему очень ласкова, но между ними не могло быть ничего кром дружбы. А Дженета пожалуй когда-нибудь замтитъ какой молодецъ Темпль, несмотря на свой умренный ростъ. Пожалуй, думалъ я. Мн припомнилось что я когда-то желалъ этого, и я самъ себ изумился. Зачмъ? Дженета въ двушкахъ не засидится. Я отстранялъ отъ себя эти мысли. Он возвращались все время что былъ я въ дом Темпля.

Мистеръ Темпль ждалъ чтобъ я первый заговорилъ о дл моего отца и затмъ ршительно высказалъ мнніе что оно можетъ кончиться не иначе какъ неудачей. Хотя строгій приверженецъ конституціи, онъ рзко отзывался о принцахъ, сознаваясь однако что мы не умемъ относиться къ нимъ какъ слдуетъ. Онъ говорилъ о выходк сына своего вдругъ поступить въ морскую службу.

— Это принцесса надлала, сказалъ Темпль.— Она толковала о нашихъ морскихъ герояхъ до тхъ поръ пока я почувствовалъ что стоитъ только надть мундиръ съ якорями на пуговицахъ, и самъ сдлаюсь героемъ. Не говори ей, Ричи, что я отставленъ по болзни, потому что, признаться, я, кажется, больше притворялся. Да и время это не потерянное. Ты увидишь, я буду извлекать гинеи изъ ‘синяго океана’ какъ соль. Очень немногіе адвокаты понимаютъ морскія дла. На дняхъ въ суд я подсказывалъ одной нашей знаменитости что нужно говорить по длу о столкновеніи. Не правда ли, батюшка?

— Глухой шопотъ чуть ли не долеталъ по временамъ до судьи, сказалъ мистеръ Темпль.

— Но услуги незачисленныхъ пропадаютъ даромъ, непризнанными, замтилъ Темпль. Отецъ его посовтовалъ мн готовиться къ адвокатур.

Я спросилъ Темпля считаетъ ли онъ возможнымъ изучать законы въ лодк подъ бурей.

Темпль скривилъ ротъ, отецъ его кивнулъ головой. Однако мн пришло на умъ что можетъ-быть когда-нибудь я удостоюсь счастья мирно зассть съ Темплемъ за изученіе законовъ, въ которомъ, конечно, онъ далеко опередилъ меня. А онъ, какъ я зналъ, мн дружески завидовалъ. Мои высокія притязанія разбились въ дребезги.

Новый день начался. Семейство поднялось и сошлось за завтракъ, не вдая страха предъ утренними журналами. Они разговаривали, какъ птицы щебечутъ. Темпль съ отцомъ отправились въ судъ на дло, на дйствительную работу. Я серіозно раздумывалъ и сравнивалъ ихъ съ кораблями хорошо управляемыми, тогда какъ я, безъ руля, отданъ на произволъ втра, теченія и волнъ. Я зашелъ къ Детермену и Ньюсону и услышалъ тамъ что найденъ новый свидтель, весьма важный для дла, не то въ Сверномъ Валлис, не то въ Новой Голландіи. Я не наложилъ запрета, какъ намревался, на дальнйшія дйствія. Нужно было повидаться съ отцомъ и пресчь зло у источника. Для этого необходимо было идти къ нему, и подготовиться къ свиданію просмотромъ газетъ. Я купилъ одну и поспшно пробжалъ столбцы тутъ же въ лавочк. Имя его было напечатано, но только по поводу объявленія о времени и порядк прізда на даваемый имъ костюмированный балъ. Я вздохнулъ свободно, спасибо и за то что не осмиваютъ. Не могъ я не похвалить смлости съ какою является онъ во многолюдныя собранія, гд на каждомъ лиц долженъ читать исторію съ Дофиномъ. Можетъ-быть онъ выкинулъ вчера вечеромъ еще какую-нибудь штуку, только такъ поздно что не успли уже увдомить газетчиковъ. Мистрисъ Вадди съ грустнымъ лицомъ увдомила меня что его нтъ дома, ухалъ въ Куртене-Скверъ. Она робко шепнула что присылаются счеты. Какъ вс, она воображала что онъ черпаетъ средства къ жизни изъ моего неистощимаго кошелька. Она надялась что по счетамъ будетъ уплачено немедленно, жалованье людямъ тоже просрочено. Никакъ не могу я добиться чтобъ онъ обратилъ вниманіе на мелкіе счеты, хныкала она, и заплакала бы совсмъ, еслибъ я не утшилъ ее однимъ словомъ: ‘Полно’.

— Конечно, воскликнула она,— вы, мистеръ Гарри, можете все это сразу покончить, я знаю, воскликнула она. Дло однако доходило уже почти до наслдства оставленнаго мн бднымъ Сюисомъ.

Въ Лондон тсно тому кто не желаетъ чтобъ его видли. Я не могъ оставаться въ этомъ осаждаемомъ кредиторами дом. Я избгалъ парковъ, клубовъ и широкихъ, свтлыхъ улицъ западной части города. Размышляя какъ отрадно было бы очутиться вдругъ на корабл капитана Джаслера Вельша, Присцилл, на пути къ чужимъ краямъ и людямъ, я шелъ скорымъ шагомъ, какъ человкъ не желающій вступать въ разговоръ со встрчными, и никто кром Эдбери не позволилъ бы себ остановить меня. Я услышалъ крикъ его: ‘Эй Ричмондъ!’ Онъ халъ съ другомъ своимъ Витлингтономъ въ кабріолет.

— Ричмондъ, душа моя, гд же вы пропадали? На дняхъ я искалъ васъ чтобъ обдать со мной.

Я отвчалъ, глядя ему прямо въ лицо, что сожалю о моемъ отсутствіи въ этотъ день.

— Проказники! воскликнулъ онъ. Что жь, вы, конечно, будете въ маскарад герцога Фитца сегодня? Сообщите-ка намъ свой костюмъ. Да вы, чортъ возьми, могли бы явиться чернымъ принцемъ. Я принцъ Голлъ. Что, голова болитъ? Заходите въ мой клубъ и попробуйте мою микстуру. Отъ нея, чортъ возьми, Маусаилъ пустился-бы плясать фанданго. Да, вы хлопочете съ этою французскою актрисой, Шасдіанъ. Веселая бабенка, но не въ моемъ вкус.

Онъ сталъ описывать типъ женщины который ему нравится, идеальную англійскую пастушку, какую можно видть на лубочныхъ картинкахъ, весьма мало меня интересующую, какъ думалъ я въ то время. Я общалъ зайти въ его клубъ по дорог, онъ тронулъ слегка лошадей и понесся, съ крошечнымъ своимъ грумомъ на заднемъ сидньи блестящаго кабріолета, на удивленіе всей улицы.

Я засталъ его ожидающимъ меня на порог клуба, съ сигарой въ зубахъ, въ классической поз трубача. Первыя слова мои были:

— Я, кажется, долженъ обвинить васъ въ нанесеніи мн оскорбленія.

— Въ нанесеніи оскорбленія вамъ, Ричмондъ! воскликнулъ онъ, держа сигару на воздух.

— Если вы оскорбили отца моего, такъ должны дать мн отвтъ.

— Я оскорбилъ стараго герцога Фитца! Честное слово…. Ричмондъ…. да я люблю его! Люблю старика. Я не причинилъ бы ему вреда ни за что на свт, ни-за всю Гаванну! Что за чертовщина влзла вамъ въ голову? Войдите, покурите.

Только упомянулъ я о его обд съ Дофиномъ, онъ расхохотался какъ сумашедшій. Онъ просилъ меня живо вообразить эту сцену: стараго Бурбона изъ Кембервелла. Славный экземпляръ! Пьянъ какъ стелька. Готовъ показывать себя слугамъ…. И съ разными восклицаніями маркизъ сталъ припоминать эту сцену, лучше которой онъ ничего не видывалъ. Дофинъ вскакиваетъ.— ‘Чортъ возьми, милостивый государь, у васъ, я думаю, нтъ ни одного пятнышка на всемъ тл!’ И надувается, и фыркаетъ…. Жаль что васъ тамъ не было, Ричмондъ! Я писалъ вамъ, честное слово писалъ. Мн хотлось чтобы вы были съ нами. Вы такого смха не дождетесь въ цлый вкъ, ей Богу! А старый Рой! Онъ отлично держалъ себя, право? Говорилъ прекрасно. Никогда не былъ онъ боле блестящъ. Онъ молодецъ…. Ричмондъ, вы пропустили такую сцену какой нигд не увидите!

Могъ ли я посл дуэли съ принцемъ Отто требовать удовлетвореній у такого шута, какъ этотъ Эдбери. Онъ смялся и хихикалъ до тхъ поръ пока мое неукротимое нетерпніе не заставило его опомниться.

— Чортъ возьми, вы головорзъ, Ричмондъ, я это знаю. Намъ нельзя драться здсь въ Англіи…. не дозволено. Да и нелпое безуміе драться. Если вы собираетесь свалить всякаго кто любитъ пошутить со старымъ Роемъ,— дла у васъ будетъ довольно, не безпокойтесь. Онъ самый забавный человкъ на свт. Между нами, онъ дйствительно произнесъ благодарственную рчь. Да что за бда, что бы ни длалъ старый герцогъ Фитцъ. Я отъ всей души готовъ пособить ему при случа. Столъ у него превосходный. И пусть меня повсятъ, если онъ не знаетъ тайны женскаго сердца. Какъ онъ обращается съ ними! Еслибы лорды были женщины, они избрали бы его первымъ перомъ въ одно мгновеніе. И знаете что, Ричмондъ, находятъ съ моей стороны необыкновеннымъ добродушіемъ что я не присматриваю за Кортене-Скверомъ. Но я не считаю своею обязанностію служить сторожевою собакой хорошенькой мачих. Однакожь толкуютъ и переглядываются, но…. оставимъ все это, войдите покурите, я настрою васъ какъ слдуетъ и потомъ пожму вамъ руку. Вотъ теб разъ, меня зовутъ!

Дама, придерживая вуаль надъ лицомъ, сдлала ему знакъ рукой изъ окна кареты. Эдбери побжалъ къ ней. Я замтилъ прелестныя золотистыя кудри, напомнившія мн волосы Мабели Свитвинтеръ, и досадно мн стало на женщинъ за безразсудство съ какимъ оказываютъ он предпочтеніе недостойнымъ. Эдбери позвалъ меня къ карет. Я пошелъ не спша, но карета повернула и укатила. Я могъ только видть очертаніе головы, закутанной въ мхъ и кружева.

— Странныя существа эти женщины! произнесъ онъ въ философскомъ раздумь. Я не въ такихъ былъ съ нимъ отношеніяхъ, чтобы позволить себ какое-либо замчаніе насчетъ той женщины которая сейчасъ была предъ нами. Его невозмутимое добродушіе обезоружило меня, я оставилъ его давъ ему только предостереженіе, на которое онъ отвчалъ:

— О! войдите и разопьемъ бутылку краснаго.

Красное или водка произвели уже на него свое дйствіе, когда нсколько часовъ спустя я встртилъ его въ парк. Брамгамъ Девитъ, попавшійся мн на дорог, предложилъ прохаться верхомъ посл завтрака, совтуя мн быть сколько можно больше при отц. А такъ какъ отецъ наврное появится въ парк, я туда отправился и слышалъ со всхъ сторонъ его имя. Онъ сдлался теперь, какъ нкогда предсказывалъ, темой разговоровъ Лондона. Я самъ не могъ избгнуть любопытныхъ взглядовъ, на меня смотрли. По временамъ мн приходилось приподымать шляпу и кланяться. Притупленіе чувствъ и мыслей среди такихъ обстоятельствъ которыя пораждаютъ въ нихъ раздоръ хуже прямой боли. Взгляды бросаемые на меня были скоре лестны, но я чувствовалъ что въ сущности каждый видитъ во мн сына знаменитости. Эдбери рысцой подъхалъ къ намъ, трясясь словно въ ступк и восклицая: — ‘Эй! не видалъ ли кто-нибудь изъ васъ стараго Роя?’ Брамгамъ Девитъ, строгій пятидесятилтній свтскій человкъ, гордый своимъ родомъ и также какъ двоюродный братъ его Джоріанъ скорый на обиду, отвчалъ: — Позвольте спросить маркизъ ли вы Эдбери, или пьявый конюхъ?

— Ого! старый джентльменъ, мн чуть ли не хочется сшибить васъ съ ногъ, сказалъ Эдбери, и увидвъ меня, предложилъ поскакать пугать прохожихъ.!

Появилась кавалькада изъ шести человкъ, хавшихъ рядомъ. Я видлъ какъ отецъ, выслушавъ нсколько словъ леди Эдбери, выхалъ впередъ, чтобы перехватить маркиза. Они заговорили другъ съ другомъ.

— Сейчасъ, сейчасъ, сказалъ мой отецъ.— Позжайте сзади и держитесь шагахъ въ двадцати разстоянія, какъ грумъ детъ.

— Къ чорту грума, отвчалъ Эдбери.— Я побился объ закладъ что выгоню васъ изъ парка, старый Рой!

— Такъ позжайте же сзади, сказалъ отецъ, и къ моему удивленію, Эдбери, смясь, повиновался. Леди Эдбери улыбнулась про себя, и я самъ почувствовалъ такое же уваженіе къ превосходству отца, какое замтно было въ ней. Нсколько минутъ спустя, отецъ подозвалъ меня и представилъ графу Кезенскому, посланнику весьма сочувствующему Полякамъ и пользующемуся у насъ нкоторымъ всомъ. Онъ спросилъ справедливо ли что я желаю вступить въ парламентъ. Я отвчалъ что справедливо, удивляясь что иностранецъ могъ интересоваться этимъ. Графъ остановилъ скромно идущаго человка. Брамгамъ Девитъ присоединился къ нимъ, образовался кружокъ. Меня познакомили съ мистеромъ Боманъ Гиллемъ, правительственнымъ агентомъ, который просилъ меня зайти къ нему поговорить о кандидатств за одно мстечко въ Соссекс.

— То-есть, прибавилъ онъ, обращаясь къ графу Кезенскому, если вы уврены что мсто это не занято. Я ничего не слыхалъ о случа съ Фалмутомъ.

Графъ отвчалъ что Фалмутъ короткій его пріятель, и что садясь на лошадь сегодня, онъ получилъ извстіе что Фалмутъ при смерти.

Значитъ, мы не упустили время, сказалъ мистеръ Гиллъ. Правительству нужны были голоса. Я пошелъ въ полночь въ нижнюю палату повидаться съ Гиллемъ. Онъ тогда уже слышалъ о безнадежномъ состояніи Фалмута, и выпытавъ мои политическія воззрнія, которыя оказались благонадежными, заявилъ что можетъ-быть я весьма скоро займу мсто на правительственныхъ скамьяхъ, какъ депутатъ мстечка Чиппенденъ. И не нужно будетъ, вроятно, прибавилъ онъ, правительственному кандидату тратить денегъ, хотя это для васъ не важно, мистеръ Ричмондъ. Мое предполагаемое богатство довало мн ходъ даже въ политическихъ кругахъ.

ГЛАВА XLIII.
Я становлюсь однимъ изъ избранниковъ народа.

Совершенный переворотъ въ моихъ ощущеніяхъ и мысляхъ произведенъ былъ этою внезапною перемной положенія. Какъ членъ парламента, я могъ писать Оттиліи и сказать ей что я не терялъ времени. И я сознавалъ что долженъ былъ благодарить отца, когда онъ на разсвт вернулся со своего бала, за то что онъ поговорилъ съ графомъ Кезенскимъ. ‘О! сказалъ онъ, это намъ такъ посчастливилось, Ричи. Я съ сотнями людей говорилъ о теб въ теченіе шести мсяцевъ, а вотъ теперь устроилъ намъ дло иностранецъ.’ Я еще разъ поблагодарилъ его. Онъ необыкновенно красивъ былъ въ костюм Генриха III и показывалъ склонность не отстать въ роскоши отъ своего оригинала. Онъ привелъ съ собою графа Лику, секретаря при австрійскомъ посольств, одтаго Албанцемъ. Оба они протянувшись на кушеткахъ толковали о томъ что отецъ мой опять ввелъ въ моду носилки. Отецъ мой объяснилъ что заказалъ дюжины дв носилокъ по своему рисунку. ‘Кстати, Ричи, прибавилъ онъ, нужно будетъ сегодня заплатить двумъ-тремъ носильщикамъ, бдныхъ людей не надо заставлять ждать’. Я согласился. Глядя на отца я потерялъ сознаніе осмянія, преслдовавшее и мучившее меня неотступно двое сутокъ. Однакожь я думалъ: отдлаюсь ли я когда-нибудь отъ обаянія? Дай мн только вступить въ парламентъ! Мн представлялось что парламентъ, возвышая меня, приближаетъ къ Оттиліи и поможетъ мн энергическими дйствіями выпутаться изо всей этой блестящей паутины. Я сказалъ отцу о моемъ свиданіи съ Ботанъ Гиллемъ. ‘Я не видалъ еще чтобы Кезенскій въ чемъ-нибудь ошибался, сказалъ онъ, исключая пари которое держитъ онъ за Фалмутовыхъ лошадей.’ Графъ Лика шепнулъ что начальникъ его, надо надяться, ошибется и еще въ чемъ-нибудь. Слова эти онъ произнесъ выразительно. Отецъ поднялъ брови. ‘По его мннію, продолжалъ Лика, какъ бы отвчая на этотъ безмолвный вопросъ, принцъ Эрнстъ не оставитъ напечатанное объявленіе неопровергнутымъ.’

Отецъ поглядлъ на него.

— Это объявленіе намъ ставятъ въ вину?

Лика уклонился отъ отвта.

— Кого винить въ газетныхъ продлкахъ? Рчь идетъ только объ опроверженіи неврнаго извстія.

— Пусть осмлятся опровергнуть, сказалъ отецъ.— Да вотъ что, другъ мой Лика, зажгите-ка мн папироску.

— Значитъ, сказалъ Лика, бережно поднося папиросу къ огню,— вы предполагаете что Кезенскій можетъ ошибаться не въ однихъ только лошадяхъ.

Я думаю онъ случайно коснулся этого вопроса, ему собственно до этого дла не было и онъ побилъ моего отца.

Затянувшись раза два изъ папироски, отецъ бросилъ ее и опять завелъ разговоръ о носилкахъ, о костюмахъ нкоторыхъ знатныхъ дамъ, о случа съ Джоріаномъ Девитомъ, какъ будто дававшемъ право обвинить его въ неприличіи. Какъ только Лика ушелъ на верхъ заснуть часа три, онъ сказалъ мн:

— Ричи, намъ некогда всмъ этимъ заниматься. Надо послать человка къ Фалмуту въ восемь часовъ утра. Если скажутъ что онъ умеръ, мы въ десять будемъ у Бартнета (ростовщика) и въ Чиппенден около двухъ. Поврь моей опытности, что-то неладно, но я и изъ этого извлеку пользу, какъ извлекъ пользу изъ неловкости бднаго Джоріана сегодня вечеромъ. Онъ ввелъ Шасдіану, я ее вывелъ подъ руку. Объ этомъ потомъ. Теперь главное чтобы ты, какъ только примешь парламентскую клятву, устремился въ Саркельдъ. Заклинаю тебя любовью твоей ко мн и къ принцесс не терять драгоцнныхъ минутъ. Ричи, мы такъ поведемъ дло что ты будешь въ Саркельд къ концу мсяца. Сынъ мой, дорогой мой мальчикъ! Ты такъ любилъ меня прежде и теперь любишь, слдуй же моимъ наставленіямъ. У меня есть голова. Ты думаешь, можетъ-бьтъ, что она сумасбродная? Правда, мать моя была артистка. Но я убжду тебя, сынъ мой, какъ убждаю свтъ…. Ну, полно, полно. Не вдаваясь въ разглагольствія, у меня теперь рука на колес фортуны, Ричи, теперь теб время подняться на немъ и занять высокое положеніе. Если теб не будетъ удачи, мой успхъ ни къ чему не ведетъ.

— Будете ли вы избгать Эдбери и ему подобныхъ, и вести себя осторожно?

Такимъ вопросомъ выразилъ я какъ бы условіе на которомъ готовъ уступить его настояніямъ. Онъ отвчалъ только жестомъ соотвтствовавшимъ его костюму изъ лиловаго шелка. Я до того времени сохранилъ такую впечатлительность что невольно поддавался дйствію богатой одежды и величественной наружности, когда обстоятельства были не слишкомъ неблагопріятны. Теперь они, напротивъ, казались благопріятными,ибо указывали мн путь вверхъ. Наружность отца потеряла въ моихъ глазахъ часть своей величественности, посл того какъ онъ прошелъ чрезъ руки своего человка, Толлингби, но я уже подчинился снова его вліянію. Что касается до угрожавшей ему опасности законнаго преслдованія, онъ презрительно засмялся при намек на это. ‘Не смютъ. Чмъ я смле, тмъ мене смлы они.’ Опять я сталъ слушать его сбивчивыя разсужденія, торжественно выдававшія себя за благоразуміе и здравый смыслъ. Могъ ли я не сознаться что обязанъ ему тмъ что было для меня дороже всего: знакомствомъ съ Оттиліей, успхомъ моимъ въ Германіи, открывающимся мн поприщемъ въ Англіи? Не могъ конечно, и я всми силами старался подавить въ себ все остальное, кром чувства признательности. Что касается до денегъ онъ уврялъ что он у него будутъ для удовлетворенія сквайра въ день отчетовъ, а пока надо занимать. Его доказательство выгоды и законности займовъ, которое я очень хорошо зналъ и могъ бы въ сущности опровергнуть однимъ словомъ, но которое, соотвтствуя моимъ минутнымъ интересамъ, боле и боле нравилось мн, было слдующее:

— Намъ предстоитъ либо роскошная, либо скудная будущность, смотря по тому какъ мы сами ее себ представляемъ. Искусство жизни заключается въ томъ чтобы въ важныхъ случаяхъ собирать въ одно свои разсянныя средства. Будущность у насъ въ долгу, она отъ насъ требуетъ чтобы мы ради ея боролись и побждали. Тотъ достоинъ презрнія кто не можетъ положить свою будущность на деньги и золото. Если мы, какъ оказывается, всегда въ долгу у прошедшаго, то слдуетъ заключить что будущее у насъ въ долгу, и жить на его счетъ. Зачмъ оставлять будущее празднымъ когда намъ нужна помощь? Если напримръ я долженъ получить завтра то что сегодня спасетъ мою репутацію въ жизненномъ бою, зачмъ не взять тотчасъ же? Военачальникъ дйствующій на такихъ основаніяхъ, непремнно одержитъ побду. Ты, Ричи, какъ депутатъ мстечка Чиппенденъ, станешь на твердую почву. Въ этомъ я теб ручаюсь. И прямо съ выборовъ, едва отвдавъ парламентской скамьи, ты отправляешься въ Саркельдъ, везешь принцу Эрнсту предложеніе своего ддушки, и привозишь обратно сквайру согласіе принца. Или ты надешься овладть принцессой безъ борьбы?

Много еще говорилъ онъ въ этомъ род, пока не замтилъ, благодаря своему умнью видть по наружности внутреннія ощущенія мои, да и большей части людей, что слова гораздо мене производятъ на меня впечатлнія, чмъ дйствія. Итакъ, посл поспшнаго завтрака, пробжавъ сырыя утреннія газеты, въ которыхъ не нашли ничего особеннаго, мы отправились къ ростовщику, взявъ съ собой Дженнингса, чтобы прикрыться его именемъ. Мы прибыли въ Чиппенденъ, въ часъ назначенный моимъ отцомъ, привозя смущеннымъ избирателямъ первое извстіе о смерти ихъ депутата.

Въ жару избирательныхъ хлопотъ я получилъ ласковое письмо отъ сквайра въ отвтъ на мое, въ которомъ онъ поздравлялъ меня съ предстоящимъ успхомъ, и затмъ оканчивалъ такъ: ‘Радъ я что дло твое съ этою принцессой, какъ видно, кончено. Покажи имъ что у насъ не меньше гордости чмъ у нихъ, Гарри, и къ чорту всхъ иностранцевъ. Прізжай поскоре въ Риверсли и будь счастливъ.’ Что хотлъ онъ сказать? Геріотъ также писалъ мн: ‘Такъ значитъ, кончено? Гордый принцъ ощетинился? Теперь не зачмъ высказывать теб мысли мои объ этомъ, которыя ты знаешь и безъ того.’ Я обратился съ вопросомъ къ отцу: ‘Хлопочи, хлопочи, вербуй голоса!’ восклицалъ онъ въ отвтъ и упорно уклонялся отъ меня. Отъ Темпля я узналъ что въ день отъзда нашего въ Чиппендевъ, въ газетахъ появилось заявленіе напечатанное крупными буквами и рзко опровергавшее, на основаніи достоврныхъ источниковъ, слухъ о предстоящемъ будто бы брак принцессы фонъ-Эппевельценъ Саркельдъ съ Англичаниномъ, какъ лишенный всякаго основанія. Тогда я вспомнилъ какъ въ это утро отецъ мой бросилъ газеты, жалуясь на ихъ сырость.

Могло ли появиться такое опроверженіе безъ разршенія Оттиліи?

Отецъ мой доказалъ мн что я связанъ съ нимъ неразрывно. Некогда было останавливаться, горевать. Надо идти впередъ. Онъ таскалъ меня по избирателямъ, давалъ обды въ гостиниц либераловъ, и лъ обды эти съ видимымъ удовольствіемъ, онъ безпрерывно произносилъ рчи. Вся сила его серіозно юмористическаго ума пришла въ дйствіе, онъ въ Чиппенден какъ будто попалъ въ свою стихію. Съ баловъ и обдовъ и тяжкой борьбы для поддержанія положенія своего въ столиц, онъ появлялся къ намъ съ первымъ утреннимъ поздомъ, свтлый какъ Аполлонъ, озаряя собою мстечко и ослпляя независимыхъ избирателей и женъ ихъ и даже меня до нкоторой степени, или по крайней мр, приводя меня въ изумленіе. Деттерменъ, его повренный, никогда не видавшій его въ дйствіи, и предполагавшій что онъ къ выборамъ будетъ относиться такъ же какъ къ своему длу, капризно и порывисто, былъ не мене меня удивленъ и старался одерживать его.

— Любезный другъ мой, мистеръ Деттерменъ, полагаю что къ овдоввшей слобод нужно приступать пока слеза еще у ней на глазахъ, я такъ и сдлаю, какъ слдуетъ мущин, говорилъ мой отецъ.— За нами начало, если не чмъ другимъ, такъ мы одолемъ непріятеля крпостью здоровья. Мы первые въ пол, и не пожать жатву, значило бы обнаружить совершенную неспособность.

Насъ стсняла его шутливость. Она доставляла ему большой успхъ, но производила все-таки неблагопріятное впечатлніе, по крайней мр на нкоторыхъ, и заставляла насъ молчать и играть роль пассивную. Политическихъ убжденій онъ, можно сказать утвердительно, не имлъ никакихъ. Онъ точно такъ же могущественно по своему дйствовалъ бы на сторон торіевъ, еслибы стоялъ за мистера Нормантона Гиппердона, можетъ-быть еще могущественне, ибо дйствовалъ бы искренне. Вс политическія правила его были торійскія, но онъ однако съ большимъ успхомъ опровергалъ ихъ предъ женами избирателей и предъ самими избирателями на публичныхъ собраніяхъ. Противникъ у насъ былъ опасный: оппозиціонный депутатъ, вытсненный изъ своего мста на свер, красивый человкъ, какъ допускалъ отецъ, и богатый, будучи младшимъ членомъ банкирской фирмы въ Сити. Анна Пенрисъ знала его предательски, выдала нкоторые изъ секретовъ непріятеля, въ особенности относительно того что называлъ онъ нашею неисправимою наклонностью къ подкупу.

— Это значитъ, говорилъ мой отецъ,— что мистеръ Гилердонъ не обладаетъ искусствомъ разговаривать съ дамами. Попробую его находчивость на подмосткахъ. Надо бы чтобы Джоріанъ мой былъ подл меня.

Задача вытащить Джоріана въ такое мсто какъ Чиппенденъ мучила отца моего боле чмъ избирательныя тревоги. Джоріанъ писалъ намъ:

‘Желаю вамъ всякаго благополучія. Берегите свои головы. Обычай Англо-Саксовъ оканчивать свои шутки дубиной. Таково понятіе ихъ о свобод, и начало и заключеніе краснорчія. Пощадите меня отъ суссекскаго выговора, когда, воротитесь.’

Отецъ мой читалъ вслухъ это письмо съ восклицаніями негодованія и восторга.

— А все-таки надо добыть его, сказалъ онъ, — я чувствую себя не полнымъ безъ Джоріана.

Онъ устроилъ концертъ въ городк Чилленден. Дженни Шасдіазъ приглашена была пть, и Джоріанъ, конечно, явился за нею слдомъ. Онъ пріхалъ на мученія. Она была такъ любезна что избрала меня орудіемъ наказанія бдняку за поступокъ его съ нею на бал, ужасный, какъ вынужденъ я былъ согласиться, только по моему боле относительно отца моего, чмъ относительно ея. Она призадумалась на минуту, словно соображая могутъ ли при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ права мущинъ приниматься въ разчетъ, когда рчь идетъ о правахъ женщинъ, и потомъ вдругъ всплеснула руками, восторженно восклицая что отецъ мой былъ самый величественный, самый очаровательный, сажый красивый Генрихъ III, какого только можно представить, краса собранія, лишь чуточку слишкомъ румянъ для цвта своего платья и на волосъ слишкомъ полонъ въ таліи. Она разказывала что какой-то принцъ Генрихъ англійскій докучливо жужжалъ ему надъ ухомъ. Et Gascoigne, o est-il? воскликнулъ король, и судья появился, чтобъ усмирить неотвязчиваго юношу. Судья былъ Дженнингсъ, очевидно подготовленный отцомъ чтобъ отдлаться отъ принца, который былъ ни кто иной какъ Эдбери. Мн было непонятно какъ отецъ могъ терпть его выходки, разв только что онъ пользовался его именемъ для векселей мн неизвстныхъ. Mademoiselle Шасдіанъ божилась что ея платье было восхитительно. Она одта была будуарной пастушкой, или кокетливою севрскою Нинетой, въ род тхъ которыхъ Лудовикъ XV бралъ за подбородокъ въ роковыхъ аллеяхъ Версаля. Причиной желанія ея отправиться на балъ былъ грхъ любопытства, слдовательно слабость общая ея полу. Джоріанъ одтъ былъ мушкатеромъ, съ изумительнымъ плюмажемъ и кружевами, но подъ птушьими перьями скрывалось куриное сердце. Pourtant j’y allai, говорила Шасдіана.— Я видла вашихъ знатныхъ дамъ. Mon Dieu! Какъ он держатся, когда хотятъ забавляться! Все искусство Парижа истощено на ихъ туалетъ, и длина ихъ платьевъ насколько возможно восполняетъ ихъ ростъ, parceque vous savez, monsieur, c’est extraordinaire comme elles ont les jambes courtes, ces anglaises. Аристократія ваша, однако, въ этомъ отношеніи лучше средняго сословія, но замтно что ваши аристократки, хотя здятъ верхомъ, а ходить не пріучены…. De belles femmes, oui, seulement, tenez, je n’admire ni les yeux de vache, ni les yeux de souris, ni mme ceux de verre comme ornement fminin. Avec de l’embompoint elles font del’eet, mais maigres, il n’y a aucune illusion possible. Эта строгая цнительница злилась, и не безъ причины, при мысли объ удаленіи своемъ изъ бальной залы. Смлость, или слпая угодливость Джоріана тотчасъ же исчезла, какъ только онъ исполнилъ капризъ своей очаровательницы. Доблестный мушкатеръ поставилъ въ углу и загородилъ ее тамъ, утверждая что она желала придти чтобы видть другихъ, а не себя показывать, какъ будто, восклицала она досадливо, одно не предполагаетъ другаго. Принцъ Генрихъ въ самомъ разгар своей необузданности замтилъ ее за усами мушкатера, и не преминулъ воспользоваться своимъ открытіемъ. Въ минуту опасную для репутаціи бала, отецъ мой передалъ его въ руки Гасконья, и не спша вывелъ Дженни подъ ручку изъ комнатъ.

— Il est comme les Romains, говорила она.— Онъ никогда не отчаивается въ себ. Это Юпитеръ. Если онъ вынужденъ наказать васъ, такъ и наказаніе его лестно. Теперь я понимаю что съ такими женщинами какъ знатныя Англичанки, я причинила бы ему вредъ, еслибы не его высоко мужественный духъ.

Нкоторый вредъ, казалось мн, былъ причиненъ, какъ ни утверждалъ отецъ противное. Ему приходилось бывать въ Лондон черезъ день по вечерамъ, и толковали объ интригахъ противъ него, исходящихъ изъ весьма высокихъ сферъ. Но въ Чиппенден онъ забывалъ о Лондон, точно такъ же какъ въ Лондон не думалъ о Чиппенден. На лиц его не замтно было слда усталости или упадка духа. Я однажды заговорилъ о замтк въ газетахъ, исходящей какъ будто отъ принца Эрнста.

— Можетъ-быть, сказалъ онъ.— Теперь надо заниматься дломъ, Ричи!

Онъ принялся считать общанные голоса, отстраняя, всякія опасенія и сомннія. Концерты, балы, обды, посщенія избирателей, произнесеніе рчей на нашихъ собраніяхъ — все это не оставляло мн свободной минуты, исключая субботы, когда я здилъ съ Темплемъ въ Риверсли провести воскресенье. Темпль, всегда готовый играть при мн вторую роль, нсколько огорченный можетъ-быть что остается такъ въ тни и теряя вроятно надежду удостоиться Дженеты, утверждалъ будто этотъ выборъ составляетъ осуществленіе одной изъ нашихъ дтскихъ грезъ. Геріотъ не пріхалъ помочь мн въ борьб, по той, невроятной для друзей его, причин что велъ въ это время къ аліарю какую-то богатую невсту. Дженета хмурилась при его имени. Что онъ, образецъ мужественности въ ея глазахъ, такъ жадно бросался на деньги, унижало и ее, ибо она когда-то сочувствовала ему, уважала его, и даже, подъ вліяніемъ естественной реакціи, позволяла себ нсколько кокетничать съ нимъ. Джулія Белстедъ нисколько не чувствовала себя оскорбленною. Она радовалась что Вальтеръ Геріотъ наконецъ взялся за умъ. Жениться на деньгахъ — лучше ничего онъ сдлать не могъ, и она даже упрекала Дженету что она оскорбляется тмъ что женщин, склонной къ ревности, скоре должно казаться комплиментомъ. Дамы что-то вышивали для меня. Тетушка Дороти говорила съ безпокойствомъ о дн назначенномъ отцомъ моимъ для уплаты большой истраченной суммы. Все зависитъ отъ этого дня, утверждала она, основываясь на знаніи характера сквайра. Эта забота очень смущала ее.

— Онъ надется, Гарри, но гд достанетъ онъ эти деньги? Ддушка твой тогда только будетъ доволенъ, когда увидитъ что он будутъ помщены на твое имя въ правительственные фонды. Если же это не сдлается, онъ въ ум своемъ соединитъ тебя въ одно съ отцомъ твоимъ, и какъ до сихъ пору съ нимъ обращался, такъ будетъ обращаться съ вами обоими. Я его знаю. Онъ справедливъ, по своимъ понятіямъ, но онъ будетъ не въ состояніи отдлить тебя отъ отца. Онъ знаетъ что отецъ твой не сократилъ своихъ расходовъ со времени ихъ встрчи, онъ будетъ утверждать что теб слдовало вразумить его. Она толковала объ этомъ до тхъ поръ пока слезы потекли по ея щекамъ, все настаивая на томъ что ддъ мой честнйшій, самый доврчивый изъ людей, и потому именно весьма строгій, когда считаетъ себя обманутымъ. Ожидаемый успхъ мой на выборахъ не утшалъ ее какъ меня. Она утверждала что отецъ мой наврное считаетъ успхъ этотъ равносильнымъ возвращенію денегъ, и просила меня предупредить его что въ Риверсли тогда только будутъ довольны, когда онъ дйствительно представитъ растраченную сумму. Милая тетушка моя, какъ мн казалось, при всей доброт своей, становилась скупенька. Сквайръ прозвалъ ее Бережливостью. Она раздражила его, какъ объясняла мн Дженета, подписавъ ничтожную сумму на пріютъ для моряковъ, которому онъ покровительствовалъ, такую сумму какую, по его мннію, Белтаму было стыдно дать, и сверхъ того, она остановила постройку флигеля къ своей сельской школ, строившагося по начерченному имъ плану. Вообще она была взволнована и разстроена, она какъ будто думала что я могъ бы лучше держать отца въ порядк. Въ Риверсли доходили новые и странные слухи о немъ. Но какъ могъ я въ Чиппенден слдить за дйствіями его въ Лондон? Да и сверхъ того онъ неутомимо хлопоталъ для меня.

Можно представить себ какія нападки приходилось ему встрчать и отражать!

— Что вы скажете о Дофин? спросилъ его однажды Эдбери въ присутствіи нсколькихъ человкъ.

— Это торійская гостиница, которой я не знаю, отвчалъ мой отецъ. Громкіе крики одобренія раздались кругомъ.

— Да здравствуетъ старый Рой! воскликнулъ Эдбери.

Отецъ мой остановилъ шумъ и обратился къ нему:

— Маркизъ Эдбери, выходите впередъ.

Эдбери не хотлъ двинуться съ мста, но находившіеся подл него посторонились и оставили его одного предъ отцомъ моимъ, который, указывая на него пальцемъ, сказалъ:

— Господа, вотъ это молодой маркизъ Эдбери, членъ верхней палаты по праву рожденія, предназначенный давать законы вамъ и мн. Онъ правитъ нами, господа. Разсмотрите его, послушайте его, размыслите о немъ,

Онъ остановился какъ будто ожидая отвта. Молодой лордъ казался ошеломленнымъ и съ этой минуты велъ себя прилично.

— Онъ, пожалуй, напроказилъ бы завтра, говорилъ мн отецъ, и выставляя ловкость свою слдствіемъ разчета, успокоивалъ меня нсколько и выводилъ меня на время изъ тяжелаго состоянія въ которое впадалъ я, видя какими средствами достигается успхъ въ нашей стран. Эдбери на своей четверн подвезетъ нашихъ сторонниковъ къ мсту гд подавались голоса. Намъ приходилось бороться съ сильною торійскою партіей. День былъ трудный, горячій, сомнительный. Слышались жалобы на неправильное вмшательство и подкупъ, пиво лилось, раздавались громогласныя привтствія, продлывались самыя невроятныя штуки. Старый Джонъ Трешеръ и фермеръ Экерти пріхали изъ Дипвела въ Чиппенденъ, чтобы поддержать меня. Я смутился увидвъ ихъ, ибо они вязались въ ум моемъ скоре съ Дженетой, чмъ съ Оттиліей, а цль стремленій моихъ была Оттилія, въ то время какъ возрастало число голосовъ въ мою пользу и шумная толпа вокругъ великолпной коляски отца моего отвчала на его рчи провозгласивъ меня побдителемъ.

— Поздравляю васъ, мистеръ Ричмондъ, сказалъ Деттерменъ.— Я признаюсь опасался что мы здсь надлаемъ больше шума чмъ дла. Отецъ вашъ совершилъ чудеса.

Мой отецъ съ краской успха на лиц, отвелъ меня въ сторону, какъ только ршительное большинство семидесяти голосовъ было объявлено офиціально.

— Ну, Ричи, сказалъ онъ, — вотъ ты и членъ парламента. Теперь къ сквайру. Поблагодари толпу и исчезай, и скоре какъ можно въ Саркельдъ. Скажи сквайру что я прощаю его подозрнія. Я благополучно ввелъ тебя въ парламентъ. Это его удовлетворитъ. Я готовъ…. скажи ему…. ты вдь знаешь что я способенъ завдывать копями…. званіе управляющаго его имніями…. все что ему угодно, чтобы только достигнуть примиренія. Мн надо быть въ Лондон сегодня вечеромъ. Тамъ самый разгаръ боя. Но не въ этомъ дло. Ступай, мой сынъ.

Онъ обнялъ меня. Не время было читать ему мораль, хотя я и видлъ что онъ совершенно заблуждается.

Прохавъ верхомъ часть ночи съ Темплемъ и капитаномъ Белстедомъ, я, усталый, остановилъ лошадь, когда свтъ луны еще боролся съ утреннимъ свтомъ, подъ окнами Гренджи, любуясь ея усыпленнымъ величіемъ. Окно Дженеты было отворено. Я крикнулъ ей. ‘Что? Побда?’ отозвалась она изъ темной комнаты, какъ будто только-что спрыгнувъ съ постели. Она была одта. Она поручила фермеру Экерти привезти ей извстіе въ какой бы ни было часъ ночи. Увидавъ меня, она захлопала руками. ‘Гарри! Поздравляю васъ тысячу разъ!’ Она догадалась что я никакъ не пріхалъ бы еслибы дло кончилось не въ мою пользу. Я могъ только разсмотрть узелъ ея знаменитыхъ густыхъ темнорусыхъ волосъ, когда она высунулась изъ окна чтобы говорить съ нами, и мн представилось какъ хороши должны быть эти волосы когда они распущены. Дженета сама отперла намъ дверь. Она ласкала лошадей нашихъ съ лихорадочною радостью, съ плнительнымъ, сдержаннымъ смхомъ торжества и привтствія, она повела мою лошадь въ конюшню и свистнула конюху, играя роль идущую иногда къ оригинальнымъ, живымъ характерамъ гя лицамъ, роль двушки-мальчика. Она со своею горничной приготовила намъ кофе, и об он появились въ залу одна за другою, нагруженныя блюдами съ холоднымъ мясомъ. Лишь посл того какъ капитанъ хорошо покушалъ, она сообщила ему лукаво что одна особа, которую она вчера привезла въ Ривереди, въ настоящую минуту спитъ на верху. Ея веселость сообщилась намъ. Сердца въ насъ смялись. Щеки ея рдли прелестно. Мы украли не знаю сколько у ночи и дня, и смялись надъ капитаномъ Белстедомъ, и вели себя не совсмъ такъ какъ люди благоразумные, живущіе по опредленнымъ правиламъ. Никогда, со времени дтства ея не видалъ я Дженету до такой степени въ дух: женственная броня сдержанности была отложена. Мы болтали съ веселою двочкой, не терявшею однако ни на минуту своего достоинства, принимая участіе въ нашихъ шуткахъ и проказахъ.

Мы съ Дженетой проводили Темпля до станціи желзной дороги. Ему нужно было поспть къ раннему позду. На возвратномъ пути жаворонки пли надъ нами, мы пожали другъ другу руку, чувствуя что надо или ничего не говорить или сказать слишкомъ много, и что опасно то и другое. Разставаясь, мы простились такъ какъ принято по общимъ понятіямъ прощаться влюбленнымъ.

ГЛАВА XLIV.
Первая борьба съ отцомъ.

Желая чтобы ддушка принялъ участіе въ ея радости, Дженета перехватила его на пути къ завтраку. Румянецъ ея самъ говорилъ за себя. Я зналъ что случилось, когда онъ бодро обратился ко мн, потирая руки.

— Итакъ, ты членъ нижней палаты, Гарри? Подавляющее большинство? Нтъ? Ну все-таки ты пролзъ какъ воръ укравшій ключи Св. Петра. Однакожь пора за молитву. Гарри, вотъ теб мсто подл Джеветы. Капитанъ съ женой сядутъ насупротивъ васъ. Дороти, другъ мой, намъ Ждать ихъ нельзя. Чмъ скоре отзавтракаемъ, тмъ лучше. Мн нужно поговорить съ Гарри. Я сегодня буду пить за твое здоровье, Гарри. Соберемъ кой-кого. Дженета, можно пожалуй и потанцовать. Все удовольствіе въ жизни заключается въ томъ чтобы чувствовать себя дома въ своемъ дом, и очень немногіе могутъ этимъ похвастаться.

Несмотря на отсутствіе капитана Белстеда и Джуліи, сквайръ настоялъ на томъ чтобъ я слъ подл Дженеты, и мн въ самомъ дл было не все равно сидть ли съ ней рядомъ или далеко отъ нея. Жаръ вчерашней побды еще не остылъ. Мн хотлось быть близко къ Дженет, коснуться ея рукой, вс движенія ея мн нравились. И не удивительно. Она въ душ считала себя неразрывно связанною со мною, невстой моею, и чувство новаго еще счастія, выражавшееся въ легкой томности глазъ, которыя не въ силахъ были долго останавливаться на моихъ глазахъ, плнило бы даже строгаго критика, какимъ я не могъ уже быть. И во всемъ этомъ не было преувеличенія, часто замчаемаго у двушекъ, портящихъ врное чувство, слишкомъ стараясь выразить его. Густыя брови Дженеты хмурились рдко, и то лишь на минуту, съ легкимъ дрожаніемъ. Она говорила о выборахъ, жалла что не присутствовала на нихъ.

— Это все равно что на войну идти, сказалъ сквайръ, глядя на нее.— Да, я врю теб, мой другъ. Ты именно женщина способная поддержать мужа. Однако избгай житейскихъ стычекъ. Не выходи на бой рядомъ съ господиномъ твоимъ, пока не угрожаетъ опасность дому. Жаркое было вчера дло, Гарри?

— Зачмъ вы были вс въ бломъ, Гарри? вступилась Дженета.

— Ага! Тебя осыпали мукой, такъ что ли? засмялся сквайръ.

— Въ этомъ была наврное какая-нибудь мысль, сказала Дженета.

— Это значило: я человкъ чистый, именно такой какого вамъ нужно, не правда ли, Гарри?

— Что-то въ этомъ род длалось у древнихъ Римлянъ, или Грековъ, ддушка, сказала Дженета, намекая на мою склонность къ мелочному педантству.

— Въ чемъ же дло, Гарри, разказывай.

— Я просто одлся въ блое утреннее платье.

— Съ ногъ до головы, и со шляпой?

— Съ ногъ до головы.

— Гм!… Онъ скорчилъ истинно англійскую гримасу.— Весь въ бломъ! Да вдь это одежда кающагося гршника. Такая что ли была у тебя мысль? И тебя не обозвали церковнымъ пвчимъ? Будь я тамъ, я бы не спустилъ теб, мистеръ Гарри. Я бы не удержалъ языка своего. Весь въ бломъ! Да я бы нахлобучилъ теб на голову внокъ изъ померанцевыхъ цвтовъ. Вдь ты должно-быть похожъ былъ на окаменлую жену Лота? Завернуться въ саванъ, словно покойникъ! Ужь не носили ли тебя лежа? Подавайте голосъ въ пользу трупа! Чортъ тебя возьми, Гарри, если это была твоя собственная выдумка!

— Я съ вами не согласна, ддушка, сказала Дженета, взглянувъ на тетушку Дороти, думавшую, также какъ и она, что лучше не давать сквайру пронюхать какую роль игралъ отецъ мой въ Чиппенден.— Гарри всегда любилъ свтлые цвта, также какъ и мать его.

— Пожурить его немножко ради здраваго смысла не мшаетъ, отозвался сквайръ.— Къ чорту эту блую одежду. У меня будетъ отъ нея кошмаръ. Это не по-англійски. Терпть не могу человка въ шутовскомъ плать. Подумай, каковъ вышелъ бы ты въ каррикатур. Удивительно что тебя не схватили какъ кусокъ млу чтобъ отмчать выпитое пиво на дверяхъ полпивныхъ! Въ бломъ! На выборахъ-то и нужно показать свои цвта!

— Желтое и синее, цвта его партіи, хорошо выходятъ на бломъ, сказала Дженета.

Мы видли что сквайръ напалъ на слдъ отца моего.

— Ты одинъ былъ въ бломъ? спросилъ онъ, и затмъ прибавилъ: — сколько стоило теб избраніе?

— Вопервыхъ, остановилъ я его, — положимъ цну блой шляпы въ двадцать пять шиллинговъ.

— О! Я заплачу вс издержки и желаю самъ поглядть на счеты, сказалъ онъ.

Подъ вліяніемъ Дженеты, онъ опять развеселился, но это былъ лишь проблескъ домашняго солнца. Онъ увелъ меня въ библіотеку, и объявивъ будто видитъ по лицу своей двочки что дло идетъ на ладъ, онъ спросилъ меня согласенъ ли я чтобъ онъ тотчасъ же похалъ въ Ильчестеръ.

— Одна пустая формальность, замтилъ онъ.— Посл этой формальности, два слова повренному, и останется только священнику объявить о предстоящемъ брак.

Жалко было видть какъ онъ воздвигаетъ свое побдное знамя на карточномъ домик, который сейчасъ же обрушится отъ одного моего дыханія. Я смягчилъ ударъ насколько могъ. Грозило повтореніе прежнихъ сценъ между нами.

— Я человкъ старый, сказалъ онъ почти дрожащамъ голосомъ, но хмурясь однако, въ отвтъ на мою просьбу не торопить меня.— Эта принцесса твоя теб отказала, чего же теб ждать? Мсяца довольно. Я желаю предъ смертью видть въ дом моемъ колыбель на попеченіи такой женщины какъ моя Дженета. Она не воспитаетъ ни куколъ, ни подлецовъ. Я могу быть увренъ что она вскормитъ настоящихъ Англичанъ. Ты теперь образумился, не станешь же ты томить меня. Ты ведешь себя какъ будто ты двушка.

Мн казалось что Дженет слдовало бы вести себя боле прилично своему полу. Не принимая въ соображеніе естественное желаніе обрадовать старика, котораго она любила, я непріятно пораженъ былъ ея не женственною поспшностью. Я сознавалъ что поцлуй равняется признанію въ глазахъ прямодушной двушки, уважающей любимаго человка, но такъ какъ ни одного слова не было сказано мною, мн казалось что и ей слдовало бы повременить сообщать объ этомъ. Правда, она выдала себя лишь румянцемъ лица и измнившимся выраженіемъ глазъ, старикъ налегалъ на это въ доказательство своей проницательности. Я винилъ ее потому что мн было нужно чтобъ она казалась виноватою. Начались старыя пререканія, недоразумнія, объясненія, сильныя выраженія гнва, съ тою только разницей что я пошелъ на отсрочку, а онъ старался умаслить и подкупить меня. Онъ намекнулъ на счетъ моего банкира, какъ на дло не важное, если я поступлю теперь какъ порядочный человкъ. Я колебался. Поворотъ чувства снова вызвалъ въ моей памяти образъ Оттиліи, голосъ ея послышался въ ушахъ моихъ. Я сказалъ ршительно:— Я не могу связать себя. Я ни на что не могу ршиться, пока не услышу отъ самой принцессы что она мн отказываетъ.

— Значитъ, ты хватаешься за обихъ и готовъ взять какую удастся! воскликнулъ сквайръ. Замчаніе не лестное для человка въ моемъ положеніи.

Онъ предложилъ уплатить долги отца моего до суммы пяти тысячъ фунтовъ. Я не могъ удержаться отъ улыбки.

— Смйся, сказалъ сквайръ.— Онъ увряетъ тебя что деньги ему ни почемъ. А на дл-то онъ гоняется за ними и днемъ и ночью. Полно, Гарри, ршайся! Останемся ли мы при томъ на чемъ остановились когда онъ старался сбить меня съ толку въ дом моего управляющаго, или все улажено однимъ пожатіемъ руки? Я держу свое слово. Я далъ теб слово относительно принцессы, но оно теряетъ силу, если ты окажешься лгуномъ, сообщникомъ того негодяя, ожидающимъ моей смерти чтобы пустить мои деньги на втеръ. Да и не можешь ты достать свою принцессу. Она отказала теб печатно. Дженета мн показывала. Что ты поднимаешь брови? Она имла право показать. Довольно она скрываетъ и скрадываетъ. Мн не всегда удается видть собственныя мои газеты. Ну, ршайся же, берешь ты ее, или нтъ?

Я выразилъ сожалніе что при настоящихъ обстоятельствахъ…. Онъ прервалъ меня.

— Такъ скажи же отцу своему что я ожидаю извстія отъ него въ назначенный день, то-есть черезъ пятъ дней. Я не приму отговорокъ. Мн подай деньги. Не для меня, для тебя же. Это твои деньги. Но пусть онъ сдержитъ свое слово…. Чортъ бы взялъ его слово…. Не то и я беру свое назадъ, и можешь отправляться ухаживать за своей принцессой на собственныя средства. Ступай, со мной сдлается припадокъ подагры. Меня съ нкоторыхъ поръ всегда схватываетъ, какъ только увижу тебя.

Дженета гуляла на лужайк предъ домомъ. Мы оба поглядли въ окно. Сквайръ пробормоталъ:

— Чтобы не было у меня этого ухаживанія за двуми сразу. Я не дамъ приставать къ моей двочк. Ты думаешь она не чувствуетъ? Ты еще не знаешь ее. Она всю жизнь глубоко чувствовала твое поведеніе. Если она такая статная и сильная, такъ потому что никогда себя не жалетъ. Двушка прелесть, стройная какъ лилія, добрая. Ты можетъ-быть думаешь что ей не длали предложеній? Я сколько могъ удалялъ ее отъ всхъ молодыхъ людей, кром тебя. Я не добръ былъ къ ней. Да благословитъ ее Богъ. Надюсь, она проститъ меня. Старикъ говорилъ сквозь слезы, это слышно было по голосу и не глядя на его лицо. Тяжело и обидно было мн избгать Дженеты. Какъ гуляла она на лужайк пока ддъ мой говорилъ о ней, она мн представлялась во всей опредленности своего личнаго характера, не похожаго на другихъ женщинъ. Я сознавалъ что сердце ея принадлежитъ мн, и сознавалъ также что могу лишиться его, если не перестану бросаться то въ ту, то въ другую сторону, хвататься то за одно, то за другое.

Крайне недовольный собой, я боле прежняго способенъ былъ бороться съ моимъ отцомъ. Надо было сразу нанести ударъ. Я сказалъ ему что сквайръ ожидаетъ уплаты денегъ, и что если он не будутъ уплачены, я могу считать себя лишеннымъ наслдства. И ршеніе это окончательное, будьте уврены. Я готовился къ многословію. Отецъ мой весьма серіозно призадумался и молчалъ. Поглядвъ на него черезъ нкоторое время, я не могъ ршить размышляетъ ли онъ глубоко, или находится въ упадк силъ. Онъ дышалъ тяжело, руки его, лежащія на ручкахъ креселъ, поднимались и опускались. Что выражалось этимъ: чувство, размышленіе, или отупніе? Я присталъ къ нему.

— Занять такую сумму невозможно, да я и не согласился бы. Не написать ли принцу Эрнсту, прося возвратить деньги положенныя въ его копи?

Онъ не отвчалъ ни слова, но съ проницательностью подозрительности я тотчасъ же догадался что деньги эти уже были уплачены, и, безъ сомннія, истрачены.

— Такъ на это слдовательно нельзя разчитывать. У насъ, какъ видно, нтъ ничего. Не знаю что воображалъ я себ. Я врилъ вамъ, когда вы говорили что будете готовы къ назначенному дню. Или можетъ-быть у васъ есть еще средства, мн неизвстныя?

Онъ застучалъ по ручкамъ креселъ:— Дай мн подумать, Ричи, дай мн подумать.

Его размышленіе похоже было на сонъ. Я сказалъ что вернусь къ обду, и отправился отыскивать утшителя моего, Темпля, у котораго просилъ ночлега подъ его счастливымъ кровомъ.

— Вотъ твоя комната, сказалъ Темпль.— Ты пойдешь въ палату сегодня? Я буду ждать тебя. Геріотъ приходилъ сегодня утромъ.

Онъ слишкомъ занятъ былъ случаемъ разстроившимъ бракъ Геріота, чтобы слушать меня. Дло заключалось въ томъ что Цыганка извстная намъ обоимъ явилась не то въ церковь, не то въ домъ невсты, и остановила сцадьбу. Геріотъ приходилъ къ Темплю и взбшенный и смющійся, и объявилъ что ему отдали назадъ его слово и что онъ свободенъ. Онъ смертельно боялся чтобъ этого случая не напечатали въ какой-нибудь газет, это всего больше его тревожило. Мн было даже отчасти пріятно что не я одинъ испытываю такого рода опасенія. Жалть о Геріот не могъ никто кто зналъ его хорошо. Онъ смотрлъ на вещи по-своему и держалъ себя такъ что отстранялъ всякое соболзнованіе. Онъ сообщилъ Темплю скромное желаніе поймать и поколотить Цыганку, такъ какъ она предпочитаетъ удары брани. Ея пылкая смлость плняла его, хотя онъ на нее и сердился:

— Нтъ, ты представь себ… твердилъ Темпль даже посл того какъ я разказалъ ему свои боле серіозныя обстоятельства.

Какъ для многихъ занятыхъ людей, для Темпля были развлеченіемъ уклоненія его друзей, въ которыхъ онъ принималъ искреннее участіе.

Отецъ мой ничего, повидимому, не придумалъ въ мое отсутствіе. Онъ жаловался на жестокость и упрямство сквайра, не довольствующагося бракомъ съ принцессой и вступленіемъ въ парламентъ. Языкъ у него опять развязался. Онъ говорилъ что обдумалъ планъ дйствія, но не хотлъ сообщить его, ожидая съ нетерпніемъ обда. Онъ казался изнуреннымъ и нсколько разъ убждалъ меня не падать духомъ.

— Не изъ чего, говорилъ онъ, нтъ ни малйшей причины. Ты пьешь слишкомъ мало вина.

Разговоръ о вин въ такомъ положенія какъ наше возмутилъ меня. Я сталъ умолять отца чтобъ онъ бросилъ свой домъ, свое общество, вс свои безразсудства, все, исключая, если ему угодно, только процессъ его, который, впрочемъ, замтилъ я, люди знающіе и безпристрастные считаютъ безнадежнымъ.

— Деттерменъ и Ньюсонъ, отозвался онъ, — открыли батарею, которая подйствуетъ немедленно.

Потомъ, останавливаясь, будто заговорилъ о дл съ человкомъ стоящимъ на границ помшательства, онъ повторилъ:

— Вино, Ричи, вино, вотъ что теб нужно.

— Я не буду пить, отвчалъ я,

— Ричи, твой пульсъ, сказалъ онъ, и началъ утверждать что необходимо посовтоваться съ докторомъ.— Я отправилъ письмо въ Саркельдъ сегодня. А! вотъ теперь ты проясняешься, милый мой! Отвдай вина императрицы, не маркграфини…. я помню прекрасное слово мистера Темпля. Выпей-ка. Подумаешь, мы побиты. Этого никто еще не могъ сказать обо мн.

Ршившись на что-нибудь подъ вліяніемъ досады, мы обыкновенно стоимъ на своемъ до слдующаго дня. На приглашеніе выпить я отвчалъ отказомъ. Темпль не отставалъ отъ отца. Отецъ хвалилъ его.

— Я говорилъ Ричи на верху, въ моей уборной, сказалъ онъ, — что помню ваше прекрасное замчаніе о ‘маркграфин винъ’, мистеръ Темпль. Оно приводитъ на память тотъ вечеръ и двухъ милыхъ странствующихъ юношей, веселость которыхъ и меня веселила. Не пить добраго вина значитъ добровольно вычеркивать изъ жизни вс хорошіе дни какіе вы прожили и еще намрены прожить. Вино — мой другъ, мой совтникъ, моя сокровищница, мой Алладиновъ садъ. За виномъ я пятьдесятъ разъ выигрываю свое дло. При одной мысли о вод все тонетъ, какъ молодая, красивая женщина, которую я когда-то видлъ лежащею на солом. Она одта была очень тщательно. Съ тхъ поръ я ненавижу воду: вода убійственна, Ричи.

Онъ опять сталъ угощать меня. Настроенный противъ него, я видлъ безсмыслицу во всемъ что онъ говорилъ, и припоминалъ какъ я сначала цнилъ его многословныя рчи, потомъ дивился и отчасти завидовалъ имъ, потомъ оправдывалъ ихъ и наконецъ уже только старался оправдать. Теперь слушать его сдлалось для меня почти нестерпимымъ.

— Однажды, мистеръ Темпль, обратился онъ къ своему пьющему собесднику,— здсь въ Лондон, въ глухой мстности, укрывая одну даму подъ зонтикомъ отъ грозы, что между прочимъ повело къ сближенію боле выгодному для меня чмъ я могъ ожидать…. Келлингтонъ звали эту даму, теперь покойницу…. Мы увидли на другой сторон улицы жалкаго оборванца стоящаго подъ водосточною трубой. Почему предпочиталъ онъ воду льющуюся изъ трубы дождю, я понять не могъ, Мистрисъ Келлингтонъ, двица лтъ тридцати семи…. говоря о лтахъ дамы, мы не подходимъ слишкомъ близко къ роковымъ сорока годамъ, чтобы не перевалиться на другую сторону, гд обрывъ, рекомендую вамъ держаться этого правила, мистеръ Темпль…. Итакъ, мистрисъ Келлингтонъ стала искать кошелька. Я замтилъ ей что дать денегъ этому человку значило бы платить за дрожь. Я не жестокосердый человкъ, но утверждалъ тогда и теперь утверждаю что негодяй этотъ выкинулъ штуку непростительную, заслуживающую наказанія, гораздо худшую чмъ поступокъ бдной двушки прямо бросившейся въ воду. Съ тхъ поръ, видя человка пьющаго воду, когда есть вино, я припоминаю оба эти случая, и дрожь пробгаетъ по спин моей.

Онъ въ самомъ дл содрогнулся.

— Ну что жь, Ричи? обратился онъ ко мн съ рюмкой въ рукахъ.

Я кивнулъ головой и коснулся вина губами. Онъ послалъ своего человка Толлингби за самымъ старымъ виномъ какое было у него въ погреб, ‘виномъ наврное неоплаченнымъ’, думалъ я пока онъ его расхваливалъ.

Это закупаніе и распиваніе отборнаго вина на призрачный кредитъ представилось мн ключомъ ко всей его дятельности. Я твердо отказался отвдать это вино.

— Онъ сомнвается во мн, воскликнулъ отецъ мой, обращаясь къ Темплю.— Ричи во мн сомнвается. Онъ не вритъ въ мою любовь къ нему, не вритъ въ мое дло, не вритъ въ способность мою выполнить мои обязанности и сдержать данное общаніе.

Переведя духъ, какъ человкъ получившій тяжелый ударъ, онъ заговорилъ съ жаромъ, забывая прислугу, потомъ понизилъ голосъ и началъ опять свои цвтистыя оправданія и заявленія любви къ сыну, который не хочетъ выпить съ нимъ вина. Я не могу передать всей убдительности его рчей. Он очевидно подйствовали на Темпля, который, прихлебывая, какъ знатокъ, старое вино, отвчалъ только: ‘да, конечно’. Но я молчалъ. Отецъ мой волновался. Слуги очевидно не привыкли видть его въ такомъ состояніи. Онъ не заговаривалъ о семейныхъ длахъ пока со стола не прибрали и не разставили графиновъ съ виномъ.

— Одинъ стаканъ чистйшаго краснаго, какое когда-либо было привезено, Ричи. Ну, выпей же для меня.

Я покачалъ головой.

Онъ ударилъ по столу рукой, восклицая что я его обижаю, что это несправедливо, неблагодарно, безразсудно! Онъ заговорилъ что пойдетъ въ кабалу ради меня, что приберегъ эту горькую чашу на крайній случай, и теперь выпьетъ ее, что есть богатая дама, которую онъ уважаетъ и поклянется любить если она поможетъ сыну.

— Пока есть женщины, говорилъ онъ, — средства мои неистощимы, я смюсь надъ всми невзгодами. Женщина для меня всегда готовый исходъ, добрый геній-хранитель, залогъ благополучія.

Онъ говорилъ отрывисто, несвязно, неясно, съ недомолвками. Я боялся за его разсудокъ. Виновато отчасти было вино. Онъ пилъ много. Я не отрицалъ его упрека что хочу дать ему урокъ. Я желалъ чтобъ урокъ этотъ принесъ пользу.

Только выйдя на улицу съ Темплемъ, направляясь къ его дому, моему отрадному убжищу, я понялъ что отецъ мой выразилъ намреніе поправить дла наши женившись на богатой женщин, и женщина эта, какъ сообразили мы съ Темплемъ по разнымъ намекамъ, могла быть не кто иная какъ леди Сампльменъ.

Джоріанъ Девитъ утверждалъ что эта богатая вдова ждетъ только предложенія отъ моего отца. При настоящихъ обстоятельствахъ я смотрлъ сквозь пальцы на дурную сторону этого брака. Она можетъ дать мн взаймы деньги, чтобъ успокоить сквайра, потомъ мн не трудно будетъ уплатить ихъ. Въ письм къ тетушк Дороти я сознавался что многое можно возразить, но вдь эта дама давно влюблена въ него, онъ уже выжилъ изъ лтъ страстныхъ привязанностей и наврное будетъ добръ и привтливъ къ ней. Она богата. Она будетъ, безъ сомннія, бдительно заботиться о немъ. Конечно, съ такою женой онъ не будетъ уже вращаться въ высшихъ кругахъ общества. Но слдуетъ ли жалть объ этомъ? Все письмо выражало лишь мои личные интересы, едва прикрытые. Когда я писалъ письмо это, цль къ которой оно было направлено была однако гораздо мене дорога мн нежели въ то время какъ я позволялъ отцу безъ сопротивленія заграждать мн путь къ ней. Съ одной стороны Дженета и мирная жизнь въ Риверсли представлялись не лишенными привлекательности. Съ другой, съ образомъ Оттиліи поднималось бурное море, мрачная, безнадежная картина. И однако въ эту сторону я стремился. Я шелъ наперекоръ своимъ наклонностямъ, согласнымъ съ чувствомъ чести и долга, воображая что наклонности эти низкія, что уступить имъ было бы слабостью, и упорно преслдовалъ высокую, какъ думалъ я, цль сомнительными путями.

‘Ты ли это, Гарри’, отвчала мн тетушка Дороти, ‘совтуешь отцу жениться изъ такихъ невыразимо недостойныхъ побужденій? Что ты заплатишь ей деньги, я врю и безъ увреній твоихъ. Деньги ничего не значатъ. Всю будущность ея ты хочешь подвергнуть опасности ради своихъ цлей. Неужели ты способенъ на такіе поступки которые самъ же ты боле всего осуждаешь? Это надо остановить тотчасъ. Этого нельзя. Брака по обоюдной наклонности, выгоднаго и съ практической точки зрнія, можно бы пожалуй желать ему, еслибъ онъ былъ совершенно въ себ увренъ. Жена могла бы уговорить его не продолжать своего процесса. Въ этомъ я давно вижу его гибель. Онъ основываетъ на этомъ процесс такія надежды. Но то о чемъ ты говоришь хуже, хуже брака изъ-за денегъ. И ты это одобряешь. Я едва могу удержаться отъ мысли что это похоже на заговоръ. Она женщина простодушная, глупая. Разв теб не жаль ея? И жаля ее, можешь ли ты допустить чтобъ ее поймали въ ловушку? Извини мою кажущуюся рзкость. Я не часто говорю такъ съ моимъ Гарри. Я теперь такъ говорю потому что обращаюсь къ теб какъ къ главному отвтственному лицу, на котораго падетъ вся тяжесть ужасной ошибки. Напрасно не ввряешься ты любви дда и благости милосердаго Провиднія. О, другъ мой, слдуй чистой своей совсти и избгай сомнительныхъ средствъ. Я надюсь что посл нсколькихъ недль ддъ твой будетъ съ тобою такимъ же какимъ былъ прежде. Я знаю что онъ не ожидаетъ выполненія общаннаго. Ты въ парламент, и если ты будешь удаляться отъ постороннихъ вліяній, жить скромно, я уврена что онъ исполнитъ твое желаніе.’

Письмо было длинное. Въ заключеніе она просила меня отвчать съ однимъ изъ раннихъ поздовъ и убждала еще разъ отсрочить по крайней мр всякій ршительный шагъ. Это письмо ясно обнаружило то что я давно уже предполагалъ.

ГЛАВА XLV.
Счастье чудесно выручаетъ отца.

Въ отвт моемъ тетушк Дороти я налегалъ на то что отецъ мой далъ честное слово удовлетворить сквайра въ извстный день. Меня пугаетъ, говорилъ я, крикъ который поднимется на него въ Риверсли, если онъ не сдержитъ этого слова. Что касается до вдовы, то деньги ея можно обезпечить за нею, прежде чмъ вврится она бурной пучин. Сумма данная мн взаймы будетъ лежать неприкосновенно у моего банкира и уплатится обратно спустя нкоторое время. Объ этомъ я особенно распространялся, частію чтобъ успокоить тетушку, а частію также чтобъ оправдаться въ своихъ собственныхъ глазахъ. Легкій тонъ принятый мною въ этомъ письм нравился мн пока оно писалось и показался неумстнымъ какъ только оно было отправлено. Но письмо по особому требованію не должно быть писано обыкновеннымъ языкомъ, разсуждалъ я. Да и можно ли писать серіозно о такой особ какъ леди Сампльменъ? Однако, подъ вліяніемъ тетушкиныхъ замчаній, я остановилъ отца, когда онъ готовъ былъ хать къ ней. Экипажъ стоялъ уже у дверей. Я заговорилъ о ростовщикахъ. Онъ перепробовалъ всхъ ихъ. Онъ просилъ меня не задерживать его. Но мн казалось позорнымъ чтобъ это сдлалось на моихъ глазахъ, и я не пускалъ его. Онъ наканун перебывалъ у всхъ людей дающихъ взаймы деньги. Они требовали для такой суммы какая намъ нужна была боле серіознаго обезпеченія, нежели надежды на будущее. Деттерменъ и Ньюсонъ отказались капитализировать ежегодный доходъ отца. Сама судьба указывала на леди Сампльменъ.

— Ты мняешься со дня на день, Ричи, сказалъ отецъ,— а я всегда тотъ же. Я осчастливлю добрую душу. При всей надлежащей скромности, полагаю что мн стоитъ только сдлать предложеніе. Пусти меня и дай кончить. Въ моихъ глазахъ дло сдланное становится священнымъ. Да я и всегда держалъ ее про запасъ. Не то чтобъ я думалъ что счастье насъ оставило, но благоразумный человкъ не полагается исключительно на его причудливость. Я бы похалъ еще вчера, еслибы не услыхалъ отъ Деттермена и Ньюсона что намъ длаютъ намеки на возможность соглашенія. Правительство не на шутку испугано. Онъ задумался.— Однако я передумалъ за ночь и пришелъ къ убжденію что мой Ричи рискуетъ лишиться плода всхъ моихъ трудовъ. Добрая женщина ссудитъ мужа деньгами. Давая слово сквайру, я полагалъ что двухъ мсяцевъ будетъ достаточно. Намъ еще остается дня два. Я слыхалъ о людяхъ падавшихъ духомъ предъ концомъ, тогда какъ стоило только не терять вры въ себя до послдней минуты, и исходъ оправдалъ бы ихъ. Вра творитъ чудеса. По крайней мр она даетъ имъ время совершиться.

Мн не пришлось долго его уговаривать отложить поздку къ леди Сампльменъ. Но что онъ похалъ бы, скажи я одно слово, и былъ уже на отъзд когда я пришелъ, въ этомъ не могло быть сомннія.

Видимо ободрившись, онъ отправился къ Деттермену и Ньюсону. Какой-то грязный бродяга, называвшій себя Келлингтонъ, бжалъ нсколько шаговъ за его экипажемъ. Не успвъ уловить ни одного взгляда, онъ отсталъ, и подойдя ко мн, началъ толковать о томъ какъ сестра его завщала вс свои деньги Рою Ричмонду на роскошь и мотовство, оставивъ его въ нищет. Разказъ пьянаго, прерываемый отрыжкой, не внушаетъ доврія. Я бросилъ ему золотой. Мн казалось что я слышалъ отъ отца имя его сестры.

— Если вы сынъ Роя Ричмонда, заговорилъ онъ опять.— такъ скажите ему отъ меня что мистрисъ Димеръ не можетъ уже очень долго отсрочивать счеты мужа, а старый Бедженгопъ спивается съ кругу. Такъ значитъ пропадаетъ его послдній свидтель. Я не врагъ ему, и вамъ также, пока получаю мою пенсію. Я говорю только: подайте мн что мое.

Мистрисъ Вадди знала что этотъ Келлингтонъ одинъ изъ состоящихъ на пенсіи у отца моего.

Мистеръ Темпль познакомилъ меня въ большомъ политическомъ клуб съ господами которые вызвались ввести въ палату новаго члена. Мои вчно тревожныя обстоятельства не давали мн вкусить какъ слдовало всю гордость и радость моего положенія. Изъ клуба я направился къ мсту жительства Темпля и встртилъ на улиц молодаго Эккарта фонъ-Гофъ, моего бывшаго секунданта, только-что пріхавшаго въ Лондонъ и весьма выдляющагося своею германскою наружностью среди лондонскаго люда. Онъ едва могъ говорить о Германіи отъ восторга, внушаемаго ему движущимися вокругъ него массами. Пріхалъ онъ въ Англію, какъ добродушно уврялъ меня, съ цлью изучить нкоторыя изданія Тибулла, находящіяся въ Британскомъ Музе. Ршившись наконецъ заговорить о Саркельд, онъ сообщилъ мн что принцъ Германъ часто тамъ бываетъ.

Медленное движеніе тснящихся кэбовъ и омнибусовъ привлекало вниманіе Эккарта. Тутъ внезапно представился ему случай замтить сколько пылу и стремительности таится подъ сдержанною наружностью Англичанина. Я увидалъ тетушку Дороти въ ряду кэбовъ, хавшихъ изъ Сити, и тотчасъ же бросился посреди колесъ, дышлъ и кивающихъ носовъ извощичьихь лошадей, чтобы взять ее за руку и освдомиться о причин присутствія ея въ Лондон. Она пріхала по семейнымъ дламъ — вотъ все что узналъ я отъ нея. Я сказалъ что заставилъ отца отложить на нсколько дней исполненіе своего намренія. Ей это видимо было пріятно. Она очень боялась опоздать къ обратному позду, поэтому я выпустилъ ея руку, веллъ извощику ея хать скорй и поспшилъ выручить Эккарта, послдовавшаго за мною, какъ врный товарищъ, изъ хаоса съхавшихся экипажей, оглашаемаго вавилонскимъ смшеніемъ языковъ. Добравшись благополучно до тротуара, Эккяртъ скромно сознался что при случа способенъ заговорить по-англійски. Я старался забавлять его какъ могъ. Забавно ли ему было видть какъ я занялъ свое мсто въ нижней палат и слышать пренія на чужомъ язык, не знаю, для меня единственное удовольствіе при этомъ заключалось въ мысли что онъ, или отецъ его, баронъ фонъ-Гофъ, разкажетъ это обстоятельство за столомъ принца Эрнста. Оттилія должна будетъ сознаться что я съ своей стороны выполнилъ нашъ договоръ. Разорившись и зная что принцъ Германъ въ Саркельд, я не имлъ уже надежды, и хотлъ только показать ей что иду путемъ ею предначертаннымъ. Мое теперешнее возвеличеніе только заставило меня почувствовать глубокое мое ничтожество.

— Въ палат главное быть дловымъ человкомъ, сказалъ Чарльсъ Эмерель, который ввелъ меня, посовтовавъ мн хранить молчаніе въ продолженіи двухъ, трехъ засданій.

Онъ предложилъ мн заняться пока иностранными длами. Я заговорилъ о нихъ тономъ доктора Юліуса фонъ-Карстегъ.

— Это журналистика, или отрывки изъ желчной статьи, сказалъ Эмерель.— Это для палаты не годится. Браните, если угодно, палату стран, но никогда не браните страну палат.

Когда я просилъ его извинить сказанныя нелпости, онъ отвчалъ:— Ничего, все это подаетъ большія надежды, только молчите до времени.

Но молчать значило быть куклой. Если въ палат главное годность къ дламъ, значитъ я только занималъ мсто которое должно бы принадлежать боле достойному человку.

При выход изъ палаты я былъ встрченъ поздравленіями Темпля. Его ощущенія сообщились мн, я сталъ цнить свое положеше, видя дружественную зависть стараго товарища.

— И я когда-нибудь тамъ буду, сказалъ онъ,— вздыхая при мысли что только въ преклонной старости удастся добиться этой чести. Присутствіе Эккарта помшало мн разговориться съ нимъ, какъ бы хотлось. Передавъ Нмца на попеченіе мистрисъ Вадди, я сталъ раздумывать о непрочности моего положенія, съ которымъ уже начиналъ свыкаться. Поговаривали о подач на меня прошенія. Если сквайръ лишитъ меня наслдства, могу ли я устоять? Во мн пробуждалась жадность богатства, меня бросало и въ жаръ и въ холодъ при мысли о зависимости отъ дда. Я не спалъ всю ночь, переносясь изъ Риверсли въ Саркельдъ и видя себя осужденнымъ жениться на Дженет и отказаться отъ принцессы, или лишиться богатства и значенія въ обществ, если не представлю черезъ нсколько часовъ росписку банкира моего въ полученіи извстной суммы. Я общалъ Эмерелю завтракать съ нимъ. Жалобная записка, присланная отъ мистрисъ Вадди на квартиру Темпля, увдомила меня что ‘эти люди’ явились. Если такъ, то это лишь предвстники цлой орды, и отецъ мой погибъ. Онъ все ставилъ на карту и слдовательно не заслуживалъ сожалнія. Прощай честолюбіе, думалъ я, и лъ плотно, размышляя какъ избгнуть слишкомъ глубокаго паденія. Отчетъ о парламентскихъ преніяхъ въ утреннихъ газетахъ, конечно, боле краснорчивый и правильный, чмъ то что слышалъ я вчера, страннымъ образомъ освободилъ меня отъ чувства собственной слабости, внушеннаго мн произносившимися при мн рчами. Оно замнилось какимъ-то надменнымъ сознаніемъ своего превосходства. Эмерель благосклонно меня выпытывалъ, говорилъ мн комплименты, и мн представилось трагическое противорчіе между моими способностями и предстоящею мн, вроятно, участью. Я могъ однако жениться на Дженет. Но это значило самому навсегда отказаться отъ той которая указала мн путь къ слав и должна была быть наградой моихъ трудовъ. На это я не могъ ршиться. Я отправился къ Анн Пенрисъ, чтобъ услышать голосъ женщины и разказалъ ей отчасти мои тревоги. Мистеръ Гиппердонъ, какъ сообщила она мн, былъ увренъ что вытснитъ меня современемъ. Она приходила въ негодованіе отъ чего-то что маркизъ Эдбери позволилъ себ съ моимъ отцомъ.— Какъ вы можете выносить это! восклицала она. Я молчалъ, но возбужденный ея негодованіемъ, уйдя отъ нея, написалъ Эдбери и также Геріоту, прося его зайти отъ моего имени къ молодому маркизу. Поздно вечеромъ я пришелъ къ отцу, чтобы повидаться съ нимъ и узнать какъ угощалъ онъ Эккарта, если еще находился на свобод. Плохо зналъ я его. Я ожидалъ найти въ его дом мракъ и молчаніе. Окна были ярко освщены. Какъ только отворилъ я дверь, звуки музыки встртили меня. Мистрисъ Вадди попалась мн въ прихожей. Изъ ея словъ я ничего понять не могъ. Утромъ случилось сначала одно, а потомъ другое. Одну минуту отецъ мой былъ въ рукахъ полицейскихъ чиновниковъ. Тутъ звонокъ, письмо съ посланнымъ, и побда надъ правительствомъ. Мн, представилось что въ этотъ день разыгралась вкратц драма всей его жизни. Счастіе невроятное. Онъ давалъ обдъ, за которымъ послдовалъ концертъ. Оглушительные звуки музыки, вовсе не соотвтствовавшіе моему настроенію, невыразимо раздражали меня.

— Гд эти люди о которыхъ вы говорили? спросилъ я у мистрисъ Вадди.

— Ушли, отвчала она,— давнымъ-давно.

— Имъ заплачено?

Она не ршалась отвчать положительно, и только повторила что они давно ушли. Я отыскалъ Джоріана Девига въ толп тснившейся въ проход между гостиными.

— Да, да, сказалъ онъ на мой вопросъ.— Правительство сдалось. Зачмъ вы здсь не обдали? Альфонсъ никогда такъ не отличался, какъ сегодня. Дженни и Кариньи потшили насъ четверть часа предъ обдомъ. Превосходная мысль!… ‘Veuwe et’ bachelier’. Словно по какому-то вдохновенію. Безъ всякихъ приготовленій, безъ формальнаго усаживанья. Дйствіе изуумительное.

Я опять сталъ его разспрашивать.

— Да, это несомннно, отвчалъ онъ безпечно,— Рой Ричмондъ выигралъ игру свою.

Двое-трое мущинъ выпытывали у важнаго господина мнніе его объ изумительномъ представленіи Шасдіаны предъ обдомъ. Я слышалъ похвалы обду, и Шасдіан, и музык, и повару, и даже хересу, дйствію котораго, конечно, слдовало приписать оживленный разговоръ нсколькихъ молодыхъ людей о поступк леди Эдбери, пріхавшей на концертъ, несмотря на нкоторое сопротивленіе со стороны своего семейства. Эдбери подошелъ къ разговаривающггмъ.

— Онъ Юпитеръ! восклицалъ маркизъ.— Я скоро буду клясться его именемъ. Какъ видно, событіе мучившееся утромъ было извстно.

— Ричмондъ! кивнулъ мн Эдбери со страннымъ выраженіемъ, напоминавшимъ собаку глядящую на руку которая держитъ хлыстъ. Впрочемъ, лицо его не могло выдавать секретовъ, потому что за этимъ лицомъ ничего не скрывалось, кром пустоты. Присутствовавшія дамы были, какъ мн показалось, не такія какими отецъ окружилъ бы леди де-Стродъ, хотя он носили титулы и считались принадлежащими къ знати. Я увидлъ что Эккартъ помстился удобно, и поручивъ Джоріану заботиться о томъ чтобъ онъ не терплъ недостатка въ табак, пошелъ въ свою комнату, пораженный непостижимою властью отца моего надъ судьбой, повременамъ такъ смявшеюся надъ нимъ.

Его разказъ обстоятельствъ еще больше изумилъ меня. Онъ не спшилъ объясненіями, когда сошлись мы на слдующее утро, онъ ждалъ чтобъ я его спрашивалъ, и отвчалъ:

— Да. Мы, кажется, до нкоторой степени побдили. Умъ его былъ занятъ, какъ онъ сообщилъ мн, защитой одной дамы, подвергающейся большимъ нападкамъ.— Да, заговорилъ онъ опять,— мы прижали ихъ, Ричи. Кстати, не хочешь ли чтобъ я създилъ въ Риверсли и показалъ сквайру передаточныя росписки? Во всякомъ случа ты можешь теперь хать въ Саркельдъ, и ты вдь подешь, не правда ли? Если не нынче, такъ завтра.

Я приставалъ къ нему:— Но какъ, при какихъ обстоятельствахъ были выданы эти деньги? Мн пришло въ голову что ему удалось занять ихъ.

— Переданы на мое имя въ Банк, и увдомленіе прислано моимъ повреннымъ Деттермену и Ньюсону, отвчалъ онъ.— Больше я ничего не знаю, также какъ и ты, Ричи, хотя, конечно, я надялся ихъ запугать. Если, прибавилъ онъ, совершенно простодушно, они думаютъ отдлаться отъ меня деньгами, такъ я не отвтственъ за ихъ заблужденіе, ибо ничмъ не вызвалъ его. Я продолжаю свое дло. Деньги пригодны теб, поэтому я очень радъ имъ.— Денегъ было двадцать-пять тысячъ фунтовъ.

— И не было сдлано никакого условія?

— Никакого. Конечно, извстное условіе подразумвалось, но этого я не обязанъ знать.

— Нелпость! воскликнулъ я.— Деньги эти наврное не оттуда, откуда вы предполагаете.

— Такъ откуда же? спросилъ онъ.

Я подумалъ о сквайр, о леди Эдбери, о моей тетушк, о леди Сампльменъ, объ Анн Пенрисъ, о какой-нибудь изъ его восторженныхъ поклонницъ, но по величин суммы и по способу ея выдачи казалось невроятнымъ чтобы такая помощь исходила отъ одного лица.

Замтивъ что я колеблюсь въ своихъ предположеніяхъ, онъ сталъ приводить ма многіе случаи изъ жизни своей, когда онъ точно такъ же былъ вырученъ благосклоннымъ провидніемъ и имлъ даже духъ заговорить о своей звзд, чего, конечно, не сдлалъ бы при мн, еслибы воображеніе его не было серіозно поражено.

— Вы передадите мн эти деньги?

— Не медля ни минуты, другъ мой, отвчалъ онъ.

— Вы думаете что это попытка васъ подкупить?

— Положительно. Ни къ какому другому заключенію не могу я придти. Я скажу теб, Ричи, старый маркизъ Эдбери когда-то внесъ ни мое имя пять тысячъ фунтовъ, съ условіемъ чтобъ я не имлъ хожденія по своему длу. Я наслдовалъ эту сумму посл него. Смерть его, конечно, освобождала меня отъ всякаго обязательства. Онъ былъ друженъ съ людьми замшанными въ моемъ дл. Онъ зналъ. Я подозрваю что онъ боялся быть поставленъ въ непріятное положеніе свидтеля,

— Но какое же, по вашему мннію, подразумвалосъ условіе при выдач этихъ денегъ?

— О! Это не боле какъ какая-нибудь сдлка между адвокатами. Я не обязанъ знать этого. Чтобъ я отказался отъ правъ своихъ за нсколько тысячъ! Ни за что, еслибы мн дали и вдесятеро и воото разъ больше!

Чтобъ уйти отъ его ошеломляющаго вліянія, заставлявшаго умъ мой колебаться, я вышелъ изъ дому и отправился прямо къ Деттермену и Ньюсону. Они еще увеличили мое удивленіе объявивъ мн что уплата денегъ фактъ несомннный. Тутъ ничего не было таинственнаго. Увдомленіе было прислано имъ не отъ той фирмы съ которой вели они тяжбу, а отъ адвоката имвшаго обширныя связи съ аристократіей. Письмо его кратко заявляло требованіе неизвстнаго дателя чтобы хожденіе по длу было немедленно остановлено. Своего мннія они не высказывали никакого. Въ ихъ глазахъ вс предположенія имли одинаковую вроятность, судя по внимательности съ которой они выслушивали всякую приходившую мн въ голову мысль. Имя упомянутаго адвоката было Чарльсъ Адольфъ Баннербриджъ. Это былъ мой старый знакомый, тотъ самый который отвелъ меня къ себ и угостилъ на славу, когда я мальчикомъ бгалъ голодный по улицамъ Лондона. Въ увренности что узнаю всю правду отъ мистера Баннербриджа, я отправился въ его контору и узналъ что онъ внезапно заболлъ. Я пошелъ къ нему на домъ и засталъ домъ въ траур. Добрый старикъ, котораго я такъ живо помнилъ, умеръ наканун вечеромъ. Миссъ Баннербриджъ догадалась что я пришелъ по длу, и со свойственною ей благовоспитанностью дала мн поводъ заговорить объ немъ. Она ничего не знала о выплаченныхъ деньгахъ, но ей однако было извстно что какое-то годовое содержаніе выдавалось чрезъ ея отца. Мн посовтовали обратиться къ его недавно принятому товарищу, мистеру Ричардсу. Мистеръ Ричардсъ ничего не зналъ обо всемъ этомъ дл. Цлый день боролся я съ силой доказательствъ, подтверждающихъ предположеніе что признаніе правъ отца моего было вынуждено у противниковъ. Темпль мало помогалъ мн, хотя его непоколебимый здравый смыслъ упорно отвергалъ мнніе отца моего и Джоріана Девита и многихъ другихъ опытныхъ людей. Выдача денегъ тмъ же путемъ какимъ подучалось годовое содержаніе подтверждала въ его глазахъ признаніе права, и указывала на лицо имющее причины или бояться, или поддерживать отца. Темпль еще боле сбилъ меня съ толку, намекнувъ что требованіе остановки процесса могло быть не боле, какъ хитростью. Дать человку денегъ, замчалъ онъ, плохое средство заставить его отказаться отъ процесса, на который положилъ онъ всю жизнь. Я подумалъ о леди Эдбери, но ея доходы были ограничены, а расходы громадны, о леди Сампльменъ, но всмъ было извстно что она любитъ деньги не мене тетушки моей Дороти, что ее точно такъ же можно было назвать ‘скопидомствомъ въ юпкахъ’ какъ называлъ сквайръ сестру. Анна Пенрисъ казалась вроятне, но годовое содержаніе выдавалось еще за долго до знакомства нашего съ нею. Я заговорилъ съ ней. Удивленіе ея было неподдльное.— Это по-валисски, не по-англійски! замтила она. Кром нея я не зналъ ни одной уроженки Валиса.

— Вся ли исторія отца вашего вамъ извстна? спросила она. И я согласился съ нею что можетъ-быть ключъ къ загадк кроется въ одномъ изъ многихъ темныхъ эпизодовъ его жизни.

Видъ двадцати-одной тысячи фунтовъ, внесенныхъ на мой счетъ успокоилъ мою пытливость. Отецъ взялъ на свои потребности четыре тысячи. Онъ оправдывался неотвязчивостью одного кредитора, и я не строго отнесся къ нему, такъ какъ я ршился уплатить долги его какъ только увдомленіе о выдач требуемой суммы произведетъ свое дйствіе въ Риверсли. Я ожидалъ отвта отъ Геріота по длу съ Эдбери. Оказалось что онъ живетъ больной на попеченіи леди Маріи Гиджинсонъ, за Дорстанъ Риджемъ. Письма отъ сквайра и отъ тетушки настоятельно звали меня въ Риверсли, чтобы ршить окончательно какъ намренъ я дйствовать.

‘Теперь ты получилъ деньги, писала скопидомная тетушка, будь же остороженъ, не дай промотать ихъ. Помни что деньги эти выданы съ одною извстною теб цлью. Ихъ не слдуетъ тратить на пустыя вспомоществованія, и такъ дале, съ многимъ подчеркиваніемъ.

Ддушка возвратилъ бумаги. ‘Я сдержу свое слово, писалъ онъ.— Потрудись пріхать повидаться со мною прежде чмъ пойдешь вправо или влво.’

Вотъ, значитъ, опять проблескъ свта. Я могъ дня черезъ два отправиться въ Саркельдъ. Между тмъ, чтобы дать урокъ отцу, я удовлетворилъ многія претензіи и уплатилъ вексель подписанный Эдбери. Я зналъ что ддъ мой, до крайности благородный и щепетильный въ длахъ, не станетъ боле требовать у меня отчетовъ. Покончивъ эти дла, я отправился не въ Риверсли, а къ Геріоту, ‘ибо онъ боленъ’, говорилъ я себ, а что Дженета томится неизвстностью, этого я себ не говорилъ. Да и опасался я разспросовъ тетушки Дороти не истратилъ ли я чего-нибудь изъ полученныхъ денегъ. Она написала мн два письма, полныхъ непріятнаго скряжничества, предостерегая меня чтобъ я не трогалъ этихъ денегъ. Сердце мое забилось, когда прозжалъ я въ виду Риверсли, но я побранилъ себя и обратился лицомъ къ Дорстану. Я не думалъ что въ перездъ черезъ долину можно встртиться съ приключеніями измняющими направленіе цлой жизни.

ГЛАВА XLVI.
На волосъ отъ смерти.

Одинокая палатка стояла въ углубленіи долины, подл краснаго отъ желзистой примси ручейка, двушка изъ племени Кіоми, наклонясь надъ лниво текущею водой, полоскала въ ней платокъ. Шагахъ во сто разстоянія, съ новой дороги изъ Белстеда въ Дорстанъ, мн представилось что это можетъ-быть сама Кіоми. Въ это время ея таборъ не становился у Дорстана. Да и едва ли она теперь ходитъ со своимъ таборомъ. Услышавъ шумъ колесъ, двушка повернулась лицомъ ко мн. Она была ребенокъ когда я былъ мальчикомъ. Мн пришло въ голову что лучше было бы для моей дикой товарки еслибъ я никогда не переступалъ порога ея палатокъ. Жизнь выброшенная изъ своего естественнаго круга находится въ такой же опасности какъ членъ втянутый въ вертящуюся машину. Однако, подумалъ я, принцъ Эрнстъ можетъ разсуждать точно такъ же и жалть о вред причиненномъ превосходному механизму. Мои движенія какъ будто заинтересовали двушку. Она взбжала на пригорокъ и, прикрывъ глаза рукой, слдила за мной сквозь падавшій на долину сумракъ, когда я остановился у воротъ Белстеда попросить ночлега подъ кровомъ Джуліи. Голыя ноги Цыганки быстро замелькали по дорог къ Дорстану, какъ будто она ршилась не выпускать меня съ глазъ. Я махнулъ ей рукой. Она остановилась. Осанка молодой Цыганки нердко такъ же ясно выражаетъ ея настроеніе какъ и лицо: я замтилъ что она неблагосклонно приняла мое привтствіе. Она никакъ не хотла подойти ко мн, несмотря на вс мои знаки. Напрасно я махалъ то шляпой, то платкомъ, то кошелькомъ. Кучеръ мой замтилъ что на нее нашло упрямство, свойственное ‘ихъ роду’. Онъ крикнулъ ей: ‘серебро!’ потомъ ‘деньги!’ Она глядла на насъ неподвижно. Возница началъ разсуждать о свойствахъ Цыганъ. ‘Лисицъ содержатъ для охоты, въ этомъ есть смыслъ, говорилъ онъ. Но для чего содержимъ мы Цыганъ, неизвстно.’ Онъ разъ держалъ закладъ за Цыгана кулачнаго бойца, который не явился къ назначенному часу.

— Душа въ пятки ушла. На нихъ нельзя положиться. И этотъ же самый человкъ выдержалъ въ другой разъ знаменитйшій бой. Я зналъ на что онъ способенъ. Только они какъ погода, поручиться за нихъ нельзя. Отъ этого кучеръ мой и не видлъ добра въ Цыганахъ.

— Она все стоитъ, какъ столбъ, сказалъ онъ, когда мы повернули на Дорстанскую землю. Стройная фигура двушки виднлась на отдаленномъ холм.

Геріотъ общалъ встртитъ меня на станціи. Леди Марія Ридживсонъ, у которой онъ гостилъ, объяснила мн сбивчивыми полусловами, свойственными ея полу и званію, что не пустила это, потому что ему лучше не хать: рука у него еще болитъ, если лошади испугаются, или случится что другое, онъ совершенно беззащитенъ, такъ она, какъ сидлка, уговорила своего больнаго, одного изъ несноснйшихъ больныхъ, не здить, ибо по нкоторымъ соображеніямъ считаетъ лучшимъ не спускать его съ глазъ. Оказалось что между ними есть родство. Въ послдствіи я узнать что бракъ Геріота разстроился по милости леди Маріи. Она только намекнула на бракъ этотъ какимъ-то французскимъ словомъ. Она нагнала меня, какъ шелъ я по алле недавно посаженныхъ лиственницъ, и приняла меня сзади за Геріота. Я осанкой очень похожъ на него, объясняла она. Геріотъ гулялъ съ сигарой въ зубахъ по одной изъ только-что проведенныхъ аллей этого новоустроеннаго имнья. Правая рука его была въ повязк. Я раза два взглянулъ на нее. Онъ показывалъ видъ что занятъ исключительно моею размолвкой съ Эдбери, а о обоихъ длахъ сказалъ только что намренъ поступить на службу въ одну изъ континентальныхъ армій. Это казалось страннымъ для человка у котораго любовь къ родин доходила почти до болзненности. Но онъ предался женщинамъ. Сисси, да Тричи, да хитрости Флоренсіи, да капризы Агаты, невинныя съ виду зминыя ласки, таковъ былъ весь его разговоръ. Циническіе разказы объ обманутыхъ мужьяхъ и несчастныхъ женахъ, слегка лишь прикрашенные страстностью и остроуміемъ. Я могу слушать такіе разказы пока чувство остается искреннимъ, врнымъ себ. Пусть женщина бжитъ съ какимъ-нибудь безумцемъ, есть возможность что они будутъ счастливы, хотя это и трудно. Но благодаря воспитанію моему, я не способенъ смотрть съ сентиментальной точки зрнія на парочку дающую волю чувствамъ своимъ въ дом мужа, на глазахъ у него. Я прервалъ одинъ изъ Геріотовыхъ разказовъ, замтивъ что такія приключенія не по моему вкусу. Онъ сталъ подтрунивать надъ моею пуританскою строгостью. Вчная возня съ женщинами помрачила въ немъ здравый смыслъ во всемъ что ихъ касалось, объ Эдбери онъ говорилъ со мною довольно разсудительно и умно. Я не могъ вынести когда онъ сталъ объяснять что Джулія Белстедъ могла бы сдлать изъ него другаго человка. Не очень дружескій возникъ между нами разговоръ къ концу обда, когда леди Марія удалилась изъ-за десерта. Высказать другу прямо, когда онъ начинаетъ производить на васъ возмутительное впечатлніе, кажется мн обязанностью. Я и высказалъ. Я заговорилъ и о Кіоми. Геріотъ вспыхнулъ. ‘Чертенокъ!’ пробормоталъ онъ съ досадой, къ которой примшивалась доля похвалы. Онъ не поврилъ мн своихъ тайнъ, ибо могъ бы сдлать это не иначе какъ сентиментальными намеками, къ которымъ такъ привыкъ съ нкоторыхъ поръ. Мы разстались, чувствуя въ отношеніяхъ нашихъ натянутость, свидтельствующую что старая связь готова порваться, а новой нтъ. Геріотъ общалъ пройти со мною полдороги до Белстеда, несмотря на ребяческія опасенія за него леди Маріи. Вмсто того онъ довольствовался прощаніемъ въ дверяхъ. Напослдокъ онъ хвастливо заговорилъ о томъ что знаетъ средство поставить Эдбери лицомъ къ лицу со мною. Я зналъ что этимъ тономъ онъ старается лишь прикрыть досаду на мою холодность, и прощалъ ему изъ состраданія, къ которому примшивалась частица презрнія. Карета леди Маріи похала за ея мужемъ, бывшимъ въ этотъ день на какомъ-то политическомъ обд. Такъ какъ со мною былъ чемоданъ, то мн было бы удобне дождаться ея возвращенія. Но Дорстанъ былъ во вражд съ Риверсли, вслдствіе рзкихъ отзывовъ сквайра о его владльц, и я счелъ лучшимъ вручить чемоданъ мой одному изъ слугъ и идти за нимъ слдомъ пшкомъ. Ночь была темная, спутникъ мой пошелъ большою дорогой, а я прямикомъ черезъ долину. Свжій втеръ весело дулъ мн съ лицо. Эгоизмъ не составляетъ исключительную принадлежность одного какого-либо возраста, только съ молодыхъ людяхъ онъ получаетъ особенно странный характеръ. Я шелъ быстрымъ шагомъ, браня всхъ и все за непокорность моимъ интересамъ, за тупость, за слпоту къ сіявшему во мн свту. Я бранилъ судьбу за то что она меня преслдуетъ и не окружила меня друзьями достойными меня. Зачмъ не пошелъ я въ одинъ изъ нашихъ университетовъ, чтобъ имть возможность выбрать себ друзей изъ цвта страны? Я требовалъ чтобы люди такъ же покорно поддавались мн какъ земля по которой я шелъ. Мое я представлялось центральнымъ солнцемъ міра, съ тою только разницей что оно не питало все окружающее, а само требовало себ пищи ото всего. Чудовищнаго самомннія моего нельзя выразить словами. Могу засвидтельствовать только одно, что нтъ лучшаго лкарства въ такихъ случаяхъ какъ ошеломляющій ударъ. Я это испыталъ, не успвъ оглянуться. Шатаясь, я бы подумалъ что стукнулся объ дерево, еслибы не видлъ предъ собою темную фигуру человка треснувшаго меня кулакомъ по голов. Я свалился въ лощину. Какъ ни былъ я ошеломленъ, мн однако тотчасъ же пришло въ голову что разбойникъ такъ не нападаетъ. Онъ сначала требуетъ денегъ, только личный врагъ разитъ не предупредивъ. Ударъ нанесенъ былъ мн въ лобъ, и не причинилъ особеннаго вреда. Не видя врага своего, я почувствовалъ почти столько же любопытства сколько гнва. Обдумавъ что я никому не причинилъ зла, я сейчасъ же пришелъ въ надлежащее для борьбы настроеніе. Отстранивъ кустарникъ, я ползъ изъ лощины, готовясь къ бою. Послышался крикъ. Вншнія впечатлнія какъ будто не сразу доходили до моего сознанія. Я разслышалъ въ крик странный языкъ, но сообразилъ что это языкъ цыганскій лишь тогда когда уже было поздно отвчать. Послышалось сквозь шумъ втра: ‘Я сшибъ его.’ Затмъ начался правильный бой. Я сталъ твердо на трав и бился усердно. Противникъ мой былъ очевидно Цыганъ. Онъ прыгалъ во вс стороны, тогда какъ я стоялъ неподвижно и билъ прямо,— несомннно лучшій способъ. Прыгунъ мой полетлъ съ ногъ такъ же стремительно какъ я сначала, и месть моя быа удовлетворена. Особаго рода удовольствіе поразить въ лицо, по всмъ правиламъ, опрометчиваго противника. Даже получать такіе правильные удары до нкоторой степени пріятно. Чувствуя себя побдителемъ, я успокоился. Я наклонился взглянуть на моего негодяя и спросить его какое неудовольствіе Цыгане, стоящіе таборомъ подъ Дорстаномъ, могут, имть противъ Риверсли. Сильный ударъ по ше свалилъ меня на него. Онъ началъ злобно кусаться. Озлобленный болью я бросился на другаго смуглаго мошенника. Число ихъ возрастало. Я побжалъ. Это была самая неразумная попытка они мигомъ меня догнали. Четверо окружили меня, когда я запыхавшись, обернулся и сталъ опять на бой со смлостью отчаянія. Людямъ горячимъ не очень свойственны рыцарскія понятія, всего мене Цыганамъ. Они отвчали насмшливыми крикими на вызовъ мой подходитъ поодиночк. ‘Теперь попался, не отдлаешься, мы тебя въ кисель изобьемъ’, кричали они, ставъ вокругъ съ четырехъ сторонъ. Хотя ихъ быоо четверо, они стояли на мст и ждали чтобъ я пошелъ на нихъ въ атаку. Мн приходилось безпрестанно вертться.— ‘О еслибъ была палка или хоть какая-нибудь крпкая деревяшка!’ думалъ я. Кулаки у меня болли, отъ гадкихъ ударовъ сзади, по спин, и голов, захватывало дыханіе. Я просилъ отдыха, я вызывалъ двоихъ заразъ, троихъ, всхъ четверыхъ коль угодно. Теперь мн приходилось прыгать влво, вправо, во вс стороны, я вертлся полуоглушенный, задыхаясь. Эти ужасные задніе удары губили меня, мн становилось дурно. Кулачнымъ бойцамъ дается передышка, мн ея не давали. Изнуренный, я попытался бжать, зашатался и свалился, какъ колода, равнодушный къ жизни. Запахъ земли и сырость травы освжили меня на минуту, возмутительные удары ногами по лицу и по груди возбудили во мн снова гнвъ настолько что я попробовалъ приподняться! Они это допустили, чтобъ опять сшибить меня. Я то падалъ, то поднимался, жадно вдыхая въ себя воздухъ, думалъ о Германіи, объ отц, о Дженет, сидящей подъ окномъ, попробовалъ попросить пощады, и не произвелъ никакого звука, и наконецъ покорился судьб. Одна мысль была у меня, что если я теперь заговорю, то непремнно разъясню все дло, мн нужно было только одну минуту чтобы перевести дыханіе и начать рчь словами: ‘дураки вы’…. ибо я догадывался что они приняли меня за другаго. Мн не дали ни секунды. Минутная вспышка силъ угасла, свтъ въ ум моемъ потухъ, вс мысли спутались, поблднли, исчезли, я ничего бы не почувствовалъ, еслибы тло мое бросили въ могилу.

ГЛАВА XLVII.
Между Цыганками.

Не знаю давно ли я лишился сознанія, когда снова началъ хвататься за него лежа на мягчайшей подушк, и отъ этого усилія опять впалъ въ забытье. Я словно нырялъ: то поддимаясь на поверхность, то снова погружаясь въ глубь. Отъ всякой попытки думать, я лишался чувствъ. Глаза мои какъ-будто безмрно расширились, окружающіе предметы казалісь отдаленными на цлую милю, и не хотли приблизиться ко мн, если же закрывалъ я глаза, въ мозгу моемъ словно гири перекатывались, и испуганный ужасными переворотами, я упорно таращилъ глаза. Мн представлялось что на меня надтъ свинцовый футляръ, зачмъ это? я спрашивалъ себя зачмъ, и мгновенно сознаніе во мн потухало. Подушка моя была божественна: меня постоянно чмъ-то освжали, въ ушахъ слышались какіе-то звуки, словно шелестъ втра. Соображая урывками свое положеніе, я пришелъ къ убжденію что лежу, полусхороненный, на дн рки: подъ щекой моей илъ, тло мое увязло, вода повременамъ силится поднять меня съ ужасною болью, съ отрадною свжестью. Я видлъ мерцающій свтъ, словно сквозь листву, воду я чувствовалъ. ‘Зачмъ она все старается поднять меня?’ спрашивалъ я себя и сознаніе опять исчезало.

Измученному больному мняли влажныя перевязки на ушибахъ, мысль была ему не подъ силу. Обособленіе ума было признакомъ возвращающагося здоровья, благая природа погрузила въ сонъ эту сторону существа моего, пока возстановляла другую, нисшую. Я глядлъ на себя, какъ глядишь на выросли, плывущіе по теченію, цпляясь то за одно, то за другое, вертясь безтолково.

Гд я? Не въ дом. Если бы не состояніе полнаго спокойствія, которымъ былъ я обязанъ искусному лченію, чистому воздуху и крпкому сложенію, сцена представлявшаяся мн разстроила бы окончательно мои только-что слагающіяся мысли. Ночникъ горлъ на треножник посредин палатки, надъ нимъ морщинистая шея и подбородокъ великолпной старухи ярко рдли. Ея черные глаза, сдыя брови и черные съ просдью волосы странно выдлялись. Я дивился ей. Она держала въ рук что-то, отъ чего поднимался легкій паръ между огнемъ и ею. Между тмъ подушка моя слегка, мрно приподнимала меня, я сообразилъ съ изумленіемъ что въ ней бьется человческое сердце. Это была грудь Кіоми. Двочка заглянула въ палатку, въ глухомъ рокотань направленныхъ на нее сдержанныхъ возгласовъ, я узналъ голосъ Кіоми. Посл обмна нсколькихъ однообразныхъ горловыхъ звуковъ, двочка сла, подбравъ ноги, у входа.

Я проснулся утромъ, силы во мн прибавилось и боль увеличилась. Я лежалъ на воздух. Молодая Цыганка, служившая мн и нянькой и подушкой, обнимала и поддерживала меня руками, точь въ течь какъ вчера, когда я заснулъ.— Кіоми!

— Вы молчите.

— Нельзя ли мн встать на минутку?

— Нтъ, и не разговаривайте.

Я покорился. Такъ воевали мы весь день. Только лишь раз уходила она на нсколько минутъ, и тогда двочка ее смняла.

Я началъ думать о Белстед и Риверсли.

— Кіоми, сколько времени я здсь?

— Вы останетесь еще вдвое столько.

— Дня два?

— Нтъ, ужь около дюжины.

— Скажите же мн, что случилось?

— Гмм…. проворчала она укоризненно.

Пораздумавъ, я сообразилъ что наврное были розыски.

— Кіоми, какъ хватились меня?

Она тотчасъ же уловила мою мысль,

— Они дураки.

— Какъ вы обманули ихъ?

— Я имъ глазъ не завязывала.

— Помните, какъ вы разъ чуть не задушили меня?

— Спите.

— Вы лчили меня?

— Гмм….

Мн пришлось принять ворчанье тигра за баюканье.

— Кіоми, за какимъ чортомъ ваши люди напали на меня?

Она повторила звукъ похожій на взрывъ мины, но я настоятельно требовалъ отвта.

— Я васъ брошу и уйду, пригрозила она.

— Несносное существо! Я васъ ненавижу!

— Ненавидьте.

— Скажите, кто нашелъ меня?

— Не скажу. Закройте глядлки!

Двочка воскликнула:— Я нашла васъ!

Кіоми разразилась противъ нея.

— Я нашла, повторила двочка, — да, я и ходила за вами сначала, мать васъ лчила. Кіоми здсь только другой день.

Старуха вышла изъ палатки. Она пощупала мой пульсъ и тотчасъ же, ставъ предо мной, заговорила:

— Васъ не легко убить. Лежите теперь только на солнц, мой красавецъ. Чегоже вамъ еще. Воздухъ да и вода, вотъ для васъ все лченіе. Въ васъ есть сила перескочить оврагъ, только не волнуйтесь, а то оборветесь, молодой господинъ.

— Перестаньте говорить со мной какъ съ чужимъ, проворчалъ я.— Признавайтесь. Зачмъ держали вы меня здсь? За что ваши люди исколотили меня?

— Наши люди! воскликнула старуха, и тонъ этого восклицанія заставилъ бы цлое собраніе присяжныхъ признать ее невинною.— За что же нападать имъ на такого красавчика какъ вы? продолжала она.— Они для васъ готовы пробжать пятьдесятъ верстъ въ день, они покажутъ вамъ вс штуки и секреты свои даромъ.

Мой деспотъ, Кіоми, разразилась на мать. Мать отвчала, вмшалась двочка. Вс три огрызались, хмурились, накидывались другъ на друга безостановочно.

Наконецъ, по внезапномъ прекращеніи бури, он ршили что мн надо дать кашицу.

Утомленіе, а также и надежда что кашица дастъ мн силу встать на ноги и ходить, убдили меня проглотить ее. Старуха все завряла что никто изъ ея людей пальцемъ меня бы де тронулъ. За что? спрашивала она. Что я имъ сдлалъ? Разв такъ водится? Руки Кіоми крпче обхватили меня. Это невольное движеніе вдругъ вразумило меня.

Не разспрашивая боле о причинахъ нападенія, и допуская что въ числ моихъ противниковъ не было никого изъ этаго племени, я узналъ подробности. Двочка, Эвелина, увидала какъ възжалъ я въ Дорстанъ. Совершенно случайно, она была спрятана около воротъ Белстеда, когда пришелъ сопровождавшій меня слуга и сказалъ что мистеръ Гарри Ричмондъ идетъ по долин и вроятно заблудился.— Ричмондъ! Двочка произнесла неожиданно услышанное ею имя съ необыкновенною выразительностью. Кіоми крпче прижала меня къ груди своей, но никто не произнесъ имени бывшаго у всхъ насъ на ум. Эвелина со старухой отправились искать меня по долин, и, притащивъ меня въ палатку, послали въ Лондонъ за Кіоми, чтобъ она помогла имъ въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Они знали нравъ сквайра Белтама. По одному слуху о нападеніи на его внука, онъ разогналъ бы все племя до границъ страны. Кіоми подоспла, чтобы скрыть меня во время осмотра палатки и допроса ея обитателей, произведеннаго капитаномъ Белстедомъ, который ничего не подозрвалъ, хотя очень дивился. Услышавъ это, я первый заявилъ что мн лучше выбраться изъ околотка, какъ только ноги будутъ носить меня. На вопросъ мой, какъ же Кіоми меня спрятала, отвтамъ была улыбка замняющая смхъ у Цыганъ. Эвелина разказала мн во время минутной отлучки грозной Кіоми. Наскоро совершено было превращеніе съ помощью ночнаго чепца, надтаго сверхъ повязокъ на мою голову, да юпки наброшенной мн на ноги, и безчувственный другъ капитана Белстеда былъ представленъ ему какъ больная прабабка племени, девяноста лтъ отъ роду. Капитанъ, какъ порядочный человкъ, далъ денегъ на лченіе и похороны, общалъ сверхъ того прислать старушк фунтъ нюхательнаго табаку, чтобы доставить ей удовольствіе чихнуть еще раза два на семъ свт, ибо эти зми, считая нужнымъ сообщить что-нибудь характеристическое о мнимой старух, пресеріозно уврили его что она любитъ нюхать, что этимъ только да кашицей она и жива. Капитанъ Вильямъ, глядя на необыкновенный примръ долговчности представлявшійся его почтительнымъ взорамъ, замтилъ что она должно-быть въ свое время была чертовски статная женщина.— Шесть футовъ росту, отвчали ему. Фунтъ табаку, бутылка рому и шесть золотыхъ были плодомъ учтивости капитана. Я трясся отъ хохоту. Эвелина, подмигивая, хвастливо останавливалась на подробностяхъ. Кіоми не удостоивала смяться простой и обыкновенной въ глазахъ ея хитрости.

— Но красавчикъ нашъ насъ не выдастъ, неправда ли, когда мы его выходимъ, вылчимъ, сдлаемъ здоровымъ, какъ дерево въ лсу, ныла старуха. Пришлось поклясться что не выдамъ.

— Онъ-то! воскликнула Кіоми.

— Онъ пожалуй забудетъ объ насъ, какъ только уйдетъ отъ насъ,— говорила мать. Ей хотлось чтобъ я поцловалъ книгу въ подтвержденіе моей клятвы. Заботливость о цлости своихъ ‘домовъ’, то-есть о безпрепятственномъ доступ къ мстамъ гд привыкли они ставить таборъ, составляетъ характеристическую черту Цыганъ. Этимъ, также какъ и чистоплотностью и зажиточностью, они отличаются отъ другихъ бродягъ. Это дань ихъ цивилизаціи, сдерживающая ихъ обыкновенно въ предлахъ законности. Кто, не знающій ихъ, повритъ что никогда и нигд не далъ я такой кашицы и не пилъ такого чая какъ у нихъ. Они отличные хозяева и умные покупатели: со свойственною имъ проницательностью они все вниманіе направляютъ на то чтобъ имть за свои деньги хорошій товаръ. Комплиментъ не поддерживаемый серебромъ почти непонятенъ ихъ красавицамъ, деньги для нихъ самый лучшій доводъ, и получивъ ихъ, они умютъ ими пользоваться. Можетъ-быть вслдствіе этого они весьма часто воображаютъ себ что надули того съ кмъ имли дло, когда въ сущности этого вовсе нтъ. Если попадутся сами, то они этого никогда не забываютъ. Мсто гд случилось такое несчастіе отмчается, и его уже постоянно избгаютъ. Напротивъ они безусловно врятъ репутаціи подтвержденной ихъ собственнымъ опытомъ. Забавно мн было слышать какъ Эвелина толковала о лавкахъ, гд купитъ то или другое на золотой, разбросанныхъ по пяти графствамъ, съ твердою увренностью что получитъ самый лучшій товаръ и еще сверхъ того выгадаетъ шиллингъ. Рдкостная монета внушала ей пріятное чувство будто она надула монетный дворъ. Золотой этотъ былъ моимъ подаркомъ двочк, — которой я между прочимъ обязанъ былъ своимъ приключеніемъ, — даннымъ въ вид подкупа, чтобъ она показала мн зеркало, запрещенное неумолимою Кіоми. Мн хотлось поглядть на свое лицо.

Теперь, когда знакомыя мста снова получили въ глазахъ моихъ первобытный видъ свой, страхъ наружнаго безобразія доводилъ меня до отчаянія, хотя Эвелина и увряла меня что ‘сырая говядина высосала всю дурную кровъ’ изъ моихъ щекъ и глазъ. Я спрашивалъ себя, что если я встану теперь и отправлюсь въ какой-либо изъ трехъ большихъ замковъ, виднвшихся въ образ тупаго трехъ-угольника вдали, скоро ли узнаютъ меня тамъ? Взглянувъ на свое лицо, я испустилъ горькій стонъ. Молча и съ глубокою покорностью судьб возвратилъ я Эвелин любопытную принадлежность будуара ея, способную превратить въ гримасу и отраженіе самой Троянской Елены.

— Вы ощупываете носъ свой, вы смотрлись въ зеркало! воскликнула, по возвращеніи своемъ, Кіоми, одаренная сверхъестественною быстротой соображенія.

Она прибавила мн въ утшеніе что ничего не переломлено, хотя и призналась что я все еще ‘страшенъ таки на видъ’, и затмъ, набросилась съ потокомъ грубыхъ словъ на Эвелину. Двочка возражала ей, и хотя об он не хотли признаваться мн что ихъ мущины находились недавно въ окрестности, но фактъ этотъ выяснился самъ собой, среди ихъ колкаго разговора, и каждая изъ нихъ упрекала другую въ ошибк совершенной ими. За Эвелиной осталось послднее слово. Я не понялъ что она сказала, но вроятно, она мтко попала въ цль. Глаза Кіоми сверкнули и губы задрожали, она вспыхнула подобно извилистому пламени костра ихъ палатки, оскалила дважды зубы, судорожно ударила себя въ сердце, и не въ силахъ произнести ни слова, тяжело дышала изъ полураскрытыхъ губъ. Эвелина убжала. Я догадался какого рода было жестокое слово это. Кіоми сла, устремивъ на пепелъ костра пожирающій взглядъ, читавшій предъ собой лишь одно. Т что видали умирающихъ дикихъ зврей могутъ имть понятіе объ ея вид, исключая огненныхъ глазъ ея. Лицо ея подернулось мрачною тнью. Я взялъ ея маленькую руку въ свою. Ея смуглые пальцы безсознательно ухватились за мои, и ноздри ея раздвинулись, какъ бы жаждая воздуха.

Она представляла собою образъ женщины лишенной возможности плакать среди своей скорби.

— Кіоми, старый другъ! сказалъ я ей. Я готовъ былъ проклясть своего другаго друга, виновника зла, ибо я готовъ былъ поклясться что она была подвержена неутомимымъ и необузданнымъ преслдованіямъ. Врожденное цломудріе, глубокая гордость были такъ же свойственны ей, какъ свободные втры степямъ ея, они были такъ же ясны и для непроницательнаго взора, какъ молочная синева окружавшая зрачки глазъ ея. Въ ней не было животной низости, хотя ее самою и можно было назвать животнымъ и она бы вроятно и показалась таковымъ, въ сравненіи съ прекрасными Геріотовыми Сисси и Гвеани и другими граціями, стремящимися къ паденію и старающимися боле подстрекнуть охотника, нежели избгнуть его преслдованій.

Для нея не было утшенія. Я вспомнилъ о старой баллад объ убитомъ рыцар и воронахъ.

Она была существомъ собственно нисколько не романтичнымъ, но ея положеніе было такое что всякій пожаллъ бы ее, а она ходила за мной какъ нянька, покоя меня на груди своей.

Я говорилъ ей что только могъ въ успокоеніе. Она едва ли слушала меня.

Двочка Эвелина появилась издали, нершительно поглядывая на насъ и переминаясь съ ноги на ногу.

Кіоми быстро повернулась ко мн.

— Я ухожу. Отецъ вашъ здсь, въ Белстед. Я повидаюсь съ нимъ. Онъ не разкажетъ ничего. Онъ скоро придетъ къ вамъ. Вы будете въ силахъ ходить черезъ день. Вы совсмъ уже здоровы. Прощайте. Я не стану прощаться еще разъ, прибавила она въ отвтъ на мою попытку остановить ее и взошла въ шатеръ, изъ котораго вытащила маленькій узелокъ, обернутый Желтымъ платкомъ, а затмъ ушла не говоря ни слова и не кивнувъ даже головой.

— Что такое сказали вы Кіоми? спросилъ я Эвелину, быстро подскочившую ко мн. Она отвчала, правду или нтъ, не знаю.

— Я сказала ей что ей достанется отъ нашихъ мущинъ, такъ же какъ и мн досталось отъ нея, она сама увидитъ. Когда я сталъ упрекать ее, она возразила:

— Такъ я должна свести пощечину отъ равной себ потому только что она мн тетка, да еще къ тому же отъ такой которая сторонится отъ нашихъ. И она надулась или, лучше сказать, состроила какую-то страшную рожу. Я ошибался, считая ее безсердечной. Она говорила о тетк своей Кіоми съ любовью, рдкой въ Цыганк, давая мн въ то же время почувствовать что она считаетъ своихъ соплеменниковъ правыми, за то что они не позволяютъ жить въ шатрахъ своихъ выскочкамъ портящимъ ихъ кровь. Сама совсть падшей женщины обрекаетъ ее быть отверженной отъ своихъ. Женщины ея племени принимаютъ еще ее къ себ, хотя ей часто достается отъ нихъ, подобно тому какъ бдной Кіоми отъ задвшей ее за живое Эвелины, и я полагаю что и мущины смилуются наконецъ, хотя и будутъ сначала осыпать ее презрніемъ и оскорбленіями. Эвелина говорила съ гордостью о свирпой непреклонности мущинъ ихъ. Можетъ-быть, еслибъ она знала что я приписывалъ славу чистоты нравовъ ихъ племени лучшимъ инстинктамъ ихъ женщинъ, она стала бы восхвалять свой полъ, что вышло бы очень забавно. Цыганскія двушки, какъ и другіе люди, любятъ выставлять себя на показъ, но было бы торжествомъ воспитанія, еслибы мн удалось заставить ее сочувствовать всему достоинству женской стыдливости, такъ же горячо и искренно какъ она сочувствовала непреклонному, желзному деспотизму мущинъ. Она намекнула мн что ошибка жертвой которой я былъ будетъ исправлена.

— Скажите вашимъ мущинамъ что я задавлю ихъ всхъ, какъ крысъ, если услышу только о чемъ-нибудь подобномъ.

Пока мы разговаривали, явился отецъ мой. Эвелина, не знавшая его, уговаривала меня прикрыться цыновкой.

— Вотъ идетъ какой-то большой! Это врно священникъ, пробормотала она про себя и испустила свой цыганскій вопль, отталкивая меня назадъ и подвигаясь сама впередъ, она уступила лишь моему крику.

Отецъ мой наклонился ко мн. Кіоми приготовила его къ тому что онъ увидалъ, я успокоилъ его тревогу, говоря бгло и свободно. Джулія Белстедъ отправила къ нему посланнаго, извщая его о таинственномъ исчезновеніи моемъ, но онъ, предаваясь, по своему обыкновенію, самымъ смлымъ заключеніямъ, вообразилъ себ что вспышка страсти овладла мною внезапно и увлекла меня въ Германію.— ‘Какъ, безъ багажа?’ смялся я.— ‘Да, безъ багажа, Ричи,’ серіозно возразилъ онъ. Его убжденіе въ томъ что онъ знаетъ меня лучше нежели вс другіе воспламенило воображеніе его.

— Я знаю, говорилъ онъ,— что мы оба ничего не длаемъ такъ какъ масса людей. Я думалъ что ты умчался къ ней, другъ мой. А теперь! Онъ взглянулъ на меня, и этотъ унылый взглядъ былъ для меня лучшимъ зеркаломъ. Я былъ предметомъ не очень представительнымь.

Онъ легъ на степную траву, взялъ меня за руку, пристально смотря на меня и слушая меня, съ видомъ доктора, сомнваясь что я такъ здоровъ какъ уврялъ его, несмотря на вс свои боли и страданія. Эвелина стояла невдалек.

— Люди эти были добры къ теб? спросилъ онъ.

— Нтъ, они величайшія животныя въ мір, отвчалъ я.

— О! И это говорите вы, котораго я нашла въ темнот, гд вы бы лежали до тхъ поръ пока васъ не съли бы зври, котораго я перетащила сюда и обмыла ваше окровавленное лицо и ходила за вами и ночи не спала, да, для того чтобы няньчится съ вами и примачивать вамъ голову! закричала двушка.

Отецъ мой подозвалъ ее къ себ и отблагодарилъ ее на золотомъ язык.

— Итакъ, эти подлецы напали на тебя и обокрали тебя, Ричи?

Я кивнулъ головой.

— Вы говорите что васъ обокрали, а у васъ есть кошелекъ, изъ котораго вы дали мн золотую гинею! воскликнула Эвелина, и затмъ спохватившись что выдала дло, спокойно прибавила:— они этого не сдлали, потому что не успли, если и хотли бы, а ночь была черна какъ уголь и видть кто они такіе нельзя было.

Причина почему я не далъ ничего знать въ Белстедъ или въ Риверсли ужасно удивляла отца моего. ‘Здсь было хорошо!’ горестно повторилъ онъ слова мои и окинулъ взглядомъ степь, шатеръ, черный кругъ котла и дикую двушку.

ГЛАВА XLVIII.
Отецъ мой играетъ снова роль чародя.

Мать Кіоми показалась на углу песчанаго рва, она возвращалась съ покупками изъ Дерстанской деревни. Всти о новыхъ обстоятельствахъ приняла она, приподнявъ лишь свои хитрыя вки, я сталъ расхваливать ее и ея врачебное искусство, съ цлью затушить ея опасенія, и это заслужило мн названіе стараго друга и прекраснаго джентльмена, она дошла даже до того что назвала меня, въ припадк сердечной нжности, милымъ малымъ, и это-то послднее названіе, удивительно польстило мн, оно словно открыло мн истину того какъ естественно что Гарри Ричмондъ, человкъ котораго Цыганки могли считать милымъ малымъ, долженъ былъ сдлаться властителемъ сердца Дженеты и супругомъ ея. Сердце во мн дрогнуло, но она находилась въ разстояніи полуторы мили отъ меня, а меня не тянуло къ ней. Мн хотлось вдохнуть въ себя смолистый воздухъ дворца у озера, но мысль объ Оттиліи не вызывала во мн порывистаго біенія сердца.

Отецъ мой пробылъ со мною часъ. Онъ никакъ не могъ понять почему я не желалъ хать ни въ Белстедъ, ни въ Риверсли и почему я желалъ чтобы мое несчастное приключеніе осталось въ тайн. Но однако, онъ послушался меня, оправдавъ въ этомъ отношеніи вполн мое довріе къ нему и сочинилъ цлую исторію въ Белстед. Посл полудня, онъ пріхалъ за мной въ карет, чтобъ отвезти меня къ морскому берегу. Когда меня подняли чтобы посадить въ карету, мн сдлалось дурно и я разстался съ Дерстанскимъ таборомъ почти въ такомъ же состояніи въ какомъ и прибылъ туда. Дурнота и головокруженіе не покидали меня нсколько дней. Меня все преслдовало ощущеніе каретной зды и въ ушахъ моихъ все звучали слова повторяемыя отцомъ моимъ: ‘Держа въ объятіяхъ безчувственное тло сына моего’, или же ‘обнявъ безжизненное тло единственнаго сына моего, Гарри Ричмонда’ и прочіе варіанты. Я ничего не говорилъ ему объ этомъ. Онъ съ ужасомъ сообщилъ мн что я харкалъ кровью. Батарея восьми кулаковъ, изъ которыхъ каждый распоряжадся какъ ему было угодно, отзывается на человк сильне, нежели пистолетный выстрлъ не задвшій за жизненные органы его. Мое выздоровленіе въ Германіи было, въ сравненіи съ этимъ, похоже на сладкую псню. Мн слдовало бы остаться еще въ шатр, по совту умной старухи-матери, совту данному безкорыстно, ибо благоразуміе совтовало ей собрать свои пожитки и убраться самой поскорй оттуда. Тамъ бы я лежалъ, слдя за полетомъ пчелы, порханіемъ жука или движеніемъ облака, за работой паука и вяніемъ степной травы, пока здоровье мое не окрпло бы среди безмятежныхъ грезъ. Одинъ видъ моего отца приносилъ съ собою цлый рой смутныхъ тревогъ. Его чрезвычайное безпокойство насчетъ меня отражалось въ душ моей безконечнымъ томленіемъ. Разумъ мой осуждалъ его, когда онъ принималъ радостный видъ, а чувства, когда онъ проявлялъ чрезмрную заботливость обо мн. Будь приговоръ справедливъ или нтъ, судьи должны иногда прибгать къ уловкамъ. Я не могъ никакъ догадаться отчего мысль объ немъ приводитъ меня въ такое волненіе. Сказать ли правду? Онъ пересталъ занимать меня. Вмсто комическаго, я нашелъ въ немъ трагическаго актера, и его высокомрныя ожиданія, его пылкія надежды, насильственно питаемыя крушеніемъ и распаденіемъ всего предыдущаго, его внезапныя вспышки отчаянія, когда онъ трогалъ меня за пульсъ, его восклицанія: ‘О, Ричи, Ричи, еслибы только мн удалось видть скоро мальчика моего на ногахъ и здоровымъ!’ какъ бы выражавшія что лишь медленное выздоровленіе мое мшаетъ полному успху всхъ желаній нашихъ, все это были доказательства полнаго неразумія, которое еще можно было извинить, смотря на него чрезъ комическое зеркало, но трагическое зеркало не извиняло его. Я зналъ, однако, что для остальнаго свта онъ продолжалъ представлять собою комедію, но это заставляло его казаться еще боле трагичнымъ. Ясно было что несчастіе не въ силахъ было проучить его, его ничмъ нельзя было сдержать.

Денегъ я давалъ ему не скупясь, считая деньги имвшіяся въ моемъ распоряженіи какъ бы его собственностью, я упрекалъ его за неугомонный духъ его, бывшій, безъ сомннія, одною изъ самыхъ трагическихъ вещей въ жизни, и доказательствомъ любви моей могло служить то что я сознавалъ это, тогда какъ, вроятно, былъ бы добре къ нему, еслибъ онъ забавлялъ меня какъ бывало. Представьте себ каково слдить постоянно за источникомъ который спертъ въ самомъ усть своемъ, безпрестанно силится брызнутъ свжею струей кверху, вздымается на минуту столбомъ, разбивается брызгами и снова мучительно стремится подняться. Отецъ мой представлялся мн въ этомъ образ, также какъ и въ другихъ. Онъ все хотлъ уврить меня что приближается къ зениту своей славы, что одерживаетъ наконецъ побду. Я тоже долженъ былъ одержать величайшую побду, благодаря нападенію таинственныхъ разбойниковъ, по крайней мр, говорилъ онъ, онъ почти наврное можетъ общать мн это. Онъ болталъ о смущенномъ правительств, о Деттермен и Ньюсон, толковалъ въ самыхъ дружескихъ выраженіяхъ о герцогиняхъ и герцогахъ, о безчисленныхъ приглашеніяхъ въ загородные замки, а между прочимъ и объ одной вещи доказывавшей что онъ былъ еще дйствительно способенъ создать идею и дйствовать энергически. Но и это, хотя оно и оказало временную услугу, вскор представилось мн въ несбыточномъ вид, вслдствіе несчастнаго обыкновенія его указывать на эію, какъ на доказательство его утвердившагося уже общественнаго авторитета. Онъ учредилъ родъ Присяжнаго суда чести, какъ онъ называлъ это, составленнаго изъ избранныхъ джентльменовъ королевства, съ цлью обсуждать причины несогласій между членами ихъ класса, но собственною цлью его, какъ отецъ признался мн, было положить конецъ длу между Эдбери и мною.

— Это была первоначальная мысль моя, Ричи. Я привелъ ее въ исполненіе. Я задалъ обдъ лучшимъ людямъ нашего времени. Я избралъ для того самую удобную минуту. Упомяну лишь имена Брамгама Деитта, полковника Гибберта, Сигрева, лорда Алаоизо Карра, адмирала Лофтуса, графа Масона, маркиза Гитчфорда, Джека Гиллони, Монтереца Вилліамса — ты, кажется знаешь его?— да маленькаго Дика Филинтора, сына значительнаго человка, малаго съ замчательнымъ умомъ и скромно Нью, я упоминаю объ нихъ теперь чтобъ убдить тебя что мы не шутили, милый мой. Я высказалъ что по моему убжденію драться глупо, но также невозможно и сносить оскорбленіе, въ настоящее время, мы подвержены приговору гражданъ которымъ рыцарство неизвстно. Ну-съ, я произнесъ коротенькую рчь. Стрляться, говорилъ я, все равно что драться, а это дйствіе свойственное тварямъ у которыхъ вмсто мозгу — рога… Я не говорю о прочихъ сдланныхъ мною замчаніяхъ. На вопросъ же ‘что человкъ воинственное ли животное?’ Я отвчать что онъ не родится со шпорами у пятокъ и съ рогами на голов, что т которые настаиваютъ на драк, должны быть освидтельствованы анатомами или какими-нибудь учеными, чтобы т доказали обладаютъ ли эти люди подобными наростами и объявили бы ихъ…. этого предмета моей роли я коснулся съ чрезвычайною деликатностью. Но — тутъ я возвратился къ прежнему пункту: человкъ если и не есть животное воинственное въ своемъ славномъ,— я забылъ въ чемъ,— есть тмъ не мене созданіе чувствительное, обладающее понятіемъ о чести. ‘Слушайте!’ воскликнули тутъ полковникъ Сигревъ и сэръ-Витонъ Систеръ, ибо онъ тоже находился въ числ присутствующихъ. Кончилось тмъ, Ричи, что я далъ волю своему краснорчію. Признаюсь, я не могу равнодушно слышать это ‘слушайте, слушайте!’ безъ того чтобы не воодушевиться и не размахнуть крыльями.

Неужели приговоръ магистратуры, денежные штрафы назначенные судами въ силахъ удовлетворить…. Но могу тебя уврить, Ричи, это была не обычная рчь на платформ. Нтъ, въ ней не было ничего похожаго на такія рчи, увряю теоя. Я обращался просто какъ джентльменъ къ джентльменамъ, одареннымъ здравымъ смысломъ. Мы нуждаемся, говорилъ я, въ покровительств, которое образованный міръ Великобританіи пока еще не доставляетъ намъ, въ защит отъ нападеній подлецовъ, дураковъ и скотовъ. Мы учредимъ Судъ. Мы готовы въ силу этого — нтъ ‘не въ силу этого’,— мы просто обязуемся,— я употребилъ другое выраженіе, а не ‘обязуемся,’ — употреблять всю власть нашу и вс усилія для того чтобъ исключить изъ круга нашего особъ отказывающихъ въ удовлетвореніи за какую-нибудь обиду, мы отказываемся отъ всякихъ сношеній съ людьми вызвавшими въ другихъ враждебныя чувства и не желающими подвергнуться за то разбирательству суда нашего.— Я желаю лишь чтобы ты усвоилъ себ нашу идею.— Мы поднимаемъ щитъ противъ подлыхъ негодяевъ, щитъ поднимаемый закономъ лишь противъ преступныхъ. Джентльмены, продолжалъ отецъ мой рчь свою, забывъ на минуту тревожное выраженіе глазъ моихъ,— джентльмены, мы составимъ гласный судъ для людей дорожащихъ честью, но не желающихъ смотрть на нее какъ на камень повшенный на шею здраваго смысла. Поврь мн, Ричи, предложеніе это воспламенило всхъ. Мы вызвали лорда Эдбери и, говоря о теб, принудили молодаго вельможу этого извиниться предъ тобою вполн. И позволь мн прибавить, извиненіе это было такаго рода что я…. что мы должны заставить взрослаго сына принять его. Да, да! Ты увидишь, Ричи, что общество никогда не останется безжизненною массой подъ моимъ предводительствомъ. Я излчу его, я потрясу его и излчу. Онъ расхаживалъ по комнат повторяя: ‘Я не говорю что обладаю панацеей’ и, наклонясь къ самому лицу моему, прибавилъ: ‘я говорю лишь что я могу исполнить и исполняю обязанности моего положенія, составляющія стихію мою, несмотря на значительныя препятствія, исполняю ихъ какъ никто, будь онъ принцъ или первый министръ, не могъ бы исполнить. Да, никто! воскликнулъ онъ, шагая впередъ.— И затмъ, Ричи, онъ обернулся ко мн, чувствуя мой критическій взглядъ, хотя и не находя возможности измнить свой высокопарный слогъ,— это не самохвальство съ моей стороны. Я представляю теб лишь факты, я имю тысячу плановъ — замысловъ. Я сознаю пользу раннихъ несчастій. Главное несчастіе природныхъ принцевъ въ томъ что они вовсе не знаютъ свта — они сущіе младенцы въ этомъ отношеніи! Согласись съ этимъ — сущіе младенцы. Я же знаю свтъ. Знаю его какъ свои пять пальцевъ. Знаю вс нужды его. И такъ же какъ мн удалось сдлать тебя членомъ парламента и мужемъ прицессы крови, слушай меня, такъ исполню я и первоначальное намреніе мое быть источникомъ нашихъ общественныхъ законовъ и проводникомъ ихъ. Я никогда еще, поврь мн, говоря по совсти, не претерпвалъ неудачи въ разъ задуманномъ мною дл.

Лишь желаніе чтобъ я могъ снова превратиться въ мальчика, для того чтобы находить удовольствіе въ разговор его, боролось во мн противъ непріятнаго впечатлнія производимаго такими пылкими изліяніями духа, такъ же мало способнаго къ устойчивости какъ шаръ наполненный газомъ. Я поблагодарилъ его за то что онъ избавилъ меня отъ Эдбери и почувствовалъ невольное угрызеніе совсти, когда онъ вдругъ обратился ко мн и сказалъ: ‘Ты видишь меня въ нагот моей, Ричи, предъ тобой и предъ слугой моимъ, сердце и тло мое находятся безъ прикрасъ!’ Онъ былъ слишкомъ догадливъ для того чтобы не замтить непріязненнаго чувства въ томъ кого онъ любилъ. Но если я и готовъ уже былъ смягчиться, слдующаго замчанія его было достаточно для того чтобы снова ожесточить меня. ‘Я задавалъ на своемъ вку столько же сраженій и одержалъ такія же блестящія побды, какъ и Наполеонъ Бонапарте, онъ былъ выходецъ.’ Отъ этихъ словъ меня покоробило.

Иногда онъ пытался заводить со мной политическій споръ, признаваясь что моя искусная діалектика чуть было не сдлала изъ него радикала. Я не имлъ инаго развлеченія, не то оставилъ бы его въ поко. Я употреблялъ въ дло всевозможные доводы чтобы доказать ему что нтъ ни чести, ни достоинства, ни выгоды въ искательств титуловъ не доставленныхъ намъ рожденіемъ нашимъ. Онъ защищалъ свое мнніе съ большою ловкостью, и что бы я ни толковалъ, я не могъ не видть что низкій, старый, истасканный свтъ, гонящійся за знатностью и блескомъ богатства, подстрекалъ его въ то время, когда онъ старался выказать пренебреженіе къ достоинству радикаловъ.

— Въ мое время, говорилъ онъ, вс молодые джентльмены были природные тори. Чтобъ изъ знатнаго семейства явился на свтъ радикалъ, было такъ же немыслимо, какъ если бы выросла изъ него рдька. Но я исключаю тебя, дорогой другъ мой. Наши царствующіе дома должны быть дятельны, они требуютъ дисциплины чрезъ которую прошелъ я, а я тоже обдаю за столомъ альдерменовъ и кладу краеугольный камень, какъ говоритъ Джоріанъ, съ легкостью насдки, этого для нихъ недостаточно. Я кладу камень, съдаю обдъ свой, произношу спичъ — и вотъ все чего отъ насъ ожидаюгь, но я вполн убжденъ что мы можемъ сдлать больше. Мы должны руководить, не то мы пропали. Да и…. скажи-ка, вдь лодка лорда-мера кажется весьма красивою на Темз. Я убжденъ что въ основаніи этого лежитъ глубокій смыслъ. Но что мн длать? Разв ты хотлъ бы чтобъ я сурово смотрлъ на народъ? Ричи, благоразумно, справедливо, положительно увряю тебя, въ высшей степени мудро развивать каждый цвтокъ въ британской груди. Скажи-ка мн, разв ихъ такъ много лишнихъ? Скажи что да, и я сдаюсь. Ты не можешь сказать этого. Я ловлю тебя на этомъ. Британская преданность, по моему мннію, умилительна. Мы сдлаемся главой нашей старой Англіи. Глазъ народа зорокъ. Я не нуждаюсь въ знакомств съ нимъ. Мы видимъ его преданность въ почтительныхъ поклонахъ его на улиц и на дорог, и я признаю его расположеніе въ этихъ проявленіяхъ. Подобныя вещи даютъ намъ націю. Клянусь небомъ, Ричи, ты въ этомъ случа, если отецъ твой можетъ позволить сказать это, не правъ. Прости меня за откровенность, но я спрашиваю тебя, могли бы мы, путешествуя не какъ значительныя особы по возлюбленной стран нашей, разчитывать на встрчающій насъ всюду привтъ? Конечно нтъ. Я утверждаю что соглашаясь на честный энтузіазмъ ихъ, мы…. мы цивилизуемъ ихъ, да, цивилизуемъ ихъ. Боже мой! Великобританія безъ монархіи!

И онъ пускался рисовать мн самыя печальныя картины. Наконецъ я почти убдился что цлью его было развивать врожденныя чувства Британцевъ.

Мы перезжали изъ города въ городъ вдоль южнаго берега, но напрасно стали бы мы надяться что насъ будутъ принимать тамъ какъ обыкновенныхъ людей. Въ этомъ нельзя было, собственно говоря, упрекнуть его, а разв въ томъ что онъ давалъ волю національному инстинкту ‘почитанія и обожанія.’ Я удалился на островъ. Темпль прилетлъ туда повидаться со мной, и я узналъ отъ него что Дженета писала ему, спрашивая обо мн. Онъ вошелъ въ отелъ нашъ частнымъ лицомъ, когда же онъ вышелъ оттуда вс шляпы взлетли предъ нимъ на воздухъ. Скромный маленькій человчекъ этотъ прошелъ на пристань сквозь двойной строй любопытныхъ наблюдателей и возвратился оттуда, съ удивленіемъ спрашивая меня, за кого его собственно принимаютъ?

— Я просилъ позволенія оставаться здсь частнымъ лицомъ! воскликнулъ отецъ мой. Это объяснило всю тайну.

Темпль зналъ мои чувства и только взглянулъ на меня.

Вскор посл прізда Темпля, къ намъ появилась странная чета. ‘Мистрисъ Долли Дишеръ и супругъ ея’, представилъ мн ихъ отецъ. Она называла его порой, какъ бы нечаянно, просто по имени. Мужъ ея былъ кондитеръ, щедушный, но чрезвычайно довольный собою человкъ, обнаруживавшій твердую волю лишь въ своемъ дл, какъ мы узнали потомъ, она была вертлявая, свжая женщина лтъ сорока пяти, съ выразительными еще темными глазами, хранившая, какъ я догадался, остатокъ идеальной страсти въ груди своей. Догадаться объ этомъ было не очень мудрено. Она скоро услась со мной, толкуя со мною о долгихъ годахъ въ продолженіи которыхъ она знала отца моего, и о томъ какой онъ былъ преданный другъ и превосходный джентльменъ, толковала о дамахъ влюблявшихся въ него (что было не удивительно), и о его трудахъ и огорченіяхъ, и о его прекрасномъ голос, и о сердцахъ страдавшихъ по немъ, и объ одномъ сердц постоянно надющемся и молящемъ судьбу чтобъ онъ усплъ, наконецъ, въ своихъ намреніяхъ. Темпль и блдный кондитеръ провели день этотъ на яхт съ отцомъ моимъ. Мистрисъ Долли осталась ухаживать за мной и заставлять меня глотать лекарства. Она разказывала мн о своей молодости, когда, будучи дочерью моднаго сапожника, она не позволяла посылать счетовъ мистеру Ричмонду, представляя своему отцу, какъ достаточную причину этаго, то обстоятельство что семейство ихъ происходило изъ Ричмонда въ Іоркшейр. Однако счеты эти бывали всегда уплачены. Она не могла справиться настолько же удачно съ мужемъ своимъ, и слдствіемъ этого было то что (она тихонько шепнула мн) онъ намревается подать ко взысканію, хотя я говорила ему, съ волненіемъ прибавила она, что я уврена что современемъ ему все заплатятъ, если онъ только подождетъ. Но какъ бы не такъ, вы себ представить не можете какъ онъ упрямъ во всемъ что касается его дла. А двочка-то моя, Августа, все ждетъ къ себ на свадьбу мистера Роя Ричмонда, желаннаго вашего, а какъ мы пригласимъ его, когда тугъ хотятъ подать на него ко взысканію? А къ тому же мужъ мой въ гостяхъ здсь, а самъ готовъ начать дло это не сегодня, такъ завтра, какъ я тамъ ни упрашивай его. Отецъ вашъ пригласилъ насъ, мистеръ Гарри. Я принудила нужа моего хать, надясь на послднее средство, потому что папа вашъ длалъ заказы чрезъ меня, думая, и справедливо, что можетъ на меня положиться, и мужъ мой взялся за нихъ, все чрезъ меня. Но тутъ-то и вышла бда, онъ услыхалъ разныя сплетни и испугался, послалъ счетъ, а тамъ обратился къ закону, а тамъ…. О, мн такъ стыдно, право!

Мистеръ Дишеръ поставлялъ ужины къ баламъ и изъ нихъ-то и состоялъ счетъ его. Онъ получилъ съ меня полную уплату, замтивъ что былъ увренъ что жена его была права, говоря что ему будетъ заплачено, но долгъ торговца торопить платежемъ, что же касается до суда, то онъ берется уладить все тамъ какъ слдуетъ.

Услыхавъ о томъ что я удовлетворилъ мистера Дишера, отецъ мой кашлянулъ, не говоря ни слова, что было у него знакомъ сдержанной досады. Онъ замтилъ потомъ что я, имя притомъ лучшія намренія, посягнулъ на свободу его. ‘Я не люблю когда длаютъ путаницу въ долгахъ моихъ’. Онъ спросилъ меня: не можетъ ли человкъ посвятившій всю жизнь одному плану, быть сбитъ съ толку самымъ дружескимъ вмшательствомъ? Эта уплата Дишерова счета была, по его мннію. огромною ошибкой въ политическомъ отношеніи.

— Ты нанесъ моему кредиту жестокій ударъ, Ричи. Добрая, маленькая мистрисъ Дишеръ привезла сюда мужа своего, не очень пріятное прибавленіе къ нашему обществу, и мы старались по возможности терпть его присутствіе, какъ говорятъ дамы, съ этою самою цлью…. но ошибка уже сдлана! На будущее время другъ Дишеръ будетъ ожидать отъ меня уплаты въ томъ же году. Кредитъ на ужины гарантируетъ намъ пиры безъ конца. А я внушалъ ему полную увренность насчетъ предпріятій будущаго года. Деньги, ты знаешь, не такая вещь которою можно было бы испугать меня. Я имю доказательства что порядкомъ таки напугалъ правительство, и ты это знаешь. Но это касается дйствій Дишера. Теперь онъ заберетъ меня въ свою власть. Задобрить такого человка нсколькими сотнями было бы не политично, но отдать всю сумму! Ты портишь отношенія между торговцемъ и джентльменомъ. Въ особенности поставщику моихъ ужиновъ должно было внушить что его выгоды зависятъ отъ моего успха. Что-то испугало его, онъ обратился къ суду, а теперь мы показали ему что онъ напугалъ насъ. Онъ подалъ ко взысканію. Дорогой другъ мой, на меня подавали ко взысканію въ продолженіи пяти лтъ, а я все продолжалъ длать заказы въ томъ же самомъ торговомъ дом. Все зависитъ отъ того какъ отнестись къ этому обстоятельству. По всей вроятности мы теперь смертельно обидли мистрисъ Долли. Онъ извинился въ томъ что такъ долго распространялся объ этомъ предмет, говоря что въ этомъ состоитъ главная тайна его политики и приводя свой обычный примръ ‘искуснаго полководца’, предупреждающаго заране каждое пораженіе. Мн оставалось лишь слушать его.

Дама эта провозгласила себя обиженной. Но уплата счета положила конецъ посщенію четы сей. Былъ ли поступокъ мой политиченъ, нтъ ли, достоврно было то что мн пришлось выплатить большую сумму и мое вниманіе невольно обратилось къ моей банкирской книжк. Заемныя письма и векселя приближались къ сроку, текущіе расходы совсмъ истощили карманъ мой. Я пытался справиться съ этимъ горемъ и придумать какъ помочь ему, самъ еще едва держась на ногахъ. Будь я здоровъ, я отправился бы къ моему дду и обратился бы къ его великодушію, таковъ былъ мудрый совту разума, но я весь состоялъ изъ нервовъ и былъ полонъ тревогъ, тмъ боле что я запретилъ Темплю писать къ Дженет, боясь что слдствіемъ этого будетъ письмо ко мн отъ течушки Дороти, письмо полное совтовъ, которымъ я не могъ боле слдовать, дружескихъ предостереженій, которыя могли бы быть обращены съ таковымъ же успхомъ къ верстовымъ столбамъ стоящимъ за мною. Кром того, Дженета прилетла бы ко мн на крыльяхъ втра, а меня томило желаніе пожатій нжныхъ рукъ и взоровъ глазъ ея, желаніе заставлявшее меня избгать ея присутствія, если я хотлъ остаться честнымъ человкомъ.

Ясная погода озаренная солнцемъ, зеленыя морскія волны усянныя яхтами шныряющими взадъ и впередъ по нимъ и приносившія мн свжее ощущеніе жизни, вмст съ брызгами серебристой соленой пны, скоро бы оживили кровь мою, еслибы не та тепличная атмосфера безплодныхъ приключеній, двусмысленныхъ правилъ и изувченной житейской мудрости которою окружилъ меня отецъ мой. Жалть его казалось мн ребяческимъ притворствомъ. Его похвалы моей наружности были мн пріятны, потому что я считалъ его въ этомъ отношеніи хорошимъ судьей и самъ все еще боялся что потерялъ всякую наружную привлекательность въ степи. Толпы сателлитовъ окружали его. Онъ прогуливался по пристани точно на парадномъ выход. Иногда онъ казался мн величественнымъ призракомъ, окруженнымъ призрачными образами знатныхъ леди и лордовъ, имена которыхъ онъ называлъ мн по возвращеніи, подобно погоньщику перечисляющему свое стадо. Это прельщало меня, и не внимая разуму, мн становилось хорошо отъ лестныхъ словъ его. Онъ былъ похожъ на вино. Веселіе разцвтало подъ столами его. Сидя у своего окна, я жаждалъ видть его когда его не было со мной и ощущалъ къ нему припадки страсти знакомые мн въ дтств. Я такъ же какъ бывало доврчиво слушалъ его когда онъ говорилъ: ‘Ты увидишь что я чародй, Ричи, и увидишь это скоро, помяни мое слово.’ Вс поступки его намекали что мн готовилась какая-то неожиданность. ‘Не даромъ находился ты на краю гроба.’ Онъ былъ во многихъ отношеніяхъ похожъ на вино. О, еслибъ я могъ пользоваться имъ лишь изрдка, а не носить его въ сердц моемъ! Это непочтительное для сына желаніе часто преслдовало меня, онъ могъ быть, да и былъ такъ очарователенъ въ глазахъ чужихъ людей или случайныхъ знакомыхъ. Не существовало ли между нами нкотораго сходства? Въ нкоторыхъ отношеніяхъ сходство это существовало, я зналъ это. Мысль эта наполняла мои смутныя грезы, изъ которыхъ благороднйшія, пользуясь моею физическою слабостію, заставляли меня сознаться что для такого человка какъ я, тщетная мечта разчитывать на Оттилію. Углублять взглядъ въ тайникъ души своей, если только вы обладаете лучшими движеніями дозволяющими это, чрезвычайно благотворно для чрезмрнаго самолюбія. Къ несчастію, молодые люди способны на это, кажется, лишь во время болзни. Получивъ употребленіе ногъ и вдохнувъ въ себя чистый воздухъ, я снова ободрился, сталъ попрежнему жаждать личнаго счастія и стремиться къ нему и попрежнему гордиться своею личностію, Жажда и гордость эти еще усилились во мн, когда я вышелъ въ первый разъ изъ дому, и смотря на каждое встрчное лицо, какъ бы видлъ въ немъ отраженіе моего собственнаго, вышедшаго невредимымъ изъ испытанія, убдившись главное что носъ мой спасенъ, не отмченъ печатью моего пораженія, я предался лирическимъ изліяніямъ благодарности. Кто находится въ большемъ опьяненіи нежели человкъ только-что возвращающійся къ здоровой жизни. Я встртилъ на пристани Чарльса Итереля и узналъ отъ него что мое парламентское мсто находится въ опасности, а съ тмъ вмст и цлую кучу сплетенъ насчетъ моего исчезновенія.

Отецъ мой, очевидно безпокоившійся въ ожиданіи писемъ и прибытія новыхъ лицъ, отправился на короткое время въ Чиппенденъ. Онъ настоятельно просилъ меня пробыть здсь еще нсколько дней, пока онъ не соберетъ нужныхъ ему свдній, говоря что мое присутствіе на главной квартир его оказываетъ ему всегда невыразимую услугу, и я всегда считалъ это дломъ возможнымъ.

Я только усплъ махнуть ему вслдъ рукой, въ ту минуту когда пароходъ уносившій его отдалился отъ пристани, какъ женскій голосъ шепнулъ мн на ухо:

— Кажется это третья встрча наша, мистеръ Гарри Ричмондъ? Въ Венеціи, въ Эльбермтат и на остров Вайт?

Она продолжала говорить, давъ мн время узнать Клару Гудвинъ.

— Какого рода было послднее приключеніе ваше? Вы были больны? Очень больны? Болзнь была опасная?

Я отнесся къ этому легко:

— Нтъ, вздоръ.

— Вы блдны, быстро произнесла она.

— Это потому что я все горевалъ объ утрат красоты моей, миссъ Гудвинъ.

— Вы въ самомъ дл не были серіозно больны? спросила она съ непонятною мн настойчивостью.

Я отвчалъ ей шутливо, высокопарнымъ тономъ, что не врю чтобы серіозныя болзни овладвали богоподобною молодостью и затмъ осыпалъ ее въ свою очередь вопросами.

— Вы не лежали въ постели? настаивала она.

— Нтъ, могу васъ уврить, не въ постели.

— Если такъ, сказала она,— то я бы много дала чтобъ остановить этотъ пароходъ.

Она удивила меня.

— Почему?

— Потому что онъ идетъ съ несчастнымъ порученіемъ, возразила она.

— Миссъ Гудвинъ, вы меня пугаете. Отецъ мой ухалъ на этомъ пароход.

— Да, я видла его.

Она быстро взглянула на дымъ изъ трубы, съ видомъ равнодушія.

— То что я говорила касается другихъ слышавшихъ что вы опасно больны. Я послала сказать имъ чтобъ они поспшили сюда.

— Это моя тетушка и миссъ Ильчестеръ?

— Нтъ.

— Кто же они такіе? Миссъ Гудвинъ, я отвчу на вс вопросы ваши. Я-былъ плохъ, это правда. Теперь скажите мн кто они такіе, когда вы пріхали, когда вы ожидаете ихъ? Гд они теперь?

— Что касается до меня, отвчала она, между тмъ какъ я навострилъ уши въ нестерпимомъ волненіи,— то я пріхала сюда вчера вечеромъ, для того чтобы нанять здсь меблированный домъ или квартиру. Папа иметъ занятіе при здшнихъ укрпленіяхъ. Мы лучше оставимъ пристань, если позволите. Вы заставляете всхъ обращать слишкомъ большое вниманіе на дамъ ршающихся разговаривать съ такимъ важнымъ джентльменомъ.

Мы прошли черезъ всю пристань, болтая о нашихъ прежнихъ встрчахъ.

— Не здсь, сказала она, какъ скоро я сталъ ее снова разспрашивать.

Она повела меня дальше, и я шелъ въ надежд что открытія ожидаемыя мною требуютъ обстановки какого-нибудь извстнаго мста.

Жестокое созданіе втащило меня вслдъ за собой въ лавку торговца бумажными товарами. Тамъ она услась, понизила годосъ до тона дамы говорящей за обденнымъ столомъ съ кавалеромъ своимъ объ исторіи или костюм кого-нибудь изъ присутствующихъ и сказала:

— Вы уврены въ томъ что болзнь ваша была не выдумка?

Я находился совершенно въ ея власти въ этой противной лавк, точно на скамь подсудимыхъ.

— Выдумка! воскликнулъ я.

— Это не отвтъ. И прошу васъ, вспомните гд мы.

— Нтъ, это была не выдумка.

— И вы не старались извлечь изъ нея выгоду?

— Какія странныя вещи вы говорите, право.

— Опять-таки это не есть отвтъ. И пожалуста не воображайте что вы обязаны выражать вс сердечныя чувства ваши предъ этими людьми.

Она обратилась къ прикащику съ полдюжиной разныхъ вопросовъ.

— Говорю вамъ въ отвтъ что я не старался извлечь изъ нея выгоду.

— Даже и косвеннымъ образомъ?

— Опять-таки я не понимаю васъ.

— Вы ужасно горячитесь. Я должна буду говорить съ вами какъ будто бы съ братомъ, а не то подумаютъ, что мы ссоримся съ вами. Гарри, какъ вамъ нравится этотъ узоръ?

— Что значитъ это ‘косвеннымъ образомъ’?

— Вы такъ напираете на это слово что можно придать ему Богъ знаетъ, какое значеніе. Я бы желала чтобы вы не говорили какъ Французъ разказывающій въ обществ свою послднюю любовную исторію. Какъ вы думаете, отецъ вашъ не преувеличивать болзнь вашу?

— Мою болзнь? О, да, конечно. Я почти увренъ въ этомъ. Таково его обыкновеніе.

— Зачмъ вы допускали это?

— Я находился что говорится ‘въ забытьи’ почти все время. Да кром того, кто въ силахъ сдержать его? Я рдко знаю что онъ длаетъ?

— Вы не знаете что онъ написалъ?

— Написалъ?

— Что вы умираете.

— Я? Кому же?

Она окинула меня взглядомъ и встала.

— Надо будетъ пойти въ другую лавку. Отчего это Англичане, если они сами никакъ не могутъ сдлать ‘берту’ которую можно было бы носить, не догадаются выписывать подобныя вещи изъ Парижа? Я возьму вашу руку, Гарри.

— Вы ничего не купили, замтилъ я.

— Я нашла то чего искала, возразила она и серіозно поблагодарила прикащика, стоявшаго, опираясь на пальцы рукъ, у прилавка, затмъ, бросивъ безжалостную игру въ загадки, спросила меня не забылъ ли я гжу фонъ-Дитмаршъ?

— Совсмъ забылъ, но я помнилъ двическую фамилію ея, Сиблей.

— Миссъ Гудвинъ, она одна изъ тхъ что дутъ сюда?

— Гжа фонъ-Дитмаршъ? Да. Она принимаетъ въ васъ участіе. Она находится въ переписк со мной съ самаго пребыванія моего въ Саркельд. Мн это привело на умъ что вы можете для разнообразія называть меня не все только по фамиліи моей, но и по имени, если вамъ это угодно. Гарри, я считала васъ достойнымъ доврія лолрежаему, несмотря на…

— Не будьте несправедливы, возразилъ я.

— Я бы желала оказаться таковою! отвчала она.— Гжа фонъ-Дитмаршъ была въ Саркельд и узнала о васъ ужасныя вещи. Она отправилась ко мн въ домъ отца моего, по ту сторону воды, вчера посл полудня, желая узнать хорошенько,— она осторожна какъ человкъ хранящій у себя на рукахъ драгоцнность,— что случилось съ вами, дйствительно ли вы находитесь при смерти. Я пріхала сюда чтобы разузнать все это, у меня есть здсь друзья, вы были не одни, не то я бы навстила васъ. Ходили слухи что вы очень больны, и потому я сейчасъ же наняла квартиру для гжи фонъ-Дитмаршъ. Но увидавъ васъ вдвоемъ съ нимъ и прощаніе ваше, я стала безпокоиться. Я бы остановила посланіе отправленное мною на томъ пароход, еслибъ это было еще возможно.

— Пароходъ уже ухалъ. Скажите мн имя другой особы.

— У гжи фонъ-Дитмаршъ есть мужъ.

— Но онъ не съ ней теперь. О, жестокая! Говорите же имя ея?

— Имя ея, Гарри? Титулъ ея графиня фонъ-Дельценбургъ.

— А не принцесса?

— Въ Англіи, нтъ.

Итакъ, Оттилія здсь. Отецъ мой дйствительно чародй!

ГЛАВА XLIX.
Принцесса попадается въ ловушку.

Прибытіе принцессы въ Англію могло означать только одно — невроятный подвигъ самоотверженія, поразившій меня своимъ величіемъ. Я думплъ о немъ и обо всемъ сопряженномъ съ нимъ, пока мною не овладлъ образъ Оттиліи, переплывающей море.

— Принцесса Оттилія, миссъ Гудвинъ?

— Графиня Дельзенбургъ, Гарри.

— Она пріхала! Чтобы видть меня?

— Гарри, вы говорите какъ тотъ мальчикъ какимъ я васъ знала прежде чмъ вы встртились со мной. Да и да, на все что вы имете сказать, но надюсь что вы пощадите ея имя.

— Она детъ считая меня больнымъ?

— Умирающимъ.

— А я совершенно здоровъ.

— Да, кажется, только немного блдны.

— Видли вы ее, Клара? Здорова она?

— Блдна, но не больна: безпокоится.

— Обо мн?

— Можетъ-быть о политическихъ длахъ континента. Они не въ порядк.

— Говорила она обо мн?

— Говорила.

— Она прідетъ на слдующемъ пароход?

— Это-то и страшитъ меня.

— Почему?

— Сказать ли вамъ почему, Гарри? Теперь уже поздно. Она обманута, вотъ почему. Вы это сами скоро поймете.

— Принцъ Эрнстъ въ Саркельд?

— Говорятъ, въ Париж.

— Какимъ образомъ достигнетъ до нихъ ваше увдомленіе такъ скоро чтобъ они могли пріхать съ слдующимъ пароходомъ?

— Я послала слугу моего отца. Генералъ, онъ произведенъ наконецъ, Гарри, самъ сопровождаетъ дамъ и теперь ждетъ тамъ прихода парохода чтобы послдовать моимъ инструкціямъ.

— Вы не оставите меня?

Миссъ Гудвинъ общала встртить иностранныхъ дамъ на набережной. Мы разъ десять поссорились и помирились какъ дти. Я называлъ ее ‘тетя Клара’, какъ въ прежнее время, она меня ‘сынъ мой Ричи’, какъ звалъ меня отецъ когда мы познакомились съ ней въ Венеціи. Но я почти не сознавалъ что говорю и что длаю. Вс мои жизненныя силы прихлынули къ сердцу и содрагались какъ земной шаръ подъ колесницей Фаэтона. Мы вышли на загородныя высоты. Я смотрлъ на блую полосу берега и батарей, за которыми находилось то чудо о которомъ мечтаютъ поэты, котораго ждутъ глубоко чувствующіе люди и въ которое никто вполн не вритъ. Не врилось и мн, и хотя моя подруга, стоявшая подъ руку, со мной, продолжала уврять меня что она дйствительно тамъ, я смотрлъ скептически на очертанія береговъ, оставшіяся все такими же какими они были день за днемъ въ послднее печальное время. Такой поступокъ съ ея стороны былъ великимъ пожертвованіемъ. Я понималъ это, зная характеръ Оттиліи, но какъ ршилась принцесса, наслдственная принцесса, связанная родствомъ съ владтельными домами, рискнуть такимъ образомъ своимъ положеніемъ? Лишь только я оцнилъ вполн умъ, душевную простоту и высокое благородство ея характера, какъ меня поразилъ внезапный свтъ, озарившій меня въ моихъ собственныхъ глазахъ, въ параллель къ этой прекраснйшей изъ женщинъ, которая для правды жертвовала всмъ земнымъ. До сихъ поръ я никогда не сознавалъ вполн ничтожество моей природы и первымъ моимъ побужденіемъ было отдлаться отъ этого сознанія, но какъ бы въ доказательство его справедливости, я поймалъ себя на желаніи видть въ Оттиліи романическую, полуземную особу, безразсудную, упрямую, отчаянно влюбленную, причудливую какъ любовная баллада, поддающуюся безсознательно душевнымъ увлеченіямъ, и на сожалніи что она не такая. Еслибъ она была такая, какія свтлыя краски, какая усладительная грусть, какія магическія превращенія, какое нжное сліяніе земли и неба, какія слезы и радости, какой божественный паосъ, какіе переходы отъ блеска къ успокоительнымъ сумеркамъ, какая поэзія сопровождали бы вашу любовь! Какая прекрасная мелодія въ минорномъ тон осталась бы въ душ моей, хотя бы мн пришлось лишиться моей возлюбленной на вки. Она прізжаетъ, самовластная принцесса, богиня красоты, для меня созданная, и молва о нашей любви и вашихъ несчастіяхъ распространяется по всему свту. Прідетъ ли она? Да, но не она, а оселокъ, неумолимое зеркало, умъ строгій какъ у богини вышедшей изъ головы Юпитера, принцесса, не совершеннйшая изъ женщинъ, безупречный разумъ, живая душа сквозящая сквозь плоть. Она воплощенная правда. Правъ за я? Не совсемъ лжецъ, но далеко не правъ. Мои недостатки (современный человкъ, разказывая свою исторію, говорилъ о своихъ недостаткахъ туманно, неопредленно, какъ женщина на исповди) жгли меня какъ кровяныя пятна на одежд жгутъ преступника принужденнаго прикоснуться къ своей жертв, по уставу дикихъ, знающихъ натуру дикаря и какъ уличать его. И это были недостатки слабости, а не силы. Надяться что Оттилія проститъ ихъ было все равно что ждать прощенія отъ оскорбленныхъ законовъ моей собственной природы.

Не виноватъ ли я допустивъ завлечь ее сюда? Смутно помня что миссъ Гудвинъ сказала что принцесса обманута, я выразилъ намреніе скрыться, чтобъ она могла предупредить ее о моемъ выздоровленіи и предоставить ей ршить самой слдуетъ ли ей видться со мной или нтъ.

— Пожалуй, согласилась миссъ Гудвинъ,— если вы этого желаете, Гарри.

Ея сочувствіе поощрило меня остановиться на моей мысли.

— Можетъ-быть такъ и слдуетъ поступить. Вамъ лучше, знать. Ршите сами, и поступайте мужественно. Она должна была смяться надо мною въ душ. Я покачалъ головой и произнесъ задумчиво ‘нтъ!’ и глубоко вздохнулъ. Колебанія малодушныхъ влюбленныхъ бываютъ часто смшны.

Миссъ Гудвинъ принялась съ жаромъ развивать мой планъ.

— Мн кажется что это было бы благородно, Гарри.

— Это было бы ужасно, ужасно! Нтъ, если ужь она пріхала…. я желалъ бы. Но ошибка уже сдлана.

— Вы совершенный ребенокъ.

Я замтилъ что не надо быть ребенкомъ чтобы растеряться въ такомъ положеніи.

Она возразила что надо быть совершеннымъ ребенкомъ чтобы не понять что жертва не будетъ принята.

— Я, старая двушка, могу учить васъ, сказала она насмшливо, и упрекала меня что я не умю воспользоваться случаемъ показать величіе души.— Мущины вс эгоисты въ любви, заключила она весьма логично.

Часы проходили и пришелъ конецъ унылому смотрнію вдаль. Мы спустились городомъ къ набережной и стали смотрть на приближающійся пакетботъ. Впереди шла одна изъ нашихъ быстрыхъ, перевозныхъ лодокъ. Съ ней что-то случилось, пакетботъ взялъ ее на буксиръ и вошелъ первый, я вскочилъ на бортъ въ сильномъ волненіи. Изъ толпы незнакомыхъ лицъ вышла Дженета, за нею слдовала тетушка Дороти. Об заговорили о моей блдности и упрекали меня что я не далъ имъ знать о своей болзни. Он видли Темпля въ Лондон и онъ выдалъ меня Дженет.

— Да взгляните же на насъ, Гарри, сказали об.

Пассажиры сходили съ парохода все незнакомые.

— Гарри, не сердитесь ли вы что мы пріхали? спросила Дженета.

Тетушка Дороти взяла вину на себя.

Я почти не обращалъ на нихъ вниманія, свелъ ихъ съ парохода и сдалъ миссъ Гудвинъ, которая въ такія минуты дйствовала съ опытностью и апломбомъ Англичанки много путешествовавшей по континенту. Я начадъ подозрвать ее въ гнусномъ обман. Пароходъ опустлъ, ворчливый приставъ, оскорбленный въ своемъ достоинств, напомнилъ мн что для не соблюдающихъ правилъ и постановленій компаніи существуютъ штрафы. Но тонъ его тотчасъ же измнился: ‘Извините, милордъ, не зналъ кто вы’. Дженета смотрла на насъ насмшливо.

— Намъ, видите ли, позволено нарушать правила, сказалъ я ей.

— Онъ высадился на другомъ берегу, замтила она, думая что я жду отца.

— Говорили вы съ нимъ?

— Нтъ.

— Вы избгали его?

— Да, мы съ тетей сочли за лучшее не встрчаться съ нимъ. Онъ высадился…. тамъ была толпа.

— Вы подете въ гостиницу, Гарри? спросила миссъ Гудвинъ.

— Ддушка прідетъ завтра или послзавтра, подсказала Дженета тетк.

— Намъ хотлось бы, если можно, нанять меблированный домъ. Уберли присмотрлъ бы пока за багажемъ, произнесла тетушка Дороти въ замшательств.

— Едва ли найдете вы теперь меблированный домъ, даже меблированныя комнаты, отвчала миссъ Гудвинъ.— Вчера вечеромъ я заняла единственную приличную квартиру, какую могла найти для друзей Гарри, которыхъ онъ ожидаетъ.

— Не удивительно что онъ былъ недоволенъ встртивъ насъ, сказала Дженета, слегка улыбнувшись.

— Они прідутъ непремнно, прибавила миссъ Гудвинъ.

Рядомъ съ нами разговаривали два моряка.

— О, онъ возвратится черезъ день или два, говорилъ одинъ. Разъ познакомившись съ этимъ человкомъ, вы не обойдетесь безъ него. Помню когда я былъ мальчикомъ,— это было въ дни леди Бетти Больтонъ, которая вышла за стараго Эдбери,— нашъ вельможа былъ тогда въ цвт лтъ. Промотавъ свои деньги въ недлю, онъ нанялъ восьмитонную шкуну, схватилъ въ охапку жида, упоковалъ его, втащилъ на борть и уплылъ.

— На кой чортъ понадобился ему жидъ.

— Жидъ далъ средства на трехмсячную прогулку по Средиземному морю и, какъ я слышалъ, возвратился въ большой дружб съ своимъ тираномъ. Это только одинъ случай изъ дюжины.

Безсознательные донощики смялись.

— Въ другой разъ…. произнесъ разкащикъ, отходя отъ насъ.

— Только не въ гостиницу, если возможно, говорила тетушка.

Дороти, упрашивая миссъ Гудвинъ со взволнованнымъ лицомъ. Он заговорили тише.,

— Ддушка детъ къ вамъ, Гарри, сказала Дженета.— У него дла въ Лондон, не то онъ былъ бы уже здсь. Лошади и экипажи слдуютъ за вами: все что вамъ угодно. Онъ васъ любитъ и очень безпокоится. Боюсь что его здоровье хуже чмъ онъ полагаетъ. Темпль не сказалъ что вашъ отецъ здсь, но ддушка долженъ былъ подозрвать это и однако онъ отпустилъ насъ и самъ общалъ пріхать. Это можетъ-быть хорошій признакъ. Онъ сталъ значительно спокойне съ тхъ поръ какъ ваши деньги возвращены вамъ. Если они встртятся…. нтъ, надюсь что они не встртятся. Ддушка терпть не можетъ сценъ. И позвольте мн сказать какъ. Гарри, можетъ-быть все окажется пустяками, нo если онъ начнетъ разспрашивать васъ, не горячитесь, отвчайте просто. Вы это сами понимаете. Довольно когда одинъ горячится, вамъ надо только быть терпливымъ съ нимъ. Онъ здилъ въ Лондонъ, въ Сити, видлся тамъ съ адвокатами, банкирами, маклерами и вернулся домой сердитый. Бдный старикъ! А какъ ему нуженъ покой. Гарри, о немъ пожалють сотни бдныхъ въ разныхъ мстахъ. Я пишу теперь много за него и мн это извстно. На что вы смотрите?

Я смотрлъ на высокаго, широкоплечаго человка, салютовавшаго мн широкою ладонью.

— Шварцъ! кликнулъ я.

Дженета вздрогнула, принявъ мой возгласъ за сильное междометіе. Гигантъ не трогался съ мста.

Но другіе услыхали. Дама выступила впередъ.

— Дорогой мой, Гарри Ричмондъ! Такъ вамъ лучше? Мы получили ужасныя извстія о васъ.

Я поклонился госпож Дитмаршъ, урожденной Сиблей.

— А принцесса?

— Она здсь.

Госпожа Дитмаршъ схватила руку миссъ Гудвинъ, я руку Оттиліи. Ея лицо было полузакрыто вуалемъ. Она дрожала. Втеръ похитилъ у меня звуки ея голоса.

Мы шли вдоль набережной почти молча. Миссъ Гудвинъ взяла на свое попеченіе ‘иноземныхъ дамъ’, я долженъ былъ разстаться съ ними и сопровождать тетушку Дороти и Дженету.

— Он такъ торопились что пріхали на лодк.

— Кто он? спросила Дороти Белтамъ.

— Принцесса Оттилія, отвчала Дженета.

— Вы уврены? Правда, Гарри?

Я подтвердилъ, а тетушка сказала:

— Я должна была догадаться что это он, у нея иностранная наружность.

— Генералъ Гудвинъ былъ съ ними, когда пароходъ подошелъ къ острову, сказала Дженета.

Онъ подошелъ къ отцу Гарри, а дамы стояли поодаль, съ опущенными вуалями, будто хотли, какъ и мы, чтобъ ихъ не замтили. Он не хотли дожидаться нашего парохода, а публика смялась что лодка не выдержитъ тяжести большаго слуги.

Дороти Белтамъ полагала что въ такое время опасно здить на маленькихъ лодкахъ.

— Она привыкла къ морю, сказалъ я.

Дженета посмотрла пристально на удалявшіеся образы и послала меня отыскивать помщеніе. Кончилось тмъ что я уступилъ имъ квартиру моего отца, а самъ пріютился у торговца полотномъ, обладавшаго видомъ на море и комнатами отталкивавшими постояльцевъ къ окнамъ.

До сумерокъ я бгалъ по городу, надясь встртить миссъ Гудвинъ, безъ которой я не могъ найти, сколько бы не искалъ, квартиру принцессы. Тетушка Дороти и Дженета поблагодарили меня за снисхожденіе, когда я пришелъ обдать съ ними и извинили поспшность съ которою я ушелъ тотчасъ посл обда. Он упрекали меня единственно за то что я не увдомилъ ихъ о своей болзни. Дженета была холодна. Она измнилась въ лиц, когда я разказалъ, со словъ миссъ Гудвинъ, что кто-то увдомилъ принцессу будто я нахожусь при смерти. Я ршился выдать отца, чтобы ложныя мысли не омрачили въ ихъ глазахъ образъ Оттиліи. Дженета не говорила о немъ, но въ глазахъ ея свтилась мысль, члены одного семейства часто понимаютъ другъ друга безъ словъ.

Посл тревожной ночи я напалъ на стараго Шварца и Аннушку, вышедшихъ изъ дому чмъ свтъ чтобы посмотрть на море, на чужую землю и на незнакомый народъ. Аннушка дивилась на пустынную мстность, Шварцъ на большіе корабли, но когда я попросилъ ихъ проводить меня на квартиру ихъ госпожи, оказалось что они сами не могли найти ее. Аннушка сообщила мн что маркграфиня была вызвана въ Риппау предъ ихъ отъздомъ. Ея барыня говорила баронесс Туркгемъ о своемъ намреніи създить въ Англію. Принцъ Эрнстъ путешествуетъ по Франціи.

Къ Оттиліи я попалъ въ полдень. Распоряженія дамъ оставили мн только тридцать минутъ, Дженета должна была захать за принцессой и покатать ее по окрестностямъ. Она и тетушка Дороти были уже представлены. Миссъ Гудвинъ хотла и меня подвергнуть той же церемоніи. Глядя съ совершенно вульгарной точки зрнія на поступокъ принцессы и можетъ-быть опасаясь излишней дерзости отъ сына моего отца, она ршилась прочесть мн наставленіе, какъ будто въ моей власти было обуздать прекрасную романическую голову, отказаться отъ моихъ личныхъ преимуществъ, совтовать и противостать мнніямъ свта. Принцесса сказала: ‘Не видаться съ нимъ, когда я для того пріхала?’ Мн удалось успокоить моего недоврчиваго друга, хотя не вполн.

— Разв было бы великодушно или вжливо отказаться отъ свиданія со мной, пріхавъ сюда?

Миссъ Гудвинъ сомнвалась.

Я могъ настаивать, съ полнымъ убжденіемъ, на благоразуміи и самообладаніи, въ которыхъ Оттилія почерпнула свое ршеніе.

Миссъ Гудвинъ изъ вжливости кивала утвердительно. Ея англійскій умъ склоненъ былъ оправдывать ршительную молодую особу хавшую постить умирающаго возлюбленнаго, но такъ какъ возлюбленный былъ на ногахъ, то посщеніе приняло другой характеръ: мое выздоровленіе длало ее виноватою. Миссъ Гудвинъ умоляла меня скрыть посщеніе принцессы отъ отца моего. Я самъ сознавалъ что это необходимо. Она заклинала меня рчью которая могла бы служить образцомъ убдительнаго краснорчія ‘доказать что я Англичанинъ’, что ‘честь, интересы, репутація, положеніе всякой женщины (титулованной или нтъ, прибавила она) дороги мн какъ ей самой’, что ‘никогда женщина не была въ опасности лишиться чего бы то ни было въ рукахъ англійскаго джентльмена’, и такъ дале, къ моему изумленію, потому что я еще не забылъ ея вчерашняго самонадяннаго тона. Но сознаніе отвтственности за наше высшее національное достоинство пробудило ея врожденную горячность, сдлало ее другимъ человкомъ, какъ мы выражаемся объясняя по-своему вліяніе усиленнаго одушевленія.

Получасъ подаренный мн пролетлъ какъ мигъ. Я вышелъ изъ комнаты и изъ дома сознавая что я говорилъ съ той которая для меня была выше всего въ мір, такъ высоко возносила ее моя фантазія. Я цловалъ ея руки, смотрлъ ей въ глаза, слушалъ ея чудный голосъ. Все пролетло слишкомъ скоро для счастія. Воспоминаніе приводило меня въ трепетъ и заставляло жаждать повторенія. Она сказала: ‘пріхавъ сюда, я не могла не повидаться съ вами, Гарри’, какъ будто свиданіе со мной было слабостью съ которою боролся ея разсудокъ. Она радовалась моему совершенному выздоровленію, хотя это лишало ее оправданія въ ея собственныхъ глазахъ. Она похвалила меня за то что я не писалъ ей, когда я пробормоталъ рядъ причинъ въ извиненіе моей оплошности. Она одобряла мое вступленіе въ парламентъ, хотя оно, повидимому, ни на шагъ не приближало меня къ ней. Она сказала: ‘такъ вы не теряли времени въ Англіи’. Она слдовательно заботилась объ интересахъ касающихся только меня.

Я былъ страшно недоволенъ. Я могъ понятъ высоту воззрній длавшихъ ею рчь простою и послдовательною, но не могъ раздлить ее. Обстоятельства которыя для меня были животрепещущими не смущали ее. Она сказала: ‘я оскорбила отца, я ему написала, онъ за мной прідетъ’. Говоря о письм которое было всему причиной, она не винила автора. Мн позволено былъ взглянуть на это письмо и мн стало стыдно. Я видлъ ясно что оно было написано съ единственною цлью обмануть и завлечь ее сюда, фразы и фразы: ‘отецъ держащій въ объятіяхъ своего сына, своего единственнаго сына, своего Гарри Ричмонда, сынъ, погубленный местью враговъ, влюбленный не дерзающій даже предъ смертью просить свиданія со своею возлюбленной.’ Письмо было написано не дурно, прочитанное безъ критическаго отношенія къ нему, оно могло показаться трогательнымъ. На меня оно имло обратное дйствіе. Я нахмурился, началъ извиняться, глубоко чувствуя мое уннженіе. Она сказала: ‘вы объ этомъ ничего не знали. Вся бда въ небольшомъ нарушеніи приличій. Разъ свернувъ съ колеи проложенной для насъ, мы рискуемъ на каждомъ шагу оскорбить другихъ, для насъ не существуетъ законовъ, какъ для отверженныхъ’. Это значило: главная моя вина въ томъ что я полюбила васъ, могло также значить, моя любовь къ вамъ ставитъ мои понятія въ противорчіе съ понятіями моего отца, или не значило ли это: я на этомъ пути до сихъ поръ extra muros? Она улыбалась, ни слова не было произнесено тономъ сожалнія. Ея высокое мужество и воспитаніе помогли ей даже въ такомъ положеніи сохранить мягкость, которую многія женщины берегутъ для общества. Что я безпокоился не получая отъ нея извстій въ Риверсли, не могло придти ей въ голову, она не предполагала что я могу усумниться въ ней. Духовный союзъ нашъ, вывелъ я заключеніе, основанъ на вр другъ въ друга, и эта вра должна освящать въ нашихъ глазахъ ошибки наши. Она не оказала ничего подобнаго. Какъ ей пріятно было чувствовать себя на англійской почв, было ея любимою темой. ‘Оно опять молодо, какъ при нашей встрч въ лсу’, сказала она о чувств ожившемъ въ Англіи. ‘Далеко ли мы отъ Девонширскаго берега?’ спросила она, и я понялъ что она вспоминаетъ нашу прогулку на яхт. Ни слова упрека, ни слова сожалнія. При первомъ прикосновеніи къ моей рук, когда мы стояли другъ противъ друга одни, она сказала: ‘успокоила ли бы меня всть о вашемъ выздоровленіи?’ Мн позволено было держать ея руки, цловать ихъ, слушать ее, смотрть на нее, участвовать въ страстныхъ воспоминаніяхъ. ‘Нетерпніе не для васъ, Гарри’, сказала она по поводу того что я не долженъ видться съ ней до вечера. Это были ея послднія слова и казались самыми ничтожными, пока моя разгоряченная фантазія не придала имъ тройнаго значенія. Не означали ли они: ‘мы оба ждемъ’, слдовательно: ‘годы порука въ нашей твердости’. Можно ли было сказать что-нибудь нжне? Они могли также и ничего не значить.

Ея лицо было закрыто вуалемъ, когда Дженета прохала съ ней. Дженета сидла по обыкновенію прямо, лаская кончикомъ хлыстика своихъ пони, болтая и смясь, принцесса слегка откинувшись назадъ. Я побрелъ по загородной дорог, гордясь красотой моего отечества въ свтлую погоду. По счастливому случаю, который я приписываю великодушію Дженеты, мы встртились на разстояніи семи миль отъ города. Он говорили съ одушевленіемъ и, странно, почти не обратили вниманія на меня, об сидли, повернувшись другъ къ другу, и кивнувъ мн, возобновили свой оживленный разговоръ. Я немного боялся чтобъ Оттилія не получила слишкомъ низкаго понятія о Дженет. Он скрылись изъ виду, ни разу не оглянувшись.

Вечеръ я провелъ въ обществ дамъ и слушалъ разговоръ Оттиліи съ Дженетой. Он разговаривали какъ родныя. Дженета даже первенствовала. Рчь шла о предметахъ не глубокомысленныхъ, но здравый смыслъ, чистосердечіе и простота, казалось, могутъ сдлать самыя обыкновенные предметы привлекательными, какъ наши англійскія рощи и поля. Принцесса была обворожена чмъ-то въ Дженет. Я самъ чувствовалъ что-то особенное, замчая по смху и разговору Оттилліи какъ ей нравится знакомая мн привычка жмуриться и нжныя ямочки, появлявшіяся и исчезавшія на лиц Дженеты, напоминая игру тней на поверхности ручья.

— Мн нравится быть съ ней, сказала Дженета.

— Такимъ же тономъ говорила она и въ присутствіи Оттиліи. Почему это въ комъ-нибудь другомъ показалось бы грубостью, а въ Дженет имло такую прелесть, я не могъ понять.

— Я сказалъ что опасаюсь не вернулся бы мой отецъ.

— Дженета отвтила неопредленнымъ ‘о!’

— Мы были согласны что его необходимо удержать въ отсутствіи.

— Гарри, вы меня простите, я не могу говорить о немъ, сказала она.

Я предложилъ предупредить его возвращеніе, отправившись немедленно въ Лондонъ.

— Вотъ что хорошо, это благородно съ вашей стороны, Гарри, воскликнула Дженета.

Это было вечеромъ, когда мы возвращались домой. Тетушка Дороти слушала, опираясь на мою руку. На слдующее утро Дженета уговорила меня хать немедленно.

— Удержите его и привезите ддушку, Гарри. Она не можетъ ухать отсюда потому что назначила здсь rendez-vous принцу Эрнсту. Вы не должны откладывать. Да, я извинюсь за васъ предъ графиней Дельзевбургъ. Да нтъ же, общаю вамъ что я не дамъ никого въ обиду. Притомъ тетушка здсь, она возьметъ на себя защиту, это ея дло. Темплю слдовало бы поучиться у нея годъ или два прежде чмъ сдіаться адвокатомъ. Привезите и Темпля. Его здсь цнятъ по достоинству. Я благодарна ему за то что онъ заставилъ ее полюбить англійскихъ мальчиковъ. Мущинъ я предоставляю тмъ кто ихъ знаетъ, но англійскіе мальчики несравненны, за это я постою. Честные, смлые, скромные, красивые. Я говорю ей: наши мущины можетъ-быть слишкомъ робки, насмшливы, пожалуй неловки, но наши мальчики поспорятъ съ цлымъ свтомъ. Привезите же Темпля. Какъ бы мн хотлось показать ей хорошую партію въ крикетъ съ вашими мальчиками, Гарри, пока она въ Англіи. Это можно бы устроить въ Риверсли.

Я ухалъ, стараясь заглушить мысль что Дженета отослала меня чтобъ отъ меня отдлаться, но мн казалось что я живое доказательство ея безсердечности. Какая же добрая двушка дозволила бы мн ухать не простившись съ той которую я любилъ? Мало придется и такихъ которыя признали бы моею обязанностью хать, тмъ боле что я рискую возвратившись не застать уже принцессу въ Англіи. Снисхожденіе къ ней Оттиліи не принесло ей пользы. ‘Направо, вотъ вамъ дорога, пошелъ’, сказала она повидимому мн, хотя лошади поняли ея движеніе вожжами. ‘Я позабочусь о принцесс’, сказала она. Ея самонадянность была безгранична. Я смялся надъ ея претензіей быть руководительницей принцессы. Впрочемъ мн необходимо было хать: нельзя было довряться моему отцу.

ГЛАВА L.
Предвщающая общее собраніе.

На нашей Риверслійской станціи я увидлъ сквайра и капитана Белстеда. Они стали въ ближайшій вагонъ. Я присоединился къ нимъ и былъ осажденъ вопросами. Сквайръ встртилъ меня однимъ изъ своихъ крпкихъ, отрывистыхъ рукопожатій, въ которыхъ чувствовалась теплота и застнчивость, наши національныя черты. Капитанъ шепнулъ мн: ему вредно одиночество.

— Какъ поживаетъ великая праматерь? спросилъ я.

Капитанъ Белстедъ поклонился, какъ бы понимая меня, но былъ въ недоумніи пока я не упомянулъ о бутылк съ ромомъ и о замчательной щедрости старухи.

— Да, да, конечно! благородная душа, сказалъ онъ.— Такъ вы знаете ее, Гарри? Я засмялся, онъ тоже, что заставило меня засмяться еще громче.

— Онъ смется такъ потому что его партія взяла верхъ въ палат, сказалъ сквайръ.

— Мы дали вамъ славный излишекъ въ этомъ году, сэръ.

— Потомъ и кровью страны, да?

— Васъ поздравлялъ канцлеръ казначейства.

— Поздравленія этого человка все равно что благодарность извощика, который никогда не поблагодаритъ, если ему не переплатишь.

Капитанъ Белстедъ пришелъ въ восторгъ отъ сарказма.

— Почему ты не давалъ о себ знать все это время, Гарри? спросилъ ддушка.

Я сослался на капитана.

— Чортъ возьми! воскликнулъ капитанъ Белстедъ, неужели вы думаете что я поцеремонился бы съ вами, еслибы зналъ гд захватить васъ.

— Если вы не жали мн руки, то вы прикасались къ моимъ пяткамъ, сказалъ я и поблагодарилъ его отъ всей души за его участіе къ умирающей старух. Я старался шутками разсять грусть.

Ддушка возобновилъ свои жалобы:— Мы могли бы лишиться тебя и ничего не знать.

— Мы еще не вполн уврены что не лишились его разсудка, сказалъ мистифированный капитанъ.

— Мы конечно похали бы къ нему, гд бы онъ ни былъ, еслибы знали что онъ боленъ, пробормоталъ ддушка.

— Да, да, сэръ, конечно, прервалъ капитанъ, хмурясь на меня, чтобы заставить меня перемнить разговоръ.— Однако, Гарри, куда скрылись вы въ ту ночь? Мы не спали, поджидая васъ. Моя бдная Джулія волновалась ужасно. А? Признайтесь, гд вы были?

Я показалъ ему мизинецъ.

— О, произнесъ онъ успокоившись, но подумавъ прибавилъ,

— На волосъ?

Я кивнулъ утвердительно.

— Это однако не хорошо, сказалъ онъ.

— Такъ зачмъ же вы похитили у меня бутылку рому, капитанъ Вильямсъ!

— Клянусь, Гарри, ваша голова пострадала, воскликнулъ онъ съ большею проницательностью чмъ можно было ожидать.

Ддушка хотлъ удержать меня при себ въ Лондон и вмст отправиться на слдующій день на островъ, но ему надо было побывать въ Сити, мн на западной сторон города. Мы условились сойтись черезъ два часа посл прізда.

Отдавъ приказанія своему слуг, онъ обратился ко мн.

— Ты конечно перетащилъ его туда?

— Мой отецъ въ Лондон, сэръ, но вы не увидите его, отвчалъ я.

— Гм. Я не прочь повидаться съ нимъ.

Это заставило меня задуматься.

Капитанъ Белстедъ, предварительно заботливо освдомившись дйствительно ли я здоровъ и въ полномъ разсудк, сдлалъ мн предостереженіе.

— Сквайръ поглощенъ какими-то спекуляціями, или шпіонить за кмъ-то. Не опасно ли что старикъ связался съ компаніями? Дай Богъ чтобы ничего не случилось. Джулія дала слово Дженет что я присмотрю за старикомъ. Надюсь что мн можно вернуться домой сегодня. Моя Джулія терпть не можетъ одиночества.

— Конечно, отвчалъ я, и капитанъ посовтовалъ мн зайти въ гостиницу сквайра, если я опоздаю на условленную встрчу въ Сити.

— Но вы постарайтесь не опоздать, просилъ онъ меня. Положеніе длъ, какъ бы то ни было, мой милый Гарри, походитъ на стрлку компаса въ бурную погоду. Я основываюсь на простыхъ наблюденіяхъ. Вы сами видите какъ онъ радъ имть васъ при себ.

Я сказалъ капитану что мн тоже пріятно быть съ нимъ, дйствительно спокойное и повидимому дружелюбное настроеніе ддушки соблазняло меня выпросить у него немедленно приданое принцесс, тогда я былъ бы въ состояніи предложить принцу Эрнсту, лишь только онъ прідетъ, опредленный выборъ, предположивъ, — это было все еще предположеніе,— что принцесса уполномочитъ меня. Съ Оттиліей я велъ умственно безконечные разговоры, съ безпрерывно мняющимися стремленіями, то мрачными, то умренными, то дикими, съ моей стороны по крайней мр. Но никогда не удавалось мн, разв только упорною силой воли, выманить у моей призрачной собесдницы какой-нибудь нераціональный отвть, такъ глубоко вкоренилось во мн пониманіе ея характера. И вынудивъ ее къ такому отвту я ничего не выигрывалъ, призракъ испарялся, вмсто Оттиліи предо мною стояла кукла. ‘Однако она пріхала ко мн, она пренебрегла всмъ и пріхала’, повторялъ я, пытаясь отождествить ее съ женщинами нарушающими правила и толкующими обязанности по-своему.

Мистрисъ Вадди встртила меня по обыкновенію въ прихожей дома моего отца. Я замтилъ съ сожалніемъ что она прижимаетъ руку къ сердцу.— Оно подвержено усиленному біенію въ послднее время, сказала она. По желанію ея господина ее изслдовали два славнйшихъ доктора королевства, ‘оба баронеты’. Они предписали полный покой. Сколько я могъ замтить, ихъ титулы и практика въ высшихъ сферахъ были утшительне ихъ предписаній.

— Чмъ я была, тмъ я и останусь, сказала она смиренно.— Я не могу покинуть его, разв только самъ онъ удетъ за границу. Онъ общалъ мн памятникъ. Памятникъ мн не нуженъ, но вниманіе его дорого.

Геріотъ увдомлялъ меня письмомъ что мое дло съ Эдбери устроилось, онъ самъ не понималъ какъ.

‘Что это за новое судилище чести? Кто будутъ присяжные?’ спрашивалъ онъ съ очевидною претензіей на остроуміе.

Я поблагодарилъ его коротенькой запиской.

Отецъ мой ушелъ изъ дома рано утромъ. Мистрисъ Вадди полагала что онъ намревался быть на прощальномъ обд въ клуб.

— По крайней мр Толлингби приказано приготовить вечернее платье. Вчера посл полудня онъ здилъ въ Чилленденъ, и домой вернулся поздно. Сегодня онъ въ Сити или въ одномъ изъ скверовъ. Леди Эдбери задержана въ город разлитіемъ желчи или зубною болью. Онъ посылалъ за дантистомъ во Францію,— или это онъ посылалъ въ Германію за какою-то дамой? Право не могу припомнить. Но какъ бы то ни было, пока вы принимаете въ немъ участіе, онъ благоденствуетъ. Деньги и деньги! Вы его знаете, мистеръ Гарри. О, мое сердце!

Громкій стукъ въ дверь былъ причиной усиленія сердце біенія бднаго созданія.

Поститель былъ ни кто иной какъ принцъ Эрнстъ. Имя на его карточк было графъ фонъ-Дельзенбургъ, и мое сердцебіеніе сравнялось скоростью съ сердцебіеніемъ мистрисъ Вадди.

Узнавъ что я дома, онъ пожелалъ видть меня.

Мы поздоровались церемоннымъ поклономъ.

— Поздравляю васъ отъ всей души съ избавленіемъ отъ некролога, сказалъ онъ учтиво.— Я на пути въ одно изъ вашихъ приморскихъ мстъ, гд меня ожидаетъ мое семейство. Печатаютъ у васъ имена и адресы прізжающихъ, какъ это длается у насъ?

Я успокоилъ его: — Рдко, кажется только тхъ кто останавливается въ гостиниц.

Отъ адреса принцессы я отказался.

— Года черезъ два мы можетъ-быть будемъ имть удовольствіе привтствовать васъ въ Саркельд, сказалъ принцъ, протягивая мн руку.— Такъ вы уже видли графиню Дельзенбургъ?

— Въ день ея прізда, ваше высочество. Мои родственницы находятся въ настоящее время на остров.

— Да?

Онъ остановился, вызывая меня на поклонъ. Мы раскланялись въ комнат, въ прихожей и у выходной двери.

Съ какою цлью прізжалъ онъ къ моему отцу? Чтобъ узнать сразу худшее. Это казалось возможнымъ, предположивъ что онъ утратилъ свое довріе къ принцесс, о чемъ не дали мн возможности судить его величественные пріемы со мною.

Но я понялъ что въ его разчеты не входило допустить вторичное свиданіе между мною и Оттиліей. Ударъ былъ ужасенъ, я чувствовалъ его какъ будто онъ уже нанесенъ мн, но моя покорность судьб длилась только до тхъ поръ, пока, какъ у преступника остановленнаго на пути къ казни, мое замершее сердце не вздохнуло на минуту полною жизнью. Побывавъ въ Сити, я возвратился къ отцу и узналъ что онъ бросился въ погоню за принцемъ, оставивъ мн записку что я могу найти принца на остров. Я не могъ сомнваться какъ мн слдуетъ поступить. Я зашелъ къ ддушк, описалъ ему положеніе длъ и обезоружилъ его моею горячностью, такъ что когда я сказалъ что я единственный человкъ способный управлять моимъ отцомъ, онъ только пробормоталъ: ‘кажется напротивъ’, и ограничился гримасой, выражавшею его личное мнніе.

— Какъ! принцесса пріхала одна и сошлась съ моей двочкой, сказалъ онъ, выказывая сильнйшее отвращеніе, выразительное какъ ощетинившійся хребетъ кошки, при мысли о предстоящемъ знакомств съ иностранцами.

Темпль пришелъ обдать съ нами, такъ что я оставилъ ддушку не одного. Темпль общалъ также сопровождать его на островъ.

— О! позжай если хочешь, отпустилъ меня разстроенный старикъ.— У меня есть о чемъ подумать. Да придержи его, чтобъ я нашелъ его тамъ черезъ двое сутокъ, я приготовилъ ему нсколько вопросовъ. А какъ онъ обращается съ своими принцами и принцессами, мн дла нтъ. Я сказалъ бы ему, какъ одинъ членъ общества покровительства животныхъ сказалъ содержателю звринца: ‘читайте имъ наставленія, оскорбляйте ихъ достоинство, уязвляйте ихъ чувства, только не бейте ихъ.’ Я имъ не желаю зла, но на кой чортъ они гоняются за моимъ внукомъ! Завтра или послзавтра мы съ этимъ покончимъ. Я выслдилъ нору барсука, или я не способенъ напасть на слдъ.

Онъ ворчалъ что еще недли дв придется питаться купленымъ хлбомъ, масломъ, мясомъ и пивомъ. Одной изъ претензій Риверсли было то что пока остальной міръ лъ и пилъ ядъ, Гренджъ питался собственными здоровыми произведеніями, не опасаясь поддлокъ радикальныхъ промышленниковъ.

Темплъ остался дослушивать остальное. Онъ выразилъ скромное и милое желаніе быть снова представленнымъ Оттиліи.

ГЛАВА LI.
Мы вс въ путахъ моего отца.

На возвратномъ пути, сидя въ вагон почтоваго позда, предъ яркимъ закатомъ солнца, перерзаннымъ облаками, я задалъ себ вопросъ: чего я искренно желаю? Мое намреніе остановить отца было искренно и хорошо, но стремленія моего сердца, куда указываютъ они? Подумалъ о Дженет, и мн захотлось вздохнуть свободне, подумалъ объ Оттиліи, и мн захотлось стать на землю. Рзкій контрастъ поразилъ меня. Я какъ будто былъ расколотъ электрическимъ ударомъ на дв половины, съ такою силой влекло меня въ об стороны, не перетягивая ни въ одну. Заглушить мысль объ одной изъ нихъ было смертельнымъ мученіемъ. Меня, однако, не смущало что я люблю двухъ: для каждой было отдльное мсто въ моемъ сердц, какъ будто оно дйствительно было раздлено на дв части. Когда я прозжалъ мимо Риверсли, при потухавшей зар, мн сдлалось грустно при мысли что мой старый домъ и моя живая Дженета обратились въ прахъ, въ погибшую надежду, но лишь только дохнулъ я соленою атмосферой, какъ меня охватилъ духъ другой женщины, символомъ которой было глубокое море, которая дйствовала на мою душу какъ сіяніе звздъ. Благоразуміе и нетерпніе боролись во мн. Я шелъ какъ человкъ съ зіяющею раной, и принужденъ былъ покориться страданію не ища исцленія. Я не зналъ гд искать его. Въ душ моей была тьма и буря, какъ и въ воздух.

Ни одинъ лодочникъ не согласился перевезти меня. Освщенный островъ лежалъ какъ блестящая корона на вод. Я ходилъ взадъ и впередъ по берегу, смотря на огни, дыша солеными испареніями бурныхъ волнъ, пока заалвшій востокъ не лишилъ ихъ магическаго обаянія.

Я убжденъ что столкновеніе такихъ чувствъ какія я испыталъ въ ту ночь обогащаетъ и укрпляетъ умъ и нравственность молодаго человка, если онъ не слишкомъ склоненъ къ болзненнымъ ощущеніямъ, и способствуетъ его переходу къ зрлости. Утромъ мн казалось что положеніе мое измнилось къ лучшему, и благодтельное это было утро, посл моего долгаго ночнаго шаганія взадъ и впередъ. Я нашелъ ключъ,— не знаю, настоящій или поддльный,— къ уразумнно характера принцессы, чего я не могъ сдлать прежде, когда находился подъ вліяніемъ страсти, надежды или отчаянія. Ея слова, ея взгляды перестали быть для меня загадкой. Я освтилъ ее слдующимъ образомъ: она женщина которая можетъ любить только разсудкомъ,— любить, въ смысл жертвовать собою. Она не лишена страсти, которая можетъ пробуждаться, но тотъ кто пробудитъ ее ничего не выиграетъ, если не будеть въ состояніи предстать безупречнымъ ея умственному, безпощадному взору. Мною она была уже разочарована два раза. Въ этотъ третій разъ она можетъ-быть винитъ не меня, а свою собственную легковрную нжность, но это ея третье пробужденіе, возьмутъ ли верхъ надъ нимъ любовь и теплота сердца? Ея дтская восторженная страсть къ моему отечеству подготовила ее къ впечатлнію глубоко воспріятому мечтательною больной, и съ содйствіемъ живой, молодой крови, она дала мн мсто въ своемъ воображеніи, но все еще, какъ мн помнилось, продолжала испытывать меня, въ такое время когда ея разсудительный умъ готовъ былъ соединиться съ впечатлительнымъ, благороднымъ сердцемъ. Затмъ ей пришлось выдержать рядъ разочарованій. Она узнала что я не свободенъ отъ нкоторыхъ недостатковъ, отъ многихъ заблужденій и всей невоздержности людей прокладывающихъ себ дорогу на общественномъ поприщ. Видя во мн человка обыкновеннаго (обыкновенный при ея строгихъ требованіяхъ не означало бездарный), она не могла отдлить меня отъ моей обстановки, отъ моего отца, напримръ. Въ ея взгляд на него въ библіотек Зимняго Дворца, въ ея лиц, когда она развертывала и складывала его послднее письмо, и въ нсколькихъ вынужденныхъ намекахъ сквозилъ какой-то серіозный, сострадательный юморъ, безъ улыбокъ или другихъ вншнихъ проявленій, какъ будто сознаніе что такой человкъ можетъ имть вліяніе на ея судьбу заглушало удивленіе что это возможно. Или можетъ-быть она вывела не личное, а общее заключеніе, что этотъ міръ, отъ котораго мы ожидаемъ невыразимыхъ благъ, есть игрушка слпой судьбы. Сынъ человка теперь вполн понятаго не могъ не преобразиться въ ея глазахъ. Эта мысль приводила меня въ ужасъ. Я охотне прибавилъ бы порокъ къ моимъ недостаткамъ, чмъ далъ бы ей разгадать его.

Приближаясь къ острову я вспомнилъ раннее утро когда я присталъ къ плоскому фламандскому берегу. Я не ожидалъ теперь подобнаго же сюрприза, но прежде чмъ мои гребцы причалили къ берегу, большая голова Шварца дала мн знать что его госпожа здсь. Она шла съ Дженетой. Я подошелъ къ нимъ и взялъ руку Оттиліи.

— Принцъ Эрнстъ пріхалъ?

— Мой отецъ пріхалъ вчера вечеромъ.

— Вы узжаете сегодня?

— Не знаю, онъ ршитъ.

Это казалось хорошимъ предзнаменованіемъ, пока я не замтилъ сумрачнаго лица Дженеты.

— Вы больше не увидите насъ сегодня, Гарри, сказала она.

— Это ваше ршеніе?

— Да.

— Ваше собственное?

— Мое, если хотите.

Въ ея словахъ было что-то жесткое, какъ будто она на меня сердилась и брала принцессу подъ свое покровительство противъ меня.

Вопреки моей наклонности критиковать ее (что на нашемъ язык означаетъ порицать) за ея манеру первенствовать съ кмъ бы она ни была, я былъ пораженъ дружескими отношеніями установившимися между ею и принцессой. Ихъ разговоръ пріятно было слушать. Оттилія заимствовала у нея ея откровенную манеру говорить, Дженета, хотя въ слабой степени, изящную свободу и мягкость принцессы. Он разговаривали, повидимому, какъ особы стоящія въ одинаковой степени развитія. Въ практическихъ вопросахъ Дженета смло брала на себя ршеніе. Она же положила конецъ нашей прогулк.

— Теперь, Гарри, вамъ лучше уйти и отдохнуть. Мн скоро надо будетъ поговорить съ вами.

Оттилія тотчасъ же протянула мн руку.

Я попросилъ позволенія проводить ее до дома.

За нее отвтила Дженета,

— У насъ есть защитникъ шести съ половиной футовъ роста, сказала она, указывая на Шварца.

Часомъ позже Шварцъ проводилъ ее до лстницы ея отеля. Увидавъ меня она остановилась. Къ моему удивленію, она не спшила высказать то что имла сказать.

— Гарри, вы знаете что онъ пріхалъ? Онъ и принцъ Эрнстъ пріхали вмст. Заставьте его ухать отсюда немедленно. Онъ можетъ вернуться завтра. Ддушка пишетъ что желалъ бы повидаться съ нимъ, но сегодня увезите его.

— Разв принцъ намренъ остаться здсь на время, спросилъ я.

— Нтъ. Но это только мое предположеніе. Онъ запугалъ принца.

— Чмъ?

— О, Гарри, неужели вы не понимаете? Я не посвящена въ этикетъ, но даже я понимаю что исторія молодой принцессы прізжающей въ Англію чтобы повидаться…. и вы…. а отецъ прізжающій за нею! Принцъ въ его рукахъ, если только вы не заставите этого человка поступать благородно. Этого-то именно и опасалась миссъ Гудвинъ.

— Но кто же это узнаетъ?

Дженета нетерпливо вздохнула.

— Вы хотите можетъ-быть сказать что отецъ мой грозитъ напечатать всю исторію, Дженета?

— Не знаю, но онъ запугалъ принца и задерживаетъ его здсь, въ этомъ я уврена.

— Принцесса сама сказала это вамъ?

— Я уврена что она понимаетъ свое положеніе.

— Говорила она объ этомъ ‘человк’, какъ вы его называете?

— Да, но не такъ какъ я. Вы на, меня не сердитесь, Гарри. Разставлялъ ли онъ сти или нтъ, но онъ поймалъ ее,— не хмурьтесь на слова,— и теперь вы должны поступить такъ какъ вы конечно поступите. Но не теряйте времени. Ршайтесь. О, еслибъ я была мущина!

— Вы надли бы на насъ намордники?

— Не знаю, можетъ-быть. Я заставила бы всхъ близкихъ мн поступать честно. Я предложила бы ему выборъ….

— Безумная двочка! Предположите что онъ выбралъ бы….

— Я заставила бы его почувствовать мою волю. Онъ этого не выбралъ бы. Если вы не имете власти надъ нимъ…. мн кажется не пережила бы такого положенія! Не имть власти надъ нимъ въ такую минуту когда репутація принцессы въ опасности? Право, Гарри! Но зачмъ я говорю съ вами какъ будто вы въ нершимости?

— Гд онъ?

— Въ томъ дом гд вы живете. Онъ великодушно уступилъ намъ свою квартиру.

— Тетушка видла его?

Дженета покраснела, мн казалось что я знаю почему, и я отдалъ полную справедливость ея проницательности.

— Она посылала за-нимъ, по моей просьб, вчера поздно вечеромъ. Она не сомнвалась что ея вліяніе подйствуетъ, я тоже. Но ей не удалось даже доказать этому человку что пугать принца, хотя бы для вашей пользы, неблагородно. Она сказала мн что онъ говорилъ хорошо. Тетушка Дороти тоже, конечно! Недостаетъ только чтобы ддушку запутали въ эту исторію. Какъ бы я желала чтобъ онъ былъ здсь. Уберли детъ съ первымъ пароходомъ ему на встрчу. Я согласна съ миссъ Гудвинъ что это будетъ позоромъ для всхъ васъ, для вашего отечества. Что же касается до нашего семейства!… и вашего имени, Гарри!… Прощайте, сдлайте все возможное.

Я готовъ было сказать: ‘во имя отечества’? Но ея тонъ не допускалъ шутокъ. Подумавъ съ минуту, я началъ сравнивать силу моей воли съ силой воли отца. Я поклонился Дженет.

— Зайдите къ намъ когда будете свободны, крикнула она мн.

Я сказалъ что началъ сравнивать мою силу воли съ силой воли моего отца. Результатъ сравненія не поощрилъ меня къ свиданію съ нимъ. Прошу припомнить,— я же это твердо помнилъ,— что отецъ мой склоненъ былъ всегда къ самообольщенію, что событія казавшіяся ему благопріятными были имъ самимъ подготовлены и доставались ему какъ законные плоды его дальновидной политики. Между тмъ какъ другіе считали его сумашедшимъ, беззаботнымъ, необузданнымъ человкомъ, который живетъ только настоящимъ, онъ наслаждался сознаніемъ что онъ великій политикъ, въ чемъ его убждало его дйствительно необыкновенное умніе пользоваться, обстоятельствами. Такого человка трудно было заставить отказаться отъ приза.

Его любовь ко мн была также препятствіемъ. ‘Pater est. Pamphile,— difficile est.’ Какъ отразить широкіе замыслы непритворной родительской любви? Чувства чести и приличія могли остановить его какъ человка, поддастся ли онъ имъ, если они покажутся ему противорчащими моимъ самымъ дорогимъ интересамъ? Я, къ несчастію, былъ въ его глазахъ живымъ результатомъ его славной политической карьеры. Сдлавъ меня наслдникомъ одного изъ богатйшихъ англійскихъ помщиковъ, откажется ли онъ отъ возможности возвысить меня блестящимъ бракомъ. Его страшная привязанность ко мн отнимала у меня надежду на успхъ. Мн казалось что я уже слышу его быстрый, неудержимый потокъ краснорчія. Его аргументы и убжденія еще можно отразить, но какимъ образомъ сдержать самого человка? Я сказалъ ‘человка’, какъ выражалась Дженета, но моему возбужденному воображенію онъ представлялся боле похожимъ на локомотивъ чмъ на человка. Я едва двигался отъ усталости, и сознавая что для свиданія съ отцомъ мн надо много силы, физической преимущественно, я выкупался въ мор. Купанье избавило меня отъ сонливости и отъ страшныхъ признаковъ трусости, грозившихъ парализовать силу воли, но не изгладило моихъ послднихъ впечатлній. Я ршился приступить къ состязанію немедленно. Мн казалось возможнымъ что отецъ переночевалъ въ моей квартир, но тамъ мн сказали что онъ только осмотрлъ комнаты, расхвалилъ ихъ хозяину и исчезъ. Возвратясь на набережную я узналъ что онъ ухалъ рано утромъ на своей наемной яхт. Съ какою цлью? Я узналъ это слишкомъ поздно чтобы воспротивиться. Возл клуба я встртилъ полковника Гибберта Сигревъ, и услыхалъ отъ него что отецъ мой ухалъ,— ‘но вашъ нмецкій принцъ и будущій тесть пробудетъ здсь недли дв’, прибавилъ онъ и дружески освдомился назначенъ ли день свадьбы. Мое лицо поразило его. Онъ извинился что заговорилъ такъ грубо о счастливомъ событіи. Я бросился домой, пылая негодованіемъ. Меня поразила мысль что принцъ Эрнстъ, который своимъ искуснымъ обращеніемъ со мною и философскимъ умньемъ управлять дочерью, заставилъ меня смотрть на него какъ на образецъ проницательности, на самомъ дл, можетъ-быть, человкъ безхарактерный, легковрный, или въ высшей степени простодушный. Я остановился на послднемъ предположеніи, узнавъ что принцъ ухалъ съ моимъ отцомъ постить противоположную гавань и доки.

Дженета раздляла мое тайное мнніе.

— Принцъ джентльменъ, сказала она.

Ея гнвъ и негодованіе были безпредльны. Тетушка Дороти упрекнула ее въ чрезмрной строгости.

— Мн кажется что принцъ воленъ поступать какъ ему угодно.

— О, неуже.ли вы не понимаете, тетушка? воскликнула Дженета.— Принцъ похалъ не подозрвая что тотъ кто его пригласилъ старается скомпрометтировать его. Гарри это понимаетъ. И понемногу принцъ убдится что у него отняли возможность поступать по собственной вол.

— Но вполн ли онъ противъ Гарри? спросила тетушка Дороти.

— Милая тетушка, онъ принцъ и гордый человкъ. Онъ никогда въ жизни не согласится…. на то о чемъ вы думаете, если только его не заставятъ согласиться. А принцесса слишкомъ горда чтобы покориться, хотя бы для того чтобы спасти свою репутацію. Но репутація ея въ опасности. Подумайте какой это скандалъ для владтельной принцессы. Прежде я смялась надъ ‘владтельною принцессой’, Гарри, но теперь я поняла что это значитъ. Она принцесса въ полномъ смысл слова. Ни одно живое существо не похоже на нее. Разв вы не понимаете, тетушка, что интриги, заговоръ,— я не разборчива на слова,— не принесутъ никому пользы. Принца можно опутать, принцессу же, я уврена, никогда.

Притязаніе Дженеты на глубокое пониманіе характера принцессы было чертой ея характера, которая была для меня не новостью: тмъ не мене видно было что он много говорили другъ съ другомъ и можетъ-быть говорили дружески. Я спросилъ Дженету не высказываетъ ли принцесса какихъ-нибудь мнній о моемъ отц.

— Онъ не входитъ въ ея кругозоръ, Гарри, отвчала она.

Кругозоръ было однимъ изъ новыхъ словъ Дженеты, которыми она по временамъ приправляла свой хотя и удовлетворительный, но безцвтный, устарвшій лексиконъ. Вопреки послднему оскорбительному отзыву о моемъ отц и ея презрнію къ нему, очевидному для меня по ея вздернутой губк и нахмуренному лицу, когда она о немъ говорила, я былъ на ея, а не на его сторон. Ея сужденіе о принцесс было справедливо. Она вполн понимала положеніе Оттиліи и опасность ей грозившую.

Дженета и тетушка Дороти провели вечеръ съ принцессой, а я ходилъ по улиц, не спуская глазъ съ дома гд принцесса была арестована не на шутку, по повелнію ли отца или собственною осторожностью. И она хорошо сдлала что не показывалась. Сезонъ морскихъ прогулокъ привлекъ на островъ множество столичныхъ жителей, и я встртилъ нсколько такихъ которые не забыли газетныхъ объявленій и опроверженій. Лордъ Альтонъ, адмиралъ Лофтусъ и другіе толпились на набережной и въ лавкахъ, жаждая сплетенъ для услажденія праздной скуки. Адмиралъ спросилъ меня гд находятся владнія принца Эрнста. Онъ сказалъ мн что принцъ будетъ имть свободный входъ въ клубъ въ продолженіи своего пребыванія на остров и прибавилъ вопросъ не требовавшій отвта: ‘гд онъ?’ Принцессу мущины оставляли въ поко, но еслибъ ихъ жены видли ее, разспросовъ было бы не мало.

Поздно вечеромъ яхта моего отца подошла къ набережной, и въ то самое время когда онъ причаливалъ, пришелъ послдній пароходъ. Зоркая Дженета разглядла въ толп на палуб сквайра, опиравшагося на руку Темпля.

— Не боленъ ли ддушка! воскликнула она.

Я не сводилъ глазъ съ головы отца, возвышавшейся среди толпы. Принцъ Эрнстъ и генералъ Гудвинъ поднимались по ступенямъ на верхнюю площадку набережной. Генералъ былъ, повидимому, сердитъ. Ддушка, подъ руку съ Дженетой, замнившей ему Темпля, стоялъ въ ожиданіи багажа.

Мой отецъ, приблизясь къ нимъ, замтилъ меня, и почти такъ же дружески поздоровавшись со сквайромъ какъ и со мной, сказалъ:

— Ничто не могло быть своевременне вашего прізда, мистеръ Белтамъ.

— Мн надо видться съ вами, мистеръ Ричмондъ, но не въ публик, возразилъ сквайръ.

— Предоставляю вамъ, сэръ, назначить время свиданія.

Дженета отошла къ генералу Гудвину. Отецъ заговорилъ со мною, посвятивъ минуту на пожатіе руки и нсколько добрыхъ словъ Темплю.

— Назначьте какое вамъ угодно время, мистеръ Белтамъ, началъ онъ опять.— Между тмъ я буду имть удовольствіе представить другъ другу ддушку Гарри и его высочество принца Эрнста фонъ-Эппенвельценъ-Соркельдъ.

Онъ обернулся. Генералъ Гудвинъ потащилъ принца внизъ по ступенямъ, сквайръ поспшно направился въ противоположную сторону. Я смотрлъ какъ об стороны замышляемаго представленія старались избгнуть его. Отецъ мой взглянулъ направо и налво, и вышелъ чрезвычайно искусно изъ положенія въ которомъ растерялся бы другой, обратившись съ веселымъ замчаніемъ къ Темплю. Онъ вовлекъ въ разговоръ Дженету и наконецъ, на минуту,— единственно силой своей веселой болтливости,— и самого сквайра.

— Гарри, я имю сообщить вамъ что она не несчастна, поспшно прошептала Дженета.— Она читаетъ исторію одного изъ нашихъ великихъ современниковъ и радуется что находится въ нашей стран.

Дженета назвала одного изъ славныхъ адмираловъ, блиставшаго какъ огненный маякъ въ чеать нашей націи. Она могла бы сказать боле, остальное она досказала взглядомъ, но сказаннаго было слишкомъ достаточно чтобы побудить меня исполнить то чего она отъ меня требовала. Грусть охватила меня какъ туча, когда я подумалъ о милой маленькой принцесс моего дтства и о настоящей Оттиліи, оставшейся врною своей дтской страсти къ нашимъ морскимъ героямъ и къ нашей стран, которая такъ коварно завлекла и выдала ее. И въ какія руки! Не въ такія которыя могли бы бросить лучъ чести на преданную голову. Контрастъ между честнымъ трудящимся челавкомъ, которымъ она восхищалась, и пустымъ общественнымъ метеоромъ, интриганомъ раскидывающимъ сти, былъ ужасенъ. Мой отецъ, казалось, опуталъ насъ всхъ.

Онъ это самъ сказалъ. Онъ теперь сознательно смотрлъ на меня какъ на цифру. Принца, принцессу, ддушку и меня, онъ соединилъ насъ всхъ, сказалъ онъ. Я узналъ отъ него что принцъ, съ его содйствіемъ въ качеств совтника, пришелъ къ убжденію что бракъ единственный исходъ изъ ихъ положенія. Все сложилось такъ чтобы доказать что противъ судьбы идти нельзя.

— Будемъ объясняться безъ театральничанья, предложилъ я.

— Конечно, Ричи, чмъ проще тмъ лучше, согласился онъ.

Это было на набережной, когда онъ безпрестанно раскланинивался и здоровался съ проходящими. Я не смлъ выпустить его руку, изъ опасенія новыхъ непріятностей. Я привелъ его на мою квартиру, и настоялъ чтобъ онъ обдалъ у меня.

— Ломтя сухаго хлба будетъ достаточно, сказалъ онъ.

Мои опасенія насчетъ образа его дйствій оказались справедливыми, но я не ожидалъ что онъ станетъ утверждать будто принцъ самъ желаетъ брака. На вс мои доводы онъ отвчалъ настойчиво:

— Принцъ согласенъ. Онъ знаетъ что ему ничего не остается какъ уступить. Онъ въ моей власти.

— Почему? спросилъ я.

— Почему! Гд твоя проницательность, Ричи? Я держу его здсь, я напущу на него сотню языковъ, я….

— На принцессу, можете вы сказать.

— На него. Принцесса на вашей сторон, ты и она одно! На него, говорю я. Это еще только угроза, которою я держу его въ страх. И ей-Богу, сынъ мой, Ричи, все это доказываетъ мн что я жилъ и боролся не напрасно. Вотъ пришелъ, наконецъ день и часъ. Въ день твоего рожденія, сынъ мой, я поклялся женить тебя на одной изъ высочайшихъ женщинъ въ мір. Она еще тогда не существовала, но это все равно, я исполнилъ мою клятву. Отказаться! Что за вздоръ! Ты, извини меня, ты просто глупъ. Въ теб нтъ необходимой отваги, не сердись что я это теб замчаю. Дло въ томъ что принцъ попался въ мою ловушку. Мы вполн вжливы другъ съ другомъ, но онъ знаетъ что онъ въ моей власти, онъ говоритъ что любовь побдила его. Прекрасно. И замть: я не допускаю вліянія какого-нибудь выскочки сквайра, ничего подобнаго. Принцесса…. да наградитъ ее Всевышній всми земными благами, — не длаетъ снисхожденія выходя за Гарри Ричмонда. Я уже послалъ объявленія въ газеты. Да, опять повторяю, это плоды настойчивыхъ, усиленныхъ стараній, плоды, пріобртенные законно, и вопреки гоненія признанныхъ властителей моей страны. Завтра утромъ твой ддъ сдлаетъ формальное предложеніе принцесс.

Онъ ошеломилъ меня. Единственно чтобы заставить его замолчать я разразился потокомъ упрековъ, и въ то же время удивлялся какъ возможно чтобы человкъ говорившій такъ какъ онъ говорилъ способенъ былъ на практическое дло.

Моя горячность только раздражила его. Онъ сказалъ что принцъ вполн поддался его вліянію, и что ничто не заставитъ его отказаться отъ возможности употребить свою власть въ мою пользу: Никакая власть земная или адская не казалась мн столь ужасною какъ его въ эту минуту, когда онъ объявилъ что готовъ скоре лишиться моего уваженія и любви, умереть чмъ ‘выпустить принца’. Онъ преобразился, говорилъ кратко и точно, употреблялъ выраженія человка твердо ршившагося, показывая голосомъ и жестами что онъ держитъ насъ всхъ въ желзныхъ рукахъ. Обвиненіе что всего этого онъ достигъ интригами польстило ему.

— Впрочемъ, сказалъ онъ,— я не призывалъ Германію быть свидтельницей вмст съ Англіей, но если онъ пріхалъ, я этимъ пользуюсь, и завтра ты увидишь здсь молодаго Эккарта.

Я вскрикнулъ, взбшенный моею неспособностью помшать ему и негодованіемъ противъ его безсовстныхъ продлокъ.

— А, ты меня не зналъ, Ричи, сказать онъ.— Я ввожу тебя въ гавань, и все что ты можешь сдлать, только скрипъ корабля для меня. Ты въ моихъ рукахъ, и я ввожу тебя въ гавань. Раньше чмъ черезъ мсяцъ, я сдлаю тебя мужемъ принцессы. Другаго исхода у нея нтъ. И я увренъ что она ничего не теряетъ. Она твоя, сынъ мой.

— Никогда она не будетъ моею! Вы лишили меня послдняго шанса, вы обезчестили меня!

— Ты молокососъ, Ричи. Это ея собственное желаніе. Можетъ-быть въ то самое время какъ мы говоримъ съ тобою, принцъ признается ей что у него не осталось никакого исхода. Ни малйшей щелочки! Она пріхала къ теб, и ты берешь ее. Я преклоняюсь предъ ея подвигомъ, но фактъ остается фактомъ, она пріхала. Не согласится? Да она погибшая женщина, если не согласится!

— Погубленная вами, моимъ отцомъ!

— Съума вы оба сошли?

— Поймите, умолялъ я его,— что она не уступитъ никакимъ угрозамъ. Намекъ на угрозу отвратитъ ее отъ меня.

— Совершенно напротивъ, прервалъ онъ.— Принцъ самъ признается что ты владешь ея сердцемъ.

— Нераздльно съ ея чувствомъ чести и уваженіемъ къ намъ.

— Скажи что-нибудь объ ея репутаціи, Ричи.

— Вы смете думать что можете повредить ей!

— Смю думать? Я смю думать что въ присутствіи всхъ причастныхъ длу лицъ устрою твое и ея счастіе, и ничто въ мір не остановитъ меня. Ты поблагодаришь своего стараго отца прежде чмъ онъ сойдетъ въ могилу. Кстати: мой домъ и домашнюю утварь я отказываю теб. Вадди это знаетъ. Да не слыхалъ ли ты о хорошемъ врач для болзней сердца? Я боюсь за бдняжку.

Онъ всталъ со словами:

— Ричи, я не похожъ на Джоріана, для котораго каждый обдъ не обдъ, а незамнимая потеря, но мн необходимъ воздухъ. Пойду погуляю.

Я не могъ этого допустить. Я остановилъ его.

Мы были въ самомъ разгар спора о его прав на личную свободу, когда пришелъ Темпль, и генералъ Гудвинъ прислалъ карточку. Мы съ Темплемъ оставили генерала наедин съ моимъ отцемъ и вышли на подъздъ. Темпль былъ у принцессы, которая сама поручила Дженет привести его. Какъ она смотрла, что она говорила, онъ не умлъ передать хорошенько. Ему казалось что она была весела, хотя блдна. Обо мн она упомянула ‘съ участіемъ’, сказалъ онъ. Онъ зналъ или подозрвалъ что генералъ присланъ принцемъ, но не понималъ положенія длъ и такъ мучилъ меня щекотливыми вопросами, со свойственною ему деликатною сдержанностію, что я отказался отъ надежды обратиться къ нему за совтомъ и помощью.

Дженета разказала ему все, но онъ продолжалъ недоумвать, внушая мн предположеніе что воззрнія адвокатовъ всегда вульгарны. Чувство не имло никакого значенія въ его взгляд на дло, и онъ не прочь былъ оправдывать моего отца. Нкоторыя изъ его замчаній смутили меня, хотя я видлъ что они основаны на предположеніи что всему причиной любовь взбалмошной принцессы. Они внушали мн слабую надежду, хотя я обожалъ ее за то что въ ней не было ничего такого что могло бы внушить хоть тнь надежды.

Генералъ Гудвинъ сошелъ внизъ, сопровождаемый моимъ отцомъ, и отвелъ меня въ сторону, лишь только я усплъ предупредить Темпля не выпускать изъ виду моего отца! Генералъ былъ сильно взволнованъ.

— Клара говоритъ что на васъ можно положиться, началъ онъ.— Я истощилъ вс мои аргументы съ этимъ человкомъ, чуть не грозилъ запереть его. Вы меня извините, мистеръ Гарри, я все это предвидлъ и предупреждалъ васъ.

— Вы были правы, генералъ. Скажите мн чего именно опасается принцъ?

— Гнуснаго скандала, сэръ. Послдуй онъ моему совту, онъ тотчасъ же нашелъ бы средства проучить человка который сметъ угрожать ему. Вы знаете чмъ.

Я сказалъ что мн извстны угрозы, но не степень податливости принца, и спросилъ видлъ ли онъ принцессу.

— Имлъ честь, отвчалъ онъ сухо.— Такими безчеловчными средствами вы съ ней ничего не выиграете.

— Вы обвиняете меня, генералъ? спросилъ я, затаивъ досаду.

— Нтъ, отвчалъ онъ непреклонно.— Вы избрали себ путь лтъ десять тому назадъ и должны мириться съ послдствіями. Я это предвидлъ. Заговоривъ съ вами объ этомъ, я не могу не высказать вамъ моего мннія., я считалъ его просто шутомъ, гулякой и думалъ что онъ распускаетъ свою нелпую исторію чтобы придать себ больше значенія. До сихъ поръ онъ интриговалъ успшно: принцъ попалъ въ его сти. Я прорвалъ бы ихъ, какъ совтую и принцу Эрнсту, но различіе въ положеніяхъ вроятно ведетъ, и къ различію во мнніяхъ, несчастный какъ будто околдованъ. Вашъ отецъ, мистеръ Гарри, виновенъ теперь въ такомъ гнусномъ поступк что мн стыдно признавать въ немъ моего соотечественника.

Мои нервы содрогались отъ оскорбленій которыя я принужденъ былъ слушать и не могъ опровергнуть.

Онъ повторилъ вопросъ.

— Я сдлаю все что могу, отвтилъ я и не удовлетворилъ ни его ни себя. Онъ обмнялся со мною положеніями и сказать что онъ сдлалъ бы на моемъ мст — почти, то же что длалъ и говорилъ я. Только выражено это было грандіозне, и заставило меня лишь сильне почувствовать безнадежность моего положенія и привело почти въ отчаяніе.

Мое молчаніе раздражило его.

— Положимъ, сказалъ онъ,— что принцесса балованное дитя, что она поступила необдуманно, но съ вашими понятіями вы должны считать себя обязаннымъ защитить ее. Исполните долгъ, молодой человкъ. Онъ, кажется, любитъ васъ, слдовательно вы должны имть на него вліяніе. Говорю вамъ прямо, отвтственность, по моему мннію, падетъ на васъ.

Его отзывъ о принцесс показалъ мн чего она можетъ ждать отъ свта, если ея имя попадетъ въ его когти.

— Я сдлаю все что могу, повторилъ я и подошелъ къ Темплю.

Онъ былъ одтъ. Отецъ ушелъ отъ него, сказавъ что хочетъ занести карточку въ отель сквайра. Генеразъ Гудвинъ ласково положилъ руку на плечо Темпля, чтобы рзче выказать свое обращеніе со мною, и пожелалъ намъ доброй ночи.

Дженета ничего не могла сказать мн о моемъ отц, но когда я сидлъ съ ней, уже поздно, намъ принесли его карточку съ приписанной карандашомъ просьбой принять его на слдующее утро.

— Ддушка самъ этого желаетъ и поручилъ мн написать ему, сказала Дженета.

Она сообщила мн что принцъ совершенно растерялся. Сколько я могъ понять это,— хотя казалось невроятнымъ,— онъ считалъ бракъ своей дочери со мною единственнымъ исходомъ.

— Но разв это не ея собственное желаніе, спросилъ Темпль, желавшій можетъ-быть того же самаго.

— О, неужели вы не понимаете что принцесса Оттилія не руководствуется своими желаніями, сказала Дженета. Ея ясное пониманіе характера двушки казавшейся ей идеаломъ ея пола (первымъ который она встртила), внушало ей презрніе къ людямъ не столь проницательнымъ.

Мы ршили назначить моему отцу придти въ половин одиннадцатаго утра.

— Ни минутой позже, шепнула мн на ухо Дженета.— Не выпускайте его изъ виду, Гарри. Принцесса убждена что вы нивъ чемъ не виноваты.

Я спросилъ не знаетъ ли она намреній сквайра.

— Честное слово, не знаю, отвчала она.— Не надюсь…. Такъ тяжело думать объ этомъ непристойномъ дл! Она слишкомъ мужественна чтобъ уступить. Она не осуждаетъ васъ, я тоже, конечно, но только, Гарри, мн кажется что еслибъ я была на вашемъ мст, я сумла бы справиться съ нимъ. Я заставила бы его повиноваться мн. Никто не обязанъ принимать безчестіе, хотя бы отъ отца. Я сказала бы: я не дамъ шагу шагнуть, если намренія ваши безчестны. Можно отложить въ сторону родственныя чувства, если они грозятъ безчестіемъ. Ддушка не говоритъ объ этомъ ни слова. Я хватаюсь за соломенки, это дло жжетъ меня. О, прощайте Гарри. Я не буду спать сегодня.

— Прощайте, ласково крикнула она Темплю. Я слышалъ какъ бдный малый повторилъ про себя ея прощаніе, и подумалъ что онъ счастливе меня. Онъ ночевалъ недалеко отъ отеля.

Записка отъ Клары Гудвинъ заклинала меня въ память о миломъ, смломъ, красивомъ мальчик котораго она любила въ былые дни, остаться достойнымъ того чмъ я былъ. Генералъ ослабилъ ея довріе ко мн.

Я ждалъ отца далеко за полночь. Когда онъ пришелъ, его наружность напомнила мн его перебранку съ баронессой Туркемсъ при свт пылающихъ занавсокъ. Онъ очевидно поужиналъ и много выпилъ и объявилъ мн что онъ теперь непобдимъ. Это было справедливо въ томъ смысл что никакія обращенія къ нему не могли его поколебать.

— Отвергни что ты любишь ее, отвергни что она любитъ тебя, отвергни что ты съ ней одно. Я опуталъ васъ крпко.

Онъ опять видлся съ принцемъ Эрнстомъ. Онъ это самъ сказалъ и прибавилъ что принцъ ршительно желаетъ брака, требуетъ его.— И я, сказалъ онъ, драматизируя ихъ взаимныя отношенія, — я далъ согласіе.

Посл испытаннаго мною въ эту ночь, я не виню людей нечувствительныхъ къ юмору. Описаніе бгства горячаго, гордаго принца, пытавшагося скрыться отъ отца, сопровождаемое любезными улыбками, въ которыхъ проглядывала насмшка, возбудило во мн сильнйшее отвращеніе. Я неспособенъ былъ одолть преслдователя, когда онъ былъ трезвъ, теперь у меня не хватало духа говорить съ нимъ. Я сидлъ выпрямившись, скрестивъ руки и упорно молчалъ. Онъ съ наслажденіемъ растянулся на диван.

— Ложись, Ричи, махнулъ онъ мн.— Ты не пьешь вина и не можетъ выдерживать, какъ я. разсянной жизни. Ложись, мой милый мальчикъ. Я богъ, недоступный земнымъ страданіямъ. Серіозно, милый мой, я во всю мою жизнь никогда не былъ боленъ. Сотни несчастныхъ погибли попробовавъ подражать мн. Я могу похвалиться моимъ организмомъ. Но къ сожалнію, Ричи, у тебя совсмъ нтъ моей сверхчеловческой силы. И прибавь что я нахожусь подъ чьимъ-то покровительствомъ. Является у меня желаніе, оно исполняется, является у меня планъ, вс средства къ исполненію въ моихъ рукахъ. Я приписываю это заботамъ моей матери на небесахъ. Объ этомъ стоитъ подумать. ‘Не становись мн поперекъ дороги и не слдуй за мною слишкомъ далеко’, было бы для меня превосходнымъ девизомъ. Ты можешь выразить его по латыни, Ричи. Можешъ! ты долженъ послужить моимъ интересамъ своею ученостію, какъ я служу твоимъ моимъ геніемъ. Ей Богу, этотъ девизъ удовлетворилъ бы меня. А теперь ложись.

— Нтъ, сказалъ я, — вамъ удалось ускользнуть отъ меня разъ, но теперь я не выпущу васъ изъ виду, хотя бы мн пришлось лечь на порог. Завтра вы подете со мною въ Лондонъ. Я буду обращаться съ вами какъ съ человкомъ за которымъ я обязанъ слдитъ и не выпущу васъ пока не буду вполн спокоенъ.

— Не выпустишь! воскликнулъ онъ, откинувъ руку и ногу.

— Я хочу сказать что вы будете на моихъ глазахъ, гд бы вы ни были, и я не пущу васъ далеко. Я больше не прошу и не уговариваю, я только стерегу васъ, какъ сталъ бы стеречь боченокъ съ порохомъ.

Отецъ приподнялся на локт.— Взрывъ, сказалъ онъ, смотря на часы,— произошелъ вчера въ пять минутъ одинадцатаго, теперь за-полночь. Въ этотъ часъ я принялъ за тебя поздравленія друзей Лофтуса, Альтона, Сегрева и другихъ. Итакъ, сынъ мой Ричи, ты стережешь пустой магазинъ.

Я выслушалъ съ выступившимъ на лбу потомъ и, преодолвъ судороги въ горл, спросилъ его коснулся ли онъ газетъ.

— Да, мой милый мальчикъ, я и подъ нихъ подвелъ мину, отвчалъ онъ.

— Вы послали объявленіе…?

— Я послалъ замтку что принцъ и принцесса пріхали утвердить брачныя условія.

— Вы ожидаете что это будетъ напечатано сегодня?

— Иначе мое имя и вліяніе обманутъ довріе съ которымъ я смотрю на нихъ, Ричи.

— Въ такомъ случа я разстаюсь съ вами, сказалъ я.— Принцъ знаетъ что ему готовится въ газетахъ?

— Этимъ-то козыремъ мы и побили его, Ричи.

— Хорошо. Завтра, посл свиданія съ ддушкой, мы съ вами разстанемся. Дружба съ вами стоила мн слишкомъ дорого.

— Милый Ричи, засмялся онъ тихо.— Ну теперь ложись. Да будетъ на теб мое благословеніе нын и всегда.

Онъ закрылъ глаза.

ГЛАВА LII.
Свиданіе показывающее въ яркомъ свт характеръ отца моего.

Утро было знойное съ самаго восхода солнца. Я зналъ что Оттилія и Дженета пойдутъ гулять, но не смлъ выйти изъ дома. Я сидлъ въ своей комнат мучимый самымъ пронзительнымъ храпомъ какой когда-либо терзалъ человческія уши. Этотъ храпъ свидтельствовалъ о глубокомъ поко въ душ моего мучителя и былъ такъ надмененъ, комиченъ, непоколебимъ что казался мн продолженіемъ вашего ночнаго столкновенія. Отецъ крпко спалъ въ гостиной на диван, а я одинъ бодрствовалъ, волнуясь и тоскуя. Я, казалось, былъ обреченъ на такое страданіе. Въ сердц моемъ, тмъ не мене, таилось восхищеніе его непоколебимою твердостью, и моя прежняя любовь къ нему внушала мн сомнніе въ томъ, что онъ можетъ обезчестить меня. Это было можетъ-быть умышленнымъ самообольщеніемъ. Оно помогло мн встртиться съ нимъ дружелюбне.

Мы оба избгали нсколько времени предмета нашей распри, онъ былъ видимо расположенъ не касаться его боле и старался развлечь меня, обращаясь со мною необыкновенно ласково. Но когда я спросилъ его правда ли то что онъ сообщилъ мн ночью, лицо его исказилось и къ моему смущенію онъ вдругъ вскочилъ и начатъ кричать, задыхаясь и топая ногами. Ему нужно перемиріе, онъ настаивалъ на перемиріи и доказывалъ что я женщина, которая не знаетъ чего она хочетъ и нуждается въ господин. Онъ вспомнилъ благородную смлость молодыхъ людей его времени, блистательно достигавшихъ своихъ цлей, овладвая женщинами высшаго круга, законно или иначе. Нсколько минутъ онъ былъ въ изступленіи, обращаясь къ своимъ образцовымъ юношамъ отжившаго поколнія, заикаясь, багровый отъ шеи до висковъ. Я содрогался. Опомнившись онъ не извинился. Онъ инстинктивно ощупалъ свой пульсъ и взглянувъ на потолокъ, воскликнулъ,

— Боже мой! Эти постройки на подобіе вигвамовъ, обратился онъ ко мн,— задерживаютъ мое кровообращеніе. Уйдемъ отсюда, будемъ завтракать на яхт.

Воздухъ освжилъ его, и онъ сказалъ мн что причиной его волненія былъ потолокъ давившій ему голову.

— Твои нервы, напомнилъ онъ мн, тоже очень раздражительны. Теб слдуетъ пить вино, оно теб необходимо. Я молчалъ и слдовалъ за нимъ какъ плнникъ и вмст съ тмъ стражъ.

Безвтряный день помшалъ публик пуститься въ море. Большая толпа вышла встртить утренній пароходъ. Въ числ первыхъ сошедшихъ съ него былъ желтоволосый Эккартъ, не подозрвавшій что значило для меня увидать его. Я едва могъ поздороваться съ нимъ, его прибытіе показало мн что отецъ зашелъ такъ далеко въ своей интриг что не оставилъ мн никакой надежды. Эккартъ сказалъ что-то о принц Герман. Когда мы уходили съ набережной, я увидалъ Дженетъ разговаривавшую съ принцемъ Эрнстомъ. Въ слдующую минуту къ нимъ присоединился Германъ. Я обратился за объясненіемъ къ Эккарту.

— Вдь я сказалъ вамъ что онъ вчера въ Лондон зашелъ въ нашъ домъ и сегодня утромъ пріхалъ сюда со мною, сказалъ Эккартъ.

Отецъ мой смотрлъ въ сторону принцевъ, но лицо его было непроницаемо. Они поклонились Дженет и зашагали взадъ и впередъ по треугольной площадк между дорогами къ отелю, къ набережной и къ вилламъ, разговаривая съ жаромъ, какъ люди давно желавшіе высказаться. Мой отецъ направился къ нимъ, принцъ Эрнстъ выступилъ къ нему навстрчу, Германъ повернулся спиной.

Такъ какъ былъ уже часъ назначенный для свиданія съ ддушкой, я сдалъ Эккарта Темплю и подошелъ къ Дженет.

— Не опоздайте, Гарри, сказала она.

Я спросилъ ее не знаетъ ли она съ какою цлью ддушка назначилъ намъ свиданіе.

— Уведите его отъ принцевъ, отвчала она съ нетерпніемъ,— и потомъ: я должна сказать вамъ что принцесса здорова и такъ дале, но теперь, извините, не могу: ддушка дожидается, а это не хорошо.

Я понялъ что ей противно было видть принца Эрнста въ разговор съ моимъ отцомъ. Ихъ обращеніе другъ съ другомъ было совсмъ не похоже на обращеніе двухъ соперниковъ. Принцъ Эрнстъ, казалось, напустилъ на себя веселый юморъ, пожавъ руку моему отцу, онъ два раза возвращался къ нему, какъ бы для того чтобы возобновить какое-то впечатлніе. Они были повидимому въ наилучшихъ отношеніяхъ. Дженета отвела отъ нихъ свои внимательные глаза, и ея бглый взглядъ на меня былъ полонъ значенія. Приближеніе моего отца обратило ее въ бгство. Но когда онъ вошелъ въ гостиную ддушки, она встртила его какъ вполн благовоспитанная женщина. Она была одна и принудила себя вступить въ учтивый разговоръ съ нимъ. Онъ рекомендовалъ ей германскія воды противъ подагры ддушки и видимо забавлялъ ее своими оригинальными предписаніями Англичанамъ намревающимся путешествовать въ обществ. Онъ говорилъ что они должны пожить предварительно въ дом населенномъ невыдержанными горничными, музыкальнымъ лакеемъ и сумашедшимъ поваромъ, чтобы научиться принаравливаться къ обстоятельствамъ.

— Я прибавилъ бы маленькое землетрясеніе, миссъ Ильчестеръ, чтобы быть увреннымъ что все общество, пускаясь въ путь, знакомо съ боками другъ друга. Это было ужь слишкомъ глупою выходкой съ Дженетой, которая, склонна была приписывать безумію, тупоумію или дерзости все что поражало ее своею новостью.— Что касается меня, продолжалъ онъ,— я не желалъ бы имть товарищемъ ни человка считающаго себя природнымъ повелителемъ, ни человка ревностно изучающаго географическія карты, ни собаки имющей склонность хватать за горло. Кстати, вы кажется любите собакъ. Есть у васъ померанская гончая?

— Нтъ, отвчала Дженета.— Я такихъ даже не видывала.

— Вотъ такой величины. Отецъ поднялъ руку.

— Больше нашихъ ньюфаундлендокъ?

— Величиной съ пони, безъ преувеличенія. Вы мн позволите прислать вамъ такую собаку, съ ручательствомъ за ея характеръ, что рдко возможно съ существами человческой породы, хотя я иногда и ручаюсь за моихъ людей какъ и за моихъ собакъ.

Дженета благодарила, отказываясь отъ собаки, но онъ продолжалъ восхвалять ея красоту, молодость, способности и величину. Чтобы разсять опасенія Дженеты, я спросилъ гд эта собака.

— Въ Германіи, отвчалъ онъ.

Что собака находится въ Помераніи, было не мене вроятно.

Появленіе тетушки Дороти, сопровождаемой ддушкой, было безмолвно.

— Прошу садиться, обратился сквайръ ко всмъ намъ вообще, чтобъ избавиться отъ отдльныхъ привтствій.

Дженета спросила должна ли она остаться.

— Я всегда радъ имть васъ при себ, отвчалъ онъ коротко и сурово.

— Намъ надо бы сдлать кое-какія покупки, сказала тетушка Дороти, показывая что она здсь противъ воли.

— Разв вы покупаете что-нибудь вн Лондона? началъ мой отецъ и въ въ продолженіи нсколькихъ минутъ старался придать нашему обществу характеръ спокойнаго семейнаго собранія.

Ддушка сидлъ безмолвно, рядомъ съ Дженетой.

— Когда вы окончите, мистеръ Ричмондъ? спросилъ онъ.

— Мистеръ Белтамъ, я говорилъ миссъ Белтамъ что я готовъ поддерживать всякаго кто бранитъ Лондонъ, и это потому что я люблю Лондонъ. Парадоксъ, говорите она, но замтили вы что мы какъ бы испытываемъ вещи которыя наиболе любимъ, браня ихъ немилосердно? Такъ и я присоединяюсь ко всякому кто бранитъ нашъ милый Лондонъ, и знаю что славный старый городъ устоитъ противъ всякой брани.

Ддушка прочистилъ горло, тетушка Дороти стучала ногой по полу.

Отецъ мой понялъ намекъ.

— Я полагаю что вы сдлали мн честь пригласить меня сюда по поводу какого-нибудь дла, мистеръ Белтамъ? сказалъ онъ.

— Да, сэръ, отвчалъ сквайръ.

— У меня есть также дло, и такъ какъ оно очень важно и не тердитъ отлагательства, я начну первый.

— Нтъ, сэръ, сдлайте одолженіе. Я говорю коротко, начну немедленно и не задержу васъ ни одной секунды посл того какъ вы отвтите мн.

Отецъ поклонился съ примирительнымъ заключеніемъ что это похоже на дло.

Старикъ вынулъ свою записную книжку.

— Вы внесли на счетъ моего внука, началъ онъ прямо,— долгъ равняющійся двадцати одной тысяч фунтовъ.

— Да, долгъ! Вы правы, сэръ. Но долгъ между отцомъ и сыномъ! Впрочемъ выражайтесь какъ вамъ угодно, сэръ.

— Я не спрашиваю гд теперь эти деньги. Я спрашиваю гд вы ихъ взяли?

— Вы однако не стсняетесь, мой дорогой сэръ.

— Такъ вы не хотите отвчать?

— Вы спрашиваете объ этомъ какъ о семейномъ дл? Я отвчаю съ полною готовностью, и, положа руку на сердце, признаюсь вамъ, мистеръ Белтамъ, что я самъ былъ бы очень радъ еслибы кто-нибудь разршилъ мн этотъ вопросъ. Впрочемъ, зачмъ скрывать? Источники неправильны, но всякій ребенокъ доберется до нихъ, вы меня понимаете. Положимъ что я получилъ эти деньги отъ моихъ друзей. Мои друзья, мистеръ Бельтамъ, люди такого рода что ихъ необходимо прижимать. Правительство, какъ выражается мой старый другъ Джоріанъ Девитъ, есть губка, которую чмъ больше жмешь, тмъ она больше даетъ, въ противномъ же случа пользуется своимъ свойствомъ всасывать въ себя. Я беру то что отбиваю силой оружія, иначе я давно бы погибъ.

— Такъ вы не знаете откуда вы получили эти деньги?

— Строго говоря, не знаю, сэръ.

— Ни птица не принесла вамъ ихъ, ни нашли вы ихъ въ печени рыбы?

— Ничего подобнаго. Чудо совершилось можетъ-быть въ Банк, во не со мной.

— Вы даете мн слово что не знаете кто пожертвовалъ вамъ эту сумму?

— Не знаю, мистеръ Белтамъ. Въ необыкновенной жизни необыкновенныя событія. Я уже испыталъ такъ много неожиданностей что меня ничто не удивляетъ.

— Вы полагаете что вамъ пожертвовалъ ее какой-нибудь безумный?

— Если вы этимъ словомъ обозначаете коллективно наше правительство.

— Вы претендуете что вамъ дало ее правительство?

— Меня дйствительно иногда называютъ претендентомъ, мистеръ Белтамъ. Дло въ томъ что я общалъ возвратить деньги, и возвратилъ ихъ. Это единственный отвтъ какой я могу датъ вамъ. Теперь поговоримъ о моемъ собственномъ дл. Я пришелъ попросить васъ сдлать предложеніе принцесс Эппенвельценъ-Саркельдъ отъ имени сына моего Гарри Ричмонда, вашего внука, и я вамъ ручаюсь увреніями принца, ея отца, что предложеніе будетъ принято. Вашъ родъ, сэръ! безъ сомннія такъ же старъ какъ родъ самого принца, но вы согласитесь что честь приносимая нашему, роду владтельною принцессой что-нибудь да значитъ. Я готовъ сопровождать васъ, если вамъ, угодно, къ его высочеству, его англійскій языкъ плохъ. Но весь вопросъ состоитъ въ назначеніи приданаго и можетъ быть ршенъ двумя словами.

Дженети отряхнула платье. Сквайръ возразилъ:

— Мы поговоримъ объ этомъ лишь только я кончу. Не скажете ли вы какой агентъ выдалъ вамъ деньги?

— Обыкновенный агентъ, мистеръ Белтамъ, адвокатъ, человкъ имвшій обширныя связи съ аристократіей. Онъ скончался, и былъ достойный старый джентльменъ, съ обширнымъ запасомъ анекдотовъ, которые онъ разказывалъ чрезвычайно скромно: вы никогда не услыхали отъ него ни одного имени.

— Почему же вы приняли его за агента правительства?

— Чтобъ избавить васъ отъ длиннаго разказа, сэръ, я передамъ вамъ сущность дла. Съ той самой минуты какъ я задумалъ доказать мои права,— права безспорныя,— этотъ старый адвокатъ, безъ всякаго зловреднаго умысла, какъ а полагаю, началъ выдавать мн ежегодно извстную сумму, недостаточную для моихъ потребностей, но поощрявшую мои ожиданія, тмъ боле что покойный мистеръ Баннербриджъ подавалъ постоянно кушанье въ соус вовсе съ нимъ не согласовавшимся. то-есть совтовалъ мн, отъ имени дателя, оставить хожденіе по моему длу. Основываясь на этомъ, я, съ содйствіемъ моихъ друзей, сдлалъ маленькое ариметическое вычисленіе, и мы пришли къ заключенію къ которому пришелъ бы всякій здравомыслящій человкъ, а именно что меня опасаются.

Тетушка Дороти подняла глаза въ первый разъ.

— Дженет и мн надо сдлать кое-какія закупки, сказала она.

Сквайръ рзко приказалъ ей остаться на мст.

— Тетушк необходимъ свжій воздухъ, сказала Дженета,— у нея вчера была головная боль.

Такъ какъ мое присутствіе было повидимому не нужно, я предложилъ тетушк походить съ ней по набережной.

Ея лицо пылало, она охотно ушла бы, но сквайръ не позволялъ, и она опустила голову, сказавъ что можетъ подождатъ.

— А я не могу, объявилъ онъ.

— Дорогая миссъ Белтамъ, вставилъ мой отецъ соболзнующимъ тономъ.

— Позвольте, сэръ, сдлайте одолженіе выслушайте меня, воскликнулъ задыхаясь сквайръ.— Я призвалъ васъ сюда по длу. Вы получили эти деньги отъ адвоката котораго звали Баннербриджемъ, такъ что ли?

— Да, его имя было Баннербриджъ, мистеръ Белтамъ.

— Дороти, ты знала Баннербриджа?

Она замялась.

— Я знала его… Гарри, когда былъ ребенкомъ, заблудился однажды въ улицахъ Лондона, а мистеръ Баннербриджъ нашелъ его, привелъ къ себ и былъ съ нимъ очень добръ.

— Какъ было его христіанское имя?

— Чарльзъ Адольфъ, сказалъ я.

— Онъ самый, воскликнулъ мой отецъ.

— О, вы это знаете, сказалъ сквайръ.— Видала ты его посл того какъ Гарри заблудился, Дороти?

— Да, отвчала она.— Я слышала что онъ умеръ.

— Видла ты его не задолго до смерти?

— Случайно видла.

— Онъ былъ твоимъ повреннымъ по дламъ?

— Да, по тмъ ничтожнымъ дламъ какія у меня были.

— Ты была уврена что можешь положиться на него?

— Да.

— Ну, сударыня, постоянная же ты женщина!

Старикъ посмотрлъ на нее съ удивленіемъ.

Теперь пришла моя очередь подвергнуться допросу, и вызванный его обращеніемъ ко мн, я поднялъ на него глаза и могъ оцнить твердость воли съ которою мн приходилось имть дло.

— Гарри, прошу извинить меня, мн нужны факты, я долженъ спросить у тебя, откуда, по твоему мннію, пришли эти деньги?

Я разказалъ о моихъ неудачныхъ попыткахъ ршить этой вопросъ.

— Правительство! э! усмхнулся онъ.

— Я право не могу судить изъ этого ли они источника.

— Какъ ты полагаешь? Считаешь ты это вроятнымъ?

Я считалъ это невроятнымъ, но все же боле возможнымъ чмъ то что ихъ пожертвовало частное лицо.

— Такъ ты не подозрваешь никого изъ частныхъ лицъ, Гарри Ричмондъ?

— Никого, сэръ, возразилъ я,— если только вы не заставите меня подозрвать васъ.

Онъ привскочилъ на стул, удивленный и взбшенный, послалъ меня къ чорту, за то что я считаю его сумашедшимъ, и спросилъ что за причина внушила мн дерзкое предположеніе что онъ способенъ на такую глупость.

Я могъ привести въ свое оправданіе только ту причину что онъ богатъ и добръ.

— Богатъ, добръ, промычалъ онъ.— Извини, но мн нужно предложить теб еще вопросъ: какъ ты полагаешь, сколько осталось у тебя изъ этихъ денегъ? Не считай затылкомъ, по манер Питерборо. Говори прямо.

Послдовало ужасное молчаніе.

Мой отецъ наклонился выразительно впередъ.

— Мистеръ Белтамъ, я жду позволенія сказать слово. Позвольте мн напомнить вамъ о томъ что пріобрлъ Гарри. Принцъ ждетъ васъ чтобы вручить ему руку своей дочери.

— Говори, Гарри, закричалъ сквайръ.

— Не говоря уже о томъ что Гарри въ парламент, продолжалъ мой отецъ,— онъ женится на принцесс, что дастъ ему, безъ сомннія, одно изъ важнйшихъ положеній въ стран. Лишнее было бы высчитывать будущія почести: он очевидны. Мы длаемъ его первымъ человкомъ въ стран, сэръ. Не совсмъ первымъ, но вы понимаете что я хочу сказать: онъ обладаетъ соединеніемъ, общественнаго вліянія и политическихъ способностей со знатностью рода и богатствомъ.

— Я говорю съ моимъ внукомъ, сэръ, возразилъ сквайръ, отряхаясь какъ человкъ подъ дождемъ.— Я жду прямаго отвта, а не лжи. Вы уже сознались что деньги которыя вы дали мн слово положить на проценты погибли для моего внука. Теперь выслушаемъ его.

— Я требую слова, воскликнулъ мой отецъ.— Деньги о которыхъ вы говорите были положены на самые высокіе проценты. Вашъ внукъ въ парламент, въ хорошихъ отношеніяхъ съ вліятельнйшими членами общества и мужъ наслдственной придессы. Вамъ стоитъ только сказать теперь слово, чтобы получить ея руку. Я гарантирую ее вамъ. Съ помощью этихъ денегъ я доставилъ ему все. Я не могу внушить вамъ предположеніе что принцессы продажны, но дло въ томъ что я умю распоряжаться деньгами.

— Черезъ два мсяца деньги будутъ въ Банк на имя Гарри,— вы мн вотъ что сказали.

— Он и были въ Банк на имя Гарри Ричмонда.

— Прекрасно, я спрашиваю въ Банк ли он теперь?

— О, мистеръ Белтамъ.

— Что означаетъ этотъ отвтъ?

Сквайръ былъ сбитъ съ толку вмшательствомъ моего отца и забылъ обо мн.

— Я спрашиваю, откуда вы взяли ихъ и не промотали ли вы ихъ? продолжалъ онъ.

— Мистеръ Белтамъ, я говорю что вамъ стоитъ только сказать слово чтобы получить ихъ, сдлайте это немедленно.

— Что онъ такое говоритъ! воскликнулъ изумленный старикъ.

— Я возвращаю вамъ ихъ сторицею, мистеръ Бельтамъ.

— Такъ деньги здсь?

— Принцесса здсь.

— Я говорю, деньги.

— Неоцненное сокровище, повторяю я.

Лобъ и ротъ ддушки предвщали бурю. Дженета положила руку на его колнку.

— Что вы хотите сказать вашими увертками, я ршительно не понимаю, пробормоталъ онъ.— Что общаго между женщиной и деньгами?

— О, тихо засмялся мой отецъ.— Обыкновенно полагаютъ что связь между ними тсна какъ бракъ. Извините, мистеръ Белтамъ, я буду говорить безъ шутокъ. Дло въ томъ что намъ необходимо было ввести нашего сына въ общество, подвинуть его на общественномъ поприщ, и я могъ это сдлать обыкновенными политическими средствами. Но на это мн нужны были деньги.

— На балы и обды?

— На все чмъ молодой человкъ пріобртаетъ извстность.

— Вы утверждаете что ваши балы и обды и все такое длалось ради Гарри Ричмонда?

— Клянусь моею правдивостью, сэръ.

— Не говорите пожалуста какъ площадной шарлатанъ. Мн не нужны образцы вашихъ клятвъ, мы не пишемъ библейскаго трактата. Я всми силами стараюсь быть учтивымъ.

Отецъ мой улыбнулся.

— Я ручаюсь вамъ что это вамъ вполн удастся, мистеръ Белтамъ. Ни въ чемъ не можетъ быть человкъ такъ увренъ, какъ въ томъ что онъ будетъ учтивъ если искренно постарается. Джоріанъ Девитъ — кстати, вы можетъ-быть его не знаете, это мой старый, уважаемый другъ, — Джоріанъ говоритъ, то-есть сказалъ однажды одному въ высшей степени наглому господину: ‘вы можете стараться быть джентльменомъ. и это вамъ не удастся, но если вы постараетесь быть нижайшимъ слугой джентльмена, я ручаюсь вамъ что вы будете съ нимъ на равной ног.’ Джоріанъ, позвольте сказать вамъ, острякъ достойный нашего славнаго стараго времени.

Ддушка облегчилъ сердце глубокимъ вздохомъ.

— Хорошо, сэръ, я не спрашивалъ у васъ вашего мннія о вашихъ друзьяхъ. Мн нтъ никакого дла до современнаго остроумія.

— И мн тоже, мистеръ Белтамъ, и мн тоже. Оно отзывается конюшней. Въ этомъ мы съ вами вполн согласны. Современное остроуміе похоже,— приведу опять слова Джоріана,— на грязнаго, лниваго, безтолковаго мальчика, который не мокетъ выучить урока и играетъ азбукой. Вы улыбаетесь, миссъ Ильчестеръ? Вы оцнили бы Джоріана. Современное остроуміе въ сильномъ упадк. Въ немъ нтъ ни блеска, ни смлости въ нападеніи, ни умнія отражать. Я сравниваю его съ боксомъ противопоставленнымъ боле изящному искусству фехтованія.

— Довольно, сэръ, мн не нужны ваши сравненія, проворчалъ старикъ.— Помолчите минуту’.

— Прошу полминуты, сэръ, сказалъ мой отецъ, полный веселыхъ воспоминаній о Джоріан Девитъ.

Тетушка Дороти медленно повернула голову въ сторону моего отца, глядя на полъ, и онъ тотчасъ же опомнился.

— Мистеръ Белтамъ, я весь вниманіе.

— Да? Такъ скажите мн, что привело эту принцессу въ Англію?— Увренность что Гарри исполнитъ свое общаніе добиться почетнаго положенія въ стран, для того чтобы шагъ который она намрена сдлать былъ не слишкомъ рзокъ, хотя я, съ моей стороны, отвергаю что она длаетъ снисхожденіе.

— Вы ей писали?

— Да. Извстіе о нападеніи на него и о его отчаянной болзни заставило принцессу ршиться окончательно.

— Нападеніе? Я не слыхалъ ни о какомъ нападеніи. Вы написали ей письмо и написали ей ложь. Вы сказали что онъ умираетъ.

— Мальчикъ лежалъ безъ чувствъ на моей груди, когда я писалъ ей это письмо.,

— Вы сказали что ему осталось жить только нсколько дней.

— Я самъ этого опасался въ моемъ гор.

— И вы утверждаете что написали это письмо не съ тмъ чтобы заманить ее сюда и здсь грозить очернить ее репутацію, если она или отецъ ея не поддадутся вамъ и не поступятъ такъ какъ вамъ хочется?

Отецъ мой гордо поднялъ голову.

— Я раздляю ваше обвиненіе на дв части. Я написалъ ей чтобы привлечь ее къ Гарри. Я не имлъ намренія угрожать ей.

— Вы однако это длали.

— Я это длалъ, отвчалъ отецъ мой торжественно.— Я употреблялъ власть данную мн Провидніемъ на то чтобы побдить колебанія человка знатность котораго побуждаетъ его жертвовать счастіемъ своей дочери своему роду и положенію. Можетъ ли кто опровергнуть что принцесса любитъ Гарри Ричмонда.

Я отошелъ поспшно къ окну, услыхавъ что начинается споръ по этому поводу. Ддушка говорилъ что она одумалась, мой отецъ утверждалъ что она готова и желаетъ. Обратились къ Дженет. Она отвчала какимъ-то страннымъ голосомъ:

— Принцесса этого не желаетъ.

— Слышите, мистеръ Ричмондъ! воскликнулъ сквайръ.

— Можетъ ли миссъ Илъчестеръ сказать что принцесса не любитъ страстно сына моего Гарри Ричмонда? Обстоятельства заставляютъ меня требовать прямаго отвта.

— Не любитъ, произнесла Дженеть

Я взглянулъ на нее, она на меня.

— Вы умете вести дло, Ричмондъ, замтилъ сквайръ.

Отецъ мой всталъ.

— Я умю вести сына моего къ счастію и величію, милостивый государь. Но теперь мн нужно ваше содйствіе, и я прошу васъ засвидтельствовать немедленно ваше почтеніе принцу и принцесс, и судить лично о готовности его высочества дать согласіе на этотъ бракъ. Я ручаюсь вамъ что онъ согласенъ.

— Я этому не врю, сказала Дженета, вставъ.

Тетушка Дороти послдовала ея примру, говоря:

— Ради Гарри, предложеніе должно быть сдлано. По крайней мр оно ршитъ этотъ споръ.

Дженета взглянула на нее, а сквайръ откинулъ назадъ голову, съ восклицаніемъ изумленія.

— Какъ! Ты этого желаешь? Какъ же ты за завтракомъ говорила совершенно другое? Ты даже не желала этого свиданія, потому что была противъ брака.

— Мн кажется что вамъ слдуетъ сходитъ къ принцу, отвчала она.— Вы это общали Гарри, и если онъ уполномочитъ васъ, вы должны сдлать предложеніе и немедленно, мн кажется.

Она говорила съ жаромъ и съ недобрымъ выраженіемъ лица, что было можетъ-быть слдствіемъ обращенія сквайра съ моимъ отцомъ.

— Гарри, спросила она меня съ одушевленіемъ,— желаете вы этого? Скажите вашему ддушк что вы этого желаете и что вамъ необходимо знать свою судьбу. Зачмъ спорить, когда стоитъ только перейти черезъ улицу чтобъ убдиться. Это даже смшно.

Дженета наклонилась и сказала что-то шепотомъ сквайру.

Слова ея были для него очевидно неожиданностію. Онъ обернулся, поднялъ на нее глаза и воскликнулъ:

— Какъ! И ты? Но я не кончилъ здсь. Я дошелъ до перекрестнаго допроса…. притвориться, хочешь ты можетъ-быть сказать? Притвориться что я готовъ идти? Зачмъ, когда я могу освободитъ принца здсь?

Дженета тихо засмялась.

— Я совтую вамъ идти, ддушка.

— И ты такая же непостоянная, упрекнулъ онъ ее, совершенно мистифированный, и почесавъ голову, прибавилъ: — А что, если мн натянуть носъ?

— Принцъ джентльменъ, ддушка. Пойдемте со мной. Мы пойдемъ одни. Вы можете освободить и защитить принца.

— Я одобряю, повторилъ мой отецъ.

— И потомъ, ддушка…. впрочемъ это можно сказать при всхъ.

— Говори.

— Повидайтесь и съ принцессой. Она должна присутствовать.

— Это я теб предоставляю, сказалъ смущенный старикъ.

Дженета ложала руку тетушки Дороти.

— Вы правы, тетушка, вы всегда правы. Эта неизвстность тяжела намъ всмъ и безконечно тяжеле для принца и принцессы.

Тетушка приняла похвалу со страннымъ подергиваніемъ въ лиц.

Что до меня касается, я былъ изумленъ не мене ддушки ихъ внезапною перемной. Мн даже казалось что отецъ мой перетянулъ ихъ на свою сторону. Старикъ старался усадить ихъ опять, но Дженета упорно улыбнулась и улыбалась пока онъ не всталъ. Она тихо заговорила съ нимъ. Онъ былъ мраченъ, сердитъ на нее, послушенъ однако.

Немного позже я нашелъ ключъ къ объясненію этой загадочной сцены. Но въ эту минуту я ничего не понималъ и разсянно слушалъ поощренія Дженеты и возраженія сквайра.— ‘Было бы гораздо лучше ршить это здсь’, сказалъ сквайръ. Она доказывала что въ такомъ случа вся тяжесть отвтственности пала бы на нее.

— Совершенно справедливо, замтилъ мой отецъ, торжествуя.

Дороти Белтамъ подошла ко мн и, глядя въ окно, сказала, какъ бы говоря съ собою:

— Если отказъ, то это будетъ дломъ принца. Надюсь что деньги не истрачены, продолжала она, понизивъ голосъ.— Да? Или часть истрачена? Увренъ ли ты что боле двухъ третей цлы?

Ея тревога о моихъ деньгахъ въ такую минуту и способъ которымъ она это выразила казались мн въ высшей степени комичными, и я едва не расхохотался. Она продолжала:

— Какая толпа на набережной! А музыки еще нтъ. Скажи мн, Гарри, что вс деньги цлы, или почти вс. Это необходимо знать. Ты общалъ экономить.

— Вы говорите о музык, миссъ Белтамъ?

Мой отецъ любезно поклонился ей.

— Я случайно подслушалъ васъ. Сегодня въ полдень будетъ играть предъ публикой мой собственный оркестръ.

Она улыбалась въ отвтъ на его вмшательство.

— Что такое? Чей оркестръ? воскликнулъ сквайръ, вырываясь изъ рукъ Дженеты.— Собственный оркестръ?

Дженета съ трудомъ овладла имъ опять. Услыхавъ о собственномъ оркестр, онъ сдлался упряме.

— Я поступаю не по своему убжденію, идя къ этимъ иностранцамъ, сказалъ онъ Дженет.— Для чего идти? Я могу покончить это здсь, не тревожа ихъ переводчиковъ.

Онъ обратился ко мн:

— Гарри, ты желаешь чтобъ я подвергнулся такому испытанію ради тебя?

Тетушка Дороти шепнула мн: ‘да, да’.

— Меня совсмъ опутали, продолжалъ онъ, и не дождавшись моего отвта, началъ опять разспрашивать тетушку Дороти о мистер Баннербридж, а отца моего о деньгахъ. Но его вопросы были смутны и неточны. Цль ихъ была совершенно темна.

— Я не въ своемъ ум сегодня, сказавъ онъ Дженет, бросивъ косой взглядъ на моего отца.

— Вы теряете время и напрасно безпокоите себя, ддушка, сказала она.

Онъ клялся что мы вс опутали, одурачили его, и мн казалось что онъ дйствительно никогда не былъ до такой степени смущенъ какъ въ эту минуту, но я также никогда не видалъ чтобъ онъ былъ такъ умренъ съ моимъ отцомъ. Дло было въ томъ что Дженета взяла съ него слово сдерживать свой характеръ, а не владя свободно своимъ языкомъ, онъ не могъ справиться съ моимъ самоувреннымъ отцомъ.

— Этотъ принцъ! продолжалъ онъ восклицать.

— Какъ вы не понимаете, ддушка, что вы освободите его и все разъясните, сказала Дженета.

Онъ раздражительно попросилъ ее не торопиться, намекнувъ ей что она можетъ-быть какъ и онъ одурачена, и принялся опять за свой перекрестный допросъ, безпрестанно сбиваясь и повторяя: ‘на чемъ я остановился?’ Отецъ мой, разговаривавшій то съ тетушкой Дороти, то съ Дженетой, то со мной о предметахъ постороннихъ, обращалъ на него мало вниманія и казался вполн спокойнымъ и увреннымъ въ успх.

— Такъ ты говоришь что мн надобно идти, обратился сквайръ ко мн.— Сдлай одолженіе подожди здсь. Не знаю къ чему я только иду. Чертовское положеніе! Идти къ человку языка котораго я не знаю, и который моего языка не знаетъ, и по длу въ которомъ запутаны мы вс. Если нужно я пойду. Ты уврена что нужно?

Онъ взглянулъ на Дженету. Она кивнула утвердительно.

Я смотрлъ на эту странную и для меня непонятную интермедію, когда одинъ изъ служителей гостиницы подалъ сквайру карточку.

— Еще принцъ! воскликнулъ ддушка.— Эти нмецкіе принцы разростаются какъ картофель,— десятки отъ одного корня! Кому прислана эта карточка? Такъ попросите его войти. Проводите его въ другую комнату. Говоритъ онъ по-англійски?

— Принцъ Германъ фонъ…. не могу выговорить этого имени — говоритъ по-англійски, Гарри? обратилась ко мн Дженета.

— Не хуже насъ съ вами, отвчалъ я. Мое сердце содрогнулось и равнодушіе исчезло мгновенно.

Присутствіе Германа придало новый колоритъ сцен, которая меня до сихъ поръ только забавляла, ибо я уже зналъ что лишился Оттиліи, я былъ въ этомъ вполн увренъ, и ничего лучшаго не могло случиться. Я кром того утратилъ еще нчто поддерживавшее меня, и ни о чемъ не заботясь, я слушалъ съ презрніемъ и съ полнйшимъ равнодушіемъ толки о деньгахъ, немного рисуясь, можетъ-быть. Но имя Германа оживило мое мученіе. Для чего онъ пришелъ? Для того чтобъ убдить сквайра усмирить моего отца? Ничего другаго нельзя было предположить, хотя различныя предположенія страшно давили мой мозгъ.

Отецъ мой былъ совершенно покоенъ.

— Одно слово, мистеръ Белтамъ, прежде чмъ вы уйдете къ принцу. Онъ агентъ, мы обращаемся съ нимъ учтиво, и когда ему вздумается пуститься въ дипломатію, мы его выслушиваемъ терпливо. Я долженъ только попросить васъ помнить что я не отступлю ни на шагъ. Я хочу этого брака, я такъ ршилъ. Все зависитъ отъ принца Эрнста.

Сквайръ съ яростью оглянулся, удаляясь подъ руку съ Дженетой. Она вдругъ остановилась и отвтила за него.

— Мистеръ Белтамъ будетъ говорить только отъ своего имени. Мы не принимали участія въ недостойномъ обращеніи съ принцемъ Эрнстомъ. Мы противъ этого протестуемъ.

— Миссъ Ильчестеръ, сказалъ мой отецъ, любезно кланяясь ей,— я охотно принимаю вашъ вызовъ. Позвольте предложить вамъ вопросъ. Вы, я знаю, хорошая наздница. Еслибы вамъ удалось поймать благороднаго, дикаго коня, выпустили бы вы его только потому что онъ сталъ бы протестовать? Войдите въ мое положеніе, умоляю васъ. Сынъ мой мн дороже всего. Гордость принцевъ чрезвычайно сходна, какъ вы сами убдитесь, съ гордостью дикихъ лошадей, въ особенности въ готовности съ которою они покоряются, лишь только замтятъ что они положительно пойманы. Мы показываемъ имъ что держимъ ихъ крпко, и они покорно слдуютъ за нами. Ради Гарри, ради принцессы, я прошу васъ употребить ваше, всмъ свтомъ справедливо оцненное, вліяніе. Даже теперь — а вы хмуритесь на меня!— я не могу найти въ моемъ сердц ничего противъ прелестной, дивной свтской женщины которою вамъ суждено быть — хотя вы поняли бы и похвалили бы меня…. но я не могу — хотя бы для того чтобы заслужить ваше одобреніе — лишить васъ хоть единаго луча вашей свжей двственной молодости. Если вы ложно судите обо мн, я покоряюсь. Это дань которую я плачу вашей молодости и красот. Въ моемъ обращеніи съ принцемъ Эрнстомъ, поврьте ма, не было ничего неблагороднаго, если жизнь есть битва, а генеральская голова добыча. Умоляю васъ (убждалъ онъ ее, смиренно улыбаясь) не осуждайте меня слишкомъ строго, если вы со мной не согласны. Я значительно старше васъ, вы сомнваетесь въ такой же ли я степени умне васъ, но позвольте отцу Гарри Ричмонда знать лучше что необходимо для счастія его сына. Если я слишкомъ опрометчивъ, осуждайте меня въ чрезмрной заботливости о благосостояніи моего сына, скажите что я слишкомъ старъ чтобы понимать свтъ съ проницательностью молодости, назовите меня нескромнымъ, неловкимъ, произнесите надо мною строжайшій приговоръ (онъ почтительно поклонился ей), но не презирайте меня за то что я тружусь для моего сына, что я преданъ ему всею душой. И мы знаемъ, миссъ Ильчестеръ, что принцесса удостоиваетъ его любовью. Но я смиренно протестую…. на любовь я смотрю какъ на любовь, а не какъ на тяжесть на всахъ, она небесная сила не имющая тяжести! Ея власть….

Сквайръ къ счастію не выдержалъ доле, къ счастію потому что отецъ мой начиналъ заговариваться. Онъ слдовалъ за Дженетой шагъ за шагомъ, наклоняясь къ ней граціознйшимъ образомъ, между тмъ какъ старикъ тащилъ ее впередъ, подальше отъ вреднаго льстеца. Она держала голову въ профиль къ моему отцу, искренно стараясь не показаться неучтивою человку который обращался къ ней съ чистосердечнымъ видомъ, пока раздраженный старикъ не увлекъ ее за дверь. Его шея ушла въ воротникъ, какъ будто его преслдовалъ холодный втеръ, но Дженет, какъ я увренъ, понравилась рчь моего отца. Я ручаюсь что будь она предоставлена самой себ, ему удалось бы вызвать ее на отвтъ, если не на споръ. Но ничто, конечно, не могло поколебать ея ршимости.

Лишь только они вышли изъ комнаты, какъ тетушка Дороти получила приглашеніе присоединиться къ нимъ. Она успла, однако, выразить надежду что деньги цлы.

ГЛАВА LIII.
Странныя открытія и ддушка торжествуетъ въ послдній разъ.

Отецъ и я стояли у различныхъ оконъ, смотря на безпечную толпу внизу.

— Это вы устроили что принцъ Германъ здсь? спросилъ я.

Онъ засмялся.

— Я право не такой великій чародй какимъ ты меня считаешь, Ричи. Я оставилъ адресъ принца Эрнста, какъ и свой, у Вадди, на случай если вздумаетъ пріхать сюда маркграфиня. Остальное сдлала судьба, которую я смиренно благодарю за ея неизмнное содйствіе въ малйшихъ мелочахъ. Только знайте, ты и вс они, что ничто не заставитъ меня отступить. Я не откажусь отъ плодовъ цлой жизни.

— А если я откажусь?

— Ты откажешься возстановить репутацію принцессы и возвратить душевный покой принцу, если они сами будутъ просить тебя? Я этого ршительно не въ состояніи предположить, Ричи. Ты обвнчанъ сегодня утромъ газетами. Положеніе принца Германа, къ сожалнію, въ высшей степени комично. Онъ, однако, смлый малый. Надо имть много мужества чтобы въ качеств претендента на руку принцессы взять на себя роль заступника, зная,— онъ долженъ это знать,— что его заступничество ей вовсе непріятно. Ко мн онъ, какъ видишь, не обращается. Я уже показалъ имъ что мои ршенія неизмнны. Что-то сдлаетъ онъ съ твоимъ дломъ!… Для чего, скажи пожалуста, прислали его къ твоему дду, Ричи?

Я не могъ симпатизировать его улыбкамъ и остротамъ.

Замтивъ знакомыхъ, онъ растворилъ окно и началъ раскланиваться.

Сквайръ, возвратившись съ тетушкой Дороти и Дженетой, увидалъ отца моего сообщающимся съ вншнимъ міромъ изъ его собственной квартиры.

— Затворите окно, закричалъ онъ, и легко было замтитъ что онъ возвратился сильно вооруженный противъ моего отца.— Я не желаю, мистеръ Ричмондъ, чтобы весь свтъ зналъ что вы у меня.

— Я на минуту забылъ, сэръ, отвчалъ отецъ,— что уступилъ эти комнаты вамъ,— съ полною готовностію, будьте уврены.

Объясненіе съ дамами по поводу квартиры не улучшило расположенія духа сквайра.

Чувство приличія заставило его однако замтить:

— Я не могу благодарить васъ за одолженіе котораго я никогда не принялъ бы.

— О, я очень радъ что могъ услужить дамамъ, мистеръ Белтамъ, и не требую ни малйшей благодарности, отвчалъ мой отецъ.— Я сейчасъ слышалъ отъ толпы друзей что бракъ объявленъ въ утреннихъ газетахъ, безчисленныя поздравленія, конечно.

— Не повторяйте ихъ, прервалъ сквайръ.— Никто не найдетъ ихъ здсь. Я не приглашаю васъ садиться потому что не хочу задерживать васъ. Я сейчасъ кончу, игра сыграна. Гарри, отвчай скоре: вс деньги истрачены? Спрашиваю это не въ обиду теб, а потому что нужно.

— Нтъ, не вс, могъ я только отвтить.

— Половина?

— Да, около того.

— Три четверти?

— Можетъ-быть.

— И обязательство, кром того?

— Есть нсколько.

— Ты не лгунъ, съ тебя довольно.

Онъ обратился къ тетушк, она закрыла глаза.

— Дороти, ты продала свои фонды на двадцать пять тысячъ фунтовъ. Ты постоянная женщина, какъ я уже сказалъ, и потому я не буду обращаться съ тобой какъ съ свидтельницей въ суд. Ты дала ихъ Гарри чтобы помочь ему выпутаться изъ затрудненія. Но что за безуміе отдать ихъ въ руки этому человку! У него тысячи летятъ какъ гроши. Почему ты длала изъ этого секретъ и поощряла его вздорныя бредни? Сударыня! ведите себя какъ прилично порядочной женщин и моей дочери, воскликнулъ онъ, когда, не устоявъ противъ грубаго, внезапнаго нападенія, она въ замшательств двинулась, какъ бы желая скрыться.

Я стоялъ ошеломленный. Не мудрено что она хотла избжать такой сцены.

— Скажи съ какою цлью ты отдала деньги этому человку, Дороти Белтамъ? Хотла ты дать ему возможность сдержать данное слово? Помочь мальчику,— это я понимаю. Впрочемъ деньги твои. Я не имю права вмшиваться, если теб пришла фантазія сдлать изъ чернаго блое и положить на это все свое состояніе. Оно твое собственное и ты можешь распоряжаться имъ какъ угодно, скажешь ты и будешь права.

Такая умренность длилась однако не долго.

— Ты обманывала меня, сударыня. Ты не имла средствъ строить школы, подписываться на благотворительныя учрежденія, ты скряжничала, чтобы содержать негодяя и его молодаго ученика! Ты похала въ Лондонъ,— ты сдлала это хладнокровно,— ты была у своего маклера, отъ него отправилась въ Банкъ и продала фонды, чтобы бросить такую громадную сумму. Я былъ въ Банк по дламъ, мн подали книги, и вдругъ подъ именемъ Белтамъ я увидалъ твою подпись и понялъ твою глупость, я понялъ все сразу. Замть что я былъ въ Банк по собственному длу. Я не шпіонилъ, твоя подпись выдала тебя, я увидалъ ее невольно. Но мн дла нтъ сколько положительныхъ дураковъ служатъ первостепенному хвастуну, ты изъ ихъ числа, и я это узналъ.

— Что касается до вашихъ положительныхъ и первостепенныхъ, мистеръ Белтамъ, замтилъ мой отецъ шутливо,— три степени сравненія употребляются теперь только въ торговл. Я не считаю ихъ примнимыми къ дламъ. Ваша положительная степень вопросъ спорный попреимуществу, а вашу высочайшую я берусь увеличить въ десять разъ.

Онъ говорилъ это чтобы произвести диверсію, сопровождая свои слова безсмысленными улыбками, приводившими меня въ негодованіе, пока меня не успокоила мысль что онъ ничего не понялъ.

Это казалось невроятнымъ, но я убдился что это такъ, замтивъ какъ онъ насторожилъ слухъ когда услыхалъ слово ‘правительство’, нераздльное въ его ум съ деньгами о которыхъ шла рчь.

Сквайръ сказалъ что-то о правительств тетушк Дороти съ насмшкой въ голос.

Такъ какъ его замчаніе не шло къ длу, она ухватилась за него чтобы возражать: ‘Я ничего не знаю о правительств и его дйствіяхъ.’

Она пробормотала еще что-то и взглянула на Дженету, которая пришла ей на помощь.

— Ддушка, довольно вамъ о деньгахъ. Вы уже сказали все что нужно. Фонды, акціи, банки, мы все это уже слышали. Пожалуста довольно, прошу васъ. Вамъ осталось только передать то что сообщилъ вамъ принцъ Германъ.

Дженета смотрла въ сторону моего отца, тщательно избгая моего взгляда и очевидно стараясь защитить тетушку Дороти.

— Что касается до фондовъ, и акцій, миссъ Ильчестеръ, сказалъ мой отецъ,— я самъ охотне брошусь подъ косильную машину въ полномъ дйствіи, чмъ въ міръ фондовъ и акцій. Замчаніе нашего Джоріана о биржевой игр есть одинъ изъ немногихъ обращиковъ его снисхожденія до игры словами. Вы не постуете на меня, если я его повторю, а мистеръ Белтамъ можетъ судить лучше меня справедливо ли оно.

Онъ слегка обратился къ сквайру, танцуя такимъ образомъ на кратер вулкана и получивъ въ отвтъ:

— Вы хладнокровный негодяй, Ричмондъ.

— Я, вопреки вамъ, не позволю себ забыться съ вами, сэръ, отвчалъ мой отецъ сдержанно.

— Слышали вы мой разговоръ съ моею дочерью?

— Я слышалъ, если можно такъ выразиться, какъ левъ бралъ свою львиную долю.

— Вы слышали его ревъ?

— У всякаго свои маленькія особенности, мистеръ Белтамъ. Я всегда вспоминаю о паровомъ котл, когда слышу отъ васъ длинную рчь, и полагаю что какъ для васъ, такъ и для насъ необходимо чтобы вы имли возможность высказываться свободно.

— Вы такъ полагаете? Совершенный театральный лакей, проворчалъ старикъ, каррикатуря съ удивительнымъ искусствомъ слабую сторону моего отца, которую и я замчалъ съ сожалніемъ, несмотря на то что рчь текла свободно. Онъ утратилъ свою естественность, стараясь сохранить хладнокровіе подъ градомъ оскорбленій.

— Ддушка, мы съ тетушкой уйдемъ, сказала Дженета, теряя терпніе.

— Когда я кончу, отвчалъ онъ, не спуская свирпаго взгляда съ своей жертвы.— Онъ притворяется что не понимаетъ, такъ пусть она подтвердитъ. Ричмондъ, моя дочь Дороти Белтамъ послдняя изъ жертвъ одураченныхъ вами. Она женщина правдивая и опровергнетъ меня, если то что я скажу неправда. Двадцать пять тысячъ вашего ‘правительства’ взяты изъ ея состоянія.

— Взяты изъ….

— Ну да… чортъ возьми! Она пожертвовала ихъ вамъ.

— Если дло дошло до чертей, то вы лучше бы отпустили дамъ, сказалъ я.

Онъ взглянулъ на меня какъ гончая на дичь.

— Она то лицо, она ваше правительство въ юпкахъ, отъ котораго вы получили двадцать пять тысячъ фунтовъ. Она дала вамъ ихъ чтобы вы могли сдержать слово и чтобы помочь вамъ давать ваши обды и балы. Она,— я не говорю что вы это знали,— она передала ихъ вамъ чрезъ своего Баннербриджа. Теперь вы поняли? Вы получили ихъ отъ нея. Боже мой! взгляните на него.

Страшное оцпенніе смнило улыбки моего отца. Онъ стоялъ съ вытаращенными глазами, старался произнести что-то и представлялъ дйствительно зрлище утшительное для врага. Онъ обратился къ тетушк Дороти, и простирая къ ней руки, назвалъ ее по имени, судорожнымъ, хриплымъ голосомъ. Она была блдна какъ полотно.

— Обращайтесь съ моею дочерью почтительно, милостивый государь. Я не хочу слышать ваши проклятыя фамильярности, проревлъ сквайръ.

— Онъ мн зять, отвчала тетушка Дороти, овладвъ своимъ мужествомъ, когда худшее было уже сказано.— Извините меня, мистеръ Ричмондъ, что я безъ вашего вдома заставила васъ принять мою помощь.

— Заставила! воскликнулъ сквайръ.— Они накинулись на твою помощь какъ два голодныхъ коршуна. Ты найдешь послднюю обглоданную косточку твоей помощи въ векселяхъ. Они давали векселя, я это знаю.

Мои отецъ приложилъ пальцы ко лбу, какъ будто стараясь сообразить что-то, немного театрально, но мн кажется искренно. Онъ поднялся на цыпочки.

— О, сударыня, дорогая моя, другъ мой! Дороти! сестра моя! Лучше бы я тысячу разъ женился, какъ ни боюсь я брака по разчету. Эти деньги? Они не….

Старикъ прервалъ его:

— Вы хотите остаться низкимъ фигляромъ и трещеткой до конца, Ричмондъ. Не думайте что вы выиграете что-нибудь такою позой какъ будто вырываетесь отъ мошенника. Вспомните что вы въ комнат джентльмена, не возвышайте голосъ какъ обезьяна подражающая труб. Ваши возгласы напоминаютъ ревъ животныхъ. Поберегите ваши звриныя способности для другихъ слушателей. Что вы хотите сказать? Хотите притвориться что вы удивлены? Она не первая изъ дуръ у которыхъ вы выманиваете деньги вашими ‘сударыня’ и ‘дорогая моя’ и всми вашими фокусами. Ваши розказни о помощи правительства, ваши скандальныя объявленія показываютъ какой вы низкій пройдоха. Если въ васъ остаюсь что-нибудь человческое, повернитесь спиной и уйдите, скажите что вы боролись съ неравною силой,— что и правда, если принять въ разчетъ полицію,— признайтесь что вы негодяй, извинитесь и скройтесь, и молчите, и ведите себя смирно. Или вы все еще врите въ правительство?

Тетушка Дороти подошла ко мн и прошептала, сжавъ мою руку: ‘Гарри, вы не можете спасти его, подумайте о себ.’

Она поколебала меня и я не усплъ спасти отца отъ ловушки.

— О, мистеръ Белтамъ, сказалъ онъ,— вы слишкомъ жестоки. Позвольте спросить васъ: еслибы вы получали вспомоществованіе отъ правительства въ теченіе многихъ лтъ….

— Съ какихъ поръ? спросилъ сквайръ.

Какъ ни спшилъ онъ выпроводить ненавистнаго человка, но вмст съ тмъ былъ очевидно не прочь потшиться надъ нимъ, при такомъ удобномъ случа. Я понималъ его недостойное намреніе.

— Все равно съ какихъ поръ, отвчалъ я.

Старикъ продолжалъ смотрть вопросительно.

Отецъ подумалъ:

— Память измняетъ мн, я разбитъ. Я хочу только сказать что вы были бы правы, вполн правы….

— Съ какихъ поръ? раздалось опять.

— По крайней мр съ тхъ поръ какъ я женился.

— Съ тхъ поръ какъ вы своими подлостями втерлись въ мое семейство, иначе сказать. Правительство заблагоразсудило дать вамъ средства содержать жену.

— Мистеръ Белтамъ, я едва дышу. Это было посл смерти одного лица, лично заинтересованнаго въ томъ чтобы содержать меня. Я ему обязанъ…. голова у меня кружится. Я говорю, это было въ тотъ періодъ когда, по совту высокопоставленныхъ друзей, я начатъ добиваться признанія моихъ правъ. Съ дтства….

— Къ чорту ваше дтство! Я и такъ слишкомъ много знаю о васъ. Слушайте, Ричмондъ! Вы хотите разжатобить женщинъ вашимъ дтствомъ, а я хочу сразить васъ окончательно, такъ чтобы вы не могли вредить больше бднымъ иностранцамъ которыхъ вы опутали. Они плюнутъ на васъ, а я постараюсь подпилить вамъ зубы. Сначала о вашемъ доход. Вы увряете что правительство боялось васъ, да?

— Это мн доказываюсь ежегодно.

— О! Ежегодно? Съ помощью покойнаго Чарльза Адольфа Баннербриджа?

Дженета убждала тетушку Дороти выйти изъ комнаты, но бдная женщина хотла остаться со мной, надясь избавить меня отъ погибели. Когда сквайръ обратился ко мн съ вопросомъ, она крпко сжала мою руку, чтобы внушить мн умренность.

— Гарри, ты тоже подозрваешь что правительство платило ему ежегодную дань?

— Теперь, разумется, нтъ.

— Что же ты подозрваешь?

— Гарри не обязанъ высказывать своихъ подозрній, отвчала за меня тетушка Дороти.

— Такъ скажи ему сама.

— Разв это необходимо?

— Да, необходимо. Я хочу сломать вс доски на которыхъ онъ стоитъ и буду топтать его пока онъ, уличенный шарлатанъ, не потонетъ въ своей трясин, со своими балами, обдами и собственнымъ оркестромъ. Ричмондъ! Вы убили одну изъ моихъ дочерей, другая содержала васъ, чрезъ своего агента Баннербриджа, почти съ того времени какъ вы женились на ея сестр. Пусть она опровергнетъ меня, если можетъ. Ваше правительство, платившее вамъ ежегодную дань — Дороти Белтамъ.

Я обнялъ Дороти Белтамъ. Она страшно дрожала, но была въ состояніи шепнуть мн: ‘Мужайся, милый, будь покоенъ.’

Все что я думалъ и чувствовалъ нашло исходъ въ слезахъ.

Нсколько времени раздавалась громовая тирада, которою мстительный старикъ бичевалъ высокую фигуру стоявшую неподвижно предъ нимъ. Мой бдный отецъ не говорилъ потому что не могъ: его руки опустились, онъ напомнилъ мн человка подъ водосточною трубой о которомъ онъ однажды разказалъ Темплю,— такъ покорно принималъ онъ ливень. Напоръ атаки, сопровождаемой громомъ и молніей, въ форм бомбы эпитетовъ, рзкихъ сравненій, горькихъ упрековъ и проклятій, былъ такъ ужасенъ что наши протестующіе голоса замолкли. Дженета ухватилась за платье тетушки Дороти, стараясь увести ее.

— Я не могу оставить отца, сказалъ я.

— А я васъ, милый мой, прибавила любящая женщина. И мы остались выносить пытку подъ ядовитымъ языкомъ воплощенной ярости.

— Нахлбникъ глупой провинціальной двки! раздалось, наконецъ, боле умреннымъ тономъ. Грудь моего отца поднималась.

Я воспользовался минутой затишья чтобы сказать нсколько словъ, и только подлилъ масло на огонь, хотя неестественное возбужденіе старика уже нсколько истощилось.

— Что, Ричмондъ! Слышите что онъ говоритъ? Онъ клянется что онъ вашъ сынъ и хочетъ стать вмст съ вами къ позорному столбу. Откажитесь отъ него, и я заплачу вамъ и поблагодарю васъ. Я благодарилъ бы моего Бога за все что избавило бы мое семейство отъ примси вашей нечистой крови. Вы женились на его матери чтобы свести ее съ ума и убить и проглотить ея состояніе. Вы Ждали совершеннолтія этого мальчика чтобъ овладть тмъ что было закрплено за нимъ. Вы ждете моей смерти чтобы запустить руку въ мой сундукъ, въ полной увренности что я буду такъ глупъ что сдлаю моимъ наслдникомъ мальчишку который готовъ отдать послдній свой грошъ вамъ. Двадцать девять лтъ вы пили кровь моего семейства. Двадцать девять лтъ тому назадъ, вы дали урокъ пнія въ моемъ дом, съ тхъ поръ проказа не переводилась въ немъ. Ваша жена, вашъ сынъ, вс ваши жертвы,— каждый человкъ прикасающійся къ вамъ заражается. Чмъ вы можете похвалиться? Позоромъ вашей матери? Вы срамите вашу мать, проклятый авантюристъ! Вся ваша жизнь есть мошенническая комедія. Вы и изъ сына хотите сдлать такого же какъ вы негодяя, вы запутали его въ свою позорную арлекинаду, чтобы погубить его вмст съ собой. Въ тотъ день когда вы переступили порогъ моего дома, черти плясали отъ радости. Съ тхъ поръ солнце никогда не проглядывало для меня. Съ гитарой подъ окнами въ лунныя ночи, съ вашими испанскими затями и фокусами, съ вашими французскими фразами и интригами, вы втерлись въ мой домъ какъ проказа. Вы разставили свои сти для обихъ моихъ дочерей: поймали сначала брюнетку, потомъ хотли поймать другую, одной было мало для вашей ненасытной утробы. Мать мальчика отправилась туда гд ей больше нравилось, а другую мою дочь, вотъ эту, вы старались отторгнуть отъ дома и отъ меня, чтобы пустить по той же дорог. Она предпочла остаться честною. Вы грозили повситься — съ гитарой и со всмъ. Но ея кошелекъ удовлетворилъ васъ. Вы піявка! Я говорю предъ женщинами, не то я изобразилъ бы вамъ вашу городскую жизнь. Ваше дло, ваша романическая исторія, ваша наружность, все это запятнано безчестіемъ. Вы хватаетесь за каждую женщину съ деньгами которую встрчаете на своей дорог. Вы превзошли Ирода въ умерщвленіи невинныхъ: онъ, по крайней-мр, не питался ими, а вы питаетесь. Вы животное. Назвать васъ пройдохой будетъ милостью.

Онъ остановился, но его необычайная рчь была еще не кончена, блдныя губы открылись для вторичнаго изверженія.

Я вырвался отъ тетушки Дороти и перешелъ къ отцу, говоря:

— Довольно, сэръ. Вы забыли главное правило поносителей: не возбуждать симпатіи къ своей жертв.

— А! И ты туда же съ твоимъ дьявольскимъ краснорчіемъ, загремлъ на меня старикъ.— Я скажу теб прямо, любезный….

Тетушка Дороти обратила его вниманіе на себя.

— Одну ошибку я должна поправить. Ея голосъ, выходившій изъ дрожащаго горла, былъ болзненно тихъ и непріятенъ, какъ будто каждое слово стоило ей большаго усилія.— Моя сестра, любила мистера Ричмонда. Чтобы спасти ея жизнь,— потому что я думала что она любить его сильно и умретъ безъ него,— мистеръ Ричмондъ, изъ сожалнія, предложилъ ей руку, но по моему желанію (она наклонила голову) и пожертвовавъ мною. Это было сдлано для меня, я этого желала: онъ исполнилъ мое желаніе. Не осуждайте…. (ея милыя губы задрожали) или, если осуждать, такъ осуждайте меня.

Вслдъ за этимъ она прибавила тверже:

— Мои деньги принадлежали бы ему. Я хотла пощадить его самолюбіе,— прошу у него прощенія,— удляя часть ихъ ему, безъ его вдома. Я длала это для собственнаго удовольствія, и теперь наказана.

— Прекрасно, сударыня, сказалъ сквайръ съ поразительнымъ спокойствіемъ.— Признаніе безумной должно быть выслушано до конца. Что ты скажешь о двадцати пяти тысячахъ?

— Я хотла помочь моему Гарри.

— Почему ты не сдлала этого открыто?

Она нсколько разъ вздохнула всею грудью, прежде чмъ собралась съ духомъ отвтить.

— Отецъ его готовъ былъ принести невозвратимую жертву. Я боялась что, узнавъ чьи это деньги, онъ отвергнетъ ихъ и исполнить свое намреніе.

Такъ ей не хотлось чтобъ отецъ мой женился?

Старикъ привязался къ слову ‘жертва’:

— Какую жертву, сударыня? Что за жертва?

Я видлъ что отвтъ будетъ стоить ей большаго усилія и поведетъ, можетъ-быть, къ лишней непріятности и воскликнулъ,

— Дло въ томъ что я убждалъ отца жениться на очень богатой женщин, для того чтобъ уплатить деньги въ срокъ. Браните меня сколько угодно. Если вы не понимаете въ чемъ дло безъ долгихъ объясненій, мн васъ жаль. Я многимъ обязанъ вамъ, но не могу отплатить вамъ ни словомъ благодарности, когда вы кричите на моего отца какъ на безумнаго. Безумнаго! Это комплиментъ, въ сравненіи съ тмъ что вы говорите.

— Гарри! предостерегла Дженета или тетушка.

Я возразилъ что мн не до церемонныхъ фразъ. Мною дйствительно овладло безумное желаніе дать волю языку. Сквайръ самъ вызывалъ меня продолжать выраженіемъ лица говорившимъ: ‘попробуй’, и я щедро осыпалъ его злобными насмшками не стоящими повторенія. Я говорилъ какъ говоритъ, въ припадк гнва, человкъ образованный, стараясь образумить я уязвить соперника, подъ вліяніемъ самообольщенія что самъ онъ не утратилъ ни малйшей доли самообладанія. Я говорилъ спокойно, полагая что спокойствіе равняется благоразумію. Ошибка была очевидная. Женщины замтили ее. Въ довершеніе я поблагодарилъ отца за его преданность ко мн.

— По моему мннію, прибавилъ я,— она была чрезмрною и въ послднемъ случа ошибочною, но я умю цнить ее.

Мои слова вывели его изъ апатіи.

— Ричи отдаетъ мн справедливость. Онъ мой милый сынъ, онъ меня любитъ, и я его люблю. Никто не можетъ лишить насъ этого. Онъ любитъ своего разбитаго отца. Вы повергли меня къ своимъ ногамъ, мистеръ Белтамъ.

— Я не желаю васъ видть у своихъ ногъ. Я хочу чтобы вы ушли, а не стояли предо мной, колотя себя въ грудь и гремя какъ треснувшій барабанъ, возразилъ неукротимый старикъ.

Я попросилъ его съ раздраженіемъ поберечь свои сравненія для себя.

Дженета и тетушка Дороти возвысили голосъ.

— Я разбитъ, сказалъ отецъ.

Онъ поднялъ руку, дрожавшую какъ у старика хватающагося за палку. Съ минуту я боялся за него, онъ заговорилъ такъ сходно съ самимъ собой, несмотря на свой жалкій видъ. Но это былъ его старый, давно знакомый мн слогъ въ упадк.

— Я разбитъ, повторилъ онъ.— Я похожъ на древнюю статую вчности входящую въ могилу, работы какого-то знаменитаго скульптора, которую я видлъ на одномъ могильномъ памятник, не могу припомнить гд. Я теперь начну забывать имена людей. Не ваша обида, мистеръ Белтамъ…. я преклонилъ бы голову пока не прошла бы буря. Ваши факты… О, миссъ Белтамъ! Послднее утшеніе назвать васъ прекраснйшею изъ смертныхъ. Моя благодтельница! Мое утшеніе! Не смйтесь надо мною, сударыня..

— Я никогда не смялась и никогда не буду, я жалла васъ, воскликнула она, рыдая.

Сквайръ топнулъ ногой.

— Сударыня, продолжалъ мой отецъ, поклонившись,— я былъ подъ особымъ покровительствомъ небесъ. Я такъ думалъ. Я чувствую себя ограбленнымъ. Я этого не заслужилъ. О, нтъ, вашего великодушія я не заслужилъ. Одинъ изъ небесныхъ ангеловъ убдилъ меня вритъ вамъ. Я не зналъ…. прощайте, сударыня. Дай Богъ мн бытъ достойнымъ встртиться съ вами опять. Вы взяли опору изъ моихъ рукъ, вы погасили свтъ. Я жилъ… да, я былъ нахлбникомъ, самъ того не зная, я жилъ благодяніями женщины, ей я не скажу ничего боле. Вамъ, мистеръ Белтамъ, я клянусь всмъ что есть священнйшаго въ мір: прахомъ моей матери, будущностью моего сына что я считалъ этотъ ежегодный доходъ явнымъ доказательствомъ что мои права считаютъ законными. Я не могу говорить. Еще одно слово вамъ, мистеръ Белтамъ. Оттолкните меня, я ничто, но Гарри Ричмондъ! Его будущность не погибла. Умоляю васъ, онъ вашъ внукъ, помогите ему. Идите немедленно къ пріищу. Вы не откажете въ своей поддержк Гарри Ричмонду. Пусть онъ отречется отъ меня, пусть я буду ничто въ этомъ дом. Общаю вамъ что обо мн никто не услышитъ ни слова ни на земл, ни въ аду. Я теперь уже ничего не желаю, кром брака моего сына съ принцессой. Дайте мн увидать его мужемъ прекраснйшей, благороднйшей женщины въ мір. Я заслужилъ это. Мои способности посредственны, преданность громадна. Объявляю вамъ, сэръ, я жилъ и существовалъ этою надеждой! Вс мои усилія безпрерывно, неустанно были направлены къ одной этой цли. Я жизнь мою готовъ принесть ей въ жертву. Умоляю васъ, мистеръ Белтамъ, идите къ принцу. Если я (онъ сказалъ это трогательно), если я и теперь преграждаю кому-нибудь дорогу, то только какъ упавшее дерево (но его неудержимая фантазія заставила его прибавить:) которое можетъ, однако, запрудить потокъ.

Ддушка уже прокашлялся раза два или три.

— Я готовъ кончить и удалиться отъ васъ, Ричмондъ.

Отецъ поклонился.

— Я уйду, сэръ. Я чувствую что мой языкъ не повинуется мн. Вообразите что это Гарри просить васъ устроить его счастіе. Сегодня я вамъ гарантирую успхъ.

Старикъ обратилъ на меня вопросительный взглядъ. Дженета положила руку на его плечо. Онъ отказался отъ кошачьяго наслажденія длить наше мученіе и высказался съ грубою поспшностью:

— Ричмондъ, ваша послдняя подлость разлетлась въ прахъ. Я отдляю Гарри отъ васъ, въ этомъ онъ, къ счастію, не былъ вашимъ соумышленникомъ. Вы обманули двушку чтобы заманить ее сюда и накинуться на нее подобно птицелову, вы грозили отцу ея скандаломъ, если онъ осмлится прорвать вашу сть, вы клялись погубить ее сплетнями. Она освободилась отъ васъ. Вы притащили сюда вашихъ Англичанъ и Нмцевъ, чтобъ они были свидтелями и ошикали принца, если онъ не сдастся вамъ какъ трусливый путникъ разбойнику на большой дорог. Я помню сказку о неловкомъ мошенник, который, собираясь попугать и ограбить фермера, застрлилъ самого себя, вынимая пистолетъ изъ футляра. Вы, Ричмондъ, сдлали то же самое, и изъ всхъ рчей которыя мн приходилось слышать отъ уличенныхъ преступниковъ, ваша рчь худшая, остриженная овца, еслибы дать ей даръ слова, заговорила бы лучше васъ. Принцесса свободна. Гарри можетъ поблагодарить васъ за то что вы сдлали для него. Она… что такое Дженета? Хорошо, я уже кончилъ. Она не имла намренія выйти замужъ, но этотъ принцъ, который былъ у меня сейчасъ, узнавъ о вашей подлости, поступилъ какъ прилично мущин и джентльмену и предложилъ себя, а она, какъ добрая двушка, искупила свою вину предъ отцомъ, принявъ его предложеніе. Принцъ Германъ далъ мн слово что это правда. Вотъ чмъ кончилась ваша шахматная игра. Еслибъ я пошелъ къ принцу, то конечно не для того чтобы держать вашу сторону, но еслибы не вы съ вашими низостями, принцесса не была бы принуждена выйти замужъ только для того чтобы защитить отца и себя. Его прислали сюда положить конецъ всякимъ недоразумніямъ. Онъ говоритъ по-англійски отлично, въ этомъ я убдился. Вс ваши выдумки будутъ опровергнуты, кончая ныншнею, и настоящій женихъ поставленъ вмсто вымышленнаго, а вы раздлывайтесь какъ знаете съ вашимъ моднымъ свтомъ, предъ которымъ вы недавно гримасничали какъ голова Негра на блюд заклинателя. Теперь можете убираться.

Я подошелъ къ отцу. Его положеніе было ужасне моего. Я считалъ себя осужденнымъ прежде чмъ раздался выстрлъ, пуля котораго произвела только физическое потрясеніе. Онъ, бдный, услыхалъ неожиданно приговоръ равносильный нравственной смерти. Съ какою любовью и постоянствомъ лелялъ онъ надежду женить меня на принцесс, показалъ мн его упадокъ силъ, когда у него отняли эту надежду.

Ддушка воспользовался минутой, чтобы спросить меня на чьей сторон я намренъ остаться.

Я отвчалъ спокойно, безъ малйшаго раздраженія въ голос, что отецъ не лишится меня посл всего что онъ вытерплъ въ этотъ день.

Сквайръ также спокойно посовтовалъ мн отречься отъ негодяя, для моего же блага.

Я взялъ отца подъ руку, онъ не могъ уйти безъ поддержки.

Тетушка Дороти плакала. Дженета стояла у окна не сочувствуя никому изъ насъ.

— Ваше желаніе исполнилось, сказалъ я ей.

Она покачала головой, но не взглянула на меня.

Ддушка молча провожалъ меня глазами пока я не дошелъ до двери.

— Такъ ты уходишь? спросилъ онъ.— Въ такомъ случа я тебя больше не знаю.

Отецъ на порог хотлъ сказать что-то, но только поклонился какъ слпой. Я вывелъ его.

Темнота въ глазахъ помшала мн увидать нсколько лицъ стоявшихъ на набережной у пристани, готовясь покинуть нашу страну. То что я слышалъ отъ избраннаго мною товарища заставило меня усомниться въ здравости его разсудка. Онъ шепталъ это сначала про себя.

— Надо поставить памятникъ Вадди.

Повтореніе этихъ словъ вслухъ было тяжелымъ испытаніемъ моего терпнія. Еслибъ я былъ добре, я понялъ бы что ему необходимо было видть впереди хоть что-нибудь, и онъ не видалъ ничего кром обязанности поставить памятникъ преданной служанк.

ГЛАВА LIV.
Наслдница доказываетъ свои права и я ухожу ни съ чмъ.

Сквайръ жилъ восемь мсяцевъ посл вышеописанной сцены. Онъ поплатился за свое торжество высшею цной: своею жизнью.

Упругая натура моего отца вынесла ударъ, не утративъ, повидимому, здоровья, такъ что свтъ, какъ онъ надялся, долженъ признать его непобдимымъ. Но я, находясь съ нимъ, понималъ что его раны скрыты въ сердц, хотя онъ никогда не говорилъ о нихъ. Онъ утратилъ свой даръ слова и сдлался, какъ онъ выражался, однимъ изъ обыкновенныхъ старичковъ. Я только наблюдалъ его: я не вызывалъ его на откровенность, не будучи самъ въ состояніи сочувствовать или принимать сочувствіе. Я заботился о немъ какъ конвойный, обязанный доставить плнника живымъ.

Я оставилъ его въ Белстед и отправился въ Лондонъ раздлываться съ кредиторами. Несчастіе не уменьшило почтенія капитана и его жены къ ихъ высокому гостю, доставлявшему имъ развлеченія, съ которыми я усплъ познакомиться только поверхностно, но съ такимъ же какъ и они безпредльнымъ удивленіемъ, хотя другаго рода. Они ухаживали за нимъ о странною нжностью, они считали его глубоко оскорбленнымъ,— кмъ или чмъ они не могли сказать. Джулія была недовольна мною за то что я не защищалъ его. Онъ овладлъ вполн ихъ умами. Джулія разказывала мн съ восторгомъ что онъ длаетъ и чего онъ не длаетъ, главная прелесть ея положенія состояла, повидимому, въ томъ что она считала себя въ короткихъ отношеніяхъ съ нимъ, ограничиваясь ухаживаніемъ за нимъ. Пилигримы посщающіе источники таинственно многоводной рки уважаютъ ее не мене, любятъ боле, видя ее въ младенческомъ состояніи. Джулія способна была сообщать мн съ восхищеніемъ что ея питомецъ спалъ не просыпаясь восемнадцать часовъ. Его остроты по поводу предложенія пригласить доктора, сами-по-себ слабыя, приводили ее въ восторгъ, напоминая ей его прежній юморъ. Отъ капитана, какъ и отъ нея, я принужденъ былъ выслушать все что онъ сказалъ о доктор и нашелъ что можно было бы сказать что-нибудь поумне.

— Чертовски остроумно! воскликнулъ капитанъ Вильямъ.— Неправда ли, Гарри? Онъ говоритъ что если докторъ имлъ честь представить его въ этотъ міръ, то это еще не даетъ ему право выпроводить его отсюда, и соглашается повидаться съ нимъ только тогда когда не будетъ въ состояніи сопротивляться, какъ при первой ихъ встрч.

— Докторъ, смерть и бракъ, рискнулъ я замтить капитану,— темы давно избитыя всми юмористами и ихъ подражателями. Капитанъ и Джулія считали меня равнодушнымъ къ достоинствамъ моего отца. Какъ ни любили они сквайра, но тайно они объявляли ему войну, критиковали Дженету, слегка осуждали тетушку Дороти за то что она длала свое доброе дло тайно, а отца моего считали жертвой. Ихъ неизмнная дружба служила мн утшеніемъ въ эту горькую эпоху моей жизни. Отецъ нашелъ бы пріютъ у нихъ, когда ему пришлось бы бороться на каждомъ шагу. Свтъ скоро узналъ что ддушка разошелся со мной, и лишь только этотъ фундаментъ моего положенія поколебался, какъ все величественное зданіе рухнуло, паденіе было ужасно. Джоріанъ Девитъ былъ правъ, говоря что человку въ несчастій всего непріятне видть ‘лица’, подразумвая что въ нихъ исчезаетъ все человческое, когда они смотрятъ съ любопытствомъ какъ вы переносите свою невзгоду. Вы не видите ни друзей, ни враговъ. Вы слишкомъ подозрительны для друзей и слишкомъ ожесточены противъ враговъ, вы видите только маски. Мой отецъ былъ избавленъ отъ этого. Джулія сообразовалась во всемъ съ его желаніями, сама разставляла сти его прихотямъ и радовалась имъ какъ райскимъ птичкамъ. Она ршилась принять въ свой домъ маленькаго, сгорбленнаго старика Багенгопа, пенсіонера и страннаго утшителя моего отца. Старикъ былъ нарочно выписанъ изъ Лондона чтобы развлекать отца игрой на старомъ кларнет, несносномъ жалобномъ инструмент, почти одинаковой величины съ его обладателемъ, и Джулія выносила музыку, раздававшуюся по вечерамъ въ голубой парадной спальн, съ геройскимъ терпніемъ, служившимъ мн примромъ. Багенгопъ пилъ водку, и она не запрещала ему. Онъ зналъ мать моего отца, и выпивъ, могъ говорить о ней. Его игра и его голосъ служатъ доказательствомъ что старикъ уже въ конц своего жизненнаго поприща, говорилъ мой отецъ, но что онъ находилъ въ этомъ утшительнаго, никто изъ нихъ не могъ понять. ‘Онъ былъ смиреннымъ обожателемъ моей матери, Ричи’, услыхалъ я съ нкоторымъ смущеніемъ. Это было сказано чтобы побудить меня щедро обезпечить Багенгопа, прежде чмъ мы покинемъ Англію.— Кром этого я ни о чемъ не забочусь, прибавилъ отецъ. Онъ однако вполн сознавалъ свое пораженіе и катастрофу которую навлекъ на меня, его прикосновеніе къ моей рук и его склонность къ темнот и сну объяснили мн это. Ему не на что было смотрть впередъ, ничто не сіяло предъ нимъ въ темномъ будущемъ, не было у него ни трусливаго правительства, ни покровительствующаго провидвія. Но онъ не жаловался, не просилъ сожалнія, и за это я былъ ему благодаренъ. Онъ могъ бы возбудить сильнйшее сочувствіе къ себ въ Англичанахъ, несмотря на свои не-англійскіе недостатки. Онъ способенъ былъ вызвать потоки слезъ, безконечныя патетическія соболзнованія у нашей чувствительной публики, которая любить плакать, примшивая треть правды къ двумъ третямъ притворства. Отъ него ожидали, мн кажется, что онъ пойдетъ выпрашивать сожалнія, но великодушной публик пришлось разочароваться, чего она никогда не простила ему. Тмъ не мене его тихая грусть трогала сердца, искреннихъ друзей. Правдивое чувство не расточается какъ паръ изъ котла. Я не помню ни одной патетической сцены съ отцомъ. Мой отецъ никогда не лицемрилъ.

Избгая его друзей и приближенныхъ, прекрасныхъ въ нкоторомъ род людей, я избавилъ ихъ отъ испытанія ихъ привязанности. Его слугъ я отпустилъ лично, начиная съ Альфонса и кончая кучеромъ. Послдній въ своей прощальной рчи объявилъ мн что онъ съ удовольствіемъ поступитъ къ намъ опять, если въ то время когда намъ понадобятся его услуги, онъ будетъ безъ мста, что доказало по крайней мр что онъ нашу службу предпочитаетъ другой. Альфонсъ, съ своей стороны, съ помощью своего стереотипнаго національнаго краснорчія, гд ‘si jamais’ величественно поднимались до ‘jusqu’ la mort’, объявилъ что посл службы моему отцу ему противна всякая другая и обрекалъ себя безотрадному отшельничеству. Оба говорили отъ чистаго сердца, но каждый сообразно съ своею натурой. Мистрисъ Вадди переселилась съ растерзаннымъ сердцемъ въ Дипвелъ, это былъ уже третій разъ на ея памяти что отецъ мой, проблиставъ въ Лондон, бросилъ домъ и хозяйство и обрекалъ себя затменію на континент. Она сама рекомендовала континентъ для возстановленія его силъ, сравнивая его съ хамелеономъ, по его способности забывать о себ среди людей которые о немъ ничего не знаютъ.

Мы покинули Белстедъ прежде чмъ сквайръ съ семействомъ возвратился въ Риверсли. Ддушка пролежалъ на остров цлый мсяцъ и былъ привезенъ домой при смерти. Леди Эдбери случайно перезжала каналъ вмст съ нами. Она вела себя не хорошо, казалось мн, безумно, говорилъ мой отецъ. Она сдлала все что могла сдлать чтобы выказать къ нему презрніе въ присутствіи своего общества, а онъ не хотлъ замчать этого. Повидимому онъ поступалъ неделикатно, но онъ объяснилъ мн что настаиваетъ на обмн нсколькими словами единственно для того чтобы спасти ее отъ клеветы. Постепенно я самъ понялъ что она дала пищу сплетнямъ своимъ стараніемъ избжать ихъ. Она прислала за нимъ въ Парижъ, и онъ сдлалъ ей визитъ.

Ддушка и я не видались боле. Онъ получалъ извстія обо мн изъ различныхъ источниковъ, я о немъ изъ одного. Я велъ жизнь рзко противорчившую положенію длъ въ Риверсли, и это было также поставлено въ счетъ моему отцу. Наше скитаніе по континенту кончилось долгимъ кутежомъ, въ которомъ онъ не принималъ участія, но по старой памяти былъ сочтенъ виновнымъ.

‘Мн приказано передать вамъ’, писала Дженета, строго исполняя приказаніе, ‘что если вы вернетесь домой немедленно, вашъ ддушка приметъ васъ на томъ же положеніи какъ и прежде’.

Какъ прежде! въ письм отъ молодой особы неравнодушной ко мн!

Я не могъ оставить отца одного въ Париж и не смлъ отвезти его въ Лондонъ. Негодуя за прошлое, я отвчалъ что готовъ вернуться въ Риверсли, если и отецъ мой найдетъ тамъ радушный пріемъ. Отвта не послдовало.

Формальныя, сухія, бездушныя письма Дженеты производили на меня впечатлніе избитыхъ нравоученій. Какъ не похожи они были на нжныя розовыя записочки Дженни Шасдіанъ, поэта въ проз! Я сравнивалъ ихъ и смялся надъ моими строгими, холодными, прозаическими соотечественниками. Богъ съ ними! Дженни приняла во мн участіе когда я стоялъ такъ низко какъ только можетъ пасть молодой человкъ. Сразу лишенный наслдства, исключенный изъ парламента, отвергнутый любимою двушкой, я остался ни съ чмъ: положеніе которое въ моихъ глазахъ давало мн право пойти по первой открывшейся дорог. Я ршился наслаждаться жизнью, какъ мы выражаемся когда тратимъ жизнь. Было бы напыщенно выразиться что мой Иліумъ въ огн, но несомнненъ тяжелый фактъ что я имлъ Анхиза на плечахъ. Многоглавая гидра, Долгъ, страшно рисовалась на заднемъ план, скандалъ пожиралъ нашу репутацію, наша исторія была достояніемъ всякаго литератора которому вздумается описать ее съ какими бы то ни было прикрасами. На прошлое страшно было оглянуться, а будущее представлялось прямою дорогой на безплодный утесъ, умощенною ничмъ инымъ какъ только наслдствомъ моего бднаго Сюиса. Мой отецъ жилъ между тмъ въ уединеніи и въ полной неизвстности, не причиняя мн, конечно, никакого вреда. Я лишилъ его друга Джоріана, и единственнымъ его развлеченіемъ была ежедневная прогулка въ одинъ изъ второстепенныхъ ресторановъ и обратно. Грустное существовавіе, думалъ я, онъ уврялъ что напротивъ, и что ему не стоитъ никакого труда сохранять бодрый видъ, который, по его словамъ, не долженъ покидать человка ни подъ дождемъ и бурей, ни подъ смертнымъ приговоромъ.

Я, слдовательно, могъ бы быть и въ Риверсли.

Дженета прислала мн сухой вызовъ въ апрл, прекрасномъ мсяц въ степныхъ мстностяхъ, когда юго-западный втеръ пробгаетъ по лугамъ. Я привезъ отца въ Белстедъ, гд мы узнали что сквайръ умеръ. Я угадалъ содержаніе завщанія, мистеръ Бурджинъ сообщилъ мн мало новаго. Дженета получила все, три тысячи фунтовъ ежегоднаго дохода выпали на долю Гарри Лепель Ричмонда, съ тмъ чтобъ они выдавались ему изъ доходовъ имнія и перешли посл его смерти къ его дтямъ, или къ Дженет, если онъ умретъ бездтнымъ.

Я былъ жестоко обиженъ и огорченъ, но не могъ сердиться, потому что понималъ цль завщанія. Тетушка Дороти съ жаромъ толковала мн недосказанное, стараясь оправдать кажущуюся несправедливость.

— Вамъ стоитъ только спросить, чтобы получить все, Гарри, говорила она. Упрямый сквайръ сдлалъ все что могло содйствовать исполненію его завтныхъ надеждъ. Тетушка получила двадцать пять тысячъ фунтовъ, столько сколько она отдала моему отцу.— Я общала что мои деньги не будутъ впередъ идти туда куда шли прежде, сказала она и дала понять что благодаря поведенію моего отца въ Париж, ей не трудно будетъ исполнить свое общаніе. Я не могъ убдить ее въ его невинности.

Я не ожидалъ чтобы суровый старикъ былъ такъ любимъ своими арендаторами и прислугой, какъ оказалось. Я высказалъ свое удивленіе Дженет.

— Да, они любили его, сказала она.— Вс честные люди не ли не любить его.

Они толпой проводили его до могилы. Изъ того что мн пришлось переслушать, я убдился что сквайръ былъ въ ихъ глазахъ совершенствомъ, словомъ, это былъ Англичанинъ какихъ теперь уже мало. Дженета ожидала что я буду тоже восхищаться имъ и раскаиваться. Ожидая отъ меня сочувствія, она прочла мн длинный списокъ его добрыхъ длъ. Это на помнило мн нескончаемые разказы Джуліи о моемъ отц.

— У него было много, сказалъ я, и Дженета замолчала. Ея холодность раздражала меня.

Что иметъ она противъ меня? Наши отношенія стали такъ натянуты что малйшее недоразумніе могло положить между нами бездну. Я подозрвалъ что сдлавшись наслдницей ддушки она считаетъ себя обязанною исполнить его желанія,— но я не поступлю съ ней такъ безчестно, сказалъ я тетушк Дороти.

— Нтъ, не то, отвчала она, — богатство поставило ее въ затруднительное положеніе. Разбить ледъ долженъ ты.

Я доказывалъ что посл моихъ долгихъ отказовъ отъ нея, я не могу сдлать теперь шагу безъ поощренія съ ея стороны.

— Какого поощренія?

— Не пассивнаго согласія, отвчалъ я.

— Гарри, ты еще не просилъ ее, упрекнула меня тетушка.

Это было справедливо.

Сэръ-Родрикъ и леди Ильчестеръ не скрывали своего торжества, но миледи обращалась къ моимъ чувствамъ, разказывая мн что имя ея сына Чарльса даже не упомянуто въ завщаніи. Сэръ-Родрикъ говорилъ о сквайр съ личною гордостью:

— Удивительное умнье обращаться съ такими неотесаными людьми какъ рабочіе въ копяхъ. Они присылали ему свои жалобы, онъ ихъ разбиралъ одну за другою, тутъ уступалъ, тамъ настаивалъ и всегда достигалъ своей цли. Когда рабочіе уступали, онъ имъ дарилъ мсячное жалованье въ вознагражденіе за ихъ благоразуміе. Его умнье вести дла было невроятно, нельзя было предположить такой дловитости въ сельскомъ джентльмен. Онъ боле чмъ вчетверо увеличилъ свое состояніе, гораздо боле.

Надо сказать къ чести достойнаго баронета что хотя онъ можетъ-быть очень желалъ чтобы дочь его нашла себ мужа соотвтствующаго ея богатству, но онъ не препятствовалъ мн видаться съ Дженетой. Риверсли называли моимъ домомъ. Я старался чувствовать себя дома, но все окружающее и Дженета казались мн чужимъ. Я приписывалъ это отчасти ея трауру, отчасти, вопреки мн самому, ея богатству. ‘Говорите при ней съ сочувствіемъ о вашемъ ддушк’, сказала мн тетушка Дороти. Но чтобы говорить такъ какъ ей хотлось, надо, было лицемрить, и я скрывалъ свои лучшія чувства, не говоря ничего. Разоривъ себя вспыльчивостью, я изъ мелочнаго самолюбія не хотлъ поправить ошибку.

Скоро обнаружилось что отецъ мой въ Белстед.

Однажды утромъ я замтилъ по лицу Дженеты что она взволована.

Между нами произошелъ разговоръ доходившій до нжности. Наконецъ она сказала:

— Простите ли вы мн, если я когда-нибудь буду имть несчастіе обидть васъ?

— Вы не обидите меня.

Она надялась что нтъ.

Я засмялся.

— Вы говорите какъ будто вамъ двнадцать лтъ.

— Разв я тогда обижала васъ?

— Ежедневно! это все о чемъ я вспоминаю съ удовольствіемъ.

Она была видимо довольна, но въ моемъ положеніи я хотлъ страсти и увлеченія въ вознагражденіе за признаніе оскорблявшее мою гордость. Къ тому же школа которую я прошелъ въ послднее время сдлала меня нечувствительнымъ къ скрытому волненію англійской двушки. Взглядъ и вспышка румянца были очень привлекательны, но въ нихъ не было страсти, которая могла бы развязать меня и которой я заслуживалъ, какъ мн казалось.

Сэръ-Родрикъ позвалъ ее по какому-то длу въ библіотеку, что онъ длалъ разъ десять въ день, и кром того разсуждалъ о длахъ за обдомъ, во всемъ совтуясь съ дочерью, тономъ въ которомъ слышались торжество и родительская гордость.

— Дженета полновластная распорядительница, говорилъ онъ, — я только совтую, я не боле какъ ея главный агентъ. Но директоръ трехъ компаній и предсдатель одного общества можетъ быть компетентнымъ совтникомъ, прибавилъ онъ. Ея сужденія о вещахъ ей знакомыхъ онъ, какъ и ддушка, считалъ безошибочными.

Дженета ушла къ нему и вскор повезла его на станцію желзной дороги. Тетушка Дороти предупреждала меня что Дженета хочетъ удлить мн часть наслдства и полагала что отецъ ея ухалъ въ Лондонъ по этому поводу, и что она сейчасъ сообщили, это мн. Я отошелъ отъ восточныхъ воротъ парка, лишь только услыхалъ топотъ ея лошадей. Злая судьба направила мои шаги на западъ, къ тому именно мсту гд меня ожидала встрча причинившая мн безчисленныя непріятности. Мой отецъ узналъ въ это утро подробности завщанія сквайра. Я полагаю что сообщилъ это ему кучеръ капитана Вильяма, заботившійся о моихъ интересахъ, онъ узналъ это не отъ Джуліи.

Онъ стоялъ за западными воротами, и приблизясь къ нему, я замтилъ что онъ сильно взволнованъ. Онъ съ ожесточеніемъ стучалъ задвижкой.

— Ричи, меня не пускаютъ ни въ домъ, ни въ усадьбу, воскликнулъ онъ, указывая на сторожку привратника.— Не хотятъ отворить мн.

— Вамъ отказали? спросилъ я.

— Какъ ваше имя, сударь?— Мистеръ Ричмондъ Рой.— Намъ не приказано пускать васъ. И не пустили! Не пустили повидаться съ сыномъ!

— Это вроятно распоряженіе сквайра, которое забыли отмнить, сказалъ я, намреваясь позвать привратника.

Отецъ, съ никогда не покидавшею его проницательностію, остановилъ меня.

— Нтъ, Ричи, нтъ, я не хочу чтобы бдная женщина пострадала изъ-за меня, впустивъ меня вопреки приказанію, она можетъ лишиться мста. Помоги мн, милый мой.

Онъ съ трудомъ влзъ на ворота, и я содрогаясь помогъ ему соскочить, это было подвигомъ для человка его лтъ и вса.

Онъ шатаясь облокотился на меня.

— Невозможно! Невозможно, Ричи! воскликнулъ онъ и разразился потокомъ междометій.

Я не сразу понялъ что они относились къ завщанію. Онъ дрожалъ, горячился, безпрерывно краснлъ и блднлъ, что показалось мн зловщимъ симптомомъ, физическимъ или нравственнымъ. Онъ пришелъ потолковать о завщаніи, говорилъ онъ, онъ опровергнетъ его, уничтожитъ! Гарри лишенъ наслдства! Онъ повидается съ миссъ Белтамъ и распутаетъ гнусную интригу. Тетушку онъ называлъ ангеломъ и такъ горячился что особы смотрвшія на него изъ оконъ Гренджа могли принять его за пьянаго.

У дверей дома моему отцу отказали.

Буфетчикъ, грубый Силлабинъ, хладнокровно преградилъ намъ дорогу.

— Чье это приказаніе?

— Миссъ Ильчестеръ.

— Они боятся меня, крикнулъ мой отецъ.

Я попросилъ вызвать Дженету.

Она пришла немедленно, въ сопровожденіи лакея, который подалъ моему отцу сложенную записку отъ тетушки Дороти. Онъ сдлалъ видъ что читаетъ ее, но все время бормоталъ о завщаніи.

Дженета отпустила слугъ. Она была блдна какъ смерть.

— Насъ останрвили въ дверяхъ, сказалъ я.

— Мн жаль что это случилось, отвчала она.

— Вы берете это на себя?

Она отвчала что-то неслышно.

— Милая моя Дженета, вы называете Риверсли моимъ домомъ, неправда ли?

— Онъ вашъ.

— Вы намрены поддерживать отвратительный раздоръ даже посл смерти ддушки?

— Нтъ, Гарри, нтъ.

— Вы дали приказаніе не впускать моего отца ни въ домъ, ни въ усадьбу?

— Да.

— Вы не хотите принять его?

— Милый Гарри, я надялась что онъ не придетъ такъ скоро.

— Но вы дали приказаніе?

— Да.

— Я не понимаю васъ, милая моя Дженета.

— Мн хотлось бы чтобы вы меня поняли, Гарри.

— Вы вооружаете вашихъ слугъ противъ него.

— Черезъ нсколько дней…. промолвила она.

— Вы оскорбили его и теперь оскорбляете меня, сказалъ я, взбшенный намекомъ на уступку, показывавшимъ что она хочетъ выйти изъ затрудненія, не уступивъ мн.

— Вы здсь хозяйка?

— Да, желала бы не быть.

— Вы хозяйка Реверсли и не хотите принять моего отца!

— Да, пока я здсь хозяйка.

— Почему?

— Гд бы-то ни было, только не здсь, Гарри! Мы съ тетей придемъ съ удовольствіемъ, если онъ назначить какое-нибудь другое мсто.

— Я прошу васъ позволить ему войти въ вашъ домъ. Согласны вы или нтъ?

— Нтъ.

— Ему уже разъ отказали у этихъ дверей. Вы отказываете ему вторично?

— Отказываю.

— Вы стоите на своемъ?

— Я обязана.

— Вы не уступите мн шагу?

— Не могу.

Духъ вооруженной защитницы проглядывалъ въ ея кроткомъ лиц, какъ будто умолявшемъ меня понять что она не можетъ поступить иначе. Ншкняя губа дрожала, глаза были влажны, но ея воля, вступившая въ открытую борьбу со мной, была непоколебима.

Я конечно былъ не такъ глупъ чтобы не понять причины ея отказа.

Она не оскорбитъ своего ддушку, хотя могла бы этимъ задобрить меня, человка котораго она все еще любила.

Но что она могла имть причину и считать ее основательною вопреки мн, и держаться своего намренія вопреки мн, и оскорблять живаго человка который былъ моимъ отцомъ, изъ слпаго повиновенія мертвому, было невыносимою обидой мн и всему человчеству. Я, съ своей стороны, еще могъ простить ее, какъ я убдился съ удовольствіемъ посл минутнаго размышленія. Имя въ виду ея пользу: чтобы вразумить ее, чтобъ объяснить ей разницу между хорошими и дурными побужденіями, чтобы заставить ее подчинить свои чувства строгой логик, я снизошелъ до того кто сталъ убждать ее. Восхищаясь глубиной и вмст съ тмъ мелкостію ея характера и ея прекрасною наружностію, я началъ: — она должна подумать какъ она молода, прежде чмъ ршить что дурно и что хорошо, какъ она мало знакома со свтомъ, клятва данная у смертнаго одра конечно святыня, но согласно ли будетъ съ духомъ христіанскаго ученія соблюдать ее когда это приноситъ ненужный вредъ человку? Если она не изучала философіи, все же она способна отличить хорошее намреніе отъ дурнаго, нравственное отъ оскорбляющаго человческую природу, обязаться мстить за другаго, значитъ обречь себя рабству, это нелпо…. и такъ дальше, проявляя удивительное терпніе.

Справедливость моихъ словъ не могла быть опровергнута. Къ сожалнію я не видалъ разницы между благоразумною рчью и благоразумнымъ дйствіемъ, и чувствуя что я говорю правду, я вообразилъ себя уполномоченнымъ убждать ее.

Она воспользовалась первою остановкой.

— Напрасно, Гарри. Я поступаю такъ какъ мн велитъ долгъ.

— Мои слова слдовательно пропали даромъ?

— Еслибы вы были такъ добры, подождали дня два или три.

— Будьте благоразумны.

— Я стараюсь.

— Тверда какъ кремень,— вы всегда были такая. Самая благородная женщина въ мір, съ этимъ я согласенъ. Я не знаю другой, могу васъ уврить Дженета, которая въ благодарность за десять, за двадцать милліоновъ фунтовъ сдлала бы такую безполезную жестокость. Какъ! Вамъ кажется что онъ былъ мало наказанъ, когда его тиранили, издваясь надъ нимъ въ вашемъ присутствіи. Есть можетъ-быть женщины жестокія, допустимъ что это возможно,— но нтъ ни одной, кром васъ, которая такъ дорожила бы спокойствіемъ своей совсти чтобы принесть жизнь человческую въ жертву клятвы. Я забылъ подлинныя выраженія завщанія. Сказано тамъ что вы должны выгнать его?

Мой отецъ стоялъ въ отдаленіи. Услыхавъ слово ‘завщаніе’, онъ заговорилъ поспшнымъ шепотомъ, потрясая письмомъ тетушки.

— Я не прочелъ ни одной строчки отсюда, даю вамъ слово, ни одной строчки, но я знаю что это ея почеркъ. Завщаніе! Ради всего святаго, сударыня (онъ поклонился Дженет), ни слова объ этомъ принцесс, или мы погибли. У меня большой колоколъ въ голов, не то я сказалъ бы больше. Слышать конечно ничего не могу.

Дженета жалобно перевела глаза скь него на меня.

Ранить оленя и смотрть съ сожалніемъ на его страданія вещь весьма обыкновенная.

Я попросилъ отца погулять по дорог предъ домомъ. Онъ потребовать чтобъ я тщательно указалъ ему направленіе и тотчасъ же повиновался, сказавъ:

— Я стою за васъ, не забудьте. Я сказалъ бы теперь, еслибы не этотъ странный колоколъ. Пройдя нсколько ступенекъ, онъ обернулся и воскликнулъ, приложивъ руки къ ушамъ:— бумъ! Онъ шелъ нетвердо, не такъ какъ ходилъ прежде и даже въ послднее время.

— Не боленъ ли онъ, спросила Дженета.

— Онъ не хочетъ посовтоваться съ докторомъ. Симптомы угрожаютъ апоплексіей или параличомъ. Кончимъ нашъ разговоръ. Вы знали что Риверсли достанется вамъ.

— Это я знала, Гарри, но больше ничего не знала.

— Старый домъ былъ оставленъ вамъ съ тмъ чтобы вы не пускали въ него моего отца?

— Я общала.

— Дали слово, поклялись?

— Нтъ.

— Ну, милая моя, хуже вы поступить не могли. Еслибы васъ ожидала за это казнь, вы все-таки отказали бы?

— Вроятно, отвчала она спокойно.

— Такъ прощайте, сказалъ я.

Эта женская мягкость, соединенная съ невроятною твердостью, приводила меня въ недоумніе, раздражая меня тлъ боле что я чувствовалъ себя очарованнымъ не столько ея кротостью какъ ея умственною незрлостью. Она не должна была отвчать такъ, въ ея отвтахъ слышалась гордость, ей нравилась мягкость ея голоса, когда она объявляла себя непреклонной. Я воображалъ какъ она любуется собою.

— Вы уходите Гарри? Вы не примете Риверсли?

Я засмялся.

— Чтобъ избавить васъ отъ дальнйшихъ дилеммъ?

— Нтъ, но почему же не взять?

— Я вамъ глубоко благодаренъ за ваше великодушіе, я говорю искренно, но это было бы ршительно противъ желаній вашего ддушки. Подумайте что онъ оставилъ Гренджъ вамъ, а не мн.

— Желанія ддушки! Я не могу исполнить всхъ его желаній, вздохнула она.

— А вамъ хотлось бы исполнить ихъ вс?

Мы были на щекотливомъ пути, и ея вспыхнувшее лицо обнаружило что она это понимаетъ.

Однако я поступилъ неделикатно предложивъ такой вопросъ, Она заслуживала снисхожденія.

Я ожидалъ что она не выдержить, задрожитъ и выкажетъ готовность броситься мн на шею. Она отвчала спокойно: — Не теперь.

— Вы не хотите исполнить немедленно вс его желанія.

— Гарри, мн трудно исполнить то что на меня возложено.

— Но въ благодарность вы готовы современемъ исполнить ихъ вс?

— Я не скажу боле ничего о моей готовности, Гарри.

Мы пожали другъ другу руку какъ чужіе.

Я отвелъ отца въ Белстедъ. Онъ былъ слишкомъ раздраженъ чтобъ остаться тамъ. Вечеромъ, посл безполезнаго разговора съ тетушкой о событіи дня, я повезъ отца въ Лондонъ, чтобъ онъ могъ повидаться съ своими адвокатами. Они были такъ добры что согласились, когда я уступилъ имъ дв трети моего годоваго дохода, обращаться съ нимъ какъ съ больнымъ и сообщили ему что дло его идетъ успшно. Результатъ не удивилъ меня. Отецъ вышелъ изъ своей апатіи, походившей на опьяненіе, и воскликнулъ:

— Въ конц концовъ Ричи будетъ все-таки обязанъ мн своимъ положеніемъ въ свт. Между тмъ, согласился онъ, намъ необходимо бжать отъ кредиторовъ. Что касается до этой эксцентричной породы людей, въ одно время человколюбивыхъ и жестокихъ, онъ могъ сообшить мн о и, ей много интересныхъ свдній, пріобртенныхъ личнымъ опытомъ.— Джоріанъ Девитъ сравниваетъ ихъ съ плющомъ убивающимъ дерево, но будучи вмст съ тмъ паразитами, они не могутъ не любить своего должника, онъ ихъ жизнь и поддержка. Вырвавшись изъ ихъ когтей въ критическую минуту, когда они готовы задушить его, онъ возвращается къ нимъ съ новыми силами, и они начинаютъ снова врить въ его будущность. Мн былъ знакомъ этотъ языкъ, это было вспышкой прошлаго и зловщею вспышкой. Меня ему нелегко было обмануть. Онъ скоро далъ мн другія доказательства что не считаетъ себя побжденнымъ. Въ Англіи намъ не было мста. Мы ухали въ Вну, и тамъ, въ конц аристократическаго сезона, онъ возобновилъ знакомство съ одною русскою барыней, графиней Корниковой, и мы разстались. Это была женщина среднихъ лтъ, богатая, веселая и знавшая вс подробности исторіи моего отца, которыхъ онъ не скрывалъ. Она ненавидла маркграфиню фонъ-Риппау, которая была тоже въ Вн и не кланялась намъ. Я узнать что это она отправила Германа въ Англію, лишь только узнала что Оттилія тамъ. Она научила его хать прямо въ Лондонъ къ Рою, тамъ адресъ оставленный моимъ отцомъ указалъ ему дальнйшій путь, съ Эккартомъ онъ встртился только на утреннемъ позд. Я разказываю это чтобы показать роковое стеченіе обстоятельствъ.

Леди Эдбери была тоже въ Вн. Такимъ образомъ нмецкія и англійскія похожденія моего отца отразились на новомъ період его жизни, въ которомъ я не хотлъ принимать участія, и замтивъ что на него нападаетъ прежняя тоска, когда онъ думаетъ о скромныхъ путяхъ на которыя его обрекало мое товарищество, я покинулъ его.

Темплъ доставилъ мн въ август письмо отъ Дженеты. Оно было написано довольно умно для такой безхитростной двушки и могло бы тронуть меня, еслибы въ это время другая новость не поколебала земли подъ моими ногами.

Дженета просила у меня прощенія за свою грубость, прибавляя характеристически что иначе она никогда бы, не поступила. Убжденіе что такою какою создала ее природа она должна и всегда остаться крпко засло въ ея голову, или это былъ еще открывшійся клапанъ въ ея разсудк. Она считала себя обязанною уважать волю ддушки. Она дала также понять что готова и на дальнйшія жертвы. Удивительная покорность! Я видлъ что скромность стсняла выраженія, но недостатокъ ясности произвелъ на меня соотвтствующее впечатлніе.

‘По крайней мр согласитесь на раздлъ наслдства, Гарри. Оно должно было достаться вамъ. Это крайность которая кажется мн насмшкой надо мною. Я была эгоистичнымъ ребенкомъ и могу сдлаться недостойною уваженія женщиной. Вы не простили моего поведенія на остров въ прошломъ году, но я не знаю въ чемъ я виновата, можетъ-быть я пойму это современемъ. Я нуждаюсь въ вашей дружб и въ вашихъ совтахъ.

‘Тетя будетъ жить со мной, она говоритъ что вы дополнили бы насъ. Во всякомъ случа я переведу Риверсли на ваше имя. Пришлите мн ваше согласіе. Папа требуетъ его прежде чмъ передача будетъ подписана.’

Письмо оканчивалось прощаніемъ, просьбой отвтить и подписью ‘любящая васъ’.

Въ тотъ самый день которымъ оно было помчено, одна изъ внскихъ газетъ объявила о брак Оттиліи съ принцемъ Германомъ.

Я отвтилъ рядомъ хладнокровныхъ, философскихъ изреченій такъ же мало соотвтствовавшихъ моихъ чувствамъ какъ было бы публичное исполненіе джиги на Salzach-Brcke. Наши характеры не только различны, но противоположны, писалъ я. Она обладаетъ сильною волей, я тоже, но къ сожалнію наши мннія всегда расходятся. Мы, конечно, останемся друзьями, Что же касается ея характера, она должна знать что всякій человкъ обязанъ изучать въ чемъ его характеръ хорошъ и въ чемъ дуренъ и подчинять его себ. (Я выражался многословне и педантичне чмъ смю показать здсь, я былъ боле чмъ дерзокъ.) Это было непростительною выходкой, но человкъ воображающій что онъ пишетъ какъ философъ, когда онъ чувствуетъ себя какъ раненый дикій, способенъ на такіе промахи. Письмо было отправлено и сдлало свое дло.

Вслдъ за этимъ я предпринялъ пшеходное состязаніе съ Темплемъ.

Отправляйтесь къ Альпамъ вы, больные духомъ, не для того чтобы сидть и хандрить глядя на нихъ, ибо физическій покой и комфортъ обезсилятъ душу и научатъ васъ сравнивать человческую слабость съ высокимъ и безконечнымъ, ходите, утомляйтесь, преодолвайте трудности, ищите опасностей, потйте, трудитесь, чтобы заслужить покой, убдитесь что сильная усталость есть наслажденіе которымъ вы пренебрегали, и что отдыхъ есть высшая награда. Хотите ли знать что значитъ начать снова надяться и имть вс свои надежды предъ собою? Взбирайтесь на такія вершины гд каждый шагъ дается съ бою. Тамъ веселыя, незначительныя надежды выростаютъ какъ цвты предъ путникомъ, спшныя, быстро доказывающія свою пользу, удовлетворяющія своею достижимостью. Какъ скоро вс старыя заблужденія отпадаютъ отъ васъ тамъ. Вы человкъ вашихъ способностей, ничего боле. Какъ можетъ человкъ претендовать на большее? спрашиваешь съ удивленіемъ, когда чувствуешь себя здоровымъ. Поэтическіе рапсоды внизу, въ долинахъ, могутъ описать вамъ красоту и величіе вершинъ, но не могутъ сорвать вамъ цлебную траву. Ее срываетъ для себя тотъ кто бродитъ въ сумерки по скользкимъ выступамъ, высматривая не блеснетъ ли гд огонекъ пастушьей хижины, кто перепрыгиваетъ черезъ зеленыя разщелины, кто протягиваетъ смлую руку въ уединеніи изумрудной вершины.

ГЛАВА LV.
Мое возвращеніе въ Англію.

Съ Альпійскихъ горъ я переселился въ степи и наслаждался Востокомъ, пока онъ не началъ истощать меня. Исторія, какъ воздухъ, которымъ мы дышемъ, должна быть въ движеніи чтобы не сдлаться вредною, иначе ея устарвшія воззрнія становятся заразительными. Моя страсть къ солнцу и къ загорлымъ людямъ длилась два года, мое добровольное скитальчество еще годъ, потомъ, совершенно неожиданно, мною овладла тоска по Англіи, тоска столь сильная что я пренебрегъ корреспонденціей за нсколяко мсяцевъ, ожидавшею меня въ Дамаск и въ Каир, чтобы не опоздать на пароходъ. Дождливое утро приснившееся мн среди раскаленной пустыни было, можетъ-быть, причиной моего страстнаго желанія увидать родину и Дженету, Дженета была окружена влажнымъ воздухомъ и мокрою весеннею зеленью, я видлъ ясно какъ она поднимала рукой поникшую розу. Возможно ли что я отказался быть ея мужемъ? Возможно ли чтобы такая благородная двушка была отвергнута нсколько разъ человкомъ въ здравомъ разсудк? Я назвалъ себя презрннымъ идіотомъ, чтобъ отвязаться отъ такихъ мыслей. Можетъ-быть она сдлала то же самое. Нтъ, она будетъ врна до гроба. Я повторялъ это съ жаромъ, воображая что длаю это только для того чтобъ отдать ей справедливость. Тетушка Дороти и Темпль увдомляли меня объ ея скромной жизни въ Риверсли, по временамъ въ Лондон: она была все та же Дженета. Темпль въ послднемъ письм упоминалъ о леди Кенъ въ связи съ ея именемъ, но это не внушало мн никакихъ опасеній. Новости о моемъ отц смущали меня, судя по нимъ, я заключилъ что онъ въ Лондон и ожидаетъ окончанія своего дла. Откуда у него деньги?

Деньги и мой отецъ встрчались какъ и расходились случайно, въ доказательство чего я припомнилъ, прозжая въ виду Адижа и Ломбардской равнины, происшествіе случившееся во время моей прогулки съ темпломъ по Альпамъ и имвшее больше значенія для него чмъ для меня. Однажды мой ревностный другъ, для котораго не существовало препятствій, разбилъ себ колнку объ утесъ, близь Иннсбрука, и былъ приглашенъ молодою англійскою двушкой въ домъ ея отца, отставнаго ииженернаго полковника нашей арміи. Полковникъ принужденъ былъ эмигрировать изъ своего отечества. Преступленіе его, само по себ ничтожное, сказалъ онъ намъ, обрекло его на вчную ссылку: онъ былъ отцомъ девяти здоровыхъ дочерей. Уступивъ просьбамъ двухъ старшихъ, онъ, противъ своего убжденія, уврялъ онъ, поселился въ Тирол. Теперь пять дочерей замужемъ за иностранцами и расточаютъ благородную англійскую кровь на породу иностранныхъ графовъ и бароновъ. Вотъ какъ он отплатили ему. ‘Я не ропталъ на судьоу пока не сдлался отцомъ’, сказалъ милый полковникъ Геддозъ. ‘Я глядлъ на радугу, когда услыхалъ ваши шаги, и думалъ видна ли она въ эту минуту въ Англіи, и зачмъ я не тамъ. Онъ жилъ заграницей чтобы быть въ состояніи дать приданое дочерямъ. Его зятья были люди хорошіе, на это онъ не могъ пожаловаться, но что если вс дочери выйдутъ за иностранцевъ? Его простодушная откровенность обворожила насъ, и я замтилъ что мой податливый Темпль охотно успокоилъ бы отца насчетъ Люси, одной изъ его незамужнихъ дочерей. Мы принуждены были признаться что она заимствовала иностранный акцентъ. Старый полковникъ ворчалъ и просилъ насъ извинить его что онъ не можетъ обращаться съ нами какъ съ чужими. Сердце его рвется къ молодымъ англійскимъ джентльменамъ.

Мое имя, сказалъ онъ, — напомнило ему замчательную личность которую онъ зналъ въ отечеств, нкоего Роя Ричмонда, сына актрисы и такого-то, какъ гласило преданіе, старый лордъ Эдбери зналъ объ этомъ боле чмъ кто-либо другой.

Теперь Рой авантюристъ, но душа у него рыцарская, клянусь честью. Вы найдете много выскочекъ и между иностранцами, но такого никогда! Откуда онъ бралъ свои деньги, никто не зналъ, но я увренъ что онъ для нихъ никогда не сдлалъ грязнаго дла. Я разкажу вамъ одинъ случай…. позвольте мн разказать мистеръ Ричмондъ, я не имлъ удовольствія говорить по-англійски полъ-столтія или по крайней мр четверть. Лордъ Эдбери общалъ оставить ему нсколько тысячъ, и онъ рискнулъ ими чтобы спасти одну даму, возненавидвшую его за его услугу. Леди Эдбери была изъ рода Больтоновъ, не отличавшихся смиреніемъ. Она убжала отъ мужа, старый лордъ воротилъ ее. ‘На свою же гибель, смотрите’, говоритъ она ему, Дйствительно. Рой случайно узнаетъ о новой интриг. Онъ садится на лошадь, детъ день и ночь, и въ сумерки прячется между воротами парка и домомъ миледи. Говорили будто онъ зналъ что маркизъ слдитъ за женой, по крайней мр таковъ былъ фактъ: она готовилась убжать, а онъ намревался остановить ее. Она выходитъ въ паркъ, видитъ закутанную фигуру, воображаетъ что это ея Лотаріо и конечно бросается въ его объятія. Господинъ съ которымъ она хотла бжать былъ мой пріятель, но чмъ мене вы будете слдовать нашему примру, тмъ лучше. Это былъ періодъ страшнаго упадка нравственности. Онъ сказалъ мн что видлъ всю сцену въ ворота, за которыми у него стояла карета четверней. Старый лордъ выскакиваетъ изъ-за куста и бросается на жену и ея мнимаго любовника. Миледи арестована въ объятіяхъ своего спасителя, а мой другъ удаляется на цыпочкахъ, и по-моему это лучшее что онъ могъ сдлать. Наши нравы были ужасны! Леди Эдбери не видла посл того Роя Ричмонда, старый маркизъ тоже, но онъ удвоилъ сумму которую намревался оставить ему. Рой, кажется, женился на богатой наслдниц и остепенился. Онъ былъ краснорчивый малый и весьма занимательный собесдникъ за столомъ.

Я не сообщилъ полковнику Геддону моего родства съ его героемъ.

Какъ я жаллъ его, прозжая мимо большой дороги въ Иннсбрукъ! Я халъ домой, я готовился увидать Англію, зеленую, туманную Англію, ея домы и луга! И я опять поблагодарилъ въ душ полковника за то что онъ примирилъ меня хоть немного съ моимъ страннымъ отцомъ.

Потокъ дыма окрашеннаго утреннимъ свтомъ разстилался подобно знамени къ сверо-востоку, когда я въхалъ въ Лондонъ и отправился на квартиру Темпля. Онъ былъ въ суд, участвуя въ процесс въ качеств помощника отца. Такъ Темпль сдлался однимъ изъ счастливцевъ, однимъ изъ трудящихся людей! Я пошелъ въ судъ и едва узналъ его тамъ въ его парик. Вся его обязанность состояла въ подсказываніи отцу. Дло шло о столкновеніи на мор. Барка Присцилла столкнулась у устья Темзы съ купеческимъ бригомъ, и къ моему удивленію, Присцилла оказалась судномъ капитана Джаспера Вельша. Лишь только я пожалъ руку Темпля, какъ мн пришлось совершить ту же церемонію съ самимъ капитаномъ, нисколько не измнившимся наружно. Капитанъ изумился увидавъ меня, сказалъ что борода и усы придаютъ молодому Англичанину иностранную наружность и началъ разказывать какими путями Провидніе привело его къ Темплю и его отцу.

— Да, да, капитанъ Вельшъ, замтилъ Темпль,— мы выпутали васъ, но въ другой разъ смотрите хорошенько за вашими людьми. Я подозрваю что у нихъ двоится въ глазахъ, при всей чистот ихъ совсти. Угорь уйдетъ и изъ плотной сти.

— Что вы можете сказать противъ моихъ людей? спросилъ капитанъ.

Темплъ отвчалъ что поговоритъ объ этомъ посл и смясь утащилъ меня за собой.

— Онъ попадетъ когда-нибудь въ бду со своими людьми, Ричи. Я хочу предупредить его. Ты получилъ вс мои письма? Ты словно изъ желза вылитъ. Я начинаю недурно, суда нисколько не боюсь, но и не слишкомъ самонадянъ. Жаль что твой отецъ повелъ дло такъ плохо.

— Какое дло?.

— Разв онъ не писалъ теб?

— Писалъ раза два или три, кучу междометій.

— Ты знаешь что онъ наконецъ началъ свое дло. Кончилось конечно такъ какъ мы вс ожидали.

— Гд онъ? Не видалъ ли ты Дженету въ послднее время?

— Она въ Лондон, въ дом миссъ Ильчестеръ.

— Напиши мн адресъ на этой карточк.

Темплъ написалъ, но какъ-то нершительно, и я бросился къ Дженет, забывъ проститься съ моимъ другомъ. Мн до безумія хотлось поблагодарить ее за такую неожиданную нжность къ моему отцу. Теперь ничто не стоитъ между нами. Я вознагражу ее! Или чтобы выразиться приличне и соотвтственно съ моими лучшими чувствами, я буду просить чести и счастія посвятить ей мою жизнь. Она моя, она образецъ постоянства! Я люблю ее, теперь я въ этомъ вполн увренъ.

Могъ ли я не увриться въ этомъ еще боле, когда увидалъ ее наконецъ? Она сидла возл кресла, на которомъ спалъ мой отецъ, и держала его руку. Такая картина была прекрасне сновиднія, въ которомъ я видлъ ее ухаживающею за розами. Тетушка Дороти подошла ко мн, обняла меня и попросила быть потише. Дженета не двинулась. Занавсы оконъ были опущены, въ камин горлъ огонь, я услыхалъ тяжелое дыханіе отца.

— Гарри, произнесла тихо Дженета.

Я опустился предъ ней на колни.

— Моя милая, моя несравненная Дженета.

— Не разбудите его, шепнула она.

— Нтъ, но я дома.

— Я рада.

Одну руку она принуждена была протянуть мн. Я поцловалъ ее. Она была видимо изумлена моею горячностью.

— Я не могу не сказать вамъ сейчасъ же какъ я люблю васъ, моя Дженета. Вы ни разу не написали мн. Я не виню васъ, я одинъ виноватъ во всемъ. Я теперь знаю самого себя. Почему вы отнимаете у меня свои руки?

Какъ молнія предъ грозой сверкнулъ взглядъ брошенный Дженетой на тетушку Дороти.

— Читали вы послднее письмо тти? спросила она.

— Послднихъ писемъ я не читалъ, отвчалъ я, удивленный тономъ ея голоса.— Для чего? Моя неизмнная Дженета, я пріхалъ домой для васъ. Клянусь честью, я люблю васъ всмъ сердцемъ.

— Не трогайте меня, сказала она отстраняясь отъ моей руки.

Отецъ зашевелился.

— Мы ожидаемъ Гарри, сказала ему тетушка Дороти.

— Восемь Гарри царствовали въ Англіи, пробормоталъ онъ.

Тетушка Дороти вывела меня изъ комнаты.

— Его надо приготовить къ свиданію съ вами. Доктора говорятъ что неожиданность можетъ убить его. Дженета уметъ обращаться съ нимъ.

— Она немного холодна со мной, тетушка. Я знаю что заслужилъ это, но я люблю ее всмъ сердцемъ. Я какъ будто только что проснулся.

— Вы не получили моего послдняго письма, Гарри?

— Я не получалъ писемъ мсяцевъ девять или боле. Кстати, дло мое ршено и это хорошо. Онъ пошелъ какъ корабль на скалы. Разкажите мн какъ Дженета сошлась съ нимъ. Я готовъ побожиться что она все еще не пускаетъ его въ Риверсли. Нтъ? И я люблю ее за ея упрямство, я люблю все что составляетъ часть ея характера.

— Гарри, вспомните какъ вы жестоко писали ей.

— Я писалъ ей только разъ.

— Молчаніе было жестоко.

— Я искуплю вс мои проступки. Я буду угадывать ея желанія, я буду смиреннйшимъ изъ поклонниковъ.

Въ окно гостиной, у котораго мы стояли, я увидалъ какъ Дженета, опершись на руку моего отца, вошла въ экипажъ, а потомъ вошелъ онъ, принявъ ея помощь, стоившую ей усилія, судя по ея сжатымъ губамъ и нахмуреннымъ бровямъ.

— Почему она узжаетъ не поговоривъ со мною, тетушка?

— Она всегда катаетъ его въ это время, чтобъ онъ могъ сказать что показалъ себя. Ему невыносима мысль что общество считаетъ его побжденнымъ, а за нею вс такъ ухаживаютъ что должны ухаживать и за нимъ.

— Какъ она великодушна!

Тетушка Дороти заплакала. Я прижалъ ее къ сердцу и, стараясь развеселить ее, продолжалъ восхвалять Дженету. Она плакала все сильне.

— Нтъ ли чего-нибудь новаго? спросилъ я.

— Для насъ это уже не новость, Гарри. Я уврена что вы мужественны.

— Мужественъ! Что же предстоитъ перенести мн?

— Много, если вы любите ее, Гарри.

— Говорите.

— Лучше если вы узнаете это отъ меня, Гарри. Я писала вамъ. Мы не думали что это будетъ вамъ непріятно. Кто могъ предугадать такую перемну въ васъ? Она мене всхъ.

— Она любитъ другаго?

— Я не скажу чтобъ она была влюблена.

— Скажите мн худшее.

— Она помолвлена.

ГЛАВА LVI.
Дженета и я.

Дженета и я были одни.

Когда ваша возлюбленная измнитъ вамъ въ ваше отсутствіе, вы, узнавъ это, прежде всего спросите имя вашего соперника. Его имя — ничего боле. Какое чудовище предпочла вамъ неврная измнница?

Этотъ же вопросъ вертлся у меня на язык, когда тетушка Дороти сообщила мн о помолвк Дженеты. Но люди не одинаковы, и я, томясь желаніемъ предложить вопросъ, молчалъ, опасаясь услышать имя которое разожгло бы мою ненависть и ревность. Человкъ котораго выбрала Дженета долженъ быть образцомъ благородства, она не выберетъ какую-нибудь дрянь, и мн не хотлось думать о немъ. Я ушелъ изъ дому, общавъ придти вечеромъ или на другой день, но на улиц встртился съ Дженетой, возвращавшеюся съ отцомъ изъ парка. Отецъ взялъ меня за руку, и я принужденъ былъ вернуться съ ними.

Отецъ удалился, покоряясь предписанію отдыхать часъ предъ обдомъ, Дороти Белтамъ пошла одваться. Дженета осталась со мной.

Ея красивое лицо было блдно какъ мраморъ. Она стояла выпрямившись. Я ожидалъ увидать стыдъ, можетъ-быть раскаяніе въ лиц женщины которая измнила мн, пользуясь моимъ отсутствіемъ. Съ тхъ поръ какъ я прикоснулся къ ея рук, неоспоримой собственности другаго, выводя ее изъ экипажа, мои нервы содрагались въ ожиданіи горькаго наслажденія увидать сознаніе вины на ея выразительномъ лиц. Она стояла серіозно внимательная.

— Дженета, я долженъ поблагодарить васъ за вашу доброту къ моему отцу.

— Вы знаете, Гарри, что я должна была искупить прежнюю жестокость.

— Я благодаренъ вамъ всмъ сердцемъ.

— Мн пріятно угождать вамъ, даже въ пустякахъ.

— Это не пустяки.

— Мн это не стоило никакого труда.

— Вы нашли его опутаннымъ долгами?

Она слегка пожала плечами.

— Долги были, но теперь ихъ нтъ.

— Вы хотли связать меня по рукамъ и по ногамъ благодарностью.

— Я хотла сдлать то что сдлали бы вы, насколько это было для меня возможно.

— Я пріхалъ домой думая что вы свободны.

— Ття писала….

— Писала, но я не получилъ письма, иначе я не пріхалъ бы. Или, почемъ знать? Можетъ-быть я былъ бы здсь раньше.

— Вы теперь здсь, Гарри.

— Я могу теперь сказать только одно, Дженета: въ т дни когда я былъ непостояненъ и несправедливъ, и не добръ съ вами, а Геріотъ хвалилъ васъ какъ женщину которая будетъ самою врною женой въ Англіи, я поддерживалъ его.

— Я не буду благодарить васъ за комплименты, Гарри. Я знаю что могу сдержать слово.

— Данное тому человку? Вы еще не жена его.

— Нтъ, отвчала она машинально.

— Разв свадьба была отложена? Извините, вы говорите о ней такимъ тономъ….

— Я отложила ее съ зимы на лто, Гарри, въ надежд что вы прідете и будете сопровождать меня къ алтарю.

— Я? Какую же роль назначили вы мн въ брачной церемоніи!

— Друга, я надялась, моего стараго лучшаго друга.

— Да, мы были все равно что помолвленные.

— Никогда.

— Вы хотли чтобъ я присутствовалъ при вашемъ бракосочетаніи съ другимъ?

— Я думала что могу разчитывать въ этомъ на Гарри.

— Отдать то что было моимъ раньше чмъ я себя помню? Отдать васъ! О! Я желалъ бы только знать что вы та же самая Дженета которую я могъ видть и которая дополнила бы меня, какъ говорить Геріотъ. Я теперь чувствую что я всегда любилъ васъ, Дженета. Присутствовать при вашей свадьб съ другимъ! Но я обнималъ васъ! Я цловалъ васъ! Вы не можете забыть меня, и, судя по совсти, вы не можете выйти ни за кого кром меня. Если только не признаетесь что вы совершенно измнились. Признайтесь и я не буду настаивать. Если вы честная двушка, вы моя. Что это за врность слову? Вы боитесь нарушить его изъ гордости. Вы любите, вы должны любить меня, вы не можете любить никого кром меня. Я къ этому привыкъ какъ къ воздуху которымъ дышу. Боже мой, да разв я могу видть васъ чужою женой? Никакая церемонія не можетъ соединить васъ съ другимъ и разлучить со мной. Это не только невозможно, но еслибъ и было возможно, я не задумался бы помшать, и потому что имю право, и потому что сдлать бы этимъ добро вамъ. Мы помолвлены съ самаго рожденія или по крайней мр съ дтства. Я знаю ваши воззрнія, ваши привычки, ваши капризы, отъ простйшихъ до самыхъ милыхъ. Вы не опускайте рсницъ, вы скажите мн, можетъ ли человкъ съ такими воспоминаніями какими обладаю я, выпустить васъ? Вы моя, потому что вы неспособны измнить.

Мои неистовые софизмы поколебали ея здравый смыслъ. Удивленіе на происшедшую во мн перемну было также причиной ея минутнаго замшательства.

— Гарри, ваше послднее письмо, сказала она тяжело дыша.

— Письмо сумашедшаго, письмо идіота! Такъ это мн наказаніе?

— Не наказаніе, но это письмо…. Я искала хоть слова любви, хоть малйшаго намека, я держала его всю ночь на сердц, въ надежд что хоть во сн найду въ немъ что-нибудь утшительное, и не нашла ничего.

— Но я былъ въ ужасномъ состояніи, когда писалъ его. Вспомните чего я лишился. И къ довершенію всего вы затворяете двери предъ моимъ отцомъ. Я могъ бы извинитъ и оправдать вашъ поступокъ въ другое время, когда я былъ не такъ несчастенъ, а онъ не такъ обидчивъ. Какъ мн объяснить вамъ мое положеніе? Вы его никогда не поймете. Но я вижу себя въ вашихъ глазахъ. Я не чужой вамъ, Дженета, подите ко мн!

Она прошептала какой-то протестъ.

— Такъ день свадьбы уже назначенъ? спросилъ я.

— Назначенъ. Я теперь уйду, Гарри. Вашъ отецъ любитъ видть меня хорошо одтою.

— Будетъ у васъ обдать тотъ человкъ который хочетъ жениться на васъ?

— Не сегодня.

— Сегодня не онъ, а я. Ваши родители одобряютъ вашъ выборъ?

— Да.

— Такъ онъ изъ высшаго круга? Не правда ли?

— Онъ благороднаго рожденія.

— Вы говорите какъ баллада. И вы сами назначили день свадьбы?

— Да.

— Такъ вы уже принадлежите ему?

— Я не могу думать иначе. Теперь я уйду, Гарри.

— Одно слово: любите вы его?

— Вы должны понять это по моимъ поступкамъ.

— Ваши поступки со мной были не изъ лучшихъ. Любите вы меня?

— Я любила моего дорогаго друга Гарри, который не предложилъ бы мн такого непріятнаго вопроса, сказала Дженета.

Въ эту минуту тетушка Дороти и мой отецъ, войдя въ комнату, дали ей возможность скрыться.

Обдать съ моимъ разбитымъ отцомъ было не весело, обдать въ качеств гостя Дженеты, посл нашего разговора, было тяжелою привилегіей. Странность сознанія что она не будетъ принадлежать мн обезсилила мои чувства. Повременамъ мрачная вспышка фантазіи рисовала ее женой другаго, но картина казалась слишкомъ мрачною, невыразимою, она говорила и улыбалась слишкомъ привтливо, чтобъ это могло быть возможно. Но она стала бы говорить и улыбаться идя къ алтарю, разв только стала бы немного блдне. Какъ дастъ она надть себ кольцо на палецъ? Она протянетъ руку какъ теперь протягиваетъ ее къ стакану. Но кому? Кто этотъ человкъ? Она продаетъ себя за титулъ. Не найдя удовлетворенія въ любви, она сдлалась честолюбива. Эта мысль охладила и облегчила мое неудовольствіе, но не въ ея пользу, потому что какъ она ни ухаживала за мной, я ршилъ что не могу не презирать ее. Она хотла чтобъ я былъ обязанъ ей, ея обращеніе съ моимъ отцомъ было чудомъ естественной ласковости и такта, она подсказывала ему слова, доканчивала его недосказанныя фразы. Можно ли было предугадать что мы будемъ когда-нибудь сидть въ такихъ отношеніяхъ? Она притворялась что любитъ моего отца. Для кого это, если не для Гарри Ричмонда? Изъ дружбы ли это только? Нтъ, она все еще моя!

Мое сердце рвалось къ ней съ обожаніемъ, плняясь безнадежне съ каждымъ усиліемъ освободиться. Она была не моя и никогда не должна была быть моею. Качества которыя я любилъ въ ней, качества нкогда сохранявшія ее для меня вопреки моей холодности, обратились теперь противъ меня.

И изучая ее внимательно, насколько это возможно за столомъ, я увидалъ то что не было такъ замтно когда мы были одни, оригинальную индивидуальность въ ея развившейся женственности, привлекательную теплоту въ ея спокойной натур, хмурилась она теперь очень рдко и хмурясь улыбалась. Въ кроткихъ сжатыхъ губахъ выражался благородный покой. Она пріобрла манеры вполн благовоспитанной Англичанки, не сложившись по мрк, она научилась одваться, моя милая Дженета.

— Не подете ли вы съ нами сегодня въ оперу, Гарри? спросила она.

Для меня это прозвучало: не можете ли взглянуть на человка съ которымъ я помолвлена?

— Поду, отвчалъ я.

Торжественный тонъ моего отвта удивилъ ее.

— Фракъ Ричи лежитъ въ правомъ ящик третьяго отдленія моего розоваго гардероба, сказалъ мой отецъ,— и фамильные часы, завщанные мн матерью и остановившіеся на четверти десятаго, лежатъ тамъ же.

Дженета протянула ему руку.

— Да разв я не помню? Вы говорили намъ что сбережете для него его парадный костюмъ, чтобъ онъ могъ хать въ общество лишь только вернется.

Мой отецъ называлъ себя генераломъ.

Я подошелъ къ Дженет.

— Отдадите вы мн то письмо?

— Какое письмо?

— Которое вы держали на сердц всю ночь.

Она вспыхнула и покачала головой.

Я зналъ какъ невинна эта вспышка румянца, но это была вспышка, и мое сердце накинулось на нее, преслдуя ее по всмъ извилинамъ женскаго отступленія. Я почувствовалъ себя властелиномъ.

Что если тотъ благородный человкъ, какимъ долженъ быть непремнно женихъ Дженеты, любитъ ее искренно? Тмъ хуже для него, я пожалю его,— но буду уважать ее не мене за то что она измнитъ ему для меня. Но ея выборъ палъ конечно на одного изъ лучшихъ представителей нашей націи.

Ей нравилось мое спокойствіе на пути въ оперу, я былъ въ состояніи шутить, мы смялись и болтали. Мой отецъ былъ, повидимому, немного взволнованъ, онъ сидлъ выпрямившись и повторялъ:

— Надо показать себя, надо показать себя. Дженета взяла его руку. Да, да, полнйшее самообладаніе, сказалъ онъ, и взглянувъ на меня, прибавилъ:— Милый мой Ричи.

Тетушка Дороти объяснила причину вниманія которое мы обратили на себя войдя въ ложу.

— Дженету очень замчаютъ.

— Видите вы ея жениха, тетушка?

Она обвела глазами театръ.

— Нтъ.

Я вышелъ изъ ложи, чтобы посмотрть на Дженету издала, и проходя по фойе, попалъ въ когти леди Кенъ.

— Пойдемте со мной, сказала отвратительная старушонка — Мн надо поговорить съ вами и раскусить васъ посл вашихъ путешествій.

Я принужденъ былъ войти въ ея ложу и ссть рядомъ съ ней.

— Я могу теперь вольничать съ вами, вдь мы почти родня, сказала она.

— Дйствительно, отвчать я.

— Не признавайте этого, если не хотите, продолжала она.— Съ меня довольно быть бабушкой одного молодого человка. Впрочемъ эта тяжесть скоро свалится съ моихъ плечъ. Ну, что вы? Гд вы были? Намрены вы написать книгу? И не пишите. Неприлично. И не стыдно вамъ что вы заставили насъ ждать шесть мсяцевъ? Я просила, умоляла. Нтъ! Желзная воля! Тмъ лучше, хотя въ настоящее время мы чувствуемъ себя въ ея тискахъ. Я люблю молодую женщину съ сильною волей, только не въ оппозиціи. Опомнились отъ своего разочарованія, милый мой? Не слдовало ршаться на большую ставку безъ хорошей поддержки. Я возьму васъ въ руки и выдрессирую васъ и направлю на путь истинный. Нравится вамъ оперный шумъ? Вы не привезли ли домой Черкешенку? Гм, кто васъ знаетъ. Чтобы сдлать для васъ что-нибудь, я должна выслушать вашу полную исповдь. Такъ сказала я моей обезьян, и онъ сталъ на колни, и я его выслушала. Вдь вы дикіе. Васъ всхъ надо вымыть и причесать, чтобы сдлать приличными.

Ея больные, старые, водянистые глаза внимательно разсматривали меня, пока ея необузданный языкъ болталъ вздоръ годный только для ушей Эдбери.

— Вы мрачны, сказала она, не спуская съ меня глазъ, какъ кошка слдящая за мышью.

— Вотъ что я скажу вамъ, миледи, отвчалъ я на ея настойчивое требованіе чтобъ я открылъ ей свою душу.— Я былъ такъ долго вн Англіи что совсмъ забылъ англійскій языкъ и хочу обойти театръ чтобы взять нсколько уроковъ.

— Такъ идите, отпустила она меня.— Приходите ко мн завтра утромъ. Вонъ онъ, взглянула она на ложу Дженеты.— Мы не мшаемъ ей показывать его, что до меня касается, мн это ршительно все равно. Я свободна отъ мщанскихъ предразсудковъ. Она ручается что онъ не забудется. Но съ васъ скандала довольно, я думаю. Вы теперь приберете его къ рукамъ. Ну, идите, Цыганъ, да постарайтесь завтра окончить вашъ туалетъ пораньше. Я буду ждать васъ въ одиннадцать. У меня есть для васъ невста.

Глаза Дженеты на минуту остановились на мн, когда я занялъ свое мсто за ея стуломъ.

— Видаетесь вы съ леди Кенъ? спросилъ я.

— Вы говорили съ ней, сказала она вмсто отвта.

Я высказалъ свои впечатлнія въ форм размышленія:

— Нкоторыя изъ нашихъ свтскихъ старухъ ничмъ не отличаются отъ прачекъ. Она не могла бы быть нагле со мной и относительно васъ, еслибы получила воспитаніе на рынк. Стоило хать чтобы слушать въ обществ дерзости старой вдьмы.

— Мы принимаемъ въ соображеніе что это хорошее лкарство для нашего больнаго, сказала Дженета.— Вашему отцу это нравится.

— Моя милая, другъ мой, шепнулъ я и увидалъ что край щеки предо мной вспыхнулъ яркимъ румянцемъ, отхлынувшимъ на обнаженную шею, подъ короткіе локоны, выбившіеся изъ-подъ гребенки. Зрлище невыразимо пріятное для меня, убждавшее меня въ моей власти.

Я притронулся къ ея платью. Страданіе такого преданнаго сердца заслужило мою симпатію. Я подумалъ что я могъ бы уважать ее даже посл того какъ она уступила бы мн, и что еслибы мы были одни, я воздержался бы отъ привилегій любимаго человка и сталъ бы дйствовать на ея разсудокъ, а не на сердце.

Но сидть возл ея божественно пылавшаго лица и обнаженной шеи, говорить спокойно и смущать краткіе отвты было невыносимо. Я убжалъ въ верхній ярусъ, гд Темпль встртилъ меня и ввелъ въ ложу Анны Пенрисъ.

— Какъ я рада видть что вы не печальны! воскликнула она.

— О чемъ же мн печалиться? елрорилъ я.

— Люди мняются. Я желала этого, но если вы довольны, мы не будемъ сожалть. Я васъ люблю еще боле, Гарри, за то что вы не похожи на большинство.

— Тмъ что не гоняюсь за богатыми наслдницами, пояснилъ я.— Нтъ, это не въ моемъ вкус.

— Но я влюблена въ Дженету Ильчестеръ, сказала Анна съ жаромъ.— Она удивительно исправила его.

— Моего отца? Да.

— Я говорила о боле счастливой особ, Гарри. Взгляните.

Я взглянулъ на ложу Дженеты и увидалъ на моемъ мст маркиза Эдбери.

Анна отвтила на взглядъ съ которымъ я обратился къ ней:

— Разв вы не знали. Все это, говорятъ, устроила леди Кенъ. Я сама была въ числ удивленныхъ.

Темпль оказалъ мн такую же услугу.

— Я писалъ теб объ этой помолвк, Ричи.

— Ты писалъ мн что она помолвлена съ Эдбери? спросилъ я и закрылъ глаза, если въ человк были когда злые духи, они были во мн въ эту минуту. Она должно-быть увидала своего возлюбленнаго, когда повергла меня въ океанъ догадокъ своимъ предательскимъ румянцемъ.

ГЛАВА LVII.
Героизмъ Дженеты.

Я ночевалъ въ миломъ, тихомъ дом Темпля и былъ бы радъ еслибъ его сестры поцловали меня какъ цловали его.

На другой день, отыскавъ съ помощью Темпля меблированную квартиру, я послалъ отцу записку, въ которой просилъ его придти ко мн немедленно.

Отвтила Дженета:

‘Мой милый Гарри!

‘Мы считаемъ не безопаснымъ отпустить вашего отца отъ себя. Онъ ждетъ васъ съ нетерпніемъ. Помните что онъ только что поправился. Мы надемся что вы постите насъ не позже какъ завтра.

‘Любящая васъ
‘Дженета.’

Такъ она нисколько не стыдится предстоящаго союза съ Эдбери! Она пишетъ мн какъ будто она ни мало не унизила себя.

Дженета умла цнить людей по достоинству, она должна была видть его насквозь. Неуели она принадлежитъ къ числу женщинъ склонныхъ къ распутству и дйствующихъ подъ вліяніемъ любопытства неопытности? Или чудовищная старая интриганка леди Кенъ опутала, околдовала мою двочку?

Я доленъ придти не позже какъ завтра, слдовательно Эдбери будетъ сегодня. Хотлось бы мн увидать ихъ вмст, сравнить ихъ, посмотрть какъ они идутъ другъ къ другу. ‘Мн ее очень жаль’, сказалъ я. Я думалъ что я вылчился.

Но скоро — и это ужасное свойство любви — настоящее положеніе длъ овладло воображеніемъ и представилось въ такомъ напряженномъ состояніи что я былъ какъ въ огн, содрагаясь отъ страданія и отчаянія.

Я ненавидлъ ее, я завидовалъ ему.

Я чувствовалъ что могу осилить его и гнушался животнымъ соперничествомъ.

Предпочтеніе которое она ему оказала длало его невыносимымъ для меня, тнь которую онъ бросалъ на нее искажала ея черты.

Но эта же тнь придавала ей неотразимую привлекательность, побуждавшую меня отстранить его.

Она была моя и была мн противна, я лишился ее и готовъ былъ отдать за нее жизнь.

Не обязанъ ли я ради мертваго, какъ и ради живыхъ, отнять ее у него, вопреки ея нежеланію?

Не безчестно ли будетъ съ моей стороны вмшиваться?

И такъ дале, влюбленные могутъ раскрасить очеркъ. Только музыкой можно передать безпрерывныя потрясенія, превращавшія для меня мгновенно день въ ночь и ночь въ день и измнявшія вселенную въ моихъ глазахъ.

Когда воображеніемъ управляетъ страсть, нтъ возможности найти облегченіе страданія въ мелочныхъ обстоятельствахъ дйствительности: вещи разлагаются на свои элементы. Эдбери, такой какимъ онъ былъ, не могъ возбудить во мн мученій ревности, но я принужденъ былъ смотрть на него глазами женщины избравшей его, я не могъ отдлить его отъ нея.

Я попробовалъ обратиться къ помощи разсудка. Я подумалъ спокойно: она очень недалека, я это всегда зналъ. Слово ‘всегда’ подхватило меня какъ вихрь и перебросило за нсколько лтъ назадъ, къ тому времени, когда мы жили вмст и ко множеству происшествій, прелесть которыхъ, не прочувствованная тогда, охватила меня теперь съ удвоенною силой.

Общественная и умственная высота Оттиліи постоянно сдерживала мои порывы, но Дженета стояла на одномъ уровн со мною, умственно немного ниже, нравственно выше и была тверда какъ металлъ, когда хотла. Она вызывала на столкновенія, раздражала сопротивленіемъ. Ддушка былъ правъ, говоря что она не уступилъ никакому мущин. Тмъ боле причинъ отнять ее у распутнаго Эдбери. Въ немъ течетъ кровь Больтоновъ, я помнилъ анекдотъ полковника Геддона объ его матери.

Старикъ ддушка сказалъ однажды о Дженет: ‘она сострадательное существо’. Я слышалъ слезы въ его голос, но какъ я поздно одумался. Состраданіе Дженеты къ Эдбери было главнымъ орудіемъ леди Кенъ, какъ сказала мн тетушка Дороти. Леди Ильчестеръ была за него, сэръ-Родрикъ за другаго искателя, и дло дошло до ссоры между самою дружною четой супрутовъ. Дженет не давали покоя. Ей твердили что Эдбери погибаетъ. Она любила его за его ловкость въ крикет и въ охот, за его откровенность, за мнимую мужественность, за врожденный англійскій энтузіазмъ. Я позволялъ себ объяснять ея поступокъ только причинами служившими ей оправданіемъ.

На слдующій день я пошелъ къ ней. Она встртила меня спокойно и привтливо, но съ какою-то враждебною сдержанностью, грозившею сопротивленіемъ и вызывавшею на борьбу.

— Что вы хмуритесь на меня? началъ я.

— Разв вы забыли мою старую привычку, Гарри? Я еще не совсмъ отвыкла отъ нея, отвчала она.

— Вамъ скоро не на что будетъ хмуриться.

Она улыбнулась.

— Дай Богъ. Вы можетъ-быть хотите сказать что я не буду видть васъ, Гарри?

— Милая моя Дженета, прежде чмъ отвтить, я долженъ спросить васъ: вы считаете себя связанною съ Эдбери, неразрывно?

— Вы дали клятву?

— Я не даю клятвъ.

— Но вы въ высшей степени несходны съ человкомъ котораго выбрали. Вы считаете себя связанною честью?

— Да.

— Еслибы вы узнали что сдлали ошибку, вы тмъ не мене считали бы себя обязанною сдержать слово?

— Я считала бы себя обязанною не наказать его за мою ошибку.

— А выйти за него замужъ не уважая его не значитъ наказать его?

— Не знаю, сказала она, внезапно утративъ свою твердость и отвчая какъ капризный ребенокъ, нетерпливое движеніе дополнило бы милое сходство.

— Въ такомъ случа, Дженета, позвольте мн сказать вамъ что я не уважаю и имю серіозныя причины не любить вашего жениха и слдовательно, если вы сдлаетесь его женой….

— Вы знали его нсколько лтъ тому назадъ, Гарри. Онъ измнился.

— Вы считаете себя способною длать чудеса!

— Нтъ, но я думаю что большинство молодыхъ людей одинаково. Въ нкоторыхъ отношеніяхъ по крайней мр, прибавила она.

Это мнніе было основано единственно на разговорахъ ддушки о мущинахъ въ присутствіи провинціальной двочки.

— Вы не знаете ничего ни о немъ, ни о насъ, сказалъ я.

— Я знаю столько сколько хочу знать.

— А до остальнаго вамъ нтъ дла?

— Онъ по крайней мр не обманулъ меня.

— Такъ онъ простеръ свою откровенность за границы приличія!

— Гарри, можете вы сказать что онъ много хуже другихъ молодыхъ людей?

Въ моемъ положеніи инквизитора я сильно почувствовалъ этотъ ударъ, нанесенный мн моимъ же собственнымъ оружіемъ. Дйствительно, есть ли выборъ для честныхъ молодыхъ женщинъ въ толп мущинъ?

— О, онъ никому не уступитъ ни умомъ, ни благородствомъ, прикрылъ я мое отступленіе, чувствуя что бгу наряду съ Эдбери и ему подобными.

Это взбсило меня. Мое поведеніе стало нагло. Я далъ волю моей страсти, чтобы хоть разъ заключить въ объятія утраченное существо. Она слушала, защищалась, хмурилась, краснла и можетъ-быть узнала мущинъ въ эту минуту лучше чмъ во всю свою предшествовавшую жизнь.

‘Можно ли уважать невсту Эдбери?’ думалъ я.

Она какъ будто поняла чмъ я оправдывался. Она сказала:

— Гарри, для меня прискорбне потеря уваженія къ вамъ.

Но она не могла отнять у меня дикаго утшенія знать что мн удалось зажечь на ея лиц яркій румянецъ, не сходившій съ него. Пусть она краснетъ предъ своимъ возлюбленнымъ идіотомъ, этотъ румянецъ мой. Мн удалось похитить хотъ малость.

Эта малость превратилась въ теченіе нсколькихъ минуть въ сокровище, въ святыню, въ страшную заднюю мысль, въ ядовитое воспоминаніе. Она уже не доставляла мн удовольствія, какъ дикому животному не доставляетъ удовольствія проглоченная добыча. Страсть ничмъ не удовлетворяется, когда идетъ наперекоръ любви.

— Я уйду отъ васъ, Гарри, сказала Дженета безъ раздраженія, можетъ-быть чтобы не раздражить меня.

— Прощайте, отвчалъ я.

— Мы увидимъ васъ опять сегодня или завтра?

— Едва ли.

— Вы знаете свою силу?

— Силу! Еслибъ я могъ отнять васъ у этого человка отказавшись отъ моихъ собственныхъ претензій, я отказался бы. Не говорите со мной намеками. Если вы будете смотрть на меня такъ, я не ручаюсь за себя. Вы сами заставляете меня считать васъ за постояннйшую женщину въ мір, я узжаю за границу, возвращаюсь чтобы положить жизнь мою къ вашимъ ногамъ и нахожу что я не имю права прикасаться къ вамъ, что могу видть васъ только въ извстные часы, что вы украсили себя короной распутнйшаго негодяя въ Англіи! Правъ я былъ или нтъ возвратившись къ вамъ въ полной увренности что вы никогда не измните мн? Кто пріучилъ меня считать васъ неспособною измнять?

Она потупилась.

— Я можетъ-быть немного виновата, сказала она.

Мои смлые парадоксы вынудили у нея наконецъ такое признаніе. Такъ въ ея сердц была уже борьба и сознаніе вины противъ меня! Признаніе что она ‘немного виновата’ придало мн дерзости: дикое животное бросилось за новою добычей.

Она не сопротивлялась, но я отъ этого ничего не выигралъ. Мертвыя губы, неподвижная фигура, нахмуренныя черты составляютъ пиръ коршуна.

Она ушла не сказавъ ни слова.

Что она должна была подумать обо мн! Мною овладло сумашествіе, но безъ иллюзій, уменьшающихъ страданіе.

Я отправился домой и у двери своей квартиры увидалъ экипажъ леди Кенъ.

— А! такъ васъ въ самомъ дл не было дома, воскликнула она.— Почему вы не сдержали слова, негодный? Садитесь сюда, разкажите мн что-нибудь о гаремахъ.

Я отказался отъ такой чести, и она заговорила о длахъ.

— Вашъ отецъ, сказала она, большая помха въ дом Дженеты. Не ужасно ли что страстно влюбленный женихъ и родственники могутъ являться къ ней только въ т часы когда разбитому старику вздумается отдохнуть? Я такъ долго ухаживала за нимъ, заключила она,— что и теперь буду для него лучшею нянькой.

Я сказалъ что вполн согласенъ съ ея мнніемъ и посовтовалъ ей поговорить съ Дженетой.

— О, избавьте, съ меня довольно, сказала она притворно содрагаясь.

Я сознался въ душ что раздляю и ея чувства.

Ея страстное желаніе насладиться моимъ обществомъ могло быть удовлетворено только ‘положительнымъ’ общаніемъ что я возьму отца къ себ немедленно.

Опять я послалъ за нимъ и ожидалъ получить отвтъ написанный Дженетой и выдержать новое столкновеніе.

Пришла тетушка Дороти.

— Гарри, ты намренъ настаивать на своемъ желаніи?

Она дышала съ трудомъ.

— Желаніе весьма естественное, тетушка. Отецъ долженъ быть со мной. Ухаживаютъ за нимъ хорошо, но онъ подвергается оскорбленіямъ.

— У насъ принимаютъ только въ т часы когда онъ наверху.

— Да, я слышалъ. Мн кажется что ему хочется имть меня при себ, а вы знаете что мн не слдуетъ посщать Дженету. Наконецъ, я такъ ршилъ.

— Ты забываешь какое благодтельное вліяніе иметъ на него Дженета, Гарри.

— Я полагаю что мое будетъ не хуже.

— Ты ршился?

— Вполн.

— Въ такомъ случа я должна открыть теб истину. Я поступлю противъ желанія Дженеты….

— Необыкновенная она деспотка, клянусь честью!

— Во всемъ что касается твоего счастія, Гарри, да, насколько это возможно теперь.

Дороти Белтамъ была въ сильномъ волненіи. Я поцловать ее и взялъ ея руки.

— Вотъ въ чемъ дло, Гарри, приготовься выслушать. Кром меня, Дженеты и его преданной служанки Вадди, этого кажется никто не знаетъ. У него обдало большое общество въ Сити, наканун того дня когда дло было ршено противъ него. На слдующее утро я получила отъ доброй мистрисъ Вадди записку, адресованную въ лондонскій домъ сэръ-Родрика, гд я гостила съ Дженетой. Въ записк говорилось что онъ боленъ. Дженета тотчасъ же надла шляпку и отправилась къ нему.

— Такъ она уже не боялась заразиться?

— Она почти бжала. Онъ жилъ въ меблированныхъ комнатахъ, и сосди требовали чтобъ его увезли немедленно, какъ писала вамъ мистрисъ Вадди. Она приняла васъ въ гостиной. Я не ршилась идти наверхъ. Дженета пошла одна.

Мое сердце сильно билось.

— Она была съ нимъ одна, Гарри, но мы могли ихъ слышатъ.

Дороти Белтамъ смотрла на меня словно умоляя меня понять.

— Она покорила его. А когда я увидала его, онъ былъ блденъ какъ смерть, но смиренъ и нисколько не опасенъ.

— Вы хотите сказать что она нашла его въ бшенств, воскликнулъ я, пораженный горемъ и ужасомъ.

— Да, милый Гарри, ты отгадалъ.

— Она стала между нимъ и домомъ сумашедшихъ?

— Она перехала изъ дома сэръ-Родрика въ квартиру которую наняла для вашего отца. Она не покидала его ни днемъ, ни ночью въ продолженіе трехъ недль и справлялась съ нимъ сама, обращаясь иногда за помощью къ испуганной мистрисъ Вадди или ко мн, трусившей не мене. У меня осталась до сихъ поръ привычка прижимать руку къ сердцу при всякомъ шум. Теперь все прошло. Гарри, Дженета желала чтобы ты этого никогда не узналъ. Я думаю что она права, полагая что ея вліяніе незамнимо: онъ привыкъ къ ней. Ты знаешь, Гарри, какъ она добра при всей своей твердости.

— О, не мучьте меня, ради всего святаго, тетушка! воскликнулъ я.

ГЛАВА LVIII.
Мое укрощеніе.

Тетушк Дороти нужны были сильныя доказательства чтобъ убдиться что мною не овладла болзнь о которой она говорила.

Она не могла скрыть своихъ опасеній на этотъ счетъ, когда взяла мою руку, чтобъ идти къ Дженет. Мои отчаянные возгласы измучили ее.

Я сказалъ такъ спокойно какъ только могъ:

— Вы упомянули объ ея доброт и твердости, тетушка, это взволновало меня. Понимаете? Вы не боитесь.

— Я понимаю что это контрастъ, сказала Дороти Белтамъ.

Безполезно было бы объяснять ей какъ дйствуетъ такой контрастъ на человка въ моемъ положеніи.

Дженета протянула мн руку. Я взялъ ее безкровными пальцами.

Я не могъ не сказать ей какъ я чувствую сеоя въ долгу у нея.

— Если вы это уже знаете, милый Гарри, сказала она,— вы должны согласиться что я въ настоящее время для него лучшая нянька.

— Это продолжился недолго.

— Пока возможно.

Она не могла выразиться такъ чтобъ избжать непріятнаго намека. Я немного одумался, но сердце мое было сплошною раной, малйшее холодное дуновеніе съ ея стороны усиливало мою боль.

Я колебался нсколько минуть между мягкостію и грубостію, и вдругъ спросилъ отрывисто:

— Пока возможно? Я не знаю дня.

— Дня, Гарри?

— Дня вашей свадьбы.

— Она назначена въ будущемъ мсяц.

— Да? Вы сами назначили будущій мсяцъ и день? Я думаю о моемъ отц. Его надо будетъ перевезти ко мн за нсколько дней. Вы будете заняты вашимъ туалетомъ и тому подобнымъ. Маркизъ Эдбери, въ былое время, имлъ привычку, благодаря своей страсти къ мальчишескимъ забавамъ, потшаться надъ вашимъ паціентомъ.

— Они не встрчаются.

— Я это знаю. Но пока мой отецъ будетъ здсь, ‘пока это возможно’, онъ будетъ служить постоянною забавой для игриваго ума маркиза.

Иронія была тратой времени. ‘Иронія грома едва ли подйствовала бы на нее’, подумалъ я, видя ее спокойною.

Она отвчала мн:

— Онъ теперь не такой какимъ былъ. Я надялась, Гарри, что вы будете добры съ нимъ, ради меня.

— Я и буду, ради васъ.

На лиц ея засвтилась радость сквозь удивленіе.

Это были, кажется, первыя добрыя слова которыя я сказалъ ей съ тхъ поръ какъ вернулся въ Англію.

Къ счастію для меня я не могъ обвинить себя въ умственной двусмысленности.

Я перешелъ къ откровенности свойственной помшательству.

Могли ли какія бы то ни было описанія дать мн понятіе объ отношеніяхъ Дженеты къ Эдбери? Нтъ пока я не видалъ ихъ вмст. Я ждалъ этого страшнаго зрлища, чтобъ узнать то что я жаждалъ знать. До такого жалкаго состоянія дошелъ я.

Я получилъ маленькую записочку на иностранной бумаг, въ конверт адресованномъ Дженетой. Въ ней заключался отрывокъ изъ шутливыхъ стиховъ одного изъ любимыхъ нмецкихъ поэтовъ Оттиліи, теряющій всю прелесть въ перевод:

Кто отворачивается отъ искреннихъ друзей, тотъ бжитъ отъ счастія.

Хочетъ онъ знать чего онъ домогается? Пусть спроситъ у своихъ пятокъ.

Отъ этихъ строкъ на меня повяло знакомымъ покоемъ Германіи.

Такимъ образомъ я узналъ что Оттилія и Дженета переписываются. О чемъ?

Дженета теперь призналась мн что ихъ дружеская откровенность была всегда безгранична. Принцесса отгадала ея любовь къ Гарри Ричмонду, лишь только он познакомились на остров, и теперь знала что я въ моихъ путешествіяхъ научился цнить Дженету.

Ободренный неизмнною дружбой принцессы, я написалъ ей, оставивъ отгадать очень немного о состояніи моего духа, не скрывъ ничего изъ окружающихъ меня обстоятельствъ. До сихъ поръ мое воображеніе было занято исключительно моимъ несчастіемъ, когда же Оттилія заняла въ немъ свое мсто, я сталъ спокойне и пріобрлъ силу управлять моею страстью. Безъ малйшаго непріятнаго чувства, какъ ни странно это мн казалось, просилъ я Оттилію передать мой сердечный привть и искреннее уваженіе принцу ея супругу.

Посл этого я могъ сохранить при встрч съ маркизомъ Эдбери полное самообладаніе, мало того, я порадовался замченной въ немъ перемн къ лучшему. Онъ пріхалъ къ своей невст съ утреннимъ визитомъ. Я въ тотъ день былъ призванъ рано къ моему отцу и вышелъ изъ его спальни. Встрча была неожиданная. Дженета встала чтобы помочь намъ. Эдбери подошелъ ко мн привтливо, манеры его были уже не такъ размашисты, лицо свжо, пожалуй радостно.

— Очень радъ видть васъ, Ричмондъ. Загорлъ какъ Турокъ, клянусь Богомъ! Какъ поживаете? Люди возвращающіеся съ Востока похожи на темные свертки съ надписями: ‘фейерверкъ’, вы съ ними ничего не подлаете безъ огня. Куча разказовъ? А у насъ была славная охота въ этомъ году. Если я когда-нибудь поду за границу, то никакъ не зимой. Я безъ ума отъ англійской зимы, Дженета тоже. Мы съ ней всегда управляли охотой, и когда вы одни съ женщиной въ пол и предъ вами свора гончихъ, чортъ возьми, это славно!

Такова была его достопамятная рчь. Онъ владлъ не всею нашею азбукой, нкоторыя согласныя я дополнилъ за него.

Дженета быстро заговорила съ нимъ. Она обращалась съ нимъ какъ съ мальчикомъ.

Ни малйшей нжности къ нему не выказала она мн. Многія молодыя особы въ ея положеніи, я увренъ, порисовались бы предъ третьимъ критикующимъ лицомъ какимъ-нибудь возвышеннымъ чувствомъ. И мн въ эту минуту она понравилась бы боле еслибы поступила такъ. Она напомнила мн добраго старшаго школьника чувствующаго странную привязанность къ младшему, вслдствіе того что у послдняго есть дома хорошенькая сестра.

Ему удалось, однако, уговорить ее хать смотрть на состязаніе въ крикетъ Свернаго и Южнаго Обществъ. Она хотла можетъ-быть показать мн свою зависимость: не знаю.

Вечеромъ она прислала за мной. Было уже поздно, но мое присутствіе было необходимо. Я раздлялъ желаніе леди Ильчестеръ чтобы Дженета была избавлена отъ ухаживанія за моимъ отцомъ. Оно доставляло ей безпрерывное безпокойство, а такъ какъ отецъ безпрестанно звалъ меня, когда я уходилъ домой, я полагалъ что могу взять его домой. Но тетушка увряла что Дженету онъ зоветъ настойчиве.

Я нашелъ что Дженета успокоила и усыпила его. Вс въ дом спали. Мы сидли вдвоемъ на центральномъ оттоман въ гостиной, разговаривая повременамъ тихими голосами. Доктора объявили что болзнь моего отца нервная, а не мозговая, сказала Дженета и подтвердила ихъ мнніе своими собственными наблюденіями. Она была очень утомлена, но не могла спать, была рада, сказала она, что я съ ней. Она дышала тяжело, закрывала глаза и широко открывала ихъ когда слушала. Въ дом царствовала глубокая тишина. Сидлка ходившая за моимъ отцомъ сошла внизъ чтобъ объявить намъ что онъ спитъ спокойно.

— Гарри, какъ хорошо сидть здсь такъ спокойно, не правда ли? сказала она.

— Вы вздыхаете?

— Я устала.

— Почему вы не ложитесь?

— Не могу, я все равно не засну.

— Онъ скоро будетъ на моихъ рукахъ.

— Желала бы я думать что это будетъ не слишкомъ тяжело вамъ, Гарри.

Ея взглядъ былъ печаленъ. Я скрпилъ сердце.

Не пустая ли трата времени писать о любви? Она полна испытаній. Любя вы поймете въ короткое время способны ли вы возвышать окружающихъ васъ, или вы обуза на плечахъ вашихъ ближнихъ. Нечистые сердцемъ погибаютъ, слабохарактерные томятся, умренные быстро достигаютъ осени любви — вс такіе домогаются удовлетворенія которое губить ихъ рано или поздно. Любовь переживающая надежды заглушаетъ желанія, она живетъ служа поддержкой и небеснымъ утшеніемъ — но заглушить желанія все равно что умереть не доживъ до вчности.

Мы сидли съ Дженетой долго и не произнесли ни слова о любви.

— Разсвло, сказалъ я.

Она отвчала:

— Для меня нтъ разсвта.

Мы взглянули на часы, назвали часъ и тотчасъ же забыли его.

Когда мы прощались, она поцловала меня. Она наклонилась и приложила губы къ моей щек.

Не могъ ли я тогда заставить ее отказаться отъ своего ршенія, воспользовавшись ея нжною благодарностью за мое уваженіе къ ней?

Насилованіе чужой воли иногда простительно и можетъ найти оправданіе въ обширномъ мір, при его разнообразномъ состав. Но если вы допускаете существованіе высшаго міра, вы поймете что я не проигралъ отъ моего отреченія. Моя любовь къ моей Дженет перешла отчасти въ разсудокъ, а сожалніе и уваженіе пробудили ея любовь ко мн. Сказать проще, я началъ любить ее какъ долженъ любить честный человкъ, она меня — какъ не должна любить женщина связанная словомъ. Борьба во мн уменьшилась, въ ней усиливалась.

ГЛАВА LIX.
Я встрчаю мою первую подругу и покоряюсь заслуженному наказанію.

Темпль просилъ меня сопровождать его на востокъ Лондона, чтобъ отговорить капитана Вельша отъ задуманнаго имъ эксцентричнаго подвига и общая доставить мн свиданіе съ интересною женщиной только что попавшею подъ его опеку. Темпль полагалъ что я узнаю ее, но не будучи увренъ въ ея тождественности и не желая подвергать меня разочарованію, не говорилъ мн ея имени. Оказалось что капитанъ Вельшъ, посл окончанія своего дла, допросилъ своихъ людей и убдился что двое или трое изъ нихъ, соблюдая его интересы, говорили ложь подъ присягой. Онъ не прогналъ ихъ, потому что гршниковъ не слдуетъ отпускать на свободу, сказалъ онъ намъ: это значило бы совратить ихъ съ пути искупленія и причинить вредъ всему обществу. Но онъ ршился заплатить судебныя издержки и вознагражденіе за столкновеніе, что очень встревожило Темпля, такъ какъ онъ первый возбудилъ подозрнія капитана.

— Я хотлъ предупредить его противъ этихъ мошенниковъ, сказалъ Темпль,— и полагаю, прибавилъ онъ со вздохомъ,— что капитанъ получилъ высокое понятіе о моей проницательности. Онъ насупился и былъ очевидно, разстроенъ. Капитанъ разорился, Ричи, а онъ уже не молодъ и не вкъ же ему плавать на Присцилл. Если онъ заплатить, почему не заплатить мн за то что я выскочилъ съ моими совтами, почему не заплатить теб или втру который принесъ тебя? Брось только здравый смыслъ за борть, и конца не будетъ такимъ хитросплетеніямъ.

Мы отправились на крыш омнибуса. Извощикъ толковалъ съ нами съ жаромъ о крикет.

— Крикетъ прекрасная мужественная игра, говорилъ онъ,— въ немъ можно убить человка, но это не входитъ въ его программу. Даже иностранцы имютъ понятіе что это лучшая игра въ мір, но забавно видть иностранца въ числ игроковъ. Никто изъ нихъ не устоитъ противъ шаровъ, и рады бы, да смлости не хватаетъ, имъ слдовало бы сначала послужить въ солдатахъ. Однажды ему случилось видть Француза глядвшаго на игру. Шаръ пролетлъ мимо цли. Французъ бросается, ловитъ его, поднимаетъ и останавливается съ нимъ посреди поля, а народъ кричитъ на него и посылаетъ его къ чорту. Французъ кричитъ: вы не понимаете никакой вжливости. Ха, ха, ха!

Извощикъ хохоталъ и мы кивали, какъ бы соглашаясь что вышеупомянутый Французъ заслуживалъ порицанія. Извощикъ сказалъ намъ что держалъ въ прошломъ году пари за знаменитаго Саддльбенка.

— Старый Андрю Саддль, воскликнулъ Темпль, и мы улыбнулись, подумавъ о слав Саддльбенка, и не сомнвались что она вполн заслужена.

— Знакомы съ нимъ, господа? спросилъ извощикъ приподнимая шляпу.— Вотъ я и спрашиваю, почему не вс джентльмены любятъ крикетъ? Лошади и лошади, круглый годъ. А по моему нтъ ничего лучше крикета. Вопервыхъ, моціонъ, и это прекрасно, вовторыхъ, моціонъ пріятный, втретьихъ, запасаешься хорошимъ аппетитомъ для обда, эля и портера. Прибавьте трубку въ сумеркахъ и потомъ крпкій сонъ и что вы не хотите знать ни доктора ни священника, потому что вы здоровы и тломъ и душой, и никакой проповдникъ не сдлаетъ изъ васъ лучшаго христіанина, за это я вамъ ручаюсь.

Но какъ бы боясь соблазнить насъ, онъ прибавилъ: — Это только мое мнніе, господа.

Мы заговорили съ Темплемъ о нашихъ прошлыхъ веселыхъ состязаніяхъ въ крикетъ, въ майскіе дни, на изумрудной лужайк облитой яркими лучами солнца. Я представилъ себ стеленную, но мало измнившуюся Дженету, смотрящую, сидя на лошади, на игру любимыхъ мальчиковъ и потомъ на образцовую англійскую леди, жену и мать возвращающуюся домой, гд ее ждутъ гости ея мужа. Ея мужа!

Темпль понималъ мое горе, но не видлъ средства помочь мн. Я зналъ что при всей его любви ко мн онъ въ душ считаетъ меня справедливо наказаннымъ.

Мы долго сидли у капитана Вельша и нашли его непоколебимымъ, какъ я и ожидалъ. Его люди, сказалъ онъ, сознались въ своемъ грх. Онъ мужественно осуждалъ самого себя.

— Гд приключенія тамъ и пороки, мистеръ Ричмондъ, а если на корабл существуютъ пороки, вы можете прямо винить капитана. Я долженъ былъ наблюдать за моими людями какъ за моею собственною совстью и проврять ихъ еженощно. И вотъ неожиданный случай показалъ мн что я жилъ ослпленный самообольщеніемъ. Меня это очень огорчило, мой молодой другъ, а заплатить деньги мн не тяжело.

Я и Темпль спорили съ нимъ, но такъ же безуспшно какъ во время нашего пребыванія на Присцилл.

— Разв вердиктъ основанный на лжи угоденъ моему Создателю? сказалъ онъ.— Если я сохраню эти деньги, мои молодые друзья, однутъ ли они меня? Да, терніемъ. Накормятъ ли они меня? Да, ядомъ. А т кому они должны принадлежать будутъ нуждаться.

Онъ не говорилъ бы такъ горячо, еслибы мы не спорили съ нимъ.— Эти деньги самъ сатана въ моихъ рукахъ, заключилъ онъ и даже уже не возвращался къ этому предмету.

Онъ заговорилъ съ увлеченіемъ о спасеніи молодой прекрасной гршницы. Оказалось что въ промежуткахъ между своими путешествіями, капитанъ Вельшъ имлъ обыкновеніе посщать Ричмондскій холмъ, съ котораго открывался видъ на Темпль. Онъ считалъ это мсто прекраснйшимъ въ мір. Однажды онъ засталъ тамъ женщину въ гор, заговорилъ съ ней, утшилъ ее и предложилъ ей убжище въ своемъ дом. Имя ея было Мабель Больтонъ.

— Она нуждается боле въ нравственной чмъ въ матеріальной помощи, ибо соблазны прародителя зла сильно дйствуютъ на такую красавицу, говорилъ капитанъ.

То была моя первая подруга, дочь Дипвельскаго мельника. Мабель Свитвинтеръ, увезенная изъ роднаго дома маркизомъ Эдбери, когда я былъ въ нмецкомъ университет, и брошенная имъ теперь по настоянію леди Кенъ.

Она сама разказала мн свою исторію, сообщивъ мн что видла меня однажды съ Эдбери у двери его клуба. Свиданіе было не совсмъ неожиданнымъ какъ для нея такъ и для меня. Она слышала что меня ожидаютъ, видла Темпля, а я догадался, услыхавъ ея имя и описаніе ея прекрасныхъ волосъ, что увижу ее прежде чмъ она вошла въ каюто-подобную гостиную доброй старухи матери капитана Вельша.

Объ Эдбери она не могла говорить безъ сожалнія, полагая что онъ все еще любитъ ее и дйствуетъ по принужденію. Ея продолжительная, неизмнная привязанность къ негодяю освобождала ее, повидимому, отъ мелочныхъ сожалній, которыя, по мннію капитана Вельша, наполняли ея гршный умъ. Посл нсколькихъ минутъ замшательства, вслдствіе нашихъ общихъ воспоминаній, она заговорила объ Эдбери просто и хорошо. Она не скрывала что была очень довольна своимъ тихимъ убжницемъ (она окинула добродушно насмшливымъ взглядомъ миніатюрные корабли на камин и картину изображавшую Іосифа и Марію съ Младенцемъ на осл), предохранявшимъ ее отъ соблазновъ, которые, какъ я могъ легко вообразить, встрчали бы на каждомъ шагу женщину съ ея наружностью. Лицо ея было прекрасно, тло худо. Я поблагодарилъ въ душ моего отца нсколько разъ пока разговаривалъ съ ней. Мельникъ умеръ, братъ ея былъ въ Америк, у нея не было другаго безопаснаго пріюта кром того который предложилъ ей капитанъ Вельшъ. Когда я спросилъ ее (безъ всякаго повода) согласилась ли бы она возвратиться къ Эдбери, она покраснла и расплакалась. Я досадовалъ на себя за свою грубость.

— Пусть поплачетъ, сказалъ капитанъ Вельшъ, прощаясь со мной у двери.— Слезы утшаютъ женщинъ.

Къ нашему изумленію онъ объявилъ намъ что намренъ взять ее съ собою въ свое плаваніе на Присцилл. Зачмъ? спросили мы.

— Длать добро вполовину, сказалъ онъ,— хуже чмъ вовсе не длать его, это трата времени и поводъ для торжества въ аду, мои молодые друзья. Женщина прекрасна какъ возлюбленная Соломона и слаба какъ вода, а тотъ человкъ пороченъ. Онъ прислалъ ей письмо. Онъ хочетъ продолжать съ ней прежнія отношенія, а онъ женатъ или скоро женится. Я проницателенъ, она правдива, и я опять бденъ и долженъ идти въ море. Я уговаривалъ ее и убдилъ хать со мной, чтобъ удалиться отъ соблазновъ. На корабл я не боюсь его, и она узнаетъ благость Создателя среди бурнаго моря.

Мы поморщились за нее, но не могли ничего возражать.

Увидать Дженету посл Мабели было странно. Я чувствовалъ что моя милая оскорблена, но поправить дла не могъ. Я молчалъ и слдилъ за печальными приготовленіями. Не такъ поступалъ Геріотъ. Онъ пріхалъ въ это время въ отпускъ изъ Ирландіи. Его разсужденія о женщинахъ напоминали попрежнему ястреба съ прилипшими къ клюву пушистыми перьями, послдней проглоченной птички, но его высокое мнніе о Дженет и участіе ко мн сдлали его горячимъ противникомъ ея намренія. Пользуясь правами дружбы, онъ приводилъ ей всевозможные доводы въ подкрпленіе своихъ уговоровъ. Она отражала настойчиво его нападенія и отвчала на его убжденія просьбами уговорить меня принять Риверсли. Столкновенія между ними происходили ежедневно, и каждый вечеръ Геріотъ описывалъ ихъ мн. Онъ не могъ объяснить ея упрямство ничмъ инымъ какъ умопомшательствомъ. Упрекая меня въ моей прошлой непростительной слпот, онъ негодовалъ на безуміе Дженеты и клялся что добьется своего. Я говорилъ ему что старанія его тщетны, но считалъ ихъ дружескими, хотя видлъ что сопротивленіе Дженеты задло за живое его самолюбіе. Когда онъ ходилъ взадъ и впередъ по моей комнат, болтая невообразимый вздоръ, среди котораго прорывались иногда здравыя сужденія, видно было что достиженіе цли сдлалось для него дломъ личнаго интереса. Темпль, котораго онъ смшилъ своими хвастливыми выходками, сказалъ мн что у Геріота есть дйствительно планъ. Вскор мы услыхали что его и Эдбери видли пьянымъ въ гостиниц близь Темзы. Дженета также узнала это и перестала принимать Геріота. Я получилъ письмо отъ леди Кенъ и былъ радъ что могу со спокойною совстью отвчать на него презрніемъ. Старуха усердно трудилась для своей обезьяны, какъ она называла Эдбери. Я сравнилъ ее съ моими сторонниками, съ Темплемъ, проводившимъ половину жизни въ парик, и съ Геріотомъ, хвастливо опорожнявшемъ бутылки. Другіе друзья, преимущественнно Чарльсъ Этерель, говорили мн съ участіемъ о моей будущей карьер, но молодой человкъ думая о карьер ставитъ себя въ ней на первый планъ, а будущій Гарри Ричмондъ казался мн въ т дни такимъ жалкимъ что я спшилъ отвернуться отъ него.

Послдніе дни проходили съ поразительною быстротой. Дженета понимала что самые отдаленные намеки на день ея свадьбы были пыткой для меня, и потому я узналъ не отъ нея что Джулія Белстедъ великодушно предложила взять моего отца на свое попеченіе. Леди Сампльменъ вызвалась принять его къ себ на послднюю ночь предъ свадьбой Дженеты. Онъ былъ тихъ и, повидимому, могъ безпокоить только тхъ кто неспособенъ былъ слушать равнодушно его недосказанныя фразы, и неумстныя восклицанія.

Прощай, моя милая! Бываютъ женщины которыхъ трудно привлечь, эту чудную женщину трудно было отвергнуть. Могъ ли я надяться что посл моего двадцатилтняго пренебреженія къ ней, она пожертвуетъ человкомъ которому дала слово и вознаградитъ меня за мое поздне раскаяніе. Могъ ли я надяться что женщина доказавшая мн свою твердость разорветъ связь скрпленную ея честнымъ словомъ? Эдбери нравился ей, она видла только его лучшія стороны и любила его. Исправленіе Эдбери было ея задачей. Посл многихъ лтъ униженія отъ меня, она обратила вниманіе на молодаго лорда ухаживавшаго за ней, ждавшаго отъ нея помощи, исправлявшагося подъ ея вліяніемъ, передававшаго ей комплименты восхищеннаго свта. Она считала себя его поддержкой и спасительницей. Она не поддалась Геріоту, она не поддалась вліянію боле сильному, вліянію принцессы Оттиліи. Тетушка Дороти сказала мн что Оттилія писала ей, Дженета обдумывала или показывала видъ что обдумываетъ доводы принцессы и не остановилась предъ прямымъ отвтомъ. Она осталась при своемъ ршеніи. Исчезновеніе румянца, исчезновеніе блеска въ глазахъ было единственнымъ признакомъ страданія, котораго ей это стоило.

Мы старались замнить Дженету Джуліей въ помутившемся разсудк моего отца, но онъ сопротивлялся отчаянно и говорилъ вещи противъ которыхъ не устоялъ бы никто кром желзной Дженеты.

Наканун дня въ который я долженъ былъ взять его, она подала мн руку со словами:

— Прощайте, милый Гарри. Я сказалъ почти то же. Лицо ея было страшно, хотя она и старалась улыбаться. Конецъ приближался.

Онъ наступилъ и былъ поразительно холоденъ и кратокъ.

Онъ оледенилъ мою кровь и задалъ тому что мн казалось нервами моего мозга мучительную работу считать безпрерывно минуты остававшіяся до ея брака. Я ничего не ждалъ, но теперь, когда мы разстались, мн казалось что мн не было, бы отказано въ послдней сцен, которая разбила бы окончательно мое сердце. Тетушка Дороти молчала и начинала плакать, когда я заговаривалъ о Дженет, что бы я ни говорилъ.

Минуты бжали отъ обстоятельства къ обстоятельству въ судьб Дженеты и каждое окружалось въ моемъ воображеніи кровавымъ цвтомъ, какъ край призматическаго отраженія.

Я переживалъ ихъ безсчетное число разъ прежде чмъ они случались.

Благодаря разнымъ женскимъ хитростямъ, отецъ мой не почувствовалъ разлуки съ домомъ Дженеты. Она сама отвезла его къ леди Сампльменъ, и когда я пришелъ туда, ея уже не было. Она оставила мн письмо:

‘Милый Гарри!

‘Я не буду жить въ Риверсли, никогда не поду туда. Не допустите чтобъ онъ перешелъ въ чужія руки, что случится если вы не поселитесь тамъ. Ради сосдей и бдныхъ я не могу оставить его пустымъ. Я была главною причиной несчастія. Вы никогда не осуждали меня. Дайте мн утшеніе думать что нашъ старый домъ живъ. Прощайте.

‘Любящая васъ
‘Дженета’.

Я разорвалъ письмо и сохранилъ клочки.

Мысль о невыносимой жизни которую мн предстояло начать черезъ день, парализовала чувства. Мой отецъ болталъ, леди Сампльменъ останавливала его, она сказала что я могу поручить его ей, и я отправился къ капитану Вельшу, чтобы проститься съ нимъ и почерпнуть утшеніе въ бесд съ человкомъ такъ сильно вооруженнымъ противъ гоненій судьбы.

Я былъ пораженъ увидавъ Мабель въ обществ Кіоми.

— Он встртились случайно на углу улицы они были друзьями въ дтств, сказалъ капитанъ и прибавилъ: она ненавидитъ мущинъ.

— Еще бы не ненавидть, когда они животныя, сказала Кіоми.

Онъ взглянулъ на ребенка котораго она держала на рукахъ.

Кіоми нахмурилась, когда я обратился къ ней съ вопросомъ.

— Я не причиню вамъ никакого вреда въ этотъ разъ, сказала она.

Среди обильныхъ слезъ Мабели и старой мистрисъ Вельшъ, Кіоми не выказывала ни малйшаго волненія.

Капитанъ Вельшъ хотлъ чтобы Мабель отправилась на Присциллу немедленно, вслдствіе разныхъ слуховъ, сказалъ онъ мн. Кіоми предложила побыть съ ней на корабл пока не придтъ капитанъ. У него были дла въ Сити.

Мы смотрли какъ они отчалили отъ берега.

— Еслибъ я оставилъ эту женщину на суш, я далъ бы дьяволу возможность овладть его жертвой, сказалъ капитанъ Вельшъ, оторвавъ глаза отъ лодки на которой Кіоми и Мабель отправлялись на Присциллу.

До него дошли слухи что ея соблазнитель продолжаетъ преслдовать ее.

Я разстался съ нимъ (и навки) на перекрестк въ центр Сити. Тамъ я видлъ въ послдній разъ человка для котораго искупить ошибку правосудія деньгами накопленными на старость, казалось дломъ столъ же обыкновеннымъ какъ идти по мостовой,— человка единственнымъ бременемъ котораго было безуміе людей.

Я спрашивялъ себя съ отчаяніемъ подъ какимъ предлогомъ могу я бжать изъ Англіи и отъ моего необузданнаго духа? Отвтъ явился какъ бы чудомъ: въ моей комнат лежало письмо отъ графа Лика, увдомлявшаго меня что его начальникъ очень желаетъ видть меня. Я тотчасъ же отправился въ посольство, узналъ тамъ что въ одномъ изъ нашихъ портовъ стоитъ австрійскій военный корабль, отправляющійся въ экспедицію на Востокъ, и былъ представленъ капитану, очень приличному господину, какъ большинство офицеровъ его отечества. Найдя во мн бывшаго нмецкаго студента и радостную готовность, онъ предложилъ мн занять должность секретаря экспедиціи, вмсто заболвшаго барона Редвица, не вынесшаго краткаго знакомства съ Адріатикой и нашимъ каналомъ. Условіе было заключено немедленно, и я общалъ явиться на корабль капитана не позже какъ на слдующій день. Графъ Кезенскій отвелъ меня въ сторону и выразилъ сожалніе что не могъ сдлать ничего лучшаго для меня, но я считалъ его участіе безпримрнымъ и сказалъ ему это. Онъ отвчалъ что намренія его были всегда хороши, хотя до сихъ поръ ему не удалось принести мн большой пользы,— намекъ на Чиппенденъ,— а о болзни Редвица онъ узналъ только въ этотъ день. Я поблагодарилъ его отъ всего сердца, и онъ проводилъ меня до двери, оставивъ меня въ заблужденіи что этотъ случай свидтельствуетъ объ особомъ благоволеніи Провиднія ко мн. Такая мысль была утшительна. Но кому поручить мн отца на время моего отсутствія? Капитанъ Белстедъ и Джулія вывели меня изъ затрудненія: они пріхали въ Лондонъ, чтобъ увезти отца моего въ Белстедъ и оставили у меня на стол записку, которой приглашали меня придти обдать въ ихъ гостиницу. Они негодовали на Дженету, но если я прощаю ее, говорили они, то они будутъ молчать о ней и постараются забыть ее. Я разказалъ имъ какъ Дженета ухаживала за моимъ отцомъ нсколько мсяцевъ.

— Я готова ухаживать за нимъ хоть нсколько лтъ, сказала Джулія.— Дло въ томъ, мой милый Гарри, что я и капитанъ Вильямъ никогда не живемъ такъ дружно какъ въ то время когда вашъ отецъ у насъ, мн совстно ссориться при немъ. Онъ нашъ, и пусть вс знаютъ что вы можете обойтись безъ помощи вашей родни, а ваша тетушка можетъ прізжать къ намъ когда вздумаетъ.

Дло было ршено, и капитанъ Белстедъ отправился со мной къ леди Сампльменъ, чтобы приготовить моего отца къ перемен няньки и мстопребыванія. Тамъ мы узнали что онъ отправился обдать въ одну изъ большихъ столовыхъ Сити, съ альдерменомъ Саддльбенкомъ. Я не хотлъ врить своимъ ушамъ.

— Э, другъ мой, мистеръ Гарри, сказала леди Сампльменъ,— старые друзья знаютъ другъ друга, поврьте мн. Я обращалась съ нимъ какъ будто онъ совсмъ здоровъ, дала ему мадеры за завтракомъ, а альдерменъ Саддльбенкъ, который завтракалъ съ нами, взялъ его обдать въ Сити, какъ въ былое время, и онъ тамъ славно пообдаетъ.

Она считала болзнь моего отца ничтожною и полагала что ему необходимо развлеченіе. У двери столовой насъ встртилъ Андрю Саддльбенкъ, увеличенное изданіе Риппенджерова школьника. Онъ сообщилъ намъ что мой отецъ ‘на ногахъ’ и говоритъ рчь. Я испугался и съ помощью Саддльбенка вошелъ въ комнату.

— Принцъ! Коварный возлюбленный! Жестокій отецъ!

Это были первыя слова долетвшія до моего слуха. Вообразите мое удивленіе, когда я услыхалъ повтореніе моихъ собственныхъ аргументовъ по этому поводу.

Онъ просилъ своихъ слушателей остерегаться принцевъ, дурныхъ принцевъ и, давъ волю своей богатой фантазіи, называлъ ихъ то серебряными лампами, то кровожадными соколами.

Они привлекательны какъ лампа, обладаютъ аппетитомъ сокола и, имъ нечего длать какъ только блистать. Руки у нихъ ничмъ не заняты, они монументы англійской системы компромисовъ. Счастіе для человчества если они только монументы! Счастіе для нихъ! Но они надлены страстями людей. Лесть толпы вскружила имъ головы, ихъ самоуваженію не на что опереться, если только не на презрніе къ льстецамъ.

До сихъ поръ онъ повторялъ то что слышалъ (но не въ эпиграмм), какъ заученный урокъ. Неожиданно оборвавъ рчь, онъ началъ излагать слушателямъ очеркъ реформъ которыя онъ произвелъ бы, еслибы выигралъ свое дло. Тугъ краснорчіе полилось потокомъ. Принцы съ умомъ, принцы вожди, принцы украшеніе страны, принцы которые были бы руководителями общества, а не дурачили народъ, ‘заставляя васъ расплачиваться развращеніемъ нравовъ за мнимые успхи въ политик’. Что-то въ этомъ род. Вся сцена была слишкомъ комична и прискорбна. Но вниманіе съ которымъ его слушали было поразительно, отчасти утшительно, подумалъ я, и прикоснувшись къ плечу одного изъ слушателей, сказалъ:

— Я его сынъ, я хочу взять его, но боюсь что его опасно прервать. Я не шучу.

И вс слушали покорно человка котораго не смли прервать изъ опасенія вызвать припадокъ бшенства.

Но мн пришлось рискнуть. Устремивъ на меня вытаращенные глаза, онъ готовился привести меня въ примръ. Я заговорилъ съ нимъ ршительно.

— Мой сынъ, господа, сказалъ онъ, низко наклонивъ голову, и тотчасъ же отдался въ мои руки.

Слушатели встали, довольные своимъ освобожденіемъ, и разошлись кучками. Альдерменъ Саддльбенкъ горячо благодарилъ меня за услугу.

— Я никогда не слыхалъ ничего трогательне начала рчи вашего отца, сказалъ онъ.

Я не могъ судить, потому что не слыхалъ начала рчи, можетъ-быть было дйствительно хорошо. Въ толп повторялось замчаніе что многое изъ того что говорилось о Фитцахъ было справедливо. Мой отецъ тяжело оперся на меня и пошелъ со мною опустивъ голову. Я передалъ его Джуліи Белстедъ и отправился на иностранный корабль, покинувшій Англію прежде чмъ занялась заря дня свадьбы Дженеты.

ГЛАВА LX.
Заключеніе.

Втеръ былъ силенъ въ то утро. Дождь лилъ срыми потоками, чрезъ которые мы неслись по взволнованной поверхности моря, то поднимаясь, то ныряя и не имя минуты покоя.

Я помню что думалъ о Присцилл, глядя какъ наши ловкіе Далматы скользили по мокрой палуб фрегата Верона. Ночью поднялся штормъ. Я воображалъ что его послало Провидніе чтобъ оторвать мои мысли отъ земли и показать мн какъ нллчтожны поди.

Чему же уподобить ихъ страсти? Бур въ облакахъ?

Я философствовалъ, но страданіе мое было ужасно.

Слова Дженеты ‘прощайте, Гарри’ положили конецъ всему чмъ я жилъ, омрачили, казалось, день и вызвали безпощадный дождь. То былъ мрачный день, подобный тмъ которые предшествовали сотворенію земли, и вс дни были одинаковы, пока не проглянулъ свтъ, возвратившій мн способность думать.

Меня начала мучить моя несправедливость къ послдней рчи моего отца. Онъ причинилъ мн столько страданій что я привыкъ думать о себ, когда онъ просилъ сочувствія или заслуживалъ сожалнія. Но теперь, далеко отъ него, я очистилъ его рчь отъ всхъ прикрасъ и принялъ его къ сердцу. Онъ очень врно опредлилъ свое положеніе, какъ я самъ понимать его прежде чмъ тяжелыя испытанія не пріучили меня думать боле о своей чмъ объ его судьб. Я это чувствовалъ и думалъ что никогда не слыхалъ рчи трогательне. Мн казалось что міръ въ долгу у насъ. Что можетъ быть утшительне для человка всего лишившагося?

На самомъ же дл безпокойное маленькое существо во мн называемое я, выдумывало себ утшенія и искало ихъ въ каждой иде, въ каждомъ обстоятельств и такъ успшно что когда я узналъ положительно что Провидніе не принимало никакого участія въ моей судьб, я не вдругъ почувствовалъ благодарность къ благородной женщин окружившей меня иллюзіями. Оказалось что я обязанъ принцесс Оттиліи, дйствовавшей чрезъ графа Кезенскаго, и возможностью ухать изъ Англіи въ самое тяжелое время моей жизни, и моимъ избраніемъ въ члены парламента! Я узналъ это отъ капитана Вероны, когда, черезъ годъ и девять мсяцевъ путешествія, мы вошли въ Остъ-Индскій портъ, и баронъ фонъ-Редвицъ прибылъ на корабль, чтобы занять мою должность. Фонъ-Редвицъ (сынъ канцлера пнрица Эрнста, какъ оказалось) зналъ боле чмъ сообщилъ мн, но онъ привезъ мн письмо отъ принцессы, настойчиво звавшей меня домой и предписывавшей мн хать чрезъ Германію и Саркельдъ. Вызовъ былъ мн непріятенъ, ибо я уже увлекся моими научными занятіями и усплъ доказать моимъ спутникамъ что я человкъ не угрюмый и не чванный. Капитанъ Мартиницъ, однако, убждалъ меня возвратиться, да и между строками письма Оттиліи я прочелъ всть о чемъ-то радостномъ. Не обязанъ ли я повиноваться ей? Другіе же повинуются: молодой Редвицъ, напримръ, получивъ телеграмму, тотчасъ же притворился больнымъ, чтобъ уступить свое мсто мн, когда она желала облегчить мое страданіе перемной мста и работой для головы и рукъ, не малое самоотверженіе съ его стороны. Оттилія была моею принцессой, она же была и моимъ провидніемъ. Она писала:

‘Прізжайте домой, другъ мой Гарри. Вы были въ отсутствіи слишкомъ долго. Податель этого письма займетъ ваше мсто на корабл и подетъ дальше, а вы домой. Домъ вашъ всегда тамъ гд я, но можетъ-быть будетъ и въ другомъ мст. Оттилія говоритъ вамъ что откладываніе теперь трата жизни. Я не скажу ничего боле. Вы меня знаете, если я говорю: прізжайте, то этого довольно.’

Простымъ прощаніемъ и ея именемъ заключалось таинственное письмо. Ни слова о принц Герман. ‘Что случилось?’ думалъ я съ любопытствомъ. Но лишь только мн показалось что я отгадалъ, какъ я понялъ нелпость моего предположенія. Кром этого мгновеннаго порыва фантазіи, я не оскорбилъ высокую властительницу моей души никакимъ недостойнымъ подозрніемъ. Оттилія никогда не позвала бы меня къ себ. Но неужели Дженета свободна? При одной этой мысли, надежда, не хотвшая жить въ атмосфер чистйшаго покоя окружавшаго Оттилію, вспыхнула яркимъ пламенемъ, и никакія сомннія не могли потушить ее. Можетъ-быть мужество моей милой сломилось въ послднюю минуту? Я воображалъ что это возможно и былъ увренъ что этого не случаюсь. Но надежда создавала цлый міръ невроятныхъ случайностей и жила ими, хотя я сознавалъ ихъ несбыточность. Не безъ борьбы свернулъ я въ сторону съ большой Италіянской дороги. Я выбралъ путь чрезъ Бреннеръ и провелъ полдня въ Иннсбрук, въ гостяхъ у полковника Геддона, отъ котораго я услыхалъ пріятное извстіе что дв изъ его дочерей въ Германіи, гд должна совершиться помолвка одной изъ нихъ съ Англичаниномъ. Принцесса Оттилія пригласила Люси Геддонъ въ Саркельдъ для свиданія съ Темплемъ и Темпля для свиданія со мною. Я помчался дале и скоро увидалъ старые лса окружавшіе Лтній Дворецъ и вспомнилъ мою первую любовь. Я былъ встрченъ съ теплою привтливостью прекраснйшею изъ властительницъ и съ мужественною угловатостью принцемъ Германомъ, и не усплъ я подумать, о странности моего положенія подъ кровлей замужней Оттиліи, какъ она ввела меня въ библіотеку, гд сидла моя милая, моя утраченная и возвращенная Дженета. Она встала, въ смущеніи и прошептала мое имя. Мы были одни. Я зналъ что она свободна. Вопросъ: какъ это случаюсь?— таился во всемъ что я длалъ или говорилъ, во созерцаніе ея знакомаго лица, прикосновеніе къ ея свободной рук удерживала меня и отнимали охоту предложить его. Но это было загадочно. Я опять положился на Провидвіе, смиренно въ этотъ разъ. Я страстно поцловалъ ея руку.

— Подождите пока не узнаете всего, Гарри, сказала Джене та, и ея голосъ былъ глубже, мягче, и въ его знакомыхъ звукахъ, какъ и въ ея манерахъ и глазахъ, было что-то новое. Это была не цвтущая, здоровая двушка прежнихъ лтъ, а подобіе блдной, измученной Дженеты, сказавшей мн: ‘прощайте, Гарри’. Видно было что она плакала. На ней не было ничего похожаго на трауръ. Можетъ-бытъ она сняла его, чтобы не оскорбить моего неукротимаго духа. Я сказалъ:

— Я не буду предлагать никакихъ вопросовъ, если вы мн скажете что вы опять моя милая Дженета.

Она слегка улыбнулась.

— Мы думали что Темпль прідетъ раньше васъ, Гарри.

— Нравится вамъ его Люси?

— Да, очень.

Намекъ на Риверсли оживилъ ее, и она передала мн удовлетворительныя извстія о моемъ отц, почерпнутыя въ послднемъ письм Джуліи Белстедъ.

— Такъ давно ли вы, спросилъ я въ удивленіи, — давно ли вы у принцессы?

Она покраснла:

— Такъ давно что я теперь хорошо говорю по-нмецки.

— И читаете свободно?

— Я серіозно полюбила чтеніе, Гарри.

Вроятно у нея не хватило мужества и она уступила мн въ то несчастное утро когда я видлъ въ послдній разъ Англію сквозь потоки дождя. Я не сказалъ этого, боясь оскорбить ея гордость, но спросилъ:

— Вы здсь нсколько мсяцевъ?

— Да.

— Да, отвчала она, потупившись и потомъ, вскинувъ на меня глаза, прибавила поспшно:— Подождите Темпля, Гарри. Онъ опоздалъ на цлый день. Мы не знаемъ чему это приписать.

Я сказалъ шутя что ему можетъ-быть вздумалось прокатиться по морю и онъ выбралъ нашъ первый путь въ Германію, на барк Присцилл, съ капитаномъ Вельшемъ.

Она содрогнулась, закрыла глаза и опустила голову.

Наше свиданіе не удовлетворило моего сердечнаго голода. Скитаніе Вероны лишило меня писемъ. Дженета можетъ-быть и вдова, судя по тому что я знаю. Для меня она все же Дженета. Но какъ она свободна? Почему нсколько мсяцевъ въ Саркельд, у принцессы Оттиліи? Можетъ-быть она не двушка и не вдова, а жена бжавшая отъ негодяя мужа? Но при такихъ обстоятельствахъ принцесса не вызвала бы меня. Что мн было думать? Два мучительные часа отдляли меня отъ времени одванья, когда я могъ бы, какъ я придумалъ, вывдать у слуги двушка или вдова англійская гостья. Маркграфиня и принцъ Эрнстъ были въ отсутствіи. Германъ занимался въ музе, показывая свои сокровища полковнику Геддону. Я сидлъ съ дамами въ воздушной башн Лтняго Дворца, жертва мучительныхъ соображеній, которыя сами себя поглощали и изъ огня превращались въ дымъ, и разказывать мои путевыя приключенія. Дамы слушали какъ будто сами не могли сообщить мн ничего новаго и какъ сфинксы хранили мучительную тайну. Я, конечно, и въ половину не жаждалъ бы такъ узнать ее, еслибы Дженета не зашла такъ далеко какъ только можетъ зайти порядочная женщина. Загадка заключалась въ ея очевидной любви ко мн, въ ея вроятной свобод, въ ея непостижимой сдержанности и въ ея желаніи чтобъ я повидался съ Темплемъ прежде чмъ она сброситъ свою женскую броню, что, судя по намекамъ, одобряла и Оттилія.

Прежде всхъ увидала моего друга его возлюбленная Люси, когда онъ медленно спускался съ холма въ дворцовой карет, посланной ему на встрчу. Онъ отнялъ у меня не мало минутъ своими ‘какъ поживаете’, и извиненіями. Наконецъ я увелъ его въ мою комнату и узналъ всю истину. Темпль не виноватъ что не началъ прямо. Я отнялъ у него возможность разказать все по порядку, спросивъ:

— Окажи мн. Темпль, была она у алтаря?

Онъ отвчалъ

— Да.

— Да? такъ она вдова?

— Нтъ, не вдова, отвчалъ Темпль, сбитый съ толку мои мы вопросами.

— Такъ ея мужъ живъ?

— Нтъ, отвчалъ Темпль и при этомъ замтилъ комическую сторону разговора.

— Была она замужемъ?

— Нтъ, отвчалъ онъ, едва удерживаясь отъ смха, и прибавилъ:— тутъ нтъ ничего смшнаго, Ричи.

— Разв я смюсь? Да, говори же. Случилось съ Эдбери что-нибудь наканун свадьбы?

Темпль отвчалъ опять отрицательно, въ этотъ разъ умышленно загадочно, и самъ въ этомъ сознался, сваливъ вину на мое нетерпніе. Онъ подавилъ смхъ, готовясь къ моимъ дальнйшимъ нападеніямъ.

— Эдбери самъ отказался отъ брака?

— Нтъ, былъ опять отвтъ.

Я вспылилъ, но Темпль успокоилъ меня и попросилъ выслушать.

— Эдбери утонулъ, Ричи.

— Наканун?

— Нтъ, не наканун. Я могу разказать всю исторію въ десяти словахъ, Ричи, если ты выслушаешь спокойно, и я увренъ что ты будешь такъ же счастливъ какъ и я, иначе не сталъ бы шутить. Онъ отправился наканун на Присциллу, чтобы повидаться съ Мабель Свинвинтеръ, единственною женщиной которую онъ могъ любить, и былъ взятъ въ путешествіе какъ мы съ тобой. Онъ былъ пойманъ, арестованъ и увезенъ, та же исторія, съ тою только разницей что Присцилла не вернулась. Она погибла во время бури въ Сверномъ мор. Это все что мы знаемъ. Я ожидалъ что это когда-нибудь случится съ его людьми. Помнишь, я говорилъ теб что Присцилла именно названіе свойственное кораблю утопающему со всмъ багажемъ и отправляющему за берегъ бутылку? На нашемъ восточномъ берегу была найдена бутылка, бдному капитану пришлось убдиться въ послднюю минуту что такія вещи водились на его корабл, а въ бутылк бумагу на которой имена пассажировъ и матросовъ были написаны такимъ твердымъ почеркомъ, какъ будто онъ писалъ ихъ сидя дома, въ своемъ кабинет. Наверху стояло: ‘Воля Господа готова свершиться’, а внизу: ‘мы идемъ на Его судъ покорно и радостно’. Узнаешь стараго капитана, Ричи?

У Темпля были слезы на глазахъ. Мы оба стояли съ минуту моргая.

Я не могъ не спросить что побудило Эдбери отправиться на корабль.

— Неужто ты не понимаешь, Ричи? сказалъ Темпль.— Эдбери похалъ уговорить Мабель остаться, или хотлъ только повидаться съ ней, но увидавъ началъ уговаривать. Она, кажется, согласилась, но капитанъ прибылъ на корабль и поступилъ съ Эдбери какъ съ нами: взялъ его въ свое плаваніе ради дисциплины и ‘спасенія души’.

— Почему теб все это извстно, Темпль?

— Ты знаешь что твоя подруга Кіоми была въ числ дйствующихъ лицъ. Капитанъ отпустилъ ее, потому что для нея не было мста на корабл. Она говорила намъ что Эдбери предлагалъ капитану сотни тысячи фунтовъ выкупа за себя и за Мабель, потомъ за одного себя. Онъ старался возмутить экипажъ. Бдный малый умолялъ, унижался, говоритъ она, потомъ грозилъ спастись вплавь. Капитанъ заперъ его.

Я подумалъ объ урокахъ изъ Библіи которые пришлось проглотить Эдбери и о плеск волнъ сопровождавшемъ неожиданное и торжественное провозглашеніе ея истинъ.

Странное стеченіе обстоятельствъ, подумалъ я.

Темпль продолжалъ:

— Геріотъ на слдующее утро не сказалъ объ этомъ ни слова и былъ въ числ гостей, хотя клялся что не пойдетъ. Онъ какъ-то выдалъ себя Дженет, и она съ тхъ поръ не принимала его.

— Какъ выдалъ себя, спросилъ я.,

— Вдь никто же иной какъ Геріотъ предалъ Эдбери въ руки Кіоми, отвчалъ Темпль.— Эдбери не узналъ бы что Мабель узжаетъ, и на какомъ она корабл, безъ помощи Кіоми. Она оставила его на берегу, когда пошла къ капитану Вельшу, и когда капитанъ ушелъ въ Сити, Эдбери отправился на Присциллу. Геріотъ не виноватъ въ послдствіяхъ. Его предположенія были очень вроятны. Онъ полагалъ что Эдбери и Мабель какъ нельзя боле пара, и что если Эдбери увидитъ ее, онъ не разстанется съ ней, а леди Кенъ будетъ стоять и махать своими перьями въ напрасномъ ожиданіи предъ алтаремъ. Такъ и случилось, и славная же это была сцена! Она считала минуты, когда перешло за двнадцать, рычала на священника и заставила бы его простоять до часу, еслибы Дженета не повернулась и не ушла. Старуха преградила ей дорогу: ‘Что?’ сказала Дженета, ‘можете вы обвинить меня въ чемъ-нибудь?’ и ушла. ‘Ахъ, Темпль’, сказала оба мн, ‘было бы ужасно, еслибъ я не была уврена что исполнила свой долгъ относительно ихъ’. Съ тхъ поръ я не видалъ ее до ея отъзда въ Германію. Ричи, она думаетъ что ты никотда не простишь ее. Она писала мн что принцесса другаго мннія, но я, говоритъ она, знаю его хорошо.

— О, Боже! Какъ же она меня мало знаетъ, воскликнулъ я.

Темпль сдлалъ вторую ошибку, едва не поблагодаривъ меня за мою постоянную любовь къ Дженет, между тмъ какъ самъ же онъ превозносилъ ея гордость и мужественное самоосужденіе, заставлявшія ее опасаться что я не прощу ее. ‘Однако онъ и Дженета знаютъ меня давно, подумалъ я. Можетъ-быть мое мнніе о себ противорчитъ ихъ мннію только потому что я считаю себя такимъ какимъ я сдлался, а они такимъ какимъ я былъ въ прежніе годы? Я сужу по цвтку, а они по корню и стеблю. Но цвтокъ явленіе временное, цвтокъ спадаетъ, а на слдующій годъ выходитъ другой. Не справедливе ли они судятъ обо мн?’

Оттилія была проницательне всхъ. Она угадала чего можно ожидать отъ меня. Я былъ до сихъ поръ подверженъ возвратамъ не совсмъ созрвшей натуры, какъ я замтилъ, когда оглянувшись на свое прошлое назвалъ его ‘страннымъ стеченіемъ обстоятельствъ’, что было старою првычкой приписывать Провиднію особое вниманіе въ моей судьб: слдствіе самомннія и глупости.

Между тмъ Темпль и я мылись и брызгались предъ двумя тазами, и я былъ скрьгте съ нимъ чмъ съ вами, ибо не открылъ ему приговора произнесеннаго надо мною въ тайномъ судилищ моей головы. Правильно ли я тогда понималъ себя, длается сомнительнымъ, когда я вспоминаю его веселый смхъ и восклицаніе: — ‘Ричи, ты нисколько не измнился! Ты все такой же какой былъ мальчикомъ.’ Нкоторые вншніе признаки, свидтельствовавшіе о внутреннемъ успокоеніи, характеризовали приближеніе Темпля къ положенію британскаго мужа и отца. Мы много говорили о капитан Вельш и о печальномъ комизм его идеи исправить такого человка какъ Эдбери, среди бурнаго моря, и о странномъ положеніи арестованныхъ подъ его строгимъ управленіемъ и о трагическомъ конц. Слдующія дв минуты наедин съ Дженетой я прожилъ подъ впечатлніемъ этого разговора. Только мое нетерпливое желаніе увидаться съ ней опять наедин доказало ей что я ея поклонникъ, а н судья, и потомъ, узнавъ какъ я счастливъ надеждой что мы возвратимся въ Риверсли мужемъ и женой, она сдалась, предупредивъ меня впрочемъ, посл безпощаднаго самоосужденія, что если испытаніе повторится, то очень можетъ быть, даже вроятно, что она поступитъ такъ какъ уже разъ поступила. Къ счастію для насъ обоихъ, я теперь зналъ что мущины и женщины чувствуютъ не всегда то что произносяіъ, и у меня было теперь средство зажать уста произносившія вздоръ. Притомъ я долженъ былъ скоро сдлаться господиномъ въ такихъ вопросахъ. Она согласилась съ этимъ, прибавивъ, съ страннымъ содроганіемъ, что нтъ ничего опасне безусловной свободы.— ‘Для женщинъ?’ спросилъ я. Она предпочла сказать: ‘для двушекъ’ и потомъ: ‘да, и для женщинъ, при томъ воспитаніи какое он получаютъ теперь.’ Вліяніе принцессы украсило ея рчь. Новымъ въ ней для меня были слдствія огня чрезъ который она прошла, борьбы, страданія, ршенія принесть себя въ жертву гордому сознанію долга. Она когда-то была желзомъ. Изъ огня вышла чистйшею сталью.

— Риверсли, Гарри, промолвила она, и моя улыбка, слова, пожатія ея руки возвратили ей всю прелесть свжаго англійскаго утра, которое она напоминала собою.

Возможно ли было представить что мы возвратимся въ Риверсли не мужемъ и женой?

Прежде чмъ отвтить на такой вопросъ, она должна была сдлать признаніе, и произнося его, покраснла, ибо въ немъ упоминалось объ Эдбери и какъ будто намекалось на ея привязанность къ нему. Дло было въ томъ что она считала себя обязанною уплатить его долги. Такими простыми средствами какъ ея ‘Риверсли, Гарри’ и мой поцлуй ея руки, когда дло зашло о деньгахъ, мы отбросили послдніе признаки отчужденія и узнали другъ друга съ боле теплою чмъ прежде любовью. Когда я попросилъ чтобы свадьба была скоре, она отвчала:— Я согласна, Гарри.

Чувствительности вы конечно не увидите отъ стали. Она чистосердечно презирала женщинъ выставляющихъ свои чувства на показъ: опасная самонадянность для существа мене сильнаго чмъ она.

Слдуя однажды верхомъ за нею и Темплемъ, рядомъ съ принцессой, я спросилъ: что вамъ нравится больше всего въ Дженет?

Оттилія отвчала:

— Ея мужество. Оно такого рода что длаетъ лишними вс остальныя добродтели. У меня бываютъ порывы и я способна на увлеченія, но истиннаго мужества у меня нтъ, и я завидую и удивляюсь ей, даже когда мн приходится осуждать ее, ибо знаю что это качество, отличающее ее отъ всхъ насъ, выдержитъ испытаніе огня. Я могу вообразить что качества которыми я горжусь могутъ исчезнуть при долгомъ испытаніи, я не могу представить что ея мужество когда-нибудь поколеблется. Можетъ-быть потому что у меня его нтъ, я считаю его самымъ рдкимъ и драгоцннымъ даромъ. Мн кажется что оно заключаетъ въ себ половину всхъ добродтелей и длаетъ другую половину не необходимою.

Съ теченіемъ времени я убдился что Оттилія была права и что она опредлила свое мнніе такъ врно какъ только возможно въ немногихъ словахъ.

Способность моей Дженеты выносить испытанія обнаружилась когда мы приблизились къ дому, вечеромъ, позднею осенью, и увидали зрлище тжеле котораго нельзя было придумать для испытанія ея твердости. Поднимаясь въ гору, мы увидли зловщее зарево надъ Риверсли, а на вершин намъ бросились въ глаза погребальные факелы Гренджа. Ударъ былъ ужасенъ, неожиданъ, необъяснимъ. Поселяне, фермеры, рабочіе, группы депутаціи ходившей встрчать насъ на станцію и возвратившейся не видавъ насъ вслдствіе того что мы опоздали, стояли со всхъ сторонъ. Гренджъ горлъ съ двухъ концовъ, казавшихся огненными столбами среди багроваго дыма. Центральная зала и комнаты были еще цлы, но внутренность ихъ освщалась таинственными рядами свта, то померкавшаго, то прояснявшагося и составлявшаго отрадный, но загадочный контрастъ съ дикимъ пламенемъ свирпствовавшимъ по краямъ. Внутренній свтъ скоро потухъ. Въ центр воцарилась тьма, и вдругъ взрывъ пламени охватилъ все зданіе. Жена протянула мн руки. Весь объятый пламенемъ, нашъ старый домъ стоялъ въ величіи ужаса приводящаго въ трепета, и казалось приказывалъ намъ смотрть и не приближаться.

— Чмъ заслужилъ Риверсли такую участь? промолвила Дженета.— Его комната, сказала она, когда изъ юго-восточнаго крыла, гд была спальня дда, вырвался потокъ пламени. Мы подъхали къ парку и остановились предъ первою группой зрителей. Они сказали намъ что въ дом не было ни одного живаго существа. Тетушка Дороти была въ Белстед. Я замтилъ между слугами Толлингби и подозвалъ его къ себ. Подошли и другіе, и изъ общаго говора и взглядовъ съ ужасомъ обращенныхъ на огненныя стны, мы узнали что мой отецъ готовилъ намъ торжественную встрчу: лампы, огни во всхъ комнатахъ, факелы на подъздахъ, иллюминація вдоль оконъ, большой фейерверкъ, все что только можно было придумать. Огонь вспыхнулъ въ сумеркахъ, отъ взрыва фейерверка съ одной стороны, и отъ неизвстной причины — съ другой. Домъ окруженный фейерверкомъ, факелами, вензелями изъ бумаги и кисеи и необычайными декораціями, приготовленными отцомъ для празднованія нашего возвращенія, былъ подобенъ мин. Къ намъ подъхали всадники. Капитанъ Белстедъ, здившій за пожарными трубами, схватилъ мою руку и произнесъ рзкимъ шепотомъ: ‘Видли вы его?’ Онъ говорилъ о моемъ отц. Поднялась тревога, группы разбжались, везд повторялось имя моего отца, котораго искали и не находили. Онъ бодро тушилъ огонь, когда капитанъ Белстедъ оставилъ его. Мы обратились къ слугамъ и къ конюхамъ, державшимъ лошадей и собакъ, они могли сообщить намъ что скотъ цлъ, но не знали ничего о моемъ отц. Среди криковъ женщинъ, треска рушившихся потолковъ, мы бросились въ жаръ пламени, надясь найти входъ въ зданіе и спасти живое существо можетъ-быть находившееся въ немъ. Ночь была свтла какъ день и оживленне дня. Дженета отослала лошадей въ Белстедъ и сидла въ отпряженной карет, глядя на догаравшій Риверсли. Каждый разъ какъ я подходилъ къ ней, она обнимала и цловала меня молча.

Она много плакала, когда однажды, посл холодной зимней ночи, бдная Кіоми была найдена замерзшею надъ могилой своего ребенка. Она плакала еще боле, когда мы получили извстіе что другъ нашъ Геріоть палъ на пол битвы въ Индіи.

Мы заключили изъ показаній опомнившейся прислуги что мой отецъ вроятно остался въ загорвшемся дом, отыскивая тетушку Дороти. Мы боле не видали его.

КОНЕЦЪ.

‘Русскій Встникъ’, NoNo 11—12, 1870, NoNo 1—6, 1871

ПРИКЛЮЧЕНІЯ ГАРРИ РИЧМОНДА

ГЛАВА I.Я составляю предметъ спора.

ГЛАВА II.Лично испытанное мною приключеніе.

ГЛАВА III.Дипвелская ферма.

ГЛАВА IV.Я вкушаю величіе.

ГЛАВА V.Я пріобртаю дорогаго друга.

ГЛАВА VI.Повсть о гус.

ГЛАВА VII.Вольная жизнь на большой дорог.

ГЛАВА VIII.Дженетъ Ильчестеръ.

ГЛАВА IX.Вечеръ въ обществ капитана Белстедъ.

ГЛАВА X.Новое странствіе.

ГЛАВА XI.Туманъ и ночной пожаръ.

ГЛАВА XII.Мы отправляемся невзначай въ морское путешествіе.

ГЛАВА XIII.Мы вступаемъ въ различныя ученыя разсужденія съ капитаномъ Присциллы.

ГЛАВА XIV.Я встрчаю старыхъ знакомыхъ.

ГЛАВА XV.Мы встрчаемъ въ лсу прекрасную дамочку.

ГЛАВА XVI.Статуя на мысу.

ГЛАВА XVII.Отецъ мой дышетъ, движется и говоритъ.

ГЛАВА XVIII.Мы пріятно проводимъ вечеръ, а утромъ я вижу видніе.

ГЛАВА XIX.Наше возвращеніе домой.

ГЛАВА XX.Всти о новой побд моего отца.

ГЛАВА XXI.Прогулка въ Бат.

ГЛАВА XXII.Заключеніе Батскаго эпизода.

ГЛАВА XXIII.Мой двадцать первый день рожденія.

ГЛАВА XXIV.Я встрчаю принцессу.

ГЛАВА XXV.На яхт.

ГЛАВА XXVI.Въ виду родины Гогенцоллерновъ.

ГЛАВА XXVII.Пора розъ.

ГЛАВА XXVIII.Оттилія.

ГЛАВА XXIX.Вечеръ съ докторомъ Юліусомъ фонъ-Карстегъ.

ГЛАВА XXX.Гроза и любовь.

ГЛАВА XXXI.Письмо принцессы Оттиліи.

ГЛАВА XXXII.Свиданіе съ принцемъ Эрнстомъ и встрча съ принцемъ Отто.

ГЛАВА XXXIII.Что сталось изъ шиллинга.

ГЛАВА XXXIV.Я получаю понятіе о княжеской пышности.

ГЛАВА XXXV.Сцена въ лтнемъ дворц.

ГЛАВА XXXVI.Домой и дома.

ГЛАВА XXXVII.Дженета отказывается отъ меня.

ГЛАВА XXXVIII.Счетъ моего банкира.

ГЛАВА XXXIX.Отецъ мой плыветъ по теченію, которое и меня уноситъ.

ГЛАВА XL.Встрча отца моего съ ддомъ.

ГЛАВА XLI.Начало блеска и хлопотъ отцовскаго большаго парада.

ГЛАВА XLII.

ГЛАВА XLIII.Я становлюсь однимъ изъ избранниковъ народа.

ГЛАВА XLIV.Первая борьба съ отцомъ.

ГЛАВА XLV.Счастье чудесно выручаетъ отца.

ГЛАВА XLVI.На волосъ отъ смерти.

ГЛАВА XLVII.Между Цыганками.

ГЛАВА XLVIII.Отецъ мой играетъ снова роль чародя.

ГЛАВА XLIX.Принцесса попадается въ ловушку.

ГЛАВА L.Предвщающая общее собраніе.

ГЛАВА LI.Мы вс въ путахъ моего отца.

ГЛАВА LII.Свиданіе показывающее въ яркомъ свт характеръ отца моего.

ГЛАВА LIII.Странныя открытія и ддушка торжествуетъ въ послдній разъ.

ГЛАВА LIV.Наслдница доказываетъ свои права и я ухожу ни съ чмъ.

ГЛАВА LV.Мое возвращеніе въ Англію.

ГЛАВА LVI.Дженета и я.

ГЛАВА LVII.Героизмъ Дженеты.

ГЛАВА LVIII.Мое укрощеніе.

ГЛАВА LIX.Я встрчаю мою первую подругу и покоряюсь заслуженному наказанію.

ГЛАВА LX.Заключеніе.

Читайте также:

ГЛАВА I.
Я составляю предметъ спора.

ГЛАВА II.
Лично испытанное мною приключеніе.

ГЛАВА III.
Дипвелская ферма.

ГЛАВА IV.
Я вкушаю величіе.

ГЛАВА V.
Я пріобртаю дорогаго друга.

ГЛАВА VI.
Повсть о гус.

ГЛАВА VII.
Вольная жизнь на большой дорог.

ГЛАВА VIII.
Дженетъ Ильчестеръ.

ГЛАВА IX.
Вечеръ въ обществ капитана Белстедъ.

ГЛАВА X.
Новое странствіе.

ГЛАВА XI.
Туманъ и ночной пожаръ.

ГЛАВА XII.
Мы отправляемся невзначай въ морское путешествіе.

ГЛАВА XIII.
Мы вступаемъ въ различныя ученыя разсужденія съ капитаномъ Присциллы.

ГЛАВА XIV.
Я встрчаю старыхъ знакомыхъ.

ГЛАВА XV.
Мы встрчаемъ въ лсу прекрасную дамочку.

ГЛАВА XVI.
Статуя на мысу.

ГЛАВА XVII.
Отецъ мой дышетъ, движется и говоритъ.

ГЛАВА XVIII.
Мы пріятно проводимъ вечеръ, а утромъ я вижу видніе.

ГЛАВА XIX.
Наше возвращеніе домой.

ГЛАВА XX.
Всти о новой побд моего отца.

ГЛАВА XXI.
Прогулка въ Бат.

ГЛАВА XXII.
Заключеніе Батскаго эпизода.

ГЛАВА XXIII.
Мой двадцать первый день рожденія.

ГЛАВА XXIV.
Я встрчаю принцессу.

ГЛАВА XXV.
На яхт.

ГЛАВА XXVI.
Въ виду родины Гогенцоллерновъ.

ГЛАВА XXVII.
Пора розъ.

ГЛАВА XXVIII.
Оттилія.

ГЛАВА XXIX.
Вечеръ съ докторомъ Юліусомъ фонъ-Карстегъ.

ГЛАВА XXX.
Гроза и любовь.

ГЛАВА XXXI.
Письмо принцессы Оттиліи.

ГЛАВА XXXII.
Свиданіе съ принцемъ Эрнстомъ и встрча съ принцемъ Отто.

ГЛАВА XXXIII.
Что сталось изъ шиллинга.

ГЛАВА XXXIV.
Я получаю понятіе о княжеской пышности.

ГЛАВА XXXV.
Сцена въ лтнемъ дворц.

ГЛАВА XXXVI.
Домой и дома.

ГЛАВА XXXVII.
Дженета отказывается отъ меня.

ГЛАВА XXXVIII.
Счетъ моего банкира.

ГЛАВА XXXIX.
Отецъ мой плыветъ по теченію, которое и меня уноситъ.

ГЛАВА XL.
Встрча отца моего съ ддомъ.

ГЛАВА XLI.
Начало блеска и хлопотъ отцовскаго большаго парада.

ГЛАВА XLIII.
Я становлюсь однимъ изъ избранниковъ народа.

ГЛАВА XLIV.
Первая борьба съ отцомъ.

ГЛАВА XLV.
Счастье чудесно выручаетъ отца.

ГЛАВА XLVI.
На волосъ отъ смерти.

ГЛАВА XLVII.
Между Цыганками.

ГЛАВА XLVIII.
Отецъ мой играетъ снова роль чародя.

ГЛАВА XLIX.
Принцесса попадается въ ловушку.

ГЛАВА L.
Предвщающая общее собраніе.

ГЛАВА LI.
Мы вс въ путахъ моего отца.

ГЛАВА LII.
Свиданіе показывающее въ яркомъ свт характеръ отца моего.

ГЛАВА LIII.
Странныя открытія и ддушка торжествуетъ въ послдній разъ.

ГЛАВА LIV.
Наслдница доказываетъ свои права и я ухожу ни съ чмъ.

ГЛАВА LV.
Мое возвращеніе въ Англію.

ГЛАВА LVI.
Дженета и я.

ГЛАВА LVII.
Героизмъ Дженеты.

ГЛАВА LVIII.
Мое укрощеніе.

ГЛАВА LIX.
Я встрчаю мою первую подругу и покоряюсь заслуженному наказанію.

ГЛАВА LX.
Заключеніе.