И.С. Аксаков
И.С. Аксаков
Превратные понятия нашего общества об обязанностях государственной власти
Превратные понятия нашего общества об обязанностях государственной власти
Превратные понятия нашего общества об обязанностях государственной власти, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Мы считаем необходимым остановиться несколько подольше на высказанной нами в последнем No мысли: о нашем современном общественном бессилии, развить ее подробнее и подтвердить, по возможности, примерами. Нам кажется, что сущность и важность этого недуга не только сознаются у нас недостаточно живо и ясно, — но, как можно заключить по некоторым признакам, даже совершенно ошибочно и превратно. Эти признаки следующие: во-первых, постоянное осуждение и обвинение правительства в тех случаях, когда вся вина лежит единственно на самом обществе и оно одно должно нести за нее ответственность, во-вторых, почти всеобщее у нас убеждение, что этой нашей беде, этому нашему нравственному недугу могут помочь внешние установления и распоряжения правительства, и что, надевши общественный мундир, мы станем вдруг и умны и образованы, и деятельны, и живы, и сведущи, и одушевлены искреннею любовью к благу, и обзаведемся вдруг глубокими убеждениями, сильными характерами, вообще богатым внутренним содержанием.
Обратимся к первому признаку. Вследствие нашей собственной лени и апатии, оправдываемой, впрочем, печальною историческою привычкою, мы взваливаем на правительство большую часть нам принадлежащих забот и обязанностей, и потом сами же первые порицаем его, если усилия не достигают цели, — забывая, что неизбежно присущий правительству элемент принуждения и формальной правды не может никогда заменить свободную и творческую, нравственную силу самого общества. Что выражается в этом постоянном порицании и в этом постоянном взваливании на правительство — ответственности за все про все, совершающееся в нашей общественной жизни? Ни больше, ни меньше, как признание за правительством прав и обязанностей, на которые в то же время, в отвлеченных досужих толках, мы сами предъявляем притязания, — ни больше ни меньше, как наше собственное отречение от принадлежащих нам прав и обязанностей. Невольно припоминаются слова Гоголя в ‘Ревизоре’: ‘Чему смеетесь? Над собой смеетесь!’. Нам можно было бы точно так же сказать: ‘Кого браните? Себя браните!…’.
Возьмем несколько примеров. Появится ли книга, газета, картина, оскорбляющая общественную нравственность или идущая наперекор общепринятым воззрениям, — кто первый требует запрещения, усердно доносит и всячески призывает вмешательство внешней официальной силы? Общество. Вместо того, чтоб благодарить правительство за то, что оно, не считая уже нас малолетками, предоставляет нам расправляться своими собственными силами и само воздерживается от употребления своей власти, — мы тотчас же гневаемся и негодуем, зачем правительство не избавляет нас от того, что нарушает наш мирный сон, нашу вялую негу, что будит и зовет нас к деятельности духа и мысли. Такое отношение к власти, конечно, удобно и покойно и поблажает нашей лени, — но ведь это удобство только видимое! Оно утверждает принцип правительственной инициативы в делах общественных, оно приучает наш общественный организм к бездействию, оно уничтожает всякое развитие общества, — а без общества, как мы сказали в последний раз, ‘бессилен народ и несостоятельно государство’. — В 52 No ‘Сына Отечества’ (30 декабря прошлого года) прочли мы статью, вообще недурную, священника Лебедева: ‘О духовной журналистике’. В этой статье автор, между прочим, объясняет недостаток у нас хороших проповедников тем, что начальство не отличает хороших от плохих и не поощряет дар и подвиг духовной проповеди наградами. Эти слова знаменательны и выражают, кроме странного воззрения на служение церкви, то же самое неправильное понимание отношений общества к государству. Опять такой же призыв государственного вмешательства всюду! Опять отсутствие личной предприимчивости и начинания, опять незаконное требование, чтобы все совершалось через правительство, правительством и для правительства! Правительство награждай в нас любовь к Богу и ближнему, развивай талант, вселяй в нас веру и добронравность, забавляй нас, одевай, умывай, причесывай, думай, молись, сочиняй, веруй, надейся, люби, негодуй, даже наконец либеральничай за нас или поучи нас либеральничать, если либерализм оказывается нужным и полезным винтом в государственной машине! Правительство все это твори и делай, а мы будем, бездействуя, бранить, судить и рядить: — и зачем оно все это делает, и зачем не так делает! Превратные же понятия имеем мы об обязанностях государственной власти, и в странное положение ставим мы правительство подобными требованиями, отвлекая его от настоящего государственного дела и возлагая на него, несправедливо и недостойно, ответственность за наши собственные вины! Нам кажется, что иногда дают слишком много цены подобным общественным требованиям, слишком уступчивы, и напрасно не освобождаются от общественного влияния такого недоброго качества. Нам кажется, можно было бы отвечать обществу следующее: ‘вы хотите, чтоб правительство помогло вам остаться в вечном младенчестве и невежестве и чтоб, кроме великих, важных государственных обязанностей, на нем лежащих, оно обращало бы в государственное дело всякие ваши домашние делишки. Расправляйтесь сами, как знаете, стойте на собственных ногах: ребенок никогда не выучится ходить, если нянька не перестанет держать его за руку. Одинокое, без помощи, оно ничего не в состоянии совершить: — ему необходимы помощники, но какая же от вас помощь, если вы всю жизнь свою останетесь детьми, лентяями и невеждами?! Дело правительства только предоставить вам простор и свободу для вашего роста и развития’… Вот что, по-нашему, следовало бы и отвечать и сделать, в ответ на все порицания, протесты, оппозиции и требования!
В самом деле, какие бы ни были тому исторические причины, — настоящее положение наше довольно безотрадно. Мы по пали в какой-то безвыходный круг, — un sercle vicieux, как говоря! французы. Куда ни оглянешься — везде отсутствие общественной силы, — везде и всюду присутствие громадной, могущественной силы государственной, исполняющей в то же время должность силы общественной. Бездействие или, говоря техническим языком медицины, инерция общественного организма необходимо и неизбежно вызывает деятельность государства, которая, в свою очередь, приучает общественный организм к инерции — вредной и для общества и для государства! Повторяем: пустота, образуемая отсутствием общественной силы, не может оставаться пустотою, и потому тотчас же наполняется деятельностью силы правительственной, которая, однако, по самому существу своему, не в состоянии заменить могущество органических отправлений… Вот еще несколько примеров:
В Западно-Русском крае происходит, как известно, постоянная борьба двух народностей: польской и русской, двух начал веры: католического и православного. Полонизм и католицизм опираются в тех странах, как уже было справедливо замечено нашим сотрудником, г. Елагиным, не на правительственную власть, не на мощь государственную, — а на нравственные силы польского общества, на его патриотизм и преданность религии, на его убежденность и готовность — жертвовать состоянием и жизнью за успех своих помыслов. Русский народ стоит там — именно в Литве и Белоруссии — на низкой степени развития, и одною пассивною силою не в состоянии долее бороться с деятельностью предприимчивого, образованного, богатого, убежденного польского общества. Спрашиваем: кто должен был бы, прежде всех, явиться на помощь этому бессилию русской народности и православия: Кто должен был бы противопоставить нравственным силам — нравственные силы, убеждениям — убеждения, проповеди проповедь, — готовности самопожертвования — еще пламеннейшую готовность: Кто, за отсутствием туземного русского общества в Западном крае, или, вернее сказать, ввиду совершившегося превращения туземного русского общества в польское — кто должен был бы принесть бедному, ослабленному таковою изменою, простому русскому народу — необходимое содействие родного, просвещенного, могучего духовными силами общества? Кто, как не наше русское или великорусское общество? Ему бы следовало стать лицом к лицу с обществом польским и вступить с ним в общественную борьбу, свободную от вмешательства внешней, принудительной силы… но вместо того, что оно делает? Оно знать не знает и знать не хочет о том, что творится в Западно-Русском крае, и своим бездействием и безучастием само вынуждает правительство придавать деятельности общественной — характер государственный, оно предоставляет правительство своим собственным правительственным силам и средствам, — разумеется, недостаточным. Благодаря нашему равнодушию и апатии, правительство истощается в усилиях, большею часть невознаградимых, и все-таки не достигает результатов желанных, да и достигнуть не может, потому что действует официальною силою за нравственную силу общества.
Так, против тысячи убежденных и фанатизированных польских пропагандистов, учителей народных школ, распространяющих польское и католическое влияние, мы — общество русское — должны были бы выставить и с нашей стороны столько же или еще вдвое больше — миссионеров-ревнителей русской народности и народной веры… Но мы этого ничего, ничего не делаем, а так как делать в том краю что-нибудь да необходимо, и так как правительство не может же создавать миссионеров по указу, а сами они ниоткуда не являются, — то правительству поневоле приходится прибегать к силе принудительной, и за отсутствием русских убежденных общественных деятелей, объявлять известные убеждения обязательными для своих чиновников… Никто, кажется, не станет спорить, что вера русского народа, для России, есть прежде всего и исключительно интерес народный, общественный. Но по милости нашего, равнодушного ко всем возможным интересам общества, православие в том краю получает значение интереса чисто государственного, официального, казенного, — оберегать который одинаково обязательно для католика, лютеранина или мусульманина, если они состоят в том краю на службе. — Православные храмы в Литве и Белоруссии находятся в такой бедности, в таком виде, что подобное их состояние ложится позором на сравнительно богатую Великороссию. Но мы совершенно хладнокровно относимся к этому позору и предоставляем строить церкви в Западно-Русском крае… кому же? самому правительству!! Спрашивается, где в мире слыхано и видано, чтобы правительство строило церкви целому народу? Не говорим уже о том, что для такого предприятия не может достать никаких средств у государственного казначейства, но самый способ этой постройки, процедура этого действия, казенный характер благотворения, элемент официальности, вносимый в такое дело, которое должно быть делом любви и веры, а не ‘казенного интереса’, — необходимость приставлять к этому предприятию чиновников, давать им награды за усердие к вере, — все это разве способно принести те живые плоды, которые бы могла и должна была бы принесть общественная деятельность? — Точно так же, и по воссоединении унии с православною церковью, государственная инициатива, вызываемая постоянным бездействием общества, — вынуждена была учредить в Западном крае ‘чиновников для наблюдения за православием’ и поручить, сверх того, охранение интересов веры становым и исправникам!… Мы согласны, что это великое неудобство, — но кто же в том виноват? Не правительство же, которое, с своей стороны, вероятно, делает что может, и более, чего сделать не в силах: оно может поставить солдат и чиновников, и только, — но никак не проповедников, никак не людей, искренне верующих и убежденных!
Толкуем мы много о школах и доказываем, что духовенству по преимуществу принадлежит обязанность учить и просвещать русское простонародье: духовенство даже добивается этого, как своего права и чуть-чуть не исключительной привилегии. А кто же мешает ему, без всякого официального побуждения, заводить школы в селах при церквах и просвещать народ поучительною проповедью? Разумеется, никто. Многие ли священники занимаются распространением грамотности и образования сами собою? Очень немного найдется у нас примеров такой высокой личной духовной предприимчивости. Напротив того: у нас тотчас же поднялись споры и толки о материальных условиях, об унизительности и неудобствах поступать в учителя-причетники (как предлагалось проектом г. Беляева) и т. п. Отчего все это происходит? Разумеется, кроме некоторых внешних причин, главным образом — от недостатка внутренних живых побуждений, от отсутствия святого, всепобеждающего двигателя в душе, не справляющегося с удобствами и неудобствами, — как не справлялись с ними, например, английские миссионеры, проникшие недавно с христианскою проповедью в самую глубь Африки и на острова к людоедам! И что же выходит? Выходит, что дождутся священники указа, инструкций, таблиц и тому подобных официальных распоряжений: дело по указу станет клеиться не так, как бы следовало, и мы же сами начнем негодовать на притязание казенных регламентации заменить силу жизни!…
Наше общественное бессилие, вынуждая правительство к постоянной, непрерывной деятельности в сфере общественной, налагает на него какую-то правительственную обязанность — отзываться на всякий призыв, сделанный к обществу, — потому что само общество молчит, приводить немедленно в дело, своими готовыми силами, всякую полезную для общества мысль, — потому что само общество бездействует! Доходит до того, что бывает неудобно высказать во всеуслышание какое-нибудь предположение, — потому что дремота и апатия общества как раз вызовут деятельность официальных ведомств, которая, при самой искренней благонамеренности деятелей, может в некоторых случаях — дать вашей мысли совершенно не желанный вами характер… Мы, например, напечатали у себя лекции г. Кояловича о церковных братствах, и не без смущения увидели, что мысли его — уже так скоро приводятся в исполнение епархиальным начальством. Написать устав и послать указ из консистории, конечно, ничего не значит и требует времени немного, — но подобная поспешность и принудительность в деле, которое должно возникать органически и само собою — может погубить надолго самую мысль о братствах — прекрасную и плодотворную. Мы будем очень рады, если узнаем, что братство в Райгороде Киевской губернии не принадлежит к числу искусственных начальственных насаждений — но подобный случай возможен.
Убедили ли мы, наконец, читателей? Ясно ли им наше общественное нравственное бессилие?
Мы очень хорошо знаем, что такое странное положение дел может быть объяснено ходом нашей истории и всеми обстоятельствами нашего развития. Изложение этих исторических причин было бы чрезвычайно интересно, и не один раз найдет себе место в нашей газете, но надобно признаться, что мы уже слишком часто и бесцеремонно сваливаем наши личные грехи на историю, и прячемся с своею собственною апатией, за историческое оправдание. Конечно, не мы одни виноваты, но мы-то правы ли?
И так, что же делать, как быть, при этом постоянном смешении двух начал, общественного и государственного, при этом развитии — государственной инициативы, обуславливаемой бездействием общества, — и бездействия общественного, обуславливаемого постоянною, везде и всюду действующею государственною инициативою? Положение, как мы сказали, крайне невыгодное для нашего народного преуспеяния, для правильности отправлений всего нашего организма. — Эта невыгодность чувствуется и правительством, учреждающим теперь для нашего ленивого и за наше ленивое общество — разные либеральные учреждения, в которых бы последнее могло жить и двигаться. Но тут возникает вопрос: могут ли эти учреждения сами по себе возвратить нашему обществу жизнь и деятельность, или же требуется и еще нечто, без чего эти учреждения, несмотря на все усилия правительства, несмотря на весь их либерализм, не дадут самостоятельности, не освободят нашего общества от его — до сих пор чисто правительственного — характера? На этот вопрос мы будем отвечать в другой статье, а теперь заметим только, что нужно было бы, прежде всего, и обществу и правительству, убедиться в справедливости принципа — обоюдной самостоятельности и свободы. Мы, общество, можем и должны винить себя сами, — но только предоставив обществу свободу жизни и развития, только тогда вправе государство обвинять общество в недеятельности и требовать от него полного и дружного, нравственного и вещественного содействия — во всех своих начинаниях на пользу и благо Русской земли…
Впервые опубликовано: ‘День’. 1863. N 2, 12 января. С. 1-3.