Прекрасный Маркъ
Прекрасный Маркъ
Посвящается М. Кузмину.
133
135
137
139
141
Прекрасный Марк, Ауслендер Сергей Абрамович, Год: 1907
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сергей Ауслендер
Источник текста: С. Ауслендер. Золотые яблоки. Рассказы. М.: Книгоиздательство ‘Гриф’, 1908, стр. 129 — 143.
OCR: В. Г. Есаулов, 15 марта 2010 г.
Путешествуя, мы пріхали во Флоренцію.
Такъ какъ съ самаго утра дождь не переставалъ, то въ запотвшія окна кареты я не могла разглядть ничего, кром расплывающихся въ желтомъ туман рдкихъ огней. Посл нкотораго блужданія по темнымъ улицамъ наша карета, наконецъ, остановилась. Мы вошли по каменной лстниц въ домъ и, пройдя по длинному коридору мимо спящаго на стул возл ночника слуги, нашли наши комнаты заране приготовленными.
Былъ оставленъ цыпленокъ въ тарелк подъ салфеткой, и мы, не переодваясь, поужинали за маленькимъ столикомъ, съ тонкими красными свчами въ низкихъ подсвчникахъ, весело и нжно, какъ настоящіе счастливые любовники, но все-таки разошлись потомъ по своимъ комнатамъ, гд я, по крайней мр, не муча себя напрасными размышле-
131
ніями, сейчасъ же и заснула подъ нжащую музыку дождя въ мягкой и нагртой по здшнему обычаю перин.
Солнечное утро слдующаго дня не было встрчено мною радостно.
Въ покинутой маркизомъ комнат я нашла только тощій шелковый кошелекъ, который не вмстилъ бы боле двадцати золотыхъ, да онъ, къ тому же, и не былъ наполненъ до конца. Подобная развязка нашего путешествія не могла быть для меня неожиданной, но все-таки я разсчитывала на большую хотя бы учтивость. Такъ позорно брошенная въ незнакомомъ город, безъ денегъ, безъ друзей, никмъ не любимая, я горько проплакала до самаго завтрака. Чтобы скрыть свои слезы передъ слугой, я освжила лицо только мн извстной примочкой, составленной изъ благовонныхъ травъ, и вышла въ столовую. Очевидно, никто не подозрвалъ происшедшаго, такъ что я еще не была лишенной уваженія слугъ.
Успокоившись немного за дой, посл долгихъ перелистываній, я нашла въ своей записной книжк среди адресовъ сводней, рецептовъ для составленія различныхъ мазей, смси духовъ и другихъ необходимыхъ свдній, адресъ Паоло Леони. Правда, я хорошо помнила предостереженія дававшей мн
132
это имя Альберты, но это былъ единственный, къ которому могла бы обратиться всякая, попавшая въ мое положеніе.
Лиловое платье и густая спущенная на лицо вуаль придавали мн видъ, достаточно скромный и величественный, чтобы избгнуть всякихъ подозрній.
Солнце уже обсушило каменныя плиты мостовой, было почти жарко, и только ста-рикъ, переходившій площадь у собора, не хотлъ еще разстаться со своими мхами.
Изъ узкой улицы, далеко блестя хоругвями, выходила процессія, и я, вмст съ другими пережидая ее, преклонила колна. За всми хлопотами и заботами послднихъ дней мн давно уже не приходилось такъ сладко молиться, какъ въ этотъ солнечный день передъ Мадонной, несомой шестью мальчиками въ золотыхъ стихаряхъ, при торжественномъ звон колоколовъ, съ опустошеннымъ сердцемъ, на пути къ Паоло Леони.
Не безъ труда, не зная репутаціи Леони у сосдей, боясь себя выдать лишними разспросами, я нашла, наконецъ, его розовый, съ голубою калиткой, домъ противъ часовни. Только посл третьяго стука молоткомъ отодвинулось круглое, высокое окошечко надъ дверью, и сдая голова старухи подозрвающими глазами оглядла меня.
Сквозь темныя сни проведенная, я очутилась въ свтлой маленькой комнат съ окнами въ садъ, обставленной по стнамъ узкими ларями съ мягкими подстилками. Въ комнат пахло какими-то травами, и Паоло Леони, чисто одтый, привтливый на видъ, совершенно сдой, но, вмст съ тмъ, еще и нестарый, встртилъ меня, не нарушая пер-вый молчанія вопросомъ, какъ будто зная, зачмъ я пришла. Смущенно и сбивчиво я разсказала ему все, какъ было.
— Вы брошены вашимъ любовникомъ и ищете новой поддержки? — выговорилъ онъ голосомъ тихимъ, но раздльнымъ, отъ котораго сразу разговоръ нашъ сталъ дловымъ и безстыднымъ.
Онъ пригласилъ меня въ сосднюю еще меньшую комнату, такую же свтлую, почти наполовину занятую кроватью и кожанымъ кресломъ у окна. Одвъ на носъ очки съ круглыми стеклами, придающими ему еще боле добродушный видъ, Леони слушалъ меня, только изрдка вставляя: ‘Да, синьора. Такъ, такъ!’ — внимательно и благосклонно. Долго онъ рылся въ синей толстой тетради, вынутой изъ рзного ларца, отпираемаго съ цлой мелодіей, большимъ ключомъ, носимымъ на шнурк у пояса. Заложивъ пальцемъ искомую страницу, но несмотря въ нее, Леони сказалъ:
134
— Если бъ синьора была обыковенной потаскушкой, я не сталъ бы и разговаривать съ ней. Сводничество — не мое ремесло. Но есть дла, синьора, о, какія есть дла! Только захотть. И по вашимъ глазамъ я сразу увидлъ, что мы сойдемся.
И онъ касался моей руки своей, совершенно не старчески-мягкой и нжной ладонью.
Поправивъ очки, Леони прочелъ по тетради: ‘Графъ Маркъ Гиничелли. Девятнадцать лтъ. Сирота. Воспитывается у дяди по матери, маркиза Торнацони. Обширныя помстья въ Муджелло, вилла близъ Фаенцы’.
Захлопнувъ тетрадь и снявъ очки, онъ продолжалъ:
— Многія пробовали браться за дло. Но что! это были глупыя двчонки съ улицы. Графъ прогонялъ ихъ съ перваго слова.
Мы переговорили о деталяхъ, и, провожаемая Леони до порога, я вышла на улицу, спустивъ снова вуаль на лицо и оправивъ свое скромное платье.
За обдомъ я обдумала вс мелочи въ этомъ трудномъ и странномъ дл, влекущемъ и почему-то волнующемъ меня. Времени оставалось очень немного. Я велла раскрыть свои сундуки и перерывала ихъ нсколько разъ съ верху до самаго низа,
прежде чмъ остановить на чемъ-нибудь выборъ. Изъ драгоцнностей я взяла только длинную нитку жемчуговъ, спускающихся съ ожерелья почти до колнъ въ вид четокъ, на темномъ плать съ вышитыми золотомъ рукавами и воротомъ, куаферъ устроилъ мн легкую прическу, держащуюся всего одной золоченой гребенкой и производившую впечатлніе небрежности и нестаранія, хотя на нее потребовалось около часа работы искусныхъ и быстрыхъ рукъ, на блдномъ лиц я подкрасила слегка только кончики ушей и губы, нсколькими точками у глазъ я придала имъ томности, удлинивъ ихъ разрзъ.
Посланный отъ Леони засталъ меня еще не совсмъ готовой, и пришлось торопиться.
Мы прохали по темнющимъ улицамъ.
На условленный стукъ отперъ старый слуга намъ двери палаццо Гиничелли. Долго пришлось проходить по неосвщеннымъ заламъ, гулко разносившимъ наши шаги. Безъ предупрежденія открылъ, наконецъ, старикъ меленькую черную дверь и, пропустивъ меня, снова заперъ. Графъ Маркъ Гиничелли всталъ съ своего глубокаго кресла у болыыого стола. Комната освщалась колеблющимся свтомъ свчей подъ абажуромъ, но я и съ опущенными глазами разглядла въ нсколько секундъ высокаго юношу, стройнаго, хотя
136
и неумющаго держаться, съ блднымъ лицомъ. Темно-зеленый камзолъ ниже колнъ придавалъ ему монашескій видъ. Въ притворномъ смущеніи я не покидала порога и, сдлавъ видимое усиліе надъ собой, графъ первый обратился ко мн.
— Мадонна… мн говорилй… вы желали… вы просили меня видть…
Голосъ его дрожалъ отъ волненія. Я пришла къ нему на помощь. ‘О, синьоръ графъ, — начала я, — прежде всего прошу прощенія за свою дерзость!’ — и длинная, заране придуманная исторія дала ему время оправиться отъ перваго смущенія.
Онъ выслушалъ меня не безъ вниманія. Трогательная выдумка о несчастномъ должник, очевидно, подйствовала на него. Искусно переведя разговоръ, я, мало-по-малу заставила графа отвчать на мои вопросы. Его смущеніе уменьшилось, хотя видимая непривычка къ женщинамъ и какая-то странная боязнь длали его рчь тяжелой и ненаходчивой даже въ самой обыкновенной болтовн. Я зато говорила безъ умолку о дорожныхъ приключеніяхъ, о новыхъ сонетахъ моднаго поэта и тому подобныхъ невинныхъ пустякахъ, которые могли бы усыпить самую подозрительную недоврчивость.
— Синьоръ,—заговорила я совершенно не-
ожиданно, когда мн показалось, что графъ уже достаточно подготовленъ къ моему признанію, — синьоръ, я не скрою, что не только дло бднаго Луиджи привело меня къ вамъ. Поврьте, вы имете гораздо больше, чмъ вамъ это кажется, самыхъ искреннихъ друзей, которые горячо волнуются вашимъ страннымъ образомъ жизни, такимъ неестественнымъ въ ваши года отчужденіемъ отъ людей, отъ веселья, отъ всхъ радостей, такъ широко открывшихся бы передъ вами, если бы вы только пожелали. Не праздное любопытство, а только любовь привела сегодня меня сюда.
Я видла, какъ безпомощно сжался онъ въ своемъ кресл при моихъ словахъ, какъ поблднли губы, а лицо покрылось красными пятнами, но я продолжала, не останавливаясь:
— Я знаю одну двушку. Многіе добивались ея любви, и поэтому можно судить, что въ ней нтъ ничего, внушающаго отвращеніе, всего только одинъ разъ видла она васъ, о, синьоръ, и съ тхъ поръ одна любовь, одна страсть сжигаетъ ея сердце. Долго скрывала она свои муки, повинуясь голосу женской скромности, но не стало больше силъ, и вотъ умолила она меня прійти къ вамъ встницей любви. Почему же я вижу
138
только ужасъ и отвращеніе на вашемъ лиц? Неужели не растаиваетъ холодность отъ страстныхъ словъ?
И быстрымъ, какъ бы нечаяннымъ движеніемъ, распустила я свои, слабо связанные одной гребенкой, волосы, выкрашенные тогда въ золотистый цвтъ.
Мои слова были искусны и коварны, но лжи въ нихъ уже не было: странная красота его волновала меня и переполняла трепетнымъ желаньемъ. Не могло быть любовницы то умоляющей и покорной, то лукавой и искусной, добивающейся страстнаго отвта, боле искренней, чмъ была я, хотя и пришедшая сюда безъ любви.
Не оставалось больше холоднаго разсудка въ моихъ словахъ, и страсть, вдругъ охватившая все тло, вс помыслы мои, повлекла меня по своему пути, быть можетъ, самому мудрому, самому врному. Я обнимала его колни, трепетавшія отъ моихъ прикосновеній, я цловала узкія руки, такія нжныя, почти прозрачныя, плакала и молила.
И съ жалостью приходила въ его сердце любовь. Уже не отстраняясь отъ меня въ ужас, ласково утшая, онъ гладилъ мои волосы и робко отвчалъ на мои объятья, онъ цловалъ быстрыми, острыми поцлуями,
не насыщающими, а еще больше распаляющими нетерпніе. И я уже торжествовала побду.
— Прекрасный мой Маркъ, вы не уйдете, не отринете моей любви.
— Нтъ, нтъ.
И въ своемъ смущеніи еще боле прекрасное, желанное лицо покрывалось румянцемъ. Я же, опутывая его жемчугами и прядями волосъ, смущенная, ибо любовь всхъ равняетъ, шептала:
— Что же медлите вы, мой возлюбленный? Вдь нтъ болыне запрета въ нашей любви?
А онъ, смутившись, отстранилъ меня и, отвернувшись, закрывъ руками разгоряченное лицо, сказалъ:
— Прекрасная монна, вы сумли разжечь мое сердце, до сихъ поръ холодное и трусливое. Вы — первая, которую осмлился я пожелать. Но не вс преграды еще сломлены, не вс пути пройдены, и въ нашей любви я не могу быть равнымъ. Но я сдлаю послднее усиліе, и вы найдете завтра меня уже готовымъ, безъ колебанія завтра я отвчу на вашъ страстный призывъ.
Такъ мы простились.
Уже не разъ испытавшая любовь, я не помню, чтобы когда-нибудь такъ томилась, какъ въ тотъ вечеръ. Даже съ раскрытыми
140
окнами казалось мн душно, и всю ночь стоялъ передо мною его прекрасный образъ, — высокаго юноши, съ нжнымъ ртомъ на блдномъ лиц, темноволосаго, съ полузакрытыми отъ страсти глазами, съ румянцемъ смущенія на щекахъ, едва покрывавшихся юношескимъ пушкомъ.
Рано утромъ, только что забывшуюся тяжелымъ сномъ, меня разбудила служанка. Неизвстный ей юноша, показавшійся очень взволнованнымъ, добивался видть меня и, не допущенный, просилъ передать мн блый букетъ изъ весеннихъ гіацинтовъ. Напрасно я посылала вернуть его, плача отъ досады и проклиная излишнюю скромность привратника, — онъ уже скрылся. Записка на цвтахъ немного утшила меня: ‘Все кончено, все побждено! Я жду васъ, моя возлюбленная!’ — было набросано на измятомъ клочк бумаги спшной, еще почти дтской рукой. Я велла спустить шторы, и весь день пролежала въ постели, томясь и мечтая. Посл обда я взяла ванну, холодную и душистую, и выбрала себ блое, легкое платье, съ яхонтовыми застежками. Волосы я зачесала въ дв косы, уложивъ ихъ вокругъ головы въ два ряда.
Какъ ни торопила я кучера, мн казалось, что мы демъ все-таки слишкомъ медленно.
Едва выскочивъ изъ кареты, я почти на-ткнулась носъ съ носомъ на Леони, выходящаго изъ дверей палаццо. Онъ показался мн такимъ важнымъ и наряднымъвъ своемъ рыжеватомъ, бархатномъ камзол и болыиой шляп съ перомъ, что я узнала только тогда, когда, церемонно раскланявшись, онъ улыбнулся и остановилъ меня словами:
— Добрый вечеръ, синьора, — и затмъ продолжалъ: — Ваша поспшность оказалась уже запоздалой. Впрочемъ, не безпокойтесь: мы получимъ все по условію. Я не такой человкъ, чтобы позволить издваться надъ собой всякимъ мальчишкамъ, и дядюшка Торнацони прекрасно это знаетъ.
— Что означаютъ ваши слова? — воскликнула я, встревоженная мрачными предчувствіями.
— Какъ, вы еще не знаете о продлкахъ этого сумасброднйшаго изъ графовъ, этого нелпйшаго мальчишки Гиничелли? — заговорилъ съ жаромъ Леони. — Вс наши старанья оказались пропавшими даромъ. Вчера вечеромъ, посл вашего посщенія, и сегодня утромъ онъ держалъ себя такъ бшено и совершилъ столько безразсудныхъ глупостей, что мы имли твердое убжденіе въ нашей побд, а два часа тому назадъ онъ совершенно неожиданно, не сказавши никому
142
ни слова, скрылся изъ дома, оставивъ краткую записку, что узжаетъ въ дальнія помстья. Конечно, все это смшно и противно, но въ сущности мы ничего не теряемъ, и поврьте, во Флоренціи найдутся сотни достойныхъ молодыхъ и богатыхъ людей, сумющихъ васъ, синьора, оцнить гораздо больше, чмъ этотъ глупый ломака.
— Конечно, — отвчала я, овладвъ своимъ волненіемъ, — если маркизъ заплатитъ намъ исправно, мы ничего не теряемъ.
— О, это ужъ предоставьте мн! Да къ тому же, можетъ быть, графа еще и удастся вернуть. За нимъ послана погоня. И можно будетъ возобновить вашу попытку.
— Ну, нтъ, — возразила я, — мн надоло возиться съ вашими недоносками. Посовтуйте лучше нанять для графа кормилицу.
Больше мы ничего не говорили объ этомъ. На другой день я получила деньги и могла покинуть Флоренцію, такъ какъ, все-таки, я была ужасно разстроена.
Петербургь. 1906—1907 г.