Валентинъ миссъ Белинды.
Валентинъ миссъ Белинды.
Сорок вторая новелла изъ занятной книги любовныхъ и трагическихъ приключенiй.
Сорок вторая новелла изъ занятной книги любовныхъ и трагическихъ приключенiй.
117
119
121
123
125
127
Валентин мисс Белинды, Ауслендер Сергей Абрамович, Год: 1908
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Сергей Ауслендер
Источник текста: С. Ауслендер. Золотые яблоки. Рассказы. М.: Книгоиздательство ‘Гриф’, 1908, стр. 115 — 127.
OCR: В. Г. Есаулов, 15 марта 2010 г.
Уже почти годъ продолжались мои страданья, съ тхъ самыхъ поръ, какъ впервые я увидлъ прекрасную Белинду медленно проходящей по дорожк, еще не просохшей отъ дождя, между прудомъ и зеленющимъ первой травой лугомъ, на которомъ паслись коровы, подозрительно поглядывающія на ея высокую прическу и шляпу. Въ рукахъ у нея, по мод, была длинная тросточка и лента, на которой покорно бжала левретка. Только лакей въ пышной ливре сопровождалъ ее издали. Я такъ смутился, что, уступая ей дорогу гораздо боле, чмъ это было необходимо, попалъ ногою въ глубокую лужу и, обрызгавъ не только свой плащъ, но и ея темно-желтое съ розами платье, вызвалъ своей неловкостью улыбку, воспоминанье о которой еще и теперь приводитъ меня въ
неизъяснимое волненье. Кучеръ, ожидающій госпожу съ каретой у входа, на мой вопросъ гордо отвтилъ съ своихъ высокихъ козелъ:
— Сударь, эта карета принадлежитъ миссъ Белинд Гриннъ, той самой, которая, какъ вамъ наврно извстно, играетъ въ Дрюрилен, удостоиваясь нердко даже королевскаго одобренія.
Часто посл этого профессоръ эстетики, столь любившій меня прежде, какъ одного изъ лучшихъ учениковъ, съ горечью выговаривалъ мн мое невниманіе, и однажды я навсегда потерялъ его уваженіе, будучи пойманъ, какъ послдній лнтяй, въ томъ, что вмсто лекцій заполнялъ уже пятую страницу своей тетради все однимъ и тмъ же милымъ, нжнымъ, тысячи разъ повторяемымъ именемъ.
Всю зиму, несмотря ни на какую погоду, самой желанной была для меня дорога отъ Оксфорда до ‘Золотого Козла’, гд я оставлялъ свою лошадь и откуда, наскоро пообдавъ и переодвшись, отправлялся въ Дрюриленъ темными, всегда казавшимися мн отъ нетерпнія слишкомъ длинными улицами, чтобы весь вечеръ видть ее далекою и постоянно новою: то королевой Индіи, то лукавой Крессидой или обольстительной Клеопатрой, въ этомъ съ сырыми пятнами бломъ зал.
118
И когда я возвращался домой въ такой темнот, что только глубокія канавы по обимъ сторонамъ дороги не позволяли мн сбиться съ пути, одна мечта о новомъ свиданіи наполняла мое сердце, и твердое ршеніе въ слдующій же разъ хоть чмъ-нибудь заставить ее обратить вниманіе на себя утшало сладкой, хотя и лживой надеждой. Даже снгъ и втеръ, срывающій шляпу, долго не могли охладить разгоряченное лицо.
Такъ проходили дни, смняя безнадежнымъ отчаяніемъ сладкую томность.
Часто прогуливаясь подъ сводами галлереи, огибающей аббатство, не слыша криковъ играющихъ на двор въ мячъ, имя видъ всецло погруженнаго въ чтеніе, я по ц-лымъ часамъ не перелистывалъ страницы и уносился мечтой въ далекій Лондонъ, пре-красный по одному тому, что тамъ жила она.
Однажды, еще за мсяцъ до дня Святого Валентина, какъ будто по внезапному вдохновенію у меня явилась дерзкая мысль добиться, хотя бы со шпагой въ рук, перваго взгляда миссъ Гриннъ въ утро этого дня, и тмъ самымъ, по старому, прекрасному обычаю, на цлый годъ оставить за собой имя ея Валентина.
Чмъ ближе приближался роковой день, тмъ эта мысль утверждалась во мн все
больше и больше, и безповоротность такого ршенія длалась для меня все очевиднй.
Втеръ съ моря согналъ снгъ, и лошадь моя почти по колни увязала въ грязи, такъ что, выбравшись съ утра, я добрался до Лондона только къ сумеркамъ. Молодой тонкій мсяцъ на свтломъ еще розоватомъ неб, увиднный мною сквозь рдкія деревья дороги справа, предвщалъ удачу. До глубокой ночи проблуждалъ я по улицамъ города, замчая, какъ постепенно сначала зажигались, а потомъ гасли огни въ домахъ, видные сквозь щели ставень, и какъ звзды мигали между быстро проносящихся облаковъ на потемнвшемъ неб. Свтъ въ окнахъ говорилъ, что гости еще не разошлись, когда я наконецъ ршился подойти къ дому миссъ Гриннъ, а чуткое ухо улавливало даже взрывы смха и заглушенные звуки лютни.
Трещотка сторожа, слышимая издали, не приближалась, а рдкіе запоздалые прохожіе, спша по домамъ, не обращали на меня никакого вниманія. Я то проходилъ до угла узкой улицы и обратно, то садился въ тни противоположнаго дома на ступени высокаго крыльца, смотря на синія звзды и имя главной заботой, чтобы скромный букетъ, стоившій мн столькихъ усилій, хотя и спря-танный подъ плащомъ, не погибъ отъ вдругъ
120
наступившаго посл сравнительно теплаго дня ночного холода.
Уже нсколько разъ на колокольн были отмчены звономъ часы, не считаемые мною, когда, наконецъ, раскрылись двери и первые гости, сопровождаемые слугами съ фонарями, вышли изъ дома миссъ Гриннъ. Я не могъ разсмотрть ихъ лицъ, но ихъ голоса разносились въ чуткой тишин звонко и отчетливо, когда они задержались нсколько минутъ на углу, продолжая начатый разговоръ.
— Счастливый Пимброкъ, онъ останется у нея до утра.
— Ну этого счастья, кажется, были не лишены многіе. Не правда ли, сэръ?
— Сегодня она показалась мн прекрасне, чмъ всегда.
— Я все-таки нахожу, что въ ней нтъ настоящей страстности.
— Еще съ Бразиліи сэръ любитъ негритянокъ!
— Мыувидимся завтра на утреннемъ пріем?
— Да, да! До завтра.
Прошло еще человкъ шесть въ темныхъ плашахъ и, наконецъ, двое послднихъ безъ слугъ, посл которыхъ привратникъ погасилъ фонарь у входа.
Они шли медленно и молча, только на углу, прощаясь, одинъ изъ нихъ сказалъ:
— Итакъ, ты думаешь, никакой надежды?
— Я не понимаю тебя,— отвчалъ другой громко и сердито, — чего теб нужно. Ты пользовался ея любовью дольше, чмъ кто-либо. Она отпустила тебя почти не ощипаннымъ, чего ты хочешь отъ нея! Это смшно!
— Какъ забыть ея поцлуи, дорогой Эдмонтъ, какъ забыть ея искусныя ласки, которыми нельзя насытиться.
— Продажная тварь, — проворчалъ его другъ сквозь зубы.
Невольно я сжалъ рукоять своей шпаги, оставаясь неподвижнымъ въ тни противоположнаго дома за перилами высокагокрыльца.
Такъ, не двигаясь, просидлъ я, вроятно, довольно долго, судя по тому, что вс члены мои оцпенли отъ неподвижности.
Уже звзды поблднли, и предразсвтный сумракъ, въ которомъ вс очертанія домовъ длались странными и незнакомыми, смнилъ темноту, а птухи перекликались тревожно и зловще, когда въ послдній разъ отворились гостепріимныя двери.
Сумерки позволили мн разсмотрть его довольно хорошо, хотя и оставаясь самому незамченнымъ. На немъ былъ голубой плащъ и круглая шляпа, звонъ шпоръ говорилъ о его званіи. Наврно онъ также былъ красивъ, имя прекрасный ростъ и стройную
122
фигуру. Онъ шелъ утомленной походкой, насвистывыя модную псенку.
Чтобы размять затекшія ноги, я много разъ прошелся отъ одного угла до другого, странно не испытывая никакого волненія, хотя уже приближался часъ, отъ котораго зависла моя участь.
Какъ только небо стало свтлть, и на первый благовстъ потянулись богомольцы, я подошелъ къ дому миссъ Гриннъ и съ настойчивой увренностью постучалъ рукоятью шпаги.
Заспанный привратникъ въ срой вязаной куртк, повидимому привыкшій ко всему, недолго разспрашивалъ о цли моего посщенія и, покорно пропустивъ сквозь свтлыя сни, украшенныя тонкой работы лпными розовыми гирляндами, между которыми улыбались лукавыя лица, ввелъ меня прямо въ комнату, гд я былъ встрченъ уже вставшей и присматривающей за уборкой служанокъ очень пожилой особой весьма почтеннаго и вмст съ тмъ противнаго вида. Кислыя возраженія, которыми она остановила меня, вскор затихли, можетъ быть, благодаря золотой монет, безъ словъ вложенной мною въ ея руку.
Я настойчиво попросилъ указать мн комнату, непосредственно прилегающую къ
спальн миссъ, заявивъ, что ничто не остановитъ меня въ моемъ намреніи видть ее обязательно первымъ изъ мужчинъ въ этотъ день. Старуха, что-то бормоча себ подъ носъ, повиновалась, не выражая особеннаго удивленія и провела меня въ длинную узкую комнату съ однимъ окномъ въглубин, съ неубраннымъ столомъ и другими явными слдами ночного пира. Маленькая дверь съ тремя ступеньками была единственной, по словамъ старухи, въ спальню госпожи. Тутъ я провелъ остатокъ ночи или врне начало утра, прохаживаясь по комнат со спокойствіемъ, даже изумляющимъ меня самого, и разсматривая прекрасныя, рдкія гравюры, которыми были украшены стны.
Въ окно были видны деревья парка, часть пруда, трубы далекаго предмстья и небо, все болыпе розоввшее. Пастушка, каждый часъ выглядывающая изъ своего хорошенькаго домика къ томному пастуху, каждый разъ повторяющему одну и ту же мелодію, уже нсколько разъ дала мн возможность полюбоваться изяществомъ тонкаго механизма, а въ комнат стало совсмъ свтло отъ невиднаго еще солнца.
Вроятно, было уже не слишкомъ раннее утро, когда, наконецъ, колокольчикъ и вмст съ тмъ голосъ, такъ хорошо знакомый
124
мн, позвали служанку въ спальню. Въ серебряномъ тазик пронесли воду для умыванія. Голоса безъ словъ доносились черезъ дверь. Эти нсколько самыхъ послднихъ минутъ показались мн чуть ли не длинне всхъ долгихъ часовъ ожиданія. Наконецъ, выйдя и не закрывая двери, старуха сказала:
— Войдите.
Скинувъ плащъ, я поднялся на три ступеньки и остановился у порога, ожидая приглашенія самой госпожи. Отъ розовыхъ плотно спущенныхъ занавсей было почти темно въ болыпой квадратной комнат, затканый розами коверъ покрывалъ весь полъ, на розовомъ гобелен были изображены цлыя сцены: охота, фонтанъ, цвты, птицы, и золотой амуръ, свсившись съ втки смородины, напрягалъ свой лукъ, мтя въ сердца влюбленныхъ.
Миссъ Белинда сидла у зеркала въ утреннемъ свободномъ плать цвта граната. Не оборачиваясь ко мн, она сказала:
— Ну, войдите, дерзкій молодой человкъ, врывающійся силой по ночамъ въ чужіе дома. Повинуясь вашимъ угрозамъ просидть у порога моей спальни хоть до вечера, которыя дали поводъ Сарр предполагать въ васъ чуть ли не грабителя, я готова выслушать вашу просьбу.
— Дорогая госпожа, — сказалъ я, не покидая порога, — я пришелъ только просить васъ подарить мн первый вашъ взглядъ сегодня.
— Ваша скромность длаетъ вамъ честь, — со смхомъ воскликнула она, оборачивая ко мн свое еще не нарумяненное, блдное лицо. — Впрочемъ, ее можно объяснить и вашимъ возрастомъ. Вашъ гувернеръ не ждетъ ли васъ у воротъ?
Въ первый разъ видлъ я ее такъ близко посл первой нашей встрчи, и никогда ея красота не приводила меня въ такое волненіе, какъ сегодня. Ея золотистые волосы, небрежно перехваченные лентой, придавали ей видъ особой трогательности и невинности. Нсколько сухія, тонкія черты лица поражали почти дтской чистотой. Явная насмшка въ ея словахъ заставляла меня то блднть, то краснть, что къ счастыо еще не было замтно въ полумрак.
— Такой хорошенькій и такой скромный мальчикъ. Право, это очень трогательно. Но что привело васъ ко мн, да еще въ такой неурочный часъ? — добавила она уже нсколько ласковй.
Справившись со своимъ смущеніемъ, я отвчалъ:
— Я пришелъ, госпожа, чтобы предложить вамъ свои услуги въ качеств защитника и
126
Валентина на цлый годъ, если вы пожелаете подчиниться старому обычаю.
Она перестала улыбаться и, отвернувшись, нсколько минутъ молча, будто чего-то ища, перебирала на туалетномъ столик: золоченые флаконы, еще не распечатанныя записки, маленькую развернутую книгу и потомъ, вставъ, сдлала ко мн нсколько шаговъ и сказала совершенно серьезно, даже нсколько печально:
— Итакъ, вы — мой Валентинъ. Я поручаю вамъ мою честь. Никогда никто на весь годъ не будетъ предпочтенъ, если вы пожелаете сопровождать меня на прогулк или въ театръ. Но больше, больше я ничего не могу общать вамъ, мой маленькій Валентинъ.
— Я ничего больше не требую, госпожа, — сказалъ я, опускаясь на колно и церемонно цлуя протянутую мн руку.
Нагнувшись, она медленно коснулась моего лба холодными губами.
Вошедшая служанка приготовила туалетъ для утренняго выхода, и съ ласковой улыбкой, кивнувъ головой, миссъ Гриннъ отпустила меня, радостнаго и гордаго.