Н. А. ЛЕЙКИНЪ
Мдные лбы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880
ПРАЗДНИКИ ДАЮТЪ СЕБЯ ЗНАТЬ…
Праздники дают себя знать…, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Въ простомъ купеческомъ дом вечеринка наканун крещенскаго сочельника. Гости играютъ въ стуколку, но, какъ-то вяло. Не слышно восторженныхъ возгласовъ, сопровождаемыхъ обычными остротами у выигрывающихъ купцовъ. Купеческія дамы сидятъ нахохлившись и не грызутъ поставленные на столъ миндальные орхи, не жуютъ изюмъ и пастилу. Разговоръ какъ-то плохо клеится. Лишь изрдка какая-нибудь дама вздохнетъ и скажетъ:
— Сижу, а сама о дом думаю. Что-то у насъ тамъ теперича? Уходила, такъ у Васеньки животъ какъ боллъ! Въ крикъ кричалъ. Надо полагать, на святкахъ гусемъ обълся. Охъ, ужъ эти святки!
— Да вы-бы мятныхъ…
— И мятныхъ давали, и утюги грли.
— У насъ такъ лучше, у насъ вс прикащики обълись, потому тутъ на праздникахъ съ одного зарядили гусь да поросенокъ, поросенокъ да гусь. Гусей-то съ поросятами Федоръ Никитичъ дешево купилъ передъ Рождествомъ, такъ вотъ мы и истребляли. На ду глядть тошно.
Не щебетали веселыми голосами и двицы, а то и дло ли мятныя лепешки отъ тошноты, вслдствіе жирной ды.
— Не знаю какъ у кого… А меня прямо мутитъ отъ разсольника съ гусиными потрохами, разсказывала какая-то поблднвшая двица.— Не заболть-бы грхомъ… Тогда въ Крещеньевъ день и на парадъ не попадешь, а мы хотли идти на Іордань солдатъ смотрть.
‘Учительша’ хозяйскихъ дтей, исполнявшая роль тапера, нсколько разъ садилась за фортепьяно и наигрывала ритурнель кадрили, но кавалеры не шли приглашать двицъ на танцы. Попробовала она заиграть вальсъ, какой-то купеческій сынокъ съ ‘капулемъ’ на лбу подскочилъ было къ хозяйской дочк, но та отказала.
— Ахъ нтъ, у меня что-то подъ сердцемъ колетъ. Мерси васъ.
— Гусемъ врно изволили ошибиться?
— Ахъ, нтъ. здили мы это вчерашній день ряжеными къ Трубинымъ, и я была тиролькой въ коротенькомъ платьиц одта, такъ думаю, что ноги черезъ ажурные чулки простудила.
— Но разв возможно, чтобъ отъ ногъ и подъ сердце?
— Отчего-же, тамъ вс жилы сходятся. Ноги-то я потомъ натерла водкой, а ужъ сердца не могла натереть. Ну, кром того, была съ открытымъ лифомъ, декольте.
— Сердце дйствительно нельзя натереть, но его можно согрть пылкой любовью.
— Это только одна насмшка съ вашей стороны. Ахъ, оставьте пожалуста!
— И танцами въ Италіи лчатъ. Это я недавно читалъ въ одной книжк, продолжалъ кавалеръ.— Тамъ танцами лчатъ, которые ежели бсноватые…
— Но разв я бсноватая? обидлась двушка.
— Теперь на святкахъ вс бсами одержаны. Кто маску надвалъ или гадалъ — тотъ и бсу празднуетъ. Вотъ посл Крещеньева дня крестовъ на дверяхъ наставимъ и водой окропимся, тогда чисты будемъ. Окромя того, вы сегодня бсомъ злобы супротивъ меня одержимы.
— Ну, и пущай.
— Иванъ Павловичъ, да оставьте ее. Видите, она больна и надулась какъ мышь на крупу, останавливали кавалера другія двицы.
— Тогда позвольте васъ просить, обратился онъ къ пухленькой блондинк.
— Я тоже больна, но у меня болзнь душевная, отвчала та.
— Тогда позвольте вашу душу комплиментами разогрть.
— Этаго никакъ невозможно, потому что я теперь отъ мнительности какъ-бы не въ себ и ни на что вниманія не обращаю…
— Она гадала наканун новаго года, лила воскъ, а ей вышелъ гробъ на тни, прибавила другая двица.— Вотъ она теперь и пужается черезъ свое сумнніе.
— А почемъ вы знаете, что гробъ? Можетъ быть вы не хорошо разглядли. Вышелъ свадебный ларецъ, а вы его за гробъ приняли.
— Кром того, я выходила за ворота спрашивать имя. Спрашиваю какого-то мужчину: какъ васъ зовутъ, а онъ отвчаетъ: ‘покойникъ’.
— И чтожъ, вы думаете, что это былъ настоящій покойникъ?
— Нтъ, онъ даже папироску курилъ, и я очень хорошо знаю, что покойники такимъ баловствомъ не занимаются, а только ужъ одно къ одному: на тни — гробъ, а имя — покойникъ.
— Но вдь за покойника вы не можете выдти замужъ.
— Почемъ знать, можетъ на томъ свт и выходятъ замужъ, а ужъ тамъ за живаго выдти нельзя. И наконецъ я тотъ сюжетъ держу, что онъ мн смерть пророчествовалъ.
— Само собой, когда-нибудь да умрете. Везъ этаго нельзя.
— Ахъ, какіе вы пронзительные! Гаданье должно въ тотъ-же годъ и сбыться, а онъ мн сказалъ ‘покойникъ’.
— Опять таки покойникъ, такъ вы покойника и ждите. Но ежели вы умрете, то будете покойница, а не покойникъ. Значитъ, вс его слова одна пустая словесность и больше ничего.
Кавалеръ отошелъ отъ двицъ.
— Что взялъ? встртили его товарищи.
У нихъ тоже было мрачно и велся невеселый разговоръ.
— Каждый день трясусь словно осиновый листъ, разсказывалъ завитой бараномъ франтикъ.
— Жуки съ перепою казаться стали, что-ли? спрашивали его.
— Что жуки! Жуки наплевать. У насъ вонъ дяденька Анисимъ Федоровичъ кажиный мсяцъ доходитъ, то до жуковъ, то до чертей, а нынче вонъ даже такое видніе, что слоны у него изо рта идутъ. Жуки что! Жуковъ можно съ хлбомъ сть. А у меня дла хуже. Повстки отъ мироваго судьи жду.
— Съ кмъ и гд междометіе вышло?
— Въ ‘Ливадіи’ и съ бариномъ. Баринъ-то рвань, а на отступное не поддался.
— Чмъ оскорбленіе-то?.. Словомъ или дйствіемъ?
— И тмъ и другимъ, по моему, но адвокатъ говоритъ, что носъ не дйствіе.
— Какъ носъ? У ты такое городишь? Ну, братъ, у тебя жуки!
— Никакихъ жуковъ нтъ. Я барина за носъ схватилъ и артистомъ его обозвалъ.
— При свидтеляхъ?
— При свидтеляхъ. Ахъ, ты, говорю, артистъ! А потомъ цапъ его за носъ да и потрясъ. А изъ чего дло-то вышло? Изъ-за пустяковъ. Поютъ это на амвон тирольки. Я сказалъ, что он поютъ на тирольскомъ язык, а баринъ говоритъ, что на нмецкомъ діалект, потому тирольскаго языка нтъ. ‘Какъ, говорю, нтъ? Коли тирольская нація есть, значитъ и тирольскій языкъ долженъ быть’. Слово за слово, да и заспорили, онъ меня лавочникомъ, а я его артистомъ, онъ меня за рукавъ, а я его за носъ, да и давай раскачивать.
— За носъ штрафъ, отозвался кто-то.
— Штрафъ наплевать, но я боюсь какъ-бы въ газету не попасть. Засмютъ. Кром того и отецъ о моихъ блудняхъ узнаетъ.
Звонокъ. Вошелъ еще гость.
— А что-же супруга? встртила его хозяйка.
— Животомъ страдаетъ, да и самъ я еле ноги двигаю. Такъ ужъ, что общалъ только придти къ вамъ.
— Видно гусемъ обълась?
— Нтъ, она поросенкомъ, а гусемъ я повредился.
— Винца съ дорожки-то…
— Ни Боже мой? И глядть-то на него проклятое не могу, до того опротивло на праздникахъ.
Гость зажмурился, потрясъ головой и отвернулся.