H. A. Лейкин
H. A. Лейкин
Два храбреца
Два храбреца
ДВА ХРАБРЕЦА
Два храбреца, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Спутники Чехова. Под ред. В. Б. Катаева. М., Изд-во Моск. ун-та, 1982.
Глубокая ночь. С Петербургской стороны у Спасителя спускаются на лед Невы извозчичьи сани с седоком в енотовой шубе и в малороссийской бараньей шапке. Седок — жирный усач небольшого роста. Извозчик — молодой парень с еле пробивающейся русой бородкой.
— Эх, пустынь-то какая! — говорит извозчик.— Не следовало бы ехать здесь. Лучше бы через мост. А то долго ли до греха…
— Так зачем поехал? Четверть версты выгадаешь, а на беду нарвешься,— отвечает седок.— Вдруг кто-нибудь сбоку выскочит, схватит под уздцы лошадь, и выйдет неприятность.
— Сбоку-то ничего, а вот седоки обижают. В прошлом году у одного у нашего парня таким манером угнали лошадь. Ехал, ехал, а седок как хватит его чем-то в затылок. Свету не взвидел парень, а седок…
Извозчик спохватился и умолк.
— Ну, а седок что? — допытывался седок.
— Что седок! Седок ничего…— произнес, понизив голос, извозчик и, обернувшись, испуганно посмотрел на жирную, усатую фигуру седока.
— Что же седок-то? Сбросил его с саней, а сам лошадь угнал?
— Да что ты с одного пристал! Извозчик само собой хмельной был. У тверезого не угонишь, да тверезого и не звезданешь. Он сам сдачи сдаст. Вот, попробуй-ка меня звездануть. У меня ключ от линейки за пазухой лежит. Нарочно с собой ношу.
— Ну, а у вашего парня седок все-таки угнал лошадь?
— Я так в висок смажу, что в лучшем виде растянешься. Вот ключ-то фунтов шесть будет. Нет, у меня лошади не угонишь. Я сам енотовую шубу угоню,— не отвечает на вопрос и храбрится извозчик, а сам все оглядывается назад.
Жестоко струсил и седок перед извозчиком.
— Да что ты на меня оглядываешься-то! — дрожащим голосом воскликнул он.— Узоры на мне написаны, что ли? Знай, стегай лошадь, да и делу конец. Мы извозчиков не боимся. Нам и ключ их не страшен,— прибавил он.— Прежде чем извозчик меня ключом по головешке съездит, я ему глаза табаком ослеплю. Вот у меня табакерка… Выну щепотку табаку да в глаза… Что он слепой-то со мной поделает?
Пауза. Седок действительно достал из кармана табакерку. Извозчик все продолжает оглядываться.
— Я, барин, назад поверну. Едем, едем, и по всей дороге ни одного встречного. Уж лучше через мост,— решительно сказал он, останавливая лошадь.
— Как назад? Теперь уж до того берега ближе осталось. Нет, брат, меня не надуешь. Не успел свой шкворень-то раньше в дело пустить, так теперь уж у меня табакерка в руках. Вот и щепоть приготовлена. Теперь только крикнуть, так и на Гагаринской набережной городовой услышит и сюда прибежит. Пошел, пошел!
— Я поеду, а ты табакерку убери,— стал уговаривать извозчик.
— Шалишь! А зачем ты руку около пазухи держишь? Отними тогда руку от пазухи.
— Зачем же я отниму, коли у меня чешется там.
— Чешется? Ну, и чеши, а я табак нюхать хочу. Да чего же ты стал?
— Так, ничего. Как хочешь, а назад лучше. Пущай уж коня двумя верстами лишними замучаю, а через новый мост все-таки лучше. Я оберну лошадь.
— А как обернешь, я тебе сейчас всю табакерку в глаза.
— В глаза! У меня лошадь клейменая. Ее весь извозчичий двор знает. Все равно с ней ты попадешься.
— Да неужто ты думаешь, я буду твою лошадь красть!
— Толкуй! А зачем же табакерку вынул? Только ключ поздоровее табака будет! Я сам с усам. Я вот к тебе спиной сижу. Как ты мне в глаза-то кинешь? А я обернулся да, зажмурясь, хвать тебя по головешке!
— Ежели ты будешь такие слова говорить, я караул кричать начну! — сказал седок.
— Небось не закричишь. А закричишь, так самого и схватят.
— Трогай, говорят тебе! Ну что ж ты посередине Невы остановился!
Извозчик стегнул лошадь. Поехали.
— Вишь, что придумал! Ключ от линейки! — продолжал седок.— Как ты смеешь со смертоубийственным оружием ездить!
— Ничего. Супротив вашего брата это здорово. Коней угонять любите, так вам есть и закуска.
— Ах, ты мерзавец! Да за кого ж ты меня считаешь?
— Знамо за кого! Спрячь табакерку, так другой разговор с тобой будет. Полно притворяться-то! Видим мы, что ты за птица, хоть и в еноте щеголяешь,— пробормотал извозчик.
— Ты разгильдяя-то из себя тоже не строй! — в свою очередь сказал ездок и перекрестился за спиной извозчика.— Зачем ты одной рукой вожжи держишь? Держи обеими руками. Ежели ты правую руку не отнимешь от запазухи, я буду держать тебя за руки.
— Только тронь! Только тронь! Ну, вот, ей-богу, ключ выну! — заорал извозчик.
— А как вынешь — сейчас я тебе щепоть в глаза…
Опять едут молча.
— Денег у меня, брат, нет. Немногим попользуешься. Всего только сорок копеек на проезд и есть. Часов тоже не бывало. А шуба — сунься-ка с шубой… У меня изнутри на каждом шнурке клеймо с моим именем и фамилией,— для чего-то рассказывает седок.
В это время по дороге впереди кто-то шел, крякнул пьяным голосом и упал.
— Барин, я не поеду вперед, как хошь,— сказал извозчик.— Думаешь, я не понимаю, что у тебя тут товарищ посажен! В лучшем виде понимаю. Вон он рухнулся. Нечего ему пьяного-то представлять. Мы это знаем чудесно. Один не сможешь, так вдвоем…
— Поезжай, говорят тебе! — закричал седок.— Знаю я твои хитрости. Что дурака-то ломаешь! Да не на того напал, хочешь верно, чтобы твой сообщник у меня в тылу остался? Но не удастся. У меня и про него табак есть. Господи благослови!
Седок выхватил из саней кнут и начал стегать лошадь. Та промчалась мимо тела упавшего человека и далеко оставила его позади. Приближались к Гагаринской пристани. Седок и извозчик вздохнули свободнее.
— Так это не твой сообщник? — спросил извозчик.— А я думал, твоя подсадка.
— Дубина! Я его сам за твоего товарища в засаде считал,— сознался седок.
— Ну, вот, а я вас считал за мазурика, что лошадей угоняет.
— Уж коли на то пошло, то и я тебя считал за мазурика. Ведь много среди вашей братии, извозчиков, мерзостей-то делают. То и дело слышишь.
— Да ведь и среди седоков есть воров-то достаточно. Иной в таких бобрах и енотах щеголяет, чтобы глаза отвести, что думаешь, и в самом деле он барин, ан на деле мазура прожженная и тюрьма ему божий дар. Ведь конь-то, ваше благородие, тоже сто двадцать рублей стоит, так и еноту с бобром есть из-за нее на что польститься.
— Моя-то шуба с шапкой дороже твоей лошади стоит. Да ежели часы золотые прибавить… Грабили уж, милый друг, меня, так вот я и напуган.
— И я напуган, ваше благородие, через товарищев. Ведь вот у парня-то в прошлом году таким манером совсем как бы и барин лошадь угнал.
Поднялись на Гагаринский спуск. Стоявший на посту городовой поклонился седоку.
— Ну, уж теперь я вижу, что вы не мазурик,— сказал извозчик.— Барин, а ведь я вас смерть как боялся.
— Да и я тебя то же самое. Тебе-то еще что — у тебя ключ от линейки есть.
— Никакого у меня ключа, господин, нет, а это я так, чтоб вас напугать. А засыпали бы вы мне глаза табаком нюхательным — тут бы я и пропал.
— Не пропал бы, дурья голова! У меня одна пустая табакерка. Весь табак, как на грех, в гостях вынюхал, так чем бы я тебя засыпал?
— Вот так фокус! Поди ж какая механика! — расхохотался извозчик. Седок ему вторил смехом.
— Подержи направо у ворот,— сказал он.— А за то, что мы с тобой оба много страха натерпелись, я уж так и быть, пятиалтынный тебе на чай прибавлю. Стой!
Впервые — ‘Петербургская газета’, 1879, No 243, подзаголовок ‘Сценка’, подпись: Н. Лейкин. Печатается по тексту сб. ‘Медные лбы’.