Н. А. ЛЕЙКИНЪ
Мдные лбы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880
ПРАЗДНИЧНАЯ ПРОЗА.
Праздничная проза, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Утро перваго дня Рождества. Совсмъ уже разсвло. Купецъ Окурчинъ съ женою съ часъ только-что пришли отъ ранней обдни. ‘Сама’ сидитъ за чайнымъ столомъ и моетъ чашки, ‘самъ’ безъ сюртука, въ одной жилетк прохаживается по комнат и напваетъ ‘Два днесь пресущественнаго’. Въ углу горитъ елка, украшенная веберовскими пряниками, около нея прыгаютъ двое ребятишекъ. Въ другомъ углу накрыта закуска съ неизбжнымъ окорокомъ ветчины.
— Ужъ и жара-же была сегодня въ церкви!— говоритъ самъ.— Я на клиросъ пробрался, думалъ, тамъ лучше — куда!… Курятникъ Копорьевъ былъ въ мундир и съ орденомъ. Четыре раза подходилъ къ образу прикладываться, чтобъ мундиръ свой показать. Да, встала ему эта забава въ копечку! Какъ-бы передъ Пасхой совсть очищать не началъ! Пожалуй гривенника по три за рубль кредиторамъ заплатитъ.
— Какъ-бы тамъ ни было, а все-таки лестно,— отвчаетъ сама.— Ну, и жен… Вонъ сторожиха въ бан не знаетъ куда ее посадить.
Въ комнату вошли молодцы. Они были въ новыхъ сертукахъ. Головы ихъ блестли отъ помады — Съ праздникомъ, Иванъ Харитонычъ! Прасковья Кондратьевна!— заговорили они, и головы ихъ закланялись.
— И васъ также,— отвчалъ хозяинъ.— Садитесь, такъ гости будете.
Молодцы сли и начали откашливаться.
— Елочкой дтей-то балуете?..— началъ старшій приказчикъ.
— Да, нельзя… ныньче ужь мода такая… Коли-бы покойникъ ддушка былъ живъ, онъ бы эту антипатію сейчасъ въ печь.
— Да-съ, человкъ строгой жизни были. Разъ маску поганую въ молодцовской нашли — и то домъ освятили.
— Водки не хотите-ли?
— Оно безъ благовременья… а впрочемъ… Окорочекъ-то ужь очень хорошъ…
— Пейте, и я съ вами выпью…
— Разв ради молодушества.
— Чтобъ, къ примру, проясненіе въ зрніи… Нынче вотъ про ветчину-то все пишутъ, что тамъ нечисть какая-то…
— Съ молитвой, такъ ничего… Ну-ко?
Молодцы выпили. Одинъ изъ нихъ крякнулъ и зашевелилъ губами.
— Это вы насчетъ потрохины?— брякнулъ онъ.— Да-съ, заводится.— Шкворнинскій приказчикъ поймалъ одну. Она и по сейчасъ у него въ банк сидитъ. Зеленая такая и усы у ней.
— Пищитъ?— спросилъ кто-то.
— Нтъ, но какъ-бы жужжаніе… Онъ ей булки давалъ — не жретъ. А сама вся въ шерсти.
— Ну ее! Что о всякой дряни поминать! Со двора, поди, пойдете?
— Да вдь ужъ это собственно для прокламаціи, потому день такой,— отозвался молодецъ въ лощеныхъ сапогахъ.— Тоже вдь и у насъ есть сродственники, потому люди, все одно…
Хозяинъ пріосанился.
— Сродственниковъ отчего не уважить, только въ благообразіи насчетъ вина себя вести слдуетъ. Поди, вдь, денегъ надо? По синюх довольно?
— Оно, извольте видть, съ одной стороны какъ бы и препорція, но учтите: Богу на свчку, вихры подстричь въ цирульн, опять извозчикъ, потому у меня дяденька на Стеклянномъ живетъ. Ну! еще туда-сюда… Коли что останется, мы возвратимъ.
— Боле двухъ зелененькихъ не дамъ. У меня цле будетъ. Да главное, чтобъ насчетъ вина… потому, кром буянства, отъ него никакой пользы… Выпейте еще по рюмк… И я съ вами…
— Ты хоть самъ-то съ утра не пилъ-бы…— остановила хозяина жена.
— Дура!
Черезъ пять минутъ молодцы были одлены по шести рублей и отправились на гулянку.
Выдавъ деньги, самъ началъ ругаться.
— Ужъ эти праздники тоже,— ничего, кром расходовъ! Только глаза продерешь — деньги подавай! Кому радость, а хозяевамъ полушубки чистятъ. Что-бы вчера попросить на гулянку, такъ нтъ — сегодня, въ праздникъ.
— Да вдь вчера они просили, да ты не далъ, сказалъ завтра!— осмлилась замтить жена.
— Не далъ, не далъ! А зачмъ они передъ ужиномъ у голоднаго человка просятъ! Молчи ужъ лучше, коли Богъ убилъ! Чего совой-то сидишь, гаси елку, вдь свчи-то денегъ стоютъ! Сгоритъ все сегодня, а на завтра ничего и не останется!
Ребятишки заревли. Самъ плюнулъ и машинально глотнулъ рюмку водки.
— Везд деньги!— горячился онъ.— Сторожамъ изъ бани подай, сторожамъ изъ церкви подай, сторожамъ изъ рынка подай, дворникамъ, священникамъ, монахамъ изъ часовни! Регентъ съ хоромъ вонъ еще напросился. Трубочистамъ…
Въ это время раздался звонокъ и въ комнату вошелъ гость. Онъ былъ въ сюртук, въ жилетк травками и въ сапогахъ со скрипомъ.
— А я нарочно пораньше, чтобъ хозяина дома застать,— заговорилъ онъ.— Съ праздникомъ! Гд у обдни изволили быть?
— У Владимірской. Жара страсть какая! Ну-ко съ дорожки-то?
— Да ужъ не знаю какъ… Дома былое дло. А впрочемъ… Почемъ окорокъ-то покупали? Нынче гуси дороги… Просто приступу нтъ. Съ потрохами рубль сорокъ… Ваше здоровье!..
— Иванъ Харитонычъ, ты бы съ утра-то…— останавливаетъ мужа жена.
— Дура!— огрызается мужъ, и обращаясь къ гостю, говоритъ:— Куры не дороги. Я молодцамъ цлаго борова купилъ. Ну, и безъ поросенка нельзя, какъ-то ужъ праздникъ не въ праздникъ.
Гость тыкаетъ вилкой въ селедку.
— Колбасы нынче не покупали, говорятъ, въ нее собачину примшиваютъ. Тоже вотъ и въ ветчин насчетъ нечисти остерегаютъ.
— Да, это точно. Говорятъ, что ловятъ. Вдь она стрибухина-то эта въ ног показывается. Ты ее проглотишь, а она сейчасъ въ ногу. Длинная такая, какъ волосъ. Въ бан въ жару выходитъ. Только это больше на женщинъ, которыя, ежели безъ водки, а съ водкой, такъ она мретъ. Выпей водки, и благословясь шь, что хочешь. Ну-ко, чтобы не хромать?
— Да вдь еще въ четыре мста надо понавдаться.
— Ахъ, Боже мой, да вдь не водка насъ пьетъ, а мы ее! Господи, благослови!
Въ течете часа у гостя съ хозяиномъ слышались возгласы: ‘Богъ троицу любитъ! Везъ четырехъ угловъ домъ не строится! Теперь крышу крыть!’ и т. д.
Въ двнадцать часовъ дня ‘самого’ уже покачивало. Оставивъ дома деньги священникамъ, сторожамъ и дворникамъ и выругавъ жену, онъ все-таки похалъ по знакомымъ Христа славить, какъ онъ выражался, и воротился только къ пяти часамъ съ гостями.
Попойка продолжалась, а часу въ одиннадцатомъ вечера, кухарка прибжала въ молодцовскую и кричала:
— Молодцы! Молодцы! Идите хозяина вязать! Хозяйку избилъ и теперь ея приданое одяло въ печи жечь хочетъ!