Поята, дочь Лездейки. Часть третья, Бернатович Феликс, Год: 1832 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 84 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЯТА,
ДОЧЬ ЛЕЗДЕЙКИ,
или
ЛИТОВЦЫ ВЪ XIV СТОЛТІИ.

Историческій романъ

Ф. Бернатовича.

Переводъ съ Польскаго.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
Въ Типографіи Александра Смирдина.
1832.

Печатать позволяется,

съ тмъ, чтобы по отпечатаніи представлены были въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. С. Петербургъ, 23 Сентября, 1851 года.

Ценсоръ А. Крыловъ.

ГЛАВА I.
Очарованная красавица.

Междоусобія Гедиминовыхъ потомковъ, о коихъ упомянуто выше, обратили на себя вниманіе всей Литвы, и хотя нкоторое число жителей, ближайшихъ къ военнымъ дйствіямъ, устрашились онаго, за то большая чаешь радовалась, что хоть одинъ изъ Олгердовыхъ сыновей осмлился противостать побдителю прежняго ихъ Государя. Въ такомъ положеніи были дла, когда Тройданъ приближался къ Вильн. Оставивъ Крновъ, онъ не прямо возвратился въ храмъ. По случаю назначенія новаго Первосвященника, онъ вздумалъ навстить прежде молодыхъ Войделотовъ и жрецовъ, разосланныхъ по селамъ, чтобы совщаться съ ними о новомъ порядк, и дать имъ наставленія, сообразныя съ обстоятельствами. Всхъ ихъ нашелъ онъ въ томъ расположеніи духа, въ какомъ и оставилъ, и потому, употребивъ для свиданія сего нсколько недль, спокойно возвращался въ Вильно. Онъ вовсе не зналъ объ отношеніяхъ владтельнаго Князя къ данникамъ своимъ и родственникамъ, мысли его заняты были совсмъ инымъ предметомъ. Онъ шелъ скоро, желая какъ можно скоре быть въ своей келліи. Уже темно было, когда онъ приблизился къ палисаду, окружавшему городъ, и не мало удивился легкости, съ которою былъ впущенъ въ городъ: часовой, стоявшій у воротъ, даже и не окликнулъ его. Пройдя пустыя улицы, онъ подошелъ къ храму, чтобъ предварительно поговорить съ жрецомъ, бывшимъ на страж, по къ крайнему изумленію нашелъ храмъ запертымъ. Взглянувъ на замокъ, на домы вельможъ, онъ ничего и никого не видлъ и не слышалъ. Что бы это такое значило? думалъ онъ: нигд не видно ни огня, ни людей: какъ будто моровое повтріе истребило всхъ жителей.— И такъ онъ прошелъ прямо въ жилище жрецовъ, надясь тамъ узнать обо всемъ, но въ самыхъ сняхъ повстрчалъ Явнута, одного изъ своихъ друзей, который, увидвъ его, остолбенлъ отъ изумленія.

— ‘Тебя ли вижу я, Тройданъ? Разв ты ни о чемъ не знаешь?’

— ‘Что жъ такое случилось?’ спросилъ Тройданъ.

— ‘Бги, бги сихъ стнъ, пока темно.’

— ‘Бжать?’ спросилъ опять изумленный Тройданъ.

— ‘Приговоръ смертный произнесенъ надъ тобою.’

— ‘Не открыты ли наши намренія?’

— ‘Нтъ. Кажется, что объ оныхъ еще не знаютъ, обстоятельство совсмъ другаго рода погубило тебя. Видлъ ли ты, что священныя двери заперты?’

— ‘Видлъ! Да скажи же, что все это значитъ?’

— ‘Запертыя двери суть твой смертный приговоръ: ихъ не отопрутъ, пока кровь твоя не умилостивитъ боговъ. Народъ, собираясь ежедневно около храма, домогается открытія онаго, жрецы ежедневно приносятъ богамъ жертвы, чтобъ вымолить твое возвращеніе, а ты, какъ бы для оправданія ихъ молитвъ, самъ идешь къ нимъ въ руки.’

— ‘Да въ чемъ же обвиняютъ меня?’

— ‘Мн не извстно, въ чемъ именно состоитъ обвиненіе: старшіе жрецы, чтобъ не подать повода къ соблазну, молчатъ объ ономъ, по знаю по слуху, что будто ты держалъ въ своей келліи очарованную двицу. Понимаешь? Посл этого будешь ли такъ безразсуденъ, чтобъ оставался здсь доле?’

— ‘Очарованную двицу? а! теперь понимаю. Но, скажи, какъ нашли ее?’

— ‘Ты знаешь, что Ербутъ всегда ненавидлъ тебя, и наблюдалъ за твоими поступками. Твои непонятные разговоры, бгство изъ храма, столь долгое пребываніе въ Крнов, еще боле вооружили его противъ тебя. Можно ли быть до такой степени безпечнымъ? Сдлавшись Верховнымъ жрецомъ, онъ тотчасъ осмотрлъ твою комнату, и будто нашелъ тамъ прекрасную очарованную двицу. Никто изъ насъ не видалъ ея: ибо при томъ находились только два старшихъ жреца. По какая ужасная вешь поразила насъ вслдъ за тмъ! Тройданъ чародй! Тройданъ долженъ умереть! Немедленно закрыли храмъ. Звукомъ трубъ дано знать о случившемся въ ономъ несчастій. Ербутъ показался на башн и объявилъ, что одинъ изъ жрецовъ нарушилъ священный обтъ, что преступленіе его ужасно и неслыханно, и что мстительный Пеколо уже трижды являлся, требуя кровавой жертвы.’

— ‘Негодяй! вламываться въ чужое жилище? Что же онъ сдлалъ съ очарованною двицею?’

— ‘Говорятъ, что взялъ ее съ собою въ замокъ?’ —

Тройданъ не хотлъ ничего знать боле, и стремглавъ побжалъ въ нижній замокъ. Лучшую часть онаго, бывшую жилищемъ матери Ягеллы, занималъ теперь Ербутъ съ своимъ дворомъ. Пышность и великолпіе видны были повсюду. Онъ хотлъ затмить собою великаго Князя, и дать знать изумленному народу, что первый слуга боговъ достоинъ большаго уваженія, нежели народоначальникъ. Многочисленная его свита расположена была въ переднихъ комнатахъ, самъ же онъ, какъ нкое божество, коего молчаніе и неприступность сушь явнымъ знакомъ святости, рдко показывался и жилъ въ самыхъ отдаленныхъ покояхъ. Весьма трудно было имть къ нему доступъ: дверь его сторожили жрецы, и допускали къ нему только самыхъ знаменитыхъ особь. Вліянію его на умы не мало способствовало печальное событіе въ храм, которое Ербутъ умлъ употребить въ свою пользу, распустивъ слухъ, что боги, просвтивъ умъ его при возведеніи въ званіе Кривекривейты, указали ему преступленіе и самаго преступника. Хотя обстоятельство сіе казалось неоспоримымъ доказательствомъ его святости, однако жъ, не смотря на то, народъ все еще уважалъ память прежняго Кривекривейты. Его кротость, простота, доступность, сравниваемая съ гордою пышностію Ербута, возбуждали самыя пріятныя воспоминанія и сожалніе о несправедливомъ его низложеніи, и между тмъ, какъ чернь, боле но обычаю, нежели по влеченію сердца, падала ницъ предъ Ербутомъ, не малая часть жителей столицы удалились въ Крновъ, собирались около Лездейки, какъ дти около добродтельнаго отца, и тамъ безъ опасенія изъявляли ему свое сожалніе.

Тройданъ, не думая объ опасности, шелъ прямо въ замокъ. Войдя во внутренній дворъ, онъ пораженъ былъ яркимъ освщеніемъ въ жилищ Ербута, и смло вступилъ въ оное. Жрецы, смутясь его прибытіемъ, не знали что имъ длать. Имъ казалось, что поспшность, съ каковою явился Тройданъ, есть слдствіемъ повелнія Ербута, и что онъ пришелъ для того, чтобъ изъ устъ его услышать свой приговоръ. И такъ Тройданъ, представь своему начальнику, съ неустрашимостію началъ ему доказывать низость его поступка, и требовалъ возвращенія своей собственности. Появленіе его сначала чрезвычайно обрадовало Ербута, но вскор оскорбленная гордость измнила сіе чувство въ жестокій гнвъ.

— ‘Ты ли это?’ вскричалъ онъ хриплымъ голосомъ. ‘Угрызеніе совсти привело тебя наконецъ предъ судилище прогнвленныхъ боговъ. Хорошо: получишь, что заслужилъ, но кто позволилъ теб входить такъ смло въ жилище Кривекривситы? Отверженный богами и людьми, какъ могъ ты безъ позволенія явиться предо мною?’

— ‘Моя смлость’ отвчалъ твердымъ голосомъ юноша: ‘мене преступна, нежели твоя дерзость, съ которою ты вломился въ мое жилище, и похитилъ мою собственность. Но думай что хочешь обо мн, только умилосердись, возврати мн мое сокровище, мое единственное утшеніе!’

— ‘Не долго бы ты тшился симъ сокровищемъ: двери храма заперты, и народъ требуетъ твоей крови.’

— ‘Такъ пролей ее, но возврати мн мою собственность.’

— ‘Что? Смешь еще желать, чтобъ я возвратилъ теб предметъ твоего безславія? Безстыдный! ты осквернилъ жертвенникъ Знича, обезславилъ всхъ служителей онаго. Женщина, вмсто боговъ, была предметомъ твоего поклоненія, а злые духи твоимъ прибжищемъ! Посуди же самъ, какой мучительной смерти достоинъ ты, чтобъ загладить столько преступленій?’

— ‘Жестокосердый! о, если бъ я могъ олицетворить ту двицу, въ очарованіи которой ты обвиняешь меня! Но къ чему послужило бы желаніе мое разуврить тебя? Теб пріятно истязать меня: и такъ, длай что хочешь, но если боишся мщенія, если понимаешь, что значитъ оскорбленіе знатныхъ, то совтую возвратить мн теперь же мою собственность.’

— ‘Я не въ состояніи нарушить законъ. Народъ, жаждущій твоей крови, увидитъ и предметъ твоего преступленія, ты и самъ увидишь оный. Но знай, что угрозы твои не устрашатъ Кривекривейту. ‘

— ‘Выслушай, Ербутъ. Я подарю теб столько золота, сколько самъ пожелаешь.’ —

Посл столь смлаго предложенія, Ербутъ посмотрлъ внимательно на юношу, какъ бы желая проникнуть настоящія его намренія. Твердость его голоса и выраженіе отчаянія, написаннаго на его лиц, поселили недоврчивость въ Ербут, и потому онъ, боясь ли злыхъ духовъ или послдствій возрастающей смлости Тройдана, не хотлъ боле оставаться съ нимъ на един, позвалъ стражу, веллъ схватить преступника и отвести въ темницу. Въ слдъ за тмъ, жрецы, бгая по улицамъ съ факелами, по приказанію Кривекривейты объявляли народу, что преступникъ, прогнвившій боговъ, пойманъ, что онъ завтра будетъ судимъ, и что священныя двери скоро отопрутся. Извстіе сіе чрезвычайно обрадовало жителей столицы. Вс хотли знать имя преступника, и имъ назвали Тройдана, того самаго Тройдана, который не задолго предъ тмъ былъ такъ уважаемъ, нкоторые пожалли о немъ, но жалость сія заглушена была надеждою видть отпертыми двери храма, и радость народа сдлалась общею, потому наипаче, что онъ надялся торжествовать въ храм приближавшійся большой Литовскій праздникъ.

Тройданъ тщетно старался уснуть въ сырой, смрадной темниц. Онъ мучился мыслію объ отц своемъ и о его отчаяніи, когда онъ узнаетъ о смерти сына. Онъ не видлъ средства къ своему спасенію. Наконецъ, уже предъ наступленіемъ дня, онъ уснулъ, и за страданія свои награжденъ былъ самымъ пріятнымъ видніемъ. Ему снилось, что лучезарный крестъ стоитъ на жертвенник Знича, и тысячи народа покланяются оному. Ангелъ, пріявшій на себя образъ той, за которую онъ осуждаемъ былъ на казнь, утшалъ его небесною улыбкою и мелодическимъ голосомъ произнесъ къ нему: Надежда и ршительность!

Уже солнце освщало столицу и посылало лучи свои въ темницу Тройдана, когда дверь съ шумомъ отворилась и вошелъ начальникъ стражи, объявить узнику, чтобы онъ слдовалъ за нимъ въ замокъ на судъ. Юноша всталъ немедленно, и послдовалъ за нимъ въ Совтничью Палату, въ которой нашелъ Ербута съ жрецами. Путь отъ темницы до замка, хотя очень краткій, былъ для Тройдана очень непріятенъ, по причин множества народа, желавшаго видть его. Еще горестне было ему видть толпы, шедшія за нимъ въ самый замокъ, у воротъ котораго Ербутъ долженъ былъ приказать поставить вооруженную стражу, и впускать только самыхъ знаменитыхъ людей. Въ Палат сидло нсколько престарлыхъ жрецовъ за столомъ, котораго первое мсто занималъ Ербутъ. На особомъ столик, подъ завсою, стояли доказательства преступленія подсудимаго. Палата наполнена была любопытными, которые съ недоврчивостію посматривали на завсу, скрывающую тайну всего дла. Коль скоро Тройданъ явился предъ судомъ, Ербутъ первый началъ говорить:

— ‘Молодой человкъ! какъ ни ужасно твое преступленіе, какъ ни велика казнь, которую заслужилъ ты, но я долженъ объявить, что смягченіе оной будетъ зависть отъ искренности твоего признанія. Боги щадятъ только покорныхъ. Не нужно напоминать теб, что при озареніи ума и всевдніи, которымъ боги одарили меня при возведеніи въ высокій санъ, мною носимый, ты ничего не скроешь отъ меня. Вс твои хитросплетенія были бы напрасны и усугубили бы только твою вину. И потому будь искрененъ, и скажи, кто ты таковъ, и какое настоящее твое имя?’

— ‘Я Тройданъ, и называюсь Тройданомъ.’

— ‘И другаго имени ты никогда не носилъ?

— ‘Если ты одаренъ, какъ говоришь, всевдніемъ, то зачмъ спрашивать меня о семъ?’

— ‘Уже я объявилъ теб, что отъ признанія и покорности зависитъ смягченіе твоего наказанія. Я знаю кто ты, и зналъ о томъ даже и тогда, когда ты вступилъ въ нашъ причетъ, но боги желаютъ собственнаго признанія. Если ты дйствительно убогій слуга ихъ, откуда же ты имешь га сокровища, которыя предлагалъ мн?’

— ‘Если бъ ты былъ снисходительне,’ отвчалъ юноша: ‘то узналъ бы о такихъ вещахъ, которыхъ при всемъ твоемъ всевдніи теперь знать не будешь.’

— ‘Хорошо,’ сказалъ оскорбленный судія: ‘каждое слово усугубляешь твою вину. Подумай, безразсудный юноша! съ какою неблагодарностію отвергаешь ты способы къ облегченію своей участи, предлагаемые моимъ милосердіемъ. Я хотлъ помочь теб, хотлъ спасти тебя. Если бъ ты былъ чужеземцемъ, не подлежащимъ нашимъ законамъ, тогда съ тобою поступили бы съ большею кротостію, но такъ какъ ты Литовецъ и слуга Знича, за каковаго принятъ былъ въ храм, то будешь судимъ по всей строгости.’

— ‘Тройданъ!’ отозвался одинъ изъ жрецовъ: ‘пожалй своей юности. Упорство твое только увеличитъ мученія казни. Можетъ ли что нибудь на свт укрыться отъ проницательности нашего начальника? Я не имю сего дара и недостоинъ онаго, но не могу умолчать, что по многимъ причинамъ я считалъ тебя за чужеземца, и подозрвалъ твою искренность поклоненія богамъ. Твое произношеніе, твои свднія, вся твоя наружность обличаютъ въ теб человка высшаго сословія. Скажи же: кто ты таковъ? Время милосердія еще не ушло.’

— ‘Я Тройданъ, жрецъ Знича,’ отвчалъ непоколебимый юноша.

— ‘Ты соучастникъ духовъ адскихъ! Но увидимъ, защитятъ ли они тебя,’ вскричалъ Ербутъ. ‘Жерга!’ сказалъ потомъ одному изъ жрецовъ, ‘начинай обвиненіе.’ —

Обвинитель всталъ съ своего мста, и такъ началъ: — ‘Предстоящій здсь юноша, называющійся Тройданомь, за два года предъ симъ вступивъ добровольно въ благословенный причетъ слугъ Знича, и сдлавъ жреческій обтъ, притворнымъ благочестіемъ умлъ обмануть бдительность своихъ начальниковъ, и, при помощи злыхъ духовъ, снискавъ нкоторое уваженіе въ народ, вошелъ въ преступныя связи съ молодою двицею, которую онъ держалъ очарованною въ своемъ жилищ. Долго продолжалась сія ужасная связь, и кто знаешь, какихъ бдствій не навлекла бы она на государство, если бы милосердые боги, сдлавъ Кривекривейтою достопочтеннаго Ербута, не положили конца сему неслыханному преступленію. Его то чудесному всевднію обязаны мы открытіемъ онаго. Приступая къ наказанію преступника, мы должны взирать на вину его съ трехъ сторонъ. Во первыхъ, Тройданъ виновенъ въ сообщеніи съ злыми духами, во вторыхъ, въ употребленіи ихъ помощи къ очарованію подобнаго себ творенія, и въ третьихъ, въ очарованіи двицы, съ которою, по сил своего обта, не долженъ былъ имть никакого сношенія. Но, какъ милосердые боги и въ самыхъ явныхъ преступленіяхъ предоставляютъ обвиняемому средства къ оправданію, то говори, Тройданъ, чмъ ты оправдаешься?’

— ‘Уже сказалъ я,’ отвчалъ Тройданъ: ‘что не знаю ни чаръ, ни злыхъ духовъ, и что одно только невжество и злоба могутъ обвинять меня въ сихъ преступленіяхъ!’

— ‘Слова твои’ отозвался одинъ изъ жрецовъ: ‘опровергнутся доказательствомъ, но время для смягченія нашего приговора еще не ушло. Если ты могъ очаровать подобное себ твореніе, то конечно можешь и возвратить его въ прежнее состояніе. Это послужило бы къ облегченію твоей участи.’

— ‘Но прежде,’ сказалъ Ербутъ: ‘ты долженъ открыть, кто такая эта несчастная жертва, которую ты избралъ предметомъ адскаго своего искусства, и какъ давно держишь ее въ семъ состояніи?’

— ‘Я не чародй, и никакой очарованной жертвы не держалъ у себя,’ отвчалъ Тройданъ.

— ‘Что же это такое? ‘спросилъ Ербутъ, открывая столъ. ‘Не есть ли это изображеніе очарованной двицы? ‘—

При поднятіи завсы, въ собраніи произошло великое волненіе. Чтобы дашь понятіе о томъ, что было поводомъ къ обвиненію Тройдана въ чародйств, и почему онъ такъ упорно отказывался отъ объявленія истины, надобно знать, что то, что Ербутъ называлъ очарованною двицею, было не что иное, какъ портретъ прекраснйшей женщины. Живость красокъ и наружныя украшенія, употреблявшіяся въ т времена, не мало способствовали къ произведенію невыгоднаго впечатлнія въ умахъ полудикаго народа. Портретъ вставленъ былъ въ богатую раму, сдланную на подобіе алтарика, съ двумя дверцами, украшенными рзьбою и жемчугомъ, въ глубин оной находился грудной портретъ. Но всего удивительне казались дверцы, выложенныя внутри полированною сталью: он производили дйствіе зеркала, и при открытіи алтарика отражали черты портрета, который отъ того какъ будто приходилъ въ движеніе. Сіе то обстоятельство подало мысль о чародйств Тройдана. Вроятно, что картина сія не была чудомъ совершенства, но какъ живопись тогда начинала уже процвтать въ Италіи, то надобно думать, что и Польша, откуда прибылъ Тройданъ, знакома уже была съ симъ искусствомъ, тмъ боле, что Король Лудовикъ Венгерскій былъ въ безпрестанныхъ сношеніяхъ съ Италіянцами ¹ и самъ любилъ все изящное.— И такъ при вид мнимой очарованной двицы,

Литовцы, пораженные боле страхомъ, нежели удивленіемъ, толпились около стола, разсматривая съ недоврчивостью портретъ, и поглядывая съ грозными лицами на подсудимаго, который, увидвъ любезныя ему черты и будучи мучимъ сожалніемъ и отчаяніемъ, похожъ былъ на дйствительно виновнаго.

— ‘Теперь’ сказалъ Ербутъ: ‘ты уврился, Тройданъ, что двица сія очарована, скажи же, нтъ ли у тебя сообщниковъ въ семъ преступленіи?’

— ‘Я увренъ только въ предразсудкахъ и невжеств вашемъ,’ отвчалъ Тройданъ: ‘будучи самъ невиненъ, я не могъ имть сообщниковъ.’

— ‘Но я тутъ тла не вижу,’ сказалъ одинъ изъ присутствующихъ, водя рукою по картин. ‘Это удивительно: глаза смотрятъ, ротъ, кажется, хочетъ говорить, а рукою ничего нельзя взять.’

— ‘Въ томъ то и состоитъ искусство чародйства,’ отвчалъ Ербутъ.

— ‘Да это неочарованная двица,’ сказалъ кто-то: ‘это только тнь ея, точно такъ же, какъ мы видимъ тнь свою въ глубокомъ, колодез.’

— ‘Какъ бы то ни было,’ возразилъ обвинитель: ‘но все это дло злыхъ духовъ.’

— ‘Такъ что же это?’ спросилъ Тройдана одинъ изъ жрецовъ.

— ‘Что жъ я буду объяснять вамъ,’ отвчалъ юноша: ‘когда вы не имете понятія, что такое живопись и краски? Но слушайте: это чудотворная картина, которой вс обязаны почтеніемъ. Она иметъ силу замнять собою отсутствующее лице, исторгать у смерти жертву ея, и услаждать грусть. Горе тому, кто не находитъ въ ней утшенія.’

— ‘Жрецы!’ вскричалъ Ербутъ: ‘берегитесь врить ему: онъ хочетъ васъ устрашить, обмануть. Съ какимъ же намреніемъ хранилъ ты это у себя?’

— ‘Съ тмъ, чтобъ имть безпрестанно предъ глазами образецъ всхъ добродтелей, предпочитаемый мною всему на свт.’

— ‘Такъ ты предпочитаешь женщину всему? Очень хорошо. Кто жъ такова эта женщина?’ спросилъ Ербутъ.

— ‘Этого никто не узнаетъ отъ меня,’ отвчалъ Тройданъ.

— ‘Посмотрите хорошенько,’ сказалъ нкто: ‘мн кажется, что это лице дочери Лездейки.’

— ‘Въ самомъ дл это она,’ подтвердилъ кто-то. ‘Я очень хорошо знаю ее: ея глаза, ея ротъ: словомъ это Поята, не достаетъ только, чтобъ она заговорила.’

— ‘Точно! это дочь моего предмстника!’ вскричалъ Ербутъ, вскочивъ съ своего мста.’O, что за ужасное преступленіе! Вотъ настоящая причина гнва боговъ и всхъ бдствій, постигнувшихъ Литву! Жрецъ въ преступномъ сношеніи съ дочерью Кривекривейты! Теперь ясно, почему Тройданъ спасъ Пояту, почему препроводилъ ее въ Крновъ и такъ долго оставался тамъ. Перку въ! Пеколо! какъ же вы милосерды, что еще досел терпите ихъ на земл!’ —

Напрасно подсудимый старался вывести ихъ изъ сего новаго заблужденія, онъ сравнивалъ черты лица Пояты съ портретомъ, показывалъ имъ разницу, заклиналъ, умолялъ, но уже не могъ разуврить, и казался тмъ боле виновнымъ, что портретъ въ самомъ дл имлъ нкоторое сходство съ Поятою, только иностранная одежда отличала оный отъ добери Лездейки. Поднялся общій ропотъ, и народъ до такой степени ожесточился, что началъ требовать, чтобъ и ее подвергнутъ одинаковой съ преступникомъ казни.

— ‘Оба они на одномъ костр должны погибнутъ. Боги не были бы достаточно отмщены, если бы кто нибудь изъ нихъ остался въ живыхъ: Пусть вмст гибнутъ.’

— ‘Они недостойны костра!’ вскричалъ одинъ изъ присутствующихъ. ‘Мечь долженъ уничтожить ихъ. Общее ихъ преступленіе заградило намъ священныя двери: общая смертъ и отворитъ должна оныя. Нтъ милосердія! пусть Кровь ихъ Соединится въ Песк.’

— ‘Жестокосердые!’ вскричалъ Тройданъ: ‘вы осуждаете безъ доказательствъ. Присмотритесь этимъ чертамъ: он не похожи на Пояту, она невинна! Длайте со мною что хотите: жгите, рубите, но не порочьте ея добраго имени.’

— ‘Молодой человкъ!’ сказалъ Ербутъ: ‘слышишь требованіе народа, теперь поздно уже защищаться: завтра будешь казненъ.’

— ‘Нтъ,’ сказалъ одинъ изъ знатныхъ: ‘завтра еще онъ пусть живетъ. Завтра праздникъ Илги, радостный день для Литвы, пусть день сей не оскверняется кровію преступника.’

— ‘Но кровь сія отворитъ вамъ священныя двери,’ отвчалъ Ербутъ.

— ‘Переждемъ этотъ день, какъ пережидали много другихъ, жертву богамъ принесемъ на пол, какъ длали предки наши.’

— ‘Пусть будетъ по вашему’ отвчалъ Ербутъ, и приказалъ отвести Тройдана въ темницу. Юноша, оставляя судилище, бросилъ презрительный взглядъ на Ербута, посмотрлъ съ умиленіемъ на портретъ, и глаза его наполнились слезами живйшей горести.

ГЛАВА II.
Героиня.

Между многими праздниками Литовцевъ, праздникъ Илги былъ одинъ изъ самыхъ большихъ, какъ учрежденный въ память освобожденія ихъ отъ ига Крестоносцевъ. Происшествіе сіе, недавно случившееся и хотя касавшееся только до одной Самогитіи, было не мене пріятно и для всей Литвы, и потому Лездейко установилъ праздновать оное ежегодно въ теченіе нсколькихъ дней. Непріятно было народу, что въ сіи дни онъ не будетъ имть свободнаго входа въ храмъ, но какъ казнь преступника отложена, то и не льзя еще было ошпереть священныхъ дверей. Для утшенія жителей столицы, Ербутъ приказалъ объявишь, что жертвоприношеніе совершится на площади предъ замкомъ.

Нельзя думать, чтобы Лездейко, живучи такъ близко отъ столицы, не зналъ что длается въ оной. Могъ онъ не знать обвиненій Тройдана: имя преступника и самое его преступленіе хранимы были въ тайн до самаго суда, могъ онъ не знать и о заключеніи его въ темницу, но онъ конечно зналъ уже, что Ербутъ на его мсто произведенъ въ Кривекривейты. Какъ бы то впрочемъ ни было, но благочестивый старецъ, не смотря на свое отршеніе, и заботясь только о слав боговъ, въ день праздника взялъ съ собою двухъ жрецовъ и отправился въ Вильно. За нимъ послдовала и Поята. Столица въ тотъ день наполнена была народомъ и вельможами, со всхъ концевъ Литвы собравшимися на сіе торжество. Коль скоро Лездейко въхалъ въ городъ, былъ узнанъ народомъ, который окружилъ его съ знаками живйшей радости. Это ло въ ту самую пору, когда народъ, собравшись предъ замкомъ, приносилъ богамъ жертвы, а Ербутъ, одтый великолпно, и окруженный множествомъ жрецовъ, готовился къ освященію приношеній.

Лездейко, не замчая того, что происходило около замка, направлялъ путь свой прямо къ храму. Народъ, не проникая его намренія и довольный тмъ, что видитъ прежняго Кривекривейту, шелъ въ слдъ за нимъ. Одни увлечены были искреннею привязанностію къ Лездейк, другіе любопытствомъ, третіе толпою, какъ обыкновенно случается при народномъ волненіи. Окруженный сими толрами, старецъ приблизился къ зданію, и изъявилъ удивленіе, увидвъ запертыя двери. На приказаніе его отворишь оныя немедленно, служившійся стражъ отвчалъ, что ключи находятся у Кривекривейты. — ‘Отпереть!’ вскричалъ грозно старецъ, вознося руки къ верху: ‘именемъ боговъ, коихъ я Кривекривсите, приказываю отпереть!’ Въ ту же минуту народъ сдлалъ усиліе, и двери растворились. Старецъ, окруженный обрадованнымъ народомъ, приблизился къ жертвеннику. Огонь, едва тлвшійся, хранимъ былъ однимъ изъ юношей, который, какъ бы пробудясь отъ сна, увидвъ прежняго Кривекривейту, изъ почтенія отступилъ въ сторону. Лездейко развелъ огонь на жертвенник, и когда Зничь запылалъ, онъ восплъ благодарственную пснь божеству, которую народъ вторилъ съ восхищеніемъ. Мало по малу начали показываться во храм жрецы, и, занимая свои мста, съ усердіемъ помогали Лездейк совершать жертвоприношеніе.

Между тмъ Ербутъ, видя около себя уменьшающееся число народа, спросилъ, что бы это значило? Узнавъ, что Лездейко отправляетъ служеніе въ храм, и что тамъ находятся вс знатнйшіе жители, онъ воскиплъ гнвомъ, но видя, что вс его угрозы и проклятія не производятъ въ народ никакого дйствія, прервалъ церемонію, и съ малымъ числомъ своихъ приверженцевъ возвратился въ замокъ, чтобъ обдумать способы къ отмщенію. Между тмъ въ храм служеніе шло обыкновеннымъ порядкомъ. Каждый изъ жителей, продираясь сквозь толпу къ жертвеннику, полагалъ на ступеняхъ онаго золото, янтарь, плоды и травы, и получалъ изъ рукъ старца искру священнаго огня.

Подъ конецъ священнодйствія, когда Лездейко возсылалъ мольбы о благоденствіи народа, въ храм сдлалось волненіе. Вбжала Поята, съ блуждающимъ взоромъ, съ распущенными волосами. Блдная, она остановилась предъ отцемъ, и, вскричавъ отчаяннымъ голосомъ: ‘Батюшка! Тройданъ осужденъ на смерть!’ упала безъ чувствъ на полъ.— Встревоженный старецъ спшилъ подашь ей помощь, и приведя ее въ чувства, спросилъ о причин осужденія Тройдана. Поята не знала въ подробности, въ чемъ состояло его преступленіе, и хотя бы и знала, то въ настоящемъ своемъ положеніи не могла объяснить онаго, но бывшіе въ храм вельможи объявили Лездейк, въ чемъ состояло дло. Старикъ чрезвычайно огорчился, узнавъ, что Пояту подозрвали въ порочной связи съ преступникомъ, и хотя онъ совершенно былъ увренъ въ невинности своей дочери, но желалъ видть Тройдана, и потому немедленно отправился въ его темницу.

Ежели прибытіе Лездейки въ столицу обрадовало всхъ жителей Оной, то съ другой стороны Присутствіе Пояты, ея участіе въ судьб Тройдана, ея слезы и отчаяніе, утверждая въ народ увренность о преступныхъ отношеніяхъ ея къ осужденному, гораздо уменьшило къ нему усердіе, и даже вооружило противъ него нкоторыхъ гражданъ. На пути въ темницу, Лездейко долженъ былъ сносить обидныя выраженія, относившіяся къ его дочери, но, владя своими чувствами, ршился выслушать обвиненнаго. Неудовольствіе народа возрасло, когда Ербутъ, возвратясь въ замокъ, приказалъ носить по улицамъ портретъ очарованной двицы, съ объявленіемъ, что это есть причина гнва боговъ, коихъ святилище Лездейко такъ дерзко опозорилъ! И Лездейко встртился съ толпою, окружавшею портретъ, и, подойдя къ оному, внимательно разсматривалъ картину. Онъ не былъ до такой степени преданъ предразсудкамъ, чтобъ почитать живопись чародйствомъ, и, сколько позволяло слабое его зрніе, онъ нашелъ разницу между портретомъ и чертами своей дочери, и показалъ народу несходство, которое было тмъ очевидне, что Поята сама тутъ же находилась. Ропотъ народа началъ утихать, и, вмсто оскорбительныхъ выраженій, послышалось уже изъявленіе соболзнованія. Не смотря на то, Лездейко не оправдывалъ Тройдана, и находилъ, что онъ тмъ виновне, что, по обту своего званія, не долженъ былъ имть никакихъ связей съ другимъ поломъ.

Когда Лездейко подошелъ къ темниц, стража воспротивилась было ему, объявляя, что ей велно никого не впускать, но помощь народа, отверзшая по его вол храмъ, и здсь открыла ему свободный входъ. Старецъ, войдя съ дочерью въ подземелье, слабо освщенное ночникомъ, вскричалъ съ сокрушеніемъ сердца:

— ‘Тройданъ! Тройданъ! гд я нахожу тебя?’

— ‘Здсь, отче, прощаюся съ тобою на вки!’ отвчалъ юноша, бросясь къ ногамъ старца.

— ‘Сынъ мой!’ сказалъ Лездейко растроганнымъ голосомъ: ‘ты очень провинился. Открой хоть мн, что значить сія картина?’

— ‘Клянусь твоими добродтелями, добродтелями твоей дочери, что картина сія не иметъ никакого отношенія къ Поятъ. Поята чиста какъ небо. Успокойся, отче: пусть паду жертвою клеветы, посл смерти окажется моя невиность, но что означаетъ картина, изъ устъ моихъ никто о томъ не узнаетъ.’

— ‘Такъ ты коснешь въ своемъ упорств, и, погибая, хочешь обезславить имя моей дочери?’

— ‘О, батюшка! спасите его!’ вскричала Поята, заливаясь слезами.

— ‘Спасши!’ повторилъ старецъ: ‘если бъ я могъ спасти его. Если бъ Кйстутъ былъ здсь, если бы глаза мои и силы служили мн лучше, тогда, можешь быть, я спасъ бы его, какъ онъ нкогда тебя спасъ! Но въ ныншнемъ моемъ положеніи, что я могу сдлать?’

— ‘Вы можете, батюшка, вы должны спасти его, или я умру вмст съ нимъ! Зависть лишила васъ сана, но ни что не въ силахъ отнять у васъ народной любви. Боги лишили васъ зрнія, но даровали вамъ дочь, которая замнитъ вамъ глаза, сведетъ васъ всюду, гд толю ко можно надяться помощи. Было время, когда краснорчіе ваше владло какъ угодно умами народа, и время это еще не миновало. Не видлиль вы, какъ онъ, узрвъ васъ, отступился отъ незаконнаго жреца, и послдовалъ за вами? Злодй Ербутъ ищетъ пагубы Тройдана, Вы даровали Литв священный огн, вы возвеличили славу боговъ, уничтожили кровавыя жертвы, и наконецъ родителю вашему городъ сей обязанъ своимъ существованіемъ. Столько услугъ неужели не даютъ вамъ права требовать жизни невинно осужденнаго? Нтъ, батюшка, вы не знаете своего народа: онъ благодаренъ и готовъ въ глазахъ вашихъ прочеещь волю боговъ: скажите ему, что они не жаждутъ крови избавителя вашей дочери, скажите, что смерть Тройдана будетъ вашею смертію,— и вы врно спасете его.’

— ‘Поята!’ прервалъ ее растроганный Тройданъ: ‘оставьте ваши старанія: смерть моя неизбжна.’

— ‘Ты не умрешь, или умрешь вмст со мною!’ отвчала Поята: ‘съ сей минуты я не оставлю тебя, останусь съ тобою въ темниц, и буду защищать, сколько позволятъ слабыя мои силы.’

— ‘Поята!’ сказалъ старецъ: ‘что ты длаешь? Благодарность увлекаетъ тебя за предлы благоразумія. Или не понимаешь, что твое неумстное усердіе и усугубляетъ его вину, и на тебя навлекаетъ подозрніе? Вспомни о гнв боговъ.’

— ‘Боги’ отвчала Поята: ‘не оскорбятся за помощь ближнему, напротивъ того, они радоваться должны такому поступку, если же дйствительно защита невиннаго въ состояніи вооружить гнвъ ихъ, то я не хочу знать такихъ жестокихъ боговъ.’

— ‘Дочь! ты оскорбляешь Небо!’ вскричалъ съ гнвомъ Лездейко: ‘приказываю теб, ступай за мною.’

— ‘Поздно уже, батюшка! Жизнь моя и жизнь Тройдана составляютъ теперь одно. Если вы не хотите спасти насъ, мы умремъ, но умремъ вмст, и я, обвиняя сама себя, въ послднія минуты буду утшаться мыслію, что раздлю съ нимъ его судьбу. Есть другая, чистая, безконечная жизнь: тамъ мы будемъ свободны отъ людской несправедливости Но, нтъ, батюшка, я у васъ одна, вы меня такъ любите и нуждаетесь въ моей помощи… Спасите же его, заклинаю васъ, спасите, если хотите, чтобъ я осталась съ вами.’

— ‘Боги! до чего я дожилъ!’ сказалъ старецъ, подымая руки. ‘Укажи мн средство спасти его, я не пощажу трудовъ: на все ршусь, только укажи мн средство.’ —

Поята погрузилась въ мысли, и съ минуту ничего не отвчала. Глаза ея, обращенныя къ небу, ожидали, казалось, вдохновенія свыше. Въ самомъ дл, трудно было придумать средство къ уничтоженію приговора, произнесеннаго судебнымъ порядкомъ и подтвержденнаго согласіемъ народа. Наконецъ, обрадовавшись счастливой мысли, она сказала: — ‘Остается только одно средство. Батюшка! минуты дороги, пойдемъ: вы узнаете, что нужно длать.’ — И взявши отца за руку, вывела его изъ темницы, и чрезъ толпы изумленнаго народа повела въ верхній замокъ.

Извстно уже читателю, что Кйстутъ, отправляясь въ Новгородъ Сверскій походъ, вврилъ Гамилону управленіе городомъ и замками. На него то Поята полагала всю надежду. Она не знакома была съ Гамилономъ лично, но видавши его часто въ княжескомъ дворц, замтила его услужливость, и потому надялась, что если только возможно, то онъ врно не откажется помочь несчастному. Верхній замокъ, сверхъ гарнизона, наполненъ былъ тогда знатными людьми, съхавшимися въ Вильно на праздникъ, они безпрестанно посщали Стражника, какъ первую особу въ столиц. Поят крайне непріятно было на каждомъ шагу встрчаться съ знакомыми, которые изъ любопытства или изъ участія безпрестанно привтствовали ее и ея отца. Гамилонъ былъ занятъ отданіемъ приказаній о размщеніи городской стражи, когда ему доложили, что Лездейко съ дочерью желаютъ видть его. Онъ очень почиталъ старца какъ за его добродтели, такъ и за дружбу его къ Я гелл. Сверхъ того онъ зналъ, съ какимъ усердіемъ Лездейко принятъ была, народомъ, и въ чемъ обвиняютъ дочь его: обстоятельства сіи благопріятствовали его намреніямъ, и потому, думая, что огорченный отецъ пришелъ просить его помощи, онъ немедленно вышелъ къ нему. Поята, имвшая въ виду только одну опасность Тройдана и его спасеніе, въ присутствіи Гамилона потеряла всю свою бодрость. Сердце ея забилось очень сильно, когда она припомнила, что должна защищать юношу, который осужденъ именно за любовь къ ней. Блдность ея лица оживлялась легкимъ румянцемъ, а глаза невольно опускались въ землю. Въ такомъ положсніи, стоя возл отца и не зная какъ начать свою просьбу, она была выведена изъ замшательства вжливостію Гамилона, который, зная о дружб ея къ Аксен и о вниманіи, какое оказывалъ ей Ягелло, привтствовалъ ее съ приличною почтительностію. Обмнявшись короткими учтивостями, Лездейко приступилъ къ длу, прося его спасти несчастнаго, который, подъ ничтожнымъ предлогомъ, осужденъ Ербутомъ на смерть.

— ‘Знаю,’ сказалъ Гамилонъ: ‘что приговоръ сей жестокъ и длаетъ вамъ безчестіе. При васъ конечно бы не дошло до такого соблазна, но скажите, что въ самомъ дл значитъ картина, за которую приговоренъ къ смерти защищаемый вами юноша? Загадка сія очень огорчила меня, но хуже всего то, что ршеніе Ербута одобряетъ большая часть народа.’

— ‘Одобряетъ подлая чернь,?’ прервала его ободрившаяся Поята: ‘которую такой, какъ вы, начальникъ должны заставишь молчать. ‘

— ‘Откуда у васъ, сударыня, такое усердіе къ простому жрецу?’ спросилъ съ улыбкою Гамилонъ. ‘Надежнаго же, какъ вижу, иметъ онъ адвоката, жизнь для него должна быть очень дорога. ‘

— ‘Оставивъ вс несправедливыя обвиненія,’ сказалъ Лездейко: ‘которыми оскорблена честь моей дочери, надобно вамъ знать, что юноша сей спасъ мою Пояту въ тотъ ужасный день, когда Князь Кйстутъ вторгнулся въ Вильно, и привелъ ее съ сестрою Ягелла въ Крновъ.’

— Такъ разв тотъ самый добродтельный юноша осужденъ на смерть?’ спросилъ изумленный Стражникъ. ‘О, какъ же я радъ, что вовремя узналъ объ этомъ! Если бы Князь Кйстутъ находился въ столиц, то я увренъ, что онъ бы и въ темниц не былъ, и такъ даю вамъ слово, что избавиніель Аксены и Пояіны въ скоромъ времени будетъ свободенъ. Будьте спокойны. Скажите мн только, когда назначена казнь?’

— ‘Не знаемъ,’ отвчала Поята. ‘Несчастный не погибъ еще потому, что теперь праздникъ, но коль скоро оный пройдетъ….’

— ‘Когда праздникъ пройдетъ,’ прервалъ Гамилонъ: ‘подсудимый будетъ въ моей власти.’

— ‘Но если бы между тмъ Ербутъ осмлился въ темниц….’ сказала съ безпокойствомъ Поята.

— ‘Не бойтесь,’ отвчалъ Стражникъ: ‘я приму мры. Теперь позвольте узнать, гд вы остановились?’

— ‘Объ этомъ еще я не имлъ времени подумать,’ отвчалъ Лездейко. ‘Въ нижнемъ замк для насъ нтъ уже мста.’

— ‘За то верхній замокъ въ вашемъ распоряженіи,’ сказалъ услужливый Стражникъ. ‘Надюсь, что вы согласитесь быть моими гостями. Княжескія комнаты свободны, и въ нихъ никого нельзя помстить такъ приличію, какъ васъ.’ —

Лездейко съ благодарностію принялъ приглашеніе, и, будучи доволенъ такимъ ласковымъ пріемомъ, повторилъ просьбу свою о Тройдан, и отправился въ назначенныя для него комнаты. Надежда оживила Почту. Прощаясь съ Гамилономъ, она умильнымъ взоромъ, которому никогда не отказываютъ, поручила ему судьбу своею пріятеля, и успокоилась, будучи уврена въ его спасеніи.

По окончаніи трехдневнаго празднества, народъ съ утра началъ толпиться около нижняго замка, требуя казни преступника. Около полудня толпы увеличились, и требованіе сдлалось громче. Ербутъ радовался, видя нетерпніе народа, и приказалъ объявить, что казнь совершится еще до наступленія вечера….. При усилившихся крикахъ народа, Гамилонъ выслалъ на площадь вооруженный отрядъ, начальникъ коего далъ знать, что онъ присланъ туда Стражникомъ, и что ни народъ, ни Ербутъ, но только Стражникъ, какъ намстникъ Князя, можетъ назначать время казни, которая и отлагается на завтрашній день. Надменному жрецу крайне непріятно было видть, что гражданская власть мшается въ духовныя дла, однакожъ онъ долженъ былъ уступить. Чернь, давно уже не видавшая подобной казни, горла нетерпніемъ удовлетворишь своему жестокому любопытству, но несмла противиться вооруженной сил, и съ ропотомъ разошлась по домамъ. Въ то же время Гамилоновы воины были поставлены у дверей темницы Тройдановой, и не впускали туда даже и жрецовъ. Съ наступленіемъ слдующаго дня площадь опять покрылась народомъ. Чернь, оробвъ при вид военныхъ отрядовъ, раздлилась на дв части. Съ одной стороны стояли многолюдныя толпы, преданныя новому верховному жрецу, желавшія смерти осужденнаго юноши, другая сторона занята была горстью старыхъ Виленскихъ жителей, приверженныхъ къ Ягелл: соболзнуя объ участи Тройдана, они собрались для того, чтобъ спасти его, если будетъ возможно. Вельможи и другія знатныя особы смотрли изъ оконъ, средина площади занята были рядами воиновъ, ожидавшихъ приказаній Гамилона, который съ верхняго замка спокойно смотрлъ на длаемыя приготовленія, будучи занятъ безпрестанно прізжающими или отправляющимися за городскія ворота гонцами.

Удивительнымъ можетъ показаться, что Гамилонъ, имя въ отсутствіе Кйстута неограниченную власть, не употребилъ опой къ немедленному освобожденію Тройдана. Но онъ долженъ былъ уважать ршеніе Кривекривейты, тмъ боле, что опасался возмущенія въ народ, который такъ усильно домогался казни. Какъ бы то ни было, но, по сношенію ли Стражника съ Ербутомъ, или по ршительному востребованію верховнаго жреца, около полудня показалась печальная процессія, шедшая изъ жилища жрецовъ. Ербутъ, одтый въ торжественное платье, несомъ былъ въ креслахъ позади всхъ. Сквозь притворную важность проглядывала злобная радость, которой онъ не умлъ скрыть. Въ слдъ за нимъ шелъ исполнитель приговора, съ скирою въ рук. Когда процессія остановилась, привели изъ темницы Тройдана. На лиц его написана была глубокая печаль, но благородный видъ и твердая поступь не показывали нималйшей боязни. Портретъ, который несли возл него, казалось, наполнялъ вс его мысли. При семъ зрлищ кровожадная чернь потрясла воздухъ радостными восклицаніями.— Прощеніе! прощеніе! послышалось съ противной стороны, но восклицанія приверженцевъ Ербута: смерть безбожнымъ! заглушали клики друзей человчества. Несчастный Тройданъ готовился уже пріять смерть, хотлъ еще говорить къ народу, какъ вдругъ звукъ нсколькихъ сотъ трубъ поразилъ слухъ всхъ присутствующихъ. Общее вниманіе слиткомъ много обращено было на одинъ предметъ, чтобы можно было тотчасъ догадаться, что бы это значило. Казнь остановлена. Народъ испугался, увидвъ скачущую конницу, и хотлъ спасаться бгствомъ, но уже было поздно. Аксена, въ полномъ вооруженіи и шишак, предводительствовала войскомъ. Блестящій мечь ея отражалъ солнечные лучи.— ‘За мной! за мной, храбрые Витебцы! Сюда! сюда! вотъ убійцы Войдилы!’ кричала она, бросаясь на приверженцевъ Ербута. Беззащитные граждане, какъ снопы, валились на землю отъ конскихъ копытъ и ударовъ мечей, вопль и смятеніе сдлались общими. Ербутъ, прійдя въ себя отъ испуга, поощрялъ городскую стражу къ защит, но воины, хладнокровно выслушавъ его просьбу, отвчали, что они поставлены тамъ для наблюденія порядка во время совершенія казни, а не для его защиты. Несчастный Ербутъ долженъ былъ защищаться тою самою скирою, которою, за нсколько минутъ предъ тмъ, готовился пролить невинную кровь, но, пронзенный копіемъ, онъ палъ мертвый. Между тмъ, на чел новаго отряда, при громкихъ крикахъ радости и звук трубъ, Ягелло вступилъ въ городъ, и безъ малйшаго сопротивленія овладлъ обоими замками.

Лездейко и Поята во все это время находились въ верхнемъ замк, откуда видна была вся площадь. Смотря въ окно и на приготовленія къ казни и на приближающійся отрядъ, предводимый Аксеною, сердце ея то обливалось кровію отъ страха, то опять оживлялось надеждою. Когда же она уврилась въ безопасности Тройдана, и что спасеніе его основано было на предварительномъ план сдачи города Ягелл, то радость ея была неизъяснима: она не находила словъ, чтобы достойно возблагодаришь Гамилона. По Тройданъ не скоро еще могъ узнать, откуда Небо послало ему помощь. Вопли раненыхъ, радостные крики побдителей, долго держали его въ неизвстности. Ягелло, прежде нежели пошелъ въ замокъ, прохаживался на площади, разговаривая съ знатнйшими гражданами, которые, желая угодишь ему, разсказывали подробности новйшихъ происшествій. Народъ между тмъ занимался поданіемъ помощи раненымъ и собираніемъ труповъ. Освдомясь о судьб, ожидавшей Тройдана, онъ приблизился къ нему и, сказавъ въ ободреніе его нсколько словъ, замтилъ въ сторон портретъ мнимой очарованной двицы. Зная по слухамъ о живописномъ искусств, онъ не могъ отказать въ удивленіи красавиц, изображенной на картин. Онъ приказалъ поднять оную, и долго разсматривалъ съ большимъ удовольствіемъ, но вспомнивъ, что подъ сими прелестными чертами сокрыто очарованное существо, онъ перемнилъ удивленіе въ недоврчивость, и, боясь новыхъ несчастій, не хотлъ больше глядть на портретъ. Между тмъ Тройданъ, прійдя въ себя, благодарилъ его за избавленіе отъ смерти, но Ягелло, не обращая вниманія на благодарность юноши, не переставалъ думать о картин, и уже сожаллъ объ очарованной красавиц, и хотлъ бы освободить ее изъ-подъ власти злыхъ духовъ, но, не желая имть съ ними дла, онъ съ завистію смотрлъ въ слдъ молодому жрецу, который понесъ ее въ свое жилище.

Быть можетъ, что Ягелло и доле бы остался на площади, разговаривая съ гражданами объ этомъ чудесномъ портрет, но заботливая Аксена пріхала сама за нимъ, и взяла его съ собою въ верхній замокъ, гд ожидали его вс знатнйшіе жители столицы. Вельможи пали ницъ предъ своимъ Государемъ, а Лездейко привтствовалъ его приличною рчью, на которую Князь отвчалъ очень милостиво и принялъ изъ рукъ Стражника ключи замковъ, за что сей получилъ въ награду домъ Юрги, наполненный всякими драгоцнностями. Заботясь о дальнйшей безопасности, Ягелло отправилъ немедленно посольство къ Магистру Крестоносцевъ, съ объявленіемъ о возвращеніи своемъ въ Литовскую столицу и съ просьбою о пособіи войскомъ, отправилъ также гонцевъ въ Ригу за Скиргллою, а почтенному Лездейк возвратилъ санъ Кривекривейты.

Коль скоро разошелся слухъ о покореніи столицы, съ самыхъ отдаленныхъ краевъ Литвы начали съзжаться владльцы для принесенія поздравленія Ягелл, и богатыми дарами и угощеніемъ старались наперерывъ уврить его въ своей преданности. Аксону также осыпали дарами и лестію: ибо въ самомъ дл’, успхомъ въ занятіи столицы, Ягелло преимущественно ей былъ обязанъ. Изъ благодарности слдуя во всемъ ея совтамъ, онъ длалъ все что могло служить къ утвержденію любви народной: награждалъ врныхъ, оказывалъ справедливость обиженнымъ, уменьшалъ подати, казнилъ измнниковъ, словомъ: пользуясь всми обстоятельствами, онъ оправдывалъ ожиданія народа, и укрплялъ власть свою на прочномъ основаніи.

Среди сихъ занятій, портретъ красавицы безпрестанно вертлся у него въ голов. Онъ нравился ему наипаче потому, что имлъ сходство съ Поятою, а извстіе, что одинъ изъ жрецовъ есть рабъ сихъ прелестей, и что онъ соглашался лучше умереть, нежели открыть имя особы, изображенной на картин, еще боле подстрекало его любопытство. Иногда онъ хотлъ имть это изображеніе у себя, но вскор отказывался отъ своего желанія, опасаясь чаръ. Слухъ о чародйств Тройдана и явное расположеніе къ нему Пояты, давно уже погубили бы его, если бъ онъ не нашелъ заступницы въ лиц Аксены, которая отзывалась о немъ всегда съ самой выгодной стороны. Убжденія сестры мало по малу разсяли опасенія Ягеллы, и даже поселили въ немъ нкоторое уваженіе къ Тройдану: онъ хотлъ познакомиться съ нимъ короче, и приказалъ ему немедленно явиться къ себ съ портретомъ.

ГЛАВА III.
Убійцы.

Тройданъ крайне смутился, получивъ повелніе Князя явиться къ нему съ портретомъ. Если бы его одного потребовалъ Князь, то онъ обрадовался бы случаю познакомиться съ нимъ короче и предложить ему свои услуги, но приказаніе прійти съ картиною предвщало, что Князь намренъ лишишь его сей драгоцнности. Не смя ослушаться, онъ взялъ портретъ, и смло явился къ Князю.

— ‘Какъ поживаешь, пріятель! Уврился ли уже ты, что не будешь казненъ?’ спросилъ весело Ягелло. ‘Но мы еще не расквитались съ тобою. Мы слышали, что ты оказалъ важную услугу сестр нашей. Мы не забудемъ твоего усердія.’

— ‘Всемилостивйшій Государь!’ отвчалъ Тройданъ: ‘я только исполнилъ свой долгъ, и съ избыткомъ награжденъ сохраненіемъ жизни.’

— ‘Радуюсь,’ сказалъ Князь. ‘Кажется, эта картина надлала теб столько хлопотъ? Чудно, право. Но скажи, въ самомъ ли дл она такъ вредна?’

— ‘Вредна ли она?’ повторилъ юноша, съ безпокойствомъ посмотрвъ на портретъ. ‘Она вредна быть можетъ только тогда, когда находится не въ моихъ рукахъ.’

— ‘Будетъ время удостовриться въ этомъ. Теперь скажи, кого она изображаетъ?’

— ‘Государь! голова моя почти была уже на плах. Объявленіе сего имени могло спасти мн жизнь, но я не открылъ тайны, и предпочелъ смерть. Станете ли вы еще требовать, чтобъ я нарушилъ обтъ молчанія?’

— ‘Странный человкъ! Будто не знаешь, что я могу осудить тебя на казнь, во сто разъ ужаснйшую той, отъ которой я же избавилъ тебя. Это Поята, дочь нашего Кривекривейты? Признавайся сейчасъ!’

— ‘Нтъ, всемилостивйшій Государь! Правда, что портретъ и мстъ нкоторое сходство съ Поятою, но она гораздо уступаетъ прелестямъ той особы, которой изображеніе видите предъ собою.’

— ‘Ну, пусть будетъ такъ,’ сказалъ Князь: ‘по ты жрецъ, и потому не долженъ держать у себя женскихъ портретовъ. Послушай, Тройданъ! картина эта нравится мн. Я извлеку тебя изъ того состоянія, для котораго ты, повидимому, не рожденъ, обогащу тебя: только скажи, кто эта красавица и гд она находится?’

— ‘Какъ ни велика щедрость ваша, Государь, но богатство не возвратило бы мн душевнаго спокойствія: я никогда не дерзну произнести ея имени. Впрочемъ, если бъ вы не были тмъ, чмъ теперь: то, можетъ быть, я не столько бы затруднялся удовлетворишь вашему любопытству.’

— ‘Понимаю: ты опасаешься, чтобъ я не потребовалъ ее къ себ?’

— ‘Ее потребовать!’ сказалъ юноша съ гордостію. ‘Этого я не опасаюсь: ибо, сколь вы ни могущественны, Государь, но если бъ ее знали, никогда бы и подумать не могли о подобномъ требованіи.’

— ‘Ну, такъ по всему видно, что она твоя любовница?’

— ‘Государь! Жизнь моя въ вашихъ рукахъ,’ прервалъ его юноша: ‘но умоляю васъ, не говорите о ней съ такимъ неуваженіемъ. Я боготворю ее: да и кто бы въ состояніи былъ противиться такимъ добродтелямъ и прелестямъ? Посмотрите, Государь, на сіи черты, исполненныя небесной кротости, на сіе чело ангельское, на сіи цвтущія уста, и подумайте, что прелестному существу сему не достаетъ только священной души, живительнаго взора…’ Ягелло, не могши проникнуть мыслей Тройдана, съ недоврчивостію поглядывалъ то на портретъ, то на него. Ему казалась смшною безнадежная, но столь сильная страсть юноши. Онъ зналъ блуждающихъ рыцарей, которые, посвятивъ себя служенію избранной ими красавиц, всю жизнь пребывали въ своемъ упоеніи, зналъ также, что предметъ ихъ страсти съ рдкими прелестями почти всегда соединялъ знаменитость происхожденія. Хотя онъ не любилъ знакомиться съ ними, но молва о ихъ храбрости, доблестяхъ и примрной жизни возбуждала въ немъ нкоторое уваженіе и удивленіе, и такъ онъ думалъ, что Тройданъ принадлежитъ къ числу сихъ рыцарей. Смлость юноши, его воинственный видъ, и все то, что говорила о немъ Аксена, утверждая его въ сей догадк, было причиною, что онъ началъ смотрть на него иначе, и тмъ боле любопытствовалъ узнать предметъ его страсти.

— ‘Мало по малу мы познакомимся покороче,’ сказалъ онъ чрезъ минуту. ‘По по крайней мр скажи мн теперь: кого бы ты считалъ достойнымъ руки этой прелестной женщины?’

— ‘Едва ли и васъ, Государь,’ отвчалъ юноша: ‘и то, если бы вы съ обширностію владній и знаменитымъ именемъ соединяли прекрасныя ея качества.’

— ‘Дерзкій!’ сказалъ оскорбленный Князь: ‘досел мы тшились твоими сказками, а теперь ты начинаешь гнвить насъ’ Кто бы ни были ты и твоя красавица, но ты не долженъ забывать, что говоришь съ Великимъ Княземъ Литовскимъ.’

— ‘Я очень помню о томъ, всемилостивйшій Государь, но знаю и то, что какъ бы ни были важны титулы ваши, на свт есть еще гораздо важне’

— ‘Конечно, конечно: короны, величества, скиптры,’ говорилъ Ягелло, ходя скорыми шагами по комнат: ‘но не вашей братіи толковать о нихъ. Какое дурачество! влюбиться въ женщину, которая можетъ быть чмъ-то боле, нежели Великою Княгинею Литовскою! Право, я уже почти жалю, что ты спасся отъ меча, висвшаго надъ твоею головою. Храни же у себя имя, о которомъ ты такъ хлопочешь, а намъ оставь картину. Въ нашемъ замк она найдетъ лучшее мсто, нежели въ твоей келліи: будь доволенъ тмъ, что такъ счастливо раздлался со мною.’ —

Слова сіи были громовымъ ударомъ для Тройдана. Онъ длалъ все что могъ, чтобъ получить обратно свою драгоцнность: просилъ, заклиналъ, даже грозилъ чарами, но ничто не могло перемнить ршенія Ягелла, привыкшаго видть безусловную покорность своей вол. Увренность, что портретъ изображаетъ особу знамените его саномъ, довершила его очарованіе. Онъ помстилъ его въ самой лучшей комнат замка, обложилъ богатыми тканями, и изъ почтенія ли, или изъ опасенія чаръ, поставилъ возл него вооруженную стражу, которая ни днемъ, ни ночью, никого не допускала близко къ оному, самъ же, любуясь картиною, и ежедневно открывая въ ней новыя красоты, готовъ былъ отдать половину своихъ сокровищъ, если бы могъ хоть на минуту насладиться лицезрніемъ прелестнаго подлинника.

И такъ несчастный Тройданъ едва усплъ возвратить свою драгоцнность, какъ опять лишился оной! Покоряясь судьб своей, онъ только тмъ утшался, что и безъ сего случая онъ не могъ бы долго держать у себя картины, которую, рано или поздно, взялъ бы у него Лездейко, и что она попала теперь не въ простыя руки и служитъ украшеніемъ княжескаго дома. Не смотря на то, что онъ такъ постояненъ былъ въ своихъ чувствахъ къ особ, изображенной на портрет, онъ не могъ противиться и чувствамъ благодарности къ Поят, внушеннымъ ему столь явнымъ участіемъ въ судьб его. Давно уже прекрасныя ея качества, черты лица ея, столь сходственныя съ портретомъ, сдлали на него большое впечатлніе. Онъ безпрестанно видлъ ее въ томъ отчаянномъ положеніи., въ какомъ она находилась въ темниц, восхищался готовностію ея умереть вмст съ нимъ, слышалъ очаровательные звуки ея голоса, молившаго о помилованіи его: все сіе произвело въ немъ столь сильное впечатлніе, что онъ поколебался въ постоянств къ особ, за которую не задолго предъ тмъ готовъ былъ умереть. Увидвъ однажды Цояту въ храм, онъ нашелъ ее прелестне, нежели прежде, и подойдя къ ней, съ робостію благодарилъ ее за свое избавленіе,— и съ пюй минуты Поята содлалась цлію всхъ его надеждъ. Простодушная жительница Крнова, не замчая душевнаго волненія въ Тройдан, которое предвщало неожиданную побду надъ нимъ, отъ всего сердца радовалась сему свиданію, какъ бы не зная о томъ, что особа, изображенная на картин, была опасною соперницею.

Между тмъ непостоянное счастіе, начавъ благопріятствовать Ягелл, совсмъ оставило бднаго Кйстута. Онъ узналъ, но уже поздно, что поступилъ неосторожно, ввривъ племяннику начальство надъ частію войска, и тмъ самымъ доставивъ ему средство овладть столицею. Не смотря на то, онъ не отступилъ отъ намренія покорить Новгородъ-Сверскій, и ударилъ всми силами на непокорнаго данника, въ надежд, что, побдивъ его, легче будетъ посл принять мры къ завоеванію Вильна, по Корибутъ, приготовившійся къ сильному отпору, разрушилъ планъ его, а Ягелло, получивъ значительное подкрпленіе отъ Ордена, обратилъ оружіе на Троки, и съ такою стремительностію напалъ на замокъ, что Витольдъ едва усплъ спастись, и бжалъ въ Гродно. Узнавъ о семъ несчастій, Кйстутъ оставилъ осаду Новагорода, да и войско его, изнуренное безпрерывными трудами, холодомъ и голодомъ, не оказывало особеннаго рвенія къ продолженію военныхъ дйствій.

Находясь въ такомъ непріятномъ положеніи, Кйстутъ обратился въ Самогитію для собранія свжаго войска, и на берегу Виліи встртился съ Витольдомъ, который велъ къ нему на помощь Гродненскую шляхту. Не теряя времени, оба они пошли на Троки и осадили замки. Ягелло, ввривъ военачальникамъ защиту оныхъ, самъ съ войскомъ выступилъ въ поле, дабы отрзать дяд путь. Несчастный Кйстутъ увидлъ себя между двумя огнями. Все мужество Витольда и защита Гродненскаго отряда едва спасли его отъ постыднаго плна. Толпы льстивыхъ совтниковъ часъ отъ часу рдли около Кйстута, но когда и Юрга оставилъ его, спша въ Вильно для сохраненія своихъ сокровищъ, тогда и остальные слуги княжескіе разбжались. Остался только одинъ врный Славенко, но онъ ничмъ не могъ быть полезенъ своему Князю, который теперь только увидлъ, что слава его померкла, теперь только удостоврился, что мнимые его друзья были главнйшими его врагами!

Съ горстію оставшихся подъ его знаменами воиновъ, несчастный старецъ ршился сразиться съ Ягеллою подъ Вильномъ, и, или побдить, либо славною смертію запечатлть конецъ своей славной жизни. Ягелло проникнулъ его намреніе и, желай ли предупредить кровопролитіе, или не надясь одержать побду, потому, что Кйстутъ занялъ выгоднйшую позицію, онъ послалъ къ Витольду съ просьбою о посредничеств между имъ и дядею. Скирглло, прибывъ въ станъ Кйстута, обнадежилъ его успшнымъ окончаніемъ дла, и, объявивъ желаніе остаться у него аманатомъ, приглашалъ Витольда отправиться къ брату. Крайне больно было Кйстуту входить въ переговоры съ данникомъ, который ему измнилъ, но надобно было покориться необходимости! Онъ вынужденъ быль еще разъ ввриться Ягелл, и удержавъ при себ Скиргллу, Витольда отправилъ въ непріятельскій станъ. Ягелло долго договаривался съ нимъ, изъявлялъ готовность прекратить военныя дйствія и заключить миръ, но, не могши окончательно разршить нкоторыхъ статей договора, захотлъ лично объясниться съ Кйстутомъ, и послалъ гонца просить его къ себ. По настоянію Витольда, старецъ ршился на свиданіе съ племянникомъ, и соглашался на многія условія, Ягелло съ своей стороны казался также довольно сговорчивымъ. Между тмъ оба войска, готовыя къ бою, ожидали слдствій переговора. Но какъ день уже склонялся къ вечеру, то Ягелло, отложивъ ршеніе до завтра, пригласилъ дядю на ночлегъ въ Вильно, общая сдлать все, что ему будетъ угодно. Такое дружелюбіе обнадеживало Кйстута, что онъ по крайней мр Троки получитъ обратно, и тамъ проведетъ въ тишин остатокъ своей жизни. Посему онъ вмст съ Ягеллою и Витольдомъ отправился въ замокъ, и принятъ тамъ какъ нельзя лучше. Но въ то самое время, когда уже онъ хотлъ лечь спать, его схватили, обременили цпями, и отвезли въ Кревъ, гд онъ долженъ былъ пробыли’ въ заточеніи столько же времени, сколько прожилъ въ ономъ Ягелло съ сестрою. Витольдъ оставленъ въ Вильп подъ стражею. Исторія не упоминаетъ, что сдлалось съ дружиною несчастнаго Князя, и какимъ образомъ Скирглло избавился отъ своего заложничества: вроятію, что сія горсть воиновъ, узнавъ о плненіи своихъ Князей, разсыпалась, или принуждена была силою положить оружіе.

Кйстутъ съ великодушіемъ покорился своей участи, надясь, что, можетъ быть, племяникъ смягчится, и сниметъ оковы съ ногъ дяди, благодтеля своего, но надежда сія не оправдалась. Злосчастный старецъне смотря на сдины, на славную жизнь и такое близкое родство, брошенъ былъ въ глубокую темницу! Столько разъ избавляясь отъ плна Крестоносцевъ и Поляковъ, онъ не воображалъ, чтобъ ему пришлось страдать въ заточеніи у неблагодарнаго племянника! Въ глубокой, мрачной, смрадной и сырой темниц онъ конечно не дожилъ бы до опредленнаго срока. Къ усугубленію своей горести, онъ увидлъ, что надзирателями его были т самые, коихъ назначилъ онъ для наблюденія за поступками Ягеллы. Злоди Прокса, Билгенъ и Мостевъ, обходились съ узникомъ такъ, какъ будто онъ никогда не былъ ихъ Государемъ, но великодушный Кйстутъ даже и не показалъ, что узнаетъ ихъ. Одинъ только Жибинта, бывшій его истопникъ, оказывалъ нкоторое состраданіе. Добрый Славенко и въ темниц не отступился отъ своего Князя, онъ силою ворвался въ нее, и охотно длилъ жребій Кйстута.

Но судьба узника уже была ршена. Въ пятый день посл своего заключенія, онъ увидлъ въ окн свтъ и лстницу, опускаемую въ темницу. Славенко думалъ, что ихъ хотятъ перевести въ выгоднйшее мсто, и именно въ тотъ домъ, въ которомъ жилъ Ягелло, но онъ вскор узналъ, что это значило.

— ‘Кьйстутъ! готовься!’ сказалъ извергъ Прокса. ‘Конецъ твоему горю: ты умрешь.’ —

Почтенный старецъ спокойно выслушалъ свой приговоръ. Въ слдъ за Проксою спустились четверо убійцъ съ веревками и топоромъ. Славенко бросился на нихъ, по былъ пораженъ, и упалъ безъ чувствъ.

— ‘Такъ ли я надялся умереть!’ сказалъ Князь. ‘И мой санъ, моя слава и оружіе, которымъ оказалъ я столько услугъ отечеству, неужели не смягчили жестокости моего побдителя?’

— ‘Ошибается,’ прервалъ его Билгенъ. ‘Ягелло не желаетъ твоей смерти, не по его вол лишается жизни. Ты былъ гордъ въ счастіи, будь же твердъ въ несчастій.’

— ‘Ты хотлъ Государева брата лишить удла,’ отозвался Мостевъ.

— ‘Ты казнилъ Войдилу,’ сказалъ Билгенъ. ‘Теперь догадывайся, кмъ мы присланы.’

— ‘Лжешь,’ вскричалъ старецъ. ‘Я не убиваю беззащитныхъ. Войдило казненъ безъ моего вдома. Юрга, подобный теб злодй, умертвилъ его.’

— ‘Все равно,’ сказалъ Прокса: ‘но ты вооружилъ подданныхъ на Государя. Еще ли станешь оправдываться?’ — и хотлъ схватить за бороду почтеннаго старца.

— ‘Остановись, дерзкій!’ вскричалъ Кйстутъ. ‘Я въ твоихъ рукахъ, но не ты убьешь меня.’ —

Между тмъ Славенко, прійдя въ чувства, началъ просить помощи, но слабый голосъ его не слышенъ былъ при крик убійцъ.

— ‘На землю его!’ сказалъ Мостевъ.

— ‘Пощадите его! пощадите только сегодня,’ вскричалъ Жибинта, упавъ на колна предъ своими товарищами: ‘можешь быть, къ завтрему получимъ повелніе освободить его.’

— ‘Молчи, негодяй! Обойдемся и безъ твоей помощи,’ вскричалъ Прокса. ‘Ну, Билгенъ, Мостевъ, гд у васъ веревки?’

— ‘Еще одно слово,’ сказалъ старецъ. ‘Скажите мн, таковъ ли жребій опредленъ и моему Витольду?’

— ‘Тамъ узнаетъ,’ отвчалъ Билгенъ, указывая на Небо.

Убійцы принялись за веревки, а Кйстутъ, поднявъ глаза къ небу, поразилъ себя кинжаломъ, бывшимъ у него за рукавомъ, склонилъ главу на окровавленнаго Славенка, и скончался.

— ‘Ага!’ вскричалъ Прокса. ‘Да онъ самъ себя убилъ.’

— ‘Что жъ теперь длать?’ спросилъ Билгенъ.

— ‘А что длать?’ отвчалъ Прокса. ‘Не наша вина, что ему такъ скоро захотлось на тотъ свтъ. Мы длали то, что велно: кто же зналъ, что у него есть кинжалъ? Впрочемъ, право, небда, поплачутъ не множко, а потомъ намъ же спасибо скажутъ.’

— ‘Скажутъ ли спасибо или не скажутъ,’ отозвался Жибинта: ‘но я объявляю, что не хотлъ участвовать въ семъ злодйств.’

— ‘Ладно, братъ: будешь плясать по нашей дудк.’ —

Такъ говорилъ Прокса, и ободривъ встревоженныхъ товарищей, подошелъ къ Славенк, извинялся за нанесенную ему рану, и просилъ его засвидтельствовать при случа, что Кйстутъ самъ себя лишилъ жизни. Но отчаянный юноша просилъ только смерти, и не хотлъ принять отъ изверговъ никакого пособія.

ГЛАВА IV.
Благочестивый Рыцарь.

Въ то время, когда Кйстутъ умиралъ въ Крев, въ Виленскихъ замкахъ царствовало совершенное спокойствіе, по которому никакъ нельзя было подозрвать Ягеллу въ участіи въ смерти дяди. Онъ все свое время употреблялъ на занятіе государственными длами, но не забывалъ и о портрет неизвстной красавицы, которой онъ отдавалъ честь почти божескую. Все еще надясь вывдать отъ Тройдана его тайну, и зная, что угрозы и общанія не производятъ на него никакого впечатлнія, онъ ршился путемъ кротости снискать его довренность, и потому часто приглашалъ его въ свое общество. Тройданъ, которому также хотлось пріобрсть благоволеніе Князя, охотно принималъ его приглашенія, но всегда былъ остороженъ на счетъ своей тайны. Ягелло скоро замтилъ, что вс его усилія узнать имя и состояніе красавицы тщетны, и чмъ онъ короче знакомился съ Тройданомъ, тмъ боле сей послдній и самъ длался для него загадкою. Извстію уже, что въ числ добрыхъ и дурныхъ качествъ Князя, была привычка его къ тмъ, съ кмъ онъ чаще обращался, привычка сія обращалась не рдко въ необходимость, и такъ мало по малу Тройданъ сдлался для него необходимымъ, и Ягелло въ его только бесд находилъ услажденіе. Въ одно прекрасное утро, прохаживаясь съ нимъ по валу, Князь замтилъ нсколькихъ поселянъ, которые, поклонясь ему, ожидали приказанія подойти. Думая, что они пришли съ жалобою, Ягелло спросилъ, что имъ надобно?

— ‘Свтлйшій Князь!’ сказалъ одинъ изъ нихъ: ‘на собственной земл твоей боги наши поруганы, За дв мили отсел, близъ нашей деревни, Христіане строятъ церковь.’

— ‘Что? Христіане строятъ церковь?’ повторилъ изумленный Ягелло. ‘Это быть не можетъ.’

— ‘Точно такъ, Свтлйшій Князь!’ отвчалъ поселянинъ. ‘Мы давно уже видли Христіанъ по сосдству съ нами. Сперва было ихъ двое мужчина, и дв женщины. Они просили позволенія пробыть нсколько дней въ старой башн, на Поварской гор. Не догадавшись, кто они такіе, мы позволили имъ угнздиться въ башни. Но число ихъ увеличилось вскор, появились коляски, славныя лошади, оружіе. Они достали изъ сундуковъ своихъ боговъ, приготовили лсъ и начали строишься, а мы, смотря на ихъ работу, ожидали, что изъ этого будетъ.’

— ‘Правда,’ сказалъ другой поселянинъ: ‘что мы не остались въ наклад: за дерево намъ хорошо заплачено, но если бъ мы знали, что оно пойдетъ на церковь, то хоть бы давали золотыя горы, мы никогда бы не продали ни одного полна. Но что намъ было длать, когда эти неврные обманули насъ? Да мы и не знали даже, что они Христіане. Они распустили слухъ, что хотятъ на зиму выстроишь домъ, пусть ихъ строятъ, говорилъ нашъ Войдслотъ,— но когда строеніе выведено на нсколько саженей вверхъ, тогда мы увидли, что оно не похоже на домъ, и ждали, что будетъ дале. Старики наши говорили о семъ и такъ и сякъ, а строеніе между тмъ росло да росло, и главный плотникъ такъ неутомимъ, что не знаютъ даже, когда онъ стъ и спитъ.’

— ‘Какой онъ плотникъ!’ отозвался другой поселянинъ: ‘онъ и топора не уметъ держать въ рук. Правда, что его вс слушаются, и что онъ самъ больше всхъ работаетъ, но какъ на смхъ не уметъ порядочно и колышка затесать, а золъ, какъ чортъ.’

— ‘Онъ не плотникъ, а долженъ быть начальникъ работниковъ, и великій господинъ. Платье на немъ, не въ примръ будь сказано, точь въ точь какъ на Вашей Княжеской милости, а деньгами такъ и соритъ, чтобъ только молодежь наша не портила ихъ работы.’

— ‘Наконецъ, когда уже крестъ поставили на крыш, мы узнали, что это не домъ, а церковь. Съ радости они цлый день пли и веселились, какъ мы въ коляду, и насъ къ себ звали въ гости. Это такъ насъ разсердило, что мы тотчасъ отправились къ вашей милости, и просимъ приказанія разрушить церковь: ибо мы боимся, чтобъ боги не покарали насъ болзнію и разореніемъ.’

— ‘Хорошо, хорошо, мои дти!’ отвчалъ Ягелло. ‘Жаль, что прежде не увдомили насъ объ этомъ. Но скажите мн, на какомъ язык говорятъ эти люди?’

— ‘Кажется,’ сказалъ одинъ изъ поселянъ: ‘что это Ляхи. Между ними есть старикъ съ сдою бородою, котораго вс прочіе слушаются.’

— ‘И барыня какая-то, прекрасная собою: она часто поетъ во время работы.’

— ‘Да вдь ихъ врно не такъ много,’ сказалъ Тройданъ: ‘чтобъ вы сами не могли сладишь съ ними?’

— ‘Конечно, что ихъ не такъ много, и мы съумли бы выжить ихъ изъ башни,’ сказалъ поселянинъ: ‘но мы боимся, нтъ ли между ними колдуновъ. Уже нсколько разъ принимались мы за топоры, чтобъ сломать церковь, но старшій плотникъ или господинъ, не знаю какъ его назвать, такъ убдительно просилъ пощадить его работу, что у насъ топоры валились изъ рукъ.’

— ‘А та пригожая барыня вмст ли со всми живетъ?’ спросилъ Князь.

— ‘Нтъ, она живетъ въ самой верхней части башни, и рдко сходитъ внизъ. Стны ея комнаты, сколько можно видть чрезъ окно, обиты золотою тканью, богамъ вдомо, кто она такова, а тотъ плотникъ такъ ее боится, что право жаль и смотрть на него.’

— ‘Хорошо, мои дти! мы скоро дадимъ вамъ отвтъ,’ сказалъ Ягелло. ‘Будьте уврены, что мы не допустимъ такого соблазна въ вашей деревн. Между тмъ обождите.’ —

Сей странный случай крайне изумилъ Князя, и завелъ его въ бездну догадокъ. Боле всего онъ думалъ о томъ, кто бы былъ этотъ богачъ-плотникъ и повелвающая имъ красавица. Тройданъ съ своей стороны въ поступк Христіанъ не видлъ ничего страннаго, и боялся того, чтобъ они за смлость не подверглись наказанію.

— ‘Нтъ!’ сказалъ Ягелло, подумавши нсколько. ‘Это имъ даромъ не пройдетъ. Готовъ побожишься, что сіи пришлецы какіе нибудь бездльники, которые хотятъ поселиться въ Лопарскихъ горахъ, чтобы потомъ удобне грабить господскіе дворы и села. Это все слдствія бывшаго слабаго управленія. Но, не перерядившіеся ли это Крестоносцы? Какъ ты думаешь, Тройданъ?’

— ‘Не знаю, Ваша Свтлость, что и думать. Но не угодно ли будетъ самимъ поврить на мст донесеніе поселянъ?’ —

Ягелло одобрилъ сіе предложеніе: жаллъ только о томъ, что не могъ посовтоваться прежде съ сестрою, которая за нсколько дней предъ тмъ отправилась въ Троки для свиданія съ братомъ Скиргллою, недавно возвратившимся изъ Риги. Но любопытство побдило его нершительность. Онъ приказалъ подвести коней для себя и Тройдана, и взявъ съ собою для безопасности нсколько человкъ стрльцевъ, отправился въ сопровожденіи одного изъ поселянъ. Миновавъ равнину, извстную нын подъ именемъ Погулянки, они въхали въ Понарскій лсъ и прибыли на мсто.— Увидвъ церковь, Князь воспылалъ гнвомъ. Поселянинъ указалъ ему на кровл плотника, прилежно занимающагося своею работою. Ягелло подошелъ къ самому строенію, и увидлъ на верьху человка, въ тонкой рубах и Соломиной шляп, который работалъ, напвая духовныя псни.

— ‘Гей, плотникъ!’ вскричалъ Князь. ‘Что за домъ строишь ты? Нельзя ли узнать, кто въ немъ жить будетъ?’

— ‘Великій Господинъ, очень великій Господинъ!’ отвчалъ плотникъ, и?не посмотрвъ даже, кто его спрашиваетъ, затянулъ опять псню.

— ‘А что мн до твоего господина!’ вскричалъ Ягелло, топая ногами. ‘Кто позволилъ теб на чужой земл строить церковь?’

— ‘Кто позволилъ?’ повторилъ плотникъ: ‘знаете что? идите своею дорогого: мн нкогда балагурить съ вами.’

— ‘Дерзкій! мн ли ты смешь говоришь такъ?’

— ‘Послушай, мой милый,’ сказалъ Тройданъ: ‘мы въ прав о томъ спрашивать тебя, и потому будь къ намъ повнимательне.’

— ‘Да кто вы таковы?’ спросилъ плотникъ: ‘если у васъ горло просохло, то вотъ вамъ на чарку вина, и прощайте!’ — При семъ онъ вынулъ изъ кармана нсколько грошей, и бросилъ на землю.

— ‘Кажется,’ сказалъ Ягелло, всматриваясь въ плотника: ‘что я видалъ его гд то. Довойна! это Довойна!’ вскричалъ Князь. ‘Что ты обезумлъ, что ли? Что ты тушъ длаешь на этой кровл?’

— ‘А, да это вы, Князь!’ отвчалъ благочестивый плотникъ, снимая шляпу. ‘Право, чуть ли вы не угадали, что бдный Довойна обезумлъ.’

— ‘Ты, рыцарь такъ славный, съ топоромъ на кровл! Что тебя привело къ этому? ‘

— ‘Ужъ я боле не рыцарь!’ сказалъ печально Довойна: ‘бывало время, что я славился разореніемъ домовъ, грабежемъ монастырей и церквей, а теперь смотрите, Князь, я самъ строю церковь, и день, въ который окончу строеніе, будетъ счастливйшимъ днемъ въ моей жизни. Судите же, въ своемъ ли я ум?’

— ‘Но что привело тебя къ этой благочестивой работ?’ спросилъ Тройданъ.

— ‘Горе мн! Еслибъ я грабилъ только золото и серебро, то я и теперь былъ бы еще тотъ же Довойна, но я похитилъ добычу, которая самого меня сдлала своею добычею, и держитъ крпче, нежели вы, Князь, держите своихъ узниковъ въ замкахъ. Помните ли ту пригожую плнницу, которую за годъ предъ симъ отвезъ я къ отцу?’

— ‘Елена?’ спросилъ Князь. ‘Она привела тебя въ это состояніе?’

— ‘Да будетъ проклятъ часъ, въ который я похитилъ ее, и да будетъ благословенъ тотъ часъ во вки! Она то лишила меня свободы, она-то, повторяя мн ежечасно, что я властелинъ ея, что она моя раба, жестоко обходится со мною!’

— ‘По дломъ дураку!’ сказалъ Ягелло. ‘Да разв не могъ ты обойтись съ нею по своему?’

— ‘И я тоже думаю, а поступаю иначе, а для чего такъ поступаю, и самъ не знаю!’ отвчалъ Довойна.

— ‘Разскажи же, какъ она могла привести тебя въ такое рабское состояніе?’

— ‘Не знаю. Она совершенно очаровала меня. Счастливъ тотъ, кто не узнаетъ ея такою, какъ я узналъ ее, и, не смотря на то, я готовъ драться съ каждымъ, кто бы вздумалъ разрушить ея чары. Привезши ее къ отцу, я объявилъ ему желаніе жениться на его дочери. Габданкъ не прочь былъ отъ того, и предоставилъ ей самой ршеніе, но она прежде всего потребовала, чтобъ я крестился.’

— ‘Негодяй!’ прервалъ его Ягелло: ‘и такъ ты отрекся боговъ нашихъ.’

— ‘Что жъ было длать? Я принялъ крещеніе, и мн казалось, что я переродился, но когда я напомнилъ ей о брак, она отвчала, что я еще не довольно твердъ въ вр, и что она отдастъ мн руку, когда увидитъ, что я дошелъ до извстной степени Христіанскаго совершенства. И такъ я принялся усовершать себя: оставилъ вс удовольствія, и вс молитвы выучилъ наизусть, но когда уже ничего не оставалось желать боле, она, жестокая, неблагодарная, объявила мн съ слезами на глазахъ, что сдлала обтъ не вступать со мною въ бракъ иначе, какъ въ церкви, выстроенной собственными моими руками на языческой земл. Отецъ ея, такой же рабъ своей дочери, не только подтвердилъ ея желаніе, но и самъ вмст съ нами переселился сюда, я же, цня Елену дороже жизни, долженъ былъ покориться ея вол, и началъ строить церковь.’

— ‘Для чего же ты, бездльникъ, съ своею колдуньею не отправился къ Туркамъ или Татарамъ исполнять прихоти своей возлюбленной. Я прикажу сжечь тебя вмст съ твоимъ строеніемъ.’

— ‘Всемилостивйшій Государь!’ вскричалъ Довойна, ставши на колна на балк: ‘изъ уваженіи къ прежнимъ моимъ услугамъ и ранамъ, полученнымъ на служб вашей, умоляю, сжальтесь надо мною! Я теперь у цди моихъ желаній! Клянусь, что сели Елена потребуетъ отъ меня еще хоть, одной жертвы, уже не будете имть надобности карать меня, я самъ повшусь на этой балк.’

—‘Нтъ, Довойна, ты этого не сдлаешь,’ отозвалась сладкимъ голосомъ Елена, высунувшись изъ окна башни. ‘Плнница твоя не допуститъ тебя до такого грха. Пока ты былъ язычникомъ, могъ пренебрегать своею жизнію, но теперь, а уврена, ты думаешь иначе, и умлъ бы покоришься вод Божіей, если бъ и еще продлилось достиженіе цли твоихъ желаній. И такъ не унывай, не врь никому: испытаніе твое вскор кончится.’ — И скрылась въ башн.

Покорный рыцарь тотчасъ Brtig ея опять за топоръ, и продолжалъ свою работу. Ягелло, изумись смлости двицы, не зналъ, сердиться ли ему, или пожалть о Довойн, или же позавидовать его состоянію. Между тмъ вышелъ изъ башни Габданкъ, и, изъявивъ Князю почтеніе, пригласилъ его въ свое жилище. Пріятное выраженіе лица, длинная сдая борода, важность старика, а наипаче надежда увидться съ Еленою, склонили Ягеллу согласиться на сіе приглашеніе. Онъ съ Тройданомъ смло вошелъ въ башню, великолпно убранную, но при самомъ вход былъ пораженъ непріятнымъ для него зрлищемъ: это были приготовленныя для церкви утварь, образа и разныя украшенія. Габданкъ замтилъ на лиц Князя неудовольствіе, и потому, чтобъ задобрить его, началъ уврять, что весь народъ Польскій изумленъ былъ его великодушіемъ, съ которымъ онъ даровалъ свободу плнницамъ, и что между прочими причинами прибытія его въ Литву, есть и та, чтобъ лично поблагодаришь его за возвращеніе возлюбленной дочери. Ягелло съ разсянностію выслушалъ сіи учтивости, и сердился за постройку церкви. Но вскор появилась Елена. За нею слдовали Довойна, одтый по-Польски, и ея служанка. Одежда Елены была не великолпна, но мила. Сверхъ благо платья надтъ былъ голубой шпензеръ съ закинутыми назадъ рукавами, подбитый малиновою подкладкою, на голов была, голубая же повязка, возвышавшая красоту ея.

— ‘Здравствуй, Ягелло!’ сказала она, входя въ комнату. ‘Мы рады твоему посщенію, только прошу тебя, не сбивай съ толку моего рыцаря. Я слышала о постигшихъ тебя бдствіяхъ, и искренно сожалла о теб, Ягелло. Это было увщаніе свыше! Теперь радуюсь, видя тебя въ прежнемъ состояніи. Но что же ты такъ не ласково смотришь на меня? Разв у васъ водится, чтобъ гость хмурилъ брови предъ хозяевами?’

— ‘А водится ли у васъ,’ спросилъ Князь: ‘безнаказанно распоряжать чужимъ добромъ.’

— ‘Безнаказанно! какое варварское слово!’ прервала его Елена. ‘Не считаешь ли насъ за Татаръ или Ятвяговъ? То ли теб не нравится, что мы заняли нсколько саженей земли, не ударивъ прежде теб челомъ? Право, мн это и въ умъ не приходило. Да впрочемъ въ этомъ самъ ты виноватъ. Живучи въ Крев, ты былъ не доступенъ, когда мы перехали въ Литву, и такъ мы должны были у Кйстута просить позволенія на постройку. Перестань же сердиться. Если бъ эти пустыни мн принадлежали, то я платила бы тмъ, кто населяетъ оныя.’

— ‘Всемилостивйшій Государь!’ отозвался Габданкъ. ‘Мы не хотимъ бременить даромъ земли вашей, напротивъ того, мы готовы платить вс подати и нести вс повинности. ‘

— ‘Да не въ томъ дло,’ сказалъ Ягелло: ‘я вамъ радъ, очень радъ: знаю права гостепріимства, и прошу васъ къ себ въ замокъ, только эта церковь….’

— ‘Такъ вотъ что безпокоитъ тебя!’ сказала Елена. ‘А я полагала что теперь уже ты иначе думаешь. Впрочемъ, это касается не до тебя, а до боговъ твоихъ. Если они терпятъ наше строеніе, почему же ты хочешь разрушить оное? Совтую теб, Ягелло, оставить это дло: ты знаешь, что я волшебница. Впрочемъ, съ тобою здсь находится жрецъ твоей вры: спроси его, и если онъ скажетъ, что богамъ не угодно, чтобъ здсь существовала церковь, то и мы не станемъ противиться.’ —

Тройданъ понялъ ея слова и взоръ, и отвчалъ, что если уже боги терпятъ Христіанскій храмъ въ самой столиц, то конечно потерпятъ и сію новую церковь.

— ‘Я не намренъ’ сказалъ Ягелло: ‘разрушатъ оную, но боюсь, чтобъ народъ не приписалъ сего поступка слабому усердію моему къ богамъ.’

— ‘Успокойся, Князь,’ сказалъ Довойна: ‘народъ любитъ тебя, и твоему желанію противиться не станетъ. Если же кцю и осмлится возстать противъ твоей воли, то, хоть я и отвыкъ уже отъ оружія, научу его безпрекословно повиноваться Государю.’

— ‘Все это хорошо,’ отвчалъ Ягелло: ‘но я долженъ посовтоваться прежде съ Лездейкою.’ —

Довойн не понравилось сіе намреніе Князя. Онъ зналъ, что, какъ отступникъ отъ вры, проиграетъ дло и вс его труды пропадутъ, но онъ не смлъ возражать. Ягелло, возобновивъ приглашеніе къ себ, простился съ жителями башни.

По прежнимъ происшествіямъ читатель уже конечно догадался, что Тройданъ не въ первый разъ видлся съ Еленою. Между прочими причинами перезда ея въ Литву, была и та, чтобъ быть къ нему поближе и наблюдать за нимъ. Посл сего можетъ показаться удивительнымъ, что она, увидвъ его у себя, не хотла признаться къ нему, но въ настоящихъ обстоятельствахъ она не могла поступить иначе. Гордость ея не позволяла ей унизиться до возобновленія связи съ человкомъ, который забылъ ее для другой, сверхъ того она еще не до такой степени охладла къ нему, чтобъ могла погубить его, и съ удовольствіемъ мечтала о той минут, когда Тройданъ у ногъ ея станетъ искать прощенія. Надежды сіи раздлялъ и отецъ ея, всегда покорный вол дочери. Тройданъ, съ своей стороны, зная, что отъ него зависитъ отчасти разршеніе кончить строеніе церкви, не опасался никакой для себя опасности. Правда, что ему больно было молчать тогда, когда имлъ случай освдомиться объ отц своемъ, но онъ долженъ былъ соображаться съ обстоятельствами, и потому покорился онымъ.

Ягелло и молодой жрецъ, погруженные въ разныя мысли, въ молчаніи хали обратно въ Вильно. При спуск съ горы, встртился имъ поселянинъ, провожавшій ихъ къ башн, и спросилъ у Князя, что прикажетъ длать съ церковью. Ягелло не зналъ, что отвчать, но Тройданъ вывелъ его изъ недоумнія, сказавъ, что въ такомъ необыкновенномъ случа ничего нельзя предпринять безъ воли боговъ, и что онъ немедленно донесетъ обо всемъ Кривекривейт. Отвтъ сей успокоилъ поселянина.

Уже день вечерлъ, когда они приближались къ городскимъ воротамъ. Ягелло встревожился, увидвъ толпы народа, бжавшія въ одно мсто. Послышались крики, но нельзя было различить, были ли они печальные или радостные. Весь городъ былъ въ движеніи. Наконецъ Тройданъ увидлъ, что это было погребальное шествіе. Въхавъ въ замокъ, Князь узналъ, что Славенко препровождалъ чрезъ городъ на кладбище тло покойнаго Кйстута.

ГЛАВА V.
Костеръ.

За нсколько дней до смерти Кйстута разнесся въ Вильн слухъ, что Кревскій узникъ изъ темницы переведенъ будетъ въ тотъ домъ, который занималъ Ягелло. Былъ ли сей слухъ распущенъ для того, чтобъ лучше скрыть злодйскій умыселъ, или же потому, что можешь быть Ягелло и въ самомъ дл намревался облегчить участь дяди, не извстно, достоврно только то, что народъ, громко роптавшій на жестокость Князя, радовался сему извстію. И потому легко можно представишь себ, какъ поразили гражданъ бренные остатки Кйстута, обагренные кровію. Витольдъ, находившійся въ Вильн подъ стражею, узнавъ о смерти своего родителя, и боясь подобной участи, при помощи жены ⁴ ушелъ изъ своей темницы, и благополучно прибылъ въ Ригу. Слухъ объ убіеніи Кйстута вооружилъ на Ягеллу почти всю Литву, и тмъ боле оскорбилъ народъ, что наказаніе убійцъ было отложено, и дано имъ время спастись бгствомъ, что самое и подтверждало подозрніе, что Ягелло былъ участникомъ ихъ злодянія. Изъ сего иные заключали, что несчастный узникъ убитъ по собственному приказанію Князя, другіе приписывали смерть его Аксен, мстившей за казнь своего мужа, иные наконецъ полагали, что и братъ и сестра виновны въ убійств Кйстута.

Ягелло, желая отклонить отъ себя подозрніе въ столь ужасномъ злодяніи и воздать честь памяти защитника Литвы, приказалъ приготовиться къ самому великолпному погребенію. Уже на высокомъ костр, приготовленномъ для сожженія тла покойнаго Князя, стояли его лошадь въ богатой збру, свора гончихъ псовъ, соколъ, и лежали охотничья труба, оружіе, копье, мечь, и рысьи когти ⁵: оставалось только подложить огонь. Но не доставало самой важной жертвы: врнаго слуги, который бы изъявилъ готовность сгорть вмст съ трупомъ своего господина. Обычай сей освященъ былъ вками, и не исполненіе онаго омрачило бы славу покойнаго, и обезславило его потомковъ. Народъ оглядывался во вс стороны, приготовясь встртить рукоплесканіемъ врнаго слугу, но никто не являлся.

За толпами, наполнявшими то мсто, гд жгли тла Князей и военачальниковъ, на высокой могил сидлъ печальный Славенко. Близъ него стоялъ Юрга, и слушалъ подробности смерти Кйстуі покой.

— ‘И такъ,’ сказалъ Юрга: ‘нельзя наврное полагать, что онъ умеръ по приказанію Ягеллы?’

— ‘Что за неслыханное злодйство!’ отвчалъ юноша. ‘Не уже ли никто не отмститъ за его невинную смерть. Пока онъ былъ Государемъ, каждый изъ насъ готовъ былъ за него хоть въ огонь, а теперь, никто даже не хочетъ признаться, что былъ его слугою!’

— ‘Конечно, это очень не хорошо,’ сказалъ Юрга: ‘но судя о вещахъ какъ слдуетъ, не къ чему уже и признаваться. Съ смертію его все кончилось.’

— ‘Точно ли ты такъ думаешь?’ спросилъ грозно юноша. ‘Нтъ, это не можетъ быть: я знаю твой образъ мыслей.’

— ‘Полно же шутить,’ сказалъ Юрга. ‘Со стороны могутъ подслушать насъ, и подумать, что я въ самомъ дл стою того, чтобъ послдовать за нимъ на тотъ свтъ. Я вдь порядочно послужилъ ему и на семъ свт. Пожалуй, ступай себ на костеръ, если хочетъ: держать не стану. Ты вдь хотлъ же умереть съ нимъ въ темниц, притомъ же онъ любилъ тебя, охотно слушалъ твои псни: покажи же, что ты достоинъ изжариться съ нимъ въ одномъ огн. Погляди, какъ народъ посматриваетъ на насъ. Славенко! ты любишь славу: вообрази же, что за честь, что за счастіе смшать свой пепелъ съ пепломъ Княжескимъ! какъ ты прославишь себя и твоихъ родныхъ! имя твое всегда будетъ неразлучно съ именемъ Кйстута! Можетъ случиться даже, что кто нибудь по ошибк, приметъ твой пепелъ за пепелъ Князя, и будетъ разсказывать вс геройскіе его подвиги! Поврь, что рдко случается умереть такъ славно!’

— ‘А ты, между тмъ,’ отвчалъ Славенко: ‘на сей юдоли плачевной будешь утопать въ богатств, награбленномъ у Кйстута? не правда ли?’

— ‘О, боги! какъ же ты завистливъ! Можетъ быть, жалешь даже, что измннику Гамилону не удалось овладть всмъ моимъ имуществомъ. Но и такъ вдь осталось только на прокормленіе себя съ женою и дтьми. А теб что терять? Да и что бы ты выигралъ при новомъ правленіи? Притомъ же теб и безъ того не долго жить.’

— ‘Право?’ спросилъ Славенко.

— ‘Конечно. Рана, которую получилъ ты, защищая Кйстута, смертельна. Вс врачи такъ говорятъ.’

— ‘Правда твоя,’ сказалъ Славенко: ‘рана моя неисцлима: одна только смерть уврачуетъ ее.’ — И, вздохнувши, всталъ и скрылся въ толп.

Не должно думать, что Славенко въ самомъ дл опасался послдствій своей раны: она уже заживала, и онъ былъ совсмъ здоровъ, но дло шло о другой ран. Душа его жестоко страдала какъ отъ потери добраго Князя, такъ равно и отъ того, что Поята любила Тройдана. Юрга, обрадовавшись тому, что онъ, какъ казалось, уговорилъ Славенка къ пожертвованію собою, взошелъ на возвышеніе и поднялся на цыпочки, чтобъ лучше видть рдкій примръ добровольной смерти, но едва только онъ устремилъ глаза на костеръ, какъ со всхъ сторонъ послышалось: ‘Юрга! Юрга! любимецъ Кйстута!’ — Дри сихъ ужасныхъ словахъ у Юрги холодный потъ выступилъ на чел, и ноги задрожали. Онъ хотлъ было сойти тотчасъ съ своего мста и скрыться въ лсу, но народъ окружилъ его, и взявши подъ руки, съ почтеніемъ повелъ къ костру. На пути вс ему кланялись и просили кланяться на томъ свт ихъ роднымъ и пріятелямъ. Когда привели его къ костру, Кривекривейте сказалъ ему: — ‘Врный слуга! прими награду привязанности твоей къ своему господину, который взываетъ тебя къ себ. Сего же дня будешь сидть за столами боговъ! сего же дня утолишь свою жажду божественнымъ напоемъ изъ чаши роскоши.’

— ‘Я не достоинъ! клянусь богами, не достоинъ! Кйстутъ не любилъ меня. Я обманывалъ его, я бросилъ его. Умилосердитесь надо много,’ кричалъ Юрга, отъ страха блдный какъ полотно.

— ‘А война Кйстута со мною? А его ненависти ко мн, и казни Войдилы,’ говорилъ Ягелло: кто ‘былъ виною? А глупая мысль покорить Новгородъ-Сверскій, не есть ли плодомъ слпой довренности дяди моего къ теб? И такъ, храбрый рыцарь! оставь свою скромность: мы не хотимъ лишать тебя чести, по всмъ правамъ теб принадлежащей: Кйстутъ съ нетерпніемъ ждетъ тебя, если же вздумаешь противиться, то мы иначе попросимъ тебя.’ —

Блдный, дрожащій Юрга, бросясь на колни, со слезами молилъ о пощад.— ‘Возьмите’ говорилъ онъ: ‘все мое богатство, раздлите оное между собою, или вылейте изъ моего золота истуканъ въ мой ростъ, только позвольте мн пожить еще на бломъ свт.’ —

Народъ, оскорбись малодушіемъ Юрги, повлекъ его на костеръ, какъ вола на закланіе, и уже началъ было привязывать его къ тлу Кйступіа, к жъ вдругъ послышалься крикъ продирающагося чрезъ толпы Славенка: — ‘Обождите, обождите! оставьте ему жизнь, и позвольте мн умереть! У него есть жена, дти, а я ничего не имю въ сей жизни! Допустите меня сгорть однимъ пламенемъ съ возлюбленнымъ моимъ Княземъ! пламенемъ, возженнымъ рукою отца Пояты!’ —

Изумленная толпа оставила Юргу,и разступилась передъ Славенкомъ. Онъ вступилъ на костеръ тихо, съ поднятыми вверхъ очами, съ лютнею въ рук. Князья, вельможи и народъ не могли скрыть сожалнія при вид сего молодаго человка. Лездейко, помня оказанную имъ Поят услугу, уврялъ его, что боги удовольствуются однимъ его усердіемъ, Ягелло отговаривалъ его сколько могъ, но ничто не могло заставить его сойти съ костра: онъ схватился за тло Кйстута, и требовалъ совершенія жертвы. По истощеніи всхъ усилій къ сохранію жизни великодушнаго юноши, жрецъ подложилъ огонь, и въ одно мгновеніе пламя охватило тла Князя и Славенка, коня, собакъ и все бывшее на костр. Народъ плакалъ, жрецы въ псняхъ славили подвиги Кйстута. Юрга между тмъ скрылся, и съ тхъ поръ ничего уже не слыхали о немъ боле. Когда огонь угасъ, жрецы собрали пепелъ, и вложивъ оный въ драгоцнныя урны, погребли на томъ же самомъ мст и насыпали курганъ, такой же высокій, какъ высокъ былъ костеръ.

Къ счастію, Пояты не было тогда въ Вильн. Не любя печальныхъ церемоній, она осталась въ Крнов, и не скоро узнала о судьб Славенка. Въ память несчастнаго юноши, она пролила слезы искренняго сожалнія.

Чрезъ нсколько дней посл погребенія, пріхалъ въ замокъ Габданкъ съ дочерью. Ягелло, догадываясь о причин его посщенія, и сверхъ того чувствуя еще потерю дяди, не очень радъ былъ гостямъ, помня однако же, что онъ самъ приглашалъ ихъ, и паче всего боясь оскорбить Елену, принудилъ себя къ веселости.

— ‘По милости вашей, всемилостивйшій государь,’ сказалъ Габданкъ: ‘мы льстимъ себя надеждою, что намъ дозволено будетъ окончить наше строеніе: съ самаго того времени, какъ вамъ угодно было постить насъ, поселяне не допускаютъ насъ къ продолженію работы и чуть было не разрушили того, что уже сдлано.’

— ‘Право,’ отвчалъ Ягелло: ‘я не знаю какъ ршишь вашу просьбу. По мн лучше бы вы просили десять миль земли на поселеніе, нежели одну сажень на церковь. Заботы не позволили еще мн объясниться объ этомъ съ Кривекривейтою: теперь онъ въ Крнов, и я не знаю, когда увижусь съ нимъ.’

— ‘Я думаю, что вы, Государь, можете объявить свою волю и безъ совщанія съ Кривекривейтою. Довольно было бы увдомишь только Понарскихъ поселянъ, что вы берете дло наше подъ свое покровительство.’

— ‘Подъ мое покровительство?’ повторилъ Ягелло: ‘слуга покорный! Мы не для того Литовскій Князь, чтобы покровительствовать Христіанскимъ богамъ. Этого не будетъ.’

— ‘Вспомните, Государь, что счастіе двухъ лицъ зависитъ отъ одного вашего слова.’

— ‘Сами виноваты, что счастіе ихъ поставили въ зависимость отъ невозможнаго дла. И что за смлость! Подумайте только: чтобы сказала Королева ваша, если бы мы, Литовцы, подъ стнами Кракова вздумали строить храмъ для своихъ боговъ? Они были бы казнены за такую дерзость, и я нимало бы этому не удивился.’

— ‘Нтъ, Государь,’ сказалъ Габданкъ. ‘Королева наша хотя можетъ служишь образцомъ Христіанскаго благочестія, но врно терпла бы въ своемъ государств то, что Богъ терпитъ на земл.’

— ‘Можетъ быть, но мы въ нашей Литв не терпимъ того, что намъ не нравится.’ —

Габданкъ терялъ уже надежду на успхъ, хотя разговоръ могъ принять и другой оборотъ, еслибъ въ него вмшалась Елена. Но она въ это время все свое вниманіе обратила на любимую картину Ягеллы.

— ‘А вы, Елена, ничего не скажете?’ спросилъ Князь. ‘Все ваше вниманіе, какъ кажется, обращено на портретъ. Не знаете ли, кого онъ изображаетъ?’

— Можетъ быть, и знаю,’ отвчала Елена, не спуская глазъ съ картины.

— ‘Прекрасно! наконецъ я все узнаю. Говорите же: я слушаю.’

— ‘Такимъ ли образомъ можно заставить меня удовлетворить твоему любопытству?’ отвчала Елена. ‘Не въ прав ли я спросить прежде, зачмъ теб нужно знать ея имя, и что значитъ эта стража у портрета?’ —

Замтивъ неудовольствіе на лиц Польки, Ягелло извинился предъ нею, и признался что прелести незнакомой красавицы такъ его очаровали, что онъ, боясь лишиться картины, поставилъ при ней стражу, и прибавилъ, что кто бы и гд бы ни была эта красавица, онъ непремнно хочетъ видть ее и поклясться въ вчной любви.— Елена, слушая объясненіе Ягеллы, и смотря на портретъ, была вн себя то отъ восхищенія, то отъ зависти и жажды мщенія.

— ‘Прикажи удалиться страж,’ сказала она Ягелл.— Стража удалилась.

— ‘Откуда взялъ ты сей портретъ?’ спросила она съ живостію.

— ‘Я взялъ его у одного изъ жрецовъ Знича.’

— ‘Наконецъ ты отнялъ то, что ему едва не стоило жизни за сохраненіе въ тайн имени незнакомки. Суди же, какова должна быть эта женщина, когда и ты, не видвши, почитаешь ее? Почитай, боготвори ее: это составить мое благополучіе. Но, если бъ она ничего не имла, кром видимыхъ прелестей, если бъ она была изъ состоянія низшаго, нежели твое, если бъ она, напримръ, была бдною подданною какого нибудь государства: — скажи, не перемнило бы все это твоихъ намреній?’

— ‘Никогда!’ отвчалъ съ жаромъ Ягелло. ‘Черты лица ея говорятъ, что она иметъ душу самую благородную, что она достойно длить судьбу мою. Если она дйствительно бдная подданная, то она будетъ любишь меня изъ благодарности за свое возвышеніе, и я буду счастливъ, снискавъ ея любовь.’

Елена посмотрла на портретъ съ гордостію, какъ бы желая сказать: теперь судьба твоя въ моихъ рукахъ!

— ‘Я ршилась,’ сказала она: ‘открыть теб тайну, но прежде покажи мн руку.’ —

Ягелло, обрадовавшись, протянулъ ей руку, и она начала ворожить:

— ‘Что теперь ненавидишь и чего боишься, то будешь любить и чтитъ. Душа твоя пробудится, а сердце наполнится такою радостію, каковой не зналъ еще досел, но прежде просвътись свтомъ предвчной истины!’

— ‘Что ты говоришь о свт? какъ будто Ауска не ясно свтитъ у насъ. Я просилъ тебя сказать мн имя этой красавицы.’

— ‘Что осчастливитъ народъ твой, и владнія твои втрое увеличитъ, къ чему не могли преклонить тебя Императоры и Короли, все то совершитъ одинъ взоръ пятнадцатилтней двицы, но прежде просвтись свтомъ предвчной истины.’

— ‘Ей только пятнадцать лтъ?’ вскричалъ Ягелло. ‘Правда, что Императоры и Короли присылали ко мн пословъ, но я не хочу имть съ ними дла.’

— ‘Для тебя она откажетъ самымъ знаменитымъ женихамъ, Княжескую шапку твою замнитъ короною, но просвтись прежде, просвтись свтомъ предвчной истины!’

— ‘Право, прелестная Елена, ты говоришь лучше нашего Кривекривейты. Но что за дло до короны? Скажи лучше, гд она живетъ?’

— ‘Забывъ обиды, она распространитъ твои владнія отъ моря до моря, чрезъ нее пріобртешь любовь народную, она содлаетъ тебя и народъ твой милыми Богу и страшными врагамъ. Ее чтятъ Монархи, но она будетъ принадлежатъ тому, кто для нее просвтится свтомъ предвчной истины!’

— ‘Хорошо: я согласенъ просвтишься, согласенъ все сдлать, чего потребуетъ она,’ говорилъ Ягелло: ‘но узнаю ли я наконецъ, кто она такова?’

— ‘Непремнно хочешь знать? Слушай же: это Гедвига, Королева Польская.’ —

Въ эту минуту взоры Ягеллы обращены были на портретъ. Слово Королева, пробудивъ его изъ мечтательности, разрушило милыя его надежды. Съ замшательствомъ отступивъ отъ картины, онъ потупилъ глаза, и не зналъ что длать и говорить.

— ‘Чему же ты удивляешься?’ спросила его Елена.

— ‘Да!’ отвчалъ Князь посл минутнаго молчанія. ‘Чувствую, что я теперь иной человкъ. Такъ это та славная Польская Королева! Какую же страшную всть сказала ты мн! Пусть же Монархи ищутъ ея руки, но я навсегда останусь поклонникомъ ея прелестей, и портретъ ея возьму съ собою въ могилу.’

— ‘Не отчаявайся, Ягелло,’ говорила Елена: ‘и знай, что Богу, Которому покланяется Гедвига, нтъ ничего невозможнаго.’

— ‘Она дочь Короля двухъ народовъ, Государыня сильной Державы, прелестнйшая изъ всхъ Княженъ: захочетъ ли она бросить на меня благосклонный взоръ? Нтъ: вы меня хотите только пристыдить.’

— ‘Государь! думай о себ лучше,’ сказала Елена. ‘Во первыхъ, твоя Литва обширне владній Гедвиги. Родъ твой равно знаменитъ и древенъ, какъ родъ Плотовъ: теб недостаетъ только познанія свта и образованности. Предки твои также носили корону ⁶, во Богъ лишилъ ихъ сей чести, за то, что они не умли быть ему врными, и такъ познай Бога Гедвиги, и онъ поселитъ въ ея сердц любовь къ теб. Уже молва предупредила ее въ твою пользу, когда ты возвратилъ Польш своихъ плнницъ, теперь остается только доказать, что ты не врагъ Христіанства, и ты содлаешься однимъ изъ достойнйшихъ искателей руки нашей Королевы.’

— ‘Правда ли? Такъ она довольна была тмъ, что я отослалъ плнницъ?’ спросилъ обрадованный Князь. ‘Я очень этому радъ, и благодарю тебя за добрый совтъ. Но точно ли она такъ мила, какъ на портрет.’

— ‘Можетъ быть, что портретъ и не совсмъ похожъ,’ отвчала Елена.

— ‘Конечно не совсмъ похожъ,’ отозвался Габданкъ: ‘она гораздо миле. Скажу больше: почти вся Польша обращаетъ на васъ, Государь, вниманіе, и, если позволите говорить откровенно, то главнйшая цль моего прибытія сюда состоитъ въ томъ, чтобъ поближе присмотрться къ вамъ.’

— ‘Ну, такъ теперь ужъ не стану противиться окончанію вашей церкви,’ сказалъ Ягелло. ‘Да какъ же я могу имть виды на вашу Королеву, когда она, какъ я слышалъ, обручена уже съ какимъ то Нмецкимъ Княземъ?’

— ‘Правда,’ отвчалъ старикъ: ‘что отецъ общалъ ее Рагузскому Герцогу Вильгельму, но это было тогда, когда онъ не зналъ еще, что дочь его возсядетъ на Польскомъ престол, но коль скоро Гедвига призвана царствовать, то она обязалась выйти за того, кого Поляки найдутъ достойнымъ ея руки. И такъ прежнее условіе разрушено. Предъ вами, Государь, открыта дорога: старайтесь поддержать хорошее о себ мнніе, и можете быть уврены, что Гедвига не будетъ прошиворчить выбору своего народа.’

— ‘Скажите же мн,’ спросилъ Князь: ‘для чего портретъ сей находился у нашего жреца, и какъ онъ досталъ его?’

— ‘Тутъ ничего нтъ удивительнаго,’ отвчалъ Габданкъ. ‘Юноша сей, происходящій изъ знаменитой фамиліи, отданъ былъ на службу ко Двору Короля Лудовика и находился пажемъ у Гедвиги. Прелести ея воспламенили сердце пылкаго молодаго человка, ему велно было оставить Дворъ, посл чего онъ скрылся изъ Буды, и до самаго сего времени о немъ не было никакого слуха. Что касается до портрета, то ихъ множество въ Венгріи, и потому ему не трудно было достать его.’

— ‘Этотъ смльчакъ, очень полюбился мн: теперь же я буду знать, какъ съ нимъ сладить,’ говорилъ Князь съ улыбкою. ‘Научите же меня, друзья мои, что мн длать, чтобъ познакомиться съ вашею Королевою?’

— ‘Надобно немедленно,’ отвчала Елена: ‘отправить къ ней посольство, составивъ оное изъ первйшихъ вельможъ, съ просьбою руки ея и съ изъявленіемъ готовности примять Христіанскую вру. Безъ сего послдняго вс твои усилія были бы напрасны.’

— ‘Сверхъ того, Всемилостивйшій Государь,’ прибавилъ Габданкъ: ‘не надобно забывать, что успхъ посольства наиболе зависть будетъ отъ выбора пословъ. Въ безпрестанныя войны ваши съ Поляками, они имли случай узнать только ваше мужество и искусство въ военномъ дл. Но не однихъ сихъ качествъ требуютъ они отъ Государя, желающаго возссть на трон Казиміра. Нужно, чтобъ послы ваши въ состояніи были доказать, что вы оправдаете выборъ народа.’ —

Ягелло поблагодарилъ гостей своихъ за совты, и ршась приступить къ сему важному длу, часто совщался съ сестрою и братомъ о средствахъ приведенія онаго въ исполненіе. Аксена, привыкшая къ великимъ замысламъ, не удивлялась желанію брата возложить на себя корону. Перемна религіи и подданство народа Польскому скиптру, по ея мннію, вознаграждались просвщеніемъ и могуществомъ, которыя могли пріобрсть Литва и родъ Гедимина. Скирглло, предвидя собственную пользу отъ вступленія брата на Польскій престолъ, утверждалъ его въ предпринятомъ имъ намреніи. По Ягелло, столько разъ обманутый въ своихъ надеждахъ, не доврялъ Фортун, которая, казалось, улыбалась ему. Онъ зналъ о препятствіяхъ, какія могли встртиться и со стороны Литовцевъ, и со стороны Государей, своихъ соперниковъ, помнилъ также, съ какою надменностію Гедвига приняла посольство Ордена, какъ она смирила ихъ гордость, и какъ сильно привязана она къ Герцогу Вильгельму. И такъ, думалъ онъ, сколько надобно имть достоинствъ, чтобъ понравиться первой красавиц въ Европ и одержать верьхъ надъ любимымъ ею человкомъ? Онъ дрожалъ при одной мысли о предстоявшихъ ему трудностяхъ, и скоре готовъ былъ согласиться десять разъ воевать съ Поляками, нежели одинъ разъ просить у нихъ руки ихъ божественной Гедвиги.

Но портретъ ея ободрялъ его. Уже давно Ягелло чувствовалъ въ себ перемну образа мыслей, которая возбуждала въ немъ желаніе перемнить и образъ жизни. Къ сему наипаче склонялъ его свжій примръ Кйстутовой смерти. Отъ угрызеній ли совсти, или пораженный столь быстрымъ переходомъ изъ счастія въ бдственное положеніе, Ягелло такъ былъ тронутъ симъ случаемъ, что находилъ необходимымъ искать утшенія въ ученіи совершеннйшей Вры. Къ сему присовокупились и другія обстоятельства, требовавшія скорйшаго приведенія въ исполненіе его намренія. Крестоносцы, у коихъ находился Витольдъ, грозили Литв, и, подъ предлогомъ мщенія за кровь Кйстута, подъ предводительствомъ сына его, начинали вторгаться въ Литовскіе предлы. Надобно было искать помощи у сосдей, Польша скоре всхъ могла подать ему помощь, и союзъ съ ея Государынею былъ врнйшимъ средствомъ къ обезпеченію границъ. Онъ готовъ былъ принять Св. крещеніе, ибо видлъ полезныя слдствія онаго на братьяхъ своихъ, которые, содлавшись Христіанами, вошли въ тсныя связи съ Европейскими Державами, и много выиграли въ нравственномъ отношеніи. И такъ онъ не долго думалъ о выбор особъ для посольства: родные его братья, Скирглло, Вигунтъ и другіе, найдены достойными сего порученія. Габданкъ далъ имъ наставленіе, и послы, въ сопровожденіи многихъ врныхъ, вельможъ, немедленно отправились въ Краковъ.

Между тмъ Ягелло послалъ къ Витольду, прося его забыть вражду и возвратиться въ Вильно для совщанія о важномъ дл. Присемъ онъ общалъ поручишь ему правленіе Литвою, если самъ онъ получитъ Польскій престолъ. Во ожиданіи слдствій своего посольства, онъ совершенно вврился руководству Елены, и, такъ сказать, отдалъ себя ей на выучку. Полька, гордясь такою довренностію Литовскаго Государя, мечтая о слав соединенія двухъ сильныхъ народовъ въ одно цлое, и боле всего помышляя объ отмщеніи Тройдану, съ усердіемъ занялась образованіемъ Князя.

Ознакомясь съ ученіемъ Христіанской Вры, изложеннымъ ему Еленою, онъ вскор искренно полюбилъ Евангельскія истины — и совершенно переродился, узнавъ ничтожество своихъ боговъ, и съ нетерпніемъ ожидалъ счастливаго времени, когда можно будетъ подданныхъ своихъ озарить свтомъ предвчной истины.

Перемна въ поступкахъ и образ мыслей Князя не могла укрыться отъ проницательности придворныхъ. Они начали длать свои заключенія, и говорили, что онъ очарованъ Полькою, другіе приписывали сію перемну портрету и обращенію его съ Тройданомъ, но никто не угадывалъ настоящей причины, и вс удивлялись только своему Государю, который такъ неожиданно попралъ предразсудки и обычаи своего народа.

ГЛАВА VI.
Сватовство.

Въ то время, когда Ягелло занятъ былъ такими важными длами, Лездейко, не ожидая никакихъ перемнъ, жилъ уединенно въ Крнов вмст съ любезною своею дочерью. Онъ не вышелъ еще изъ заблужденія о чувствахъ Ягеллы къ Поят, и мечталъ о счастіи видть ее Великою Княгинею, тмъ боле, что Князь такъ сильно полюбилъ портретъ, имющій большое сходство съ нею. Необыкновенная ласковость Ягеллы къ нему самому и вниманіе къ дочери утвердили его еще боле въ семъ заблужденіи.

Однажды, возвращаясь съ прогулки, Поята увидла на двор нсколько верховыхъ лошадей въ богатой збру, и вершниковъ, великолпно одтыхъ.

— ‘Кто пріхалъ?’ спросила она у шедшей на встрчу ей Тивуновой: ‘не Крестоносцы ли?’

— ‘Какіе вамъ, сударыня, Крестоносцы: вдь у нихъ блые плащи и черные кафтаны, а эти въ зеленыхъ курткахъ. Но что я вижу,’ сказала она, всматриваясь въ дверь: посмотрите, барышня: вдь на дверяхъ разввастся блая хоругвь! Пойдемъ me поскоре.’ —

Поята не смла и шагу сдлать. Блая хоругвь, съ такимъ нетерпніемъ ожидаемая въ дом каждой двицы, льстящая ихъ самолюбію, произвела въ дочери Лездейки самое непріятное впечатлніе. Увидвъ выходящаго изъ дверей Рунка, она подозвала его, и спросила кто пріхалъ?

— ‘Кому быть, какъ не сватамъ?’ отвчалъ съ радостію Рунко. ‘Идите ка, сударыня, поскоре: батюшка давно уже веллъ искать васъ. Ну ужъ сваты! любо смотрть. Только что слезли съ коней, тотчасъ спросили: здорова ли барышня? А какіе весельчаки: такъ и хочется смяться, какъ поглядишь на нихъ.’

— ‘Кто же прислалъ ихъ?’ спросила Поята.

— ‘А мн какъ знать? По если бъ вы видли, барышня, сколько они навезли подарковъ, какъ славно играютъ, пляшутъ и какія сказки сказываютъ, право, я хотлъ бы, чтобъ они всегда оставались здсь.’

— ‘Принялъ ли батюшка подарки ихъ?’

— ‘Какъ же не такъ! Батюшка вашъ сидитъ себ преспокойно въ своихъ креслахъ, и все васъ ждетъ. Пойдемъ-те же поскоре, барышня.’ —

Тивунова горла нетерпніемъ увидть поскоре гостей. Поята, съ своей стороны не опасалась прельщенія, знала также, что отецъ не станетъ принуждать ее, не смотря на сіе, блая хоругвь очень безпокоила ее. Сверхъ того она огорчалась необходимостію отказа, кто бы ни длалъ ей честь своимъ предложеніемъ. Наконецъ она вошла въ комнату. Съ трепетомъ приблизившись къ отцу, она облобызала его руку, и, съ робостію поклонясь гостямъ, сказала:

—‘Батюшка! вамъ угодно было видть меня.’

— ‘Дочь моя!’ отвчалъ старикъ: ‘тебя постили нежданные гости. Боги посылаютъ теб сватовъ: отъ тебя зависитъ дать имъ ршеніе. Говори искренно и смло: твой отвтъ будетъ моимъ отвтомъ.’ —

Свадебный староста выступилъ впередъ, поклонился низко Поят, и такъ началъ говорить:

— ‘Прекраснйшая, любезнйшая богамъ и людямъ двица! Государь нашъ, Князь Даніилъ, племянникъ славной памяти Князя Кйстута, плнясь вашими прелестями, вашимъ благочестіемъ и добродушіемъ, прославившимъ васъ по всей Литв, прислалъ насъ съ сими дарами просишь, чтобъ вы не отвергли его сердца. Съ тхъ поръ, какъ онъ прошлою осенью увидлъ васъ на охот, когда вы указали ему путь въ сей замокъ, онъ безпрестанно воздыхаетъ о васъ. Хошя вся Самогишія знаетъ, какъ онъ богатъ и какъ силенъ, и хотя онъ племянникъ Кйстута и внукъ Гедимина, но онъ опасается, чтобъ вы не нашли слишкомъ смлымъ его желанія: ибо едва ли есть на земл такой славный рыцарь, такой великій Государь, который былъ бы достоинъ владть вашимъ сердцемъ. Но смемъ надяться, что вы не презрите его чистой, пламенной любви, вы будете владтельницею обширной области и Княгинею многихъ замковъ, тысячи слугъ будутъ въ вашихъ повелніяхъ, и съ каждымъ днемъ будете наслаждаться новыми удовольствіями. И такъ удостойте принять дары сіи въ залогъ любви Князя Даніила, и прежде, нежели объявите ваше ршеніе, позвольте Княжескимъ плясунамъ позабавить васъ.’ —

Два карлика, съ колокольчиками на головахъ, въ златотканныхъ одеждахъ, одинъ съ маленькою лютнею, другой съ тамбуриномъ, выскочили изъ за пословъ, и начали играть, пть и плясать. Они пли прелести Пояты, подвиги Даніила и удовольствія любви. Къ нимъ присоединился шутъ, весьма странно одтый, и, передразнивая карликовъ, длалъ разныя глупости. На звуки инструментовъ собралась вся домашняя челядь, вс радовались, Тивунова удивлялась, Рунко былъ вн себя отъ восхищенія, а Данута помирала со смху, даже Лездейко улыбался, одна только Поята, стоя возл отца, ничего не слышала и смотрла въ землю. По окончаніи сей забавной сцены, привели молодаго медвдя, который, поданному знаку, низко поклонился Поят, потомъ взявъ въ лапы палку, длалъ разныя штуки. Челядь хохотала до слезъ, во Поята даже и не взглянула на сіе зрлище. Староста во все время не спускалъ съ нее глазъ, и по его печальному виду, можно уже было угадывать неблагопріятное окончаніе дла. Наконецъ, вышедъ изъ терпнія, онъ сказалъ:

— ‘Прекрасная Поята! удостойте же насъ благосклоннымъ воззрніемъ, примите дары наши, или скажите, если они не нравятся вамъ: мы тотчасъ представимъ вамъ другіе.’

— ‘Благородный рыцарь!’ отвчала Поята твердымъ голосомъ: ‘дары ваши слишкомь дороги для такой, какъ я, простой сельской двушки. Поврьте, что я не стою ни даровъ вашихъ, ни трудовъ, которые вы для меня понесли, и такъ возьмите все это, и оставьте меня въ поко.’ —

Отвтъ сей лишилъ пословъ всякой надежды. Поят извстна была хитрость, позволительная въ подобныхъ случаяхъ, перетолковывать по своему слова двицъ, она знала, что даже дотронуться до даровъ и посла назвать старостою, значило подать надежду: и потому была крайне осторожна въ своихъ выраженіяхъ. Староста угадалъ причину ея осторожности, и скрывая свое негодованіе, сказалъ:

— ‘Какъ? Поята презираетъ Князя Даніила? Что же въ немъ есть такого, что длало бы его недостойны мъ руки дочери Кривекривейты? Знаменитое имя, молодость, храбрость, богатство, все говоритъ въ его пользу. Если вы до сихъ поръ помните еще о его прошлогодней ошибк, то за это вы уже наказали его. Онъ могъ провиниться, но самая его вина доказываетъ, что для него Поята мила во всякомъ наряд. Быть можетъ, что страсть его къ охот слишкомъ велика, по это еще не бда, и если въ дом его будетъ такая хозяйка, какъ вы, то онъ забудетъ лса, и вамъ однимъ посвятитъ всю жизнь свою. Впрочемъ, если вы, сударыня, считаете за ничто честь быть супругою Князя, то вспомните о его стыд, который можетъ замнить пылкую его любовь въ жестокое мщеніе, вспомните также и о томъ, что мы сами должны будемъ подвергнуться его гнву.’

— ‘Нтъ,’ сказала Поята: ‘я знаю благородство Князя Даніила: онъ не оскорбится моимъ отказомъ. Обладая всми качествами героя, онъ тотчасъ уврится, что не упрямство, но священный долгъ не позволилъ мн согласиться на лестное его предложеніе.’

— ‘Священный долгъ?’ повторилъ удивленный Староста. ‘И такъ вы дали слово другому? Кого же вы, сударыня, предпочли нашему Князю?’

— ‘Никого,’ отвчала Поята дрожащимъ голосомъ. ‘Съ самаго дтства я обрекла себя богамъ на двственную жизнь.’

— ‘Князь вымолитъ у боговъ разршеніе вашего обта,’ сказалъ Староста: ‘и изъ благодарности построитъ имъ храмъ, какого не бывало еще въ Литв’

— ‘Боги наградятъ его за доброе дло,’ отозвался Лездейко: ‘но никто изъ смертныхъ не въ прав разршить отъ добровольнаго обта.’

— ‘Почему же не такъ? Кйстутъ, дядя Даніила, также увезъ посвященную богамъ двицу, и боги благословили союзъ ихъ.’

— ‘Но не благословили послдній его часъ!’ отвчалъ Лездейко. ‘Наказаніе клятвопреступниковъ не избжно.’

— ‘Боги не могутъ требовать отъ слабыхъ смертныхъ такого важнаго обта,’ сказалъ Староста. ‘И такъ, Поята, оставьте свое намреніе, и поврьте, что вступленіе ваше въ бракъ будетъ пріятне богамъ, нежели одиночество.’ —

При сихъ словахъ Поята опять опустила глаза, румянецъ и глубокій вздохъ обличили состояніе ея сердца. Староста, замтивъ ея смущеніе и проникая ея мысли, смло сказалъ:

— ‘Напрасно вы, сударыня, скрываете настоящія свои чувства. Позвольте сказать, что сердце ваше не богамъ принадлежитъ. Но кто бы онъ ни былъ, да страшится гнва Государя нашего, онъ везд найдетъ его, и покажетъ, какъ онъ уметъ мстить. Товарищи, соберите эти дары: здсь не знаютъ цны имъ, а вы, почтенный Лездейко, будете сожалть о поступк вашей дочери.’

— ‘Ахъ, друзья мои!’ говорилъ старикъ съ печалію, простирая къ нимъ руки: ‘не вините ни меня, ни дочери моей: такъ угодно богамъ. Какъ бы мн не радоваться на старости лтъ такому зятю, какъ вашъ Князь? Кому лучше вврить дочь свою, ежели не внуку Гедимина? Но видно, что боги назначаютъ ему благороднйшую невсту. Скажите же Князю Даніилу, что сватовство ваше крайне огорчило меня, уврьте его въ искреннемъ моемъ доброжелательств, но скажите также, что я, какъ отецъ, хотя и досадую на дочь за отказъ, но, какъ начальникъ вры, не могу склонять ее къ нарушенію обта.’

— ‘Избавьте насъ отъ вашего соболзнованія,’ отвчалъ съ сердцемъ Староста: ‘въ скоромъ времени вы сами будете нуждаться въ немъ. Преднамреваемый бракъ вашей дочери есть мечта, а мечта сія есть плодъ вашего высокомрія. Ненависть къ Кйстуту, который по вашей милости лишился и трона и жизни, простирается теперь и на его племянника: у васъ Ягелло на ум, этотъ коварный убійца своего дяди: вамъ хочется видть дочь Великою Княгинею Литовскою? Но не долго вамъ тшиться сею мыслію: онъ дальше простираетъ свои виды. Тогда узнаете свое неблагоразуміе, но уже будетъ поздно.’ —

Лездейко употреблялъ вс средства, чтобъ успокоить посольство, предлагалъ имъ подкрпишь силы пищею, просилъ погостить у него, Староста не хотлъ слушать никакихъ вжливостей, приказалъ тотчасъ подать коней, и немедленно оставилъ Крновъ.

По отъзд незваныхъ гостей, Поята бросилась на грудь отца, извиняясь предъ нимъ за причиненное ему огорченіе. ‘Ты моя радость!’ сказалъ старецъ дрожащимъ отъ умиленія голосомъ: — ‘ты длаешь все, что согласно съ моими мыслями, ты угадываешь мои желанія. Не прощать тебя, но благодарить долженъ я за то, что ты не прельстилась блескомъ суетности. Пусть враги осуждаютъ: боги не оставятъ насъ. Можетъ быть, вскор придетъ время, когда надежды мои, самыя пріятныя надежды исполнятся.’ —

Слова сіи успокоили насколько Пояту, хотя ей крайне непріятно было оказанное Старостою подозрніе, будто бы отецъ ея желалъ видть ее Великою Княгинею Литовскою. Она никогда неотвчала на учтивости Ягеллы, но принимала ихъ какъ слдствіе дружбы его съ Лездейкою, и потому ей обидною показалась мысль, что между ею и Княземъ могла существовать тсная связь, но вспомнивъ, что въ замк есть портретъ, имющій съ нею большое сходство, и что Ягелло до безумія влюбленъ въ него, она начала боле безпокоиться. Лездейко съ своей стороны, разсудивъ хладнокровне объ отказ дочери, также боялся худыхъ послдствій. Онъ зналъ могущество Даніила, равно какъ и то, какъ далеко можетъ завести оскорбленное самолюбіе. Крновъ не имлъ никакой защиты, и Даніилъ безъ малйшаго труда могъ овладть онымъ и похитить Пояту, еслибъ захотлъ чего и можно было опасаться, судя по приведенному Старостою примру. Хотя его и могли обезопасить неприкосновенность его особы и власть Ягеллы, но приведя на память выраженія Старосты, предвщавшія его упадокъ, и двицу, долженствующую разрушить его надежды, онъ не могъ не унывать духомъ, тмъ боле, что ему извстно уже было о построеніи въ Поварахъ Христіанской церкви, и о прибытіи въ княжескій замокъ невсты Довойны и ея отца, не зная еще въ подробности о причин ихъ прибытія, онъ уже подозрвалъ Ягеллу въ какихъ-то важныхъ намреніяхъ, и подозрніе его было тмъ сильне, что Ягелло ршился перемнить одежду и образъ жизни.

И такъ съ одной стороны опасаясь мщенія Даніила, съ другой недовряя Ягелл, Лездейко находился въ самомъ непріятномъ положеніи. Уже не разъ собирался онъ хать въ Вильно, и объявишь Князю о сдланномъ его дочери предложеніи, дабы воспользоваться симъ случаемъ и вывдать его чувства, но онъ самъ не зналъ, что удерживало его отъ сей поздки. Поята видла горесть отца, знала что его тревожитъ, но, не желая растравлять его раны, говорила ему только то, что могло служить къ его успокоенію. Но какъ часто случается, что тотъ, кто утшаетъ, самъ нуждается въ утшеніи! Поята, находясь въ таковомъ положеніи, должна еще была переносишь выговоры друзей своихъ, которые, не обращая вниманія или не зная состоянія сердца любимой ими особы, обыкновенно порицаютъ ее за уклоненіе отъ союза, который, по ихъ мннію, могъ осчастливить ее, и не рдко по сему случаю дружбу замняютъ въ равнодушіе. Боле всхъ досадовала Тивунова, которая, по праву няни, надялась получишь отъ Князя Даніила богатые подарки. Поята еще больше непріятностей готовилась встртить въ Вильн, гд весь Дворъ обратитъ на нее вниманіе, и каждый по своему станетъ судить о состояніи ея сердца. Но вс ея безпокойства и огорченія услаждались увренностію, что она поступила согласно съ волею своего родителя, и надеждою, что Тройданъ одобритъ ея поступокъ.

ГЛАВА VII.
Безполезный совтъ.

Благодтельная теплота солнца уступала мсто свое зим, снжныя тучи, шедшія съ свера, не пропускали уже лучей благотворнаго свтила, наступили мрачные дни, длинныя ночи, земля облеклась въ густой туманъ. Въ рощ Перкуна заревла ужасная буря: дикіе зври и хищныя птицы, испуганные падающими деревьями, зловщимъ воемъ и крикомъ усугубляли страхъ жителей. Но въ Крнов ужасъ былъ гораздо боле. Въ полночь, въ оставленной части замка, слышимы были такой сильный шумъ и звукъ оружія, что жрецы, жившіе по сосдству съ тою частію, въ испуг бжали къ своему начальнику, и вмст съ нимъ молили боговъ объ отвращеніи угрожающаго имъ бдствія, но молитвы ихъ были не дйствительны: буря свирпствовала, вопли и разныя виднія не переставали смущать ихъ духа.

Ужасы сіи продолжались нсколько ночей сряду, наконецъ все утихло, вс успокоились по прежнему, кром Лездейки, который ожидалъ какого-то несчастія. Однажды, въ полдень, вышедши съ дочерью на крыльцо своего дома, чтобъ насладиться лучами солнца, которое, пробившись сквозь тучи, освтило на минуту стны замка, онъ увидлъ приближающуюся толпу народа. Привыкши къ подобнымъ многолюднымъ посщеніямъ, онъ. полагалъ, что это были поселяне сосдственныхъ деревень, шедшіе къ нему за благословеніемъ, но по приближеніи ихъ, онъ узналъ Виленскихъ гражданъ. Таковое нечаянное посщеніе ихъ крайне удивило Лездейку. Привтствуя ихъ съ благосклонностію, онъ спросилъ что имъ надобно?

— ‘У насъ, отче, гости въ замк,’ отвчалъ съ прискорбіемъ городской Войтъ, цлуя полу его одежды: ‘гости, о которыхъ намъ и не снилось никогда. Едва боги возвратили намъ нашего Государя, какъ завистливые люди опять хотятъ отнять его у насъ, и вроятно отнимутъ, сели вы не вступитесь въ это дло.’ —

Лездейко, услышавъ сіи слова, чрезвычайно испугался. Пригласивъ гражданъ въ комнату, и какъ бы боясь узнать ужасную истину, онъ спросилъ съ робостію, не непріятели ли опять вторгнулись въ Вильно?

— ‘Какіе непріятели!’ сказалъ одинъ изъ гражданъ. ‘Люди, которые хотятъ лишить насъ Князя, называются нашими друзьями, и изъ дружбы грозятъ увезти отъ насъ Ягеллу.’

— ‘Вотъ въ чемъ дло,’ сказалъ Войтъ. ‘Три дня тому назадъ, въ полдень, въхалъ въ Вильно блестящій отрядъ рыцарей, и отправился прямо въ замокъ. Кони и люди вс въ золот. За ними хали ихъ рыдваны съ поклажею и пребольшіе зври, съ чемоданами и связками на горбахъ. Мы съ удовольствіемъ смотрли на это зрлище, не виданное еще въ Вильн, но я тогда же сказалъ, что о птиц надобно судить не по перьямъ: послушаемъ прежде, какъ она запоетъ.’

— ‘Правда, что они славно пропли!’ сказалъ другой гражданинъ.

— ‘Но кто же такіе ваши гости?’ спросилъ съ нетерпніемъ Лездейко.

— ‘Это были, отче, Польскіе Паны,’ отвчалъ Войтъ. ‘Князь, какъ гостепріимный хозяинъ, приказалъ помстить ихъ въ замк, и спрашивалъ чего они желаютъ, но они съ гордостію отвчали, что объ этомъ объявятъ не иначе, какъ въ присутствіи народа, чтобъ вся Литва знала и радовалась. Вс любопытствовали послушать ихъ. Одни говорили, что они привезли выкупъ за плнныхъ, другіе, что пріхали просить помощи противъ Крестоносцевъ, третьи, что хотятъ свои владнія отдать нашему Князю, что касается до меня, то я подумалъ, что хотя бы они и въ самомъ дл вздумали покориться намъ, то нчему еще радоваться, и совтовалъ согражданамъ моимъ быть поосторожне, увряя ихъ, что это должна быть ловушка, потому, что они такъ и сыплютъ золото, да кланяются на вс стороны. Наконецъ, когда въ палат собрался совтъ, и Князь занялъ свое мсто, они смло вошли, поклонились народу и Ягелл, и объявили громогласно, что Князь нашъ избранъ въ Короли Польскіе, и что они пріхали пригласить его въ свою столицу.’

— ‘Возможно ли?’ вскричалъ изумленный Лездейко.

— ‘Да, да, почтенный отче! Они безъ ума отъ нашего Князя. Я,’ сказалъ Войтъ: ‘стоялъ за кресломъ Ягеллы, когда старшій изъ Пановъ, мужъ величественной наружности, положивъ руку на сердце, уврялъ, что они предпочитаютъ нашего Князя сынамъ Императорскимъ и Королевскимъ, и прибавилъ, что славнйшій изъ ихъ Королей женатъ былъ на дочери нашего Гедимина.’

— ‘Что же отвчалъ Ягелло?’ спросилъ старецъ.

— ‘Ягелло, сидя на своемъ кресл, крутилъ усы, и ждалъ что дальше будетъ. Но когда Ляхъ упомянулъ о своей Королев, Князь тотчасъ всталъ, снялъ шапку и поклонился, а я тогда же сказалъ: это худо. Какъ началъ посл того Ляхъ выхвалять свою Государыню и описывать ея красоту, мудрость, милосердіе, то добрый нашъ Князь, и въ глаза не видавши ее, отвчалъ имъ: ‘Храбрые Ляхи! пусшь будетъ по вашему: я охотно буду царствовать надъ вами.’

— ‘И онъ сказалъ это?’ спросилъ огорченный Лездейко.

— ‘Вс мы слышали его отвтъ,’ сказалъ Войтъ. ‘Съ той минуты, какъ Ляхъ произнесъ имя своей Королевы, Ягелло не надвалъ уже шапки. Народъ началъ было роптать, но стража заставила его за молчать. Князь со всми Ляхами возвратился въ замокъ, и теперь съ ними только бесдуетъ и пируетъ.’

— ‘Но хуже всего то, что онъ скоро хочетъ хать въ Польшу,’ сказалъ одинъ изъ гражданъ.

— ‘Едва могу врить тому, что слышу,’ отозвался пораженный горестію Лездейко. ‘Такъ неожиданно, безъ совщанія съ друзьями, жертвовать счастіемъ своего народа для чуждыхъ видовъ! Нтъ, это не можетъ быть: вы ошиблись. А что говорятъ Князья, братья Ягеллы?’

— ‘А что имъ говорить?’ отвчалъ Войтъ: ‘вдь знаете сами, сколько ихъ всхъ, имъ тсно въ Литв, и потому они рады выпроводить Князя нашего на чужой хлбъ.’

— ‘Да не столько онъ виноватъ, сколько та окаянная Полька, которая заставила его плясать по своей дудк. Теперь трудно и видть его, не только что поговорить, какъ прежде бывало. На васъ, отче, вся наша надежда! Если уже вы его не отговорите, то быть у насъ несчастію, какого еще не бывало.’

— ‘Успокойтесь, дти мои,’ сказалъ старецъ. ‘Ягелло не можетъ быть столь неблагодарнымъ, чтобъ ршился оставить насъ. Я постараюсь представишь ему, чего онъ лишается и какимъ подвергается опасностямъ, онъ всегда уважалъ мое мнніе: врно и теперь не отвергнетъ моего совта.’

— ‘Сохраните намъ его, сохраните, почтенный отче!’ кричали въ одинъ голосъ Литовцы: ‘Боги наградятъ васъ!’

— ‘Скажите ему,’ прибавилъ Войтъ: ‘что мы не хотимъ брататься съ Ляхами. Если же имъ такъ нравится кровь нашихъ Князей, пусть себ возьмутъ Скиргллу, Вигунта, Витольда или кого нибудь изъ сыновей Олгердовыхъ или Кйстутовыхъ, но пусть оставятъ намъ Ягеллу.’ —

Такъ огорченные Виленцы, изъясняя любовь свою къ Государю, убждали Лездейку отправиться вмст съ ними въ Вильно, и хотли нести его туда въ носилкахъ, но разстроенный духомъ старецъ не въ силахъ былъ тотчасъ отправиться въ путь, и потому угостивъ ихъ и давъ слово быть на другой день въ столиц, приказалъ имъ возвратиться домой.

На другой день съ разсвтомъ, Лездейко, мучимый тревожными мыслями, началъ собираться въ дорогу, Поята не смла спросить у отца, должна ли она съ нимъ хать, хотя и знала, что въ смутныхъ обстоятельствахъ онъ могъ имть нужду въ ея присутствіи. Лездейко, догадавшись о причин ея задумчивости, хотя и не желалъ подвергать ея скромности любопытству чужеземцевъ, но все еще надясь, что прелести ея пробудятъ отъ усыпленія непостояннаго Князя, приказалъ ей ссть въ рыдванъ, и вмст съ нею отправился въ Вильно.

Толпы народа по обыкновенію вышли за городъ во сртеніе старца, печальныя лица гражданъ показывали, что они всю надежду на него возлагаютъ. Лездейко, вступивъ въ жилище жрецовъ, отправилъ Пояту въ замокъ подъ покровительство Аксены, самъ же, оставшись съ жрецами, освдомился отъ нихъ о городскихъ новостяхъ. Уже вс знали, что Ягелло охотно, даже съ радостію, принимаешь Польскую корону. Въ город царствовало уныніе, только въ замкахъ веселились. Народъ сначала грозилъ Польскимъ Посламъ, и кто знаетъ, до чего бы дло дошло, если бы Дворяне и Начальники военныхъ отрядовъ не приняли ршительныхъ мръ къ водворенію спокойствія. Послы же съ своей стороны употребляли вс средства, чтобы уврить Литовцевъ въ доброжелательств къ нимъ Польши.

Лездейко немедленно увдомилъ Ягеллу о прізд своемъ, и о желаніи видться съ нимъ, но получилъ въ отвтъ, что свиданіе отлагается до другаго дня. Непріятна была старику эта отсрочка, особенно потому, что прежде у Ягеллы не бывало такого важнаго дла, котораго бы онъ не бросилъ для свиданія съ нимъ. Извстіе, что вс вельможи держатся стороны пословъ и одобряютъ выборъ Ягеллы, родило въ немъ мысль, что намреніе получить Польскую корону давно уже занимало Князя, и что прибытіе пословъ есть уже слдствіемъ его домогательства. Наконецъ слухъ, что новоизбранный Король непремнно долженъ жениться на Княжн, извстной усердіемъ своимъ къ Христіанской вр, довершилъ отчаяніе старца. Онъ уже не сомнвался боле, что Ягелло ршился перемнить вру отцевъ своихъ. По всему имъ слышанному, онъ заключалъ, что свиданіе его съ Княземъ будетъ безполезно, но привыкши быть съ нимъ откровеннымъ, ршился смло объявить ему свое мнніе, и ждалъ только, когда его позовутъ.

Не взирая на ропотъ народа, многія обстоятельства благопріятствовали видамъ Ягеллы. Витольдъ, котораго онъ столько же боялся, сколько имлъ надобности въ его присутствія, и который въ свою очередь любилъ его, но не доврялъ ему,— увдомясь о надеждахъ брата, забылъ вражду, немедленно оставилъ Крестоносцевъ, и прибылъ въ Вильно почти въ одно время съ Польскимъ посольствомъ ⁷. Ягелло очень радъ былъ возвращенію брата, коего совты въ тогдашнихъ обстоятельствахъ могли ему быть такъ полезны. Оставалось только трудное, но необходимое свиданіе съ Лездейкою. Золя усердіе его въ длахъ вры и твердость духа, и будучи увренъ, что никакіе дары, никакія общанія не возмогутъ привлечь его на сторону Христіанства, онъ ршился, по возможности, сократишь сіе свиданіе, и сколько можно мене противорчить ему.

Немногимъ извстны были условія, на которыхъ Ягелло согласился возложить на себя корону, то есть: присоединеніе Литвы къ Польш и введеніе въ оную Христіанской вры, но никто уже не сомнвался боле, что онъ явно покровительствуетъ Христіанству: доказательствомъ сему было то, что съ нкотораго времени отцы Францискане свободно начали ходить въ замокъ и получили новые Фундуши на свое содержаніе, что находившіеся въ Вильн Христіане сравнены въ правахъ съ коренными жителями, что Елена съ отцемъ своимъ постоянно жила въ Княжескомъ замк и участвовала во всхъ длахъ, Вс сіи обстоятельства, очень не нравившіяся народу, побуждали Ягеллу къ скорйшему отъзду въ Польшу, гд ожидали его корона, прелестная Княжна и имя Христіанина. Послы, опасаясь народной ярости, хотли также какъ можно скоре возвратиться въ отечество, и потому совтовали Князю не откладывать объясненія съ Лездейкою. Ягелло послалъ просить его къ себ, и, принявъ его очень милостиво, посадилъ возл себя.

— ‘Думаю, что вамъ извстно уже, почтенный Лездейко,’ сказалъ онъ ласково: ‘объ избраніи меня въ Короли Польскіе. Я не требовалъ заблаговременно вашего совта, потому, что былъ увренъ, что мнніе ваше согласно будетъ съ моимъ. Какая слава для Литвы нашей, что могущественные народы Князей ея взываютъ на свои троны! Будьте уврены, что возвышеніе мое употреблю для составленія ея благополучія, и теперь забочусь только о тюмъ, чтобы на время моего отсутствія, которое не можетъ быть продолжительнымъ, народъ мой оставишь подъ надежнымъ правленіемъ. Витольдъ лучше всхъ могъ бы заступить мое мсто, но мн онъ нуженъ въ Польш. Присутствія въ Краков другихъ Князей требуетъ важность моего званія, Любаршъ ⁸ также необходимъ мн, и потому я ршаюсь вврить правленіе Литвы врному Гамилону. Какъ вы, Лездейко, думаете?’

— ‘Государь!’ сказалъ старецъ: ‘не удивляюсь, что Поляки зовутъ тебя на тронъ. Твой родъ, обширность владній и личныя достоинства оправдываютъ ихъ выборъ, но не понимаю, какимъ образомъ возвышенье твое можетъ осчастливить Литву, сомнваюсь даже, чтобъ ты могъ удовлетворить и собственнымъ своимъ видамъ.’

— ‘Замчаніе ваше, почтенный Лездейко, не совсмъ несправедливо, но поелику не я искалъ, а меня ищутъ, то я надюсь, что и Польшею и Литвою буду счастливо управлять.’

— ‘Ты ли, Князь, ищешь короны или корона тебя, это для меня еще загадка. Но ошибаешься, ежели думаешь о Полякахъ такъ, какъ о своемъ добромъ народ. Тамъ каждый поселянинъ образованне тебя, тамъ народъ длаешь, что хочетъ. Возсвши на Польскомъ престол, не надйся содлаться подобнымъ Храброму или Казиміру: Гедвига, божество Поляковъ, будешь царствовать, а ты будешь носить только имя Короля, но и сему пустому титлу будутъ завидовать т, которымъ ты перебилъ дорогу. И такъ, образумься, Ягелло, отступись отъ своего слова, и примирись съ Литвою. Здсь ты наслдственный Государь: жизнь и имніе твоихъ подданныхъ теб принадлежатъ, здсь, хотя бы ты былъ самый дурной Князь, не можешь лишишься престола, потому, что кровь, текущая въ твоихъ жилахъ, драгоцнна для Литвы, напротивъ того, на чужомъ трон, что поддержитъ тебя? Ты хочешь жениться? почему не женишься дома? Умалчиваю о собственныхъ моихъ надеждахъ, столь неожиданно разрушившихся, но для чего искать супруги въ Польш, когда всякая Сверная Княжна охотно отдастъ теб свою руку и не откажетъ въ поклоненіи богамъ твоимъ? Зачмъ похищать сердце и руку, другому принадлежащія, когда, можетъ быть, только частица народа поддерживаешь твое избраніе. Князь! небо караетъ за неумренныя желанія. Любя тебя какъ сына, прошу, оставь свои мечты.’

— ‘Я далъ слово,’ отвчалъ смущенный Князь: ‘и долженъ его сдержать. Сверхъ того я непремнно хочу обезопасить себя отъ Крестоносцевъ. Видно такъ богамъ угодно.’ —

При воспоминаніи о богахъ, горькая улыбка пробжала на устахъ Лездейки.— ‘Поелику’ сказалъ онъ: ‘оставляя любящій тебя народъ, ты основываешься на вол боговъ, ню я долженъ сказать теб, что, сообразивъ вс обстоятельства, ты не долго будешь служить богамъ отцевъ твоихъ. Напрасно скрываешь отъ меня свое намреніе. Собственныя твои дла измняютъ теб. Я знаю, что Гедвига не согласилась бы имть супругомъ иноврца, и такъ ты врно ршился уже сдлаться Христіаниномъ.’

— ‘Что жъ тутъ дурнаго?’ сказалъ съ гнвомъ Ягелло. ‘Но, отче, вы слишкомъ далеко простираете свое любопытство. Помните, что я, какъ Князь, въ прав располагать собою, какъ мн угодно.’

— ‘Князь! будемъ говорить хладнокровне,’ отвчалъ старецъ. ‘Длай съ собою что хочешь, но общай, по крайней мр, народу своему даровать свободу совсти.’

— ‘Я не люблю общать того, что и безъ моего изволенія можешь сдлаться. Но что бы вы сказали, если бъ мн удалось склонить Поляковъ къ нашей вр?’

— ‘Не совтую и думать о семъ, если не хочешь, чтобъ они тебя презрли. Увидишь самъ, какое ярмо возлагаешь на себя. Сеймъ будетъ предписывать теб законы, сосдственные Государи будуть тебя обманывать, и самые Крестоносцы, отъ которыхъ ты хочешь обезопасить себя, подъ предлогомъ единства вры, съ меньшимъ затрудненіемъ вторгнутся въ твои области.’

— ‘Хотлось бы мн, чтобъ вы похали со мною въ Польшу,’ сказалъ Ягелло. ‘Тогда бы вы уврились, что вс ваши опасенія напрасны.’

— ‘О! если бы позволяли лта и здоровье, охотно бы я сопутствовалъ теб для защиты моихъ боговъ, но поелику мн не возможно, то не угодно ли взять съ собою кого нибудь изъ жрецовъ.’

— ‘Кого же, напримръ?’

— ‘Всякъ изъ нихъ готовъ жизнію жертвовать за правое дло. Но я имю въ виду особенно одного, который совершенно достоинъ полной моей довренности: Тройданъ можешь сопутствовать теб.’

— ‘Тройданъ?’ спросилъ обрадованный Князь. ‘Да, я знаю его какъ отличнаго и благочестиваго юношу. Соглашаюсь на вашъ выборъ, и такъ поспшите же, почтенный Лездейко, объявить ему о его назначеніи, потому, что я посл завтра ду.’

— ‘И такъ посл завтра мы потеряемъ тебя!’ сказалъ съ чувствомъ старецъ. ‘И ничто уже не можетъ удержать тебя: ни мои просьбы, ни прискорбіе искреннихъ друзей, ни слезы добраго твоего народа?’

— ‘Я даль слово. Не уже ли вы допустите меня нарушить оное, чтобъ свтъ считалъ насъ легкомысленными?’

— ‘Нтъ, Князь, этого я не хочу: твоя слава, твое счастіе всегда будутъ для меня драгоцнны, но отложи свою поздку до лта: можетъ быть, время перемнитъ твои мысли.’

— ‘Нельзя. Послы настоятельно требуютъ, чтобъ я скоре отправился туда, гд меня ждутъ съ нетерпніемъ.’

— ‘Позжай же, любезный Князь, туда, куда влечетъ тебя судьба,’ сказалъ старецъ съ важностію, вставая съ своего мста. ‘Да благословятъ боги путь твой и да приведутъ обратно какъ можно скоре. Я отъ всего сердца благословляю тебя.’

— ‘И такъ нтъ сомннія, что я буду счастливъ,’ отвчалъ растроганный Князь. ‘По гд бы я ни былъ, будьте уврены, почтенный Лездейко, что ни разстояніе, ни корона не перемнятъ чувствъ моихъ къ вамъ, имя вашего сына будетъ для меня самымъ лестнымъ титломъ.’ —

Сказавъ сіе, онъ бросился въ объятія старца, и слезы свои смшалъ съ его слезами. Это была послдняя дань другу, который уже длался чуждымъ для его сердца. При прощаніи, онъ просилъ его почтить своимъ присутствіемъ завтрашнее собраніе въ замк, и познакомиться съ послами, которые съ нетерпніемъ ожидали сей чести. Печальный Лездейко все общалъ, и, удрученный горестію, возвратился домой.

ГЛАВА VIII.
Прощаніе.

У входа въ храмъ Лездейко нашелъ множество гражданъ, которые собрались, чтобъ узнать о слдствіи свиданія его съ Княземъ, и съ страхомъ и надеждою заглядывали ему въ глаза. Какъ же они опечалились, услышавъ, что Князь посл завтра отправляется въ Польшу! ‘Горе намъ! горе намъ!’ вопили они: ‘пропадемъ мы безъ него, какъ пчелы безъ матки!’ — Лездейко между тмъ вошелъ въ жилище жрецовъ, чувствуя себя слабымъ, какъ бы посл величайшихъ трудовъ. Холодный потъ покрывалъ чело его. Вс его старанія, надежды, сдлались ему ненавистными, когда онъ вспомнилъ, что Ягелло даже и не спросилъ о его дочери. Какъ жаллъ онъ, что такъ усердно способствовалъ возвращенію его на престолъ! Удручаемый горестію, онъ послалъ за дочерью, надясь, что ея присутствіе успокоитъ его нсколько.— ‘Все потеряно! все изчезло какъ дымъ!’ говорилъ онъ, прижимая ее къ растерзанному своему сердцу. Поята сколько могла, старалась его утшить, но ласки ея не дйствовали, и онъ даже удалилъ ее отъ себя, обвиняя за то, что она не умла плнить Князя.

Но еще оставался лучь надежды. Желаніе Ягеллы взять съ собоіо Тройдана позволяло ему надяться, что онъ не иметъ злыхъ намреній относительно вры, и что со вступленіемъ своимъ на Польскій престолъ обезпечитъ для Литвы свободу совсти. Онъ зналъ благочестіе Тройдана, зналъ, что Ягелло изъ всхъ жрецовъ его наиболе уважалъ и охотно слушалъ: и потому полагалъ, что юноша сей вполн удовлетворитъ его ожиданіямъ. Но желая обязать его своею благосклонностію, онъ долго колебался между средствами утвердить вру и составить семейственное свое счастіе. Вс его прежнія мечты уже разрушились: по необходимости, надобно было отказаться отъ нихъ, и подумать о иныхъ способахъ упрочить судьбу своей дочери. Такъ посл пожара, испепелившаго великолпное жилище, несчастный владлецъ строитъ бдную хижину, чтобъ укрыться въ ней съ остаткомъ своего имущества!— Но онъ ршился, и веллъ позвать Тройдана.

Тройданъ не мене Лездейки пораженъ былъ придворными происшествіями. Онъ не зналъ еще о своемъ назначеніи, и не смлъ надяться такого счастія. Призваніе Ягеллы на Польскій престолъ было доказательствомъ, что Гедвига, коея благополучіе такъ было ему дорого, должна будетъ отказаться отъ любимаго ею Вильгельма. Услышавъ нкогда слова Гедвиги: что если бы кто изъ рыцарей ршился проникнутъ между языческихъ жрецовъ въ Литв и посять между ими смена, Христіанскаго ученія, тотъ удостоился бы ея любви,— онъ ршился на сей подвигъ, но какъ неожиданны были слдствія сего поступка!— Съ другой стороны, будучи удостоиваемъ дружбою и довренностію Лездейки, какъ худо онъ отплатилъ ему и какая перемна должна послдовать во всемъ за отбытіемъ Ягеллы! Неизбжное открытіе его обмана, огорченіе Лездейки и часъ отъ часу возрастающая привязанность къ Поят, приводили его почти въ отчаяніе. Получивъ приглашеніе Лездейки, онъ вздрогнулъ, и думалъ, что уже все открыто, что послдній его часъ ударилъ. Смертная блдность покрыла лице его, ноги дрожали, но видя необходимость повиноваться, онъ вошелъ съ робостію въ жилище старца, и тотчасъ ободрился, увидвъ тамъ Пояту, которая, замтивъ его блдность, съ участіемъ спросила, не боленъ ли онъ. Лезденко также принялъ участіе въ состояніи его здоровья, но приписывая слабость онаго неожиданности столь важныхъ происшествій, онъ изъявилъ ему свое соболзнованіе, и такъ началъ говорить:

— ‘Я старъ, дочь моя! и потому ныншнія смутныя обстоятельства заставляютъ меня заблаговременно подумать о моемъ преемник. Вра наша, противъ которой возстаютъ сильные враги, требуетъ бодраго защитника. Давно уже думаю я о сложеніи съ себя трудной обязанности, давно уже ищу достойнаго человка, который бы могъ заступить мое мсто, наконецъ я нашелъ его, и ршился объявить теб, что избранный мною преемникъ долженъ быть и твоимъ супругомъ.’ — Онъ замолчалъ.

Тройданъ ждалъ продолженія. Поята боялась поднять глаза: неизвстность мучила ее, она никогда еще не бывала въ такомъ волненіи духа, наконецъ она прервала молчаніе:

— ‘Только воля ваша, батюшка, можетъ осчастливить меня, но какъ же я исполню ее, сдлавъ обтъ двства?’

— ‘Боги, дочь моя, одобряютъ обтъ твой только дотол, докол оный согласенъ съ родительскою волею, поелику же отъ тебя зависитъ теперь умноженіе славы ихъ, а можетъ быть и поддержаніе самой вры, то въ такомъ случа всякой обтъ можетъ быть разрушенъ.— Поята! такова воля отца твоего!’

— ‘Я покоряюсь ей безусловно’ отвчала послушная дочь.

— ‘Тройданъ!’ сказалъ старецъ черезъ минуту. ‘Твои добродтели, строгое исполненіе обязанности и любовь, пріобртенная тобою въ народ, давно уже уврили меня, что ты достоинъ сана Кривекривейты. Правда, что ты молодъ еще, но боги озарятъ тебя мудростію, ежели, такъ какъ досел, будешь ревновать о ихъ слав. Тебя ждутъ важные труды, великія заботы, но, скажи, достаточно ли руки дочери моей, чтобъ возбудить тебя къ усердной защит праваго дла?’

— ‘Достаточно ли? вы спрашиваете?’ сказалъ юноша растроганнымъ голосомъ. ‘Но достоинъ ли я Пояты и сана Кривекривейты? Чмъ могу оправдать сей выборъ?’

— ‘Моимъ выборомъ!’ отвчалъ старецъ громкимъ голосомъ.— Разв дочь моя, руки которой домарались Князья, не въ состояніи осчастливить Тройдана? Говори откровенно: хочетъ ли быть зятемъ моимъ и преемникомъ?’

— ‘Вашимъ зятемъ?’ вскричалъ съ восторгомъ юноша: ‘ахъ, какое счастіе! Разсудокъ мой не можетъ постигнуть его, такъ оно велико! Но могу ли я достойно нести санъ Кривекривейты? Кто даешь мн вашъ умъ, вашу опытность, чтобъ въ смутныхъ ныншнихъ обстоятельствахъ со славою отправлять должность верховнаго жреца.’

— ‘Я буду руководствовать тебя,’ сказалъ старецъ. ‘Боги устами моими взываютъ къ теб: и такъ станешь ли еще противиться.’

— ‘Если такъ, то да будетъ ихъ святая воля!’ отвчалъ въ разстройств Тройданъ.

— ‘Сынъ мой!’ сказалъ Лездейко, прижимая его къ груди своей: ‘ты утшеніе моей старости: скромность твоя увряетъ меня, что ты оправдаешь мои надежды. Да благословятъ васъ боги!— Теперь слушай, сынъ мой! Теб представляется прекрасный случай для оправданія моего выбора. Ты можешь стяжать громкое имя защитника боговъ твоихъ, и благодарность Литвы, и избавишь Пояту и меня огнь горькой участи въ будущемъ. Посл завтра Ягелло отправляется въ Польшу, и въ доказательство, что со вступленіемь на Христіанскій престолъ не иметъ намренія вредить нашей вр, желаетъ имть при себ одного изъ жрецовъ для наблюденія за его дйствіями. По счастію, я упомянулъ ему о теб, и онъ не только одобрилъ мое на’ значеніе, но даже требуетъ, чтобъ именно ты, а не кто другой, сопутствовалъ ему.’ —

Тройданъ не имлъ времени разсудить о своемъ положеніи, въ которое онъ поставленъ былъ столь неожиданнымъ стеченіемъ такихъ важныхъ обстоятельствъ. Онъ чрезвычайно встревожился, услышавъ сіе новое предложеніе, и готовъ былъ немедленно признаться Лездейк во всемъ, готовъ былъ даже отказаться отъ счастія обладать Поятою, еслибъ не боялся лишить старца всей надежды. Онъ долго стоялъ какъ вкопаный, не смя ни поднять глазъ на Пояту, ни отвчать отцу ея. Лездейко между тмъ излагалъ ему обязанность его во время пребыванія въ Польш, поручалъ бдительно наблюдать за Ягеллою и стараться уврить Поляковъ, что Литовцы не только не намрены перемнять религіи, но напротивъ того такъ сильно привязаны къ ней, что готовы оружіемъ защищать ее. Наконецъ увдомилъ его, что по возвращеніи объявитъ его Кривекривейтою, и въ награду за труды отдастъ ему Пояту.

— ‘Но для чего непремнно Тройданъ долженъ хать туда?’ сказала Поята. ‘Разв у васъ, батюшка, нтъ другихъ жрецовъ, пожилыхъ и боле опытныхъ?’

— ‘Такъ угодно Ягелл,’ отвчалъ отецъ.

— ‘Но самъ Ягелло не можетъ ли пасть жертвою легковрности своей? Поляки обольщаютъ его трономъ и рукою Гедвиги, чтобы удобне овладть Литвою. Они врно строятъ ему ковъ за кровь, недавно имъ пролитую на ихъ земл.’

— ‘Ошибаетесь, Поята,’ прервалъ Тройданъ.

— ‘Но самъ ты’ продолжала Поята: ‘можешь ли быть увренъ, что твоя жреческая одежда не вооружитъ противъ тебя тайныхъ убійцъ? Что ты одинъ сдлаешь съ ними? Ты будешь и долженъ принимать вс мры къ недопущенію Ягеллы до отступничества отъ боговъ нашихъ: и такъ, если усилія твои увнчаются успхомъ, смерть твой удлъ, если не успешь — тебя ждетъ темница или монастырь, гд будешь сидть до тхъ поръ, пока самъ не. отречешься боговъ: во всякомъ случа мы лишимся тебя навки!’ —

Каждое слово Пояты было для Тройдана новымъ ударомъ. Онъ не зналъ, какъ уврить ее въ своей безопасности, и только твердилъ ей дрожащимъ голосомъ: ‘Я возвращусь, Поята…… возвращусь непремнно. Мы увидимся еще: только будь спокойна.’

— ‘Поята,’ сказалъ Лездейко: ‘не желай невозможнаго. Дло боговъ должно быть превыше всего. А ты, Тройданъ, прими заботливость о теб моей дочери залогомъ ожидающаго тебя благополучія. Будь смлъ, остороженъ, разсудителенъ. Ты иметъ нкоторый всъ у Князя: употреби же его къ слав боговъ и польз отечества. Впрочемъ мы еще увидимся…. Да благословятъ васъ боги!’ —

Сказавъ сіе, Лездейко отправился въ храмъ на вечернюю молитву. Тройданъ хотлъ послдовать за нимъ и броситься къ его ногамъ, но не имлъ силъ тронуться съ мста, и остался съ Поятою. И тотъ и другая хранили молчаніе и боялись взглянуть другъ на друга…. Наконецъ Поята, поднявъ прекрасные глаза свои, сказала:

— ‘Тройданъ! ты такъ печаленъ! Конечно велико несчастіе, грозящее Литв, но намъ остается еще утшительная надежда. Боги наши непобдимы. Зачмъ же отчаливаться? Для чего ты, какъ кажется, такъ мало цнишь санъ, въ который отецъ мой намренъ возвести тебя? Тройданъ! у тебя есть что то на сердц: глаза твои, твой голосъ это показываютъ! Открой мн причину твоей скорби: теперь уже я въ прав раздлять твои чувства.’

— ‘Ангельская душа!’ вскричалъ Тройданъ. ‘Взгляни, какими черными тучами покрывается небо! Но будетъ еще время поплакать, когда я уду съ Ягеллою.’

— ‘Ты пугаешь меня, Тройданъ! Да, я буду плакать, потому, что теперь уже мн можно плакать по теб…. Какъ рано посл завтра детъ Ягелло?’

— ‘Чуть свтъ,’ отвчалъ Тройданъ.

— ‘Чуть свтъ, и вс вмст?’

— ‘Нтъ. Дворъ и свита дутъ прежде, потомъ Ягелло съ послами.’

— ‘И такъ только завтрашній день намъ принадлежитъ! Ахъ, Тройданъ! если бъ ты зналъ, какъ меня безпокоитъ эта Польша! Если бъ ты халъ на кбпецъ свта, я мене была бы несчастна.’

— ‘Что жъ? можно остаться и сдлаться презрннымъ.’

— ‘Какое ужасное слово произнесъ ты! Если ты не довряешь моему постоянству, то можешь до отъзда предъ алтаремъ получить клятву въ моей врности. Тогда судьба наша была бы уже ршена, и тогда, можетъ быть, ты боле бы берегъ себя.’

— ‘Что говоришь, Поята? Ты забыла, что я еще въ одежд простаго жреца. Любовь наша, подтвержденная отцемъ твоимъ, и безъ клятвъ должна быть прочна.’

— ‘Въ моемъ сердц она неизгладима!’ отвчала Поята: ‘но обладать и надяться обладать не есть одно и то же. Князь Даніилъ могъ бы еще похитить невсту Кривекривейты: вопли ея не достигли бы до твоего слуха, но онъ не дерзнетъ оскорбить супруги Тройдана. Батюшка еще сегодня могъ бы объявить тебя своимъ преемникомъ.’

— ‘Но если бъ рокъ не судилъ мн возвратиться? Поята! на свт все обманчиво, превратно. Если ты перемнишь чувства свои ко мн, то могу ли я по крайней мр надяться, что ты будешь считать меня несчастнымъ, но никогда не назовешь неблагодарнымъ.’

— ‘Какія мрачныя мысли занимаютъ тебя, Тройданъ! Все можетъ измниться, народъ нашъ можетъ получить иное названіе, боги паши уступятъ свое мсто инымъ богамъ, наконецъ все можетъ рушиться, но любовь Пояты вчна! Названіе вдовы твоей для меня было бы драгоцнне имени супруга сильнйшаго изъ Монарховъ. Ты знаешь, Тройданъ, что я всегда любила поступать такъ, какъ теб хотлось. Если намъ нельзя теперь же освятить союзъ нашъ, то прими отъ будущей своей супруги этотъ подарокъ: пусть онъ будетъ залогомъ моей клятвы и твоимъ хранителемъ.’ —

Присемъ она сняла съ пальца кольцо, и отдала Тройдану. Въ отчаяніи онъ не зналъ принять или отвергнуть сей драгоцнный даръ довренности, но онъ принялъ. Поята снова начала просить его не подвергаться опасностямъ безъ пользы, и возвратиться въ Литву тотчасъ, какъ только замтитъ, что уже въ защиту боговъ нчего будетъ длать боле. Тройданъ въ разсянности все общалъ, и желая сократишь мучительное сіе свиданіе, немедленно простился съ несчастною любовницею.

Слдующій день употребленъ былъ на отправленіе Двора. Замокъ съ самаго утра наполненъ былъ множествомъ брикъ, саней, служителей, лошадей и возницъ. Ягелло бралъ съ собою вс сокровища: опасаясь народнаго волненія, онъ имлъ осторожность отправить ихъ подъ прикрытіемъ войска. Разставленная въ разныхъ мстахъ стража бдительно наблюдала за всми движеніями народа, который съ прискорбіемъ смотрлъ на сундуки, наполненные золотомъ, восточными тканями и всми сокровищами, накопленными трудами Гедимина и его преемниковъ.

— ‘Смотрите!’ сказалъ нкто въ толп. ‘Онъ не такъ пышно възжалъ въ Кревъ, но, видно, онъ боится насъ, что везд разставилъ войско. Пусть боится не насъ, а мстительныхъ боговъ.’

— ‘Для того ли’ отозвался другой гражданинъ: ‘отцы наши проливали кровь, пріобртая сіи сокровища, для того ли мы сами платили тяжелую подать, чтобъ неблагодарный Князь въ одинъ день перевезъ все въ чужія руки? И для чего? чтобъ купить руку Христіанки!’

— ‘Замолчите,’ сказалъ третій: ‘пусть его губитъ себя, если хочетъ. Боги по дломъ караютъ насъ за то, что мы предпочли сего измнника Кйстуту. Кйстутъ никому не кланялся бы для полученія короны, у него былъ сынъ, который бы сдлалъ счастливыми и дтей нашихъ, и внуковъ.’

— ‘Но за чмъ горевать? Если не хочешь съ нами жить, — счастливый путь. Намъ легче найти себ Князя, нежели Князю найти престолъ. Не извстно еще, какъ его примутъ Ляхи. Изъ Литвы ему широка дорога, но, можетъ быть, тсна будетъ въ Литву.’

— ‘Не даромъ братья его такъ радуются. Посмотрите: пусть только онъ выдетъ за ворота, какъ у насъ тотчасъ будетъ новый Князь. Онъ на Гамилона надется, какъ на каменную стну, а Гамилонъ и погубитъ его. Кто однажды измнилъ, измнитъ и въ другой разъ.’

— ‘Кто знаетъ, не случится ли съ нимъ то, что было съ Явнутомъ ⁹, правду сказать, не худо было бы ему померзнуть въ лсу.’ —

Ропотъ народный длался все громче и громче, а обозы между тмъ выхали изъ Вильна.

ГЛАВА IX.
УЖАСНОЕ ОТКРЫТІЕ.

Наступилъ послдній вечеръ пребыванія Государя въ столиц. Народъ, окруживъ замокъ, не переставалъ шумть и роптать. Ягелло между тмъ давалъ прощальный пиръ въ нижнемъ замк. Уже сдлалось темно: везд царствовало уныніе, только окна замка блестли яркими огнями. Собраніе гостей, сверхъ ожиданія, было очень многолюдно: входъ въ гостинныя свободенъ былъ каждому. Братья Князя и вельможи, знавшіе о выгодахъ, ожидавшихъ Литву отъ соединенія ея съ Польшею, радовались его возвышенію, по простой народъ, привязанный къ роднымъ обычаямъ, ненавидвшій Христіанство, и увренный, что не увидитъ уже боле своего Государя, толпился въ залахъ Для того, чтобы въ послдній разъ насладиться его лицезрніемъ. Ягелло, желая упредить всхъ въ свою пользу, былъ необыкновенно привтливъ: разговаривалъ съ женами и дочерьми собравшихся гостей, разсуждалъ съ гражданами б выгодахъ соединенія съ Польшею, самъ разсылалъ имъ кушанье и напитки, возбуждалъ всхъ къ веселости и уврялъ въ скоромъ возвращеніи, но вс его старанія развеселить гостей были тщетны, и принужденность и недоброжелательство явно рисовались на всхъ лицахъ.

Между чужеземными гостями Елена отличалась красотою и великолпіемъ наряда. Престарлый отецъ ея разсуждалъ съ послами о политическихъ длахъ, а она составила свой кругъ, восхищавшійся и удивлявшійся ея прелестямъ. Вскор прибылъ въ собраніе Лездейко, въ сопровожденіи Пояты. На скромномъ ея лиц замтна была печаль, возвышавшая ея красоту. Она и отецъ ея немедленно окружены были гостями. Каждому хотлось видть, какое вліяніе произведешь почтенный старецъ на пословъ, чтобъ заключать о намреніяхъ ихъ въ разсужденіи религіи. Послы предвидли общее любопытство, и будучи поражены прекрасною наружностію Пояты и важностію несчастнаго отца ея, нашли нужнымъ обратить вниманіе публики на иной предметъ, и приказали ввести въ залу свою музыку. Ягелло, желая показать Полякамъ, что танцы ихъ ему не неизвстны, готовился стать въ первый пар, но колебался въ выбор дамы. Ему слдовало отдашь преимущество Пояты, какъ дочери Кривекривейты, который саномъ своимъ былъ важне Великаго Князя. Онъ зналъ это, и готовъ былъ оказать уваженіе къ старику Лездейк, но Елена, безпрестанно наблюдавшая за поступками Ягеллы, захотла сама воспользоваться не принадлежавшимъ ей первенствомъ. Строгій взоръ ея какъ будто говорилъ Князю: возможно ли, будущій Король Польскій, Христіанинъ, осмливается язычницу предпочесть мн?— Князь понялъ взоръ своей наставницы, отошелъ отъ Пояты, и подалъ руку Елен. Гордая Полька щегольски была одта: между прочимъ на ней былъ блый кушакъ, съ вышитыми словами: Habe dank. Бросая на гостей надменные взоры, она, казалось, хотла сказать: et Монархи обязаны говорить мн: Habe dank: я на ихъ главы возлагаю короны, я даю супруговъ Королевамъ, я безъ оружія распространяю ихъ владнія. Мн принадлежитъ Habe dank за то, что я посл Гастольда первая въ сей дикой стран водрузила Крестъ, я ша прелестная Христіанка, которая, однимъ воззрніемъ, свирпаго побдителя содлала своимъ рабомъ, и я покажу свту, какъ рыцарь долженъ быть покоренъ вол своей плнницы.’

Торжество ея было бы совершенно, если бъ оно не было отравляемо присутствіемъ Пояты, далеко превосходившей ея красотою, кротостію и скромностію. Елена знала уже, что Тройданъ детъ въ Польшу, и надялась, что юноша сей возвратитъ ей любовь. Правда, что ее безпокоило постоянство Довойны, который приводилъ уже къ концу строеніе церкви, и надялся скораго достиженія своей цли. Сіе послднее обстоятельство, препятствовало ей сопутствовать Ягелл, не смотря на сильное желаніе быть тамъ, гд былъ Тройданъ, но она утшала себя надеждою, что обстоятельства скоро перемнятся, и что Ягелло изъ благодарности избавить ее отъ обязательства съ Довойною.

По окончаніи шанца, послы мало по малу приблизились къ Лездейк, и начинали знакомиться съ нимъ при посредств Ягеллы. Одни изъ нихъ старались уврить старца, что опасенія его на счетъ религіи неосновательны, и что Поляки, соединяясь съ Литовцами, желаютъ только обоюдныхъ выгодъ, другіе хвалили климатъ своей отчизны и искусство врачей. Ягелло съ своей стороны всячески старался успокоишь его, чувствуя, что онъ во многомъ виноватъ какъ предъ нимъ, такъ и предъ его дочерью, къ которой онъ точно чувствовалъ привязанность, подавленную честолюбіемъ. Подойдя къ Поят, онъ сказалъ ей тихимъ голосомъ:

— ‘Какъ жестока иногда судьба Государей! Они лишены даже удовольствія располагать своимъ сердцемъ и выбрать супругу изъ подданныхъ. Теперь я знаю что теряю, но не знаю еще что найду. Я оставляю отечество для счастія народа, который осуждаетъ меня, ду, оставляя невыгодное о себ мнніе друга, который былъ для меня дороже всхъ коронъ на свт. Наконецъ и Поята обвиняетъ меня: не заслуживаю ли я сожалнія?’

— ‘Нтъ, Князь, я не виню васъ: богамъ извстно, какъ я вамъ доброжелательствую, жалю только о томъ, что вы находитесь въ необходимости огорчишь насъ своимъ отъздомъ. Поврьте мн, Князь, что вы везд будете благополучны, если будете помнить обязанности дружбы къ друзьямъ вашимъ. Съ вами детъ слуга боговъ нашихъ: могу ли я надяться, что жрецъ сей будетъ подъ вашимъ покровительствомъ. Общайте, Князь, возвратить намъ его, и тогда позжайте, напутствуемые нашими благословеніями.’

— ‘Не безпокойтесь о судьб его,’ отвчалъ Ягелло. ‘Осчастливенный вашимъ участіемъ, онъ будетъ вн опасности. О, Поята, могу ли я забыть, что Тройданъ спасъ вамъ жизнь! Увряю васъ, что онъ всегда будетъ близокъ къ моему сердцу.’

— ‘Ягелло!’ сказалъ громко Лездейко: ‘перестань говоришь съ дочерью моею въ дружескомъ тон, если хочешь, чтобъ мы жалли о теб: дай руку въ знакъ согласія.’

— ‘Извольте, почтенный Лездейко,’ отвчалъ Князь, нсколько смущенный симъ отзывомъ.

— ‘Грозный голосъ старца и строгость его лица обратили вниманіе всхъ присутствовавшихъ на Лездейку и Князя.’

— ‘Слушай, Ягелло,’ сказалъ старецъ, вставая съ своего мста и взявъ крпко Князя за руку’Вчера ты общалъ, что вступленіе твое на Христіанскій престолъ не будетъ имть никакого вліянія на наши обряды, и что вра Перкуна останется неприкосновенною. Повтори же свое общаніе въ присутствіи пословъ и народа.’

— ‘Конечно,’ отвчалъ въ смущеніи Князь: ‘я общалъ быть снисходительнымъ къ моему народу, и, какъ попечительный Государь, надюсь исполнить то, что можетъ послужить къ его счастію.’

— ‘Снисхожденіе и неприкосновенность не сушь одно и то же. По если ты дйствительно не имешь намренія ввести Христіанство въ Ли шву, если еще ты преданъ вр Гедимина, то поклянись въ томъ въ присутствіи сего страшнаго бога, которому извстны твои мысли.’ — Ирисомъ онъ вынулъ изъ-за пазухи маленькое, гадкое божество Пекола, поставилъ оное на столъ, и грозно вскричалъ: ‘Присягай немедленно!’

При такомъ неожиданномъ явленіи, общество пришло въ большое волненіе. Одни падали ницъ, закрывая лице руками, другіе бжали опрометью отъ сего адскаго бога, самъ Ягелло дрожалъ отъ страха, но не могъ освободишься изъ рукъ Лездейка, который держалъ его все крпче и крпче. Общество гостей начало видимо уменьшаться, а крики вн замка: горе намъ! горе! давали знать, что городъ въ волненіи. Послы, опасаясь послдствій, умоляли Лездейку оставить Князя, но упрямый старецъ не прежде соглашался отозвать божество въ преисподнюю, какъ посл произнесенія Ягелломъ присяги. Князь, не смотря на то, что былъ уже наставленъ въ правилахъ Христіанской вры, не могъ преодолть робости своей, чтобъ посмотрть безъ ужаса на маленькій каменный истуканчикъ, стоявшій предъ нимъ на стол, и съ отвращеніемъ отворачивалъ отъ онаго голову.

— ‘Опусти тотчасъ руку твоего Государя,’ вскричалъ Скирглло, обнажая мечь: ‘или ты погибнешь.’

— ‘Прочь, дерзкій! Грозить мн могутъ только боги,’ отвчалъ Лездейко.

Устрашенная Поята, упавъ на колна, то умоляла Скиргеллу о милосердіи, то просила отца оставить Ягеллу и не подвергаться безполезной опасности, то заклинала пословъ о прекращеніи возмущенія въ народ.

— ‘Просимъ тебя, почтенный Лездейко,’ говорили послы: ‘пожалй по крайней мр дочь свою. Здсь не мсто для присяги. Если хочетъ испытать вру Ягеллы, то завтра найдешь его въ храм.’

— ‘Завтра я найду его въ храм!’ вскричалъ старецъ, опуская руку Ягеллы. ‘Отвтъ сей открываетъ мн ваши намренія. Для отступника завтра двери храма будутъ заперты. Дти Перкуна! Ягелло оставляетъ насъ и идетъ къ чуждому народу, который разрушитъ нашихъ боговъ и будетъ питаться нашимъ хлбомъ!’ — И вышелъ изъ собранія въ сопровожденіи народа, который провожалъ его до жилища жрецовъ.

Лездейко надялся возмутить гражданъ и воспрепятствовать отъзду Ягеллы, и, можетъ быть, усплъ бы въ своемъ намреніи, если бы онъ не былъ предупрежденъ мрами осторожности, принятыми Гамилономъ: многочисленная стража повсюду разсивала народныя скопища и дйствовала столь усердно, что въ скоромъ времени все пришло въ прежній порядокъ. Ягелло, справедливо разгнванный дерзостію Лездейки, хотлъ немедленно заключить его въ темницу, но послы посовтовали ему забыть о семъ обстоятельств, какъ не могущемъ имть никакихъ послдствій.

Старецъ въ отчаяніи провелъ безъ сна всю ночь. Съ разсвтомъ послышались хлопанье бичей и шумъ придворныхъ, готовыхъ уже къ отъзду. Но вотъ кто-то полегоньку отворяетъ дверь въ комнату Лездейки. Входитъ юноша, одтый по-Польски. Его блдное лице, блуждающіе взоры пугаютъ старца. Ему казалось, что онъ видитъ предъ собою знакомаго кого то, но по слабости зрнія не могъ узнать, кого именно. Наконецъ по голосу узнаетъ Тройдана, который прерывающимся голосомъ сказалъ ему:

— ‘Лездейко! я не могу ухать безъ того, чтобъ не открыть теб истины. Я измнялъ теб во все время дружбы твоей ко мн. Роль моя кончилась. Заклинаю тебя, осшавь свое упорство, влекущее тебя къ погибели. Отрекись отъ своихъ заблужденій, исповдуй вру Креста: это мой искренній совтъ и послдняя просьба.’

— ‘Тебя ли я вижу!’ вскричалъ въ изступленіи старецъ. ‘То ли я готовился услышать отъ тебя въ минуту нашей разлуки? Тройданъ, объяснись.’

— ‘Уже я не Тройданъ,’ отвчалъ благородный юноша. ‘Я не достоинъ боле твоего доврія, недостойнъ тхъ милыхъ надеждъ, которыя ты поселилъ въ моемъ растерзанномъ сердц. Узнай: я Христіанинъ, первый изъ тхъ, которые подкопали основаніе твоей вры. Имя мое Фирлей. Я достигъ моего намренія, возвращаюсь въ отечество, нмолю Бога, да озаритъ тебя своею милостію.’ —

Онъ вышелъ. Старикъ Лездейко не въ состояніи былъ произнести ни одного слова. Удрученный горестію, онъ лишился чувствъ, и палъ на землю….

Между тмъ Ягелло, окруженный войскомъ, вызжалъ изъ города. Поята нарочно осталась въ замк, чтобъ проститься съ Тройданомъ. Она вышла на крыльцо, разсматривала всхъ и каждаго, но не видала того, кого хотла увидть. Когда уже замокъ опустлъ, она съ горестію и слезами на глазахъ отправилась къ отцу, чтобъ подлиться съ нимъ своими чувствами. Но въ какомъ страшномъ положеніи она нашла его! Съ какимъ ужасомъ узнала она объ измн Тройдана! Какъ бы ей хотлось исторгнутъ изъ своего сердца самое воспоминаніе о человк, который за нсколько минутъ предъ тмъ былъ для нея такъ дорогъ. Она не могла ни плакать, ни принимать никакого утшенія. Но видя отчаяніе отца своего, она старалась уврить его, что любовь ея къ измннику премнилась въ ненависть, и что сердце ея принадлежишь уже только богамъ и родителю. Но осуждая Тройдана, она его жалло, проклиная день, въ который онъ спасъ ее отъ гибели, она чувствовала, что никакое преступленіе не въ состояніи исторгнуть изъ ея сердца чувствованій любви.

ГЛАВА X.
Несчастный ораторъ.

Хотя Ягелло предъ отъздомъ своимъ обязалъ Габданка остаться въ Вильн, и приказалъ Гамилону доставлять ему вс удобства, но Габданкъ не захотлъ пользоваться сею благосклонностію, и, не ожидая послдствій народнаго неудовольствія, немедленно возвратился въ Понары. Довойна чрезвычайно обрадовался возвращенію его, въ отсутствіе Габданка, посланная Гамилономъ стража охраняла построеніе церкви отъ ярости окрестныхъ жителей, которые неоднократно покушались разрушить оную.

Крестъ на новосозданной церкви горлъ яркимъ огнемъ, и виденъ былъ издалека, звукъ колокола, разносившійся по окрестностямъ, пугалъ Понарскихъ поселянъ. Елена по видимому съ радостію взирала на успшные труды своего рыцаря, но внутренно искала средствъ избавиться отъ него, или по крайней мр отложить окончаніе сего дла до возвращенія Ягеллы. Сколько разъ несчастный Довойна долженъ былъ по ея прихоти передлывать или исправлять то, что ей не нравилось, и отлагать свое благополучіе, котораго онъ ожидалъ съ такимъ нетерпніемъ! Онъ проклиналъ жестокую свою повелительницу, но исполнялъ вс ея желанія, утшаясь мыслію, что скоро наступитъ день его награды. Наконецъ строеніе совсмъ кончено. Елена съ отцемъ пошла осматривать оное. Первый предметъ, бросившійся ей въ глаза, былъ священникъ, стоящій предъ алтаремъ. Въ торжественномъ облаченіи. Догадавшись, что Довойна пригласилъ его изъ монастыря для совершенія бракосочетанія, она тмъ съ большимъ вниманіемъ начала разсматривать вс части строенія, но не могши найти ничего такого, чтобы должно было передлать, она спросила рыцаря: кто же поведетъ ее къ алтарю, и гд же свадебный поздъ?

— ‘Гд свадебный поздъ?’ спросилъ встревоженный Довойна: ‘о, Елена! кто думаетъ только о собственномъ счастіи, тому не нужна пышность и множество гостей.’

— ‘Правда твоя, рыцарь Довойна, но знай, что изъ моего рода ни одна двица не выходила тайно замужъ. Я не хочу отступать отъ обычая моихъ предковъ.’

— ‘Елена!’ сказалъ сурово Габданкъ: ‘вижу, что ты опять хочешь протянуть это дло. Отецъ твой и сей священникъ будутъ свидтелями твоего брака. Мн наскучили твои шутки: ступай къ алтарю’.

— ‘Это не возможно, батюшка! На свадьб вашей дочери должны быть люди, моими трудами приведенные на лоно церкви: безъ нихъ я не могу внчаться.’

— ‘Откуда же взять намъ этихъ людей?’ спросилъ въ отчаяніи Довойна.

— ‘Откуда? Долженъ ли объ этомъ спрашивать меня истинный Христіанинъ, женихъ Елены? Взгляни на окружающіе насъ села, города, наполненные язычниками. Не готовъ ли ты, съ опасностію собственной жизни, избавишь ихъ отъ вчной гибели? Не пріятно ли теб будетъ увидть церковь сію, наполненную ими? Ахъ, Довойна! если ты не готовъ на сію жертву, то удались отъ меня навсегда: я не могу составить твоего счастія.’ —

Довойна слушалъ ее, какъ безумный, и наконецъ, ударяя себя кулакомъ въ лобъ, вскричалъ въ отчаяніи:— ‘Да поразитъ меня Неркунъ за мою легковрность!’

— ‘Что слышу?’ затыкая уши, вскричала Елена. ‘Безбожный! языческихъ боговъ призывать здсь, въ Христіанскомъ храм!’ — и хотла уйти.

— ‘Одно слово только, Елена!’ кричалъ въ слдъ ей огорченный Довойна: ‘посл свадьбы я обращу въ нашу вру сколько хочешь язычниковъ.’

— ‘Безразсудная!’ сказалъ отецъ, удерживая ее. ‘Вмсто того, чтобъ стяжать имя истинно ревностной Христіанки, ты заставляешь смяться надъ собою. Не довольно ли я понесъ опасностей и трудовъ, для удовлетворенія твоимъ прихотямъ? Не думаешь ли ты весь вкъ прожить въ сей пустын! Ступай сей часъ къ алтарю: я приказываю.’ —

При столь суровомъ отзыв отца, благочестивая красавица упала въ обморокъ. Испугавшійся Довойна употреблялъ вс средства, чтобъ привести ее въ чувство: прыскалъ водою, просилъ, вопилъ, и общалъ безусловное повиновеніе. Наконецъ, когда она пришла въ себя, Довойна спросилъ ее: сколько ей нужно новообращенныхъ, для присутствія на свадьб?

— ‘Можешь ли объ этомъ спрашивать меня? Я хотла бы видть ихъ столько, сколько есть язычниковъ на свт, но какъ это не возможно, то я буду довольствоваться тмъ, что Богъ пошлетъ.’

— ‘Будешь видть ихъ сотнями,’ сказалъ Довойна: ‘но горе теб, если еще разъ отступишься отъ своего слова. Тогда я брошу и тебя и твою вру, именемъ которой такъ жестоко обходишься со мною, возвращусь къ своимъ богамъ, и ты будешь первая жертва, которую принесу имъ.’

— ‘Успокойся, Довойна!’ сказала ласково Елена. ‘Первобытные Христіане охотно разставались съ женами, оставляли имущество, и шли проповдывать Слово Божіе, а ты не хочешь на короткое время разстаться съ своею невстою… Иди, ищи людей, ожидающихъ твоего ученія, и день ихъ обращенія будетъ днемъ нашего брака.’ —

Она вышла изъ церкви съ отцемъ, оставивъ Довойну въ ярости и отчаяніи. Несчастный рыцарь долго расхаживалъ по церкви, не зная, что ему длать. Но разсудивъ, что гнвъ и досада не помогутъ, ршился дйствовать, хотя и не зналъ еще, какъ приступишь къ длу.

— ‘Разоблачись отче,’ сказалъ онъ священнику, все еще стоявшему у алтаря: ‘разоблачись и научи меня, что мн длать нужно въ ныншнемъ моемъ положеніи. Счастливъ ты, что не зависишь отъ хитростей другаго пола. Но я долженъ побдить его, и еслибъ эта жестокосердая велла мн разрушить сіи горы, я разрушу и получу ея руку.’

— ‘Знаменитый рыцарь!’ сказалъ священникъ, снимая съ себя ризы: ‘я искренно сожалю о теб, но не могу охуждать дйствій твоей невсты. Выслушай меня. Іаковъ цлыя семь лтъ заслуживалъ руку своей Рахили: носилъ воду, насъ стада отца ея, и не ропталъ.’

— ‘Оставь, пожалуй-ста, свои примры: скажи лучше, какъ мн приступить къ обращенію земляковъ моихъ къ Христіанству?’

— ‘Надобно говорить къ народу’

— ‘Мн говорить къ народу? Это не возможно.’ —

Монахъ доказывалъ ему, что безъ смлости и самоотверженія, онъ не успетъ обратишь ни одного язычника. Довойна просилъ его быть своимъ руководителемъ въ семъ трудномъ дл, но онъ отозвался монашескимъ послушаніемъ, которое воспрещало ему располагать собою безъ воли начальства, и общавши молишься за него, простился съ нимъ, и возвратился въ монастырь, предоставивъ Довойну самому себ. Лишась всякой посторонней помощи, онъ ршился дйствовать съ тмъ постоянствомъ, которое одолваетъ величайшія трудности, и потому одвшись въ простое платье и взявъ въ руку посохъ, оставилъ Помары и пустился на удачу, куда глаза глядли. Въ теченіе нсколькихъ дней онъ ходилъ изъ села въ село, изъ корчмы въ корчму, везд прислушиваясь къ разговорамъ, чтобъ узнать народныя склонности. Въ нкоторыхъ мстахъ ему казалось, что жители расположены въ пользу Христіанства, и что дло его не такъ будетъ трудно, какъ онъ воображалъ. И такъ онъ вздумалъ попробовать свое краснорчіе, и выждалъ только удобнаго къ тому случая.

Однажды въ полуденную пору случилось ему проходить по льду черезъ большое озеро. На берегу между кустами нсколько рыбаковъ грлись у огня, и жарили рыбу.— Дай попробую говорить съ ними, подумалъ Довойна: они кажутся люди добрые.— Въ самомъ дл ласковость рыбаковъ заставляла ожидать успха: увидвъ путника, они по обыкновенному своему гостепріимству, потчивали его рыбою. Довойна принялъ съ благодарностію ихъ приглашеніе, и старался проникнуть въ ихъ образъ мыслей. Ознакомившись съ ними покороче, онъ вошелъ на ближній холмъ, и смло напалъ опровергать заблужденія язычества. Удивленные рыбаки долго смотрли ему въ глаза. не говоря ни слова. Ораторъ нашъ не щадилъ голоса, глаза его воспламенились, руки его дйствовали согласно съ языкомъ, одна мысль стремилась за другою, но когда онъ коснулся ничтожества языческихъ боговъ, одинъ изъ слушателей швырнулъ въ него такимъ огромнымъ кускомъ льду, что даръ краснорчія замеръ на устахъ проповдника.

— ‘Ахъ, ты проклятая Айшвара,’! Такъ это ты околдовалъ наше озеро, и смешь еще ругать боговъ нашихъ за то, что мы накормили тебя! Гей, товарищи! подъ ледъ его! Пускай загоняешь рыбу въ сти.’ —

Рыбаки съ крикомъ бросились на несчастнаго проповдника, который, оставивъ свое витійство, принялся за посохъ, и такъ усердно дйствовалъ онымъ, что вскор разогналъ своихъ слушателей и поспшилъ удалиться. Не полагаясь на успхъ въ сихъ мстахъ, онъ обратился къ странамъ, прилежавшимъ къ Христіанамъ, надясь тамъ съ большею пользою сять смяна своего ученія.

Удаленіе Довойны изъ Помаръ поселило въ Елен надежду избавиться отъ него навсегда, и желаніе возвратишься въ Подыму. По намренія ея встртили непреодолимыя препятствія. Едва прошелъ мсяцъ посл отбытія Ягеллы, какъ разнесся слухъ, что Чолнеръ, Магистръ Крестоносецъ, вошедши въ связи со многими Монархами, готовитъ сильное войско для покоренія Литвы. Орденъ, недовольный Ягел’ лою за вызовъ къ себ Витольда, который на обратномъ пути овладлъ пограничными замками и по’ жегъ села, и сверхъ того готовый вредить Литв при всякомъ удобномъ случа, предпринялъ воспользоваться отсутствіемъ Великаго Князя. Съ сею цлію онъ заключилъ союзъ съ Полоцкимъ Княземъ Андрссмъ Кйстутовичемъ, и призвавъ на помощь меченосцевъ, вознамрился съ двухсотъ-тысячнымъ войскомъ покоришь себ Литовцевъ. Въ самомъ дл, все предвщало ему блистательный успхъ. Ягелло съ Князьями и отборнымъ войскомъ находился въ Польш, Кйстута, бича Крестоносцевъ, не было уже въ живыхъ, а сынъ его, Андрей, въ кая,домъ Литовц видя убійцу своего отца, думалъ только о бдствіи того самаго народа, который столь славно защищаемъ былъ его родителемъ. Ему хотлось самому овладть столицею Литвы, и объявить себя Государемъ оной. Не надясь на свои и орденскія силы, онъ привлекъ еще на свою сторону извстнаго въ то время по жестокости своей Смоленскаго Князя Святослава.

Литва, угрожаемая многочисленнымъ непріятелемъ, находилась въ самомъ опасномъ положеніи. Уже пограничныя Самогитскія крпости и области перешли въ руки Крестоносцевъ. Святославъ со стороны Руси огнемъ и мечемъ пустошилъ несчастную землю, и чмъ боле встрчалъ препятствій, тмъ боле ожесточался противъ беззащитныхъ жителей. Лса, тогда еще почти непроходимые, служили единственнымъ для нихъ убжищемъ, но жестокіе Святославовы воины и тамъ ихъ отыскивали и предавали лютой смерти. Гамилонъ съ своей стороны длалъ все, что могъ длать, но видлъ, что ему не возможно будетъ устоять противъ такого многочисленнаго войска. И такъ, пока еще сношенія съ Польшею не были прерваны, онъ поспшилъ отправишь къ Ягелл извстіе о необходимости скорой помощи.

Между тмъ непріятель, углублялсь въ Литву, жегъ и грабилъ все, что могъ, и наконецъ покусился подступишь къ Виленскимъ замкамъ, но будучи отраженъ сильнымъ огнемъ, удовольствовался разграбленіемъ предмстія. Это была значительная часть передовой стражи Крестоносцевъ, которые, радуясь богатой добыч, все свое вниманіе обратили на оную, но бдительный Гамилонъ, съ отборными воинами сдлавъ вылазку изъ нижняго замка, ударилъ на хищниковъ, которые въ ужасномъ замшательств должны были защищаться, и врно бы по’ гибли, если бъ не подосплъ къ нимъ на помощь отрядъ свжаго войска. Литовскій вождь, завидя непріятеля, обратилъ противъ него свое оружіе, и въ жару сраженія отрзанъ былъ Крестоносцами. Въ сей крайности, ршившись лучше погибнуть, нежели сдаться, онъ замтилъ, что съ верхняго замка спшатъ къ нему на помощь. Это была Аксена съ тремя стами конницы. Ударивъ на Крестоносцевъ, она раздлила ихъ на дв части, и поставила въ такое положеніе, что они должны были искать спасенія въ бгств.

Первымъ долгомъ Гамилона было поблагодарить Аксену за поданіе столь нужной помощи, потомъ, допросивъ плнныхъ, онъ узналъ, что недалеко отъ города расположенъ непріятельскій станъ, состоящій изъ нсколькихъ десятковъ тысячъ воиновъ, подъ начальствомъ одного изъ Кунторовъ, которому вврена была передовая стража, что Магистръ съ главными силами стоитъ на берегу Нмна, что дальнйшія его дйствія зависли отъ успховъ Кунтора, и что Князь Андрей Полоцкій старается соединиться съ Магистромъ, чтобъ пресчь сообщеніе между Литвою и Польшею. Свднія сіи уврили Гамилона въ очевидной опасности, которая была тмъ важне, что по пресченіи сообщенія съ Польшею, нельзя было ожидать скорой помощи, но онъ полагался на крпость замковъ, и, слдуя совту Аксены, ршился защищаться до изнеможенія.

Конецъ третьей части.

ПРИМЧАНІЯ

Къ 3-й Части.

(1) Посл насильственной смерти Неаполитанскаго Короля Андрея, братъ его, Венгерскій Король Лудовикъ, для наказанія убійцъ или для покоренія подъ свою власть Неаполя и Сициліи, при помощи Короля Польскаго Казиміра Великаго, воевалъ съ Италіей), и въ теченіе нсколькихъ лтъ былъ съ нею въ безпрестанныхъ сношеніяхъ.

(2) Историки не согласны между собою въ род смерти несчастнаго Кйстута, одни утверждаютъ, что онъ, не могши перенести нанесеннаго ему племянникомъ оскорбленія, самъ себя лишилъ жизни, другіе увряютъ, что онъ убитъ руками наемниковъ Ягеллы.— Какъ бы то ни было, но смерть Кйстута оставляетъ на Ягелл неизгладимое пятно за жестокое съ нимъ обхожденіе. Еще при Сигизмунд III видны были въ Крев развалины башни, въ коей учинено сіе злодйство.

(3) Ятвяги, остатокъ Готфовъ и Кимировъ, народъ дикій, жившій грабежемъ, занималъ Полсье. Столицею его былъ Дрогичинъ. Болеславъ Скромный истребилъ ихъ мечемъ или обратилъ въ Христіанскую вру.

(4) Супруга Витольда, Мазовецкая Княжна Анна, получивъ дозволеніе посщать своего мужа, однимъ вечеромъ оставила въ темниц свою служанку, а его вывела изъ оной въ женскомъ плать, спустилась съ нимъ съ валу по веревк и на приготовленныхъ лошадяхъ бжала прежде къ брату своему, Мазовецкому Князю Янусу, а оттуда въ Ригу, гд Магистръ принялъ ихъ очень благосклонно, далъ имъ землю, и общалъ способствовать къ отмщенію за смерть отца. Въ этомъ промежутк времени Витольдъ крестился, и проводилъ время въ изученіи Нмецкаго языка и сельскаго хозяйства.

(5) Рысьи когти для того клали съ покойниками, чтобъ имъ легче было взбираться на горы вчности, чрезвычайно крутыя и высокія. На сихъ горахъ было жилище боговъ.

(6) Мендогъ, Великій Князь Литовскій, нсколько лтъ писался Королемъ Литовскимъ, будучи крещенъ и коронованъ Папою Иннокентіемъ IV. Сверхъ того, въ древнихъ лтописяхъ Литовскіе Князья не рдко именуются Королями.

(7) Ягелло, радуясь возвращенію брата, не только отдалъ ему Гродно, но и часть Полсья, съ замками Брестскимъ, Дрогичинскимъ, Мльникомъ, Бльскомъ, Суражемъ, Каменцемъ, Мсцибоковымъ, Волковискомъ, а нкоторые утверждаютъ, что тогда же достались ему и Волынь и Подолія. (Стриковскій.)

(8) Любартъ, одинъ изъ сыновей Гедимина, хотя не имлъ въ Литв собственнаго удла, по былъ не мене знаменитъ, какъ и другіе Князья. Во-первыхъ, за Русскою Княжною, дочерью Владиміра, взялъ онъ въ приданое Волынь, посл тестя досталось ему Владимірское Княжество, потомъ пріобрлъ онъ Княжество Луцкое, и частію по наслдству, частію по праву оружія распространилъ свои владнія до Львова и Венгерскихъ горъ. (Стриковскій и другіе.)

(9) Явнутъ, младшій сынъ Гедимина, получилъ посл отца лучшій удлъ, Литовское Княжество. Оскорбленные братья, Кйстутъ и Олгердъ, изгнали бднаго Явнута и такъ неожиданно, что онъ бжалъ почти нагой, и въ сильные морозы долженъ былъ укрываться въ лсу, пока побдители, сжалившись надъ нимъ, не дали ему въ пожизненное владніе Заславское Княжество.

(10) Айтвара, ночное привидніе.

ПОЯТА,ДОЧЬ ЛЕЗДЕЙКИ,илиЛИТОВЦЫ ВЪ XIV СТОЛТІИ.

ГЛАВА I.Очарованная красавица.

ГЛАВА II.Героиня.

ГЛАВА III.Убійцы.

ГЛАВА IV.Благочестивый Рыцарь.

ГЛАВА V.Костеръ.

ГЛАВА VI.Сватовство.

ГЛАВА VII.Безполезный совтъ.

ГЛАВА VIII.Прощаніе.

ГЛАВА IX.УЖАСНОЕ ОТКРЫТІЕ.

ГЛАВА X.Несчастный ораторъ.