‘Русская Мысль’, кн.IX, 1887
Повести и рассказы H. С. Лескова. Книга первая. (Дешевая библиотека). Издание А. С. Суворина. Спб., 1887 г, Лесков Николай Семенович, Год: 1887
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Повсти и разсказы H. С. Лскова. Книга первая. (Дешевая библіотека). Изданіе А. С. Суворина. Спб., 1887 г. Цна 20 к., въ папк 28 коп. Имя автора пользуется давнишнею я заслуженною извстностью въ нашей литератур. Но публик извстны боле или мене крупныя произведенія H. С. Лскова, мелкіе же его разсказы, между которыми есть много превосходныхъ, художественныхъ и полныхъ смысла, разсяны въ журналахъ и въ еженедльныхъ, иллюстрированныхъ газетахъ, имющихъ свой особливый кругъ читателей. Изданіе таковыхъ отдльными книжками, общедоступными по своей дешевизн, было уже давно желательно. Въ первомъ, лежащемъ передъ нами выпуск помщены два разсказа: Скоморохъ Панфалонъ и Спасеніе погибавшаго, которые были помщены въ крупныхъ журналахъ.
О второмъ изъ этихъ разсказовъ мы не будемъ говорить, такъ какъ онъ напечатанъ въ Русской Мысли (кн. IV). Въ первомъ же авторъ, своеобразнымъ языкомъ, напоминающимъ старинныя сказанія, передаетъ весьма поучительную исторію. Одинъ византійскій вельможа, по имени Ермій, благочестивый и набожный среди погрязшаго въ пороки общества, задумалъ жить по Евангелію, сдлаться ‘совершеннымъ’ и спасти свою душу, исполнивши буквально повелніе Христа-Спасителя. Ерній сложилъ съ себя высокій чинъ, продалъ все имніе свое и роздалъ нищимъ и на благотворительныя дла и ушлъ спасаться въ пустыню. Тамъ, безъ всякой одежды, онъ тридцать лтъ простоялъ въ расщелин скалы, питаясь подаяніемъ и не вкушая ничего свареннаго на огн. Окрестные жители почитали его за святаго, и самъ онъ думалъ, что достигъ совершенства. И вдругъ услышалъ онъ ‘гласъ’, повелвающій ему идти въ Дамаскъ и посмотрть, какъ живетъ Панфалонъ. Долго не ршался онъ послдовать этому указанію, наконецъ, по троекратномъ повтореніи ‘гласа’, спустился съ своей скалы и пошелъ въ далекій путь къ городу, славившемуся распущенностью нравовъ своихъ обитателей. Думалось иногда Ермію, что ‘гласъ’ посылаетъ его, какъ древне посылалъ пророковъ вразумлять заблудшихъ. Прибылъ Ермій въ Дамаскъ, нашелъ Панфалона и удивился: оказалось, что Панфалонъ ‘скоморохъ’, увеселяющій праздныхъ людей и развратниковъ, пирующихъ у гетеръ. Ермій первымъ дломъ попытался обратить Панфалона на путь добродтели и душеспасенія. На вс увщанія суроваго пустынника скоморохъ отвчалъ однимъ: ‘не могу’. Когда тотъ настаивалъ, Панфалонъ объяснилъ: ‘Пробовалъ я и ничего изъ этого не вышло. Я даже обтъ далъ Богу и нарушилъ обтъ, теперь уже нечего и пробовать…’ И разсказалъ онъ Ермію, что однажды далъ общаніе оставить скоморошество, какъ только получитъ столько денегъ, чтобы можно было купить участокъ земли. На него хотлъ удалиться Панфалонъ и жить ‘правдиво’. Случай скоро представился. Одинъ тщеславный богачъ во время пира у гетеры швырнулъ ему столько денегъ, что онъ могъ осуществить свое намреніе. Панфалонъ стадъ пріискивать купить землю и скоморошество уже бросилъ, между тмъ, нежданное богатство лишило его покоя и доброты: онъ всхъ сталъ бояться, запираться сталъ, опасаясь, что его обокрадутъ или ограбятъ. Въ это время къ нему прибжала извстная красавица Магна, изъ очень знатнаго рода. Въ отчаяньи она сказала, что пришла ‘продать себя’ ему, такъ какъ у него много денегъ. ея мужъ промоталъ все имніе, заимодавцы забрали се и двоихъ дтей въ кабалу, ее продали содержателю ‘безчестнаго дома’, дтей отдали скопцу. Чтобы избжать позора, Магна готова была покончить самоубійствомъ, но ее остановила мысль объ участи дтей. Узнавши о богатств Панфалона, она тайно ушла отъ купившаго ее господина и продаетъ себя, чтобы спасти, выкупить дтей. Молва въ десять разъ преувеличила размръ богатства Панфалона. Онъ отказался отъ безнравственной сдлки съ Магной, но оставилъ ее у себя, а самъ побжалъ въ бывшимъ ея подругамъ и пріятельницамъ, славившимся своею высокою добродтелью, просить помощи несчастной Магн. Знатныя и добродтельныя дамы выгнали отъ себя скомороха и одна изъ нихъ приказала слугамъ жестоко избить его. Тогда онъ побжалъ къ гетерамъ. Т его утшили, обмыли его раны, сняли съ себя украшенія и отдали ихъ на выкупъ Магны и ея дтей. На то же пошли и деньги Панфалона. ‘Такъ,— говоритъ онъ пустыннику Ермію,— я и не исполнилъ своего обта. Стало быть, уже суждено мн погубить свою душу скоморошествомъ…’ Передавая горькую повсть Магны, Панфалонъ сказалъ, между прочимъ: ‘Напрасно вопіяла ко всмъ бдная Магна и у всхъ искала защиты. Ей отвчали: мы вс въ кабал. Законъ строгъ къ бднымъ и охраняетъ многоимущихъ. Если бы былъ на своемъ мст теперь нашъ прежній правитель Ермій, то онъ, какъ милосердный человкъ, не допустилъ бы этого, но онъ насъ оставилъ, чтобы думать объ одной своей душ, и теперь мы вс беззащитны. Пусть небо прости А ему его отшельничье самолюбіе’. Ермій простился съ скоморохомъ и при разставаніи сказалъ: ‘Вчность впуст не будетъ: перейдутъ въ нее путемъ милосердія много изъ тхъ, кого свтъ презираетъ и о которыхъ и я, гордый отшельникъ, забылъ, залюбовавшись собою. Иди къ себ въ домъ, Панфалонъ, и длай, что длалъ, а я пойду дальше’. Вернувшись къ себ, Ермій уже не пошелъ на скалу, гд свело себ гнздо вороны, онъ сталъ пасти стадо мстныхъ жителей и на свобод учить дтей поселянъ, за что т кормило его. Когда пришелъ конецъ дней Ермія, онъ закрылъ глаза и видитъ, что скоморохъ въ блестящемъ внц ‘взлетаетъ отъ земли на воздухъ и несется прямо въ пылающей алой зар’. Ермій рванулся за нимъ, но между ними стала преграда, изображающая собою слово: ‘самомнніе’. ‘Но Панфалонъ взялъ свою скоморошью епанчу и стеръ это слово’. ‘Какъ ты могъ стереть грхъ моей жизни?’ — спросилъ Ермій. Панфалонъ отвчалъ: ‘Я не знаю: ты затруднялся, а я захотлъ теб пособить и пособилъ какъ умлъ. Я всегда все такъ длалъ при жизни, и съ этимъ иду я теперь въ другую обитель…’ Настаивать на томъ, какой смыслъ иметъ эта ‘восточная легенда’, нтъ надобности,— настолько въ ней все ясно, просто и неотразимо, какъ, равнымъ образомъ, простъ и ясенъ смыслъ разсказа Спасеніе погибавшаго. Не лишено, какъ мы думаемъ, нкотораго значенія и напечатаніе рядомъ въ одной книжк ‘восточной легенды’ и чисто-русскаго разсказа о томъ, какъ часовой, оставивши, вопреки ‘уставу’, свой постъ, спасъ утопавшаго и получилъ за то ‘наказаніе на тл’. Скоморохъ Панфалонъ и рядовой Постниковъ поступали совсмъ не по ‘регламентамъ’, даже вопреки ‘регламентамъ’, оба, ‘спасая жизнь другому человку’, губили себя самихъ: скоморохъ нарушать данный обтъ, отказывался отъ спасенія своей души ради спасенія погибавшей Магны и ея обреченныхъ на позоръ дтей, солдатъ нарушилъ ‘Уставъ о гарнизонной служб’, самъ себя отдавалъ тяжелой вар закона, ради спасенія неизвстнаго ему тонувшаго человка… Панфалонъ за то всю жизнь былъ ‘въ презрніи’ у людей, Постниковъ подвергся наказанію розгами. ‘Если бы,— заключаетъ авторъ послдній разсказъ,— я имлъ дерзновеніе счастливыхъ избранниковъ неба, которымъ, по великой ихъ вр, дано проницать тайны Божія смотрнія, то я, можетъ быть, дерзнулъ бы дозволить себ предположеніе, что, вроятно, и самъ Богъ былъ доволенъ поведеніемъ созданной имъ смирной души Постникова. Но вра моя мала, она не даетъ уму моему силы зрть столь высокаго: я держусь земнаго и перстнаго. Я думаю о тхъ смертныхъ, которые любятъ добро просто для самаго добра и не ожидаютъ никакихъ наградъ за него, гд бы то ни было. Эти прямые и надежные люди тоже, мн кажется, должны быть вполн довольны святымъ порывомъ любви и не мене святымъ терпніемъ смиреннаго героя моего точнаго и безъискусственнаго разсказа’. Это такъ, но и люди, въ дл не твердые, или не умющіе различить истиннаго добра подъ ‘скоморошьимъ’ плащемъ, прочитавши разсказы г. Лскова, умягчатся въ сердц своемъ и отступятъ отъ гордаго презрнія къ тмъ, кто волею судьбы вынужденъ носить низкія и скоморошьи одежды.