ПОВСТИ И РАЗСКАЗЫ БЬЕРНСОНА.
ПОВСТИ И РАЗСКАЗЫ БЬЕРНСОНА.
<Тимирязев В. А.>
‘Отечественныя Записки’, No 12, 1883
Повести и рассказы Бьернсона, Тимирязев Василий Аркадьевич, Год: 1883
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Познакомивъ читателя съ Бьернсономъ, какъ съ поэтомъ, драматургомъ и политическимъ дятелемъ, а также съ его тремя романами: ‘Синнове Солбакенъ’, ‘Рыбачьей дочерью’ и ‘Магигильдой’ {‘Отечественныя Записки’, 1883 г., NoNo 7 и 8.}, бросимъ бглый взглядъ на повсти и разсказы этого замчательнаго норвежскаго писателя, который представляетъ одинъ изъ немногихъ цвтущихъ оазисовъ среди безплодной пустыни современной изящной литературы.
За исключеніемъ двухъ послднихъ разсказовъ Бьернсона: ‘Капитанъ Мансана’ и ‘Пыль’, вс остальныя мелкія его сочиненія, представляютъ живыя, врныя картины сельской жизни въ Норвегіи. Наибольшей популярностью на его родин пользуются дв повсти перваго періода его литературной дятельности: ‘Арнъ’ и ‘Счастливый Юноша’. Это легко объяснить тмъ, что, отличаясь удивительной простотой, он естественно пришлись по сердцу простому и безхитростному народу.
Незаконный сынъ дочери довольно состоятельнаго фермера, Маргитъ Камненъ, и веселаго разгульнаго Нильса, по ремеслу портного, а по призванію скрипача и римоплета, Арнъ воспитывался сначала матерью, а потомъ отцомъ, который, посл смерти родителей Маргитъ и своей продолжительной болзни, сдлавшей его неспособнымъ къ работ, женился на обезчещенной имъ двушк. Мать учила Арна читать и давала ему добрые совты, а етецъ училъ его играть на скрипк и пть разгульныя псни. Онъ водилу его съ собою на сельскіе праздники и свадьбы, откуда всегда возвращался пьяный. Матери очень не нравилось, что мальчикъ привыкалъ съ раннихъ лтъ видть грубый разгулъ и она всячески старалась противодйствовать дурному вліянію отца. Пятнадцати лтъ, Арнъ началъ пасти скотъ на горныхъ откосахъ и проводилъ цлые дни, читая книги, думая и распвая псни. Особенно онъ любилъ мечтать объ отдаленныхъ странахъ, и въ этомъ поддерживалъ его товарищъ но школ, которую онъ посщалъ зимою, Христіанъ, сынъ капитана. Онъ былъ на нсколько лтъ старше Арна, тоже бредилъ путешествіями и давалъ Арну читать новыя книги. Посл конфирмаціи, Христіанъ поступилъ въ морскую службу и ушелъ въ море. Стремленія Арна принимали все боле и боле опредленный характеръ. Онъ жаждалъ отправиться вслдъ за Христіаномъ, и обычная сельская жизнь казалась ему скучной, безцльной. Тревожныя впечатлнія его высказывались, по временамъ, въ стихахъ, которые онъ распвалъ, лежа подъ деревьями на зеленой мурав. Только мысль о матери удерживала его дома, особливо съ тхъ поръ, какъ Нильсъ умеръ отъ удара, и она, оставшись вдовою, умоляла сына никогда не покидать ее. Борьба жажды впечатлній съ чувствомъ долга къ матери, а потомъ съ любовью къ красивой Эли, дочери фермера. Баарда Бана, составляетъ сюжетъ романа, въ который вставлено много стихотвореній, выражающихъ чувства поэта. Любовь Арна спокойно, тихо развивается, безъ всякихъ перипетій, среди событій ежедневной жизни: сельскихъ работъ, сбора орховъ, болзни Эли и пр. Оканчивается романъ вполн благополучно свадебнымъ пиромъ, такимъ образомъ, чувство долга къ матери и любовь къ жен одерживаютъ побду надъ тревожными стремленіями поэтической души Арна, и онъ впослдствіи воспваетъ лишь прелести семейнаго очага.
Нота спокойнаго довольства, которая звучитъ въ послднихъ страницахъ ‘Арна’, слышится съ начала до конца въ ‘Счастливомъ Юнош’. Эта мирная идиллія начинается прелестной сценой дтской ссоры изъ-за ягненка между героемъ и героиней романа Ойвиндомъ и Маритъ, которая кончается тмъ, что счастливый мальчикъ удерживаетъ за собой ягненка, котораго онъ продалъ двочк за пирожокъ, и вмст съ тмъ съдаетъ пирожокъ. Затмъ онъ счастливъ и дома у своихъ бдныхъ, но добрыхъ родителей, и въ школ, гд онъ воспитывается вмст съ Маритъ, и быстро длается любимцемъ учителя, педагогическая система котораго вся основана на любви къ дтямъ. Сдлавшись взрослымъ юношей, онъ какъ будто перестаетъ быть счастливымъ, потому что ддъ Маритъ, богатый фермеръ, не хочетъ и слышать о брак своей внучки, первой невсты въ приход, съ сыномъ бднаго поселянина. Но Ойвиндъ ршается силой завоевать себ счастіе, на которое, повидимому, взялъ привилегію, и поступаетъ въ земледльческій институтъ. Окончивъ курсъ съ отличіемъ, счастливый возвращается домой, получаетъ мсто приходскаго агронома съ хорошимъ содержаніемъ и нетолько оказываетъ помощь сосдямъ, научая ихъ новымъ, лучшимъ методамъ земледлія, но и отцовскую землю превращаетъ въ образцовую ‘игрушку-ферму’. Ддъ Маритъ смотритъ съ завистью на благосостояніе сосдей, тогда какъ его ферма приходитъ въ упадокъ, и, посл нсколькихъ лтъ терпливаго ожиданія со стороны возлюбленной парочки, соглашается, на ихъ свадьбу. Счастливый юноша становится окончательно счастливымъ.
‘Брачный Маршъ’ — послдняя повсть изъ крестьянскаго быта, написанная Бьернсономъ. Конечно, въ ней также играетъ главную роль идиллическая любовь, но это любовь уже боле страстная выказывающая достаточно силы, чтобы спасти цлую семью отъ тяготющаго надъ нею злого рока.
Въ прошломъ столтіи жилъ въ одной изъ большихъ норвежскихъ долинъ, Оле Хаугенъ, бдный поселянинъ, но геніальный музыкантъ, игравшій на скрипк и сочинявшій псни и танцы. О немъ ходитъ въ народ много преданій, изъ которыхъ наибольшей популярностью пользуется легенда о ‘Брачномъ Марш’. У Оле Хаугена была дочь, Аслаугъ, красивая, даровитая молодая двушка. Въ нее влюбился сынъ богатаго фермера Тингвольда и, посл долгой борьбы съ родителями, женился на Аслаугъ, которая, въ свою очередь, пламенно его любила. Для ихъ свадьбы Оле Хаугенъ написалъ великолпный свадебный маршъ, и, какъ говоритъ преданіе, сказалъ, что горе той невст, которая пойдетъ въ церковь подъ звуки этого марша, не любя своего жениха. Первая чета, вернувшаяся домой подъ звуки этого прекраснаго, веселаго марша, вела самую счастливую жизнь. То же можно сказать и о дочери Аслаугъ, Астрид, которая сама избрала себ мужемъ Кнуда, смышленнаго парня, хотя безъ рода и илемени. Родители, конечно, выказали сопротивленіе, но въ конц-концовъ согласились, и снова веселые звуки свадебнаго марша освятили счастливый бракъ. Кнудъ привелъ обширную тингвольдскую ферму въ такое цвтущее положеніе, въ какомъ она никогда не была, и пользовался общимъ уваженіемъ всего околодка. Астрида гордилась своимъ выборомъ, и свадебный маршъ, сдлавшійся любимымъ семейнымъ мотивомъ, напвался и насвистывался въ ферм съ утра до ночи. Старшій сынъ этихъ почтенныхъ родителей, Эндридъ, получилъ хорошее воспитаніе въ земледльческомъ институт и въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ столицы. Это былъ скромный, не блестящій юноша, хотя очень хорошо велъ дла фермы, которую отецъ передалъ въ его завдываніе. Эндридъ любилъ уединеніе и долгое время не обращалъ никакого вниманія на молодыхъ двушекъ, наконецъ, когда ему было уже тридцать одинъ годъ, онъ сдлалъ предложеніе семнадцати-лтней Ранд, дочери бдныхъ родителей. Она согласилась, хотя не любила его, и весь приходъ сталъ говорить, что она продала себя. При этомъ вспоминали легенду о свадебномъ марш и не предсказывали ничего хорошаго новобрачнымъ. Свадьба произошла при самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ. Дождь лилъ ливнемъ, скрипачи не могли играть свадебнаго марша, а если, по временамъ, и затягивали его веселый мотивъ, то онъ казался какимъ-то страннымъ, заунывнымъ. Вс гости были мрачны и громко вспоминали легенду. Невста много плакала передъ внцомъ, но все-таки превозмогла себя и пошла въ церковь, хотя просила прекратить музыку. Проходя мимо могилы Оле Хаугена, находившейся подл самой церкви, она задрожала, какъ въ лихорадк, и подошла къ алтарю, громко рыдая. Свадебный пиръ былъ самый печальный и былъ прерванъ болзнью молодой.
Проклятіе стараго музыканта какъ бы преслдовало бдную женщину. Она осталась на всю жизнь болзненной и первыя двое дтей ея умерли въ раннемъ возраст. Затмъ она родила дочь Мильдредъ, не родители не смли ее ласкать, изъ боязни, чтобъ небо не взяло ее, какъ первыхъ дтей, въ которыхъ они души не чаяли. Поэтому, двочка росла на попеченіи дда и бабушки, а родители ея вели уединенную, мрачную, набожную жизнь, ни съ кмъ не знаясь и считая себя какъ бы отверженцами. Особенно они чуждались своихъ родственниковъ Хаугенъ, потомковъ Оле, и даже ихъ имя никогда не произносилось на ферм. Такому же остракизму подвергся и брачный маршъ. Но Мильдредъ съ дтства научилась ему отъ бабушки, которая ей разсказала и связанную съ нимъ легенду. Это произвело большое впечатлніе на нее и съ годами она стала часто спрашивать себя, сыграютъ ли для нея свадебный маршъ. Когда ей минуло шестнадцать лтъ, она случайно встртила близь сэтера, гд работала въ лтніе мсяцы съ сестрою — красиваго молодого человка, который оказался внукомъ Оле, Гансомъ Хаугеномъ. Молодые люди съ перваго взгляда полюбили другъ друга и ихъ любовь была такъ пламенна, что посл двухъ свиданій они ршились открыть свою любовь Эндриду и Ранд, хотя и предчувствовали оппозицію. Мильдредъ прямо объявила, что уже помолвлена, и ея родители пришли въ ужасъ, узнавъ объ имени жениха, но любовь къ дочери взяла верхъ надъ предразсудкомъ и, познакомившись съ Гансомъ, который былъ примрнымъ и способнымъ юношей, они дали согласіе. При этомъ Гансъ настоялъ, чтобъ Мильдредъ жила на его бдной ферм, такъ какъ онъ женился на ней, а не на ея богатств. Снова раздались звуки веселаго свадебнаго марша на свадьб молодыхъ людей и, выходя изъ церкви, они зашли помолиться на могилу стараго Оле. И нетолько они лично были счастливы, но и сама Ранда преобразилась, какъ будто дочь искупила ея вину, выйдя замужъ по любви.
Прочіе мелкіе разсказы Бьернсона составляютъ бытовые очерки и эпизоды изъ деревенской жизни.
Въ первомъ разсказ, ‘Трондъ’, выведенъ мальчикъ, умъ котораго пропитанъ норвежскими миами и потому вс обыкновенныя обстоятельства жизни принимаютъ въ его глазахъ сверхъестественный характеръ. Въ ‘Опасномъ ухаживаніи’ содержаніе посвящено жажд къ приключеніямъ. Старикъ Кнутъ старательно охранялъ отъ поклонниковъ свою внучку, къ которой должна была перейти его обширная ферма, и безжалостно билъ всхъ юношей, являющихся къ ней на сэтеръ. Той же участи подвергся молодой поселянинъ Торъ Нассетъ, но онъ не впалъ въ отчаяніе, а ршился достигнуть другимъ путемъ убжища, въ которомъ скрывалъ свою внучку жестокій Кнудъ. Онъ влзъ со стороны моря по крутому утесу на ту вершину, гд находился сэтеръ его возлюбленной, и старый Кнудъ, сторожившій большую дорогу, воскликнулъ: ‘Изъ этого мальчишки будетъ толкъ, пусть его беретъ мою внучку’. Совершенный контрастъ этому представляетъ ‘Орлиное гнздо’. Тамъ также подвигъ силы и ловкости, но съ инымъ результатомъ. Въ одной горной долин, на высокомъ утес, свили себ гнздо орлы, бывшіе пугаломъ всего околодка, такъ какъ они похищали то ягненка, то барана, а однажды унесли ребенка. Вс въ приход боялись орловъ, но никто не ршался взлсть на утесъ и раззорить гнздо. Наконецъ, за это дло взялся смлый юноша, но имени Лейфъ. Онъ ползъ на утесъ при всхъ и почти достигъ гнзда, но оборвался и упалъ мертвый въ бездну. ‘Жаль, очень жаль, говорили старики:— но хорошо, что есть на свт нчто, до чего не долзть никому’. ‘Блаккенъ’ и ‘Преданность’ — страницы изъ личныхъ воспоминаній автора объ его дтств. ‘Блаккенъ’ — это лошадь его отца, чрезвычайно сильная и умная, которая не разъ дралась съ медвдями. ‘Преданностью’ озаглавленъ разсказъ о четырехъ сыновьяхъ одной фермерши, которые жили близь пасторскаго дома, въ которомъ родился Бьернсонъ. Они такъ были преданы матери, что одинъ изъ нихъ шестнадцать лтъ ждалъ ея смерти, чтобъ жениться на любимой двушк, потому что мать была стара и нуждалась въ постоянныхъ попеченіяхъ его невсты. ‘Медвжій охотникъ’, вроятно, также эпизодъ изъ юности автора, который очень живо описываетъ, какъ цлая школа мальчиковъ и двочекъ взбунтовалась и побжала смотрть на охотника, убившаго медвдя. ‘Отецъ’ — не просто бытовая картина, какъ другіе разсказы Бьернсона, но выражаетъ опредленную философскую или религіозную идею о благотворномъ дйствіи горя на человка. Тордъ съ гордостью приходитъ къ пастору три раза: по случаю крестинъ, его конфирмаціи и свадьбы, въ четвертый же разъ онъ является смиренный, посл смерти сына, за нсколько дней до свадьбы, и жертвуетъ все свое состояніе на бдныхъ. ‘Наконецъ-то вы нашли счастіе въ сын’, замтилъ пасторъ, и Тордъ съ нимъ вполн согласился.
Изъ всхъ сельскихъ разсказовъ Бьернсона наиболе интересенъ ‘Желзная дорога и Кладбище’, который знакомитъ насъ съ той стороной народной жизни, до которой онъ не касается въ другихъ своихъ произведеніяхъ, именно, съ общественной дятельностью выборныхъ приходскихъ совтовъ, завдывающихъ мстными длами сельскихъ общинъ. Разсказъ этотъ относится къ первому періоду литературной дятельности Бьернсона и потому онъ совершенно объективно описываетъ борьбу между двумя передовыми людьми въ приходскомъ совт. Оба они были фермеры, люди образованные, умные и приверженцы прогресса, одинъ изъ нихъ, Кнудъ, былъ другъ знаменитаго норвежскаго патріота Вергеланда, будучи предсдателемъ приходскаго совта, онъ завелъ школы, библіотеки, земледльческій институтъ и клубъ для обсужденія конституціи. Другой, Ларсъ Хогстадъ, былъ нсколько моложе и умственно развился, благодаря Кнуду, но, усвоивъ себ его идеи, сталъ въ свою очередь давать ему разумные совты, такъ что каждая благодтельная мра, проведенная Кнудомъ, была первоначально обдумана обоими друзьями, которыхъ вс сосди считали неразлучными. Но Ларсъ, хотя и былъ членомъ приходскаго совта, никогда не говорилъ въ его засданіяхъ. Впервые товарищи услышали его голосъ по вопросу о предложеніи продать приходскій хлбный магазинъ и основать на вырученныя деньги сберегательную кассу. Кнудъ, ддъ котораго пожертвовалъ хлбный магазинъ приходу, счелъ этотъ проэктъ для себя оскорбительнымъ и, не сказавъ ни слова объ этомъ Ларсу, предложилъ совту даже не входить въ его разсмотрніе. Ларсъ, къ общему изумленію, возсталъ противъ своего друга, и происшедшая между ними бурная сцена послужила началомъ долголтней борьбы. Эта сцена разсказана такъ мастерски и составляетъ такую живую, бытовую картину, что мы приведемъ ее цликомъ:
‘Ларсъ говорилъ дрожащимъ голосомъ, неизвстно отчего, отъ сожалнія ли, что вынужденъ противорчить своему другу, или изъ опасенія, что останется въ меньшинств, но аргументы его были ясные и отличались такой логикой, какую рдко слыхали на засданіяхъ приходскаго совта. Опровергнувъ вс доводы Кнуда, онъ произнесъ въ заключеніе:
‘— Какое намъ дло, что это предложеніе вноситъ представитель правительства? Это такъ же мало вліяетъ на сущность вопроса, какъ то соображеніе, кто выстроилъ это зданіе, и какимъ образомъ оно попало въ руки общины.
‘Кнудъ покраснлъ, но все-таки отвчалъ тихо, сдержанно. По его мннію, въ околодк было много сберегательныхъ кассъ, даже слишкомъ много, но если община желала завести свою кассу, то, конечно, можно было сдлать это, не оскорбляя памяти мертвыхъ и не ссорясь съ живыми. Потомъ онъ перешелъ къ хлбному магазину и распространился объ его польз. Ларсъ отвчалъ подробно на послднюю часть его рчи и прибавилъ:
‘— Прежде всего, надо разршить вопросъ, управляется ли нашъ приходъ въ интересахъ живыхъ или мертвыхъ и чмъ намъ слдуетъ руководствоваться, пользой всего прихода, или привязанностями и предразсудками одного семейства.
‘— Я не знаю, есть ли на свт человкъ, который боле облагодтельствованъ этой семьей, чмъ предъидущій ораторъ! воскликнулъ Кнудъ.
‘Эти слова относились до всмъ извстнаго факта, что могущественный ддъ Кнуда сохранилъ въ цлости ферму дда Ларса въ то время, когда онъ сидлъ въ тюрьм, по какому-то уголовному длу.
‘Но Кнудъ все-таки долженъ былъ сознаться въ глубин своего сердца, что онъ никогда не смотрлъ на дло съ такой широкой и возвышенной точки зрнія. Невольно взглянулъ онъ на стоявшую передъ нимъ высокую, тяжелую фигуру Ларса. Его могучій лобъ и глубокіе глаза обнаруживали напряженную работу. Онъ вытянулся во весь ростъ, заложилъ руки за спину и голосъ его раздавался громко, но глухо, словно выходилъ изъ ндръ земли. Впервые Кнудъ понялъ, что это былъ за человкъ, и на него напалъ страхъ. Этотъ человкъ былъ выше его на цлую голову. Онъ извлекъ изъ Кнуда все, что было можно, позаимствовалъ все, что Кнудъ зналъ и, отобравъ отъ плевелъ добрыя смена, незамтно ихъ выростилъ. Кнудъ любилъ его и лелялъ, а теперь, сдлавшись гигантомъ, Ларсъ возсталъ на него. Почему это случилось, Кнудъ не могъ самъ себ объяснить, но, смотря на Ларса, онъ чувствовалъ, что это его антагонистъ.
‘— Ларсъ! Ларсъ! воскликнулъ онъ, вскакивая:— что съ тобой случилось? Ты, котораго я… ты, который…
‘Онъ не могъ произнести боле ни слова, а вн себя отъ волненія, опустился на свое мсто. При этомъ онъ изо всей силы ударилъ кулакомъ по столу, и глаза его гнвно заблистали.
‘Ларсъ не выразилъ ни малйшаго смущенія, но спокойно произнесъ:
‘— Если этотъ ударъ ршаетъ вопросъ, то намъ нечего боле и разсуждать.
‘Кнудъ не могъ вынесть такого хладнокровія.
‘— Что съ нами? воскликнулъ онъ:— до сихъ поръ мы руководились только любовью и преданностью къ общему длу, а теперь насъ словно обуялъ духъ вражды.
‘И онъ бросилъ гнвный взглядъ на Ларса, который тотчасъ отвтилъ:
‘— Вроятно, ты, Кнудъ, внесъ этотъ духъ въ наше собраніе, потому что я строго придерживался обсужденія стоящаго на очереди вопроса. Но ты никогда не хочешь допустить, чтобъ какое-нибудь дло могло быть полезнымъ для всхъ, если оно противорчитъ твоимъ личнымъ интересамъ, мы увидимъ, какъ ты любишь и преданъ общему длу, когда ршимъ это дло, какъ мы хотимъ, а не какъ ты хочешь.
‘— Такъ я дурно служилъ приходу? воскликнулъ Кнудъ.
‘Никто не отвчалъ, и Кнудъ грустно поникъ головою.
‘— Я думалъ, произнесъ онъ:— что сдлалъ кое-что полезное для прихода, но можетъ быть я ошибался.
‘Онъ снова умолкъ, обуреваемый своей пылкой натурой и боясь сказать слишкомъ много.
‘— Я знаю, отвчалъ Ларсъ: — что ты приписываешь себ честь всего, что сдлано въ приход, и если судить по количеству словъ, произнесенныхъ на этихъ собраніяхъ, то, конечно, ты сдлалъ боле всхъ.
‘— А! вотъ что! рзко произнесъ Кнудъ: — значитъ, теб принадлежитъ вся честь этихъ полезныхъ мръ?
‘— Если ужь намъ приходится говорить о себ, отвчалъ Ларсъ:— то я не могу не сказать, что каждая изъ этихъ мрь была обстоятельно обсуждена нами обоими прежде, чмъ ты предлагалъ ее совту.
‘— Пусть за тобой остается вся честь, воскликнулъ Кнудъ:— я могу обойтись и безъ нея. Есть потери гораздо тяжеле.
‘— Говоря по совсти, продолжалъ Ларсъ, не обращая вниманія на слова своего друга:— не великую честь длаютъ вс эти мры. Конечно, пасторъ и школьный учитель очень довольны тмъ, что сдлано на ихъ пользу, но поселяне громко говорятъ, что приходскіе налоги растутъ съ каждымъ годомъ и становятся все тяжеле.
‘Между членами совта и посторонними слушателями пробжалъ ропотъ одобренія.
‘— Наконецъ, прибавилъ Ларсъ:— намъ предлагаютъ мру, которая хоть сколько-нибудь вознаградила бы приходъ за понесенные убытки, и она встрчаетъ энергичную оппозицію. Этотъ вопросъ касается прихода, нашъ прямой долгъ думать только о польз прихода, и не допускать, чтобъ вопросъ сдлался личнымъ, или семейнымъ.
‘Вс присутствующіе начали переглядываться и шушукаться, одинъ изъ членовъ совта шепотомъ замтилъ, что уже много лтъ въ этомъ собраніи никто не говорилъ такой правды. Вс встали и разговоръ сдлался общимъ. Кнудъ одинъ остался на своемъ предсдательскомъ мст. Онъ чувствовалъ, что все пропало, пропало навки, и даже не старался спасти себя. Спустя нсколько минутъ, онъ молча всталъ, передалъ предсдательство своему товарищу и вышелъ изъ комнаты.
‘Кнудъ пріхалъ на собраніе въ тележк Ларса, но теперь онъ пошелъ домой пшкомъ, хотя идти было очень далеко. День былъ холодный, осенній, лсъ стоялъ обнаженный, срозеленая трава носила слды первыхъ морозовъ. Кнудъ шелъ мрачный, убитый. Онъ сердился на себя, что сразу поставилъ все на карту, но изумленіе, горе, негодованіе взяли верхъ надъ всми другими чувствами. Онъ и теперь былъ вн себя отъ злобы. Вдругъ онъ услыхалъ за собою шумъ колесъ. Это былъ Ларсъ. Онъ быстро прохалъ мимо, на своей прекрасной лошади, копыты которой громко стучали о каменную дорогу. Кнудъ посмотрлъ ему въ слдъ. Онъ величественно сидлъ на тележк и почти не правилъ лошадью. Она сама бжала куда слдовало. Это было картинное изображеніе его силы: онъ спокойно, величественно достигалъ своей цли’.
Избранный въ предсдатели, Ларсъ вскор доказалъ свои необыкновенныя способности, и дла въ приход пошли съ такимъ успхомъ, что вс стали указывать на него, какъ на образцовый во всей стран. И Ларсъ былъ избранъ благодарными согражданами въ члены Стортинга. Его самолюбіе было настолько удовлетворено оказываемыми ему повсюду печестями, что онъ даже, мало-по малу, забылъ свою ссору съ Кнудомъ и хотя между ними не было прежней дружбы, но онъ открыто признавалъ, что многимъ былъ ему обязанъ относительно своего умственнаго развитія. Онъ даже помогъ новому избранію Кнуда въ предсдатели приходскаго совта. Но въ этомъ онъ вскор раскаялся. Кнудъ сталъ въ глав оппозиціи, образовавшейся противъ Ларса, изъ боязни, что возбужденная имъ въ приход лихорадочная коммерческая дятельность поведетъ къ раззоренію многихъ. Чтобъ дать исходъ этой жажд къ нажив, Ларсъ задумалъ провести желзную дорогу черезъ приходъ, что, конечно, послужило бы источникомъ нескончаемыхъ благодяній для всхъ жителей и упрочило бы навсегда его славу. Но оказалось, что полотно желзной дороги надо было провести черезъ старое кладбище и Ларсъ предложилъ перенести могилы, въ томъ числ могилы своего дда и дда Кнуда въ новое кладбище, которое онъ уже прежде устроилъ вокругъ покой, воздвигнутой имъ же церкви. Снова возникъ прежній споръ между старыми друзьями и теперешними соперниками, Кнудъ отстаивалъ святость памяти умершихъ, а Ларсъ — современные интересы общины. Но на этотъ разъ Кнудъ одержалъ верхъ, узкіе, полные предразсудковъ умы поселянъ, побуждаемыхъ рыданіями женъ и матерей, пришли въ ужасъ отъ святотатственной мысли нарушить покой мертвецовъ изъ-за денежной прибыли. Видя, что вс его доводы ни къ чему не ведутъ, Ларсъ осыпалъ укоризнами членовъ совта за ихъ черную неблагодарность и отказался отъ всякаго дальнйшаго участія въ общественныхъ длахъ. Кнудъ торжествовалъ, но не надолго, несмотря на отклоненіе приходскимъ совтомъ проэкта желзной дороги, онъ былъ принятъ въ высшихъ сферахъ, благодаря энергичной дятельности Ларса, и черезъ нсколько лтъ, первый паровозъ пробжалъ черезъ старое клаобище мимо самаго дома Ларса, передъ которымъ опять сталъ преклоняться весь приходъ, удивляясь его уму, упорству, вліянію и смлости. Но Ларсу не пришлось торжествовать своей побды, мертвые, сонъ которыхъ онъ нарушилъ, какъ будто составили заговоръ противъ него и искры перваго локомотива подожгли его домъ. Вся его ферма сгорла и онъ самъ былъ вынесенъ еле живой изъ огня. Его спасъ Кнудъ и это несчастіе примирило соперниковъ. Они стали друзьями боле, чмъ когда-либо, приходскій совтъ, цня великія заслуги, оказанныя всему околодку Ларсомъ, снова выбралъ его предсдателемъ и выстроилъ ему ферму на общественный счетъ. Съ тхъ поръ дла въ приход стали еще боле процвтать, но Ларсъ ничего не длалъ безъ совта Кнуда, выбраннаго ему въ помощники.
Этотъ любопытный разсказъ, какъ мы уже сказали, изложенъ авторомъ такъ объективно, что трудно сказать, на чьей онъ стоитъ сторон. То, кажется, онъ стоитъ за энергичную, полезную дятельность Ларса, то какъ будто не одобряетъ возбужденной имъ въ приход коммерческими предпріятіями жажды къ нажив, повидимому, онъ въ одно и тоже время сочувствуетъ уваженію Кнуда къ памяти предковъ, и торжествуетъ побду современнаго прогресса, въ вид перваго локомотива, будящаго своимъ свисткомъ дремлющую страну.
Совершенно инымъ характеромъ отличаются два послднія произведенія Бьернсона, въ ‘Капитан Монсана’ и особенно въ ‘Пыли’ онъ является смлымъ, краснорчивымъ защитникомъ новыхъ идей. ‘Капитанъ Монсана’, единственная повсть Бьернсона, въ которой дйствіе происходитъ не въ Норвегіи и дйствующія лица не норвежцы. Это плодъ его пребыванія въ Италіи и, согласно его собственнымъ словамъ, разсказанный имъ эпизодъ изъ современной итальянской жизни — дйствительное событіе, и его герои — живые люди. Въ особенности капитанъ Монсана списанъ съ натуры и вс подробности его приключеній исторически врны. Психологическое развитіе характера Монсаны представляетъ первую попытку Бьернсона въ этомъ род и онъ совершенно правъ, говоря, что его Монсана въ своихъ отношеніяхъ къ женщинамъ походитъ на Лассаля. ‘Конечно, замчаетъ Бьернсонъ въ своемъ предисловіи:— богатыя умственныя силы Лассаля, его могучая индивидуальность и великая дятельность возбуждаютъ боле интереса, но психологическое явленіе тоже самое и меня очень поразило то обстоятельство, что я и Брандесъ, въ его, мастерской характеристик Лассаля, обратили свое вниманіе на одинъ и тотъ же предметъ, въ одно и тоже время’.
Въ первой глав своего разсказа Бьернсонъ очень сочувственно описываетъ торжественное перенесеніе бренныхъ останковъ Монсаны, одного изъ мучениковъ итальянской свободы, изъ Рима въ его родной городъ, который въ одинъ день хоронилъ своего знаменитаго патріота, и ставилъ ему памятникъ. Одинъ изъ сыновей этого патріота, капитанъ берсальеровъ, Джіузеппе Монсана, герой разсказа, въ молодости прославился своей храбростью, еще мальчикомъ, онъ сражался въ рядахъ гарибальдійцевъ, а потомъ поступилъ въ регулярную армію. Не было конца анекдотамъ объ его отважныхъ подвигахъ и смлыхъ приключеніяхъ. Однажды, онъ спасъ цлый отрядъ отъ разставленной ему непріятелемъ ловушки, поймавъ переодтыхъ шпіоновъ, въ другой разъ онъ тайкомъ пробрался въ Римъ, тогда еще во власти папы, и вызвавъ на дуэль швейцарскаго офицера, презрительно отзывавшагося объ итальянской арміи, убилъ его на повалъ, въ третій — онъ съ двумя товарищами въ маленькой рыбачьей лодк догналъ въ открытомъ мор контрабандистское судно и взялъ его въ плнъ, хотя на немъ было шестнадцать человкъ экипажа. Вообще, эта была натура пламенная, могучая, но увлекающаяся, нервная, поддающаяся минутнымъ впечатлніямъ. Въ то самое время, когда онъ присутствовалъ при позднемъ апооз героя-отца, въ душ его происходила жгучая борьба съ любовью, овладвшей всмъ его существомъ. Его полкъ стоялъ въ Анкон, и онъ часто видалъ на Корсо гордую красавицу, принцессу Терезу Ленэй, дочь австрійскаго генерала и одной изъ мстныхъ аристократокъ, которой Анкона никакъ не могла простить ея бракъ съ врагомъ отечества. Наслдовавъ отъ матери красоту, высокомріе и ненависть къ презиравшимъ ее соотечественникамъ, Тереза губила сотни сердецъ, сначала опьяняя ихъ надеждами, а потомъ сводя съума отъ отчаянія. Зимой она блистала въ аристократическихъ кружкахъ Рима, а лтомъ проводила нсколько времени въ своемъ родномъ город, но не удостаивала мстное общество участіемъ въ его удовольствіяхъ, а только бшенно каталась по вечерамъ по Корсо, нарочно направляя своихъ кровныхъ лошадей на группы разговаривающихъ, которые со страхомъ разбгались. Монсана, съ своей смлой отвагой, ршился наказать гордую красавицу. Подкарауливъ, когда принцесса, въ одинъ прекрасный вечеръ, поила лошадей за городомъ, передъ своимъ побдоноснымъ появленіемъ на Корсо, онъ бросился неожиданно къ лошадямъ и ударилъ ихъ бичомъ изо всей силы. Они понесли: два лакея, сидвшіе за кабріолетомъ, свалились на землю, компаньонка принцессы упала въ обморокъ. Тереза схватила возжи и старалась остановить лошадей. Но Монсана бжалъ за ними, и какъ только лошади уменьшали свою скорость, ударялъ ихъ снова бичомъ. Тереза сначала подумала, что это разбойникъ, но потомъ узнала молодого офицера и поняла, что онъ хочетъ прогнать ее такимъ образомъ вдоль Корсо. ‘Нтъ, нтъ, не туда’! воскликнула она, предвкушая весь ужасъ такого униженія. Отчаянная скачка продолжалась, сердце Терезы болзненно сжалось. ‘Пожалйте себя, воскликнула она:— я побждена’. Онъ съ трудомъ перевелъ дыханіе, и какъ только показалось Корсо, повернулъ въ сосднюю улицу.
Принцесса не выходила нсколько дней изъ дома, боясь сдлаться предметомъ общихъ насмшекъ, но, къ величайшему удивленію, она узнала, что никому въ город неизвстно о случившемся, и вс думали, что ея лошади понесли. Сердце ея сильно забилось. ‘Вотъ человкъ! сказала она себ: — какой мужественный и какой благородный!’ Въ тотъ же вечеръ она появилась снова на Корсо, но уже пшкомъ, сіяя обворожительной улыбкой и кокетливымъ туалетомъ. Она любезно подходила къ старымъ знакомымъ своей семьи, привтливо со всми разговаривала и въ этотъ вечеръ аристократическое общество Анконы помирилось съ своей первой красавицей. Встртившись съ Монсаной, она бросила на него безмолвный, но такой краснорчивый взглядъ, что въ его сердц закипло пламя страсти. Они познакомились, но Монсана избгалъ ея. Онъ видлъ, какая бездна ихъ раздляла и чмъ боле росла его любовь, тмъ боле увеличивалось его отчаяніе. Наконецъ, онъ ршился покончить съ этой любовью. Однажды принцесса пригласила его попробовать новыхъ лошадей, приведенныхъ ей изъ Венгріи. Монсана похалъ съ ней въ кабріолет и, видя, что лошади дикія, не объзженныя, онъ задумалъ повторить бшеную скачку, но въ иномъ вид. Цлью его было теперь не наказаніе гордой красавицы, а смерть вмст съ нею. Онъ до того хлопалъ бичемъ и дергалъ лошадей, что он понесли. Остановить ихъ было невозможно, смерть была врная. Онъ сіялъ счастіемъ. Тереза поняла все, поняла, что его гордая любовь жаждала смерти, лишь бы умереть вмст съ нею. Она вскрикнула: ‘Монсана’!— но въ этомъ крик слышался не страхъ, не укоръ, а жгучая радость. Онъ повернулся. Она стояла въ кабріолет во весь ростъ и простирала къ нему руки. Онъ бросилъ бичъ и сталъ съ сверхъестественными усиліями удерживать лошадей. Онъ хотлъ теперь жить, жить съ ней. Бшеная скачка кончилась нескоро. Экипажъ былъ сломанъ, Монсана раненъ въ руку и забрызганъ кровью, но лошади были остановлены и принцесса невредима. Она бросилась въ объятія Монсаны и черезъ нсколько дней, вся Анкона праздновала ихъ обрученіе. Но не долго продолжалось блаженство Монсаны, въ его впечатлительной душ быстро произошла реакція, посл напряженнаго чувства упоенія, наступило пресыщеніе. Онъ сталъ задумываться, хандрить. Тереза, видя эту странную перемну въ любимомъ человк, подумала, что онъ просто утомился отъ длиннаго ряда празднествъ, и посовтовала ему отдохнуть въ уединеніи, въ горахъ, а сама ухала въ Венгрію, въ свое помстье, для необходимыхъ приготовленій къ свадьб.
Оставшись одинъ, Монсана впалъ въ мрачную апатію. Все, что произошло между нимъ и Терезой, казалось ему страннымъ сномъ. Онъ уврялъ себя, что вовсе не любитъ Терезы и что бракъ съ нею былъ бы позоромъ, такъ какъ свтъ скажетъ, что онъ женится изъ-за денегъ. Въ этомъ напряженномъ состояніи нервовъ, очерченномъ у Бьернсона съ замчательнымъ психологическимъ чутьемъ Монсана встрчаетъ молодую шестнадцатилтнюю двушку, за которой ухаживаетъ ея двоюродный братъ, офицеръ. Невинное, юное существо магически дйствуетъ на утомленное въ борьб сердце Монсаны. Онъ чувствуетъ къ ней какое-то инстинктивное влеченіе, а когда замчаетъ, что офицеръ перемигивается и перешептывается съ нею, то начинаетъ ихъ преслдовать и вызываетъ на дуэль офицера, съ которымъ, однако, мирится, почувствовавъ все неприличіе своего поведенія. Отецъ молодой двушки увозитъ ее, изъ боязни Монсаны, котораго онъ принимаетъ за сумасшедшаго, но Монсана отправляется за ними въ погоню и приходитъ въ такое ненормальное волненіе, умственное и физическое, что готовъ жениться на этой двушк, чтобъ только отнять ее у офицера и доказать міру, что онъ въ женитьб не ищетъ богатства и знатныхъ связей. Отъ этого шага его спасаетъ Тереза, которую выписываетъ одинъ изъ его пріятелей. Монсана кончаетъ лучше Лассаля, онъ женится на Терез и становится, по словамъ этой пламенно любящей его женщины въ письм къ матери Монсаны, которымъ оканчивается разсказъ, ‘самымъ добрымъ повелителемъ, самымъ внимательнымъ слугой, самымъ влюбленнымъ и преданнымъ мужемъ’. ‘Онъ занимается хозяйствомъ и намренъ подать въ отставку, прибавляетъ Тереза:— но еслибъ Италія была когда-нибудь въ опасности, то онъ будетъ первымъ… первымъ во всемъ’.
Если ‘Капитанъ Монсана’ представляетъ первый психологическій опытъ Бьернсона, то послдній его разсказъ ‘Пыль’, появившійся въ прошедшемъ году, составляетъ философскій очеркъ. Это, въ сущности, не разсказъ, а страница великой книги человческой жизни, освщенная лучами современныхъ идей. Нигд, быть можетъ, талантъ Бьернсона не выказывался въ такой сил, какъ въ этомъ простомъ, художественномъ и вмст съ тмъ въ высшей степени патетическомъ разсказ. Поэтому, мы передадимъ его съ большей подробностью, и приведемъ цликомъ лучшія его страницы.
Героями ‘Пыли’ являются не поселяне, какъ почти во всхъ произведеніяхъ Бьернсона, но зажиточный фермеръ и лсопромышленникъ Атлунгъ, человкъ образованный, передовой, горячій поклонникъ Спенсера, Бана и другихъ новйшихъ мыслителей, и жена его, дочь пастора, наслдовавшая отъ отца самыя узкія, мистическія религіозныя убжденія. Эту чету, повидимому, очень счастливую, но не имющую ничего общаго между собою въ идеяхъ и стремленіяхъ, посщаетъ ихъ пріятель, отъ имени котораго ведется разсказъ. Съ самаго перваго шага въ домъ Атлунга, славившійся во всей Норвегіи своей громадностью, живописнымъ мстоположеніемъ, и обширнымъ паркомъ, онъ былъ изумленъ страннымъ зрлищемъ. Не найдя никого въ передней и войдя въ гостинную, отличавшуюся всми прихотями современнаго комфорта, онъ увидлъ передъ собою двухъ мальчиковъ, шести и семи лтъ, которые, стоя у окна, пли одинъ изъ заунывныхъ гимновъ Модда и Санки. Имъ тихо подтягивала блокурая молодая женщина, дв капли воды похожая на Мадонну Карло Дольчи, которая, такъ же, какъ и пніе жалобной элегіи, представляла какой-то странный контрастъ съ веселой, роскошной обстановкой комнаты. Объявивъ, что хозяинъ на лсопильномъ завод, а хозяйка пошла въ деревню навстить умирающаго, но оба вернутся къ обду, молодая женщина ушла изъ комнаты тихими, неслышными шагами. Гость остался съ дтьми и они тотчасъ съ нимъ разговорились. Посл небольшого вступленія, въ которомъ младшій братъ разсказалъ, что старшій отлично ходитъ на рукахъ, а старшій, что младшаго утромъ выскли за дурное поведеніе, они перешли къ разсказу о томъ, что, очевидно, наполняло ихъ маленькія головки. ‘По сосдству, въ хижин одного поселянина, жилъ маленькій Гансъ, съ которымъ они часто играли. Но недли дв тому назадъ, въ сумеркахъ, идя домой по парку, онъ вздумалъ перейти черезъ замерзшій прудъ — дло было зимою — и, не замтивъ проруби, сдланной для ловли рыбы, упалъ въ воду. На его крики сбжался народъ и съ трудомъ его вытащили, но дтямъ его не показали, а только позволили присутствовать на его похоронахъ. Ганса похоронили на кладбищ и вс школьные ученицы и ученики проводили его. О, какъ хорошо тамъ пли! Ганса везла старая, гндая лошадь, онъ лежалъ въ бломъ гроб, который отецъ Антона и Сторма купилъ въ город, а мать и Стина — такъ звали молодую женщину, походившую на мадонну Карло Дольчи — убрали гробъ гирляндами изъ живыхъ цвтовъ. Всмъ дтямъ дали на дорогу вина и пирожковъ. Гансъ былъ очень бденъ, но теперь онъ ни въ чемъ не нуждается, онъ у Бога. Только гробъ опустили въ землю. Въ немъ не былъ настоящій Гансъ, потому что Гансъ сталъ совершенно новымъ существомъ. Ангелы пришли къ нему въ прорубь и принесли ему новую одежду, чтобъ ему не было тамъ холодно, а потомъ ангелы его снесли на небо. Вс дти, которыя умирали, шли къ Богу и тамъ жили съ милліонами маленькихъ ангеловъ. Эти ангелы, и вмст съ ними Гансъ, летаютъ на земл вокругъ людей, люди ихъ не видятъ, но ангелы очень добры къ нимъ, особливо къ дтямъ, и всегда берутъ къ себ несчастныхъ дтей. На неб гораздо лучше, чмъ на земл. Стина всегда это говорила и предпочла бы пойти къ ангеламъ, но остается на земл только потому, что не хочетъ оставить маму одну. Теперь отецъ Ганса также боленъ и въ этотъ самый вечеръ пойдетъ на небо къ Богу. Имъ бы хотлось очень посмотрть, какъ ангелы принесутъ отцу Ганса крылья и какъ онъ полетитъ, но мама ихъ не пускаетъ’.
Этотъ странный разговоръ дтей такъ поразилъ гостя, что когда вышла къ нему хозяйка дома, онъ, посл обычныхъ привтствій, осторожно навелъ разговоръ на воспитаніе и спросилъ, одобряетъ ли она т мистическія сантиментальности, которыми Стина наполняла юныя головки ея дтей.
— Дтямъ надо говорить то, что вліяетъ на ихъ воображеніе, отвчала добрая женщина.
— Но вдь это мшаетъ имъ видть реальный міръ, мшаетъ правильному развитію ихъ способностей.
— Т. е. длаетъ ихъ глупыми, вы хотите сказать?
— Если не длаетъ совершенно глупыми, то во всякомъ случа притупляетъ ихъ способности.
— Я васъ не понимаю.
— Если вы учите дтей, что жизнь на земл ничто въ сравненіи съ жизнью на неб, что все невидимое лучше видимаго, что смерть предпочтительне жизни, то неужели вы думаете, что этимъ путемъ вы научите ихъ врно смотрть на жизнь, любить ее, мужественно бороться съ преградами, энергично работать, быть хорошими людьми, хорошими гражданами.
— О! нашъ долгъ научить ихъ этому впослдствіи.
— Впослдствіи? Когда на ихъ юныя души уже насядетъ пыль?
— Что вы разумете подъ пылью?
— То, что было, но теперь разложилось, носится въ воздух и осаждается въ каждой пустот.
— Я слыхала, что пыль разноситъ смена заразы отъ гніющихъ предметовъ. Вы говорите не объ этой пыли?
— Это зависитъ отъ того, на что именно падаетъ пыль, здоровымъ людямъ она только затемняетъ зрніе туманной дымкой и мшаетъ ясно видть, но если пыль попадаетъ на чахлый организмъ, напоминающій стоячую воду, то организмъ перестаетъ работать.
Она задумалась и долго молчала. Только по временамъ ея губы шевелились и едва слышно произносили: ‘Однако, у бабочки на крыльяхъ прелестная пыль’.
Потомъ она вдругъ спросила, не смотря на своего собесдника:
— А вы врите въ безсмертіе?
Гость былъ озадаченъ этимъ вопросомъ и отвчалъ уклончиво:
— А какого мннія вашъ мужъ объ этомъ предмет?
— Онъ не вритъ въ безсмертіе индивидуума. Мы увковчиваемъ себя въ своихъ длахъ и главное, въ своихъ дтяхъ, и этого безсмертія, по мннію мужа, достаточно.
Она говорила просто, спокойно, безъ малйшаго упрека, но глаза ея были полны слезъ.
— Однако, почему вы напали на мысль о пыли? вдругъ спросила она:— неужели потому, что вы видите здсь столько пыли?
Гость согласился, что онъ замтилъ много пыли и просилъ извиненія, если своими замчаніями непріятно затронулъ ея чувства.
— Трудно непріятно затронуть мои чувства посл того, какъ я прожила девять лтъ съ Альбертомъ, наивно отвчала она.
Очевидно, разладъ между мужемъ и женой былъ полный, по крайней мр, въ области врованій и идей. Но вншняя семейная ихъ жизнь отличалась самымъ невозмутимымъ, даже идилическимъ счастіемъ. Какъ только возвратился домой Атлунгъ, онъ съ любовью обнялъ жену, напомнилъ ей объ ихъ медовомъ мсяц въ Друден, когда она познакомилась съ своимъ гостемъ, и посл веселаго, оживленнаго разговора, предложилъ спть что-нибудь. Она съ улыбкой согласилась. Они помстились у фортепьяно и начали пть одинъ романсъ за другимъ. Всякій, кто за минуту передъ тмъ могъ бы спросить себя съ изумленіемъ, какъ соединились эти два столь разнородныя существа, теперь не предавался бы сомннію. Имъ обоимъ было свойственно лирическое упоеніе чувствомъ, и если въ этомъ чувств было какое-нибудь различіе, то они не обращали на это вниманія. Они наслаждались своимъ пніемъ, какъ дти, забывая обдъ, гостя и все прочее. Ея нжное, хотя нсколько глухое сопрано, пріятно сливалось съ его богатымъ баритономъ, а въ глазахъ ея уже не виднлось ни сомннія, ни тревоги: они блестли радостью, счастіемъ.
Наконецъ, пніе кончилось и Атлунгъ пригласилъ гостя въ столовую. Онъ молча, съ какой-то необыкновенной жадностью сълъ супъ и только, разрзывая мясо, спросилъ, гд дти. Оказалось, что они уже отобдали.
— Вы ихъ видли? спросилъ онъ у гостя.
— Да, отвчалъ тотъ и прибавилъ, что они поразили его своей наивностью.
— Очень жаль, что у мальчиковъ слишкомъ много воображенія, они унаслдовали это отъ своихъ предковъ, какъ со стороны отца, такъ и со стороны матери. Это вредный элементъ слабости. Недли дв тому назадъ, ихъ товарищъ потонулъ въ пруд. Трудно себ представить, что мальчики сдлали изъ этого случая, конечно, съ помощью Стины. Я ничего не говорилъ, ихъ болтовня была очень забавна и я не хотлъ ссориться съ Стиной. Но это слишкомъ нелпо. Право, Амалія, ихъ надо отдать въ школу.
Жена не отвтила ни слова, а гость, желая перемнить разговоръ, спросилъ, читаетъ ли Атлунгъ Спенсера.
Онъ неожиданно оживился, забылъ ду, лежавшую на его тарелк, и боле часа развивалъ педагогическія теоріи Спенсера, при этомъ онъ выразилъ, что не всякій можетъ воспитывать дтей, что на это надо особый талантъ и что онъ ршился отдать своихъ дтей, какъ только они подростутъ, къ знакомой дам, пламенной поклонниц Спенсера и отлично знавшей педагогію. Жена слушала его безъ малйшаго удивленія, словно это былъ уже давно поршенный вопросъ.
Въ конц обда, Атлунгъ вдругъ вспомнилъ, что кто-то ждалъ его въ сосднемъ город по важному длу и, общая вскор вернуться, поспшно выбжалъ изъ комнаты. Черезъ нсколько минутъ, голосъ его раздался во двор. Онъ бранилъ дтей за какія-то неприличныя слова, которыя они безсознательно произносили, и пригрозилъ ихъ высчь по возвращеніи домой. Плачъ дтей былъ покрытъ шумомъ вызжавшей со двора тележки. Потомъ все стихло.
Возвратясь въ гостинную, г-жа Атлунгъ спросила спокойно у гостя:
— А что вы думаете о педагогической теоріи Спенсера? Какъ вы полагаете, можемъ мы ее примнить на практик?
— Во всякомъ случа практика вашего мужа не соотвтствуетъ теоріи Спенсера, отвчалъ гость.
— Практика мужа! Да у него нтъ никакой, произнесла она съ улыбкой.
— Вы хотите сказать, что онъ не интересуется своими дтьми?
— Нтъ, онъ, какъ вс мужчины, иногда забавляется съ дтьми, иногда счетъ ихъ, когда они ему надодаютъ — вотъ и все.
— Повидимому, отецъ и мать должны нести одинаковую отвтственность въ дл воспитанія.
— Конечно, но даже въ этомъ отношеніи мужчины все устроили въ свою пользу. И вы еще хотите отнять у насъ вру въ безсмертіе души и все прочее, прибавила она неожиданно, но не поясняя, что разумла подъ прочимъ.— Возвращаясь домой изъ деревни отъ умирающаго поселянина, я думала, что снгъ, покрывающій обнаженныя деревья и землю, лучшая эмблема безсмертія. Онъ такой блый и ниспосланъ намъ съ неба.
— Вы думаете, что снгъ падаетъ съ неба?
— Во всякомъ случа, онъ падаетъ на землю.
— Да, но онъ и создается землей.
Она не обратила вниманія на эти слова и прибавила:
— Вы недавно говорили о пыли. Но эта блая пыль на мерзлыхъ сучьяхъ и срой земл — это поэтическое представленіе безсмертія, по крайней мр, мн такъ кажется.
— А кто авторъ этой поэзіи?
— Каждое человческое существо это чувствуетъ въ своемъ сердц, отвчала она, и въ глазахъ ея свтилась спокойная, непоколебимая вра.
Потомъ, перемнивъ разговоръ, г-жа Атлунгъ снова вернулась къ вопросу о воспитаніи, и стала просить гостя, чтобъ онъ переговорилъ съ ея мужемъ, но она не успла высказать, въ чемъ именно заключалось ея желаніе, какъ неожиданно вернулся ея мужъ. Онъ встртилъ на дорог человка, котораго ему надо было видть, и не похалъ въ городъ. Онъ былъ не въ дух и, разсказавъ жен неприличную выходку дтей передъ его отъздомъ, воскликнулъ:
— Я общалъ ихъ высчь, но тутъ необходима мра поэнергичне. Мальчиковъ надо завтра же отправить въ школу. Ты, Амалія, довольно ихъ любишь, чтобъ, наконецъ, на это согласиться. Я до сихъ поръ теб уступалъ, но ты видишь къ чему это ведетъ.
Слыша эти страшныя для нея слова, бдная женщина упала на диванъ. Теперь было очевидно, чего она желала, для чего просила помощи постороннихъ. Она закрыла лицо руками, но не плакала, а, по всей вроятности, молилась.
Вдругъ въ комнату вбжала Стина, вн себя отъ испуга, и объявила, что дти пропали, что ихъ не было ни на фабрик, ни въ хижинахъ поселянъ. Въ послдній разъ ихъ видли, когда они бжали въ паркъ, оглашая воздухъ рыданіями посл угрозы отца ихъ высчь.
— Прудъ! сорвалось съ языка гостя, и это одно слово подйствовало на всхъ, словно надъ головами ихъ раздался громъ.
— Стина! воскликнулъ Атлугъ, но въ голос его не слышалось упрека, а безутшное, отчаянное горе.
Онъ выбжалъ изъ комнаты. За нимъ послдовали остальные. Начались поиски въ парк съ фонарями.
Было не холодно, но шелъ снгъ. Дти могли пойти на прудъ въ надежд найти тамъ Бога, ангеловъ и новую одежду, но чтобъ они оба прыгнули въ холодную воду — было невроятно и неестественно. Дйствительно, на пруд не оказалось ни одной трещины во льду. Но если дти не утонули, то они могли ждать гд-нибудь подъ деревомъ ангеловъ и въ этомъ случа могли замерзнуть, такъ какъ выбжали изъ дома безъ шапокъ и теплой одежды. Народу собралось много и вс бгали по парку, вс искали. Атлунгъ быстро шагалъ и его громкій голосъ раздавался въ тишин:
— Антонъ и Стормъ! вернитесь домой! Папа боле не сердится!
Жена слдовала за нимъ, повременамъ они останавливались и она со слезами бросалась къ нему на шею, потомъ, они снова продолжали свой путь. Стина громко молилась и всхъ просила слдовать ея примру.
— О чемъ молиться? сказалъ ей вполголоса гость:— о томъ, чтобы дти умерли, пошли на небо и стали бы ангелами?
Она взглянула на него съ ужасомъ и не промолвила ни слова. Ему стало жаль ея.
— Вотъ то-то, прибавилъ онъ:— мы толкуемъ о безсмертіи, а какъ только дорогому для насъ существу грозитъ безсмертіе, мы мечемся въ гор и отчаяніи.
— Это правда! Это правда! произнесла Стина, совершенно растерявшись.
— Вы научили дтей, что на неб лучше, чмъ на земл, и что ангелы уносятъ несчастныхъ дтей.
— Довольно, довольно!
— Разв вы не врите въ это?
— Врю… Но вы меня смущаете. У меня голова слабая.
Поиски продолжались. Грустный крикъ Атлунга, повторявшаго все т же слова, уныло раздавался по лсу. Снгъ шелъ попрежнему, покрывая все блой пеленой. Вдругъ послышался голосъ, но не Атлунга: ‘Я слышалъ ихъ плачъ!’ Это былъ голосъ женщины. Вс притаили дыханіе и поспшили на этотъ звукъ. ‘Стойте!’ воскликнула какая-то молодая служанка, останавливаясь, и вс остановились. Дйствительно, въ дали слышались дтскія рыданія. Отецъ и мать бросились впередъ и когда остальные достигли того мста, откуда неслись рыданія, то уже отецъ и мать, стоя на колняхъ, безумно обнимали найденныхъ дтей. При свт фонарей они казались синими, замерзшими, они не могли стоять на ногахъ и не отвчали ни слова на вс вопросы родителей. Они только плакали. Кругомъ раздавались также рыданія. Наконецъ, Атлунгъ всталъ и взялъ на руки старшаго сына. Жена его взяла меньшого и молча пошла по снгу, тихо утшая и цлуя его. Но не сдлала она и нсколькихъ шаговъ, какъ упала и выронила ребенка. Она приподнялась, подняла ребенка и пошла дале. Потомъ опять упала и опять встала, но все-таки никому не хотла отдать ребенка.
Гость слдовалъ за ними. Тяжелыя мысли смняли одну другую въ голов его. Всему виной пыль! Эта пыль, заволакивала прошедшія поколніи такими облаками, что они не узнавали другъ друга, и вотъ почему они воевали, вотъ почему убивали другъ друга милліонами. Ихъ постоянно засыпали пылью и между сыплющими пыль были люди добрые, возвышенные, полагавшіе, что они этимъ оказываютъ величайшую услугу человчеству. Если посмотрть поближе, то вс отношенія въ жизни, даже самыя здравыя и нормальныя, еще досел засыпаны пылью, и попытка стряхнуть эту пыль будетъ величайшимъ переворотомъ, который потрясетъ въ корн эти самыя отношенія. Къ счастію, дымка, застилающая свтъ, съ незапамятныхъ доисторическихъ временъ постоянно перемняетъ свою форму и при каждомъ видоизмненіи становится тоньше, скрываетъ меньше дйствительность, оставляетъ все большія и большія отдушины, пока, наконецъ, не разсется совершенно. Но когда это будетъ?’
Спустя два мсяца, свидтель этой патетической сцены вернулся въ Скогетадъ и узналъ отъ Атлунга ея трагическую развязку. Дти серьёзно занемогли и мать ухаживала за ними, спокойная, счастливая, она была уврена, что все это произошло по вол Бога, услышавшаго ея молитву. Она желала только одного и молилась только объ одномъ, чтобы дти остались при ней, еще въ лсу Атлунгъ далъ, ей слово, что если дти найдутся, то онъ никогда не отдастъ ихъ въ школу. Поэтому она и Стина видли во всемъ, что произошло, прямое вмшательство Провиднія и были убждены, что дти выздоровютъ. Ихъ надежда исполнилась: дти выздоровли. Но мать занемогла отъ истощенія силъ, душевныхъ мукъ и простуды, которую она схватила во время поисковъ въ лсу. Неумолимая смерть унесла ее, и бдный Атлунгъ остался безутшнымъ вдовцомъ съ двумя дтьми. Сначала онъ совершенно поддался горю. Его терзало сознаніе, что онъ былъ во всемъ виноватъ. Онъ долженъ былъ развить слабый, забитый предразсудками умъ жены, а не дозволять ей вести свою мечтательную, мистическую жизнь. Онъ забавлялся ею, какъ игрушкой, и не сдлалъ ни малйшей попытки, чтобы понудить ее къ общему умственному труду. Эти мысли долго мучили его. Но потомъ онъ мало-по-малу успокоился. Отказалась ли бы она отъ убжденій своего дтства и приняла ли бы его идеи? Не были ли они наслдіемъ цлыхъ поколній, такъ глубоко вкоренившится въ ней, что нельзя было бы вырвать ихъ, не сдлавъ ее навки несчастной? Какъ бы то ни было, отъ этой тяжелой нравственной борьбы онъ постарлъ и посдлъ въ нсколько недль. Онъ старался замнить бднымъ сиротамъ ихъ мать, но его попытки еще не удавались. Однако, онъ не унывалъ и былъ убжденъ, что со временемъ научится исполнять свой долгъ.