Константин Васильевич Мочульский
Константин Васильевич Мочульский
Последние стихи Гумилева
Последние стихи Гумилева
Примечания
Примечания
———————————————————————
Последние стихи Гумилева, Мочульский Константин Васильевич, Год: 1923
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Несколько месяцев тому назад издательство ‘Петрополис’ выпустило сборник посмертных стихов Н. С. Гумилева. Они были написаны в альбом во время его пребывания в Париже в 1918 году. Радостный и горестный подарок! Снова звучит для нас знакомый и неторопливый и приглушенный — голос, так недавно умолкнувший… С волнением прислушиваешься к словам — возвышенно-простым — последним словам поэта, — на каждом печать его непреклонного духа, его сурового мастерства. С странным чувством откладываешь книгу — в ней что то необычное, тревожащее. То же лицо, но другое выражение. Нет той бесстрастной, неподвижной маски конквистадора и открывателя новых стран, которую Гумилев всегда с гордостью носил. Нет уверенного спокойствия и надменности избранника — ‘воина и поэта’. В холодном взгляде взволнованность, складки боли у губ. Это настоящее, живое лицо — мы его видим в первый раз.
Все стихи — о любви, Гумилев неохотно писал о своих чувствах, — более того, — все стихи — ‘о любви несчастной’, — об этом Гумилев не писал никогда.
Помните его слова к читателям в ‘Огненном столпе’?
И когда женщина с прекрасным лицом,
Единственно дорогим во вселенной
Скажет: я не люблю вас —
Я учу их, как улыбнуться,
И уйти и не возвращаться больше.
Помните, как презирал он ‘романтизм’ чувств, всю эту ‘душевную теплоту’ и ‘неврастению’?
И вот в ‘Синей Звезде’:
… Томленье вовсе недостойной
Вовсе платонической любви.
Но после ее ‘нет’ он не улыбнулся и не ушел. Он — ‘сильный, злой и веселый’ — не мог уйти,
Оттого, что мне нельзя иначе,
Оттого, что я ее люблю.
‘К синей звезде’ — поэма об исступленной борьбе поэта с Той, кого он называет ‘нежным другом, беспощадным врагом’. Об этом ‘поединке роковом’ рассказывают напряженные. прерывистые строки, как бы написанные в бреду. Я назвал этот цикл — поэмой, столь замкнут он и закончен. Ритм бьется, как тяжелое сердце, стихи дрожат учащенным дыханием, то взлетают восторгом, то влачатся в изнеможении. Голос то умоляет, то негодует, то шепчет молитвы, то звенит в хвалебном гимне. Какие взрывы гнева у этого гордого человека, какая мука в ‘обреченности’ —
Потому что даже без ответа
Я отныне обречен тебе.
Но ни на минуту ‘конквистадор’ не покоряется — он не знает ‘жалких слов’, жалоб и томных вздохов. Его мольбы похожи на требования. Он уверен, что его должны любить. Он писал в ‘Костре’:
Но все таки песни слагают Поэты на разных наречьях… Но все таки молят монахи… Но все таки женщины грезят О нас и только о нас.
Нет, любовь Гумилева не романтическая: она горит сухим и жестоким пламенем. Даже нежность ее не согревает, а жжет. В ней — и стыд и злость: не забыть, что ‘нежный друг’ ‘беспощадный враг’. Скованный, он грезит о воле, измученный страстью, тоскует о прошлой свободе:
Ах, бежать бы, скрыться бы, как вору,
В Африку, как прежде, как тогда,
Лечь под царственную сикомору
И не подниматься никогда.
Но он осужден ‘бездомным’ блуждать по улицам, стоять у ее двери, не смея войти, и ‘умирать под ее закрытым окном’. И снова, после мучительного признания, жажда освобождения:
Ночь, молю, не мучь меня!
Мой рок Слишком и без того тяжел,
Неужели, если бы я мог,
От нее давно б я не ушел.
Гумилев не может ни победить, ни остаться побежденным. О смерти он говорит просто, без лирического самоуслаждения:
Если ты теперь же не забудешь…
Девушку, которой ты не нужен,
То и жить ты значит не достоин.
Такие, как он, не боятся смерти. С ‘небывалой отрадой’ думает он о благородном конце мореплавателя:
Тихий, тихий, золотой покой,
Да двенадцать тысяч футов моря
Над моей пробитой головой.
Припоминает, как десять лет тому назад в саду Эзбекие он тоже ‘о смерти молился Богу’, и вдруг понял, что ‘выше горя и глубже смерти — жизнь!’
Нет, он не умрет от любви к ‘девушке тонкой и томной’, он убежит не в Африку к своим ‘драконам, водопадам и облакам’, он уйдет в мир, в котором властелин — в мир стихов. В звуках перегорит его плоть и засияет ‘огнем невиданного рая’. ‘Раб истомленный’ сбросит ‘дурной сон’ и увидит себя в ‘сверканьи синих миров’:
С кровоточащими руками
С душой, где звезды зажглись,
Идут святыми путями
Избранники духа ввысь.
Его свобода и его власть — в поэзии. Там недостигнутое может быть превращено в недостижимое и бессвязные речи ‘недостойной любви’ в серафические гимны. Это претворение земного пожара в ‘Незримый Свет’ — величайшая победа Гумилева-поэта. Бледнеет, расплываясь в звездном тумане, образ ‘девочки тихой и скромной, наклоненной над книжкой Мюссе’, ‘милой девочки’, с которой ему было ‘нестерпимо больно’ — и в апофеозе лучей, среди лилий и ангелов, стоит Беатриче. Ей можно молиться, ее можно прославлять — ведь она — молния ослепительная Господня, она — ‘солнечным облаком рая в темное сердце вошла’, она — ‘ступает по сердцу’, ‘рассыпая звезды и цветы’.
Гумилев поднимается до высокой духовности Данте. Тот путь ведет его ‘ad astra’. Ведь он знает, что
…любовь одна
В тринадцатом столетии, как в этом.
И как тогда: все краски и формы тают в белом сиянии рая. Остаются только образы огня. Она — ‘за огненными небесами’, ее ‘озаренные’ глаза — ‘сияющие алмазы’, у нее ‘сияющие крылья’.
Переброшен к нам светлый мост,
И тебе о нас говорят
Вереницы ангелов-звезд,
Что по-разному все горят.
И в отречении нет боли. Благословенна любовь, дарующая прозрение:
О тебе, о тебе, о тебе,
Ничего, ничего обо мне!
В человеческой, темной судьбе
Ты — крылатый призыв к вышине.
Умиленное, торжественное спокойствие сходит на сердце — теперь поэту не нужно ничего — ни ее, ни счастья.
Я наконец так сладко знаю,
Что ты лишь синяя звезда.
А свое ‘слепительное дерзновенье’, любовь к ‘звезде’ — поэт искупит ‘вольной смертью’. Так кончается ‘Vita Nuova’ Гумилева.
Впервые: ‘Звено’, No 40 от 5 ноября 1923.
Поводом для написания статьи послужила книга стихов Гумилева ‘К синей звезде’, вышедшая после смерти поэта.
Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский, Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. — Томск: Водолей, 1999. — 415 с., 21 см.