Попутчик, Пяйвяринта Пиетари, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 17 минут(ы)

Пьетари Пэйверинта
Картинки изъ жизни.
Разсказы финскаго писателя П. Пэйвиринта.
Съ шведскаго.
II. Попутчикъ.

Былъ конецъ марта. Погода стояла хорошая и на всемъ уже были видны признаки близкаго наступленія весны. Весело чирикали сидвшія на деревьяхъ птички, вознося свой хвалебный гимнъ Творцу всей природы. Санный путь хотя еще и не совсмъ рушился, но уже былъ очень испорченъ, дороги везд стали вязкія и грязныя, а въ иныхъ мстахъ уже была одна голая земля. Въ ручьяхъ и на ркахъ вода выступала поверхъ льда, и только ночные морозы не давали имъ вскрыться совсмъ. Горные потоки надулись, какъ бы собираясь съ силами ринуться внизъ по своему прежнему руслу и какъ бы только выжидая теплаго дуновенія весны, по первому знаку которой они готовы тотчасъ же сбросить свои ледяные покровы, наброшенные на нихъ сковывающей рукой зимы. На нкоторыхъ, боле пригртыхъ солнцемъ мстахъ изъ-подъ снга пробивались, въ вид жолобковъ, тонкія струйки воды, превращавшіяся потомъ въ шумно бгущіе ручьи, стремившіеся въ лоно ихъ общей матери — большой рки.

Не смотря на плохое состояніе дорогъ и на самое неудачное для путешествій время года, я принужденъ былъ, по нкоторымъ обстоятельствамъ, отправиться изъ моей родной деревни за предлы нашего округа.

Рано по утру догналъ я на дорог другого человка, которому, также какъ и мн, должно быть пришла нужда пуститься въ путь. Его заморенная лошаденка едва тащила тяжело нагруженный возъ, за которымъ онъ плелся пшкомъ, чтобъ не прибавлять собою еще лишней тяжести своей лошади. Поравнявшись съ нимъ, я выскочилъ изъ саней и подошелъ къ моему попутчику, съ цлію завести съ нимъ разговоръ.

— Здорово, старинушка!— привтливо сказалъ я.

— Спасетъ Богъ!— отвчалъ онъ, не поворачивая ко мн головы.

Тутъ я имлъ возможность еще ближе разсмотрть имш попутчика. Лошадь его имла положительно видъ остова, а кладь воза состояла изъ двухъ бочекъ смолы. Вся сбруя была въ ужасномъ вид, хомутъ привязанъ былъ въ оглоблямъ тонкими, перекрученными прутьями и такими же прутьями, съ бесконечными узлами, связаны были почти совсмъ измочалившіяся возжи. Въ саняхъ лежала охабка плохого сна, для корма лошади во время дороги, и, по всей вроятности, въ длинномъ, туго набитомъ мшк, уложенномъ въ передк саней между бочекъ со смолой, былъ также кормъ для лошади, очевидно состоявшій изъ счки. Кром того, въ саняхъ находился еще небольшой берестовый кузовокъ, въ которомъ, должно полагать, заключалась състная провизія самого крестьянина. Самъ онъ одтъ былъ въ изношенный, дырявый кафтанъ, низко подпоясанный обрывкою старой веревки. У кафтана не было никакихъ застежекъ, которыя могли бы придержать на груди запахнутыя полы, а обрывокъ веревки былъ слишкомъ коротокъ для того, чтобъ обернуть его еще разъ покрпче вокругъ тла, такъ что это рубище едва покрывало его, а сквозь лохмотья рубашки видна была голая грудь.

Обувь его была также ветха, что можно было заключить по множеству покрывавшихъ ее заплатъ и по клочкамъ соломы, торчащимъ изъ-подъ пятокъ полу-отвалившихся подошвъ. если еще добавить къ этому пару изодранныхъ рукавицъ, да совсмъ вытертую мховую шапку, то читатели получатъ полное понятіе о вншнемъ вид этого бдняка.

Какъ я уже сказалъ выше, старикъ шагалъ возл воза, потому что ему не было мста въ саняхъ, нагруженныхъ смоляными бочками, тяжесть которыхъ и безъ того оказывалась непосильной для измученной лошаденки, въ особенности при такой дурной дорог. Когда возу приходилось тащиться по голой земл, то старикъ изо всхъ силъ пособлялъ своей скотинк, которая едва передвигала ноги, обливаясь потомъ и надрываясь. При этомъ, когда случались на пути глубокія, наполненныя водою, рытвины, старикъ не обращалъ на нихъ вниманія и ступалъ прямо въ эту холодную какъ ледъ воду, бульканье которой изъ-подъ отвалившихся подошвъ его обуви слышалось при каждомъ его шаг.

— Куда путь держишь?— спросилъ я, окончивъ мои наблюденія и желая завязать разговоръ.

— Въ городъ!— коротко и уныло отвчалъ старикъ.

— Плохое же время выбралъ ты для поздки въ город, вдь ужъ санный путь совсмъ портится!— сказалъ я.

— Ужъ чего хуже теперешняго пути, да нельзя мн было дожидаться, когда онъ поправится!— возразилъ онъ.

— Что же заставило тебя отправиться въ такую ростепель?..— продолжалъ я любопытствовать.

— Нужда не спрашиваетъ, хороша или дурна дорога, когда говорятъ: ‘подавай долгъ!’ такъ по невол подешь!..— сказалъ бднякъ упавшимъ голосомъ, бросивъ на меня робкій, тоскливый взглядъ.

Тутъ я въ первый разъ взглянулъ попристальне въ лицо моего попутчика. Изнуренное, покрытое морщинами, оно говорило о преждевременно наступившей старости этого человка, причемъ однакожъ фигура его была далеко не стариковская.

— Кто же этотъ строгій кредиторъ, который заставилъ тебя хать въ городъ по такому ужасному пути?— спросилъ я.

— Пасторъ!— коротко отвтилъ крестьянинъ.

— Пасторъ?— переспросилъ я въ удивленіи.— Разв ты такъ много долженъ ему?

— Нтъ, не много, только прошлогодній десятинный сборъ,— сказалъ крестьянинъ, вздохнувъ.

— Только прошлогодній десятинный сборъ!— Да чтожъ ты не сходилъ къ нему и не попросилъ подождать?

— Да ужъ я ходилъ къ нему раза два, а можетъ быть, и больше.

— Ну, что же онъ сказалъ теб?

— Онъ разсердился на меня и закричалъ:— Суму что ли мн надть для васъ, олуховъ? Вы только и смотрите, какъ бы кого обокрасть! Я опять со слезами сталь просить его подождать на мн мой долгъ, онъ все таки не сжалился надо мной и прогналъ меня!— Сказавъ это, бднякъ взглянулъ на меня такъ грустно, что сердце мое невольно сжалось.

— Жестокосердый же у васъ пасторъ, что не могъ подождать съ тебя долга хотя до того времени, когда дороги поправились бы везд совершенно!— сказалъ я съ негодованіемъ.

— Я также подумалъ, что онъ могъ бы подождать. Да вдь я человкъ простой, этихъ вещей не понимаю, пасторъ наврное лучше это знаетъ. Разв ему мало заботы объ нашихъ душахъ?— вдь за нихъ онъ долженъ дать большой отвтъ Богу! Такъ вотъ, можетъ быть, поэтому онъ и требуетъ, чтобъ ему исправно платили десятинный сборъ. Какой онъ мастеръ говорить проповди и всю церковную службу исправляетъ хорошо! Я не жалуюсь на пастора, да только не могу заплатить ему всего, хотя радъ всей душой. Правда, многіе говорятъ, что у него много, да вдь ему много и надо за большой отвтъ, который онъ держитъ за насъ передъ Богомъ, стало быть, нельзя же намъ не платить ему десятинный сборъ!— разсуждалъ бднякъ въ простот сердечной.

Этотъ простой разговоръ далъ мн понятіе о томъ, какая чистая душа была у моего попутчика. Онъ наврное въ своей жизни испыталъ гораздо боле всякихъ нуждъ и лишеній, чмъ его приходскій пасторъ, матеріальными благами котораго онъ былъ такъ озабоченъ. Борясь всю свою жизнь со скудной природой, съ разнаго рода хозяйственными недостатками, съ нищетой, онъ твердо помнилъ одно — что обязанъ отдавать другому, что слдуетъ — хотя бы ему самому угрожало еще худшее состояніе, можетъ быть, голодная смерть. Его печалило собственно то, что онъ не смогъ исполнить своихъ обязательствъ. Я, въ необдуманномъ порыв, назвалъ пастора жестокосердымъ, а онъ не раздлялъ моего мннія, даже боле, онъ не осуждалъ пастора, который своимъ требованіемъ налагалъ на него непосильную тяготу.

— Мн только горько показалось, когда пасторъ назвалъ меня воромъ! Я никогда не кралъ и не хочу красть, я не могу только заплатить ему моего долга, потому что нечмъ!— снова повторилъ онъ, думая пояснить мн тмъ свою мысль.— Далъ бы Богъ мн продать въ город эту смолу, тогда я заплатилъ бы мой долгъ пастору и не довелъ бы себя до взысканія!— прибавилъ онъ, посл чего сдлался нсколько сообщительне.

Меня интересовало узнать поподробне вс условія его жизни, и я, чтобъ не показаться ему любопытнымъ, спросилъ его равнодушнымъ тономъ:

— Отчего у тебя лошадь такая худая? Вдь она, пожалуй, и не довезетъ бочекъ до города!

— Правда, что она ужъ больно плоха. Да съ чего ей и быть сытой, когда она не видитъ другого корма, кром плохого сна, да воды?

— Всякій крестьянинъ обыкновенно первымъ дломъ старается прежде накормить свою лошадь,— замтилъ я.

— Оно конечно такъ, да чтобъ такъ говорить, надо знать, почему лошадь не накормлена какъ слдуетъ. Когда у человка весь хлбъ побило морозомъ, то онъ думаетъ только о томъ, какъ бы самому съ семьей не умереть съ голоду, досугъ ли помнить о корм лошади, когда и наша собственная нища не лучше скотской. Мы димъ то, чего не станетъ, можетъ быть, сть ваша лошадь!— сказалъ онъ, взглянувъ мн прямо въ глаза и какъ бы удивляясь, что я не понимаю его положенія.

— Такъ по крайней мр ты могъ бы починить свою обувь, посмотри, вдь подошва чуть держится и ноги у тебя промочены насквозь,— продолжалъ я частію изъ желанія узнать дальнйшія подробности его положенія, частію вслдствіе предположенія, что онъ, можетъ быть, по природ своей неряшливый человкъ.

— Да, побывали бы вы въ моей шкур, такъ не сказали бы этого! Когда у человка жена, да шестеро голодныхъ и почти голыхъ ребятъ, такъ ему некогда уже заниматься своей одеждой и обувью. Были починены эти сапоги и не одинъ разъ послужили они мн довольно, было и для нихъ время, да сплыло. Съумлъ бы и я получше и почище одться, да не на что!— проговорилъ онъ подавленнымъ голосомъ.

— Откуда ты родомъ?

— Изъ деревни, что въ самомъ углу здшняго округа.

— Какъ тебя зовутъ?

— Матти ‘изъ Голодныхъ бобылей’, такъ ужъ вс привыкли называть меня, да оно и правда: всю жизнь свою я голодалъ на моей родин.

— Отчего же это?

— Да такъ ужъ вышло. Наша изба поставлена была на пустыр, котораго уже никому не нужно было, потому что вокругъ него были только топи, да болота. Построиться тутъ вздумалъ еще мой покойникъ отецъ, пробовалъ осушать это болото въ свое время, а морозъ и до сихъ поръ по прежнему каждый годъ побиваетъ у насъ хлбъ.

— Отчего же ты не уйдешь съ этого мста? Разв не нашлось бы гд-нибудь другого, получше?

— Это не такъ легко сдлать. Какъ же мы уйдемъ оттуда, когда за него никто ничего не дастъ, а на какія деньги ни купимъ другое? Намъ больше нечего длать и лучше уже оставаться тамъ, чмъ шататься зря, да нищенствовать, ужъ надо какъ нибудь доживать свой вкъ. Только бы Богъ далъ продать эту смолу, чтобъ съ долгомъ то расплатиться.

— Ты это прошлогоднюю смолу везешь въ городъ?

— Нтъ. Гд ужъ намъ имть запасную смолу? Что выгонишь заразъ смолы, то и продашь сейчасъ же. Я только недавно выгналъ ее, вылилъ въ бочки, да и повезъ въ городъ.

Тмъ временемъ, мы подъхали къ постоялому двору, гд крестьянинъ хотлъ покормитъ свою лошадь и дать ей отдохнуть. Хотя моя лошадь не везла никакого воза, но я халъ тоже не мало времени и потому ршился послдовать примру моего попутчика. Когда мы стали заворачивать къ постоялому двору, то полозья саней крестьянина бороздили голую, размятую въ грязь землю, врзываясь въ нее, видя, что бдная лошаденка надрываемся стащить возъ съ этого мста, мы оба уперлись въ него сзади, чтобъ сколько-нибудь помочь ей двинуть его впередъ.

Выпрягши нашихъ лошадей и давъ имъ сна, каждый изъ насъ, захвативъ свои плетенки съ провизіей, вошли въ горницу, чтобъ немного закусить. Крестьянинъ досталъ что-то изъ своего коробка и слъ въ самый уголъ на лавку, поближе къ печк. Меня очень интересовало взглянуть, изъ чего состоитъ его дорожная пища, и я, подъ какимъ-то предлогомъ, подошелъ къ печк. Скудость этого запаса поразила меня. Черезъ, черствъ и безвкусенъ былъ тотъ полузаплсневвшій каравай хлба съ примсью древесной коры, отъ котораго онъ отламывалъ небольшіе куски, запивая ихъ изъ кувшина, тоже взятой съ собою на дорогу, какой-то мутной жидкостью, предварительно обмакивая ихъ въ бумажку съ щепоткой соли.

Я не могъ вынести этого зрлища и отвернулся. Принявъ на себя спокойный и равнодушный видъ, въ то время, какъ сердце мое болзненно сжималось отъ сожалнія, я обратился къ моему попутчику съ слдующими словами:

— Иди сюда! позавтракаемъ вмст моимъ дорожнымъ запасомъ.

Крестьянинъ быстро вскинулъ на меня глава, но ничего не отвтилъ и продолжалъ сидть на своемъ мст. Не разслышалъ ли онъ хорошо того, что я сказалъ ему, или, глядя на свою убогую трапезу, онъ не ршился принять такое добровольное и щедрое угощеніе.

— Поди сюда, пожалуйста, и пошь моего хлба-соли!— сталъ я упрашивать его.

— Да за что же вы будете кормить меня?— отозвался онъ, засовывая свою провизію въ плетенку. Потомъ онъ медленно всталъ и тихими шагами приблизился ко мн, все еще продолжая недоврчиво смотрть на меня, какъ будто подозрвая, не пошутилъ ли я надъ нимъ.

— Вдь ужъ мы настолько познакомились, что а могу, по-пріятельски, предложить теб позавтракать вмст со мной и принять отъ меня это небольшое угощеніе. Садись, сдлай милость, и шь, не стсняясь!— продолжалъ я снова убждать его.

Наконецъ онъ согласился, и я долженъ сказать правду, что онъ лъ съ большимъ аппетитомъ и какъ можетъ вообще сть проголодавшійся человкъ.

——

Тутъ мы разстались. Крестьянинъ продолжалъ свой путь въ городъ, а я похалъ дальше до своимъ дламъ.

Слдуя моей дорогой уже одинъ, я не могъ отдлаться отъ воспоминанія о крестьянин, съ которымъ судьба свела меня такъ случайно. Его сморенная лошаденка, скудный кормъ ея, такой же какъ пища самого крестьянина, рубище, въ которое онъ былъ одтъ, его преждевременно состарвшееся лицо,— все это живо и неотвязно представлялось мн каждую минуту. А въ ушахъ постоянно слышались слова: ‘Да, побывали бы вы въ моей шкур, такъ не сказали бы этого!’

Съ этими мыслями я все халъ, да халъ впередъ, и день, и два, заботясь только о томъ, чтобъ править лошадью, да вдь другого дла, впрочемъ, и не можетъ быть у человка, который пустился въ дорогу одинъ.

На одномъ поворот я увидалъ большой и прочно выстроенный домъ приходскаго пастора. Усадьба примыкала къ обширному хлбному полю, вс хозяйственныя постройки были одна лучше другой и вс поставлены въ рядъ. Это уже не похоже было на какой-нибудь жалкій крестьянскій выселокъ, съ развалившимися крышами и плетнями, гд происходитъ столько борьбы съ равными лишеніями и гд кончается человческая жизнь со всми ея тяготами,— гд съ незапамятныхъ временъ длилась эта борьба и преждевременно гасла жизнь цлыхъ поколній, гд было такъ мало радостей и пользованія плодами своихъ трудовъ, зато какъ много вздоховъ, горя, страданій и притсненій! Можетъ быть, многіе изъ этихъ людей легли въ могилу, не въ состояніи будучи заплатить своему приходскому пастору прошлогодній десятинный сборъ. Да, да,— я думаю такихъ еще и теперь найдется не мало.

На высокой гор, на берегу большого озера, стояла, посреди сосноваго бора, красивая церковь. Нсколько поодаль, на мысу, выдававшемся въ озеро, расположена была сама пасторская усадьба, съ примыкавшимъ въ ней тнистымъ паркомъ. Дло, по которому я долженъ былъ отправиться въ путь, принадлежало къ разряду тхъ, которыя длаютъ посщеніе пасторскаго дома неизбжнымъ. Внутренность дома была столь же красива, какъ и его вншность. Въ немъ были вс удобства, созданныя цивилизаціей новйшаго времени.

Пасторъ сидлъ въ покойномъ, мягкомъ кресл. Это былъ высокаго роста, полный и статный мужчина, про котораго уже никакъ нельзя было сказать, что онъ преждевременно состарлся. Этотъ самый господинъ и былъ тотъ пасторъ, въ проход котораго находился Матти ‘изъ Голодныхъ бобылей’, и ради уплаты долга которому послдній отправлялся теперь въ городъ, чтобъ выручить что-нибудь за свою смолу.

Подходя къ пастору, я увидалъ, что передъ нимъ стоитъ приходскій пономарь, котораго онъ распекалъ за какую-то неисправность. При этомъ я услыхалъ слдующее:

— Вотъ ты считаешь себя честнымъ человкомъ, а сказалъ ли ты мн, хоть одинъ разъ, сколько у кого изъ прихожанъ коровъ? Между тмъ, я очень хорошо знаю, что ты ведешь имъ счетъ, потому что нердко заглядываешь въ крестьянскіе дворы!— кипятился пасторъ.

— Кто? я?— отозвался пономарь.

— Да, ты! именно ты!— сказалъ пасторъ, пристально смотря ему въ лицо и какъ бы пронизывая пономаря своимъ взглядомъ.

— Да какъ же я могу вести счетъ всмъ крестьянскимъ коровамъ и знать, сколько у каждаго изъ прихожанъ домашняго скота?— отвчалъ пономарь смиреннымъ тономъ, какъ бы желая этимъ способомъ отклонить отъ себя пасторскій гнвъ.

— Кому же и знать, какъ не теб, обо всемъ этомъ! Ты знаешь, но только скрываешь это отъ меня. Эти олухи обкрадываютъ и обсчитываютъ меня немилосердно, и тотъ, кто не хочетъ выдать ихъ, оказывается въ сущности ихъ сообщникомъ. А ты знаешь ли, какому наказанію подвергается человкъ за воровство или за укрывательство воровъ?— продолжалъ не унимавшійся пасторъ.

Пономарь, наконецъ, вышелъ изъ терпнія. Въ немъ заговорило чувство оскорбленнаго самолюбія, онъ покраснлъ отъ злости, будучи не въ состояніи выносить такого рода упреки, и прерывающимся голосомъ сказалъ:

— Я полагаю, что нисколько не обязанъ ходить по крестьянскимъ дворамъ, чтобъ вести счетъ ихъ коровамъ и доносить объ этомъ господину пастору. Еще мене считаю себя отвтственнымъ передъ Богомъ и передъ людьми за какихъ-нибудь сверхкомплектныхъ коровъ. На свт есть всякаго сорта люди, одни, которые только и думаютъ о томъ, какъ бы увеличить свои доходы, а другіе, какъ бы сократить свои расходы, такъ не обязанъ же я отвчать за нихъ также! А если кто часто заходитъ въ избы бдныхъ крестьянъ, да увидитъ ихъ нужды, тотъ пойметъ, что имъ не откуда взять лишняго, чтобъ отдавать другимъ! Я, можетъ быть, высказалъ вамъ свое мнніе слишкомъ рзко, господинъ пасторъ, но вы сами довели меня до этого.

Пришла очередь пастора покраснть. Онъ обрушился на пономаря, какъ бы желая подавить его силою своей начальнической власти, и закричалъ:

— Да знаешь ли ты, съ кмъ ты говоришь?

— Очень хорошо знаю. Я говорю съ господиномъ пасторомъ, который, къ сожалнію, человкъ далеко не мягкосердый!— сказавъ это, пономарь ушелъ, не простясь съ пасторомъ.

Я поспшилъ изложить сущность приведшаго меня сюда дла. Пасторъ находился въ крайне раздраженномъ состояніи духа, его, по всей вроятности, задли за живое правдивыя слова пономаря.

— Этотъ сорванецъ стоитъ горой за нашихъ олуховъ-крестьянъ, онъ радъ отдать за нихъ свою душу! И вдь нисколько не стыдится грубить такимъ образомъ людямъ, которые выше его по своему положенію! Онъ иногда позволяетъ себ такія дерзости, что многіе изъ моихъ собратій-пасторовъ нсколько разъ говорили мн: ‘Еслибъ у меня былъ такой пономарь, то я согнулъ бы его въ бараній рогъ!’ Да, попробуйте-ка его согнуть! Вы сами видли сейчасъ, разв можно сладить съ такимъ человкомъ!— сказалъ пасторъ, обращаясь ко мн.

Я ничего не отвтилъ на это, потому что въ душ былъ убжденъ, что пасторъ самъ былъ причиною такой сцены, а затмъ я очень смиренно и вжливо приступилъ къ объясненію моего дла и это подйствовало на пастора успокоительнымъ образомъ. Онъ отвчалъ также вжливо, но сдержанно, потомъ разговоръ перешелъ уж на другіе предметы. Пасторъ, если врить его словамъ, хорошо звалъ нравы и обычаи крестьянства. Но при этомъ онъ выражалъ такого рода мнніе, нсколько разъ возвращаясь къ нему, что люди, или, правильне, народъ, не умютъ понимать и цнить своихъ главныхъ доброжелателей и благодтелей. Пасторъ не сказалъ прямо, кого онъ считаетъ этими доброжелателями и благодтелями, но по тону его голоса и способу выраженій мн весьма не трудно было догадаться, что онъ подразумевалъ самого себя, изображая и своей личности чуть не мученика-страдальца.

Устроивъ свое дло, я простился и ухалъ.

Но тутъ опять возсталъ въ моемъ воображеніи Матти ‘изъ Голодныхъ бобылей’ съ его тяжелымъ возомъ, нагруженнымъ смоляными бочками. Я мысленно сопоставлялъ различныя условія жизни, положеніе и матеріальныя средства людей, и сравнивъ судьбу Матти съ судьбой пастора, ужаснулся громадной, существующей между ними разниц. Ни одной общей, сколько-нибудь сходной черты! Одинъ проводитъ свою жизнь въ покойномъ, прекрасно устроенномъ дом, въ избытк пищи, отъ которой жиретъ его тло, окруженный всми удобствами, какія только могла создать новйшая цивилизація, свободный отъ всякихъ заботъ и трудовъ и не имющій повода тревожиться о томъ, что кто-нибудь потребуетъ съ него свой долгъ. Другой же не знаетъ дня, который бы прошелъ для него безъ трудовъ и заботъ, постоянными его товарищами оказываются голодъ и холодъ, нужда и всякія лишенія, его окружаетъ голодная, едва прикрытая рубищемъ семья, онъ весь свой вкъ борется съ такой же бдной, какъ онъ самъ, природой, напрягая вс свои силы для того, чтобъ исполнить свои обязанности относительно семьи и общества, находясь подъ вчнымъ страхомъ, что не сможетъ этого и кончитъ тмъ, что, надорвавшись совсмъ, сойдетъ въ могилу подъ бременемъ своей тяжкой жизненной ноши.

За что такое неравенство въ судьб людей, которые вс одинаково созданы Богомъ?— продолжалъ я мысленно задавать себ этотъ вопросъ.

Мои дла задержали меня въ приходскомъ сел еще на нсколько дней, но по окончаніи ихъ, я отправился еще дале. Мн предстояло хать въ довольно пустынной мстности, гд дорога была очень сбивчива и большею частію пролетала по косогорамъ, гд проздъ былъ даже не совсмъ безопасенъ и потому я принужденъ былъ взять проводника. Я сидлъ въ саняхъ, погруженный въ мрачныя думы, предоставивъ правитъ лошадью моему проводнику, который вполголоса напвалъ свои любимыя псни. Это былъ молодой парень, котораго, повидимому, еще не коснулись серьезныя заботы жизни. Это самый счастливый возрастъ, періодъ котораго, впрочемъ, весьма не продолжителенъ!

Во все время пути мы даже двухъ словъ не сказали другъ съ другомъ.

Когда мы отъхали отъ церкви мили полторы, то нсколько влво отъ дороги виднлся одиноко стоящій крестьянскій дворъ, около котораго собралась довольно большая кучка людей, что само по себ уже было вещью не совсмъ обыкновенной въ такомъ уединенномъ мст.

— Что это за изба?— спросилъ я въ недоумніи моего проводника.

— Это выселокъ, который называется ‘Голодные бобыли’,— отвтилъ парень равнодушнымъ тономъ.

Я невольно встрепенулся.

— Что же тутъ за сборище?

— Пришли продавать имущество хозяина за долгъ пастору.

— Вдь хозяина этого двора, кажется, зовутъ Матти?— снова спросилъ я уже съ нкоторымъ безпокойствомъ.

— Да, Матти,— отвчалъ парень своимъ прежнимъ равнодушнымъ тономъ.

— Я нагналъ его по дорог, когда халъ въ ваше село, а онъ халъ въ городъ, и мы нсколько времени хали вмст какъ попутчики, почти полдороги. Не можетъ быть! Я долженъ былъ бы непремнно встртиться съ нимъ!— продолжалъ я допытывать парня.

— Что мудренаго, что вы не встртились съ нимъ? Онъ врно свернулъ на другую дорогу, потому что, хавши по этой, ему пришлось бы сдлать большой крюкъ.

— Вроятно, онъ еще не воротился изъ города, иначе здсь не было бы этого сборища для взысканія съ него долга, вдь онъ затмъ только и похалъ теперь въ городъ, чтобъ продать свою смолу въ бочкахъ,— по прежнему не унимался я.

— Да ужъ наврно такъ,— лниво отвтилъ парень.

Тутъ дорога длала поворотъ во двору.

— Заворачивай туда!— скомандовалъ я.

Возница мой исполнилъ мое приказаніе.

Подъхавъ во двору, я увидалъ, что вся процедура шла здсь обычнымъ порядкомъ. Многаго, впрочемъ, здсь не нашлось продавать, кром нсколькихъ тощихъ коровъ, вотъ и все! Не доставало только того, чтобъ забрать самихъ обитателей избы, двоихъ маленькихъ, изнуренныхъ, едва прикрытыхъ дырявыми рубашенками, дтей, да ихъ мать, еще довольно молодую, но преждевременно увядшую женщину. Но ихъ-то самихъ ни подъ какимъ видомъ не приказано было трогать, потому что у пастора была вдь христіанская душа.

Коровы уже были выведены на дворъ и привязаны за рога длинными веревками, концы которыхъ находились въ рукахъ новыхъ хозяевъ, вся эта толпа уже собиралась уходить совсмъ.

Блдная какъ смерть, стояла горемычная матъ около своихъ дтей. Она не голосила, не плавала, потому что, вроятно, заране выплакала вс свои слезы, что было видно по ея опухшимъ, краснымъ глазамъ.

Я прямо подошелъ къ ней и спросилъ:

— Отчего у васъ продаютъ все имущество? разв твой мужъ еще не воротился изъ города?

— А вы почему знаете, что Матти ухалъ въ городъ?— въ свою очередь спросила она меня, какъ бы недоумвая.

— Я халъ съ нимъ по одной дорог, когда онъ отправлялся туда,— отвтилъ я.

— Нтъ, онъ еще не воротился, а хотлъ воротиться какъ можно скоре. Я боюсь, не случилось ли съ нимъ какого несчастія. Въ лсу есть такія дурныя мста, что пожалуй смореная наша лошаденка-то и не вывезетъ, достатки-то у насъ плохіе, вотъ и нечмъ кормить ее какъ надо. Теперь даже тогда и Матти прідетъ, все равно онъ ничему не поможетъ, потому что вся наша надежда, чтобъ справиться сколько-нибудь, была на нашу скотинку, а ее всю взяли у насъ, не оставивъ ни одной коровенки. Хоть и немного прибыли было отъ нашихъ коровъ, все-таки он давали хоть нсколько чашекъ молока, на пропитаніе ребятишкамъ. Такъ он и пошли за безцнокъ, да кто и дастъ-то за нихъ хорошую цну, когда он такія смореныя? Впрочемъ и вс он не стоятъ того, сколько мы должны отдать пастору. Мы надялись, что лтомъ он у насъ отъдятся и тогда они были бы для васъ большимъ подспорьемъ.

Такъ передавала мн эта бдная женщина свое положеніе. Да. Пришла бда, несчастіе совершилось, все произошло законнымъ порядкомъ, но никто изъ исполнителей закона не подумалъ уяснить себ смыслъ своего поступка: что они дйствовали несправедливо и что, кром непреклонности закона, существуетъ еще неприкосновенность правъ собственности. Они не подумали о томъ, что есть еще другой законъ, который прямо признаетъ подобнаго рода поступки несправедливостью, и что этотъ, законъ, завщанный намъ самимъ Богомъ, есть законъ любви.

Я видлъ достаточно, и отыскавъ моего проводника посреди удалявшейся толпы, я отправился въ дальнйшій путь. Цлый хаосъ мыслей кружился у меня въ голов, пока мы хали лсомъ, безъ малйшаго признака населенія, и какъ ни безсвязны были он, но упорно просились наружу, такъ что я не вытерплъ и вступилъ въ разговоръ съ моимъ возницей.,

— Что за человкъ вашъ пасторъ? Какъ объ немъ разумютъ деревенскіе старики, эти главные люди въ семейств?— спросилъ я его посл долгаго молчанія.

— Вс говорятъ, что онъ большой мастеръ говорить проповди, да ужъ черезъ-чуръ аккуратенъ въ сборахъ съ прихожанъ, подавай ихъ ему откуда хочешь и чтобъ хотя что-нибудь, взять, готовъ даже выгрести золу изъ печки, если нтъ ничего другого, — отвчалъ парень своимъ обычнымъ, равнодушнымъ тономъ и вслдъ затмъ снова принялся напвать свои псни.

Въ этотъ же самый день я добрался до мста, которое было цлью моего путешествія. Для совершеннаго окончанія моихъ длъ я долженъ былъ пробыть тамъ нсколько дней, посл чего отправился съ ожидавшимъ меня проводникомъ въ обратный путь. Это было, какъ сейчасъ помню, въ субботу, а въ воскресенье утромъ пріхалъ я опять въ приходское село. Оставивъ мою лошадь на двор у одного крестьянина, я. намревался пойти въ церковь, благо къ этому представлялся случай. Торжественно гудлъ церковный колоколъ, призывая народъ къ слушанію слова мира и любви, возвщеннаго Вчной любовью всему человчеству.

Когда я подходилъ къ церкви, то замтилъ, что нсколько человкъ, на носилкахъ несли покойника и, опустивъ ихъ на землю, ожидали прихода пастора и пономаря, которые вскор явились. Это были оба мои знакомца, которыхъ я видлъ, лицомъ къ лицу, въ пасторскомъ дом. Мн такъ и чудилось, что пасторъ сейчасъ опять скажетъ: ‘Эти олухи готовы пустить меня по міру! Такъ и смотрятъ, чтобъ кого-нибудь обокрасть’!

— Кого это будутъ хоронить?— спросилъ я ближе всхъ стоящаго ко мн крестьянина.

— Матти, ‘изъ Голодныхъ бобылей’, онъ умеръ на дорог, когда халъ въ городъ,— получилъ въ отвтъ.

Я понялъ все и не имлъ нужды въ дальнйшихъ поясненіяхъ. У меня морозъ пробжалъ по кра. Итакъ, попутчикъ мой умеръ, можетъ быть, отъ изнуренія силъ, потому что онъ всю дорогу шелъ пшкомъ, жаля свою лошадь, вотъ она, та причина, почему онъ не усплъ во-время воротиться домой, чтобъ предупредить продажу своего имущества.

Въ эту самую минуту, пономарь заплъ евангельскій стихъ: ‘Пріидите ко Мн вс труждающіеса и обремененные, и Я упокою васъ’, и т. д.

По всей вроятности, самъ пасторъ, духовникъ Матти ‘изъ Голодныхъ бобылей’, приказалъ выбрать именно этотъ стихъ. Его проницательность и природный инстинктъ внушили ему мысль о томъ, что Матти въ самомъ дл былъ и ‘труждающимся’, и ‘обремененнымъ’ человкомъ.

По окончаніи службы, погребальная процессія двинулась, и я, хотя незванвый, присоединился къ провожатымъ покойника.

Такъ какъ въ этотъ день пришлось хоронить многихъ, то народу было очень много. При шедши къ могил, носилки съ покойникомъ опустили въ землю, и пасторъ приблизился для благословенія этого мста вчнаго успокоенія для почившаго. Потомъ, нагнувшись, онъ захватилъ лопаткой земли и посыпалъ ею гробъ, съ паосомъ произнося слова: ‘Земля еси и въ землю отъидеши!’ Земля, еще не успвшая оттаять совершенно посл зимнаго холода, большими комьями, съ глухимъ стукомъ, падала внизъ, ударяясь о крышку гроба. Услыхавъ этотъ сжимающій сердце звукъ, мн почудился изъ могилы шопотъ Матти: ‘Онъ большой мастеръ говорить проповди и церковную службу исправлялъ хорошо. Я не виню пастора… Мн только ужъ то горько показалось, что онъ назвалъ меня воромъ. Никогда я не кралъ во всю мою жизнь, а если не заплатилъ ему прошлогодній десятинный сборъ, то потому, что нечмъ’…

Между провожатыми я искалъ глазами жену Матти. Теперь жизнь этой несчастной женщины должна сдлаться еще вдвое горше и тяжеле. Съ мертвенно-блднымъ лицомъ, съ сухими, но воспаленными глазами, съ впалыми щеками, стояла она, между своихъ, чуть-чуть прикрытыхъ дырявыми лохмотьями и дрожащихъ отъ холода дтей, возл могилы и остолбенвшимъ взглядомъ смотрла на одинъ предметъ — на гробъ своего мужа. Я не подошелъ къ ней, чтобъ сказать ей хотя нсколько словъ, чтобъ не растравлять ранъ ея сердца, такъ какъ въ памяти ея было еще слишкомъ свжо постигшее ее послднее несчастіе.

Когда могила была зарыта, я обратился къ одному изъ стоявшихъ возл меня людей съ вопросомъ о причин смерти Матти. Еще не дохавъ до города, онъ занемогъ воспаленіемъ легкихъ, вслдствіе своей плохой одежды и обуви. Истощенное тло не выдержало простуды отъ постоянно мокрыхъ ногъ и посл трехдневныхъ страданій душа покинула свою бренную оболочку.

Въ это время опять раздался звонъ церковнаго колокола. Посл пнія псалмовъ и священнодйствія передъ алтаремъ, пасторъ взошелъ на каедру.— ‘Любовь есть исполненіе закона’, вотъ текстъ, который избранъ былъ священникомъ для проповди. Сильно, убдительно и краснорчиво излагалъ онъ передъ своими слушателями этотъ великій и священный завтъ. Не знаю, убжденъ ли онъ былъ самъ лично въ томъ, чему такъ увлекательно поучалъ своихъ прихожанъ, именно, въ любви къ ближнему, очень сомнваюсь въ этомъ, но впечатлніе, вынесенное мною, было таково ‘что онъ прекрасный проповдникъ’. Должно полагать, однакожъ, что слова его производили свое дйствіе, потому что многіе изъ присутствующихъ плакали.

По окончаніи проповди, священникъ предложилъ прихожанамъ помолиться вмст за усопшаго, начавъ такъ:— Господь, по неисповдимой своей благости, призвалъ въ себ изъ этого міра болзней, печалей и воздыханія крестьянина Матти изъ ‘Голодныхъ бобылей’, имвшаго отъ роду 42 года, три мсяца и 8 дней.

Что значатъ вс богатства и сокровища?

Они не боле какъ ничтожный тлнъ и прахъ.

Умирая, всякій бднякъ длается обладателемъ нетлнныхъ сокровищъ, Избавляясь отъ всякихъ заботъ и страданій.

Этимъ пасторъ оказалъ послднюю милость Матти, но все-таки не даромъ, а за получаемое имъ отъ прихода жалованье, а лично отъ себя приложилъ только стараніе быть эффектнымъ въ своемъ поученіи. Произнося послднія два стиха, онъ произнесъ ихъ такимъ тономъ, какъ будто онъ самъ лично не придаетъ ни. какого значенія земнымъ богатствамъ и что его собственныя лишенія и страданія могутъ быть поставлены на ряду съ тмъ, что испыталъ Матти.

Но во время этихъ, громкимъ голосомъ произнесенныхъ молитвъ за покойника, мн слышался другой робкій голосъ: ‘Я вдь человкъ простой и этихъ вещей не понимаю, конечно пастору это извстно лучше, чмъ намъ, темнымъ людямъ!’

Е. М.
‘Встникъ Европы’, No 10, 1884

Пьетари Пэйверинта Картинки изъ жизни. Разсказы финскаго писателя П. Пэйвиринта. Съ шведскаго. II. Попутчикъ.

Читайте также:

Пьетари Пэйверинта
Картинки изъ жизни.
Разсказы финскаго писателя П. Пэйвиринта.
Съ шведскаго.
II. Попутчикъ.