И. Савин
Политическая сатира в 1905-1906 гг.
(Новые русские вести. 1926. 6 января. No 611)
Политическая сатира в 1905-1906 гг., Савин Иван, Год: 1926
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Савин И. ‘Всех убиенных помяни, Россия…’: Стихи и проза
М., ‘Грифон’, 2007
Дела давно минувших дней…
Затихли они в тяжелом томе сатирических журналов 1905—1906 годов. Бережная рука складывала их один за другим в укромном уголке, прятала потом от обысков ‘слуг распоясавшейся реакции’, сберегла до наших дней, до наших дел — диаметрально противоположных прежним. Но, может быть, также пахнущих кровью…
С моим архивом, с пестрой семьей усердно собираемых мною документов второй русской революции, эти свидетели революции первой неразрывно связаны общностью устремлений, тем же упорным севом народного восстания. И одинаковыми плодами!.. Убиение первой — ‘реакцией’, второй — большевизмом!
Перелистываю цветные страницы увесистого тома. Бесконечно следуют друг за другом легальные и нелегальные ‘Бомбы’, ‘Паяцы’, ‘Вампир’, ‘Нагаечка’, ‘Буря’, ‘Девятый вал’, ‘Гвоздь’, ‘Пулемет’, ‘Перец’… Бесконечная вереница названий, красок, карикатур. Закрывало ‘Главное управление по делам печати’ один журнал, на следующий день появлялся новый. Конфисковали ‘Нагаечку’ — выходила ‘Плеть’. Сажали в тюрьму редактора ‘Потока’ — помощник редактора через день выпускал ‘Пламя’. Шумной лавой растекалась из Петербурга былых годов сатирическая печать — редко художественная, далеко не всегда остроумная, но отвечавшая настроению тогдашнего общества, буйная, подымавшая дух, звавшая на баррикады. Прозревал ли двадцать лет тому назад хоть кто-нибудь с упоительных высот баррикад — грядущее зарево большевизма?
Дела давно минувших дней…
Кто был излюбленной мишенью сатирических листков 1905—1906 годов? Как это ни странно, главным образом нападали и в стихах, и в прозе, и в рисунках на ‘графа Полусахалинского’ — Витте. Одиозные для того времени фигуры Плеве, Победоносцева, Дурново, Дубасова, Мина и прочих — далеко не пользовались такой популярностью, как Витге, постоянно обстреливаемый и слева, и справа.
Под рукой у меня свыше пятидесяти журналов (большей частью No 1 и 2). И все они в первую очередь на все лады осмеивают финансовые проекты Витте. Вот No 1 (1906 г.) журнала ‘Вампир’, отличающегося от своих бесчисленных собратьев и лучшей бумагой, и юмором лучшего тона. На странице шестой читаем:
‘Никто необъятного объять не может’
(по Козьме Пруткову).
‘Однажды, когда ночь покрыла политические горизонты невидимою своею епанчею, знаменитый русский финансист и граф, у ступенек Биржи с толстейшей бухгалтерской книжищей сидевший и несметные ряды цифр с превеликим вниманием смотрящий, — некий плательщик налогов к нему с вопросом подступился:
‘Скажи, братец, сколько государственных долгов записано в сей книжище?’
‘Мерзавец! — ответствовал сей: — Никто необъятного объять не может’.
Сии с превеликим огнем произнесенные слова на прохожего желаемое действие возымели, и очутился он без промедления в ближайшем узилище, Петропавловской крепостью именуемом’.
Попытка Витте заключить в Берлине у банкира Мендельсона заем потерпела неудачу, и тот же ‘Вампир’ (No 3) поместил комбинацию из трех пальцев, пояснив ее так: ‘Песня без слов’ Мендельсона. Посвящается Витте…’
Почти все страницы ‘Волшебного Фонаря’ (первых двух номеров) заполнены хлесткими поэмами в честь ‘братца Витте’. Здесь же Витте пускает мыльные пузыри с надписью ‘Конституция’, показывает американским банкирам картонную Государственную Думу, везет Россию на автомобиле в пропасть.
Ни один журнал не оставляет в покое талантливого министра финансов и выдающегося государственного деятеля (теперь это пора признать). В ‘Паяце’ Витте играет на балалайке между другими музыкантами — Дурново и Победоносцевым. Здесь же учитель русского языка приказывает ученикам слово ‘правительство’ писать так: ‘правиттельство’ (чтобы было ясно, кто в середине…).
‘Гвоздь’ посвящает ему эпиграмму:
Умом вам Витте не понять,
Аршином чести не измерить…
Но время, кажется, понять:
Он может только лицемерить!
В ‘Жупеле’ (No 2) Витте изображен с двумя знаменами в руках — трехцветным и красным, под ними надпись: ‘Отставка!’ И с левой, и с правой…
В ‘Забияке’ (No 1) Витте ломает рубль.
В ‘Знамени’ (No 1) ‘его сиятельство братец’, вооруженный штопором, обнимает внушительных размеров сороковку и говорит ‘со слезой’:
— Одна только ты у меня, голубушка, и осталась…
Журнал ‘Игла’ остроумно высмеивает то же введение винной монополии: на рисунке Витте с бутылкой водки, а внизу пояснение: ‘Аква Витте…’
Интерес к графу со стороны сатирических листков до такой степени неисчерпаем, что кажется вполне понятным его ‘собственноручное’ письмо (в No 3 ‘Сигнала’) такого содержания: ‘Братец-редактор! Я требую, чтобы меня хоть восемь часов в сутки оставляли в покое. Витте…’
Чрезвычайно много места уделено и другой злободневной теме первой революции: борьбе правительства с революционной печатью — в первую очередь, с революционной сатирой. Особое внимание к этому вопросу не требует пространных объяснений: полицейские кары прежде всего обрушивались на издателей, редакторов и сотрудников юмористических журналов.
‘Молот’ печатает интересную пародию на арию Ленского:
АРИЯ РЕДАКТОРА
(Перед судебным разбирательством. Опус 129)
Куда, куда вы удалились,
Товарищи моей весны?
Одни — в тюрьму переселились,
Другими — деньги внесены.
Что суд грядущий нам готовит?
Его мой взор напрасно ловит.
В судебной мгле таится он.
Нет нужды: прав иль нет закон!
Сражен ли я — под стражу взятый,
В тюрьме влачащий житие —
Статьею сто двадцать девятой,
Иль гибну по иной статье —
Отсюда, из ‘приюта неги’
Мне путь один — в снега Пинеги…
Заутра купят две столицы
Лишь ‘Время Новое’ и ‘День’.
А я с газетой — я темницы
Сойду в таинственную сень,
И судопроизводства Лета
Поглотит нас с тобой, газета,
И опечатают листы…
Читатель мой, придешь ли ты
На свежий холм литературный —
Сказать: винимый в массе дел,
Из-за меня в тюрьме сидел
Он на рассвете жизни бурной…
Ежедневно в те годы периодические издания получали ‘предупреждения’, за коими следовала приостановка журнала или газеты и — вышеприведенная ‘ария редактора’. Каскад ‘предупреждений’ недурно отражен в таком, например, ‘случае из жизни’ (‘Игла’ No 1): ‘Один редактор, открыв коробку с папиросами и прочтя лежавшую в ней бумажку с надписью ‘остерегайтесь подделок’, воскликнул:
— Черт возьми! Опять предупреждение…’
Очень часты в журналах такие объявления: ‘В тюрьме за скромное вознаграждение согласен сидеть с 24-го числа сего месяца в качестве редактора или издателя. Согласен в отъезд…’
Вероятно, тот же ‘заместитель’ редакторов, руководствуясь собственным опытом, проводит в No 1 ‘Иглы’ такие филологические изыскания: ‘От какого слова происходит ‘полиция’? Конечно, от рода службы — ‘по лицу’…’
В No 7 ‘Спрута’ — предшественник ‘Сатирикона’, издававшийся Корнфельдом же, — приведен такой диалог:
— Вы чем занимаетесь?
— Я сижу литературным трудом…
В No 1 ‘Зарниц’ Теффи меланхолически замечает: ‘Садитесь, пожалуйста!’ — сказал прокурор, узнав, что у редактора нет залога…’
Кто мог думать, что очень скоро — что для вечности каких-нибудь 10—15 лет! — ‘жестоких прокуроров’ заменят следователи ГПУ и скажут, указывая на землю:
— Ложитесь!.. — и даже без ‘пожалуйста’!
Не кажутся ли теперь все ‘ужасы’ сатирических журналов былых годов, все эти предупреждения, полиция, редакторские арии и пр. — милой сказкой в сравнении с нынешней, советской ‘свободой слова’?
Каким, действительно, ‘братцем’ кажется покойный Витте в сравнении с Феликсом Дзержинским!..