Политическая и общественная хроника, Реклю Эли, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 33 минут(ы)

ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ХРОНИКА

Предчувствіе сомнительнаго исхода испанской революціи.— Пріздъ мой въ Барселону.— Веселое настроеніе умовъ въ Испаніи.— Разрушеніе церквей и укрпленій въ Барселон.— Гимнъ въ честь Гарибальди.— Революція въ Барселон.— Лицемріе временнаго правительства.— Ошибки Риверо и мадритской юнты.— Неудача съ обнародованіемъ плебисцита.— Закрытіе революціонныхъ юнтъ.— Локомотивъ, идущій заднимъ ходомъ.— Причины охлажденія народа къ временному правительству.— Путешествіе по Каталоніи.— Энтузіазмъ женщинъ въ Паламос.— Корона.— Энергическая рчь трактирнаго слуги.— Общественная роль театра въ Испаніи.— Карлистскій городъ.— Испанскіе типы.— Энергическій генералъ и сравненіе города съ землею.— Блистательный успхъ Гарридо въ Фигуэр.— Возвращеніе мое въ Барселону.— Общественная подписка на памятникъ Бодену.— Правительственный скандалъ по этому поводу.— Воспоминанія о Coup d’tat 2 декабря 1851 г.— Геройская смерть Бодена на баррикадахъ.— Разныя извстія.— Барселона, 26 октября 1868 года.

‘Мадритская юнта прекратила свое существованіе, прочія юнты послдуютъ ея примру, вся власть перейдетъ въ руки генераловъ прежняго закала. Примъ готовитъ государственный переворотъ, онъ мечтаетъ о диктатур. Благодаря измн Риверо и Олозаги революція не приведетъ ни къ чему серьезному, испанская республика умерла, еще не родившись’.— Таковы были послднія слова объ испанскихъ длахъ, какія привелось мн слышатъ въ Париж при отъзд моемъ въ Испанію.

‘Началось слишкомъ хорошо, чтобы не кончиться дурно. Наши партіи схватятся за ножъ и произведутъ ужасную рзню’.— Это были первыя слова, услышанныя мною на испанской земл.

Я пріхалъ въ Барселону въ самомъ мрачномъ расположеніи духа. Каково же било мое изумленіе, когда я — вмсто грусти и печали, которыя ожидалъ здсь встртить — постоянно сталкивался только съ веселыми и улыбающимися лицами. Переходъ былъ слишкомъ рзокъ отъ пронизывающихъ дождей, отъ холодныхъ втровъ Свера, отъ его сраго неба, отъ печальнаго настроенія его жителей, — къ вчному празднику, къ роскошному свтлому небу. Повидимому, все здсь ликовало, все радовалось — природа и люди. Въ Рамбл, этомъ огромномъ городскомъ саду, раздляющемъ городъ почти на дв равныя половины, постоянно толпился народъ. Каждый гулялъ съ такимъ спокойнымъ и безпечнымъ видомъ, какъ будто не прошло всего только три недли, когда его, по одной только прихоти, могли разстрлять, какъ будто онъ не долженъ былъ разсчитывать, что чрезъ три мсяца можетъ повториться прежняя исторія, и его поставятъ передъ фронтъ, у столба, съ завязанными глазами. Движеніе но саду въ особенности усиливалось къ вечеру. Казалось, вс жители тогда выходили изъ домовъ на улицу, они тснились въ одинадцати театрахъ, въ танцовальныхъ залахъ и на бульварахъ. Барселонки, въ черныхъ мантильяхъ или въ красныхъ и блыхъ кофточкахъ, съ открытой головой, съ цвтами въ волосахъ, по большей части очень хорошенькія собой и вс большія кокетки,— танцовали до упаду. Ихъ страсть къ танцамъ вполн раздляется мужчинами, разсказываютъ, что на городскомъ балу, въ честь освобожденія, было до тридцати тысячъ человкъ, и все это прыгало, танцевало и веселилось отъ всей души.

Однакожъ эта веселость меня обезпокоила. Не показывала ли она полнйшую и вредную безпечность? И можно ли было такъ безумно веселиться въ то время, когда въ великолпнйшихъ барселонскихъ кафе, перещеголявшихъ своимъ роскошнымъ убранствомъ парижскія,— въ этихъ кафе, наполненныхъ вооруженными солдатами, офицеры, въ полной военной форм, перешептывались между собою, многозначительно кивая на скромныхъ гражданъ? Можно ли было скакать и прыгать безъ устали, когда въ Рамбл хорошенькія двушки прохаживались подъ руку съ мрачными патерами и выслушивали отъ нихъ ужь, разумется, не хвалебные гимны народному движенію?… Въ то время какъ вы, неразумные, точно дти, сбгаетесь смотрть на бой быковъ, или аплодировать двчонк, въ коротенькой юпочк вытанцовывавшей фанданго,— контръ-революція работаетъ въ тиши, и, въ одно прекрасное утро, вы проснетесь и узнаете, что надъ вами снова тяготетъ старый порядокъ, вы, разумется, изумитесь, но это новое изумленіе будетъ другого свойства, нежели то, какое вы испытали, узнавъ, что остались безъ королевы!

Объ этихъ моихъ опасеніяхъ я сообщилъ одному изъ своихъ барселонскихъ друзей, я старался убдить его печальнымъ примромъ подобной же доврчивости народа въ 1848 году, сопровождавшейся такими пагубными результатами. ‘Ваши опасенія, можетъ быть, справедливы’, отвчалъ онъ,, и мы не можемъ поручиться, чтобы ходъ событій не принялъ дурного направленія. Но есть много шансовъ, что и впредь пойдетъ также хорошо, какъ началось. Мы сдлали уже много полезнаго, будемъ надяться, что и дальше не испортимъ дла. Шесть недль тому назадъ, намъ самимъ показался бы съумасшедшимъ человкъ, вздумавшій предсказать совершившіяся теперь событія, которыя превзошли даже самыя скромныя наши ожиданія. И теперь мы готовы счесть безумцемъ всякаго, кому придетъ охота давать предсказанія за шесть недль впередъ. Вы пріхали къ намъ съ свера, вы человкъ совсмъ ознобленный, сперва отогрйтесь хорошенько, подышите нашимъ теплымъ воздухомъ, и тогда вы, быть можетъ, будете говорить другое’.

——

27 октября.

И такъ пришлось и мн прогуливаться. Случайно я попалъ на площадь Конституціи, гд одинъ противъ другого стояли домъ Городской Думы и Провинціальныхъ штатовъ. Въ послднемъ, помщается также судъ. Я вошелъ туда и бросилъ разсянный взглядъ на статуэтки, арабески,— на вс эти украшенія, которыя нкогда возбуждали мое вниманіе. Я проходилъ въ это время по зал штатовъ. Въ этой огромной, но грязноватой зал мое вниманіе было развлечено единственной картиной, представлявшей — чтобы вы думали?— вчнаго Прима на его боевомъ кон, съ саблей въ рук, прорывающагося въ мароканское каре. При вид этого изображенія мои нервы сжались и я поспшилъ выйти на улицу.

Городская дума охранялась карауломъ изъ гражданъ. Работники, вооруженные ружьями и саблями, медленно прохаживались взадъ и впередъ на своихъ постахъ. Подобную же сцену я видлъ въ 1848 году въ Ліон. Мн вздумалось зайти въ думу, я сдлалъ уже нсколько шаговъ по внутренней лстниц, какъ замтилъ тамъ въ уголку тщедушнаго національнаго гвардейца, истребляющаго рагу вмст съ своей женой, тоже очень худенькимъ созданіемъ, у которой, однакоже, черные глаза блестли въ темнот. Этотъ народный представитель загородилъ мн дорогу: ‘Что ты намренъ здсь длать’? спросилъ онъ меня.— ‘Ничего’, отвчалъ я.— ‘Ну, такъ проходи’.— ‘Мужественный часовой’, подумалъ я, ‘хорошо бы ты сдлалъ, еслибы совсмъ загородилъ своимъ ружьемъ путь Приму, когда ему придетъ охота войдти въ этотъ домъ’.

Революціонный муниципалитетъ сломалъ три церкви, и въ числ ихъ главную церковь іезуитовъ. Здсь не смютъ ничего говорить противъ католической церкви, и ршаются трогать только іезуитовъ. ‘Эти іезуиты надлали намъ столько гадостей’, говорятъ въ Испаніи, но никто не осмлится сказать что нибудь подобное противъ остального духовенства.

Разрушеніе этихъ церквей идетъ медленно, вяло, скупятся на деньги, какъ будто жалютъ о сдланномъ распоряженіи. Многіе протестуютъ противъ этой мры, даже сами либералы, и протестуютъ во имя искуства… ‘Но, мои милые буржуа, неужели вы до сихъ поръ еще не знаете, что въ іезуитскомъ искуств заключается все, что только есть ложнаго и гадкаго въ этомъ свт. езуитское искуство — это само безобразіе’.

Небольшому числу рабочихъ поручено также разрушить сильную крпость Моними, господствующую надъ Барселоной, изъ которой не разъ бомбардировали и раззорили этотъ городъ. Разрушили также цитадель порта, но оставили нетронутыми казармы, построенныя внутри ея. Рабочіе работаютъ вяло, на одного работающаго приходятся три отдыхающіе работника и тридцать глазющихъ буржуа. На верху этихъ стнъ, которыя предположено разрушить, спустивши ноги сидли солдаты, куря сигаретки… Я отвернулся и увидлъ трехъ драгуновъ, отпускавшихъ веселыя шутки двумъ двушкамъ. Двушки смялись отъ всего сердца, а солдаты покручивали усы… Не шутка ли и все виднное мною!

——

28 октября.

Въ городскомъ саду подл птички съ дроздомъ, маленькая двочка напвала: ‘Ляля, траляля!’ Ее братишка, мальчуганъ шести лтъ, часто повторялъ ей: ‘спой-ка лучше гимнъ Гарибальди’!

Вчера, въ большемъ театр, во время антракта, публика также требовала, чтобы былъ проптъ этотъ самый гимнъ Гарибальди!

Давали дв пьесы: ‘Ужасы инквизиціи’ и ‘Республиканское благородство’. Я видлъ только послднюю. Въ ней фигурировали юный, красивый республиканецъ и юная красивая аристократка. Вы, вроятно, уже предвидите содержаніе пьесы. Между естественными чувствами любви и великодушія съ одной стороны, и республиканскими чувствами патріотизма и долга съ другой,— происходитъ борьба, естественныя чувства берутъ верхъ надъ республиканскими убжденіями, сначала вс испытываютъ несчастія и преграды, но потомъ вс дйствующія лица цлуются, исключая измнника, котораго герой пьесы прокололъ насквозь своею шпагой.

Эта пьеса плохо согласуется съ исторической истиной, еще площе удовлетворяетъ республиканскимъ убжденіямъ. Но авторъ имлъ въ виду добрыя намренія, хотя самаго безобиднаго свойства, и публика аплодируетъ и наслаждается ею вдоволь. Пьеса заключаетъ въ себ такую мораль: ‘не должно никого казнить смертію за убжденія’.— И то не дурно, хотя вовсе не ново!

——

29 октября.

Хуанъ Тюто, вице-президентъ революціонной юнты, отвчавшій такъ честно, такъ благородно, такъ твердо генералу Приму, прізжавшему нсколько дней тому назадъ въ Барселону позировать и блистать краснорчіемъ,— этотъ Тюто разсказывалъ мн, какъ совершилась революція въ Барселон. Тюто поклялся самъ себ, что онъ будетъ изъ числа тхъ, которые, наконецъ, осмлятся говорить и дйствовать, что онъ или погибнетъ, или первый кликнетъ кличъ на войну и пойдетъ во глав своихъ согражданъ.

Когда въ Мадрит было получено извстіе объ альколейской битв, городъ немедленно объявилъ свое пронунсіаменто. Посредствомъ телеграфа дано было знать объ этомъ событіи Пецуэл, графу Честе, губернатору Барселоны, назначенному королевой. Онъ совсмъ растерялся, предполагая, что за этимъ послдуютъ страшные безпорядки и бдствія. Тотчасъ же, но полученіи извстія, Тюто побжалъ въ Рамбль, то тому, то другому изъ гуляющихъ шепнулъ: ‘непремнно будьте на сборномъ мст къ 8 часамъ, время не терпитъ, не опоздайте’, — и такъ работалъ везд, гд можно было найдти народныя сборища. Вс граждане вооружились, кто чмъ могъ — ружьями, пистолетами, палками, — и къ восьми часамъ огромная вооруженная толпа собралась противъ городской думы. Во глав ея сталъ Тюто и вошелъ въ муниципальный дворецъ, солдаты, тутъ поставленные, взятые въ расплохъ, сложили оружіе. Побдители заняли вс комнаты. Тогда одному изъ нихъ поручено было составить списокъ кандидатовъ во временное правительство. Огромныя, толпы народа помстились у оконъ. Началось чтеніе списка, при каждомъ имени народъ давалъ или утвердительный или отрицательный отвтъ. Уже выбрано было 17 человкъ, изъ нихъ 3 демократа и 14 боле или мене либеральныхъ буржуа, какъ Тюто закричалъ: ‘Довольно! Покончимъ на этомъ ‘. Его послушали и единодушно избрали диктаторомъ. Избранные стали совщаться относительно мръ, которыя слдовало принять въ крайности. Въ ихъ совщаніяхъ не могло быть ни порядка, ни даже какой нибудь правильности, каждый чувствовалъ, что его голова шатается на плечахъ, очень немногіе изъ народа были вооружены, кое у кого были револьверы и ружья, но пороху и пуль почти ни у кого. Они знали, что Пецуэла, графъ Честе, салонный полководецъ и публичный палачъ, соперничая съ генералиссимусомъ Бумомъ, начальникомъ штаба войскъ герцогини геролъштейнской, поклялся залить Барселону кровно и спалить ее огнемъ, если она только осмлится возстать. Во время этихъто совщаній и недоумній, что предпринять дале, нечаянно-выстрлившее ружье, произвело совершеннйшую панику въ народ, вс бросились бжать.— ‘Честе идетъ’, кричали бглецы, ‘Честе съ пушками, а у насъ только палки!’ И площадь очистилась, остались члены юнты и не боле сотни ршительныхъ людей.

Честе, узнавъ о внезапномъ бгств бунтовщиковъ, почувствовалъ себя лучше, набрался храбрости и поклялся, что разстрляетъ всхъ этихъ аршинниковъ. Онъ послалъ своихъ сыновей предложить юнг разойтись, если члены ея не желаютъ быть тотчасъ же разстрлянными. Подъ прикрытіемъ отряда кавалеристовъ, сыновья Честе подъхали къ городской дум, національнные гвардейцы, оставшіеся на площади, сомкнулись подл дверей думы и ршительно объявили, что не впустятъ солдатъ, а предлагаютъ войти въ зилъ однимъ только адъютантамъ губернатора. Послдніе, введенные въ залъ Совта, при вид членовъ юнты, смотрвшихъ на нихъ блестящими глазами, выражавшими сильнйшее возбужденіе, — затрепетали, какъ галлы, введенные въ римскій сенатъ. ‘Графъ Честе’, проговорили они заикаясь, ‘графъ Честе проситъ васъ разойтись, объявивъ юнту несуществующею’.— ‘Если графъ Честе насъ проситъ, то мы не намрены исполнить его просьбы’.— ‘Тогда… тогда графъ Честе вамъ приказываетъ’.— ‘Если мы будемъ не въ силахъ ему противиться, мы удалимся отсюда, но не прекратимъ своего существованія’.— И пока сыновья Честе возвращались съ этимъ отвтомъ къ своему отцу, члены юнты покинули домъ городской думы и заперлись въ частномъ дом, гд оставались до пяти часовъ утра. Въ шесть Тюто вошелъ къ себ въ домъ, увренный, что чрезъ два часа его непремнно разстрляютъ, но на дверяхъ своей квартиры нашелъ приклееннымъ слдующее приказаніе: ‘Васъ требуетъ къ себ военный губернаторъ’ — ‘Ну значитъ разстрляютъ сейчасъ’, подумалъ Тюто, и отправился въ губернаторскій домъ. Тамъ онъ былъ очень любезно принятъ генераломъ, который сказалъ ему: ‘Королева убжала къ императору французовъ. Графъ Честе удалился отсюда, вручивъ мн свою власть, онъ совтовалъ мн обратиться къ вашему содйствію, чтобы вмст устроить какое нибудь правильное правительство’.

Тюто прежде всего просилъ генерала приказать, чтобы полковая музыка прошлась по улицамъ города, играя гимнъ Ріэго, на что, разумется, генералъ охотно согласился. Среди необычайнаго энтузіазма ликующей массы народа, музыканты прошли по всмъ улицамъ города, играя революціонный гимнъ и тмъ самымъ провозглашая торжество революціи. Непрерываемое ‘виватъ’ гремло по всему городу. Счастливый свободой и увреніемъ, что его голова крпко держится на плечахъ, каждый искалъ своего бывшаго врага, чтобы его разцловать, такъ велика и жива, была всеобщая радость. Но не лучше ли было, вмсто этого братанія народа съ солдатами, распустить ихъ и вооружиться самимъ? Гораздо практичне было перемшать солдатъ съ народнымъ вооруженнымъ войскомъ и, такимъ образомъ, имть силу на своей сторон.. Побдители должны пользоваться плодами побды, а не отдавать ихъ въ руки тхъ, которые еще наканун были противъ побдителей и могутъ сдлаться для нихъ опасными завтра. Побды неожиданныя, побды слишкомъ легкія всегда сопровождаются неосмотрительностію и безпечностью народа, который самъ по себ постоянно отличается излишней доврчивостію.

Тотчасъ же стны домовъ покрылись краснорчивыми прокламаціями, въ которыхъ торжественно заявлялось о побд справедливости и свободы. Народъ поврилъ имъ на слово. Да и какъ было не врить?— Хорошему врится такъ легко! Какъ было не врить, что Испанія избавилась отъ всхъ золъ и бдствій, когда Изабелла Бурбонская, которой приписывались вс несчастія народа, — удалилась съ испанской почвы? Въ этомъ увлеченіи своимъ благополучіемъ, барселонскій народъ привелъ въ исполненіе только два революціонные акта, которые были скоре актами разрушенія, нежели созиданія, скоре актами мщенія, а не предусмотрительности, онъ сжегъ понтонъ, въ которомъ власти содержали подозрительныхъ людей, онъ началъ разрушать нкоторыя фортификаціонныя работы. Онъ хотлъ разрушить дворецъ королевы, но революціонная юнта не допустила до этого, объявивъ, что этотъ дворецъ будетъ передланъ для школы дтей рабочихъ.

Но разсуждая хладнокровно, легко понять, что военная революція не можетъ быстро и ршительно обратиться противъ милитаризма. Возстаніе, связанное съ именемъ Прима, не можетъ быть враждебно преторіанцамъ. Мн пришлось слышать отъ многихъ испанскихъ патріотовъ, что они сожалютъ объ альколейской побд, ‘Если бы’, говорятъ они, ‘армія инсургентовъ была разбита, она, по необходимости, обратилась бы съ воззваніемъ къ народу, который возставшіе генералы желали до послдней возможности держать вн движенія. Но какъ флотъ владлъ моремъ и держалъ подъ огнемъ своихъ пушекъ береговыя крпости Надиксъ, Фероль, Карагену и другія, и какъ эти крпости были почти неприступны съ суши, и заключали въ себ большіе запасы провизіи, то, разумется, въ случа пораженія возставшихъ войскъ, они могли сюда укрыться и выдержать продолжительную осаду, а въ это время гражданскій элементъ имлъ бы достаточно средствъ, чтобы организоваться, и, вмст съ войсками, одержать побду. Побда же при Альколе совершенно измнила положеніе длъ. Плоды побды достались въ руки войскъ, а не народа, принимавшаго въ возстаніи лишь второстепенное участіе, и потому онъ принялъ участіе въ правительств, только въ подчиненной роли.— Вотъ положеніе, созданное альколейской битвой, положеніе, которое имло, можетъ быть, своимъ апогеемъ тріумфальное вступленіе Прима въ Мадридъ’.

——

30 октября.

Юнты, собравшіяся или въ день битвы, или на другой день побды, слдовали, по большей части, примру мадритской юнты, потребовавшей утвержденія своихъ полномочій подачею голосовъ цлымъ населеніемъ Мадрита. Членами этикъ революціонныхъ юнтъ, избраны были люди пользовавшіеся вліяніемъ въ сред народа, но тутъ перемшались вс партіи: были выбраны и республиканцы и реакціонеры, прогрессисты и либеральные буржуа, и люди безъ всякихъ сознательныхъ политическихъ принциповъ, заучившіе только фразу: ‘хотимъ конституціонную монархію’, однакоже не умя объяснить, почему именно они останавливаются на этомъ, а не на какомъ нибудь другомъ вид правительственнаго устройства.

Революціонная мадридская юнта поступила весьма недальновидно, поручивъ высшую власть тріумвирату, состоящему изъ Тонете, подавшаго знакъ къ возстанію, Серрано, выигравшаго сраженіе, и Прима, лучше другихъ умющаго эксплуатировать побду въ свою пользу. Хотя Серрано и объявилъ, что въ составъ временнаго правительства должны войти республиканцы, и онъ готовъ сидть рядомъ съ демократомъ Риверо, что въ такомъ только случа временное правительство будетъ дйствительно народнымъ правительствомъ, и представлять собою страну, однакоже министерство образовалось исключительно изъ монархистовъ. Риверо же назначенъ былъ мэромъ Мадрита и заявилъ, что онъ не вошелъ въ составъ министерства по собственному желанію, потому что хотлъ занять такой постъ, который бы давалъ ему возможность имть боле частыя и боле интимныя сношенія съ народомъ. Республиканцы поворчали противъ правительства и противъ юнты и противъ Риверо, имъ не мшали ворчать, но и не обратили на ихъ ворчаніе никакого вниманія.

Чрезъ нсколько дней посл своего образованія, министерство выразило желаніе сосредоточить въ однхъ своихъ рукахъ все управленіе государствомъ, не раздляя ни съ кмъ этой обузы. ‘Это вовсе не потому, что мы не можемъ сойтись въ своихъ взглядахъ съ революціонной юнтой,’ говорили министры, ‘но въ управленіи длами прежде всего необходимо единство, часто случается, что имющіе надобность обращаться съ своими длами къ правительству, не знаютъ, къ кому обратиться: къ намъ или къ мадридской революціонной юпт. Нечего бояться такой перемны, полномочія, исключительно переданныя намъ, о которыхъ мы просимъ,— не заключаютъ въ себ ничего опаснаго для свободы страны: мы просимъ только, чтобы намъ дали средства поддерживать порядокъ, по мы вовсе не желаемъ такого усиленія нашей власти, при которомъ имли бы возможность произвести административное давленіе на страну, мы не употребимъ своего вліянія на. поддержаніе той или другой кандидатуры въ ущербъ желанію большинства, мы также не станемъ направлять общественное мнніе въ пользу монархическаго принципа противъ республиканскихъ идей. Учредительнымъ Кортесамъ будетъ принадлежать послднее слово, а наше дло будетъ точно выполнить ихъ повелніе.’

Мадридская юнта, избранная всеобщей подачей голосовъ, на это заявленіе отвчала постановленіемъ о прекращеніи своей дятельности. Юнта, представлявшая собою верховный народъ, стерлась предъ министерствомъ, представлявшимъ только администрацію. И Риверо, на. котораго смотрли до сихъ поръ, какъ на одного изъ самыхъ искреннйшихъ республиканцевъ,— Риверо утвердилъ подписью пораженіе своей партіи.

Республиканцы не могли хладнокровно наблюдать это событіе, они протестовали, и многіе изъ нихъ обвинили Риверо въ измн. Не желая брать на себя ни обвиненіе, ни оправданіе Риверо, предоставимъ слово Орензе, старому вождю республиканской партіи.

‘Мы не настолько сильны,’ сказалъ онъ, ‘чтобы руководить движеніемъ въ стран. Большинство у насъ выскажется за конституціонную монархію. Вс матеріальныя средства въ рукахъ у него, и пока дла идутъ такимъ порядкомъ, безумно спорить съ этимъ сильнымъ большинствомъ. Если мы предложимъ имъ битву, этимъ самымъ мы заставимъ ихъ плотне соединиться. Напротивъ, если мы будемъ выжидать, они разъединятся. Скоро должны разыграться личныя симпатіи и антипатіи теперешнихъ руководителей нашими длами. У Серрано, у Прима и у Тонете, у каждаго изъ нихъ есть свои причины не доврять одинъ другому: одинъ поддерживаетъ дона Люиса португальскаго, другой тянетъ за принца Альфреда, третій желалъ бы предложить корону Монпансье. Республика можетъ быть утверждена въ Испаніи, только вслдствіе соперничества и вражды между собою монархическихъ партій.’

Друзья Риверо схватились за эти слова, въ нихъ они усмотрли совершеннйшее оправданіе поведенію Риверо, но какъ бы тамъ ни было, а большинство республиканской партіи все-таки оставалось при своемъ мнніи, что Риверо виноватъ, и очень виноватъ.

——

31 октября.

Мадритская юнта, руководимая Риверо, издавъ постановленіе о своемъ распущеніи, навлекла на себя многочисленныя нападки, по ея послднее постановленіе, полное патріотизма, твердости и предусмотрительности возвратило ей прежнее сочувствіе страны.

Когда министерство увидло, что его переговоры о распущеніи мадритской юнты удаются, оно ршилось наполовину спять маску безпристрастія, въ отношеніи партій, оно изготовило проэктъ плебисцита, которымъ требовало у народа, посредствомъ произнесенія ‘да’ или ‘нтъ’, дать отвтъ на вопросъ: ‘желаетъ ли онъ возстановленія монархіи’? Учредительнымъ Кортесамъ тогда оставалось бы сдлать выборъ между монархіями абсолютной и конституціонной, такъ какъ вопросъ объ учрежденіи республики былъ бы ужь поршенъ. Министерство намревалось повторить въ Испаніи то, что удалось Наполеону III во Франціи. Въ тоже время самый вліятельный членъ кабинета Примъ заявилъ о своихъ монархическихъ тенденціяхъ, но заявилъ свое пронунсіаменто не въ качеств государственнаго человка, а частнаго, не въ Испаніи, а въ иностранной газет ‘Gaulois’, издающейся въ Париж.

Юнта, передъ своимъ распущеніемъ, протестовала противъ этой іезуитской попытки направить общественное мнніе, соображаясь только съ своими личными цлями и въ вопрос вовсе не подлежащемъ ршенію министерства. Патріотъ Фернандо Гарридо составилъ протестъ, изъ котораго мы приведемъ здсь нсколько отдльныхъ мстъ:

‘Министерство желаетъ, чтобы народъ вотировалъ за монархію, не зная имени самого монарха. Но, вдь, что крайне недобросовстно. Если же министерство считало себя вправ длать подобное обращеніе къ народу, хотя этого права ему никто не давалъ, оно должно было начать, по крайней мр, представленіемъ кандидата на тронъ, вмсто того, чтобы задавать намъ загадку, вмсто того, чтобы насильно навязывать билетъ въ свою лоттерею. Въ эту лоттерею трудно выиграть, къ тому же игра здсь идетъ опасная, отъ исхода ея зависитъ участь многихъ поколній’.

‘Почему народъ долженъ вотировать вопросъ о монархіи, а не вопросъ о корон? Если конституціонное собраніе 151 голосомъ изъ 300 испанцевъ, уполномочено дать намъ короля, лучше сказать династію, почему же вы хотите отнять у него право высказать ршеніе о правительственной форм’?

‘Будьте искренны и справедливы. Какое право иметъ временное правительство принимать на себя роль партіи. Пусть представители монархической партіи предъявятъ свои желанія народу. Пусть они выскажутъ вс выгоды и невыгоды защищаемаго ими порядка, пусть произнесутъ имя кандидата, пусть біографія претендента подвергнется правильному критическому разбору, и если большинство избирателей выскажется въ пользу представляемаго лица, оно тмъ самымъ заявитъ свои симпатіи къ монархической форм правленія. Но къ чему же министерство предршаетъ вопросъ, какъ будто оно добивается утвердительнаго вота за монархію, затмъ только, чтобы потомъ сказать: такъ какъ вы хотите монархію, а монархія не можетъ существовать безъ монарха, то возьмемъ перваго, какой попадется, будетъ ли это Бурбонъ Монпансье, будетъ ли это королева — родная сестра Изабеллы’… {La Vuelta des los Borbones, por Fernando Garrido.}

Министерство не ршилось идти противъ всеобщаго неудовольствія въ стран, не ршилось бравировать протестъ юнты, оно остановилось изданіемъ въ свтъ предполагаемаго плебисцита.

Послдняя услуга, оказанная мадритской юнгой народному длу, показала, какъ несвоевременно было ея распущеніе. За то министерство усматривая, что ея протестъ встртилъ полнйшее сочувствіе во всхъ провинціальныхъ юнгахъ, пожелало какъ можно поскоре распустить послднія. Противъ этихъ чисто-народныхъ собраній, большая часть которыхъ высказалась за федеративную республику, временное правительство выставило опять-таки свой главный аргументъ — единство дйствія, оно утверждало, что центральному правительству нтъ никакой возможности установитъ правильный контроль за дйствіями провинціальныхъ учрежденій среди безпорядка, который производятъ часто противорчащія другъ другу ршенія двнадцати тысячи .нтъ, какъ провинціальныхъ, такъ и муниципальныхъ. Оно, вроятно, полагало, что съ уменьшеніемъ органовъ революціи ослабнетъ революціонная энергія и временному правительству будутъ развязаны руки для дальнйшей его дятельности, родъ которой уже достаточно опредлился.

Доказательства, представленныя министерствомъ, въ пользу прекращенія дятельности юнгъ, показались не совсмъ убдительными для нкоторыхъ провинціальныхъ юнтъ, совершенно справедливо считающихъ себя законными представителями народа, которымъ самъ народъ вручилъ власть. Барселонская юнта была изъ тхъ, которыя особенно энергически протестовали противъ распоряженія министерства. Послднее прислало ей приказаніе остановить разрушеніе крпости, оно отказалось исполнить это приказаніе, и генералъ, начальствующій войсками въ Барселоy, не осмлился идти противъ ршенія юнты, хотя и получилъ особое приказаніе отъ министерства. Но сопротивленіе барселонской юнты продолжалось недолго, она пошла за другими потому, что не имла силы противиться правительственному давленію,— въ Барселон республиканскій элементъ уравновшивался соединенными силами другихъ партій, которыя переселивали его, какъ численностію, такъ и вліяніемъ, — потому, что ее полномочія не были точно опредлены, потому, что разрывъ ея съ правительствомъ послужилъ бы сигналомъ къ внутреннимъ безпорядкамъ, что повело бы къ союзу правительства съ реакціей, союзу, который могъ бы представлять серьезную опасность для свободы, потому еще, наконецъ, что многіе изъ ея членовъ желали поскоре сложить съ себя оффиціальныя обязанности, одни, чтобы свободне дйствовать на общественное мнніе въ видахъ пропаганды, другіе, чтобы устроить свои кандидатуры въ конституціонное собраніе.

Такимъ образомъ и барселонская юнта прекратила свое существованіе, и въ рукахъ министерства сосредоточилась вся власть. Съ этой минуты оно стало уже отвтственно за всякій ходъ длъ. За все и про все страна иметъ право спросить съ Серрано, Прима и съ Тонете, съ Тонете, Прима и Серрано.

——

1 ноября.

Неспросится ли также и съ дона Саллюстіано Олозаги, который посл долгихъ колебаній, наконецъ, удостоилъ дать испанской революціи поддержку своими совтами и краснорчіемъ? Донъ Саллюстій есть или, по крайней мр, былъ главою испанскихъ прогрессистовъ, и въ парижскихъ салонахъ считался за республиканца, каковая репутація ему очень льстила. У него величественная осанка и вс наружные признаки государственнаго человка. ‘Я’, сказалъ онъ разъ, съ скромностью чисто-кастильскою, ‘я — локомотивъ, который по рельсамъ прогресса толкаетъ, везетъ и увлекаетъ впередъ испанскую націю’. Любезный человкъ забылъ, что локомотивы иногда идутъ заднимъ ходомъ, что онъ и длаетъ теперь. Онъ подалъ руку всему, что только иметъ названіе умренныхъ, даже такихъ умренныхъ, которые въ своей умренности дошли до вывода, что Испанія еще не можетъ ввести у себя полной свободы богослуженій.

Донъ Саллюстіано Олозага повторяетъ въ 1868 году туже игру, какую съигралъ онъ въ 1837. Кортесы провозгласили тогда либеральную конституцію 1812 года. Олозага, желая угодить королев Христин, употребилъ все свое краснорчіе, всю свою ловкость, всю энергію, чтобы дополнить эту конституцію въ реакціонномъ смысл, онъ ратовалъ за возстановленіе сената, королевскаго вето, за подчиненіе вооруженія народа особымъ условіямъ, исключающимъ почти всякую возможность формированія національной гвардіи. И длалъ все это затмъ еще, чтобы заслужить благодарность Гизо и Люи-Филиппа. Онъ былъ, и есть даже теперь, самый безвыходный доктринеръ. Въ молодости, на похоронахъ генерала Ламарка, онъ бросалъ вверхъ шляпу и кричалъ ‘да здравствуетъ республика’. Но это было въ молодости, когда еще онъ но забралъ себ въ голову желанія сойтись близко съ королевой Христиной, которая, впрочемъ, къ его бшенству и униженію, предпочла ему боле красиваго и боле глупаго соперника — гвардейца Муноца, за котораго и вышла замужъ.

Нершительность, выказанная Олозагою и временнымъ правительствомъ въ вопрос о свобод исповданій, весьма, многознаменательна. Эта свобода включена была во вс программы передъ Альколейской побдой, между тмъ, когда пришлось дать ей законную силу, временное правительство колеблется и замняетъ свободу — терпимостью, которая на практик остается всегда однимъ пустымъ звукомъ. Что же касается до отдленія церкви отъ государства, то о ея необходимости ршаются заявлять разв только самые смлые изъ смлыхъ. Признаніе свободы исповданій само по себ не представляетъ никакой опасности для католическаго духовенства, потому что въ Испаніи не существуетъ протестантовъ или другихъ еретиковъ, ихъ всхъ уничтожила инквизиція — сожгла, и самый пепелъ размтила по втру. Но для испанскаго духовенства важенъ самый принципъ свободы исповданій, разъ законно-признанный, онъ поставитъ преграды клерикальнымъ поползновеніямъ. Еще боле, свобода исповданій, рано или поздно, приведетъ къ отдленію церкви отъ государства, а это, въ свою очередь, лишитъ папство 50 милліоновъ въ годъ дохода. Чтобы сохранить этотъ доходъ, патеры не остановятся предъ принесеніемъ въ жертву, 50, даже 500тысячь людей! Свобода исповданій, но мннію патеровъ, приведетъ къ революціи, а отдленіе церкви отъ государства къ самой республик, такъ какъ же имъ, истиннымъ пастырямъ своихъ малосмышленныхъ стадъ, не произвести, во имя защиты религіи, междуусобной войны и, во искупленіе грха, не обагрить испанскую землю кровью ея сыновъ?! И они постараются обагрить.

——

2 ноября.

Справедливость требуетъ заявить, что временное правительство, хотя и колебалось, по все-таки согласилось съ юнтами о необходимости издать законы о полной свобод прессы, свобод сходокъ, всеобщей подач голосовъ и, наконецъ, о свобод обученія. Каждый въ Испаніи можетъ теперь открывать первоначальныя школы и учить’ въ нихъ, каждый можетъ преподавать въ своихъ учебныхъ заведеніяхъ всякія науки, какія ему заблагоразсудится. Правительство платитъ жалованье профессорамъ, по учащимся предоставлена полная свобода слушать оффиціальныхъ профессоровъ, или не слушать и посщать частныя публичныя лекціи. Правительство уничтожило дипломы, но оставило экзамены.

Съ другой стороны, упомянемъ и о томъ, что возбуждаетъ въ стран неудовольствіе противъ временного правительства.

Оно не вооружило народъ, оно не распустило армію, которая посл многихъ послдовательныхъ возстаній, съ разными генералами во глав,— посл усмиренія этихъ возстаній, на половину состоитъ изъ завзятыхъ реакціонеровъ,— а удовольствовалось отпускомъ двнадцатой части арміи. Посл альколейской побды, оно повысило всхъ офицеровъ войскъ, стоявшихъ за революцію, затмъ, по настоятельнымъ просьбамъ офицеровъ арміи побжденной, оно повысило и ихъ, что было, разумется, глупо, ибо дико награждать своихъ враговъ. Такая нелпая выходка правительства только вызвала въ арміи сочувствіе къ междуусобной войн, которая уже и теперь представляется для нея желаннымъ исходомъ.

Распущеніе юнтъ и проектъ плебисцита не мало способствовали охлажденію народа къ людямъ, которыхъ еще такъ недавно онъ встрчалъ съ полнымъ довріемъ и съ выраженіемъ сочувствія.

Временное правительство отличается важнйшимъ недостаткомъ: нершительностію и неопредленностію. Оно принимаетъ и хорошія мры и худыя, оно дйствуетъ не очень умно и не очень глупо. Трудно любить и уважать Серрано, Прима и Тонете, но есть много людей хуже Топсте, Серрано и Прима, что не мшаетъ однакоже чувствовать полнйшее нерасположеніе къ Приму, Топете и Серрано.

——

4 ноября.

Еще недавно Испанія была отверженнымъ Ханааномъ для европейскаго туриста. Не рискуя головой или чемоданомъ, никто не ршался перезжать черезъ Перенеи, особенно въ качеств простого наблюдателя. Теперь, напротивъ, всякій стремится быть въ Испаніи, видть собственными глазами эту грандіозную драму, въ которой на мст автоматовъ, въ род Марфори и Кларета, явились дйствующими лицами живые люди и живые факты. Съ этою цлію вчера пріхали къ Гарридо нсколько патріотовъ и просили отправиться внутрь страны. Онъ согласился и я, покорнйшій вашъ слуга, принялъ участіе въ этой политической экспедиціи, подъ именемъ Кровъ-Нота.

Сборы наши продолжались недолго, и мы чрезъ нсколько часовъ уже катили по желзной дорог. Прохавъ нсколько станцій мы вышли изъ вагоновъ и ршились дальнйшее путешествіе продолжать на лошадяхъ, въ карет.

Первый городъ, попавшійся намъ на пути, въ которомъ мы намревались остановиться, былъ Паламосъ. Здсь насъ встртили съ полнйшимъ энтузіазмомъ и пригласили Гарридо произнести рчь въ театр.

Когда мы подошли къ угольному дому на площади, насъ привтствовали выстрломъ изъ ружья, произведеннымъ изъ окна второго этажа, очень хорошенькою женщиной. Она кричала: ‘виватъ федеративная республика’! Мы узнали, что это была жена одного изъ почтенныхъ и богатыхъ буржуа, имющая трехъ или четырехъ дтей.

Везд въ большихъ собраніяхъ, имющихъ цлію разъясненіе политическихъ событій, всегда преобладаютъ мужчины, здсь же, въ Паламос, женщины потребовали признанія ихъ правъ и наполнили театръ, гд мы собрались, не находя мста на стульяхъ, они расположились на сцен, мало-по-малу мужчины стали уступать имъ свои мста и вскор вс стулья заняты были исключительно женщинами, остался сидящимъ одинъ герой празднества. Надо было пользоваться случаемъ, тема для рчи была слишкомъ очевидна, ораторъ, обращаясь къ молодымъ двушкамъ, объяснилъ имъ, какія выгоды ожидаютъ ихъ при республиканскомъ образ правленія. ‘Женщина — владыка семьи, какъ мужчина — хозяинъ мастерской, сказалъ онъ. Республика, уничтожая монашескіе обты, военныя сухопутныя и морскія конскрипціи,— освобождаетъ, такимъ образомъ, сто тысячъ священниковъ и триста тысячъ солдатъ и матросовъ, которыхъ теократическія и монашескія учрежденія осуждали на безбрачіе. Женщины просятъ избавить ихъ отъ ярма, налагаемаго на нихъ суевріемъ и предразсудками, он сдлали уже выборъ, он находятъ для себя боле выгоднымъ и разумнымъ слдовать за своими мужьями и братьями, нежели за монахами, они, наконецъ, желаютъ выйти изъ рабскаго подчиненія конфессіоналу. Женщины Санъ-Феличе и Калонжа подписали просьбу въ пользу гражданскаго брака, — я прошу и васъ присоединиться къ этому движенію’ и пр.

Эта рчь была слишкомъ смла, но въ Паламос, принявшемъ такое дятельное участіе въ революціи, можно было рискнуть на нее, зная, наврное, что она возбудитъ здсь сильный энтузіазмъ.

И, дйствительно, не смотря на ея смлость и новизну сюжета, эта рчь была очень хорошо принята публикой, и когда мы оставили театръ и отправились въ дальнйшій путь, насъ сопровождала огромная толпа народа обоего пола, и даже очень молоденькія двушки прощались съ нами громкими криками: ‘виватъ федеративная республика! Виватъ Фернандо Гарридо, другъ народа’! ‘Не сомнвайтесь, добрые люди, что суевріе составляетъ величайшую язву Испаніи. Освободитесь отъ него. Люди ошибаются, принципы никогда’, отвчалъ имъ Гарридо.

Ничто такъ не утомляетъ, какъ счастіе, ничто такъ не возбуждаетъ, какъ энтузіазмъ. Взрывы радости, выраженія сочувствія, масса рчей, привтственныя восклицанія, музыка, барабаны, пожатіе рукъ, магнетизмъ тысячъ глазъ, смотрящихъ на насъ съ любовью и восторгомъ,— все это изнурило насъ, подобно тому, какъ изнуряетъ человка избытокъ электричества, дйствующій на него въ день бури. И потому, большее облегченіе почувствовалъ Крокъ-Нотъ’ когда услся въ карету, здсь онъ, наконецъ, могъ собрать свои разбросанныя впечатлнія, и обсудить ихъ. ‘Да, думалъ онъ, человку необходимо счастіе, но если его дается слишкомъ много, то это тоже составляетъ неудобство’!

Въ Палафуржель мы прибыли часомъ ране назначеннаго времени, чмъ разстроили предполагаемую встрчу, обратившуюся въ весьма слабую демонстрацію Палафуржель, городъ промышленный, торговый и портовый, населенъ рабочими, страстными почитателями Гарридо. Только-что послдній усплъ успокоиться и заснуть, его почитатели устроили ему серенаду, при чемъ пли и играли его произведенія, прославляющія трудъ, положенныя на музыку однимъ изъ барселонскихъ композиторовъ. Въ числ слушателей, точно два привиднія, скрывавшіеся въ темнот, явились двое священниковъ.

Посл рчи Гарридо, одинъ рабочій протснился сквозь толпу, неся на блюд корону изъ лавровъ и оливковаго дерева, показалъ ее народу и закричалъ: ‘великому гражданину!’ Это восклицаніе подйствовало на насъ, какъ дйствуетъ рзкій сверный втеръ. Тотъ, къ кому были обращены эти слова, всталъ. Друзья мои, сказалъ онъ, — мы длаемъ великую ошибку, если подносимъ тому или другому лицу корону передъ битвой. Одержимъ прежде побду. Къ тому же корона приличествуетъ монархіи, а въ республик ею можно украшать только одни наши знамена’. И сдлавъ знакъ, чтобы подошелъ къ нему знаменосецъ, стоящій тутъ неподалеку, онъ надлъ корону на древко знамени рабочихъ. Тотчасъ же масса тронулась съ мста. ‘Впереди ея, въ сопровожденіи пятидесяти факеловъ, понесли знамя. Оно развивалось высоко надъ головами, волнуемое втромъ, скоро оно потерялось изъ вашихъ глазъ въ темнот ночи. Куда пойдетъ оно! Гд остановится?

——

5 ноября.

На другое утро мы оставили берегъ и похали внутрь страны. Въ полдень мы были въ Бисбал, насъ встртило только нсколько человкъ, пріхавшихъ въ карет. Посл тропической жары въ Паламос и Палафружел, здшняя температура намъ показалась гораздо умренне. Правда, въ городк была ярмарка, и республиканцы занялись куплей и продажей, но, мн кажется, если бы они имли боле сильныя убжденія, и поболе гражданскаго патріотизма, то, соединясь съ жителями сосднихъ деревень, произвели бы такую же демонстрацію въ пользу республики, какъ и въ Палафружел.

Впрочемъ демонстрація была, но только враждебная, и произвелъ ее одинъ человкъ,— правда, человкъ значительный,— Форгасъ, городской депутатъ, глава прогрессистовъ этой провинціи. Его безпокоилъ успхъ демократической партіи, и онъ хотлъ его остановить. Нашъ президентъ открылъ собраніе такими словами: ‘Мы собрались здсь для республиканской пропаганды, и вы услышите одного изъ провозвстниковъ свободы…’—‘Не хотите ли вы этимъ сказать, вскричалъ Форгасъ, — что лишаете насъ права оспаривать ваши мннія? Въ публичномъ собраніи вы отказываете намъ въ прав высказывать свое убжденіе предъ публикой, нашимъ судьею?’— Это коварное нападеніе Гарридо отразилъ ловкимъ ударомъ. ‘Да, мы вамъ отказываемъ. Двадцать лтъ на насъ клеветали, лишая насъ возможности отвчать, теперь мы можемъ говорить, и хотимъ воспользоваться своимъ правомъ во всей его полнот. Мы избрали себ арену и высказываемъ на ней наши убжденія гласно, безъ всякой утайки, если они вамъ не нравятся, кто мшаетъ вамъ устроить свою арену и также гласно высказывать на ней ваши убжденія, но свобода собраній не даетъ права протестанту силой ворваться въ католическое собраніе, завладть ея кафедрой и проповдывать оттуда свои врованія, точно также и на оборотъ. Но если собраніе желаетъ, чтобы передъ нимъ защищали старый порядокъ, пусть оно скажетъ’. ‘Нтъ, не желаемъ’, раздалось со всхъ сторонъ. И Гарридо продолжалъ свою рчь, въ которой старался развить идею о неудобствахъ для испанскаго народа возстановленія низверженной монархіи. Рчь его была сильна и ршительна. Въ немъ виднъ былъ не только ораторъ, но также и предводитель партіи.

Посл его ухода, и когда зала опустла на три четверти, Форгасъ, желая оставить за собой послднее слово, взошелъ на трибуну, объявивъ, что теперь онъ иметъ право слова, потому что засданіе уже окончено. Зала наполнилась вновь. Онъ произнесъ длинную, водянистую и робкую рчь въ защиту монархіи, онъ очень слабо нападалъ на республику, и замтилъ, что ‘если она будетъ утверждена всеобщей подачей голосовъ, мы покоримся народной вол’. Главный аргументъ его противъ республики заключался въ томъ, что ‘императоръ Наполеонъ III не будетъ терпть республики на своей границ, и если Испанія станетъ республикой, она должна быть готова отразить нападеніе милліона ружей Шаспо’. Это было сказано крайне неловко. ‘Я прошу слова’ вскричалъ трактирный слуга, служившій намъ за столомъ. Онъ взошелъ на эстраду, красный отъ гнва, съ сжатыми кулаками, свирпо расхаживая между двумя стульями, онъ походилъ на тигра, заключеннаго въ клтк. ‘Граждане, сказалъ онъ,— г. Форгасъ знатный человкъ, а я не боле, какъ трактирный слуга, г. Форгасъ — депутатъ въ Кортесахъ, глава прогрессистовъ, я же только сынъ рабочаго, дитя народа, я не ораторъ, какъ г. Форгасъ. Но пусть знаетъ г. Форгасъ, и знаетъ это для того, чтобы передать императору Наполеону Ш, что если онъ осмлится съ своимъ милліономъ ружей ворваться въ наше отечество, то его милліону ружей мы противопоставимъ пятнадцать милліоновъ испанскихъ грудей!— Я все сказалъ!’ И онъ сошелъ съ кафедры при бшеномъ крик: ‘виватъ’, какъ бы обухомъ хватившимъ по лбу бднаго Форгаса.

Изъ Висбаля мы направились на Жерону. Мстность стала принимать горный характеръ. Вотъ и Пиринеи. Чмъ выше мы поднимались, тмъ мстность становилась прекрасне.

Мы прибыли въ Жерону. Въ другихъ городахъ, которые мы постили, намъ легко доставалось торжество, здсь же въ главномъ город провинціи, въ столиц сеньора Форгаса, приходилось дать генеральное сраженіе. Здсь нашъ пропагандистъ произнесъ длинную блистательную рчь передъ аудиторіей въ четыре тысячи человкъ, наполнявшихъ театръ, не только вс обычныя мста, во коридоры и лстницы были заняты народомъ.

——

6 ноября.

Сегодня мы углубились въ горы. Погода испортилась, сдлалось холодно. Встрчавшіяся съ нами женщины, вообще здсь не употребляющія ни фланели, ни сукна, по ихъ дорогой цн,— дрожали отъ холода, кутаясь въ свои легонькія мантильи. Пошелъ дождь, и, мы мокрые и усталые, дотащились, наконецъ, до Баньоля.

Баньоль, небольшой городокъ, съ 3,500 человкъ бднаго населенія, живущаго работою на бумажныхъ фабрикахъ. 400 или 500 человкъ рабочихъ принесли большую жертву, сопровождая насъ въ театръ. Баньоль, какъ и 400 другихъ испанскихъ городовъ, также иметъ свой театръ. Ни одинъ народъ въ Европ не высказываетъ такой страсти къ театру, какъ испанцы, которые никакъ не могутъ сидть дома: они непремнно должны быть или на гуляньи, мы смотрть бой быковъ, или присутствовать на сценическихъ представленіяхъ. Въ Баньол играетъ бродячая труппа актеровъ одинъ мсяцъ въ году, потомъ переходитъ въ другой городъ и т. д, въ теченіи же четырехъ другихъ мсяцевъ въ году, сцена занята любителями, которые поручаютъ первыя роли двумъ или тремъ актерамъ по профессіи. Театръ считается однимъ изъ важнйшихъ учрежденій на Пиренейскомъ полуостров, онъ весьма серьезный соперникъ церкви, и если когда нибудь Испанія освободится отъ тираніи разныхъ отцевъ Кларетовъ, то этимъ она главнымъ образомъ будетъ обязана Верди, Мейерберу и Россини.

Безалю былъ нкогда сильнымъ, богатымъ и могущественнымъ городомъ, но теперь, не смотря на любопытные остатки римской архитектуры, онъ не боле, какъ уздный городокъ. ‘Почему мы не остановимся въ Безалю’, спросилъ Крокъ-Нотъ проводника изъ туземцевъ.— ‘А потому, что Безалю душой и тломъ принадлежитъ прогрессистской партіи, которая не допуститъ, чтобы ре. спубликанская ересь проникла въ ея владнія. Здсь всмъ ворочаетъ одинъ буржуа, полковникъ, и, по его приказу, насъ отсюда прогонятъ и не дадутъ вымолвить ни словечка’.— ‘Значитъ, случится тоже, что и въ Бисбал, только роли перемнятся — ‘О, я вижу, что вы, наконецъ, свыкаетесь съ нравами нашей благословенной страны’.

Наступила ночь, и мы ршились остановиться въ деревушк, чтобы обогрться и поужинать. Гостинница, гд мы остановились, представляла собою цлое промышленное заведеніе, работа кипла во всхъ ея углахъ, женщины пекли хлбы, двушки шили, ткали, приготовляли водки и ликеры. Мы, съ великимъ удовольствіемъ, расположились подл камина. Скоро подали обдъ, состоящій, изъ супа, приготовленнаго изъ гусиныхъ потроховъ, оливокъ и благо хлба, изъ сосисекъ и десерта, въ составъ котораго вошли сырые помдамуры въ прованскомъ масл, голландскій сыръ и болтовня здоровыхъ двушекъ, выражавшихъ свое кокетство громкимъ смхомъ и рзкимъ голосомъ.

— Крокъ-Нотъ, сказалъ мн по-французски одинъ изъ дорожныхъ товарищей,— обратите вниманіе на эти каменныя скамьи, на которыхъ мы сидимъ, и эти деревянные приборы, на отсутствіе ножей НИ стол — каждый кабальеро носитъ ножъ у себя въ карман — посмотрите на эти римскія лампы, на эту сводчатую комнату, и вы припомните гостинницу, гд возсдалъ донъ-Кихотъ. Обратите вниманіе на полное отсутствіе церемоній между всми, здсь присутствующими, здсь вс равны — богатые и бдные, ученые и невжды, мужчины, женщины и двицы. Порро (жбанъ) переходитъ изъ рукъ въ руки: каждый прикладываетъ его къ своимъ губамъ и тянетъ оттуда вино. Самое значительное лицо за нашимъ столомъ — кучеръ, замтьте, какая свобода и достоинство замчаются во всхъ его движеніяхъ! По истин, Испанія страна равенства между людьми, страна, гд мене всего развиты соціальныя фикціи’…

…Все это очень хорошо, отвчалъ я,— но не говоритъ ли это обстоятельство въ пользу мннія о маломъ развитіи Испаніи, о первобытномъ состояніи ея обитателей’…

— Гм, гм!..

——

7 ноября.

Рано утромъ мы вошли въ городъ Оло, имющій 12,000 жителей. Оло — родина многихъ извстныхъ полковниковъ и генераловъ карлистской арміи. Первая гражданская война царствованія Изабеллы произвела здсь страшные раздоры въ семействахъ, политическія убжденія раздлили братьевъ другъ съ другомъ, отецъ враждовалъ съ сыномъ, дядя съ племянникомъ. Съ помощію клерикаловъ въ Оло, донъ Карлосъ, съ своей наварской арміей, осаждалъ и взялъ этотъ городъ въ 1837 голу. Но и теперь, спустя слишкомъ 30 лтъ, тже несогласія раздляютъ семейства, таже вражда существуетъ между самыми близкими родными.

Но не смотря на все это, рчь Гарридо, сказанная въ театр, встрчена была съ шумными аплодисментами и съ криками: ‘виватъ федеральная республика’! Но, разумется, такимъ крикамъ нельзя придавать особаго значенія. Карлисты Оло привтствовали республику не ради привязанности къ ней и своихъ республиканскихъ убжденій, а просто потому, что они ненавидятъ прогрессистовъ еще боле, нежели республиканцевъ.

Человкъ сорокъ мстныхъ республиканцевъ, представляемыхъ буржуа, рабочими и горцами, задали намъ великолпный пиръ. Зала, въ которой мы обдали, заключала въ себ мстную примчательность: огромную картину, на которой нарисованъ жандармъ въ полной форм, отдающій кому-то воинскія почести.

За столомъ намъ прислуживала мадмоазель Хозетта, плохо одтая, съ растрепанными волосами, съ сильно-бгающими глазками, она походила на волченка. Но страсть, разлитая во всемъ ея существ, но огонь ея глазъ,— производили сильное впечатлніе на моего сосда, молодого человка, красиваго, какъ Антиной. Во всей его фигур просвчивала двственная скромность, онъ, повидимому, не первый разъ видлъ Хозетту и давно уже ухаживаетъ за нею. И теперь онъ всми возможными жестами старался обратить на себя вниманіе очаровательницы. Но Хозетта показывала видъ, что ничего не видитъ, только глаза ея блестли пуще прежняго, волосы еще боле распустились… дайте ей кинжалъ въ руки и она съуметь имъ распорядиться.

Трактирщикъ, отецъ Хозетты, представлялъ собою еще боле любопытный каталонскій типъ. Жадность и хвастливость виднлись въ каждомъ его движеніи. Чтобы сдлать намъ честь, онъ услся съ нами за столомъ съ чашкой кофе. Онъ началъ разсказывать,— хорошенько не помню что,— его глаза блестли зловщимъ блескомъ, онъ жестикулировалъ необыкновенно воинственно, какъ будто онъ разстрливалъ кого нибудь, и длалъ все это съ изумительной энергіей, съ свирпой оригинальностію. Онъ походилъ на каторжника, разсказывающаго своимъ удивленнымъ товарищамъ похожденія такого свойства, которыя способны привести въ дрожь всякаго не-каторжника. Этотъ человкъ сильно занялъ Крокъ-Нота и заставилъ его подумать и подумать.

Въ часъ утра молодые люди потащили Крокъ-Нота въ свое казино, устроенное на манеръ англійскихъ клубовъ. Оно было великолпно, въ немъ было все, не исключая даже библіотеки, впрочемъ собранной совершенно случайно, безъ всякаго плана, и имвшей не боле пяти, шести журналовъ сомнительнаго достоинства, и ихъ даже почти никто не читалъ. Изъ артистическихъ произведеній, здсь находилась копія съ мозаики, найденной гд-то въ окрестности, и образецъ каллиграфическаго искуства одного изъ мстныхъ школьныхъ учителей, который перомъ начертилъ картину, представляющую трехъ грацій. Я отдлался отъ своихъ любезныхъ хозяевъ только черезъ два часа, и поспшилъ лечь на боковую, такъ какъ въ семь часовъ нужно было вставать и отправляться въ путь.

——

9 ноября.

Рано утромъ мы отправились въ Тортеласъ. На горахъ выпалъ снгъ, и мы почувствовали на себ вліяніе холоднаго втра. Но скоро втеръ стихъ, небо очистилось, солнце засвтило, согрло насъ, и мы прозжали чрезъ то мсто, гд когда-то стоялъ городокъ Кастель-Фоллюто уже при яркомъ солнечномъ освщеніи. Здсь генералъ Мина, уполномоченный королемъ подавить революцію въ 1822 году, встртилъ сильное сопротивленіе со стороны горцевъ. Но не смотря на геройскую защиту, городокъ былъ взятъ, вс его жители, не исключая женщинъ и дтей, разстрляны или повшены, дома разрушены, самое мсто, гд стояла деревня, сравнено и вспахано. Въ увковченіе этого событія, Мина поставилъ столбъ съ слдующей надписью: ‘Здсь былъ Кастель-Фоллюто. Учитесь, испанцы!’

Тортеласъ, деревушка въ горахъ, въ пяти часахъ разстоянія отъ французской границы, она, съ давнихъ поръ, извстна въ Испаніи своей приверженностію къ независимости и свобод. Мы были встрчены здсь всмъ населеніемъ деревни и депутатами отъ пятидесяти сосднихъ общинъ, вс они съ большимъ вниманіемъ прослушали рчь, произнесенную Гарридо съ балкона на площади. Къ несчастію, рчь была сказана на испанскомъ язык, а не на мстномъ жаргон. Посл революціи здшнимъ медикомъ открыта въ Тортелас школа, которую съ охотою посщаютъ не только дти, но и взрослые.

Простившись съ этими мужественными людьми, мы замтили подл себя старичка, верхомъ на лошади. Онъ присталъ къ нашей компаніи съ цлію послушать рчь, которую Гарридо намренъ былъ произнести въ Фигуэр, лежащей въ пяти часахъ зды отъ Тортеласа. Его звали Гомонъ Пюигъ Бланко Примеро, онъ принадлежалъ къ числу людей, которыхъ англичане причисляютъ къ разряду representative man, человкъ, отличающійся своимъ развитіемъ и внимательно слдящій за политическимъ движеніемъ страны. Онъ былъ малъ ростомъ, худощавъ и очень говорливъ. Въ 1848 году онъ провозгласилъ республику въ французскихъ деревняхъ, пограничныхъ съ Испаніей, но былъ арестованъ и сданъ испанскимъ жандармамъ, былъ осужденъ на Филиппинскіе острова, но остался въ Кадикс. Чего, чего не поразсказалъ онъ намъ во время пути! Мсяцъ тому назадъ въ ихъ деревню пріхалъ посланный отъ генерала Контрераса съ предложеніемъ вооружиться и идти въ Барселону. ‘Посланный пріхалъ въ 9 часовъ, въ 11 отрядъ изъ 100 человкъ, вооруженныхъ ружьями уже выступилъ изъ деревни. На дорог они узнали, что Мадритъ и Барселона уже возстали, и воротились домой! ‘Видители, въ нашихъ горахъ, мы вс солдаты, сказалъ онъ съ гордостью.— Донъ-Карлосъ всегда можетъ найдти у насъ много охотниковъ драться за его дло, пусть только заплатитъ по три франка каждому въ день, за республику пойдетъ еще боле народу, но непремнно даромъ’.

Фигуэра славится, какъ самый республиканскій городъ въ стран, большая часть людей, стоявшихъ во глав каталонскаго движенія были родомъ изъ Фигуэры. Боле трехъ тысячъ народа ожидали насъ въ театр, они горли нетерпніемъ услышать рчь Гарридо, не безъ основанія предполагая, что она будетъ изъ самыхъ замчательнйшихъ рчей, произнесенныхъ этимъ ораторомъ

Ихъ ожиданіямъ суждено было сбыться. Ораторъ превзошелъ самъ себя. Въ этой своей рчи Гарридо старался объяснить, какой политик слдуетъ держаться въ настоящихъ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Рчь встрчена съ полнйшимъ энтузіазмомъ.

Простившись съ Фигуэро, Крокъ-Нотъ взялъ мсто въ дилижанс и отправился въ Барселону, гд онъ и находится теперь, собирая и записывая впечатлнія путешествія, общій выводъ изъ котораго онъ дастъ своимъ читателямъ въ слдующемъ мсяц.

Эли Реклю.

II.

Какъ ни тяжело возвращаться отъ свтлаго настоящаго къ темному прошлому, но я долженъ это сдлать. Въ то время, какъ въ Испаніи спокойно происходитъ величайшій государственный переворотъ, можетъ бытъ, ршающій судьбу этой страны на нсколько столтій, во Франціи, называющей себя горниломъ политической свободы и цивилизаціи, нельзя собрать нсколько сотъ франковъ на памятникъ защитнику народнаго дла безъ того, чтобы не произвести всеобщаго скандала. Начиная министромъ Руэ и кончая послднимъ шпіономъ, вс раздражились, заволновались и пустили въ ходъ всевозможные происки и судебные крючки, чтобы обвинить и упрятать въ какую нибудь темную щель людей, открывшихъ подписку въ память народнаго представителя Бодена. И какъ все это длается у великаго падишаха умно и ловко! Боденъ и его геройская смерть на баррикадахъ 3 декабря 1851 года принадлежатъ исторіи, и никто не подумалъ бы изъ такой скромной личности, какъ Боденъ, длать общественную демонстрацію, но проницательное правительство помогло раздуть дло въ европейскій процессъ. И къ чему оно прикидывается цломудреннымъ и оскорбленнымъ, когда знаменитый Coup d’tat Наполеона III извстенъ въ наше время каждому гимназисту, когда Тено еще такъ недавно разсказалъ изо дня въ день въ своей книг (Paris en d’cembre 1851 г.), на глазахъ того же самаго правительства, событія этого зловщаго декабря, какъ его назвалъ В. Гюго. Вдь нельзя же, въ самомъ дл, ни господину Руэ,— какъ онъ ни искусно прячетъ концы въ воду,— ни его милому патрону скрыть въ тайныхъ архивахъ произшествія, разыгравшагося на сцен Парижа, среди благо дня, и кончившагося убійствомъ, по крайней мр, 300 человкъ, изгнаніемъ 500 лучшихъ семействъ и уничтоженіемъ политической свободы для всей Франціи. Къ сожалнію, такія событія еще возможны, но игнорировать ихъ — это было бы уже слишкомъ безцеремонно. Въ этомъ случа, молчаніе есть единственная защита, и Руэ поступилъ бы очень благоразумно, еслибъ, опустивъ рсницы долу и зардвшись двственнымъ румянцемъ, не начиналъ шума, отъ котораго онъ теперь не знаетъ куда и дваться. Теперь всякому любопытно знать: кто такой этотъ Боденъ, которому Франція готовится воздвигнуть памятникъ, что значитъ эта общественная подписка, на которую откликнулись такъ сочувственно, и какое значеніе иметъ для страны смерть человка, погибшаго отъ солдатской пули въ Сэнтъ-Антуанскомъ предмстьи? Все это очень любопытно знать, и мы не отказываемъ себ въ удовольствіи напомнить о несчастномъ дн, котораго были, къ сожалнію, свидтелями.

Поколніе, къ которому я принадлежу, было молодо, полно силъ и надеждъ въ то время, когда незамтно, какъ тонкая паутина, плелась въ кабинет Елисейскаго дворца, страшная реакція, отбросившая Францію въ нсколько дней въ эпоху реставрацій. Въ этомъ кабинет тайно работали вмст съ президентомъ Людовикомъ-Наполеономъ шесть его клевретовъ — гг. Морни, Флери, Сэнтъ-Арно, Маньянъ, Персиньи и Мона, впослдствіи раздлившіе добычу по-ровну. Вс они играли первостепенныя государственныя роли и, едва смывъ грязь и кровь съ своихъ рукъ и ногъ, переодлись въ шитые золотомъ генеральскіе, сенатскіе и т. п. мундиры. Вс они, говоритъ Тено, ‘были люди относительно темные, почти бездарные, жаждавшіе только денегъ или славы’. И вотъ эти-то люди составили планъ громаднаго переворота, въ которомъ, при неудачномъ его исход, они первые погибли бы, какъ измнники конституціи и враги Франціи. Ставка была ршительная, но и выигрышъ предстоялъ завидный: императорская корона для Наполеона III и богатыя мста и награды для его соучастниковъ. Само собою разумется, что такіе ничтожные люди не могли бы управлять ходомъ событій и нанести ударъ цлой стран, еслибъ исподоволь готовившаяся реакція не расчистила почвы для ихъ интриги. Собственно говоря, представители народа, занимавшіеся красивыми фразами вмсто дла, люди большею частію честные, но неимвшіе ни энергіи, ни политическаго здороваго воспитанія, сами допустили реакцію проникнуть во вс жизненные слои народа, и стали толковать о справедливости и неприкосновенности конституціи уже тогда, когда въ Париж стояло около 60 тысячъ вооруженнаго войска, готоваго по первому мановенію Сэнтъ-Арно разгромить весь городъ. Поэтому такъ легко и удался Coup d’tat 2 декабря. Паутина давно была соткана и ожидала только неосторожной мухи.

Планъ переворота былъ очень простъ: соединить вс организованныя силы въ рукахъ президента и, объявивъ республику краснымъ спектромъ, опасными и гибельными для страны, установить тотъ порядокъ, какой угодно было тому, на чьей сторон была матеріальная сила и смлость. ‘Съ помощію военнаго министра и префекта полиціи, говоритъ Тено, президенту стоило только сказать слово, чтобы сдлаться полновластнымъ господиномъ Парижа, а вмст съ Парижемъ и Франціи’. Программа исполненія была также не замысловатая, вотъ главныя мры, на которыхъ остановились сотрудники Наполеона III. Во-первыхъ, нечаянное ночное нападеніе на главныхъ представителей народа, въ особенности генераловъ, которыхъ вліяніе казалось боле опаснымъ, и арестъ ихъ. Этотъ трудъ порученъ былъ префекту полиціи и его агентамъ. Во-вторыхъ, ночное занятіе залы законодательнаго собранія и распредленіе военныхъ отрядовъ на стратегическихъ пунктахъ столицы. Въ третьихъ, захватъ всхъ журналовъ и газетъ республиканскаго или парламентскаго направленія и объявленіе прокламацій и декретовъ президента. ‘Все это, продолжаетъ Тено, условлено было совершить ночью. Такъ какъ стояла зимняя пора, то назначили время исполненія между половиною пятого и шестого часа утра, когда Парижъ обыкновенно спитъ’. Между тмъ войска тайно стягивались къ Парижу, и Наполеонъ не жаллъ ни ласкъ, ни денегъ, чтобы расположить въ пользу своего замысла офицеровъ и генераловъ. Въ Елисейскомъ дворц каждый день обдали за столомъ президента толпы военныхъ, а по казармамъ щедро раздавались деньги, и при этомъ длались довольно прозрачные намеки на необходимость военной революціи. Сэнтъ-Арно, родившійся солдатомъ и неимвшій понятія о какомъ бы то ни было человческомъ прав, былъ самымъ удачнымъ орудіемъ въ рукахъ президента. ‘Намъ нуженъ мясникъ, а не политикъ, писалъ Морни префекту полиціи, — и я не знаю человка лучше Сэнтъ-Арно въ настоящую минуту’, Морни былъ правъ: лучшаго мясника нельзя было найдти во всей Франціи.

Такимъ образомъ, когда все было условлено, подкуплено и приготовлено, оставалось приступить къ самому длу. 2 декабря было назначено для Coup d’tat, и въ этотъ злосчастный день вдругъ проснулся Парижъ безъ конституціи, безъ свободы, безъ представителей народа и безъ Законодательнаго Собранія. Ночью родилась имперія Наполеона III, такъ что безъ всякаго юмора можно сказать, что Парижъ проспалъ свою республику. Мы не станемъ разсказывать здсь подробно, что совершалось 2 декабря, и остановимся только на томъ событіи, которое объясняетъ намъ личность Бодена.

День 3 декабря былъ мрачный, дождливый, одинъ изъ тхъ скверныхъ дней, въ которые парижанинъ чувствуетъ себя дурно, при самомъ лучшемъ настроеніи духа. А тутъ, къ этому мраку и дождю, еще присоединились самыя тяжелыя впечатлнія предшествовавшаго дня — аресты, изгнанія, насиліе и паническій ужасъ, охватившій весь городъ. Я помню еще живо это ненастное утро, когда на площадяхъ и улицахъ было также пусто и безмолвно, какъ въ корридорахъ Мазаса. Все пряталось и трепетало въ виду наглаго торжества патрулей и вооруженныхъ солдатъ, разставленныхъ по всей столиц. Между префектурой и кабинетомъ Морни, между кабинетомъ Морни и кабинетомъ Наполеона III шли ежеминутныя сношенія, курьеры взадъ и впередъ бгали отъ одного къ другому, по всмъ направленіямъ Франціи летли тайные циркуляры и явныя прокламаціи, Флери мыкался по казармамъ и сыпалъ деньгами, Мопа трусилъ и ежился, но повиновался. На другой сторон этой печальной картины мы видимъ тоже волненіе, туже обезпокоенность, но безъ всякаго опредленнаго плана, безъ средствъ и даже единодушія, какъ это бываетъ всегда съ людьми, застигнутыми врасплохъ. Защитникамъ конституціи прежде всего нужна была помощь народа, но народъ недоврчиво относился къ своимъ представителямъ, которые слишкомъ поздно стали думать о немъ. И когда 8 декабря утромъ они явились въ Сэнтъ-Антуанское предмстіе — въ этотъ центръ рабочаго люда, — чтобы поднять на ноги упавшее духомъ и растерявшееся населеніе парижскихъ мастерскихъ, толпы рабочихъ апатично стояли кучками у воротъ и разсуждали о происшествіяхъ прошлаго дня. Представители обратились къ нимъ съ слдующими словами: ‘Какъ! Вы ничего не предпринимаете? Чего вы ждете? Неужели вамъ нужна имперія?— Нтъ, нтъ, отвчало большинство рабочихъ. Но изъ за чего же мы будемъ биться? Намъ возвращаютъ всеобщую подачу голосовъ… Да и что мы можемъ сдлать? Насъ обезоружили съ іюня мсяца, нтъ ни одного ружья во всемъ предмстіи’. Такое равнодушіе народа требовало со стороны представителей нагляднаго примра мужества и энергіи, которой бы вывелъ изъ пассивнаго положенія колебавшуюся толпу. И вотъ Боденъ ршается пожертвовать собою и дать Парижу сигналъ сопротивленія изъ центра рабочаго населенія. Онъ и еще нсколько товарищей его останавливаютъ въ одной изъ улицъ Сэнтъ-Антуана омнибусъ, выпрягаютъ лошадей и сами строятъ баррикаду. Черезъ нсколько минутъ къ нимъ присоединяются человкъ сто рабочихъ и оканчиваютъ дло быстро. Между тмъ военный отрядъ, подъ предводительствомъ Пюжоля, получилъ приказаніе атаковать баррикаду и разсять сборище народа. Отрядъ наступалъ безъ всякаго сопротивленія, потому что у представителей не было ни оружія, ни твердой защиты. Они, поднявшись на баррикаду, думали дйствовать убжденіями противъ штыковъ и ружей. ‘Молчите, сказалъ имъ капитанъ, я не хочу васъ слушать, я повинуюсь моимъ начальникамъ и ихъ приказанію, разойдитесь или я буду стрлять ‘. И онъ скомандовалъ отряду: впередъ! Представители отступили въ сторону. Одинъ изъ солдатъ, проходя мимо, прицлилъ прямо въ щеку одному изъ представителей, г. Брюкнеру, но услышавъ спокойное и твердое слово представителя, онъ поднялъ ружье и выстрлилъ на воздухъ. Въ это время Боденъ стоялъ на баррикад, и окружавшимъ его рабочимъ показалось, что представитель убитъ. Изъ толпы ихъ немедленно раздался выстрлъ и смертельно поразилъ одного изъ солдатъ. Затмъ съ противной стороны сдланъ былъ отрядомъ общій залпъ и первый Боденъ, стоявшій впереди, упалъ мертвымъ. Три пули разомъ поразили его въ черепъ. Такова была кончина этого славнаго защитника республики, которому теперь предназначается памятникъ. Въ этой смерти много трагическаго, достойнаго полнаго уваженія, но нельзя не пожалть, что такія идеальныя жертвы въ наше время безполезны. Боденъ и его друзья, почти вс погибшіе, забыли одно, что права защищаютъ не фразами противъ пуль, не убжденіями противъ Пюжолей, а боле дйствительными средствами…

——

Любопытно, что король Вильгельмъ, можетъ быть, боле всхъ другихъ монарховъ Европы, убжденный въ своемъ династическомъ прав, ршился первымъ изъ государей, въ публичной рчи, привтствовать испанскую революцію, любопытно, что онъ даже дошелъ до признанія неотчуждаемости верховныхъ правъ народа. Нтъ сомннія, что если онъ забылъ въ это время о правахъ и выгодахъ Изабеллы II, то сдлалъ это съ единственной цлію посердить своего друга, императора французовъ. Но въ этихъ ли видахъ или по другимъ какимъ нибудь соображеніямъ поступилъ такъ, а не иначе, король Вильгельмъ, только добродушная публика, къ которой принадлежимъ и мы съ вами, читатель, удивляется, какъ это такой новый человкъ, какъ Наполеонъ III, остается послднимъ защитникомъ Бурбоновъ, какъ испанскихъ, такъ и неаполитанскихъ, въ то время, какъ король феодальный, отличающійся своими легитимистскими склонностями, оставляетъ ихъ на волю злосчастной судьбы.

Въ припадк ярости противъ свободы прессы, достопочтенный отецъ Грентеръ сообщилъ палат представителей въ Вн, что журналисты дошли до полнаго забвенія приличій, и говоря, напримръ, объ испанской королев, дозволяютъ себ называть ее просто: мадамъ Изабелла. ‘Этакъ, пожалуй, дойдетъ и до того, продолжалъ онъ, что они осмлятся сказать: господинъ Францъ-осифъ’. При этихъ словахъ половина представителей народа испустила крикъ ужаса, отвратила свое лицо и поспшила въ безпорядк оставить залу, въ которой ршились произнести такія страшныя слова. Что подумалъ императоръ Францъ-осифъ объ уваженіи къ нему достопочтеннаго отца Грентера, говорившаго отъ имени половины палаты? И что подумалъ императоръ объ искренности другой половины палаты?

——

Примиреніе между Австріей и Венгріей установилось на такихъ прочныхъ основаніяхъ, что венгерцы отказались послать своихъ представителей въ Вну, а нмцы не хотятъ посылать своихъ въ Пештъ.

Венгріи угрожали серьезныя затрудненія со стороны сербской и румынской народностей. Желая сосредоточить вс свои силы противъ неукротимой Кроатіи, она объявляетъ теперь, что согласна выполнить вс требованія, заявленныя сербами и румынами — вс безъ всякихъ исключеній.

Галиція ропщетъ и волнуется. Съ одной стороны либеральное доктринерское министерство, съ другой камарилья,— даютъ императору Францу осифу дурные совты. Ежедневно возникаютъ новые вопросы, правильному разршенію ихъ ставятся постоянныя преграды, вслдствіе этого головы разгорячаются и неудовольствіе усиливается. Но опасность для австрійской имперіи пока не въ Галиціи, здсь множество мелкихъ партій, каждая ведетъ свой особенный подкопъ, и потому галичане слишкомъ слабы, чтобы правительство могло питать въ отношеніи ихъ серьезныя опасенія. Венгерцы отказали имъ въ своемъ содйствіи, чехи не хотятъ ихъ слушать…

Опасность для австрійской имперіи находится теперь въ Чехіи, чешское движеніе зашло слишкомъ далеко, чтобы остановиться на полдорог, и теперь едва ли оно можетъ кончиться чмъ инымъ, кром обособленія отъ австрійской имперіи. Внское министерство, объявивъ Прагу на военномъ положеніи и уничтоживъ тамъ свободу печати, ускоряетъ только развязку. Благодаря этимъ мрамъ нерасположеніе чеховъ къ нмцамъ и на оборотъ нмцевъ къ чехамъ, перешло теперь въ неутолимую ненависть и вражду. Въ городахъ нмецкіе полиціанты тузятъ и арестовываютъ чеховъ, въ деревняхъ поселяне чехи бьютъ каждаго нмца, который случайно забредетъ къ нимъ.

Ознакомившись со всмъ, что происходитъ теперь въ австрійской имперіи, истый революціонеръ долженъ непремнно умилиться и воскликнуть: ‘Да здравствуютъ Виндишгрецъ, Гайнау, Радецкій!— Хвала вамъ! Виватъ принцесса Софія! Ура Бахъ и Шварценбергъ! Слава вамъ, непризнанные геніи, терпливые работники революціи, непонятые Макіавелли!

——

Однакожъ императоръ Францъ осифъ, поставленный теперь въ весьма неблистательное положеніе, задумался бы, еслибъ ему предложили перемниться ролями съ королемъ, честнымъ человкомъ, Викторомъ-Эммануиломъ. Піэмонтская монархія несется къ пропасти, почва изчезаетъ изъ подъ ея ногъ. Пораженіе при Кустоц и Лисс, постыдное дло подъ Монтаною, безтактное поведеніе въ отношеніи Наполеона III и папы — окончательно уронили ее въ глазахъ итальянскаго народа. Италію одолваютъ разбои на юг и грабежи чиновниковъ повсюду, бдность народа и казнокрадство, расхищеніе и безъ того не обильныхъ казенныхъ сундуковъ. Три четверти членовъ палаты депутатовъ — народъ вовсе неспособный выполнить принятыя на себя обязанности, министерство, по своимъ талантамъ, отошло отъ нихъ очень недалеко. Объясненіе механизма сбора табачнаго акциза, заняло въ офиціальной газет десять столбцевъ, министерство распространилось объ этомъ налог, какъ о такой мр, которая поможетъ ему поправить истощенные финансы королевства и водворить среди народонаселенія благоденствіе и благополучіе. Между тмъ эта мра равносильна средствамъ, къ которымъ прибгаетъ юноша, влзшій по уши въ долги: занимая у ростовщика 1000 руб. по 10%, онъ получаетъ отъ него не наличныя деньги, а партію кринолинъ, которую продаетъ за 300 руб. При такомъ способ веденія длъ всякая собственность въ Италіи раззоряется непосильными налогами, а министерство вынуждено идти дале, и изобртать новыя стсненія… Пріятное положеніе!

——

Мы крайне несправедливы къ Пруссіи. Мы совсмъ забыли, что и она, наконецъ, пошла по стопамъ прочихъ государствъ Европы, и въ ея бюджет мы находимъ, наконецъ, дефицитъ съ 5 милліоновъ рублей. Вы скажете, пожалуй, что это пустяки, и что значитъ такой ничтожный дефицитъ для такой богатой страны, какъ Пруссія? Мы спорить не станемъ, и согласимся, что Пруссія богата и дефицитъ ничтоженъ, но скажемъ, въ свою очередь, что въ отношеніи дланія долговъ важенъ только первый шагъ, а тамъ пойдетъ, какъ по маслу. Не унывайте, милая Пруссія, еще нсколько годковъ дефицитовъ, и вы сравняетесь со всми великими державами міра, и вашъ долгъ будетъ также значителенъ, какъ долгъ Великобританіи и вашихъ любезныхъ соперницъ Австріи и Франціи!

На той сторон Атлантическаго океана, Грантъ, побдитель рабовладльцевъ, избранъ президентомъ Соединенныхъ Штатовъ.

Жакъ Лефрень.

ПОЛИТИЧЕСКАЯ И ОБЩЕСТВЕННАЯ ХРОНИКА

Читайте также: