Василий Брусянин
Василий Брусянин
Покинутый муж
Покинутый муж
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
VI.
VI.
———————————————————-
Покинутый муж, Брусянин Василий Васильевич, Год: 1910
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Этот Семен Семеныч Ползунков — несчастье особого рода! Приехал он из провинции полусумасшедшим и создал мне немало хлопот.
Я подумал: вот приехал из провинции человек умный, наблюдательный, купец и общественный деятель. Кто, если не он, близко стоящий к земской работе, расскажет мне обо всем, как живут там в глуши.
Но на первый же мой вопрос Ползунков отмахнулся рукою и выкрикнул:
— Да что я вам могу рассказать?.. За последний месяц я ничего не вижу, ничего не слышу… У меня такое несчастье…
— Что с вами случилось, Семен Семеныч?
— Ах, и не спрашивайте — стыдно признаться… Жена сбежала!..
Он разом побледнел, потом снова покраснел, приняв свой обычный облик, и выпучил большие ‘рачьи’ глаза. В голосе его послышались трогательные нотки.
— Только вы, пожалуйста, это между нами. Никто об этом пока не знает. Я и в Петроград поехал — наврал там у нас…
Опустившись на стул, Семен Семеныч отхлебнул из стакана кофе и продолжал:
— Вам-то я поверю все, все расскажу, потому надеюсь на ваше содействие… Дело в том, что Липочка моя в Петрограде. Это я уж знаю. Я и знакомым всем сказал: мол, Липочка уехала в Петроград наследство получать. Так и врал!.. Была, мол, у неё тетушка, богатая, и умерла. Вот она наследство и поехала получать… Греха-то, право, с этим сколько: слушай сплетни, да ври…
Я прислушивался к нервному рассказу Ползункова и думал: что же я должен говорить? какое содействие я могу оказать в поисках сбежавшей жены? И я решил смиренно сидеть и слушать. Я только спросил:
— Семен Семеныч, но почему вы уверены, что Олимпиада Аркадьевна уехала именно в Петроград.
— О-о!.. в этом я не сомневаюсь! Собрал все сведения, проследил. Она непременно здесь должна быть… Во-первых, Липочка моя с ума сходила по Петрограду. Лет пять назад мы вместе с нею были здесь, так я, верите ли, едва ее вытащил отсюда. Любит она Петроград. Это — факт!.. А у нас там, в нашем Ильске, скучно. Бывало, подойду, спрошу: Липочка, ну отчего ты так грустна? Кажется, живем мы лучшим домом в городе, в удовольствиях я тебе не отказываю, нарядов у тебя — хоть отбавляй, опять же драгоценностей разных — хоть всю себя завешай! А она свое: — Какие, говорит, у нас удовольствия в этой дыре? Для кого я буду наряжаться? для кого носить драгоценности? — А хоть бы для меня, Липочка! И по-домашнему ходи в шелках да в золоте. Мне только приятно, шелести себе там шелками, блести бриллиантами… Никакие мои резоны не помогали: сидит и грустит. Вот, ведь, она какая Липочка-то моя…
Я слушал Семена Семеныча и думал: он все еще говорит — ‘Моя Липочка’. Мой милый провинциал, должно быть, и вправду лишился зрения и слуха. Он показался мне даже человеком, у которого кто-то похитил и часть рассудка. Такой он был за все время пребывания в Петрограде нервный и неуравновешенный. События текущей жизни не касались его. Ужасы войны проходили мимо него, и была у него только одна идея — найти жену.
— Семен Семеныч, — говорил я ему, — может быть, Олимпиада Аркадьевна просто пошутила?
— Какие, батенька, шутки! Записку она мне оставила. Отлучился я в уезд дня на три, приезжаю и вижу: лежит на письменном столе записка, а в этой записке написано: ‘Сема, не осуждай меня и не ищи. Я давно тягощусь нашей семейной жизнью. Нашелся человек, который меня полюбил, и мы с ним уезжаем’.
Процитировал Семен Семеныч эту записку наизусть и добавил:
— И, вы знаете… Липочка моя всегда была честным человеком. Денег моих ни копейки с собою не взяла, а все драгоценности сложила в шкатулку, заперла ключиком. Шкатулку поставила на письменный стол, а ключик на записку свою положила. Вот как благородно уехала…
Он секунду помолчал, подумал о чем-то, вероятно, о Липочке своей и продолжал:
— Конечно, в общем-то поступок её неблагородный! Ну, могла она подойти ко мне, рассказать, что ее гнетет. Я все дела бы бросил и куда хочешь — хоть в тот же Петроград. За границу — куда душа желает! Я хоть в самую Германию, хоть в Турцию повез бы ее, только не делай мне сраму… Вы не знаете, как я люблю ее, — всхлипнул он: — я души в ней не чаю! Если найду ее здесь, все равно все разом прощу. В секунду свидания все забуду… Ну, уехала с другим. Ну, там, то да се… Бог с ней, со всей этой разрухой. Все забуду… и прощу…
Большие ‘рачьи’ глаза его вдруг затуманились. Он опустил лицо и долго и медленно пил кофе. Иногда он шмыгал носом, как это делают люди, готовые расплакаться.
— Вы уж извините меня. Со своим горем я мешаю вашим серьезным занятиям, — продолжал он, отшмыгавшись: — а только, ради Бога, не откажите мне в содействии, помогите найти Липочку…
— Но как же и чем я могу помочь вам?
— Вы же здесь давно живете, а я как в лесу. Я ничем не обременю вас. Свободную минуточку уделите мне, в роде отдыха.
‘Хороший предстоит мне отдых — нечего сказать’, — подумал я, но не сказал этого моему провинциальному гостю.
А Семен Семеныч продолжал:
— У меня весь план поисков обдуман. Вы только помогите мне, укажите, как у вас тут жизнь устроена, куда пойти, с кем повидаться?
— Семен Семеныч, но ваше дело такое особенное, чем же я могу помочь?
— Да я вас ничем не обременю… Вы только поддержите меня, дух во мне поддержите…
— Ну, это, конечно, можно…
— Вот и спасибо! Все же мы с вами — земляки: в одном городе родились, в одной гимназии учились… И вот еще у меня к вам большая просьба. Не найдется ли у вас в квартире свободной комнаты. Я, вон, только ночь провел в Северной гостинице и чуть с ума не сошел. Одиночество для меня — прямо невыносимо… Сидишь в номере, хоть номер у меня и роскошный, с видом на Николаевский вокзал и на памятник, а не могу, не могу быть один… А тут около вас… Ведь, вы один в Петрограде, с кем я могу говорить откровенно. Вы один, кто поймет меня, горе мое поймет… Не откажите, Бога ради! Мне бы только ночи… А днем у меня столько дела…
Таким жалким и одиноким показался мне Семен Семеныч, что я согласился. Я провел его в маленькую комнату, в одно окно, рядом с моим кабинетом, и сказал:
— Вот здесь в библиотеке еще могу устроить вас. Кровать найдется.
— Да мне ничего не надо! — обрадовавшись, воскликнул он, как будто он мог спать на полу или на кипах старых газет. Он долго благодарил меня за любезность и сказал, что сегодня же к вечеру переедет.
О своих ‘разработанных’ планах поисков Липочки он ничего мне не рассказал. Только уходя, уже в прихожей, воскликнул:
— Трудная задача! трудная! — и помотал головою. — Главное дело по двум путям, так сказать, придется мне поисками заняться…
— Как так? — сорвалось у меня невольно.
— А так.
Уже одетый в теплое пальто, он потянул меня за рукав куртки в кабинет, притворил двери и добавил:
— Видите ли, в чем дело… Собственно, я точно не знаю, с кем Липочка убежала… Может быть, она уехала с инженером Ивановым, а, может быть, с актером Подолинским-Случевским. Сам не знаю. И инженер, и актер этот у меня в доме бывали, и с обоими ими Липочка кокетничала… Вот теперь и вопрос: с кем из них она уехала? А уехали они оба в один день с Липочкой и по одной дороге, на Москву… Это я уже узнал доподлинно!.. А потом, и Иванов этот и этот прохвост Подолинский-Случевский — оба петроградские. Это я тоже знаю! Инженер приезжал к нам в Ильск с какой-то комиссией элеватор ревизовать, а этот актер — в приезжей опереточной труппе тенором пел… Все актеры давно разъехались, а он все у нас в Ильске торчал и в Липочку был влюблен… Опять же и инженер этот… Давно комиссия вся уехала, а он остался и у меня в доме каждый вечер торчал. Так оба они и увивались около Липочки… Понимаете, какая история!.. Как теперь решить: с кем Липочка уехала?..
С этим сомнительным вопросом и поселился у меня в квартире Семен Семеныч.
Поселился Ползунков у меня по соседству с кабинетом и внес в мой дом свой новый и оригинальный уклад жизни. Человек, с упорством разыскивающий свою сбежавшую жену — это ли не сложный и загадочный герой трагедии и фарса — одновременно? И я благодарил Провидение, что оно именно ко мне послало этого любопытного героя провинциальной трагикомедии.
Мой кабинет и библиотека разграничены нетолстой дощатой перегородкой, и небольшая одностворчатая дверь соединяет обе комнаты. Это дало мне возможность наблюдать жизнь моего домашнего героя со всеми радостями и горестями его взбаламученного существования.
По утрам Семен Семеныч вставал раньше меня, наскоро пил кофе и уходил. Возвращался он или поздно вечером, или заполночь. Я дал ему от парадной двери ключ для отмычки французского замка, и он, возвращаясь, не беспокоил ни меня, ни прислуги. Возвращаясь домой, он сдержанно покашливал в прихожей и на носках ботинок проходил к себе в комнату и там старался быть тихим.
Несмотря на ежедневные и длительные путешествия по городу, он все же плохо спал ночи. Я слышал, как он укладывался в постель, шелестел газетами или страницами книги, сдержанно кашлял и часто чиркал спичками, закуривая, очевидно, потухающую папиросу. А курил он много.
Так проходила таинственная жизнь Семена Семеныча с неделю. Мы редко и случайно встречались, и мне показалось даже, что он избегает со мною встреч. Очевидно, он так поглощен был своим делом, что муки одиночества перестали его беспокоить.
По вечерам он изучал толстую книгу ‘Весь Петроград’, выписывал какие-то адреса, изучал план столицы. И телефонная книга остановила его внимание. Я догадывался, конечно, что он разыскивает инженера Иванова и артиста Подолинского-Случевского. Наконец, по утрам почтальон стал приносить на его имя открытки из адресного стола. Дня за два открыток этих было получено больше десятка. И я задавался вопросом: не открыл ли Семен Семеныч новых обстоятельств в истории побега жены! Ужели теперь он заподозривает не менее десяти лиц?
История с открытками, впрочем, скоро разъяснилась. Однажды, часов в десять вечера, он постучался в дверь кабинета и вошел медленно. Грузно опустился на диван и проговорил:
— Уж вы извините меня, пожалуйста. Я откинусь так посвободнее. Устал анафемски!.. Может быть, вам все это покажется смешным, но только… Скажите, пожалуйста, возможно ли жить в Петрограде и не быть прописанным?
— Едва ли это возможно: и старшие дворники, и полиция следят за тем, чтобы паспорт каждого был прописан.
— Ну, а как исключение?
— Пожалуй, возможно…
— Каждый день посылаю в адресный стол открытки и всегда один ответ: ‘не значится’. Это я насчет Липочки справлялся. Сам два раза ходил в адресный стол, и то же самое: ‘не значится’. Опять же и с этим инженером Ивановым беда. Я забыл, как его звать, еще в Ильске путал, а жена сердилась. То ли его Эмилием Евгеньевичем зовут, то ли — Евгением Эмилиевичем… Знаю, что зовут, как-то так — то ли Евгений, то ли Эмилий… Я и послал две открытки на Евгения Эмилиевича Иванова и на Эмилия Евгениевича Иванова. Два ответа и опять: ‘не значится’. А в этом во ‘Всем Петрограде’ столько Ивановых, что не разобрать! и ни одного Эмилия!.. Евгении есть, но все не инженеры, а других занятий люди… Чёрт знает что такое!.. А с этим актером еще хуже. Оказывается у них по две фамилии бывает: по одной он на сцене, по другой в участке значится. А у этого Подолинского-Случевского выходит уже и три фамилии… Чёрт знает какая путаница!.. Актера этого и совсем не найти. Чёрт его знает, как он по паспорту значится!
Из дальнейшей исповеди моего беспокойного жильца я выяснил себе всю непостижимую трудность пребывания его в Петрограде.
Семен Семеныч побывал во всех учреждениях и конторах, где могут служить инженеры. Несколько раз посещал оперетту и все выслушивал: не поет ли тенор Подолинский-Случевский. После спектакля дежурил у подъезда театра и следил за артистами, когда они выходили, очевидно, не доверяя своему слуху. Побывал он и в Мариинском театре, и в Музыкальной Драме. Обошел почти все театры миниатюр, побывал даже в кинематографах. Искал коварного артиста и в драматических театрах.
— В одном кафе познакомился с двумя артистами… — говорил он. — Стоял у опереточного театра, а они и вышли после спектакля. Я за ними. Они в кафе — и я за ними. Они уселись за столик, а я рядом с ними. Ну, думаю, прикинусь любителем оперетки и познакомлюсь. Конечно, познакомился. Спрашиваю: не знаете ли артиста Подолинского-Случевского? А звать его говорю, Владимиром Иванычем. — ‘Нет, говорят, такого не знаем’. Подумайте, как не везет!..
И по улицам, как оказалось, Семен Семеныч ходил и ездил по известному, выработанному им, плану. Старался обойти ежедневно все многолюдные улицы и проспекты и все высматривал: в дамах Липочку свою, в мужчинах в форменной фуражке — инженера Иванова, а в бритых молодых людях — актера Подолинского-Случевского. Бродил он и по галереям Гостиного двора, заходил в Апраксин и Александровский рынки, посещал Пассаж и все искал и искал.
И в трамваях Ползунков разъезжал с наблюдательностью и беспокойством заправского сыщика и все время думал о тех же троих героях своей трагикомедии.
К концу второй недели Семен Семеныч заметно утомился. Он похудел и побледнел, и голос его звучал слабо, и в глазах было разочарование.
Я смотрел на его полное и одутловатое лицо, с усами, как у Ницше, всматривался в его большие глаза, без блеска и оживления и думал: как Липочка могла любить такого?..
Лет пять назад, когда Семен Семеныч приезжал в Петроград (тогда еще Петербург), я, однажды, встретил супругов Ползунковых в театре, и, помнится, мне понравилась Олимпиада Аркадьевна, она была красива. Немного я знал и семью, где родилась Липочка. Фамилия Ляховых — старинная дворянская фамилия в нашем уезде. Правда, Ляховы все были только ‘мелкопоместны’, но это не помешало им быть заметными дворянами.
Семена Семеныча я знал, когда он был еще гимназистом. Его отец — богатый купец из передовых. Оставшись единственным богатым наследником, Семен Семеныч едва дотянул до седьмого класса и занялся торговлей кожами, но любил читать и даже увлекался театром. На каком-то любительском спектакле познакомился и с своей будущей женою.
Вспоминая свое прошлое и прошлое Липочки, Семен Семеныч показывал мне её фотографические карточки. Этих карточек он привез несколько. Липочка была снята в различные периоды супружеской жизни и в разных позах и костюмах. Вот она в белой шляпе и в белом платье из легкой летней материи. Вот она в каракулевом жакете и в шапочке. Вот она в английском пальто и в шляпке с большим страусовым пером. И еще были снимки и в домашнем костюме, и в спортивном, и в дорожном.
Рассматривая вместе со мною карточки жены, Ползунков вздыхал и кратко ронял умильные слова: ‘Вот она какая! Вот, посмотрите! А вот здесь, словно девочка! А вот тут как хороша!..’.
Он говорил теперь о своей Липочке, как о какой-то драгоценной вещи, которую у него похитили. Он не скрыл от меня, для чего привез так много фотографических снимков с жены.
— Говорят, вон за границей есть такие особые конторы, которые разыскивают людей пропавших?.. Скажите, а в Петрограде нет такой конторы?
— Здесь есть сыскное отделение, но оно разыскивает похищенные вещи, — поучал я моего жильца.
— А такого сыскного нет, чтобы человека разыскать?
— Право, уж не знаю, — кажется, нет.
Мысли Ползункова так были сосредоточены на одном, что и этот разговор наш — один из этапов его сыскной эпопеи. Дня через два он неожиданно возвратился домой часа в три и привел с собою какого-то господина. Высокий и стройный гость моего жильца был прилично одет. И котелок у него был новенький, и воротничок и манжеты — свежие, а сюртук — хоть на бал.
Ползунков и его новый знакомый очень долго о чем-то совещались, а когда высокий господин ушел от него, Семен Семеныч поспешил ко мне в кабинет.
— Встретил человека, который, за плату, конечно, согласился мне помочь, — сказал он и словно сконфузился своих слов.
— Где вы его взяли?
— Познакомился на Варшавском вокзале.
— Вам его кто-нибудь представил?
— Разговорился у кассы… Я, знаете ли, хотел было в Варшаву уехать, а потом вспомнил, что вещей со мною нет да и вас не предупредил и раздумал…
— Позвольте, Семен Семеныч! но ведь Варшава занята германцами, — напомнил я ему.
— Ах, да!.. Ведь и в самом деле!,. Что же это я — обалдел, что ли?.. Вот, ведь, голова-то совсем кругом пошла… А мне почему-то показалось, что если их в Петрограде нет, значит она с ними в Варшаву уехала…
— Да почему в Варшаву?.. И как это — с ними? Что же вы думаете, что Олимпиаду Аркадьевну похитили у вас двое разом — и инженер, и артист?
— Да нет, это я обмолвился…
— Но как же вы незнакомому господину показывали карточки супруги и дали такое интимное поручение?
— А он меня уверил, что ему уже приходилось разыскивать людей… Да я ведь не сказал ему, что жену разыскиваю… Я уж тут соврал! Говорю: жил с одной дамой не женатым, а она возьми да и сбеги от меня, и деньги и вещи с собою стащила…
Я не сомневался, что у Ползункова действительно голова пошла кругом и заподозрил, что он попал в руки ловкого хищника.
— Вы, что же, и денег ему дали?
— Пятьдесят рублей задатку выпросил, ну и на расходы…
Я пожурил наивного провинциала за легковерность, но Семена Семеныча трудно было в чем-нибудь разубедить. Разум его, очевидно, утомился под грузом одних и тех же мыслей, а воля ослабела.
Он ушел от меня грустным, отказался от вечернего чая, и я слышал, как он долго ходил по маленькой комнате от двери до окна и обратно. Я сосчитал даже число шагов, которые делал Ползунков, ровно одиннадцать. И он ни разу не ошибся. Ходил, как ходят в тюремной камере-одиночке. Там можно просидеть много лет и никогда не ошибиться в числе шагов вдоль камеры.
Я слышал, как Ползунков лег в постель. Скоро он перестал покашливать. Не слышалось из соседней комнаты и шороха газеты. Очевидно, он заснул, не раздеваясь. Узкое окно над дверью, выходившее в прихожую, светилось, и мне хотелось войти к Ползункову и постараться его утешить или каким-нибудь разговором отвлечь его мысли с пагубного пути маниака.
Но он предупредил мое желание. Быстро встал с кровати и постучался ко мне в дверь. По его лицу было видно, что он даже не дремал. По его глазам не трудно было судить, что в нем созрело какое-то новое решение.
— Ради Бога, прошу вас, — начал он, встав у стола и опершись руками в его край. — Бога ради, помогите мне!.. Не подумайте, что я хочу отомстить Липочке или тому, с кем она уехала. Боже сохрани! Я только хочу найти ее и уговорить, чтобы она вернулась ко мне… Не могу я приехать домой без неё… Срам! Стыд!.. Муж, от которого сбежала жена! Что будут говорить у нас в городе, когда узнают об этом? Ведь — провинция! глушь!..
Я старался втолковать Ползункову, что случаи, когда жены уходят от мужей или мужья бросают жен — не редкость, и ничего зазорного в этом нет.
— Одно время это даже было в моде, — соврал я.
— Да что вы? — изумился наивный Семен Семеныч.
Но, очевидно, он мне не поверил и принялся усиленно склонять меня, чтобы я оказал ему содействие.
— Вот тот господин будет искать, и вы мне поможете, — говорил он.
Я согласился помочь покинутому мужу. И вот начались наши совместные путешествия по столице.
Днем мы бродили по улицам и проспектам, заходили в кафе, чтобы подкрепить силы. Иногда и днем заходили в кинематографы, чтобы передохнуть. С тупым, не своим взглядом следил Ползунков за программами. Зато на улицах был зорок и все искал их. Я заметил, что мне удавалось иной раз разбивать мысли Ползункова и давать им иное, а не то болезненное и излюбленное им направление, которое, я боялся, может привести Семена Семеныча к худому концу.
Однажды, когда мы шли мимо Казанского собора, Семен Семеныч неожиданно отскочил от меня и быстро стал переходить проспект на солнечную сторону. Я поспешил за ним и дивился, как этот неуклюжий провинциал лавировал между мчавшимися экипажами и автомобилями. Он быстро проскользнул перед самым вагоном трамвая, и я слышал, с каким старанием звонил вагоновожатый, предостерегая Семена Семеныча. На минуту я даже потерял его из виду на солнечной стороне Невского, но, подходя к Доминику, увидел его выходящим из кафе.
— Куда вы так стремительно исчезли? — упрекнул я моего спутника, — так неудобно!
— Виноват!.. Мне показалось, что в ресторан вошел инженер Иванов… Оказался человек очень похожим на него, но не он.
Ползунков все же затащил меня в кафе. Хотя при входе и были свободные столики, все же он прошел в глубину комнаты, и мы присели к крошечному столику в углу.
Я понял, почему ему надо было занять именно этот столик: рядом сидел, уже уткнувшись в газетный лист, какой-то инженер-путеец, высокий, широкоплечий брюнет с темной эспаньолкой.
— Вот этот, поглядите, очень похож на того Иванова, — указал он на брюнета, — только тот низенького роста и худенький такой. С бороды, пожалуй, похож, а остальное все другое. У Иванова глаза большие, наглые…
На другой день Семен Семеныч еще раз ошибся. Переходили мы Литейный у Невского. И вдруг Семен Семеныч, как и вчера, стремительно бросился к трамваю, который уже двинулся. Рукою он даже ухватился за медные поручни, но соскочил на ходу и едва не попал под экипаж извозчика, быстро мчавшегося от Невского. Как оказалось, и в трамвае на задней площадке Ползунков заметил господина, похожего на инженера Иванова.
Так и бродили мы с ним по улицам целыми днями. И я чувствовал, что делаю полезное дело, все же, хотя отчасти, оберегая его от рискованных шагов. Семен Семеныч слушался меня, как избранного им же сотрудника.
По вечерам мы посещали театры-миниатюр. И здесь Семен Семеныч был особенно внимательными Он передал мне, будто артист Подолинский-Случевский говорил ему о своем участии в театрах этого рода. И здесь, очевидно, Ползунков искал…
Однажды утром, часов в одиннадцать, к Семену Семенычу пришел высокий господин, который взялся за плату помочь покинутому мужу. Они опять о чем-то долго совещались, а когда таинственный ищейка ушел, Семен Семеныч прибежал ко мне неузнаваемым. Он улыбался, и глаза его блестели.
— Вы знаете, — выкрикнул он. — А этот господин, кажется, на настоящий след напал. Рассказал мне, будто видел одну даму, похожую на Липочку…
— Но как он мог узнать вашу, супругу?
— Я же дал ему фотографии… Нет, вы послушайте… Дама эта села в автомобиль у Гостиного, а господин этот в таксомотор, да за нею. Долго он гнался за тем автомобилем, хотя и не догнал, но ясно видел, что Липочка уехала на Кирочную улицу… Он говорит… Здрахович фамилия господина… Он говорить, что если уж улицу нашел, где бывает Липочка, то и проследить ее легко…
— И он взял у вас еще пятьдесят рублей? — спросил я.
Этот вопрос, по-видимому, немного смутил Ползункова, но потом он быстро оправился и сказал:
— Да… признаться… сто я ему дал…
— Сто?.. Но, ведь, это очевидный шарлатан! — воскликнул я в досаде на жулика, а еще больше — на рехнувшегося покинутого мужа.
— Помилуйте, что вы!.. Он говорит, что сильно издержался по моему делу: таксомотор нанимал.
— Все врет!
— Ну, что вы!..
Так и не удалось мне уверить Семена Семеныча, что попался он в лапы вымогателя.
А Ползунков ушел к себе и опять ходил от двери к окну, отмеривая все те же одиннадцать шагов.
Вдруг он вскрикнул и вбежал ко мне в кабинет.
— Вы знаете, должно быть, он украл у меня золотые часы, серебряный портсигар и деньги!.. Утром горничную посылал за почтовой бумагой, четвертную разменял, а сдачу на столе оставил. Их нет, и часов нет, и портсигара… Вот-то!.. Все на столе лежало, где мы сидели. И когда это он успел?.. Я его найду!.. Я знаю его!..
— Я вам говорил, что вы напали на жулика, — урезонивал я Семена Семеныча. И в эту минуту он показался мне еще более жалким: к поискам жены прибавится еще забота — найти жулика.
Эта кража человека, которому верил Ползунков, подействовала на него удручающе. Пришлось отпаивать милого соседа бромом.
Новые золотые часы и портсигар он купил в тот же день и четвертная для него были — не деньги. Все же он долго повторял:
— Ну, как это, право! Какие люди пошли!.. Никому довериться нельзя!
После длинной паузы, он говорил уже о Липочке и слегка упрекнул ее: что вот и она, говорила, что любит, а уехала с другим.
— Я, конечно, на нее не сержусь. Ну, что поделаешь — ошибку сделала. Ведь, она моложе меня лет на пятнадцать… Да верно и вправду: Липочке не весело было жить со мною… Мне бы только вернуть ее!..
По ночам он теперь не бродил по городу и театрам. Заходил ко мне в кабинет, извинялся за беспокойство и говорил:
— А вы не обращайте на меня внимания, сидите себе и пишите, будто меня нет… Я так только — с человеком посидеть хочу…
Я бросал работу и охотно сидел с ним, отвлекая его от его одних и тех же мыслей, которые становились угрожающими.
Он, видимо, утомился не только душевно, но и физически: стал страдать одышкой и говорил, что и сердце у него стало пошаливать. Я, как мог, утешал его и старался поддержать в нем веру, что скоро ему все же удастся найти Липочку.
— Мне и самому думается, что она вернется… Но когда!.. Где она?.. Как я без неё домой вернусь?..
О домашних делах своих он редко говорил. Часто получал из Ильска телеграммы и письма и сам отвечал только телеграммами и лаконично. И делал все это как-то механически, без увлечения.
Памятным остался у меня один из последних дней пребывания Семена Семеныча в Петрограде.
Вышли мы с ним из дома часов в одиннадцать, позавтракали в кафе и пошли вдоль Невского. Не доходя до Полицейского моста, Семен Семеныч опять устремился куда-то вперед и закричал:
— Владимир Иваныч! Владимир Иваныч!..
И бежал он за извозчичьей пролеткой, в которой сидел молодой человек актёрского вида. И я подумал: ну, должно быть поиски кончились.
Молодой человек, ехавший в пролетке, остановил извозчика, соскочил и быстро шел к Ползункову. И я увидел, как он тряс руку Семена Семеныча. Оба они радостно улыбались. А я медленно подходил к мосту и размышлял: как же мне поступить с собою? Очевидно, я уже больше не нужен Семену Семенычу, да и как-то и неловко было бы остаться с ними при их встрече — обокраденного супруга и похитителя.
Но вот я вижу — Ползунков, размахивая правой рукою, подзывает меня к себе, улыбается, что-то кричит и тащит молодого человека на панель. А оставленный извозчик тоже размахивает руками и что-то кричит.
— Вот познакомьтесь, — представлял мне Ползунков актера: — Владимир Иванович Подолинский-Случевский…
Молодой, очень смазливый актерик почему-то и мне улыбался.
— А я вас искал, Владимир Иваныч.
— Жаль, что не нашли, — весело сказал тот и по его голосу и открытым глазам можно было судить, что тенор этот ни в чем не был виновен перед Ползунковым.
— В адресном справлялся, оттуда ответили, что вы не значитесь.
— Да… но моя фамилия Пучков, — серьёзным тоном разъяснял артист, — а Подолинский-Случевский, это, так сказать, сценическая моя фамилия…
— Ах, чтоб вас тут!.. — махнул Ползунков рукою на Пучкова и добавил деловым тоном: — Куда же нам ради встречи? к Лейнеру, что ли?..
— Я, собственно, в театр должен…
— Нет, не отпущу, а в театр вы успеете!.. Мы закусим, выпьем!..
Пока артист Подолинский-Случевский-Пучков расплачивался с извозчиком, Ползунков не громко сказал мне:
— Ради Бога, не уходите!..
— Но я думаю, что вам удобнее будет вдвоем?
— Нет! Нет!.. прошу очень… в роде, как бы свидетелем быть…
Я покорился.
В ресторане, в отдельном кабинете, общий и безразличный разговор поддерживался нами дружно и непринужденно. Все больше шутили, что, мол, вот время трезвенное, а мы сидим и пьем нечто крепкое. А Ползунков на радостях разошелся и требовал подкреплений и без того ‘крепкого’ нашего положения. Заметил я только, что артист не очень охотно вспоминает о жизни в Ильске и ни разу не спросил об Олимпиаде Аркадьевне. Бывал в доме Ползункова, пользовался вниманием гостеприимной хозяйки и хоть бы о здоровье её справился.
И я думал: если этот смазливый тенор избегает говорить об Олимпиаде Аркадьевне, то не он ли виновник похищения прекрасной дамы? Судя по загадочному взгляду Подолинского-Случевского-Пучкова, сей милый молодой человек был романтик.
По-видимому, и в Ползункове крепло это подозрение. Хотя он и очень радушно угощал артиста, но все же иногда посматривал на него довольно-таки недружелюбно и миролюбивое отношение к всему событию, о котором говорил Семен Семеныч, стало казаться мне подозрительным, и я с нетерпением ждал, чем же кончится наше сидение в ресторане?
Наконец, Ползунков не вытерпел и спросил:
— Что же вы, Владимир Иваныч, об Олимпиаде Аркадьевне ничего не спросите? Кажется, пользовались её благорасположением?
— Ах, да!.. в самом деле… Ведь, мы тогда все вместе из Ильска выехали…
— То-есть, как это вместе? с кем? — перебил артиста Семен Семеныч, и лицо вдруг побагровело, а глаза загорелись.
— Случайно в один поезд попали: Олимпиада Аркадьевна, Эмилий Евгеньевич, этот инженер, и…
— И кто еще? — грозно спросил Ползунков.
Пучков даже испугался его голоса и покосился на Семена Семеныча и на меня: на него робко, а на меня искательно.
— Кто же еще? С кем же Олимпиада Аркадьевна уехала, с вами или с этим инженером? — продолжал свой допрос Ползунков.
— Видите ли… — смущенно продолжал артист… — Я не знаю… имею ли я право…
— Да говорите, чёрт возьми, правду! — выкрикнул Ползунков и ухватил за рукав пиджака артиста.
— Видите ли, и не со мной, и не с Эмилием Евгеньевичем… Вы хоть и его спросите, он в Царском живет…
— А-а-а… в Царском?.. Найду!..
— По-видимому… — продолжал Подолинский-Случевский. — Одним словом, Олимпиада Аркадьевна ехала в одном вагоне с Думчевым…
— С Думчевым?.. С нашим предводителем дворянства?.. — еще громче выкрикнул Ползунков.
— Я, собственно, не знаю, — продолжал артист: — я видел вашу супругу в одном вагоне с Думчевым… На больших станциях мы все встречались, вместе завтракали, пили кофе…
Семен Семеныч надул красные щеки и даже кулак сжал, но потом разом отошел и спросил не громко:
— Вот что, Владимир Иваныч… Вы, как мужу Липочки, скажите мне всю правду… Значит, она уехала с Думчевым?
— По-видимому… В Москве мы распрощались. Я остался в Москве, Эмилий Евгеньевич уехал куда-то к Варшаве или к Вильно… А Думчев и Олимпиада Аркадьевна уехали с вечерним поездом в Петроград… Понял я из их разговора, что они едут за границу… Олимпиада Аркадьевна еще сказала, что и вы собираетесь за границу…
— Я?.. за границу?..
— Да… кажется, в Лондон…
— За границу?.. За границу?.. — выкрикивал Ползунков и бессмысленно смотрел то на меня, то на артиста, — Липочка с ним?..
— Я, право, не знаю, Семен Семеныч, уехали они вместе…
— И она говорила, что я поеду в Лондон?..
— Олимпиада Аркадьевна, сколько помнится, говорила…
— А-а-а!.. — протянул диким голосом Семен Семеныч и обернулся ко мне лицом и смотрел на меня страшными глазами.
— А-а-а!.. — повторил он дикое свое мычание. — Вы слышите: не с тем и не с другим, а с третьим… А?.. С Думчевым?.. Как это вам понравится?.. С Думчевым! С этим гнилым дворянчиком!.. Меня, здорового, променяла на гнилого…
Завтрак наш, разумеется, был прерван и на самом вкусном блюде. Мне пришлось везти Семена Семеныча домой в автомобиле.
Он словно размяк, опустился и обессилел. В пути до дома ничего не говорил, а только выкрикивал:
— А-а… вот как!.. С Думчевым?.. за границу!..
Я опасался, как бы его не хватил удар. Устроив у себя в кабинете Семена Семеныча, я на всякий случай переговорил по телефону с приятелем доктором и просил его заехать.
К моему удивлению, Семен Семеныч как будто скоро оправился.
— Нет, я так этого не оставлю! — кричал он. — Я их и в Лондоне найду!.. А теперь — в Царское село!.. Расскажите мне, как это туда попасть?..
Поздно вечером Семен Семеныч вернулся из Царского. С инженером Ивановым он увиделся и вернулся еще больше обозленным на Думчева.
— Факт! факт-с!.. — кричал он, снимая калоши. — Она действительно уехала за границу с Думчевым!.. Этот Иванов все рассказал мне…
Он принялся поспешно собираться на вокзал и нервно выкрикивал:
— Сейчас с поездом в Ильск. Устрою там дела и за границу!.. Не откажитесь проводить меня до вокзала, а то я боюсь за себя, — просил он.
— Теперь ни одного поезда на Вятку нет, — урезонивал я Ползункова: — завтра утром… А теперь давайте-ка брому опять хлебнем. И я с вами разнервничался, — говорил я.
Он послушался меня, выпил брому… А ночью долго не спал и все ходил по библиотечной комнате от двери к окну и обратно.
На другой день утром я поехал проводить его до вокзала.
Как и накануне вечером, он был молчалив и сумрачен.
Когда мы подходили к вагону, он вдруг остановился и спросил:
— А что если эти молодчики мне соврали?.. А вдруг Липочка у них где-нибудь?.. А?.. Как вы думаете?..
Не дав мне возможности ответить на свой же вопрос, Семен Семеныч громко сказал:
— Это возможно, что она с Думчевым… Он сватался к ней до того, как она дала мне согласие… Но вы только сами посудите… с Думчевым!.. Ведь, это же враг мой!.. Понимаете — враг!.. Мы недавно судились с ним из-за земли, и суд присудил ему триста сорок пять десятин, которые я обрабатывала… Подумайте! И с ним сбежала Липочка… Моя Липочка!.. Я ли не любил ее?.. Нет! я их и в Лондоне догоню!..
Так и уехал покинутый супруг из Петрограда, с уверенностью, что в Лондоне он уже непременно догонит свою Липочку…
Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.