Ю. H. ГОВОРУХА—ОТРОК
Ю. H. ГОВОРУХА—ОТРОК
Поход на славянофилов
Поход на славянофилов
По поводу статьи г. Чуйко ‘Старое и новое славянофильство’, ‘Наблюдатель’, январь
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Поход на славянофилов, Говоруха-Отрок Юрий Николаевич, Год: 1890
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Славянофильство: pro et contra. 2-е изд.
СПб.: Изд-во С.-Петерб. ун-та, 2009. — (Русский Путь).
Поход на славянофильство начался давно, с самого возникновения этого учения, но то, что писалось тогда, писалось в раздражении полемики и не имеет уже никакого интереса, кроме интереса историко-литературного. Тогда славянофилов просто бранили, употребляя обычный и до сих пор в этих случаях полемический прием возведения ad hominem {Обращенное к чувству, предназначенное произвести впечатление, лишенное объективности (лат). — Ред.}. Их обвиняли в ‘ретроградства’, в ‘обскурантизме’ и во всем прочем, в чем принято обвинять противников и теперь, когда нечего ответить на его аргументы. Но в то время славянофильство было заподозрено и правительством: оно попало между двух огней. Такова, впрочем, судьба всякой новой и действительно глубокой идеи: сущность ее немногие сразу понимают. Так продолжалось довольно долго, до половины семидесятых годов: славянофильство всё оставалось между двух огней.
В недавнее время дело изменилось: в правительственных сферах к славянофильству стали относиться иначе. Деятельности И. С. Аксакова уже не ставилось препятствий. Но тем более имя его и его идеи подвергались глумлению наших публицистов и критиков ‘с направлением’.
Со смертью Аксакова, заключившего собою период так называемого ‘старого славянофильства’, пришлось бросить этот прием. Общественное сознание иначе отнеслось к ‘старому славянофильству’, отодвигающемуся уже в историческую перспективу, и даже наивных читателей нельзя было более морочить этими воззваниями ad hominem, этими обвинениями славянофильства в ‘ретроградстве’, в ‘обскурантизме’ и т. д. Нужно было употребить другой прием, нужно было постараться доказать, что славянофильство — явление отжившее, выродившееся, не оставившее по себе следа, а если и оставившее, то след плохой. Эту задачу взял на себя в самое последнее время Вл. С. Соловьев в известных своих недавних статьях. Раньше писали о славянофильстве покойные Безобразов и Кавелин. Упоминаю лишь о более крупных критиках славянофильства, мнения которых потом, в искаженном виде, повторялись разною либеральною или, лучше сказать, либеральничайш мелкотой.
Я не имею намерения в этих небольших заметках разбирать подробно все эти мнения, я хочу лишь коснуться самой сущности дела, и вот почему останавливаюсь на упомянутой выше статье г. Чуйко. Г. Чуйко для моей цели очень удобный человек, он имеет свою специальность, он компилятор, своего у него ничего нет и не было, хотя он с этим не согласен и выражает в своей статье желание сказать свой ‘беспристрастный взгляд’. Никакого, однако, ‘взгляда’ он не высказывает, а просто, как и всегда, компилирует. Но этот тем удобнее. В статье г. Чуйко собрано главнейшее изо всего, что говорилось о славянофильстве его противниками, по крайней мере, более серьезными.
К статье своей г. Чуйко поставил эпиграфом следующие слова профессора Бестужева-Рюмина, взятые, если не ошибаюсь, из сочинения этого ученого о славянофильстве же: ‘Всякое великое историческое дело, облекая плотью и кровью то, что неясно носилось в умах, создает нечто новое, как потому что действительно приносит новый элемент, так и потому, что старое получает новый вид, становится чем-то иным. Это новое вносит, по евангельскому слову, меч: оно разделяет всё общество’.
Это слова, конечно, очень применимы к славянофильству. Оно внесло нечто новое или, вернее сказать, чему-то старому дало новый вид. Но г. Чуйко с этим не согласен. Вся его компиляция направлена к тому, чтобы доказать, что славянофильство не внесло ничего нового, не придало старому никакого нового вида, было явлением призрачным и само, восставая против Запада, явилось всего только заимствованием у того же Запада. Всё это пытались уже доказать много раз — г. Чуйко компилирует все эти доказательства, высказанные в свое время Безобразовым, Кавелиным, наконец, Вл. С. Соловьевым.
Не будем излагать подробно те взгляды на славянофильство, которые скомпилированы г. Чуйко. Всё это еще очень свежо, и все это хорошо помнят. Напомним лишь вкратце, в чем дело.
Говорилось, что славянофильство обязано своим происхождением немецкой философии и — Руссо, прибавляет г. Чуйко, причем приводит длинную цитату из ‘Общественного договора’. Из этого делается вывод, что славянофильство не представляет собою явления самостоятельного, а есть явление подражательное. Затем, ссылаясь на статью ‘Русского вестника’ о де-Местре (что сделал раньше Вл. С. Соловьев, притом сославшись на самого де-Местра1), г. Чуйко указывает, что славянофилы заимствовали свои политические идеи у этого писателя.
Распространившись обо всем этом, приведя по этому поводу длиннейшие выписки, г. Чуйко рекомендует свою компиляцию следующими словами ‘одного публициста’, как он выражается: ‘И вот эта-то крупица от духовной трапезы оказалась достаточною, чтобы питать наше национально-политическое сознание в течение полувека, этот-то обрывок одной из бесчисленных ветвей с западного дерева познания добра и зла гордо противопоставляется целому дереву, с которого был взят, выдавался в самобытное произрастание, за наше собственное дерево жизни, которое должно разростись и осенить всю землю’.
Таков приговор над славянофильством, таков вывод, сделанный из всей совокупности критики этого учения. Оно, видите ли, ‘явление заимствованное и миражное’. Вышеприведенные слова Бестужева к нему не применимы. Оно не создало ничего нового, оно не показало и старого в новом виде.
Все сведено и подведено прекрасно, по-видимому, нечего и возражать. Упущено из виду только одно. Ведь одни и те же влияния могут разно отражаться, смотря по тому, на что, или на кого они влияют, ведь один и тот же тяжкий млат — дробя стекло, кует булат2. И тяжкий млат европейских влияний, раздробив стекло, каким явились наши оторвавшиеся от народа высшие классы общества, ковал и кует булат, каким явились те люди из этих высших классов, которые сумели сохранить эту духовную связь с народом, или нашли в себе настолько силы, чтобы возвратиться к ней. Такими людьми были славянофилы. Не в европейских влияниях причина возникновения их учения — это был только повод.
Лом, которым пробивают скалу, разве есть причина того источника, который побежал из этой скалы, освежая поля и нивы? Правда, без этого лома, быть может, источник долго или никогда бы не обнаружился, но все-таки не в ломе причина источника.
Я не стою за буквальный смысл моего уподобления. Как всякое уподобление, оно и превышает смысл события, и в то же время не полно его высказывает. Встанем снова ‘на реальную почву’, как теперь любят выражаться.
Пишущий эти строки — не славянофил, хотя чрезвычайно высоко ставит это учение, его сущность. Он не славянофил именно потому, что не может принять тех следов европейских влияний, которые остались в славянофильстве, ржавчина лома, пробившего скалу, все же замутила воду, и необходимо время, чтобы бегущий уже поток очистился совершенно. Иные политические взгляды славянофильства, его националистический взгляд на Восточный вопрос, еще что-то составляют именно тот след, который оставили в этом учении европейские влияния. Но сущность дела вовсе не в этом.
Я считаю и Кавелина, и Безобразова, и В. С. Соловьева писателями совершенно добросовестными. Критикуя славянофильство, они не скрыли сущности дела ради полемических целей — они просмотрели ее. Они не приметили слона, что случается часто и с людьми умными, мысль которых, однако, сужена какою-нибудь тенденцией. Они не приметили, что это славянофилы указали нашему образованному обществу на то сокровище, которое у нас есть и которого среди этого образованного общества никто не замечал — на православие, они это старое показали в новом виде и с новым значением — и этом их заслуга, в этом их огромное значение, и вот почему слова Бестужева применимы к ним вполне. И действительно, это новое внесло меч: оно разделило общество на поборников западной, католической культуры, перенесенной на нашу почву, и на поборников нашей исторической, православной культуры. Они указали на православие в особом, новом его значении — как на культурное начало. Таким образом, они противопоставили ‘западному древу познания добра и зла’ не ‘обрывок одной из бесчисленных ветвей этого дерева’, а действительно свое могучее дерево, ‘которое должно разростись’…
Вот почему, чтобы показать несостоятельность самой сущности славянофильства, надо доказать, во-первых, что православие не есть учение вселенское, каким оно было при Христе и Апостолах, во-вторых, что основу исторической жизни русского народа составляет не православие, а что-нибудь иное, в-третьих, что культурное развитие народов и имеется, вообще, в основе своей начала религиозного — и наконец, что в учении Церкви Православной не примиряются все противоречия, раздирающие европейский мир: противоречия Церкви и государства, науки, философии и религии, социализма и свободы, что в православии нет той великой объединяющей мысли, того великого объединяющего чувства, в которых может разрешиться трагическая коллизия, созданная всем ходом европейской истории и отчасти перенесенная на нашу почву.
Вот что надо оказать, чтоб отвергнуть самую сущность славянофильства и искать иных путей.
Но этого никто до сих пор не доказал и не пытался доказать, так как те противники славянофильства, с которыми стоит считаться, это самое главное и важное просмотрели и устремили всё свое внимание на второстепенные подробности. Всё, что в славянофильстве является следом западноевропейских влияний, отпадает и отпадет, но сущность его останется, будет жить и развиваться…
О г. Чуйко совершенно нечего сказать. Он компилирует, а если не удерживается и, выходя из своей роли, начинает говорить от себя, то нечто вроде следующего:
‘Гордый Запад, — пишет г. Чуйко — находящийся в другом положении, счастливый высокою своею культурой, знающий цену своему творчеству, поэтому не испытывающий и не знающий зависти, разумеется, не похож в этом отношении на русского человека, и это он доказал, например, по отношению к русской литературе: как только сокровища этой литературы открылись пред ним — он не отказался принять их, он громогласно заявил о значительности русской изящной литературы, он распространяет, пропагандирует ее, и на этом основании, может быть, несколько легкомысленно, составил себе преувеличенное понятие и о самих свойствах русского ума’ 3.
Г. Чуйко в начале своей статьи обещал внести ‘и свою каплю меду’ в вопрос о славянофильстве — и сдержал слово, высказал-таки свое ‘оригинальное’ мнение: славянофильство возникло из свойственной русским людям зависти. Ну и прекрасно! А все-то ломали и ломают головы, между тем как пришел настоящий уже механик, г. Чуйко, — и открыл ларчик просто…
Остальное в только что приведенной тираде из статьи г. Чуйко слишком… очевидно и не требует комментариев…
Печатается по первому изд.: Московские ведомости. 1890. 21 янв. Подп.: Ю. Николаев.
Юрий Николаевич Говоруха-Отрок (1850—1896) — литературный критик, публицист, с 1891 г. сотрудник газеты ‘Московские ведомости’ (псевд. Ю. Николаев). Как отмечалось после кончины критика, ‘по направлению Ю. Н. близко примыкал к новейшему славянофильству’ (Памяти Ю. Н. Говорухи-Отрока. Сборник статей из ‘Русского обозрения’. М., 1896. С. 23). Говоруха-Отрок опубликовал в ‘Московских ведомостях’ немало статей, связанных со славянофильством: По поводу статьи г. А. А. Киреева ‘Славянофильство и национализм’ // Моск. вед. 1890. 28 янв., Новый критик славянофильства. По поводу статьи П. Г. Виноградова ‘И. Киреевский и начало московского славянофильства’ // Моск. вед. 1892. 25 янв., Новый критик славянофильства. ‘Разочарованный славянофил’ князя С. Трубецкого (о К. Н. Леонтьеве) // Моск. вед. 1892. 15 и 25 окт., Славянофильство перед судом либеральной критики. П. Милюков. ‘Разложение славянофильства’ // Моск. вед. 1893. 27 мая.
1 М-ев П. <,Матвеев П. .>, Жозеф де Местр и его политическая доктрина // Русский Вестник. 1889. Май. С. 220—238. Июнь. С. 74—95.
2 См. примеч. 7 к статье А. А. Киреева ‘Славянофильство и национализм. Ответ г. Соловьеву’ в наст. изд.
3 Чуйко В. Старое и новое славянофильство // Наблюдатель. 1890. No 1. С. 67.