Поэзия английского Возрождения, Дживелегов Алексей Карпович, Год: 1943
Время на прочтение: 18 минут(ы)
А. К. Дживелегов
ПОЭЗИЯ АНГЛИЙСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ
—————————————————————————-
История английской литературы. Том I. Выпуск первый.
ОТДЕЛ II. ПОЭЗИЯ АНГЛИЙСКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ
М.-Л., Издательство Академии Наук СССР, 1943, Академия наук Союза ССР.
Институт мировой литературы имени А. М. Горького
Под редакцией: Проф. М. П. Алексеева, проф. И. И. Анисимова, проф.
А. К. Дживелегова, А. А. Елистратовой, чл.-корр. АН СССР В. М. Жирмунского,
проф. М. М. Морозова
OCR Бычков М.Н. mailto:bmn@lib.ru
—————————————————————————-
Глава 2
ПРИДВОРНАЯ ПОЭЗИЯ
1
Начало расцвета английской ренессансной поэзии восходит к творчеству
поэтов, связанных с аристократическим течением английского гуманизма. Эти
поэты — Уайет и Серрей — идут в своем творчестве не столько от английской
народной поэтической традиции, сколько от поэтических образцов, созданных
европейским Возрождением, в орбиту которого они вводят английскую поэзию.
Особенно многим обязаны они Италии. Они знали и ценили Чосера, но истинным
их учителем был Петрарка.
Сэр Томас Уайет (Sir Thomas Wyatt, 1503?-1542 гг.) принадлежал к
богатой дворянской семье, получил образование в Кембридже и рано выдвинулся
при дворе как один из приближенных короля.
Весною 1527 г., повидимому еще до разгрома Рима, он приехал туда,
сопровождая чрезвычайного посла короля Генриха VIII, Джона Расселя. Это была
не первая его миссия, — раньше он был во Франции, — и не последняя: он
представлял позднее Англию в Испании. Но для формирования Уайета как поэта
это путешествие было самым плодотворным.
Уайет ехал в Италию, страстно влюбленный в будущую королеву Анну
Болейн, которая, если верить семейной легенде, прежде чем принадлежать
королю, любила своего поэта. В Италии он познакомился с — творчеством
Петрарки.
Это было время наивысшей славы певца Лауры. Пьетро Бембо возвел в культ
увлечение его поэзией. Его читали во дворцах, его изучали в школах, его пели
на улицах городов и в деревне, его цитировали в проповедях.
Обращение Уайета к поэзии Петрарки было совершенно естественно. Ведь
всюду, где ему ранее приходилось жить и вращаться, — и дома, в богатом
дворянском поместьи, и в Кембридже, и при дворе, он встречался с увлечением
классиками и Италией.
Уайет привил сонет английской поэзии. Начал он просто с переводов
Петрарки. Из трех десятков его сонетов десять — более или менее близкие
переводы, и видно, с каким трудом английское слово втискивается в
непривычную форму. Уайету приходилось вводить целый ряд совершенно новых
приемов, чтобы заставить сонет приняться на почве английской литературы.
В версификации царила настоящая анархия. Плоды работы, проделанной
Чосером, которого Уайет, кстати говоря, изучал, затемнялись и искажались.
Новые разговорные формы, в которых исчезло произносимое в стихах Чосера
конечное е, путали просодию. Требовалась реформа, и Уайету было суждено,
если не осуществить, то во всяком случае сильно двинуть ее вперед. Уайет не
последовал слепо приемам Петрарки. Он перестроил порядок рифм и ввел свои
новшества.
Но совершенно ясно, что и сонет, и Петрарка, и вообще итальянская
лирика пришлись по душе Уайету и по другой, более важной, причине. Он увидел
тут средство освободиться от тех условностей, которые царили в английской
лирике с XIV в., когда она заимствовала их у французов. Уайет одно время и
сам увлекался французскими формами, писал оды и рондо на французский лад. Но
это его удовлетворяло недолго. Искреннее, личное, непосредственное чувство
не находило выхода в таких стихах.
Сонет Петрарки, в котором ренессансное ‘открытие человека’
торжествовало одну из первых побед, в котором поэт изливался как носитель
только ему присущих чувств и настроений, явился для Уайета откровением.
Уайет стал первым настоящим лириком в Англии.
Жизнь его шла далеко не гладко. Генриху были, повидимому, известны его
отношения к Анне Болейн, и это не могло доставить королю никакого
удовольствия. Немало повредила поэту и близость к опальному министру Томасу
Кромвелю. Уайета под разными предлогами держали в Тауэре, а под конец жизни,
когда он был в полной немилости, он жил и сочинял уже не сонеты и не
любовные стихотворения, а переводил псалмы и писал сатиры. Образцами он брал
то Горация, то Персия, то Луиджи Аламанни. Последний дал ему и метр для
сатир: дантовскую терцину.
2
Имя Уайета тесно связано с именем другого поэта, второй жертвы
жестокостей Генриха VIII. Это — Генри Говард, граф Серрей (Henry Howard,
earl of Surrey, 1517?-1547 гг.). Его современник Путтенгам говорит в своей
книге ‘Искусство английской поэзии’: ‘Во второй половине царствования
Генриха VIII выступило новое содружество придворных стихотворцев, вождями
которых были сэр Томас Уайет и граф Генри Серрей. Путешествуя по Италии, они
познали там высокую сладость метра и стиля итальянской поэзии… Они
подвергли тщательной отделке грубую и необработанную нашу поэзию и покончили
с тем состоянием, в каком она находилась раньше. Поэтому они с полным правом
могут называться первыми реформаторами нашей метрики и нашего стиля’.
Серрей был еще более высокого происхождения, чем Уайет. Его дед и отец
были герцогами. Сестра его была замужем за сыном короля. В молодости оба
поэта, повидимому, встречались часто. Серрей приходился двоюродным братом
Анне Болейн. Он воспитывался вместе с герцогом Ричмондом, одним из
незаконных сыновей Генриха VIII. С Ричмондом он совершил первое путешествие
на континент. Но друг его умер в том самом году, когда была казнена Анна
Болейн (1536 г.). Однако ни то, ни другое, казалось, не повредило его
дальнейшей карьере. На празднествах по поводу бракосочетания Генриха с Анной
Клевской (1540 г.) Серрей участвовал в турнире. После этого он служил в
войсках, сначала под начальством своего отца в Шотландии, позднее во
Франции, и заслужил репутацию храброго воина. Трижды он сидел в тюрьме.
После четвертого раза он был обезглавлен по обвинению в измене.
Лет через пятьдесят после смерти Серрея его образ стал легендарным. Нэш
в романе ‘Несчастливый путешественник’ делает юного пажа, героя романа,
слугою Серрея и очень живописно изображает, как рыцарь-поэт бился на турнире
в честь дамы своего сердца, прекрасной и знатной итальянской девушки
Джеральдины. В сонетах Серрея рассыпано множество страстных стихов о
Джеральдине и об ее чудесной родине и прямо говорится, что она — дочь
солнечной Флоренции. Легенда рисует Серрея каким-то рыцарем ‘Круглого
Стола’, странствующим по свету и готовым в любой момент переломить копье во
славу своей возлюбленной. В Джеральдине угадывают образ английской
придворной дамы, Елизаветы Фиц-Джеральд, которую Серрей, на подобие других
‘петраркистов’, сделал предметом поэтически условного любовного культа.
Как поэт Серрей был последователем Уайета, хотя стихи последнего не
появлялись в свет до напечатания стихов его младшего друга. Сопоставление их
поэзии совершенно ясно показывает, что одна выросла из другой. Серрей, когда
военная служба и рыцарские подвиги оставляли ему время, очень тщательно и
упорно работал над своим стихом. Он не ограничивался Петраркой, своим первым
руководителем. Он много читал других итальянцев. Ему были хорошо знакомы
Боярдо и Ариосто. Кроме того, он очень тщательно изучал лучший английский
образец — Чосера. Поэтому ему легко давалось преодоление тех стиховых и
стилистических трудностей, перед которыми Уайет иной раз оказывался
беспомощным. Если, например, сопоставить перевод одного и того же сонета
Петрарки (сонет 91 — Amor che nel pensier mio vive) Уайетом и Серреем, все
преимущества окажутся на стороне второго. Стиль его менее архаичен, мелодия
— музыкальней, стих легче, ударения естественнее, рифмы звучнее.
Уайет, по примеру итальянских петраркистов, держался двух рифм для
обоих четверостиший сонета. Серрей разбил сонет на три четверостишия и
заключительное двустишие с парной рифмой. Это определило рифмовое строение
елизаветинского сонета.
Если любовная поэзия Серрея еще полна условностей, то такие стихи, как
элегии на смерть Уайета и особенно на смерть герцога Ричмонда, отличаются
глубочайшей искренностью и непосредственностью. Элегию на смерть Ричмонда
(1546 г.) Серрей написал, сидя в заключении в том самом Виндзорском замке,
где он провел свои детские годы совместно с Ричмондом. Теперь у него была
отнята свобода и близок был страшный конец — эшафот.
Пожалуй, еще более велика заслуга Серрея перед английской поэзией в
области создания белого стиха. Он перевел нерифмованным пятистопным ямбом
две песни ‘Энеиды’ (Certain Bokes of Virgiles Aenaeis turned into English
meter, etc., 1557 г.), и этот перевод ввел в литературу тот самый белый
стих, который должен был непрерывно совершенствоваться в дальнейшем, пройти
в драматургии путь от ‘Горбодука’ до Марло и Шекспира и торжествовать свою
величайшую победу в эпосе Мильтона. И здесь Серрей следовал за итальянцами
(перевод ‘Энеиды’ Мольцы и Каро), но творчески преображал метрические формы
применительно к своему языку.
Уайет и Серрей промелькнули в анналах английской литературы как
мимолетные скорбные тени, как двойная жертва мрачного деспотизма Генриха
VIII. Но след они оставили яркий.
3
Стихотворения Уайета и Серрея были впервые опубликованы в сборнике,
изданном книгопродавцем Тоттелем и известном, с тех пор под условным
названием ‘Тоттелевского сборника’ (Tottel’s Miscellany, 1557 г.). Они были
напечатаны вместе со стихами их современников, принадлежавших к тому же
направлению петраркистов: лорда Во (Vaux), лорда Рочфорда (Rochford), сэра
Фрэнсиса Брайана (Bryan), Гримальда (Grimald) и целого ряда анонимных.
Сборник Тоттеля через шесть недель появился вторым изданием, сильно
дополненным, и был снова напечатан в 1559, 1565 и 1567 годах. Такой успех
естественно вызвал множество подражаний. Количество стихотворных альманахов
множилось и красноречиво свидетельствовало о том, что английское
образованное общество стало жадно интересоваться стихами, на первых порах
преимущественно лирическими.
Уайет и Серрей сделались признанными образцами, и школа английских
петраркистов прочно утвердилась в литературе.
Но лирика не была единственным видом поэтического творчества. Когда
оживился интерес к поэзии вообще, начали культивироваться и другие жанры.
Особенного внимания заслуживает сборник ‘Зерцало правителей’ (A Myrroure for
Magistrates), в окончательном своем виде представляющий колоссальный труд
(около 1400 стр.), где изображены в стихах невзгоды и несчастья,
приключавшиеся с различными царствовавшими и правящими особами от 1085 г.
(до н. э.) и до королевы Елизаветы. Первое его издание частично появилось в
1555 г., а целиком в 1559 г., и было выполнено Болдуином, Феррерсом и
другими. Наиболее видный участник книги, Томас Сэквиль, один из авторов
‘Горбодука’, появился лишь во втором, дополненном издании (1563 г.) вместе с
Черчьярдом и некоторыми другими новыми сотрудниками. По замыслу книга
примыкает к ‘Падению монархов’ Лидгейта, последнее в свою очередь примыкает
к ‘Несчастьям славных мужей’ Боккаччо. В первых изданиях рассказывалось о
‘несчастиях’ только выдающихся английских деятелей, королей и лордов
недавних сравнительно времен, начиная от Тресилиана, Мортимера, Глостера и
кончая Эдуардом IV. Всех было сначала 19, а потом прибавилось еще 8. В
издании 1574 г. появились легендарные герои Англии (Локрин, Мадуд, Феррекс,
Поррекс и др.), в издании 1587 г. — уже и герои римской истории: Цезарь,
Тиверий, Калигула, Клавдий, Нерон, Вителлий, Каракалла. Книга во всех своих
вариантах включает в себя произведения многих авторов, но настоящим поэтом
среди них был только один Сэквиль, который смотрел на свою работу не только
как на изложение стихами ‘несчастий’ тех или других героев, а как на задачу,
требующую продолжительного изучения предшественников, таких, как Чосер, и
претендующую на какое-то длительное художественное воздействие.
‘Зерцало’ произвело на свет многочисленное потомство. Жизнь
замечательных людей, особенно жизнь, богатая трагическими перипетиями, стала
одним из любимых мотивов творчества поэтов английского Возрождения. В
последние десятилетий XVI в. появилось много поэм исторического и
биографического содержания. По количеству написанного первое место
принадлежит Майклу Драйтону (Michael Drayton, 1563-1631 гг.), автору
‘Легенды о Роберте, герцоге Нормандском’ (The Tragicall Legend of Robert,
Duke of Normandy, etc., 1596 г.), ‘Кромвеля’ (The legend of Great Cromwel,
1607 г.), ‘Пирса Гавестона’ (Peirs Gaveston, Earle of Cornwall. His life,
death and fortune), ‘Войны баронов’ (The Barons’ Wars, 1603 г.) и необъятной
поэмы ‘Полиольбион’ (Poly-Olbion, etc., 1613-1622 г.), представляющей собой
географо-мифологическое описание ‘Благословенного острова’ — Британии,
занимающее 30 книг и около сотни тысяч александрийских стихов. К этой же
категории относится ‘Розамунда’ Сэмюэля Даниэля (Samuel Daniel, 1562-1619
гг.) и особенно его ‘История гражданской войны’ (The first fowre books of
the civil wars between the two houses of Lancaster and Yorke, 1595 г.),
рассказывающая в октавах об английских феодальных распрях, начиная с
царствования Ричарда II и кончая войнами Белой и Алой Розы. И Драйтон, и
Даниэль современному читателю известны не столько этими своими описательными
поэмами (‘мегалозаврами’ и ‘плезиозаврами’ Возрождения, как иронически
прозвал их один из критиков), сколько своими чудесными, звучащими еще и
сейчас лирическими стихами, среди которых главное место принадлежит сонетам.
Глава 3
СИДНЕЙ
Вершина английской ренессансной лирической и повествовательной поэзии
была достигнута в творчестве Сиднея и Спенсера. Сэр Филипп Сидней (Sir
Philip Sidney, 1554-1586 гг.) принадлежал к знатному аристократическому
роду. Молодость его протекала счастливо. Его дядя, граф Лейстер, был
фаворитом Елизаветы, ее первый министр, лорд Берли, был другом сиднеевой
семьи. Окончив Оксфордский университет, где он познал гуманистическую науку,
уже отделавшуюся от строгих принципов сэра Джона Чика, Филипп много
путешествовал по Европе, но не так, как Уайет и Серрей, а гораздо более
основательно: был в Италии, объездил чуть ли не всю Германию и Францию,
знакомился с гуманистами. По возвращении на родину он завязал платонический
роман с молоденькой Пенелопой Девре, сестрою графа Эссекса. Их отношения не
привели к браку. Пенелопа скоро вышла за другого, но роман породил первое
крупное литературное произведение Сиднея ‘Астрофель и Стелла’ (Astrophel and
Stella, около 1580-1584 гг., напечатано в 1591 г.). Это — длинная сюита
сонетов, объединенных одной темой, — чувством к возлюбленной. Стелла —
Пенелопа, Астрофель — сам Сидней. Сидней учился уже не только у Петрарки и
петраркистов, не только у Уайета и Серрея, но и у французских мастеров
сонета из ‘Плеяды’: Ронсара, Дюбелле и их товарищей. Мастерство Сиднея очень
выросло по сравнению с его предшественниками: И самые чувства, о которых он
говорит, гораздо сложнее и многограннее. Петрарка уже не учит Сиднея
непосредственно, как учил Уайета и даже Серрея, а скорее сообщает ему приемы
и принципы, которыми он пользуется свободно.
Успех сонетов Сиднея был огромный. Они не были изданы при жизни автора,
но расходились в тысячах списках. Имя Сиднея как мастера сонета называлось
непосредственно после Петрарки. Писание сонетов стало своего рода эпидемией.
И очень близкий Спенсер, и более далекий Шекспир в своих сонетах были
учениками Сиднея.
По словам его ближайшего друга и первого биографа Фалька Гревиля,