Поэт любви и жалости Чарльз Диккенс, Абрамович Николай Яковлевич, Год: 1910 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 37 минут(ы)

Безплатн. прилож. къ журн. ‘ЮНАЯ РОССІЯ’, No 1, 1910 г.

Н. Я. Абрамовичъ.

ПОЭТЪ ЛЮБВИ и ЖАЛОСТИ ЧАРЛЬЗЪ ДИККЕНСЪ.

ЕГО ЖИЗНЬ И ПРОИЗВЕДЕНІЯ.

МОСКВА.
Типографія К. Л. Меньшова, Москва, Арбатъ, Никольскій, 21.
1910.

Въ Англіи, въ семь бднаго чиновника родился хилый мальчикъ, съ восьми лтъ узналъ онъ нищету, голодъ, страданія бдности. Съ одиннадцати лтъ онъ долженъ былъ тяжелымъ трудомъ на фабрик зарабатывать себ хлбъ и умеръ бы отъ голода и холода, если бы съ утра до вечера не исполнялъ своихъ обязанностей фабричнаго рабочаго, потому что некому было о немъ заботиться. И этотъ-то ребенокъ, пережившій въ дтств и юности больше страданій, чмъ зналъ онъ ихъ во всю остальную жизнь, изъ маленькаго уличнаго лондонскаго бродяги, изъ полунищаго рабочаго превратился во всемірно извстнаго писателя, гордость своей родины, котораго знаетъ весь міръ.

Жизнь его представляетъ настоящую сказку, начало которой — грустное и тяжелое, а конецъ — радостный и счастливый.

Почему произошло такое чудо превращенія несчастнаго, замученнаго оборвыша въ человка знаменитаго и прославленнаго за свои чудныя созданія отъ палатъ богачей до домишекъ бдняковъ?

Произошло это потому, что у нашего оборвыша была рдкая по нжности и чуткости душа, отзывчивая, свтлая и глубокая. Пережитыя страданія, свои и чужія,— глубоко сохранилъ онъ въ душ и потомъ сумлъ разсказать о нихъ такъ, что, читая его книги, люди переживали описанныя имъ событія, какъ будто все это происходило въ самой жизни. Надъ страницами Диккенса плакали и улыбались, потому что въ нихъ сіяетъ рдкая любовь къ людямъ. Даръ Божій — талантъ разсказывать о событіяхъ жизни и людяхъ такъ, чтобы заставить читателя пережить все описанное, страдать вмст съ героемъ, радоваться его удач или смяться до упаду надъ страницами, гд писатель рисуетъ смшныя сцены и комическія положенія его героевъ,— этотъ даръ и соединился въ немъ съ чуткой любовью къ людямъ.

О томъ, какъ превратился Диккенсъ изъ оборвыша во всемірнаго писателя, мы сейчасъ разскажемъ.

Въ предмстьи англійскаго города Портсмутъ въ семь чиновника морского интендантства родился 7-го февраля 1812 года Чарльзъ Диккенсъ. Онъ былъ очень болзненнымъ и хилымъ, боялись, что ребенокъ не выживетъ. И росъ онъ такимъ же хрупкимъ и слабымъ.

Семья отца Диккенса занимала маленькій домикъ, вокругъ котораго былъ палисадникъ съ цвтами, травой и деревьями. Тамъ-то и проводилъ вс теплые дни весны, лта и осени маленькій Чарльзъ. Росъ онъ одинокимъ мальчикомъ и вполн былъ доволенъ предоставленной свободой:, не скучая въ одиночеств и всегда умя найти,— чмъ себя занять.

По часамъ возился онъ въ песк дорожекъ и въ трав, предпринималъ жестокіе бои съ травой, сбивая палкой зеленые сочные стебли и листья, вообразивъ траву враждебнымъ полчищемъ. Или съ дтскимъ горячимъ любопытствомъ слдилъ за наскомыми, за птицами въ садик, или просто ложился въ алле, въ тни, и предавался неопредленнымъ думамъ и покою въ этомъ маленькомъ царств деревьевъ и травъ.

Черезъ нсколько лтъ отца перевели въ Чатамскіе Доки,— другую приморскую часть Англіи, и туда перехала вся семья. Здсь, уже подросшій и научившійся читать, Чарльзъ горячо принимается за чтеніе.

Въ небольшой библіотек отца лежали старые англійскіе романы: Фильдинга, описывавшаго бытъ старыхъ англійскихъ помщиковъ, купцовъ, городскихъ бродягъ, Смолетта, также описывавшаго бытъ старой Англіи, книга приключеній ‘Робинзонъ Крузо’, написанная знаменитымъ Даніелемъ Дефоэ, трогательный романъ ‘Векфильдскій священникъ’ Гольдсмита и др. За вс эти книги съ жадностью принялся маленькій Диккенсъ. Онъ забирался по воскресеньямъ на чердакъ, пустой и тихій, садился на ободранную желзную кровать и по часамъ не отрывался отъ книги.

Въ то время ему было всего восемь лтъ. Изъ воспоминаній людей, знавшихъ его въ дтств, мы узнаемъ, что онъ былъ хрупкимъ, хорошенькимъ мальчуганомъ, съ задумчивымъ лицомъ, каштановыми кудрями и свтлыми глазами. Но велъ себя мальчуганъ уже тогда странно. Онъ совершенно забросилъ обычныя дтскія игры. Почти все время отдавалъ чтенію. Не бгалъ, не участвовалъ въ играхъ товарищей, а старался быть ближе къ взрослымъ, внимательно вглядываясь въ ихъ жизнь и стараясь понять многое недоступное еще дтскому уму.

Надо прибавить, что еще крошкой Чарльзъ былъ великимъ фантазеромъ. Книги усиливали его мечтательность. Просиживая на чердак часы за книгами, маленькій Диккенсъ вдумывался въ чуждую жизнь, о которой говорилось въ этихъ книгахъ, представлялъ себ различныхъ людей, о которыхъ читалъ, и потомъ съ такой же внимательностью относился къ людямъ, посщавшимъ домъ его отца, и къ окружавшей его жизни. Вс обращали вниманіе на недтскую внимательность Чарльза къ жизни взрослыхъ. Онъ казался маленькимъ старичкомъ, напрягавшимъ умъ, чтобъ разобраться во всемъ, что видлъ и слышалъ.

И съ этой внимательностью ко всему связывалось то, что Чарльзъ умлъ поразительно запоминать разныя мелочи въ характер и въ поведеніи человка. И потомъ, когда мальчику хотлось позабавиться и посмяться, онъ разсказывалъ въ связи съ этими мелочами комическія исторіи, отъ которыхъ взрослые хохотали до упаду, или же плъ комическія псни. Эта черта въ дтств указываетъ на то, что еще въ Диккенс-ребенк замтно было проявленіе таланта не то писателя, не то артиста.

Въ то же время у Чарльза, среди его совершенно недтскихъ занятій, появилось еще одно, которымъ онъ особенно увлекся. Этимъ занятіемъ было — писаніе ‘драмъ’ и повстей…

Какимъ образомъ крошка восьми лтъ могъ дойти до такихъ игръ, до такихъ занятій, какъ писаніе драмъ? Отецъ его былъ человкомъ малообразованнымъ, веселымъ и безпечнымъ, больше любившимъ посидть съ трубкою за кружкою ‘эля’ (англійскій напитокъ) съ сосдомъ, чмъ за книгой. Мать была женщиной добродушной, но больше заботилась объ обд и одежд дтей, чмъ объ ихъ познаніяхъ. Вокругъ Чарльза все были люди довольно грубые по своимъ интересамъ и вкусамъ. Итакъ, приходится признать, что этотъ крошка, разъ очутившись въ театр и потомъ увлекаясь книгами, самъ пришелъ къ первымъ дтскимъ попыткамъ писательства, натолкнувшись на то, что было его ‘призваніемъ’ (любимымъ и завтнымъ дломъ жизни).

Книга сказокъ, ‘Тысяча и одна ночь’, особенно увлекала Чарльза. Онъ переносился въ волшебный міръ. Видлъ эти тихія и темныя, утопающія въ садахъ улицы Константинополя, по которымъ тайно бродитъ падишахъ, возстановляя справедливость и защищая слабыхъ, закутанныхъ въ покрывало красавицъ, дивные дворцы падишаха, гд давались волшебные пиры, скользящія по Евфрату убранныя коврами и цвтами лодки… Этотъ сказочный міръ, гд бродятъ волшебники, маги, упыри, оборотни, увлекъ англійскаго мальчика, и онъ пишетъ на тему одной сказки изъ ‘Тысячи и одной ночи’ драму подъ названіемъ ‘Султанъ Маемаръ’.

Драма восьмилтняго крошки… Конечно, это б_аыло созданіе наивное и дтски-слабое. Но мальчуганъ просиживалъ часы за своими страничками, напрягалъ свой умъ и свою фантазію. Вспомнимъ, что многіе великіе писатели принимались за перо еще въ дтств. Такъ, Пушкинъ писалъ семи лтъ стихи и пьески, Байронъ и Лермонтовъ принимались въ т же годы за драмы и поэмы. Это удлъ исключительныхъ людей.

Изъ всхъ, посщавшихъ домъ отца, Чарльзъ сильнй всего привязался къ двоюродному брату, юнош Джемсу Леметру. Между ребенкомъ и юношей завязалась дружба. Джемсъ однажды свелъ своего маленькаго друга въ театръ, гд какъ разъ давалась драма Шекспира ‘Макбетъ’. Пьеса произвела сильное впечатлніе на мальчика.

Вскор посл того его отдаютъ въ школу. Учитель попался добрый и мягкій, но обстановка школы все же дйствовала плохо на мальчика. И когда позже, уже будучи взрослымъ, онъ описывалъ въ своихъ романахъ мірокъ школы, въ скучныхъ стнахъ которой жужжитъ дтскій рой, эти парты, на которыхъ вырзаны иниціалы именъ, коридоры и классы, въ которыхъ томятся унылые школьники,— то во всемъ этомъ былъ отзвукъ дтскихъ воспоминаній.

Въ школ усилилась нервность хрупкаго мальчика. Съ нимъ иногда бывали нервные припадки. Учился онъ хорошо и удивлялъ своими знаніями всхъ. Отъ товарищей онъ отдалялся, бродилъ одиноко, всегда задумчивый, тихій, занятый какими-то своими мыслями, своими фантазіями.

Но внезапно случились событія, которыя перевернули верхъ дномъ весь прежній образъ жизни семьи Диккенсъ. Наступаютъ времена тхъ страшныхъ событій въ жизни маленькаго Диккенса, о которыхъ онъ и взрослымъ вспоминалъ съ ужасомъ. Отца его перевели въ Лондонъ. Тамъ дла отца пошли все хуже и хуже. Уже нечего было и думать о томъ, чтобы отдать Чарльза въ школу, хотя онъ мечталъ ужъ объ этомъ: ему очень хотлось учиться и пріобртать знанія. Денегъ на жизнь не хватало. Отецъ Чарльза сталъ длать долги. Стали сокращать расходы. Перебрались ‘въ бдный лондонскій кварталъ, въ маленькій домикъ (котеджъ) съ садикомъ. Въ дом ‘воцарилерь уныніе. Чувствовалась уже нищета. Чарльзъ одиноко бродилъ по садику, сидлъ у окна за книгой, предчувствуя, что бдность поведетъ къ чему-нибудь еще боле тяжелому и горькому.

Попыталась мать Чарльза устроить у себя школу и пансіонъ для дтей. Прибили вывску у дверей, стали ждать. Но ни одинъ отецъ съ ребенкомъ не постучался въ дверь пустой школы г-жи Диккенсъ.

А черезъ нсколько дней посл того въ дом ихъ явилась полиція и забрала отца въ долговую тюрьму ‘Маршальси’.

Въ т времена кредиторъ могъ потребовать, чтобъ должника его посадили въ тюрьму и держали тамъ до тхъ поръ, пока онъ самъ или кто-нибудь,.сжалившись надъ нимъ, не заплатитъ его долга.

Бывали случаи, когда въ тюрьму Маршальси сажали молодого человка, который потомъ превращался тамъ въ старика и умиралъ въ тхъ же безрадостныхъ тюремныхъ стнахъ.

Въ романахъ ‘Крошка Дорритъ’ и ‘Давидъ Копперфильдъ’ Диккенсъ описалъ дтскія впечатлнія мрачной тюрьмы, которой теперь уже нтъ.

Каменный пустой дворъ, маленькія клтки — камеры, въ которыхъ, какъ зврей, запираютъ людей, двери съ желзными замками, изможденные люди въ арестантскихъ одеждахъ, высокія стны тюрьмы и мрачное зданіе надъ туманной Темзой, съ возвышающейся срой каменной башней,— на все это испуганно и тоскливо смотрлъ маленькій Чарльзъ. Въ раннемъ дтств ему пришлось столкнуться съ самымъ тяжелымъ и страшнымъ, что есть въ жизни. Фантазеръ и мечтатель, который все представлялъ себ красивыя сказки и мечталъ о заколдованныхъ дворцахъ и садахъ, онъ ребенкомъ былъ выброшенъ на улицу, столкнулся съ бродягами, воришками, нищими, узналъ тюрьму, голодъ и, наконецъ, безпросвтную, тоскливую работу маленькаго фабричнаго рабочаго.

Лучшіе дни своего дтства Диккенсъ провелъ въ тюрьм. По воскресеньямъ, въ свободные дни, мать Диккенса съ его сестренкой Фанни и братишкой, отправлялись къ отцу: тамъ въ тюрьм они проводили вмст цлый день. Мрачными красками Диккенсъ описывалъ эту тюрьму.

Въ то время, какъ отецъ Диккенса короталъ дни свои въ тюрьм, семья его доживала послдніе дни въ ихъ домик и кормилась послдними остатками достоянья Каждый день приходилось продавать какую-нибудь часть имущества, чтобъ на вырученныя деньги сварить обдъ. Домъ все пустлъ и пустлъ, и грустно въ немъ было измученной отъ заботъ и лишеній молодой женщин и двумъ крошкамъ-дтямъ, узнавшимъ уже голодъ и нищету.

Въ конц концовъ въ квартир осталась одна кровать. Нечего было уже продавать. Между тмъ наступила осень и съ нею осенніе холода. Топить было нечмъ. Въ эти горькіе дни послднимъ и единственнымъ утшеніемъ маленькаго Чарльза были его нсколько любимыхъ книгъ, которыя онъ читалъ и перечитывалъ, съ которыми не разставался. Но когда продавать было уже нечего и семь грозилъ голодъ, пришлось Чарльзу, скрпя сердце, забрать свои книжки и отправиться продавать ихъ букинисту. Такимъ образомъ изъ дома исчезло ршительно все. Въ пустую квартиру смотрлъ холодный осенній день сквозь окна, и невольно думалось о безжалостныхъ зимнихъ морозахъ, которые не щадятъ голодныхъ и оборванныхъ бдняковъ.

Маленькому Чарльзу и его сестр пришлось близко подл себя почувствовать ужасъ нищеты и безпомощности. Что было длать имъ? Въ огромномъ, шумномъ Лондон не было ни одной близкой души, кром сидящаго въ тюрьм бдняка-отца. Помощи ждать было неоткуда. Приходилось покинуть квартиру, за которую не было заплачено, и гд-нибудь на улиц умирать отъ холода и голода.

Вотъ тогда-то ребенокъ-Диккенсъ понялъ и до глубины души почувствовалъ весь ужасъ человческой нищеты и безпомощности, перестрадалъ чуткой дтской душой всю тяготу тхъ мукъ, какія тогда переживали онъ и его семья и какія и тогда, и посл, и теперь переживали и переживаютъ тысячи безпомощныхъ бдняковъ. Сердце ребенка не разъ обливалось кровью отъ обидъ и мукъ, и на себ самомъ испыталъ онъ силу терпнія и страданія. Впослдствіи, когда онъ выросъ, именно эти воспоминанія о пережитомъ заставили его съ такой силой и яркостью обрушиваться на безсердечный человческій эгоизмъ, на жестокость и равнодушіе сытыхъ и властныхъ и описывать съ такой необычайной силой ночь зимой на камняхъ лстницы бдняка (‘Холодный домъ’), страданія маленькаго, одинокаго бродяги (‘Оливеръ Твистъ’), горькую участь школьника (‘Николай Никльби’), жизнь бдняковъ въ тюрьм (‘Крошка Дорритъ’) и пр., и пр.

Не зная, какъ быть и что длать, мать Диккенса ршилась перебраться съ двочкой къ отцу въ тюрьму, гд семь заключенныхъ давали помщеніе. Чарльза же, которому тогда было 11-ть лтъ, устроили рабочимъ на фабрик ваксы.

Такимъ-то образомъ мальчикъ сталъ ‘самостоятельнымъ человкомъ’ и самъ для себя зарабатывалъ уже на жизнь. Отца и мать видлъ онъ лишь разъ въ недлю, на фабрик проводилъ три четверти дня, остальное же время тоскливо бродилъ по улицамъ, растерянный, оглушенный шумомъ и грохотомъ лондонскихъ, кипящихъ торговой жизнью, улицъ, съ ужасомъ думая о томъ, что теперь уже нтъ возврата къ чистой и свтлой жизни, къ книгамъ, къ занятіямъ, къ любимымъ трудамъ, что онъ навсегда останется рабочимъ, грубымъ и грязнымъ, или же не выдержитъ этой тяжелой жизни, заболетъ и умретъ. Порой голодъ заставлялъ его останавливаться передъ витриной кондитерской или колбасной и завистливо разсматривать выставленныя на окнахъ вкусныя вещи. Потомъ, вздохнувъ и ощупывая въ карман штанишекъ нсколько мелкихъ заработанныхъ монетъ, онъ отправлялся домой, тамъ въ комнатк, которую нанималъ онъ у одной вдовы, онъ находилъ въ ящик стола свой ужинъ — сыръ и хлбъ, съдалъ его и ложился спать. А на утро снова принимался за свой нелегкій трудъ.

Мальчикъ былъ почти что выброшенъ на улицу. Прямо отъ своихъ книгъ, мечтаній и тихихъ занятій онъ очутился въ дловой коммерческой суетн Лондона, въ грубой рабочей сред, гд никому до него не было дла. Въ своихъ романахъ, гд часто, подъ вымышленнымъ именемъ героя, Диккенсъ описываетъ свое собственное дтство, онъ говоритъ о томъ, что испытывалъ какой-то страхъ передъ шумнымъ, трескучимъ Лондономъ, съ его огромными домами, непрерывнымъ грохотомъ ломовиковъ, экипажей, кэбовъ, конокъ, разносчиковъ, непрерывнымъ движеніемъ длового люда, съ его туманами, дождями, свистками заводовъ, звономъ дилижансовъ и пр., и пр.

Представьте себ среди всего этого коммерческаго ада маленькую, тщедушную фигурку мечтателя, робко жмущагося къ стнамъ, измученнаго и боязливаго. Въ его воображеніи Лондонъ былъ какимъ-то огромнымъ живымъ чудовищемъ. Вотъ какъ ‘по Диккенсу’, т. е. соотвственно характеру описаній самого Диккенса, описываетъ Лондонъ тхъ временъ одинъ талантливый французскій писатель.

‘Дождливый, колоссальный необъятный Лондонъ, отдающій запахами раскаленнаго чугуна и сажи, постоянно дымящійся въ густомъ туман… Тянутся ряды доковъ, теряясь вдали, заполненные кабестанами, тюками, кишащіе людьми, которые карабкаются на мачты, сидятъ верхомъ на реяхъ, а на пристани миріады другихъ, нагнувшись, вкатываютъ въ подвалы бочки.

‘Все это волнуется на берегахъ, въ гигантскихъ амбарахъ, омываемыхъ гнилой и темной водой Темзы, въ лсу мачтъ и балокъ, разрывающихъ тучи въ неб… И въ то же время по всмъ направленіямъ мчатся и гудятъ позда, издавая свистки, изрыгая клубы дыма. Среди туманныхъ улицъ тускло горятъ фонари, сверкаютъ рекламы и катятся волны каретъ среди вчно занятыхъ, молчаливыхъ людей, съ устремленными впередъ глазами и прижатыми локтями’.

Въ такой-то обстановк мрачной лондонской улицы провелъ свое дтство Диккенсъ. Онъ былъ — ‘дитя улицы’, потому что въ комнатк своей только ночевалъ.

— Не странно ли, замтилъ однажды Диккенсъ, что бдному ребенку самое тяжелое въ жизни приходится переносить въ самый хрупкій и нжный возрастъ, что именно на слабыя плечи ребенка взваливаютъ самыя большія тяжести? Возьмите, напримръ, этихъ безчисленныхъ дтей мастеровыхъ, отданныхъ на услуженіе къ сапожникамъ, портнымъ, столярамъ, въ лавочки, въ пивныя… Когда эти дти пройдутъ всю тяжкую мудрость своего ученья и выучатся ремеслу, они становятся мастерами или приказчиками, и жизнь ихъ бываетъ тогда гораздо лучше. Но въ дтств, робкія, слабыя, жаждущія ласки и участья, они терпятъ голодъ, холодъ, побои, униженья, грязь, лишенія, все то, что трудно вынести даже взрослому человку. Не дико ли это?

И если въ такую среду, въ такую жизнь попадаетъ ребенокъ, уже развившійся дома, любящій все красивое, нжное, мечтатель, маленькій поэтъ, то ему переносить такую жизнь все равно, что быть на каторг.

И именно это выпало на долю Диккенсу.

Какъ будто нарочно чья-то невидимая рука бросила его, боящагося, тихаго, страдающаго, но съ дтства одареннаго способностью все видть, наблюдать и замчать, въ эту грубую и тяжелую гущу жизни и сказала: ‘Смотри, увидишь здсь своими дтскими глазами человческое горе, страданіе униженныхъ, брошенныхъ и забытыхъ судьбою, муку дтей, муку двушекъ и юношей, страданье безпомощныхъ стариковъ… Увидишь все это, и разскажешь такъ, какъ до тебя никто не разсказывалъ про человческую жизнь. Изъ притоновъ нищеты, изъ лачугъ умирающихъ отъ болзней и стужи бдняковъ — ты поднимешься къ палатамъ счастливыхъ людей, чтобъ сказать имъ, что человкъвезд человкъ, чтобъ описаніемъ мукъ голоднаго и тоски несчастнаго заставить задуматься счастливаго’…

Именно это и выполнилъ Диккенсъ, онъ описалъ все, что видлъ, въ десяткахъ большихъ томовъ… Но пока онъ для насъ еще маленькій рабочій, и мы вернемся къ его грустному существованію.

Вотъ какъ онъ описываетъ въ своихъ воспоминаніяхъ мсто работы:

‘Фабрика помщалась въ старомъ потрескавшемся дом, выходящемъ на Темзу и совсмъ заполненномъ крысами. Я вижу комнаты, съ мрачными стнами, лстницы, источенныя червями, по которымъ бгаютъ огромныя срыя крысы, издавая рзкій пискъ, и сырой погребъ, и пыль, и плсень, выступающую повсюду. Контора и касса помщались въ комнат перваго этажа, окна которой открывались на рку. Въ одномъ изъ угловъ этой комнаты помстили меня. Работа моя заключалась въ томъ, что я покрывалъ банки съ ваксой бумагой, пропитанной масломъ, потомъ сверху обертывалъ еще голубой бумагой, обвязывалъ тесьмой и обрзывалъ ея концы. Затмъ я наклеивалъ на банку ярлыкъ,— и она была готова. Внизу въ погреб работали еще трое дтей. Скоро въ погребъ перевели и меня. Мы вс были украшены изодранными фартуками и бумажными колпаками. Товарищей звали Бобъ и Гринъ, одинъ былъ сыномъ посыльнаго, другой извозчика’.

Здсь-то втроемъ стояли три маленькихъ рабочихъ — Диккенсъ. Бобъ и Гринъ — и съ утра до вечера возились съ банками ваксы. Въ сыромъ смрадномъ воздух Чарльзъ скоро сталъ блднымъ, даже зеленоватымъ. Работа въ этой духот и грязи была однообразной и утомительной.— ‘Когда я вспоминаю это время, говоритъ Диккенсъ,— я дрожу’…

День за днемъ, мсяцъ за мсяцемъ проходили. Чарльзъ мечталъ и молился о томъ, чтобы измнилась какъ-нибудь его судьба, чтобъ кончились нужда и его подневольный, убивающій всю жизнь трудъ. Но не было избавленія ниоткуда.

Питался Диккенсъ провизіей, которую бралъ утромъ изъ дома, ходить въ самый бдный ресторанъ не позволяла ему скудость его жалованья. Одна сосиска и двухъ-копеечный хлбецъ — вотъ и весь обдъ Чарльза. Ребенокъ велъ полуголодное существованіе, иногда, вмсто сосиски, онъ съдалъ кусочекъ сыра и запивалъ его стаканомъ пива. Молодой аппетитъ даже у хилаго мальчика протестовалъ, и Диккенсъ по цлымъ недлямъ мечталъ о сытномъ и вкусномъ обд. Однажды онъ расхрабрился, ршилъ хорошо пообдать и отправился въ большой ресторанъ. Въ цляхъ экономіи, Чарльзъ захватилъ съ собою хлбъ, предполагая, что если онъ пойдетъ со своимъ хлбомъ, то обдъ въ ресторан, ему дешевле обойдется. Оборваннаго мальчугана не смутилъ на этотъ разъ ни видъ швейцара у дверей, ни нарядная обстановка ресторана, ни разные господа, сидвшіе за столиками. Нсколько времени Чарльзъ копилъ себ изъ своихъ заработковъ на обдъ и теперь храбро слъ за столикъ и потребовалъ себ обдъ. Офиціанты удивленно сошлись смотрть на мальчугана, пришедшаго въ ресторанъ съ кускомъ хлба подъ мышкой, подали обдъ и на чай съ него не взяли.

Дружилъ все это время Чарльзъ съ своей младшей сестренкой Фанни. У нея были рдкія музыкальныя способности и позже она поступила въ Академію Искусствъ, гд прекрасно училась. По воскресеньямъ Чарльзъ отправлялся въ тюрьму и цлый день игралъ тамъ съ сестренкой. Въ конц концовъ, онъ ршилъ тоже поселиться въ тюрьм, чтобы хотя по вечерамъ быть въ своей семь, и съхалъ отъ старой дамы, у которой жилъ. Онъ снялъ комнату въ одномъ изъ зданій во двор тюрьмы. За стной была Темза. По вечерамъ изъ тумана оттуда звучали гуднье пароходныхъ трубъ, свистки съ баржъ… Надъ Темзой поднималась въ туманъ одна изъ мрачныхъ башенъ тюрьмы Маршальси. И фантазію мальчика все это настраивало на мрачный ладъ. Уже тогда ему грезились т странныя созданія, полу-дйствительныя, полу-сказочныя, которыхъ описалъ онъ потомъ въ своихъ романахъ, какъ ‘Лавка древности’ и въ ‘Святочныхъ разсказахъ’.

Жилище Чарльза въ тюремномъ помщеніи тоже было не роскошное. Комнатка его помщалась на чердак, и спалъ онъ на голомъ полу. Но даже это помщеніе было лучше, чмъ прежнее,— усталый и измученный мальчикъ хоть вечеромъ могъ побыть въ кругу близкихъ ему людей.

Каждый день, едва туманное утро проникало свтомъ сквозь слуховое окно на чердак, и доносились пронзительные ненавистные свистки фабрикъ, призывающіе рабочихъ на работу, Чарльзъ подымался, наскоро кончалъ свой нехитрый туалетъ, съдалъ приготовленный хлбъ и выходилъ во дворъ. У воротъ онъ поджидалъ, пока сторожъ откроетъ тяжелую дверь, запиравшуюся на ключъ, и выходилъ на набережную Темзы.

Здсь уже кишла рабочая суета. Нагружались баржи и барки, двигались рабочіе, сквозь дымные слои облаковъ тускло рдло солнце и бросало мрачный отблескъ на грязную поверхность рки. Недалеко отъ пристани стоялъ небольшой старый домъ, съ закрытыми наглухо ставнями оконъ и дверей. Оттуда по утрамъ выходилъ низенькій уродливый старичокъ въ ветхомъ и пестромъ кафтан, спшилъ куда-то, длая самыя необычайныя гримасы на своемъ лиц. Иногда ставни оконъ въ этомъ дом открывались, и тогда проходившій мимо Чарльзъ могъ видть необычайное обиліе странной мебели, заполнявшей весь домъ, а между вещами иногда мелькало хорошенькое личико хрупкой тоненькой двочки. И этотъ странный домъ, и уродливый старикашка, длающій злыя гримасы, и двочка въ дом — все это очень занимало воображеніе маленькаго Диккенса. Надо замтить, что память у него была отличная и то, что его интересовало, онъ до мелочей помнилъ. Такъ, напр., этотъ домикъ, и старикъ, и двочка, и набережная Темзы, гд онъ ихъ видлъ,— все это, описанное совершенно точно, вошло въ его романъ,— ‘Лавка древностей’. Тамъ эта двочка описывается подъ именемъ Нелли, а на набережной, чтобъ увеличить тревожную грубую суету дневной работы, суету, пугавшую сердце маленькаго Чарльза, онъ помстилъ огромный заводъ, шумный, пылающій огнями, грохочущій машинами, съ раскаленными звами громадныхъ печей, возл которыхъ копошатся усталые, грязные рабочіе.

Уже тогда, ребенкомъ, Чарльзъ чувствовалъ, что жизнь бдныхъ людей слишкомъ тяжелая, первыя картины этой рабочей жизни бдняковъ видлъ онъ на набережной. И, выросши, описалъ эти впечатлнія дтской жизни, отъ которой ветъ той болью за людей, которыя переживалъ самъ маленькій Чарльзъ.

Наблюдательный и задумчивый, онъ во всемъ находилъ пищу для своего ума и воображенья. Недостатокъ ученія и вообще скуку своей бдной жизни онъ отчасти возмщалъ наблюденіями и фантазіями. Все. что ни встрчалъ онъ на улицахъ, въ магазинахъ, на фабрик, интересовало его, заставляло думать надъ этимъ, дополнять слышанное воображеніемъ. Нердко, погруженный въ свои вымыслы и наблюденія, мальчикъ не замчалъ, какъ кончалъ свой огромный путь отъ тюрьмы къ фабрик.

Становясь за свою стойку и принимаясь за банки ваксы, Чарльзъ не томился отъ скуки, но продолжалъ занимать себя своими фантазіями. Ребяческій мозгъ его непрерывно работалъ и спасалъ его отъ тоски, отъ страданій. Онъ вспоминалъ книги, которыя онъ читалъ, героевъ этихъ книгъ,-ихъ жизнь, ставилъ въ новыя положенія этихъ героевъ и слдилъ за разными случайностями ихъ жизни, которыя выдумывалъ онъ самъ. Или же самъ сочинялъ различныя исторіи, сказки, забавляя себя ими, въ то время, какъ руки его сами двигались, обертывая банку бумагой и завязывая ее тесьмой.

Когда гудлъ вечерній гудокъ и рабочіе высыпали изъ фабрики, выходилъ на улицу и Чарльзъ и устало брелъ домой. У воротъ тюрьмы уже стояли продавщицы съ лотками и обитательницы тюрьмы. Въ ожиданіи, пока сторожъ откроетъ дверь, маленькій Чарльзъ забавлялъ всю компанію своими исторіями, которыя онъ сочинялъ.

Однажды ему стало не втерпежъ и, придя вечеромъ домой, со слезами онъ началъ умолять отца взять его съ фабрики, разсказывая обо всемъ, что ему приходилось переживать. Но отецъ тогда ничего не могъ сдлать: кром Чарльза у него было еще пять дтей, а той маленькой пенсіи, которую онъ получалъ, какъ бывшій чиновникъ, еле хватало на всю семью.

Но вотъ, наконецъ, случилось и радостное событіе. Отецъ получилъ небольшое наслдство отъ какого-то умершаго родственника. Семья перебирается изъ тюрьмы, нанимаетъ квартиру въ город. Чарльзъ надется, что теперь, осуществятся его мечты — бросить фабрику, поступить въ учебное заведеніе, стать образованнымъ и пользоваться всмъ прекраснымъ въ жизни. Мальчикъ заводитъ объ этомъ разговоръ съ отцомъ, но — къ ужасу ребенка — отецъ и теперь на это не соглашается. Это была сильнйшая обида, полученная Чарльзомъ отъ родителей, которую онъ никогда не могъ забыть.

Все труднй становится ему посщать фабрику. Все печальнй для него становились грезы о другой жизни. Однажды сестра Фанни взяла его съ собою въ Королевскую Академію Искусствъ на торжественный актъ. Мальчикъ былъ смущенъ и очарованъ великолпіемъ обстановки зала, какой онъ никогда не видлъ, нарядной толпой ученицъ, учителей и гостей. Когда же подъ звуки музыки стали раздавать оказавшимъ успхи ученикамъ и ученицамъ награды, и въ числ другихъ получила награду сестренка Чарльза — Фанни, мальчикъ вдругъ вспомнилъ вс прежнія свои мечты о свтлой жизни, о школ, вспомнилъ свое полуголодное, грязное и несчастное существованіе и внезапно разрыдался…

Избавленію Чарльза отъ фабрики помогло то, что отецъ поссорился съ фабрикантомъ, у котораго служилъ мальчикъ, и его взяли съ фабрики.

Наступаетъ ршительная перемна въ жизни Диккенса,— другая полоса жизни.

II.

Такъ какъ небольшое состояніе, полученное благодаря наслдству, у отца теперь было, да и къ тому же онъ поступилъ на мсто въ редакцію одной газеты въ качеств репортера (т. е. человка, доставляющаго въ газету свднія о событіяхъ, случившихся за день), то Чарльза можно было опредлить въ школу.

Онъ, дйствительно, поступаетъ въ Коммерческую Академію Вашингтоунъ-Гоузъ.

Здсь Диккенсъ начинаетъ понемногу оправляться отъ лишеній прошлой жизни. Онъ поздоровлъ физически, укрпляетъ нервы, съ любовью много учится и порой предается беззаботному веселью въ кругу товарищей.

Преподаваніе въ школ велось довольно плохо. Это была та типичная старая англійская школа, которую потомъ такъ хорошо описалъ въ своихъ романахъ — ‘Давидъ Копперфильдъ’ и ‘Николай Никльби’ — Диккенсъ, высмивая порядки этой школы. Учителя мало обращали вниманія на учениковъ, заставляли ихъ зубрить наизусть учебники, вселяли не интересъ къ ученію, къ наукамъ, а скуку и отвращеніе. Въ довершеніе всего, и послушанія добивались посредствомъ царившихъ тогда въ школ побоевъ и тлесныхъ наказаній. Ученики ненавидли учителей, учителя терпть не могли дтей. Толпа школьниковъ, запертая въ четырехъ стнахъ, надъ истрепанными надовшими учебниками, томилась, скучала, проказничала, тайкомъ читала разныя книжки, изрзывала доски партъ иниціалами, слонялась по коридорамъ. Все зданіе отдавало скукой и тоской. Именно такъ описывалъ все это потомъ Диккенсъ, мастерски изображая комическія фигуры старыхъ педагоговъ.

Но несмотря на вс эти неблагопріятныя условія, Диккенсъ усердно учился. Поработавъ, онъ охотно присоединялся къ играющей толп школьниковъ, вмст съ ними бгалъ, заводилъ игры, воспитывалъ съ ними блыхъ мышей въ партахъ, писалъ забавныя сценки и потомъ разыгривалъ ихъ съ товарищами.

Поучившись нкоторое время, Диккенсъ, по требованію отца, желавшаго сократить расходы, бросилъ школу и поступилъ клеркомъ (писцомъ) въ контору, на небольшое жалованье.

Новый интересный мірокъ раскрылся передъ юношей, который онъ потомъ подробно описывалъ въ своихъ книгахъ.

Въ сырыхъ и низкихъ подвалахъ огромныхъ лондонскихъ домовъ помщаются разнообразнйшія конторы купцовъ, нотаріусовъ, магазиновъ, адвокатовъ и пр. Нердко эти конторы являются чмъ-то въ род раскинутой паутины, куда попадаетъ, какъ муха, наивный неопытный простакъ, котораго дльцы обираютъ, какъ липку. Конторы эти, грязныя, еле освщенныя низкими окнами и тусклыми лампами, заполнены столами, на которыхъ валяются груды конторскихъ книгъ. Содержитъ контору какой-нибудь длецъ (иногда компанія изъ двухъ и трехъ), и у него въ услуженіи нсколько заморенныхъ клерковъ. Они встаютъ до зари, цлый день сгибаютъ спину надъ записями и получаютъ за это гроши. Вся ихъ жизнь проходитъ въ утомительномъ труд за эти гроши, при чемъ здсь они получаютъ первые уроки ловкаго коммерческаго плутовства, обмана, проводя всю жизнь въ душномъ воздух конторъ, не интересуясь ничмъ, кром конторскихъ книгъ и коммерческихъ длъ. Оттого выработался въ конц концовъ ‘типъ’ клерка, воспитался рядъ людей, которыхъ профессія длала почти всхъ одинаково-жалкими и скучными. Диккенсъ любилъ мастерски описывать людей такого типа, но самъ онъ такимъ не сдлался.

Въ немъ жила упорная мечта выбиться изъ жалкаго положенія несчастнаго писца и занять боле высокое мсто въ жизни. И теперь онъ былъ уже не робкимъ, измученнымъ мальчуганомъ, который только плакалъ, тосковалъ и съ ужасомъ смотрлъ на страданія людей, на тяжкую работу и нужду бдняковъ, на жестокость и безсердечіе хозяевъ. Теперь это былъ сильный и смлый юноша, который ршилъ изо всхъ силъ пробивать себ дорогу въ жизни, зарабатывать себ на хлбъ, а вс свободные часы отдавать ученію, пріобртенію знаній, безъ которыхъ нельзя ничего завоевать въ жизни. Такъ онъ и сдлалъ.

Свободные часы спшилъ онъ отдать чтенію. Онъ посщалъ огромные читальные залы великолпной библіотеки Британскаго музея, гд сотни двушекъ и юношей ежедневно занимали мста за столами, склонившись надъ книгами. Тамъ Диккенсъ раскрывалъ классиковъ родной и иностранной литературы и уносился въ тотъ міръ, который всегда былъ любимымъ для него. Страсть къ чтенію, развившаяся въ немъ съ дтства, не умерла.

Но положеніе Чарльза все-таки не завидное. Работа его въ контор оплачивалась очень скудно, требовала для себя слишкомъ много времени и въ будущемъ не сулила ничего отраднаго. Надо было добиться такой работы, которая улучшила бы условія жизни и дала бы возможность заниматься Диккенсу любимымъ трудомъ.

Видя, что отецъ его служитъ въ газет репортеромъ и зарабатываетъ благодаря тому, что изучилъ такъ называемую ‘стенографію’ (искусство быстро записывать рчи на собраніяхъ посредствомъ особой системы знаковъ, сокращающей время записыванія), Чарльзъ ршилъ послдовать примру отца и самъ усердно занялся стенографіей.

Изучивъ ее, онъ сумлъ пристроиться въ одной газетк, бросилъ контору, и для него началась тревожная, нервная жизнь репортера.

Газета живетъ интересами сегодняшняго дня,— всмъ тмъ, что случилось за день. Преступленія, собранія, крахи конторъ, происшествія въ домахъ и на улицахъ — все это долженъ знать репортеръ и немедленно доставлять объ этомъ свднія въ редакцію газеты.

Что касается Диккенса, то онъ доставлялъ свднія изъ одной области. Именно,— онъ долженъ былъ стенографировать рчи, которыя произносились тогда на различныхъ важныхъ общественныхъ собраніяхъ, въ залахъ суда и пр. Записанное же надо было какъ можно скоре доставлять въ редакцію.

Диккенсъ юмористически рисуетъ, какъ съ быстротой курьеровъ мчался онъ на мсто какого-либо собранія, не обращая никакого вниманія на дождь, грязь, грозу, на ночь и непогоду. Какъ, присутствуя гд-нибудь при выход депутатовъ изъ собранія, онъ подъ проливнымъ дождемъ развертывалъ свой зонтъ, сгибался и, кое-какъ приладившись, на колн записывалъ на бумажк чьи-либо слова. Какъ иногда, летя въ карет со скоростью стрлы, подпрыгивая на ухабахъ, онъ спшилъ изъ какого-нибудь предмстья въ редакцію и въ этомъ неудобномъ положеніи, раскачиваясь отъ толчковъ въ карет, онъ при свт фонаря записывалъ какое-нибудь происшествіе.

Все это длалось для скорости. Редакторъ принималъ исполнительнаго и быстраго Диккенса съ распростертыми объятіями, уплачивалъ вс расходы и благодарилъ за скорость. Много было курьезовъ въ репортерской жизни Диккенса, но отсюда, изъ этой дятельности, пошелъ онъ къ своему будущему. Диккенсу въ то время было 23 года.

Скоро его пригласили въ другую, боле распространенную газету. Здсь Диккенсъ началъ, писать разсказы.

До того, какъ Диккенсъ попалъ въ газету, онъ хотлъ поступить на сцену и сдлаться актеромъ. Комическій талантъ у него, дйствительно, былъ: онъ умлъ очень хорошо разсказывать различныя сценки, потшая всхъ присутствующихъ, а впослдствіи выступалъ публично, читалъ и участвовалъ въ любительскихъ спектакляхъ. Въ теченіе нсколькихъ недль Диккенсъ практиковался у себя дома, разучивая передъ зеркаломъ различные жесты, движенія и выраженія лица. Въ одномъ изъ маленькихъ театровъ ему назначили вечеръ, когда онъ долженъ былъ выступить на пробу въ небольшой роли. Дло было зимой. И какъ разъ за нсколько дней до назначеннаго спектакля Диккенсъ простудился, заболлъ и слегъ. Видно, не судьба ему была сдлаться артистомъ. А вскор посл того Диккенсъ сдлался репортеромъ и о театр совсмъ забылъ.

Но несмотря на то, что репортерская работа отнимала много времени и очень утомляла, молодого Диккенса все-же тянула къ себ другая любимая работа. И онъ по вечерамъ, въ свободные часы, сидлъ за нею. Ему хотлось писать не сообщенія о томъ, гд что случилось, а описывать жизнь людей, ихъ горе и радости, забавныя приключенія съ ними, различныя мстности, дома, города и пр. И вотъ однажды Диккенсъ закончилъ первый свой разсказъ — ‘Обдъ въ алле тополей’ и ршился гд-нибудь его напечатать.

Это было въ 1833 году. Переписавъ свой разсказъ, Диккенсъ вложилъ рукопись въ пакетъ и понесъ въ редакцію одного небольшого лондонскаго журмальчика. Зданіе редакціи помщалось, во двор, и у дверей его былъ большой ящикъ, куда опускались письма и пакеты.

Диккенсъ бросилъ въ ящикъ свой пакетъ и пошелъ домой. А черезъ мсяцъ, сидя въ одной библіотек и перебирая новые журналы, Диккенсъ къ своей неописанной радости увидлъ, свой разсказъ напечатаннымъ.

Это было такъ неожиданно для него и такъ его взволновало, что онъ долженъ былъ выйти въ другую пустую комнату и остаться тамъ одинъ со своей радостью.

Такъ началась его литературная, карьера.

Но дятельность репортера онъ продолжалъ своимъ чередомъ, потому что она давала ему средства къ существованію.

Когда появились прибавленія воскресныя къ той газет, въ которой работалъ Диккенсъ, онъ предложилъ редактору печатать въ этихъ прибавленіяхъ маленькіе разсказы изъ лондонской жизни, за подписью — ‘Боцъ’.

Эти очерки Боца скоро появились. Это былъ рядъ картинокъ городской жизни, рисующихъ купцовъ, писцовъ, чиновниковъ, уличныхъ дтей, бродягъ, комедіантовъ и пр.

Но все это не было настоящимъ началомъ славной дятельности Диккенса. Онъ сталъ на свою дорогу знаменитаго англійскаго писателя тогда, когда сталъ выпускать по частямъ свой комическій романъ ‘Посмертныя записки Пикквикскаго клуба’.

Мысль написать этотъ романъ пришла въ голову Диккенса такимъ образомъ.— Въ то время жилъ въ Лондон извстный, очень талантливый художникъкаррикатуристъ Сеймуръ. Его каррикатуры, смшныя и очень живыя, забавляли всю Англіи. Сеймуръ отъ времени до времени выпускалъ цлый рядъ (серіи) каррикатуръ, посвященныхъ изображенію однихъ и тхъ же выбранныхъ имъ лицъ въ различныхъ положеніяхъ. Здсь были купцы, помщики, барышни, шалуны-мальчишки, дворники, лакеи, горничныя. Передъ зрителемъ развертывались цлыя картины ихъ жизни, очень забавныя.

Издателямъ каррикатуръ этого художника Диккенсъ предложилъ написать смшной и забавный романъ и выпускать его съ рисунками этого художника. Въ роман своемъ Диккенсъ ршилъ осмять увлеченія всхъ англичанъ охотой, рыбной ловлей, путешествіями, разыскиваніемъ древностей и пр.

Издатели согласились. И вотъ въ самой большой лондонской газет ‘Таймсъ’ появилось объявленіе о томъ, что на дняхъ появится въ свтъ комическій романъ Чарльзъ Диккенса подъ названіемъ ‘Посмертныя записки Пикквикскаго клуба’ съ рисунками художника Джона Сеймура, изданіе фирмы юмористическихъ изданій.

Когда появилась первая часть этого романа, то успхъ его превзошелъ вс ожиданія автора и издателей. Это было полное торжество Диккенса.

Первые выпуски разошлись въ количеств сорока тысячъ экземпляровъ. Это принесло Диккенсу большой доходъ. Послдующіе выпуски все увеличивали интересъ къ роману публики. Его расхватывали быстро. Старъ и младъ зачитывались ‘Записками Пикквикскаго клуба’ и хохотали надъ нимъ до упаду. Въ теченіе нкотораго времени книжечки романа о Пиквик можно было видть всюду: на прилавк магазина, на стол конторы, въ гостиной богача, въ лачужк столяра, въ каморк швеи…

Разсказываютъ, что больные спрашивали у доктора, доживутъ ли они до выхода слдующаго выпуска романа. Не было дома, гд не говорили бы или не читали о мистер Пикквик. Романъ въ короткое время сталъ моднымъ. Изъ увлеченія похожденіями Пикквика появились ‘Магазины Пик’ квикъ’, ‘трости Пикквикъ’, ‘спички Пикквикъ’, ‘шляпы Пикквикъ’, по улиц катились ‘кэбы Пикквикъ’. Словомъ, успхъ былъ необычайный.

Диккенсъ былъ ободренъ. Начало оказалось необыкновенно удачнымъ. Онъ съ жаромъ принялся за дальнйшія главы своего романа о Пикквик, работая надъ нимъ съ большимъ увлеченіемъ.

Что же это за ‘Посмертныя записки Пикквикскаго клуба’ и почему он имли такой успхъ?..

Разскажемъ вкратц содержаніе этого романа. Въ центр его стоитъ внушительная фигура самого мистера Пикквика. Это почтенный старецъ, еще очень подвижный и живой, добродушный толстякъ, который любитъ посидть въ компаніи, покурить трубку и выпить грогу и эля (англійскіе напитки), послушать разныя исторіи, поразсказать самому что-нибудь и вообще повеселиться. Мистера Пикквика обуреваетъ горячая страсть къ историческимъ открытіямъ. Подобно ученымъ, занимающимся изученіемъ быта людей въ глубокой древности (археологамъ), Пикквикъ также хочетъ разъзжать по различнымъ мстамъ, гд, по слухамъ, сохранились еще остатки древности, рыться въ земл, находить тамъ какія-нибудь старыя вещи, оповщать съ торжествомъ объ этомъ ученыя общества и получать за это одобренія и награды.

Съ этой цлью мистеръ Пикквикъ устраиваетъ общество, или клубъ, называетъ его своимъ именемъ — ‘Пикквикскимъ’, такъ какъ онъ основатель и избранъ предсдателемъ его, и привлекаетъ еще нсколько членовъ. Въ общество вошли: толстый и очень чувствительный Тропманъ, ухаживающій за каждою дамой, сухопарый и длинный мистеръ Уинкль, который объявилъ себя великолпнымъ стрлкомъ, и мистеръ Снодграсъ, заявившій, что онъ безподобный наздникъ.

Съ этими четырьмя ‘джентльменами’ былъ еще лакей Пикквика, разбитной и веселый парень. Собравшись вмст, эти господа ршили предпринять веселую и полезную поздку по окрестностямъ Лондона, чтобы поискать древностей и кром того предаться спорту, т. е. ружейной охот, зд на лошадяхъ и пр.

Во время поздки съ этими джентльменами происходитъ цлый рядъ курьезнйшихъ случаевъ, чрезвычайно смшно и живо описанныхъ. Событія и случайности въ роман перепутаны и связаны между собой.

Мы ограничимся здсь пересказомъ нсколькихъ смшныхъ эпизодовъ изъ этой знаменитой книги Диккенса, одной изъ лучшихъ среди всхъ его сочиненій, сразу создавшей ему крупный успхъ и извстность.

Мистеръ Пикквикъ съ друзьями вначал попадаютъ въ небольшую англійскую деревню, останавливаются на постояломъ двор, обдаютъ и затмъ идутъ гулять по деревн. Во время этой прогулки вниманіе Пикквика, важно шествовавшаго по деревн, сдого, съ розовыми щеками, въ очкахъ и съ огромнымъ животомъ,— привлекъ камень, лежащій у порога одной избы. Пикквикъ останавливается и блднетъ. Онъ видитъ на камн какую-то полустертую надпись. Ему представляется, что этотъ камень носитъ слды давней доисторической жизни. Онъ наклоняется |и дрожащими руками начинаетъ выкапывать камень, подъ громкій хохотъ собравшихся деревенскихъ мальчишекъ, не понимавшихъ, для чего это почтенный господинъ занялся вырываніемъ изъ земли камней. Пикквикъ вырылъ камень, бережно завернулъ его въ свой носовой платокъ и съ торжествомъ вмст съ друзьями пошелъ въ гостиницу.— ‘Я совершилъ великое открытіе’, говорилъ онъ. По случаю этого открытія друзья изрядно выпили. На другой же день подробное оповщеніе объ открытіи полетло отъ Пикквика въ лондонскія ученыя общества. Начался большой шумъ. Устраивались засданія обществъ, гд показывали этотъ камень и говорили рчи по поводу его. Газеты подняли перебранку по поводу самого открывшаго: одни ругали его, другіе хвалили. Мистеръ Пикквикъ чувствовалъ себя на верху блаженства. И вдругъ крестьянинъ, у порога дома котораго лежалъ этотъ камень, заявилъ, что онъ самъ выдолбилъ на камн эти буквы, которыя Пиквикъ принялъ за слды древней жизни. Такъ кончилась смхомъ вся ‘исторія съ открытіемъ.

Здсь Диккенсъ осмялъ увлеченіе разныхъ господъ историческими открытіями, которыя ничего общаго съ ученой дятельностью не имютъ.

Потомъ Пикквикъ съ друзьями очутились въ сосднемъ городк. По дорог къ нимъ присталъ болтливый и назойливый господинъ, назвавшійся мистеромъ Джунглемъ, который занималъ все общество выдуманными необыкновенными исторіями. Впослдствіи этотъ Джунгль оказался большимъ плутомъ и надлалъ много хлопотъ мистеру Пикквику.

Компанія вечеромъ засдала въ верхнемъ этаж гостиницы и ужинала. На стол стояло много бутылокъ, изъ которыхъ вс усердно наливали въ свои стаканы. За окномъ гостиницы звенлъ дождь, а въ столовой горлъ каминъ, и друзья за столомъ, уставленномъ вкусными кушаньями и бутылками, съ трубками въ рукахъ, чувствовали себя великолпно.

Джунгль такъ усердно подливалъ Пикквику и друзьямъ изъ бутылокъ въ рюмки, не забывая и себя, что Пикквикъ, Снодграсъ и Уинкль скоро опустились въ кресла и погрузились въ глубокій сонъ. А изъ нижняго этажа гостиницы въ то же время раздались звуки музыки. Оказалось, что внизу балъ, на которомъ пляшутъ многія изъ горожанокъ съ мстными горожанами. Тропману ужасно захотлось пойти на балъ и поплясать съ дамами. Но пойти одинъ онъ не ршался, а Джунглю мшалъ его плохой старый костюмъ. Тогда Джунгль далъ совтъ: пойти въ комнату Уинкля, взять изъ его чемодана новый костюмъ и позволить ему, Джунглю, одть его. А потомъ, посл бала, они костюмъ положатъ на прежнее мсто. Тропманъ былъ доволенъ этой выдумкой, и они такъ и сдлали. Но на балу случилось происшествіе. Джунгль сталъ ухаживать очень ловко за старой и богатой дамой, за которой увивался военный докторъ. Черезъ нсколько минутъ Джунгль оттеръ доктора на задній планъ и принялся танцовать съ его дамой и ухаживать за нею. Это такъ взбсило военнаго доктора, что онъ въ конц бала, когда Тропманъ и Джунгль шли на верхъ спать, подбжалъ къ Джунглю и желая вызвать его на дуэль, всунулъ ему въ руку свою визитную карточку, — условный знакъ вызова на дуэль. Но Джунгль не имлъ никакого намренія подставлять свою грудь подъ выстрлъ, повертлъ карточку и заявилъ доктору, что онъ, слава Богу, здоровъ и въ услугахъ доктора не нуждается. Потомъ онъ шмыгнулъ въ дверь и оставилъ взбшеннаго доктора одного.

Тотъ на другое утро, не зная фамиліи Джунгля и замтивъ только его костюмъ, разспросилъ лакея гостиницы о фамиліи господина, носящаго такой-то костюмъ. Лакей отвтилъ, что описанный костюмъ носитъ мистеръ Снодграсъ. Тогда докторъ посылаетъ къ Снодграсу двухъ товарищей офицеровъ съ вызовомъ на дуэль. И вотъ утромъ будятъ посл пирушки Снодграса, ведутъ въ залъ, гд ждутъ его офицеры, заявляющіе, что Снодграсъ оскорбилъ ихъ пріятеля и долженъ принять вызовъ

Снодграсъ ошеломленъ. Онъ не можетъ прійти въ себя отъ вчерашней попойки и ршительно не помнитъ, кого онъ обидлъ. Но такъ какъ онъ знаетъ, что былъ вчера нетрезвъ и что въ такомъ состояніи часто длаютъ глупости, которыя потомъ улетучиваются изъ памяти, то ршаетъ, что онъ, дйствительно, вчера кого-то обидлъ. Когда же ему описываютъ его собственный костюмъ, въ которомъ щеголялъ на балу Джунгль, Снодграсъ, ничего не знавшій о переодваньи, окончательно убждается въ своей виновности и, скрпя сердце, вызовъ принимаетъ.

Дуэли онъ отчаянно боится. Тмъ боле, что, нахваставшись о себ, какъ о превосходномъ стрлк, онъ на самомъ дл никогда не держалъ въ рукахъ оружія и даже не знаетъ, какъ съ нимъ обходиться. Но гордость и стыдъ передъ друзьями мшаютъ ему просить извиненія.

Цлый день тайкомъ ведутся приготовленія. Обливаясь слезами, Снодграсъ пишетъ у себя въ комнат завщаніе. Наконецъ, наступаетъ назначенный часъ. Вс идутъ за городъ къ мсту дуэли. Докторъ отворачивается отъ Снодграса, увренный, что передъ нимъ тотъ самый Джунгль, который столь нагло отбилъ у него на балу даму. Но, когда противниковъ ставятъ одного противъ другого, и они подымаютъ пистолеты, докторъ, посмотрвъ на Снодграса, вдругъ вытаращилъ глаза и выронилъ пистолетъ.— ‘Да это не тотъ’, закричалъ онъ. Вс изумились. Снодграсъ такъ обрадовался такому исходу дла, что упалъ въ объятія доктора. И всю эту исторію заключили веселымъ пиромъ.

Затмъ Пикквикъ и его друзья попадаютъ въ. домъ къ деревенскому помщику. Здсь Диккенсъ великолпно описываетъ жизнь деревенскаго помщика и нравы его веселой жизни. Помщикъ добродушный, толстый и хлбосольный. У него дв дочери и старая два сестра. Любопытенъ его слуга, Джоэ, молодой парень, который такъ толстъ, что весь лоснится отъ жира, щеки его надуты, какъ два красныхъ яблока, и онъ отличается тмъ, что всегда спитъ. Посадятъ его на козлы везти куда-нибудь, онъ беретъ вожжи въ руки и засыпаетъ. Стоитъ ли онъ за столомъ, прислуживая обдающимъ, онъ подастъ одно блюдо и заснетъ, его будятъ, онъ приноситъ другое и снова засыпаетъ. Не спитъ онъ тогда, когда ему позволяютъ расправиться съ остатками паштетовъ, жареныхъ каплуновъ, гусей, пироговъ и пр., тогда онъ весело и живо уписываетъ вс эти припасы.

Во время посщенія деревни хозяину вздумалось пострлять воронъ въ саду, а такъ какъ Снодграсъ заявилъ, что онъ великолпный стрлокъ, то хозяинъ любезно уступилъ ему свое ружье. Получивъ ружье, Снодграсъ долго вертлъ его въ рукахъ, не зная, что ему съ нимъ длать. А мальчишки изъ деревни по приказанію помщика спугнули съ дерева воронъ. Тогда Снодграсъ сталъ прицливаться. Тропманъ, побаивавшійся, что Снодграсъ по неумлости попадетъ въ человка, спрятался за кустъ. Снодграсъ, сконфуженный, поднялъ, какъ попало, дуло ружья, нажалъ курокъ и выстрлилъ. Въ кустахъ раздался крикъ.. Бросились туда и нашли тамъ, вмсто убитой вороны, раненнаго дробью несчастнаго Тропмана. Мистеръ Пикквикъ пришелъ отъ этого случая въ великое негодованіе и обругалъ Снодграса.

Гостившій вмст съ друзьями Джунгль укралъ богатую сестру помщика и вмст съ нею тайкомъ ухалъ. За нимъ въ догонку бросились Пикквикъ и его друзья. По дорог съ ними случается еще цлый рядъ происшествій.— Въ одной гостиниц Пикквикъ, засидвшись до поздней ночи въ столовой, побрелъ по лстниц къ себ въ номеръ. Но, прійдя туда, вспоминаетъ, что въ столовой на камин забылъ свою любимую трубку. Тогда онъ беретъ свчу и снова спускается по лстниц внизъ, находитъ трубку и возвращается къ себ. Но комнатъ въ гостиниц такъ много и вс он такъ похожи одна на другую, что Пикквикъ забирается въ чужую и, увренный, что это его комната, раздвается и преспокойно ложится за ширмы на кровать. Какой же его ужасъ, когда черезъ полчаса въ эту комнату входитъ разряженная двица. Замтивъ незнакомца въ своей комнат, двица смертельно пугается, Пикквикъ кое-какъ ее успокаиваетъ и убирается изъ комнаты.

И много еще забавныхъ приключеній описано въ этой книг. До слезъ можно хохотать, читая, какъ выхали на прогулку Пикквикъ и Снодграсъ въ экипаж, а мистеръ Уинкль верхомъ, и какъ упрямая и порывистая кобылка приводила въ ужасъ Уинкля, то останавливаясь, то брыкаясь, то мчась галопомъ, какъ внезапно помчалась лошадь Пикквика и какъ все это закончилось возвращеніемъ пшкомъ домой. Не мене забавны приключенія Пикквика въ пансіон, гд его приняли за вора. Но есть въ этой книг разсказы и печальные, и страшные. Она вся полна интереса, и не даромъ англичане такъ зачитывались ею и. такъ высоко превознесли автора.

Посл успха ‘Пикквикскаго клуба’ Диккенсъ сталъ моднымъ писателемъ, и издатели книгъ спшили заключить съ нимъ условіе, потому что издатель ‘Пикквикскаго клуба’ много заработалъ. Но и самъ Диккенсъ могъ теперь сказать, что пора бдности, нищеты и униженій навсегда прошла. Свое грустное дтство онъ вспоминалъ, какъ тяжелый сонъ. Онъ перебрался въ хорошенькій домикъ со своей молодой женой, бросилъ тревожное занятіе репортерствомъ и могъ отдаться исключительно любимой работ — писанію романовъ и повстей.

Посл ‘Записокъ Пикквикскаго клуба’ Диккенсъ написалъ нсколько небольшихъ разсказовъ. Но публика и издатели, довольные первымъ романомъ, требовали у автора еще романа. Тогда Диккенсъ заключилъ съ издателемъ условіе еще на одинъ романъ подъ названіемъ ‘Оливеръ Твистъ’ и горячо принялся за него.

Работалъ онъ легко и упорно. Лучшимъ временемъ для работы считалъ утро, потому что тогда голова свжй. До обда 4—5 часовъ сидлъ онъ, запершись въ своемъ кабинет, и исписывалъ листъ за листомъ. При чемъ такъ проникался горемъ и радостью героевъ, которыхъ онъ описывалъ, какъ будто это были живые люди. Нердко онъ самъ разражался веселымъ смхомъ, описывая смшныя приключенія своихъ героевъ, или плакалъ, описывая тяжелую скорбь людей.

Въ противоположность ‘Посмертнымъ запискамъ Пикквикскаго клуба’ въ роман ‘Оливеръ Твистъ’ не надъ чмъ смяться. Посл самой смшной книги Диккенсъ написалъ самую грустную. Еще въ ‘Запискахъ Пикквикскаго клуба’ онъ показалъ, что уметъ не только забавно описывать смшныя приключенія людей, но также горячо сочувствовать страданіямъ людей: у него есть въ первомъ роман описанія участи должниковъ, арестантовъ, обитателей жалкихъ трущобъ. Но все-таки въ этомъ первомъ роман больше смшного, чмъ грустнаго. ‘Оливеръ Твистъ’-же весь полонъ болью сердца за человческую муку, и надо добавить, что вся эта книга написана подъ впечатлніемъ собственныхъ воспоминаній Диккенса о его горькомъ дтств.

Романъ ‘Оливеръ Твистъ’ посвященъ описанію жизни бднаго ребенка. Ужасъ жизни, бдности, тоски, безпомощности, голода и униженій, которыя пережилъ Диккенсъ ребенкомъ, описаны имъ въ этомъ роман. Мальчикъ Оливеръ случайно остается на улиц безъ родныхъ, его крадутъ уличные воришки и заставляютъ учиться ихъ ремеслу. Диккенсъ подробно описываетъ жизнь воровъ, бродягъ, которыхъ онъ могъ самъ наблюдать въ дтств. Маленькій Оливеръ тоскуетъ, мучится, однажды пробуетъ бжать, но его ловятъ и калчатъ ему ноги. Когда онъ выздоровлъ, его берутъ съ собой на одну ночную кражу. Замирая отъ ужаса, мальчикъ лзетъ, понукаемый ворами, въ домъ. Кража случайно не удается. Мальчикъ попадаетъ въ руки полиціи, а потомъ своихъ родныхъ.

Въ роман есть много сценъ изъ жизни лондонской бдноты. Читается романъ съ большимъ увлеченіемъ. Диккенсъ, когда писалъ его, вспоминалъ всю муку прошлыхъ дней и себя самого въ дтств — заброшеннаго, замученнаго, усталаго и оборваннаго ребенка.

Диккенсъ быстро написалъ этотъ романъ, и онъ тоже имлъ большой успхъ. О Диккенс заговорили всюду. Надъ романомъ плакали. Судьба маленькаго несчастнаго Оливера Твиста тронула весь міръ.

III.

Веселый и радушный былъ домъ у Диккенса. Многочисленные друзья его — писатели, художники, актеры, музыканты прізжали туда нердко съ женами и дтьми, съ няньками, собаками и кошками. Задавались широкіе и веселые обды, шумные, оживленные, на которыхъ много было шутокъ, остроумія и веселья. Самъ Диккенсъ любилъ повеселиться, какъ ребенокъ. По утрамъ хозяинъ и гости выходили на его широкій дворъ, окруженный высокими деревьями, и устраивали всевозможныя игры, бга, борьбу, упражненія физическія, которыя такъ любятъ англичане, и пр. Посл обда начинались безконечные литературные бесды и споры. А по вечерамъ въ самой большой комнат отдляли мсто для подмостковъ, вшали заране приготовленный занавс, устанавливали декораціи, написанныя друзьями-художниками, и разыгрывали веселые водевили и комедіи, сочиненные для этого радушнымъ хозяиномъ.

Въ дом у Диккенса было уютно и весело. Онъ веселыми добрыми глазами смотрлъ на весь міръ, на всхъ людей, относился къ каждому ласково, участливо, тепло и съ какой-то радостной пріязнью, такъ что отъ одного присутствія веселаго красавца Диккенса становилось весело. А красивъ онъ, по разсказамъ, былъ тогда очень. Густая шапка каштановыхъ кудрей спадала на высокій чистый лобъ, большіе глаза сіяли веселостью и добротою, онъ было строенъ, подвиженъ, вчно ходилъ, бгалъ, любилъ окружать себя роемъ дтворы и игралъ съ нею.

Интересно то, что вс испытанныя Диккенсомъ въ дтств и юности страданія, несправедливости, обиды не озлобили его души, не сдлали его черствымъ, раздражительнымъ и мрачнымъ. Наоборотъ, Диккенсъ тмъ больше научился цнить и чувствовать человческое страданіе, жалть и любить людей. Тмъ боле сталъ онъ веселымъ, радостнымъ и радушнымъ, что посл испытанныхъ мукъ еще ярче засіяло для него счастье, еще прекрасне сдлалась свободная и свтлая жизнь.

Но эта веселая жизнь не мшала Диккенсу работать очень упорно и много. У него были опредленные часы дня, главнымъ образомъ утро, когда онъ, не отрываясь отъ стола, писалъ. И такъ длалъ онъ каждый день. Благодаря этому, трудъ его правильно подвигался впередъ. Увлеченный работой, ярко описывая жизнь людей, которые стояли предъ нимъ, какъ живые, Диккенсъ иногда долго не отрывался отъ работы.

И вотъ посл ‘Оливера Твиста’ появляется третій романъ — ‘Жизнь и приключенія Николая Никльби’.

Въ этомъ роман Диккенсъ обратилъ вниманіе общества на одно очень характерное явленіе англійской жизни.

Изъ различныхъ провинціальныхъ городкахъ Англіи основывались школы — пансіоны, куда принимали дтей на полное содержаніе, т. е. съ тмъ, чтобы учить ихъ, кормить, одвать, давать помщеніе и вообще воспитывать. Въ газетахъ объ этихъ пансіонахъ помщались объявленія, гд содержатели школъ расхваливали свои учрежденія, яркими красками расписывали, какъ хорошо содержатся у нихъ дти, и предлагали родителямъ отдавать имъ дтей на полное воспитаніе, общая вырастить образованныхъ, полезныхъ, здоровыхъ и счастливыхъ гражданъ Англіи.

Содержатели этихъ школъ были большею частію авантюристы, которые искали только легкой наживы. Легковрные, родители, въ особенности т изъ нихъ, которые рады были отдлаться отъ заботъ о дтяхъ и возложить ихъ воспитаніе на чью-нибудь спину, привозили своихъ дтей въ эти пансіоны, платили впередъ деньги за ихъ ученіе и содержаніе и потомъ узжали, по цлымъ годамъ не видя своего ребенка. Большинство дтей поступало туда — сиротъ, которыхъ сбывали съ рукъ родственники или знакомые. Положеніе дтей тамъ было ужасное. Дтей держали въ грязи, въ холод, почти ничему не учили, не обращали вниманія на ихъ нужды и вдобавокъ ко всему притсняли, мучили, унижали и издвались надъ ними. Дти были какой-то толпой маленькихъ беззащитныхъ рабовъ, отданныхъ во власть жестокому и тупому человку.

Диккенсъ имлъ возможность разузнать о жизни и о порядкахъ, царившихъ въ этихъ ‘школахъ’. Любя дтей, писатель ршилъ бороться съ этимъ зломъ и нанести ему ударъ правдивымъ изображеніемъ безобразныхъ явленій.

И вотъ появляется романъ ‘Николай Никльби’, въ которомъ описывается мытарство и мученіе ребенка, попавшаго въ такую школу. Живо и ярко рисуетъ Диккенсъ домъ, гд помщается эта школа, толпу худыхъ и загнанныхъ ребятишекъ, превращенныхъ содержателемъ въ домашнюю прислугу, грязную классную комнату, гд иногда происходитъ ученье, побои и издвательства учителя, рядъ мошенничествъ, совершенныхъ имъ.

До написанія романа Диккенсъ съ однимъ другомъ нарочно самъ похалъ осматривать эти школы, чтобы увидть т безобразія, о которыхъ раньше слышалъ. Благодаря этому, писатель могъ описать эти школы съ такими подробностями, въ которыхъ многіе содержатели узнали себя и свои собственныя школы.

Романъ поднялъ невообразимый шумъ. Въ десять дней разошлось пятьдесятъ тысячъ экземпляровъ. На эти школы, которыя существовали только потому, что на нихъ не обращали вниманія и не устраивали контроля надъ ними, теперь обратили вниманіе. Объ этомъ заговорили всюду:— въ обществ, въ газетахъ, въ журналахъ. Вс возмущались. И вотъ вслдъ за выходомъ романа Диккенса цлый рядъ такихъ школъ-вертеповъ закрываютъ, а содержателей ихъ предаютъ суду. Озлобленные учителя грозятъ убить Диккенса. Въ то же время отъ публики получаетъ онъ сотни благодарственныхъ писемъ, отъ людей, благословляющихъ его за борьбу съ этимъ старымъ зломъ.

Нужно ли говорить, что посл этого имя Диккенса стало еще боле извстно и знаменито. Его книги переводили на вс языки, его узналъ весь читающій міръ. Всему міру проповдывалъ этотъ бывшій уличный бродяжка — любовь, состраданіе, человчность, добро…

Вскор посл этого Диккенсъ, не удовлетворяясь успхомъ своихъ романовъ, задумалъ еще больше сблизиться со своими читателями посредствомъ издаваемаго имъ самимъ журнала. И вотъ сталъ выходить ежемсячный его журналъ подъ названіемъ ‘Семейныя бесды’. Почти весь этотъ журналъ заполнялъ самъ Диккенсъ — разсказами, очерками, бесдами съ читателями, воспоминаніями и пр. На это уходило много труда и времени. Друзья и знакомые удивлялись тому, какую огромную работу могъ исполнять одинъ Диккенсъ. Но черезъ нкоторое время онъ журналъ прекратилъ и снова принялся за романы.

Слдующимъ романомъ была ‘Лавка древности’. Въ этомъ роман много фантастическаго, сказочнаго. И всего страннй то, что наряду съ этимъ Диккенсъ отвелъ большое мсто изображенію быта, заводскихъ рабочихъ, жизни голытьбы, селящейся по окраинамъ большого города и пр. Особенно удались писателю сцены внутри гигантскаго завода, съ пылающими печами и копошащимися подл нихъ измученными рабочими.

Очень трогателенъ въ роман обликъ маленькой Нелли, кроткой и нжной двушки, на долю которой выпадаетъ много тяжелыхъ испытаній. Диккенсъ разсказываетъ объ этомъ со своей обычною любовью къ людямъ и теплымъ участливымъ отношеніемъ къ нимъ.

Затмъ появился романъ ‘Бэрнеби Реджъ’, въ которомъ описывается народное возстаніе. Романъ этотъ прошелъ безъ шумнаго успха. Но вслдъ за нимъ выплыло событіе, которое совершенно поглотило вниманіе Диккенса и дало ему содержаніе для новаго большого романа.

Этимъ событіемъ было путешествіе Диккенса въ Америку.

Его туда давно уже звали. Въ Америк романы Диккенса расходились въ большомъ количеств, много было тамъ у него поклонниковъ и почитателей его таланта. Диккенсъ въ конц концовъ ршился туда похать: узнать жизнь страны, нравы ея обитателей, увидть картины ея природы.

По пути онъ захалъ въ Шотландію, эту гористую, живописную полудикую страну, которую восплъ въ своихъ стихотвореніяхъ знаменитый шотландскій поэтъ Робертъ Берисъ.

Въ Эдинбург, одномъ изъ главныхъ городовъ Шотландіи, устроили въ честь Диккенса торжественное празднество. На обдъ собрались вс именитые люди края-правители, ученые, артисты,— чествовали писателя, произносили въ честь его рчи, перечисляли его заслуги… Диккенсъ былъ очень взволнованъ этой радостью.

Затмъ онъ предпринялъ путешествіе въ глубь Шотландіи, въ ея горы и долины, осматривалъ остатки старинныхъ рыцарскихъ замковъ, которые любилъ описывать въ своихъ историческихъ романахъ Вальтеръ Скоттъ. Любовался горными потоками, дикими пейзажами, живописными типами жителей…

Оттуда онъ двинулся въ Америку.

На пароход ‘Британія’ совершалъ Диккенсъ свой путь. Сперва поздка была очень спокойная и пріятная, писатель то проводилъ время въ своей кают, читая и занимаясь, то среди случайныхъ знакомыхъ — спутниковъ въ салон огромнаго океаническаго парохода, то выходилъ на палубу и любовался безбрежной гладью океана. Но противъ Новой Земли пароходъ настигла страшная буря Трудно было ожидать спасенія отъ силы внезапной бури. Нсколько часовъ пароходъ швыряло по громаднымъ волнамъ въ грозовой тьм, при грохот грома и блеск молній. Люди, испуганные и усталые, молились, ожидая смерти. Но пароходъ выдержалъ морской шквалъ и благополучно прибылъ въ американскій портъ.

Едва Диккенсъ ступилъ ногой на берегъ, съ любопытствомъ оглядывая все окружающее, его обступила большая толпа американцевъ, уже предупрежденныхъ о прізд знаменитаго писателя.

И каждый день, куда бы Диккенсъ ни пошелъ, гд бы ни появился, его сопровождала та же толпа любопытныхъ. На улиц, въ театр, въ магазинахъ, повсюду американцы во вс глаза осматривали автора ‘Оливера Твиста’ и ‘Записокъ Пикквикскаго клуба’, глядя на него, какъ на чудо.

Диккенсъ занялся осмотромъ всего, что интересовало его въ Америк. Со всхъ сторонъ изучалъ онъ жизнь американцевъ. Побывалъ въ тюрьмахъ, въ больницахъ, въ школахъ, въ домахъ призрнія. Его интересовала жизнь не только богатыхъ, сытыхъ американцевъ, но также и то, какъ обращаются они со своими бдняками, больными, дтьми.

И въ общемъ Диккенсъ остался очень недоволенъ Америкой. Непріятно ему было то, что такое большое значеніе въ Америк придаютъ богатству, деньгамъ, преимуществамъ, чисто вншнимъ, забывая изъ-за нихъ и любовь, и счастье, и свободу. Долларъ (монета) царитъ въ Америк. Кром того результаты осмотра Диккенсомъ разныхъ общественныхъ учрежденій были довольно печальны. Особенно поразили его американскія тюрьмы и то, съ какою жестокостью содержатся въ нихъ заключенные. Грязь, духота, холодъ, удушливый воздухъ царятъ въ клткахъ тюремъ.

Таковы же были впечатлнія осмотра и другихъ учрежденій. И Диккенсъ излилъ все это въ своемъ новомъ роман изъ американской жизни ‘Жизнь и приключенія Мартина Чодользвита’. Романъ этотъ произвелъ большое впечатлніе и вызвалъ большой шумъ въ газетахъ. Въ Америк Диккенса обвинили въ неблагодарности за то, что онъ, посл оказаннаго ему радушнаго пріема и всхъ чествованій, такъ плохо отозвался объ американцахъ и объ ихъ жизни. Но Диккенсъ былъ искрененъ въ своемъ роман и передалъ то, что чувствовалъ.

Самымъ красивымъ и лучшимъ изъ всего, что видлъ Диккенсъ въ Америк, онъ считалъ водопадъ Ніагару.

Жизнерадостный, простой и веселый, Диккенсъ любилъ все веселое и простое: простыхъ людей, дтей и всегда красивую, всегда мирную и ясную природу. Еще издали глухой шумъ водныхъ громадъ Ніагары, пробирающихся между камней и гранитныхъ выступовъ, настроилъ его весело и радостно. Диккенсъ поспшилъ къ водопаду и, очарованный, простаивалъ часами передъ ркою, съ бшенымъ шумомъ низвергающейся черезъ камни, съ разбгу наплывая на одинъ выступъ утеса, отталкиваясь отъ него, чтобъ налетть на другой и снова оттолкнуться, образовывая водовороты и ‘буруны’, взметая столбы снжной пыли, горящіе на солнц, какъ радуга. И надъ всмъ здсь царитъ грохотъ волнъ, шумъ, плескъ, журчанье струй, какъ будто здсь вчно совершается дикая и разгульная пляска блыхъ русалокъ, радостно взметающихъ надъ утесами свои дождевыя косы. Диккенсъ самъ становился словно пьянымъ отъ веселья и радости, глядя на эту могучую игру волнъ. Онъ пишетъ съ дороги письма о Ніагар, полныя восторга и восхищенія.

Вообще поздка настроила его очень весело, что отразилось на роман, написанномъ бодрымъ, горячимъ и яркимъ языкомъ. Путешествія Диккенсъ любилъ страстно и посл того не мало мстъ на земномъ шар объхалъ. Но это путешествіе было первое, а потому такой свжей бодростью дышатъ теперь страницы Диккенса. Приведемъ отрывокъ изъ его романа ‘Мартинъ Чодользвитъ’, гд говорится о радости путешествовать. Это кстати познакомитъ читателей съ языкомъ одного изъ лучшихъ его романовъ.

— ‘Впередъ, несмотря на сгущающійся мракъ! Мы и не думаемъ о темной тни деревьевъ, и въ потемкахъ мы такъ же быстро несемся, какъ днемъ, какъ будто освщеніе Лондона, отстоящаго теперь отъ насъ миль на 50, если не боле, достаточно освщаетъ нашъ путь. Впереди попадается деревенскій лугъ, сборище игроковъ въ мячъ, свжая зелень котораго отъ каждаго прикосновенія лапты, мяча или ногъ играющихъ издаетъ благоуханіе ночи. Мы мчимся впередъ на свжей четверн, взятой въ гостиниц ‘Безрогаго оленя’, у дверей которой собрались ея любопытные постители, пока отпряженныя лошади съ висящими постромками сунулись было къ сосдней луж, но, преслдуемыя крикомъ дюжины здоровыхъ голосовъ дтей, съ радостью бгавшихъ за ними, не были снова направлены на дорогу. А вотъ и старый каменный мостъ, звучащій подъ копытами лошадей, при чемъ такъ и брызжутъ искры. Опять мы въхали въ тнь, тамъ дальше открыта застава, еще дальше и дальше, и вотъ мы наконецъ въ деревн… Ура!..

‘Эй ты, кондукторъ, брось на минуту свой рожокъ, пройди сюда, ухватясь за покрышку экипажа, и сядь рядомъ. Ты намъ нуженъ, чтобы вмст отвдать изъ этой корзины. Не бойся, мы не замедлимъ этимъ бга лошадей, напротивъ, мы имъ зададимъ жару,— кути, валяй! Ахъ, давно ужъ бутылка этого стараго вина не испытывала прикосновенія холоднаго дыханія ночи. Чудное вино годится, чтобы смочить горло трубачу. Попробуй, небойсь, Билль, поднеси эту бутылочку ко рту. Ну, а теперь соберись-ка, Билль, съ духомъ и хвати въ свой рожокъ. Вотъ такъ музыка, вотъ такъ псня! Туда-туда далеко за холмами отдается. Ей-Богу — правда. Ура! Эхъ, какъ разыгралась сегодня ночью наша пугливая кобыла! Ура! Ура!

‘Взгляни наверхъ,— вонъ уже гд луна! Высоко поднялась она, прежде чмъ мы ее замтили. Освщенная ею земля, какъ вода, отражаетъ предметы. Изгороди, деревья, низкія кровли хижинъ, церкви, колонны, старые засохшіе стебли, молодые цвтущіе побги — все преобразилось… И, любуясь ими, такъ и простоялъ бы надъ ними до утра. Тамъ шумятъ тополи, и ихъ дрожащіе листья видны на земл, дубы, наоборотъ, и не думаютъ дрожать. Они крпко и давно стоятъ тутъ и наблюдаютъ только за собою, не шевеля ни одной втвью.

‘Вотъ разбитая, старая, покрытая мохомъ и плсенью, плохо вертящаяся на скрипящихъ петляхъ дверь, какъ сирота, качается надъ своимъ изображеніемъ, а наша собственная тнь несется за нами. Ура! Ура! Ура! Черезъ рвы и кусты, по зарослямъ и вспаханнымъ полямъ, по крутымъ отрогамъ холмовъ и еще боле крутымъ стнамъ, какъ призрачный охотникъ, гонится за нами наша тнь.

‘А облака… А туманъ въ долин!.. Не тотъ густой туманъ, который было скрылъ ее, а легкій прозрачный паръ, похожій на газовое покрывало… Ура! Да мы путешествуемъ, какъ сама луна,! То скрыты въ гущ деревьевъ, черезъ минуту попадая въ полосу тумана, то вдругъ являясь въ полномъ свт, то совсмъ пропадая изъ виду, мы своимъ бгомъ повторяемъ бгъ луны. Ура! Я вызываю луну на состязаніе! Гей,— ура!..

‘При приближеніи утра красота ночи становилась едва замтной. Ура!— Еще два перегона, и проселочныя дороги замнились почти сплошной улицей. Ура! Тамъ дальше пошли огороды, цпи домовъ, террасы, площади, экипажи, телжки, утренніе работники, запоздавшіе гуляки, пьяницы, голодные носильщики… Ура! По переулкамъ безъ счета, ворочаясь то туда, то сюда, черезъ лабиринты безконечныхъ улицъ, достигли мы, наконецъ, той мстности, гд помщался старый станціонный домъ и, выйдя изъ экипажа, ошеломленные и оглушенные, очутились въ Лондон’…

Такъ описывалъ поздку въ Лондонъ Диккенсъ въ своемъ роман ‘Мартинъ Чодользвитъ’.

Но такимъ живописнымъ, шаловливымъ, веселымъ слогомъ, какимъ до него не писалъ никто, вс свои произведенія написалъ Диккенсъ. У него вообще была масса интересныхъ особенностей, какими плняетъ онъ читателя. У Диккенса былъ свой взглядъ на предметы и вещи, по-своему онъ чувствуетъ все, подмчаетъ многое, чего никто не видитъ и относится посвоему къ людямъ и вещамъ.

Въ міръ человческой жизни Диккенсъ вносилъ фантазію, онъ сплеталъ дйствительность со сказкой. И все казалось ему живымъ, роднымъ, во всемъ чувствовалъ онъ слды Человческихъ жизней, печалей или радостей. Какой-нибудь старый домъ, съ прогнившими лстницами, пятнами сырости на стнахъ и старой мебелью видомъ своимъ говорилъ ему о протекавшей здсь жизни, о молодежи, о старикахъ, о дтяхъ. И когда онъ глядлъ на какое-нибудь ветхое хмурое зданіе, передъ нимъ всплывали лица когда-то населявшихъ его людей, въ душ рождались отзвуки ихъ чувствъ, создавались цлыя исторіи, которыя онъ потомъ разрабатывалъ и записывалъ.

Все, что окружаетъ человка, было ему дорого и вызывало его пристальное вниманіе. Онъ присматривался къ какимъ-нибудь изъденнымъ ржавчиной желзнымъ периламъ, къ сморщившимся и скоробившимся желзнымъ листамъ, издающимъ трескъ подъ ногою, къ какимъ-нибудь раззореннымъ птичьимъ гнздамъ, Прилпившимся въ закоулкахъ заплеснвлыхъ дубовыхъ досокъ… Какъ великолпно описалъ онъ въ сказк ‘Колокола’ пестрыхъ пауковъ, лнивыхъ и ожирвшихъ отъ долгаго спокойствія, которые, вися на паутинк, медленно качаются отъ дрожанія колоколовъ и при внезапной тревог быстро, подобно матросамъ, взбираются наверхъ по своимъ снастямъ, или спускаются на землю, скоро, скоро перебирая своими воздушными двадцатью ногами.

Для Диккенса ничего нтъ мертваго, все живое. У него колокола разговариваютъ со старымъ и бднымъ уличнымъ посыльнымъ и утшаютъ его. Домовой сверчокъ воспваетъ прелести домашней жизни и напоминаетъ разорившемуся хозяину о тхъ счастливыхъ вечерахъ, которые когда-то были. Въ роман ‘Домби и сынъ’ морскія волны, приплывая къ берегу и съ монотоннымъ плескомъ разливаясь по песку, убаюкиваютъ больного ребенка…

Этотъ романъ ‘Домби и сынъ’ одинъ изъ лучшихъ романовъ Диккенса. Посл этого романа поняли, какъ великъ талантъ Диккенса, и какъ велика его власть трогать людскія сердца.

Въ дом богатаго купца мистера Домби выростаютъ маленькій болзненный сынъ и красавица крошка дочь. Матери въ ихъ дом нтъ. Старикъ Домби весь погруженъ въ свои торговыя дла, и въ дом царятъ суровое спокойствіе и угрюмая скука. Порой лишь маленькаго сына приласкаетъ старикъ, а между тмъ сердце его маленькой дочки изнываетъ отъ жажды ласки и отъ грустнаго одиночества. И вотъ въ описаніе этого дтскаго горя Диккенсъ внесъ столько горячей силы, столько тоски и страданья, что надъ этими страницами плакали самые суровые люди.

Какъ будто возрождая впечатлнія собственнаго дтства, Диккенсъ рисуетъ виднія, чувства и картины жизни маленькаго болзненнаго Домби и красиво описываетъ, какъ хрупкій, всегда грустный мальчикъ сидитъ въ колясочк на берегу безконечнаго моря, смотритъ въ его даль, а между тмъ голубоватыя, прозрачныя волны успокоительно и ласково шумятъ возл него, баюкаютъ, и онъ засыпаетъ подъ ихъ однообразную музыку.

Изъ описаній въ этомъ громадномъ роман знаменито описаніе морского магазина и лежащихъ въ немъ по стнамъ, на полкахъ и ящикахъ всевозможныхъ морскихъ аппаратовъ,— барометровъ, буссолли, телескопа, зрительныхъ трубъ, плоскошарій, рупоровъ и т. д. Такъ что въ конц концовъ магазинъ превращался въ какой-то морской корабль, и отъ описаній Диккенса вяло жизнью моря, полной особенной прелести. Происходило это оттого, что каждая вещь наввала на писателя соотвтствующія картины жизни, и онъ уносился въ свои фантазіи и заражалъ ими читателя.

‘Давидъ Копперфильдъ’ — романъ двухтомный, огромный. Начинается онъ съ рожденія маленькаго Давида, затмъ слдуютъ первые годы дтства. Ребенокъ рано очутился на улиц, безъ всякаго призора. Дтство его полно лишеній и тоски. Всевозможныя приключенія — въ школ, на служб, въ пути во время бгства изъ дома, гд ему очень плохо жилось,— проходятъ передъ читателемъ. Въ описаніе юности Давида Диккенсъ внесъ многое изъ своей жизни.

Этотъ романъ считается однимъ изъ лучшихъ произведеній Диккенса. Мы не передаемъ его содержаніе, потому что оно потеряетъ свою силу и красоту въ краткомъ пересказ.

За нимъ слдовалъ еще цлый рядъ романовъ: — ‘Холодный домъ’, ‘Крошка Дорритъ’ и др.

Жизнь старой Англіи возрождается для насъ въ страницахъ его живыхъ книгъ.— Безконечныя вереницы людей проходятъ передъ нами. Мы видимъ бытъ, обстановку домовъ, характеръ жизни современниковъ Диккенса. Писатель вводитъ насъ внутрь бднаго и богатаго англійскаго дома, показываетъ семью за вечернимъ кофе, рисуетъ типы отцовъ и матерей, старыхъ лицемровъ или скрягъ, несчастныхъ заброшенныхъ дтей, безжизненныхъ чиновниковъ-сутягъ, или передъ нами раскрываются душныя адвокатскія и купеческія конторы, въ которыхъ горбятся надъ грудами бумагъ худосочные клерки, и гд обдлываютъ свои темныя длишки плутоватые дльцы. А то вдругъ передъ нами раскрывается безконечная степная дорога въ туманную и дождливую осеннюю ночь, когда по грязнымъ колеямъ и лужамъ плетется вымокшій и усталый извозчикъ, уныло посасывая свою трубку-носогрйку. Лошадь сама плетется, безъ понуканья, и вотъ, наконецъ, начинается городъ и видны освщенныя окна дешевой гостиницы. Обрадованный путникъ отдаетъ лошадь служителю и спшитъ въ буфетную комнату, гд весело и жарко топится каминъ, а за стойкой, уставленной окороками и колбасами, возсдаетъ толстая добродушная хозяйка и наливаетъ озябшему путнику стаканъ горячаго грога.

Но не всегда Диккенсъ рисуетъ такія мирныя картины. Въ ‘Холодномъ дом’ онъ описываетъ ужасъ безчеловчнаго неправосудія, смерть бдняка въ холодную ночь на плитахъ ступеней барскаго дома. И горячо клеймитъ жестокость и безсердечіе человка къ гибнущему ближнему.

Диккенсъ уметъ негодовать и скорбть за человка, но уметъ и веселиться. Какимъ живымъ весельемъ проникнуты его страницы описанія празд нованія Рождества въ деревн, въ помщичьемъ дом, гд и старъ и младъ, господа и прислуга собираются въ большой по-праздничному убранной комнат, увшанной втвями елей, съ вткой рождественской омелы на самомъ почетномъ мст, затваютъ игры и забавы, а посл веселаго и шумнаго ужина придвигаются поближе къ камину, чтобъ послушать страшное рождественское преданіе или хорошую старую святочную псню.

Совсмъ иная елка въ город. Диккенсъ описываетъ, какъ въ сочельникъ закрываются конторы и магазины, и писцы и приказчики радостно разбгаются домой, потирая носъ и щеки отъ мороза и длая праздничныя закупки. Веселятся не только богатые, но и бдные. Вотъ мы очутились въ семь бднаго писца, гд за обденнымъ столомъ возсдаетъ ватага дтей и на высокомъ стул маленькій хромой мальчикъ Тиммъ, мать вноситъ на блюд великолпнаго зажареннаго съ яблоками гуся, и у дтей отъ радости сіяютъ глазенки, даже малютка Тиммъ воодушевляется и вмст съ братьями бьетъ ложкой по тарелк и кричитъ:— ура!..

Такъ уметъ Диккенсъ понимать и чувствовать веселье и дтей, и взрослыхъ! Хвала ему за его нжное и прекрасное, чуткое сердце.

Путешествуя по Италіи, Диккенсъ однажды захалъ въ Геную и остановился въ одной гостиниц. Утромъ, сидя за письменнымъ столомъ у раскрытаго окна, онъ былъ пораженъ гармоничнымъ утреннимъ перезвономъ многочисленныхъ генуэзскихъ колоколовъ. И подъ эти звуки Диккенсу пришелъ въ голову сюжетъ одной изъ его лучшихъ рождественскихъ сказокъ — ‘Колокола’.

Онъ горячо принялся писать ее: — ‘Я страдалъ, плакалъ, дрожалъ съ моими дйствующими лицами,— пишетъ по этому поводу въ дневник Диккенсъ,— какъ будто вс они были живы’…

Посл этого Диккенсъ прожилъ недолго. 9 іюня 1870 года его не стало. Онъ умеръ 58 лтъ отъ роду.

Н. Я. Абрамовичъ.

ПОЭТЪ ЛЮБВИ и ЖАЛОСТИ ЧАРЛЬЗЪ ДИККЕНСЪ.

Читайте также: