Поэмы древних бардов., Макферсон Джеймс, Год: 1798 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 20 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПОЭМЫ
ДРЕВНИХЪ
БАРДОВЪ.

Переводъ А. Д…

на ижд. п. б.

ВЪ САНКТПЕТЕРБУРГ

съ дозв. указн. 1788 года.

ОПИСАНІЕ
Октябрской ночи въ Шотландіи.

Пять Бардовъ собравшись въ одной хижин, одинъ по другомъ воспваютъ различныя перемны въ Атмосфер.

Первой Бардъ.

Нощь пасмурна и печальна. Тучи простираютъ темную завсу надъ холмами. Луны на небесахъ невинно. Ни единая звзда не блещетъ. Слухъ мой поражается невнятнымъ и смшеннымъ шумомъ втровъ раздающихся въ отдаленной рощ. Источникъ печально журчитъ въ долин. Сова предвозвстница нещастій, произноситъ пронзительный крикъ, сидя на вершин древа возросшаго близь гробовъ усопшихъ. Я вижу призракъ въ долин, се тнь единаго ратника, коего нтъ уже на свт: она разсыпается и исчезаетъ. По сему пути нкто понесенъ будетъ во гробъ, сей призракъ начерталъ путь ему.

Я слышу голосъ пса лающаго въ отдаленной хижин. Елень лежитъ на мх растущемъ по гор, Еленица покоится возл него, она услышала отзыв втровъ раздающихся въ рогахъ ея! Я вижу, какъ она встревожась, вдругъ подъемлетъ свою голову и приложа уши, окрестъ себя озирается, по томъ уврясь въ безопасности, паки голову свою уклоняетъ. Дикая коза спитъ въ разслин горы. Тетеревъ сокрылъ свою голову подъ крыло. Ни зврь ни птица невыходятъ на открытый воздухъ, кром совы и лисицы: одна сидитъ уцпясь на изсохшемъ и обнаженномъ отъ листвій древ, другая показывается окруженная тучами на вершин горы.

Путникъ, печаленъ, утомленъ, трепещущъ во мрак, сбился съ пути своего: онъ подается впередъ продираясь сквозь колючія кустарники, и съ безпокойнымъ духомъ слдуетъ внимая журчанію источника: онъ страшится, чтобъ не препнули пути его горы или блаты, трепещетъ воображая нощные привиднія. Старое древо скрыпитъ уклоняемое силою втра, отторженная втвь производитъ шумъ упадая на землю. Втръ гонитъ предъ нимъ катя по дерну оцвтшій рпейникъ и вмст сцепившійся. Онъ мнитъ слышать легкое ступаніе привиднія: окруженный мракомъ вздрогиваетъ отъ ужаса.

Нощь пасмурна, туманна, буреносна, втры, привиднія, и мертвецы въ долин. О други мои! примите меня и дайте мн убжище.

Вторый Бардъ.

Втръ поднялся, идетъ дождь. Древа соударяясь съ ужаснымъ трескомъ ломаются. Буря прогоняетъ съ долины коня, козу и ревущую корову: обмокшія отъ дождя, они дрожатъ стоя подл брега, которой обсыплясь обрушается. Ручей наполнясь излишнею водою съ великимъ шумомъ катитъ пенящіяся свои воды. Путникъ испытуетъ бродъ: слышишь ли ты вопль?… Се онъ кончаетъ жизнь. Ловецъ въ уединенной хижин вдругъ отрясаетъ сонъ отъ вждей своихъ, онъ возжигаетъ послднія искры утушающаго жару на очаг своемъ, его врные псы обмоклые и испускающіе отъ себя паръ, окрестъ его толпятся. Два ручья съ горы стремительно текущія, стекаются и съ шумомъ соединяютъ свои воды подл его хижины. Заблудившійся пастухъ садится печаленъ и задумчивъ, на скат горы, онъ ожидаетъ возшествія лупы, дабы освтила путь къ его жилищу.

Привиднія носятся на крыльяхъ бури, кажется, якобы слышны звуки слабаго ихъ гласа во время перемеженія дуновенія втровъ: псни ихъ, суть псни другаго свта.

Дождь пересталъ, сухой втръ дуетъ, хладные капли упадаютъ съ кровли хижины. Я вижу небо усяно звздами, но дождь паки собирается. Западъ наполненъ тучами. Нощь бурна и ужасна. О други мои! укройте меня отъ нощи.

Третій Бардъ.

Втръ продолжаетъ реветь въ развалинахъ горъ и свистъ его слышенъ на поверхности холмовъ. Твердый кленъ упадаетъ исторгнутый съ корнемъ изъ земли его питавшей. Соломою покрытая хижина опровержена. Тучи раздлясь на разныя части носятся въ воздух, и время отъ времени открываютъ блестящіе звзды. Тонкій огнь воздушный, предвстникъ смерти, летаетъ въ сгущенномъ мрак и остановляется на возвышеніи холма. При свт его я вижу изсохшую траву, мрачный верх горы, опроверженный дубъ. Кто же сей, котораго я вижу близь шумящаго ручья, окутавшагося въ свои одежды?

Волны гонимыя втромъ одна за другою послдуютъ на озер, и сильно ударяются въ утсистой берегъ. Лодка отваливаетъ отъ противнаго берега, весла противоборствуемые втромъ, тщетно усиливаются разскать влагу. Юная пастушка сидитъ возл утсистой скалы, и простираетъ печальные взоры на шумящую воду. Ея любовникъ общалъ къ ней возвратиться. При закат солнца она видла лодку его на озер. О боги! не она ли теперь ударясь о берег разбилась? не его ли стенанія слышитъ она прерываемые ревомъ втра?

Послушайте, какой шумъ отъ падающаго града. Глыбы снжные тихо летятъ съ облаковъ. Вершины горъ одлись близною. Втръ умолкаетъ. Нощь холодна и непостоянна. О други мои! укройте меня отъ нощи.

Четвертый Бардъ.

Нощь тиха и безоблачна. Звзды блистаютъ на лазуревомъ свод. Втры съ тучами купно сокрылись и удалились за горы. Луна испускаетъ лучи свои на вершину горы. Древа освтились. Горы отражаютъ свтъ ея, и блестящій ея образъ изображается неподвижно въ водахъ спокойнаго озера, и кажется колеблющимся въ волнахъ текущаго источника.

Я вижу землю устланную обломками разшибенныхъ деревьевъ, класы разметанные по долин, и трудолюбиваго служителя, которой посвистывая, ихъ въ груду собираетъ.

Нощь тиха и прекрасна. Кого я зрю-пришедшаго изъ обители мертвыхъ? я вижу привидніе облеченное въ одежды блйшія снга, имющее руки подобные алебастру, и черные власы. Ахъ! се дщерь нашего вождя, которую смерть за нсколько дней предъ симъ похитила. Гряди, прелестная тнь, гряди, предстать очамъ нашимъ’. Ты была утшеніемъ Ироевъ.— Но дыханіе втровъ, тнь гонитъ предъ собою: она теряетъ свой образъ, и помалу измняясь превращается въ блые пары простирающіеся по холму. Прохладный втръ разгоняетъ легкій туманъ покоящійся на долин, онъ возвышается до вершины холма, слава его касается облаковъ и соединяется съ ними, такъ что неудобно оку отличить его отъ оныхъ. Нощь тиха, небесный сводъ пріялъ цвтъ лазури, звзды и луна его освщаютъ. Други мои! укройте меня отъ нощи.

Пятый Бардъ.

Нощь тиха, но тишина сія бурею угрожаетъ. Луна возвышается надъ тучею вечернею, блдный свтъ ея, испускаетъ колеблемыя лучи холмъ который время отъ времени становится темне. Тамо слышенъ. невнятный шумъ вдали разбивающихся волнъ. Птелъ возпваетъ, гласъ его возбуждаетъ отъ сна жену пекущуюся о домоводств. Ловецъ чая, что уже наступаетъ, день, созываетъ. врныхъ псовъ своихъ, которые воспрянувъ отъ сна, отряхиваются и спшатъ на гласъ его. Онъ восходитъ на холмъ, свистъ его разносится по воздуху. Дуновеніе втра отдаляетъ тучу. Звздная колесница полюса небеснаго, открывается очамъ его. До зари еще долго. Онъ ложится на мх растущемъ по гор, и сномъ обремененная глава его уклоняется. Луна совсемъ сокрылась за холмъ, послднія лучи ея слабо озаряютъ вершину онаго. Густая тнь дрёвесъ протяженье свое усугубляетъ. Теперь повсюду темнот. Нощь мрачна, тиха и ужасна. О други мои! примите меня и укройте отъ нощи.

Начальникъ Бардовъ.

Что намъ до того, что тучи покоятся надъ холмами, что привиднія летаютъ въ долин, и путниковъ въ содроганіе приводятъ, что страшный ревъ втровъ раздается по рощ, что бури изъ ндръ вихрей изходятъ, что ручьи съ шумомъ катятъ свои волны, что воздушныя огни воспламеняютъ воздухъ, что блдная луна возвышается превыше горъ, или сокрываетъ чело свое въ облакахъ, пусть нощь будетъ тиха или бурею ужасна. Лучъ исходящій отъ востока прогоняетъ нощь. День паки воспріявъ свою юность изъ мрака возраждается. Но мы, увы! изъ ндръ гробницы на свт опять не выйдёмъ.

Гд наши ратники вковъ прошедшихъ, гд наши славные Цари? На тхъ поляхъ, гд они прославились побдами, царствуетъ глубокая тишина. Гробы ихъ покрытые дерномъ, едва, едва уже существуютъ. ‘И мы такъ же, и мы вскор будемъ забыты. Сей домъ, въ которомъ теперь гласы наши раздаются, разрушится, потомки наши не возмогутъ познать и, мста, на коемъ онъ былъ воздвигнутъ. Они вопросятъ старцевъ древностію удрученныхъ: гд возвышались стны чертоговъ обитаемыхъ нашими отцами.

Возвысьте вс свои гласы, и ударяйте въ Арфу, да хижина сія наполнится радостными пніями. Повсьте сто свточей возженныхъ. Младые пастыри, юные пастушки, начинайте ваши пляски. Да будетъ при мн престарлый Бардъ, и повствуетъ о подвигахъ вковъ протекшихъ, дянія Царей страну нашу славою возвысившихъ, и всхъ ратниковъ, кои во мрачный гробъ отъ насъ сокрылись. Сдлаемъ пріятнымъ остатокъ нощи, дондеже заря неосвтитъ нашихъ чертоговъ. Тогда да будетъ лукъ въ вашей длани, псы и ловцы да будутъ готовы, мы съ разсвтомъ дня взойдемъ на верхъ горы, и возбудимъ усыпленныхъ еленей.

ОССІЯНЪ.

Я былъ нкогда младъ: я любилъ отца моего, любилъ опасности и славу. Я лечу на помощь Кротару, другу моего родителя, и во время юности его бывшу клевретомъ ему въ сраженіяхъ. Но въ то время преклонность лтъ длала его способнымъ противостати сильному Ротмару, уже побдителю и готовящуся свершить его погибель.

Прибывъ къ жилищу старца, я нахожу его сдяща посред оружій праотцевъ его. Престарлость очи его всегдашнимъ мракомъ уже покрыла. Звукъ оружій нашихъ коснулся его слуха. Онъ усиливается восстати, простираетъ трепещущую длань свою, прикасается ко мн и познаетъ сына Фингалева.

Оссгянъ, рекъ онъ, силы мои оскудли, почто и нын немогу я такъ владти копіемъ, какъ въ тотъ день, когда я сражался возл твоего родителя, онъ былъ первымъ между воинами, но и Кротаръ былъ не послдній. Оссіянъ! таковъ ли ты силенъ, какъ твой родитель? дай мн руку.— Я повинуюсь его желанію. Руки его испытуют крпость мышцъ моихъ,— Сыне мой, он рекъ, и тяжкій вздохъ восколебалъ его перси,… ты мужественъ, но нетаковъ какъ былъ твой родитель: и кто можетъ быти ему равенъ?

Пріуготовляютъ пиршество: возглашаютъ пнія, но сія шумная радость токмо заглушала вздохи кроящіяся во внутренности сердецъ. Пнія умолкли. Кротарь возвышаетъ гласъ: онъ вщаетъ мн не проливая ни единыя слезы, но я зрлъ что онъ удерживалъ свои рыданія.

Оссіянъ, вщалъ онъ мн, ты невдаешь всхъ моихъ нещасшій. Примтилъ ли ты сокрушеніе царствующее въ моемъ жилищ? Небылъ я печаленъ во время торжествъ моихъ, когда народ мой 6ылъ въ цлости! Я былъ веселъ въ присутствіи чужестранцевъ, когда сын мой былъ возл меня, увы! онъ погибъ сражаясь за отца своего. Ротмаръ позналъ, что я сталъ немощенъ, и очи мои мракомъ покрылись. Онъ вооружается на меня, и ратниковъ моихъ погубляетъ. Что было мн предпріять? Колеблющимися стопами я протекалъ мое жилище. Горесть мною овладла. Суетными желаніями обращался къ тмъ блаженнымъ днямъ моей юности, въ которые изъ сраженій исходилъ я побдителемъ.— Сынъ мой возвращается съ ловтвы. Онъ былъ младъ, но сердце его было великодушно, и огнь мужества блисталъ во очахъ его. Онъ зритъ безпорядокъ, видитъ отца блуждающа косными стопами. Онъ воздыхаетъ: отче мой, вщаетъ мн, не слабость ли юности моей тебя огорчаетъ? Я уже извлекалъ мечь, и тугій лукъ уже повинуется моей сил: повели, и сражусь со врагомъ твоимъ. Воззрвъ на тебя отче мой, я ощущаю въ себ невдомую до сего мн крпость, и храбрость моя воспламеняется.— Иди, сыне мой, я рекъ ему — онъ идетъ, сражается и умираетъ. Торжествующій врагъ идетъ къ моимъ чертогамъ, убійца сына моего приближается ко мн!… Не время теперь праздновать, я рекъ, взимая копіе мое. Ратники мои узрли огнь пылающій изъ очей моихъ и восстали. Всю нощь шли мы по гор, уская и покрытая зеленью долина является предъ нашимъ взоромъ. Блескъ оружіи открылъ намъ воинство Ротмарово. Мы нападаемъ на нихъ въ долин. Они бгутъ. Ротмаръ падетъ отъ руки моей. Солнце еще далече отъ заката бывшу, я возвращаюсь къ Кротару, подношу ему доспхи врага его. Старецъ хощетъ осязати ихъ своими руками, и радость разливается по челу его.

Ратники собираются въ чертоги. Празднество паки начинается. Чаша побды отъ единаго къ другому переходитъ. Пять Бардовъ выступаютъ за среду и воспваютъ мн похвальныя псни. Огнь души ихъ оживотворялъ ихъ псни, и десять арфъ звукомъ своимъ сопровождали ихъ гласы. Вся страна была въ радости. Возвращеніе мира разливало повсюду утхи. Нощь протекла спокойно, и наступила заря ненаруша тишины. Ни единое вражеское копіе не возблистало во мрака.

Я возвысилъ гласъ мой, дабы воспть юнаго Форара падшаго въ сраженіи, въ то время какъ тло его предавали земл. Отецъ его былъ при томъ, но неиспустилъ ни единаго вздоха. Рука его искала язвы сыновней, онъ находилъ ее въ сердц. Радость блистаетъ на лиц его. Онъ подходитъ ко мн и речетъ:

Поздравь меня Оссіянъ: сынъ мой умеръ не безславно, онъ не обратилъ плещъ своихъ непріятелю. Онъ встртилъ смерть лицемъ къ лицу. Блаженны умирающіе въ юности, въ то время, когда еще молва имена ихъ повсюду возглашаетъ! они не зрятъ друзей своихъ лежащихъ во гроб. Они не ощутили ослабленія побдоносной своей десницы. Человк слабой и робкой не узритъ ихъ старющимися въ ихъ чертогахъ: не посмется он видя, дрожащія ихъ длани. Память ихъ прославляется въ псняхъ. Юныя двы ихъ оплакиваютъ.

Но старцы постепенно низходятъ ко гробу: славные подвиги ихъ юности еще при жизни ихъ забыты. Они умираютъ и никто вниманія къ тому не обращаетъ. Чада ихъ слабо о нихъ болзнуютъ, и камень долженствующій возвстить потомству имена ихъ, полагается не орошенный слезами. Конечно блаженны умирающіе въ юности, въ то время они во всей слав своей низходятъ ко гробу!

ЛЮБОВЬ и ДРУЖБА.

Тоскаръ и Дермидъ имли единое сердце, они вмст пожинали лавры побдъ на поляхъ битвы. Дружба ихъ была тверда яко сталь ихъ доспховъ, они сражались всегда единъ возл другова. Смерть имъ предшествовала. Сама любовь не могла разорвать ихъ союза.

Комала, который отца они умертвили въ сраженіи, была молода и прекрасна. Оба ее узрли и влюбились: каждой любилъ ее равно съ своею славою. Они хотли или обладать ею или умереть, но сердце красавицы преклонилось къ Тоскару. Она возлюбила убійцу отца своего: забыла, что руки его обагрены кровію ея родителя.

Тоскаръ! рекъ Дермидъ, я люблю, я люблю сію красавицу, и вдаю, что сердце ея преклонно къ единому теб, но язвы моей ничто излчить не можетъ. Тоскаръ, на семъ мст пронзи грудь мою. Тоскаръ, мой другъ, изцли меня мечемъ твоимъ.

Кто я, отвтствуетъ Тоскаръ, чтобъ мечь мой обагрился кровію друга моего?

Тоскаръ, я сего желаю, и кто другой кром тебя достоинъ пресчь нить жизни моей? низпошли меня во гробъ со славою, я немогу боле жить, должно сразиться.— Когда такъ, возми твой, мечь, и будь готовъ себя защищать, да умру и я съ тобою.

Они сражаются у подошвы горы, дернъ обагряется ихъ кровію. Дермидъ падетъ и уста его осклабляются покрываясь мракомъ смерти.

Тоскаръ посл плачевной своей побды приходитъ къ предмту любви своей, хощетъ сокрыть въ душ своей горесть его сндающую, но Комала примчаетъ печаль его, и принуждаетъ открыть оной причину.

Онъ хощетъ обольстить ее вымысломъ: я недоволенъ собою, вщаетъ ей, тамо подл источника я повсилъ на дерев щитъ храбраго Гомара убіеннаго мною. Я хотлъ пробить его своими стрлами, но цлый день суетно трудился. Куда двалось мое искуство.

И я хочу испытать свою силу, рекла Комала: руки мои натягивать лукъ умютъ.

Они идутъ вмст. Тоскаръ становится позади щита: Комала напрягаетъ лукъ, стрла летитъ и раздираетъ его перси. Щастливая рука, возопилъ онъ, благодарю тебя, мн сладко умереть отъ твоихъ пораженій. Положи меня въ землю подл моего друга.

Я отмстила отца моего, рекла ему Комала: теперь смерть для меня пріятна. Я тебя любила. Она окончитъ мои мученія, при сихъ словахъ она прободаетъ себ грудь. Красавица, колеблется, падетъ и умираетъ.

НЕЩАСТІЯ АРМИНОВЫ.

Втры и дождь престали. Полдень тихъ и ясен. Тучи разсясь въ воздух летаютъ. Непостоянный лучь солнца перескакиваетъ по зелененымъ холмамъ съ одного на другой. Источникъ съ горы текущій быстро стремитъ свои воды, и нистекая въ долину съ легкимъ журчаніемъ по камешкамъ перебирается. Журчаніе его меня услаждаетъ. Но что за гласъ стократъ его пріятнйшій прельщаетъ слухъ мой? се ты, Царь согласныхъ пній. Алпинъ, по что стенаешъ ты единъ сидя на холм? звуки гласа твоего прискорбны.

Алпинъ.

О Рино! я плачу о умершихъ: гласъ мой относится къ обитателямъ гробницъ. Ты крпокъ, о юноша! ростъ твой величественъ, ты прекраснйшій изъ всхъ чадъ здшняго селенія. Но придетъ время, въ которое и ты падешъ подобно Морару, и чувствительностію исполненный путникъ возсядетъ на твою гробницу и ороситъ слезами прахъ ему не знакомой.

Храбрый Мораръ, коего мечь блисталъ въ сраженіяхъ, яко молнія сверкающая въ долин, коль тсно и мрачно твое жилище! тремя шагами я измряю пространство тебя заключающее, тебя бывша толико великимъ! четыре камня обросшіе мхомъ суть единые признаки приводящіе тебя на память. О юный Мораръ! такъ истинно то, что нтъ тебя уже на свт, ты не оставилъ матери, ты неоставилъ любовницы, которая бы тебя оплакивала.

Но кто сей старецъ грядущій къ намъ косвенными стопами, и опирающійся на жезлъ? Дти ублили власы его: при каждомъ шаг колна его трепещутъ. Очи его изъявляютъ признаки изтекшихъ слезъ. Ахъ, се родитель Мораровъ. Плачь, нещастный отецъ, плачь, но сынъ твой стенаній твоихъ не услышитъ. Возглавіе, на коемъ глава его почіетъ, лежитъ глубоко подъ землею.

Прости на вкъ, храбрйшій изъ смертныхъ: поля битвы на себ не узрятъ тебя боле. Тнистыя рощи не будутъ больше озаряемы блескомъ твоихъ доспховъ. Ты не оставилъ по себ сына, котораго бы имя и подвиги привели тебя на память, но псни мои извлекутъ тебя изъ глубины забвенія. Позднйшіе вки извстятся о твоей слав, и слухи ихъ будутъ внимать о Морар.

Алпинъ скончалъ свое пніе, и горесть возбудилась въ сердцахъ внемлющихъ его пастырей. Но тягчайшій вздохъ излетлъ отъ сердца Арминова. Образъ чадъ его въ цвтущей юности погибшихъ, представился его воображенію. Арминъ, рекъ ему Алпинъ, но что сей тяжкій вздохъ? Возмогутъ ли псни мои толико тронуть твою чувствительность? Я хотлъ гласомъ моимъ токмо вліять нжную томность въ твою душу. По что сія мрачная печаль?

Такъ, я печаленъ, отвтствуетъ Арминъ, и причина скорби моей немаловажна. Алпинъ, ты не лишился сына твоего, ты не лишился дщери. Они живутъ, очи твои видятъ ихъ процвтающихъ. А я, послдній въ род моемъ. Внемли повствованію. моихъ нещастій.

О нощь свирпая!… возстаните втры осенніе. Носитесь страшнымъ ревомъ по мрачнымъ пустынямъ. Шумите, источники горные, и вы грозныя бури ломайте съ трескомъ вершины гордаго дуба. Луна! явись на раздляющихся тучахъ, то скройся, то паки представь нашему взору унылой твой образъ, и возобнови душ моей ту нощь исполненную ужаса, въ которую я лишился чадъ моихъ, въ которую Ариндаль сынъ мой погибъ, въ которую Даура дщерь моя угасла.

Арнаръ, знаменитый ратникъ, пришелъ въ мое жилище, и старался снискать любой Дауры. Онъ вскор ее пріобрлъ. Они друг друга полюбили. Настало время къ ихъ соединенію. Други сей щастливой четы предвщали имъ благополучную судьбину.

Свирпый Ераттъ пришелъ возмутить блаженство сихъ любовниковъ и ихъ отца. Пылая злобою за смерть брата въ сраженіи убіеннаго Армаромъ, малодушный для мщенія прибгнулъ къ коварству. Онъ подъ чуждымъ одяніемъ пристаетъ къ брегамъ нашимъ, оставляетъ ладію свою на вод, и переодвшись подъ видомъ старца приходитъ. Блые власы его, строгое и спокойное око, медленная поступь удрученной старости, насъ обольстили.— Любви достойная Даура, вщалъ онъ моей дщери: на скат горы не весьма удаленной отъ моря, стоитъ древо обремененное прекрасными плодами. Подъ нимъ Армаръ тебя ожидаетъ: я пришелъ отъ него, и провожду къ нему его любезную.

Она ему послдуетъ. Вроломный высаживаетъ ее на каменистую гору отвсюда окруженную волнами, и по томъ спшитъ достигнуть брега, изъявляя радость свою наглымъ смхомъ. Нещастная, трепещущая и оставленная одна, зоветъ Армара. Никто не отказывается, лишь только эхо имя Армарово за нею повторяетъ. Она познаетъ свое нещастіе, возвышаетъ гласъ свой, зоветъ брата, зоветъ отца! Ариндаль! Арминъ! почто не спшите вы на помощь къ вашей возлюбленной Даур?

Вопль ея преносится чрезъ. волны, и достигаетъ до брега. Мой сынъ, первый его услышалъ, Онъ сходилъ съ горы, имя лукъ въ рукахъ, послдуемый врными псами, и обремененъ корыстьми щастливой ловитвы. Зритъ онъ измнника утекающаго по брегу. Спшитъ къ нему, достигаетъ, схватываетъ, привязываетъ его къ твердому дубу, стягиваетъ чресла его крпкими узами, и оставляетъ его обременять втры свирпымъ его рыканіемъ.

По томъ Ариндаль бжитъ ко брегу, садятся въ ладію, спшитъ на помощь къ сестр своей. О бдственное заблужденіе! приходитъ Армаръ. Онъ видитъ сына моего плывущаго по волнамъ, и готоваго пристать ко брегу, гд сестра его стенаетъ. Непознаетъ его во мрак. Пріемлетъ его за похитителя. Исполнясь ярости, пускаетъ стрлу. Она летитъ, и пронзаетъ сердце твое, о сыне мой: ты умираешъ вмсто вроломнаго врага. Весло стало неподвижно. Судно съ трескомъ сокрушается. Ариндэль изверженъ на каменистый брегъ, и тамъ послднее дыханіе испускаетъ. Какою горестію разтерзалось сердце твое, о дщерь моя, видя кровь брата твоего у ногъ твоихъ текущую.

Наконецъ пришелъ и я ко брегу, ужасомъ и древностію удручаемый. Торжествующій Армаръ, предпріявъ или спасти свою возлюбленную или умереть, бросился вплавь. Но судьбина намъ была вопреки. Вдругъ небо помрачается грозными тучами, выходящими изъ за горы, и Простирающимися надъ волнами, море волнуется, кипитъ. Армаръ тщетно борется съ лнящимися волнами. Силы его ослабли. Онъ погрузился въ бездну, и очи мои его уже боле не зрли.

Между тмъ вопли дщери моей оставшейся единой на камн, еще до слуха моего достигали, они съ ревомъ волнъ мшались. Тщетно я своими воплями ей отвтствовалъ. Отецъ не могъ подать ей руки помощи, всю нощь я проводилъ на брег, при слабомъ свт луны усматривая дщерь мою. Всю нощь скорбный гласъ ея поражалъ слухъ мой. Втръ продолжалъ свою суровость, и сильный дождь ударялъ въ гору. Предъ восхожденіемъ денницы гласъ ея началъ ослабвать, онъ исчезалъ постепенно, яко дыханіе зефира исчезаетъ въ листвіяхъ древесныхъ. Наконецъ истаевая отъ горести и труда она испустила духъ свой. Она. оставила тебя единаго, нещастный Арминъ! увы, я лишился сына, творившаго меня сильнымъ во бранехъ, я лишился дщери прославившей меня у пастушекъ.

Со времени сей ужасной нощи, каждой разъ, какъ буря нисходитъ съ горъ, каждой разъ, какъ свирпый Аквилон воздымаетъ волны, я иду, сажусь на брегъ, пригвождаю взоры мои къ бдственному для меня камню. Часто при померцающемъ блеск заходящія луны, я мечтаю зрть тни чадъ моихъ проходящія и печально бесдующія между собою. Въ изступленіи моемъ, зову ихъ, но они гласу родителя не внемлютъ. Такъ, я печаленъ и причина скорби моей немаловажна. Протекайте надо мною, печальные года, и поелику не приносите вы мн ни радости ни утшенія, то отверзите мн скоре гробницу.

ЛАМОРЪ и ГИДАЛЛАНЪ.

Откол исходитъ источникъ лтъ? гд мета, къ которой они не останавливаясь стремятся? взоры мои хотятъ проникнуть во глубину вковъ прошедшихъ, но я усматриваю единый токмо слабый свтъ, подобный тому, какой поверхность отдаленнаго озера возвращаетъ лун, слабые лучи свои на него устремляющей. Здсь, я зрю ужасныя опустошенія причиненныя войною. Тамъ, я вижу слабое и униженное поколніе преходящее въ безмолвіи, не ознаменующее своихъ ни единымъ знаменитымъ подвигомъ. Подайте мн мою Арфу: она возбудитъ прошедшее, и возвратитъ тла и виды Героямъ усопшимъ. Я чувствую себя новымъ свтомъ озаренна и духъ мой воспламеняется. Горю нетерпніемъ возвысить гласъ мой, хощу воспть горестную кончину нещастнаго Гидаллана.

Фингалъ не возмогъ боле сносити его взора, съ того времени какъ неосторожность его приключила смерть его возлюбленной. Онъ изгналъ его отъ своего присутствія, изключилъ изъ числа своихъ ратниковъ, и повеллъ ему возвратиться къ его родителю. Юный Гидалланъ оставляетъ мсто битвы, равно какъ бы оставлялъ свое отечество. Онъ отходитъ тихими стопами въ глубокомъ безмолвіи. Безмолвенъ и печаленъ блуждаетъ онъ по хребтамъ горъ. Оружіе его въ безпорядк прившено около его пояса. Власы неудерживаемые узами шлема вютъ по плечамъ его. Очи уклоненны къ земл, наполнены слезами, въ груди его спирались тяжкіе вздохи: сердце его втайн терзалось.

Цлые три дни блуждалъ онъ, предавшись глубокой скорби. Наконецъ познаетъ онъ ручей протекающій поле обиталища его родителя, и тяжкій вздохъ излетлъ отъ сердца его. Отецъ его сидлъ единъ подъ тнію древняго дуба, онъ восклонялъ главою на жезлъ, внималъ журчанію источника. Очи его помраченные древностію дневнаго свта боле не зрли. Онъ преходилъ въ памяти своей, и слабо въ полголоса воспвалъ приключенія своей юности. Онъ помышлялъ тогда о сын своемъ, по вол его предводящимъ его ратниками на войн Фингалевой. Онъ внемлетъ шуму, и познаетъ поступь сына своего.

Сына ли моего, рекъ онъ слышу я пришедша, или се тнь его мимо меня проходитъ? О сыне мой, или ты погибъ на брани, и покинулъ престарлаго твоего родителя? Естьли это ты, естьли ты живъ еще, почто приходишъ ты единъ? Гд народъ мой? или народъ мой истребленъ? Ты имлъ обычай приводить его ко мн торжестующимъ при звук щитовъ.

Нтъ, отвщаетъ юноша испустя тяжкій вздох, ратники твои вс живы. Въ сей самый час они себя прославляютъ, но для сына твоего о отче мой, вс пути ко слав вчно заградились. Я осужденъ провождать дни мои здсь въ поносной праздности, въ то время какъ другіе сражаются.

Увы! что слышу я, отвтствуетъ Ламоръ, предки твои не приходили воспріймать успокоеніе, въ то время когда брань кипла. Воззри на гробницу твоего прадда: онъ никогда необращалъ плещъ своихъ непріятелю. О отче мой! что сталось съ твоею славою и моею, мой сынъ бжалъ съ сраженія?

Отче мой, отвтствуетъ Гидалланъ, почто огорчаешъ душу мою? Никогда страхъ опасности не казался сердца моего. Фингалъ похищаетъ у меня честь умереть сражаясь. Я есмь жертвою гнва его, воспламенившагося противъ меня за его возлюбленную. Возвратись, вщалъ онъ мн, взирая на меня раздраженнымъ окомъ, возвратись въ твои долины, изсохни не корн твоемъ, яко устарлое древо, силою втровъ улоненное долу, да боле не возстанетъ.

Что се, вщаетъ старецъ, въ то время какъ тысящи Героевъ ежедневно обогащаютъ себя прирастающею славою, ты долженъ будетъ томиться въ поносной праздности? О почтенная тнь моего родителя! введи, введи бднаго Ламора въ послднее его пристанище. Они мои во мрак, душа моя обременена горестію, и слава сына моего погибла.

Куда пойду я, возопилъ юноша, гд обрту я славу, дабы возвеселить душу моего родителя? Невозвеселитъ его, коснувшійся слуху его звукъ стрлъ моихъ по возвращеніи ноемъ съ ловитвы.

И такъ, рекъ Ламоръ, пришла чреда и мн погибнуть, яко сему дубу осязаемому моими руками, и обнаженному отъ листвій. Онъ главою своею касался облаковъ, но корни его немогли укрпишься, твердый камень имъ противоборство, и сила втровъ удобно его опровергла… О нощь покрывающая очи мои! благодарю тебя… ты воспрещаетъ мн узрть сына… по томъ обратясь къ нему, рекъ, иди въ мое обиталище, тамо стны украшаются оружіемъ праотцевъ нашихъ: принеси мечь твоего прадда, онъ досталъ его отъ врага имъ побжденнаго.

Гидалланъ повинуется, приноситъ мечь и вручаетъ его родителю. Заблуждающаяся старцева рука ищетъ остріе меча, познаетъ и на немъ останавливается.— Сыне мой, проводи меня къ гробниц моего родителя. Я хощу тамъ себя успокоить, теперь насталъ полдень, и солнце жарко лучи свои на поля низпускаетъ.

Гидалланъ его препровождаетъ: они подходятъ къ гробниц. Ламоръ прободаетъ въ ребра сына своего. Они на мст томъ вкуп почіютъ, и опуствшіе чертоги ихъ обрушась, развалинами своими покрываютъ брега источника. Тамо къ полудню блуждаютъ привиднія и призраки, глубокое безмолвіе царствуетъ по всей долин, люди страшатся приближиться къ сему страшному мсту.

МИНABАНА.

Юная Минавана взошедъ на верхъ горы, низводила взоры свои на пространное море. Застнчивость и печаль по чред являлись на лиц ея. Она зритъ юныхъ ратниковъ возвращающихся покрытыхъ блестящими доспхами. О мой любезный, о Рино, возвратился ли и ты съ ними? Печальные наши взоры открыли ей, что ея любезнаго уже нтъ боле.

Какъ! Рино погибъ въ долинахъ Аллунскихъ! Велика должна быть крпость въ десниц его сразившей? А я, увы! я осталась безъ него.

Нтъ, я безъ него не останусь. О втры возввающіе власы мои, вздохи мои не долго будутъ соединяться съ вашимъ свистомъ, я должна искать любезнаго Рино.

Q мой возлюбленный, я не зрю тебя нын возвращающагося съ ловитвы, исполненна крпостію и прелестьми юности. Нощныя мраки окружаютъ любовника Минаваны, и безмолвіе съ нимъ обитаетъ.

Гд врный песъ твой? Гд твой лукъ? Гд твой мечь подобный молніи сверкающей въ облакахъ? Гд копіе твое всегда обагренное кровію?

Увы! я вижу твои оружія въ безпорядк складенные въ груду на корабл твоемъ. Я вижу ихъ дымящихся кровію. Ахъ! твоею.

Когда гласъ денницы придетъ возбудить тебя, ‘восстань, юный ратникъ. Ловцы уже въ долин. Еленъ уже близь твоего жилища удались прекрасная Аврора, удались. Рино почіетъ съ мертвыми. Онъ не внемлетъ твоему гласу. Елени играютъ на его могил.

Но я тайно приду, о Царь мой, и тихо возлягу на лож твоего успокоенія. Минавана тихо возляжетъ подл возлюбленнаго ея покоющагося Рино.

Юныя мои подруги будутъ искать меня, но не найдутъ: они воспвая псни будутъ искать слдовъ моихъ. Но я пнія вашего уже неуслышу, о подруги мои! я почію подл Рино.

НАДПИСЬ
НА ПАМЯТНИК МИРА,
воздвигнутомъ двумя братьями.

Любезный братъ, вотъ быстрый источникъ Каламонскій: сквозь густоту листвій я усматриваю теченіе сребровидныхъ волнъ его извивающихся по долин. Онъ протекаетъ близко тхъ мстъ, которые украшаешь собою прелестная Колна, коей прекрасная грудь предъ твоими взорами то возвышается, то унижается, яко блющаяся пна на спокойномъ мор. Да будутъ мста сіи толь пріятные любви, озарены славою. Воздвигнемъ вмст памятникъ сохраняющій въ потомство побду нашего родителя. Се долина, гд онъ побдилъ враговъ своихъ.

Приходимъ мы на сіе славное поле. Нощь низпускалась съ горъ. Я возжигаю дубъ растущій на холм, при пніи Бардовъ слдующихъ за нами, и беру камень отъ брега источника: онъ былъ еще окропленъ кровію враговъ нашихъ. Полагаю его на холм, изскаю на немъ писмена, и повелваю ему вщать будущимъ вкамъ:

‘О камень, моими руками днесь положенный! путникъ застигнутый во время нощи бурею, почіетъ подъ кровомъ твоимъ. Во время сна его при бурномъ удареніи втровъ въ дернъ тебя окружающій, времена протекшіе возобновятся въ его сновиденіяхъ. Образъ битвы поразитъ взоры его. Мечты представятъ ему Ироевъ боевымъ строемъ сходящихъ въ долину. При первомъ свт дня, исполнясь ужасомъ смутныхъ сновидній онъ вострепетавъ возбудится. Очи его отверзясь узрятъ окрестъ его гробницы Ироевъ. Онъ вопроситъ здшнихъ старцевъ о памятник нами воздвигнутомъ. Старцы рекутъ ему онъ былъ воздвигнутъ ратниками вковъ прошедшихъ.

Поблизости оттол обиталъ Каррилъ, давній друг нашего родителя. Онъ посылаетъ звати насъ на празднество: мы приходимъ. Юноши, намъ онъ рекъ, заключа въ свои объятія, вы приводите мн на память то время, въ, которое я ходилъ сражаться со врагами на брега Сельмы. Я вступилъ побдителемъ на корабли мои, но во время нощнаго мрака я съ пути своего сбился. Я присталъ къ землямъ вашего родителя. Онъ пріялъ меня великодушно, угащалъ три дни въ своихъ чертогахъ, и далъ мн въ даръ множество щитовъ, которые и поднесь хранятся купно съ моими, и приводятъ мн на мысль юные мои лта. Достойные чада друга моего! послдуйте за мною.

Онъ взялъ единъ изъ своихъ щитовъ и единъ изъ нашихъ, углубжаетъ оба ихъ въ землю, и полагаетъ на нихъ камень. Когда брань, рекъ онъ, возгорится между нашими племенами, можетъ быть мои потомки воззрятъ на сей камень и рекутъ: не есть ли сей памятникъ мира и дружбы отцами нашими купно воздвигнутый?

ЯВЛЕНІЕ ПРИВИДНІЯ.

Я медлнно восходилъ на холмъ. Шумъ втровъ прерывалъ безмолвіе нощи. Серповидный образъ луны готовый низпуститься въ бездну, изливалъ единый токмо багровый и слабый свтъ. Слухъ мой пораженъ былъ слабымъ и нестройнымъ гласомъ привиднія. Окруженный нощнымъ мракомъ я извлекаю мечь свой.

Тни отцевъ моихъ, возопилъ я, придите возвстить мн будущее. Придите научить меня, како бесдуете вы въ глубокой вашей обители.

Тренморъ приходитъ на гласъ сына своего. Туча его окружаетъ и поддерживаетъ въ воздух. Мечь его составленъ изъ огня воздушнаго. Лице его мрачно и необразовано. Онъ приближается ко мн, вщаетъ мн о многомъ: но до слуха моего достигали единые токмо неотдленные звоны, и слова невнятныя, подобные тмъ, каковые долженствовали произносить первые человки, прежде того времени, какъ пніе изобрло науку отдлять слова единое отъ другова. Вскор онъ нечувствительно исчезъ, яко исчезаетъ туманъ при восхожденіи солнца.

МАЛВИНА
Оплакивающая смерть Оскара, своего любовника.

Такъ, сей былъ гласъ моего возлюбленнаго, слышимый мною во время нощи. Тнь его рдко мечтается мн въ сновидніяхъ. Исходъ Малвины приближился. Я слышала во сновидніи моемъ гласъ возвщающій мн близкую кончину. Я чувствую, что душа моя плаваетъ между жизнію и смертію. Почто сновидніе мое такъ скоро исчезло? Малвина зрла своего возлюбленнаго. Воздушная риза его плавала возвваемая втрами, лучи, солнца озлащали края оной, они,блистали въ очахъ моихъ яко злато иноплеменника.

Сыне Оссіяновъ, возлюбленный Оскаръ! ты вчно будешъ жить въ сердц Малвины. Лишь озарятъ первыя лучи солнца, вздохи въ груди моей спираются, и какъ падетъ нощная роса на землю, мой плачь возобновляется. Я процвтала въ твоемъ присутствіи яко юное древо, но смерть твоя подобная тлетворному втру, помрачила юность мою. Глава моя уклонилась. Весна, паки возвратилась и благотворные росы свои изливаетъ, но цвта юности моей не возобновила. Пастушки видли меня во мрачномъ безмолвіи сидящую въ моихъ чертогахъ Они бряцали на своихъ арахъ, чтобъ возбудить сердце мое къ веселію, но слезы по ланитамъ моимъ непреставали катиться. Они видли скорбь души моей, и рекли мн: почто толико упорствуешъ въ твоей печали? или твой возлюбленный былъ прекрасенъ яко день?

Оссіянъ отецъ Оскаровъ.

О дщерь моя! псни твои прельщаютъ слухъ мой, но раздражаютъ печаль твою. Пріятно огорченной душ быть въ уединеніи токмо съ своею печалію, и свободно ей предаваться. Но печаль сндаетъ жизнь человческую и сокращаетъ дни его. Ты погибаешъ яко цвтъ дожигаемый полуденнымъ зноемъ, когда роса его оживляющая на немъ уже изсохла.

ОИНА.

Въ непостоянный день солнце выходитъ изъ за тучи и за другую паки скрывается, и тнь слдуетъ на долин за колеблющимся отраженіемъ лучей его, тако приключенія вковъ прошедшихъ преходятъ въ моихъ мысляхъ, и представляются то покровенные мракомъ, то озаренные свтозарнымъ блистаніемъ. Изъ среды безмолвія нощи, нкій гласъ касается моего слуха, и возбуждаетъ душу мою. Се гласъ годовъ боле несуществующихъ. Они вращаются предъ моими взорами, обремененные приключеніями въ нихъ совершившимися. Я пріемлю ихъ по мр, какъ они въ памяти моей представляются, и въ псняхъ моихъ оживотворяю.

Малоръ былъ притсненъ своими врагами и былъ близокъ къ паденію. Родитель мой отправилъ меня къ нему на помощь. Коль скоро Царь меня узрлъ, онъ притекъ ко мн во сртеніе и взявъ меня за руку, съ печальнымъ видомъ рекъ мн: ‘почто племя Ироевъ приходитъ на помощь къ нещастному Царю, приближившемуся къ паденію своему? Тормодъ узрлъ дщерь мою, ею плнился и требовалъ отъ меня ее себ въ супруги. Я отринулъ его требованіе. Наши предки были врагами. Раздраженный моимъ отказомъ, онъ возвратился съ сильнымъ воинствомъ отмстить свою обиду. Народъ мой палъ подъ его удавами. Какая причина заставляетъ тебя толь великодушно сострадать о моихъ нещастіяхъ и приводитъ тебя ко мн на помощь?’

Родитель мой прислалъ меня, я ему отвтствовалъ. Онъ вспомнилъ о Морор и о великодушіи его къ чужестраннымъ. Нкогда свирпствующимъ моремъ онъ былъ изверженъ, на брега твои. Ты ввелъ его въ домъ свой и угостилъ человколюбиво. Днесь долгъ благодарности влагаетъ въ десницу мою мечь сей, коего крпость вскор враги наши познаютъ. Други наши находящіеся въ опасности никогда не бываютъ отъ насъ забвенны, коль бы ни великое пространство мстъ и морей насъ съ ними ни раздляло.

Великодушный другъ! много, имлъ я ближнихъ мн, которые участвовали со мною въ пирахъ моихъ, но нын вс они забыли нещастнаго Малора. Я обошелъ весь остров мой, устремлялъ взоры свои на моря, и не узрлъ ни единаго корабля идущаго ко мн на помощь. Теперь приближается нощь. Отрасль ироевъ, гряди въ чертоги мои, тряди услышати гласу дщери моей.

Мы вошли, во время нощи сидя въ безмолвіи я внималъ пнію прекрасныя Оины. При разсвтаніи дня, мы пошли сражаться. Я остался побдителемъ, плнилъ военачальника, и возложа на него узы, представилъ его Малору. Тормадъ стыдящійся своего уничиженія отвращалъ взоры отъ Оины. Радость водворилась на остров, и празднества паки началися.

Сыне Фингалевъ, рекъ мн старецъ, ты не возвратится въ домъ твой безъ награды. Ты спасъ отца. Я вручаю теб дщерь. Оина пойдетъ на корабль твой. Присутствіе ея возвеселитъ сердце твое во время пути.

Во ожиданіи свта утрення я препроводилъ нощь въ чертогахъ. Утомясь трудами пріобртенной побды, я наслаждался сномъ, какъ нкій пріятный и скорбный гласъ прервавъ сонъ мой внушилъ мн сіи изреченія.

‘Тебя, нещастный любовникъ, тебя видятъ очи мои печальна и утопающа въ слезахъ на верху сего камня. Суетно взоры твои ко мн, обращаются влачимые по морямъ: твоя нещастная любовница уже разлучена съ тобою. Она пойдетъ въ страны ей незнакомые. Нын я посред множества Ироевъ, но присутствіе ихъ неуслаждаетъ моихъ горестей. Ахъ! Тормадъ, почто отцы наши были врагами?’

Нтъ, рекъ я самъ въ себ, нтъ прекрасная Оина, не пойдешъ ты скитаться по странамъ теб незнакомымъ. Въ сердц Оссіяновомъ есть нкій гласъ, повелвающій ему внимать нещастному въ день скорби его, и ты небудешъ разлучена съ твоимъ любезнымъ.

При восход зари я освободилъ отъ оковъ Тормада, и возвратилъ его любезной при очахъ ея родителя, ‘почто Тормадъ, вщалъ я Малору, будетъ терзаться во вс дни житія его? Правда, что предки ваши были врагами, но теперь вражда ихъ пресклась, и они спокойно лежатъ во гроб. Почтенные ратники, предайте забвенію вашу злобу: она есть мрачная туча долженствующая исчезнуть купно съ прошедшими вками. Малоръ согласился на прозьбу мою, и мир соединилъ двухъ любящихся. Побжденный искренно облобызалъ своего побдителя, и я отшелъ покрытъ славою, и наслаждаясь неизреченнымъ удовольствіемъ содлавъ двоихъ щастливыми.

КОНЕЦЪ.

Читайте также: