Сказание о Фритиофе, витязе норманском, Авенариус Василий Петрович, Год: 1891

Переводы
Время на прочтение: 19 минут(ы)
Скачать в PDF

В. П. Авенаріусъ.

ВАСИЛЬКИ И КОЛОСЬЯ

РАЗСКАЗЫ и ОЧЕРКИ
для юношества.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія Н. А. ЛЕБЕДЕВА. Невскій просп., д. No 8.
1892.

Сказаніе о Фритіоф, витяз норманскомъ.

ВВЕДЕНІЕ.

Лтъ тысяча и боле тому назадъ, когда на юг Европы науки и искусства достигли уже довольно высокаго развитія, когда яркій свтъ христіанства разливался все дале на сверъ, — на крайнемъ свер, въ Скандинавіи (тогдашней Нордландіи), народъ блуждалъ еще во мрак первобытнаго невжества и идолопоклонства. Франкамъ и римлянамъ дикіе обитатели свера, называвшіеся норманнами (отъ словъ Nord и Мапи), были извстны только по ихъ дерзкимъ набгамъ: нагрянетъ на цвтущее южное побережье въ легкихъ ладьяхъ своихъ, съ боевымъ крикомъ, стая сверныхъ варваровъ, заберетъ съ собой все, что поцнне, да и скроется опять изъ виду. Неудивительно, что благовоспитаннымъ, изнженнымъ южанамъ эти непрошенные гости представлялись разбойниками, извергами, чуть не исчадіемъ темной силы. Но были-ли они таковы на самомъ дл?
Сохранившіяся до насъ народныя сказанія скандинавцевъ рисуютъ намъ ихъ въ совершенно иномъ вид.
Изъ трехъ ныншнихъ государствъ скандинавскихъ: Норвегіи, Швеціи и Даніи, первое мсто въ ту пору занимала Норвегія. Въ ней горы были выше и круче, лса гуще и богаче всякимъ зврьмъ, рки быстре и обильне всякою рыбой. Всею западною стороной своей она прилегала къ открытому морю, гд была изрзана безчисленными скалистыми бухтами. Рзкость полярныхъ втровъ умрялась въ ней теплыми струями обмывавшаго ее Гольфштрма. Суровой, но величественной природ соотвтствовало и выросшее среди нея племя. Охота, рыболовство, скотоводство и, отчасти, земледліе составляли занятіе норманновъ въ мирное время. Но близость открытаго моря, естественно, должна была развить въ нихъ духъ отваги и предпріимчивости, а восторженныя псни скальдовъ (народныхъ пвцовъ, гусляровъ) не могли не воспламенять молодого поколнія къ такимъ-же подвигамъ на морскомъ раздольи. И вотъ, снаряжались быстролетные ладьи-корабли, съ вооруженнымъ съ головы до ногъ, безстрашнымъ экипажемъ, — и горе иноземцамъ, къ берегамъ которыхъ приставалъ этотъ грозный флотъ!
Но то не были простые пираты, завзятые грабители чужого добра. То были бойцы-удальцы, которымъ, во что-бы то ни стало, нужно было развернуть свою богатырскую мощь, показать свою молодецкую удаль. Для южанъ, понятно, удальцы эти не могли быть ничмъ инымъ, какъ врагами, разбойниками, для самихъ-же норманновъ благодатный югъ отнюдь не былъ враждебнымъ краемъ, а лишь желаннымъ поприщемъ для боевой силы. Между собой они были сплочены самой тсной дружбой, неизмнной врностью, для общаго дла они, не задумываясь, проливали свою кровь, безропотно отдавали свою жизнь. Возвратясь-же изъ странствія подъ родную кровлю, каждый изъ нихъ обращался попрежнему въ мирнаго гражданина, въ добраго семьянина.
Страна норманновъ была разбита на нсколько мелкихъ, независимыхъ другъ отъ друга государствъ. Массу населенія составляли бонды, крестьяне, свободные земледльцы. Конун, король, избирался ими-же на тин, народномъ вч. Обстановка королевскаго двора норманновъ была довольно схожа съ извстною намъ изъ родныхъ былинъ обстановкой княжескаго двора Владиміра-Солнышка. Подобно кіевскому князю, окруженному всегда своими ‘князьями’ да ‘боярами’, и короли норманскіе имли свою свиту изъ ярловъ, графовъ. Въ столовой королевской, точно также, какъ и въ ‘гридн княженецкой’, шли веселые пиры ‘богатырей могучихъ’, раздавались псни ‘скальдовъ-гусльщиковъ’. Изъ всхъ игръ какъ тамъ, такъ и здсь, самой излюбленной были ‘шашки-шахматы’. Между ‘добрыми молодцами’ и тамъ, и здсь заключались побратимства на жизнь и смерть, съ тмъ лишь различіемъ въ обрядности, что богатыри кіевскіе, какъ исповдывавшіе уже христіанство, мнялись наперсными крестами, витязи-же норманскіе, врные древнему языческому обычаю, смшивали кровь свою, выпуская ее изъ ладони на землю въ одну общую ямку. Такое-же сходство было и въ сказочнозамысловатой форм кораблей тхъ и другихъ, съ тою лишь опять разницей, что у язычниковъ-норманновъ форма эта прямо объ условливалась ихъ фантастическими врованіями. Отцомъ боговъ почитался у нихъ всемудрый Одинъ, начало духовной силы, тогда какъ громовержецъ Торъ былъ началомъ силы тлесной. Но самымъ любимымъ богомъ ихъ былъ сынъ Одина, Бальдеръ, богъ добра и свта, равно прекрасный и духомъ, и тломъ. Ему воздвигались самые пышные храмы, ему приносились самыя обильныя жертвы. Глубокая, младенчески-простодушная вра въ конечное торжество добрыхъ силъ надъ злыми, руководившая всми дйствіями норманновъ, проникаетъ насквозь и вс ихъ народныя сказанія, озаряя ихъ мистически-волшебнымъ свтомъ.
Какъ наши родныя кіевскія былины давнымъ-давно забыты на мст ихъ зарожденія и помнятся еще только на далекихъ окраинахъ нашего отечества, въ губерніяхъ Олонецкой, Архангельской, Пермской и сибирскихъ, также точно и ‘саги’— сказанія скандинавцевъ — сохранились единственно на отдаленномъ остров Исландіи. Написаны он тамъ еще 800 лтъ тому назадъ, подъ названіемъ Эдды. Изъ всхъ-же этихъ сагъ наиболе поэтична ‘Фритіофссага’, записанная въ первый разъ тамъ-же, въ Исландіи, въ конц XIII или въ начал XIV вка. Герой этой саги, Фритіофъ (отъ двухъ исландскихъ словъ: Frid и Thiofr, означающихъ вмст воръ мира), жилъ, какъ полагаютъ ученые, въ конц VII или въ начал VIII столтія. Разсказана сага частью прозой, частью стихами. Не смотря, однако-же, на вс ея достоинства, она едва-ли получила-бы всемірную извстность, еслибы знаменитйшій изъ шведскихъ поэтовъ, Тегнеръ (род. въ 1782 г., ум. въ 1846 г.), не переложилъ ее на современный шведскій языкъ, переработавъ ее отъ начала до конца и создавъ, такимъ образомъ, какъ-бы совершенно новую поэму. Каждая изъ 24-хъ псенъ тегнеровой поэмы написана своимъ особеннымъ стихотворнымъ размромъ, наиболе соотвтствующимъ ея содержанію, и, по своей музыкальности, большая часть этихъ псенъ положена даже на музыку. Напечатанная въ первый разъ въ 1825 году, поэма въ первыя-же 15 лтъ выдержала въ Швеціи 6 изданій. Но кругъ ея почитателей не ограничился Швеціей: она вскор была переведена почти на вс европейскіе языки, въ томъ числ на нмецкій языкъ не мене 15-ти разъ. На русскій языкъ перевелъ ее, въ 1841 году, академикъ нашъ Я. К. Гротъ, и сдлалъ онъ это такъ мастерски, что первоклассный критикъ нашъ Блинскій, столь строгій къ посредственнымъ произведеніямъ, отозвался о ней въ самыхъ восторженныхъ выраженіяхъ:
‘Какіе величественные образы, какая сила, энергія въ чувств, какая свжесть красокъ, какой дивно-поэтическій колоритъ! Это совершенно новый, оригинальный міръ, полный безконечности, величавый и сумрачный, какъ даль океана, какъ вчно суровое небо свера, опирающееся на исполинскія сосны…’
Въ предлагаемомъ прозаическомъ пересказ пришлось намъ поневол ограничиться сжатою передачей содержанія поэмы, опустивъ значительную часть прелестныхъ миологическихъ сравненій и картинъ бытовой обстановки норманновъ. Но чтобы дать нашимъ читателямъ хотя нкоторое понятіе о стихотворныхъ красотахъ поэмы, мы позволили себ одну пснь (‘Искушеніе Фритіофа’) привести почти цликомъ въ стихотворномъ перевод академика Грота.

I.
Фритіофъ и Ингеборга.

На земл Гилдинга, вольнаго ‘бонда’, выросли рядомъ деревцо и цвточекъ: стройный дубокъ и нжная роза. Дубокъ тотъ былъ Фритіофь, та роза — Ингеборга.
Какъ счастливъ былъ Фритіофъ, когда выучился рунамъ! {Руны — древнія скандинавскія письмена.} Онъ могъ учить имъ Ингеборгу.
Какъ любо ему было, наставивъ парусъ, скользить съ нею по глади водъ! При всякомъ поворот она такъ весело била въ ладоши.
Съ столтнихъ деревъ снималъ онъ ей птичьи гнзда, съ неприступныхъ скалъ — живыхъ орлятъ. И первую землянику, и первый колосъ — все приносилъ онъ ей, подруг своихъ дтскихъ игръ.
Бурный ли потокъ заграждалъ имъ дорогу — онъ бралъ ее на руки и, обвитый ея милой ручнкой, смясь переносилъ ее черезъ пучину.
Но промелькнуло дтство — и мальчикъ сталъ юношей, двочка — двой. По днямъ пропадалъ Фритіофъ въ лсной глуши,
безъ копья, безъ меча ходилъ одинъ на медвдя. Грудь съ грудью бился онъ съ страшнымъ звремъ, пока не одолвалъ его. Раненый возвращался онъ домой съ кровавой добычей и клалъ ее молча къ ногамъ Ингеборги. А она распвала славныя псни старины и искусною рукой ткала на ковр картину его смлаго боя.
Кто-же были они, эти питомцы крестьянскіе?
Ингеборга была дочь самого короля Бела, Фритіофъ — сынъ вольнаго крестьянина, ближайшаго совтника и соратника королевскаго, Торстена Викингсона. Старый Гильдингъ, извстный по цлому царству своею глубокою честностью и мудростью, лучше всякаго другого могъ воспитать и дочь королевскую, и сына крестьянскаго, поэтому два неразлучные друга: король и крестьянинъ, доврили его опытности двухъ неразлучныхъ-же дтей своихъ.

II.
Смерть отцовъ.

Состарлся король Белъ, состарлся и другъ его Торстенъ. Въ предчувствіи близкой смерти, позвали они къ себ сыновей своихъ. У Бела ихъ было двое: Гелгъ и Гальфданъ. Темнорусый Гелгъ былъ усердный жрецъ боговъ, но душою коваренъ, нравомъ лютъ. Свтлокудрый Гальфданъ, напротивъ, былъ не въ мру мягокъ, втренъ и носилъ мечъ и латы, какъ переряженная воиномъ два.
— Друзья мои! сказалъ имъ Белъ: — дни мои сочтены, вамъ править царствомъ. Но правьте имъ въ братскомъ согласіи, живите въ мир и съ сосдями, беритесь за мечъ только для защиты страны. Не тсните народа, творите правый судъ. Ты, сынъ мой Гелгъ, не будь жестокъ: мечъ, чмъ остре, тмъ легче гнется. А ты, Гальфданъ, стыдись пустыхъ забавъ: медъ хоть и сладокъ, да хмленъ.
За королемъ всталъ съ мста врный товарищъ его Торстенъ:
— Всю жизнь, о, король мой, мы шли рука въ руку. Дозволь-же мн и въ смерти идти съ тобой.
И, обратясь къ сыну своему Фритіофу, онъ внушилъ ему искать славы, но не возноситься, страшиться боговъ и чтить земную власть.
Предчувствіе не обмануло старцевъ: скоро ихъ не стало. И схоронили ихъ по об стороны родного залива, подъ высокими курганами. Гельгъ съ Гальфданомъ возсли на царство. Фритіофъ-же наслдовалъ имніе отца: обширные луга и поля, несчетныя стада, ‘дважды двнадцать’ коней. Но всего дороже изъ наслдства были ему три предмета: мечъкладенецъ, ‘молніи братъ’ по имени Ангурвадель, золотое запястье, кованое свернымъ Вулканомъ — хромымъ Ваулундомъ, и волшебный корабль Эллада съ драконовой головой и чешуйчатымъ серебрянымъ хвостомъ.
И пошла слава о Фритіоф по всему царству, — не столько за несмтное его богатство, сколько за унаслдованное отъ отца благородство духа. Онъ былъ храбръ и незлобивъ, великодушенъ и щедръ, и окружилъ себя двнадцатью мудрыми совтниками, сдовласыми воинами, товарищами покойнаго отца. Въ ряду ихъ, ‘какъ роза межъ листьевъ поблекшихъ’, сидлъ одинъ лишь юный сверстникъ его Бьернъ {Bjorn по-шведски — медвдь.}, съ которымъ они, по обычаю норманскому, кровью скрпили свой братскій союзъ (см. въ введеніи).

III.
Сватовство Фритіофа.

Пируетъ Фритіофъ съ своей доброй дружиной. Скальды-гусляры на звонкихъ струнахъ славятъ его предковъ. Но самъ Фритіофъ невеселъ, безмолвенъ.
— Что сталось съ нашимъ молодымъ орломъ? вопросилъ названный братъ его Бьернъ.— Въ грудь-ли онъ раненъ, въ крыло-ли подстрленъ? Всего у насъ вдоволь: и меда, и сала, скальдамъ нтъ счета, пснямъ — конца. Конь землю скребетъ, соколъ кличетъ къ охот, Эллида съ якоря рвется. А Фритіофъ не жаждетъ ни боя, ни добычи. И ждетъ его на солом безславная смерть!
Ничего на насмшку не отвтствовалъ Фритіофъ. Онъ вышелъ вонъ, къ берегу, отвязалъ Эллиду, распустилъ парусъ и полетлъ по волнамъ.
Тмъ временемъ, братья-короли сидли на отцовскомъ могильномъ курган и чинили народиный судъ и расправу. Вдругъ предсталъ передъ ними Фритіофъ съ дерзновенною рчью:
— Не король я родомъ, даже не ярлъ (графъ). Но могилы моихъ предковъ говорятъ объ ихъ славныхъ длахъ, и докол будутъ скальды, не замретъ и память объ нихъ. Могъ-бы и я добыть себ царство, но миле мн жить въ родномъ краю, миле охранять своихъ королей, своихъ братьевъ. Мы на курган покойнаго Бела. Онъ слышитъ каждое наше слово. Не даромъ воспиталъ онъ со мною Ингеборгу: какъ два деревца срослись мы сердцами. Исполните-же теперь его тайную волю: отдайте за меня вашу сестру, отдайте Ингеборгу!
Добродушный Гальфданъ, быть можетъ, и склонился-бы на его неотступную просьбу, но надменный Гелгъ съ презрніемъ отвергнулъ ее.
— Какъ! вскричалъ онъ: — за тебя, крестьянскаго сына, отдать дочь и сестру королевскую? Будь первый ты между своими, но до Ингеборги теб, какъ до звзды небесной, далеко! А защиты твоей намъ не нужно: защитить себя мы и сами сможемъ.
Скоро пришлось раскаяться Гелгу, да уже поздно.

IV.
Сватовство короля Ринга.

Много царствъ было въ Нордландіи, но не было народа могуче, счастливе, какъ народъ мудраго и добраго короля Ринга. Народъ благоденствовалъ, самъ-же Рингъ давно не зналъ ни радостей, ни покоя. Тридцать лтъ, тридцать зимъ прожилъ онъ съ любимою женой, но она померла, и одиночество стало вдовцу нестерпимо. Прослышалъ онъ тутъ про красавицу — дочь короля Бела, Ингеборгу, и заслалъ къ ней сватовъ съ богатыми дарами.
Зная могущество Ринга, братья Ингеборги не посмли перечить. Но надо было имъ сперва узнать волю боговъ. Въ священной рощ принесли они имъ богатую жертву конями и соколами. Но жертва была отвергнута, и Гелгъ, уже не задумываясь, отказалъ посламъ. Легкомысленный Гелгъ еще насмялся надъ ними на прощаньи.
— Жаль, нтъ съ вами короля вашего Ринга! сказалъ онъ: — подержалъ-бы я ему, старичин, коня, чтобы не свалился, не расшибся.
Воспылалъ гнвомъ старый король Рингъ за отказъ, а пуще того еще за злую насмшку, снарядилъ большое войско и пошелъ на обидчиковъ войной.

V.
Фритіофъ за шахматами.

Задоренъ былъ король Гелгъ, да куда не храбръ. Вспомнилъ онъ тутъ, что повздорилъ съ первымъ витяземъ своимъ Фритіофомъ, а стало быть, и со всею его молодецкою дружиной. Кто-же защититъ его теперь отъ грознаго короля Ринга?
И заслалъ онъ посредникомъ къ Фритіофу воспитателя его, старика Гильдинга. Тотъ засталъ его съ Бьерномъ за шахматной доской.
— Сыновья Бела шлютъ теб поклонъ, началъ Гильдингъ: — король Рингъ идетъ на нихъ войной, и вся надежда ихъ на тебя.
Фритіофъ, будто не слыша, продолжали бесдовать съ Бьерномъ о шахматной игр:
— Берегись, Бьёрнъ! королю твоему плохо: вся надежда его на пшку {Здсь игра словъ: bond по-шведски — и пшка, и крестьянинъ.}.
— Не шути ты съ ними! убждалъ Гильдингъ: — хоть они слабе Ринга, но тебя куда сильне.
— Бьёрнъ! ты мтишь на мою башню? Да нтъ, пшки мои ее отстоятъ.
— И не жаль теб даже Ингеборги, которая заливается неутшными слезами? не отставалъ Гильдингъ.
— Эй, Бьёрнъ! о ферзи моей не тревожься: въ ней вся моя сила, и ничто насъ не разлучитъ.
Съ такимъ неопредленнымъ, замысловатымъ отвтомъ огорченный Гильдингъ и вернулся къ своимъ королямъ.

VI.
Удаленіе Фритіофа.

А ферзь Фритіофа, Ингеборга, тою порой, дйствительно, заливалась слезами вдали отъ родного крова: чтобы не нашелъ ее король Рингъ, братъ Гелгъ свезъ ее съ ея снными двушками въ Бальдерсгагу и укрылъ тамъ въ храм свтозарнаго бога Бальдера. Затворницы этого храма, двушки, отнюдь не смли видть мужчинъ. Нарушеніе запрета неминуемо должно было навлечь на нарушителей страшный гнвъ боговъ. Но, посл посщенія Гильдинга, Фритіофу, во что-бы то ни стало, надо было свидться съ Ингеборгой. Не слушая предостереженій Бьёрна, онъ снарядилъ Эллиду и поплылъ въ Бальдерсгагу.
Ингеборга, при вид его, сильно перепуталась.
— Боги теб этого ни за что не простятъ! были первыя слова ея.
Тщетно старался онъ ее успокоить.
— Вернись сейчасъ и помирись хоть съ моими братьями, настаивала она.
Онъ долженъ былъ исполнить ея желаніе. Засталъ онъ королей-братьевъ, какъ и въ первый разъ, на могил ихъ отца.
— Тяжело мн быть въ раздор съ братьями Ингеборги, говорилъ онъ Гелгу: — я готовъ помириться, готовъ подать вамъ помощь, отдай мн только Ингеборгу: заодно спасешь ты отъ короля Ринга и ее, и твой собственный внецъ.
И весь окружающій народъ, въ знакъ одобренія, ударилъ въ щиты и воскликнулъ:
— Отдай ему Ингеборгу!
И старый Гильдингъ, и самъ юный Гальфданъ присоединились къ общей мольб.
— Кто дерзнулъ осквернить святыню, тотъ недостоинъ дочери боговъ! сказалъ Гелгъ.
— Отвчай мн: видлся ты съ Ингеборгой въ храм Бальдера, или нтъ?
— Скажи, что ‘нтъ’! подхватила толпа, — и мы теб на слово повримъ.
— Отъ одного моего слова зависитъ теперь мое счастье, сказалъ Фритіофъ, — но мн не нужно счастья, купленнаго низкимъ обманомъ. Да, я видлся съ сестрой твоей въ храм, но мира боговъ этимъ не нарушилъ.
Онъ не докончилъ. Ропотъ ужаса пробжалъ по толп, вс отхлынули отъ него, какъ отъ лютой заразы. Никто уже ни слова не проронилъ за него: закоренлое суевріе сковало вс уста.
— По законамъ предковъ я могъ-бы сейчасъ казнить тебя смертью или осудить на вчное изгнаніе, заговорилъ опять Гелгъ: — но я буду милосердъ. На дальнемъ запад есть острова {Острова Оркнейскіе или Оркадскіе.} — владнье ярла Ангатира. При жизни Бела, ярлъ исправно платилъ намъ дань, но теперь пересталъ. Плыви-же къ нему и истребуй дань. Этимъ ты, можетъ быть, еще загладишь свою вину.
И Фритіофъ покорился. Простившись съ Ингеборгой и оставивъ ей на память драгоцнное отцовское запястье, онъ собралъ дружину и пустился въ море.
Коварному-же Гелгу не довольно было удалить своего ненавистника: онъ хотлъ въ конецъ погубить его. Зная, какъ жрецъ, вс тайныя заклинанія, онъ взволновалъ море, нагналъ стужу съ градомъ и снгомъ и вызвалъ изъ глубины морской страшныхъ чудовищъ. Но, благодаря опытности въ морскомъ дл и безстрашію Фритіофа, Эллида его устояла противъ враждебныхъ стихій, хотя и лишилась парусовъ и руля.

VII.
Фритіофъ у Ангантира.

У ярла Ангантира шелъ пиръ горой, а подъ окномъ его врнымъ стражемъ стоялъ старый Гальвардъ, укрпляя себя также медомъ изъ турьяго рога и зоркимъ окомъ окидывая ширь морскую. Вдругъ на краю неба показался дивный драконъ-корабль. Дивенъ онъ былъ съ виду, но едва двигался, какъ-будто и самъ онъ, и вс люди на немъ были въ конецъ изнурены. И точно, когда корабль прибило къ берегу, двое силачей-исполиновъ должны были перенести туда на рукахъ обезсиленныхъ своихъ товарищей. Разведя на песк костеръ, они расположились около огня, чтобы отогрться и отдохнуть.
Но Гальвардъ побжалъ уже къ ярлу съ встью о невдомыхъ пришельцахъ. Ангантиръ приникъ лицомъ къ окошку и тотчасъ узналъ гостей:
— Да это славная Эллида Фритіофа! И самъ онъ, Фритіофъ, тутъ-же. Не видалъ я его никогда во всю мою жизнь, но по виду, по осанк, это Торстеновъ сынъ.
— А вотъ узнаемъ, точно-ли это Фритіофъ! подхватилъ одинъ изъ берсерковъ {Берсерки у древнихъ норманновъ, составляли особую почетную стражу, схожую, по своему безчеловчному неистовству, съ опричниками царя Іоанна Грознаго.} ярла, свирпый Атліи.— За мной, братцы!
И вся буйная ватага выбжала изъ палаты, размахивая мечами и булавами.
— Проси мира! крикнулъ еще издали Фритіофу Атлій.
— Хотя я и измученъ, сурово возразилъ Фритіофъ, — но мира ни у кого еще не просилъ — и у тебя не попрошу.
Два бойца бросились другъ на друга. Смертельные удары посыпались градомъ. Щиты у обоихъ разлетлись на части, а мечъ берсерка разломился пополамъ отъ меча-кладенца Ангурваделя.
— Безоружныхъ я не бью, сказалъ тутъ Фритіофъ и бросилъ свой мечъ далеко отъ себя.— Испробуемъ такъ нашу силу.
И закиплъ бой рукопашный, грудь съ грудью, словно вмст срослись ихъ стальныя брони. Земля и камни подъ ногами ихъ были изрыты, кусты перемяты. Товарищи обоихъ не смли ни дохнуть, ни шевельнуться. Наконецъ, одоллъ Фритіофъ и прижалъ берсерка колномъ къ земл.
— Жаль, нтъ при мн меча теперь! сказалъ онъ, — а то-бы я за-разъ покончилъ съ тобой.
— Ступай за мечомъ, я не тронусъ, отвчалъ горделиво Атлій: — вдь намъ обоимъ суждено быть въ Вальгалл {Валгалла — жилище боговъ.}, только мн сегодня, а теб, быть можетъ, завтра.
И онъ не тронулся съ мста, пока Фритіофъ доставалъ свой брошенный мечъ. Такое безстрашіе обезоружило нашего героя и онъ протянулъ врагу руку.
Тутъ подошелъ старый Гальвардъ, приглашая побдителя на пиръ къ своему ярлу. Ангантиръ сошелъ съ своего серебрянаго трона на встрчу къ молодому гостю, взялъ его за руку и посадилъ рядомъ съ собой.
— Не разъ бывало, сказалъ онъ, — пировали мы здсь съ лучшимъ другомъ моимъ Торстеномъ Викингсономъ. Пусть-же теперь сынъ его займетъ его мсто.
И, наливъ кубокъ искристымъ’сицилійскимъ’ виномъ, онъ осушилъ его въ память покойнаго. Тутъ Фритіофъ передалъ ему цль своего прибытія.
— Дани я никогда не платилъ и платить не буду! Воскликнулъ ярлъ.— Но тебя, сына моего друга, награжу, какъ хочу. Онъ подалъ знакъ рукой малютк-дочк. Та побжала вонъ и возвратилась съ кошелькомъ, набитымъ червонцами.
— Прими этотъ кошелекъ, сказалъ ярлъ, — и длай съ нимъ, что хочешь. Но дай мн слово, что прогостишь у меня до весны. Фритіофъ далъ слово и сдержалъ его, не чая, что ожидало его дома

VIII.
Возвращеніе Фритіофа.

Пришла весна, и собрался Фритіофъ въ обратный путь. На седьмыя сутки увидлъ онъ опять передъ собой свой родной берегъ. Но глядитъ онъ, глядитъ и глазамъ не вритъ: на мст богатыхъ хоромъ отцовскихъ лежать одн груды камней и пепла, да высятся только обгорлыя трубы.
Онъ вышелъ на берегъ и уныло обошелъ пепелище. Съ радостнымъ лаемъ подбжалъ къ нему тутъ старый товарищъ его, косматый песъ, ходившій вмст съ нимъ на медвдя, съ привтнымъ ржаньемъ прискакалъ и блый конь его, и, ласкаясь, наклонилъ къ нему морду, ожидая обычнаго куска хлба. Ахъ, бдный конь! хозяинъ твой еще тебя бдне и ничего теб дать не можетъ!
Подошелъ, наконецъ, и старый Гильдингъ и повдалъ своему питомцу о томъ, какъ король Рингъ съ могучею своею ратью разгромилъ дружины Гелга, какъ Гелгъ, спасаясь бгствомъ, въ безсильной злоб на Фритіофа, сжегъ до-тла его хоромы, какъ Рингъ вновь посватался за Ингеборгу, и какъ на сей разъ Гелгъ, не смя уже прекословить, выдалъ ее за Ринга.
— О, Ингеборга! воскликнулъ Фритіофъ: — такъ-то ты сдержала свою клятву!
— Не вини Ингеборгу, сказалъ Гильдингъ: — она убивалась отъ тоски, но страдала молча, какъ раненая чайка, которая ищеть смерти въ волнахъ морскихъ.’Я рада была бы сейчасъ умереть, говорила она мн: — но богу Бальдеру нужна жертва, такъ пусть же этой жертвой буду я.’ И повезли ее къ алтарю, какъ на закланіе, и снялъ я ее съ коня блдную, какъ тнь. И повнчали ее, молодую, съ старикомъ Рингомъ. Вс плакали, она одна не пролила ни слезинки и только горячо молилась. Тутъ Гелгъ увидалъ на рук сестры твое запястье. Самъ не свой, сорвалъ онъ его съ ея руки и надлъ на руку идола Бальдера. Я выхватилъ уже мечъ, но Ингеборга меня удержала: ‘Оставь! пусть боги свершать разсчетъ между нами…’
— Да!— прервалъ разсказчика Фритіофъ: — и разсчетъ этотъ близокъ, разсчетъ этотъ свершится еще сегодня!

IX.
Месть Фритіофа.

Была полночь, но полночь лтняя, полярная, незаходящее ни на минуту солнце багрянымъ свтомъ озаряло вершины горъ. Въ храм Бальдера совершалось таинство: самъ король Гелгъ, какъ верховный жрецъ, приносилъ жертвы богамъ.
Вдругъ окружающая храмъ священная роща оживилась: послышался лязгъ мечей, раздался угрожающій голосъ:
— Бьёрнъ! становись у дверей и никого не выпускай изъ храма. А кто прорвался бы силой, тому раскрои черепъ!
Поблднлъ Гелгъ и обмеръ: то былъ голосъ Фритіофа! А вотъ и самъ грозный мститель уже на порог.
— Ты посылалъ меня за данью — такъ возьми-же ее! А тамъ разсчитаемся въ честномъ бою…
И вскій кошелекъ съ червонцами полетлъ въ лицо Гелгу. Обливаясь кровью, Гелгъ упалъ замертво къ подножію алтаря.
— Даже золота своего снести не могъ! сказалъ съ презрніемъ Фритіофъ.— Стыдно было бы мечу моему обагриться твоею кровью…
Тутъ взоръ его упалъ на завтное запястье, подаренное имъ нкогда Ингеборг, а теперь надтое на руку идола. Въ глазахъ его помутилось. Онъ рванулъ запястье съ такою силой, что опрокинулъ деревяннаго идола, тотъ прямо упалъ въ горвшее передъ нимъ священное пламя. Огонь мгновенно охватилъ его и взвился къ крыш. Только теперь опомнился Фритіофъ.
— Настежь двери! выпускайте всхъ! крикнулъ онъ своей врной дружин.
Заключенные въ храм жрецы опрометью выбжали вонъ. Безчувственный Гелгъ былъ вынесенъ на рукахъ.
— Воды скорй! продолжалъ кричать Фритіофъ.— Все море сюда! Заливайте своды!
Между берегомъ и храмомъ образовалась живая цпь людей: вода передавалась изъ рукъ въ руки и, шипя, заливала огонь.
Но вс старанія были уже тщетны. Разыгравшійся втеръ сильнй и сильнй раздувалъ пламя, и къ утру отъ храма и священной рощи остался только дымящійся пепелъ. Месть Фритіофа обрушилась на него же, родные боги отвратили отъ него свтлый ликъ свой, и онъ въ слезахъ вернулся съ дружиною на Эллиду: на родин не было уже ему мста, онъ сталъ Волкомъ храма, онъ сталъ викингомъ — морскимъ удальцомъ, безпріютнымъ скитальцемъ.

X.
Фритіофъ у короля Ринга.

Шелъ годъ за годомъ, а Фритіофъ все еще носился по волнамъ, наводя страхъ и трепетъ на вс приморскія земли, начиная отъ Нордландіи до самой Греціи. Молча правилъ онъ обыкновенно рулемъ, мрачнымъ взоромъ уставясь въ темную пучину. Но передъ боемъ духъ его окрылялся, чело его прояснялось, очи метали молніи, а голосъ гремлъ, какъ голосъ громовержца Тора.
Межъ тмъ король Рингъ жилъ въ мир и согласіи съ молодой женой своей Ингеборгой. Какъ ‘весна около осени’, сидла она рядомъ съ нимъ на веселыхъ его пирахъ.
Но разъ вошелъ къ нимъ незванный гость, невдомый старецъ, покрытый съ головы до ногъ медвжьей шкурой. Шелъ онъ хотя согнувшись надъ нищенской клюкой, а все-таки на цлую голову былъ выше всхъ. Какъ и слдовало бдняку, онъ прислъ на краю лавки, у самыхъ дверей. Но косматый нарядъ его былъ такъ забавенъ, что царедворцы съ усмшкой переглядывались и указывали на него пальцами. У незнакомца засверкали глаза. Нежданно-негаданно схватилъ онъ за грудь перваго попавшагося ему молодчика и перекувырнулъ его. Вс мигомъ присмирли, а король Рингъ гнвно окрикнулъ пришельца:
— Кто ты такой? Зачмъ и откуда тебя принесло?
— Вопросы трудные, сказалъ старикъ.— Но изволь, я теб отвчу. Воромъ {Thiofr (вторая половина имени Фритіофа) по-исландски означаетъ воръ.} зовутъ меня, Нужда моя отчизна, Кручина меня вскормила, а Волкъ пріютилъ. Леталъ я, бывало, на Дракон, да теперь онъ примерзъ къ земл, а самъ я одряхллъ. Глупецъ насмялся надо мной, и я не стерплъ. Но онъ, какъ видишь, невредимъ, такъ прости же и ты мн вину мою.
— Говоришь ты складно, замтилъ Рингъ, — а старость я почитаю. Будь же гостемъ и садись за столъ. Но напередъ явись въ своемъ подлинномъ вид.
Лишь только сбросилъ съ себя гость косматую шкуру, какъ предъ королемъ предсталъ добрый молодецъ въ богатомъ боевомъ убор. Словно снга подъ полярнымъ сіяньемъ, вспыхнули щеки Ингеборги, но она потупилась и не проронила ни слова. Рингъ же тихо улыбнулся и веллъ жен налить для гостя лучшаго вина въ турій рогъ.
Такъ, неузнанный, повидимому, Фритіофъ, остался надолго гостить у своихъ царственныхъ хозяевъ.

XI.
Поздка по льду.

Собрались король Рингъ съ королевой Ингеборгой на званый пиръ. Путь ихъ лежалъ по льду, а ледъ былъ тонокъ, и Фритіофъ предостерегалъ хозяевъ отъ поздки. Но Рингъ его не послушалъ, и въ легкихъ санкахъ, на кон-вихр, помчалъ молодую жену по зеркальному льду.
Прицпилъ тутъ и Фритіофъ къ своимъ ногамъ коньки и полетлъ вслдъ за ними. То обгоняя ихъ, то отставая, онъ вырзывалъ на льду искусныя руны, такъ что въ иныхъ мстахъ Ингеборга перезжала свое собственное имя. Но богиня моря Рана уже подстерегала ихъ, пробила снизу ледяную кору, ледъ треснулъ, и передъ санями разверзлась зіяющая полынья. Помертвла Ингеборга и ухватилась за старика-мужа. Но могучая рука Фритіофа остановила за гриву королевскаго коня и переставила сани на твердый ледъ.
— Благодарю тебя, сказалъ Рингъ: — самъ Фритіофъ позавидовалъ бы теб. Услугу твою я не забуду.
Но новое искушеніе готовилось Фритіофу. (Этотъ эпизодъ, особенно удавшійся въ стихотворной передач академика Грота, приводится нами въ подлинник, въ нсколько сокращенномъ лишь вид).

XII.
Искушеніе Фритіофа.

Ужъ весна: щебечутъ птицы, блещетъ день, луга цвтутъ,
Рки, вырвавшись на волю, къ морю съ пснями бгутъ.
Роза, алая, какъ Фрея *), ужъ изъ почки смотритъ вновь,
*) Фрея — богиня красоты.
Въ смертномъ радость пробудилась, и отвага, и любовь.
Старый ‘Конунгъ’ съ Ингеборгой собрался на ловлю въ боръ,
И въ нарядахъ разноцвтныхъ вкругъ него толпится дворъ.
Шумъ: гремятъ колчаны, луки, кони ржутъ, вздымая прахъ,
Соколы кричатъ и рвутся съ колпачками на глазахъ.
Вотъ сама царица лова! Бдный Фритьофъ, не гляди!
Какъ звзда, она сіяетъ на богатой лошади.
Это — Фрея, это Рота *), но еще прекраснй ихъ.
*) Роота — одна изъ Валкирій, двъ-щитоносицъ Одина.
На глав уборъ пурпурный, съ связкой перьевъ голубыхъ.
Собралась ватага: дружно! черезъ горы, черезъ долъ!
Рогъ трубитъ, къ стнамъ Одина *) подымается соколъ.
*) Одинъ — отецъ боговъ, вмст съ тмъ, въ особенности, и богъ войны и охоты.
Встрепенулись дти лса, зврь бжитъ въ свое жильё,
А Валкирія — за звремъ, потрясаючи копье.
Старый Рингъ не поспваетъ за толпою удалыхъ.
На кон, съ нимъ рядомъ, Фритьофъ детъ сумраченъ и тихъ.
Въ удалой груди тснится много грустныхъ, черныхъ думъ:
Ихъ веселье не разгонитъ, заглушить не можетъ шумъ.
‘О, зачмъ я бросилъ море, слпо шелъ навстрчу бдъ?
Море черныхъ думъ не терпитъ: дунетъ втръ — и ихъ ужъ нтъ.
Все храмъ Бальдера я вижу, все обтомъ я смущенъ,
Даннымъ двой: онъ не ею, онъ богами нарушёнъ!’
Такъ ропталъ онъ. Вотъ дорога ихъ приводить въ долъ глухой,
Мрачный, стиснутый горами, осненными сосной.
Рин сошелъ съ коня и молвилъ: ‘Вотъ пріютный уголокъ.
Я усталъ, мн нуженъ отдыхъ: дай, приляжемъ на часокъ.’
— ‘Не уснуть теб здсь, конунгъ! здсь жестка, сыра постель…
Возвратимся: до чертога недалко намъ отсель…’
— ‘Боги сходятъ къ намъ нежданно, такъ и сонъ,’ прервалъ старикъ:
‘Иль хозяинъ передъ гостемъ не дерзнтъ уснуть на мигъ?’
Фритьофъ плащъ свой тутъ снимаетъ, растилаетъ на траву,
И къ его колну конунгъ клонитъ блую главу.
Тихо спитъ онъ, какъ по битв спятъ герои на щитахъ,
Безмятежно, какъ младенецъ у родимой на рукахъ.
Чу! вотъ псня черной птицы раздалась изъ-за, втвей:
‘Фритьофъ! кончи споръ давнишній: старца спящаго убей!
Ты возьмешь вдову, невста вновь обниметъ жениха.
Люди здсь тебя не видятъ, а могалы снь тиха…’
Фритьофъ слушаетъ: чу! псня блой птицы раздалась:
‘Люди здсь тебя не видятъ, но везд Одина глазъ!
Ты-бы спящаго зарзалъ? безоружнаго-бъ убилъ?
Что ни взялъ-бы ты злодйствомъ, только-бъ славы не добылъ!’
Смолкло въ чащ. Вотъ подъемлетъ Фритьофъ мечъ свой боевой,
И его въ смятеньи мещетъ далеко во мракъ лсной.
Птица черная безмолвно въ грозный Настрандъ *) унеслась,
*) Настрандъ — жилище мертвецовъ.
А другая съ громкой пснью — къ солнцу, будто арфы гласъ.
И не спитъ ужъ старый конунгъ: ‘Какъ прекрасенъ быль мой сонъ!
Сладко дремлетъ, кто оружьемъ богатырскимъ охраненъ.
Но скажи, о, незнакомецъ: гд-же мечъ твой, молній братъ?
Кто разрознилъ неразлучныхъ? Кто похитилъ твой булатъ?’
— ‘Что нужды?’ сказалъ воитель: ‘тьма на свер мечей,
Золъ языкъ меча, не знаетъ онъ мирительныхъ рчей.
Духи водятся въ булат, духи сумрачныхъ краевъ:
Сна не чтутъ они — ихъ манить блескъ серебряныхъ власовъ.’
— ‘Знай-же, юноша, не спалъ я: испытаньемъ было то!
Неиспытаннымъ ни мужу, ни мечу не врь никто.
Фритьофъ ты: тебя узналъ я, лишь въ чертогъ мой ты вступилъ.
Старый Рингъ давно ужъ вдалъ то, что хитрый гость таилъ.
‘Что ты взоры потупляешь? не всегда И я былъ старъ.
Наша жизнь есть битва, юность — то берсерка бранный жаръ.
Сдъ я, видишь: скоро, скоро подъ курганомъ буду я!
Ты тогда возьми и край мой, и жену: она твоя!’.
— ‘Не какъ воръ пришелъ я!’ мрачно молвилъ Фритьофъ: ‘еслибъ взять
Захотлъ я Ингеборгу, кто-бы могъ мн помшать?
Ахъ, въ послдній разъ взглянуть лишь на невсту я желалъ!
О, безумецъ! снова пламень погасавшій запылалъ…
‘Конунгъ, прочь пора: довольно я гостилъ въ твоемъ краю.
Гнвъ боговъ непримиримыхъ тяготитъ главу мою.
Свтловласый, кроткій Бальдеръ — покрователь всмъ живымъ,
Онъ меня лишь ненавидитъ, я одинъ отринутъ имъ!
‘Да, я сжегъ его божницу! Волкомъ храма названъ я.
Какъ мое раздастся имя, плачетъ, рзвое дитя,
Пиръ веселый умолкаетъ… Проклятъ я въ краю родномъ,
Мн въ стран отцовъ нтъ мира, мира нтъ во мн самомъ.
‘Прочь-же, прочь въ зыбямъ родимымъ! Встань, драконъ, мой добрый! въ путь!
Рзво ты въ солёной влаг вновь купай крутую грудь,
Дай услышать голосъ грома, дай услышать бури вой!
Лишь среди тревогъ и шума у меня въ душ покой…’

XIII.
Смерть Ринга и выборъ новаго короля.

Оставалось ему только проститься съ Ингеборгой. Когда онъ вошелъ къ ней, то засталъ у нея и стараго Ринга.
— Пора мн! загостился я у васъ, сказалъ онъ.— Но на прощаньи, Ингеборга, прими отъ меня прежнее запястье и не снимай уже его никогда, чтобы хотя въ памяти вамъ не разлучаться.
— Вотъ какъ ты отдариваешь ее за зимовку! замтилъ шутливо Рингъ, — А мн ничего, точно я былъ мене ласковъ съ тобой!
— О, Рингъ! воскликнулъ Фритіофъ: — не ходи ты съ нею къ морю въ звздную ночь! Неравно трупъ Фритіофа принесетъ къ вамъ волной…
— Нтъ, другъ мой, молвилъ Рингъ: — не теб пора, а мн.
Смерть стережетъ уже меня за дверьми. Но королю постыдно умереть на покойной постели…
И, врный древнему завту предковъ, Рингъ вырзалъ себ остріемъ копья на груди и рукахъ священныя руны и, истекая кровью, въ послдній мигъ самъ соединилъ руки Фритіофа и Ингеборги.
Съ кончиною Ринга, народу предстояло на тин (вч) избрать себ новаго вождя. Подъ открытымъ небомъ сошлись избиратели-бонды. Явился и Фритіофъ, ведя за руку малютку-сына Ринга, и взошелъ съ нимъ на камень. По толп прошелъ ропотъ:
— Да вдь онъ еще неразумный ребенокъ? Ему-ли судить насъ? Ему-ли вести насъ въ смертный бой?
Но Фритіофъ поднялъ мальчика на щитъ свой и объявилъ, что лучше вождя ихъ имъ избрать: кровь Одина явно свтится въ дтской его красот, Самъ-же онъ, Фритіофъ, клянется охранять страну своимъ мечомъ, пока дитя не подрастетъ.
Между тмъ, сынокъ королевскій, сидя на щит, какъ орлёнокъ надъ скалой, соскучился ждать, спрыгнулъ съ вышины и, какъ ни въ чемъ не бывало, сталъ около камня.
Тутъ весь народъ, какъ одинъ человкъ, провозгласилъ его своимъ королемъ, а Фритіофа ярломъ (графомъ), прося его до времени править страной и жениться на молодой матери королевской.
— Вы собрались сюда короля избрать, а не невсту сватать, сказалъ Фритіофъ.— Богъ Бальдеръ еще не простилъ мн моей вины, а только онъ одинъ можетъ возвратить мн мою невсту.
Съ этимъ онъ наклонился къ малютк-королю, поцловалъ его и, не оглядываясь, удалился.

XIV.
Примиреніе.

И вотъ онъ снова на родин своей, на могильномъ курган своего отца. Тутъ предстало ему дивное видніе: новый храмъ Бальдера, краше прежняго. Онъ понялъ, что это видніе — указаніе свыше, и на мст сожженнаго храма воздвигъ новое капище, красоты невиданной.
Наступилъ день освященія храма. Двнадцать двъ въ’покровахъ серебристыхъ’, войдя туда попарно, начали передъ алтаремъ Бальдера священную пляску. Сдавалось, что то пляшутъ не смертныя двы, а воздушныя эльфы на лсной лужайк, окропленной алмазами утренней росы. И пли он священный гимнъ о свтозарномъ Бальдер, о томъ, какъ палъ онъ жертвой брата и какъ все возрыдало: и небо, и море, и земля…
Глядлъ и слушалъ Фритіофъ, опершись на мечъ свой, и вновь возстали передъ нимъ свтлые дни его дтства, его юности, ожесточенный духъ его смутился.
Тутъ вошелъ неслышно верховный жрецъ, не юноша, какъ богъ-красавецъ Бальдеръ, а сановитый старецъ, съ блой по-поясъ бородой.
— Я ждалъ тебя, сынъ мой, началъ старецъ.— Дв тяжести положены богами на всовыя чаши жизни: земная сила и небесная кротость. Ты хочешь примириться? Но знаешь-ли ты, что такое истинное примиреніе? Есть жертва, которая богамъ миле даже дыма пролитой крови: жертва эта — жертва твоего мщенія, твоей вражды! Если ты не готовъ еще прощать, то зачмъ ты здсь, зачмъ воздвигъ этотъ храмъ? Камнями ты не укротишь боговъ!
Ты ненавидишь сыновей Бела. За что, скажи? За то, что они не выдали сейчасъ за тебя, за крестьянина своего, царственную сестру свою? Но въ ней течетъ Одинова кровь! Не осуждай-же ихъ за гордость, да не будешь самъ осужденъ… Гелгъ погибъ…
— Погибъ! вскричалъ Фритіофъ.
— Да, погибъ. Онъ воевалъ съ народомъ финновъ. На утес стоялъ тамъ древній храмъ, воздвигнутый во славу бога ихъ Юмалы. Съ незапамятныхъ временъ онъ былъ замкнутъ и покинутъ: въ народ финскомъ жило поврье, что кто осмлится отворить тотъ храмъ, чтобы увидть Юмалу, того Юмала сразитъ на мст. Услыхалъ о томъ Гелгъ и, въ злоб своей, задумалъ разрушить вражій храмъ. Пошелъ онъ къ нему и затрясъ его ветхіе столбы. Храмъ обрушился, но истуканъ Юмалы задавилъ самого Гелга подъ собой. Такъ-то несчастный узрлъ Юмалу! Гонецъ прошлою ночью привезъ намъ эту всть. На трон Бела сидитъ теперь одинъ добрый Гальфданъ. Протяни-же ему братскую руку и пожертвуй местью богамъ!
На порог храма показался самъ Гальфданъ и робко сталъ поодаль отъ грознаго врага. Фритіофъ отвязалъ свой мечъ, приставилъ его къ алтарю и съ протянутой рукой подошелъ къ Гальфдану. Тотъ, красня, снялъ желзную перчатку, и годами разрозненныя руки сплелись опять въ крпкомъ братскомъ пожатьи!
Теперь лишь верховный жрецъ сложилъ съ головы изгнанника тяготвшее на немъ проклятіе.
Опять растворились двери — и вошла Ингеборга въ мрачномъ одяніи, въ горностаевомъ плащ, а за нею, ‘какъ звзды за луной’, ея двы. Въ слезахъ кинулась она въ объятія брата Гальфдана, а тотъ, растроганный, передалъ ее Фритіофу. Такъ на всю жизнь свою подала она руку тому, кто былъ ей милъ еще съ ранняго дтства…
Авенариус Василий Петрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. У моря, Пшибышевский Станислав, Год: 1900
  2. Пан Тадеуш, Мицкевич Адам, Год: 1834
  3. Лара, Байрон Джордж Гордон, Год: 1822
  4. Из ‘Сида’, Браун Евгений Густавович, Год: 1917
  5. Джяур, Байрон Джордж Гордон, Год: 1813
  6. Евангелина, Лонгфелло Генри Уодсворт, Год: 1847
  7. Корсар, Байрон Джордж Гордон, Год: 1825
  8. Божественная комедия. Ад., Данте Алигьери, Год: 1321
Электронная библиотека