Подлог, Рид Чарльз, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 253 минут(ы)

Подлогъ.

РОМАНЪ

Чарльза Рида
и
Діона Бусике.

ГЛАВА I.

Бываютъ мстности и помщенія, которыя, съ перваго взгляда, вытсняютъ изъ головы зрителя всякую романтичную мысль, нчто подобное представляла столовая мистера Вордло, въ Россельскомъ сквер. Это была большая комната, съ больничнозелеными стнами, увшанными портретами альдермэновъ во весь ростъ, тяжелыя каштановыя занавски, кресла изъ краснаго дерева и турецкій коверъ, въ вершокъ толщины. Пополняли украшеніе комнаты, освщенной только восковыми свчами.

Посреди ея, блестя и искрясь хрусталемъ и серебромъ, стоялъ круглый столъ, за которымъ легко могло бы обдать человкъ четырнадцать, теперь же на противуположныхъ его концахъ сидло два человка, казавшіеся столь же приличными, серьезными и неромантичвыми, какъ самая комната. Это были купецъ Вордло и его сынъ.

Вордлo старшій былъ пожилой мужчина, высокаго роста, худощавый, сдой, съ круглой головой, короткой шеей, добрыми, карими глазами, скулистыми щеками, выказывавшими твердость характера, и съ блднымъ, почти мертвеннымъ цвтомъ лица. Съ перваго взгляда видно было, что это человкъ желзный, а вся его фигура дышала какимъ-то гордымъ, внушающимъ уваженіе достоинствомъ, что къ нему чрезвычайно шло.

Артуръ Вордло походилъ фигурой на отца, а лицомъ на мать, У него были, и до сихъ поръ существуютъ, свтлорусые волосы, замчательно блый и нжный лобъ, блдно-голубые глаза, большія уши, изящно-выточенныя черты, нижняя губа значительно короче верхней, подбородокъ овальный, красивый, но нсколько вдавшійся, и, наконецъ, прекрасный цвтъ лица. Однимъ словомъ, девятнадцать человкъ изъ двадцати назвали бы его красивымъ юношей, полагая, что этицъ словомъ они вполн его охарактеризовали.

Оба, отецъ и сынъ, были во фракахъ, по неизмнному обычаю этого дома, они сидли молча, и это мертвое безмолвіе вполн соотвтствовало большой мрачной комнат.

Впрочемъ они молчали не потому, чтобъ имъ не о чемъ было говорить, напротивъ, имъ надо было обсудить очень важный вопросъ, и лишь для этого они обдали съ глазу на глазъ, хранили же они молчаніе по двумъ важнымъ причинамъ: во-первыхъ, потому что возвышавшееся посреди стола огромное, серебряное украшеніе мшало имъ видть другъ друга, во-вторыхъ, передъ ними торчали три живыя помхи всякому откровенному разговору: два блестящіе офиціанта и мрачный, но великолпный буфетчикъ, которые, двигаясь по комнат тихо, мягко, словно кошки, стерегущія воробушекъ, казались образцами скромности, но въ сущности всмъ было извстно, что они ничего не пропускали мимо ушей и каждое слово господъ подвергали въ людской самой рзкой критик и дерзкимъ насмшкамъ.

Наконецъ, эти почтенные лицемры удалились, убравъ, по счастью, со стола вс излишнія украшенія, и отецъ съ сыномъ, оставшись наедин, посмотрли другъ на друга тмъ знаменательнымъ взглядомъ, который всегда предшествуетъ серьезнымъ, важнымъ разговорамъ, но прежде, чмъ приступить къ нему, старикъ Вордло предложилъ сыну попробовать рдкаго, стараго портвейна.

Пока молодой человкъ наливаетъ себ стаканъ вина, познакомимъ читателя съ его прошедшей жизнью.

Пробывъ въ школ до пятнадцати лтъ и приказчикомъ въ отцовской контор до двадцати двухъ, онъ выказалъ такія блестящія способности, что Джонъ Вордло, которому уже дла становились въ тягость, ршился передать ихъ совсмъ своему сыну, но при этомъ онъ возымлъ честолюбивое желаніе, чтобы будущій глава его торговаго дома получилъ университетскій дипломъ. Онъ объявилъ свою волю, и юный Вордло отправился въ Оксфордъ, хотя уже въ продолженіи семи лтъ не заглядывалъ въ греческія и латинскія книги. Однако онъ вскор наверсталъ все потерянное съ помощью честнаго пастора Роберта Пенфольда, который отличался рдкимъ педагогическимъ талантомъ. Семейство Вордло имло особыя права на его услуги, ибо онъ былъ сынъ стараго Майкеля Пенфольда, кассира въ торговомъ дом Вордло, онъ не только занимался съ нимъ по одному часу въ день, какъ съ другими своими учениками, но ходилъ къ нему во всякое время дня и принуждалъ его читать книги, самъ читая съ нимъ. Онъ также оказалъ своему другу большую услугу въ одномъ, довольно непріятномъ дл. Надо вамъ сказать, что молодой Вордло вмлъ счастье или несчастье обладать замчательнымъ талантомъ подражанія, его способности въ этомъ отношеніи не имли, повидимому, границъ: голосомъ онъ подражалъ всевозможнымъ звукамъ, а перомъ и карандашомъ воспроизводилъ все что угодно. Однажды ночью этотъ юный джентльменъ, подъ вліяніямъ винныхъ паровъ, высовывается въ окно и, увидвъ на двор группу разговаривающихъ и курящихъ студентовъ, принимается имъ читать нотацію рзкимъ голосомъ мистера Чампіона, вице-президента ихъ коллегіи. Исчерпавъ вс доводы, по которымъ они обязаны были разойтись по своимъ комнатамъ и зассть за книги, онъ наконецъ воскликнулъ: — ‘Но, быть можетъ, вы слишкомъ пьяны, чтобъ разбирать чепуху при свчк, въ такомъ случа’… и онъ далъ имъ нсколько очень двусмысленныхъ совтовъ, какъ провести вечеръ — все это тмъ же серьезнымъ голосомъ мистера Чампіона, извстнаго своею щепетильно-строгою нравственностью. Эта неожиданная юмористическая выходка вызвала громкій хохотъ и общее удовольствіе всхъ присутствовавшихъ, кром самого мистера Чампіона, который, стоя у окна, слдилъ съ негодованіемъ за этой сценой. На другое утро онъ пожаловался президенту, и ловкій, талантливый Вордло сдлалъ огромную ошибку — онъ отрекся отъ своего поступка.

Дло было изслдовано и вина Вордло вполн обнаружена, президентъ, который сначала съ усмшкой отзывался объ этой шутк, теперь, въ виду явной лжи молодого человка, сталъ серьезно качать головою, въ коллегіи начали поговаривать о временномъ удаленіи, или даже о совершенномъ исключеніи Вордло. Тогда молодой человкъ, грустно понуривъ голову, прибгнулъ къ помощи Пенфольда. ‘Я врно былъ страшно пьянъ, ибо ршительно ничего не помню, сказалъ онъ,— я только-что вернулся съ игры въ крикетъ и помню только, что смялся съ товарищами, но что я имъ говорилъ — не знаю. Эта исторія мн будетъ стоить очень дорого, если меня даже не исключатъ, а только удалятъ на время, то отецъ мн никогда не проститъ и вмсто того, чтобы сдлаться его товарищемъ, я останусь навсегда прикащикомъ, кром того онъ узнаетъ, сколько у меня долговъ. Однимъ словомъ, я пропащій человкъ’. Пенфольдъ ничего не отвчалъ, но, крпко, пожавъ руку своему юному другу, прямо отправился къ президенту и объяснилъ ему, что его ученикъ, передъ самой исторіей, вернулся съ игры въ крикетъ и потому нельзя было ожидать, чтобъ онъ помнилъ вс подробности, къ тому же онъ имлъ несчастную привычку и способность подражать всему, что видлъ и слышалъ. Однимъ словомъ, краснорчивый адвокатъ такъ ловко отстаивалъ своего кліента, что добрый, благородный президентъ видя, что можно найти смягчающія обстоятельства въ этой неблаговидной исторіи, тотчасъ принялъ ихъ во вниманіе и дло кончилось тмъ, что Артуръ Вордло написалъ мистеру Чампіону оффиціальное извиненіе, отличавшееся ловкостью и изяществомъ коммерческихъ писемъ.

Черезъ полгода посл этого происшествія и за дв недли до начала нашего разсказа, Артуръ. Вордло, хорошо нашпигованный Пенфольдомъ, отправился на экзаменъ и выдержалъ его. Онъ былъ такъ благодаренъ своему учителю за неожиданный успхъ, что когда, вскор посл того, открылась вакансія на мсто пастора блись Оксфорда, то онъ просилъ отца одолжить Роберту Денфольду сумму гораздо боле той, которая была необходима на покупку мста, однако старикъ Вордло на отрзъ ему отказалъ.

Этотъ краткій очеркъ послужитъ ключомъ къ прерванному нами разговору и къ послдующимъ событіямъ.

——

— Ну, Артуръ, такъ ты дйствительно получилъ дипломъ?

— Нтъ, сэръ, я выдержалъ экзаменъ, а дипломъ получу впослдствіи, это только денежный вопросъ.

— А! такъ я теб кое-что скажу. Но погоди, ты долженъ меня извинить, я человкъ дловой. Боже избави, чтобъ я сомнвался въ твоихъ словахъ, но не можешь ли ты представить мн какой нибудь документъ, что ты окончательно выдержалъ экзаменъ въ университет?

— Конечно, сэръ, отвчалъ молодой Вордло,— у меня есть свидтельство.

— Покажи.

Молодой человкъ вынулъ изъ кармана и подалъ отцу слдующій документъ, писанный по латыни:

‘Мы, нижеподписавшіеся, симъ свидтельствуемъ, что Артуръ Вордло, изъ коллегіи св. Луки, хорошо отвчалъ на предложенные ему вопросы‘.

Джоржъ Ричардсонъ.
Артуръ Смитъ.
Эдвардъ Мераваль.
‘Экзаменаторы’.

Старикъ Вордло взялъ свидтельство изъ рукъ сына, положилъ его передъ собою и, надвъ лорнетъ, сталъ подробно разсматривать, хотя ни слова не понималъ по латыни, однако несмотря на это, а можетъ быть и по этому самому, уваженіе его къ сыну мгновенно возвысилось на 40 или на 45 процентовъ.

— Хорошо, сэръ, сказалъ онъ,— теперь выслушайте меня. Быть можетъ, это былъ стариковскій капризъ съ моей стороны, но я часто видалъ въ свт, какую печать кладетъ на человка университетъ. Конечно, послать тебя въ 22 года, изъ конторы на школьную скамью, было для тебя тяжелымъ испытаніемъ. Ты блистательно выдержалъ это испытаніе и а горжусь тобою. Теперь моя очередь: съ сегодняшняго дня, съ этой минуты ты мой товарищъ въ старинной фирм Вордло. Мои отчеты будутъ вскор готовы, и актъ о твоемъ вступленіи въ товарищи будетъ тотчасъ заключенъ. Ты вступаешь въ цвтущій торговый домъ и, въ сущности, будешь управлять имъ, только переписываясь постоянно со мною, я 45 лтъ возился съ этой конторой и усталъ, къ тому же, ты знаешь, я страдаю печенью. Вотсонъ совтуетъ мн бросить вс дла и заботы и отдохнуть на чистомъ воздух.

Онъ остановился на минуту, и молодой человкъ громко перевелъ дыханіе, словно онъ освободился отъ какого-то тяжелаго гнета.

Что же касается до старика, то онъ не обращалъ вниманія на сына, а задумался о своей собственной жизни, чувства сожалнія и какого-то неизъяснимаго страданія выразились на его лиц, но черезъ минуту онъ снова оправился и съ мужественнымъ достоинствомъ произнесъ:

— Ну, ну! это законъ природы, и ему нельзя не подчиняться. Вордло младшій, налейте себ стаканъ портвейна.— Заходящее солнце пьетъ за здоровье восходящаго, сказалъ онъ торжественно, вставая съ мста, но не могъ продолжать въ этомъ цвтистомъ тон и кончилъ словами:— Да благословитъ тебя Богъ, дитя мое, занимайся длами серьезно, избгай спекуляцій, какъ я избгалъ ихъ, и передай фирму своему сыну въ цвтущемъ состояніи, какъ мой отецъ передалъ мн, а я передаю теб.

Произнося эти слова, голосъ его немного задрожалъ, но только на минуту, потомъ онъ слъ и спокойно сталъ прихлебывать вино. Напротивъ, молодой человкъ нсколько разъ мнялся въ лиц, пока отецъ говорилъ, и когда тотъ кончилъ, то, откинувшись на спинку кресла, вздохнулъ еще глубже прежняго и дв нервныя слезинки показались на его блдныхъ щекахъ. Но понимая, что ему слдовало сказать что нибудь, онъ пересилилъ свое странное смущеніе и пробормоталъ, что не страшится отвтственности, если отецъ позволитъ постоянно прибгать къ нему за совтами.

— Конечно, отвчалъ старикъ,— моя дача находится въ одной мил отъ станціи, и ты можешь, въ случа надобности, мн телеграфировать.

— Когда вы желаете, чтобъ я вступилъ въ мою новую должность?

— Погоди, дай подумать, для приведенія въ порядокъ счетовъ понадобится недль шесть, значитъ — ты можешь вступить въ товарищи черезъ два мсяца.

Молодой Вордло быстро измнился въ лиц.

— Въ это время ты можешь създить на континентъ и пожить въ свое удовольствіе.

— Благодарю, отвчалъ механически молодой человкъ, и впалъ въ мрачную думу.

Въ комнат воцарилось молчаніе, которое, казалось, было естественною принадлежностью этого унылаго покоя. Вдругъ послышался стукъ въ парадную дверь и оба, отецъ и сынъ, посмотрли другъ на друга съ удивленіемъ.

— Я никого не приглашалъ, сказалъ старикъ.

Прошло нсколько минутъ, и лакей, войдя въ комнату, подалъ карточку: ‘Мистеръ Кристофоръ’.

Появленіе мистера Кристофора Адамса въ частной квартир и въ девять часовъ вечера показалось аккуратному купцу неправильнымъ, дерзкимъ и чудовищнымъ поступкомъ.

— Скажите ему, что онъ можетъ застать меня въ контор завтра, какъ всегда, сказалъ старикъ, сдвинувъ брови.

Лакей вышелъ съ этимъ отвтомъ, и вскор послышались громкіе голоса въ передней, наконецъ, лакей снова появился на порог.

— Онъ говоритъ, сухарь, что ему непремнно надо васъ видть, онъ очень встревоженъ.

— Да, и очень встревоженъ, произнесъ какой-то дрожащій голосъ, и мистеръ Адамсъ, отпихнувъ лакея, вошелъ въ комнату. — Прошу извиненія, сэръ, сказалъ онъ, почтительно кланяясь,— но дло очень важное, и я не могу успокоиться прежде, чмъ объяснюсь съ вами.

— Вашъ поступокъ, сэръ, чрезвычайно страненъ, сказалъ Вордло,— неужели вы думаете, что я занимаюсь длами здсь и во всякое время.

— О! нтъ, сэръ, это мое собственное дло. Я пришелъ спросить васъ объ одномъ очень важномъ обстоятельств и никакъ не могъ отложить этого до завтра.

— Ну, сэръ, я вамъ повторяю еще разъ, что вы поступили странно и неправильно, но такъ какъ вы уже здсь, то объясните, въ чемъ дло.

При этомъ Вордло мигнулъ лакею, и тотъ вышелъ изъ комнаты. Однако мистеръ Адамсъ молчалъ, подозрительно посматривая на молодого Вордло.

— О, вы можете говорить при немъ. Это мой товарищъ, то есть, онъ будетъ товарищемъ, когда счеты приведутся въ порядокъ. Вордло младшій, это мистеръ Адамсъ, очень почтенный вексельный дисконтировщикъ.

Мистеръ Адамсъ и Артуръ поклонились другъ другу.

— Выдавали ли вы вексель сегодня? сэръ? спросилъ Адамсъ у старика Вордло.

— Можетъ быть. А вы дисконтировали сегодня мой воксель.

— Да, сэръ.

— Ну, такъ чтожъ, представьте его въ срокъ. Фирма Вордло и сынъ, конечно, не откажутся отъ своей подписи.

Старикъ произнесъ эти слова съ пренебреженіемъ богатаго человка, которому никогда въ жизни не приходилось не исполнять своего обязательства.

— О! безъ сомннія, если вексель въ порядк, ну, а если нтъ?

— Что вы хотите сказать? спросивъ Вордю съ удивленіемъ.

— Ничего, сэръ. Вексель вами подписанъ и помченъ вашимъ кассиромъ. Только меня безпокоитъ одно: ваши векселя всегда писались на бланкахъ,— я такъ и сказалъ своему товарищу, который дисконтировалъ этотъ вексель. Сдлайте милость, осмотрите его внимательно.

— Съ большимъ удовольствіемъ, покажите прежде Артуру, у него глаза помоложе.

Мистеръ Адамсъ вынулъ изъ кармана вексель и нодалъ его молодому Вордло. Тотъ взялъ его дрожащей рукой, опустилъ очень низко голову, какъ бы разсматривая бумагу и, потомъ, молча ее возвратилъ.

Адамсъ передалъ тогда вексель старику Вордло, который пристально его разсмотрлъ въ лорнетъ.

— Подпись, повидимому, моя, сказалъ онъ.

— Какъ я радъ! воскликнулъ поспшно Адамсъ.

— Погодите, это что такое? Дв тысячи фунтовъ! И вы говорите, что это не нашъ бланкъ. Вотъ ужь съ недлю я не подписывалъ векселя въ дв тысячи фунтовъ. Помта вчерашнимъ, числомъ. Надюсь, что вы не выдали деньги?

— Къ несчастію, мой товарищъ выдалъ.

— Ну такъ, сэръ, я не буду доле васъ мучить, этотъ вексель не стоитъ бумаги, на которой онъ написанъ.

— Мистеръ Вордло! Сэръ! О, Господи! Я такъ и думалъ! Это подлогъ.

— Трудно назвать это иначе. Но почему ты такъ поблднлъ, Артуръ? Мы не можемъ помшать ловкому мошеннику поддлывать ваши подписи, что же касается до васъ, Адамсъ, то вамъ слдовало быть осторожне.

— Но, сэръ, вашего кассира зовутъ Пенфольдъ, пробормоталъ Адамсъ, хватаясь за соломенку,— можетъ быть онъ… разв и помта тоже подложная?

Вордло посмотрлъ на оборотъ векселя, и съ изумленіемъ произнесъ:

— Нтъ, моего кассира зовутъ Майкель Пенфольдъ, а здсь стоитъ Робертъ Пенфольдъ. Слышишь Артуръ? Но что съ тобою? Ты поблднлъ, точно призракъ. Слышишь, на оборот подложнаго векселя стоитъ имя твоего учителя. Это странно. Посмотри и скажи вамъ, кто написалъ эти два слова: ‘Робертъ Пенфольдъ?’

Молодой человкъ взялъ документъ и старался спокойно разсмотрть его, но руки его дрожали, холодный потъ выступилъ на лбу. Его тусклые глаза дико бгали съ предмета на предметъ и онъ такъ долго молчалъ, что отецъ и Адамсъ съ удивленіемъ взглянули на него.

— Эта подпись Робертъ Пенфольдъ, промолвилъ онъ, наконецъ,— очень походитъ на его почеркъ, но вдь и почеркъ всего документа очень походитъ на вашъ, сэръ. Я увренъ, что Робертъ Пенфольдъ никогда не сдлаетъ ничего дурного. Прошу васъ, мистеръ Адамсъ, не давайте хода этому длу прежде, чмъ и увижусь съ нимъ и спрошу, его ли эта помта.

— Ну, не торопись, сказалъ старикъ Вордло,— главное теперь надо узнать, кто получилъ деньги.

Мистеръ Адамсъ отвчалъ, что деньги получилъ молодой пасторъ очень приличной наружности.

— А! произнесъ Вордло многозначительно.

— Батюшка! воскликнулъ Артуръ, и въ голос его слышалась отчаянная мольба,— ради меня не говорите объ этомъ боле ни слова, Робертъ Пенфольдъ неспособенъ на безчестное Дло.

— Въ твои года, молодой человкъ, очень похвально такъ говорить, но я пожилъ на свт и видалъ, какія преступленія совершаютъ почтенные люди въ минуту соблазна. Теперь я припоминаю: Робертъ Пенфольдъ нуждается въ деньгахъ. Вдь онъ у меня просилъ взаймы дв тысячи фунтовъ, не правда ли? Да отвчай же, вдь онъ просилъ черезъ тебя.

Не получивъ никакого отвта отъ сына, кром безмолвнаго, отчаяннаго взгляда, старикъ Вордло написалъ адресъ Роберта Пенфольда и передалъ его мистеру Адамсу, который, помнявшись еще съ нимъ шепотомъ нсколькими словами, вышелъ изъ комнаты, разсыпаясь въ благодарностяхъ.

Впродолженіе нсколькихъ минутъ отецъ и сынъ сидли молча, первый былъ очень взволнованъ и разсерженъ, а послдній словно впалъ въ какое-то оцпененіе. Наконецъ, онъ воскликнулъ съ жаромъ:

— Робертъ Пенфольдъ, мой лучшій другъ, еслибъ не онъ, то меня выгнали бы изъ университета, и я ни когда не выдержалъ бы экзамена.

— Ты преувеличиваешь, перебилъ его отецъ,— но по правд сказать, я сожалю, что не далъ ему тхъ денегъ, которыя ты просилъ. Помни мои слова, въ минуту соблазна этотъ несчастный молодой человкъ поддлалъ мою подпись, за что его будутъ судить и подвергнутъ законному наказанію.

— Нтъ, нтъ! Избави Богъ, воскликнулъ Артуръ Вордло,— я этого не вынесу. Если онъ это и сдлалъ, то врно съ намреніемъ возвратить деньги. Мн надо его видть, какъ можно скоре.

Онъ поспшно вскочилъ и хотлъ отправиться къ Пенфольду, чтобъ его предупредить и посовтовать ухать на время, пока деньги не будутъ отданы, но отецъ заслонилъ ему дорогу и запретилъ выходить изъ комнаты, тмъ торжественнымъ тономъ, ослушиваться котораго Артуръ не привыкъ.

— Сядьте, сэръ, сказалъ старикъ повелительно,— сядь сію минуту, или теб никогда не бывать моимъ товарищемъ. Правосудіе должно взять свое. Какое право мы имемъ отстаивать преступника? Я бы не заступился за тебя, еслибъ ты совершилъ преступленіе. Впрочемъ, теперь уже поздно, прежде чмъ ты додешь до него, полицейскіе сыщики уже будутъ тамъ. Я далъ Адамсу его адресъ.

При послднихъ словахъ отца молодой человкъ поникъ головою, громко застоналъ и холодный потъ крупнымъ бисеромъ унизалъ его лобъ.

ГЛАВА II.

Въ тотъ же вечеръ, въ Странд, въ норфолькской улиц сидли за чаемъ, также отецъ и сынъ, но въ этой пар роли были совершенно противуположныя, чмъ у Вордло. Майкель Пенфольдъ былъ почтенный, тихій человчекъ, съ сдыми волосами и голубыми глазами, скромность и застнчивость его доходила до того, что прежде чмъ отвтить на какой нибудь вопросъ, онъ всегда съ боязнью осматривалъ своего собесдника и окружающую его комнату.

Робертъ, сынъ его, былъ молодой человкъ съ большими карими глазами, пріятнымъ мелодичнымъ голосомъ, широкими плечами и энергичными быстрыми манерами. Этотъ человкъ представлялъ смсь пастора, ученаго и игрока въ крикетъ.

Они очень весело разговаривали о пасторскомъ мст, которое Робертъ намревался купить близь Оксфорда, что не мшало ему продолжать свои занятія съ учениками.

— Это мсто хорошее, батюшка, прибавилъ онъ,— и если я когда нибудь женюсь, и мы будемъ жить тамъ съ женою, вы, я надюсь, будете прізжать къ намъ постоянно на субботу и воскресенье.,

— Конечно, Робертъ. Ахъ, какъ была бы рада услышать твои проповди, это всегда было ея задушевнымъ желаніемъ, бдная голубушка!

— Будемъ надяться, что она и теперь слышитъ меня, сказалъ Робертъ,— и къ тому же вы остались мн, а на доходы съ моего мста, я надюсь доставить вамъ поболе комфорта.

— Ты очень добръ, Робертъ, но я лучше желалъ бы, чтобы ты на себя употреблялъ эти деньги, однако ты, должно быть, очень ловко обдлываешь свои дла, что въ состояніи такъ хорошо одваться, длать отцу такіе богатые подарки и отложить при томъ на покупку мста тысячу четыреста фунтовъ.

— Вы ошибаетесь, батюшка, я только отложилъ четыреста фунтовъ, тысячу же я досталъ,— нтъ, это мой секретъ, до поры до времени.

— О, я не спрашиваю, я никогда не былъ любопытенъ.

Поговоривъ еще нсколько времени, старикъ зажегъ свчу, чтобъ идти спать, какъ вдругъ въ комнату вошелъ неожиданный поститель.

Вошедшій человкъ былъ прилично одтъ, съ однимъ только исключеніемъ: на немъ была тяжелая золотая цпочка. Черные, блестящіе глаза его, поражали своей проницательностію, и бглостію. Войдя, онъ окинулъ быстрымъ взглядомъ всхъ присутствующихъ и все его окружающее.

— Мистеръ Майкель Пенфольдъ, если я не ошибаюсь, сказалъ онъ спокойнымъ тономъ.

— Къ вашимъ услугамъ, сэръ.

— И мистеръ Робертъ Пенфольдъ.

— Я Робертъ Пенфольдъ, что вамъ угодно?

— Сдлайте одолженіе, скажите, вы написали Робертъ Пенфольдъ на оборот этого векселя?

— Конечно это моя подпись, иначе мн не выдали бы денегъ.

— А, вы получили деньги?

— Конечно получилъ.

— Вы уже помстили эти деньги, или они при васъ?

— При мн.

— Тмъ лучше,

И странный поститель устремилъ на Майкеля пристальный взглядъ.

— Вотъ видите, сэръ, сказалъ онъ,— въ этомъ вексел вкрались нкоторыя неправильности, ихъ надо разъяснить, иначе вашему сыну придется возвратить деньги.

— Неправильности, въ вексел, воскликнулъ со страхомъ Майкель Пенфольдъ,— кто трасировалъ его? дайте мн посмотрть. О, Господи, неправильности въ вексел, предъявленномъ тобою, Робертъ! и старикъ задрожалъ всмъ тломъ.

— Чего вы боитесь, батюшка? сказалъ Робертъ, если вексель неправильный, то придется только отдать назадъ деньги, они у меня.

— Самое лучшее для мистера Роберта Пенфольда было бы прямо отправиться со мною къ маклеру, онъ живетъ тутъ по близости. А вы, сэръ, останьтесь дома, вы отвчаете за цлость денегъ.

Робертъ Пенфольдъ тотчасъ надлъ шляпу и послдовалъ за таинственнымъ постителемъ.

Они еще не успли сдлать нсколькихъ шаговъ, какъ незнакомецъ, зайдя немного впередъ, остановился прямо передъ Робертомъ и поспшно сказалъ: ‘мы можемъ здсь покончить это дло’. Въ туже минуту имъ перерзалъ дорогу полицейскій, а за спиной Роберта какъ бы выросъ другой мужчина, также полицейскій, но переодтый,

Окруживъ, такимъ образомъ, свою жертву, сыщикъ сбросилъ съ себя маску.

— Ну, молодецъ, мн бы слдовало устроить это дльце въ твоемъ дом, но мн стало жаль твоего старика и его сдыхъ волосъ. Я получилъ приказъ арестовать тебя за подлогъ.

— За подлогъ! меня арестовать за подлогъ!? воскликнулъ Робертъ съ удивленіемъ, но безъ малйшаго смущенія, ибо онъ не вполн сознавалъ весь ужасъ своего положенія. Черезъ минуту однако онъ поблднлъ и задрожалъ всмъ тломъ.

— Пойдемте къ мистеру Вордло, сказалъ онъ,— умоляю васъ, пойдемте сейчасъ же къ нему.

— Нельзя, отвчалъ сыщикъ,— Вордло до этого нтъ никакого дла. Вексель остановленъ. Васъ арестуетъ не Вордло, а тотъ, кто выдалъ деньги. Вотъ и приказъ объ арест, вамъ лучше спокойно идти съ нами, или я васъ арестую.

— Не надо меня арестовывать, воскликнулъ Робертъ въ сильномъ волненіи,— я не убгу. Прочь, я пасторъ англиканской церкви и не дозволю наложить на себя руки.

Но въ туже минуту одинъ изъ полицейскихъ схватилъ его за руку, тогда Робертъ Пенфольдъ гнвно оттолкнулъ его и однимъ прыжкомъ очутился посреди улицы.

Полицейскіе бросились за нимъ и сыщикъ получилъ въ щеку такой страшный ударъ, что полетлъ на землю, за этимъ быстро слдовали одинъ ударъ за другимъ и несчастные полицейскіе только успвали хвататься за глаза и носы. Однако, несмотря на полученные раны и ушибы, имъ удалось, наконецъ, схватить своего противника и вс вмст повалились на землю въ жестокой, убійственной борьб, между тмъ въ окнахъ сосднихъ домовъ показались удивленныя лица и, между прочими, почтенная фигура Майкелл Пенфольда, который съ отчаяніемъ махалъ руками и оглашалъ воздухъ крикамы ужаса.

Наконецъ, сыщикъ слъ на грудь Роберта Пенфольда, а полицейскіе надли ему наручники. Окончивъ такимъ образомъ эту отчаянную и недостойную борьбу, они посадили свою жертву въ кэбъ повезли въ полицію.

На слдующій день старикъ Вордло объявилъ передъ судьею, что вексель былъ подложный, а товарищъ мистера Адамса показалъ подъ присягой, что обвиняемый былъ тотъ самый человкъ, который представилъ вексель и получилъ по немъ деньги. Полицейскіе съ подбитыми глазами, и сыщикъ съ двумя выбитыми зубами, объяснили, какъ обвиняемый отчаянно имъ сопротивлялся. Эти послднія показанія говорили такъ громко противъ него, что судья отказалъ въ просьб отдать его на поруки.

Такимъ образомъ, пасторъ Робертъ Пенфольдъ былъ отправленъ въ тюрьму и подвергнутъ уголовному суду по обвиненію въ подлог.

Возвратясь домой, старикъ Вордло разсказалъ все случившееся своему сыну, тотъ выслушалъ его молча и не произнесъ ни одного слова. Вскор Артуръ получилъ письмо отъ Роберта Пенфольда, которое сильно взволновало его, и онъ общалъ навстить его въ тюрьм.

Но онъ никогда не исполнилъ своего общанія.

Артуръ Вордло былъ очень несчастливъ, ибо въ душ его происходила самая ужасная борьба, онъ не смлъ дйствовать прямо противъ отца, въ ту самую минуту, когда тотъ назначалъ его своимъ товарищемъ, но въ тоже время сердце его обливалось кровью при мысли о Роберт Пенфольд. Онъ поступилъ въ этомъ страшномъ положеніи такъ, какъ слдовало отъ него ожидать, судя по его мутнымъ глазамъ и вдавшемуся подбородку — онъ медлилъ. ‘Прежде чмъ начнется этотъ ужасный процессъ’, утшалъ онъ себя,— ‘я буду уже главою фирмы и въ состояніи выдать чекъ въ нсколько тысячъ. Тогда я дамъ отступного Адамсу, сколько бы онъ не потребовалъ, и затушу это дло’.

Долго утшалъ онъ себя подобными надеждами. Но счеты по фирм составлялись долго, а судъ на этотъ разъ дйствовалъ необыкновенно быстро, такъ что, прежде чмъ Артуръ былъ утвержденъ товарищемъ фирмы, онъ получилъ отчаянное письмо, въ которомъ его умоляли всмъ, что у него есть святого, явиться въ судъ въ качеств свидтеля со стороны защиты.

Это письмо едва не свело съ ума молодого человка, онъ бросился къ Адамсу и умолялъ его прекратить дло, но Адамсъ былъ непреклоненъ. Онъ хотя и получилъ обратно деньги, но хотлъ отмстить за причиненный ему страхъ.

Потерпвъ тутъ пораженіе, Артуръ Вордло возвратился въ Оксфордъ и заперся въ своей комнат, терзаемый страхомъ и упреками совсти. Онъ никуда не выходилъ и, какъ дикій зврь въ берлог, бгалъ взадъ и впередъ по комнат, не зная ни минуты покоя.

Несмотря однако на всю его осторожность, и вс принятыя мры, адвокатъ подсудимаго нашелъ къ нему дорогу. Однажды утромъ въ семь часовъ его разбудилъ какой-то чиновникъ, и предъявилъ ему повстку, обязывающую его, подъ опасеніемъ наказанія, явиться въ судъ, въ качеств свидтеля Роберта Пенфольда,

Этого послдняго удара онъ не вынесъ. Его физическія силы пошатнулись отъ нравственной борьбы, и въ тотъ же день у него открылась страшная горячка. Такимъ образомъ, онъ метался въ безчувственномъ бреду въ то самое время, какъ Робертъ Пенфольдъ предсталъ на скамь обвиненныхъ предъ Центральнымъ Уголовнымъ Судомъ.

Дло это продолжалось шесть часовъ, и разсказъ о немъ могъ бы имть значительный интересъ, но, по различными причинамъ, о которыхъ мы считаемъ излишнимъ распространяться, мы ршились пройти молчаніемъ судебныя пренія. Обвиненіе состояло изъ двухъ статей: въ первой, Робертъ Пенфольдъ обвинялся въ подлог векселя, во второй въ томъ, что онъ пустилъ въ обращеніе вексель, зная, что онъ подложный. По первой стать доводы обвиненія были очень слабы, особенно въ виду показаній знаменитаго эксперта Ундерклифа, который, подъ присягой, утверждалъ, что почеркъ въ помт Робертъ Пенфольдъ, былъ не тотъ же самый почеркъ, которымъ писанъ весь документъ. Въ потвержденіе этого онъ привелъ много тонкихъ и убдительныхъ доводовъ, противъ же его показаній не было предъявлено никакихъ основательныхъ возраженій. Потому судья предложилъ присяжнымъ освободить подсудимаго отъ обвиненія по первой стать. Но за то по обвиненію въ томъ, что Робертъ Пенфольдъ пустилъ въ обращеніе подложный вексель, доказательства были безспорныя, что же касается до вопроса, знаетъ ли онъ, что вексель былъ подложный, то для подсудимаго, быть можетъ, было большимъ несчастіемъ, что онъ судился въ Англіи и не могъ быть выслушанъ лично въ суд, что, напротивъ, дозволяется въ другихъ странахъ, главной же уликой было его сопротивленіе полицейскимъ, очевидно доказывавшее, что онъ зналъ о подлог векселя, совершенномъ, вроятно, его сообщникомъ.

Адвокатъ подсудимаго энергически протестовалъ, что Артуръ Вордло не явился свидтелемъ въ пользу защиты и просилъ судью подвергнуть его отвтственности за презрніе къ суду. Но старикъ Вордло былъ вторично призванъ въ судъ и, подъ присягой, показалъ, что онъ оставилъ сына въ такой сильной горячк, что доктора не надялись даже на его выздоровленіе, при этомъ онъ объявилъ, съ неподдльнымъ чувствомъ, что только сознаніе своихъ обязанностей, какъ гражданина, могло заставить его явиться въ судъ отъ смертнаго одра сына. Онъ также объявилъ, что, по его мннію, главной причиной болзни Артура и была невозможность представить доказательства невинности его друга.

Присяжные долго совщались и, наконецъ, объявили: виновенъ, но достоинъ снисхожденія.

Вслдъ за этимъ одинъ изъ чиновниковъ суда спросилъ, полу-нараспвъ, полу-речитативомъ, не иметъ ли подсудимый что либо сказать противъ того, чтобы приговоръ былъ постановленъ согласно отвту присяжныхъ. Подсудимые, большею частью, отвчаютъ мертвымъ молчаніемъ на подобный выкликъ чиновника. И что имъ отвчать? Этотъ выкликъ не выражаетъ для нихъ никакой идеи, отвчать на него было бы тоже самое, что отвчать на крикъ кукушки. Но достопочтенный Робертъ Пенфольдъ находился въ такомъ воспаленно-нервномъ состояніи и вс его чувства были такъ болзненно настроены, что онъ на лету схватилъ смыслъ словъ, несмотря на ихъ произношеніе, и уцпился за нихъ, какъ утопающій цпляется за соломенку.

— Милордъ, милордъ! восклинулъ онъ,— я вамъ скажу настоящую причину, почему молодой Вордло не явился въ судъ.

Судья махнулъ рукой и Робертъ Пенфольдъ долженъ былъ замолчать.

— Подсудимый, произнесъ судья,— я не могу входить въ обсужденіе фактовъ, присяжные ршили дло по существу. Приговоръ можетъ быть только остановленъ по вопросу о примненіи законовъ въ данномъ случа. Все, что вы имете сказать въ этомъ отношеніи, я терпливо выслушаю, но если вы хотите распространяться о существ дла, то потрудитесь замолчать и выслушать вашъ приговоръ.

Вслдъ за этимъ, не останавливаясь ни. на минуту, судья указалъ на гнусный характеръ разсматриваемаго преступленія, хотя допустилъ одно смягчающее обстоятельство и въ заключеніе, приговорилъ подсудимаго къ пятилтнему тюремному заключенію.

Услышавъ свой приговоръ, несчастный огласилъ залу суда дикимъ, отчаяннымъ воплемъ и судорожно схватился за свою скамью.

Обыкновенно подсудимые, обращаясь къ судьямъ, выводятъ ихъ изъ терпнья, или плохимъ знаніемъ закона, или дурной логикою, или дерзостью. Но этотъ дикій вопль не имлъ ничего общаго съ обычными разглагольствованіями подсудимыхъ, и, выходя прямо изъ сердца преступника, откликнулся въ сердц судьи. Голосъ строгаго стража правосудія дрогнулъ, но только на минуту, и, быстро оправившись, онъ снова продолжалъ твердо, торжественно, но человчно: — ‘Несмотря на все, я убжденъ, благодаря моему опыту, что это ваше первое преступленіе и, можетъ быть, послднее. Потому я употреблю все свое вліяніе, чтобъ васъ не помстили въ одну тюрьму съ зачерствлыми преступниками, а отправили бы отсюда въ другую страну, гд вы можете начать жизнь съизнова и съ годами смыть съ себя позорное пятно. Дайте мн возможность надяться на ваше исправленіе, начните тотчасъ же вашу новую жизнь съ полнаго раскаянья и признайте себя одного виновнымъ въ вашемъ преступленіи. Васъ никто не заставлялъ предъявлять подложный вексель и получать деньги, деньги нашлись у васъ. Подобный поступокъ не можетъ быть оправданъ ни закономъ, ни нравственностью, ни религіею’.

Этихъ послднихъ словъ подсудимый не могъ перенести и громко зарыдалъ. Но это продолжалось недолго. Онъ вдругъ оправился и съ какимъ-то страннымъ спокойствіемъ произнесъ: ‘Господи! прости всмъ… кром одного, кром одного’. Вслдъ за этимъ онъ, какъ подобаетъ джентльмену, почтительно поклонился судь и присяжнымъ и вышелъ изъ залы суда съ видомъ человка, который разъ навсегда покончилъ съ своими чувствами и пойдетъ теперь на каторгу, не дрогнувъ ни однимъ мускуломъ.

Коронный адвокатъ потребовалъ, чтобъ подложный документъ былъ сохраненъ въ цлости.

— Я только что хотлъ просить о томъ же, прибавилъ адвокатъ подсудимаго.

Судья срзалъ ихъ обоихъ, презрительно замтивъ, что это само собой разумется.

Робертъ Пенфольдъ провелъ цлый годъ въ одиночномъ заключеніи и потомъ, для излеченія его отъ благодтельнаго вліянія подобнаго заключенія (если таковое бываетъ), онъ былъ переведенъ на понтонный корабль ‘Месть’, гд очутился въ обществ величайшихъ мошенниковъ и злодевъ въ свт. Имъ не удалось низвести его къ своему уровню, но они нанесли большой вредъ его уху и душ, и прежде чмъ прошла половина назначенныхъ ему лтъ, онъ отправился въ ссыльную колонію совершенно инымъ человкомъ, человкомъ разочарованнымъ, ожесточеннымъ, безнадежнымъ, врующимъ въ малое и ненавидящимъ многое.

Онъ взялъ съ собою молитвенникъ, который ему дала мать, когда онъ былъ посвященъ въ діаконы, но рдко читалъ дале перваго листка, на которомъ бдная женщина вылила всю свою материнскую любовь въ набожныхъ стремленіяхъ къ небу о благополучіи своего любимаго сына въ минуты мрачнаго отчаянья, онъ часто пробгалъ эти строки съ слезами на глазахъ, ибо онъ былъ увренъ въ любви своей матеря, хотя сомнвался подъ часъ въ правосудіи Бога.

ГЛАВА III.

Мистеръ Вордло прямо изъ суда возвратился къ сыну и ухаживалъ за нимъ съ отеческой любовью, когда же горячка прошла, то, при первой возможности, онъ отправилъ его на морской берегъ, а потомъ и за-границу. Молодой человкъ безмолвно повиновался. Онъ никогда не спрашивалъ о Роберт Пенфольд, никогда не упоминалъ его имени, и, казалось, былъ очень благодаренъ, что другіе руководили какъ физической, такъ и умственной его жизнью. Но пробывъ за-границей не боле мсяца, онъ сталъ просить позволенія у отца возвратиться въ Англію и приняться за дла. Въ его письмахъ проглядывало какое-то нервное нетерпніе, и старикъ Вордло, глубоко сожаля его и желая наградить за рдкое послушаніе, тотчасъ согласился на его просьбу, и по прізд Артура въ Лондонъ подписалъ актъ о принятіи его въ товарищи, надавалъ ему добрыхъ совтовъ и удалился на покой въ свое имнье. Сначала онъ прізжалъ въ городъ каждые три дня, обозрвалъ вс торговыя книги и снабжалъ сына необходимыми свденіями и совтами, но эти посщенія вскор сдлались все рже и рже и, наконецъ, онъ сталъ только изрдка переписываться съ сыномъ. Такимъ образомъ, Артуръ Вордло неограниченно распоряжался всми длами торговаго дома и легко уплатилъ свои оксфордскіе долги. Находясь постоянно въ безпокойномъ волненіи, онъ съ какой-то лихорадочной энергіей принялся за торговые обороты и вскор умножилъ и распространилъ дла фирмы.

Однимъ изъ первымъ его дйствій при вступленіи въ контору было послать за Майкеленъ Пенфольдомъ. Бдный старикъ со времени ‘несчастія’ сына, постоянно опасался, что его прогонятъ съ мста, и, потому, получивъ приглашеніе молодого хозяина, онъ съ тяжелымъ вздохомъ поспшилъ въ контору.

— Мистеръ Пенвольдъ, сказалъ Артуръ Вордло, холодно посмотрвъ на него.— Вы были врнымъ слугою фирмы впродолженіи многихъ лтъ и я увеличиваю вамъ жалованье на 50 ф. въ годъ, вы будете вести главную торговую книгу. Ну, ну, прибавилъ онъ рзко, почти гнвно, когда изумленной старикъ началъ разсыпаться въ благодарностяхъ.— Ни слова боле, а главное, никогда не говорите мн о той проклятой исторіи. Вы въ ней невиноваты и я также… Ну… Ступайте… я не нуждаюсь въ благодарности. Слышите, мистеръ Пенфольдъ!

Старикъ низко поклонился и вышелъ изъ комнаты, сильно удивляясь доброт и раздражительности своего юнаго хозяина.

Артуръ Вордло всею душею предался дламъ, день и ночь только и думалъ о нихъ и скоро прослылъ за честолюбиваго, быстро возвышающагося купца. Наконецъ, однако, честолюбіе нашло себ въ его сердц серьезнаго соперника. Онъ влюбился, страстно влюбился, и предметъ его любви былъ вполн ея достоинъ. Молодая двушка была дочь генерала, котораго заслуги были всми признаны, однако недостаточно вознаграждены. Предложеніе Вордло было благосклонно принято отцомъ, а дочь мало-по-малу поддалась этой любви, искренность и теплота которой были несомннны, такимъ образомъ, свадьба была бы тотчасъ же сыграна, еслибъ отецъ молодой двушки не получилъ вдругъ (благодаря отчасти, вліянію Вордло) выгодное мсто вн Англіи. Дла его были разстроены, и онъ долженъ былъ, хоть на время, принять предложенное мсто, дочь же не могла его отпустить одного, такъ какъ онъ былъ вдовецъ и кром нея у него не было близкихъ родныхъ. Это временное разставаніе, хотя и отсрочивало свадьбу, но естественно побудило молодыхъ людей дать другъ другу торжественное общаніе обвнчаться при первой возможности, и Артуръ Вердло имлъ счастіе оисать и получать съ каждою почтой теплыя, сердечныя письма. Любовь, обращенная ни достойный предметъ, подйствовала цлительнымъ бальзамомъ на его сердце и, подъ ея нжнымъ, но могучимъ покровомъ, онъ сдлался спокойне, добре, и его характеръ сталъ видимо исправляться. Таково было благодтельное вліяніе на него чистой, искренней любви.

Между тмъ объемъ его торговыхъ предпріятій началъ пугать старика Пенфольда, но Артуръ скоро убдилъ его въ неосновательности подобныхъ опасеній, и старикъ успокоился, въ виду непреложныхъ доводовъ и гордыхъ, самоувренныхъ улыбокъ молодого человка.

На четвертомъ году управленія Артура Вордло длами торговаго дома Вордло и сынъ случились на другомъ полушаріи довольно странныя происшествія, въ которыхъ Артуръ былъ заинтересованъ гораздо боле, чмъ можно было бы предположить съ перваго взгляда. Къ этимъ-то происшествіямъ мы теперь и перейдемъ.

——

Робертъ Пенфольдъ, въ должное время, просилъ генерала Роллестона отпустить его по билету изъ тюрьмы на заработки. Генералъ, полагая, что, въ виду его тяжкаго преступленія, эта просьба была преждевременна, объявилъ, что онъ некогда не отпускаетъ арестантовъ по билету изъ тюрьмы иначе, какъ по пріисканіи ими приличнаго мста и занятія.

— Постарайтесь, чтобъ кто нибудь васъ взялъ въ приказчики, и я тогда подумаю о вашемъ отпуск.

Робертъ Пенфольдъ не могъ найдти никого, кто бы согласился взять его прямо изъ тюрьмы въ контору, и онъ написалъ генералу краснорчивое письмо, прося его дозволить ему заняться ручною работою. По счастью генералъ Роллестонъ только что прогналъ своего садовника и тотчасъ же предложилъ это мсто краснорчивому арестанту, замтивъ, что онъ самъ готовъ держать у себя отпущенныхъ по билету преступниковъ, но твердо ршился ограждать своихъ сосдей отъ малйшихъ ихъ продлокъ.

Освобожденный арестантъ явился тогда къ генералу и просилъ вступить въ свою новую должность подъ вымышленнымъ именемъ Джемса Ситона. Генералъ долго размышлялъ и колебался, наконецъ произнесъ:— Если вы дйствительно ршились исправиться, то старое имя, вами обезчещенное, могло выслужить вамъ большой преградою къ успху. Ну, я дамъ вамъ вс средства сдлаться человкомъ, но, прибавилъ старый служака, грозно насупивъ брови,— если вы теперь хоть на вершокъ уклонитесь отъ прямого пути, то не ждите милости, Джеми Ситонъ.

Такимъ образомъ, Робертъ Пенфольдъ получилъ новое имя и поселился въ саду генерала Роллестона. Его наружность также совершенно измнилась. У него отросли великолпные усы и длинная, прекрасная борода, такъ что въ этомъ загорломъ, бородатомъ работник въ грубой одежд никто не узналъ бы блднаго подсудимаго, дрожавшаго и плакавшаго въ Лондонскомъ Центральномъ Уголовномъ Суд.

Университетское образованіе излечиваетъ людей отъ привычки длать чтобы-то ни было на половину, какъ въ умственной, такъ и въ физической области, поэтому Ситонъ занимался садомъ гораздо усердне своего плебея предшественника: онъ вставалъ въ пять часовъ и не кончалъ работы ране восьми вечера. Но онъ былъ очень непопуляренъ въ людской, ибо постоянно былъ задумчивъ, грустенъ и держался вдалек отъ своихъ товарищей слугъ. За то жизнь посреди цвтовъ принесла ему большую пользу: эти прелестные товарищи и воспитанники, съ которыми онъ проводилъ всю свою новую жизнь, были чисты, невинны и далеки отъ всякой преступной мысли. Однажды онъ косилъ траву на лужк, какъ вдругъ услышалъ не вдалек нжный шелестъ и, обернувшись, увидалъ молодую двушку. Прелестныя ея щеки были покрыты румянцемъ отъ быстрой ходьбы, роскошные, каштановые волосы и свтлые каріе глаза увеличивали ещ необыкновенную красоту ея нжлаго, дышавшаго спокойствіемъ лица. Она прошла мимо съ царственнымъ величіемъ богини, и Ситонъ, словно опьяненный красотой и ароматнымъ благоуханіемъ, долго смотрлъ съ изумленнымъ восторгомъ на ея удаляющуюся фигуру, столь же прелестную, какъ ея лицо. Вскор она снова прошла мимо него, и такъ повторялось нсколько разъ, она ходила для здоровья скоро, но непринужденно. Разъ она прошла въ нсколькихъ шагахъ отъ него, и онъ снялъ почтительно шляпу, она слегка наклонила голову, но не удостоила взглядомъ садовника. Наконецъ, она ушла завтракать, и лужокъ какъ бы потерялъ свою прелесть, чего-то теперь недоставало, Джемсъ Ситонъ на секунду почувствовалъ мрачную пустоту, но тотчасъ же она смнилась чувствомъ неожиданнаго, неблагоразумнаго счастья, которое часто предшествуетъ безумію и горю.

Молодая двушка была Элленъ Роллестонъ только-что возвратившаяся домой изъ путешествія. Она гуляла въ саду каждый день, и Ситонъ незамтно изъ-за деревьевъ и кустарниковъ слдилъ за нею шагъ за шагомъ. Онъ пожиралъ ее глазами и сердцемъ, и вскор она сдлалась центромъ, всхъ его помышленій, лучезарнымъ свтиломъ, озарявшимъ его мрачное, одинокое существованіе. Это было, конечно, безумно, но вліяніе этой возвышенной, чистой любви было чрезвычайно и въ высшей степени цлительно для него. Ежечасное, ежеминутное наученіе этого прелестнаго созданія, которое если и не ангелъ, какъ онъ воображалъ, но все же невинная, добродтельная женщина — смягчало его ожесточенное сердце и спасительно противудйствовало пагубнымъ вліяніямъ его недавнихъ товарищей. Предавшись весь своей страсти, онъ еще боле сталъ удаляться отъ общества слугъ, и это было для него большимъ несчастіемъ, ибо онъ могъ услышатъ въ людской объ Элленъ Роллестонъ нчто такое, что наврное побудило бы его убгать въ самый удаленный уголъ сада при появленіи этой прелестной очаровательницы. Теперь же Джемсъ Ситонъ не спускалъ глазъ съ своей богини, и если цлый день онъ не видалъ ее, то предавался самому мрачному отчаянью. Когда она опаздывала немного въ своей обычной прогулк, то онъ тревожился, метался и бросалъ работу, когда же она напротивъ появлялась, то онъ вздрагивалъ отъ восторга, и садъ, дорожки, лужокъ все словно озарялось какимъ-то небеснымъ свтомъ. Его любовь, переходившая въ безпредльное обожаніе, отличалась тмъ большею застнчивостью, что, кром своей природной скромности, онъ сознавалъ всю безнадежность своего презрннаго положенія. Потому, хотя онъ ежедневно связывалъ ей великолпные букеты, но не имя смлости подносить ихъ самъ, онъ отдавалъ ихъ горничной Элленъ,— Сар Вильсонъ.

Однажды вечеромъ, возвращаясь домой, онъ встртилъ какого-то человка, который, остановивъ его, заговорилъ фамильярно, но въ полголоса.

Всмотрвшись ближе въ незнакомца, онъ узналъ въ немъ своего бывшаго товарища, арестанта Буга, съ которымъ онъ пріхалъ изъ Англіи на одномъ корабл. Бутъ предложилъ ему пойти съ нимъ въ кабакъ выпить пива. Онъ не соглашался, но Бутъ съумлъ такъ хорошо представиться оскорбленнымъ, что Ситонъ, хотя и неохотно, но долженъ былъ послдовать за нимъ. Бутъ повелъ его въ кабачекъ, въ отдаленной узкой улиц, и тамъ, въ особой комнат, Ситонъ съ удивленіемъ увидлъ двухъ негодяевъ съ отталкивающими физіономіями, они его, очевидно, ожидали, ибо при вход Бута многозначительно съ нимъ переглянулись. Ситонъ невольно вздрогнулъ: комната была такая мрачная, уединенная, а лица, окружающія его, такъ явно обнаруживали отъявленныхъ негодяевъ. Однако они дружески, хотя и грубо, пригласили его ссть, и вскор объяснили ему, въ чемъ дло. ‘Вс мы обязаны помогать другъ другу, если можемъ это сдлать безъ особыхъ затрудненій’, сказалъ одинъ изъ нихъ. Ихъ просьба заключалась въ простой любезности, въ которой ни одинъ порядочный человкъ, по ихъ мннію, не можетъ отказать своему ближнему. Эта просьба состояла въ томъ, чтобъ онъ въ назначенный день далъ сторожевой чюбак генерала Роллестона кусочекъ приготовленнаго ими мяса, а въ замнъ этой ничтожной услуги, они предлагали щедро подлиться съ нимъ тми бездлками, которыя могли найтись въ генеральскомъ дом.

Ситонъ вздрогнулъ еще сильне прежняго и, закрывъ лицо руками, произнесъ:

— Нтъ, я не могу.

— Отчего же нтъ?

— Онъ слишкомъ для меня добръ.

Эти олова были встрчены грубымъ, презрительнымъ хохотомъ, такъ непонятны он казались этимъ испорченнымъ людямъ. Ситонъ, однако, продолжалъ упорствовать, тогда одинъ изъ воровъ подошелъ къ двери и споконао вынулъ большой ножъ. Ситонъ поблднлъ и обвелъ глазами всю комнату, ища какого нибудь оружія.

— Чтожъ, ты на насъ донесешь? спросилъ одинъ изъ негодяевъ.

— Нтъ, но я не обокраду своего благодтеля, вы меня скоре убьете.

И въ туже минуту онъ бросился въ комнату, и, схвативъ кочергу, грозно сталъ махать ею.

— Ну, брось, сказалъ Бутъ мрачно,— и ты Бобъ спрячь ножъ, неужели молодецъ, не принимая участія въ дл товарищей, долженъ непремнно на нихъ доносить?

— Къ чему мн на васъ доносить, сказалъ Робертъ Пенфольдъ,— разв законъ за меня заступился? Но я не позволю обокрасть моего благодтеля и его дочь.

— Хорошо, сказалъ Бутъ,— гей, молодцы, можно обработать кого и другого. Оставимъ этого старика. Ну, допьемъ пиво и разстанемся друзьями.

— Я согласенъ, если вы общаетесь обработать кого другого, а генерала оставите въ поко.

Негодяи не хотя дали общаніе, и Ситонъ, выпивъ за ихъ здоровье, вышелъ изъ кабачка. Бутъ вскор послдовалъ за нимъ и, вполн соглашаясь съ нимъ, сталъ уврять, что онъ самъ не въ состояніи обворовать человка, который оказалъ услугу ему, или его товарищу. Но онъ говорилъ такъ много и такъ краснорчиво, а остальные негодяи говорили такъ мало, что Ситонъ возымлъ сильное подозрніе на счетъ ихъ намреній и, побуждаемый своею любовью, купилъ на послднія деньги револьверъ съ принадлежностями.

Онъ этимъ, однако, не удовольствовался. Зная о план разбойниковъ, не надясь на врность жадной собаки, онъ самъ перебрался въ маленькій сарай, въ которомъ хранились садовыя орудія и тамъ проводилъ на пролетъ вс ночи. Этотъ сарай находился въ небольшомъ огород, отдленномъ отъ лужка нсколькими молодыми деревьями, насаженными въ одинъ рядъ. Окно комнаты миссъ Роллестонъ выходило на этотъ лужокъ, такъ что сторожевая башня Ситона была въ нсколькихъ шагахъ отъ него, сдлавъ отверзтіе въ стн сарая, ибо свтъ проникалъ въ него только сверху, Ситонъ цлую ночь не спускалъ глазъ съ этого окна, онъ караулилъ, на минуту засыпалъ, и снова караулилъ. По вечерамъ до тхъ поръ, пока молодая двушка не приходила въ свою комнату, онъ изучалъ богословіе при свт грошовой свчки, а увидавъ тнь своей богини, гасилъ свчу, чтобъ не обратить на себя вниманія и принимался караулить, при малйшемъ шум или шорох, онъ вскакивалъ и удостоврялся, все ли благополучно. Такъ прошло нсколько ночей и, конечно, его подозрнія и страхъ начали мало по малу изглаживаться въ виду того, что они ничмъ не подтверждались, но его любовь воспламенялась все боле и боле, находя теперь себ пищу въ отрадномъ сознаніи, что онъ тайный покровитель своего божества.

Между тмъ горничная миссъ Роллестонъ Сара Вильсонъ влюбилась въ него по своему, съ перваго взгляда онъ ей очень понравился, а потомъ онъ самъ, хотя и ненамренно, разжигалъ ея зародившееся чувство, ибо онъ всегда приносилъ ей букеты и внимательно слушалъ ея болтовню, разумется, ради нсколькихъ словъ, иногда вырывавшихся у нея объ ея госпож. Такъ какъ онъ никогда не разговаривалъ съ прочими слугами, то это явное предпочтеніе льстило ей, и она вскор такъ часто стала ему попадаться на дорог и такъ преслдовала его любезностями, что онъ открыто началъ высказывать свое нетерпніе. Тогда, судя по себ, она стала подозрвать, не скрывается ли гд нибудь соперница. Подозрніе рождаетъ ревность, ревность ведетъ за собою бдительность, а бдительность проводитъ къ открытію всякой тайны. Прежде всего она открыла, что пока она говорила о миссъ Роллестонъ, онъ всегда ее слушалъ съ удовольствіемъ, во-вторыхъ, что Ситонъ спалъ въ маленькомъ сара для садовыхъ орудій. Она не была достаточно романтична, чтобъ сцпить въ своемъ ум эти два обстоятельства. Он извстны были ей, какъ отдльные факты, пока странное происшествіе, о которомъ мы тотчасъ же разскажемъ, послужило ей связующимъ между ними звеномъ.

Однажды вечеромъ миссъ Роллестонъ сидла наедин съ своимъ отцемъ и, видимо скучая, только изъ приличія удерживалась отъ звоты, несмотря на свои блестящія способности, она получила поверхностное воспитаніе, какъ вс молодыя двушки и теперь вела самую однообразную жизнь, такъ что не имла никакого умственнаго запаса, къ которому могла бы прибгать въ минуты уединенія. Наконецъ, ей стало за себя стыдно и, пересиливъ свою дремоту, она сказала: — Не сыграть ли вамъ, папа, новую кадриль?

— Да, да, моя милая! произнесъ генералъ, также пробуждаясь отъ одолвавшаго его сна. И онъ приготовился слушать, а молодая двушка сла за фортепьяно. Однако, отецъ недолго слушалъ и вскор захраплъ, Элленъ Роллестонъ нимало не разсердилась, и прелестная улыбка показалась на ея лиц, она съ легкостью зефира подошла на цыпочкахъ къ отцу и поцловала его сдую голову. Потомъ ваяла свчу и ушла къ себ въ комнату. Вы, можетъ быть, полагаете, что, придя туда, она тотчасъ же бросилась на постель, напротивъ, она сла за свой письменный столикъ и начала писать письма къ своимъ пріятельницамъ. Къ часу ночи были уже готовы три длиннйшихъ письма, въ которыхъ она вылила всю свою душу, описала все, что ее занимаетъ, начиная отъ своего жениха, котораго она, конечно, представляла полу-божествемъ и до новаго проповдника и послдней только-что полученной шляпки.

Окончивъ письма, она открыла окно и устремила свои прелестные глаза къ небу, Ситонъ, все время слдившій за ея тнью, дйствительно, могъ теперь вообразить, съ нкоторой долой правды, что онъ видитъ передъ собою небеснаго ангела, устремляющаго свои взоры изъ земной темницы къ роднымъ небесамъ.

Въ два часа она легла въ постель, но не спала, а тихо лежала, устремивъ глаза на миріады звздъ. Вдругъ ей послышался какой-то шелестъ у окна, и она взглянула на дерево, возвышавшееся возл самого дома. Его верхніе сучья сильно колебались, несмотря на то, что не было ни малйшаго втра. Это ее очень удивило, и пока она недоумвала, прямо передъ окномъ показалась рука, потомъ другая, и, наконецъ, цлая фигура человка, быстро взлзавшаго на дерево.

Молодая двушка вскочила и, пораженная ужасомъ, не могла даже вскрикнуть. Подъ самымъ ея окномъ былъ довольно большой выступъ отъ нижняго окна, и на него-то спрыгнулъ съ дерева таинственный поститель. Элленъ вскрикнула отъ ужаса. Въ ту же самую минуту раздался пистолетный выстрлъ и человкъ, показавшійся въ ея окн, зашатался и грохнулся на землю. Новые выстрлы и тяжелые удары быстро слдовали одни за другими и бдная Элленъ, съ дикимъ воплемъ, выскочила изъ постели и бросилась въ сосднюю комнату Вильсонъ. Весь домъ уже былъ на ногахъ, повсюду слышались поспшные шаги и свтъ мелькалъ во всхъ окнахъ.

Генералъ Роллестонъ тотчасъ же узналъ отъ Вильсонъ о случившемся и, поднявъ на ноги слугъ, осмотрлъ весь домъ, но найдя вс двери запертыми, они съ ружьями и пистолетами отправились въ садъ. Тамъ, подъ самымъ окномъ миссъ Роллестонъ, они нашли безчувственный трупъ какого-то человка. Бросившись къ нему съ яростью, они, къ величайшему удивленію, узнали въ немъ садовника Джемса Ситона.

Генералъ Роллестонъ отступилъ шага два, пораженный этимъ зрлищемъ. Потомъ ему стало жаль, но, подумавъ съ минуту, онъ строго произнесъ — внесите негодяя въ комнату и пошлите за полицейскимъ офицеромъ.

Ситона внесли въ сни и положили на полъ. Вс слуги окружили его, горя любопытствомъ узнать, въ чемъ дло, женщины же, по обычной своей привычк, начали болтать въ одинъ голосъ, но генералъ Роллестонъ приказалъ имъ молчать и отойти въ сторону.— ‘Спрысните его холодной водой и посторонитесь вс, я одинъ допрошу его’. Сдлавъ шага два впередъ, онъ скрестилъ руки и безмолвно стоялъ надъ безчувственнымъ Ситономъ, посреди всеобщей тишины, прерываемой только воплями Вильсонъ и еще другой молодой горничной, вторившей ей изъ дружбы.

Наконецъ, Ситонъ зашевелился, жалобно застоналъ, и началъ тяжело переводить дыханіе. Но генералъ Роллестонъ не выразилъ ни малйшаго состраданія и мрачно ждалъ пока несчастный совершенно придетъ въ себя и будетъ въ состояніи отвчать на безжалостный допросъ. Онъ спокойно ждалъ, и прождалъ слишкомъ долго, ибо ему пришлось отвчать, а не предлагать вопросы.

Разсудокъ возвращается позже всхъ другихъ чувствъ человку, приходящему въ себя изъ безчувственнаго состоянія, и Ситонъ, видя передъ собою генерала, протянулъ къ нему руки и произнесъ дрожащимъ, полнымъ чувства голосомъ при одинадцати свидтеляхъ, — ‘Спасена ли она, о спасена ли она?’

ГЛАВА IV.

Сара Вильсонъ вдругъ перестала плакать и, опустивъ глаза въ землю, сильно, покраснла. Генералъ Роллестонъ съ изумленіемъ воскликнулъ:— Спасена ли она! Кто спасена?

— Онъ говоритъ о моей госпож, отвчала рзко Вильсонъ и выбжала изъ комнаты.

— Она спасена, но не по твоей милости, сказалъ генералъ,— что ты длалъ подъ ея окнами въ такое позднее время?

Рзкій тонъ, которымъ онъ произнесъ эти слова, явно выражалъ подозрніе, и Ситонъ, глубоко оскорбленный, мрачно произнесъ:— счастье ваше, что я былъ тамъ.

— Это не отвтъ, строго сказалъ генералъ.

— Я другого отвта не дамъ.

— Такъ я васъ отправлю въ полицію.

— Отправьте, сэръ, съ горечью сказалъ Ситонъ,— но, прибавилъ онъ гораздо нжне,— вы раскаетесь, когда придете въ себя.

Въ эту минуту въ комнату вбжала Вильсонъ съ словами:— Миссъ Роллестонъ говоритъ, что разбойникъ былъ безъ бороды. Она никогда не замчала лица Ситона, но бороду его она очень хорошо замтила. Она просила меня спросить его: онъ ли выстрлилъ изъ пистолета и убилъ разбойника.

Этотъ вопросъ былъ какъ бы лучемъ свта, внезапно озаряющаго мракъ, и положеніе вещей мгновенно измнилось, Ситону казалось, точно небо говорило ему устами Вильсонъ. Лицо его просіяло, въ глазахъ показались слезы, и онъ, радостно улыбнувшись, нжнымъ голосомъ произнесъ:

— Скажите ей, что я слышалъ, какъ нсколько мошенниковъ сговаривались напасть на этотъ домъ, и вотъ уже съ мсяцъ я караулю, и даже сплю въ саду. Да, я убилъ изъ револьвера одного изъ злодевъ и другого ранилъ, но ихъ было трое… и кажется меня ударили чмъ-то по голов… я почувствовалъ…

Тутъ Вильсонъ перебила его, дико вскрикнувъ, и, съ блестястящими отъ испуга глазами, она указала рукой на капли крови, медленно струившіяся по чулкамъ и башмакамъ Ситона.

— Онъ раненъ, сказалъ одинъ изъ слугъ генерала.

— О, это ничего, возразилъ Ситонъ,— рана не должна быть глубока, ибо я ее не чувствую Вотъ человкъ, прибавилъ онъ, устремляя взглядъ, полный упрека на генерала Роллестона,— вотъ одинъ человкъ, который нанесъ мн убійственную рану сегодня.

Дйствіе на генерала Роллестона этого рзкаго упрека удивило всхъ окружающихъ, которые были знакомы только съ желзной стороной его характера. Онъ поникъ головой, задумался на минуту, и потомъ, явно недовольный собой, вынестилъ свою злобу на слугахъ.

— Чего вы тутъ стоите, ротози, воскликнулъ онъ грубо, — ступайте вонъ, женщины, а вы… Томъ, раздньте этого бдняка и перевяжите ему рану, Андрю, принесите скорй бутылку портвейна.

Оставивъ такимъ образомъ раненаго вниманію и попеченію своихъ слугъ, онъ отправился къ дочери и спросилъ ее, согласна ли она, чтобъ Ситона оставили въ дом до излеченія.

— О, папа, сказала она,— конечно я рада.— Я ему очень благодарна. А на кого онъ похожъ, Вильсонъ? продолжала она,— такая жалость, я никогда не замчала его лица, хотя издали всегда видла его прекрасную, золотистую бороду. Бдный молодой человкъ! Да, папа, прикажите его положить въ постель, и мы вс будемъ за нимъ ухаживать. Я еще въ жизни не сдлала ни одного добраго дла, отчего бы не начать сегодня?

Генералъ Роллестонъ засмялся при этой вспышк энтузіазма и пошелъ отдавать необходимыя приказанія. Но Вильсонъ послдовала за нимъ и, остановивъ его въ корридор, сказала таинственно:

— Не длайте этого, сэръ, выслушайте меня, я имю нчто важное вамъ сообщить — и она объяснила ему свои подозрнія, что Джемсъ Ситонъ влюбленъ въ его дочь. Генералъ сначала съ презрніемъ отозвался на ея слова, но она привела столько доводовъ, что онъ отправился внизъ въ странномъ смущеніи, не зная, смяться ли ему, сердиться или горевать.

Въ сняхъ онъ засталъ полицейскаго офицера, который разсматривалъ свои фотографическія карточки, желая убдиться, что Джемсъ Ситонъ не изъ его ли ‘птицъ’, какъ онъ выражался.

Увидя это, Роллестонъ покраснлъ, но вышелъ изъ двойнаго затрудненія съ замчательнымъ искуствомъ.

— Гексанъ, этотъ бднякъ поступилъ, какъ герой, и раненъ, защищая меня. Отведите его въ больницу, но смотрите, чтобъ тамъ обходились съ нимъ, какъ съ моимъ сыномъ, и чтобъ ему ни въ чемъ не отказывали.

Облокотясь на двухъ людей и съ трудомъ переступая, Ситонъ отправился въ больницу, а генералъ Роллестонъ, закуривъ сигару, погрузился въ глубокую думу, недоумвая, какъ ему отдлаться отъ этого безумнаго юноши и вмст съ тмъ оказать ему услугу. Что же касается до Сары Вильсонъ, то она грустно удалилась въ свою комнату, удивляясь, но уже поздно, своей непонятной глупости: еслибъ она съумла помолчать, то Ситонъ былъ бы ея паціентомъ, а миссъ Роллестонъ, конечно, не ухаживала бы за нимъ иначе, какъ черезъ посредство ея же, Сары Вильсонъ.

Однако ошибка, сдланная ею, по милости ея слпой страсти, была отчасти исправлена самою миссъ Роллестонъ. Услыхавъ на другой день, что Ситонъ былъ отправленъ изъ дому, она воскликнула съ изумленіемъ: ‘о чемъ это папа думалъ, отсылая нашего благодтеля въ больницу?’ И задумавшись на минуту, она приказала Вильсонъ связать букетъ цвтовъ и отнести Ситону. ‘Онъ садовникъ’, сказала она самымъ невиннымъ образомъ, ‘и врно будетъ грустить по своимъ цвтамъ’.

Это приказаніе она отдавала потомъ каждый день, съ тмъ постоянствомъ, которое составляло отличительную черту ея характера. Супъ, вино и желе также посылались каждый день изъ кухни съ одинаковымъ постоянствомъ. Но Вильсонъ скрывала. имя той, которая посылала все это бдному раненому, а увряла Ситона, что все это идетъ отъ нея самой. Онъ естественно былъ благодаренъ ей, и такъ чистосердечно высказывалъ это, что она надялась мало по малу снискать его любовь. Но его сердце оставалось врнымъ той холодной красавиц, которую онъ такъ мужественно спасъ, и которая, повидимому, его забыла. Это наконецъ вывело изъ терпнія Вильсонъ, и она вздумала излечить его отъ безумной любви очень дйствительнымъ, но горькимъ средствомъ.

Придя однажды къ нему, она сла на кровать и весело сказала: — у насъ весь домъ на ногахъ, пріхалъ милый миссъ Роллестонъ.

— Милый миссъ Роллестонъ! воскликнулъ больной съ изумленіемъ.

— Да, ея суженый. Разв вы не знали, что она невста?

— Она невста! едва могъ промолвить Ситонъ.

— Неужели Джемсъ, возразила Вильсонъ, устремивъ за него взглядъ, полный упрека,— неужели вы думали, что такая красавица не найдетъ себ пары?

Ситонъ отвтилъ только болзненнымъ стономъ, и, уничтоженный этимъ жестокимъ ударомъ, упалъ на подушки какъ бы мертвый.

Увидвъ это, сидлка подошла къ кровати я строго сказала Вильсонъ: — вы врно, моя милая, безъ намренія, но поступили очень дурно, вамъ бы лучше теперь уйдти.

Вильсонъ поспшно выбжала изъ комнаты и оставила бднаго больнаго одного съ своимъ отчаяніемъ. На другой день она, какъ всегда, положила на постель букетъ, и стала весело болтать обо всемъ, кром миссъ Роллестонъ. Наконецъ, она остановилась, чтобъ перевести духъ. Но онъ тотчасъ схватилъ ее за руку и, устремивъ на нее взглядъ, полный мольбы, произнесъ:

— Она его любитъ?

— Какъ, вы все еще думаете о ней?возразила Вильсонъ,— вроятно она его не ненавидитъ, если выходитъ за него замужъ.

— Ради Бога, не шутите этимъ! скажите прямо, любитъ ли она его?

— Какой вы странный, Джемсъ, какже я могу это знать? Она, быть можетъ, не въ состояніи такъ любить, какъ я полюбила бы человка, который бы мн понравился (и она бросила на Ситона томный взглядъ), но я не вижу, почему ей не быть, какъ вс прочія молодыя двушки. Къ тому же она очень любитъ своего отца, а онъ желаетъ этого брака. Впрочемъ, ей должно быть нравится ея женихъ: съ тхъ поръ, какъ онъ пріхалъ, она гораздо веселе, и съ любовью читаетъ ему письма своихъ пріятельницъ. И потомъ я замтила, что она, гуляя, слишкомъ сильно на него опирается.

При этихъ словахъ Ситонъ вздрогнулъ, словно до него прикоснулось раскаленное желзо, но Вильсонъ, поджигаемая ревностью и своей собственной страстью, не знала жалости.

— Отчего же нтъ, продолжала она,— онъ молодъ, красивъ и обожаетъ е. Если вы, дйствительно, желаете ей добра, то вы должны радоваться, что она нашла себ такую отличную партію.

— Конечно, долженъ, я знаю, сказалъ Ситонъ со слезами на глазахъ посл минутнаго молчанія,— но только если онъ достоинъ ея.

— О, да, Джемсъ, вы врно слыхали о немъ, это молодой мистеръ Вордло.

Ситонъ вскочилъ на постели.— Кто, Вордло, дико воскликнулъ онъ,— какой Вордло?

— Какой Вордло? да сынъ знаменитаго лондонскаго купца, онъ, говорятъ, самъ теперь управляетъ всми длами, старикъ-то, кажется, отъ всего отказался.

— Проклятый! проклятый! проклятый! дико заревлъ Робертъ Пенфольдъ, глаза его метали огонь и руки ожесточенно, дико били воздухъ.

Сара Вильсонъ отскочила въ ужас.

— Этотъ ангелъ выйдетъ замужъ за него! продолжалъ тмъ же самымъ страшнымъ голосомъ Пенфольдъ.— никогда, пока я живъ: я прежде задушу его своими руками.

Тутъ сидлки положили конецъ безумной вспышк его страстей, насильно вытащивъ Вильсонъ изъ комнаты. Однако онъ усплъ произнести, съ неописанной злобой и твердой ршимостью, нсколько словъ, которыя навки остались въ ея памяти.

— Никогда — пока я живъ!

Когда, на слдующій разъ, Вильсонъ пришла въ больницу, то ее не пустили къ больному, по приказанію главнаго начальника. Несмотря на это, она продолжала носить цвты по прежнему, каждый день. Черезъ недлю, полагая, что больной достаточно успокоился, и имя передать ему кое-что объ Артур Вордло, она снова попросила дозволенія повидать его.

— Онъ выписался сегодня, отвчали ей.

— Какъ, онъ уже выздоровлъ?

— Отчего же нтъ, у насъ выздоравливали больные и потяжеле.

— Куда онъ отправился?

— Но знаемъ, не оставилъ адреса

Сара Вильсонъ, какъ многія женщины, имла способность предугадывать бду, она вздрогнула всмъ тломъ и опустилась въ изнеможеніи на стулъ. Дйствительно, она имла причину бояться, по милости ея были спущены два страшныхъ, дикихъ звря — Ревность и Месть.

Немного оправившись, она вернулась домой, и, изъ боязни выдать себя, никому не сказала о случившееся.

Въ тотъ же день Артуръ Вордло обдалъ у генерала Роллестона. Онъ пришелъ за полчаса до обда, и Элленъ дожидалась его на лужк. Нжно поздоровавшись, они пошли рука объ руку по саду, и съ любовью разговаривали о будущемъ счасть, которое только на время отсрочивалось необходимымъ отъздомъ молодого человка. Отецъ Элленъ выбралъ ей въ мужья этого человка, а она горячо любила отца, къ тому же Артуръ Вордло былъ ея рабомъ, ея вещью, а молодыя двушки очень любятъ нодобвую собственность, особенно коца и вншній видъ ея неотталкивающій. Онъ любилъ ее страстно, это ей нравилось и она, нало-по-малу, стала чувствовать къ нему, если не пламенную любовь, то нжную привязанность, и ея прелестное лицо нсколько разъ очень близко прикасалось въ плечу Вордло во время ихъ прогулки по зеленому лужку.

А за изгородью, окаймлявшей лужокъ, въ глубокой канав лежалъ неподвижно человкъ, слдившій за всей этой сценой пламенными, налитыми кровью глазами.

— У меня есть маленькая просьба къ вамъ, милый Артуръ, сказала Элленъ прежде, чмъ они вошли въ домъ,— папа говоритъ, что бдный Ситонъ, тотъ самый, который, спасая васъ отъ разбойниковъ, былъ равенъ,— человкъ съ образованіемъ и искалъ мста конторщика или что нибудь въ этомъ род. Не могли ли бы вы найдти ему мсто.

— Полагаю, отвчалъ Вордло,— да, почти наврное. Стоитъ только написать два слова въ контору Вайта и К, они нуждаются въ приказчик для нагрузки кораблей.

— О! какъ вы добры, сказала Элленъ, устремляя на него взглядъ, полный благодарности.

Случай былъ слишкомъ соблазнителенъ, а молодой человкъ слишкомъ влюбленъ: ихъ лица прикоснулись другъ къ другу на секунду, и яркій румянецъ долго потомъ не сходилъ съ прелестной щечки молодой двушки.

Пламенные, налитые кровью глаза человка, слдившаго за этой сценой изъ-за изгороди — видли все, но онъ не слышалъ словъ, по милости которыхъ онъ долженъ былъ вынести подобную пытку. Онъ, однако, лежалъ неподвижно въ канав и ждалъ, ждалъ удобной минуты.

Домъ генерала Роллестона стоялъ на границ города, въ конц узкой уединенной аллеи. Это положеніе дома соблазнило разбойниковъ, злой умыселъ которыхъ былъ уничтоженъ Ситономъ, теперь оно соблазнило самого Ситона.

Вордло долженъ былъ пройдти по этой дорог, возвращаясь домой, и Ситонъ часовъ въ 10 вечера спрятался за большое дерево, стоявшее въ двухъ шагахъ отъ изгороди и сталъ поджидать своего соперника съ тмъ хладнокровнымъ терпніемъ, которое всегда предвщаетъ недоброе.

Приготовленія, которыя онъ сдлалъ для этой встрчи, были чрезвычайно странны. У него въ карман была маленькая дорожная чернильница, перо и чистый листъ бумаги, на которомъ сверху было написано: Сидней, день, мсяцъ и годъ. Въ рукахъ у него былъ револьверъ, изъ котораго онъ убилъ разбойника подъ окномъ Элленъ Роллестонъ, одно изъ дулъ пистолета было заряжено холостымъ зарядомъ.

ГЛАВА V.

Ночь была ясная и звздная. Одинадцать часовъ пробило на церковныхъ часахъ. Вордло не являлся, и Ситонъ, какъ прикованный, стоялъ въ своей засад. Двнадцать часовъ пробило, а Вордло все не являлся, и Ситонъ не двигался съ мста.

Вскор посл полуночи, парадная дверь въ дом генерала отворилась, и на порог показалась человческая фигура. Глаза Ситона разгорлись при вид ея, ибо это былъ молодой Вордло. Онъ, казалось, не торопился уйдти изъ этого дома, что было понятно: за нимъ слдовала Элленъ Роллестонъ. Робертъ Пенфольдъ видлъ, какъ лицо ея горло при свт лампы, которую держалъ слуга. Самъ генералъ шелъ позади, а за нимъ одинъ изъ слугъ съ ружьемъ. Ситонъ спрятался за деревья и отложилъ свое намреніе, но не отказался отъ него. Онъ смутно слышалъ шаги и говоръ, но ясно могъ разобрать только слова Вордло:— Уже время прилива и намъ нечего терять ни минуты.

Ситонъ послдовалъ за ними въ недальнемъ разстояніи, увренный, что они скоро разстанутся, и дадутъ ему возможность остаться на един съ Вордло. Они опустились въ гавань, и сли въ лодку, Ситонъ подошелъ ближе и узналъ, что они отправились на пароходъ, который, стоя не вдалек, готовился отплыть въ Англію. Они отчалили отъ берега и Ситонъ остановился, пораженный, убитый.

Вдругъ черное чудовище, блествшее вдали двумя громадными, пламенными зрачками, стало пыхтть, какъ Левіаанъ, дымъ столбомъ поднялся къ небу, колеса зашевелились и пароходъ быстро понесся изъ гавани. Ситонъ безмолвно опустился на землю, все было для него потеряно. Элленъ ухала въ Англію! Вордло былъ съ ней! Любовь и месть одинаково его обманули, онъ посмотрлъ на небо, посмотрлъ на море, и съ какой-то глупой, безсмысленной улыбкой сталъ играть ногой съ камушками, валявшимися на песк.— Онъ спрашивалъ себя, зачмъ онъ родился на свтъ, зачмъ ему жить посл этого! Ангелъ и демонъ его жизни отплыли вмст, а онъ остался одинъ.

Онъ написалъ нсколько словъ на бумаг, приготовленной имъ для Вордло, положилъ ее въ карманъ, и съ грустнымъ стономъ, какъ издыхающая собака, легъ на песокъ и терпливо сталъ ожидать прилива, смерти. Трудно сказать, дошло ли бы такъ далеко его безуміе, но когда вода стала набгать и онъ начиналъ дрожать всмъ тломъ отъ ея холоднаго прикосновенія, онъ вдругъ услышалъ серебристые звуки дорогого ему голоса. Онъ вскочилъ на ноги, и жизнь, со всми ея радостями, снова хіынула на него. Это былъ голосъ женщины, которую онъ такъ безумно любилъ.

Элленъ Роллестонъ возвращалась въ лодк. Онъ прокрался, какъ ящерица, между судами, опрокинутыми на берегу, и увидлъ какъ она вышла изъ лодки съ отцомъ. Итакъ Вордло ухалъ въ Англію одинъ, безъ нея. Ситонъ вздрогнулъ отъ радости. Вскор Элленъ начала жаловаться на судьбу, мило надувъ губки.

— Папа, папа, вздыхала она,— зачмъ на этомъ свт друзья должны разставаться? Бдный Артуръ ухалъ, а вскор и я должна разстаться съ вами — и она залилась слезами.

— Ахъ ты, глупый, ребенокъ, нжно сказалъ старый генералъ,— что значитъ краткое разставаніе, когда мы вс вскор соединимся въ веселой старой Англіи! Ну, ну, поплачь немного, это тебя облегчитъ,— и онъ нжно погладилъ ее но голов, а она, какъ бы слпо повинуясь ему, дйствительно, принялась плакать не на шутку.

Какою горечью обливалось сердце Ситона при вид этихъ слезъ! Неужели онъ не можетъ сказать ей слова утшенія, онъ, который, ради нея, съ радостью отдалъ бы жизнь!… Но съ другой стороны, эти слезы охладили его лихорадочный пылъ, и какъ бы очистили его сердце, онъ съ изумленіемъ сталъ вспоминать о своихъ недавнихъ злыхъ помыслахъ. Ангелъ-хранитель, казалось, оснилъ его своимъ небеснымъ крыломъ, и его страсти остыли. Онъ бросился на колни и возблагодарилъ Бога, что не встртилъ Артура Вордло наедин въ эту ночь.

Потомъ онъ вернулся домой, и съ этого дня заслъ за работу, рдко выходя на улицу, и то только для отысканія занятій. Но между тмъ полиція его розыскивала, и однажды, къ величайшему его изумленію, онъ увидлъ Гексама у своей лстницы, но его изумленіе и испугъ еще боле увеличились, когда полицейскій офицеръ, замтивъ его, сталъ быстро подыматься по лстниц. Ситонъ былъ увренъ, что полиція подсмотрла, какъ онъ часто подкрадывался къ дому генерала Роллестона, и ршилъ защищаться до послдней крайности.

— Ну, молодецъ, мы тебя таки нашли, сказалъ Гексамъ, входя безъ церемоніи въ комнату.

— Какое теперь я совершилъ преступленіе? спросилъ Ситонъ, насупивъ брови.

— Джемсъ, отвчалъ торжественно полицейскій,— ты на этотъ разъ обвиняешься въ неслыханномъ преступленіи. Ты бжалъ и скрываешься отъ хорошенькой двушки. Во всякомъ случа это ошибка, но когда эта двушка прелестна, какъ ангелъ, и достаточно богата, чтобъ натравить на тебя Дика Гексана, то это вполн безполезно. Вотъ теб, молодецъ, письмо.

Ситонъ взялъ съ изумленіемъ письмо. Ово было написано четкимъ женскимъ почеркомъ и слегка надушено. Въ нсколькихъ ловкихъ фразахъ писавшая письмо прежде всего извинялась въ необыкновенныхъ средствахъ, принятыхъ ею для отысканія мистера Ситона, но она надялась, что онъ приметъ во вниманіе, что она глубоко ему обязана, а благодарность иногда очень назойлива. Она иметъ счастіе его увдомить, что у Вайтъ и Ком. готово для него мсто приказчика, и она надется, что мистеръ Ситонъ, не теряя ни минуты, приметъ это мсто, такъ какъ многіе въ колоніи, начиная съ подобнаго скромнаго положенія, достигали богатства и почестей. Потомъ, не имя ни малйшаго желанія вступать въ переписку съ бывшимъ садовникомъ, эта любезная, но осторожная молодая двушка кончила письмо слдующими словами:

‘Мистеру Ситону не для чего безпокоиться отвчать на эту записку. Достаточно сказать мистеру Гексаму: что доставитъ искреннее удовольствіе

Преданной ему доброжелательниц
Элленъ Роллестонъ.

Ситонъ съ глубокимъ волненіемъ поникъ головой, даже Гексамъ съ какимъ-то тайнымъ сочувствіемъ смотрлъ на его смущеніе. Наконецъ, Ситонъ поднялъ голову и нжнымъ шепотомъ произнесъ.— Скажите ей да, благослови ее Господь! Оставьте меня, мн надо помолиться за нее.

Гексамъ повиновался и тихо вышелъ изъ комнаты.

ГЛАВА VI.

Вайтъ и Комп.: нашли истинное сокровище въ Джемс Ситон. Приказчики въ колоніяхъ не такъ апатичны, какъ лондонскіе, которые, повидимому, только и думаютъ о своей, спеціальности, но въ тоже самое время стараются всми возможными средствами не слишкомъ затруднять себя выполненіемъ хлопотливыхъ обязанностей, ею налагаемыхъ, но Ситонъ затмилъ даже колоніальныхъ приказчиковъ своей лихорадочной энергіей въ изученіи всхъ отраслей торговля Вайтъ и Комп., такъ что остальные приказчики даже смялись надъ нимъ, но за то онъ заслужилъ вниманіе удивленныхъ хозяевъ, этой энергіей, онъ отчасти былъ обязанъ своей неудержимой страсти. Въ Сидне многіе наживали себ огромныя состоянія, и Ситонъ возъимлъ дикую надежду разбогатть, благодаря какому нибудь счастливому случаю, прежде чмъ Вордло возвратится къ Элленъ Роллестонъ. Его разсудокъ, однако, шепталъ ему, что будь онъ богатъ, какъ Крезъ, она никогда не согласилась бы соединить свою жизнь съ запятнанною жизнью каторжника. Но сердце ему говорило: ‘не слушай разсудка, слушай только меня, старайся и не унывай’. И онъ трудился за двухъ, за трехъ, не гнушался никакой работой, охотно бросалъ на минуту перо, чтобы поднять тяжелый ящикъ или помочь вкатить на корабль огромную бочку. Старикъ Вайтъ съ удивленіемъ слдилъ за его дятельностью, и былъ такъ имъ доволенъ, что прибавилъ жалованья. Ситонъ теперь никогда не видалъ Элленъ Роллестонъ, кром воскресныхъ дней, въ которые онъ акуратно ходилъ въ ея церковь и, прячась за колонну, жадно пожиралъ ее глазами. Онъ жилъ очень скромно, откладывалъ каждый грошъ, и пользовался каждымъ случаемъ нажить копйку, такъ онъ купилъ землю за десять фунтовъ стерлинговъ и продалъ ее черезъ сутки за сорокъ — и все это для нея. Онъ надялся безъ надежды и боролся съ нищетой, съ цлымъ міромъ, съ самимъ собою.

——

Въ это время Вайтъ и Комп., были заняты нагрузкою двухъ кораблей — ‘Шанона’ и ‘Прозерпины’, зафрахтованныхъ Вордло и сыномъ. Оба корабля стояли въ сиднейской гавани и уже были нагружены товарами, но самыя сливки груза оставались еще на берегу, именно: восемнадцать ящиковъ съ золотымъ пескомъ и слитками, и сорокъ ящиковъ съ свинцомъ и мдью. Самъ Вордло сложилъ эти ящики въ кладовую, а мистеръ Вайтъ, имвшій вторые ключи отъ ящиковъ съ золотомъ, акуратно пересмотрлъ и перенумеровалъ ихъ вс, но снаружи не было означено, изъ предосторожности, что въ каждомъ ящик находилось, а просто былъ ярлыкъ на однихъ: ‘Прозерпина,’ на другихъ: ‘Шанонъ’. Лейтенантъ ‘Прозерпины’, пользовавшійся волной довренностью Вордло, имлъ отъ него письменную инструкцію о нагрузк ящиковъ. Однажды вечеромъ, передъ самымъ закрытіемъ конторы, онъ явился, по обыкновенію, въ кладовую и сталъ вымрять ящики, съ цлью приготовить нужное для никъ мото въ трюм обоихъ кораблей. Ситонъ сопровождалъ его. Въ послднее время мистеръ Вайли (такъ звали лейтенанта) сильно пилъ, былъ онъ достаточно нагрузившись и сегодня. Отойдя куда-то на минуту и снова возвратившись, Ситонъ съ удивленіемъ увидлъ, что дверь кладовой была заперта. Онъ подумалъ, что Вайли, быть можетъ, остался внутри,— дверь затворялась очень легко на пружин, а открыть ее можно было только особымъ, очень хитрымъ ключемъ. Ситонъ вынулъ ключъ изъ кармана, отворилъ дверь и позвалъ мистера Вайли, но не получилъ никакого отвта, онъ, однако, изъ предосторожности, обошелъ всю кладовую, полагая, что не заснулъ ли гд нибудь между ящиками пьяный лейтенантъ, но того нигд не оказалось, и Ситонъ, зная, что онъ одинъ въ кладовой, сталъ неблагоразумно разсматривать сокровища Вордло, но такова уже человческая слабость, что люди всегда, какою-то таинственною силою, привлекаются къ тому, что ихъ заставляетъ страдать. Онъ съ грустью смотрлъ на эти ящики, представлявшіе фактическое доказательство богатства его соперника, того богатства, которое ему проложило дорогу въ домъ генерала Роллестона и въ сердце его дочери, ибо богатство можетъ помочь достигнуть до человчеснаго сердца, даже до такого сердца, котораго прямо купить нельзя. Эти грустныя размышленія, вроятно, продолжались долго, ибо Ситонъ вдругъ услыхалъ шумъ, доказывающій, что запирали контору и, слдовательно, было поздно, онъ поспшно закрылъ желзные ставни, вышелъ на улицу и заперъ дверь.

Часа черезъ два посл его ухода, въ кладовой, выходившей въ уединенную, безмолвную улицу, случилось нчто таинственное. У того угла ея стны, гд стояли вертикально два большіе ящика, до восьми футовъ вышины, и громоздилось нсколько маленькихъ ящиковъ,— у этого угла, вдругъ блеснулъ слабый свтъ и, черезъ минуту, дв загорлыя, мускулистыя руки показалась на краю одного изъ ящиковъ, ближайшаго къ стн, ящикъ немного пошатнулся, и черезъ секунду на него взлзъ не котъ, не обезьяна, какъ можно было ожидать, но животное, очень похожее на этихъ обоихъ четвероногихъ, именно матросъ, надо ли намъ прибавлять, что этотъ матросъ былъ лейтенантъ ‘Прозерпины’. Онъ поспшно соскочилъ съ ящика, за которымъ скрывался впродолженіи нсколькихъ часовъ, зажегъ глухой фонарь и сталъ пробираться тихими шагами вдоль кладовой. Это было чрезвычайно таинственное явленіе, и оно удивило бы хозяевъ кладовой боле даже, чмъ постороннихъ, ибо посторонніе прямо бы сказали, что это кража со взломомъ или поджигательство, но люди, знающіе кладовую, тотчасъ бы отвтили, что оба эти преступленія были почти невозможны.. Ловкій матросъ не могъ поджечь этой кладовой, не сжаривъ себя перваго, да и въ сущности онъ вовсе не могъ ее сжечь, ибо ея плоская крышка представляла гигантскій желзный резервуаръ, который, благодаря американскому изобртенію, могъ въ минуту превратиться въ душъ и затушить какой бы то ни было пожаръ въ нсколько секундъ. Точно также не могъ онъ обворовать кладовую, такъ какъ вещи, находившіяся въ ней, предохранялись своею тяжестью, и невозможно было выйти изъ кладовой, не возбудивъ тревоги и не подвергнувшись тщательному обыску. Но не желая впасть въ ошибку тхъ писателей, которые слишкомъ низко цнятъ быстроту соображенія читателей и закидываютъ ихъ ненужными объясненіями и коментаріями, мы просто разскажемъ, что длалъ Вайли ночью въ кладовой, предоставивъ самимъ читателямъ уяснить себ его цль изъ послдующихъ событій вашего разсказа.

Прежде всего мистеръ Вайли вынулъ изъ своихъ кармановъ связку съ восемнадцатью блестящими ключами, дв новыхъ отвертки, фляжку рому и два корабельныхъ сухаря. Потомъ онъ постепенно открылъ вс восемнадцать ящиковъ съ ярлыками Прозерпина, и при свт его глухого фонаря заблестли золотой песокъ и золотые слитки, тщательно завернутые въ тончайшую австралійскую шерсть. Это было соблазнительное зрлище. Но морякъ спокойно приступилъ къ еще труднйшей работ, онъ открылъ восемнадцать ящиковъ съ ярлыками Шанонъ, и эти ящики, выбранные имъ изъ сорока, вроятно по какой нибудь отмтк оказались наполненными уже другимъ товаромъ, въ нихъ находился свинецъ въ большихъ четвероугольныхъ плитахъ, по дв или по четыре въ ящик. Эти дв разнородныя системы укладки золота и свинца приводили къ нкотораго рода единству въ тяжести всхъ тридцати шести ящиковъ, открытыхъ мистеромъ Вайли, иначе ящики съ золотомъ были бы вдвое тяжеле ящиковъ съ низшимъ металломъ, ибо хотя свинецъ считается вообще очень тяжелымъ, но научными опытами дознано, что всъ свинца относится въ всу золота, какъ 5 къ 12-ти.

Таинственная работа Вайли продолжалась очень долго, онъ часто прерывалъ ее, и, при каждомъ шум на улиц, поспшно закрывалъ свой фонарь. Эти мры осторожности были впрочемъ совершенно излишни, такъ какъ никакой свтъ не могъ проникнуть сквозь желзные ставни. Наконецъ, восемнадцать ящиковъ съ свинцомъ были вс открыты, и, усталый отъ тяжелаго труда, Вайли отеръ потъ, градомъ выступившій на его лиц и выпилъ глотокъ рому. Потомъ онъ принялся за новую работу, вынулъ три свинцовыя плиты изъ ящика съ ярлыкомъ ‘Шанонъ’, и положилъ ихъ на полъ, а изъ одного изъ ящиковъ съ ярлыкомъ ‘Прозерпина’ вынулъ золото и переложилъ въ пустой ящикъ Шанона. Такимъ образомъ онъ съ большой тщательностью, чтобъ не разсыпать золотого песку по полу, переложилъ весь грузъ восемнадцати ящиковъ Прозерпины въ восемнадцать ящиковъ Шанона и обратно. Покончивъ съ этой странной, на взглядъ шуточной, продлкой, Вайли взобрался на одинъ изъ ящиковъ, сълъ сухарь и выпилъ рому, но немного, ибо въ эту эпоху своей жизни, онъ былъ трезвымъ человкомъ, хотя и могъ представляться пьянымъ, какъ и всмъ, чмъ угодно. Все громадное количество золота было совершенно въ его рукахъ, но онъ не тронулъ ни унціи, хотя бы для внчальнаго кольца Нанси Раузъ. Мистеръ Вайли имлъ совсть, хотя очень своеобразную, но главное онъ былъ чрезвычайно вренъ тмъ, которымъ служилъ. Онъ старательно заперъ вс ящики съ ярлыкомъ ‘Прозерпина’ и снова, взявъ отвертку, тщательно завинтилъ восемнадцать ящиковъ съ ярлыками ‘Шанинъ’ которые онъ наполнилъ золотомъ, потомъ, раскаливъ до красна матроскую иглу на пламени своего фонаря, онъ сдлалъ на этихъ послднихъ ящикахъ отмтки, замтныя только для его глаза. Когда все было кончено, онъ, несмотря на свою могучую силу, почувствовалъ страшную усталость и съ радостью отдохнулъ бы съ часовъ, но посмотрвъ на часы, онъ разсчиталъ, что солнце должно быть уже встало, и снова спрятался въ свою засаду, то-есть взлзъ за высокіе ящики и осторожно спустился въ промежутокъ между ящиками и стной.

Рано утромъ, какъ только открылась контора, явились за ящиками два матроса, по приказанію, данному имъ наканун мистеровъ Вайли. Кладовую тотчасъ же открыли, но матросамъ было объявлено, что самъ Вайли долженъ присутствовать при отпуск товара.

— О! онъ не заставитъ себя ждать, отвчали они,— онъ сказалъ, что насъ встртитъ здсь.

Прошло довольно много времени въ ожиданіи, и наконецъ Вайли неожиданно явился позади матросовъ и вмшался въ разговоръ.

Ситонъ былъ очень удивленъ, найдя его вдругъ въ кладовой, и спросилъ задумчиво:

— Откуда вы взялись, я не видалъ, чтобъ вы вошли.

— О! сэръ, отвчалъ Вайли очень учтиво,— человкъ на корабл скоро выучится ходить, какъ кошка. Я вошелъ въ дверь, какъ вы вс, но услышавъ мое имя, я остановился. Ну, ну, я здсь, какъ бы тамъ ни пришелъ. Эй, Джэкъ! сколько поздокъ придется сдлать, чтобъ перетащить вс ящики? Сколько ихъ, восемнадцать для Прозерпины и сорокъ для Шанона, врно, сэръ?

— Совершенно врно.

— Такъ не угодно ли вамъ сдать ихъ, я ихъ снова проврю на баркас и потомъ отвезу на корабли.

Ситонъ позвалъ двухъ конторщиковъ и послалъ одного изъ нихъ на лодку, а другого на баркасъ, стоявшій не вдалек отъ берега. Такимъ образомъ, ящики повряли три раза въ кладовой, на лодк и на баркас. Когда все было сдано, Вайли выдалъ Ситону росписку въ полученіи и, нанявъ маленькій пароходъ, повелъ на буксир баркасъ, прежде къ Шанону, а потокъ къ Прозерпин.

Ситонъ тотчасъ же отправился къ хозяину и отдалъ росписку Вайли.

— Но, сэръ, сказалъ онъ,— правильно ли, что офицеръ съ Прозерпины, беретъ отъ насъ грузъ для Шанона?

— Конечно неправильно, отвчалъ старикъ Вайтъ, и позвалъ своего помощника, мистера Гардкастля.

Гардкастль объяснилъ, что Прозерпина брала главнйшій грузъ, то-есть золото, и потому онъ не видлъ ничего дурного въ томъ, чтобъ офицеръ съ Прозерпины, пользовавшійся и въ предыдущихъ случаяхъ полной довренностью купца Вордло, взялъ нсколько ящиковъ съ свинцомъ и мдью для Шанона.

— Хорошо сэръ, отвчалъ Ситонъ,— но не лучше ли мн самому създитъ на корабли и посмотрть, какъ будутъ грузить ящики.

— Мн кажется, что вы подымаете шумъ изъ пустяковъ, замтилъ Гардкастль.

Мистеръ Вайтъ вполн раздлялъ это мнніе, но былъ слишкомъ уменъ, чтобъ сдерживать энергію и осторожность своихъ приказчиковъ, и потому сказалъ Ситону, что онъ можетъ хать на корабли, если желаетъ, для своего собственнаго успокоенія.

Ситонъ съ трудомъ отыскалъ лодочку и, причаливъ къ кораблямъ, нашелъ, что на Шанонъ уже нагрузили вс ящики съ его ярлыками, а капитанъ Прозерпины и ея лейтенантъ только-что начали грузить свои ящики. Увидавъ Ситона, капитанъ Гудсонъ грубо спросилъ, что ему нужно.

— Онъ пріхалъ за вашей роспиской, сказалъ мистеръ Вайли,— такъ и слдуетъ. Ну, поворачивайтесь молодцы. Въ трюм два ящика, слдуетъ еще шестнадцать.

Посмотрвъ, какъ нагрузили вс ящики на Прозерпину, Ситонъ возвратился на берегъ съ росписками въ пріемк капитаномъ Гевитомъ сорока ящиковъ на Шанонъ, и капитаномъ Гудсономъ восемнадцати на Прозерпину. Выйдя изъ лодки, онъ встртилъ агента Ллойда и разсказалъ ему, какой значительный грузъ онъ только-что отправилъ, тотъ замтилъ лишь, что оба корабля застрахованы въ Сидне, но грузъ, вроятно, застрахованъ въ Лондон.

Однако, несмотря на все, Ситону казалось, что въ этомъ дл что-то не чисто, его подозрнія основывались, быть можетъ, на торопливости нагрузки или на странныхъ манерахъ мистера Вайли. Во всякомъ случа, эти подозрнія были до того незначительны, что онъ не могъ надяться убдить въ ихъ справедливости своихъ хозяевъ, потому онъ предпочелъ молчать, да и къ тому же, онъ сознавалъ, что ненависть къ Вордло мшала ему справедливо судить о дйствіяхъ, не только самаго Вордло, но и его слугъ. Впрочемъ вскор надъ его головой разразился новый ударъ, который изгладилъ вс эти мысли изъ его ума и сердца.

Миссъ Элленъ Роллестонъ явилась однажды утромъ въ контору Вайтъ и Комп., и остановившись въ нсколькихъ шагахъ отъ Ситона, вручила Гардкастлю письмо Артура Вордло, которое заключало въ себ приказаніе отдать въ ея распоряженіе дамскую каюту на Шанон. Гардкастль почтительно поклонился и общалъ устроить все для достойнаго принятія ея на Шанон, готовящемся отплыть въ Англію черезъ недлю. Уходя, миссъ Роллестонъ обвела глазомъ всю контору, отыскивая длинную, блестящую бороду Ситона, но онъ, со времени своего поступленія въ приказчики, обрзалъ и укоротилъ ее изъ приличія до того, что молодая двушка не могла узнать въ человк, согнувшемся надъ своею конторкой — бывшаго садовника, ея спасителя и protg. Несчастный же Ситонъ, слыша, изъ ея собственныхъ устъ, объ ея отъзд въ Англію, не помнилъ себя отъ отчаянія, морозъ пробгалъ по всмъ его жиламъ, сердце обливалось горечью.

Однако, любя ее нжно, благородно, онъ поборолъ свое отчаяніе и затмъ отправился на Шанонъ, чтобъ устроить для нея каюту со всевозможнымъ комфортомъ. Прежде всего онъ навелъ справки, въ какомъ положеніи былъ корабль, которому довряли такой драгоцнный для него грузъ. Слыша разспросы, старый лодочникъ, перевозившій его на корабль, замтилъ, что онъ видлъ самъ, какъ изъ Шанона каждую ночь выкачивали воду помпами. Ситонъ тотчасъ же извстилъ объ этомъ агента Ллойда и тотъ приказалъ отвезти Шанонъ въ доки для исправленій. Потомъ Ситонъ отъ имени Вайта и Комп., извстилъ миссъ Роілестонъ, что Шанонъ, по случаю починокъ, не могъ идти въ море ране мсяца. Молодая двушка отвчала простой роспиской въ полученіи письма, и Ситонъ сталъ дышать свободне.

Миссъ Роллестонъ дала слово Артуру Вордло, что она выдетъ въ Англію черезъ мсяцъ на его корабл Шанон. Она была рабой своего слова и настойчивость была отличительной чертой ея характера, потому узнавъ, что она не могла хать на Шанон, она снова явилась въ контору и взяла себ мсто на Прозерпин. Главное для нея было отправиться, когда она общала, и на корабл Вордло.

Прозерпина выходила въ море черезъ десять дней, и Ситонъ тотчасъ же навелъ объ ней справки, оказалось, что корабль былъ совершенно исправенъ и не было причины его задержать. При этомъ извстіи въ душ несчастнаго произошла долгая, смертельная борьба между себялюбивой страстью и возвышенной преданностью любимому существу. Наконецъ, добро восторжествовало надъ зломъ, и вмсто того, чтобъ предаваться мрачному отчаянью, онъ самъ сталъ хлопотать о лучшемъ исполненіи воли его богини. Онъ отправился на Прозерпину, и выбралъ для нея лучшую каюту. Генералъ Роллестонъ веллъ ее омеблировать, и его агентъ прислалъ обыкновенную мебель: кровать съ выдвижными ящиками, комодъ, два кресла, маленькій столъ, зеркало и висячую лампу. Но Ситонъ на свой счетъ сдлалъ много прибавокъ и улучшеній. Онъ устлалъ полъ мягкой, кокосовой рогожкой, вставилъ вмсто обычныхъ шестизвенныхъ оконъ цльныя, зеркальныя, повсилъ на нихъ венеціанскія сторы и розовыя занавси, устроенныя такъ, что ихъ можно было мгновенно замнить глухими ставнями въ случа бури. Онъ вставилъ зеркальное стекло въ дверь, ведущую въ ея ванную, и устроилъ легкое кресло, подвшивавшееся на крючки, вбитые посреди каюты, такъ что Элленъ могла сидть и читать, не чувствуя ни малйшей качки, кром того, онъ повсилъ полку съ книгами, приспособленную такъ, что книги не могли падать, что же касается до содержанія этихъ книгъ, то онъ самъ выбралъ маленькую библіотеку, въ которой вс путешествія непремнно оканчивались благополучно. Наконецъ, онъ устроилъ колокольчикъ изъ каюты Элленъ въ каюту ея горничной. Тутъ кстати сказать, что миссъ Роллестонъ стояло огромнаго труда найдти горничную, которая бы согласилась хать съ нею, наконецъ, явилась молодая женщина, нанявшаяся за огромное жалованье, скрывъ тотъ простой фактъ, что она только-что вышла замужъ за одного изъ матросовъ Прозерпины и съ радостью отправилась бы даромъ. Звали ее Джени Гольтъ, а мужа ея Майкелъ Донованъ.

Въ одно изъ своихъ посщеній Прозерпины Ситонъ замтилъ, что капитанъ и лейтенантъ смотрли на него далеко недружелюбно, чтобъ не сказать враждебно, но въ настоящемъ настроеніи его ума, ему было все равно, какъ два животныхъ, въ синихъ курткахъ, смотрли на его самопожертвованіе. Онъ, прізжалъ на этотъ корабль только для того, чтобъ оказать послднюю услугу горячо любимому существу, которое, мелькнувъ, какъ ангелъ свта, на мрачномъ пути его жизни, освтило на минуту этотъ мракъ лучезарнымъ блескомъ и, теперь, далеко улетаетъ на вки.

Наконецъ, роковой вечеръ насталъ, послдній ея вечеръ въ Сидне. Твердость Ситона, не поддерживаемая боле лихорадочными хлопотами объ ея комфорт, видимо ему измнила, и онъ предался самому горькому отчаянью. Въ 9 часовъ онъ украдкой пробрался въ садъ генерала Роллестона, гд впервые ее увидлъ. Тамъ онъ опустился на землю и долго сидлъ неподвижно. Потомъ онъ всталъ и подошелъ ближе къ дому. Въ столовой свтилась лампа, онъ взглянулъ въ окно и увидалъ ее.

Она сидла на колнахъ отца, устремивъ на него взоръ, полный любви, рука ея лежала въ его рук. Глаза ея были полны слезъ: у нея не было матери, у него не было сына, и они горячо любили другъ друга. Эта нжная поза и ихъ горькое безмолвіе были краснорчиве всякихъ словъ для человка, испытавшаго въ жизни горе. Бдный Ситонъ залился истерическими слезами, онъ плакалъ, потому что она плакала.

Огецъ Элленъ посламъ ее рано спать. Ситонъ сталъ съ жадностью слдить, какъ онъ часто бывало длывалъ, за каждымъ движеніемъ ея прелестной тни. Наконецъ она погасила свчу. Для него все было кончено. Онъ бросился на мокрую землю и безсмысленно устремилъ взоры на небо. Часто умъ въ тиши ночной бываетъ всего свтле, и теперь Робертъ Пенфольдъ вдругъ созналъ,— словно онъ это прочелъ на безоблачномъ неб,— что его Элленъ хала въ Англію лишь съ цлью выдти замужъ за Артура Вордло. Это неожиданное открытіе поразило его въ самое сердце, онъ вскочилъ, какъ безумный, пожираемый ревностью, почти заглушавшей его любовь. Еще разъ онъ повторилъ, что этому никогда не бывать, и впалъ въ глубокую думу, вскор созрлъ у него въ голов цлый планъ, какъ помшать этому чудовищному браку, но планъ былъ такъ дикъ, такъ опасенъ, что еще не совсмъ заглохшій въ немъ разсудокъ нашептывалъ: бги, безумецъ, бги, или любовь теби погубитъ!

Онъ внялъ голосу разсудка и черезъ минуту уже былъ далеко. Онъ отправился домой, но, придя къ дверямъ, не могъ войти и, вернувшись, снова зашагалъ по улицамъ, не зная, куда шелъ и зачмъ. Страсти въ немъ дико бушевали и разсудокъ, такъ долго, мужественно отстаивавшій свои права, сталъ теперь быстро поддаваться сердечному и физическому пылу. Ситонъ незамтно очутился въ гавани и дико устремилъ на Прозерпину налитые кровью глаза, онъ, который, за часъ передъ тмъ, такъ ясно сознавалъ, что ему ничего не оставалось, какъ забыть, или стараться забыть невсту Артура Вордло. Онъ громко застоналъ и пустился бжать въ городъ съ какою-то лихорадочною быстротою. Пробжавъ какую-то узкую, уединенную улицу, онъ вдругъ остановился и, схватившись за фонарный столбъ, началъ громко оплакивать свою судьбу. Мимошедшій полицейскій подошелъ къ нему и, принявъ его за пьянаго, посовтовалъ ему идти домой. Онъ отскочилъ, какъ бы ужаленный, и бросился въ другую улицу, гд могъ быть наедин.

Въ этой улиц одна лавка была открыта я освщена, несмотря на то, что было только еще пять часовъ утра. Это была цирюльня, посщаемая рабочимъ людомъ. На вывск красовалось:— Стрижка — 6 пенсовъ. Бритье — 3 пенса. Горячій кофе — чашка 3 пенса. Глаза Ситона остановились на этой вывск. Онъ пристально посмотрлъ на нее съ минуту и продолжалъ свой путь. Потомъ онъ вдругъ вернулся, перешелъ улицу и вошелъ въ лавку. Цирюльникъ чмъ-то былъ занятъ у печки, но, услыхавъ шаги Ситона, быстро повернулъ къ нему свое некрасивое, отталкивающее лицо.

— Я хочу сбрить бороду, сказалъ Ситонъ, опускаясь въ кресло.

— Неужели, отвчалъ цирюльникъ, смотря на него своими косыми глазами.— Чтожъ вы мн за это дадите?

— Вы сами лучше знаете цну.,

— Конечно, 3 пенса съ бороды.

— Хорошо, только поскоре.

— Погодите, я такъ беру съ рабочаго люда, но съ васъ надо взять больше.

— Я дамъ вдвое.

— Нтъ, меньше десяти шиллинговъ я съ васъ не возьму.

— Это отчего? воскликнулъ Ситонъ съ испугомъ, онъ полагалъ въ своемъ смущеніи, что врно этотъ человкъ читалъ въ его сердц.

— Я вамъ скажу почему, отвчалъ косой цирюльникъ, нтъ, лучше я вамъ покажу.

И взявъ со стола маленькое зеркало, онъ вдругъ поднесъ его къ лицу Ситона. Ситонъ вздрогнулъ, увидвъ свое изображенье: до того диво, болзненно было его лицо, до того убійственны, кровью налиты его глаза. Тогда цирюльникъ съ лукавою улыбкою произнесъ:— Чтожъ я разв не правъ? Неужели я долженъ сбрить бороду съ такого молодца мене, чмъ за десять шиллинговъ?

— Я вижу въ чемъ дло, простоналъ Ситонъ,— вы полагаете, что я совершилъ какое нибудь преступленіе. Я плачу отъ горя, и меня принимаютъ за пьянаго, я блденъ отъ душевной тревоги, и меня называютъ преступникомъ. Проклятые! да будетъ легка кара Божія вамъ и всему человчеству.

— Хорошо, сказалъ цирюльникъ тмъ же спокойнымъ тономъ,— десять шиллинговъ и ни слова боле. Оставайтесь илы уходите.

— У меня нтъ съ собой денегъ, возразилъ Ситонъ, пошаривъ въ карманахъ.

— О! мн все равно, оставьте часы.

Ситонъ безмолвно отдалъ свои часы кровожадному вампиру и мрачно поникъ головою. Цирюльникъ обстригъ ему коротко бороду и, отъ времени до времени, порывался войти въ разговоръ, но не получалъ никакого отвта.

— Не отчаявайтесь, молодецъ, сказалъ онъ добродушно,— вы не первый попадаете въ бду и принуждены мнять кожу.

Ситонъ продолжалъ упорно молчать. Цирюльникъ приступилъ теперь къ бритью, и окончивъ эту операцію, поздравилъ Ситона съ удивительной перемной, происшедшей въ его лиц.

— Васъ теперь никто не узнаетъ, сказалъ онъ,— и я вамъ объясню почему: вашъ ротъ немного вздернутъ къ верху, а усы опускаютъ его внизъ, и совершенно измняютъ лицо. Теперь, какъ я васъ обрилъ, я вижу, что вы джентльменъ. Не пожалйте соверена, сэръ.

Ситонъ безмолвно выбжалъ изъ лавки.

— Экой надутый, пробормоталъ цирюльникъ, акуратно завертывая въ бумагу прекрасные шелковые волосы Ситона. Пока онъ этимъ занимался, въ лавку зашелъ, за чашкой кофе, одинъ изъ обычныхъ ея постителей. Это былъ полицейскій, который принялъ Ситона за веселаго собесдника.

ГЛАВА VII.

Слуги генерала Роллестона свезли на Прозерпину чемоданы и ящики Элленъ. Но она сама никакъ не хотла разстаться до послдней минуты съ дорогимъ ей домомъ.

— О, папа, говорила она со слезами на глазахъ,— мн надо собрать вс свои силы, всю свою твердость, чтобы сдержать слово, данное Артуру, и разстаться съ тобой. Зачмъ я дала ему слово? зачмъ я должна быть рабой своего слова?

— Потому что, отвчалъ старикъ, но не столь твердымъ голосомъ какъ обыкновенно,— потому что я теб всегда внушалъ, что женщина должна равняться мужчин во всхъ добродтеляхъ, кром храбрости. Я слышалъ это отъ моей матери и научилъ этому мою Элленъ. Что же было бы похвальнаго въ врности своему слову, еслибъ это ничего не стоило?

Онъ общалъ послдовать за нею въ Англію не позже трехъ мсяцевъ, и мужественная двушка, пересиливъ свое горе, отерла слезы, чтобы еще боле не увеличивать печали старика, съ которой онъ боролся также славно, какъ сражался, бывало, съ врагами отечества.

Прозерпина должна была сняться съ якоря въ два часа, въ часъ, безъ нсколькихъ икнутъ, къ кораблю пристала маленькая лодка, и сидвшій въ ней человкъ просилъ дать ему каюту, объяснивъ, что онъ миссіонеръ, пасторъ Джонъ Гээель, возвращавшійся въ Англію посл жестокой болзни. Лейтенантъ Прозерпины пристально посмотрлъ ему прямо въ глаза и отвчалъ, что у нихъ мало каютъ для пассажировъ, и что вс он были взяты конторой Вайтъ и К для одной молодой дамы и ея слугъ. Мистеръ Гэзель возразилъ, что онъ человкъ недостаточный и довольствовался бы самымъ скромнымъ помщеніемъ, но хать въ Англію ему было крайне необходимо.

— Такъ бросься въ воду и плыви себ на здоровье, воскликнулъ капитанъ Гудсонъ, подходя къ разговаривавшимъ,— у меня нтъ, на корабл мста для поповъ.

— Будьте милостивы, господа, произнесъ мистеръ Гэзель, устремивъ на нихъ взглядъ, полный мольбы,— моя жизнь отъ этого зависитъ.

— Очень сожалю, сэръ, отвчалъ мистеръ Вайли,— но это невозможно. Вамъ, впрочемъ, нечего отчаяваться, вы можете отправиться на Шанон.

— Но я слышалъ, что онъ чинится.

— Да, да, но тамъ работаетъ полтораста человкъ, и онъ вскор выйдетъ въ море вслдъ за нами.

— Ну, ну, сэръ, грубо воскликнулъ Гудсонъ,— проваливайте, мн не до васъ, эй, ребята, за работу. Вонъ уже и наша дама!

Тяжело вздохнувъ, миссіонеръ смиренно спустился въ лодку, но очутившись тамъ, рзко приказалъ гребцамъ какъ можно скоре грести къ берегу. Но дорог онъ встртилъ лодку Ролл вето новъ, и обратя въ ту сторону свое блдное лицо, Гэзель долго, пристально смотрлъ на отца и дочь. Влленъ была поражена грустнымъ выраженіемъ этого незнакомца и шепнула отцу:— ‘бдный пасторъ, онъ врно проводилъ на корабль любимаго человка’. Генералъ Роллестонъ обернулся, но лодка съ пасторомъ была уже далеко.

Вскор они пристали къ кораблю о были приняты съ почтительнымъ вниманіемъ. Элленъ прямо провели въ каюту. Видя, съ какой тщательной заботливостію тамъ было все устроено, молодая двушка съ любовью взглянула на отца и прошептала: ‘здсь былъ кто-то, горячо меня любящій!’ Впродолженіи нсколькихъ минутъ отецъ и дочь остались наедин, а между тмъ корабль снимался съ якоря, и вскор матросъ прибжалъ сказать, что генералу пора узжать. Элленъ проводила отца на палубу, блдная, разстроенная. Они обнялись въ послдній разъ, и генералъ Роллестонъ спустился въ лодку. Молодая двушка перегнулась за бортъ и долго нахала платкомъ, хотя слезы мшали ей видть быстро удалявшагося отца.

Въ эту самую минуту причалила къ Прозерпин четырехъвесельная лодка, и мистеръ Гэзель снова появился на палуб. Онъ представилъ Гудсону приказъ изъ конторы Вайтъ и К, подписанный Джемсомъ Ситономъ, по которому капитанъ Прозерпины долженъ былъ дать мсто на корабл пастору Джону Гэзелю, причемъ прилагалась и квитанція въ полученіи денегъ отъ пастора за проздъ. Гудсонъ и Вайли на минуту задумались. Видя ихъ нершимость, миссіонеръ прибавилъ, что онъ разсказалъ въ контор объ ихъ странномъ поведеніи, и мистеръ Ситонъ общалъ остановить корабль, если приказанія торговаго дома не будутъ уважены. ‘Я заплатилъ деньги за проздъ, и вы меня не прогоните иначе, какъ силой’, сказалъ въ заключеніе пасторъ спокойно, но ршительно.

Мистеръ Вайли стоялъ въ полуоборотъ къ миссіонеру, и тотъ во могъ не замтить мрачный, злобный взглядъ его, но черезъ минуту, къ неописанному удивленію пастора, Вайли обернулся къ нему и, съ веселой улыбкой, сказалъ:

— Ну, сэръ, по правд вамъ сказать, мы, моряки, не любимъ брать пассажировъ на подобные корабли, они всегда помха при малйшей бур. Но такъ какъ вы уже здсь, то оставайтесь и устройтесь, какъ знаете.

— Ну, будетъ тамъ чепуху болтать, воскликнулъ капитанъ грубымъ голосомъ,— втащите вещи пастора я отчальте лодку! Подымай якорь!

И онъ продолжалъ отдавать приказанія своимъ громовымъ голосомъ, якорь былъ поднятъ, паруса поставлены, и Прозерпина понеслась съ попутнымъ втромъ къ берегамъ Англіи.

——

Генералъ Роллестонъ медленно, грустно возвратился домой, часто оборачиваясь и пристально устремляя взоръ на корабль, уносившій съ собою въ безпредльную синеву моря его единственное дитя. Усвшись въ своемъ кабинет, онъ закурилъ сигару и утшалъ себя мыслію, что это разставаніе было временное, ибо онъ уже отказался отъ своего мста и долженъ былъ остаться въ Сидне только для сдачи длъ преемнику, что не могло продолжиться боле трехъ мсяцевъ. Успокоившись немного, онъ пошелъ на верхъ, чтобъ взглянуть на спальню своей дочери, гд еще какъ бы виталъ ея духъ. Въ комнат этой одно окно выходило на сверъ, другое на западъ, прямо на заливъ. Генералъ взглянулъ на полъ, усянный бумажками, тряпками и пр. и пр., и потомъ устремилъ свой взглядъ въ окно, на быстро удалявшуюся Прозерпину. Онъ тяжело вздохнулъ и закурилъ новую сигару, но не усплъ еще ее окончить, какъ увидалъ на полу маленькій бантъ изъ лентъ, и, нагнувшись, положилъ его за пазуху. Въ эту минуту вошла въ комнату Сара Вильсонъ.

— Э, вы здсь, сэръ, сказала она полусердитымъ тономъ,— зачмъ вы не сказали, я бы убрала комнату, а то она въ такомъ безпорядк.

И она принялась убирать комнату. Генералъ Роллестонъ безсознательно слдилъ за всми ея движеніями, и вдругъ замтилъ въ связанномъ ею узл блья платокъ съ пятномъ крови.

— Что это, спросилъ онъ,— она порзала себ палецъ?

— Нтъ, сэръ, отвчала Вальсовъ, но ея видимое смущеніе не могло не обратить на себя вниманіе генерала.

Онъ пристально посмотрлъ на горничную и потомъ на платокъ, кровь на немъ была блдно-красная. Роллестонъ видлъ платокъ съ подобными пятнами шестнадцать лтъ тому назадъ въ рукахъ своей молодой жены, за нсколько мсяцовъ до ея смерти, въ самой злйшей чахотк.

— Сара, произнесъ дрожащимъ голосомъ Роллестонъ,— ради Бога, скажите мн правду. Зачмъ вы отъ меня это скрывали?

— Я невиновата, сэръ, поспшно воскликнула Вильсонъ,— еслибъ я сказала, то лишилась бы мста. Ваша дочь не любитъ противорчій, а она мн строго приказала не говорить вамъ ничего, но теперь ея нтъ, и право мн всегда было ее жаль, но какъ я вамъ уже объяснила, я должна была скрывать.

— Скрывать что?

— Да то, сэръ, что она часто харкала кровью, и ужасно похудла, бдная голубушка.

Генералъ Роллестонъ громко застоналъ. Онъ не произнесъ ни слова, но дико, безсознательно смотрлъ то на платокъ, то на Прозерпину, уносившую его дочь, быть можетъ, навсегда. Его желзное лицо исказилось отъ душевныхъ страданій и, смотря на него, даже Вильсонъ, далеко не отличавшаяся добротой, залилась искренними слезами сожалнія. Наконецъ, онъ пересилилъ свое волненіе и сказалъ Вильсонъ, что она невиновата, ей приказано было молчать, а мы вс должны исполнять данныя намъ приказанія.

— Но теперь вы должны меня слушаться, прибавилъ онъ,— скажите, лечилъ ли ее какой нибудь докторъ?

— Здсь я никогда не видывала доктора, сэръ, но она разъ проговорилась, что была у доктора Валентина, извстнаго своимъ леченіемъ грудныхъ болзней.

Черезъ нсколько минутъ генералъ Роллестонъ былъ уже у доктора Валентина и прямо спросилъ его: какая была болзнь у его дочери.

— Легкія тронуты, спокойно отвтилъ докторъ.

Несчастный Отецъ спросилъ тогда съ ужасомъ, какого мннія былъ докторъ о ход болзни, и была ли неминуемая опасность, мистеръ Валентинъ отвчалъ съ нкоторымъ чувствомъ, что отчаяваться еще нечего, но опасность была велика. На вопросъ, зачмъ онъ дозволилъ предпринять больной морское путешествіе, онъ отвчалъ, что австралійскій воздухъ ей крайне вреденъ, и морское путешествіе могло принести скоре пользу, чмъ вредъ. Генералъ Роллестонъ пожалъ ему руку и молча вышелъ изъ комнаты.

На другой день онъ взялъ себ мсто на Шанон и принялъ вс мры къ быстрому окончанію своихъ длъ. Съ какимъ-то воинственнымъ духомъ готовился онъ послдовать за своей дочерью и бороться со смертью за ея жизнь, но часто онъ тяжело вздыхалъ при мысли о невидимомъ, таинственномъ враг, съ которымъ ему приходилось бороться. О, еслибъ эта борьба была открытая битва, съ пушками и штыками!

Наконецъ, Шанонъ былъ готовъ къ отплытію и вышелъ въ море.,

ГЛАВА VIII.

Вордло между тмъ возвратился въ Лондонъ и былъ заваленъ работой, теперь самое время познакомить читателя съ одной, по крайней мр, изъ тайнъ, которыя этотъ ловкій купецъ умлъ скрыть отъ биржи, отъ отца, отъ всхъ, кром одного бднаго преданнаго простяка Майкеля Пенфольда?

Часто люди, кажущіеся дураками, поступаютъ умно, а умные — глупо, но самыя свои ошибки эти послдніе длаютъ умно и, падая, докажутъ вамъ, что, по существу вещей, это паденіе не могло, не должно было случиться, и что это только чудовищная иллюзія. Быть можетъ, Артуръ Вордло не былъ настолько уменъ, но все же онъ, съ перваго мсяца своего управленія, уже разстроилъ дла конторы самымъ искуснымъ образомъ. Подобно жаднымъ компаніямъ, которыя, не довольствуясь главнымъ путемъ своихъ желзныхъ дорогъ, раззоряютъ себя слишкомъ многочисленными втвями, онъ обезсилилъ основной корень своей фирмы, развтвивъ по всему свту его отпрыски. Онъ не только былъ слишкомъ честолюбивъ и не довольно хладнокровенъ, но также и несчастливъ, словно находился подъ какимъ-то проклятіемъ, даже ловко задуманныя дла не удавались ему отъ какихъ нибудь пустыхъ случайностей. Кром того, его новые агенты и корреспонденты безжалостно его обманывали. Что же онъ длалъ? Онъ ставилъ на карту новыя суммы и проигрывалъ ихъ. Онъ не могъ остановиться, ибо главная игра его состояла въ тайн, отецъ его ничего не зналъ и спокойно бралъ свои 4,000 фунтовъ въ годъ, еслибъ ему на минуту пріостановили эту выдачу, то онъ тотчасъ бы потребовалъ отчета и ликвидировалъ бы вс дла. Будущее казалось Артуру Вордло до того мрачнымъ, что его часто соблазняла мысль взять изъ кассы 20,000 фунтовъ, что для человка въ его положеніи было всегда возможно, и бжать изъ Англіи. Но, сдлавъ это, онъ долженъ былъ, отказаться отъ Элленъ Роллестонъ, а онъ слишкомъ пламенно ее любилъ. Его ловкій, изворотливый умъ былъ плодовитъ на изобртенія, и онъ устремилъ вс свои силы на разршеніе двойной задачи: жениться на Элленъ и привести разстроенныя дла фирмы въ прежнее положеніе. Для этого требовалась большая сумма денегъ, не мене 90,000 фунтовъ.

Дло было очень трудное, но онъ имлъ два врныхъ условія для успха. Во-первыхъ, онъ пользовался отличнымъ кредитомъ, во-вторыхъ, онъ ршился не останавливаться ни передъ какими средствами. Онъ былъ обманутъ нсколько разъ, а ничто такъ не колеблетъ слабой добродтели, какъ подобное сознаніе. Люди такого закала склонны открыть нчто въ род текущаго счета съ человчествомъ.

— Насъ обманывали ближніе, говорятъ они,— и мы должны возвратить свое не мытьемъ, такъ катаньемъ.

Посл долгихъ, тяжелыхъ размышленій Артуръ Вордло, наконецъ, придумалъ планъ блестящаго разршенія двойной задуманной имъ задачи, для исполненія этого-то плана онъ здилъ въ Австралію. Мы уже видли, что онъ убдилъ Элленъ Роллестонъ возвратиться въ Англію и выдти за него замужъ, но что касается до остального его плана, то онъ вполн объяснится изъ послдующаго нашего разсказа. По возвращеніи въ Англію, первымъ дломъ Артура было застраховать грузъ Прозерпины и Шанона. Онъ послалъ Майкеля Пенфольда въ Ллойдъ съ необходимыми документами, въ томъ числ съ росписями купцовъ, продавшихъ ему золото. Пенфольдъ безъ труда застраховалъ Шавонъ, грузъ котораго былъ оцненъ только въ 6,000 фунтовъ, при застрахованіи же Прозерпины, съ ея грузомъ золота въ 130,000 фунтовъ, встртились серьезныя затрудненія. Нкоторыя страховыя компаніи отказали въ страховк, подъ тмъ предлогомъ, что золото могло подвергнуться кораблекрушенію и краж, другіе согласились, но желали повидаться съ самимъ Вордло и предложить ему нкоторые вопросы. Онъ отвчалъ на все очень любезно, но съ нкоторымъ пренебреженіемъ, подобное дло другимъ могло казаться крупнымъ и важнымъ, но для него былр незначительнымъ, въ виду его огромныхъ операцій.

Съ однимъ изъ страховщиковъ, мистеромъ Конделемъ, онъ разговорился нсколько откровенне, находясь съ нимъ въ довольно близкихъ отношеніяхъ. Между прочимъ онъ замтилъ съ улыбкой:— Я бы желалъ застраховать Шанонъ въ его настоящей цн, но это невозможно. На Прозерпин нсколько ящиковъ съ золотомъ, но настоящее мое сокровище на Шанон — это моя невста, сэръ.

— Неужели, миссъ Роллестонъ?

— Да, вдь вы, кажется, ее видли, и потому не удивитесь моему предложенію. Застрахуйте Шанонъ въ милліонъ фунтовъ. Не пожимайте плечами отъ удивленія, я пошутилъ, бы, господа, имете дла лишь съ матеріальными сокровищами, но вдь милліонъ не вознаградилъ бы меня за потерю моей Элленъ, какъ не вознаградилъ бы онъ меня за потерю собственной жизни.

При этихъ словахъ у него навернулись слезы, но онъ вскор оправился и продолжалъ дловымъ тономъ:

— Ахъ да, мы говорили о золот на Проэерпин. Вы знаете, что я былъ въ Австраліи и тамъ купилъ золото у купцовъ, имена которыхъ стоятъ въ росписяхъ. Я сложилъ вс ящики къ контор Вайтъ и К, въ Сидне, и поручилъ нагрузить ихъ Джозефу Вайли, лейтенанту Прозерпины и человку, вполн достойному доврія. Капитанъ Гудсонъ отличный морякъ, а корабль новый, выстроенный Мэромъ. Потому мы можемъ страшиться разв однихъ обыкновенныхъ случайностей на мор.

— Такъ должно полагать, сказалъ мистеръ Кондель и, вставъ, распрощался. Но дойдя до дверей, онъ остановился и застнчиво промолвилъ:— Вы мн позволите, мистеръ Вордло, дать вамъ маленькій совтъ?

— Конечно.

— Удвойте, если можете, страховку Шанона.

Съ этими словами онъ поспшно вышелъ изъ комнаты, очевидно для того, чтобъ избгнуть вопросовъ, на которые онъ не желалъ отвчать.

Вордло дико, безсмысленно, посмотрлъ ему вслдъ и съ испугомъ схватился за голову. Потомъ онъ въ изнеможеніи опустился на стулъ, смертная блдность покрыла его лицо и холодный потъ выступилъ на лбу.— ‘Удвоить… страховку… Шанонъ’, бормоталъ онъ едва внятно.

Люди, идущіе не прямымъ путемъ, постоянно подвержены подобнымъ сюрпризамъ, слово, сказанное въ одномъ смысл, тотчасъ же перетолковывается ихъ совстью совершенно въ иномъ.

Много различныхъ компаній и купцовъ потребовалось для застраховали Прозерпины, но, наконецъ, дло было устроено. Тогда Вордло, скинувъ съ себя маску спокойствія и не теряя ни минуты, занялъ большую сумму денегъ подъ застрахованный грузъ для уплаты векселей, на которые онъ куполъ въ Австраліи золото, и еще нкоторыхъ другихъ срочныхъ обязательствъ. Теперь онъ вздохнулъ свободне, на мсяцъ или на два ему нечего было уже бояться общей паники, и онъ сталъ съ надеждою ожидать блистательнаго окончанія своего геніальнаго плана. Но два мсяца быстро проходятъ для человка, поставившаго всю свою будущность на карту. Время тогда не идетъ, а летитъ. Потому Вордло вскор сталъ безпокоиться о своихъ австралійскихъ корабляхъ и каждый день навдывался въ Лондон, нтъ ли о нихъ какихъ извстій. Кром того, хотя Кондель застраховалъ часть груза Прозерпины, его таинственныя слова не выходили изъ головы Вордло, и терзаемый подозрніемъ, онъ подослалъ къ Конде я ю врнаго человка съ порученіемъ узнать, что онъ подозрвалъ, совтуя удвоить страховку Шанона. Оказалось, что дло было самое простое: Кондель получилъ стороной извстіе о дурномъ положеніи Шанона, и потому посовтовалъ своему другу усилить страховку, а самъ отказался отъ нея.

Относительно обоихъ этихъ кораблей, наши читатели уже знаютъ то, чего не вдалъ самъ Вордло: именно, что Щанонъ вышелъ въ море посл Прозерпины, а не прежде нея, и что миссъ Роллестонъ находилась на Прозерпин, а не на Шанон, который шелъ позади въ разстояніи, по крайней мр, двухъ тысячъ миль. Въ добавокъ къ этимъ двумъ свденіямъ, пользуясь нашей авторской способностью перелетать въ одно мгновеніе моря и земли, мы теперь разскажемъ странныя, но истинныя происшествія, случившіяся между прочимъ на Прозерпин. Оставимъ же на время ловкаго лондонскаго купца, устремляющаго съ безпокойствомъ свои взоры въ даль неврнаго будущаго, и перенесемся чрезъ безпредльную синеву Тихаго Океана, на палубу Прозерпины, быстро несущейся къ берегамъ Англіи.

——

Корабль вышелъ изъ Сиднея съ попутнымъ втромъ, но вскор погода сдлалась неблагопріятной и онъ сталъ очень тихо подвигаться при сильной качк. Это имло чрезвычайно дурное вліяніе на миссъ Роллестонъ. Она не страдала морскою болзнію, но видимо изнемогала и въ одну недлю ужасно поблднла и похудла. Молодой пасторъ, мистеръ Гэзель, слдилъ за ней съ почтительнымъ безпокойствомъ, что, конечно, ею было замчено. Его большіе черные глаза съ мрачной нжностью устремлялись на нее при всякомъ ея появленіи на палуб, и онъ тогда только спускалъ съ нея глава, когда она сама взглядывала на него. Ясно было, что онъ интересовался ею, но не хотлъ ее безпокоить и навязываться съ своимъ участіемъ. Онъ приносилъ ей кресло, предлагалъ свой плэдъ, когда на палуб становилось холодно, и вообще оказывалъ ей всевозможныя услуги, но все это молча. Когда же она благодарила его въ самыхъ простыхъ выраженіяхъ, то глаза его блестли радостью, и яркій румянецъ покрывалъ его щеки.

Молодыя двушки-невсты бываютъ гораздо общительне съ мужчинами, чмъ двицы, не имющія надежды выдти замужъ, кром того, на корабл какъ-то сглаживается даже англійская сдержанность, къ тому же женщины всегда даютъ духовнымъ лицамъ нкоторыя привиллегіи. Неудивительно поэтому, что миссъ Роллестонъ, черезъ нсколько дней, сама первая заговорила съ мистеромъ Гэзелемъ, сначала они мнялись только пустыми, односложными словами, но мало по малу ихъ разговоры стали все продолжительне и интересне. Этотъ обмнъ. мыслей былъ чрезвычайно пріятенъ для миссъ Роллестонъ, ибо, благодаря отличной памяти и громадной начитанности, мистеръ Гэзель былъ ходячимъ словаремъ, зналъ все и обо всемъ. Но когда она касалась религіозныхъ предметовъ, то, къ крайнему ея удивленію, хотя она встрчала въ немъ такое же глубокое знаніе, какъ и въ другихъ вещахъ, пасторъ говорилъ о религіи очень холодно и безъ малйшаго благоговнія. Она, наконецъ, не выдержала и сказала:— ‘Трудно поврить, чтобы вы были миссіонеръ’. При этихъ словахъ онъ такъ смутился, что ей стало его жаль, и она нжно прибавила:— Извините меня, мистеръ Гэзель, мое замчаніе было совершенно не кстати.

— Нисколько, отвчалъ онъ,— конечно, я не гожусь въ миссіонеры, иначе меня бы здсь не было.

Миссъ Роллестонъ пристально взглянула на него и ничего не сказала, но его отвтъ и выраженіе лица доказали ей, что онъ былъ человкъ ни мало не честолюбивый и не обидчивый.

Дни шли за днями съ такимъ однообразіемъ, что Элленъ непремнно впала бы въ уныніе, еслибъ мистеръ Гэзель, искусно разнообразя бесды, не обращалъ ея вниманія то на одинъ интересный предметъ, то на другой. Поразительная скромность длала его умъ подобнымъ библіотек, которая нма, пока къ ней никто не обращается за свденіями, но громадный запасъ его знаній былъ по истин изумителенъ. Элленъ, напримръ, училась хорошо ботаник и ясно замчала, что мистеръ Гэзель нарочно скрывалъ, что онъ знакомъ съ этой наукой гораздо больше, чмъ она. Точно также присутствуя однажды при разговор Гэзеля съ корабельнымъ докторомъ, она была свидтельницей, какъ докторъ не могъ скрыть своего удивленія, что пасторъ зналъ химію гораздо лучше его. Наконецъ, въ одно свтлое утро, наступившее посл десятидневныхъ тумановъ, Гэзель привелъ въ восторгъ весь экипажъ Прозерпины своимъ искуствомъ въ опредленіи широты и долготы мста, въ которомъ они находились. Вайли сначала не хотлъ дать ему необходимыхъ для этого инструментовъ, но Гэзель, знавшій, что необходимыя наблюденія не длаются, потому что капитанъ постоянно лежитъ пьяный въ своей кают, шепнулъ лейтенанту, что онъ обо всемъ донесетъ Ллойду. Тогда Вайли принужденъ былъ уступить, объявивъ громогласно, что капитанъ Гудсонъ очень болнъ и поручилъ сдлать наблюденія мистеру Гэзелю. Миссъ Роллестонъ, видвшая всю эту сцену, смотрла на молодого пастора съ тмъ восторженнымъ удивленіемъ, которое женщины питаютъ во всему, что имъ непонятно.

Мы уже сказали, что бесды между Элленъ и Гэзелемъ были чрезвычайно разнообразны и оживлены. Такъ однажды рчь зашла о благодарности, и Гэзель замтилъ, что онъ былъ очень жалкаго мннія о людяхъ, которые распространяются о долг благодарности, о тяжеломъ бремени и т. д.— Что касается до меня, прибавилъ онъ,— то я однажды имлъ такой долгъ благодарности, и сознаніе его было для меня сладостью.

— Вы, быть можетъ, всегда надялись уплатить этотъ долгъ? замтила Элленъ.

— Да, я надялся даже противъ надежды.

— А. какъ вы полагаете, вообще люди благодарны?

— Нтъ, миссъ Роллестонъ.

— Ну, а я полагаю, что вс люди благодарны, по крайней мр, въ отношеніи меня. Я видла примръ благодарности даже въ арестант. Одинъ бдный человкъ, который за что-то былъ сославъ, просилъ отца взять его къ себ въ садовники, папа на это согласился, и онъ былъ такъ благодаренъ, что узнавъ о намреніи разбойниковъ ограбить нашъ домъ, стерегъ насъ нсколько ночей сряду, и когда дйствительно разбойники явились, то онъ одного убилъ, а другихъ обратилъ въ бгство. Ну, разв это не благодарность?

Слова эти, произнесенныя съ необыкновеннымъ жаромъ, преисполнили сердце Гэзеля неописаннымъ восторгомъ, но онъ не сказалъ ни слова, и молодая двушка продолжала тмъ же искреннимъ тономъ:— Онъ, бдный, былъ раненъ, и, по его выздоровленіи, мы ему выхлопотали мсто приказчика въ одной торговой контор. Съ тхъ поръ, мы его потеряли изъ вида, а онъ насъ не забылъ. Моя каюта здсь такъ мило устроена, съ такимъ комфортомъ и вниманіемъ, что я нжно поблагодарила папа, но тотчасъ увидла, по его удивленному взгляду, что онъ тутъ не при чемъ. Теперь же, соображая все, я уврена, что это сдлалъ мистеръ Ситонъ. Бдный человкъ! А я даже и не узнала бы его, еслибъ увидла.

Мистеръ Гэзель замтилъ нсколько дрожащимъ голосомъ, что въ поступкахъ Ситона не было ничего удивительнаго.

— Все же, прибавилъ онъ,— чрезвычайно отрадно слышать, что въ преступник остается хоть тнь добраго чувства.

— Въ преступник! воскликнула Элленъ Роллестонъ вся вспыхнувъ,— кто вамъ сказалъ, что онъ преступникъ? Знайте разъ навсегда, мистеръ Гэзель, что мои друзья никогда не могутъ быть преступниками. Они могутъ совершить какой нибудь легкомысленный проступокъ, какую нибудь ошибку, но не боле.

Бдный, благородный Ситонъ никогда не былъ виновенъ въ преступленіи: это очевидно.

Гэзель не отвчалъ съ обычнымъ своимъ искуствомъ на этотъ образчикъ женской логики, онъ что-то пробормоталъ сквозь зубы и такъ поспшно удалился, что Элленъ подумала, ужь не оскорбила ли она его чмъ нибудь, и съ нетерпніемъ ожидала объясненія. Но смущеніе Гэзеля никогда не объяснилось, онъ старательно избгалъ всякаго намека на этотъ разговоръ, но ея сознаніе ясно говорило Элленъ что ея горячее заступничество за друзей ни мало не повредило ей въ его мнніи.

Втеченіи двухъ дней втеръ дулъ сильный, западный, и Прозерпина неслась съ неимоврной быстротой, такъ что сдлала въ это время четыреста пятьдесять миль. Потомъ вдругъ наступила необыкновенная тишь, паруса висли, какъ тряпки, солнце безпощадно пекло, матросы отъ нечего длать посвистывали, капитанъ пилъ горькую, а лейтенантъ потакалъ ему въ этомъ. Миссъ Роллестонъ между тмъ занемогла и боле не выходила на палубу. Гэзель, одинокій и грустный, перечиталъ вс книги, бывшія на корабл, когда ему уже нечего было читать, онъ принялся длать наблюденія надъ экипажемъ Прозерпины, записывая въ свой дневникъ все, что заслуживало вниманія. Изъ этого-то дневника, для лучшаго уясненія читателямъ послдующихъ событій нашего разсказа, мы теперь приведемъ нсколько отрывковъ.

Отрывки изъ дневника мистера Гэзеля.

‘Между нашими матросами особенно замчательны Джонъ Вельчь и Самуэль Куперъ, которые связаны между собою узами давней дружбы. Оба они весьма искусные моряки, но Вельчь словоохотливъ, а Куперъ, напротивъ, чрезвычайно молчаливъ, за то каждое его слово всегда кстати. Я спросилъ однажды Вельча, почему онъ такъ любитъ Купера, онъ отвчалъ: — ‘Вотъ видите, сэръ, онъ мой товарищъ и отличный морякъ, къ тому же онъ хорошо воспитанъ и уметъ держать языкъ за зубами.’ Я потомъ спросилъ Купера, почему онъ такъ любитъ Вельча? Онъ долго не хотлъ отвчать, наконецъ промолвилъ: — ‘славная компанія’. Эта дружба, хотя и грубо выражается, но она по истин трогательна, и я увренъ, что каждый изъ друзей съ радостью принялъ бы другъ за друга дюжину палокъ. Я также однажды думалъ, что нажилъ такого друга.

‘Капитанъ Гудсонъ замчательная личность или, врне сказать, въ немъ дв личности: онъ одинъ человкъ, когда трезвъ, и другой, когда пьянъ, что случается очень часто. Трезвый Гудсонъ — грубый, мужиковатый морякъ, чрезвычайно энергичный и опытный, онъ преданъ своему длу, никогда ни съ кмъ не разговариваетъ, не спускаетъ глазъ съ команды и однимъ взглядомъ обнимаетъ весь свой корабль отъ мачтъ до малйшихъ веревокъ. Пьяный Гудсонъ,— болтливый, задорный человкъ, преслдующій всхъ нескончаемыми разсказами о своихъ бывшихъ корабляхъ, о настоящемъ же онъ ни мало не заботится, его орлиный глазъ тускнетъ, и онъ ничего не видитъ, ничего не замчаетъ. Первыми признаками его пьянства служитъ его красный носъ и постоянно повторяемая фраза: ‘мой долгъ къ хозяевамъ’. Странно, что онъ толкуетъ о своемъ долг къ хозяевамъ только въ т минуты, когда онъ забываетъ совершенно о всякомъ долг. Все это было бы очень смшно, еслибъ не вселяло опасеній за сохранность корабля. Страшно подумать, что ея драгоцнная жизнь въ рукахъ такого ненадежнаго человка!

‘Лейтенантъ Джозефъ Вайли не такъ эксцентриченъ, какъ капитанъ, но, быть можетъ, человкъ еще боле замчательный, онъ одинъ изъ тхъ могучихъ, крпкихъ натуръ, которыхъ природа повидимому создала для того, чтобъ он достигали своихъ цлей прямой силой, но онъ никогда не прибгаетъ къ этой сил, напротивъ, онъ всегда подкрадывается, какъ кошка, заглядываетъ во вс углы и подозрительно подсматриваетъ за всми. Я вижу ясно, что онъ слдитъ за мною и подслушиваетъ мои разговоры съ ней. Онъ очень со мною учтивъ, но замтно меня избгаетъ. Вообще въ немъ есть что-то странное, непонятное. Почему онъ не хотлъ взять меня на Прозерпину? почему сказалъ ложь, увряя, что мн не было мста, тогда какъ даже теперь есть дв пустыя каюты, которыми онъ завладлъ?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Я только что узналъ отъ одного изъ юнговъ, что Вайли въ своей, или лучше сказать, въ своихъ каютахъ держитъ нсколько боченковъ водки и опаиваетъ капитана. Это, конечно, очень неблаговидно, и я боюсь, что онъ это длаетъ съ цлью подкопаться подъ капитана и получить его мсто. Но между тмъ корабль подвергается всевозможнымъ опасностямъ, ибо капитанъ всегда пьянъ, а Вайли, по словамъ Купера и Вельча, очень плохой морякъ. Мн надо слдить хорошенько за этимъ низкимъ интрогантомъ и, въ случа крайности, предупредить капитана, чтобъ онъ не очень полагался на своего коварнаго друга.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Втеръ снова поднялся, Прозерпина быстро несется, и Э. Р. заняла опять свое мсто, на палуб. Все теперь, просіяло на мрачномъ корабл. Удивляюсь, какъ мы могли жить не видя ея. Я привтствовалъ ее какъ можно покойне, но голосъ мой дрожалъ и сердце лихорадочно билось. Она сказала мн, что путешествіе очень ее утомляетъ, и что это послднее, которое она когда либо предприметъ. Какъ странно, какъ дьявольски странно, чтобъ она полюбила его! Но любитъ ли она его? Можетъ ли она его любить? Любила ли бы она его, если бы знала все? Она узнаетъ все, прежде чмъ выйдетъ за него замужъ, но теперь еще рано, молчи мое буйное сердце’!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Въ прошлую ночь, лежа въ кают, я слышалъ нсколько тяжелыхъ ударовъ о бокъ корабля. Я очень испугался и побжалъ прямо къ капитану, но втеръ былъ такъ силенъ, что я долженъ былъ пробираться почти на четверенькахъ. Проходя мимо каюты лейтенанта, я слышалъ снова тже удары, я прислушался, и теперь ясно было, что удары эти раздавались внутри корабля. Добравшись до капитана, я ему объяснилъ, въ чемъ дло. ‘О! сказалъ онъ: это врно Вайли заколачиваетъ свои ящики’. Но я возразилъ, что ударяли о бокъ корабля, а не вбивали гвозди, и, наконецъ, по моей настоятельной просьб, онъ вышелъ изъ каюты и началъ прислушиваться. Вскор съ страшнымъ ругательствомъ онъ воскликнулъ, что олухъ лейтенантъ пробьетъ такими ударами тонкую стнку корабля, и толкнувъ ногою въ дверь каюты Вайли, онъ хотлъ войти, но она была заперта. Въ туже минуту странные звуки прекратились. Мы стали звать лейтенанта, но долго не получали никакого отвта, наконецъ, Вайли вышелъ изъ констапельской. Онъ былъ нсколько блденъ, но спокойно спросилъ, въ чемъ дло. Я отвчалъ, что ему лучше это должно быть извстно, ибо онъ только-что вышелъ изъ того самаго мста, гд раздавались удары.

— Удары? сказалъ онъ,— можетъ быть. Одинъ тирсъ оторвался и бьетъ по трюму.

Потомъ онъ спросилъ, за этимъ ли только его безпокоили, и, не. дожидаясь отвта, поспшно ушелъ въ свою каюту, дерево захлопнувъ дверью намъ подъ носъ. Я замтилъ капитану, что поведеніе Вайли было очень непочтительно, капитанъ съ этимъ согласился, замтивъ, что Вайли очень грубое, дерзкое, неуживчивое животное, и что онъ желалъ отъ него отдлаться.

— ‘Но вотъ видите, сэръ, прибавилъ онъ,— этотъ нахалъ пользуется довріемъ хозяина корабля, и я долженъ его терпть’. Тутъ онъ разразился самыми крупными ругательствами и проклятіями, и я поспшилъ съ нимъ разстаться.

‘На другой день я видлъ, какъ капитанъ разговаривалъ съ лейтенантомъ самымъ дружескимъ тономъ. Этотъ Гудсонъ странный человкъ: я убжденъ, что между нимъ и Вайли кроется какая нибудь тайна.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

‘Сегодня Э. Р. была на палуб впродолженіи нсколькихъ часовъ, и присутствіе этого ангела наполняло мою душу счастіемъ, по это счастье недолго продолжалось. Мы вдругъ повстрчались съ пароходомъ, шедшимъ въ Сидней, и по данному сигналу Гудсонъ послалъ лодку, которая и привезла письмо Э. Р. Повидимому Прозерпину приняли за Шанонъ, на которомъ она должна была находиться. Письмо было отъ О! какъ вспыхнули ея щеки и заблестли ея глаза при вид знакомаго почерка! И какое мрачное отчаянье наполняло мою душу! Я бросился съ палубы, ибо чувствовалъ, что не совладаю съ собою. Что значитъ быть богатымъ… Благодаря богатству, этотъ подлецъ можетъ протянуть руку черезъ океанъ и вручить ей письмо, подъ самымъ моимъ носомъ. И въ одну секунду изчезло все преимущество, которое я, казалось, пріобрлъ надъ нимъ, благодаря его отсутствію. Онъ теперь не въ Англіи, онъ здсь. Его ненавистное присутствіе обратило меня въ бгство. О, какъ радъ я былъ бы лежать въ могил или вовсе не родиться на свтъ, только не чувствовать бы въ сердц этого ада любви и ненависти’!

——

Здсь мы прекратимъ выписки изъ дневника Гэзеля и снова будемъ продолжать нашъ разсказъ.

Гэзель, дйствительно, бжалъ при вид, съ какой радостью Элленъ Роллестонъ стада читать письмо Артура Вордло. Онъ

удалился не только потому, что его душевныя страданія были невыносимы, но также изъ боязни проговориться. Онъ ршился открыть тяготившую его тайну только по прибытіи въ Англію и хорошо понималъ, что для подобнаго дла теперь не время наконецъ, прежде чмъ повдать все Элленъ Роллестонъ, ему надо было раскрыть свою тайну другимъ. Но оставимъ на минуту Гэзеля, терзаемаго отчаяніемъ, возвратимся къ молодой двушк и прочтемъ вмст съ нею письмо Артура Вордло.

‘Россель — сквэръ,
15 декабря 1865 г.

‘Милая Элленъ,

Узнавъ, что Антилопа идетъ въ Сидней мимо мыса Горна, я просилъ капитана поймать въ мор Шанонъ, и если только позволитъ погода, передать теб эти строки. Конечно, вроятне, что ты ихъ не получишь. Но все же случай можетъ намъ благопріятствовать, въ то время, какъ сердце мое такъ полно тобою, что я съ радостью пользуюсь первою возможностью долить накипвшія чувства. Притомъ я представляю себ, какъ просіяетъ твое прелестное личико, когда среди океана ты получишь неожиданное письмо. Такимъ образомъ, я предвкушаю величайшее счастье, которое только могу себ представить — счастіе доставить удовольствіе моей милой Элленъ.

‘Новаго у меня нтъ ничего. Ты знаешь, какъ горячо и преданно я тебя люблю, знаешь такъ хорошо, что я полагаю уврять тебя въ этомъ совершенно излишне. Скоро, скоро придетъ время, когда самое слово любовь не будетъ произноситься нами. По крайней мр, что касается до меня, то любовью будетъ дышать каждое мое дйствіе, каждый взглядъ, каждое слово, и говорить о любви будетъ ненужнымъ повтореніемъ. Мы не говоримъ о воздух, которымъ живемъ. Мы дышимъ имъ, мы говоримъ имъ, но не о немъ.

‘Я полагаю, что вс влюбленные ревнивы, и я съума бы сошелъ, еслибъ ты когда нибудь дала въ своемъ сердц мсто сопернику, но я не понимаю тлъ, которые желали бы запретить любимому существу питать привязанность къ кому бы то ни было, исключая ихъ самихъ. Я знаю, что моя Элленъ любитъ своего отца, любятъ столько же, а можетъ быть, и боле, чмъ меня. И однако же, я его также люблю. Смотря на этого благороднаго, мужественнаго, честнаго человка, я всегда говорю себ: ‘вотъ твой благодтель, еслибъ не онъ, то не было бы на свт твоей Элленъ!’ Теперь скажу теб, моя дорогая, что я случайно, какъ это иногда бываетъ въ торговомъ мір, имю возможность повліять на военныя власти, и благодаря этому вліянію, а боле его собственнымъ, всми признаннымъ достоинствамъ, твой отецъ, по всей вроятности, скоро получитъ такое мсто, которое дозволитъ ему возвратиться въ Англію и жить въ довольств. Онъ можетъ поселиться съ нами, но, конечно, это будетъ зависть отъ него.

‘Ожиданіе этого благополучія и моего собственнаго, еще большаго счастья отвращаетъ мой умъ на мгновеніе отъ постоянно гнетущаго, его безпокойства. Теперь моя Элленъ на мор, на страшномъ жестокомъ, коварномъ мор, которое не жалетъ ни красоты, ни добродтели. Я велъ дла нашей конторы впродолженіи нсколькихъ лтъ и полагалъ, что по опыту знакомы мн заботы и безпокойства, но теперь я вижу, что никогда не знавалъ ни того, ни другого. У меня въ мор два корабля: Шанонъ и Прозерпина. На Прозерпин восемнадцать ящиковъ золота, стоющіе 180,000 фунтовъ, и мн ршительно все равно, придетъ ли она благополучно или погибнетъ. Но на Шанон моя красавица, и каждый малйшій шелестъ втра будитъ меня ночью, и каждый день я бгу, какъ съумасшедшій, въ Ллойду, чтобъ взглянуть на анемометръ. О Боже! будь милосердъ и возврати мн моего ангела! о Боже! будь правосуденъ, и не карай ее за мои прегршенія.

‘Кром опасностей отъ непогоды, на мор есть и другія, которыхъ можно избгнуть при осторожности. Умоляю тебя, будь осторожна въ пищ и избгай ночного воздуха, ради того, который жить не можетъ безъ тебя. Когда я узжалъ, ты далеко не была такъ хороша на взглядъ, какъ бывала прежде. О! еслибъ я только могъ убдить тебя, что ты обязана себя беречь!

‘Но зачмъ тебя огорчать моими опасеніями: лучше поговоримъ о моихъ надеждахъ. Какъ радужны он! Сколько радости, сколько счастья меня вскор ожидаетъ! Я часто спрашиваю себя, чмъ я заслужилъ такой рай?!

‘Родная моя, когда мы будемъ составлять одно, то будемъ ли мы длить каждую мысль, или мн лучше скрывать отъ твоего чистаго, незапятнаннаго ума все, что касается торговли и спекуляцій? Иногда мн кажется, что высшимъ счастіемъ было бы не имть ничего отъ тебя скрытнаго, и что ты, своимъ ангельскимъ дыханіемъ, очистила бы мои дла отъ всхъ соблазновъ, но есть минуты, когда я говорю себ: ‘о, никогда не омрачай этого ангела твоими низкими длами, но, посл тяжелыхъ трудовъ, отправляйся къ ней на нсколько блаженныхъ мгновеній, улетай съ земли на небо’. Но ты ршишь этотъ вопросъ, какъ и вс другіе.

‘Неужели надо уже кончать письмо, когда я еще ничего не сказалъ… Да, я кончу, вдь, можетъ быть, ты и не получишь этихъ строкъ. Запечатавъ письмо, я горячо его прижму къ сердцу и вознесу къ небу пламенную мольбу, чтобы оно достигло тебя, и чтобъ ты благополучно перенеслась въ объятія того, кто не знаетъ ни минуты покоя, пока не увидитъ тебя снова.

Твой преданный, любящій
Артуръ Вордло’.

Элленъ Роллестонъ прочла это письмо нсколько разъ, не смотря на его отрывочный, нелитературный стиль. Она видала дловыя письма Артура, бывшія образцами краткости и точности, но она не высоко цнила подобныя произведенія. Это же письмо ей пришлось по сердцу. Она вся покраснла отъ удовольствія, съ сіяющей улыбкой смотрла на него, цловала его и снова перечитывала. Однако, мало-по-малу, ея настроеніе измнилось, и когда мистеръ Гэзель, собравшись съ силами, снова появился на палуб, онъ нашелъ ее всю въ слезахъ. Одной рукой она поддерживала свою поникшую голову, другой держала пальто, и вся ея поза была до того прелестна, хотя и грустна, что Гэзель остановился въ нмомъ восторг.

Увидвъ его, она инстинктивно отвернулась, чтобъ скрыть слезы, но черезъ минуту сказала съ спокойнымъ достоинствомъ:

— Зачмъ мн скрывать мое горе отъ васъ, сэръ? Мистеръ Гэзель, могу ли я говорить съ вами, какъ съ пасторомъ?

— Конечно, отвчалъ Гэзель нсколько дрожащимъ голосомъ.

Она указала ему на табуретъ, и онъ слъ подл нея. Впродолженіи нсколькихъ минутъ она молчала, губы ея дрожали, но, пересиливъ свое волненіе, она произнесла довольно твердымъ голосомъ:

— Я вамъ открою тайну, которую я даже скрывала отъ отца. Мн недолго остается жить.

Она произнесла это спокойно, и спокойно смотрла на него.

Гэзель въ первую минуту былъ пораженъ изумленіемъ, потомъ сердце его переполнилось ужасомъ.

— Что вы хотите сказать? проговорилъ онъ съ трудомъ,— что это такое?

— Благодарю васъ за сочувствіе, нжно сказала Элленъ,— я вамъ все скажу. У меня бываютъ не частые, но сильные припадки кашля, и я даже харкаю кровью. Вы знаете, это дурной признакъ. Это продолжается уже четыре мсяца, и я очень похудла и ослабла. Моя рука была прежде пухлая, а теперь посмотрите на нее!… Бдный Артуръ!

Она отвернула голову, и слезы снова покатились по ея щекамъ, Гэзель съ безсмысленнымъ ужасомъ смотрлъ на прелестную, но исхудалую руку, протянутую къ нему, и на письмо Артура Вордло, крпко стиснутое въ другой рук. Онъ не промолвилъ ни слова, но блдный, дрожа всмъ тломъ, онъ не сводилъ съ нея глазъ.

— Успокойтесь, пожалуйста, сэръ, сказала она,— не будемте боле объ этомъ говорить, но вы теперь, конечно, не удивитесь, что я прибгла въ вашей духовной помощи и утшенію, несмотря на наше недавнее знакомство.

— Я не въ состоянія васъ утшать, произнесъ Гэзель въ сильномъ волненіи,— я могу думать теперь только о томъ, какъ васъ спасти. Да поможетъ мн Богъ!

— Это все напрасно, возразила Элленъ Роллестонъ нжно, но твердо,— я лечилась мсяцами у лучшаго доктора, и мн становилось все хуже и хуже. Нтъ, мистеръ Гэзель, я никогда не выздоровлю. Моя мать умерла въ мои годы, и отъ той же болзни. Для меня все кончено. Помогите мн, сэръ, преклониться съ покорностью воі Божьей. Я не ропщу, не сожалю міра, но мн грустно думать, какъ отзовется моя смерть на всхъ тхъ, кто мн дорогъ. Особенно она поразитъ того, кто ожидаетъ меня теперь съ такимъ нетерпніемъ въ Англію. Я уврена, что не доду. Вы же увидите его, когда онъ явится на корабль… и услышитъ… увидитъ…

Она умолкла и поникла головой надъ письмомъ. Потомъ она взглянула на него, покраснла и, посл минутнаго колебанія, отдала его тому, къ кому она обратилась за духовной помощью. Письмо было омочено ея слезами.

— Сдлайте одолженіе прочтите письмо, и тогда, я уврена, вы исполните мою просьбу. Бдный Артуръ! онъ такъ полонъ надеждъ, а я ихъ разрушу!

Она встала, чтобъ скрыть свое волненіе и, оставивъ письмо Артура Вордло въ рукахъ человка, любившаго ее, быть можетъ, еще пламенне Артура, стала задумчиво ходить взадъ и впередъ по палуб.

Гэзель стоялъ неподвижно съ письмомъ въ рукахъ, страшный ударъ, такъ неожиданно разразившійся надъ нимъ, поразилъ его до оцпененія, онъ какъ бы остолбенлъ. Но выхода ему не было, онъ долженъ былъ прочесть письмо, не смотря на все свое отвращеніе.. Онъ прочелъ его внимательно до конца, хотя нсколько разъ едва не упалъ въ обморокъ.

— Онъ любитъ меня, не правда ли — любитъ! воскликнула миссъ Роллестонъ, когда Гэзель сталъ внимательно разсматривать подпись Артура Вордло.

Гэзель безсмысленно взглянулъ на нее, но черезъ минуту, съ присущимъ ему чистосердечіемъ, произнесъ:

— Да, человкъ написавшій это письмо васъ любитъ.

— Такъ вы его пожалете… и я могу васъ попросить… тотъ ударъ будетъ ему такъ страшенъ, такъ неожиданъ. Скажите ему, какъ можно осторожне, нжне, скажите ему, что его Элленъ…

Тутъ Гэзель отдалъ ей письмо, съ какимъ-то лихорадочнымъ, почти грубымъ движеніемъ, и быстро отвернулся.

— Мистеръ Гэзель, неужели вы не исполните моей просьбы?

Гэзель снова обернулся и лицо его исказилось страстью. Онъ закрылъ его руками, во черезъ секунду, устремивъ на Эленъ взглядъ, полный самой жгучей любви, отвчалъ на ея мольбу однимъ словомъ:

— Нтъ.

ГЛАВА IX.

Этотъ прямой рзкій отказъ изумилъ Элленъ Роллестонъ, тмъ боле, что онъ былъ произнесенъ такимъ угрюмымъ, даже жесткимъ тономъ, какого она не слыхала отъ этого мягкаго, добродушнаго пастора. Она подумала, что врно поступи’ дурно, заявивъ ему свою просьбу, и, покраснвъ отъ стыда, въ замшательств глядла на йего,

— Моя обязанность, сказалъ онъ,— продлить вашу драгоцнную жизнь, а поддерживать въ васъ мысль о смерти принесетъ вамъ только вредъ. Не надйтесь, чтобъ я потакалъ вашей слабости. Дозвольте мн быть вашимъ врачемъ.

— Благодарю, отвчала холодно Элленъ,— у меня есть свой докторъ.

— Я въ этомъ не сомнваюсь, но онъ вполн доказалъ свою неспособность, дозволивъ валъ жить на сдобныхъ печеніяхъ и сладостяхъ, тогда какъ это для васъ чистйшій ядъ. Болзнь легкихъ вылечивается, но не микстурами и вредной пищей.

— Мистеръ Гэзель, отвчала молодая двушка,— бросимъ этотъ разговоръ, онъ принимаетъ вовсе не интересный оборотъ.

— Быть можетъ для васъ, но не для меня.

— Извините, сэръ, видя ваше дружеское участіе ко мн, я думала, что вы не откажете въ первой моей просьб и, она, гордо выпрямившись, прибавила,— нужно ли мн говорить, въ послдней.

— Вы несправедливы ко мн, грустно произнесъ Гэзель,— вы страшно несправедливы. Чтобъ я отказалъ вамъ въ чемъ нибудь для васъ полезномъ,— я, который съ радостію отдалъ бы жизнь за васъ.

— Мистеръ Гэзель! воскликнула молодая двушка, отодвигаясь отъ него. Она задрожала всмъ тломъ, но, тотчасъ же оправившись, сказала съ убійственнымъ хладнокровіемъ и достоинствомъ:— Сэръ, вы дали мн сегодня тяжелый и горькій урокъ. Вы во зло употребили санъ пастора и то довріе, которое онъ мн внушалъ, съ этой минуты, мы другъ друга не знаемъ.

——

Посл этого разговора Элленъ Роллестонъ и мистеръ Гэзель никогда не говорили боле другъ съ другомъ. Встрчая его на палуб, она проходила мимо съ холоднымъ презрніемъ. Онъ безмолвно преклонялся ея вол и никогда не заговаривалъ съ нею. Но его твердое постоянство въ достиженія разъ предположенной цли равнялось его деликатности, и потому миссъ Роллестонъ, въ одинъ прекрасный день, нашла на своемъ стол записку о лучшихъ средствахъ къ исцленію болзни легкихъ, подкрпленную авторитетами лучшихъ медиковъ. Она тотчасъ отослала записку, приписавъ карандашомъ, что она всми силами будетъ стараться сохранить свою жизнь, но, относительно средствъ будетъ слдовать только своему собственному разсудку. Но женщины, всегда женщины, и прежде чмъ, съ презрніемъ отвергнула его совтъ, она старательно его списала. Гэзель отвчалъ:— ‘Живите по какому бы то ни было побужденію, только живите’. На это онъ не получилъ никакого отвта, и несчастный влюбленный не безпокоилъ боле гордой красавицы до тхъ поръ, пока не случилось событіе совершенно иного рода.

Однажды ночью онъ сидлъ на палуб, прислонясь въ гротъ-мачт и, погруженный въ грустныя думы, наконецъ задремалъ. Вдругъ онъ вскочилъ въ испуг, пробужденный странными звуками въ трюм. Ночь была тихая, ясная, и вс звуки какъ бы усиливались въ общемъ безмолвіи. Гэзель прислушался: ндра корабля словно грызла гигантская крыса. Гэзель, подстрекаемый любопытствомъ, тихо спустился по лсенк, желая посмотрть, что въ сущности производило эти странные звуки. Но достичь до мста, откуда они неслись, было трудно, ибо надо было проникнуть подъ докъ. Пока онъ недоумвалъ, что ему предпринять, онъ вдругъ увидлъ свтъ, мелькавшій сквозь маленькій лючекъ, сзади, лейтенантской каюты. Слышанные имъ звуки раздавались по близости этого свта, и Гэзель вдругъ припомнилъ, что онъ, во время бури, слышалъ таинственный стукъ въ этомъ же самомъ мст. Въ ум его тотчасъ блеснуло подозрніе. Онъ остановился, и сталъ прислушиваться: таинственная крыса продолжала свою работу. Гэзель снялъ башмаки и тихо, неслышно, подкрался къ маленькому люку.

Онъ просунулъ голову въ отверзтіе, и устремилъ изумленный взглядъ въ мрачную дыру, существованіе которой онъ и не подозрвалъ. Въ сущности, это было пустое пространство между грузомъ и бокомъ корабля. Эта деревянная пещера была очень узкая имла Около пятнадцати футовъ длины. Свча виднлась въ дальнемъ ея конц, и между свчой и Гэзелемъ возвышалась какая-то фигура. Человкъ этотъ былъ замятъ своей работой и стоялъ въ полуоборотъ въ неожиданному постителю. Свтъ былъ, такимъ образомъ, частью скрытъ, но все же громадныя ребра корабля рельефно выступали изъ темноты, а за этой утлой деревянной стнкой слышался плескъ безпредльнаго моря. Было что-то грозное, торжественное въ этомъ зрлищ, напоминавшемъ въ очію, что между этой мрачной дырой и водянымъ чудовищемъ, между жизнью и смертью былъ только одинъ шагъ.

Что же долженъ былъ почувствовать Гэзель въ эту роковую минуту, въ этомъ роковомъ мст, когда онъ увидлъ кто былъ стоявшій передъ нимъ работникъ, и что онъ работалъ!

Это былъ Джозефъ Вайли. Его профиль, освщенный мерцающимъ пламенемъ свчки, казался страшнымъ, призрачнымъ. Въ рогахъ онъ держалъ огромный буравъ и сверлилъ имъ большую дыру въ стнк корабля, подъ самой ватеръ-линіей. Окончи онъ свое дло — море вступило бы въ ндра корабля и корабль, со всмъ находившимся на немъ грузомъ, погрузился бы на дно океана.

Гезель остолбенлъ, мысли у него спутались, въ глазахъ помутилось, черезъ мгновеніе, сознавъ всю неизбжность грозившей гибели, онъ дрогнулъ всмъ тломъ, волоса у него стали дыбомъ, и онъ не могъ промолвить ни слова.

Между тмъ буравъ вошелъ въ дерево по самую рукоятку и Вайли быстрымъ движеніемъ выхватилъ буравъ одной рукой, а другой, въ тоже мгновеніе вбилъ молоткомъ въ отверстіе деревянный клинъ. Но не смотря на всю его быстроту, струя воды брызнула изъ отверстія. Не теряя ни секунды, Вайли продолжалъ колотить молоткомъ по клину, и потомъ, схвативъ обими руками большой молотъ, окончательно вогналъ втулку.

Тогда Гэзель, собравшись съ силами, громко вскрикнулъ. Вайли обернулся, устремилъ на него изумленный, испуганный взглядъ и, отскочивъ шага два, опрокинулъ свчку.

Все погрузилось въ мракъ. Безмолвная, мертвая тишина прерывалась только глухимъ плескомъ морскихъ волнъ.

ГЛАВА X.

Черезъ нсколько минутъ Вайли пришелъ въ себя.

— О! Господи, воскликнулъ онъ,— какъ вы меня испугали! Такъ нельзя мшать человку въ работ! Могло случиться несчастье!

— Что вы длали? спросилъ Гэзель дрожащимъ голосомъ.

— Чинилъ корабль. Я нашелъ трещину во внутренней обшивк. Дайте мн зажечь свчу, и я вамъ все объясню.

Вайли ощупью сталъ пробираться въ свою каюту и пригласилъ Гэзеля послдовать за нимъ. Придя туда, онъ зажегъ свчу и очень учтиво объяснилъ пастору, что корабль сильно пострадалъ въ послднюю бурю, что онъ нашелъ въ немъ нсколько течей, и хотя он не грозили мгновенной опасностью, но онъ по опыту зналъ, что въ тихую погоду надо всегда держать корабль въ порядк.

— Но сверля въ немъ отверзтія, вы не приводите его въ порядокъ, рзко сказалъ Гэзель.

— Э! сэръ, отвчалъ Вайли смясь,— какъ же иначе-то? Нельзя задлать неправильную трещину. Одно средство приготовить клипъ, просверлить вокругъ трещины круглое отверзтіе и вогнать въ него клинъ. Я не знаю другого способа, я былъ корабельнымъ плотникомъ десять лтъ, прежде чмъ сталъ лейтенантомъ.

Это объясненіе и особенно тонъ Вайли успокоили на минуту вс подозрнія Гэзеля.

— Страшно было смотрть на васъ, но врно вы знаете свое дло.

— Никто лучше меня его не знаетъ, сэръ, отвчалъ Вайли.— Рдкій морякъ сталъ бы безпокоиться о течи во внутренней обшивк корабля, но я всегда смотрю впередъ. Не хотите ли стаканъ грогу? Я берегу ромъ тутъ подъ глазами, еслибъ капитанъ, сказать между нами, имлъ въ своей кают такую провизію, то это было бы страшне всхъ течей во внутренней обшивк корабля.

Мистеръ Гэзель отказался отъ грога въ такую раннюю пору, и, простившись съ Ваііли, ушелъ, вынося гораздо лучшее мнніе о немъ, чмъ имлъ прежде. По его уход, Вайли взялъ графинъ съ виномъ, выпилъ половину, а остальное снесъ на мсто своей работы. Онъ былъ человкъ вообще трезвый, и ромъ былъ его орудіемъ, а но господиномъ.

Обдумывая все это на другой день, Гэзель далеко не чувствовалъ прежняго своего спокойствія. Внутренняя обшивка! Но когда Вайли вытащилъ свой буравъ, то вода такъ и хлынула волной, а наврядъ ли это могло бы быть, еслибъ напиралъ на огверзтіо не весь безпредльной океанъ, а только небольшая частица воды, скопившаяся между обшивками внутренней и мдной. Чтобъ успокоить свои опасенія, онъ отправился къ капитану и объяснилъ ему въ чемъ дло. Гудсонъ, бывшій въ то время въ положеніи амфибіи, то есть, не пьяный и не трезвый, выслушалъ Гэзеля съ торжественнымъ достоинствомъ, и потомъ воскликнулъ:

— Проклятый олухъ! онъ просверлитъ дно корабля! Я его велю сковать!

— Погодите минуту, отвчалъ Гэзель,— вы должны выслушать сто объясненіе.

И Гэзель передалъ ему слова Вайли.

— О! это дло другое, произнесъ капитанъ совершенію инымъ тономъ,— вамъ нечего бояться, сэръ, этотъ олухъ знаетъ свое дло, онъ всю свою жизнь былъ корабельнымъ плотникомъ, и на это мастеръ! Но ужь за то морякъ! Еслибъ что случилось со мною, и Джозефъ Вайли сталъ бы капитаномъ, то читайте себ отходную. Но вотъ что я вамъ скажу, прибавилъ онъ торжественно, но не очень связно — ко мн приходитъ почтенный пассажиръ и говоритъ, что не все на корабл ладно.— что я обязанъ сдлать?— Исполнить свой долгъ въ отношеніи хозяевъ и… взглянуть на самое дло.

Онъ дйствительно спустился въ трюмъ и вымрилъ льяло. Воды оказалось на восемь дюймовъ. Гудсонъ объяснилъ Гэзелю, что всякій корабль обыкновенно, по различнымъ причинамъ, имлъ столько воды, и къ тому же помпы на Прозерпин не могутъ дйствовать при восьми дюймахъ.

— Не безпокойтесь, сэръ, о Вайли или о другой какой дряни, прибавилъ Гудсонъ плаксивымъ тономъ, схвативъ Гэзеля за руку.— Я капитанъ Прозерпины, и знаю свой долгъ къ хозяевамъ. Поврьте, мистеръ Гэзель, что я тотчасъ легъ бы въ это льяло и пролежалъ бы тамъ до страшнаго суда, еслибъ того требовалъ долгъ къ хозяевамъ!

— Безъ сомннія, отвчалъ Гэзель сухо,— но я полагаю, что вы могли бы служить вашимъ хозяевамъ гораздо полезне.

Съ этими словами, онъ отошелъ отъ капитана, посовтовавъ ему не спускать глазъ съ Вайли. Самъ же до того неусыпно слдилъ за всми движеніями лейтенанта, что видлъ, какъ въ 11 часовъ вечера этотъ почтенный господинъ отправился въ капитанскую каюту съ бутылкой рому. Вблизи никого не было, и Гэзель, поддавшись соблазну, тихонько подкрался къ двери и сталъ подслушивать разговоръ двухъ пріятелей, повидимому, только передъ нимъ разыгрывавшихъ роль враговъ. Сначала ему было очень стыдно предаваться такому низкому длу, но потомъ онъ успокоилъ себя тмъ, что это вело къ общей польз и, наконецъ, слышанное до того его поразило, что онъ забылъ обо всемъ остальномъ на свт.

Долго говорилъ одинъ Гудсонъ, распространяясь о своихъ подвигахъ на мор, но наконецъ Вайли его перебилъ повелительнымъ тономъ:

— Полно вамъ врать чепуху, сказалъ онъ,— пора намъ чмъ нибудь поршить дло. Я выслушаю все, что вы имете сказать, а потомъ вы сдлаете то, что я вамъ скажу. Отставьте бутылку на минуту, вы уже довольно выпили, а мое дло серьезное. Я знаю, что вы умете ругаться, по что вы можете сдлать за хозяйскія деньги?— этого и не знаю,

— Боле, чмъ вы думаете, земноводная крыса, отвчалъ оскорбленный капитанъ.— Кто на свт такъ врно служитъ своимъ хозяевамъ, какъ Гирамъ Гудсонъ?

— Ну, распвайте это на палуб, а мн скажите прямо, какія услуги вы оказали своимъ прежнимъ хозяевамъ?

Задтый за живое, капитанъ Гудсонъ пустился въ откровенные разсказы о тхъ корабляхъ, которые, благодаря его искусству и ловкости, погибли въ мор, и тмъ принесли громадныя выгоды ихъ хозяевамъ, застраховавшимъ или вовсе несуществовавшій грузъ или хотя и существовавшій, но ничего нестоющій. Такъ онъ набжалъ съ Розой на подводные камни и спасъ только два ящика съ шелкомъ, какъ образецъ того груза, котораго не находилось на корабл, но который былъ застрахованъ въ громадной сумм. Нептунъ подвергся совершенно иной гибели: на него напали пираты, переодтые товарищи Гудсона и стащили ящики съ старымъ шрифтомъ, застрахованнымъ подъ видомъ золота, каковая операція принесла хозяевамъ чистой пользы 70,000 долларовъ. Потомъ Амалія была сожжена, Антилопа посажена на мель и т. д., и т. д.,— все съ одной цлью воспользоваться страховой преміей. Всми этими подлогами Гудсонъ хвастался, какъ геройскими длами. Даже тотъ страшный фактъ, что много людей погибало въ этихъ искуственныхъ крушеніяхъ, казался ему очень естественнымъ.

— Это всегда такъ бываетъ на корабляхъ, прибавилъ онъ, спокойно подливая себ рому,— т. е. тамъ, гд капитаны исполняютъ свой долгъ въ отношеніи хозяевъ. Еще боле погибло людей при Трафальгар, потому что вс тогда исполняли свой долгъ. Почему жь я не погибъ? Потому, что ихъ время пришло, а мое нтъ. Я теб скажу одно, Джо Вайли, что Гудсонъ всегда послдній оставляетъ свой корабль, горитъ ли онъ, или тонетъ!— это долгъ! Быть можетъ, придетъ время, него, голубчика, снесетъ волной вмст съ другими, но до сихъ поръ онъ уцллъ, потому что но былъ застрахованъ. Но если настанетъ эта минута, и ты избгнешь гибели, то общай мн сказать хозяину: ‘Гудсонъ исполнилъ свой долгъ’.

— Ну, ну, все это дтская игра, возразилъ Вайля, спокойно выслушавъ вс разсказы капитана.— Способы, употребленные вами слишкомъ подозрительны и общеизвстны. Нашъ хозяинъ не дюжинный, онъ платитъ, какъ индйскій набобъ и требуетъ чистой работы. ‘Вайли, сказалъ онъ мн,— тнь сомннія меня убьетъ’. ‘Удвойте цну, сказалъ я, и эта тнь на васъ никогда но падетъ’. Потому мы обдлаемъ дльце въ такую погоду, и такъ… Наполните наши стаканы, ромъ-то великолпный. Скоро, скоро мы увидимъ, кто изъ насъ прежде поблднетъ — я или Бобъ?

Въ кают на минуту воцарялось молчаніе, и потомъ Гудсонъ громкимъ, но нетвердымъ голосомъ воскликнулъ:

— Ахъ! ты съумасшедшій, дьявольскій плотникъ, я теперь понимаю, что ты длаешь, ты…

— Тише, тише! произнесъ Вайли съ испугомъ,— разв о такихъ вещахъ кричатъ, говори шепотомъ.

И они стали шептаться, такъ что Гэзель, не смотря на вс свои усилія, не могъ разслышать ни слова, но по тону говорившихъ ясно было, что предметъ разговора былъ таинственный, важный.

Что было длать Гэзелю въ этомъ страшномъ, безвыходномъ положеніи? Лучше всего было удалиться незамтно и ждать другого удобнаго случая. Онъ такъ и сдлалъ. Вскор посл его ухода Вайли вышелъ изъ каюты съ багровымъ лицомъ и едва держась на ногахъ, чего съ нимъ досел никогда не случалось. А изъ полу-растворенной двери слышались какіе-то странные звуки — что-то среднее между храпніемъ и хрюканіемъ. Услыхавъ это, Гэзель поспшилъ въ каюту и нашелъ тамъ капитана мертвецки пьянаго и въ самомъ странномъ положеніи. Онъ лежалъ головой на полу, ногами же обхватывалъ подушку стула, шея его была стянута платкомъ, лицо совершенно багровое. Гэзель поспшно развязалъ ему платокъ и, спустивъ ноги со стула, положилъ капитана на полъ, но прежде чмъ уйти, съ отвращеніемъ толкнулъ его ногой, причемъ безчувственное животное инстинктивно пробормотало:— ‘мой долгъ къ хозяевамъ’.

Такъ часто на свт перемшано смшное съ страшнымъ, только для лицъ, дйствующихъ въ данную минуту, смшная сторона событія незамтна, заслоненная другой, грозной, роковой стороной. И Гэзель теперь но видлъ ничего въ этой сцен смшнаго, ему было только страшно, что безчувственное животное, валявшееся передъ нимъ, имло въ своихъ рукахъ жизнь столькихъ людей. Цлую ночь онъ ни на минуту не закрылъ глазъ, обдумывая, какъ ему лучше поступить. На другое утро, съ разсвтомъ, онъ отправился прямо въ лейтенантскую каюту.

— Мистеръ Вайли, сказалъ онъ,— на всякомъ другомъ корабл я обратился бы къ капитану, а не къ лейтенанту, но здсь, по извстнымъ вамъ причинамъ, вы — господинъ, а онъ слуга.

— Ну, ну, сэръ, отвчалъ добродушно Вайли,— хотя бы этого и не слдовало говорить, но вдь васъ но обманешь. Нашъ капитанъ отличный морякъ, но у него слабость къ крпкимъ напиткамъ.

— И вы здсь для того, чтобъ его удерживать?

Вайли кивнулъ головою въ знакъ согласія.

— Такъ зачмъ же вы его опаиваете?

— Я? Никогда, сэръ.

— Хорошо, я видалъ самъ десятки разъ, и вчера ночью вы его такъ накатили ромомъ, что онъ непремнно умеръ бы, еслибъ я не подосплъ на помощь.

— Очень сожалю, сэръ, но при мн онъ былъ трезвъ и врно хватилъ бутылку по моемъ уход.

— Но вы сами поставили эту бутылку ему подъ руку. Я видлъ васъ. И зачмъ вы это сдлало? Чтобъ заглушить его совсть, и заставить принять ваше дьявольское предложеніе. О! человкъ, человкъ, неужели ты не вришь въ Бога и въ день страшнаго суда, что хладнокровно ршаешься погубить корабль съ девятнадцатью живыми душами!

Пасторъ произнесъ эти слова повелительнымъ тономъ и съ блестящими глазами. Вайли поблднлъ и повелъ плечами, словно кошка, готовящаяся защитить жизнь.

— Я хочу погубить корабль, сэръ! не говорите объ этомъ никому или вамъ будетъ худо.

— Это зависитъ отъ васъ.

— Какъ?

— Я уже давно васъ подозрваю.

— Знаю.

— Я никому не сообщалъ своихъ подозрній, и теперь, когда они вполн подтвердились, я пришелъ прямо къ вамъ. Хотите отказаться отъ вашего намренія?

— Какъ могу я отказаться отъ намренія, котораго я никогда не имлъ? Посадить на мель корабль! Но земля отъ насъ на три тысячи миль разстоянія, потопить корабль посреди Тихаго океана? Разв вы полагаете, что жизнь мн не также дорога, какъ и вамъ?

Съ этими словами Вайли устремилъ проницательный взглядъ на Гэзе.чя, и. но удивленному выраженію его лица, тотчасъ понялъ, что Гэзель зналъ гораздо мене, чмъ казалось.

На это Гэзель отвчалъ, что онъ никогда не говорилъ о намреньи потопить корабль въ открытомъ океан, но есть много средствъ погубить корабль, напримръ Нептунъ, Роза, Антилопа вс погибли — а какъ?— то знаетъ онъ, Вайли, не хуже пастора.

— Общайте же мн, продолжалъ Гэзель, видя что Вайли снова поблднлъ при послднихъ его словахъ,— общайте мн, всмъ, что для насъ свято, отказаться отъ вашего злодйства. И я буду молчать. Попробуйте же идти противъ меня, и я тотчасъ обличу передъ всмъ экипажемъ васъ и капитана Гудсона.

— Боже милосердый! воскликнулъ Вайли въ непритворномъ испуг,— да они возмутятся!

— Я этому помочь не могу, сказалъ твердо Гэзель и пошелъ къ двери.

— Погодите, произнесъ Вайли и, бросившись къ двери, прислонился къ ней спиною.— Если мн будетъ худо, то вамъ еще хуже. Сядьте и выслушайте. Вы никогда не видали мятежа на корабл. Это хуже всякой бури и кончается всегда безобразнымъ пьянствомъ, грабежомъ, изнасилованіемъ женщинъ и убійствомъ! А, вамъ не нравится эта картина! Но вдь, можетъ васъ и не послушаются. Духъ экипажа отличный, у него всего вдоволь, и я пользуюсь полнымъ довріемъ. Теперь выслушайте, почему вамъ лично невыгодно идти противъ меня. Вотъ видите, сэръ, когда человкъ меня подозрваетъ, то я подозрваю его. Вы начали игру еще на земл. Я никогда но забываю лицъ, которыя видлъ хоть однажды въ жизни, и переодванья на меня не дйствуютъ. Вы явились на корабль подъ ложнымъ флагомъ, мы не хотли васъ принять, но вы настояли. ‘Что ему нужно’? спрашивалъ я себя, и слдилъ въ оба за вами. Вы такъ были заняты своими подозрніями, что выдали себя. ‘Лопни мои глаза, если онъ тутъ не изъ за этой барыни!’ сказалъ я самъ себ ‘На здоровье, только она могла бы себ выбрать дружка получше, то есть, не могла выбрать хуже, разв влюбилась бы въ чорта’. Ну-съ, мой бглый каторжникъ! я самъ бывалъ въ бд, и вовсе не желаю погубить несчастнаго, только потому что онъ скрывается подъ чужимъ именемъ. Но рука руку моетъ, и ты держи языкъ за зубами. Еслиже ты посмешь сказать слово, то въ туже минуту, я прикажу тебя сковать и — сдамъ тебя властямъ въ первомъ англійскимъ порт.

Гэзель съ ужасомъ слушалъ искусную рчь этого удивительнаго человка, который могъ быть, смотря по обстоятельствамъ, и лисою, и тигромъ. Блдный и дрожа всмъ тломъ, онъ попикъ головою.

— Ну, убирайся, самозванный попъ! воскликнулъ грозно Вайли,— держи за зубами свой подлый языкъ и не длай Вайли себ врагомъ, а то онъ тебя състъ и выплюнетъ, прежде чмъ ты очнешься. Отчаливай, проклятый!

Гэзель не вымолвилъ ни слова и дрожащей, неврной поступью вышелъ изъ двери. Вн себя отъ изумленія, испуга и злобы, онъ скрылся въ свою каюту. Чмъ больше онъ думалъ, тмъ ясне сознавалъ, что Вайли его перехитрилъ, и что онъ былъ совершенно въ его рукахъ. Гудсонъ, какъ капитанъ корабля, могъ, конечно, заковать его въ цпи и сдать властямъ въ ближайшемъ порт. Имлъ ли онъ на это право,— это былъ другой вопросъ, но во всякомъ случа отвтственность за подобный поступокъ была не страшна, и Вайли всегда представилъ бы въ свою защиту уважительныя причины.

И продолженіи двухъ дней Гэзель безмолвно сносилъ свое пораженіе, потомъ, не смотря на угрозу Вайли, онъ ршился заговорить о тревожившихъ его опасеніяхъ съ Куперомъ и Вельчемъ, но въ ту самую минуту подбжалъ къ нимъ матросъ и, по приказанію капитана, увелъ ихъ на работу. Тоже самое случалось каждый разъ, какъ онъ пытался съ ними заговаривать. Видя, что его обошли со всхъ сторонъ, что ему не было нигд исхода, Гэзель ршился на послднее средство. Онъ написалъ нсколько строкъ Элленъ Роллестонъ и просилъ назначать ему свиданіе. Зная вето трудность успха, онъ удержался отъ всякаго изліянія чувствъ и, въ самыхъ осторожныхъ выраженіяхъ, уврялъ со, что, слишкомъ уважая ее и себя, онъ никогда но подумалъ бы ослушаться ея воли, еслибъ этого не требовала крайность. ‘Но, продолжалъ онъ,— я сдлалъ страшное открытіе. Лейтенантъ и капитанъ намрены сгубить корабль. Безъ сомннія, они будутъ стараться спасти себя и насъ, но мы все же рискуемъ многимъ Прежде чмъ безпокоить васъ, я употребилъ вс зависящія отъ меня средства, чтобы убдить и напутать ихъ, но все тщетно. Теперь очередь ваша, вы одни можете спасти насъ всхъ, и я вамъ скажу, какъ, если вы согласитесь на свиданіе со мной. Надо ли прибавлять,— что я не буду говорить ни о чемъ другомъ? Въ Англіи, если мы когда нибудь ее достигнемъ, я, быть можетъ, постараюсь возвратить себ ваше доброе расположеніе, но здсь я хорошо понимаю, что это невозможно, и я не буду пытаться, даю вамъ честное слово.’

На эту записку онъ немедлено получилъ слдующій, чисто женскій отвтъ:

‘Корабль его. Капитанъ и лейтенантъ — искусные моряки, назначенные имъ, я тотчасъ передамъ ваше письмо, кому слдуетъ, и прошу васъ, сэръ, ничмъ боле не безпокоить Элленъ Роллестонъ.’

Въ туже ночь Вайли вошелъ въ каюту Гэзеля и, положивъ на столъ его письмо къ миссъ Роллестонъ, спокойно произнесъ:— Что съ тобою, молодецъ, ты хочешь со мною бороться? Видно ты совсмъ одурлъ отъ любви? Въ послдній разъ говорю теб: берегись! Посмй только еще перечить мн, и я закую въ цпи твою священною особу и объявлю молодой двушк что ты за птица. Что съ тобою? прибавилъ Вайли, пристально устремивъ свои глаза на Гезеля.— Взгляды ихъ встртились, и честный человкъ потупилъ глаза передъ мошенникомъ. Когда Гэзель поднялъ голову, то Вайли уже не было въ кают. Онъ съ отчаяніемъ взглянулъ на возвращенное письмо и безнадежно всплеснулъ руками. Онъ былъ окончательно пораженъ.

Вскор нравственныя страданія привели къ физическому недугу, и у него открылась желтуха. Изнуренный, страждущій, онъ ничего не лъ, не двигался съ мста, а лежалъ на палуб въ какой-то безсознательной апатіи.

Между тмъ втеръ поднялся противный, море закипло и разразилась буря, продолжавшаяся трое сутокъ. Прозерпина сильно при этомъ захлебнула воды. Когда на четвертый день стихла непогода, капитанъ Гудсонъ, найдя въ льял три фута воды, немедленно распорядился поставить всхъ людей къ помпамъ. Проработавъ цлую вахту, снова сдлали промрь, вода настолько убыла, что капитанъ отозвалъ команду отъ помпъ и, пользуясь хорошей погодой, дозволилъ матросамъ поплясать на палуб подъ скрипку боцмана.

Дйствительно, посл недавней бури наступила чудная тишина. Солнце, медленно опускаясь на горизонтъ, освщало голубое небо пурпурнымъ золотомъ, а внизу безпредльная зеркальная поверхность моря отсвчивала розоватымъ отблескомъ догоравшіе лучи дневнаго свтила. Въ эту минуту, когда глазъ всхъ бывшихъ на палуб Прозерпины былъ очарованъ чуднымъ зрлищемъ этого торжественнаго обрученія неба съ моремъ, а въ ушахъ пріятно раздавались веселыя звуки скрипка и громкое топаніе танцующихъ,— вдругъ на палуб появился Куперъ и воскликнулъ громовымъ голосомъ: Течь!

ГЛАВА XI.

Игравшій на скрипк остановился на полутон, и вс съ испугомъ бросились на корму. Капитанъ промрилъ льяло и нашелъ бъ немъ воды на три фута съ половиной. ‘Вс руки къ помпамъ’! скомандовалъ онъ, и вс по очереди съ неослабной энергіей качали до самаго разсвта.

Этими усиліями помшали вод прибывать, хотя — увы!— она нисколько на глазъ не убывала. Но и этотъ результатъ въ данную минуту былъ утшителенъ, однако опасность была серьезная, особенно въ случа непогоды. Главное было отыскать самую течь и, если возможно, задлать ее. Вс работающіе поочередно, отправлялись со свчами и старательно осматривали вс ребра корабля, но нигд, даже въ томъ мст, гд Гэзель видлъ Вайли за работой, не нашли ни малйшаго отверзтія. Тогда Вайли заявилъ предположеніе, которое вскор было почти всми принято, что во время послдней бури, лопнулъ какой нибудь шовъ въ обшивк, и вода проникала въ корабль сквозь незначительныя, мелкія, но многочисленныя отверзтія.

Гэзель сталъ теперь совершенно инымъ человкомъ, безчувственное, летаргическое состояніе, въ которомъ онъ находился въ послдніе дни, вдругъ измнилось въ самую энергичную дятельность. Онъ сталъ, наравн съ матросами, къ помпамъ и работалъ, какъ лошадь, видя же, что лейтенантъ отказывался отъ работы, онъ упрекалъ его въ томъ передъ всмъ экипажемъ, и, снявъ съ себя сюртукъ и рубашку, пригласилъ его исполнить свой долгъ. Вайли на такой вызовъ не могъ отказаться, и съ злобной гримасой принялся за работу. Они оба и за ними остальные матросы работали съ такой поразительной, невроятной энергіей, что въ часъ выкачивали боле ста десяти тонъ. Наконецъ побда надъ грозной стихіей была одержана — вода убыла на два дюйма. Это было немного, но въ ихъ борьб, между жизнью и смертью, этотъ успхъ былъ громадный.

Между тмъ поднялся легкій юго-западный втеръ, и капитанъ приказалъ половин экипажа бросить помпы и ставить паруса. Когда это было исполнено, то онъ измнилъ ходъ корабля и, поставивъ его подъ втеръ, направилъ на островъ Хуанъ-Фернандесъ, отстоявшій на тысячу двсти миль, или около того. Вроятно, онъ лучшаго ничего не могъ предпринять, въ виду открывшейся точи, но эта перемна пути очень дурно подйствовала на моряковъ. Корабль словно поддавался злому року. Вс пали духомъ и уже работали не такъ энергично, а холодная, безстрастная вода воспользовалась этой минутной слабостью людей. Впрочемъ, быть можетъ, и самое движеніе корабля увеличивало течь.

Всю ночь Прозерпина быстро неслась подъ всми парусами, словно несчастный, искавшій въ бгств спасенія, а безпрерывный шумъ помпъ казался громкимъ, лихорадочнымъ біеніемъ ея испуганнаго сердца. Къ утру она прошла сто двадцать миль, но это преимущество было уравновшено новымъ угрожающимъ обстоятельствомъ. Вода изъ помпъ не выходила чистою, какъ прежде, а все становилась красне и красне, словно смшанная съ кровью. Суеврные умы были поражены ужасомъ, даже мужественный Куперъ громко воскликнулъ, смотря на багровую струю, бившую изъ подвтренныхъ шпигатовъ:— Истекай кровью, собака! И мы за тобой скоро послдуемъ!

Гэзель старался всхъ успокоить, объясняя эту странную красноту тмъ, что между разнымъ грузомъ въ трюм было много красильнаго дерева, и вообще онъ воодушевлялъ падавшимъ духомъ словами и примромъ, по это ему не всегда удавалось и, работая безъ устали за двоихъ, онъ даже не разъ слышалъ грозныя восклицанія:— ‘бда отъ того, что пасторъ на корабл! Онъ пришлецъ съ того свта!’ Гэзель передалъ съ нкоторымъ испугомъ Мельчу и Куперу о грозившей ему опасности. Они общали за него заступиться, объяснивъ при томъ, что Вайли подбивалъ матросовъ противъ него.

Раненая Прозерпина, съ ея неустанно бьющимся сердцемъ, пробжала такимъ образомъ триста миль но своему новому пути. Она почти перестала истекать кровью, но теперь, увы, вода начала выбрасывать различныя мелочи ея груза, что ясно доказывало, какъ глубоко вода вступила въ ея ндра. Этотъ угрожающій фактъ и постоянная усталость имли самое вредное вліяніе на духъ экипажа. Помпы все по прежнему дйствовали, но уже не съ тмъ постоянствомъ, не съ той энергіей. Нкоторые, съ собачей врностью, исполняли свой долгъ, но большая часть, теряя всякую надежду, метались съ мста на мсто. Иные вдругъ останавливались въ работ и заливались слезами, потомъ снова съ какимъ-то холоднымъ отчаяніемъ продолжали работу. Другіе вовсе отказывались отъ всякаго повиновенія, и ихъ надо было силою тащить къ помпамъ. Наконецъ, двое или трое, отъ излишней работы, слегли въ тяжелой болзни. Отчаяніе овладло многими мужественными сердцами, лица, отъ изнеможенія и испуга, до того измнились, что ихъ едва можно было узнать, и каждый, смотря въ глаза другому, читалъ въ ихъ мрачномъ, тускломъ блеск свою собственную судьбу.

Наконецъ, въ трюм вода поднялась до шести футовъ. Капитанъ, остававшійся до сей поры трезвымъ, теперь напился до полусмерти. Лейтенантъ принялъ команду. Услыхавъ объ этомъ, Вельчь и Куперъ бросили помпы. Вайли приказалъ имъ возвратиться къ работ, но они отказались и хладнокровно закурили трубки. Послдовавшая за симъ жестокая между ними ссора кончилась тмъ, что Вельчь воскликнулъ:

— Не къ чему начать воду. Судьба Прозерпины ясна. Неужели вы думаете, что мы съ товарищемъ слпы? Вы приготовили для себя баркасъ, прежде чмъ открылась течь. Теперь приготовьте ботъ мн и товарищу.

При этихъ простыхъ словахъ Вайли поблднлъ и, молча, отошелъ въ сторону.

На другой день въ трюм оказалось семь футовъ воды и въ помпахъ стала появляться мука и другая провизія. Тогда Вайли приказалъ оставить помпы и приготовлять лодки. Баркасъ былъ наполненъ провизіей и спущенъ подъ корму, потомъ принялись и за ботъ.

Во все это время отъ миссъ Роллестонъ скрывали, если не самый самый фактъ опасности, то ея громадность и неминуемость. Велико-же было ея удивленіе, когда вдругъ мистеръ Гэзель вошелъ въ ея каюту и, молча, остановился, бросивъ на нее взглядъ невыразимаго сожалнія.

— Какъ вы смете! воскликнула она съ сердцемъ.

— О, теперь по время для предразсудковъ и гнва, сказалъ Гэзель грустнымъ, но повелительнымъ тономъ,— корабль тонетъ, и мы переходимъ въ лодки. Умоляю васъ, приготовьте все, что я написалъ на этомъ лист. Намъ придется, пожалуй, недли пробыть въ лодк на открытомъ океан.

И видя, что Элленъ была такъ поражена его словами, что неясно сознавала, въ чемъ дло, онъ схватилъ ея дорожный мшокъ и самъ сталъ укладывать вещи. Потомъ онъ взялъ ея банки съ мармеладомъ и консервами и понесъ къ себ въ каюту. По дорог онъ позвалъ Вельча и объяснилъ ему, чтобъ тотъ не забылъ забрать съ собою парусины, веревокъ, ножницъ, большихъ иголокъ и т. д. и т. д., главное же, три мшка сухарей и боченокъ воды. Самъ же онъ побжалъ по всему кораблю, отыскивая необходимые инструменты и вообще все, что могло понадобиться въ открытомъ мор несчастнымъ путникамъ, потерпвшимъ кораблекрушеніе.

Времени терять нельзя было ни минуты, корабль быстро погружался въ воду и экипажъ покидалъ его. Покончивъ поспшно съ своими приготовленіями, Гэзель набилъ свой мшокъ набранными вещами, схватилъ вс попавшіяся ему подъ руку простыни и бросился на корму, гд уже капитанъ очень любезно сажалъ миссъ Роллестонъ въ приготовленный ботъ. Молодая двушка горько плакала, но не отъ грозившей ей гибели, а оттого, что въ эту роковую минуту горничная бросила ее и предпочла мужа, который находился въ другой лодк. Капитанъ утшалъ миссъ Роллестонъ, общая пересадить къ ней горничную при первой возможности. Въ эту самую минуту явился Гэзель и бросивъ въ лодку свой мшокъ и простыни спокойно помстился у мачты.

— Отчаливай, скомандовалъ капитанъ, и Куперъ захватился багромъ за баркасъ, который, въ свою очередь, держался за умирающій корабль.

Прошло еще пять минутъ и капитанъ не являлся, Вайли крикнулъ его, отвта не было. Гудсонъ сошелъ въ лейтенантскую каюту. Вайли подождалъ съ минуту и снова кликнулъ:

— Эй, кто тамъ на палуб!

— Ау, отвчалъ, наконецъ, капитанъ.

— Отчего вы не идете на баркасъ?

— Разв вы не знаете, что Гирамъ Гудсонъ послдній оставляетъ погибающій корабль, спокойно произнесъ онъ, нагибаясь черезъ бортъ корабля.

— Вы и то послдній, отвчалъ Вайли,— ну, ну, ступайте скоре. Я не смю доле идти на буксир, а то, пожалуй, насъ увлечетъ въ общій водоворотъ.

— Перейти на вашу лодчонку и оставить мой корабль! воскликнулъ Гудсонъ съ презрніемъ,— нтъ, я знаю мой долгъ къ хозяевамъ!

Эти слова испугали Вайли и онъ съ искреннимъ чувствомъ воскликнулъ:

— Проклятый дуракъ, онъ хватилъ еще рому. Пятьдесятъ гиней тому, кто взлзетъ по веревк на корабль и сброситъ съумашедшаго въ воду, мы его тогда выловимъ, онъ плаваетъ, какъ пробка.

Одинъ изъ матросовъ бросился къ веревк, но, по несчастью, Гудсонъ, услыхавъ слова Вайли, пришелъ въ неописанную ярость, и, схвативъ свой кортикъ, началъ имъ дико размахивать.

— Взять на абордажъ мой корабль? Пиратъ! кричалъ онъ громовымъ голосомъ.— Берегись, я отрублю руку первому, кто сюда ползетъ.

.И въ ту же минуту онъ перерубилъ канатъ, которымъ лодки держались за корабль.

— О, спасите его, воскликнула Элленъ Роллестонъ съ ужасомъ и сожалніемъ.

— Ставь паруса, скомандовалъ Куперъ, и черезъ нсколько секундъ маленькій ботъ понесся вслдъ за умиравшимъ чудовищемъ. Эта погоня казалась безнадежна, ибо на Прозерпин были подняты вс паруса. Но на дл оказалось, что втеръ благопріятствовалъ легкимъ судамъ, а громадный корабль, полный воды, едва могъ медленно двигаться. Черезъ нсколько минуть, лодки снова пристали съ обихъ сторонъ къ корм корабля.

Вайли подбжалъ къ борту и самымъ дружескимъ тономъ уговаривалъ Гудсона сойти къ нимъ.

— Эй, старина, воскликнулъ онъ, наконецъ, желая задть его самолюбіе.— Бери же команду лодокъ. Мы безъ тебя не управимся въ океан!

Гудсонъ теперь стоялъ, перегнувшись черезъ бортъ, пьяный до безчувствія. Онъ ничего не отвчалъ, но безсознательно махалъ одною рукою своимъ кортикомъ, другой — бутылкой, и невнятно бормоталъ:— ‘долгъ къ хозяевамъ.’

Тогда Куперъ взялъ рифы на грот ботика и приказалъ Вельчу держаться кормы корабля, насколько было безопасно. Вайли инстинктивно сдлалъ тоже, и вс три судна продолжали тихо подвигаться въ мертвой тишин.

Прошло минутъ двадцать. Раненый корабль вдругъ остановился и дрогнулъ, какъ бы пораженный смертельнымъ ударомъ. Черезъ мгновеніе онъ тихо покачнулся впередъ и ушелъ носомъ въ воду, корма же, поднявшись на воздухъ, обнаружила въ своихъ ребрахъ два разщепленныя отверзтія подъ самой ватеръ-линіей. Вельчь схватилъ Купера за плечо и, молча, указалъ ему на эти отверзтія, изъ которыхъ вода била фонтаномъ.

Чрезъ мгновеніе корма опустилась, море разверзло свою гигантскую пасть, грозный валъ набжалъ на декъ, и высокія мачты съ распущенными парусами тихо, торжественно стали опускаться въ бездну океана. Еще нсколько минутъ,— и только пнящіяся волны кружились и грохотали надъ роковой могилой славнаго корабля Прозерпины, ея драгоцннаго груза и пьянаго капитана.

Вс въ лодкахъ протянули руки, готовясь выхватить несчастнаго изъ кровожадной пучины, но кипучій водоворотъ увлекъ его на дно и даже трупъ не всплылъ надъ волнами. Одинъ громкій крикъ ужаса и сожалнія вырвался изъ души всхъ, видвшихъ эту ужасную катастрофу. Никто но произнесъ ни слова, и къ чему бы тутъ были слова? Только Куперъ, такъ рдко говорившій, воскликнулъ громовымъ голосомъ, раздавшимся, какъ похоронный звонъ надъ погибшимъ кораблемъ:

Потопили, ей Богу потопили!

ГЛАВА XII.

— Молчи! грубо воскликнулъ Вельчь.

Гэзель взглянулъ на миссъ Роллестонъ и она на него. Черезъ мгновеніе она опустила глаза, и крупныя слезы покатились по ея щекамъ.

Впродолженіи нсколькихъ минутъ оставшійся въ живыхъ экипажъ Прозерпины съ какимъ-то холоднымъ отчаяніемъ ожидавъ своей очереди погибнуть. По какъ только прошелъ первый испугъ, сердца несчастныхъ снова стали Литься надеждой, и они устремили свои глаза на далекій горизонтъ, какъ бы отыскивая тамъ, впереди, средства къ спасенію. Но на безпредльной синев океана, ничего не виднлось, а средствъ къ спасенію было только два: или пристать къ какой нибудь земл, или набжать на мимо идущій корабль. То и другое было возможно только при тихой погод, ибо при малйшей бур гибель открытыхъ, тяжело нагруженныхъ лодокъ, была неминуема. Но была ли возможность осуществить эти планы? Была, по весьма сомнительная. Ближайшая земля — острова Хуанъ-Фернандесъ — находилась въ тысяч миль отъ нихъ съ подвтренной стороны: если же предпочесть другой путь къ спасенію, то имъ слдовало пробжать миль триста или боле съ навтренной стороны, ибо Гудсонъ, не сознавая, вроятно, всей опасности течи, свернулъ Прозерпину съ большой торговой дороги, а въ океан только нсколько такихъ большихъ дорогъ и милліонъ проселочныхъ, на которыхъ трудно встртить какое нибудь судно.

Вайли, шедшій на баркас впереди, спустилъ паруса и долго колебался, который взять изъ указанныхъ нами путей, когда же ботъ поровнялся съ нимъ, онъ приказалъ Куперу держать на с. в. и идти подъ всми парусами. Самъ онъ сдлалъ тоже, и къ заходу солнца перегналъ ботъ, покрайней мр, на милю.

Между тмъ Гэзель сдлалъ чрезвычайно непріятное открытіе: оказалось, что Вельчь положилъ въ ботъ только одинъ мшокъ сухарей, окорокъ и два боченка, одинъ съ водкою, другой съ прсною водой, остальную же провизію онъ отнесъ на баркасъ, который былъ гораздо помстительне. Узнавъ объ этомъ, Гэзель сталъ рзко упрекать Вельча за его неосмотрительность, по милости которой ихъ жизнь снова зависла отъ мошенника Вайли. Вельчь отвчалъ довольно грубо, что бда невелика и что утромъ можно было взять съ баркаса провизію.

— Утрамъ! воскликнулъ Гэзель съ нетерпніемъ,— да онъ длаетъ три узла на нашихъ два. Почемъ вы знаете, что онъ не уйдетъ отъ насъ? Я увренъ, что намъ его никогда не догнать. Мы знаемъ его, и онъ это хорошо понимаетъ.

Въ эту минуту Куперъ подошелъ къ Гэзелю и, потрепавъ его по плечу, обратился къ Вельчу:

— Давай крюкъ назадъ!— и съ помощью этого крюка, а также свободнаго паруса онъ искусно устроилъ лисель на другой сторон мачты.

— О! Куперъ, Куперъ, воскликнулъ Гэзель, горячо поблагодаривъ его за эту ловкую штуку, — я бы далъ все на свт, чтобъ нашъ запасъ хлба и воды былъ здсь, а не на баркас.

Имя теперь два крыла, вмсто одного, ботикъ быстро полетлъ впередъ и вс опасенія остаться далеко позади баркаса быстро изчезли въ сердцахъ храбрыхъ моряковъ. Къ ночи, однако, набжала легкая зыбь, и отчасти скрыла горизонтъ, но у нихъ былъ хорошій фонарь и врный компасъ, и потому во всю ночь они шли, не сбиваясь ни на минуту съ пути, указаннаго лейтенантомъ.

Около полуночи, замтивъ, что стало прохладно, Гэзель, не говоря ни слова, укуталъ плэдами плечи и руки миссъ Роллостонъ.

— О! нтъ сэръ, пожалуйста, не кладите оба, сказала она.

— Неужели меня вс будутъ не слушаться! возразилъ онъ грустно.

Она уступила молча, съ такою любезною предупредительностью, что всякая тнь гнва въ немъ изчезла. Вскор въ лодк вс заснули, кром дежурныхъ.

На разсвт Гэзеля разбудилъ крикъ часового на носу:

— Баркаса не видно!

Вс съ испугомъ вскочили.

Дйствительно, на гладкой поверхности океана не виднлось ни малйшаго признака чего нибудь живого.

— Онъ такъ гналъ, что опрокинулъ лодку, воскликнули одни.

— Онъ удралъ отъ насъ! говорили другіе.

Маленькій ботъ былъ одинъ посреди безпредльнаго океана,— одинъ съ провизіей на два дня, въ разстояніи тысячи миль отъ земли и въ восьмистахъ отъ ближайшаго торговаго пути.

Гэзель, видя, что его опасенія сбылись, не произнесъ ни слова и, молча, погрузился въ горькую, отчаянную думу. Другіе же, кто бранился, кто бсновался, нкоторые даже громко плакали. Элленъ Роллестонъ была терпливе, она только подняла руки къ небу и вознесла теплую молитву къ Творцу воды и земли. Ея положеніе было самое незавидное, она, слабая, застнчивая, пугливая двушка, должна была вынести, наравн съ опытными на мор мужчинами, самыя отчаянныя опасности. Къ тому же она была одна посреди столькихъ мужчинъ, и еще одинъ изъ нихъ прямо сказалъ ей, что любитъ ее и ненавидитъ ея жениха! Стыдъ и страхъ одинаково терзали это нжное созданіе! Счастлива она была, что умла молиться!

Итакъ, имъ предстояла скачка, бшеная скачка между голодомъ и крушеніемъ въ открытомъ океан и, въ обоихъ случаяхъ, смерть безжалостно смотрла имъ въ глаза.

ГЛАВА XIII.

Въ это самое время баркасъ находился въ ста миляхъ отъ ботика съ навтренной стороны.

Дло въ томъ, что наканун Вайли былъ въ сильномъ недоумніи, какой лучше избрать путь. Онъ, какъ мы видли, ршился идти на островъ, но онъ не былъ увренъ въ безошибочности своего выбора, и съ каждой минутой все боле и боле безпокоился. Наконецъ, въ девять часовъ вечера, онъ неожиданно приказалъ измнить ходъ лодки, и къ разсвту почти очутился на томъ же самомъ мст, гд Прозерпина пошла ко дну, тогда какъ ботъ, пробжавъ всю ночь по втру, былъ теперь, по крайней мр, въ ста миляхъ съ надвтреной стороны.

Не желая, чтобы читатель подумалъ, что мы имемъ дло только съ чудовищами злобы, мы должны по справедливости оцнить этотъ поступокъ Вайли. Побуждаемый однимъ эгоизмомъ, онъ избралъ для себя тотъ путь, на которомъ могъ столкнуться съ какимъ нибудь мимошедшимъ кораблемъ. Онъ полагалъ, что случайная встрча корабля была вроятне случайнаго достиженія неизвстнаго ему острова. Но онъ не былъ убжденъ, чтобъ этотъ новый избранный имъ путь былъ лучшій и безопаснйшій. Ботикъ могъ спастись, а баркасъ погибнуть, однако онъ былъ очень радъ разстаться съ ботомъ. На немъ находился одинъ человкъ, который зналъ, что Вайли потопилъ Прозерпину, и потому ему было крайне необходимо достигнуть Лондона прежде его и получить свои дв тысячи фунтовъ, условленную плату за его гнусное преступленіе. Но чтобъ достигнуть Лондона прежде мистера Гэзеля, ему надо было во что бы то ни стало возвратиться на торную морскую дорогу. При этомъ онъ не зналъ, что пода и сухари съ ботика были переложены на его лодку, а когда онъ открылъ это на другой день около полудня, то нчто человческое зашевелилось въ его сердц и онъ воскликнулъ:— ‘Что я надлалъ! отнын я проклятъ на вки’. И въ тоже мгновеніе онъ приказалъ лодку снова поставить подъ втеръ, но матросы дико переглянулись и не тронулись съ мста, онъ видлъ, что вс его приказаніи будутъ тщетны и, тяжело вздохнувъ, впалъ въ какое-то летаргическое забытье. Очнувшись же, онъ, какъ истый морякъ, заглушилъ ромомъ свою на мгновеніе пробудившуюся совсть, пока онъ лежалъ такимъ образомъ пьяный на дн лодки, матросы, исполняя его первую команду, шли противъ втра на югъ.

Прошло пять дней, они не перемняли своего направленія, но на горизонт не показывалось ни малйшаго паруса. Потомъ настала мертвая тишь и продолжалась дня три. Они гребли теперь день и ночь, и начали сильно страдать отъ постоянной усталости и сидячаго положенія. Наконецъ, благодаря легкому занятному втру, они вышли на большую дорогу, между Сиднемъ и Валпарайзо. Но сдлавъ такимъ образомъ 330 миль къ югу, они стали замчать сильную перемну въ температур: ночи были такъ холодны, что имъ приходилось прижиматься другъ къ другу, чтобъ хоть немного отогрться.

На пятнадцатый день ихъ путешествія поднялась буря и гибель каждую минуту грозила несчастной лодк. Полумертвые отъ холода, усталости и испуга, несчастные матросы, день и ночь, откачивали воду и не спускали ни на минуту рукъ съ парусовъ. Наконецъ, въ самое отчаянное мгновеніе, въ двухъ миляхъ отъ погибавшей лодки, появился большой корабль, обрадованные матросы подняли пестрый платокъ на верхушк своей мачты, корабль замтилъ лодку и поднялъ датскій вымпелъ, но ни мало не заботясь о лодк, продолжалъ свой путь. Тогда брошенные на врную гибель несчастные огласили воздухъ громкими проклятіями. Только одинъ человкъ не промолвилъ ни слова. То былъ Вайли. Онъ только тяжело издыхалъ и, безсознательно устремляя взглядъ на бушующія волны, бормоталъ про себя:— ‘Возмездіе, возмездіе!’ Наступила ночь, ужасная ночь: со всхъ сторонъ стоялъ непроницаемый мракъ, грозныя волны съ дикимъ ревомъ разбивались о борты лодки, силъ не хватало откачивать воду, такъ быстро она прибывала, и несчастные работали по колни въ вод. Когда взошло солнце, то первые лучи освтили невдалек боровшійся съ бурею корабль. Надежда снова возродилась въ надорванныхъ сердцахъ, и, дйствительно, черезъ нсколько часовъ страдальцы благополучно перебрались изъ баркаса на палубу китоловнаго брака Марія, подъ американскимъ флагомъ.

Добрый командиръ судна, капитанъ Слокумъ, оказалъ самое теплое гостепріимство несчастнымъ, далъ имъ тотчасъ необходимую одежду, пищу и медицинскія пособія. Благодаря этимъ попеченіямъ спасенный экипажъ вскор оправился и сталъ помогать въ работ американцамъ. Эта помощь была тмъ полезне, что люди Прозерпины считались отличнйшими матросами. Капитанъ Слокумъ, видя, что его бригъ сталъ выказывать еще никогда невиданную въ немъ быстроту, предложилъ ловкимъ морякамъ перейти къ нему въ службу, на что они согласились, исключая трехъ человкъ, которые возвращались въ Англію къ своимъ семействамъ. Вайли съ готовностью выдалъ имъ на это позволеніе, и въ награду за ихъ труды даль имъ чэкъ на Вордло и комп., для полученія полнаго жалованья за все путешествіе.

Такимъ образомъ, Марія, усиливши свой экипажъ, обогнула мысъ Горнъ и благополучно достигла Буэносъ-Айреса. При вход въ Ріо де-Ла Плату, среди мрачной туманной ночи, она, однако, едва не набжала на громадный корабль, перерзавшій ей путь. Его гигантскій носъ едва не разскъ гротъ брига и прошелъ надъ самой головой Вайли, разговаривавшаго въ ту минуту съ капитанами Слокумомъ. Взглянувъ съ испугомъ на чернвшееся надъ нимъ чудовище, Вайли разсмотрлъ въ туман колоссальную женскую фигуру съ золотой лирой.

— Чуть-чуть не столкнулись! воскликнулъ Слокумъ, когда громадная черная масса благополучно миновала.

Вайли ничего не отвчалъ, но устремилъ свой взглядъ въ окружавшую темноту, какъ бы отыскивая слдъ изчезнувшаго въ туман корабля. Онъ узналъ этотъ корабль по его зеленой фигур съ лирой. То былъ Шанонъ!

Выйдя на берегъ въ Буэносъ-Айрес, Вайли прежде всего отправился къ англійскому консулу и заставилъ свой бывшій экипажъ подписать декларацію о томъ, какъ погибала Прозерпина. Документъ этотъ былъ очень искусно составленъ и факты такъ ловко подобраны, что легко могли ввести всякаго въ обманъ, кром того, прочитывая его людямъ, Вайли нкоторыя мста пропустилъ, а другія выразилъ совершенно непонятнымъ для нихъ языкомъ. Конечно, матросы охотно подтвердили то, чего они не понимали и совершенно добросовстно подписали декларацію. Посл этого Вайли съ тремя матросами переслъ на корабль, отходившій въ Ливерпуль, а остальной его экипажъ пошелъ подъ командою капитана Слокума въ Новую Англію.

Черезъ семнадцать дней успшнаго плаванья Вайли прибылъ въ Ливерпуль и, входя въ гавань, снова столкнулся съ Шанономъ. Такимъ образомъ, дважды повторилась эта встрча, словно судьба хотла успокоить его насчетъ успха его преступнаго дла. Да, Шанонъ спокойно колыхался на волнахъ Мерси, а въ его ндрахъ сохранно покоились ящики съ золотомъ, подъ ярлыками: мдь, свинецъ. Какая-то лихорадочная дрожь, пробжала по тлу Вайли при этомъ зрлищ, Шанонъ казался ему не неодушевленнымъ предметомъ, а безмолвнымъ соучастникомъ его преступленія. Однако, видъ этого корабля имлъ для него какую-то притягательную силу, и узнавъ, что поздъ желзной дороги отходилъ только черезъ нсколько часовъ, онъ возвратился въ доки и, усвшись на набережной, устремилъ глаза на Шанонъ, бросившій якорь прямо противъ него. Вскор отъ корабля отдлилась лодка и высадила на берегъ высокаго мужчину съ благородной осанкой. Поднявшись по лстниц на набережную, онъ остановился и пробормоталъ: ‘слава Богу!’

Потомъ обернувшись къ Вайли, онъ спросилъ:

— Не можете ли вы мн сказать, въ которомъ часу идетъ поздъ въ Лондонъ?

— Обыкновенный въ 7, а экстренный въ 9.

— Благодарствуйте, я конечно предпочту экстренный.

И незнакомецъ поспшно удалился.

Вайли посмотрлъ ему вслдъ, онъ смутно припоминалъ, что гд-то видлъ этого человка съ воинственной осанкой, съ курчавыми, сдыми волосами и длинными серебристыми усами, но никакъ не могъ дать себ отчета, гд и когда. Черезъ нсколько часовъ Вайли отправился въ обыкновенномъ позд, который на станціи Ругби соединился съ экстреннымъ, такъ что выходя въ Лондон съ дебаркадера, онъ снова столкнулся съ своимъ ливерпульскимъ знакомцемъ и слышалъ, какъ тотъ, садясь въ кэбъ, крикнулъ: ‘No — Россель-сквэръ! ‘

Это былъ адресъ частной квартиры Артура Вордло.

Вайли снялъ шляпу, отеръ выступившій потъ на лбу, посмотрлъ въ слдъ удалявшемуся экипажу и, крикнувъ другой кэбъ, приказалъ вести себя ‘No — Фенчурчь — стритъ!!

Это былъ адресъ конторы Вордло и сына.

ГЛАВА XIV.

Теперь перенесемъ читателя съ бурнаго океана въ уютную роскошную комнату въ Фенчурчъ-стрит. Это хозяйскій кабинетъ въ контор Вордло и сынъ — большая комната съ старинными, дубовыми стнами и такою же мебелью, громадный глобусъ, нсколько большихъ картъ на стнахъ, чертежи кораблей и небольшой столикъ съ моделями, календарями и пр. составляли все убранство комнаты. Большой, массивный, письменный столъ былъ заваленъ бумагами и письменными принадлежностями, за исключеніемъ маленькаго четвероугольнаго пространства, окруженнаго серебримою ршеткой, внутри которой лежалъ красный сафьянный футляръ съ великолпнымъ портретомъ Элленъ Роллестонъ

Не смотря на весь комфортъ этой комнаты, на все спокойствіе и мирную тишину, которыми она дышала, ея хозяинъ далеко не былъ спокоенъ. Онъ въ эту минуту боролся за свое коммерческое существованіе со всевозможными трудностями и опасностями. Вс принятыя имъ мры были очень искусны, но какъ случается съ умными людьми въ крайности, онъ, въ своихъ разсчетахь, не оставилъ времени на непредвидимыя остановки и случайности. Такъ, напримръ, онъ разсчиталъ, что Шанонъ, судя по прежнимъ своимъ путешествіямъ, долженъ былъ явиться въ такой-то день, а онъ просрочилъ дв недли, и эта просрочка была гибельна для Вордло. Онъ также разсчитывалъ получить всти о Прозерпин, но до сихъ поръ въ Лойд ничего по было извстно о ней.

Въ эту критическую минуту разразилась коммерческая паника 1860 года. Фирма Оверендъ и Гурней обанкротилась, и Вордло предчувствовалъ, что рано или поздно, во всхъ банкирскихъ конторахъ въ Лондон, вкладчики станутъ требовать обратно свои капиталы. А онъ занялъ у одного банкира 80,000 фунтовъ, у другого 33,000, и прежде прихода своихъ кораблей, не могъ уплатить и четверти этой суммы. Если же эти банкиры наравн съ другими вдругъ будутъ принуждены сдлать большія выдачи капиталовъ, а слдовательно и собрать вс свои наличныя сродства, кредитъ Вордло долженъ былъ неминуемо пасть, а это, въ ею теперешнемъ шаткомъ положеніи, для него было совершенною гибелью. До сихъ поръ ему удалось скрыть отъ отца печальное положеніе длъ съ помощью фальшивыхъ книгъ. Дйствительно, онъ поврилъ тайну только двумъ существамъ въ мір: старику Майкелю Пенфольду и портрету Элленъ Роллестонъ, но и то не вполн. Онъ не смлъ сказать открыто ни тому, ни другому, все что онъ сдлалъ, и все, что намревался сдлать. Его единственная хорошая чорта, искупавшая столько злыхъ начинаній, сіяла съ прежнимъ блескомъ. Онъ все еще любилъ Элленъ Роллестонъ той чистой, горячей, неизмнной любовью, которая положительно длала ему честь. Онъ любилъ, конечно, и деньги, но Элленъ онъ любилъ боле. Во всхъ его заботахъ и безпокойствахъ единственнымъ его утшеніемъ былъ си портретъ, видъ этого прелестнаго лица на нсколько минутъ возвышалъ его душу надъ поглощавшими сю позорными мысли мы. Часто, прежде чмъ ршиться на какое нибудь сомнительное дло, онъ безмолвно обращался къ этому портрету, и старался извинить свой поступокъ. ‘Какъ могу я рисковать своимъ счастьемъ?’ было его любимымъ извиненіемъ. Нтъ, онъ долженъ былъ во что бы то ни стало поддержать свой кредитъ, достать денегъ и не дозволить ей поплатиться за его прежнія глупости!

Однажды утромъ, въ 10 часовъ, Артуръ Вордло явился по обыкновенію въ свою контору и принялся самъ разбирать груду полученныхъ писемъ, ибо въ послднее время онъ не смлъ доврять Пенфольду, или кому нибудь другому чтеніе дловой корреспонденціи. Покончивъ съ этимъ дломъ, онъ продиктовалъ наскоро писемъ двадцать, самъ написалъ нсколько самыхъ секретныхъ, и уже подписывалъ послднее изъ нихъ, какъ услышалъ въ передней голосъ человка, съ которымъ онъ въ эту критическую минуту всего боле боялся встртиться. Онъ всталъ, подошелъ къ двери, прислушался къ разговору въ контор, и, убдясь, что роковой ударъ тотчасъ надъ нимъ разразится, вернулся къ своему столу и приготовило встртить грозившую ему погибель съ наружнымъ хладнокровіемъ.

— Мистеръ Буртеншо, произнесъ Пенфольдъ въ дверяхъ кабинета.

— Просите, отвтилъ хладнокровно Вордло.

И когда въ комнату вошелъ мистеръ Буртеншо, одинъ изъ директоровъ банкирскаго дома Морланда, онъ любезно указалъ ему на кресло, а самъ продолжилъ начатое письмо. Кончивъ его и запечатавъ, онъ небрежно произнесъ:— вы не съ дурными встями, я надюсь? Вдь Морландскій банкъ здравствуетъ, но правда ли?

— Да, отвчалъ Буртеншо, съ видимымъ замшательствомъ,— но у насъ столько требуютъ обратно капиталовъ, что мы принуждены просить васъ внести ващъ долгъ фирм,

— Восемьдесятъ тысячъ фунтовъ, сказалъ Вордло, безъ малйшаго испуга, но съ сильнымъ изумленіемъ, хотя, въ сущности, онъ не былъ нискольку изумленъ, а до смерти перепуганъ.— Вдь вы дали эти деньги подъ залогъ золота, идущаго на Прозерпин. Я ее ожидаю каждую минуту, а вроятно она уже теперь въ Ливерпул.

— Извините, сэръ, но она что-то запоздала, и страхователи сильно безпокоятся. Я уже наводилъ справки,

— Во всякомъ случа грузъ Прозерпины застрахованъ вполн, и полисы у васъ. Къ тому же одно имя Вордло все равно что наличныя деньги.

— Именамъ плохо теперь врятъ, сэръ, отвчалъ Буртеншо, покачавъ головою.— Мы не можемъ ваши векселя предложить вмсто денегъ, наши вкладчики смотрятъ съ подозрніемъ даже на билеты англійскаго банка.

Въ отвтъ на это Вордло спросилъ съ иронической улыбкой, неужели Буртеншо полагаетъ, что онъ можетъ достать восемьдесятъ тысячъ фунтовъ въ нсколько часовъ? Буртеншо спокойно возразилъ, что онъ вполн понимаетъ трудность положенія Вордло, но что долгъ, всегда долгъ, и если онъ не уплатитъ этихъ денегъ, то фирма Морландъ будетъ принуждена на время пріостановить свои платежи, объяснивъ эту….

Онъ остановился, не ршаясь окончить своей фразы, но Вордло съ горькой улыбкой поспшилъ ее досказать: — объяснивъ эту остановку въ платеж тмъ, что я не въ состояніи внести своего долга.

— Я боюсь, что мы должны будемъ дать это объясненіе.

Вордло молча всталъ, желая показать, что аудіенція кончилась, но Буртеншо не хотлъ уйти безъ ршительнаго отвта.

— Могу ли я сказать своимъ компаніонамъ, что вы дадите отвтъ?

— Да.

И пожелавъ другъ другу добраго утра, они разстались.

Вордло опустился въ кресло въ совершенномъ изнеможеніи. Разразившійся надъ нимъ ударъ велъ за собою не только его погибель, но и раскрытіе всхъ его преступныхъ дйствій. Какъ только разнесется всть о прекращеніи платежей банкирскимъ домомъ Морландъ, по причин большой потери денегъ отъ несостоятельности Вордло и К, то старикъ Вордло конечно, въ ту же минуту, явится въ Лондонъ и потребуетъ отчетъ у сына, и тогда фальшивое веденіе конторскихъ книгъ само собою раскроется. Несчастный Артуръ Вордло долго сидлъ въ какомъ-то безсильномъ столбняк, потомъ вскочилъ, надлъ шляпу и бросился къ своему стряпчему. По дорог онъ встртилъ одного знакомаго, большого сплетника, который поспшилъ ему разсказать, что въ город носится слухъ о погибели Шанона. Этого послдняго удара онъ не могъ вынести, и едва не упалъ въ обморокъ на улиц. Пріятель отвезъ его въ контору въ самомъ жалкомъ положеніи. Немного оправившись, онъ тотчасъ послалъ Пенфольда въ Лойдъ узнать, нтъ ли положительныхъ извстій о Шанон, а самъ, устремивъ глаза, полные слезъ, на портретъ Элленъ, впалъ снова въ какое-то летаргическое забытье. Надо отдать ему справедливость, что онъ въ эту минуту забылъ о всемъ на свт, кром Элленъ, вс коммерческіе продлки стушевались и вс грозившія ему бды казались ему пустячными въ сравненіи съ этимъ несчастіемъ. И, дйствительно, какая бда, какое горе можетъ сравниться съ потерей любимаго существа?..

Прошло нсколько времени, въ контор раздался голосъ, котораго посл Буртеншо Артуръ теперь боялся боле всего на свт. То былъ голосъ его отца. Въ послднее время старикъ рдко прізжалъ въ контору и потому Артуръ естественно подумалъ, что отцу все извстно.

— Здраствуй Артуръ, сказалъ старикъ входя въ кабинетъ,— я теб принесъ добрую всть.

— Добрую всть — мн? произнесъ Артуръ дрожащимъ голосомъ и сомнительно покачалъ головою.

— Э! славную всть! Шанонъ бросилъ якорь къ Мерси! Роллестоны будутъ въ Лондон въ 2 часа 30 минутъ. Вотъ его телеграмма.

Въ эту минуту вбжалъ въ комнату Пенфольдъ съ извстіемъ, что въ Лойд также получена телеграмма о прибытіи Шанона въ Ливерпуль. На минуту Артуръ Вордло былъ счастливйшій человкъ въ свт.

— Я получилъ телеграмму сегодня утромъ, продолжалъ старикъ,— вотъ что пишетъ сэръ Эдвардъ Роллестонъ: прибылъ въ Ливерпуль вчера ночью, буду въ Лондон въ 2 часа 30 минутъ.

— И ни слова отъ нея! сказалъ Артуръ.

— О! врно не было времени, при томъ дамы не любятъ телеграфа, и врно она думала, что лучше самой явиться, чмъ писать.

— Но отъ чего онъ телеграфировалъ вамъ, а не мн?

— Право не знаю, но не все ли равно. Ахъ, нтъ, погоди, я вспомнилъ: вдь было условлено, что Роллестонъ съ дочерью будетъ жить у меня въ Эльмтри. Я поду встрчать ихъ на станцію. Но, Артуръ, читалъ ты въ газетахъ, сколько торговыхъ домовъ обанкротилось и между ними много старыхъ друзей?

— Да, сэръ, отвчалъ торжественно Артуръ,— 1860 годъ будетъ долго памятенъ по своимъ раскрытіямъ коммерческой безнравственности.

— А хорошо я сдлалъ, что никогда не пускался въ спекуляціи? съ гордостью продолжалъ старикъ,— поздравляю и тебя, что ты слушался добраго совта и держался врнаго законнаго пути. Я долженъ отдать теб справедливость, Артуръ, что твои книги образецъ порядка и правильности.

Артуръ внутренне вздрогнулъ отъ этой похвалы, зная, что черезъ нсколько дней отецъ убдится, что его образцовыя книги были ни что иное, какъ ложь и обманъ. Но этотъ непріятный для него разговоръ быль скоро прерванъ Майкслсмъ Пенфольдомъ, который, войдя въ комнату, воскликнулъ радостнымъ голосомъ,

— Еще прізжій, господа! женихъ моей хозяйки Нанси Раузъ неожиданно вернулся, а она уже во сн видла, что онъ утонулъ.

— А мн какое до него дло? произнесъ Артуръ съ сердцемъ,

— Какъ! мистеръ Артуръ, онъ лейтенантъ Прозерпины.

— Кто? Вайли! Джозефъ Вайли! воскликнулъ Артуръ въ сильномъ волненіи.

— Съ Прозерпины? повторилъ старикъ Вордло,— давайте его сюда.

Артуру, по извстнымъ читателю причинамъ, конечно не хотлось, чтобы отецъ его видлъ Вайли, но длать было нечего, дюжая фигура Вайли уже показалась въ дверяхъ, и Артуръ только усплъ сдлать нснолько шаговъ къ нему на встрчу и, поздоровавшись, предупредить его взглядомъ, чтобы онъ былъ о срожень.

— Очень радъ васъ видть въ Англіи здравымъ и невредимымъ, сказалъ старикъ Вордло.

— Благодарствуйте, сэръ, на этотъ разъ была опасная игра.

— Гд вашъ корабль?

— На дн Тихаго океана, произнесъ Вайли, грустно поникнувъ головой.

— Господи! онъ погибъ?

— Да, сэръ, пошелъ ко дну, въ 1200 миляхъ, или боле отъ мыса Горна.

— А грузъ! а золото! воскликнулъ Артуръ съ поддльнымъ безпокойствомъ.

— Не спасено ни одного унція, продолжалъ Вайли, словно убитый горемъ,— погибло 160 тысячъ фунтовъ.

— Господи!

— Да, сэръ, буря слдовала за бурою и насъ знатно качало, вроятно швы расклепались и вода затопила корабль, ибо отверзтія мы никакъ не могли найти.

Произнося эти послднія слова, онъ бросилъ знаменательный взглядъ на Артура.

— Ну, все равно, какъ тамъ ни случилось, сказалъ старикъ Вордло,— дло въ томъ, вполн ли застрахованъ грузъ?

— До послдняго шиллинга.

— Хорошо сдлано, Артуръ.

— Но все же это большое несчастіе. Пройдетъ нсколько недль, прежде, чмъ страховыя преміи будутъ уплачены, а часть золота куплена на срочныя векселя.

— А остальное на чистыя деньги?

— На чистыя деньги и на товаръ.

— Такъ о чемъ же толковать? Возьми денегъ въ англійскомъ банк изъ моихъ частныхъ суммъ.

Эти простыя слова указали несчастному спекулятору путь къ спасенію, сердце его радостно забилось, но онъ не смлъ выразить всего, что чувствовалъ, боясь возбудить въ старик подозрніе. Но эта радость продолжалась недолго.

— Мистеръ Буртеншо, сэръ, произнесъ Пенфольдъ появляясь въ дверяхъ.

— Попросите его подождать, сказалъ громко Артуръ, бросивъ на Пенфольда взглядъ полный безпокойства, который добрый старикъ, не смотря на свою простоту, очень хорошо понялъ.

— Буртеншо, отъ Морланда? что ему нужно, спросилъ старикъ Вордло, насупивъ брони.

Морозъ пробжалъ по кож Артура, но онъ со всевозможнымъ спокойствіемъ отвчалъ — Буртеншо, можетъ быть, пришелъ просить, чтобъ я не длалъ съ ними баланса. Онъ меньше обыкновеннаго, но у нихъ громадный наплывъ требованій, и такъ какъ вы дозволяете мн… Ахъ, да! вы не подпишете ли чэкъ прежде, чмъ хать на желзную дорогу?

— Конечно, конечно. Я подпишу бланкъ, а ты уже выставь сумму.

Дйствительно, подписавъ бланковый чэкъ на имя Артура Вордло, старикъ посмотрлъ на часы, и объявилъ, что ему пора отправляться.

— Господи! воскликнулъ Артуръ,— а я не могу хать. Я долженъ выслушать вс подробности о погибели Прозерпины и приготовить отчетъ объ этомъ для страхователей. Что она подумаетъ обо мн? Не я первый ее встрчу.

— Я извинюсь за тебя.

— Нтъ, нтъ, не говорите ничего, вдь вы получили телеграмму — вамъ слдуетъ хать на встрчу. Но вы ее привезете сюда, батюшка? Вы не похитите ее у меня и не умчите ее въ Эльмтри.

— Нтъ, я не буду такъ жестокъ, мой милый влюбленный, сказалъ старикъ и вышелъ изъ комнаты.

Артуръ Вордло легко вздохнулъ и, подойдя къ столу, сталъ вписывать цифры въ чэку. Въ эту минуту изъ боковой двери показался Бургеншо, котораго Пенфольдъ нарочно провелъ въ особую комнату, чтобъ онъ не встртился съ старикомъ Вордло.

— Я пришелъ вамъ сказать, что мы согласны принять 50,000 фунтовъ въ счетъ общей суммы

Еслибъ это предложеніе было сдлано нсколько секундъ передъ тмъ, то Артуръ, быть можетъ, воспользоваться бы имъ, но теперь онъ предпочелъ принять торжественный тонъ.

— Я отвергаю всякія сдлки, сказалъ онъ,— мистеръ Пенфольдъ возьмите эту чэку въ англійскій банкъ и, получивъ 81,647 фунтовъ, передайте Буртеншо. Это полный капиталъ съ процентами до ныншняго дня. Или, если они пожелаютъ, то снесите имъ эти деньги въ контору и отдайте при всемъ народ. Это, быть можетъ, остановитъ наплывъ требованій ихъ вкладчиковъ.

Буртеншо разсыпался въ благодарностяхъ, но Вордло перебилъ его, сказавъ: ‘прощайте, у меня есть важныя дла, и выпроводивъ изъ комнаты Буртеншо, онъ приказалъ никого не впускать, заперъ вс двери и въ изнеможеніи опустился въ кресло.

— Слава Богу, я отъ нихъ отдлался. Ну, Вайли, разсказывай все.

— Разсказывать все! Да есть такія дла, что о нихъ и вспоминать-то страшно.

— Ну, ну, брось вс нжности и говори прямо факты. Вопервыхъ, переложилъ ли ты золото въ другіе ящики, и во-вторыхъ потопилъ ли корабль?

— Что вы, что вы, не говорите этого! промолвилъ Вайли въ пол-голоса,— и стны имютъ уши. Смотрите на дло, какъ мы, и не позволяйте себ никогда употреблять такихъ словъ. Мы полагаемъ, что швы въ корабл лопнули отъ непогоды, ибо самой течи никакъ не могли отыскать. Ужь мы качали, качали, но все тщетно. Корабль пошелъ ко дну, а мы перешли въ лодки. Но погодите, я вамъ все разскажу но порядку, дайте только смочить горло. Недаромъ же я вамъ выгадалъ 160,000 фунтовъ, рисковалъ своей жизнью и погубилъ душу.

Вордло поставилъ передъ нимъ графинъ водки, и Вайли, выпивъ стаканъ, разказалъ съ видимымъ волненіемъ все уже извстное читателямъ, начиная отъ перекладки золота въ кладовой въ Сидне и до страшнаго плаванія въ океан на утлой лодк. Въ этомъ разсказ всего боле поразило Вордло таинственное поведеніе мистера Гэзеля, который, по словамъ Вайли, былъ переодтый приказчикъ, слдомъ слдившій за нимъ еще въ Сидне.

— Хорошо, хорошо, произнесъ онъ, наконецъ:— но вдь вторая лодка съ этимъ самозванцомъ-попомъ могла также спастись, и что тогда будетъ съ нами!

— Нтъ, не бойтесь этого! отвчалъ Вайли, наливая себ еще стаканъ, — другая лодка была вдалек отъ морского пути, и къ тому же, какой-то дуракъ положилъ всю провизію къ намъ. Мысль объ этомъ не даетъ мн спать покойно. Я вамъ уже говорилъ, что на той лодк была больная молодая двушка, изъ любви къ которой явился къ намъ на корабль и самозванецъ-попъ. О! я и теперь вижу передъ собою ея блдное лицо, ея въ молитв скрещенныя руки.

— Конечно, это очень страшно, сказалъ Вордло, — но еслибъ они спаслись, то открыли бы все дло. Врь мн, все къ лучшему!

— Э! воскликнулъ Вайли, съ изумленіемъ глядя на него, — вамъ легко, сидя въ креслахъ, подвергать корабли гибели и рисковать жизнью столькихъ людей. Но еслибъ вамъ пришлось длать это своими руками, видть своими глазами, и потомъ цлыя ночи думать объ этомъ, то вы скоре отказались бы отъ всего золота на свт, чмъ приложить руку къ такому длу.

— Такъ ты не хочешь брать 2,000 фунтовъ, которыя я теб общалъ за твою маленькую услугу? сказалъ Вордло съ улыбкой.

— Нтъ, эти деньги я возьму, но за все золото Австраліи не повторю этой продлки, врьте мн, сэръ, мы получимъ наши деньги, но он не пойдутъ намъ въ прокъ. Мы потопили славный корабль и убили бдную умирающую двушку.

— Молчи, дуракъ, воскликнулъ Вордло, терпя вдругъ все свое спокойствіе, ибо за дверью послышались чьи-то шаги.

Черезъ минуту дверь отворилась и на порог показалась воинственная фигура генерала Роллестона.

Какъ нкоторыя яйца имютъ два желтка, такъ и Артуръ Вордло имлъ два сердца, при вид отца Элленъ у него забилось только одно, благороднйшее изъ нихъ. Онъ бросился къ Роллестону и съ жаромъ пожалъ ему руку.

— А Элленъ съ вами? воскликнулъ онъ, и сдлалъ два шага къ двери, думая, что она еще на лстниц.

— Нтъ, отвчалъ генералъ Роллестонъ.

— Такъ мой жестокій отецъ не сдержалъ своего слова и увезъ ее въ Эльмтри?

Въ эту минуту старикъ Вордло возвратился съ желзной дороги, не заставъ тамъ Роллестона, увидвъ генерала, онъ съ радостью бросился къ нему.

— Но гд же Элленъ? воскликнулъ Артуръ.

— Я полагаю, мн слдуетъ васъ спросить гд она, серьозно сказалъ Роллестонъ,— я телеграфировалъ, надясь, что она выдетъ ко мн на встрчу. Ну, это еще не бда, но я безпокоюсь о ея здоровь. Что съ нею мистеръ Вордло? Скажите мн всю правду.

Оба Вордло посмотрли съ изумленіемъ другъ на друга и на Роллестона.

— Тутъ какое нибудь недоразумніе, замтилъ старикъ Вордло,— мы полагали, что ваша дочь возвращается съ вами на Шанон.

— Со мной! нтъ. Она выхала три недли до меня. Разв она еще не пріхала?

— Нтъ, мы объ ней ничего не слыхали, отвчалъ старикъ Вордло.

— Да на какомъ корабл она отправилась? воскликнулъ Артуръ.

— На Прозерпин.

ГЛАВА XV.

Артуръ Вордло устремилъ на Роллестона взглядъ, полный ужаса, щеки его вытянулись, смертельная блдность покрыла лицо, и, повторивъ глухимъ голосомъ ‘на Прозерпин’, онъ взглянулъ безсмысленно на Вайли, который дрожа всмъ тломъ прислонился къ стн.

— Больная двушка, пробормоталъ Вайли, и холодный потъ выступилъ у него на лбу.

Генералъ Роллестонъ смотрлъ то на одного, то на другого съ испуганнымъ удивленіемъ, перешедшимъ вскор въ полное сознаніе, что случилось нчто страшное. Въ это мгновеніе Артуръ Вордло вздрогнулъ, лицо его судорожно исказилось, онъ съ дикимъ крикомъ ударился головой о столь, и еслибъ отецъ не подосплъ во время, то онъ грохнулся бы на полъ, какъ бездыханный трупъ. Однако, не смотря на его несчастное, безпомощное положеніе, онъ все же былъ въ памяти, судьба не хотла даровать ему блаженнаго безчувствія.

Сильно взволнованный Роллестонъ нетерпливо ждалъ и боялся объясненія. Вайли, съ опущенными глазами и поникшей головой, произнесъ было нсколько невнятныхъ словъ, но старикъ Вордло перебилъ его — Нтъ, только отецъ можетъ передать отцу такую всть! сказалъ онъ.— Мой бдный, бдный другъ…. Прозерпина… нтъ, я но въ силахъ сказать.

— Погибла въ мор! промолвилъ Вайли сквозь зубы.

При этихъ роковыхъ словахъ, лицо храбраго воина вытянулось, костлявыя руки его впились въ спинку кресла и онъ безмолвно поникъ головой. Его горе было слишкомъ велико, чтобы кто нибудь могъ ршиться разточать утшенія, безмолвіе въ комнат прерывалось только истерическими стонами несчастнаго, козни котораго обрушились на его же голову. Онъ былъ въ такомъ положеніи, что его нельзя было оставить одного, даже убитый горемъ Роллестонъ нашелъ въ своемъ сердц долю сожалнія къ тому, кто такъ горячо любилъ его погибшее дтище, и оба старика тотчасъ же отвезли домой несчастнаго молодого человка, впавшаго въ совершенное изнеможеніе.

Этотъ неожиданный упадокъ умственныхъ и физическихъ силъ соучастника его преступленія, испугалъ Вайли, и онъ ршился энергично дйствовать. Конечно, онъ глубоко сожаллъ о всемъ, что случилось, и еслибъ было возможно вернуть прошедшее, то онъ съ радостью бы отказался отъ своихъ 2000 фунтовъ, но онъ зналъ, что это немыслимо, и потому не желалъ терять тхъ денегъ, за которыя онъ продалъ свою душу. На слдующее же утро, онъ снова явился въ контору, но Вордло не было тамъ, и Пенфольдъ съ изумленіемъ объявилъ, что это случилось въ первый разъ въ пять лтъ. Пока Вайли ждалъ, въ контору являлись одинъ за другимъ страхователи Прозерпины, чтобы освдомиться дйствительно ли погибъ корабль. Ловкій Вайли разсказывалъ каждому заране приготовленную исторію о томъ, какъ швы корабля лопнули отъ сильныхъ бурь и, быстро наполнившись водою, онъ пошелъ ко дну. Почти вс спрашивали: спасенъ ли лагъ-букъ, Вайли поспшно давалъ утвердительный отвтъ, такъ какъ дйствительно книга находилась въ его карман. Нкоторые изъ постителей съ негодованіемъ жаловались на отсутствіе Вордло въ такую минуту.

— О! господа, я вамъ объясню причину, отвчалъ на это Вайли,— невста мистера Вордло была на этомъ корабл, а она ему дороже всего золота на свт. Онъ едва не сошелъ съ ума при роковой всти

Это проявленіе нжнаго чувства въ простомъ, грубомъ матрос положило конецъ всякимъ упрекамъ и уничтожило малйшую тнь подозрнія, а Майкель Пенфольдъ былъ такъ тронутъ поведеніемъ Вайли, что просилъ его създить на домъ къ мистеру Вордло, и спросить, что имъ длать, а главное уговорить его приняться поскорй за дла, такъ какъ работа лучшій бальзамъ для убитаго сердца.

Вайли отправился въ Россель-сквэръ и просилъ, чтобъ его допустили до мистера Вордло, но слуга положительно объявилъ, ‘что баринъ сильно болнъ и не принимаетъ.’ Вайли продолжалъ настаивать, наконецъ, его приняли, но не Вордло сынъ, а Вордло отецъ.

— Мой сынъ не можетъ васъ видть, сказалъ старикъ грустнымъ тономъ,— но я къ вашимъ услугамъ, что прикажете?

Вайли нсколько потерялся отъ неожиданной встрчи съ старымъ Вордло и пробормоталъ что-то о Шанон.

— Шанонъ! какое вамъ дло до Шанона? Вы вдь съ Прозерпины.

— Да, сэръ, но я, по приказанію вашего сына, нагрузилъ на Шанонъ сорокъ ящиковъ съ мдью и свинцомъ.

— Ну, такъ что же?

— Мистеръ Вбрдло особенно о нихъ заботился, а такъ какъ я ихъ нагружалъ, то чувствую себя отвтственнымъ за ихъ сохранность.

— Разв у васъ нтъ росписки капитана?

— Есть, сэръ, но она такъ пропитана соленой водою, что вы ее едва ли прочтете.

— Хорошо, я велю нашему ливерпульскому агенту присмотрть за ними и переслать ихъ въ мои кладовыя въ Фенчурчъ-стритъ.

И Вордло тотчасъ сдлалъ отмтку въ своей памятной книжк и потомъ объявилъ, что ему снова придется вести на нкоторое время дла конторы, ибо сынъ его, если и избгнетъ тяжелой горячки, то будетъ принужденъ, по совту врачей, долго не заниматься длами, чтобы избжать всякаго волненія, особенно вреднаго въ его теперешнемъ положеніи.

— Впрочемъ, я очень радъ, что вы пришли, прибавилъ старикъ,— я за вами хотлъ посылать. Мой бдный другъ уже нсколько разъ о васъ спрашивалъ. Пойдемте со мною.

И онъ повелъ Вайли въ столовую, тамъ генералъ Роллестонъ, развернувъ большую карту Тихаго океана, попросилъ лейтенанта несчастной Прозерпины указать ему именно то мсто, гд погибъ корабль. Вайли, инстинктивно избгая говорить съ генераломъ, а обращаясь прямо къ Вордло, началъ объяснять путь Прозерпины. Роллестонъ внимательно слдилъ за нимъ, водя циркулемъ по карт. Наконецъ мсто крушеніи корабля было приблизительно опредлено. Роллестонъ просилъ Вайли нарисовать ему пути обихъ лодокъ. Вайли взялъ карандашъ и начертилъ дв линіи: одна короткая, прямая, шла на с. в., другая длинная, ломаная, шла сначала паралельно съ первой, но потомъ, круто поворотивъ назадъ, направлялась прямо на ю.

— Первая линія — путь ботика, а вторая нашъ путь, сказалъ онъ.

— Зачмъ вы бросили ботъ и измнили вашъ путь? спросилъ Роллестонъ, взглянувъ на чертежъ Вайли.

— Когда мы потеряли изъ виду ботъ, то мои люди объявили, что намъ, съ нашей провизіей, нельзя достичь Хуанъ Фернандеца или Вальпарайзо и требовали выдти на торный путь кораблей, идущихъ изъ Сиднея, къ мысу Горну.

— Островъ Пасхи, я вижу, былъ не дале 1000 м. отъ Прозерпины, сказалъ Роллестонъ, размряя карту компасомъ,— отчего вы не пошли прямо на эту землю?

— У насъ не было картъ, сэръ, и я не мореходецъ, отвчалъ Вайли съ нкоторымъ волненіемъ и по прежнему обращаясь къ Вордло.

— Къ с. в, я не вижу никакой земли. Отчего же вы избрали этотъ путь?

— Я не мореходецъ, рзко отвчалъ Вайли, но тотчасъ же, измнивъ тонъ, прибавилъ:— о, сэръ! спросите моихъ людей, что мы вынесли. Я едва врю, что нахожусь теперь между вами… И никто не предложитъ мн хоть каплю водки.

Вордло налилъ ему стаканъ вина, онъ выпилъ залпомъ и удалился изъ комнаты въ самомъ мрачномъ расположеніи духа, онъ все еще съ отчаяніемъ держался за своихъ 2000 фун., но слаба была надежда когда либо получить ихъ.

По его уход, генералъ Роллестонъ сталъ ходить взадъ и впередъ по комнат, а Вордло пристально слдилъ за нимъ. Наконецъ ветеранъ остановился и, выпрямившись во весь ростъ, указалъ пальцемъ на карту.

— Я тотчасъ же отправлюсь туда, сказалъ онъ,— съ первымъ кораблемъ я поду въ Вальпарайзо, тамъ найму маленькое судно и изслдую вс мста, указанныя матросомъ, авось я найду слдъ моей бдной дочери!

— Неужели вы не можете придумать лучшаго средства, сказалъ старикъ Вордло съ нжностью, нелишенной однако легкаго упрека.

— Нтъ, не придумаю. Ахъ! да, правительство посылаетъ экспедицію для изслдованія острововъ Тихаго океана, я выпрошу себ мсто на одномъ изъ кораблей.

— Какъ! вы отправитесь на казенномъ корабл? Подъ начальствомъ другого человка! Нтъ, прибавилъ старикъ Вордло, неожиданно вставъ и подходя къ генералу,— нтъ, вы отправитесь на корабл Вордло и сына, и капитанъ будетъ подъ вашимъ распоряженіемъ. Мы недавно купили паровой тендеръ Спринбокъ, я прикажу отпустить на него продовольствія на годъ, и черезъ недлю все будетъ готово къ отходу. Вотъ вамъ моя рука.

— Вы слишкомъ добры, сэръ, воскликнулъ генералъ, тронутый этой неожиданной теплотою въ столь холодномъ человк,— вашъ сынъ опасно болнъ, а вы думаете обо мн и о моемъ гор.

— Это горе и мое, отвчалъ Вордло,— ваша дочь, вдь, должна была выдти за моего сына и онъ теперь умираетъ изъ любви къ ней. Господи! помоги ему, но боле всего, да поможетъ Господь вамъ. Намъ предстоитъ тяжелая работа, сэръ, мы должны не унывать и быть мужественными. Мы были друзья, а теперь мы братья, она наша общая дочь и сердца наши одинаково обливаются кровью.

Съ этими словами оба старика бросились другъ къ другу въ объятія и, не смотря на свое обычное хладнокровіе, расплакались, какъ женщины. Конечно, это продолжалось недолго, успокоившись, они стали основательно обсуждать вс подробности экспедиціи, которая, хотя и была очень сомнительна въ своихъ результатахъ, однакоже воскресила ихъ заглохшія надежды.

Черезъ недлю корабль Спринбокъ вышелъ изъ Ламанша и понесся по необозримымъ волнамъ океана, руководимый любовью, а не разсудкомъ, понесся въ другой отдаленный океанъ, съ безумной мыслію отыскать въ безпредльной его синев пропадшее дтище!

ГЛАВА XVI.

Возвратимся теперь къ ботику и къ его живому грузу.

Посл краткаго совщанія было ршено, что надо сдлать какъ можно боле миль пока втеръ попутный, ибо, такимъ образомъ, увеличивалась возможность столкнуться съ мимоидущимъ кораблемъ или набжать на какой нибудь островъ. Всего на лодк, кром Гэзеля и Элленъ Роллестонъ, было шесть матросовъ: Куперъ, Вельчь, Моргонъ, Принцъ, Феннеръ и Макинтошъ. Гэзель предложилъ имъ прежде всего избрать шкипера, которому вручить диктаторскую власть, особенно надъ провизіей, и указалъ на Купера, какъ на способнйшаго человка. Но матросы не понимали скрытыхъ достоинствъ молчаливаго Купера и выбрали Вельча, тотъ конечно отказался, не желая быть начальникомъ своего друга. Тогда выборъ палъ на Майкеля Моргона, которому Гэзель посовтывалъ съ разу поставить всхъ на малую порцію, т. е. выдавать не боле 2-хъ сухарей 4-хъ столовыхъ ложекъ воды въ день на каждаго, но Моргонъ былъ обыкновенный человкъ, не могъ предвидть будущаго и, кром того, любилъ пость плотно и потому выдавалъ утромъ и вечеромъ по фунту сухарей и по унціи ветчины на каждаго, а воды по кружк въ день. Потому Гэзель и, по его просьб, Элленъ Роллестонъ тотчасъ же отказались отъ своей порціи ветчины.

Такъ прошло четыре дня. Пока матросы не нуждались въ пищ, они были веселы, даже пли псни, но на шестой день Моргонъ объявилъ, что онъ можетъ давать только по одному сухарю въ день и по чайной ложк воды утромъ и вечеромъ. Эта неожиданная всть возбудила общее неудовольствіе и ропотъ. Но во всхъ тяжелыхъ испытаніяхъ и несчастіяхъ всегда у кого нибудь неожиданно высказываются великія качества, которыя дремали въ немъ, быть можетъ, невдомо и дли него самого. Такимъ человкомъ теперь явился Гэзель. Онъ уговаривалъ людей не унывать и поддерживалъ ихъ падающій духъ. Онъ подробно разсказывалъ имъ о всхъ извстныхъ кораблекрушеніяхъ, и о томъ, какъ благодаря дисциплин и самопожертвованію, несчастные спасались, въ этихъ же самыхъ моряхъ, въ утлой лодк, не смотря на голодъ и жажду, бури и болзнь. Грубые матросы слушали эти разсказы съ такимъ напряженнымъ необыкновеннымъ вниманіемъ, какого трудно было ожидать въ ихъ положеніи, а Элленъ Роллестонъ съ изумленіемъ смотрла на краснорчиваго разскащика. Да, знаніе и твердость воли выказали свое превосходство, даже среди необозримаго океана, и не только матросы, но и молодая двушка съ презрніемъ, отвергнувшая его любовь, теперь слушала съ жадностью каждое слово мужественнаго человка, она съ уваженіемъ смотрла на того, котораго презирала и ненавидла въ часы довольства.

На шестой день провизіи совершенно истощилась, не было ни корки хлба, ни капли воды, такъ что единственной пищей имъ послужила рыба, неожиданно выпавшая изъ разинутаго клюва морской птицы, въ одну минуту она была разорвана на куски и съдена сырая. На слдующее утро, втеръ совершенно спалъ, и поверхность океана стала гладка, какъ зеркало. Часто описывали вс ужасы бури, но кто можетъ описать вс ужасы штиля для несчастныхъ, голодныхъ, жаждущихъ существъ, которымъ единственную надежду на спасеніе могли подать втеръ и дождь? Великолпное, безжалостное небо было ярко-пурпурнаго цвта, а солнце горло, какъ брилліантъ, а вертикальные лучи его жгли страдальцевъ и такъ накалили лодку, что нельзя было до нея дотронуться, а необозримый океанъ представлялъ одну блестящую зеркальную поверхность, отражавшую въ себ невыносимую жару неба! Видъ этой безпредльной воды, окружавшей ихъ со всхъ сторонъ, но до которой нельзя было дотронуться ихъ спекшимся губамъ, только разжигалъ еще боле томившую ихъ жажду. Наконецъ, на восьмой день Макинтошъ не выдержалъ, зачерпнулъ воды съ моря, съ твердымъ намреніемъ испить ее.

— Остановите его! воскликнулъ Гэзель въ испуг, и товарищи съ трудомъ удержали Макинтоша, не смотря на вс его жалобы, ругательства и проклятія, отъ которыхъ миссъ Роллестонъ съ ужасомъ затыкала себ уши.

Но посреди этого шума и смятенія вдругъ раздался тихой, спокойный голосъ: ‘помолимся’. Наступило мертвое молчаніе и Гэзель вставъ на колни, произнесъ вслухъ горячую молитву, прося у Бога пищи, дождя, втра, а главное терпнія. Дикіе крики теперь замнились тихими, глубокими вздохами и вс набожно промолвили: аминь. Гэзель всталъ и обнялъ однимъ взглядомъ всхъ товарищей, лица ихъ выражали отчаянную агонію, до которой только могутъ довести человка физическія страданія, онъ съ ужасомъ отвернулся и устремилъ глаза на горизонтъ, но тамъ не виднлось ни малйшаго облака, ни даже тни тумана.

— Мы съ ума сошли! воскликнулъ онъ,— умирать отъ жажды, когда вокругъ насъ вода!

И подстрекаемый крайностью съ одной стороны, и своимъ изобртательнымъ геніемъ съ другой, Гэзель вскор, къ всеобщему удивленію, смастерилъ искусный снарядъ для перегонки воды, онъ взялъ бутылку, наполнилъ ее соленой водой приловчилъ къ горлышку спасительную куртку миссъ Роллестонъ, которая сквозь мдную трубку наполнялась воздухомъ. Потомъ развелъ огонь, и, повсивъ надъ пламенемъ бутылку, съ торжествомъ сталъ объяснять изумленнымъ матросамъ, какъ изъ кипвшей воды отдлялся паръ, наполнявшій куртку, и какъ потомъ этотъ пиръ осаждался крупными каплями чистйшей прсной воды. Дикіе крики: ура! привтствовали ловкаго изобртателя. Но всякое новое открытіе почти всегда сопровождается неудачей или несчастіемъ. Бутылка неожиданно лопнула съ громкимъ трескомъ, въ ту самую минуту, какъ вода вся испарилась и бутылка оставалась пустою. Общее отчаяніе не имло границъ, но Гэзель и тутъ не потерялся. Блдный, разочарованный, онъ однако спокойно потребовалъ наперстокъ у миссъ Роллестонъ и, опрокинувъ надъ нимъ куртку, выцдилъ изъ нея чистйшей воды по два наперстка на каждаго несчастнаго. Даже это ничтожное количество влаги, было блаженной отрадой для ихъ изсохшаго горла и распухшаго языка.

Въ слдующіе два дня голодъ сталъ пересиливать даже самую жажду, и страдальцы не могли уже безмолвно переносить своихъ мученій. Миссъ Роллестонъ тихо стонала, а матросы оглашали воздухъ громкими воплями, ругательствами и проклятіями. Ко всмъ ихъ страданіямъ теперь еще присоединились и танталовы муки: они проходили черезъ коралловые рифы, мелькавшіе на значительной глубин, вода была такъ прозрачна, что они ясно видли несмтное полчище мелкихъ рыбъ, на которыхъ, отъ времени до времени, нападали акулы и пожирали ихъ въ громадномъ количеств. Несчастные все это видли, но не могли воспользоваться ни одной рыбкою. А безжалостное солнце продолжало жечь ихъ изнуренныя тла, Гэзель совтывалъ смачивать водой одежду, но матросы никакъ не хотли слдовать спасительному примру самого Гэзеля и миссъ Роллестонъ. Наконецъ голодъ дошелъ до того, что они съли всю гомеопатическую аптечку миссъ Роллестонъ и даже пергаментный переплетъ ея Библіи.

Бдная Элленъ совсмъ изнемогала, какъ однажды ночью, чья-то рука прикоснулась къ ея плечу и нжный голосъ произнесъ:— ‘Шш, ни слова, я вамъ принесъ кое-что’. И въ туже минуту что-то сладкое, ароматичное прикоснулось къ ея губамъ, она открыла ротъ: это было варенье. Никогда варенье не казалось ей такого божественною пищею, какъ теперь, но не смотря на минутное облегченіе ея страданій, она со слезами промолвила:— О, какая я низкая.

— Да вдь оно ваше, отвчалъ Гэзель стараясь успокоить ее,— я взялъ его изъ вашей каюты нарочно для васъ.

— Нтъ, возьмите вы хоть глотокъ, а то я скоре умру, чмъ буду сть одна.

— Нечего меня пугать, миссъ Роллестонъ, я очень, очень голоденъ. Но если я возьму ложку варенья, то надо будетъ раздлить его со всми. Помогите мн лучше распороть спасительную куртку, въ ней должно быть осталось нсколько капель воды и мы ихъ высосемъ вдвоемъ.

Элленъ взглянула на него съ какимъ-то восторженнымъ изумленіемъ, странная любовь его, которая въ минуты ея довольства только оскорбляла ее, теперь возбуждала ея уваженіе. Они распороли куртку и найденныя въ ней капли воды нсколько оживили ихъ упадавшія силы.

Наступившій день былъ страшне всхъ предъидущихъ. Несчастные жертвы голода и жажды доходили до безумія отъ невыносимыхъ страданій. Крики, вопли, стоны, молитвы и проклятія, раздававшіеся на этой одинокой лодк, напоминали самыя страшныя сцены на пол битвы или въ больниц во время опасныхъ операцій. Около полудня, матросы вс собрались въ кучу, и Гэзель, пользуясь этимъ, подошелъ къ миссъ Роллестонъ и спросилъ ее въ пол-голоса: иметъ ли онъ право скрывать доле варенье отъ товарищей, такъ какъ на каждаго хватило бы по ложк.

— Нтъ, отвчала Элленъ,— раздлите между ними. О! еслибъ я только имла подл себя какую нибудь женщину, съ которою я могла бы плакать, молиться и умереть, ибо умереть мы должны.

— Я этому не хочу врить, отвчалъ Гэзель съ хладнокровнымъ мужествомъ,— люди могутъ очень долго жить почти безъ пищи, а женщины, слава богу, переносятъ лишеніе еще лучше мужчинъ.

— Мн жить недолго, сэръ, промолвила Элленъ,— посмотрите на нихъ.

— Что вы хотите сказать?

— Эти люди хотятъ меня убить.

Гэзель съ ужасомъ взглянулъ на нее и ему показалось, что она сошла съ ума. Но нтъ, ея спокойные, какъ всегда, хотя мутные и впавшіе глаза, блестли мужествомъ, умомъ и терпніемъ.

— Не смотрите на меня такъ съ такимъ недоумніемъ, а лучше взгляните внимательно на нихъ, сказала Элленъ, — и вы увидите, что они хотятъ меня убить.

Гэзель оглянулся, онъ увидлъ, что нкоторые изъ матросовъ какъ-то страшно глядли на него и на Элленъ. Въ глазахъ ихъ произошла странная перемна: зрачки казалось уменьшились, а блки выросли, однимъ словомъ признакъ человчества въ нихъ исчезъ, и въ дикомъ блеск этихъ глазъ виднлось одно только животное, кровожадное животное, разъяренное голодомъ. Гэзель вздрогнулъ, что было ему длать? Онъ былъ одинъ, ихъ шестеро. У нихъ у всхъ были охотничьи ножи, а у него лишь перочинный. Но понимая, что нужне всего было узнать ихъ намреніе, онъ смло подошелъ къ нимъ и спокойно спросилъ:— Ну, друзья, въ чемъ дло?

Разговоръ тотчасъ замолкъ и вс опустили глаза въ землю, но, очевидно, не отъ стыда. Въ подобныя, страшныя минуты, человческія чувства бываютъ особенно напряжены, и Гэзель мгновенно созналъ, по ихъ взглядамъ, что Моргонъ, Принцъ и Макинтошъ были прямо враждебны ему, а Вельчь и Куперъ, онъ надялся, еще сохранили къ нему свою пріязнь.

— Сэръ, сказалъ Меннеръ учтиво, но рзко,— мы ршили, что одинъ изъ насъ долженъ умереть, ради остальныхъ, и мы вс, мужчины и женщина, бросимъ жребій. Это будетъ справедливо, но такъ ли Самъ?

— Да, справедливо, но жестоко, отвчалъ Куперъ.

— Еще жесточе, чтобъ семеро умерли за одного, произнесъ Макинтошъ.

Тщетно Гэзель старался доказать имъ, что оми задумали ужасное преступленіе, результаты котораго будутъ для нихъ самые роковые, все его краснорчіе не повело ни къ чему. Его слушали въ совершенномъ безмолвіи. Онъ постоялъ съ минуту, потомъ обернулся и, возвратясь къ миссъ Роллестонъ, слъ прямо противъ нея.

— Ну, сказала она, съ сверх-естественнымъ спокойствіемъ.

— Вы ошибаетесь, сказалъ онъ.

— Такъ зачмъ же вы сли между ними и мной? Нтъ, я хорошо вяжу, что они меня избрали своею жертвой. Но чтожь такое? мы вс должны умереть, и тотъ всхъ счастливе, кто умретъ первый, не запятнавъ себя такимъ преступленіемъ. Я вдь слышала, сэръ, каждое ваше слово.

Гэзель бросилъ на нее печальный взглядъ и отъ отчаянья и истощенія силъ задрожалъ всмъ тломъ и залился слезами. Элленъ взглянула на него съ спокойнымъ нжнымъ сожалніемъ, и на минуту терпливая твердость женщины восторжествовала надъ мужествомъ храбраго человка.

Наступила ночь и Гэзель впервые потребовалъ себ и миссъ Роллестонъ дв порціи рому. Потомъ онъ заставилъ ее раздлить съ нимъ оставшееся варенье, ибо теперь пришло время когда надо было собрать вс свои силы, на случай нападенія матросовъ, которые теперь стали еще страшне, напившись до пьяна ромомъ, отпущеннымъ Нортономъ безъ мры. Гэзель всю ночь не спускалъ съ нихъ глазъ и держалъ на готов руль, чтобы при первой необходимости вырвать его и дйствовать имъ, какъ оружіемъ. Крикъ, шумъ, вопли, проклятія все усиливались въ этой несчастной лодк, только Куперъ и Вельчь молча сидли у мачты.

Наконецъ, около восьми часовъ утра, Элленъ Роллестонъ очнулась отъ непродолжительнаго сна и съ восторгомъ воскликнули:— о, мистеръ Гэзель! какой я видла сонъ. Мн казалось, что на наружной сторон лодки было много пищи.

Не успла она произнести этихъ словъ, какъ трое матросовъ съ дико-блестящими взорами и поднятыми ножами бросились къ корм.

— Вельчь, Куперъ? разв вы допустите оту рзню, воскликнулъ Гэзель, вскочивъ на ноги. Куперъ протянулъ руку, но не усплъ удержать Макинтоша, а Моргонъ, котораго онъ схватилъ за плечо, быстро обернулся и вонзилъ въ него свой ножъ. Куперъ грохнулся съ пронзительнымъ стономъ, а Вельчь въ туже секунду разскъ горло Моргону, но, получивъ въ свою очередь тяжелый ударъ отъ Принца, схватилъ того за грудь и они оба повалились на дно лодки. Между тмъ Гэзель нанесъ рулемъ такой ударъ Макинтошу въ лицо, что тотъ отскочилъ на нсколько шаговъ, но, сдлавъ это усиліе, Гэзель поскользнулся и упалъ навзничъ, Макинтошъ же, тотчасъ оправившись, вскочилъ на корму и поднялъ свой ножъ надъ несчастной молодой двушкой. Гэзель приподнялся и изъ всей силы ударилъ его рулемъ по ног, бдная же Элленъ съежилась и простерла руки къ убійц съ безмолвной мольбой.

Въ эту минуту неожиданная зыбь быстро пробжала по океану и незамеченная несчастными, занятыми своимъ кровавымъ дломъ, страшно покачнула лодку, Макинтошъ потерялъ равновсіе, и стремглавъ полетлъ въ воду, не только онъ, но и вс погибли бы, еслибъ Куперъ, быстро вскочивъ на ноги, не разрзалъ ножемъ парусъ, тогда лодка, хотя и сильно захлебнувшая воды, оправилась, и тихо пошла по втру. Между тмъ Макинтошъ всплылъ въ нсколькихъ шагахъ отъ кормы, и Гэзель хотлъ уже его вытащить, требуя отъ него только честнаго слова, что онъ никогда боле не прибгнетъ къ насилію, какъ вдругъ несчастный изчезъ съ необыкновенной быстротой, вода запнилась, закружилась, кровь показалась на поверхности, и черезъ секунду вынырнула изъ глубины огромная акула, начавшая кружиться вокругъ лодки, ожидая слдующей жертвы, ко всему ужасу этой дикой, страшной сцены, еще прибавилось печальное зрлище Принца и Вельча, которые, кончивъ свою драку, теперь лизали кровь изъ своихъ ранъ, чтобы утолить хоть нсколько нестерпимую жажду. Наконецъ единственный, уцлвшій матросъ Феннеръ былъ до того пьянъ, что сталъ громко распвать неприличныя псни, и, вмсто того, чтобы слушать приказанія Купера, онъ, какъ безумный, метался во вс стороны, крича, что онъ видитъ великолпные источники и роскошные пиры. Наконецъ, воскликнувъ съ дикимъ восторгомъ: ой братцы! какой славный зеленый лугъ, покатаюсь ка я въ трав — онъ съ одного размаха прыгнулъ въ воду, о его боле никто не видалъ.

Потерявъ такимъ образомъ послдняго человка, который могъ помочь въ управленіи лодкой, Куперъ обратился къ Гэзелю, но тотъ объявилъ, что онъ могъ только сидть у руля, ибо правая рука у него совсмъ отнялась.

— Я сдлаю все, что вы мн скажете мистеръ Куперъ, произнесла Элленъ, своимъ серебристымъ голоскомъ.

— Дай Богъ вамъ долгой жизни, миссъ, промолвилъ раненый матросъ, и тотчасъ же, въ нсколькихъ словахъ, объяснилъ, какъ управлять парусомъ. Она тогда заняла мсто у мачты и съ небольшой помощью Гэзеля, управляла всей лодкой.

Судьба однако, повидимому, сжалилась надъ несчастными. Нагнувшись зачмъ-то черезъ бортъ лодки Гэзель вдругъ увидалъ что-то странное, прилипшее снаружи ея. Онъ обратилъ на это общее вниманіе и вскор было вытащено множество моллюсковъ, сотнями приставшихъ къ лодк во время тиши. Они тотчасъ же были съдены съ жадностью и Принцъ особенно такъ много ихъ уничтожилъ, что даже побагровлъ въ лиц и съ трудомъ сталъ переводить духъ. Между тмъ на горизонт сначала показалось облачко, потомъ оно стало рости, рости, образовалась туча и вскор заволокло все небо. Около захода солнца вдругъ похолодло и пошелъ дождь, прежде мелкій, а наконецъ проливной. Съ дикими криками радости, несчастные простирали руки къ небу, открывали рты, выставляли вс имвшіеся у нихъ сосуды, и спустивъ парусъ сдлали изъ него большой резервуаръ, они даже сосали свое платье и руки, на которыя падала живительная влага. Вдоволь утоливъ свою жажду, они возблагодарили Бога, и, снова поставивъ маленькій парусъ, пошли дале съ возродившейся надеждой на спасеніе.

Однако ночью опять ихъ постила смерть, Принцъ былъ найденъ мертвымъ, по всей вроятности онъ палъ жертвой не ранъ, которые были очень незначительны, но своей жадности. Это грустное зрлище особенно поразило миссъ Роллестонъ и Гэзеля, которые, нсколько оправившись отъ физическихъ страданій, стали тмъ живе чувствовать свое ужасное положеніе въ этой кровью забрызганной лодк, на дн которой валялись два бездыханные трупа и два тяжело-раненыхъ человка. Гэзель предложилъ прежде всего похоронить умершихъ, что и было тотчасъ исполнено. Онъ самъ надъ ними совершилъ обрядъ отпванья, и потомъ ихъ безмолвно опустили въ море. Теперь очередь была за Куперомъ, ибо хотя онъ былъ еще живъ, и даже по прежнему исполнилъ должность шкипера, но по быстрому упадку его силъ можно было судить, что его рана смертельна. Онъ большую часть времени лежалъ въ забытьи, но, очнувшись, требовалъ, чтобъ ему передавали подробно положеніе лодки, и двумя, тремя словами отдавалъ нужныя приказанія. Когда же сказали, что путь лежитъ мимо многочисленныхъ морскихъ растеній, то онъ попросилъ, чтобъ ему сорвали и показали ихъ.

— Не унывайте, сэръ, сказалъ онъ Гэзелю, внимательно разсмотрвъ эти растенія,— мы въ ста миляхъ отъ земли. Я же, прибавилъ онъ, посл минутнаго молчанія,— иду въ другую гавань.

Часовъ въ пять или шесть вечера Вельчь со слезами на глазахъ позвалъ Гэзеля и Элленъ къ Куперу. Минута смерти была близка и, сознавая это, онъ попросилъ перо и чернила.

— Вотъ карандашъ, воскликнула Элленъ, — онъ врно хочетъ написать свое завщаніе.— Потомъ поискавъ и не найдя бумаги, она подала свой молитвенникъ, въ которомъ въ начал и въ конц было по дв чистыхъ страницы.

— Пишите, сказалъ умирающій съ той необыкновенной энергіею, которая часто предшествуетъ разставанью души съ тломъ:

‘Я, Самуель Куперъ, искусный морякъ, нын подымаю якорь и плыву къ моему Создателю. Итакъ я говорю правду. Корабль Прозерпина погубленъ нарочно. Людямъ отпускалось водки боле чмъ было условлено. Лейтенантъ всегда опаивалъ капитана ромомъ. За два дня до того, какъ открылась течь, лейтенантъ приказалъ приготовить баркасъ. Когда Прозерпина пошла ко дну, то я и мой товарищъ Томъ Вельчь были въ лодк у самой ея кормы. Мы видли въ этой корм два пробуравленныя отверзтія въ два дюйма въ діаметр. Эти два отверзтія были сдланы извнутри, ибо зарубины тopчали наружу. Прозерпина была хорошій корабль и не встрчала въ этомъ путешествіи непогодъ, которыя могли бы повредить ей. Джо Вайли потопилъ корабль и погубилъ всхъ бывшихъ на немъ. Да будетъ онъ проклятъ’!

Гэзель былъ пораженъ этими послдними словами, хотя онъ зналъ, что моряки употребляли подобныя выраженія безъ всякаго злого намренья, но все же, въ качеств священника, онъ не хотлъ дозволить, чтобъ это были послднія слова Купера.

— Да, сказалъ онъ съ жаромъ,— но вы, мой бдный другъ, вдь прощаете всмъ вашимъ врагамъ, не правда ли? Мы вс нуждаемся въ прощеніи.

— Это правда, сэръ.

— Такъ вы прощаете этому Вайли?

— О! Господи, да, едва слышно промолвилъ Куперъ,— я прощаю ему, скотин… Да будетъ онъ проклятъ!

Произнеся съ усиліемъ эти слова, Куперъ впалъ въ забытье, и только часа черезъ два снова заговорилъ, но обращаясь лишь къ Вольчу: ‘Товарищъ, сказалъ онъ отрывистымъ, тихимъ голосомъ, — мы съ тобою вмст должны пойти въ эту новую крейсировку. Я выхожу первый изъ порта, но дождусь тебя вн гавани… ибо я люблю тебя, Томъ, прибавилъ онъ съ неизъяснимой нжностью.

Эти полныя чувствъ слова, были послднія, которыя произнесъ на земл этотъ грубый, молчаливый матросъ, представлявшій такой рдкій примръ чисто-античной, врной, искренней и неизмнной дружбы. Смерть его была чистосердечно оплакана, какъ онъ вполн того заслуживалъ. Гэзель и Элленъ Роллестонъ, жизнь которыхъ онъ спасъ цною своей собственной, громко зарыдали, убдившись, что его боле не стало. Но глаза его товарища Вельча оставались сухи. Когда все было кончено, онъ обернулся къ присутствующимъ и торжественно сказалъ: ‘Благодарствуйте, сэръ, благодарствуйте, миссъ’. Потомъ онъ накрылъ тло своего друга, свободнымъ парусомъ, и спокойно легъ на дорогія для него останки.

Долго оставался въ этомъ положеніи Вельчь, и только на слдующій вечеръ Гэзель ршился его обезпокоить и предложить отпть его друга по обряду ихъ церкви. Но Вельчь положительно воспротивился, говоря, что онъ не позволитъ похоронить Сама въ мор, ибо онъ никогда съ нимъ не разстанется и хочетъ лежать въ одной земл. ‘Онъ сказалъ, что будетъ меня ждать вн гавани, прибавилъ Вельчь, и я чувствую, что скоро за нимъ послдую. Принцъ, мн много крови повыпустилъ. Къ тому же онъ сказалъ, что земля во ста миляхъ, а онъ никогда не лгалъ, значитъ завтра или посл завтра вы выйдете на землю и тамъ похороните насъ обоихъ.

Чтожъ было длать Гэзелю? Разсудку иногда совстно противорчить сердцу холодными доводами, а потому Гэзель сказалъ, что земли нигд не видно, и вроятно они, сбившись съ пути, теперь находятся въ самой средин Тихаго океана. Вельчь ничего не отвчалъ, лишь бросилъ на него взглядъ добродушнаго презрнія. Этотъ пасторъ вздумалъ противорчить и кому же? Саму Куперу!

Между тмъ въ эти оба дня пища какъ бы сама давалась имъ въ руки, сначала они изловили молодую черепаху, заснувшую на вод, потомъ Гэзель нарвалъ морскихъ растеній и, сваривъ ихъ, приготовилъ превкусное кушанье въ род шпината. Наконецъ, одна утка, изъ мимо летвшей стаи опустилась на мачту, какъ бы не имя силы летть дале, и эта новая пища была особенно пріятна для Элленъ Роллестонъ, такъ какъ она не могла пересилить свое отвращеніе и сть черепаху. Пища стала попадаться имъ во множеств, такъ что разъ они могли исполнить капризъ своей спутницы, просившей отпустить птичку, не убивая ее. Это желаніе Элленъ было исполнено.

— Это хорошо, сказалъ Гэзель, съ нкоторымъ усиліемъ,— наши страданія должны внушать намъ жалость къ другимъ, и эта бдная птица, такъ же какъ, мы и потеряна посреди океана. Это береговая птица, а не морская.

— Почемъ вы знаете? спросила Элленъ.

— Морскія птицы имютъ лапы съ перепонками для плаванія.

Отдохнувъ немного на мачт, птица полетла на с. з. Элленъ, съ вдохновеннымъ инстинктомъ ея пола, тотчасъ-же измняла ходъ лодки и послдовала за птицей. Передъ самымъ закатомъ солнца, она объявила, что видитъ на горизонт что-то въ род волосинки. Гэзель посмотрлъ, но ничего не могъ разобрать. Чрезъ нсколько минутъ, предметъ этотъ сталъ рости, сначала принялъ видъ мачты, а наконецъ въ глазахъ ихъ всхъ, посреди необозримой равнины Тихаго океана, появилось дерево — высокая одинокая пальма.

— О! поставимъ вс паруса и полетимъ по направленію къ дереву! воскликнула Элленъ, благодаря небо, что они оказали состраданіе птиц, безъ которой они никогда не вышли бы на этотъ спасительный путь.

Но Вельчь воспротивился этому намренію.

— Завтра вы увидите островъ съ подвтренной стороны, сказалъ онъ,— и тогда можете отыскать хорошую стоянку.

Гэзель и Элленъ повиновались Вельчу, и дйствительно, на другое утро, они увидли островъ въ недалекомъ разстояніи съ подвтренной стороны. Они крикнули: Ура! и бросились на колни въ безмолвной благодарности къ небу. Вельчь только улыбнулся и посовтовалъ обогнуть островъ, чтобы пристать съ другой стороны, ибо съ западной было много опасныхъ рифовъ, вокругъ которыхъ морскіе валы грозно грохотали. Миновавъ, такимъ образомъ, западный и восточный берега, они достигли свернаго, гд вода была гораздо тише, а воздухъ теплый и полный благоуханія. Держась на милю отъ берега, они все шли дале, отыскивая удобное мсто, чтобъ пристать. Длинный, непрерываемый рядъ утесовъ, теперь замнился волнистымъ берегомъ, усяннымъ рифами, потомъ, мили черезъ дв, берегъ сталъ далеко выдаваться въ море, изрзанный мелкими заливами и переливами, онъ составлялъ цлую систему безчисленныхъ островковъ, полускрытыхъ подъ роскошной зеленью громадныхъ густыхъ лсовъ. Наконецъ она поровнялись съ широкимъ утесомъ неправильной формы, въ одной изъ впадинъ котораго былъ источникъ чистйшей хрустальной воды. Съ восторгомъ смотрли несчастные жаждущіе на этотъ эдемъ, они горли нетерпніемъ омочить свои запекшіяся губы, разстрескавшіяся руки въ живительную влагу, но черезъ минуту вниманіе ихъ было отвлечено еще боле удивительною сценою. Утесъ, съ его серебристымъ источникомъ, былъ дйствительно вратами рая. Обогнувъ его, они неожиданно вошли въ глубокій, защищенный съ трехъ сторонъ заливъ съ отлогими песчаными берегами, усыпанными миріадами птицъ всевозможныхъ цвтовъ и оттнковъ. Эти блестящія на солнц, песчаныя полосы, окаймлялись съ одной стороны голубою, зеркальною поверхностью моря, съ другой нжными изумрудными отливами роскошной зелени. А надъ этимъ блаженнымъ раемъ стояло въ воздух ароматное благоуханіе тропическихъ растеній

Даже Вельчь приподнялся въ лодк и, улыбнувшись восхитительному зрлищу, воскликнулъ:— ‘Вотъ благодатная гавань! Спускай паруса и приставай на веслахъ.’

ГЛАВА XVII.

Пройдя еще съ милю вдоль залива, они бросили наконецъ весла, задвавшія за дно, и лодка тихо, спокойно врзалась носомъ въ крупный блестящій песокъ. Черезъ мгновеніе Гэзель и миссъ Роллестонъ вышли на берегъ. Счастье ихъ было неописанное, но никогда море не выбрасывало на этотъ чудный, волшебный островъ такихъ ужасныхъ призраковъ. Они казались не умирающими отъ голода и усталости, но просто мертвецами, вышедшими изъ могилъ. Всякій изъ насъ, встртившійся съ ними въ эту минуту, отшатнулся бы отъ нихъ, съ ужасомъ, но миріады птицъ этого двственнаго острова, съ своей стороны, не выражали никакого испуга, и спокойно давали дорогу незнакомымъ имъ существамъ, отходя на нсколько шаговъ и въ сторону, но вовсе не думая улетать. Даже Вельчь поддался общему увлеченію — и, съ помощью Гэзеля, перебрался на берегъ, но усвшись тамъ, онъ не сталъ разсматривать чудной картины, открывавшейся передъ нимъ, а устремилъ свои взоры на лодку, колыхавшуюся невдалек съ драгоцннымъ для него грузомъ.

Оставя Вельча и миссъ Роллестонъ, Гэзель отправился немедленно на рекогносцировку. Западный возвышенный берегъ бухты представлялъ сплошную скалу, покрытую кустарникомъ, представлявшимъ непроходимую чащу. Но углубляясь въ него, Гэзель пошелъ вдоль берега и вскор очутился на великолпной зеленой полян, волнисто опускавшейся къ бухт. Черезъ эту поляну протекала небольшая рчка, которая, неожиданно повернувъ къ морю, перерзала путь Гэзелю, онъ остановился, передъ нимъ стояли четыре толстыхъ тнистыхъ дерева, а на другомъ берегу цлая купа гигантскихъ пальмъ омывала свои корни въ водахъ потока, одинъ изъ этихъ гигантовъ, подмытый водою и повергнутый на землю, составлялъ какъ бы мостъ съ одного берега на другой, эти деревья-колонны стояли такъ далеко другъ отъ друга, что, сквозь образовавшіяся между ними отверстія, глазъ Гэзеля могъ проникнуть на далекое разстояніе, нигд не видно было ни травы, ни кустарниковъ, ни тростника подъ ихъ широкой тнью. Гэзель тотчасъ назвалъ это мсто именемъ Элленъ, и избралъ его для будущаго пребыванія миссъ Роллестонъ. Потомъ, прослдивъ рку до ея устья, онъ вернулся къ Вельчу и напомнилъ ему, что имъ слдовало прежде всего исполнить грустную обязанность.

— Вы правы, сэръ, сказалъ Вельчь,— вы очень добры, что позволили мн распорядиться съ нимъ по своему. Бдный Самъ!

— Я нашелъ для него хорошее мсто, отвчалъ Гэзель и, свъ вмст съ Вельчемъ въ лодку, онъ направился къ западному берегу, и тамъ, съ помощью заступа и дерева, найденнаго на мст, они устроили могилу для Купера. Перенеся его туда изъ лодки, Гэзель наизусть произнесъ англиканскую службу отпванія, Вельчь, своимъ грубымъ, но искреннимъ голосомъ повторялъ каждое слово, вскор къ торжественнымъ, мужественнымъ ихъ голосамъ присоединился и серебристый голосъ Элленъ Роллестонъ, которая принесла изъ лсу цлую кучу ароматическихъ листьевъ и пахучей коры, для украшенія послдняго ложа человка, спасшаго ей жизнь.

Когда печальная церемонія была кончена и могила храбраго моряка засыпана, Гэзель подумалъ о другомъ предстоявшемъ ему дл, именно о пріисканіи крова для молодой нжной двушки и больного человка, которыхъ судьба вврила его попеченію.

Онъ прямо проводъ ихъ къ избранному имъ мсту будущаго жилища, на берегу рки у четырехъ деревьевъ, и, по совту Вельча, принялся тотчасъ же устраивать вокругъ этихъ деревьевъ палатку изъ ненужныхъ парусовъ. Вельчь и миссъ Роллестонъ такъ усердно ему помогали, что онъ вскор возложилъ на нихъ всю эту работу, а самъ нарубилъ дровъ и развелъ огонь дли просушки земли и приготовленія кушанья.

— Теперь мн надо пойти на фуражировку, сказалъ онъ,— чего бы вы желали пость?

— Я бы желала большой кокосовый орхъ, если вы можете найти его, отвчала Элленъ съ улыбкой, твердо увренная, что никакой другой пищи не было на остров.

— А я хочу капусты, сказалъ Вельчь ршительнымъ тономъ.— Достаньте мн свжей капусты, прямо съ дерева.

— Капусты съ дерева! что онъ бредитъ, промолвила миссъ Роллестонъ, въ испуг взглянувъ на Гэзеля.

— Нтъ отвчалъ Гэзель, — онъ только повторяетъ басню, сложенную давно моряками о томъ, что въ этихъ моряхъ есть деревья, на которыхъ ростетъ капуста. Но въ сущности, это просто еще непоспвшій плодъ одной изъ породъ пальмы.

— Какая пальма! чортъ возьми! воскликнулъ Вельчь, и между обоими друзьями возникъ жаркій споръ, который Элленъ поспшила прервать съ обычнымъ своимъ здравымъ смысломъ.

— Можете ли вы, мистеръ Гэзель, сказала она, — достать то, чего проситъ нашъ бдный другъ?

— Это очень возможно, отвчалъ Гэзель.

— Такъ прежде всего достаньте это нчто. Я его сварю, а мистеръ Вельчь състъ, а тамъ будетъ уже время поспорить и о названіи.

Гэзель повиновался и черезъ нсколько времени принесъ провизію, состоявшую изъ двухъ кокосовыхъ орховъ, нсколькихъ лимоновъ, земляной черепахи, трехъ большихъ морскихъ раковъ, какую-то рыбу и просимыхъ Вельчемъ плодовъ, дйствительно походившихъ съ виду на капустную кочерыжку, только длинне и бле ея. Эти блестящіе результаты его фуражировки были встрчены съ восторгомъ, только черепаха возбудила отвращеніе въ Элленъ. Тщетно Гэзель уврялъ ее, что это была самая вкусная пища.

— Можетъ ли быть вкусна подобная гадина? пожалуйста бросьте ее.

— Царица острова даруетъ теб жизнь, сказалъ торжественно Гэзель, и положилъ на землю черепаху, которая очень медленно удалилась.

Пока варились раки, рыба и зелень, Гэзель приготовилъ приборы: вмсто тарелокъ служили большіе листья и плоскія раковины, а вилки изображались деревянными палочками. Онъ принесъ вс находившіеся въ лодк ковры и циновки, и они изобразили собою стулья и диваны. Когда все было готово, Гэзель торжественно объявилъ, что ужинъ поданъ. Вс ли съ удивительнымъ апетитомъ, особенно поправилась зелень, походившая вкусомъ, отчасти на капусту, отчасти на кокосовый орхъ.

Посл ужина Гэзель принялся оканчивать жилище Элленъ. Съ помощью Вельча онъ обтянулъ деревья со всхъ сторонъ парусиной и широкими пальмовыми втвями, такъ что образовалась великолпная палатка. Окончивъ работу, они поспшно простились съ Элленъ и оставили ее отдыхать на свобод. Гэзель, употребивъ вс свои усилія для доставленія молодой двушк всевозможнаго комфорта, теперь старался выказать ей самое деликатное уваженіе, но при этомъ онъ забылъ о ея застнчивости, и потому первая ночь на остров была для нея самымъ тяжелымъ и страшнымъ испытаніемъ. Три раза открывала она ротъ, чтобъ вернуть Вельча и Гэзеля, но никакъ не могла ршиться, когда же ихъ шаги замерли, то она дала бы все на свт, чтобъ имть ихъ подл себя. ‘Что станется со мною въ эту длинную, безконечную ночь’? подумала она: ‘а тигры, зми, скорпіоны, дикіе’! Ей казалось, что она со всхъ сторонъ окружена опасностями и не было вблизи ея дружеской руки, которая могла бы во время защитить ее отъ дикихъ зврей. Она могла обратиться за помощью только къ больному матросу и къ тому, который ей недавно сказалъ, что любитъ ее, его-то именно она ни за что не ршилась бы позвать къ себ на помощь.

— О, папа! о, Артуръ! восклицала она, — молитесь ли вы за свою бдную Элленъ?

И она плакала, и молилась. Наконецъ страхъ воображаемыхъ опасностей до того овладлъ ею, что она спряталась отъ грозившихъ ей ужасовъ, закрывъ лицо руками и плотно завернувшись въ пледы. Въ такомъ положеніи, дрожа всмъ тломъ, она провела всю ночь, съ лихорадочнымъ нетерпніемъ ожидая разсвта.

На слдующій день Элленъ посвятила все свое время на ухаживанье за Вельчемъ, который чувствовалъ себя очень нехорошо. Къ вечеру онъ немного оправился и она спросила его застнчиво, можетъ ли онъ устроить ей звонокъ?

— Конечно миссъ, это нетрудно, но я не вижу колокольчика.

— О! мн надо только веревку. Вотъ видите, прибавила она обращаясь къ Гэзелю,— если мистеръ Вельчь почувствуетъ себя хуже ночью, то онъ могъ бы меня позвать, или… и она остановилась, какъ бы не ршаясь высказать истинной причины своей просьбы.

— Или что? поспшно воскликнулъ Гэзель.

— Когда тигръ, или что нибудь въ этомъ род явится ко мн, то я могла бы вамъ дать знать, мистеръ Вельчь, сказала она, не обращая вниманія на Гэзеля,— то есть если вамъ любопытно будетъ узнать результатъ подобнаго посщенія.

— Здсь нтъ тигровъ, сказалъ Гэзель.— Вообще на Тихомъ Океан вовсе не водится дикихъ зврей.

— Почему вы это думаете?

— Это извстно, и вс натуралисты въ этомъ согласны.

— Но я не согласна. Я всю ночь слышала страшный шумъ и ожидала, что къ утру отъ меня ничего не останется, кром разв моей косы. Пожалуйста, мистеръ Вельчь, вы такой умный и ловкій, устройте мн веревку и тогда, по крайней мр, я васъ извщу, когда меня захотятъ сть дикіе зври.

— Хорошо, миссъ, отвчалъ Вельчь, — я сдлаю сегодня же.

Гэзель, ничего по сказалъ, но принялся за дло, и въ тотъ же вечеръ толстая бичевка съ камнемъ на конц висла на крыш жилища Элленъ и оттуда, переская воздухъ, проходила въ кольцо на главной мачт ботика, тамъ она снова опускалась и могла быть привязана къ чему нибудь или къ кому нибудь. Молодая двушка не пыталась ознакомиться съ подробностями устройства своеобразнаго телеграфа, одинъ видъ протянутой воровки былъ для нея громаднымъ утшеніемъ. Потому, эту ночь она спала гораздо покойне, хотя просыпалась нсколько разъ отъ страшныхъ отдаленныхъ звуковъ, казавшихся ей ревомъ дикихъ зврей. Нсколько разъ хотла она дернуть за веревку, но удержалась, за моментальнымъ испугомъ всегда являлось сознаніе, что будетъ время дернуть, когда опасность станетъ неминуема.

На другое утро, съ разсвтомъ, она встала и увидала Гэзеля, отправлявшагося на фуражировку. Онъ учтиво извинился, что принужденъ побезпокоить ее, возложивъ обязанность развести огонь, такъ какъ Вельчу стало гораздо хуже.

— Пожалуйста, не принимайте меня за ребенка, сказала Элленъ,— конечно, я разведу огонь и приготовлю кипятокъ, только у меня нтъ спичекъ.

— Вотъ вамъ дв, отвчалъ онъ.— У меня ихъ осталось еще довольно. Впрочемъ можно добывать огонь и другимъ способомъ. Со временемъ я вамъ покажу, какъ это длается.

Черезъ нсколько времени онъ вернулся съ обычной провизіей, и, между прочимъ, принесъ огромное количество кокосовыхъ орховъ.

— Ихъ тутъ не вдалек боле сотни, сказалъ онъ, — надо сдлать запасъ,

И дйствительно, онъ почти цлый день посвятилъ на сборъ орховъ, складывая ихъ въ кучу у жилища Элленъ.

— Если вы такъ добры, что припасаете ихъ для меня, то нельзя ли ихъ такъ положить, чтобъ они вмст съ тмъ защищали меня отъ нападенія дикихъ зврей.

Хотя Гэзель и отрицалъ существованіе на остров дикихъ зврей, но тотчасъ согласился исполнить желаніе Элленъ и, съ ея помощью, обложилъ сверную и западную стороны ея жилища небольшой стной изъ кокосовыхъ орховъ, положенныхъ по два въ ширину, и по три въ вышину, Это было только начало, и онъ общалъ впослдствіи довести эти стны до значительной высоты. Въ тотъ вечеръ, чтобъ ему сдлать удовольствіе, Элленъ пола немного черепахи и, прощаясь съ нимъ на ночь, сказала, вся покраснвъ:— Благодарствуйте, вы были моимъ истиннымъ другомъ въ послднее время.

Онъ весь вспыхнулъ и глаза его запылали радостью, она это замтила и почти пожалла, что высказала спою благодарность.

Въ эту ночь она гораздо мене боялась воображаемыхъ опасностей и рано заснула, но не надолго. Она вдругъ услышала не вдалек чьи-то шаги. Съ едва сдержаннымъ крикомъ она вскочила и первою ея мыслію было выбжать изъ палатки, но она переломила себя и выглянувъ изъ-за пальмовыхъ листьевъ, заграждавшихъ южную сторону ея жилища, увидала между его и лодкой фигуру мужчины. Она тяжело переводила дыханіе. Человкъ этотъ виднлся не совсмъ ясно, но очевидно, онъ не былъ дикій, ибо на немъ была одежда. Нсколько времени онъ стоялъ неподвижно.— ‘Онъ прислушивается, сплю ли я’, подумала Элленъ. Наконецъ онъ сталъ приближаться къ ея палатк. Элленъ теперь уже не надялась боле на веревку и чувствовала, что ей неоткуда ждать помощи. Она не искала оружія, она надялась на себя. Поспшно выпрямившись во весь ростъ и скрестивъ руки на тревожно вздымавшейся груди, она, блдная, но мужественная, ожидала что будетъ. Чувство скромности было въ ней оскорблено, кровь заговорила и теперь жизнь и смерть были ей ничто. Шаги приблизились къ самой двери, остановились, двинулись къ сверу, потомъ вернулись къ югу. Цлыхъ полчаса она оставалась въ самомъ напряженномъ состояніи. Наконецъ шаги удалились и она, бросившись на колни, истерически зарыдала. Однако, она мало-по-малу оправилась и начала думать, удивляться. Такъ прошла вся ночь и она боле не смыкала глазъ.

Утромъ она увидла возл лодки большой костеръ, который Гэзель развелъ ночью для бднаго Вельча, жаловавшагося на холодъ. Ему дйствительно стало гораздо хуже и первое его слово къ Элленъ была просьба принести молитвенникъ. Она тотчасъ исполнила его желаніе и открыла его на молитв о болящихъ, но она совершенно ошиблась на счетъ его намреній.

— Самъ написалъ тутъ, что Прозерпина была потоплена, сказалъ Вельчь,— и я желалъ бы лежать съ нимъ рядомъ на бумаг, точно также, какъ и въ земл. Начните тми же словами, какими началъ Самъ свое послднее слово.

— О! нтъ, пожалуйста мистеръ Вельчь, не покидайте меня

— Ну, хорошо, оставьте это, напишите только, что я слышалъ предсмертныя слова Сама, а также и то, что все записанное пасторомъ совершенная истина. Оба отверстія были въ корм, подъ ватеръ-линіей, и он пробуравлены тмъ самымъ буравомъ, который находится у насъ въ лодк. Написали?

— Да.

— Такъ я поставлю крестъ, а вы подпишитесь свидтелемъ.

Элленъ сдлала все, чего онъ желалъ, и потомъ спросила, чего бы ему хотлось пость. Но онъ отказался отъ всякой пищи, говоря, что чувствуетъ себя очень плохо и просилъ сдлать ему чай изъ пахучихъ листьевъ, въ род тхъ, которыми она украсила могилу его друга. Гэзель, узнавъ о фантазіи Вельча, ни мало ей не сопротивлялся, а напротивъ сказалъ, что больные имютъ часто счастливыя идеи. Когда чай былъ готовъ, то Вельчь выпилъ его съ жадностью и вскор почувствовалъ такое облегченіе, что просилъ Гэзеля и Элленъ не терять время съ нимъ, а идти на работу, такъ какъ онъ почти совсмъ здоровъ. Они повиновались.

Возвратившись однако черезъ часъ, они но нашли къ величайшему своему удивленію Вельча ни въ лодк, ни на берегу. Тогда они бросились въ жилище Элленъ, но и тамъ его по было, только на грубомъ стол, сдланномъ въ этотъ день Гезоломъ изъ стараго пня, лежала кучка денегъ, кольцо и дв золотыя серьги, которыя Элленъ видала на Вельч. Молча она указала на все это Гэзелю и смертельно поблднла. Потомъ, махнувъ рукою, бросилась стремглавъ къ лодк, и тамъ на борт лежали фуфайка Вельча, его башмаки, фуражка и маленькая кучка денегъ.

— Это что значитъ? спросилъ Гэзель.

— Какъ, вы не понимаете? воскликнула Элленъ,— это наслдство, Онъ раздлилъ между нами все, что имлъ. О, Боже мой! что съ немъ сталось? А! Купера могила! воскликнула она вдругъ.

Гэзель тотчасъ понялъ ея мысль и бросился къ морскому берегу. Было время отлива и на песк виднлись чьи-то шаги, которые прямо вела къ разслин въ скал, гд былъ похороненъ Куперъ. Полный тяжелыхъ предчувствій, Гэзель вбжалъ въ пещеру и дйствительно на могил лежалъ Томъ Вельчь, съ улыбкой любви на мертвомъ лиц. Гэзель залился слезами. Онъ всхъ лучше могъ оцнить привязанность этого грубаго, но добраго человка. Черезъ минуту онъ однако осушилъ слезы и поспшилъ на встрчу къ Элленъ. Она издали на него взглянула и поняла все.

— Да, сказалъ онъ отрывисто,— онъ тамъ… мертвый…

Потомъ, устремивъ глаза на безконечную синеву океана, освщенную пурпурными лучами заходящаго солнца, онъ произнесъ съ отчаяніемъ: — Онъ насъ покинулъ… и мы остались одни… на этомъ остров.

Онъ сказалъ это въ одномъ смысл, а молодая двушка поняла въ другомъ!

Одни!

Она бросила на него застнчивый, боязливый взглядъ и, отойдя на нсколько шаговъ въ сторону, залилась слезами.

ГЛАВА XVIII.

Посл долгаго молчанія, Гэзель спросилъ Элленъ вполголоса: можетъ ли она придти къ могил черезъ полчаса? Она отвчала — да, не повернувъ къ нему головы. Явившись въ положенное время, она увидла, что онъ избавилъ ее отъ грустнаго зрлища, и уже одинъ предалъ земл бренные останки ихъ друга, такъ что оставалось совершить только отпваніе. Когда все было кончено, она тихо удалилась въ глубокомъ волненіи и гор, происходившихъ не отъ одного только сожалнія по умершемъ. Гэзель вскор послдовалъ за ней, но не нашелъ ее въ палатк. Онъ спокойно развелъ огонь и приготовилъ все для ужина, это такъ его заняло, что онъ не слыхалъ, какъ Элленъ подошла, поднявъ голову, онъ увидалъ, что она стоитъ подл, устремивъ на него пристальный взглядъ, словно желая прочесть всю его душу. Онъ вскочилъ и лицо его просіяло отъ радости.

— Вашъ ужинъ готовъ, сказалъ онъ поспшно.

— Благодарствуйте, сэръ, отвчала она грустно и холодно (она замтила выраженіе радости въ его лиц),— у меня нтъ апетита, не дожидайтесь меня.

И она снова удалилась. Гэзель былъ пораженъ до глубины души. Нельзя было сомнваться, что ея обращеніе съ нимъ вдругъ измнилось. Она стала осторожна и холодна. Онъ былъ оскорбленъ, но поступилъ, какъ честный человкъ. ‘Я не буду выгонять ее изъ ея дома’, сказалъ онъ самъ себ и, взявъ изъ миски одну рыбу, отправился на лодку. Долго ходилъ онъ въ эту ночь по песчаному берегу, погруженный въ глубокую думу. Наконецъ, сознавъ вполн свое положеніе, онъ ршился дйствовать честно, деликатно, терпливо. Успокоившись, такимъ образомъ, онъ безмятежно заснулъ.

Но не такъ провела ночь Элленъ. Возвратившись къ своему жилищу и не найдя тамъ Гэзеля, она испугалась,— не обидла ли его, по этой, а равно и по другимъ причинамъ, она не сомкнула глазъ до утра, въ самыхъ безпокойныхъ, тревожныхъ думахъ. Наконецъ она заснула на разсвт и проспала довольно долго. На утро она ршилась сама набрать и приготовить себ завтракъ, чувствуя, что ей но слдовало слишкомъ зависть отъ столь капризнаго человка, какимъ она хотла теперь себ представить Гэзеля. Она отправилась къ морю за раками. Ихъ множество виднлось въ вод, но они не давались ей въ руки, поминутно выскользая, тутъ она неожиданно вспомнила, что раки ей надоли и отправилась въ лсъ за фруктами. По дорог ей надо было пройти черезъ высокую траву и едва она вступила въ нее, какъ услышала за собою шаги Гэзеля. Она закусила губу и спокойно ршилась ему высказать, что ей непріятны его чрезмрныя услуги. Онъ подошелъ къ ней, съ трудомъ, едва переводя духъ и, снявъ шляпу, очень почтительно произнесъ:

— Простите меня, миссъ Роллестонъ, но я знаю, что вы ненавидите гадовъ, а въ этой трав есть зми, хотя и не ядовитыя.

— Зми! воскликнула Эллонъ,— такъ я пойду домой и лучше останусь безъ завтрака.

— О! нтъ, отвчалъ Гэзель,— мн посчастливилось сегодня, и все уже готово.

— Это дло другое, отвчала милостиво Элленъ, — вашъ трудъ не пропадетъ даромъ.

Посл завтрака Гэзель принялся снова улучшать жилище Элленъ, цлый день онъ таскалъ изъ лса большія втви очень густаго, колючаго дерева и устроилъ изъ нихъ стну вокругъ палатки. Работа была очень трудная и онъ къ вечеру совсмъ выбился изъ силъ Элленъ, хотя все еще очень мрачная, но могла не сожалть его, видя, какъ руки у него вс были въ крови отъ тяжелой работы, она сама занялась стряпаньемъ, и очень любезно уговаривала его пость всего, что было ею приготовлено. Потомъ, когда онъ собрался идти спать, она съ большимъ чувствомъ и скромностью поблагодарила его за его тяжелые труды, имвшіе цлью обезопасить со отъ воображаемыхъ опасностей, которымъ онъ самъ ни мало не врилъ. А на другой день, сравнивъ свое жилище съ его, она попросила, чтобъ онъ ей сдлалъ милость и выстроилъ себ домъ, или, по крайней мр, покрылъ бы крышей лодку и устроилъ ее поудобне. Гэзель повиновался, и вскор окружилъ лодку съ обихъ сторонъ двумя валами въ 5 фут. изъ глины, выкопанной имъ со дна бухты, а сверху, въ вид крыши, укрпилъ свободный парусъ, что все вмст образовало, по его словамъ, такое жилище, лучше котораго не нужно было здоровому человку въ этомъ климат.

Удовлетворивъ такимъ образомъ, хотя и не вполн, первой потребности человка — имть жилище, Гэзель представилъ Элленъ въ нсколькихъ словахъ ихъ теперешнее положеніе и средства.

— Мы здсь находимся, сказалъ онъ,— на остров, который вроятно видали нкоторые китоловы, но который неизвстенъ мореходцамъ и не означенъ ни на одной карт. Растительность здсь очень разнообразная и доказываетъ, что климатъ прелестный, теплый и особенно полезный для васъ и для вашихъ разстроенныхъ легкихъ. Судя по руслу и берегамъ рки, очевидно, что здсь бываютъ страшные дожди. Дождливые мсяцы въ этихъ широтахъ скоро наступятъ, и если они насъ застанутъ въ теперешнемъ нашемъ положеніи, то бда будетъ неминуемая. У васъ нтъ крыши, которая бы васъ могла предохранить отъ дождя, я дрожу при одной мысли объ этомъ. Кром этого, меня очень безпокоитъ мысль о нашемъ продовольствіи во время дождей, у насъ нтъ никакихъ запасовъ, ни топлива, ни провизіи, только нсколько кокосовыхъ орховъ. Что же касается до оружія, то у меня багоръ и топоръ, нтъ ни ружья, ни лука, ни гарпуна, ни пики. Для работы у насъ есть тупая пила, и еще боле тупой топоръ, деревянная лопата, два большихъ бурава, которые я полагаю много виноваты въ нашемъ теперешнемъ положеніи, молотокъ, два струга, клещи, три буравчика, два скребка, отвсъ, большія ножницы и у васъ маленькія, пять большихъ ножей, отвертка, небольшое количество гвоздей, два маленькихъ бочонка, два мшка, два жестяныхъ таза, дв деревянныя чашки и скорлупа черепахи, которая можетъ служить отличной суповой чашкой, еслибъ было изъ чего сварить супъ.

— Значитъ, сказала миссъ Роллестопъ,— намъ остается только пасть на колни и умереть.

— Конечно, мы этимъ бы могли разсчь гордіевъ узелъ, отвчалъ Гэзель,— но къ чему же такое малодушіе, надо постараться преодолть трудности, надо пустить въ ходъ всю нашу энергію, времени осталось немного, нужно торопиться, работы много и мы должны работать оба и день и ночь, вмст съ тмъ мы должны опредлить точно, въ чемъ именно мы боле нуждаемся.

— Я на все согласна, сказала Элленъ, — что же вамъ нужно?

— Желзо, масло, соль, смолу, кузнечный мхъ, заступъ, нитки, сти, соломенную настилку для крыши, кирпичи, стекла, горшки, мясо для пищи и т. д. и т. Теперь скажите, Вы въ чемъ нуждаетесь?

— О! я нуждаюсь въ такихъ вещахъ, которыхъ невозможно достать.

— Ничего, все-таки скажите,

— Мн надо губку, гребень, зеркало, полотенце, мыло, шпильки, перо, чернилъ и бумаги, записывать мои впечатлнія, и, такимъ образомъ, вести свои записки, которыя конечно никто не прочтетъ.

— Я постараюсь и достану вамъ все это, сказалъ Гэзель, — только дайте мн время. Знаете, я пишу лексиконъ по новой метод. Пока я опредлилъ еще только два слова: Трудное — то, что преодолвается, Невозможное — то, что попирается ногами

— Ну-ка, попробуйте достать губку для меня.

— Съ большимъ удовольствіемъ, воскликнулъ Гэзель.

И схвативъ ножъ, онъ, къ ужасу Элленъ, прыгнулъ въ рку, и черезъ минуту отрзалъ губку съ сосдней скалы.

— Вотъ, сказалъ онъ, возвращаясь, и подавая ее,— ихъ сколько угодно у самаго вашего дома, а вы ихъ и не видали.

— О, нтъ, извините, я ихъ видла, но полагала, что это какіе нибудь дремлющіе гады, и невольно содрогалась при одномъ ихъ вид.

Съ этой минуты, какъ совтывалъ Гэзель, они оба стали работать неутомимо, подготовляя все, что могло имъ понадобиться въ наступавшее дождливое время. Дйствительно, этимъ несчастнымъ существамъ, очутившимся на необитаемомъ остров, только и можно было спастись отъ смерти, тяжелымъ трудомъ ихъ глазъ, рукъ и ногъ. Поэтому первыя три недли, по смерти Вельча, ознаменовались только работой и нкоторыми изобртеніями и открытіями, плодами необходимости. Конечно трудъ у нихъ былъ различный. Элленъ работала хорошо, много и даже иногда лучше Гэзеля, но сама почти ничего не изобртала, хотя съ удивительною ловкостью примнила новые продукты къ старымъ цлямъ. Такъ она сдлала мягкіе, толстые матрацы изъ широкихъ банановыхъ листьевъ, сшитыхъ вмст нитками изъ того же дерева, набила ихъ сушенымъ мохомъ и мягкой корой папоротника. Потомъ она сплела изъ травы много веревокъ и легкую, прочную настилку дли крыши. Но работая такимъ образомъ безъ устали, она далеко не была спокойна, мысли ея часто улетали далеко, а сердце ея переполнялось ужасомъ и страхомъ, что она умретъ на этомъ одинокомъ остров и никто никогда не узнаетъ объ ея судьб. Къ этимъ чувствамъ присоединялось еще какое-то тревожное безпокойство и женскій стыдъ, что она, невста одного человка, находилась постоянно и неизбжно въ обществ другого. Но этотъ другой въ тоже время сдлалъ для нея столько, что она не могла скрывать своей благодарности, которая просвчивала въ тысяч мелочей. Такимъ образомъ она постоянно боролась между противоположными чувствами и, стараясь скрыть эту борьбу отъ Гэзеля, она только увеличивала неминуемость вспышки.

Напротивъ, Гэзель во все это время былъ совершенно счастливъ. Онъ работалъ не только для спокойствія, но для здоровья, для сохраненія жизни горячо-любимой имъ двушки. Потому самая трудная, самая несносная работа казалась ему легкой и пріятной. Прежде всего онъ возвысилъ боковыя стнки лодки и устроилъ въ ней печку, въ которой теперь и производилъ всю стряпню, ибо замтилъ, что миссъ Роллестонъ часто кашляла отъ дыма. Печку эту онъ сложилъ изъ кирпичей, приготовленныхъ изъ глины, добытой со дна рки, и обожженной отчасти на солнц, отчасти на костр. Кром кирпичей, ему, посл многихъ неудачъ, удалось смастерить изъ глины два большихъ горшка и дв сковороды, а съ помощью этой посуды онъ выпарилъ немного соли изъ морской воды, что составило, конечно, здоровую и необходимую приправу къ ихъ пищ. Но всего усердне и энергичне онъ работалъ въ жилищ Элленъ, приводя его все въ лучшій и удобнйшій видъ. Онъ не понималъ ничего въ плотничномъ мастерств, но умъ и любовь замняли умнье. Навостривъ свою пилу и топоръ о песчаникъ, онъ срубилъ нсколько жердей и укрпилъ одни перпендикулярно между деревьями, другія горизонтально, привязавъ ихъ веревками, такъ что теперь колючія втви, составлявшія стнки, уже не могли быть снесены порывомъ втра. Парусина также была замнена сткой, покрытой широкими банановыми листьями. Крышу онъ устроилъ двойную, первая была естественная отъ густыхъ втвей деревьевъ, вторая состояла изъ травянной настилки, сдланной Элленъ, и прикрпленной къ жердямъ широкими полотняными полосами и веревками.

Когда эта работа близилась къ концу, Гэзель сталъ съ грустью замчать, что та, для которой онъ такъ трудился, далеко не раздлила его радости при вид ихъ постоянныхъ успховъ. Борьба ея чувствъ, указанная уже нами, мало-по-малу дошла до того, что она теряла самообладаніе и даже позволяла себ неучтивыя, неделикатныя выходки. Она часто бросала работу и часами сидла молча, углубившись въ свои мысли. Она то дулась на Гэзеля и была съ нимъ холодна, то обращалась съ нимъ уже слишкомъ изысканно любезно. Часто она оставляла его одного работать и убгала на мысъ, выдававшійся въ море и названный ими ‘Телеграфнымъ’, и тамъ долго, недвижимо смотрла на безконечную синеву океана, тщетно ожидая увидать на горизонт спасительный парусъ. Она была теперь просто загадкой. По временамъ ея нжная любезность не знала границъ, потомъ она вдругъ длалась капризной, надутой. Гэзель, теряясь въ догадкахъ и сильно безпокоясь, часто спрашивалъ, не больна ли она? Она всегда, отвчала, что нтъ, но въ ту же минуту отвертывалась и глаза ея наполнялись слезами.

Такія натянутыя отношенія не могли долго продолжаться, и вскор наступила развязка. Однажды вечеромъ, когда работа по жилищу Элленъ была совершенно окончена, Гэзель сдлалъ важное для нихъ открытіе, именно нашелъ въ одной скалистой пещер источникъ темной, липкой жидкости, въ род смолы, Онъ чрезвычайно обрадовался и, прибжавъ домой, тотчасъ-же принялся смазывать этимъ драгоцннымъ веществомъ крышку шалаша Элленъ. Она встртила это открытіе очень холодно и даже грустно покачала головою, когда Гэзель сталъ пламенно объяснять полезные для нихъ результаты его находки. Это очень огорчило Гэзеля, и онъ не счелъ нужнымъ скрыть своего неудовольствія. Слово за слово и, наконецъ, разомъ высказалось то, что накипло уже давно на сердц Элленъ.

— Мистеръ Гэзель, сказала она,— мы дйствуемъ съ противоположными цлями. Вы намрены здсь жить, а я нтъ. Вы стараетесь устроиться какъ можно удобне. Мы довольны, нтъ, вы счастливы въ этой ужасной темниц.

— Отчего же мн не быть счастливымъ, отвчалъ Гэзель, потупляя однако взоръ, какъ бы отъ сознанія своей вины,— здсь нтъ ни измнниковъ, ни убійцъ. Зври мн вс друзья, я единственное человческое существо, которое я вижу, однимъ своимъ присутствіемъ длаетъ меня лучшимъ человкомъ.

— Мистеръ Гэлоль, я не въ такомъ настроеніи, чтобы слушать романтическія разглагольствованія. Будьте прямы и говорите со мною вполн откровенно. Я вижу, что вы сіяете счастіемъ и…. Отвчайте мн на одинъ вопросъ: отчего вы не зажигали костра на Телеграфномъ мысу, хотя приготовили все, что нужно.

— Право не знаю, отвчалъ Гэзель,— я былъ такъ занятъ.

— Такъ ли? Вы старались не освободить насъ изъ нашего страшнаго положенія, но примирить меня съ нимъ. Да, сэръ, все это подъ предлогомъ дождя. Вашъ дождь — сказка. Тутъ никогда не бываетъ дождя и его никогда не будетъ. Вы морите себя до истощенія работой, чтобъ устроить мн жизнь комфортабельне, но неужели вы думаете, что я могу такъ жить? Неужели вы думаете, что у меня нтъ чувства, и если вы мн выстроите такое жилище, гд мн будетъ тепло и свтло, то сердце мое не будетъ надрываться и щеки пылать отъ стыда? О, папа, зачмъ я тебя оставила! воскликнула она съ отчаяніемъ, отшатнувшись отъ Гэзеля. Но черезъ секунду, вскочивъ съ мста, она произнесла въ неописанномъ волненіи:— Вы хотите меня держать здсь? Заставить меня прожить мсяцы и годы на этомъ отвратительномъ остров? Да есть ли у васъ мать или сестры? Нтъ, если вы не поможете мн спастись отсюда, и т кто меня любитъ не придутъ ко мн на помощь, я брошусь въ море и найду себ дорогу на небо, если нтъ отсюда дороги къ тмъ. Кого я люблю на земл.

И она опустилась на колни, горько рыдая. Эта страстная вспышка нжнаго, добраго существа привела въ ужасъ бднаго Гэзеля, который былъ боле знакомъ съ книгами, чмъ съ женщинами. Онъ жаждалъ ее успокоить, утшить, но какъ?

— Боже мой! воскликнулъ онъ въ отчаяніи, — неужели я ничего не могу сдлать для нея!

— Вы можете все! произнесла она, обращаясь къ нему съ быстротою молніи.— Вы можете меня возвратить къ моимъ друзьямъ, Вы можете спасти мою жизнь, мой разсудокъ, ибо я чувствую, что я скоро съ ума сойду. Что я сдлала? что я сдлала съ минуты своею рожденья, чтобы заслужить такія страданія? Я часто желала, чтобъ меня тигръ разтерзалъ на мелкіе куски. Тогда хоть бы кончились эти нестерпимыя муки. Да! вы можете все сдлать, бросьте только заботы о мелочахъ и думайте лишь объ одномъ великомъ дл. Старайтесь не украшать мою темницу, а вывести меня изъ нея. Зовите на помощь море и землю. Скажите всему міру, что здсь, посреди рокового океана, бдная двушка томится въ невыразимыхъ мукахъ.

— Здсь мимо не проходятъ корабли, промолвилъ Гэзель съ тяжелымъ вздохомъ.

— Что это значитъ для васъ? Вы не простой человкъ. Вы изобртатель. Призовите на помощь вс силы вашего ума. Должно же быть какое нибудь средство. Думайте ради меня. Думайте! Думайте! Или моя кровь будетъ на вашей голов.

Гэзель поблднлъ и, схватившись руками за голову, старался думать. Элленъ наклонилась къ нему и ея чудныя глаза блеснули нетерпливымъ ожиданіемъ.

— Подать о себ всть… съ данной точки… посреди океана! промолвилъ онъ, отчеканивая каждое слово.— Нтъ это невозможно, прибавилъ онъ съ тяжелымъ вздохомъ.

— Такъ поприте ногами эту невозможность воскликнула Элленъ, повторяя его собстенныя слова, она запоминала все, что онъ говорилъ, и часто обдумывала его смлыя рчи.— Преодолйте эту трудность, поприте ногами эту невозможность, или не смйте никогда говоритъ со мною. О, какая я неблагодарная тварь! Какъ могу я говорить такъ съ вами! Это не я говорю, а моо отчаянье. Добрый, хорошій мистеръ Гэзель, пожалуйста, умоляю васъ, устремите вс силы вашего громаднаго ума на одну цль — спасти несчастную двушку, къ которой вы были такъ добры, такъ снисходительны, такъ благородны, деликатны. Спасите меня отъ отчаянья.

Тутъ истерическія рыданія прервали ея слова, и Гэзель, котораго любящее сердце было изтерзано этой мучительной сценой, проговорилъ дрожащимъ голосомъ:

— Хорошо, я не буду боле работать для васъ, хотя это было такъ отрадно для меня. Я теперь стану думать.

И, бросивъ взглядъ, полный любви и сожалнія на молодую двушку, въ изнеможеніи прислонившуюся къ дереву, онъ удалился и, погруженный въ тяжелую думу, сталъ ходить взадъ и впередъ по берегу.

Любовь часто задавала людямъ тяжелыя задачи, но была ли легка та задача, которую предстояло ршить Гэзелю?— пускай судитъ самъ читатель.

Дать о себ всть, съ данной точки посреди океана!

ГЛАВА XIX.

Долго обдумывалъ Гэзель заданную ему задачу и наконецъ пришелъ къ двумъ заключеніямъ: 1-ое, что онъ не зналъ гд находится островъ, не имя возможности опредлить ни широты, ни долготы его, 2-ое, что еслибъ онъ и зналъ точное положеніе острова, то какая представляется возможность вступить въ сношенія съ обитаемымъ міромъ? Сознавая, такимъ образомъ, всю дикость требованій Элленъ, и всю невозможность ихъ исполненія, онъ въ отчаяніи опустился на землю близь своей лодки и, закрывъ лицо, залился слезами. Черезъ минуту, однако, оправившись онъ снова вскочилъ, но тутъ чья-то рука нжно опустилась на его плечо. Элленъ стояла подл него.

— Мистеръ Гэзель, сказала она поспшно, но глухимъ голосомъ,— не обращайте вниманія на мои слова. Я неблагоразумна, я конечно должна быть благодарна за все… О, сэръ! О, мистеръ Гэзель! воскликнула она вдругъ, отбрасывая свой холодный, напряженный тонъ, — простите меня. Я не то, чтобъ была неблагодарна, нтъ, но я съума сошла отъ отчаянья. Не судите слишкомъ строго, а пожалйте меня. Въ эту самую минуту дорогіе мн люди ожидаютъ меня и какъ велико будетъ ихъ горе, когда они узнаютъ о крушеніи Прозерпины! Они думаютъ, что я умерла для нихъ, а я — живу здсь безпомощная. О, бдный папа! онъ только теперь пойметъ, какъ страшно меня любилъ. О, милый Артуръ! сколько горя ты перенесешь по моей милости! О, папа, папа! неужели я никогда васъ не увижу!— И несчастная двушка горько зарыдала.

— Я не имю возможности ни помочь вамъ, ни утшить васъ, миссъ Роллестонъ, сказалъ Гэзель.— Волею провиднія мы брошены на этотъ необитаемый островъ, и волею того же провиднія я призванъ вамъ служить и заботиться о вашихъ нуждахъ. Я молю Бога, чтобъ онъ мн далъ силы и здоровья — исполнить свое призваніе

Она застнчиво, боязливо взглянула на него и вернулась въ свою хижину. Гэзель произнесъ послднія слова холодно и съ достоинствомъ. Она чувствовала себя, какъ бы униженной тмъ боле, что онъ молча принялъ ея извиненія. Боле часа она слдила за нимъ, пока онъ ходилъ взадъ и впередъ по берегу, но лишь только онъ пошелъ по направленію къ ея жилищу, она тотчасъ захлопнула дверь и бросилась на постель. Черезъ нсколько минутъ она выглянула, чтобъ посмотрть — тутъ ли онъ, но онъ уже изчезъ.

На другое утро Элленъ съ удивленіемъ увидла, что Гэзель приготовлялъ лодку къ отплытію. Онъ поспшилъ ей объяснить, что необходимо было предпринять поздку вокругъ острова для боле подробнаго его изслдованія, главнымъ образомъ съ цлью избрать удобныя мста для сигналовъ. Онъ уже чмъ свтъ бгалъ на Телеграфный мысъ и укрпилъ тамъ флагъ на высокомъ дерев, но этого было мало, слдовало выставить такіе же значки со всхъ сторонъ острова, чтобы проходящій мимо корабль могъ бы обратить на нихъ вниманіе. Элленъ молча и съ гордой улыбкой дала свое согласіе на предположенный планъ дйствій, но во время завтрака она стала замчать, что Гэзель принялъ на себя какой-то ршительный и независимый тонъ, къ которому она не привыкла, онъ обращался съ ней все также нжно и почтительно, но она чувствовала, что кормило правленія взято изъ ея рукъ, что явилась другая воля, которой она была обязана повиноваться. Конечно, она такъ не разсуждала, но инстинктивно понимала, что Гэзель покойно, тихо входилъ въ свои права — и — избалованный ребенокъ — надула губки. Между тмъ Гэзель поспшно снаряжалъ лодку, и Элленъ слдила за нимъ, внутренно негодуя на эту поздку, которую она же сама вызвала. Тутъ она невольно задумалась о странной перемн, которая, казалось, произошла въ ея характер, она нкогда столь твердая, благоразумная женщина, теперь стала вспыльчивымъ, капризнымъ ребенкомъ.

Вскор Гэзель поднялъ парусъ и хотлъ выдти изъ бухты, какъ вдругъ Элленъ съ неожиданной ршимостью побжала на берегъ и воскликнула: ‘я поду съ вами, если позволите.’ Гэзель взглянулъ на нее съ удивленіемъ, но былъ очень обрадованъ ея словами,

— Я надюсь, что я васъ не стсню, сказала Элленъ, усаживаясь въ лодку. Гэзель уврилъ ее, что нисколько, а напротивъ она будетъ ему большей помощью, и, отчаливъ отъ берега, они пустились въ путь.

Взявъ на западъ, они часа полтора шли вдоль свернаго высокаго, крутого берега, мстами изрзаннаго узкими заливчиками, потомъ, обогнувъ западный край острова, простиравшійся мили на три, они достигли глубокаго и широкаго залива, на южной сторон котораго далеко вдавался въ море песчаный мысъ. На оконечности его возвышалась та самая гигантская пальма, которую Элленъ увидала первая изъ лодки. Тутъ они пристали къ берегу, на песчаныхъ отмеляхъ котораго мирно покоились цлыя стада тюленей, тотчасъ окружившіе ихъ лодку къ немалому ужасу Элленъ. Тщетво Гэзель старался уврить ее, что эти страшныя на видъ животныя были въ сущности очень неопасны и безвредны, она отъ испуга дрожала всмъ тломъ, и только немного успокоилась, когда Гэзель, растолкавъ ближайшую толпу, погладилъ молоденькаго тюленя, очень добродушно принявшаго эту ласку, все-же Элленъ была очень довольна, когда Гэзель, прикрпивъ вертикально къ верхушк пальмы привезенную съ собой жердь, въ вид громаднаго значка, снова отчалилъ лодку. Вскор, т. е. около полудня, они очутились на южномъ берегу, который тянулся миль на десять ровной крутизной, безъ малйшей бухты или даже заводи, такъ что ясно было, что вся рчная система острова находилась на сверной сторон. Мили за дв до восточной оконечности, берегъ длался плоскимъ и тянулись мрачныя болота, усянныя тростникомъ. На самой же оконечности отдлялась высокая гора, покрытая деревьями, издали походившая на усченный конусъ. Эту гору отдлялъ отъ болота узкій глубокій проливъ, или скоре каналъ, къ которой Гэзель и направилъ лодку. Пройдя по немъ нкоторое пространство посреди густаго высокаго тростника, достигавшаго до 12 футовъ, они вдругъ пристали къ широкой зеленой полян, покрытой роскошной зеленью и деревьями. Этотъ прелестный оазисъ, посреди однообразнаго моря тростинка, возбудилъ искренній восторгъ нашихъ путешественниковъ, и они ршились тутъ отдохнуть. Пока Элленъ приготовляла обдъ, Гэзель взлзъ на высокій кедръ и обозрлъ всю окружающую мстность. Оказалось, что, въ четверти мили отъ нихъ, каналъ раздлялся на два рукава и, впадая на свер въ море, совершенно отдлялъ гору, виднвшуюся на восток, отъ остального острова, который, въ свою очередь, отдлялся отъ болотъ крутымъ кряжемъ горъ, такъ что, безъ всякаго сомннія, на мст этихъ мрачныхъ болотъ нкогда простиралось бурное море.

Вскор громкій крикъ Элленъ заставилъ Гэзеля поспшно соскочить съ дерева и, подбжавъ къ ней, онъ увидлъ, что она съ восторженнымъ изумленіемъ смотрла на какой-то кустарникъ съ красными цвтами и плодами, въ род персиковъ, изъ коихъ нкоторые лопнувъ выказывали массу смянъ, но при ближайшемъ разсмотрніи эти смяна оказались маленькими наскомыми съ прозрачно-розовыми крыльями и ярко-пунцовыми туловищами.

— Это кошениль, одно изъ драгоцннйшихъ произведеній земли, воскликнулъ съ восторгомъ Гэзель,— вы просили чернилъ, а краска, получаемая изъ этихъ наскомыхъ, смшанная съ сокомъ липы, даетъ самыя лучшія чернила.

И съ этими словами Гэзель набралъ съ пол-чашки этихъ драгоцнныхъ наскомыхъ и завязалъ ихъ въ платокъ. Потомъ они принялись за обдъ, посл котораго снова пустились въ путь въ лодк, избравъ тотъ рукавъ канала, который имъ казался больше. Но выборъ этотъ былъ неудаченъ, вскор вода стала такъ быстро убывать, что наконецъ въ самомъ усть, благодаря отливу, лодка врзалась носомъ въ песокъ. Длать было нечего, приходилось ждать прилива, по крайней мр, три часа, и Гэзель ршился воспользоваться этимъ временемъ, чтобъ изслдовать сосднюю гору. Элленъ же должна была остаться на берегу у лодки, такъ какъ она чувствовала себя не въ силахъ подняться на такую крутизну. Проводивъ глазами Гэзеля, пока онъ но исчезъ въ густой зелени, Элленъ услась на нжной, бархатистой мурав, подъ тнью стараго кипариса. Вынувъ изъ кармана письмо Артура, она стала читать его страстныя, пламенныя строки, но теперь, какъ-то странно она боле сожалла его, чмъ себя, и погрузившись въ свои мечты, вскор впала почти въ забытье. Какъ долго она оставалась въ этомъ положеніи, она не могла впослдствіи припомнить, но вдругъ очнулась отъ какого-то шелеста надъ нею. Полагая, что это была птица въ втвяхъ дерева, она хотла снова задремать, но неожиданно почувствовала странное сознаніе, что на нее устремленъ чей-то пристальный взглядъ. Она посмотрла вокругъ — никого и ничего. Она взглянула на верхъ небольшая змя тихо, медленно спускалась съ дерева прямо къ ней на, руку, устремивъ свои глаза, блествшіе какъ два рубина, прямо на зрачки Элленъ. Хвостомъ она обвивала одну изъ втвей дерева, а голова ея находилась уже на равн съ головою Элленъ, еще минута, и ядовитое жало впилось бы въ руку молодой двушки. Она какъ бы замерла, парализованная страхомъ и роковыми чарами устремленныхъ на нее глазъ.

Между тмъ Гэзель, съ трудомъ взбираясь на гору, долго не могъ достичь ея вершины и, наконецъ, почувствовалъ, что земля подастся подъ его ногами. Черезъ минуту онъ дйствительно полетлъ въ пропасть и, весь исцарапанный колючими растеніями, вскор очутился на большой, круглой площадк, приблизительно въ 300 футовъ въ діаметр. Посреди этой площадки было также крутое озеро, берега котораго были покрыты роскошной травой и, въ свою очередь, окружались почти отвсными утесами, съ которыхъ и скатился Гэзель. Онъ тотчасъ узналъ по этой обстановк кратеръ погасшаго волкана. Дйствительно, воды озера доказывали волканическое происхожденіе почвы и самое дно было асфальтовое. Поспшно осмотрвъ эту любопытную мстность, Гэзель пустился въ обратный путь, но, достигнувъ болота, заблудился, благодаря густому высокому тростнику, застилавшему окружающую мстность. Наконецъ, съ неимоврными усиліями, онъ очутился на берегу подл лодки, которая по милости прилива уже колыхалась на вод.

Обрадованный этимъ Гэзель закричалъ Элленъ, что онъ вернулся, и сталъ устраивать въ лодк мачту и паруса. Прошло нсколько времени, Элленъ не приходила. Ему показалось это страннымъ, и онъ еще разъ крикнулъ. Но отвта не было. Онъ прислушался, въ воздух только раздавался шелестъ листьевъ и шумъ морскихъ волнъ. Онъ бросился въ одну сторону, потомъ въ другую, но Элленъ нигд не было. Она, однако, не могла уйти далеко, ибо эта мстность простиралась не боле, какъ на сто футовъ и была окружена со всхъ сторонъ водою, т. е. двумя рукавами канала, болотомъ и моремъ. Сердце Гэзеля забилось какимъ-то тревожнымъ предчувствіемъ и онъ снова началъ кричать, но также безполезно, какъ и прежде. Наконецъ онъ неожиданно увидалъ что-то не вдалек за деревомъ, скрытымъ отъ него густою зеленью. Онъ бросился туда и узналъ платье Элленъ. Черезъ мгновеніе онъ стоялъ уже подл молодой двушки, повидимому погруженной въ глубокій сонъ. Онъ остановился на минуту и только-что хотлъ ее разбудить, какъ вдругъ задрожалъ всмъ тломъ. Лицо ея было покрыто смертельною блдностью, глаза широко раскрыты, а грудь тяжело колыхалась. Онъ подошелъ ближе и позвалъ ее. Она не дрогнула, глаза ея были по прежнему безчувственно устремлены куда-то. На рук ея лежала змя, срая, съ мутнозелеными кольцами.

Гэзель сорвалъ поспшно сухую втку съ ближайшаго дерева и тихо поднесъ ее къ зм, которая спокойно лежала, благодаря теплот руки. Она подняла теперь голову, хвостъ дрогнулъ и она бросилась на втку. Гэзель отошелъ на шагъ и змя, снова изогнувшись, бросилась на него. Повторяя это раза четыре или пять, онъ наконецъ отвлекъ змю отъ руки Элленъ, и тогда, не теряя ни мгновенія, нанесъ ей смертельный ударъ въ шею. Потомъ возвратившись къ Элленъ, онъ нашелъ ее все еще въ томъ же безчувственномъ положеніи, въ которомъ она находилась уже боле часа. Онъ заговорилъ съ нею, но она не отвчала, только всю ее передернуло, онъ взялъ ее за руки, холодныя какъ ледъ, онъ нжно назвалъ ее по имени. Но она, казалось, ничего не слыхала. Тогда онъ поднялъ ее и перенесъ въ лодку, и тамъ нсколько разъ облилъ голову водою, что принесло ей нкоторое облегченіе и она стала свободне дышать. Наконецъ дрожащими руками взялся онъ за весла и вскор они очутились дома. Бдная молодая двушка до того ослабла, что не могла выйдти на берегъ и едва не упала къ ногамъ Гэзеля. Тогда онъ снова взялъ ее на руки, отнесъ въ ея хижину и положилъ на постель. Постоявъ съ минуту, онъ вышелъ на берегъ и провелъ цлую ночь въ самомъ отчаянномъ безпокойств, однакоже, не ршился взойти къ ней. Выходка на Прозерпин, обнаружившая его любовь, навлекала теперь подозрніе на вс его дйствія. Онъ не смлъ выказывать Элленъ самаго простого сочувствія, самой обыкновенной любезности, какъ-же онъ могъ теперь ухаживать за нею? Къ тому же его вниманіе и ухаживанье принесло ей боле горя, чмъ утшенія. Однакоже къ утру онъ ршился войти въ дверь. Элленъ лежала въ томъ-же положеніи, какъ онъ ее оставилъ. Онъ опустился передъ нею на колни и съ ужасомъ смотрлъ на страшную перемну, происшедшую въ ней. Весь организмъ молодой двушки былъ до того потрясенъ, что обезсиленная страданіями на мор и недостаточно питательной пищей на остров, она теперь пришла въ совершенное изнеможеніе. Гэзель взялъ ее за руку: пульсъ былъ слабый, медленный. Щеки ея впали, глаза были мутны, а руки висли, какъ тряпки.

Гэзель сталъ ломать себ голову, какъ помочь бдной больной и вспомнивъ, что невдалек росъ макъ, онъ бросился туда, набравъ горсть цвтовъ, онъ прибжалъ домой и тотчасъ заварилъ настой. Простудивъ его, онъ самъ прежде попробовалъ на себ дйствіе этого усыпительнаго сродства, и, мняя нсколько разъ пріемъ, наконецъ дошелъ до того, что, принявъ небольшую порцію настоя, онъ заснулъ только на нсколько минутъ и проснулся безъ головной боли и тошноты. Эти опыты взяли много времени, ибо отъ перваго слишкомъ большого пріема онъ впалъ въ мучительное забытье на нсколько часовъ. Наконецъ онъ пошелъ къ Элленъ, приподнялъ ея голову и поднесъ къ губамъ приготовленное лекарство. Она выпила механически и вскор ея дыханіе и пульсъ перемнились къ лучшему, она заснула.

На другое утро Элленъ проснулась съ головною болью и сильной слабостью во всемъ тл, но совершенно пришла въ себя. Гэзель, успокоившись на счетъ ея здоровья, сталъ дятельно собирать запасы всего, въ чемъ они могли нуждаться въ предстоявшее дождливое время, такъ какъ, судя по набгавшимъ тучамъ и безпокойному полету птицъ, онъ былъ увренъ, что дожди начнутся очень скоро. Но Элленъ упорно отказывалась врить этому.

— Увидимъ, сказалъ Гэзель,— если вы не перемните вашего мннія черезъ три дня, то назовите меня лже-пророкомъ.

Такъ прошелъ этотъ день, на слдующій Элленъ почувствовала себя хуже и хотла принять маковаго настою въ четверо боле назначеннаго Гэзелонъ пріема. Онъ положительно воспротивился этому, говоря, что большая доза непремнно вредитъ ей.

— Вы почемъ знаете? воскликнула Элленъ,— вы только можете догадываться о дйствіи этого лекарства. Во всякомъ случа я попробую.

Испуганный Гэзель долженъ былъ тогда сознаться, что онъ испробовалъ на себ это средство, прежде чмъ предложилъ ей. Элленъ взглянула на него просто, спокойно. Въ ея большихъ чудныхъ глазахъ блеснулъ небесный огонь. Было ли это восторженное удивленіе или благодарность? Ея грудь высоко поднималась, ея губы дрожали. Но черезъ минуту она оправилась и была очень рада, что Гэзель, отвернувшись отъ нея, ничего е видлъ. Вслдъ за этимъ наступило продолжительное молчаніе. Элленъ замчталась, но мечты ея были прерваны страннымъ шумомъ. Она подняла голову. Глаза ихъ встртились, и Гэзель только улыбнулся. Это былъ дождь. Сначала крупныя капли падали одна за другой, потомъ дождь усилился, наконецъ полилъ ливнемъ. Но хижина Элленъ оказалась непроницаемой, и Гэзель, разведя въ ней огонь, сдлалъ ее совершенно комфортабельной, не смотря на наступившіе холодъ и сырость. Устроивши все, онъ простился съ нею и хотлъ уже уйти къ себ на лодку, какъ она вернула его назадъ.

— Мистеръ Гэзель, сказала она,— я не могу заснуть сегодня, не испросивъ у васъ прощенья за все, что я вамъ сдлала и сказала недобраго. Позвольте мн смиренно поблагодарить васъ за ваше великое терпнье и… почтительное уваженіе къ несчаст…. то есть, я хочу сказать, къ бдной молодой двушк, брошенной на ваше попеченіе.

Она протянула ему руку, онъ взялъ ее и дрожащимъ голосомъ выразилъ свою благодарность за всю ея доброту къ нему, потомъ вернулся на лодку, вн себя отъ счастья и блаженства.

ГЛАВА XX.

Прошла недля, а дождь все лилъ не переставая. Гэзель радовался этой непогод, благодаря ей, онъ цлые дни проводилъ съ Элленъ въ ея палатк. Они жили теперь просто, какъ добрые товарищи, и счастье Гэзеля было неописанное. Та, которая еще недавно ему казалась недоступной богиней, теперь была вчно подл него, наполняя однимъ своимъ присутствіемъ его душу блаженствомъ. Она также была, повидимому, довольна, она перестала его бояться, и уже съ тайнымъ удовольствіемъ слдила за всми признаками его пламенной любви къ ней, ибо эта любовь, хотя старательно скрываемая, просвчивала въ каждомъ осторожномъ слов, въ каждомъ его почтительномъ движеніи.

Не имя возможности теперь заниматься вншними работами, Гэзель взялся за приготовленіе бумаги и чернилъ, для бумаги онъ употребилъ сдланный имъ изъ тюленьей кожи, высушенной ни солнц, отличный пергаментъ, а чернила смастерилъ изъ собранной кошенили и липоваго сока. Съ помощію этихъ матеріаловъ, онъ приступилъ къ составленію карты острова. Набросавъ контуръ, насколько могъ запомнить его по послднему путешествію, онъ спросилъ Элленъ: какъ назвать островъ?

— Назовите его Гостепріимнымъ, сказала она, посл нкотораго размышленія.

Затмъ, такимъ же образомъ, всякая мстность получила свое имя., такъ явились на карт: Тюленій заливъ, Пальмовый мысъ, Сторожевая Гора, Утиное Болото, Кошенилевая поляна и т. д.

— Но какъ мы назовемъ столицу этого царства, мое жилище, сказала Элленъ, наклоняясь надъ плечомъ Гэзеля.

— Св. Еленой, воскликнулъ поспшно Гэзель, и записалъ, прежде чмъ молодая двушка успла протестовать.

На восьмый день дождь прекратился, небо прояснилось и солнце засіяло во всемъ своемъ блеск. Элленъ съ радостью привтствовала возвращеніе хорошей погоды, но Гэзель только качалъ головою, увренный, что непогода еще вернется, ибо въ этихъ странахъ дождливое время или зима продолжается мсяцъ или полтора. Дйствительно, къ вечеру стали набгать тучи и вс зври и птицы начали выказывать безпокойство,— врный признакъ, что въ природ подготовлялось что-то недоброе. Гэзель въ этотъ вечеръ сидлъ, какъ всегда, подл Элленъ въ ея хижин, и занятый какой-то работой не сводилъ глазъ съ молодой двушки. Но вдругъ онъ вздрогнулъ, тяжелое сознаніе поразило его благородное сердце, онъ почувствовалъ, что опасно играть огнемъ, что не слдуетъ такъ долго смотрть на любимую имъ женщину. Онъ тяжело вздохнулъ, отвернулся и вышелъ изъ палатки. Пройдя нсколько шаговъ по берегу и протрезвившись на чистомъ воздух, онъ вошелъ снова къ Элленъ, но съ ужасомъ остановился на порог, увидавъ, что она, бросивъ работу, читала какое-то письмо. Итакъ, вотъ въ чемъ она черпала утшеніе. Онъ подозрвалъ это и прежде, но не видя тому явныхъ доказательствъ, чувствовалъ себя счастливымъ.

— Прощайте, сказалъ онъ, глухимъ голосомъ, не входя въ палатку.

— Прощайте, отвчала Элленъ нжно.

И еслибъ Гэзель взглянулъ на нее въ эту минуту, то увидалъ бы, что глаза ея, устремленные на письмо Артура, выражали какое то недоумніе, колебаніе. Но Гэзель этого не видлъ, онъ отвернулся и вышелъ въ самомъ мрачномъ отчаяньи. Мало но малу онъ однако успокоился, хотя и посл тяжелой борьбы съ самимъ собою. Почему же Элленъ не читать письмо Артура Вордло? Она была его невста, связанная съ нимъ узами чести и привязанности. Придя къ такому заключенію, этотъ терпливый, все переносящій безъ ропота человкъ, прилегъ на свое жесткое ложе и собирался уже заснуть, какъ вдругъ раздался громовый ударъ и страшный порывъ втра поколебалъ весь островъ. За этимъ слдовалъ другой ударъ, третій, раздался глухой трескъ въ лсу, втеръ неистово колыхалъ вковыя деревья, и вырывалъ ихъ съ корнями. Гэзель съ испугомъ бросился къ жилищу Элленъ, но когда достигъ до него съ неимоврными усиліями,— ибо на ногахъ держаться было невозможно, а приходилось ползти на четверенькахъ — то отъ этого жилища не оставалось и слда. Одно изъ деревьевъ, составлявшихъ его оплотъ, лежало на земл, стны хижины были вс разнесены втромъ, а травяная настилка, служившая крышей, валялась разбитая на земл. Изъ подъ нея-то съ криками ужаса онъ вытащилъ бдную Элленъ.

— Не пугайтесь, промолвила она,— я нисколько не ушиблась.

Но Гэзель чувствовалъ, какъ она судорожно дрожала, взявъ ее осторожно на руки, онъ направился къ своей лодк, гд они могли быть, по крайней мр, безопасны отъ втра. Но достичь лодки было не легко, ему приходилось то схватываться за сосднее дерево, чтобъ не грохнуться съ своею дорогою ношею, то крадучись почти на четверенькахъ, пробираться между разными обломками, нанесенными на берегъ. Наконецъ, они благополучно достигли лодки, которая, находясь въ значительномъ углубленіи, какъ бы въ док, не боялась напора волнъ. А вокругъ нихъ свирпствовала разъяренная стихія, море дико ревло, рка выходила изъ береговъ, деревья, кустарники съ трескомъ ломались со всхъ сторонъ, и громадные обломки кружились въ воздух. Во все это время Элленъ вела себя великолпно. Говорить было нельзя, но она благодарила, Гэзеля за свое спасеніе гораздо краснорчиве словъ, она доврчиво припала головой къ его мощной груди, какъ бы ища его покровительства, руки ея не разставались съ его рукой, и при каждомъ новомъ порыв втра, она все ближе и ближе къ нему прислонялась. Гэзель забылъ теперь и о бур и объ опасности. Онъ чувствовалъ только, что близь него было существо, которое онъ любилъ боле всего на свт, что ея длинные, распустившіеся волосы касались его лица. Сердце его было переполнено блаженствомъ, и онъ благодарилъ небо за ниспосланную бурю.

На другое утро наши герои, повидимому, помнялись ролями. Гэзель впалъ въ какое-то уныніе при вид раззореннаго жилища Элленъ и ужасныхъ слдовъ недавней бури. Молодая же двушка старалась его утшить и успокоить, указывая съ улыбкой на — какъ она выражалась,— ‘пользу этой бури’. Вопервыхъ ему не предстояло боле нужды лазить по деревьямъ за плодами, такъ какъ они теперь въ громадномъ количеств валялись но земл. Во-вторыхъ, берегъ былъ усянъ множествомъ убитыхъ бурею птицъ, черепахъ и даже тюленей, слдовательno, не надо было далеко ходить за провизіей.

— Неужели, при вид всего этого, вы не примиряетесь съ потерею моего жилища? сказала Элленъ.— Наконецъ, разв мало для васъ утшенія, что мы остались цлы и невредимы!

— Правда, отвчалъ Гэзель,— но меня страшитъ мысль, что ваше здоровье пострадаетъ отъ жизни на открытомъ воздух, въ такую погоду. Какъ жестоко, что это случилось именно теперь, когда вы начинали поправляться.

— О! нтъ, прошедшая ночь мн сдлала много добра. Намъ, женщинамъ, сильное ощущеніе иногда полезно, конечно не часто. Меня всю перевернуло отъ испуга, и я чувствую себя, какъ бы новымъ человкомъ и физически и нравственно. Конечно, мн жаль, что буря уничтожила мою хижину, потому что она вамъ стоила столькихъ трудовъ, но собственно для меня, мн право все равно. Найдите мн какой нибудь уголокъ, гд бы я могла спокойно проводить ночь, а цлый день я намрена быть на ногахъ и помогать вамъ во всемъ, работая какъ пчела.

Эти милыя, добродушныя слова Элленъ, однако, не могли разубдить Гэзеля насчетъ безвыходности теперешняго ихъ положенія. Необходимо было во что бы-то ни стало найти Элленъ новое жилище: правда, онъ уступилъ ей лодку, а самъ перебрался на берегъ, но лодка, не имя крыши, не представляла удобнаго и здороваго жилища. Посл долгихъ размышленій, онъ, наконецъ, ршился устроить для Элленъ помщеніе въ пещер, на другомъ берегу бухты. Пещера эта была широкая, удобная, безопасная, но поверху ея протекалъ ручеекъ и, такимъ образомъ, наполнялъ сыростью всю пещеру. Однакоже Элленъ къ этому неудобству отнеслась съ полнйшимъ хладнокровіемъ, замтивъ, что оно представляетъ даже неоцненную выгоду: у нея въ комнат будетъ душъ. Гэзель же былъ другого мннія, ни мало не унывая, онъ взлзъ на утесъ и вскор отыскалъ источникъ ручья. Тутъ ему пришла въ голову счастливая мысль отвести ручей, прорывъ ему другое русло, и, въ тоже время, воспользоваться отверзтіемъ въ свод пещеры для устройства трубы и печи. Все это онъ исполнилъ въ нсколько дней съ замчательнымъ искуствомъ и терпніемъ. Сложивъ печь изъ давно уже приготовленныхъ кирпичей и подогнавъ ее къ естественной каменной труб, онъ сталъ усердно топить до тхъ поръ, пока пещера совершенно просохла. Тогда онъ перетащилъ туда вс вещи Элленъ и пригласилъ ее самую перейти въ новое жилище. Но тутъ Элленъ съ лукавой улыбкой объявила, что она не пойдетъ пшкомъ, а для такого торжественнаго случая желаетъ хать въ лодк. Гэзель тотчасъ исполнилъ ея желаніе и, воспользовавшись первымъ приливомъ, перевезъ ее черезъ бухту. Возвращаться назадъ ему не хотлось, къ тому же на этомъ берегу теперь сосредоточивалась вся его работа. Поэтому, съ помощью Элленъ, онъ втащилъ лодку на берегъ, и, такимъ образомъ, они снова стали близкіе сосди.

Съ этого времени дни ихъ потекли мирно и однообразно въ неусыпныхъ трудахъ днемъ и дружескихъ разговорахъ вечеромъ. Гэзель устроилъ передъ самымъ входомъ въ пещеру нчто въ род террасы съ сткой, покрытой листьями, вмсто крыши, тутъ они обдали и сиживали по вечерамъ, любуясь на море. Потомъ изъ сала убитыхъ тюленей, найденныхъ на берегу посл бури, онъ вытопилъ большое количество масла, благодаря которому пещера была постоянно освщена, изъ того же сала онъ приготовилъ мыло къ величайшему удовольствію Элленъ, наконецъ, тюленью кожу онъ обдлалъ для платья, изъ шкуры нарзалъ подошвы для обуви, изъ пузыря приготовилъ пергаментъ, а изъ внутренностей струны и бичевки, мясо же онъ посолилъ и зарылъ въ глину. Что же касается до Элленъ, то она занималась стряпней, мытьемъ блья и шитьемъ: себ она сшила тюленью куртку, а Гэзелю шапку. Она ходила въ лсъ за провизіей и, благодаря этимъ постояннымъ прогулкамъ, пріобртала не только пищу, но и здоровье. Вставали они съ разсвтомъ и работали до захода солнца, потомъ часа два Элленъ занималась женскимъ рукодльемъ, а Гэзель сидлъ подл нея и разсказывалъ ей все, что онъ читалъ когда либо, самъ удивляясь своей памяти. Поздно сидть онъ ей никакъ не позволялъ, и она съ улыбкой ему повиновалась. Дйствительно, Гэзель сильно заботился объ ея здоровь, и заботы его, какъ мы уже сказали, принесли плодъ сторицею. Видя, что ея здоровье поправляется съ удивительною быстротою, такъ что всякая мысль о чахотк длается нелпостью, Гэзель, однако, старался всми силами поддержать эту благодатную перемну. Элленъ цлый день была на воздух, руки и ноги ея были въ постоянномъ движеніи, потому и пища ей требовалась питательная. Но гд было взять мяса? Наконецъ Гэзель съ большимъ трудомъ отыскалъ на берегу мсто, гд черепахи, выходя изъ воды, зарывали свои яйца въ песк. Этими-то яйцами онъ сталъ теперь кормить Элленъ три раза въ день и, благодаря этому, какъ онъ называлъ черепашьему леченію, здоровье, силы и бодрость Элленъ вскор сдлались просто изумительными.

Этотъ поразительный результатъ былъ достигнутъ въ четыре мсяца мирной жизни на пустынномъ остров. Но во вс эти четыре мсяца, какъ не ломалъ себ головы Гэзель для разршенія великой задачи, заданной ему Элленъ, но все никакъ не могъ придумать средства къ спасенію съ этого, заброшеннаго посреди океана, невдомаго уголка земли. Онъ только старательно поддерживалъ выставленные сигналы и знаки, а также написалъ на самыхъ выдающихся мстахъ скалъ гигантскими буквами: ‘Англичанка здсь выброшена волнами. Спшите къ ней на помощь’. А немного подале прибавилъ: ‘Берегитесь рифовъ’. Но вс эти предосторожности были тщетны, на горизонт не появлялся во все это время ни малйшій парусъ, такъ что Гэзель, наконецъ, уже смотрлъ на море и поправлялъ свои знаки только для очистки совсти, не питая ни малйшей тни надежды.

Однажды, длая подобный обычный обходъ, и удостовряй, что вс знаки были на мстахъ, Гэзель уже хотлъ вернуться домой, не бросивъ даже и взгляда на горизонтъ, какъ вдругъ подъ утесомъ, на которомъ онъ стоялъ, увидлъ въ какихъ нибудь восьми миляхъ отъ острова,— корабль на всхъ парусахъ. Не смотря на попутный втеръ, онъ двигался медленно, вроятно отъ большого груза. Гэзель вздрогнулъ и бросился къ Элленъ съ радостной встью, но на дорог сердце его замерло, при мысли, что этотъ вожделнный корабль разъединитъ ихъ на вки. Однако, какъ честный человкъ, онъ поборолъ это минутное эгоистическое чувство, и, прибжавъ къ пещер, воскликнулъ съ торжествомъ: — Радостныя всти! великія всти! корабль въ виду, вы спасены!

— Корабль! воскликнула Элленъ, едва переводя духъ отъ волненія,— гд? гд?

— У самого острова. Теперь его скрываютъ утесы, но черезъ полчаса онъ броситъ якорь. Слава Богу! приготовьте все для отъзда. Ура! это нашъ послдній день на острову!

Эти слова были произнесены громко, мужественно, но лицо его было блдно, глаза опущены, Элленъ видла это, и хотя стала дятельно приготовляться къ отъзду, но слезы выступили на ея глазахъ. Они оба пришли теперь въ такое волненіе, что бгали съ мста на мсто, какъ безумные, то хватаясь за вещи, то бросая ихъ. Наконецъ, не видя долго корабля, они поспшили на берегъ, и тамъ, почти подъ самымъ утесомъ, на которомъ стояли, они увидли корабль, медленно огибающій берегъ въ самомъ близкомъ отъ него разстояніи.

— Что они съ ума сошли!— воскликнулъ Гезель,— какъ можно идти такъ близко къ берегу. Ага! они увидали мои сигналы и предостереженія!

Дйствительно, корабль вдругъ, какъ бы опомнясь, повернулъ кормой къ утесамъ и, отойдя на нкоторое пространство, снова пошелъ вдоль берега. Чтобъ лучше слдить за нимъ и, если надо, подать сигналъ, Гэзель поспшилъ съ Элленъ на Телеграфный мысъ. Оттуда корабль былъ виднъ, какъ на ладони, его движенія теперь стали совершенно непонятны: словно онъ самъ, или его капитанъ былъ пьянъ, онъ шелъ то въ одну сторону, то въ другую, то впередъ, то назадъ. Наконецъ корабль поравнялся со входомъ въ заливъ, въ какихъ нибудь четырехъ миляхъ отъ земли. Тутъ слдовало бросать якорь, и Гэзель, не имя возможности, по случаю отлива, выйти въ лодк въ море, сталъ длать всевозможные сигналы: махалъ руками и шляпой, но корабль не обращалъ на него никакого вниманія, и вдругъ принялъ опредленный путь, прямо въ открытый океанъ. Такъ прошелъ онъ еще мили дв, и тогда стало ясно, что онъ ршился не заходить на островъ. Тщетно несчастные подавали сигналы, кричали, махали. На корабл должны были видть ихъ, слышать ихъ крики, но спасенные по ихъ милости отъ рифовъ, они теперь безсовстно бросали своихъ спасителей.

Гэзель и Элленъ взглянули тогда другъ на друга съ отчаяніемъ и огласили воздухъ дикими криками. Все было кончено. Они опустились на землю, все еще не сводя глазъ съ удаляющагося корабля и вдругъ, какъ бы по одному побужденію, протянули другъ другу руки. Они теперь составляли другъ для друга весь міръ, ибо въ эту минуту міръ хладнокровно бросилъ ихъ посреди океана.

— Успокойтесь, другъ мой, сказала Элленъ съ рдкимъ терпніемъ.— О! папа, папа! воскликнула она, черезъ мгновеніе, и, закрывъ лицо руками, судорожно зарыдала.

— Пускай Богъ, сотворившій землю и воду, будетъ судьей между нами и этими негодяями! воскликнулъ Гэзель, съ неописанной злобой.

— Будьте терпливы, промолвила Элленъ, всхлипывая.

— Нтъ, я но хочу быть терпливымъ! прогремлъ Гэзель. Боже праведный! воздай злодямъ за каждую ея слезу.

Вдругъ онъ вскочилъ и снова устремилъ свой взглядъ на коварный корабль. Въ глазахъ его блеснула какая-то горькая, злорадная улыбка.

— Ага, по дломъ! воскликнулъ онъ,— не плачьте, моя дорогая. Наша взяла! Что они слпы или пьяны? или болваны? Никого не видно на палуб! Господи! прости меня… корабль набжалъ на рифъ.

Элленъ подняла голову, дйствительно корабль лежалъ на боку, набжавъ на подводный рифъ.

Въ тоже мгновеніе вся злоба Гэзеля изчезла, онъ бросился на берегъ и думалъ только о томъ, какъ бы спасти несчастныхъ, погибавшихъ на корабл. Но не смотря на вс его неимоврныя усилія, онъ не могъ стащить лодку съ берега ране отлива, который наступилъ только черезъ часъ. Тогда онъ прыгнулъ въ лодку, поднялъ парусъ и отчалилъ отъ берега. Элленъ, съ блестящими отъ волненія глазами, просила взять и ее.

— Какъ! но корабль быть можетъ чумной! воскликнулъ Гэзель,— никогда. Къ тому же втеръ сильный и вы могли бы простудиться. Нтъ, молитесь лучше за несчастныхъ, молитесь за меня, я согршилъ передъ Богомъ, пожелавъ имъ гибели.

Съ этими словами, онъ сталъ быстро удаляться. Элленъ долго слдила за нимъ, съ нжнымъ чувствомъ восторга. Какъ онъ былъ добръ и отваженъ! а когда дло шло о ней, то онъ также умлъ приходить въ ярость. Странно, это послднее качество не уменьшило ея восторженнаго уваженія къ нему. Вскор лодка изчезла въ синев океана, и только виднлся вдали ея блющій парусъ. Элленъ вернулась домой, развела большой костеръ и занялась приготовленіемъ пищи для несчастныхъ, которыхъ Гэзель долженъ былъ скоро привезти. Однако время шло, а Гэзель не возвращался. Около полуночи поднялась сильная буря, море заволновалось и загрохотало, Элленъ начала сильно безпокоиться. Такъ прошла ночь. Когда разсвло, то мелкій дождь, какъ бы дымкой, закрывалъ все море, и Элленъ, терзаемая мрачными предчувствіями, бросилась на колни на берегу и пламенно молила Бога о сохраненіи драгоцнной для нея жизни. Вскор ея предчувствія стали подтверждаться, море начало выбрасывать на берегъ такія вещи, какія ни разу не заносились на ихъ островъ, тутъ были мачты, доски, боченки, однимъ словомъ, всевозможные обломки корабля. Она почувствовала страшное стсненіе въ груди, но все это было еще ничто въ сравненіи съ тмъ ужасомъ, который наполнилъ ея душу, когда она вдругъ увидла на хребт бушующаго вала опрокинутую лодку.

Сердце молодой двушки дрогнуло, глаза ея въ неописанномъ страх устремились на этотъ страшный предметъ. Лодка приближалась все ближе и ближе, наконецъ грозный валъ выбросилъ ее на берегъ килемъ вверхъ — она была пустая.

ГЛАВА XXI.

Элленъ огласила воздухъ крикомъ отчаянья, ноги ея подкосились, и она упала бы въ обморокъ, еслибъ втеръ и брызги волнъ не заставили ее опомниться. Потомъ она пришла въ неописанное волненіе, бгала взадъ и впередъ по берегу, какъ собака, потерявшая своего хозяина, ломала себ руки, десятки разъ возвращалась къ лодк и никакъ не могла отъ нея оторваться. Наконецъ, она немного опомнилась и первыя ея мысли были не о себ, а о немъ. О! зачмъ она не вмст съ нимъ! зачмъ она не умерла вмсто него! Еслибъ она только могла усладить его послднюю минуту, сказать ему хоть одно слово, передъ его смертію!

Но нтъ! ея бдный герой умеръ, стараясь спасти жизнь другихъ, умеръ, думая, что она также холодна и безжалостна, какъ т волны, которыя ею погубили. Но живой или мертвый онъ былъ для нея все въ эту минуту, и она молила уже волны только принесть дорогой для нея трупъ, чтобъ она могла, по крайней мр, излить надъ нимъ все свое горе. Но безжалостное море отказывало ей и въ этомъ мрачномъ утшеніи, и выбрасывало лишь по прежнему обломки за обломками погибшаго корабля. Тогда она впервые залилась горючими слезами. Долго рыдала она и, какъ всегда въ страшномъ гор, слезы принесли ей облегченіе. Какая-то тнь надежды блеснула въ ея ум и она стала придумывать т случайности, которыя могли прибить къ берегу пустую лодку, а вмст съ тмъ спасти Гэзеля. Посреди этихъ размышленій она вдругъ вскочила и глаза ея засверкали энергіей.— ‘Что бы онъ сдлалъ на моемъ мст? сказала она себ,— разв онъ сталъ бы сидть сложа руки?’ При этой мысли, силы въ ней вдругъ возродились, и она твердо ршила сдлать все возможное, и даже невозможное, для отысканія Гэзеля. Но гд его искать? Прежде всего слдовало осмотрть длинный рифъ, тянувшійся въ нсколькихъ миляхъ отъ острова, за которымъ скрылся Гэзель, когда она въ послдній разъ его видла. Но чтобъ достичь туда, надо было управлять лодкою, а не было ни мачты, ни паруса, ни веселъ, наконецъ молодая двушка не была въ силахъ даже столкнуть лодку, глубоко врзавшуюся въ песокъ своимъ килемъ. Элленъ не унывала, она цлый день трудилась, собирала все, что ей только казалось пригоднымъ, припоминала малйшія слова Гэзеля, которыя могли ей помочь выйти изъ настоящаго критическаго положенія. Нсколько разъ она выходила на лодк въ море и опять возвращалась, то не доставало одного, то другого. Такъ прошли почти сутки, наконецъ, пересиливъ вс трудности, устроивъ нчто въ род паруса изъ багра и куска парусины, а также захвативъ маленькое весло, которое Гэзель нарочно сдлалъ для нея, но не усплъ еще окончить, она смло пустилась въ путь.

Пройдя нсколько миль, большую часть на веслахъ, Элленъ наконецъ пристала къ длинному рифу, который она полагала необходимымъ изслдовать прежде всего. Привязавъ лодку, она вышла на рифъ, оказавшійся кораловымъ архипелагомъ, и съ какимъ-то нетерпливымъ ожиданіемъ стала бгать взадъ и впередъ. Но никого и ничего не было видно. Она стала кричать изо всхъ силъ, но въ отвтъ ей не слышалось ни малйшаго звука. Посл минутнаго колебанія, она терпливо принялась осматривать каждой уголокъ этого рифа. Въ два часа она изслдовала пол-острова и на восточной сторон его нашла слды погибшаго корабля, именно деревянную женскую фигуру съ киля, обломки мачтъ, нсколько ящиковъ и бочеи ковъ. Видя это, она опустилась на землю и снова предалась отчаянью. Такъ прошло нсколько времени, какъ вдругъ она почувствовала, что до ея руки прикоснулось что-то холодное. Она съ ужасомъ отскочила. Передъ ней стояла собака, исхудалая, изнуренная, но все же махая хвостомъ въ знакъ привтствія. Черезъ минуту собака повернулась и тихо, медленно удалилась, какъ бы довольная тмъ, что исполнила свою обязанность. Элленъ была такъ поражена этимъ неожиданнымъ появленіемъ, что вся задрожала отъ испуга и отъ возродившейся надежды. ‘Если собака спасена, подумала она, то неуягели милосердный Богъ не пожалетъ человка, не спасетъ моего ангела?’ И она съ новыми силами принялась за поиски. Обойдя вокругъ всего рифа, она вернулась снова къ лодк, ей теперь оставалось только обозрть самое незначительное пространство, гд она надялась, во всякомъ случа, найти собаку, которую ршилась взять съ собой, въ память того, кто такъ любилъ животныхъ.

И такъ, со слезами на глазахъ, она отправилась на сверную оконечность рифа, и тамъ увидла собаку спокойно сидвшую на песк. Она позвала ее, но собака не тронулась. Элленъ подошла и увидла причину, по которой животное не обратило на нее вниманія. Собака сторожила. Подл нея лежалъ человкъ, почти весь покрытый морскими растеніями, только ноги и блдное лицо виднлось изъ подъ нихъ. Это былъ онъ. Въ одно мгновеніе она была подл него. Живъ-ли онъ? Или уже умеръ? Онъ еще живъ. Глаза его закрыты, но онъ дышетъ, онъ просто крпко спитъ. Она стала его ласкать, потомъ прижала его руки къ своей груди, слезы радости потекли по ея щекамъ и она лепетала какія-то невнятныя слова. Тутъ онъ проснулся и съ изумленіемъ посмотрлъ на нее. Когда же онъ созналъ, что это была она, дикій крикъ радости вырвался изъ его груди, онъ самъ зарыдалъ и сталъ пламенно цловать ея руки. Несчастный, онъ уже считалъ себя совершенно погибшимъ, теперь же онъ былъ спасенъ и спасенъ ею. Они долго не могли промолвить ни слова, наконецъ Гэзель первый опомнился и, съ трудомъ вставъ, повелъ Элленъ къ лодк. Она теперь, какъ бы мгновенно, потеряла все свое мужество и стала нжной и любящей женщиной.

— Дайте мн чувствовать, что вы подл меня, промолвила она, крпко повиснувъ на его рук.

Посадивъ ее въ лодку, Гэзель вернулся на берегъ и притащилъ боченки и ящики, замченные еще прежде молодою двушкою. Нагрузивъ, такимъ образомъ, лодку, онъ взялъ съ собою собаку и значительное количество большихъ раковинъ почти съ тарелку.

— Что это! воскликнула Элленъ съ изумленіемъ,— вы только что спаслись изъ когтей смерти, а уже думаете о раковинахъ и прочихъ вещахъ.

— Не судите, пока, не увидите, что я изъ нихъ сдлаю, сказалъ Гэзель,— он не простыя, а жемчужныя. Я собралъ ихъ для васъ, хотя мало надялся увидть васъ на земл.

Эти слова были сказаны не кстати. Женское сердце оцнило поступокъ, казавшійся Гэзелю столь простымъ и естественнымъ. Элленъ почувствовала, что у нея сперлось дыханіе, она старалась засмяться, вмсто того, чтобъ заплакать, но смхъ и рыданія раздались вмст. Съ него сдлалась жестокая истерика, явное доказательство, какъ сильно была потрясена вся ея натура. Гэзель испугался и всми силами старался успокоить ее. Но тщетно, припадокъ взялъ свое. Когда же она немного оправилась, онъ поднялъ парусъ и поспшилъ домой. Тамъ, пока она стряпала ему кушанье и сушила его платье, онъ разсказалъ ей свои приключенія.

— Корабль датскій, началъ онъ, — я полагаю, онъ выдержалъ сильную бурю, такъ какъ былъ полонъ водой. Экипажъ его бросилъ, оставя, на немъ только одну собаку. Подъхавъ къ нему, я привязалъ свою лодку на веревк, къ его борту, и, съ помощью своей мачты и весла, скатилъ на рифъ боченокъ съ ромомъ, бочку солонины и нсколько ящиковъ съ крупою и мукой, найденные мною въ трюм. Но пока я этимъ занимался, сильный порывъ втра оторвалъ веревку и унесъ лодку въ море. Буря усиливалась и грозные валы все боле и боле ломали корабль, тогда я кое-какъ перебрался на рифъ и тамъ уже приготовился умирать, ибо не было никакой возможности къ спасенію. Не думалъ я увидть васъ на земл, тмъ мене могъ надяться, что вы въ состояніи будете меня спасти.

— Пощадите меня, промолвила Элленъ, вполголоса.

— Какъ! я не могу благодарить васъ даже за спасеніе жизни?

— Нтъ, мы еще далеко не поквитались въ своихъ счетахъ.

— Плохой же вы математикъ. Я удивляюсь только тому, что вы не браните меня за все безпокойство, которое я вамъ причинилъ.

— Я слишкомъ счастлива, что вижу васъ здсь, передъ собою, и могу ли я въ такое время браниться? Но все же, умоляю васъ, бросьте море навсегда и не имйте съ нимъ никакого дла. Довольно уже мы пострадали отъ этого чудовища.

Она сказала это слабымъ, умоляющимъ голосомъ, и Гэзель видя, что она совершенно изнемогала отъ усталости, оставилъ ее отдыхать, и ушелъ на ночь на свою лодку, бросивъ на двушку взглядъ, полный любви. Элленъ же не смла въ эту минуту взглянуть на него, сердце ея было сильно переполнено нжными чувствами къ дорогому другу, котораго жизнь она только-что спасла.

На друдой день въ Элленъ снова произошла та странная перемна, которая уже прежде такъ непріятно поражала Гэзеля. Она стала обходиться съ нимъ то холодно, сдержанно, то черезъ чуръ учтиво и любезно. Только по временамъ ея чудные глаза обращались къ нему съ мольбой, какъ бы прося прощенья. Гэзель отвчалъ ей взглядомъ, полнымъ любви, а Элленъ опускала глаза въ землю, и посл этого становилась еще сдержанне, еще холодне.

— Это капризъ, подумалъ Гэзель, теряя, наконецъ, терпнье — злой капризъ!

Но читательницы, конечно, объяснятъ странное поведеніе Элленъ совершенно иначе. Впрочемъ, какъ бы то ни было, это продолжалось не долго. Сутки, проведенные Гэзелемъ на риф, не обошлись ему даромъ, боль въ спин и въ суставахъ все увеличивалась и не смотря на вс его старанія побороть злой недугъ, онъ, наконецъ, долженъ былъ признать себя побжденнымъ. На третій день посл этого событія, украшая пещеру Элленъ жемчужными раковинами, привезенными ими съ рифа, онъ почувствовалъ такую сильную боль во всхъ членахъ, и такой ознобъ, что принужденъ былъ бросить работу и признаться Элленъ, что онъ серьезно болнъ. Она не промолвила ни слова, только сильно поблднла и съ нжнымъ вниманіемъ стала ухаживать за Гэзелемъ. Она развела огонь подл него, согрла воды, и какъ онъ съ трудомъ могъ поворачиваться со стороны на сторону, она пособляла ему и всячески старалась облегчить его страданія. Гезель не могъ не подумать, что гораздо лучше было страдать и видть ее передъ собой такой нжной, такой доброй, чмъ быть здоровымъ и терпть ея холодность и капризы. Къ вечеру, онъ почувствовалъ себя лучше и удалился спать на лодку, но Элленъ долго не могла сомкнуть глазъ отъ безпокойства. Ночью она нсколько разъ просыпалась и со страхомъ прислушивалась, не зоветъ ли ее Гэзель, наконецъ къ утру она услышала какіе-то странные звуки. Она бросилась на берегъ и увидла, что Гэзель метался въ сильнйшемъ жару и бредилъ вслухъ. Она подошла къ нему, и положивъ руку на лобъ, старалась нжными словами привести его въ память. Но все было тщетно, онъ кричалъ изо всей силы, какъ бы разговаривая съ какомъ-то невдомымъ собесдникомъ. Объ чемъ только онъ не говорилъ. И о ложныхъ обвиненіяхъ, и о цариц-волшебниц, и о садовник, и о капризахъ какой-то красавицы, и о средствахъ разршить великую задачу подать о себ всть съ необитаемаго острова черезъ необозримый океанъ. ‘Ахъ! я дуракъ, говорилъ онъ, съ ужасной энергіей, — я ее люблю, а не могу ршить задачу, которую она мн задала. Нтъ, все это вздоръ! Я сдлаю воздушный змй въ 100 футовъ ширины и спущу его на веревк въ пять миль длины, я натру его фосфоромъ и спущу его въ первую бурю. Или, нтъ, я лучше остановлю источникъ нефти, пробуравлю близь него отверзтіе, наполню газомъ пятьдесятъ воздушныхъ шаровъ, напишу на нихъ широту и долготу острова и пущу ихъ по всему міру, такъ что вс люди сюда соберутся. Задача ршена. Да, ршена, но я погибъ. Она меня тогда покинетъ, она обо мн не думаетъ. Сердце ея въ Англіи’.

Потомъ онъ долго бормоталъ что-то невнятное, и, наконецъ, къ величайшему изумленію и ужасу Элленъ, громко воскликнулъ: она говоритъ, что ненавидитъ гадовъ, а выходитъ замужъ за Артура Вордло!

Произнеся эти слова, онъ застоналъ и вскор крпко заснулъ.

Солнце уже было высоко, а онъ все еще спалъ. Элленъ сидла подл, устремивъ на него взоры, полные нжности. Когда же онъ проснулся, то она съ живымъ сочувствіемъ объявила ему, что она его сидлка, что онъ не сметъ вставать, что она все, что нужно ему, достанетъ и приготовитъ. Гэзель, однако, хотлъ встать, но силы ему измнили, и онъ долженъ былъ сознаться, wo у него открылась лихорадка. На вс просьбы Элленъ, чтобъ онъ полъ чего нибудь, онъ отвчалъ отказомъ, но просилъ сварить ему чай изъ коры дикаго лимоннаго дерева и кассіи. Благодаря этому настою, приправленному ромомъ, имъ удалось остановить лихорадку отъ дальнйшаго развитія. Все же страданія его были довольно сильныя, и Элленъ часто, тихо подкравшись, слышала, какъ онъ тяжело стоналъ, не подозрвая ея присутствія, но какъ только слышалъ ея шаги, онъ немедленно принималъ веселый видъ и старался скрыть свои мученія. Она все это видла и сердце ея было полно самого нжнаго сожалнія. Съ какою радостью она согласилась бы принять на себя его страданія, и чего бы она не дала, даже полжизни, за самое малйшее облегченіе его болзни.

Но страданія, какъ и все на свт, перемежаются, въ болзни Гэзеля случался благопріятный переворотъ, въ эти блаженныя минуты отдыха онъ устремлялъ вс свои мысли на разршеніе великой задачи. Но та, которая задала ему эту задачу, теперь далеко не поощряла его рвеніе, а напротивъ уговаривала не слишкомъ напрягать умъ и, главное, беречь свое здоровье.

— Будьте терпливы, говорила она,— преклоните свою гордость передъ судьбой и не стремитесь къ тому, что выше человческихъ силъ. Намъ здсь суждено остаться на вки, если не зайдетъ сюда случайно какой нибудь корабль. Я перестала унывать и отчаиваться, неужели теперь пришла ваша очередь. Бросьте всякую мысль объ этой задач, или пускай она пріютится въ какомъ нибудь отдаленномъ уголк вашего ума, и вы увидите, что въ ту минуту, когда вы всего мене будете этого ожидать, задача вдругъ разршится.

Гэзель подчинился чарующему вліянію молодой двушки, но мысль о разршеніи задачи слишкомъ глубоко засла въ его ум, чтобы онъ согласился съ нею совершенно разстаться. Онъ продолжалъ думать, но его думы приняли нсколько иной оборотъ. Онъ теперь пришелъ къ тому заключенію, что прежде, чмъ изобрсти способъ повстить міру о томъ, гд они находились, надо было опредлить гд же именно они находятся. Для этого необходимо было опредлить градусы долготы и широты, подъ которыми лежалъ Гостепріимный островъ. Но какъ это сдлать безъ всякихъ инструментовъ? Посл долгихъ размышленій и попытокъ, ему, наконецъ, удалось опредлить долготу острова съ помощью мачты, которая, при различномъ положеніи солнца, бросала и различную тнь на песчанный берегъ, и часовъ Элленъ, всегда аккуратно ихъ заводившей, не смотря на вс несчастія и ужасы. Такимъ образомъ опредливъ, что въ то время, когда на остров былъ полдень, въ Сидне было 8 ч. и 49 м. (часы Элленъ были поставлены по Сиднейскому времени), Гэзель уже безъ большаго труда разсчиталъ, что Гостепріимный островъ находился подъ 103 30′ восточной долготы. Теперь очередь была за опредленіемъ широты, но сдлать это было гораздо трудне. ‘Мн надо отгадать широту, говорилъ онъ,— съ помощью различныхъ комбинацій. Во-первыхъ мн поможетъ измненіе въ долгот дня, потомъ мн надо будетъ постараться разсчитать паралаксъ солнца, наконецъ въ этомъ случа можетъ помочь знаніе ботаники: извстно, что нкоторыя пряныя растенія не растутъ вн тропиковъ’. Принявъ все это въ соображеніе и сдлавъ многочисленныя, трудныя вычисленія онъ, наконецъ, опредлилъ, насколько было возможно, безъ инструментовъ, что южная широта острова находилась между 33 и 26 паралелями. Конечно, это открытіе было очень важно само по себ, но въ настоящемъ случа оно ни къ чему не вело. Въ нкоторыхъ задачахъ первый шагъ ведетъ ко второму и т. д. Но настоящая задача распадалась на дв совершенно независящія другъ отъ друга, первую,— т. е. гд находился островъ,— Гэзель кое-какъ разршилъ, но теперь оставалась другая, боле трудная, почти невозможная — дать знать о себ вншнему міру.

Такъ прошло нсколько времени, и какъ Гэзель ни ломалъ себ голову, но ничего не могъ придумать. Наконецъ, въ одно прекрасное утро, когда Элленъ стряпала въ своей пещер, она вдругъ услышала, что ея больной, еще непокидавшій лодки, оглашаетъ воздухъ дикими криками. Она бросилась на берегъ.

— Еврика! еврика! восклицалъ Гэзель, крича, какъ сумасшедшій, и размахивая руками на подобіе втряной мельницы.

— Успокойтесь, успокойтесь, произнесла Элленъ поспшно, боясь, чтобъ ему не повредило волненіе.

— Внчайте меня лаврами, продолжалъ онъ, тмъ же восторженнымъ тономъ,— я разршилъ задачу.

— Только-то, не изъ чего волноваться, хладнокровно произнесла Элленъ и всячески старалась успокоить Гэзеля.

Но ея усилія были тщетны, онъ все боле и боле волновался и теперь сталъ требовать, чтобы она ему помогла немедленно привести въ исполненіе его геніальную идею. Видя, что отказомъ она только боле разстроитъ больного, Элленъ поспшила исполнить вс его желанія, съ поспшностью принесла ему вс т странные предметы, которые онъ потребовалъ, именно: два куска пергамента, бичевки, ржавый обручъ, выброшенный моремъ, и охабку тростнику, но, повинуясь Гэзелю, Элленъ не могла удержаться отъ чувства страха и сожалнія и ей вошла въ голову страшная мысль — не сходитъ ли онъ съ ума. Эта мысль утвердилась еще боле, при вид употребленія, какое Гэзель сдлалъ изъ этихъ разнородныхъ матеріаловъ. Изъ пергамента онъ нарзалъ нсколько маленькихъ и нсколько большихъ кусковъ: на первыхъ онъ написалъ: ‘Англичанка выброшена на островъ, посреди океана, подъ 103 30′ В. Д. и между 33 и 26 паралелями Ю. III. Спшите на помощь!’ вторые онъ сложилъ мшечкомъ и, вложивъ въ него эти записки, туго связалъ длинной бичевкой. Потомъ онъ, съ помощью Элленъ, укрпилъ вокругъ обруча нсколько рядовъ камышей, расположивъ ихъ, какъ можно неправильне, такъ, чтобы издали обручъ казался массой тростника. Работая безъ устали, Элленъ, отъ времени до времени, бросала на Гэзеля взгляды, полные сожалнія и испуга: этотъ обручъ казался ей однимъ изъ тхъ фантастическихъ внцовъ, которыми коронуютъ себя мнимые короли Бэдлама и Бисетра. Но ужасъ ея достигъ крайнихъ предловъ, когда Гэзель, посл непродолжительнаго восторженнаго состоянія, вдругъ впалъ въ уныніе и сталъ толковать о какихъ-то воздушныхъ встникахъ, которые будутъ конечно напрягать вс свои силы, чтобъ уничтожить его открытіе. Это окончательно сразило бдною Элленъ, съ смшной поспшностью, она прекратила этотъ разговоръ и, впродолженіе остального дня, искусно избгала страшнаго для нея предмета. Однако сильное волненіе принесло большую пользу больному, силы его вдругъ возвратились, и онъ сталъ почти здоровъ. Гэзель впервые сошелъ съ лодки, отправился въ пещеру, ходилъ взадъ и впередъ, много говорилъ, разсказывалъ, плняя, какъ всегда, Элленъ своимъ знаніемъ и необыкновенной памятью. Вообще этотъ вечеръ былъ однимъ изъ самыхъ пріятныхъ, проведенныхъ молодою двушкою на остров, а когда Гэзель возвращался къ себ на лодку, она поднесла ему плодъ своихъ долгихъ трудовъ: великолпный пледъ изъ хлопка, найденнаго и обдланнаго ею по секрету отъ него. Онъ съ жаромъ поблагодарилъ ее и удалился съ радостью въ сердц.

Около полуночи Элленъ проснулась и, тревожимая безпокойствомъ, пошла взглянуть на своего больнаго, что она часто длала безъ его вдома. Онъ спокойно спалъ, завернутый въ ея подарокъ. Долго смотрла она на него и глаза ея, сіявшіе счастьемъ, были краснорчиве всякихъ словъ, потомъ застнчиво, нжно, въ качеств сидлки, она положила руку ему на лобъ. Голова была не горяча и выступила легкая испарина, врный знакъ, что лихорадка, проходила, или уже совершенно прошла. Элленъ отошла нсколько шаговъ и, остановившись, снова устремила свои взоры на спящаго Гэзеля. Пользуясь сладостною возможностью смотрть на него вволю, безъ всякаго опасенія, она пожирала его глазами, полными самыхъ нжныхъ чувствъ. Долго смотрла она на него и никакъ не могла оторваться отъ дорогого ей лица.

На разсвт Элленъ разбудилъ жалобный вой Пинто,— такъ звали собаку, которая со времени кораблекрушенія, сдлалась постояннымъ сотоварищемъ нашихъ героевъ. Элленъ бросилась къ лодк и, къ ея ужасу и изумленію, тамъ никого не было, кром Пинто, привязаннаго къ мачт. Она окинула взглядомъ всю окружающую окрестность, но Гэзеля нигд не было видно. Она огласила воздухъ криками ужаса.

Гд же былъ Гэзель? Вставъ передъ разсвтомъ, онъ надлъ самую старую одежду, опоясался ремнемъ, и взявъ приготовленный обручъ съ тростникомъ, и нсколько кусковъ сырой рыбы, отправился на болото въ конц острова. Тамъ, какъ онъ уже давно замтилъ, гнздилось множество дикихъ утокъ, он не жили тамъ постоянно, но прилетали и черезъ нкоторое время снова уносились въ невдомыя страны. Одну изъ такихъ утокъ ему удалось однажды изловить, хотя вообще он не давали ему близко къ себ подходить, это было явнымъ признакомъ, что он прилетали изъ цивилизованныхъ странъ, гд боялись людей. Увидавъ эту утку, Элленъ объявила, что она была англійская, Гэзель, хотя не совершенно раздлялъ ея мнніе, но, посл долгихъ наблюденій надъ утками, ршилъ, что он избрали этотъ островъ, какъ станцію въ своихъ перелетахъ, и что тотъ путь, котораго он всегда держались, оставляя островъ, былъ кратчайшій до ближайшей земли. Этими-то утками онъ теперь хотлъ воспользоваться для разршенія своей великой задачи. Въ этомъ и состояло его геніальное открытіе, сдланное наканун. Но прежде всего надо было поймать ихъ, для этого Гэзель надлъ себ на голову обручъ съ камышами и вошелъ по поясъ въ воду, такъ что издали казался массой тростника. Долго стоялъ онъ неподвижно, солнце уже взошло и утки начали кружить вокругъ него, тогда онъ, съ сердечнымъ трепетомъ, бросилъ возл себя на воду кусокъ рыбы, и черезъ мгновеніе какая-то утка посмле другихъ стала клевать лакомый кусочекъ, Гэзель, тихо протянувъ руку, схватилъ ее за лапы и дернулъ подъ воду. Потомъ онъ медленно направился къ берегу, такъ, чтобъ не возбудить подозрнія и страха въ остальныхъ уткахъ и тамъ, привязавъ къ лап птицы мшочекъ съ пергаментной запиской, онъ пустилъ ее на воздухъ. Обрадованная утка полетла за стаей своихъ товарищей прямо на востокъ. Гэзель все вернулся на болото, и ему удалось еще изловить и пустить по блу свту двухъ воздушныхъ встниковъ. Восторгъ и торжество его были неописанные. Онъ разршилъ великую задачу, заданную ему той, которую онъ любилъ боле всего на свт. Воздушные встники разносили теперь на крыльяхъ втра повсюду по водамъ и землямъ великую всть, что на неизвстномъ остров подъ 103, 30 В. Д. и между 33-й и 26 паралелями Ю. Ш. томится англичанка и молитъ ради Бога добрыхъ людей поспшить къ ней на помощь!

ГЛАВА XXII.

Вн себя отъ счастья Гэзель поспшилъ домой, чтобъ обрадовать Элленъ встью о побд, которой должна была воспользоваться она, а не онъ. Но вмсто восторга она встртила его упреками.

— Посмотрите на себя, вы были въ вод, воскликнула она,— какъ это гадко, какъ это стыдно!

— Но я ршилъ задачу. Я поймалъ и пустилъ по воздуху три утки, привязавъ къ нимъ записки. Он теперь летятъ по океану и разносятъ всть о нашемъ заточеніи на этомъ остров. Внчайте меня лаврами!

— Скоре дурацкимъ колпакомъ, отвчала Элленъ, — вы только что оправились отъ лихорадки и ползли въ воду!

— Но вы не слушаете меня! воскликнулъ Гэзель,— я вамъ говорю, что я ршилъ задачу.

— Не я, а вы не слушаетесь здраваго смысла, спокойно произнесла Элленъ, — если вы не будете себя беречь и снова заболете, то разв меня можетъ вознаградить ршеніе задачи,— ршеніе, можетъ быть и очень остроумное, но купленное такой дорогой цной? Какой вы упрямый человкъ! Зачмъ вы убжали, не сказавъ мн ни слова и заставили меня такъ долго безпокоиться о вашей участи. Но зачмъ я съ вами толкую, нечего попусту тратить слова съ ребенкомъ. Да, сэръ, вы ребенокъ! Дло въ томъ, что я слишкомъ васъ распустила. Поневол потакаешь больнымъ дтямъ, но если они злоупотребляютъ довріемъ къ нимъ, то конецъ всмъ потачкамъ. Васъ надо ваять въ ежовыя рукавицы, ступайте сейчасъ домой, сэръ, переодньтесь и не смйте являться въ присутствіе вашей сидлки, которую вы такъ зло обидли — иначе, какъ въ сухомъ плать.

И торжествующій изобртатель въ минуту побды поникъ головою и послушно пошелъ переодваться. Но жестокое обращеніе Элленъ продолжалось не долго, какъ только Гэзель явился въ пещеру переодтый съ ногъ до головы, она съ нжнымъ участіемъ и восторгомъ стала распрашивать объ его геніальномъ открытіи.

— Но, сказала она,— я прошу васъ не повторять этого подвига, по крайней мр, недли дв. Островъ не убжитъ, и утки прилетаютъ и улетаютъ сюда каждый день, а ваше здоровье для меня очень и очень дорого.

Гэзель покраснлъ отъ счастья и охотно далъ слово дйствовать по желанію своей милой наставницы. Но впродолженіи этихъ двухъ недль случилось событіе, которое всякого другого мене великодушнаго человка заставило бы бросить все дло. Между нимъ и Элленъ произошелъ открытый разрывъ. Возникъ онъ по ея вин, и продолжался по ея же. Элленъ уже давно хотла распросить Гэзеля о тайномъ смысл тхъ странныхъ словъ объ Артур Вордло, которыя она подслушала въ его бреду, пока онъ былъ болнъ, она не ршалась съ нимъ объ этомъ заговорить, справедливо считая такой разговоръ для него непріятнымъ. Но теперь она не могла удержать своего любопытства и, какъ истая женщина, коснулась вопроса издалека, тогда какъ единственный безопасный путь, если ужь это было необходимо, состоялъ въ прямомъ, откровенномъ объясненіи.

— Знаете вы мистера Артура Вордло? сказала она однажды совершенно спокойно, но сильно нокраснвъ.

Гезель вздрогнулъ и промолвилъ: ‘да’.

— Знаете вы что нибудь о немъ?

— Да.

— Но, я уврена, ничего предосудительнаго?

— Если вы уврены, то зачмъ спрашиваете? Разв я когда нибудь упоминаю его имя?

— Да, быть можетъ, ненамренно.

— Нтъ, вы ошибаетесь. Вы, вроятно, о немъ постоянно думаете, а не я.

— А по вашему я должна забыть всхъ и все, чмъ я имъ обязана?

— Я отказываюсь разсуждать объ этомъ.

— Какъ вы жестоки ко мн. Это разв честно? Вы знаете, что я дала слово и что долгъ и честь связываютъ меня съ Англіею. Между тмъ, я здсь счастлива, вы такой добрый, такой твердый, вы могли бы хоть пожалть меня, сердце мое разрывается, меня влечетъ и туда и сюда.

Тутъ ея голосъ прервался и слезы потекли изъ ея глазъ.

— Да, я васъ сожалю, сказалъ Гэзель,— я сожалю всякаго, кто вынужденъ упоминать о чести и долг, говоря объ Артур Вордло.

— Такое сожалніе я отвергаю и презираю! воскликнула Элленъ, горько оскорбленная,— нтъ я дала слово съ полнымъ сознаніемъ и человку достойному. Я никогда не слыхала, чтобъ онъ говорилъ дурно объ отсутствующихъ, а по моему это очень благородная черта. Отсутствующіе также какъ дти безпомощны и не могутъ себя защитить.

Это жестокое сравненіе поразило до глубины души Гэзеля и терзаемый ревностью онъ впервые вышелъ изъ себя и промолвилъ, что т, кто разставляетъ сти, сами попадаются въ нихъ.

— Сти! кто ихъ разставляетъ?

— Вы, миссъ Роллестонъ. Разв я когда нибудь снисходилъ до того, чтобъ упомянуть имя этого человка. Вы заставляете меня говорить о немъ.

— Снисходили?

— Да, именно, и съ этой минуты я никогда не унижусь до разговора о немъ. Еслибъ напротивъ моя любовь тронула ваше сердце, то тогда я былъ бы обязанъ самъ заговорить о немъ, ибо мн было бы необходимо разсказать вамъ исторію, въ которую онъ вмшанъ, несчастную исторію моей жизни. Но нтъ, я вижу, что я для васъ ничто и потому я буду молчать.

— Какъ вамъ не стыдно такъ говорить, разскажите мн вашу исторію и вы увидите, значите ли вы что нибудь для меня.

— Я не скажу ни слова, произнесъ Гэзель тихо, отчеканивая каждое слово.— Я не скажу ни слова, пока вы не забудете, что на свт существуетъ этотъ человкъ.

— О! благодарствуйте, сэръ, вы, по крайней мр, говорите откровенно. Я должна забыть честь и клятвы, и тогда вы мн поврите свои тайны, то есть, когда я докажу, что недостойна никакой вры. Нтъ, держите свои тайны, а я постараюсь держать свои клятвы, и сдержу ихъ, пока во мн останется хоть капля крови.

— Но можете ли вы держать свои клятвы, не терзая меня, который васъ такъ много любитъ?

При этихъ словахъ грудь Элленъ начала тревожно колыхаться, но она превозмогла свое волненіе и отрывистымъ голосомъ промолвила:

— Любите меня меньше, но уважайте больше. Вы оскорбляете и пугаете меня. Я смотрла на васъ, какъ на брата, на дорогого брата, но теперь я васъ боюсь… я боюсь…

Гэзель. вмсто того, чтобъ дать ей время самой опровергнуть свои слова, былъ такъ неостороженъ, что воскликнулъ съ горечью:

— Вамъ нечего бояться. Оставайтесь на этой сторон острова, а я лучше буду жить одинъ на той сторон, чмъ слышать имя Артура Вордло.

При этомъ колкомъ предложеніи Элленъ потеряла все свое мужество и, ничего не отвчая, гордо отвернулась, но, сдлавъ нсколько шаговъ, поникла головою и залилась слезами.

Съ этой минуты отношенія между ними сдлались очень натянуты и холодны, Гэзель продолжалъ служить ей, отправляя возможно большее количество своихъ воздушныхъ встниковъ. Онъ, такимъ образомъ, выпустилъ сорокъ восемь утокъ, причемъ придумалъ новое усовершенствованіе, онъ сталъ прибавлять въ мшечки тяжести, разсчитывая, что птицы съ такимъ грузомъ пролетятъ не боле трехъ или четырехъ сотъ миль и потомъ опустятся на первый попавшійся корабль. Конечно, тутъ вроятность была не велика, но если, изъ сорока восьми встниковъ, хоть одинъ достигъ бы корабли, то задача была исполнена. Однако, къ величайшему удивленію, его старанія не возбуждали сочувствія Элленъ, а напротивъ, она очень холодно относилась къ нимъ, точно онъ длалъ это для своего собственнаго удовольствія. Но Гэзель не унывалъ и продолжалъ свое дло, твердо увренный, что, стараясь освободить двушку съ этого острова, онъ исполняетъ свой долгъ, хотя онъ откровенно ей признавался,— для себя онъ не желалъ бы ничего лучшаго, какъ остаться съ нею навсегда, въ этомъ забытомъ, не вдомомъ уголк земли.

Дни шли за днями, и Гэзель началъ мало-по-малу ощущать во всемъ тл ревматическую боль, прямое слдствіе его неосторожныхъ экспедицій на болото. Однажды утромъ, проснувшись, онъ почувствовалъ, что у него вся правая сторона отъ пояса до пятки совершенно отнялась, онъ все же хотлъ встать, но не могъ и, едва дотащившись до берега, опустился на песокъ и, закрывъ лицо руками, предался самымъ отчаяннымъ думамъ. Такъ прошло часа два, потомъ, придя немного въ себя, онъ потащился къ своему арсеналу и сталъ обтачивать себ костыль изъ молодого дерева.

Между тмъ Элленъ, которая никогда не спускала съ него глазъ и слдила, хотя и въ тайн, за малйшими его движеніями, теперь поняла, что съ нимъ было что-то не ладно и, подойдя къ нему тихо, застнчиво спросила: ‘въ чемъ дло?’

— Ничего, отвчалъ Гэзель рзко.

— Такъ зачмъ же вы такъ долго сидли на песк? вы никогда этого прежде не длали.

— Я думалъ.

— О чемъ?

— О дерзкомъ безуміи людей, которые предпринимаютъ боле, чмъ могутъ выполнить и презираютъ мелочную осторожность и здравый смыслъ женщинъ, а потомъ за это страдаютъ, какъ я теперь страдаю за то, что считалъ себя умне васъ.

— О! воскликнула Элленъ,— что вы это сдлали? О! Господи… это…

— Это костыль, произнесъ Гэзель съ искуственнымъ спокойствіемъ,— я калка.

Элленъ всплеснула руками и задрожала всмъ тломъ.

— Да, я безпомощный калка! воскликнулъ Гэзель съ отчаяніемъ и потерявъ на минуту свое всегдашнее самообладаніе,— я бы желалъ быть мертвымъ и никому не мшать!

Но точасъ же устыдясь, что онъ поддался своему отчаянью при ней, онъ схватилъ приготовленный костыль и, отвернувшись, сталъ быстро удаляться. Но не усплъ онъ сдлать нсколькихъ шаговъ, какъ уже Элленъ очутилась возл него. Она положила лвую руку ему на плечо, а правой, тихонько высвободивъ костыль, бросила его на песокъ, потомъ взяла руку Гэзеля, поцловала ее и, подставивъ подъ его плечо свою мощную руку, произнесла тихимъ, полнымъ преданности голосомъ: — Пока я здсь, вамъ не надо деревянныхъ костылей.

Онъ остановился и съ изумленіемъ устремилъ на нее глаза, на которыхъ уже начинали навертываться слезы радости.

— Пойдемъ, сказала она нжно, и повела его къ себ въ пещеру, по дорог она съ большимъ чувствомъ спросила: — что у него болитъ?

— Боль была въ колнк и во всей ног, отвчалъ онъ,— но теперь я ее не чувствую. Я снова счастливъ.

— И я также, сказала Элленъ,— еслибъ не ваша болзнь.

Такимъ образомъ, ссора между нашими героями улетучилась въ виду этого несчастія. Между ними не было ни формальнаго примиренія, ни объясненія, и тмъ лучше, ибо въ сущности ихъ положеніе не измнилось. Теперь они вступили въ новую эпоху своей жизни, это узко не были больной и сидлка, такъ какъ Гэзель хотя и хромой, никогда не согласился бы на такое унизительное положеніе. Но ихъ обоюдныя роли, повидимому, измнились, Гэзель сталъ кухаркой, а Элленъ рыбакомъ и фуражиромъ. Онъ быль точно также, какъ и прежде, занятъ цлый день, но работа была теперь совершенно иная, онъ, какъ мы уже говорили, нашелъ большое количество жемчужныхъ раковинъ на риф и, съ помощью приготовленнаго имъ цемента, украсилъ вс стны пещеры жемчужною мозаикою. Эта работа наполняла его душу невыразимымъ счастіемъ, ибо жилище, которое онъ обращалъ въ волшебный дворецъ, было ея жилищемъ. Но это счастье достигало небеснаго блаженства, когда Элленъ ежедневно въ вид живого костыля водила его гулять. Онъ опирался на ея руку, ея лицо, полное нжнаго сочувствія, почти касалось его лица, они говорили шопотомъ, точно думая вслухъ, словомъ, казались однимъ человкомъ. Они оба были счастливы, Элленъ была даже счастливйшая изъ нихъ. Прежде чмъ подобное чистое, невинное существо выдетъ замужъ и наживетъ дтей, она изливаетъ свое материнское чувство, инстинктивно ей присущее, прежде на кукл, а потомъ на какомъ либо безпомощномъ человк, часто вполн ея недостойномъ. Элленъ была счастливе, безпомощное существо, которое нуждалось въ ея заботахъ, было вмст съ тмъ ея героемъ и идеаломъ,

Дни шли за днями, недли за недлями и необитаемый островъ началъ казаться имъ цлымъ міромъ, такимъ свтлымъ, блаженнымъ міромъ, какимъ только онъ когда либо казался двумъ смертнымъ. Это былъ счастливый сонъ! Увы! отчего сны такъ скоро изчезаютъ.

Мсяца черезъ два, когда Гезель уже совсмъ поправился, но не быль еще довольно здоровъ или довольно глупъ, чтобъ оставить свой живой костыль, онъ однажды пошелъ съ Элленъ на берегъ къ Телеграфному мысу и тамъ, къ неописанному своему изумленію, увидлъ длинное облако, казавшееся темной лентой.

— Нтъ, это не облако? воскликнулъ Гэзель, посл долгаго наблюденія,— это дымъ! дымъ парохода!

Элленъ взглянула на него и оба опустили глаза.

— Могутъ они издали видть островъ? спросила Элленъ, поспшно.

— Не знаю, это зависитъ отъ втра. Но если они увидятъ, то не пройдутъ мимо.

— Разв корабли пристаютъ ко всмъ неизвстнымъ островамъ?

— Нтъ. Но этотъ пароходъ не пройдетъ мимо насъ.

— Отчего?

Гэзель поникъ головою и губы его задрожали. Черезъ минуту онъ промолвилъ:

— Онъ ищетъ васъ. Пароходы никогда не заходятъ въ эти воды. Любовь привела его сюда, и эта любовь не останется безъ награды. Артуръ Вордло на этомъ пароход.

Наступило продолжительное молчаніе, которое прервала Элленъ, воскликнувъ:— Что они видятъ насъ теперь?

— Когда дымъ перестанетъ тянуться лентою, это будетъ признакъ, что они перемнили свой путь. А перемнятъ они его въ ту минуту, какъ человкъ на гротъ-мачт увидитъ насъ.

— Почему же вы знаете, что у нихъ часовой на мачт?

— Я сужу по себ. У меня былъ бы день и ночь часовой на мачт.

Теперь ихъ волненіе и ожиданіе дошли до того, что они не могли вымолвить ни слова, и молча слдили за дымомъ. Но не смотря на предсказаніе Гэзеля, струя дыма не исчезала, а все дале и дале распространялась на востокъ, врный признакъ того, что пароходъ не измнялъ своего направленія.

— Они насъ не видятъ! промолвила, наконецъ, Элленъ, когда солнце уже стало опускаться за горизонтъ.

— Нтъ еще, отвчалъ Гэзель.

— А солнце уже садится. Все кончено для насъ, сказала Элленъ, и, поднеся платокъ къ глазамъ, утерла выступавшія слезы, потомъ почти весело воскликнула:

— Ну, добрый другъ мой! мы были счастливы до той минуты, какъ этотъ дымъ насъ потревожилъ, будемте же снова счастливы теперь, когда онъ исчезъ. Но не улыбайтесь такъ страшно.

— Разв я улыбаюсь? Впрочемъ это вроятно надъ вашей простотой, вы напрасно полагаете, что мы больше не увидимъ этотъ пароходъ.

— Конечно, мы его больше не увидимъ.

— Черезъ три часа онъ броситъ якорь въ нашемъ залив.

— Что же его приведетъ сюда?

— Я его приведу.

— Вы? Какимъ образомъ?

— Я зажгу только свой костеръ на Телеграфномъ мысу. Я столько наносилъ туда, дровъ и хворосту, что пламя будетъ громадное и съ парохода должны будутъ непремнно увидать зарево. Тогда они конечно повернутъ въ эту сторону и, подойдя ближе, увидятъ островъ. Пойдемте же скоре къ лодк, тамъ спички.

Они поспшно вернулись домой, и Гэзель, взявъ все, что было нужно и, схвативъ костыль, хотлъ удалиться, какъ вдругъ Элленъ закричала:

— Не ходите сами, вы слишкомъ устанете. Дайте мн спички, я добгу гораздо скоре и зажгу костеръ.

— Благодарствуйте, благодарствуйте, произнесъ Гэзель съ живостью.

Онъ хотлъ, чтобъ дло было сдлано, но его убивала мысль, что онъ самъ своими руками уничтожитъ свое счастье. Теперь онъ поспшно далъ Элленъ необходимыя наставленія, а самъ, по ея просьб, принялся за приготовленіе ужина — послдняго на этомъ остров. Но онъ и Элленъ, вскор вернувшаяся съ Телеграфнаго мыса, были такъ взволнованы, что не могли ничего сть.

— Ну, ну, врно намъ сегодня не суждено ужинать, пойдемте лучше и посмотримъ, какъ на волнахъ отражается красный огонь костра, возвращающаго васъ міру, украшеніемъ котораго вы рождены.

Элленъ изъявила согласіе, но такъ долго собиралась, что Гэзель, наконецъ, вышелъ изъ терпнія, и объявилъ, что онъ не можетъ ждать доле. Тогда она пошла за нимъ, но впервые не предложила ему своей руки, а, напротивъ, молча подала костыль. Это поразило его до глубины души. Онъ тяжело вздохнулъ и объяснилъ это приближеніемъ парохода. Но онъ былъ слишкомъ гордъ, чтобы жаловаться, къ потому, взявъ костыль, поплелся по берегу. Элленъ пошла рядомъ съ нимъ, она слышала его тяжелый вздохъ и горько улыбнулась при мысли, какъ онъ ее мало понималъ. Но кто же ее могъ понять? Они почти молча достигли до мыса. Волны, шумя и разбиваясь о песчаный берегъ, серебристо блестли при лунномъ свт, но краснаго отлива не было видно.

— Это что! воскликнулъ Гэзель,— вы не зажгли костеръ съ восьми сторонъ, какъ я вамъ говорилъ.

— Я вовсе не зажгла, сказала она, спокойно сложивъ руки и принимая вызывающую позу.

— Что я сдлалъ, воскликнулъ Гэзель съ отчаяніемъ,— долгъ, честь, мужество, все требовало чтобъ я зажегъ костеръ, а я вамъ поврилъ.

Вызывающій видъ Элленъ тотчасъ изчезъ, она задрожала всмъ тломъ и, вспыхнувъ, закрыла лицо руками, потомъ вдругъ подняла голову, бросила на Гэзеля умоляющій взглядъ, и съ крикомъ пустилась бжать отъ него.

Этотъ странный поступокъ Элленъ требуетъ объясненія. Еслибъ она думала, что пароходъ неизвстный, чужой, то она непремнно зажгла бы костеръ, еслибъ она знала, что на немъ ея отецъ, то она зажгла бы костеръ съ радостью. Но Гэзель сказалъ, что на этомъ пароход находился Артуръ Вордло, а каждое слово Гэзеля было для нея закономъ. Все же она отправилась на Телеграфный мысъ съ твердымъ намреніемъ зажечь костеръ. Но по дорог мужество ей измнило, и она стала размышлять, что зажечь костеръ было врнымъ средствомъ привлечь Артура Вордло на островъ, гд она жила съ Гэзелемъ съ глазу на глазъ. Артуръ тогда потребовалъ бы, въ присутствіи Гэзеля, чтобъ она послдовала за нимъ. Могла ли она отказаться? Ее влекли къ нему не только долгъ, но и чувство благодарности за то, что онъ ее отыскалъ посреди океана. Какой ударъ для Артура найти ее въ обществ другого человка! Какія муки предстояли Гэзелю! И потомъ, чмъ это должно было кончиться. Она и Гэзель отправились бы на корабль Артура — какое страшное положеніе для всхъ трехъ! При одной этой мысли она вспыхнула до корней волосъ. Тутъ какъ бы возстало передъ ней блдное лицо Гэзеля, бднаго калки Гэзеля! Она опустилась на землю съ тяжелымъ вздохомъ и не могла ршиться зажечь костеръ, такъ же какъ она не ршилась бы его потушить, еслибъ его зажегъ кто нибудь другой.

Въ эту ночь они боле не видались. На слдующее утро изчезла всякая тнь дыма на горизонт. Гэзель былъ блденъ, изнуренъ, на лиц его виднлись ясные слды сильной душевной борьбы, но лицо Элленъ сіяло спокойствіемъ, именно потому, что она принесла большую жертву. Такова была разница между ними. При вид этого спокойствія Гэзель еще боле сталъ упрекать себя въ томъ, что онъ не исполнилъ своего долга собственными руками. Тогда она была бы уже на дорог въ Англію. Однако онъ не могъ выразить вслухъ этихъ упрековъ совсти, ибо тогда онъ оказалъ бы неблагодарность къ ея жертв. Она видла, какъ онъ сокрушался и втайн была довольна, но ничего не говорила, а только улыбалась, утшала его и сіяла счастіемъ. Это возбудило въ Гэзел безумную радость и надежду на блаженную жизнь вмст, далеко отъ міра и людей.

Такимъ образомъ они вступили въ совершенно новый фазисъ жизни, но это спокойное, мирное блаженство продолжалось недолго, Гэзель вскор началъ снова чувствовать упреки совсти, но уже иного рода. Голосъ совсти говорилъ ему теперь, что онъ дйствительно начинаетъ снискивать любовь Элленъ, и потому онъ обязанъ, разсказать ей всю свою исторію, такъ, чтобъ она могла быть судьей между нимъ и свтомъ, прежде чмъ она принесетъ ему новыя жертвы. Но тяжело нарушить свое счастье, и каждую ночь онъ говорилъ себ: ‘я скажу ей завтра!’ Завтра приходило и мысль омрачить ея сіяющее счастьемъ лицо заставляла его снова откладывать свое намренье. Чмъ сильне онъ становился физически, тмъ боле изнживалось его сердце и стезя долга теперь казалась ему покрытой одними терніями, а стезя любви только усяна розами. Однажды она упросила его позволить ей снять съ него портретъ, и съ художественнымъ энтузіазмомъ замтила, что его борода божественна, и ничто въ свт не могло сравниться съ нею по красот. Она видла одну только подобную бороду у мистера Ситона, но и та была гораздо хуже. Наконецъ Элленъ начала заниматься своимъ туалетомъ, даже вынула браслеты изъ дорожнаго мшка и, набравъ жемчуговъ изъ стнъ пещеры, устроила себ великолпную діадему, изъ подъ которой по вечерамъ, при огн, глаза ея сверкали сверхестественной красотой, однимъ словомъ, было ясно, что она хотла нравиться и вполн въ этомъ успвала. Она не только чувствовала теперь, что онъ съ каждымъ днемъ становился для нея дороже и дороже, но начинала питать къ нему самое неограниченное уваженіе. Она сознавала, что онъ много исправилъ ея характеръ и прямо говорила ему: ‘называйте меня Гэзеліей, я вамъ всмъ обязана, постарайтесь только сдлать меня еще лучшей, еще боле похожей на васъ’.

Однажды Гэзель неожиданно засталъ Элленъ за чтеніемъ молитвенника. Онъ заглянулъ въ книжку изъ за ея плеча, и сердце его вздрогнуло. Она читала обрядъ внчанія. Гэзель посмотрлъ на нее, она покраснла. ‘Я священникъ и могу совершить обрядъ внчанія надъ нами обоими,’ подумалъ онъ. Но было ли бы подобное внчаніе законнымъ? Быть можетъ не въ Англіи, но въ другихъ странахъ. Отъ чего же ему не быть законнымъ въ этой стран? Вдь это не Англія. Онъ снова взглянулъ на Элленъ, она сидла отвернувъ голову въ сильномъ волненіи. Ему стало жаль, что онъ заставилъ ее покраснть, и взявъ ея руку такъ нжно поцловалъ ее, что казалось его сердце все вылилось въ этомъ поцлу. Она дрогнула и припала своей чудной головкой къ его плечу.

А вокругъ нихъ простиралась гладкая синева океана, воздухъ благоухалъ ароматами, птицы самыхъ яркихъ радужныхъ цвтовъ порхали по роскошной зелени, а надъ ними небо простирало свой безоблачный, пурпурный сводъ. Это былъ по истин рай. Все вокругъ говорило о мир и о любви. И наши герои теперь рады были провести здсь всю свою жизнь, забывая весь міръ, забытые всмъ міромъ!

ГЛАВА XXIII.

Пароходъ, дымъ котораго на мгновеніе нарушилъ мирную блаженную жизнь нашихъ героевъ, былъ дйствительно Спринбокъ, но онъ прошелъ мимо Гостепріимнаго острова, миляхъ въ шестидесяти, и не могъ замтить ни малйшаго признака земли. Не въ первый разъ былъ онъ въ этихъ водахъ, мсяца четыре или пять онъ только и длалъ, что сновалъ между Вальпарайзо и островами Хуанъ Фернандецъ, Товарищества и Пасхи. Онъ заходилъ во вс бухты, приставалъ ко всевозможнымъ берегамъ, останавливалъ вс мимо идущія суда, и генералъ Роллестонъ везд наводилъ справки о своемъ погибшемъ дтищ, всюду раздавалъ афишу съ объявленіемъ большой награды тому, кто дастъ его агенту въ Вальпарайзо свденія о Прозерпин. Но вс усилія его были тщетны, и вс моряки, къ которымъ онъ обращался, угрюмо качали головой и совтовала ему лучше всего поискать дочери на дн Тихаго океана. Посл долгихъ и безуспшныхъ поисковъ, исколесивъ океанъ по всмъ направленіямъ, Роллестонъ теперь возвращался въ Вальпарайзо съ отчаяніемъ въ сердц. У него уже не оставалось ни малйшей тни надежды. Каково же было его изумленіе и радость, когда встртившись неожиданно въ открытомъ океан съ американскимъ торговымъ кораблемъ, онъ узналъ странную всть, что какой-то шкиперъ, шедшій въ Вальпарайзо, разсказывалъ, что къ нему прилетла на палубу утка съ привязанной къ лап запиской. А записка гласила, что подъ такимъ-то градусомъ долготы находился неизвстный островъ, а на остров выброшенная моремъ англичанка. Конечно американецъ издвался надъ подобнымъ разсказомъ, но все же совтывалъ Роллестону нагнать, если возможно, этого шкипера и пораспросить его хорошенько, общая кучи золота. По всей вроятности, онъ, какъ истый янки, сочинилъ нарочно эту нелпую сказку, а въ сущности зналъ что нибудь о миссъ Роллестонъ, быть можетъ, даже держалъ ее въ свомъ трюм, связанную по рукамъ и по ногамъ, чтобы сдлать повыгодне торгъ съ ея отцемъ. Обрадованный Роллестонъ снова ожилъ и на всхъ парахъ поспшилъ въ Вальпарайзо, гд и нашелъ означеннаго шкипера, который оказался вовсе не такимъ мошенникомъ, какъ его описывали, онъ тотчасъ отдалъ Роллестону одну изъ записокъ Гэзеля и божился, что ее отвязали отъ лапы прилетвшей на корабль утки. Спринбокъ мгновенно нагрузился углемъ и снова полетлъ въ необозримый океанъ, уже съ нкоторой надеждой на успхъ. Съ неимоврною быстротою онъ достигъ 103, 30′ Д. но ни какого острова не было видно. Тогда капитанъ парохода взялъ на С. и пробжалъ 400 миль. Острова нее же не было. Онъ повернулъ на Ю., еще пробжалъ 800 миль,— все ничего. Тогда онъ пошелъ извилинами, не удаляясь, однако, много отъ назначеннаго градуса Д. Наконецъ въ одинъ свтлый вечеръ, передъ самымъ заходомъ солнца, часовой на гротъ-мачт воскликнулъ:— Гей! что-то виднется съ навтряной стороны.

— Что такое? спросилъ поспшно капитанъ.

— Походитъ на мачту. Нтъ, разобрать не могу.

Черезъ нсколько минутъ онъ прогремлъ на всю палубу:— ‘Пальма’.

Капитанъ вскочилъ на пушку и торжественно замахалъ шляпою, а весь экипажъ огласилъ воздухъ восторженными криками: ура!

Спринбокъ прямо направился на островъ и, подойдя къ нему, при свт луны, бросилъ якорь съ западной стороны. Съ разсвтомъ они пошли вдоль берега, осторожно промряя, какъ вдругъ возсталъ прямо передъ ними крутой утесъ съ громадной надписью:— Здсь выброшена Англичанка, спшите на ея помощь.

Капитанъ парохода, и Роллестонъ молча пожали другъ другу руки, и глаза ихъ засверкали какимъ-то страннымъ огнемъ!

Избжавъ рифовъ и мелей, благодаря предостереженіямъ на скалахъ, капитанъ вскор бросилъ якорь и приказалъ спустить лодку, въ которую, къ изумленію всего экипажа, онъ слъ самъ и взялъ съ собою только сына и генерала Роллестона. Онъ былъ человкъ бывалый, и подозрвалъ, что если находящаяся на острову англичанка и дочь генерала Роллестона, то конечно она спаслась не одна, а въ обществ нсколькихъ матросовъ, съ однимъ изъ которыхъ, вроятно, она вступила въ брачныя узы, по какому нибудь морскому обряду, что наврядъ ли понравится бдному отцу. Поэтому капитанъ ршилъ освободить его первую встрчу съ дочерью отъ всякихъ постороннихъ для нихъ свидтелей. Храбрый же старикъ Роллестонъ, перенесшій такъ мужественно самое горе и вс трудности путешествія, сидлъ теперь въ лодк блдный, встревоженный. А что, если эта англичанка — не Элленъ? Или она уже умерла? Или при смерти? И такъ долго жившая въ немъ надежда теперь уступала мсто страху и опасеніямъ.

Обогнувъ Телеграфный Мысъ, они вошли въ Райскій заливъ и причалили къ берегу въ нсколькихъ шагахъ отъ лодки Гэзеля, генералъ Роллестонъ одинъ вышелъ на берегъ, а капитанъ остался въ лодк съ сыномъ, сказавъ генералу:— Позовите насъ, если все ладно.

Роллестонъ молча пожалъ честную руку капитана, и пошелъ храбро, какъ бы приготовляясь къ бою. Прежде всего онъ осмотрлъ лодку Гэзеля, которая, по своей покрышк надъ кормой, очевидно кому-то служила спальней. Длинный рядъ деревянныхъ трубокъ на высокихъ столбахъ велъ къ сосдней скал. Эти трубки были изъ сигового дерева и выдолбленныя внутри, очевидно служили для устнаго телеграфа. Роллестонъ пошелъ по направленію ихъ и, дойдя до пещеры, остановился въ изумленіи у ея входа. Стны ея, потолокъ, самая печь, все сіяло жемчугомъ. Но опомнившись отъ первого удивленія, Роллестонъ бросился въ уголъ, гд онъ завидлъ гораздо драгоцннйшій для него предметъ — женскую шаль. Онъ схватилъ ее и поднесъ къ свту. Это была шаль Элленъ. Онъ бросился къ другимъ вещамъ и съ лихорадочнымъ волненіемъ осмотрлъ ихъ. Съ крикомъ торжества онъ выбжалъ на берегъ и крикнулъ:— Капитанъ, она жива! она жива!— Потомъ онъ бросился на колни и съ жаромъ возблагодарилъ небо.

Въ эту минуту надъ нимъ въ высот раздался крикъ. Онъ поднялъ глаза и увидлъ на скал женскую фигуру всю въ бломъ, простирающую къ нему свои умоляющія руки. Онъ издали узналъ ея сверкающіе, блестящіе глаза, и, всплеснувъ руками, хотлъ бжать къ ней на встрчу, но его старыя ноги не слушались и не усплъ онъ еще сдлать и одного шага, какъ уже на него налетла съ криками и воплями не больная, чахоточная молодая двушка, не живой скелетъ, а рослая, загорлая, кровь съ молокомъ женщина, полная силы, здоровья и красоты. Она бросилась къ нему съ криками неописанной любви!— ‘О, дорогой мой! о, голубчикъ мой! о, милый мой папа! Вы ли это?’ Въ тоже время ея маленькія руки судорожно бгали по его лицу, ощупывая его волосы, бороду, усы, потомъ вдругъ градъ поцлуевъ посыпался на его щеки, глаза, руки, даже колни. Мужественный воинъ не выдержалъ и залился слезами радости, безпрестанно повторяя:— ‘О, дитя мое! плоть и кровь моя!’ И долго они оба цловали другъ друга, плакали, обнимались.

Но какое перо можетъ описать подобную сцену?

Наконецъ, когда радостные восторги нсколько утихли, пришла очередь распросовъ. Первый заговорилъ Роллестонъ:

— Кто, кром тебя, живетъ на остров?

— О! отвчала она, — только мой ангелъ хранитель. Бдный мистеръ Вельчь умеръ въ первую недлю нашего здсь пребыванія.

— А кто твой ангелъ-хранитель? продолжалъ Роллестонъ, разбирая пряди ея волосъ и покрывая ихъ поцлуями.

— Теперь вы, мой милый папа, и доказали же вы это. Боже мой! вы, въ ваши лта, пріхали сюда за мною!

— Ну, обо мн нечего толковать. Скажи лучше кто такъ заботился о моемъ ребенк? Это ли та болзненная двушка, за которую я такъ боялся!

— Да, папа, я была болзненна, даже при смерти. Вотъ эта рука была только кости и кожа, а теперь посмотрите. Она, правда, черна, какъ вишня, но какая пухлая, здоровая. Вы этимъ обязаны ему. И я могу ходить двадцать миль не уставая. А сильна такъ, что могла бы васъ легко поднять. Я надюсь, что онъ вамъ понравится.

— Какъ его зовутъ?

— Мистеръ Гэзель, онъ пасторъ. О! папа, я надюсь, что онъ вамъ понравится, ибо онъ не разъ спасалъ мн жизнь, и онъ такой благородный, деликатный, терпливый, я сначала дурно съ нимъ обходилась, но онъ потомъ исправилъ мой характеръ, точно также, какъ и здоровье. Какой онъ добрый, кроткій, человколюбивый! О! чмъ могу я ему заплатить за все!

— Я буду очень счастливъ познакомиться съ такимъ совершенствомъ и пожать ему руку съ благодарностью. Онъ старикъ? моихъ лтъ?

— О! нтъ папа, еслибъ онъ былъ старъ, то вы не увидали бы меня боле не земл! Онъ сражался за меня съ разбойниками, и работалъ, какъ лошадь. Онъ устроилъ мн домъ, потомъ эту пещеру и почти доработался до смерти, и все ради меня. Бдный мистеръ Гэзель!

— Сколько же ему лтъ?

— Милый папа, я никогда его не спрашивала объ этомъ, но я полагаю, что онъ пятью годами старше меня, а сотней лучше и добре. Но что съ вами, родной мой?

— Ничего, дитя мое, ничего. Посмотри мн только прямо въ глаза.

Онъ взялъ ее за плечи и устремилъ на нее почти въ упоръ свой проницательный взглядъ. Она вспыхнула, но ея глаза, чистые, какъ небесная лазурь, прямо, хотя и съ удивленіемъ, смотрли на отца.

— Я старый дуракъ и больше ничего, промолвилъ онъ, опуская глаза и цлуя Элленъ въ лобъ.

— Что вы, папа?

— Ничего, ничего, поцлуй меня еще разъ. Ну теперь отыщика поскоре своего ангела-хранителя. Я горю нетерпніемъ поблагодарить его за все, что онъ сдлалъ для тебя, и воздать ему хоть нсколько за это, взявъ его съ нами въ Англію.

— Я его сейчасъ позову, папа, гд онъ? я право удивляюсь!

И выбжавъ на террасу, она стала громко кричать: ‘мистеръ Гэзель, мистеръ Гэзель!’ потомъ, возвратясь къ отцу и усвшись у его ногъ, она нжно произнесла:— Вы, папа, любили меня боле всхъ въ Англіи и пріхали за мною сюда.

— Нтъ, душа моя, тебя любятъ и другіе, не мене меня. Бдный Артуръ Вордло, узнавъ о твоей погибели, слегъ въ тяжкой болзни. А его отецъ выслалъ пароходъ и далъ мн денегъ для отысканія тебя. Ахъ! я и не сдержалъ данное ему слово, а онъ говоритъ, что ты такая же дочь его, какъ и моя.

— Да, да, но чтожъ вы ему общали? воскликнула Элленъ, покраснвъ и видимо недовольная неожиданнымъ оборотомъ разговора.

— Я общалъ ему, что второй поцлуй будетъ отъ Артура. Поди сюда, лучше поздно чмъ никогда. Вотъ это поцлуй отъ Артура Вордло, твоего жениха, прибавилъ Роллестонъ, цлуя ее въ лобъ, такъ какъ она отвернула отъ него свои губки.— Это что за чортъ? воскликнулъ онъ съ изумленіемъ,

У входа въ пещеру стоялъ Гэзель, котораго послднія слова генерала поразили, какъ кинжаломъ, въ самое сердце.

— Это мой милый папа! воскликнула Элленъ, съ неописанной радостью,— онъ желаетъ васъ поблагодарить…

— Я ничего не понимаю, сказалъ Роллестонъ,— ты кажется сказала, что на острову не было никого, кром тебя и твоего ангела-хранителя. Неужели ты считала ни во что этого бдняка. Онъ однажды теб оказалъ хорошую услугу.

— О, папа! воскликнула Элленъ съ упрекомъ, — онъ и есть мой ангелъ хранитель. Это мистеръ Гэзель.

— Это твой мистеръ Гэзель! произнесъ Роллестонъ, съ изумленіемъ смотря то на Элленъ, то на молодого человка.

— Да, папа,

— Ты хочешь меня уврить, что не знаешь этого молодого человка?

— Какъ мн его не знать! Конечно я знаю мистера Гэзеля, и уважаю его боле всхъ на свт, кром васъ.

— Ты съ ума сошла! воскликнулъ генералъ, выходя изъ себя,— этотъ человкъ не Гэзель, это Джемсъ Ситонъ… Нашъ садовникъ… Бглый преступникъ.

При этихъ словахъ Элленъ отскочила отъ отца и съ дикимъ крикомъ бросилась къ Гэзелю, какъ бы желая защитить его отъ новаго оскорбленія и помшать ему отомстить отцу. Но, увидя блдное лицо Гэзеля и его поникшую голову, она остановилась и съ изумленіемъ смотрла то на одного, то на другого.

— Я его тотчасъ узналъ по бород, сказалъ хладнокровно Роллестонъ.

— Ахъ! воскликнула Элленъ, и, возвратившись къ отцу, крпко схватила его за руку, по все же устремила на Гэзеля и на его бороду свои блестящіе и сверкающіе глаза.

Видя унылое, убитое выраженіе лица Гэзеля, и неожиданный ужасъ, возбужденный его словами въ Элленъ, старикъ Роллестонъ досадовалъ на себя, зачмъ зашелъ слишкомъ далеко, и добродушно сказалъ:

— Ну, ну, не мн васъ судить строго, я вамъ слишкомъ многимъ обязанъ, къ тому же я понимаю, что у васъ есть достаточныя причины скрывать свое имя отъ другихъ людей, но вы должны были сказать всю правду моей дочери.

— Какъ ваше имя и кто вы такой, сэръ? произнесла вдругъ Элленъ, перебивая отца и не спуская глазъ съ Гэзеля.

— Меня зовутъ Робертъ Пенфольдъ.

— Пенфольдъ! Ситонъ! все подложныя имена! съ отчаяніемъ воскликнула Элленъ,— то ли вы, что говоритъ папа?

— Да.

— О! папа, папа! воскликнула она,— такъ нтъ чести и истины на свт! и, отвернувшись отъ Роберта Пенфольда, она бросилась на грудь отца, и залилась горькими слезами.

Слезы эти были самыя горькія, какія можетъ пролить женщина. Вс лучшія сокровища ея сердца, любовь, уваженіе, были истрачены на недостойный предметъ!

Роллестонъ не понялъ настоящей причины тревожнаго отчаянья своей дочери, онъ видлъ передъ собою только мужественное, умное лицо Гэзеля, искаженное стыдомъ и душевными муками.

— Ну, ну, сказалъ онъ добродушно,— ты не виновата, не будь безжалостна къ этому человку, вдь ты же говорила, что онъ спасъ теб жизнь

— О лучше-бъ онъ ее не спасалъ! пробормотала молодая двушка, всхлипывая.

— Вотъ, Ситонъ, послдствія обмана, продолжалъ генералъ,— онъ заглушаетъ даже чувства благодарности. Но, прибавилъ онъ, перемнивъ тонъ,— я не таковъ, я не женщина, и понимаю, какъ бы дурной человкъ, на вашемъ мст, могъ воспользоваться уединеннымъ положеніемъ на остров.

— Нтъ, невозможно поступить хуже его! воскликнула Элленъ.

— Что ты говоришь! произнесъ Роллестонъ, невольно вздрагивая.

— Чтожъ онъ могъ сдлать хуже, чмъ украсть мое уваженіе, мое обожаніе, втоптать въ грязь мое бдное сердце? О! гд же посл этого искать мн друга и наставника? Онъ казался мн воплощенной истиной, а теперь, я вижу, что онъ ложь! и весь міръ ложь. О! зачмъ я не умерла!

— Все это романическій вздоръ! сказалъ генералъ Роллестонъ, начиная выходить изъ себя,— ты, дурочка, не понимаешь, по своей невинности и незнанію свта, какъ еще хорошо, въ настоящемъ случа, поступилъ этотъ человкъ. Скажу боле, не смотря на все, я желалъ бы ему пожать руку. И я пожму ее, а потомъ уже прочту ему нотацію.

— Нтъ, я вамъ этого не позволю, воскликнула Элленъ, схвативъ отца за руку.— Вы? пожмете руку, ему! О! чудовище, какъ смли вы украсть мое уваженіе! какъ смли вы быть чудомъ доброты, ума, благородства, какъ смли вы обладать всми качествами, при вид которыхъ бдная женщина могла насъ только обожать и благодарить Бога за свое счастье! И во все это время вы были злодемъ, подлымъ преступ…

— Я былъ бы вамъ очень благодаренъ, еслибы вы не произносили этого слова, сказалъ твердымъ, ршительнымъ голосомъ Гэзель.

— Я васъ назову такъ, какъ вы того заслуживаете, если захочу! произнесла Элленъ гордымъ, вызывающимъ тономъ, но все же рокового слова не выговорила, и продолжала уже тономъ мольбы:— что я вамъ сдлала? чмъ я провинилась передъ Богомъ и людьми, чтобъ сдлаться жертвою вашего дьявольскаго обмана? О! сколько великихъ силъ ума было потрачено вами для этой побды надъ бдной, безпомощной двушкой! Зачмъ вы это длали! какая могла быть вамъ отъ этого польза? Онъ молчитъ. Онъ не хочетъ со мною говорить. Онъ даже не раскаивается. Его надо отвезти въ Англію и предать суду. Пускай онъ дорого за это заплатитъ. Да, папа, это вашъ долгъ.

— Вы женщины слишкомъ склонны бить лежачаго, сказалъ генералъ.— Вы съ сердцовъ наговорите Богъ знаетъ что, а потомъ готовы отсчь себ языкъ. Ты мое дитя, но вмст съ тмъ и англійская подданная, и если ты взываешь къ моему долгу, то я обязанъ отвезти этого человка въ Англію и ввергнуть его въ тюрьму. Но прежде чмъ требовать это, выслушай его исторію.

— Я сейчасъ возвращусь въ тюрьму, если она этого желаетъ, спокойно произнесъ Робертъ Пенфольдъ.

— Какъ вы смете перебивать папу! воскликнула Элленъ, гордо поднявъ голову, но въ туже минуту опустила ее, съ истерическими рыданіями.

— Ну, ну, сказалъ генералъ,— помолчите оба, и дайте мн вамъ высказать все. Только я совтовалъ бы вамъ, молодой человкъ, отвернуться, ибо я буду говорить прямо, откровенно, и докажу ей, что вы не подлецъ, а только безумецъ. Этотъ самый Робертъ Пенфольдъ написалъ мн письмо въ Сидне, умоляя дать ему честную работу, хотя бы самую черную. Мн это понравилось, и я взялъ его къ намъ въ садовники. Онъ былъ великолпный садовникъ, но въ одинъ прекрасный день онъ увидалъ тебя. Ты хорошенькая, хотя, кажется, этого не сознаешь, а онъ — безумецъ. Вотъ онъ и влюбился (Элленъ вскрикнула отъ изумленія, а отецъ спокойно продолжалъ). Онъ врно видалъ тебя только издали, иначе ты бы его тотчасъ признала, его безуміе росло съ каждымъ днемъ и приняло наконецъ форму смиренной преданности. Такъ, цлыя ночи онъ проводилъ подъ твоимъ окномъ, опасаясь разбойниковъ и, изъ любви къ теб, онъ былъ раненъ, помнишь? Тогда ты выхлопотала ему черезъ Артура Вордло мсто приказчика.

— Черезъ Артура Вордло! воскликнулъ Пенфольдъ, съ отчаяніемъ — такъ я ему былъ обязанъ!

— Онъ ненавидитъ Артура, своего благодтеля, промолвила Элленъ, а потомъ прибавила, обращаясь къ Пенфольду:— если вы Джемсъ Ситонъ, то вы однажды получили отъ меня письмо?

— Да, отвчалъ Пенфольдъ и вынулъ изъ за пазухи сложенное письмо.

— Покажите!

— О! нтъ, хоть этого не отнимайте у меня, промолвилъ онъ умоляющимъ голосомъ.

— Въ день твоего отъзда онъ изчезъ, продолжалъ генералъ Роллестонъ,— я подозрваю, что онъ намренно отправился на одномъ корабл съ тобою. Это было очень дурно, молодой человкъ. Но какія же были отъ этого послдствія? Вы вмст потерпли кораблекрушеніе и юный безумецъ такъ заботился и пекся о теб, что я нашелъ тебя здоровой, кровь съ молокомъ, и полной благодарности къ своему ангелу-хранителю. Потомъ, онъ же ломалъ себ голову, какъ снасти тебя отсюда. Вдь, не ты, а онъ, конечно, пускалъ по свту утокъ, которыя привели меня сюда. Все это прекрасно и похвально, молодой человкъ, но вы теперь должны дать себ отчетъ въ настоящемъ вашемъ положеніи. Во-первыхъ, эта молодая двушка не вашей среды, во-вторыхъ, она невста Артура Вордло, на пароход котораго я пріхалъ за нею. А ты, Элленъ, послдуй моему совту, вспомни преступникъ не перестаетъ быть человкомъ, закроемъ оба глаза на его безуміе, будемъ только помнить его добрыя дла и постараемся насколько возможно его за нихъ вознаградить. Мы сейчасъ отправимся съ тобою на пароходъ и скажемъ капитану, что еще есть нкто на остров. Потомъ мы будемъ постоянно съ тобою оставаться на корм и кто желаетъ, тотъ можетъ выдти на берегъ въ Вальпарайзо. Я знаю, что поступаю не хорошо, но я слишкомъ счастливъ сегодня, чтобъ огорчить или карать кого бы то ни было, тмъ боле несчастнаго юношу, безъ котораго я никогда бы боле тебя не увидалъ, милое дитя мое!

И старый воинъ нжно обнималъ и цловалъ свое погибшее и найденное дтище. Въ эту минуту, конечно, онъ видлъ въ Роберт Пенфольд только спасителя своей дочери.

— Папа, произнесла она, посл продолжительнаго молчанія,— заставьте его хоть только сказать мн, отчего онъ не доврилъ мн своей тайны и зачмъ выдавалъ себя за пастора.

— Я пасторъ, сказалъ Робертъ Пенфольдъ.

— О! воскликнула Элленъ, пораженная его упорствомъ, какъ ей казалось, во лжи, и поднявъ руки къ небу, горько зарыдала. Потомъ оправясь немного, она промолвила слабымъ, прерывающимся голосомъ:— я вижу, что мн но удастся тронуть вашей совсти. Отвчайте мн только на одинъ вопросъ, и я оставлю васъ въ поко на вки. Отчего во вс эти долгіе мсяцы, выказывая мн вс качества, не только честнаго человка, но ангела, да папа, ангела, вы не могли быть чистосердечны со мною? Отчего вы не сказали мн прямо: ‘Я совершилъ одно преступленіе въ моей жизни, и раскаялся въ немъ, судите по этому раскаянью и по всему, что вы видите, могу ли я совершить другое преступленіе. Возьмите меня, каковъ я есть, но я не хочу васъ обманывать и выдавать себя за совершенство’. Отчего вы этого но сказали? Если вы меня любили, то зачмъ такъ жестоко обманывали?

Эти слова, произнесенныя не прежнимъ гордымъ, рзкимъ тономъ, а мрачнымъ, дрожащимъ, отчаяннымъ голосомъ, произвели на Пенфольда такое дйствіе, котораго не ожидала молодая двушка. Онъ хотлъ говорить, открылъ ротъ, губы его дрожали, но онъ не могъ промолвить ни слова. Дыханіе его оперлось, онъ началъ задыхаться, и хотя въ глазахъ его не было видно слезъ, но личные мускулы его такъ судорожно сжимались, что страшно было смотрть.

— Чортъ возьми! воскликнулъ Риллестонъ, — это чудовищное варварство, Элленъ. Ты не похожа на свою мать.

Она была блдна, дрожала всмъ тломъ, слезы катились градомъ по ея лицу, но она упорно стояла на своемъ.

— Папа, разв вы слпы? промолвила она глухимъ, прерывающимся голосомъ,— онъ долженъ мн отвчать. Онъ знаетъ, что долженъ.

— Я долженъ, произнесъ Робертъ Пенфольдъ, все еще едва переводя духъ, но черезъ минуту съ сверхъ-естественнымъ усиліемъ сказалъ твердо и съ гордымъ достоинствомъ:— И отвчу!

Наступило молчаніе. Наконецъ, собравшись съ силами и чувствуя, что онъ снова владетъ собою, онъ началъ спокойно:

— Сколько разъ я хотлъ вамъ разсказать свою горькую исторію! Но сознаюсь, что врядъ ли бы когда на это ршился Вы не знаете, миссъ Роллестонъ, какъ страшно несчастному сказать правду. Есть обвиненія столь ужасныя, столь позорныя, что хотя человкъ и доказалъ бы всю ихъ ложность, но пятно, наложенное ими, никогда не изглаживается. Такое обвиненіе тяготетъ надо мною, судья и присяжные, своимъ приговоромъ, заклеймили меня на него жизнь. Еслибъ они назвали меня убійцей, я бы вамъ сказалъ, но это преступленіе такое низкое, такое грязное. Я боялся предразсудковъ свта, я боялся, чтобъ вы не отвернулись отъ меня. Потомъ я спрашивалъ себя: обязанъ ли человкъ повторять низкую клевету противъ себя, хоть бы она и была произнесена тринадцатью дураками, которые ложь сдлали закономъ?

— Я такъ и думалъ, произнесъ Роллестонъ,— ты его, Элленъ, довела то того, что онъ вздумалъ защищать себя во что бы то ни стало. Мы услышимъ теперь старую, всегдашнюю исторію. Онъ будетъ доказывать, ч то невиновенъ. Я никогда не видывалъ еще преступника, который бы не пускался въ такія разглагольствованья, если только находились дураки его слушать. Я же ршительно отказываюсь боле слушать, молодой человкъ, пароходъ насъ ждетъ и намъ нельзя терять здсь времени. Къ тому же вамъ нечего извинять себя за перемну имени, я извиняю это впередъ. Чего же вамъ еще? Къ чему оправдывать преступленіе?

— Я не преступникъ, а мученикъ!

ГЛАВА XXIV.

Робертъ Пенфольдъ выпрямился во весь ростъ и произнесъ эти странныя слова съ такимъ грустнымъ волненіемъ, что всякій бы преклонился передъ нимъ съ уваженіемъ. Но генералъ Роллестонъ, привыкшій къ преступникамъ и ихъ драматическимъ и ораторскимъ способностямъ, былъ пораженъ только на минуту, потомъ онъ оправился, и, не удостоивъ Пенфольда отвтомъ, сказалъ Элленъ, что капитанъ парохода ждетъ ихъ въ лодк и имъ пора отправиться.

Она стояла неподвижно, какъ статуя

— Нтъ, папа, промолвила она,— я неотвернусь отъ него на вки, пока не узнаю: преступникъ онъ или нтъ.

— Неужели, дитя мое, онъ обошелъ тебя одной ловкой фразой? Его дло уже давно поршено судьею и присяжными.

— Они поршили дло также, какъ вы хотите его поршить, то-есть, отказомъ выслушать меня.

— Разв я отказывалась васъ выслушать, сказала Элленъ, — какое мн дло до всхъ пароходовъ и капитановъ на свт. Пускай я останусь здсь на вки, но я услышу изъ вашихъ собственныхъ устъ, и прочту въ вашихъ глазахъ: преступникъ вы, или мученикъ. Да, папа, это не пустая фраза. Онъ или преступникъ или мученикъ, и я несчастнйшая или подлйшая двушка на свт.

— Чорта съ два! гнвно произнесъ генералъ и потомъ, посмотрвъ на часы, прибавилъ:— я вамъ даю десять минутъ на ваши краснорчивыя бредни.

Робертъ Пенфольдъ терпливо вздохнулъ, но съ этой минуты онъ пересталъ сознавать присутствіе Роллестона, а видлъ передъ собою только одну Элленъ. Она устремила на него свои чудные глаза такъ пристально, такъ упорно, что онъ въ жизни не видывалъ подобнаго взгляда. Онъ былъ пораженъ, ослпленъ этимъ взглядомъ, но не смутился, но задрожалъ отъ его энергической силы.

— Миссъ Роллестонъ, началъ онъ спокойно,— мою исторію можно легко разсказать въ то короткое время, которое мн даетъ мой пристрастный судья. Я пасторъ и туторъ въ оксфордскомъ университет. Между прочими моими учениками находился Артуръ Вордло. Я заинтересовался имъ потому, что мой отецъ Майкель Пенфольдъ служилъ въ контор Вордло. Этотъ Артуръ Вордло имлъ необыкновенный талантъ къ подражанію, однажды онъ представилъ публично и въ очень неприличной форм одного изъ начальниковъ коллегіи, его за эту выходку должны были выгнать и это уничтожило бы всю его будущность, отецъ его былъ хотя справедливъ и честенъ, но безжалостно строгъ. Я горой сталъ за него и, пользуясь расположеніемъ начальства, я его отстоялъ.

Онъ повидимому былъ очень благодаренъ мн, и мы съ тхъ поръ стали еще большими друзьями и повряли другъ другу вс наши мысли, онъ сознался мн, что надлалъ много долговъ въ Оксфорд и боится, что отецъ, узнавъ объ этомъ, не сдлаетъ его, какъ общалъ, товарищемъ фирмы, я же, съ своей стороны, объяснилъ ему свое желаніе купить небольшой приходъ близь Оксфорда, и мое горе, что онъ стоитъ тысячу фунтовъ, а у меня было всего четыреста и негд было достать остальныхъ. Онъ горячо принялъ къ сердцу мое горе, вызвался помочь мн, и въ заключеніе сказалъ:— ‘займите дв тысячи фунтовъ у моего отца, изъ нихъ дайте мн тысячу четыреста, а себ возьмите шестьсотъ, Черезъ мсяцъ или два, я буду товарищемъ фирмы и улажу тогда свои дла, а вы свой долгъ выплатите намъ по немногу’. Это предложеніе мн показалось чрезвычайно любезнымъ Я желалъ получить приходъ но для себя, а чтобъ доставить нкоторое спокойствіе старику отцу, который, живя постоянно въ город, нуждался хоть изрдка въ деревенскомъ воздух. Для окончанія этого дла, я отправился въ Лондонъ и тамъ явился ко мн какой-то незнакомецъ отъ имени Артура Вордло, который будто бы по нездоровью не могъ самъ быть у меня. Онъ передалъ мн вексель, въ дв тысячи фунтовъ, подписанный Джономъ Вордло, заставилъ меня сдлать на немъ надпись и объяснилъ, гд можно его дисконтировать, потомъ ушелъ, общаясь придти на слдующій день за той частью денегъ, которая приходилась на долю Артура Вордло. Не подозрвая ничего дурного, я пошелъ куда мн указали, дисконтировалъ вексель, и старательно заперъ деньги, ибо большая часть изъ нихъ была не моя, а Артура Вордло. Въ тотъ же вечеръ явился ко мн полицейскій, задалъ нсколько вопросовъ, на которые я конечно отвчалъ удовлетворительно. Потомъ онъ меня, подъ какимъ-то предлогомъ, выманилъ на улицу и арестовалъ, по обвиненію въ подлог.

— О! воскликнула Элленъ,

— Я забылъ тогда, что я священникъ, я былъ оскорбленъ, какъ человкъ и джентельменъ, я бросился на полицейскаго и повалилъ его на землю Но къ нему подоспли на помощь и меня одолли. Я былъ преданъ суду по двумъ обвиненіямъ. Первое состояло въ томъ, что я поддлалъ вексель, а второе, что хотя я и не самъ поддлалъ вексель, но дисконтировалъ его, зная, что онъ подложный. Экспертъ, мистеръ Ундерклифъ, подъ присягой показалъ, что подложный вексель былъ писанъ не мною, и первое обвиненіе пало само собой. Но хотя мой обвинитель и былъ публично названъ лжецомъ въ суд, онъ, ни мало не смущаясь, сталъ настаивать на второмъ обвиненіи. Вексель былъ подложный и я его дисконтировалъ, эти факты были несомннны, но вопросъ состоялъ въ томъ, дисконтировалъ ли я его, зная, что онъ подложный. Какъ было это доказать? И въ эту-то минуту меня погубилъ мой благородный другъ, которому я такъ слпо доврялъ. Конечно, какъ только я попалъ въ тюрьму, я тотчасъ написалъ Артуру Вордло. Поврите ли, онъ не только не пріхалъ ко мн, но даже не написалъ ни словечка. Я долго ждалъ, наконецъ, боясь, чтобъ онъ мн не измнилъ, я просилъ своего защитника силой притащить его въ судъ, какъ свидтеля, и заставить сказать правду. Судебный приставъ отправился къ нему съ повсткой, но нашелъ дверь его квартиры запертою и никогда не могъ застать его дома. Однако, онъ его перехитрилъ, и однажды утромъ явившись къ нему прямо въ спальню, вручилъ ему повстку прежде, чмъ тотъ усплъ спрятаться подъ кровать. Но онъ все же увернулся отъ насъ и никогда не явился на скамью свидтелей, когда же мой защитникъ просилъ судъ его арестовать, то отецъ его подъ присягою показалъ, что сынъ его не можетъ явиться, что онъ лежитъ на одр смерти и случилась съ нимъ эта бда изъ одного сочувствія ко мн. Хорошо сочувствіе, которое сковывало уста и скрывало истину! А скажи онъ только одно слово, и его другъ и благодтель былъ бы спасенъ отъ несчастья, которое гораздо страшне смерти. Разв правда — такой сильный ядъ, что больной произнеся ее долженъ непремнно умереть? А если ужь онъ умиралъ, то разв можно лучше умереть, какъ указавъ правду или безчестне отправиться скрывая ее? Я убжденъ, что его болзнь и близость смерти были чистйшая ложь, какъ самъ онъ воплощенная ложь! И вотъ потому, что Артуръ Вордло не произнесъ одного слова, которое объяснило бы, какъ попалъ ко мн въ руки вексель, я былъ признанъ присяжными виновнымъ. Эти двнадцать человкъ хотя честные, но безмозглые, обязаны были заглянуть въ сердце чуждаго имъ человка и отгадать то, что было въ этомъ сердц. Но могутъ ли они всегда отгадать…

Онъ остановился на мгновеніе, потомъ продолжалъ:

— Они пришли къ своему заключенію, основываясь главнымъ образомъ на томъ, что я побилъ полицейскаго. Вотъ хорошее основаніе! Поддлыватели фальшивыхъ документовъ, по ихъ мннію, такія низкія твари, что никогда не вступятъ въ честный бой. Это доказано на опыт. Но присяжные ршали дло, не по опыту. Они предавались догадкамъ, какъ дти, и посл долгого колебанія признали меня виновнымъ, но прибавили, что я достоинъ милосердія. Милосердія! Какого милосердія былъ я достоинъ? Или я былъ невиненъ, или было мало меня повсить. Нтъ, они въ сердц своемъ сомнвались въ моей виновности, но вмсто того, чтобы меня оправдать, выразили это сомнніе въ такой скромной форм. Я былъ изумленъ, пораженъ приговоромъ и просилъ позволенія у судьи объяснить, почему Артуръ Вордло ослушался судъ и не являлся въ качеств моего свидтеля. Еслибъ судья выслушалъ меня, то тотчасъ бы увидлъ, что я невинная жертва. Но нтъ, я былъ въ Англіи, гд ротъ зажатъ у обвиняемаго, гд оправдываютъ только деньги и дураки-адвокаты. Судья не позволилъ мн сказать ни слова и меня на вки заклеймили позорнымъ клеймомъ преступника.

— До той минуты моя жизнь была честная и вполн достойная уваженія, продолжалъ онъ посл краткаго молчанія, — съ той минуты, я не нанесъ ни малйшаго вреда ни одному человческому существу. Люди обыкновенно переходятъ отъ добродтели къ пороку, отъ порока къ преступленію, такова лстница, по которой, ступень за ступенью, человческая душа низходитъ въ бездну: но васъ хотятъ уврить, что я однимъ прыжкомъ изъ невиннаго, добродтельнаго человка сдлался самымъ низкимъ преступникомъ, и потомъ, такимъ же прыжкомъ, снова возвратился въ свое прежнее положеніе. Преступленіе меня ни мало не испортило и я, честный садовникъ, сражался съ разбойниками за своего хозяина и пламенно влюбленный юноша сдержалъ свои страсти, во имя долга. Тутъ все ясно до такой степени, что даже ребенокъ долженъ бы понять все дло безъ всякихъ коментарій. Но предразсудки длаютъ взрослаго человка несравненно глупе ребенка. Я больше не скажу ни слова, мое терпнье лопнуло. Довольно я перенесъ несправедливостей и оскорбленій. Я честный человкъ, и земля, на которой мы стоимъ, моя, ибо я ее создалъ моимъ трудомъ. Отправляйтесь въ Англію и оставьте меня здсь, на моемъ остров, съ животными, которыя умне васъ и понимаютъ, что я за человкъ. Я не хочу быть на одномъ корабл съ кмъ бы то ни было, мужчиной или женщиной, который, смотря мн въ глаза, можетъ назвать меня преступникомъ.

При этихъ словахъ вся его фигура, какъ бы преобразилась отъ благороднаго негодованія, и глаза его горли огнемъ. Онъ былъ по истин величествененъ въ эту минуту.

Элленъ дрогнула, она чувствовала, что у нея подкашиваются ноги, но старый воинъ вспыхнулъ и гордо произнесъ:

— Мы повинуемся и оставляемъ тебя, дерзкій бродяга. Слдуй за мною, Элленъ.

И, вн себя отъ злобы, онъ вышелъ изъ пещеры.

Но вмсто того, чтобы послдовать за нимъ, Элленъ стояла неподвижно, какъ бы окаменвъ, потомъ она медленно опустилась на колни и, схвативъ руку Роберта Пенфольда, стала покрывать ее поцлуями.

— Мученикъ! мученикъ! бормотала она со слезами, цлуя его руку, какъ раба, просящая прощенія у своего господина!— Каждое его слово истина, также какъ истинна моя любовь къ нему!

— Это что такое? воскликинулъ съ изумленіемъ и гнвомъ генералъ Роллестонъ, возвращаясь въ пещеру за своею дочерью.

— Это значитъ, что онъ сказалъ правду и что я послдую его примру. Онъ мой мученикъ и моя любовь. Если другіе клеймятъ васъ позоромъ, то пришла пора мн излить мое сердце передъ вами. Джемсъ Ситонъ, я васъ люблю за ваше безуміе и вашу мужественную преданность къ той, которую вы только видли издали. Джонъ Гэзель, я васъ люблю за все, что произошло между нами. Но боле всего я люблю насъ, Робертъ Пенфольдъ, мой герой и мученикъ. Вамъ говорятъ прямо въ лицо, что вы преступникъ, такъ я скажу передъ лицомъ всего міра, что вы мой идолъ, и что я васъ люблю! Нтъ это слово слишкомъ обыкновенно, слишкомъ пошло. Я васъ обожаю, я васъ боготворю. Какъ прекрасны вы въ своемъ гнв. Какъ великодушны! Я уврена что вы простите мени, вдь вы прощаете меня, Робертъ, да, да? Вы не прогоните отъ себя вашу Элленъ за одну ея вину, въ которой она такъ скоро раскаялась! Скажите мн, что вы меня прощаете, что вы меня любите! Онъ плачетъ. О, мой милый! Мой ненаглядный!

И, обвивъ его шею руками, она плакала отъ радости и цловала его. Отвчалъ ли Гэзель на эти поцлуи, первые поцлуи страстно любимой женщины — предоставляемъ судить самимъ читателямъ.

Эта блаженнйшая минута въ жизни нашихъ героевъ была прервана громкимъ стономъ, или, лучше сказать, гнвнымъ крикомъ генерала Роллестона.

— Подлецъ! прогремлъ онъ, блдня отъ злобы и ужаса.

Элленъ бросилась къ нему и зажала ротъ рукою.

— Ни слова боле, или я забуду, что я ваша дочь, сказала она, — никто тутъ не виноватъ кром меня. Я люблю его и заставила его полюбить себя. Онъ всми силами старался побороть свою любовь, но я женщина и не могла себ отказать въ счастьи быть любимой такъ, какъ никто еще никогда не любилъ женщины на свт. Оскорбляйте, убейте меня, если хотите, но ни слова противъ него, или я протяну ему руку и мы останемся на вки жить и умирать на этомъ остров. О, папа! онъ спасъ жизнь вашей дочери, онъ для меня все! Пожалйте свое дитя. Пожалйте того, кому она отдала свое сердце.

Она бросилась на колни и, простирая къ нему руки, устремила на него умоляющій взглядъ. Старикъ былъ такъ пораженъ ея мольбами, что сердце его смягчилось и онъ пробормоталъ:— дай мн подумать съ минуту, этотъ ударъ такъ неожиданъ.

Элленъ встала и, положивъ руку на плечо отца, продолжала безмолвно умолять его этимъ нжнымъ прикосновеніемъ руки и горькими слезами, катившимися по ея щекамъ.

— Мистеръ Пенфольдъ, сказалъ наконецъ Роллестонъ, съ торжественнымъ достоинствомъ,— посл того, что сказала моя дочь, я долженъ обращаться съ вами, какъ съ благороднымъ человкомъ, иначе я оскорблю ее. Я надюсь, вы докажете мн, что вы дйствительно то, чмъ она васъ считаетъ, а не то, чмъ васъ призналъ судъ. Эта молодая двушка добровольно дала слово человку, пользующемуся всеобщимъ уваженіемъ, и котораго никто еще въ лицо не уличалъ въ подлости. Основываясь на данномъ ею слов, Вордло отецъ и сынъ послали пароходъ въ Тихій океанъ для отысканія ея и она, посл долгихъ усилій, найдена. Неужели вы, какъ честный человкъ, посовтуете ей остаться здсь и набросить тнь на свое честное имя? Неужели она должна нарушить свое общаніе жениху, на основаніи какихъ-то неясныхъ, заочныхъ обвиненій?

— Я обвинялъ мистера Артура Вордло лишь въ защиту самого себя.

— Вы только-что говорили, продолжалъ Роллестонъ,— что бываютъ обвиненія, которыя на вки клеймятъ человка неизгладимымъ пятномъ. Еслибъ вы были на моемъ мст, то неужели вы позволили бы вашей дочери выйдти замужъ за человка честнаго, но по несчастью признаннаго судомъ виновнымъ въ преступленіи?

Робертъ громко застоналъ, но черезъ минуту твердо произнесъ:— Нтъ.

— Такъ что же длать? Она должна или сдержать свое честное слово или нарушить его. И ради кого? Ради человка, котораго она уважаетъ и любитъ, но за котораго не можетъ выйдти замужъ. Преступникъ также, какъ прокаженный, можетъ быть святой, но я скорй убью свою дочь, чмъ выдамъ за преступника или за прокаженнаго. И вы въ глубин своего сердца, не могли бы сказать, что я поступилъ дурно, вы на моемъ мст сдлали бы тоже самое. Что же остается намъ длать? Мы должны сдержать свое слово, а вы оставить ее навсегда и заслужить ея вчное уваженіе и мою вчную благодарность. Не стоитъ быть на половину честнымъ! Вы должны быть или подлымъ эгоистомъ и заставить Элленъ, забывъ честь и стыдъ, жить съ вами на вки на этомъ остров, или вы должны доказать, что вы честный, благородный, мужественный человкъ, и согласиться на неминуемую, вчную разлуку съ нею. Подумайте, сэръ, ваше краснорчіе и ея сожалніе къ вамъ побудили ее на признаніе которое отнын разлучаетъ васъ навсегда. Ея невольное, насильственное пребываніе здсь, съ вами глазъ на глазъ, было до сихъ поръ невинно. Но теперь, посл ея безумнаго признанія, оно не можетъ оставаться таковымъ. Я буду съ вами откровененъ, если посл всего что произошло, вы захотите непремнно послдовать за нею на пароходъ, то я долженъ, по чувству человколюбія, васъ взять съ собою, но по чувству долга, я буду обязанъ васъ предать суду, какъ преступника, бжавшаго прежде чмъ истекъ срокъ приговора. Быть можетъ, я былъ бы обязанъ и теперь васъ арестовать, но я не знаю, кому принадлежитъ этотъ островъ и имю ли я право васъ арестовать въ чужихъ владніяхъ: но англійской корабль — Англія, и если вы ступите на Спринбокъ — вы погибли. И такъ повторяю: вы честный человкъ, вы любите мою дочь истинно, не себялюбиво, вы до сегодня поступали честно, благородно, сдлайте еще одинъ шагъ по правому пути: призовите на помощь честь, совсть, Бога, которому вы служите, и исполните вашъ долгъ.

— О! вы просите отъ меня большого, чмъ можетъ вынести плоть и кровь человка, воскликнулъ Робертъ Пенфольдъ.— Что мн отвчать, что мн длать?

— Вотъ вамъ моя рука, сказала спокойно Элленъ, — умремъ вмст, если мы не можемъ честно жить вмст.

— Такъ вотъ для чего я перескъ одинъ океанъ, исколесилъ взадъ и впередъ другой и нашелъ, наконецъ, мое родное дтище! произнесъ съ горечью Роллестонъ.— Я сдлалъ все, чтобы спасти свою дочь, и когда спасъ — теряю ее.

И онъ молча слъ, поникнувъ головою отъ стыда и горя.

— О! папа, папа, воскликнула Элленъ, опускаясь на землю передъ отцемъ и заливаясь слезами,— прости твое неблагодарное дитя.

Какъ ни ужасно страдалъ Робертъ Пенфольдъ, но въ его благородномъ сердц заговорило чувство сожалнія. Блдный отъ внутренней борьбы, но спокойный, твердый, покорный судьб, какъ человкъ, которому прочли смертный приговоръ, онъ сказалъ спокойно:

— Вы правы, сэръ, нтъ выбора. Вы должны увести ее, а я останусь здсь.

— Оставить васъ однихъ на остров! воскликнула Элленъ, — никогда! если вы останетесь здсь, то и я останусь, чтобы васъ утшить.

— Я не принимаю этого предложенія. Меня никто не можетъ утшить.

— Подумайте, что вы длаете, Робертъ, сказала Элленъ съ сверхъ-естественнымъ спокойствіемъ,— если вы не жалете себя, то хоть пожалйте меня. Неужели вы хладнокровно лишите меня той жизни, которую вы до сихъ поръ такъ пламенно старались сохранить? Мой бдный отецъ привезетъ въ Англію только мой трупъ. Задолго до той минуты, какъ мы достигнемъ страны, которую я нкогда такъ любила, но теперь ненавижу за ея безмозглую жестокость къ вамъ, моя душа уже вернется на этотъ островъ, къ вамъ, Робертъ. Вы просите меня оставить васъ, съ глазу на глазъ съ отчаяніемъ и горемъ. Нтъ, ни одинъ изъ васъ не любитъ меня и въ половину такъ, какъ я васъ люблю обоихъ.

— Я объ этомъ не думалъ, произнесъ слабымъ, дрожащимъ голосомъ Роллестонъ,— мое мужество мн теперь измняетъ. Я чувствую, что жизнь моего дтища мн дороже всего міра. Она умирала, мн сказали доктора, и ожила здсь. Я могу послать пароходъ на континентъ за пасторомъ и обвнчать васъ. Тогда живите себ спокойно на этомъ остров. Но вы должны позволить и мн преклонить здсь голову, ибо посл такого недостойнаго поступка мн нельзя показаться въ Англію. Конечно, это будетъ жалкій конецъ жизни, проведенной посреди почестей и уваженія людей, но вдь не долго придется мн страдать, стыдъ также убиваетъ человка, какъ и потерянная любовь.

— Робертъ, Робертъ! воскликнула Элленъ, ломая себ руки отъ отчаянья.

Пенфольдъ чувствовалъ, что все зависло теперь отъ одного его слова и онъ долженъ былъ поступить или очень подло или очень возвышенно, средняго пути не было. Онъ схватился руками за голову и сталъ думать, напрягая вс силы своего честнаго, великаго ума.

— Шш! промолвила Элленъ,— погодите. Онъ умне насъ. Дайте ему подумать:

Посл непродолжительнаго молчанія онъ началъ спокойнымъ, твердымъ голосомъ:

— Еслибъ я полагалъ, что вы будете чахнуть и умрете на пути, то я никогда не разстался бы съ вами. Но вы не трусъ, вы сильный, мощный человкъ. Еслибъ моя жизнь зависла отъ васъ, неужели вы не согласились бы жить?

— Вы знаете, что согласилась.

— Когда я былъ выброшенъ моремъ на рифъ, вы доказали, что вы не слабая женщина, а мужественный человкъ. Какая женщина съумла бы управиться съ лодкой, устроить мачту изъ багра и…

— Это все пустое, перебила его Элленъ, — я васъ любила, а теперь люблю еще боле.

— Я вамъ врю, и потому прошу васъ ради меня возвыситься еще разъ надъ вашимъ увлеченіемъ и быть человкомъ. Теперь дло идетъ о спасеніи не моей жизни, а гораздо большаго, моего честнаго имени.

— О! для этого стоило бы жить! воскликнула Элленъ.

— Конечно, вамъ предстоитъ тяжелый трудъ, но не тяжеле, чмъ управиться съ лодкою безъ мачты. Повидайте моего отца, Майкеля Пенфольда, эксперта Ундерклифа, моего адвоката и стряпчаго. Изслдуйте все дло, а главное добейтесь, почему Артуръ Вордло не смлъ явиться на скамью свидтелей. Будьте настойчивы, какъ человкъ, изворотливы, какъ женщина, и не думайте умирать пока вы можете, живя и работая, спасти друга отъ безчестія.

— Умереть! когда я могу спасти васъ отъ смерти и безчестія! Никогда я не буду такъ подла. О! Робертъ! какъ хорошо вы меня знаете!

— Да, я васъ знаю, Элленъ. Я увренъ, что ваша великая душа поддержитъ вашу плоть, и вы совершите этотъ подвигъ для того, кто любитъ насъ и кого вы любите. Что же касается до меня, то я сознаю въ себ силы прожить одинъ на этомъ остров цлые года, если вы дадите мн два общанія.

— Я общаю впередъ.

— Общайте мн, что вы не умрете и не выйдите замужъ за Артура Вордло, прежде, чмъ вы докажете публично всю ложь погубившаго меня приговора. Положите руку на голову отца и поклянитесь въ этомъ.

Элленъ повиновалась и торжественно произнесла:

— Клянусь не умереть, насколько это зависитъ отъ меня, и не выйти замужъ за кого бы то ни было прежде, чмъ я докажу публично всю ложь погубившаго васъ приговора.

— И я клянусь ей помогать, сказалъ съ жаромъ Роллестонъ, — теперь я знаю, что вы честный, благородный человкъ. Я не врилъ словамъ, ибо часто слыхалъ краснорчивыя бредни, но вы доказали на дл, что вы за человкъ. Я готовъ отдать теперь душу, что вы не виновны въ подлог. Вотъ моя рука. Богъ въ помощь, благородный человкъ! Онъ васъ защититъ!

— Я уповаю, сэръ, со слезами въ голос промолвилъ Пенфольдъ,— вы ея отецъ и вы протянули мн руку, быть можетъ, когда нибудь я вспомню объ этомъ съ утшеніемъ, но теперь сердце мое разбито. Возьмите ее, сэръ, скоре! воскликнулъ онъ вдругъ съ дикой энергіей,— плоть немощна. Силъ моихъ не хватаетъ все это вынести.

Роллестонъ поспшилъ исполнить совтъ Пенфольда. Онъ свернулъ вс вещи Элленъ, и Робертъ имлъ мужество отнести ихъ самъ на лодку. Потомъ они вернулись къ Элленъ, которая сидла все на одномъ мст, въ безмолвномъ отчаяньи ломая себ руки. Она теперь не плакала, ей было не до слезъ. Генералъ взялъ ея мшокъ и снова, уходя изъ пещеры, сказалъ Роберту:— останьтесь, проститесь съ нею на един, я приду за нею черезъ пять минутъ. Вы видите, какъ я увренъ, что вы честный человкъ.

Увидвъ Роберта, Элленъ бросилась къ нему на шею, прижалась къ его груди и осыпала его поцлуями. Она не могла промолвить ни слова, только всхлипывала и горько стонала.

Наконецъ явился Роллестонъ и Робертъ помогъ отвести Элленъ на лодку. Она шла безсознательно, дрожа всмъ тломъ, едва не падая въ обморокъ и только когда отчалила лодка, она вскочила и съ дикимъ крикомъ протянула руки къ Роберту, стоявшему на берегу.

Они были разлучены на вки.

ГЛАВА XXV.

Въ человческомъ сердц, въ этой странной амальгам хорошаго и дурного, добраго и злого, иногда честное и достойное уваженія побужденіе тсно связано съ преступнымъ дйствіемъ. Такъ было и съ Джозефомъ Вайли. Онъ былъ влюбленъ въ Нанси Раузъ, а она объявила себ цну, дв тысячи фунтовъ.

Эта Нанси Раузъ была замчательная, энергичная женщина. Она много лтъ служила у генерала Роллестона, но при отъзд его въ Австралію, не могла хать съ нимъ, не смотря на всю свою любовь къ Элленъ, ибо у нея на рукахъ была старая, больная мать. Потерявъ своихъ дорогихъ хозяевъ, она не хотла служить ни у кого другого и занялась стиркой блья. Дло, благодаря неутомимой дятельности и веселому ея характеру, шло такъ успшно, что она вскор открыла прачешную съ нсколькими работницами, сняла въ аренду цлый домикъ въ одномъ изъ предмстій Лондона, и даже пустила къ себ жильца джентльмена. Въ одномъ только Нанси была несчастлива — въ любви, она была красивая, здоровая, кровь съ молокомъ женщина, но слишкомъ умна, горда, а главное рзала правду и немилосердно унижала самолюбіе своихъ многочисленныхъ обожателей. Поэтому они быстро, одинъ за другимъ, изчезали, оставляя иногда тяжелыя раны въ ея сердц. Наконецъ, подвернулся Джозефъ Вайли и вскор сдлался ея признаннымъ обожателемъ. Она находила его общество очень пріятнымъ, но когда Вайли сталъ приставать къ ней съ женитьбой, она долго отдлывалась шутками, и наконецъ объявила, что въ ихъ теперешнемъ положеніи бракъ немыслимъ, къ чему онъ приведетъ!— пойдутъ дти, расходы увеличатся, а средства могутъ уменьшиться, наступитъ нищета и уничтожитъ всякую тнь любви. Однимъ словомъ, она сказала прямо: ‘наживи дв тысячи фунтовъ, и купи домъ въ Чансери-Лэнъ, на который я давно вострю зубы, и я твоя. Тогда теб не надо будетъ ходить въ море, мы напустимъ цлый полкъ жильцевъ, увеличимъ прачешное заведеніе и заживемъ на славу’.

Быть можетъ, читателямъ покажется страннымъ такое совпаденіе роковыхъ цифръ требованія. Но Нанси именно хотла дв тысячи фунтовъ и плата за преступленіе Вайли была опредлена также въ дв тысячи фунтовъ. И одно было слдствіемъ другого, Вайли, торгуясь съ Артуромъ Вордло, настаивалъ на двухъ тысячахъ именно потому, что такова была цна будущаго дома Нанси. Во время своего преступленія, до него, и посл Вайли утшалъ себя одной мыслью, что теперь у Нанси будетъ домъ, а у него Нанси. Потому понятно его отчаянье, когда, благодаря неожиданной болзни Артура и временной передач длъ фирмы въ руки Вордло старшаго, Вайли не только не получилъ двухъ тысячъ фунтовъ, но дрожалъ, что каждый день все откроется и онъ, вмсто Нанси и счастья, подвергнется суду и угодитъ въ каторгу. Но наконецъ онъ ршился во что бы то ни стало достать свои дв тысячи фунтовъ. Не смотря на вс прежнія неуспшныя попытки увидать Артура Вордло, Вайли однажды отправился къ нему въ домъ и объявилъ громогласно лакею:

— Скажите своему господину, что пришелъ я, Джозефъ Вайли, по длу, отъ котораго можетъ зависть его жизнь и смерть, и если онъ меня не приметъ, я прокричу на весь городъ о такихъ длахъ, которыя ему надо держать въ большомъ секрет.

Эта угроза подйствовала, Вайли провели въ комнату Артура, гд тотъ лежалъ на диван блдный, исхудалый.

— Мистеръ Вордло, вы не думайте, что я не сочувствую вашему горю, сказалъ онъ, — но мы слишкомъ далеко съ вами зашли, чтобъ остановиться. Намъ только два исхода: или вы получите полтораста тысячъ фунтовъ, а я дв тысячи, или…

— Какое мн дло до денегъ, пробормоталъ Вордло,— чортъ бы ихъ побралъ, дьяволъ меня соблазнилъ и я погубилъ ту, которую любилъ боле денегъ, боле всего на свт!

— Но выслушайте же меня, продолжалъ Вайли,— я вамъ говорю, что намъ только два исхода: или вы получите полтораста тысячь, а я дв, или мы оба пойдемъ въ каторгу на двадцать лтъ.

— Въ каторгу! простоналъ Артуръ, и его летаргическое состояніе мгновенно исчезло, какъ будто бы его невзначай окатили холодной водой.

— Вы очень хорошо это сами знаете, сказалъ Вайли,— нсколько еще лтъ тому назадъ за это вшали. Ну, ну, будьте человкомъ, или мы пропали.

Страхъ такъ сильно подйствовалъ на Вордло, что онъ, устремивъ дикій взглядъ на Вайли, спросилъ тихо: ‘что же длать?’

Вайли прежде всего заставилъ его выпить стаканъ вина, для приданія бодрости, а потомъ положилъ на столъ корабельную книгу Прозерпины и декларацію матросовъ, и просилъ Артура ихъ проврить, такъ какъ онъ, Вайли, человкъ темный и мало смыслитъ во всей этой книжной премудрости. Не смотря на всю слабость своихъ умственныхъ и физическихъ силъ, Артуръ Вордло съ первого взгляда замтилъ, что дло не совсмъ ладно.

— Они не соотвтствуютъ другъ другу, промолвилъ онъ.

— Что не соотвтствуетъ?

— Корабельная книга и декларація вашихъ матросовъ. Послдніе говорятъ, что бури слдовали за бурями и помпы дйствовали безъ устали, а въ книг отмчено только: ‘Легкій С. В. втеръ’. Такимъ образомъ одна часть вашихъ доказательствъ уничтожаетъ другую. Это всегда такъ бываетъ, когда желаютъ доказать слишкомъ много. Вы должны объявить, что корабельную книгу нельзя было спасти, и она погибла вмст съ кораблемъ.

— Это невозможно, очень многіе знаютъ о ея спасеніи.

— Зачмъ вы это сдлали? Какое безуміе! Вы сдлали неисправимую ошибку. Однако какъ размашисто, толсто писалъ Гудсонъ.

Вайли съ презрніемъ посмотрлъ на человка, который въ критическую минуту позволялъ себ такія пустыя замчанія.

— Вы уврены, что бдный Гудсонъ умеръ? спросилъ Вордло въ пол-голоса.

— Еще бы, я самъ видлъ его кончину, отвчалъ Вайли, вздрагивая, и выпивъ залпомъ стаканъ водки.

— Оставьте бумаги у меня, произнесъ Артуръ, — и передайте Пенфольду, что я завтра приду въ контору. Мы тамъ съ вами встртимся. Я никого другого не приму.

На другой день, какъ только Вайли вошелъ въ контору, Артуръ, такой же блдный и изнуренный, какъ наканун, подалъ ему корабельную книгу и декларацію матросовъ, говоря:— посмотрите хорошенько, они теперь лучше соотвтствуютъ другъ другу.

Вайли взглянулъ и отскочилъ съ какимъ-то суеврнымъ ужасомъ.

— Это писалъ призракъ Гирама, воскликнулъ онъ,— это его собственный почеркъ.

— Тише, тише, только скажите годится ли это? промолвилъ Вордло.

— Написано великолпно, но всякій узнаетъ, что книга никогда не была въ мор.

Согласившись вполн съ этимъ, Вордло тотчасъ высыпалъ солонку соли въ тарелку съ водой и вымочилъ въ ней книгу, потомъ онъ облилъ прованскимъ масломъ съ сажей пергаментный переплетъ, что придало ему старый, запачканный видъ, точно книга цлыя недли находилась въ рукахъ человка, не особенно заботящагося о чистот своихъ рукъ. Когда все было готово, Вордло отдалъ документы Вайли, и поручилъ ему вмст съ Пенфольдомъ показать ихъ страхователямъ Прозерпины, а потомъ отдать въ Ллойдъ. Самъ же Артуръ по причин своей болзни и горя отказался принять въ этомъ дл какое либо участіе.

Все обошлось какъ нельзя лучше, никто не выразилъ ни малйшаго сомннія, но для большей осторожности Артуръ не торопился полученіемъ денегъ отъ страхователей. Когда же отецъ его, наконецъ, предъявилъ свои требованія, то деньги были уплачены до послдняго гроша, что раззорило нсколькихъ изъ несчастныхъ страхователей, поврившихъ фирм. Вайли получилъ наконецъ свои дв тысячи фунтовъ новыми банковыми билетами.

Спрятавъ въ карманъ эти тяжело нажитыя деньги, Вайли бросился къ Нанси Раузъ и, сіяя торжествомъ, влетлъ къ ней въ комнату, къ его удивленію, онъ засталъ тамъ Майкеля Пенфольда, который только-что въ тотъ день нанялъ у нея комнату. Онъ что-то разсказывалъ Нанси, а та горько плакала.

— Что вамъ нужно! воскликнула она, съ ожесточеніемъ набросившись на Вайли,— зачмъ вы пришли? Ступайте вонъ, и не смйте никогда казаться мн на глаза. Отчего вы мн но сказали, что на Прозерпин была миссъ Роллестонъ, моя милая и добрая госпожа? Вы допустили ее потонуть, а сами спасли свою подлую, никому ненужную образину. До тхъ поръ, пока не явится сюда миссъ Элленъ, не смйте мн показываться на глаза.

Вайли представилъ свои резоны, но ничего не помогло, и онъ, съ болью въ душ, долженъ былъ навсегда распроститься съ своею невстою. Онъ не надялся, чтобы Элленъ могла когда нибудь воротиться въ Англію.

Между тмъ Артуръ Вордло снова сталъ заниматься длами, но онъ совершенно измнялся. Онъ потерялъ всякую энергію, всякую охоту къ дламъ. Его мошенничество удалось и ему этого было довольно. Всякое честолюбіе теперь въ немъ умерло и, бросивъ вс спекуляціи, онъ вернулся къ старому безопасному пути рутины. Такъ прошло шесть мсяцевъ и горе Артура было все также мрачно, убійственно и безнадежно, какъ въ первую недлю.

Но однажды утромъ, сидя въ своемъ кабинет и механически занимаясь длами, онъ вдругъ услышалъ радостный голосъ отца. Черезъ секунду, старикъ Вордло вбжалъ въ комнату, съ торжествомъ размахивая руками.

— Она найдена! она найдена! воскликнулъ онъ и сунулъ въ руку Артура телеграмму.

Съ недоврчивымъ изумленіемъ, скоро замнившимся безумной радостью, Артуръ прочелъ слдующія строки:— ‘Мы нашли ее, живой и здоровой, будемъ въ отел Чарингъ — Кроссъ въ 8 часовъ вечера’.

Но прежде чмъ станемъ разсказывать сцену свиданія, бросимъ бглый взглядъ на то, что длалось на Спринбок во время его возвратнаго плаванія въ Англію.

Мы видли, какъ Элленъ, почти безчувственную, перевезли на пароходъ. Цлыхъ два дня она сидла запершись въ своей кают, и только тяжелые стоны доносились оттуда. Одному Богу извстно, что она перенесла въ эти сорокъ восемъ часовъ. Но на третій день она вышла на палубу и поразила всхъ своими странностями. Она ни съ кмъ не говорила, ни на кого не обращала вниманія, молча ходила взадъ и впередъ по палуб, съ такой быстротой и неутомимостью, что возбудила во всхъ матросахъ сначала восторгъ, а потомъ суеврный страхъ, потому что во время этихъ безконечныхъ прогулокъ, ея большіе чудные глаза были безсознательно обращены въ пространство, очевидно, что ея мысли были далеко и устремлены на одинъ всецло поглощающій ее планъ. Дйствительно, Элленъ но видла, но слышала, не понимала ничего, что происходило вокругъ нея, она думала только объ одномъ, какъ исполнить святое, взятое ею на себя дло. Даже ходила она по палуб, не столько отъ волненія, сколько отъ твердаго намренья сохранить столь необходимое теперь для нея здоровье. Съ отцемъ своинъ она обращалась нжно, покорно, но холодно въ сравненіи съ прежнимъ ея обращеніемъ. Видя это, онъ ясно сознавалъ, что онъ въ Англію везетъ ея тло, но что душа ея осталась на остров. Только изрдка ея наружное спокойствіе прерывалось на короткое время, и она истерически рыдала. Но это продолжалось не долго и, успокоившись, она снова предавалась физической дятельности и все думала и думала.

Наконецъ въ виду уже англійскаго берега, генералъ Роллестонъ, старавшійся до сихъ поръ ее ничмъ не безпокоить, ршился переговорить съ него серьозно о послдующихъ ихъ дйствіяхъ.

— Ну, Элленъ, сказалъ онъ,— чтожъ мы будемъ длать съ Вордло?

Элленъ вздрогнула, но посл минутнаго молчанія, промолвила спокойно:

— А какъ, по вашему, надо дйствовать.

— Мн кажется, вс наши дйствія должны клониться къ тому, чтобы мы не были слишкомъ неблагодарны къ отцу, и не обманывали бы сына.

— Хорошо, я не буду неблагодарна къ отцу, и не обману сына.

Отецъ поцловалъ ее и назвалъ благородной, мужественной двушкой, но прибавилъ, что, съ другой стороны, слдовало позаботиться и о томъ, чтобъ никто не узналъ объ ея пребываніи на остров съ глазу на глазъ съ преступникомъ, ибо общество этого ей никогда не проститъ.

— Да зачмъ же говорить о томъ, кому нибудь, кром Артура? сказала Элленъ покраснвъ,— а онъ конечно меня довольно любитъ, чтобъ не компроментировать въ глазахъ свта.

— Но узнавъ объ этомъ, онъ будетъ вправ отказаться отъ твоей руки.

— Конечно, и я надюсь, что онъ откажется, когда я ему скажу, что люблю другого, хотя и безнадежно.

Она горько зарыдала, а старикъ Роллестонъ, прижавъ ее къ своей груди, грустно спрашивалъ себя, чмъ все это кончится.

Однако, когда она вышла на берегъ въ Соутгэмптон, спокойствіе снова, повидимому, къ ней возвратилось, и она сама попросила отца телеграфировать Вордло.

— Не лучше-ли подождать денекъ? сказалъ Роллестонъ, — ты могла бы собраться съ силами для этого тяжелаго свиданія.

— Конечно, но это была бы слабость. А я должна отршиться отъ всякой слабости, или я никогда не оправдаю Роберта Пенфольда. И потомъ подумайте, папа, о себ. Если старикъ Вордло услышитъ, что вы провели день въ Лондон, не давъ ему знать, онъ можетъ обидться. Нтъ, пригласите ихъ къ намъ въ восемь часовъ. Мы прідемъ въЛондонъ въ 7. Значитъ останется цлый часъ на отдыхъ. Господи, помоги мн!

Въ этотъ самый день ровно въ 8 часовъ къ отелю въ Чарингъ-Кроссъ подъхалъ Артуръ Вордло съ отцемъ. Онъ сіялъ полнымъ, безмятежнымъ счастьемъ. Вс угрызенія совсти были забыты. Онъ уже боле не сожаллъ о своемъ преступленіи и о потер Прозерпины. Элленъ была жива и приписывала ему свое спасеніе, а не погибель.

Вбжавъ въ комнату, онъ бросился прямо къ Элленъ и, съ криками радости и восторга, сталъ цловать ея руки, она задрожала отъ волненія и, чтобъ не упасть, опустилась въ кресло. Онъ всталъ передъ нею на колни и, схвативъ одну изъ ея рукъ, продолжалъ ее цловать и обливать слезами, она же сидла, отвернувъ голову и закрывшись рукой. На лиц ея было ясно написано сожалніе и отвращеніе, но такъ какъ оно было скрыто, а вся ея фигура лихорадочно дрожала, то всякій, кто увидалъ бы эту сцену, принялъ бы волненіе Эллень за любовь къ Артуру Вордло. Наконецъ старикъ Вордло вывелъ ее изъ этого труднаго положенія. Онъ громко сталъ жаловаться на монополію Артура и она, бросившись къ нему въ туже минуту, стала горячо его благодарить за то, что онъ былъ такъ добръ и выслалъ за нею корабль. Она въ сущности вовсе но чувствовала себя благодарной, но знала, что должна быть благодарна, и потому была дйствительно краснорчива въ своихъ изліяніяхъ. Старикъ былъ очень этимъ доволенъ, но уврилъ, что она должна благодарить не его, а Артура, ибо любовь Артура къ ней побудила его выслать корабль.

— Если вы чувствуете себя обязанной мн, промолвилъ онъ шопотомъ,— то будьте добры къ Артуру, вотъ все, что я смю просить у васъ. Его жизнь зависитъ отъ васъ.

Элленъ повиновалась этой просьб и медленно возвратилась къ Артуру. Онъ снова началъ цловать ея руки и объяснять ей свою пламенную любовь. Она сидла молча, холодная, какъ ледъ, и едва слышала, что онъ говорилъ. Наконецъ, она не выдержала и подойдя къ отцу шепнула:

— Я боле не могу этаго вынести. Пожалйте меня.

Роллестонъ понялъ, въ чемъ дло, и поступилъ съ большимъ тактомъ, чмъ можно было отъ него ожидать. Онъ позвонилъ слугу, потребовалъ чаю и громко сказалъ, обращаясь къ Элленъ:

— Ты вдь не пьешь чай, и я вижу ты очень устала. Не лучше ли теб пойдти спать.

— Да, папа, отвчала она, и пошла къ двери, но проходя мимо Артура Вордло, она сказала шопотомъ, что желала бы поговорить съ нимъ завтра на-един.

На другой день, Артуръ явился, сіяя счастіемъ и съ розаномъ въ петлиц, она же встртила его грустная, мрачная. Онъ тотчасъ началъ распространяться о своей любви, но она его перебила очень серьезно.

— Артуръ, сказала она,— мы теперь одни, и я должна вамъ сдлать откровенное признаніе, которое, къ несчастью, вамъ принесетъ мною горя. Мое сердце обливается кровью при мысли объ удар, который я вамъ нанесу, но я должна или сказать вамъ все, или васъ обмануть. Артуръ, мы перенесли много ужасовъ, въ лодк, на океан, и вы никогда не увидли бы меня на земл, еслибъ не одинъ добрый человкъ, который спасъ мн жизнь Онъ потомъ еще нсколько разъ спасалъ ее на остров, и мн самой выпало на долю одинъ разъ спасти его дорогую для меня жизнь. Моя врность къ вамъ была подвергнута сильному искушенію. Я постоянно видла передъ собою образецъ всхъ человческихъ добродтелей. Въ пользу его говорили чувства благодарности и сожалнія. Вы и Англія казались потерянными на вки. Если можете, то не осуждайте и меня, Артуръ, но я люблю другого!

Произнеся эти страшныя слова, она покраснла, поникла головой и слезы выступили на ея глазахъ. Но мы сильно подозрваемъ, что эти слезы были не объ Артур, а о Роберт Пенфольд. Артуръ, слушавшій ее сначала съ изумленіемъ, но безъ малйшаго испуга, теперь смертельно поблднлъ и промолвилъ едва слышно:

— Если вы выйдете за него замужъ, вы меня убьете,

— Нтъ, Артуръ, отвчала Элленъ,— я не могу за него выдти замужъ, даже еслибъ вы позволили. Когда вы узнаете все, то увидите, что изъ насъ троихъ вы еще мене всхъ несчастны. Какъ-бы то ни было, я вамъ сказала правду и предоставляю вамъ ршить, что намъ длать. Конечно, мое признаніе освобождаетъ васъ отъ даннаго сами слова.

— Освобождаетъ меня! воскликнулъ въ отчаяніи Артуръ,— оно не можетъ оторвать моего сердца отъ вашего.

— Бдный Артуръ! промолвила она,— неужели я родилась на свтъ только для того, чтобъ длать несчастными всхъ, кого я уважаю.

— Вы всегда были честная душа, сказалъ онъ, видя слезы сожалнія на ея глазахъ, — сдержите слово данное мн, и я васъ вылечу отъ вашей несчастной привязанности.

— Какъ? Посл всего, что я вамъ сказала, вы все же не освобождаете меня отъ даннаго мною слова?

— Жестокая Элленъ! вы знаете, что я не могу васъ удерживать.

— Нтъ, я не жестокая, и вы имете право меня удержать. Но подумайте не обо мн, а о себ.

— Я довольно думалъ. Эта привязанность къ человку, за котораго вы но можете выйти замужъ, конечно несчастье для васъ и для меня, но сохраните ко мн уваженіе, пока не вернется любовь, и пускай все останется по прежнему между намм.

— Вамъ было ршать, сказала Элленъ холодно,— и вы ршили. Прошу васъ теперь только согласиться на одно условіе.

— Я повинуюсь заране.

— Какъ, даже не зная, въ чемъ состоитъ это условіе?

— Вы не знаете Элленъ, какой несчастный годъ я провелъ съ той минуты, какъ разнеслась всть о вашей смерти! Сегодня вы нанесли большой ударъ моему счастью — это правда, но все же это великое блаженство въ сравненіи съ прежнимъ горемъ. Предписывайте условія. Вы моя царица, моя любовь и жизнь! О! Элленъ, я перенесу все, что хотите, лишь бы я зналъ, что у васъ нтъ тайнъ отъ меня. Продолжайте, какъ начали, и дайте мн сразу узнать всю глубину своего горя.

— Можете ли вы, Артуръ, быть великодушнымъ къ тому, кто причинилъ вамъ такое горе?

— Я постараюсь, отвчалъ Артуръ съ тяжелымъ вздохомъ.

— Я никогда не вышла бы за него замужъ, не получивъ отъ васъ разршенія даннаго мною вамъ слова, вы оставались мн врны, и я должна платитъ вамъ тою же монетою. Я никогда не могла бы выйти за него замужъ, еслибъ даже и не дала вамъ слова, но я могу оказать ему большую услугу, не нанося вашей чести ни малйшаго вреда, и я поклялась совершить это дло прежде, чмъ выйду за кого нибудь замужъ. Я сдержу эту клятву, также какъ сдержу и данное вамъ слово. Общество изгнало его изъ своей среды, благодаря подлой клевет. Эту клевету я должна изслдовать и опровергнуть. Это дло трудное, продолжительное, но я его выполню во что бы то ни стало. И вы могли бы мн много въ этомъ помочь. Но я не буду такъ жестока, чтобъ отъ васъ этого требовать.

— Если вы успете въ своемъ предпріятіи, то на другой же день посл побды вы выйдете за меня замужъ?

— Да, даю вамъ слово.

— Такъ я вамъ помогаю.

— Артуръ подумайте, что вы говорите. Женщины еще любили такой самоотверженной любовью, но мужчины на нее неспособны.

— Никто, никогда такъ не любилъ, какъ я васъ люблю. Я скоре согласенъ вамъ помочь въ этомъ-дл, хотя съ горечью въ сердц, чмъ лишиться васъ. Но что намъ надо сдлать?

— Разв я вамъ не сказала? Мы должны очистить его имя отъ подлаго пятна и возвратить его въ Англію, въ общество, котораго онъ достоинъ быть лучшимъ украшеніемъ.

— Да, да, сказалъ Артуръ,— но кто онъ такой? Впрочемъ зачмъ я спрашиваю, конечно я его не знаю,

— Нтъ, онъ для васъ не чужой человкъ, сказала Элленъ,— но онъ также несправедливъ къ вамъ, какъ весь міръ несправедливъ къ нему. Артуръ, прибавила она взглянувъ ему прямо въ глаза,— это вашъ старый другъ и наставникъ — Робертъ Пенфольдъ.

ГЛАВА XXVI.

Артуръ Вордло былъ пораженъ, какъ громомъ, и нсколько минутъ сидлъ неподвижно, безсмысленно уставивъ глаза на Элленъ. Потомъ щеки ею поблднли, въ глазахъ помутилось и самый низкій, подлый страхъ выразился во всхъ его чертахъ. Наконецъ, не промолвивъ ни слова, онъ всталъ и дрожащими неврными шагами вышелъ изъ комнаты.

Онъ былъ взятъ въ расплохъ, впервые его ловкость и искуство измнили ему. Элленъ, съ изумленіемъ слдившая за всей этой сценой, сама испугалась рокового дйствія своихъ словъ, и странныя мысли и предположенія зароились въ ея голов. До сихъ поръ она была уврена, что Робертъ Пенфольдъ ошибался на счетъ Артура Вордло и что его подозрнія были также несправедливы, какъ смутны и неопредленны. Но теперь, при одномъ имени Роберта Пенфольда, Артуръ поблднлъ и бжалъ какъ виноватый. Это было знаменательное совпаденіе, оно подтверждало ея высокое мнніе о Роберт Пенфольд и возбудило дурныя мысли объ Артур. Однакожъ не смотря и на это, почти явное, доказательство вины, она ршилась подождать съ своими заключеніями до откровеннаго объясненія съ Артуромъ. Но все же странное поведеніе Артура было для ней сильнымъ ударомъ, она теперь сознавала, что на его помощь нечего боле надяться. Она начала раздумывать, къ кому ей прежде всего обратиться, такъ какъ Робертъ просилъ повидать его отца, эксперта Ундерклифа, стряпчаго я адвоката.

Въ этой нершимости, она провела два дня, поджидая все Артура, но онъ не являлся. Наконецъ, на третій день она попросила отца похать съ нею къ старику Вордло, обвороживъ того своей любезностью, она неожиданно заговорила съ нимъ о Роберт Пенфольд, стараясь вывдать имя адвоката, защищавшаго Роберта. Вордло отвчалъ, что онъ не помнитъ, но полагаетъ, что вс нужныя свденія ей дастъ отецъ Пенфольда, служащій у нихъ въ контор. По различнымъ причинамъ Элленъ не желала отправиться въ контору, и потому спросила дрожащимъ голосомъ, не знаетъ ли объ этомъ кто другой.

— Стряпчій долженъ знать, сказалъ старикъ.

— Но я не знаю, кто былъ у Пенфольда спряпчимъ, произнесла Элленъ со вздохомъ.

— Такъ обратитесь къ маклеру, мистеру Адамсу. Я очень радъ слышать отъ васъ, что Робертъ Пенфольдъ хорошій человкъ и охотно врю этому. Онъ здсь пользовался всеобщимъ уваженіемъ, пока въ злую минуту не поддался великому соблазну и не совершилъ преступленія.

— Вы полагаете, онъ былъ виновенъ?

— Конечно, Артуръ, я знаю, до сихъ поръ въ этомъ сомнвается, но онъ очень естественно предубжденъ въ пользу своего стараго друга, и къ тому же онъ не былъ на суд, а я былъ.

На слдующій день Элленъ отправилась къ маклеру и объявила, что пришла за нкоторыми справками, по совту м-ра Вордло. Это имя послужило ей открытымъ листомъ и м-ръ Адамсъ объявилъ, что онъ готовъ сдлать для нея все на свт.

— Я пришла къ вамъ по длу м-ра Роберта Пенфольда. Не можете ли вы мн сказать имя его защитника на суд?

— Дло Роберта Пенфольда, поддлывателя фальшивыхъ документовъ,— мн ли не знать, онъ вдь удралъ штуку съ моимъ товарищемъ, но я живо принялъ свои мры, арестовалъ его прежде, чмъ онъ усплъ размнять деньги, добился его приговора и отправилъ черезъ океанъ этого подлеца.

— Такъ это вы его преслдовали! воскликнула Элленъ, устремивъ на Адамса взглядъ, полный ужаса и отвращенія.

— Конечно я, съ гордостью произнесъ Адамсъ, — и оказалъ тмъ всей стран большую услугу. Я считаю подлогъ хуже убійства. Но что это съ вами? вамъ дурно?

— Нтъ, нтъ! воскликнула Элленъ, отвертываясь съ ужасомъ отъ человка, погубившаго ея Роберта,— я не могу здсь оставаться… пустите меня, злой, жестокій человкъ!

И забывъ о всхъ справкахъ, она поспшно вышла изъ комнаты, Возвратившись домой она горько плакала надъ своей неудачей и очевидной неспособностью исполнить съ успхомъ предпринятое ею дло. Отецъ старался ее успокоить, говоря, что не къ чему отчаиваться и что, конечно, въ старыхъ газетахъ можно найти отчетъ о дл Пенфольда съ именами всхъ адвокатовъ и стряпчихъ.

Но пока она обдумывала, какимъ путемъ достать эти газеты, она получила отъ Артура Вордло слдующую записку:

‘Милая Элленъ,— писалъ онъ,— я слышалъ отъ м-ра Адамса, что вы желаете знать имя адвоката, защищавшаго Роберта Пенфольда. Это м-ръ Толемакъ. Его контора въ Линкольнъ-Ин’.

Элленъ была тронута этимъ письмомъ и готова была бранить себя за свои подозрнія.

На другой день, она отправилась къ м-ру Толемаку, но онъ былъ въ суд и ей объявили, что онъ вернется не ране 4 часовъ. Оставивъ свою карточку, она пошла домой и по дорог замтила, что какой-то оборванный господинъ слдуетъ за нею въ нкоторомъ разстояніи. Тоже самое было и въ четыре часа, когда она снова отправилась въ контору Толемака. Адвокатъ былъ дома.

Элленъ ввели въ кабинетъ, гд у камина стоялъ м-ръ Толемакъ.

— Нсколько лтъ тому назадъ, вы защищали м-ра Роберта Пенфольда, обвиняемаго въ подлог? спросила ею Элленъ.

— Да, мн кажется, я что-то помню. Это былъ банкирскій приказчикъ?

— Ахъ! нтъ, сэръ, онъ пасторъ.

— Пасторъ? Да, теперь помню. Онъ былъ осужденъ.

— Я хочу добиться чтобы переслдовать его дло.

— Будто? И вы желаете пересмотрть вс бумаги?

— Да, воскликнула Элленъ,— будьте такъ добры, дайте мн эти бумаги. Вы и не подозрваете, какъ и ими интересуюсь!

И слезы показались на ея глазахъ.

— Бумаги тогда же отправлены къ стряпчему и онъ, вроятно, дозволитъ вамъ ихъ пересмотрть.

— Благодарю васъ, сэръ, но не можете ли вы мн сказать, кто былъ стряпчимъ Пенфольда и гд онъ живетъ?

— Я не помню. Вамъ надо было прежде всего узнать объ этомъ, а ко мн вовсе не слдовало обращаться. Сожалю, что не могу быть вамъ полезенъ. Позвольте мн, однако, дать вамъ совтъ: поручить вс предварительныя справки вашему стряпчему. Если же онъ отыщетъ новыя доказательства, то я съ большимъ удовольствіемъ готовъ вамъ служить.

Съ этими словами онъ учтиво ей поклонился, и она поняла, что аудіенція кончена и удалилась съ горечью въ сердц. Но она не долго предавалась унынію и, взявъ кэбъ, похала въ контору Вордло. Время было позднее и въ контор оставался только молодой приказчикъ, который уже закрывалъ ставни. Элленъ спросила у него адресъ старика Пенфольда и, давъ ему золотой, снова прыгнула въ кэбъ, но едва успла она это сдлать, какъ оборванный господинъ, слдовавшій за нею повсюду въ этотъ день, подошелъ къ приказчику и, фамильярно потрепавъ его но плечу, сталъ помогать ему закрывать ставни.

— Э, Дикъ, сказалъ приказчикъ, — старикъ Пенфольдъ пошелъ въ гору. Тутъ только-что была какая-то герцогиня и дала мн соверенъ за его адресъ. Погоди-ка, надо плюнуть на него на счастье.

Оборванный господинъ, однако, не дожидался этой интересной церемоніи, а возвратившись къ маленькой каретк, дожидавшейся его за угломъ, похалъ прямо къ Артуру съ докладомъ о всемъ виднномъ и слышанномъ.

На слдующій день, часовъ въ пять, Элленъ похала къ м-ру Пенфольду съ тревожно бьющимся сердцемъ, она была уврена, что наконецъ узнаетъ что нибудь ршительное. Въ тоже время ее очень поражало то обстоятельство, что старикъ Пенфольдъ, который долженъ былъ знать всю правду отъ своего сына, оставался на служб въ фирм, глава которой былъ вполн убжденъ въ виновности Роберта. Она теперь надялась, что и эта странная тайна объяснится въ предстоящемъ свиданіи. Потому понятно ея отчанье, когда на квартир Пенфольда ей объявили, что онъ получилъ вчера депешу отъ Вордло и тотчасъ ухалъ въ Шотландію по какимъ-то спшнымъ дламъ.

— О, какое несчастье! воскликнула Элленъ.— Когда была получена гелеграма?

— Вчера въ шестомъ часу.

Судьба ршительно была противъ, нея! Ей ничего не удавалось. Возвратившись домой, она нашла карточку Артура и прекрасный букетъ. Она тотчасъ написала ему любезную записку и въ P. S. просила его прислать, если можно, газетный отчетъ о дл Пенфольда. Отвтъ пришелъ немедленно. Артуръ увдомлялъ ее, что онъ справился въ контор, но, по несчастью, не было дома того изъ конторщиковъ, у котораго находились отчеты о дл.

Элленъ тяжело вздохнула. На каждомъ шагу она встрчала только задержки, отказы и проволочки.

Однако на слдующее утро она получила большой конвертъ и записку отъ какого-то м-ра Ганда:

‘По приказанію мистера Артура Вордло,— писалъ онъ,— посылаю вамъ вырзки изъ газетъ о дл Пенфольда, прошу васъ возвратить ихъ по минованіи надобности’,

Элленъ тотчасъ заперлась въ своей комнат и стала съ жадностью читать и перечитывать присланные отчеты. Этихъ отчетовъ было два, и въ обоихъ обвиненіе подкрплялось ясными, неопровержимыми доказательствами и уликами, а защита состояла только въ разглагольствованіяхъ и неправдоподобіи подлога со стороны пастора, пользовавшагося всеобщимъ уваженіемъ. Говорилось и о томъ, что м-ръ Артуръ Вордло, сынъ главнаго свидтеля, такъ принялъ къ сердцу это дло, что опасно занемогъ въ Оксфорд. Также было упомянуто, что подсудимый старался свалить всю вину на м-ра Артура Вордло, но судья остановилъ его и сказалъ, что онъ только усиливаетъ свое преступленіе, стараясь набросить тнь на Вордло, которые выказали столько сочувствія къ нему, и если не могли его защитить, то лишь потому, что это было невозможно. Въ конц обоихъ отчетовъ было приведено заключеніе судьи, очень умренное по форм, но прямо клонившееся къ осужденію подсудимаго и къ опроверженію всхъ софизмовъ адвоката. Кром того упоминалось еще, что въ судъ призывался экспертъ, который своимъ искуствомъ заставилъ улыбнуться всхъ присутствующихъ, но не могъ побороть очевидныхъ фактовъ.

Перечтя все это нсколько разъ, Элленъ почувствовала, что морозъ прибжалъ у нея по всему тлу. Ея вра въ Роберта ни мало не пошатнулась, но ее поразило то спокойствіе и безпристрастіе, съ которыми вс обращались на суд съ несчастнымъ Робертомъ. Даже обвинитель м-ръ Геннеси началъ свою рчь съ выраженія глубокаго сожалнія къ подсудимому и, держась однихъ фактовъ, объявилъ, что никто не былъ бы боле его доволенъ, еслибъ эти факты были опровергнуты или объяснены въ пользу подсудимаго.

Прямой практической пользы эти отчеты ей не принесли, такъ какъ въ нихъ не упоминалось имени стряпчаго Пенфольда, и новаго она узнала только, что обвинителемъ былъ м-ръ Геннеси. Узнавъ его адресъ, она ршилась обратиться къ нему въ надежд узнать имя стряпчаго, которое ей такъ жестоко не давалось.

Геннеси былъ человкъ громаднаго роста, въ вид вшалки, и, какъ вс крупные люди, чрезвычайно добрый и любезный. Онъ принялъ Элленъ очень учтиво и добродушно выслушалъ ея просьбу, потомъ взялъ свою записную книгу, отыскалъ замтку о дл Пенчольда, и объявилъ, что стряпчій со стороны обвиненія былъ Фрешфольдъ.

— Но вы желаете знать, сказалъ онъ,— кто былъ стряпчій подсудимаго? Потрудитесь написать ваше имя и адресъ. Съ этими словами онъ прислъ къ столу, написалъ м-ру Фрешфольду, прося его прислать нужныя свденія по прилагаемому адресу и, запечатавъ письмо, тотчасъ отправилъ его на почту.

Элленъ, со слезами на глазахъ, поблагодари его, промолвила застнчиво:

— Я не смю спросить васъ, сэръ, считаете ли вы его дйствительно виновнымъ?

— Вы не должны подвергать допросу обвинителя, сказалъ Геннеси, добродушно качая головою,— если это вамъ можетъ доставить какое нибудь утшеніе, то я вамъ скажу, что тнь сомннія была, и Толемакъ сдлалъ большой промахъ. Еслибъ я защищалъ Пенфольда, то настоялъ бы на отсрочк дла, до выздоровленія Артура Вордло, или до его спроса на квартир, если онъ дйствительно умиралъ. А что, не знаете ли вы, умеръ онъ?

— Нтъ.

— Я такъ и думалъ. Свидтели часто больны при смерти, но я не слыхивалъ, чтобъ они умирали. Ха, ха, ха. Непремнно слдовало отложить дло до выздоровленія этаго свидтеля. Если же судья отказалъ бы мн въ этой отсрочк, то я представилъ бы присяжнымъ свидтеля въ такомъ неблаговидномъ свт, что она на зло ему оправдали бы подсудимаго.

— Такъ вы полагаоте, что адвокатъ дурно защищалъ его.

— Нтъ, я такъ далеко не пойду. Но многіе адвокаты слишкомъ полагаются на свою аргументацію, и но обращаютъ должнаго вниманія на самые факты. Опытъ и неудачи, конечно, лучшее средство излечиться отъ подобнаго недостатка.

Въ тотъ же вечеръ м-ръ Фрешфольдъ прислалъ ей имя и адресъ стряпчаго Пенфольда — Ловджой, въ Линкольнъ-Ин. На слдующее же утро, она отправилась туда и объяснивъ, что она и отецъ ея, генералъ Роллестонъ, очень интересовались м-ромъ Пенфольдомъ, просила, чтобъ ей позволили разсмотрть вс бумаги по его защит.

— Вы родственница Пенфольда, сударыня? спросилъ Ловджой.

— Нтъ, сэръ, отвчала Элленъ, красня.

— Гм! такъ вамъ надо представить записку отъ м-ра Майколя Пенфольда, съ которымъ мы собственно имли дло.

— Но онъ въ Шотландіи.

— Такъ нтъ-ли у васъ какого нибудь письменнаго удостовренія отъ него?

— У меня нтъ довренности, но даю вамъ слово, что я дйствую по его желанію.

— Мы держимся опредленныхъ правилъ, сударыня, сказалъ стряпчій.— Есть формы, которыхъ нарушать мы не имемъ права. Я увренъ, вы сами признаете, что было бы неприлично, и даже жестоко, съ нашей стороны, давать на просмотръ эти бумаги безъ разршенія Роберта или Майкеля Пенфольда. Сдлайте милость, не сочтите мои слова отказомъ, это лишь отсрочка.

— Но я только и встрчаю, въ этомъ дл, что одн отсрочки и задержки, съ горестью произнесла она,— сердце мое лопнетъ отъ всего этого.

Стряпчій поглядлъ на нее съ сожалніемъ, но не ршился отступить отъ предписанной формы, и Элленъ отправилась домой вполн разочарованная всми этими неудачами. При выход на улицу ей отворилъ дверцу какой-то бдно-одтый человкъ, который почему-то ей показался знакомъ. Она ршилась прослдить всю эту интригу, и въ одинъ прекрасный день она сдлала важное открытіе. Женщины какъ-то инстинктивно всегда узнаютъ, когда за ними кто нибудь слдитъ, точно у нихъ глаза на затылк. Во двор своего отеля она замтила одного оборваннаго господина, лицо котораго ей показалось знакомо: она часто встрчала его на улиц. ‘Отчего эта фигура попадается мн на глаза везд, куда бы я ни похала’, спросила она себя, и потомъ нсколько разь подходила къ окну. Подозрительный человкъ все ходилъ то по двору, то по улиц. Она задумалась и ршила наконецъ сдлать маленькій опытъ. Ей хотлось убдиться, дйствительно ли неизвстный преслдуетъ ее и съ опредленной ли цлью? Она наскоро одлась и отправилась отыскивать автографа Ундерклифа, адресъ котораго случайно нашла въ Адресной книг. она ненадялась многое отъ него узнать, но этой поздкой разомъ достигались дв цли. Свъ въ кэбъ, она не сказала куда хать, а молча отдала адресъ извозчику и тотъ поскакалъ. Пріхавъ въ назначенную улицу она взошла въ магазинъ и спросила дома ли м-ръ Ундерклифъ. Ей отвчали, что онъ ушелъ по дламъ и не вернется ране какъ черезъ часъ. ‘Я подожду’, сказала она и сла, закрывъ лицо руками. Въ ту же минуту какой-то оборванный господинъ прошелъ мимо окна съ очень озабоченнымъ видомъ и никто не принялъ бы его за шпіона по его быстрому, небрежному взгляду, брошенному имъ какъ бы ненарочно на окно и сидвшую подл него Элленъ.

— Ага! воскликнула Элленъ вспыхнувъ, и нетолько узнала своего преслдователя, но замтила его лицо, шляпу, жилетку, грязное блье и булавку въ галстух.

Отвернувшись отъ окна, молодая двушка вдругъ увидла за конторкой старуху громаднаго роста, которая измряла ее взглядомъ съ ногъ до головы.

— Скажите пожалуста, могу ли я видть м-ра Ундерклифа? спросила Элленъ, покраснвъ, но не сводя глазъ со старухи.

— Вы можете его застать завтра, въ десять часовъ, если уплатите впередъ гинею за аудіенцію. Это вроятно по длу, о почерк.

— Не совсмъ, сказала Элленъ немедленно отдавая гинею,— онъ былъ экспертомъ въ дл одного человка, въ невинности, котораго я твердо убждена.

— Но онъ былъ признанъ виновнымъ, сказала хладнокровно старуха.

— Да, и у него нтъ друга, кром меня, который бы взялся очистить отъ пятна его честное имя. А я бдная, безпомощная двушка, встрчающая повсюду только преграды и неудачи.

И она залилась слезами.

Старуха посмотрла на нее съ сочувствіемъ и пробормотала, что она далеко не такъ безпомощна, какъ полагаетъ. Оправившись немного, Элленъ простилась съ нею и пошла домой ни разу не оборачиваясь, но у самого отеля она остановилась передъ окномъ какого-то магазина и быстрымъ взглядомъ окинула всю улицу. Но оборваннаго господина нигд не было видно.

ГЛАВА XXVII.

Акуратно въ десять часовъ Элленъ явилась къ м-ру Ундерклифу и застала, его за конторкой. Онъ и его помощникъ были оба заняты черченіемъ, м-ръ Ундерклифъ былъ блдный красивый мужчина съ живыми срыми глазами.

— Вроятно вы пришли по длу о какомъ нибудь почерк, обратился онъ къ Элленъ.

— Не совсмъ сэръ. Помните ли вы, что васъ призывали экспертомъ въ дл молодого пастора, м-ра Роберта Пенфольда, обвиняемаго въ подлог?

— Я помню это дло, но не въ подробностяхъ. Я не могу помнить всего, меня приглашаютъ экспертомъ такъ часто. Однако я пишу замтки о главнйшихъ длахъ. Въ которомъ году было это дло?

— Въ 1864 году, со вздохомъ произнесла Элленъ.

Ундерклифъ пошелъ къ шкапу, въ которомъ хранились его замтки о длахъ. Онъ вынулъ одну связку и подалъ Элленъ.

— Тутъ былъ вопросъ о подложномъ вексел, надписанномъ и дисконтированномъ Пенфольдомъ, сказалъ онъ,— меня призывали экспертомъ для доказательства, что этотъ вексель написанъ былъ не Пенфольдомъ. Вотъ фак-симиле Роберта Пенфольда и Джона Вордло, а вотъ и копія подложнаго векселя.

Элленъ съ ужасомъ устремила глаза на этотъ роковой документъ и долго не могла промолвить ни слова отъ волненія.

— И эта гадкая бумажка погубила Роберта Пенфольда, сказала она наконецъ.

— Не эта, а оригиналъ: это только фак-симиле. Погодите, вотъ листокъ, на которомъ я литографировалъ эти три почерка совершенно различествующіе между собой по стилю. Вы сейчасъ поймете ихъ разницу, но, быть можетъ, это васъ не интересуетъ?

Элленъ сказала, что напротивъ, и Ундерклифъ подробно объяснилъ ей, почему почеркъ Роберта Пенфольда не имлъ ничего общаго съ почеркомъ подложнаго векселя.

— Я также нашелъ въ подложномъ вексел такія особенности, которыхъ нтъ въ подлинномъ почерк Джона Вордло.

— Такъ Робертъ Пенфольдъ не былъ виновенъ, сказала Элленъ.

— Конечно не виновенъ въ подлог, я присягалъ въ этомъ и теперь готовъ присягнуть. Но когда дло дошло до вопросовъ о томъ, дисконтировалъ ли онъ вексель, и зналъ ли о его подложности, то это уже не касалось моей спеціальности.

— Я понимаю, отвчала Элленъ, — но вы вдь присутствовали въ суд и, какъ умный человкъ, вы конечно составили себ мнніе о томъ, виновенъ ли онъ или нтъ?

— Вотъ видите, сударыня, сказалъ экспертъ, качая головой,— мое искуство очень трудное и глубокомысленное, оно стремится къ точнымъ, достоврнымъ выводамъ, а не къ предположеніямъ. Съ самаго, начала моихъ занятій я пришелъ къ тому убжденію, что для полнаго успха въ этомъ искуств надо быть одностороннимъ и не дозволять уху вліять на глазъ. Именно потому, что я избгаю всякихъ, постороннихъ соображеній я и превзошелъ всхъ моихъ соперниковъ экспертовъ, но отъ этой непривычки длать предположенія, я значительно ослабилъ свою способность къ соображенію. Вотъ еслибъ моя мать присутствовала при этомъ дл, то она могла бы вамъ дать свое мнніе, и очень вское, о вншнихъ фактахъ. Но это не мое дло. Если вы уврены въ невинности Пенфольда, и хотите, чтобъ я вамъ помогъ, то вы должны собрать почерки всхъ людей, которые могли знать почеркъ старика Вордло и потому могли поддлать его подпись. Напримръ, начните съ его приказчиковъ. Это ваша единственная надежда на успхъ.

— Неужели, вы узнаете подлинный почеркъ человка поддлавшаго вексель, воскликнула Элленъ съ изумленіемъ.

— Отчего же нтъ, это трудно, но мн удавалось сотни разъ. Я занимаюсь также изслдованіями анонимныхъ писемъ. Я уличаю дюжинами этихъ убійцъ чести. Положимъ, какой нибудь баринъ или барыня въ провинціи, получатъ такую ядовитую стрлу по почт, они тотчасъ присылаютъ письмо ко мн, вмст съ почерками всхъ людей, которыхъ они подозрваютъ. Обыкновенно эти письма пишутся не своимъ, а измненнымъ почеркомъ, но это измненіе только поверхностное, и, присмотрвшись поближе, вы всегда найдете пять или шесть штриховъ, которые, составляя своеобразный характеръ почерка, общи всему, что выходитъ изъ подъ пера этого человка, какъ бы онъ ни старался замаскировать свое писаніе. Да, свтъ полонъ низостей, и въ этомъ отношеніи провинція не лучше столицы. Въ деревняхъ сютъ анонимныя письма, какъ рожь или ячмень. Даже молодыя двушки пишутъ такіе экземпляры, что у меня волосы становятся дыбомъ.

— Не врьте ему, сказала м-съ Ундерклифъ, неожиданно входя въ комнату.— Какъ можешь ты судить весь міръ. У него свой маленькій мірокъ, онъ живетъ среди длателей фальшивыхъ документовъ и сочинителей анонимныхъ писемъ, и потому и полагаетъ, что они также обыкновенны, какъ грязь осенью, но не въ этомъ дло, ты долженъ хорошенько постараться для этой молодой двушки.

— Я всегда старательно работаю, сказалъ артистъ,— но что могу я сдлать безъ матеріала. А она мн ничего не принесла.

— Разв вы ему ничего не принесло? У васъ въ мшк нтъ никакихъ почерковъ?

— У меня есть только почеркъ м-ра Пенфольда, сказала Элленъ съ глубокимъ вздохомъ, и два печатные отчета о процесс.

— На что мн печатные отчеты, сказалъ экспертъ,— я изъ нихъ не могу ничего сдлать. Но вотъ портретъ обвиненнаго, какъ я начерталъ его профиль во время суда. Вы умете, матушка, узнавать людей по выраженію ихъ лица, скажите этой молодой двушк, былъ-ли Пенфольдъ виновенъ или нтъ?

И онъ подалъ матери портретъ съ иронической улыбкой, онъ сомнвался не въ ея способности узнавать людей по лицамъ, но въ самомъ существованіи подобнаго искуства.

М-съ Ундерклифъ взяла портретъ и, слегка покраснвъ, сказала, обращаясь къ миссъ Роллестонъ:— я умю читать живыя лица, но въ этомъ профил, начертанномъ моимъ сыномъ, не видно ни игры глазъ, ни другихъ главныхъ выраженій лица. Однако въ этомъ лиц есть что-то благородное и вмст съ тмъ простодушное, я полагаю, что онъ скоре жертва, чмъ преступникъ.

Съ этими словами она передала портретъ Элленъ. Хотя это и былъ только профиль, начертанный карандашомъ, но сходство было разительне всякой фотографіи. Экспертъ владлъ столь же искусной рукой, какъ и глазомъ. Элленъ вздрогнула отъ волненія при вид милыхъ, драгоцнныхъ чертъ ея героя, мученика. Она поникла головой надъ столомъ, чтобы скрыть это волненіе, но тщетно, грудь ея тревожно колыхалась, ноги и руки судорожно дрожали, слезы капали на столъ.

М-съ Ундерклифъ была очень добрая женщина, она тотчасъ помогла молодой двушк скрыть ея чувства отъ присутствующаго мужчины, хотя этотъ мужчина, и былъ ея сынъ.

— Дай мн, Нэдъ, вс твои замтки, сказала она, стараясь отвратить его вниманіе отъ Элленъ,— авось я что нибудь изъ нихъ сдлаю. Но прежде всего, покажите мн миссъ Роллестонъ все, что у васъ въ мшк, а ты продолжай свое, дло, я знаю, что у тебя много работы.

— О, сказала Элленъ,— тутъ только нсколько строкъ м-ра Пенфольда, но м-ру Ундерклифу нечего и смотрть на нихъ, вдь онъ увренъ, что Пенфольдъ не написалъ подложнаго документа.

— Нтъ, я все же желалъ бы еще посмотрть его почеркъ, сказалъ экспертъ неожиданно поднимая голову.

Она подала Ундерклифу молитвенникъ, открытый на томъ мст, гд были записаны предсмертныя слова Купера.

— Да, это почеркъ Роберта Пенфольда, сказалъ онъ, пробжавъ своимъ орлинымъ взглядомъ эти строки и сравнивъ ихъ съ своими замтками,— и я опять повторяю, что рука, написавшая эти строки, никогда не писала подложнаго векселя.

— Покажите мн, сказала м-съ Ундерклифъ.

— Сейчасъ, отвчала Элленъ, какъ-то нершительно, — но вы читаете, а не только смотрите на почеркъ… а я общала отцу…

— Такъ вы не можете мн всего поврить? произнесла м-съ Уидерклифъ холоднымъ, подозрительнымъ тономъ.

— О нтъ, сударыня, мн нечего отъ васъ скрывать, но папа… впрочемъ, я врю вашей дружб и я васъ прошу только никому не говорить, что вы прочтете.

— Я вамъ общаю молчать, сказала старуха, и съ блестящими отъ искренняго сочувствія глазами, принялась за чтеніе,— вы сдлали бы большую ошибку, еслибъ скрыли это отъ меня, сказала она, наконецъ, посл продолжительнаго размышленія и, обратясь къ сыну, прибавила:— Знаешь, Эдуардъ, это та самая молодая двушка, которая была выброшена на необитаемый островъ посреди Тихаго океана. Мы много читали объ васъ въ газетахъ, милая миссъ, и я, конечно, наравн со всми вамъ сочувствовала, но не столько, какъ теперь, когда я васъ вижу. Вы должны мн позволить помочь вамъ въ этомъ дл.

— Ахъ, какъ я вамъ буду благодарна! воскликнула Элленъ,— сколько мученій я претерпла отъ того, что не имла друга женщины. Еслибъ вы только знали сколько дерзкихъ взглядовъ я должна была перенести прежде, чмъ достигнуть до всхъ вашихъ холодныхъ формалистовъ, отъ которыхъ кром проволочекъ и отказовъ я ничего не видла. Я просто отчаиваюсь въ этомъ дл, предпринятомъ мною во имя справедливости и благодарности. Вы читали въ газетахъ о моемъ кораблекрушеніи, но вы не знаете, что Робертъ Пенфольдъ предупреждалъ меня о томъ, что корабль будетъ потопленъ, на что я отвчала ему только оскорбленіями, вы не знаете, что бдствуя въ утлой лодк посреди океана, умирая отъ голода и жажды, онъ думалъ только обо мн, находилъ мн пищу, защищалъ меня отъ разбойниковъ, хотвшихъ меня разтерзать. Для меня онъ былъ истиннымъ ангеломъ. Потомъ, на острову, сколько разъ онъ спасалъ мн жизнь, и я взамнъ общала ему спасти его честь, что для него гораздо дороже жизни. О мой бдный мученикъ! какъ плохо я исполняю свое общаніе! Помогите, помогите мн ради Бога! Вокругъ меня глубокій мракъ, а я такое слабое, глупое созданіе!

И молодая двушка снова залилась слезами, на этотъ разъ ея слушатели также не могли удержаться отъ слезъ.

— Матушка, воскликнулъ экспертъ, бросая съ нетерпніемъ свою работу,— возьмите въ руки это дло. Найдите мн какой нибудь матеріалъ, хотя бы не боле паутины, и я вамъ открою все, я войду и выйду изъ этого лабиринта. Но теперь, вы понимаете, я безсиленъ, у меня нтъ никакого базиса. Для этого дла нуженъ человкъ наблюдательный, который уметъ читать лица и оцнивать факты. Моя матушка именно такой человкъ, прибавилъ онъ обращаясь къ миссъ Роллестонъ,— къ тому же вы ей должно быть очень понравились,— она обыкновенно никогда не вмшивается въ мои дла.

— Неужели я вамъ понравилась? спросила Элленъ.

— Да, отвчала старуха.— Ваши глаза еще вчера вечеромъ перевернули мн сердце, иначе вы не увидали бы меня здсь. Да, Нэдъ, я сдлаю все, что могу, и прежде всего примусь за газетные отчеты судебныхъ преній по этому длу.

И она стала медленно, внимательно читать принесенныя Элленъ выписки изъ газетъ.

— Эдуардъ, сказала наконецъ м-съ Ундерклифъ почти гнвно и избгая взгляда Элленъ,— что ты сказалъ въ суд такого смтнаго! Въ газетахъ пишутъ: ‘Призванный экспертъ своимъ искуствомъ заставилъ всхъ улыбнуться, но не могъ поколебать представленныхъ уликъ’.

— Это ложь, отвчалъ экспертъ вспыхнувъ,— меня просто призвали въ судъ для доказательства, что Пенфольдъ не писалъ подложнаго векселя. Я это вполн доказалъ, и судья освободилъ подсудимаго отъ отвтственности по этому обвиненію. Въ дл Пенфольда моя работа была очень легка, я показалъ въ очію суду, что онъ не писалъ подложнаго документа и мое свидтельство уничтожило все обвиненіе. Какъ же они могли надо мной смяться? Ихъ приговоръ основанъ на моихъ словахъ. Эти отчеты врутъ. Изъ какой газеты они вырзаны?

— Я не знаю отвчала Элленъ.

— Покажите мн. А, это очень почтенная газета, это Daily News.

— Почемъ вы это знаете, м-ръ Ундерклифъ?

— Мн не знать! Я вижу прямо по печати и бумаг. Ага, вотъ еще ложь. Судья никогда не говорилъ, что подсудимый только увеличиваетъ свою вину, стараясь набросить тнь на Вордло. Клянусь, что онъ только сказалъ:— ‘вы можете лишь говорить о примненіи законовъ, но не можете опровергать фактами приговора присяжныхъ.’ Клянусь, что судья боле ничего не сказалъ. Эти отчеты гроша не стоятъ.

— Гд же мн найти истину! воскликнула Элленъ, съ отчаяніемъ подымая глаза къ небу:— весь міръ ложь.

— Но унывайте, сказала м-съ Ундерклифъ,— въ какой нибудь газет долженъ быть врный отчетъ о судебныхъ преніяхъ. Вы должны непремнно поручить кому нибудь перечитать вс газеты и сврить между собой вс отчеты.

— Я сама это сдлаю, восклинула Элленъ,— я сейчасъ поду въ Британскій музей.

— Въ музей! воскликнулъ Ундерклифъ съ изумленіемъ,— да вамъ тамъ будутъ искать цлый часъ Times. Нтъ, ступайте лучше въ кофейную Пиля.

Взявъ адресъ кофойной, Элленъ положила на столъ свой мшокъ и хотла уже взять вырзки изъ газетъ но вдругъ замтила что м-ръ Ундерклифъ разсматриваетъ ихъ съ большимъ интересомъ, она подумала, что лучше ихъ оставить ему.

Когда она ухала, онъ продолжалъ внимательно разсматривать газетныя вырзки, потомъ посмотрлъ ихъ на свтъ, подвергнулъ строгому наблюденію подъ увеличительнымъ стекломъ, наконецъ положилъ на конторку, и написавъ на карточк: дло Пенфольда, началъ собирать вс свои матеріалы.

— Какъ бы я была рада, еслибъ теб удалось что нибудь сдлать для нее, сказала м-съ Ундерклифъ.— Бдная двушка, она такъ влюблена въ Пенфольда, а дло кажется безнадежное.

— Конечно оно трудное, но не безнадежное. Во всякомъ случа работайте по вашей спеціальности, а я буду работать по своей.

— Но ты не можешь ничего сдлать, у тебя нтъ никакихъ матеріаловъ.

— Правда, но я нашелъ путь, который мн можетъ достать матеріалы.

Боле онъ ничего не объяснилъ матери, и упорно молчалъ до слдующаго посщенія Элленъ. Черезъ два дня она явилась съ цлой кипой бумагъ и представила Ундерклифу восемь газетныхъ отчетовъ о дл Пенфольда, списанныхъ ею самою. Она была въ очень веселомъ расположеніи духа и поспшно объяснила, что эти отчеты гораздо благопріятне прежнихъ и боле согласуются со словами эксперта.

— Все это дло теперь второстепенное, сказалъ онъ,— лучше скажите откуда вы достали т вырзки изъ газетъ, которыя вы мн оставили?

— Отъ м-ра Гэнда, приказчика Вордло, сказала она весело, мн ихъ прислали по моей просьб.

— Въ такомъ случа, я вамъ прямо скажу, произнесъ экспертъ, просіявъ въ лиц, что эти документы развязываютъ мн руки и подводятъ дло Пенфольда подъ мою спеціальность. Говоря просто, миссъ Роллестонъ, ваши газетныя выдержки подложныя.

— Подложныя! воскликнула Элленъ съ невиннымъ ужасомъ.

— Какъ же иначе назвать эти печатные листки? произнесъ тмъ же хладнокровнымъ тономъ экспертъ, — они походятъ на вырзки изъ газетъ, но никогда эти столбцы не бывали въ газет, а печатаны отдльно. Я разскажу вамъ какъ я это открылъ. Я взглянулъ на лвую сторону этихъ листковъ и нашелъ въ одной полос семь опечатокъ, а въ другой пять, это количество слишкомъ велико. На лицевой же сторон, въ отчет о судебныхъ преніяхъ, не было ни одной малйшей ошибки. ‘Эге, подумалъ я,— на одной-то сторон печать акуратне, чмъ на другой.’ Это не натурально. Объявленія печатаютъ также старательно, какъ и другія части газетъ, даже, можетъ быть, старательне, ибо частныя люди, печатающія ихъ, подняли бы страшный крикъ отъ малйшей опечатки. Я посмотрлъ на обрзъ, онъ былъ сдланъ слишкомъ чисто. Ножницами никогда нельзя такъ ровно вырзать столбецъ. Эти листки очевидно обрзаны въ типографіи. Потомъ внимательно посмотрвъ на свтъ я убдился, что они печатаны не на машин, какъ печатаютъ вс газеты, а на ручномъ станк. Однимъ словомъ — это подлогъ. Но я полагаю, что вы едва-ли сознаете всю важность этого открытія. Во всякомъ случа, достаньте мн почеркъ того лица, который прислалъ вамъ эти газетныя выдержки. По всмъ вроятностямъ онъ именно и написалъ подложный вексель.

Элленъ вскрикнула отъ удивленія. Намекъ Ундерклифа поразилъ ее своею неожиданностью, и она взглянула вопросительно на м-съ Ундерклифъ,

— Да, я полагаю, что онъ правъ, сказала старуха.

— Правъ ли я или нтъ, продолжалъ экспертъ, но вы должны мн доставить то, что я прошу. Однако вамъ надо быть очень осторожной. Вы должны написать коротенькую, учтивую записку м-ру Гэнду и спросить его что нибудь, положимъ хоть изъ какой газеты эти вырзки и нтъ-ли у него другихъ? Конечно онъ не скажетъ вамъ правды, но мы достанемъ его почеркъ.

— Нечего хлопотать объ этомъ, м-ръ Гэндъ написалъ мн письмо, присылая вырзки.

— Неужели? тмъ лучше. А есть въ этомъ письм слова, попадающіяся въ подложномъ вексел, напримръ имя Пенфольда или Вордло?

Элленъ подумала съ минуту и потомъ отвчала, что кажется оба имена находятся въ записк.

— Достаньте мн ее поскорй! сказалъ Ундерклифъ, глаза его засверкали, онъ попалъ на слдъ.

— А я займусь подлинными отчетами и сравню ихъ съ подложными, сказала м-съ Ундерклифъ.

— О, какихъ друзей я нашла наконецъ, воскликнула Элленъ,— и горячо поблагодаривъ ихъ отправилась домой.

На другой день Элленъ привезла съ собой письмо Гэнда, но Ундерклифъ, внимательно разсмотрвъ его и сравнивъ съ подложнымъ векселемъ, объявилъ, что ршительно нельзя сказать, что рука, написавшая эту записку, писала также и подложный вексель.

— Дло сложне, чмъ я думалъ, сказалъ онъ,— необходимо увеличить поле сравненій: вы должны, какъ я говорилъ, написать м-ру Гэнду и выманить у него еще одну записку.

— А покуда оставьте мн вашъ молитвенникъ, сказала мсъ Ундерклифъ.

Элленъ повиновалась и черезъ нсколько дней привезла Ундерклифу довольно длинное письмо м-ра Гэнда, въ которомъ онъ объяснялъ, что получилъ газетныя вырзки отъ одного своего товарища изъ провинціи и не знаетъ изъ какой он газеты, можетъ быть изъ провинціальной. Это письмо привело въ тупикъ Ундерклифа и онъ старательно принялся за его изслдованіе. Но какъ онъ ни разсматривалъ почеркъ его, какъ ни сравнивалъ его съ другими почерками, но не могъ придти ни къ какому положительному заключенію, а о своихъ предположеніяхъ онъ не хотлъ распространятся.

— Дло-то сложное, темное, сказалъ онъ, и когда Элленъ ухала, то прямо объявилъ матери, что онъ, по крайнй мр въ настоящую минуту, не видитъ выхода.

— А я такъ вижу, сказала м-съ Ундерклифъ, — я полагаю, что во всемъ этомъ кроется преступленіе.

— И я тоже чую.

— Я хочу теперь, чтобъ ты мн сдлалъ кое-что, очень искусно. А именно подложный документъ. Да, я желаю, чтобъ ты сдлалъ подлогъ, но успокойся, совершенно невинный, прибавила она, улыбаясь.

— Однако не хорошо привыкать къ такимъ дламъ.

— Пустяки, все зависитъ отъ цли, моя цль поймать длателя подложныхъ документовъ, вотъ и все.

Глаза эксперта засверкали. Онъ всегда удивлялся грубому, неискусному, исполненію всхъ подложныхъ документовъ, и утверждалъ, что можно было длать ихъ гораздо чище.

— Хорошо, я сдлаю подлогъ, сказалъ онъ весело.

ГЛАВА XXVIII.

Сочувствіе, встрченное Элленъ у Ундерклифовъ, нсколько облегчило грусть молодой двушки. Но она продолжала безпокоиться о долгомъ отсутствіи старика Пенфольда, о которомъ не было никакого слуха. На свое письмо къ нему она не получала никакого отвта, почему заключила, что онъ еще не вернулся изъ Шотландіи. Но разъ ея вниманіе привлекло объявленіе, которымъ Майкель Пенфольдъ приглашалъ къ себ въ квартиру Вайли. Элленъ тотчасъ же постила отца своего Роберта и, къ своему изумленію, узнала, что тотъ никогда не получалъ отъ нея никакого письма. Это странное обстоятельство, соединенное вмст съ постояннымъ шпіонствомъ, которымъ была окружена Элленъ,— убдило ее, что есть люди, которымъ очень невыгодно поднимать старое дло и они намрены, всевозможными средствами, препятствовать успху ея предпріятія. Но не ясно ли это говорило въ пользу невинности Роберта?

Свиданіе съ Пенфольдомъ однакоже принесло ей очень мало пользы и она стала уже отчаиваться въ возможности достигнутъ какого нибудь благопріятнаго результата.

Черезъ нсколько дней посл свиданія Элленъ съ Пенфольдомъ къ ней явилась м-съ Ундерклифъ, и подавая ей молитвенникъ, сказала:— Я вамъ принесла его назадъ и хочу у васъ попросить маленькой услуги.

— Съ большимъ удовольствіемъ. Что вамъ угодно? отвчала Элленъ.

— Прежде всего посмотрите на книжку и на исписанный въ ней листокъ, и скажите все ли въ порядк.

— Все какъ слдуетъ, только переплетъ кажется по нове, сказала Элленъ, пристально разсмотрвъ молитвенникъ.

— У васъ глазъ врный, замтила м-съ Ундерклифъ,— вотъ видите я бы желала… Ходитъ м-ръ Вордло когда нибудь съ вами въ церковь?

— Нтъ.

— Устройте, чтобъ онъ пошелъ съ вами въ церковь и положите передъ нимъ книжку такъ, чтобъ она была открыта на исписанномъ листк. Потомъ не спускайте глазъ съ его лица и разскажите мн все, что замтите.

— Нтъ, отвчала Элленъ покраснвъ,— я этого не могу сдлать. Это значило бы превратить храмъ Божій въ западню. Къ тому же, м-ръ Артуръ Вордло мой женихъ.

— Господи! воскликнула мистриссъ Ундерклифъ, пораженная этой неожиданной встью,— и вы мн этого не сказали.

— Я не считала это необходимымъ, Конечно, мистеръ Вордло очень естественно не пылаетъ усердіемъ къ моему длу, но онъ никогда не отказывалъ мн въ помощи, и я никакъ не могу безъ всякихъ основаній подозрвать его въ преступленіи и разставлять ему сти.

— Совершенно справедливо. Я не имла ни малйшаго понятія, что вы выходите замужъ за мистера Вордло. Я полагала напротивъ, что вы выходите за мистера Пенфольда.

Элленъ еще боле покраснла, но ничего не отвчала.

— Мой сынъ старательно изслдовалъ оба письма мистера Гэнда, сказала мистриссъ Ундерклифъ быстро перемняя разговоръ,— и онъ начинаетъ сомнваться существуетъ ли дйствительно такой человкъ?

— О! мистриссъ Ундерклифъ, вдь онъ мн писалъ два письма. Но все же, я спрошу мистера Пенфольда есть ли у нихъ въ контор мистеръ Гэндъ. Когда я буду имть удовольствіе опять васъ видть?

— Когда вамъ угодно, только не по длу Пенфольда и Вордло. Я съ нимъ покончила навсегда и совтую вамъ не мутигь боле этой грязной воды.

Съ этими таинственными словами старуха удалилась, оставивъ Элленъ въ сильномъ смущеніи.

Около этого же времени, генералъ Роллестонъ, благодаря стараніямъ старика Вордло, имвшаго много вліятельныхъ друзей и также необыкновенному успху Элленъ въ свт, былъ произведенъ за свои прежнія, долго забытыя заслуги въ полные генералы и въ баронеты.

Глубоко сознавая все, чмъ онъ былъ обязанъ обоимъ Вордло, сэръ Эдуардъ Роллестонъ воспользовался первой минутой, когда Элленъ сдлалась лучше и серьезно спросилъ ее, не достаточно ли она уже испытала любовь Артура.

— Онъ теб не жалуется, сказалъ Роллестонъ,— но конечно считаетъ очень жестокимъ, что ты наказываешь его за несправедливость, которая уже стоила ему такъ много горя. Онъ прямо говоритъ, что вроятно какой нибудь дуракъ или подлецъ подслушалъ, что онъ долженъ былъ занять дв тысячи фунтовъ, вмст съ Робертомъ Пенфольдомъ и во зло употребилъ доврчивость Пенфольда, намреваясь получить самъ деньги, которыя, по его словамъ, будто бы слдовали ему, Вордло.

— Но отчего же Артуръ не явился въ судъ свидтелемъ.

— Онъ говоритъ, что узналъ о дн судебнаго разбирательства только мсяцъ спустя, а отецъ его удостовряетъ, что онъ былъ при смерти болнъ. Я самъ могу быть свидтелемъ, что всть о твоей погибели произвела на него такое же страшное дйствіе. Ну, Элленъ, подумай сама, справедливо ли наказывать этого бднаго человка за несчастье другого, о которомъ онъ никогда не упоминаетъ иначе, какъ съ сочувствіемъ и сожалніемъ? Онъ говоритъ, что еслибъ ты тотчасъ же вышла за него замужъ, то онъ кажется взялся бы съ энергіей за твое дло, и но пожаллъ бы трудовъ и денегъ для оправданія Роберта Пенфольда. Теперь же онъ чувствуетъ себя столь несчастнымъ, и ревность его такъ терзаетъ, что онъ не можетъ искренно содйствовать теб, хотя совсть упрекаетъ его въ этомъ каждый день. Бдный молодой человкъ, горькая его судьба! Вдь ты ему дала слово, когда еще не знала, что есть на свт, Робертъ Пенфольдъ.

Съ эгими словами онъ поцловалъ ее и вышелъ изъ комнаты, а черезъ нсколько минутъ Артуръ явился лично ходатайствовать за себя. Тихо войдя въ дверь онъ молча опустился на колни передъ диваномъ, на которомъ лежала Элленъ и взявъ ея руку покрылъ ее пламенными поцлуями. Въ глазахъ его сіяла самая искренняя преданная любовь. А сознаніе, что онъ ее любитъ, имло большое вліяніе на Элленъ и, благодаря этому, она отказывалась до сихъ поръ подозрвать его въ чемъ нибудь дурномъ,

— Бдный Артуръ! сказала она взглянувъ на него съ ангельскимъ сожалніемъ,— мы оба очень несчастны!

— Но скоро будемъ счастливы, я надюсь.

Элленъ грустно покачала головой. Тогда онъ сталъ распространяться о своей любви, уговаривать ее, льстить ей, уврять, что не только онъ будетъ ея мужемъ, но ея рабомъ и что вс ея желанія будутъ исполнены.

— Вс? спросила она пристально взглянувъ на него.

— Вс, клянусь честью, произнесъ торжественно Артуръ и продолжалъ свои сладкія, нжныя рчи, деликатно намекая, что она съ нимъ связана честнымъ словомъ.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ слуга и подалъ Элленъ записку отъ отца: ‘Мистеръ Вордло у меня, и спрашиваетъ когда назначить свадьбу. Я не знаю что отвчать и играю роль дурака’.

Прочтя эти строки Элленъ тяжело вздохнула и снова залилась тми слезами, которыя часто губятъ слабыхъ женщинъ. Она съ отчаяніемъ взглянула то въ одну сторону, то въ другую. Нигд не было спасенія. Потомъ, вроятно по женскому инстинкту, чтобы отложить неминуемую непріятность хоть на нсколько минутъ, она сказала обращаясь къ Артуру:— дайте мн мой молитвенникъ. Мн слдовало давно вамъ показать его.

И она подала ему книжку, открывъ ее на показаніи Купера.

Артуръ съ жадностью прочелъ эти строки и воскликнулъ съ негодованіемъ:— это подлая клевета! Мы потеряли десять тысячъ фунтовъ съ погибелью этого корабля, а жизнь Вайли спасена такимъ же чудомъ, какъ и ваша жизнь. Это подлая ложь, и она недостойна оставаться въ вашихъ рукахъ.

И съ этими словами онъ выбросилъ молитвенникъ за окошко.

— Молитвенникъ моей матери! воскликнула Элленъ съ отчаяніемъ.— Какъ вамъ не стыдно, позвоните и пошлите лакея за книгой

— Нтъ, я пойду самъ, но простите меня, вы не знаете, какой гадкой клеветой очернили вашъ молитвенникъ.

Онъ выбжалъ на улицу и долго не возвращался, наконецъ вошелъ въ комнату грустный, испуганный: ‘Я не могъ найти его: врно кто нибудь поднялъ. О, какой будетъ скандалъ, если онъ попадется къ кому нибудь въ руки! Я сейчасъ отправлюсь въ Times, и объявлю 20 гиней награды тому, кто его принесетъ. Вотъ несчастье-то!’

Дйствительно на другое утро въ Times появилось объявленіе, какъ общалъ Артуръ, и передъ обдомъ онъ самъ захалъ узнать: не принесли ли молитвенникъ?

Элленъ встртила его грустно, качая головою, но онъ выказалъ столько сожалнія и раскаянья, что Элленъ сказала:— Не отчаивайтесь и если ему суждено пропасть, то я вспомню, что вы мн кое-что простили, то и я должна вамъ простить.

Тутъ вошелъ въ комнату лакей и объявилъ, что какая-то женщина принесла молитвенникъ.

— Ведите ее, ведите скоре! воскликнула Элленъ.

Артуръ отвернулся, чтобы скрыть циническую улыбку. Онъ имлъ основательныя причины полагать, что принесенная книга была не та, которую онъ выбросилъ въ окно.

Въ комнату вошла женщина высокаго роста въ густомъ вуал, скрывавшемъ ея лицо.

— Вы потеряли вчера на сквер молитвенникъ, сударыня? сказала она.— Посмотрите, онъ ли это?

Элленъ взяла книжку и воскликнула съ радостью, что это ея молитвенникъ. Артуръ же поблднлъ и не врилъ своимъ ушамъ.

— Дайте мн взглянуть, воскликнулъ онъ, и открылъ его на показаніи Купера. Блдность его сдлалась мертвенной и онъ неподвижно, безсмысленно уставилъ глаза на эти роковыя строки.

— Дайте ей деньги, Артуръ, я не стану платить за ваши глупости, воскликнула смясь Элленъ.

— Конечно, съ большимъ удовольствіемъ, сказалъ Артуръ, съ трудомъ скрывая свое смущеніе и отдавая ей чекъ.

— Благодарствуйте, сэръ, сказала неизвстная женщина и, положивъ чекъ въ карманъ, отдала молитвенникъ Элленъ, шепнувъ ей на ухо такъ тихо, что Артуръ не слыхалъ: — ‘Заприте его поскоре’.

— Отчего вы такъ удивлены? спросила, наконецъ, Элленъ,— кому эта книга дорога, кром меня?

Артуръ взглянулъ на нее пристально, стараясь прочесть въ ея глазахъ, не хотла ли она сказать чего либо боле, чмъ заключалось въ ея словахъ, потомъ отвтивъ, что только удивлялся быстрот, съ которой распространилось объявленіе, онъ прибавилъ:— Ну, теперь, когда книга у васъ, я надюсь, вы вырвите изъ нея злйшую клевету на того, кого вы удостоиваете своей руки.

Элленъ вспыхнула и сердце ея болзненно сжалось, нкоторыя изъ роковыхъ строкъ были написаны Робертомъ, и она ими дорожила.

— Вы, кажется, правы, Артуръ, сказала она,— но дайте мн время. Этихъ строкъ никто не увидитъ до дня нашей свадьбы… а тогда… конечно… все, что можетъ напомнить о…

И слезы прервали ея слова, Артуръ, терзаемый ревностью къ Роберту, какъ нкогда Робертъ ревновалъ его, поспшно удалился, а Элленъ заперла молитвенникъ въ столъ.

Возвратясь домой, Артуръ прямо прошелъ въ свою спальню, отперъ секретный ящикъ и съ неописаннымъ ужасомъ и трепетомъ вынулъ оттуда молитвенникъ Элленъ, поднятый имъ на сквэр, и запертый въ этомъ ящик. Однако этотъ самый молитвенникъ онъ видлъ нсколько минутъ передъ тмъ въ рукахъ Элленъ, и она при немъ положила его въ свой ящикъ. Онъ опустился въ кресло и страхъ, низкій страхъ овладлъ имъ. До этой минуты онъ имлъ всегда дло съ честностью и прямотой, теперь же хитрость вступила съ нимъ въ бой, кто-то помогалъ Элленъ, но она, повидимому, вовсе не знала объ этой помощи. Неужели Робертъ Пенфольдъ возвратился въ Англію и тайно содйствуетъ ей? Нтъ, шпіоны Артура слдили за Элленъ день и ночь, но никогда не видали Роберта Пенфольда.

Долго думалъ Артуръ Вордло и, наконецъ, въ ум его созрлъ планъ такого геніальнаго обмана, какой, конечно, рдко придумывалъ человкъ. Онъ вспомнилъ, что у одного изъ старыхъ приказчиковъ его отца былъ сынъ, актеръ на одной изъ маленькихъ лондонскихъ сценъ, и зная, что этотъ человкъ былъ въ крайности и готовъ продать за деньги душу и тло, Артуръ обратился къ нему съ таинственнымъ предложеніемъ, и торгъ былъ вскор заключенъ. Артуръ самъ написалъ роль, которую долженъ былъ исполнить актеръ и нсколько разъ прорепетировалъ съ нимъ, ибо надо было приготовиться на всевозможные вопросы, такъ какъ вторую роль въ этомъ діалог должна была играть Элленъ, которая, разумется, ничего не знала объ этой новой подлости.

Между тмъ Элленъ жаловалась Артуру, что за ней постоянно слдятъ и подсматриваютъ, она даже спросила его, не было ли это дломъ какого нибудь тайнаго ея врага. ‘О, нтъ’, съ улыбкой отвчалъ онъ:— ‘врьте мн, васъ прослдуетъ какой нибудь безумный поклонникъ вашей красоты, онъ хочетъ знать вс ваши привычки, въ надежд когда нибудь васъ поймать одну, вамъ бы лучше всего не выходить иначе, какъ со мной, по крайней мр съ мсяцъ, и вы увидите, что все это пройдетъ’.

Вслдствіе этой неблагоразумной откровенности съ Артуромъ, за ней стали слдить еще пристальне, но искусне, новый планъ шпіонства былъ такъ хитро придуманъ, что уничтожалъ всякое подозрніе, одинъ шпіонъ цлый день не спускалъ глазъ съ двери Элленъ, и какъ только она выходила, то предупреждалъ никому непонятными знаками своего товарища, находившагося поодаль и тотъ устремлялся тотчасъ вслдъ за молодой двушкой. Такая игра продолжалась нсколько дней, никмъ незамченная, но она не повела ни къ чему, ибо Элленъ въ это время ничего не предпринимала новаго. Наконецъ, эта система была открыта, благодаря чисто-женской наблюдательности.

Однажды Элленъ покупала перчатка въ магазин, въ дверь заглянулъ какой-то хорошо одтый господинъ. Элленъ инстинктивно бросила взглядъ на его галстухъ и узнала заткнутую въ немъ булавку, потомъ она подняла глаза на его лицо — это былъ тотъ же господинъ, который не разъ уже слдилъ за ней. Она отвернулась и продолжала свои покупки, какъ ни въ чемъ не бывало, но въ сердц своемъ, она ршила принять энергическія мры къ охраненію своей безопасности и къ отмщенію за вс эты преслдованія.

Въ тотъ же день ей случилось обдать у одной леди, имвшей много знакомыхъ въ юридическомъ мір и гд, между прочими гостями, находились мистеръ Толемакъ и мистеръ Геннсси. Увидавъ Элленъ во всемъ ея блеск, окруженной не только мужчинами, но и женщинами, взапуски курившими ей фиміамъ, эти господа посмотрли на нее совершенно другими глазами, чмъ въ своей контор. Но на вс любезности Толемака она отвчала холодно, ибо онъ очень слабо защищалъ ея Роберта, за что она ненавидла его. Теннеси же, напротивъ, она встртила очень милостиво и, вспомнивъ приказаніе Роберта быть хитрой, какъ женщина, совершенно очаровала его своею любезностью. Это былъ человкъ умный, но добродушный и тщеславный, потому къ вечеру онъ уже былъ ея покорнымъ рабомъ.

— Но я не должна бы съ вами говорить объ этомъ, иначе какъ черезъ стряпчаго, сказала она съ лукавой улыбкой.

— Это общее правило, сказалъ ученый юристъ,— но въ настоящемъ случа ничто не должно заслонить проглянувшее на меня солнце.

Однимъ словомъ, изъ угожденія красавиц, онъ принялъ, повидимому, такое живое участіе въ дл Пенфольда, что Элленъ откровенно стала съ нимъ совтоваться.

— Меня преслдуютъ, сказала она.— За мной постоянно слдятъ и подсматриваютъ, это, конечно, работа какого нобудь врага того человка, за святое дло котораго мы взялись хлопотать. Извините, что я говорю мы.

— Помилуйте, это мн очень лестно.

— Такъ посовтуйте, что мн длать. Я хочу открыть, кто за мной слдитъ и зачмъ? Какъ мн поступить?

Адвокатъ задумался, и Элленъ съ удовольствіемъ замтила, что глаза его блеснули неожиданнымъ огнемъ.

— Надо слдить за шпіонами, сказалъ онъ,— я имю руку въ сыскной полиціи и устрою это дло для васъ. Ловкій сыщикъ явится къ вамъ, вы дадите ему десять гиней и разскажете откровенно въ чемъ дло, тогда онъ сдлаетъ для васъ все, что только возможно.

Дйствительно, на другой день, къ Элленъ явился человкъ среднихъ лтъ, съ горбатымъ носомъ и живыми черными глазами. Онъ учтиво поклонился и спросилъ, чмъ онъ можетъ служить ей. Она отвчала, что за ней кто-то постоянно слдитъ, и она боится, что это длаютъ съ цлью повредить длу, которое она предприняла, но тутъ она покраснла и не имла силъ продолжать дале.

— Чмъ боле вы мн скажете, сударыня, тмъ боле я могу быть вамъ полезенъ, сказалъ мистеръ Буртъ.

Поощряемая этими словами и вспомнивъ слова мистера Геннеси, Элленъ разсказала Бурту какъ можно холодне дло Роберта Пенфольда и вс ея усилія по этому длу. Буртъ слушалъ ее внимательно и отмчалъ въ своей записной книжк.

— Миссъ Роллестонъ, сказалъ онъ, когда она кончила, — я тотъ самый полицейскій, который арестовалъ Роберта Пенфольда, и я еще не забылъ, какую онъ мн задалъ встрепку.

— О Господи, какое несчастіе! воскликнула Элленъ,— значитъ я не могу разсчитывать на ваши услуги?

— Отчего же нтъ? Неужели вы думаете, что я сержусь на несчастнаго господина за то, что онъ защищался? Къ тому же мистеръ Пенфольдъ написалъ мн очень любезное письмо и извинялъ свое поведеніе неожиданностью и негодованіемъ невиннаго человка. При этомъ онъ приложилъ дв гинеи и общалъ прислать еще двадцать, но бдный человкъ, гд ему взять! Конечно, для пастора онъ слишкомъ ловко дрался, но я не могу врить, чтобъ онъ былъ преступникъ: преступники никогда не дерутся.

— Онъ очень дурно сдлалъ, что васъ побилъ, сказала Элленъ,— а вы благородный человкъ, что его прощаете. Заставьте же его еще боле раскаяться передъ вами, окажите ему важную, неоцнимую услугу.

— Если онъ невиновенъ, то я употреблю вс средства, чтобъ доказать это, сказалъ сыщикъ.

Вслдъ за этимъ онъ спросилъ, нтъ-ли у нея какихъ нибудь замтокъ по этому длу. Она, посл небольшого колебанія, показала ему дневникъ, который вела со времени возвращенія въ Англію и въ которомъ записывала, вс подробности о всемъ, что она длала и слышала по длу Пенфольда. Мистеръ Буртъ прочелъ всю тетрадку очень внимательно и воскликнулъ съ живостью:— вы сдлали боле, чмъ полагаете. Вы поймали въ сть рыбку.

— Какую рыбку?

— Человка, поддлавшаго вексель. Тотъ же самый человкъ, который преслдуетъ васъ, поддлалъ газеты, чтобъ обмануть васъ, и онъ же поддлалъ нксолько лтъ тому назадъ и вексель, теперь онъ у насъ въ рукахъ, благодаря вамъ. Остальное предоставьте мн. Я вамъ завтра разскажу подробне свои планы. Завтра въ часъ прізжайте въ сыскное отдленіе, вы тамъ увидите меня и слдуйте за мною молча. Шпіоны, примтивъ это, такъ испугаются, что полетятъ прямо къ тому, кто имъ платитъ, и тутъ-то мы его накроемъ.

На слдующій день Элленъ исполнила все, что ей было сказано и возвратилась домой, предоставивъ Бурту кончать дло, какъ онъ знаетъ. Но прошло посл этого и получаса, какъ ей доложили, что какой-то господинъ желаетъ ее видть.

— Просите, сказала она.

Она теперь но отказывала никому, боясь пропустить случай узнать что либо важное по длу Пенфольда. Черезъ минуту въ комнату вошелъ господинъ, очень бдно одтый, съ гладко-выбритымъ подбородкомъ и простымъ, невыразительнымъ лицомъ.

— Сударыня, сказалъ онъ,— мое ими Гэндъ. Я уже имлъ честь писать вамъ.

— Да, сэръ, сказала Элленъ взглянувъ на него съ ужасомъ и отвращеніемъ.

— Сударыня, я пришелъ, началъ онъ дрожащимъ, отрывистымъ голосомъ:— я пришелъ… я несчастный человкъ. Терзаемый раскаяніемъ за легкомысленный поступокъ, который погубилъ невиннаго человка и почти стоилъ жизни моему достойному хозяину, я ршился искупить свою вину насколько это возможно. Но я буду кратокъ и только въ общихъ чертахъ разскажу вамъ мою постыдную повсть. Я былъ приказчикомъ въ контор Вордло. Однажды маклеръ Адамсъ хвастался передо мной и моими товарищами, что никто его не обманетъ подложной подписью. Мы стали биться объ закладъ, по несчастью, я въ этотъ же день слышалъ, что мой молодой хозяинъ говорилъ съ Робертомъ Пенфольдомъ о займ въ дв тысячи фунтовъ, нечистый меня попуталъ, и я написалъ подложный вексель въ дв тысячи фунговъ. Потомъ я снесъ его мистеру Пенфольду, а тотъ пошелъ къ Адамсу и дисконтировалъ его. Конечно, я намревался на другой день отправиться къ мистеру Пенфольду, разсказать ему въ чемъ дло, возвратить Адамсу деньги и уничтожить вексель. Но увы! въ тотъ же день подозрнія были возбуждены, и мистеръ Пенфольдъ былъ арестованъ. Мой молодой хозяинъ былъ такъ пораженъ встью о преступленіи своего друга, хотя не врилъ его виновности, что опасно заболлъ а я, низкій трусъ, не смлъ до этой минуты сказать правду. Съ того дня я былъ несчастнйшій изъ людей. На дняхъ, я отошелъ отъ Вордло, наживъ порядочное состояніе, но совсть терзаетъ меня. Я пришелъ къ вамъ, сударыня, чтобъ сознаться во всемъ. Я не смлъ сказать всей правды Вордло, онъ меня убилъ бы, но вамъ я открылъ все, и вы можете теперь сказать это ему и всему міру. Пускай мой позоръ будетъ извстенъ всмъ, какъ позоръ того, котораго я такъ безвинно погубилъ. Но Богъ мн свидтель, что я это сдлалъ безъ намренія. Я… я…

И онъ опустился въ пзноможеніи въ кресло, не имя боле силъ промолвить ни слова. Элленъ во все время его исповди едва сидла на мст, злоба, гнвъ, отвращеніе къ презрнному человку, который сознавалъ передъ нею, что онъ отъ трусости и страха погубилъ Роберта Пенфольда, пересилили въ ней всякоо чувство сожалнія, глаза ея метали молніи и, конечно, Гэндъ не вышелъ бы живымъ изъ этой комнаты, еслибъ можно было убить человка однимъ взглядомъ. Наконецъ, она собралась съ силами и, отвернувъ голову, чтобъ не видть злодя, сказала ршительнымъ, рзкимъ голосомъ:— согласны вы изложить все это на бумаг?

— Да, отвчалъ Гэндъ посл минутнаго колебанія.

— Такъ напишите, что Робертъ Пенфольдъ невиненъ, и что вы готовы это доказать, когда понадобится.

— Согласенъ, сказалъ онъ и тотчасъ же написалъ.

— Теперь дайте мн вашъ адресъ, чтобъ я могла васъ вытребовать, когда нужно.

Онъ написалъ: — ‘Д. Гэндъ, No 11 Варвикъ-Стритъ, Пимлико’.

Посл этого Элленъ отпустила его и долго горько рыдала. Въ этомъ положеніи засталъ ее Артуръ Вордло, который, узнавъ о признаніи Гэнда, воскликнулъ съ торжествомъ: — Я всегда говорилъ, что Пенфольдъ невиненъ. Мой отецъ теперь долженъ поврить этому показанію, и мы выхлопочемъ его прощеніе.

— Прощеніе! когда онъ невиненъ!

— О, это только форма, иначе нельзя. Остальное сдлаетъ горячій пріемъ его друзей. Я, между прочимъ, первый буду считать за честь принимать его въ своемъ дом и теперь могу послать за нимъ. Спринбокъ и я сдлаемъ это, не теряя ни минуты,

— О Артуръ! воскликнула Элленъ,— вы даете мн примръ благороднаго самоотверженія!

— Я длаю, что могу, отвчалъ онъ,— я не святой и надюсь на награду.

— Что мн длать? произнесла Элленъ съ тяжелымъ вздохомъ.

— Пожалйте меня! я васъ искренно, преданно люблю и вы мн дали слово прежде, чмъ увидли моего несчастнаго друга. Что могу я сдлать еще для васъ? Что я могу выстрадать, чего уже но выстрадалъ? Милая Элленъ, пожалйте меня и будьте моей женой.

— Да, когда нибудь.

— Пусть наша свадьба будетъ черезъ дв недли. Позвольте мн переговорить съ вашимъ отцомъ.

Она ничего не отвчала. Артуръ также не прибавилъ ни слова и, молча поцловавъ ея руку, прямо отправился къ сэру Роллестону, который, желая кончить дло къ общему удовольствію, ршилъ, что свадьба будетъ черезъ дв недли!

Теперь перенесемся на мгновеніе къ Роберту Пенфольду, пригвожденному, какъ новый Прометей, къ необитаемому острову, посреди необозримаго океана. Какими словами описать, что чувствовалъ несчастный въ первые дни и недли посл отъзда Элленъ! Въ безмолвномъ, мрачномъ отчаяніи онъ лежалъ цлыми часами на песк, не видя, не слыша, не чувствуя ничего. Потомъ онъ ходилъ взадъ и впередъ, какъ бшеный, не лъ, не пилъ и не спалъ. Все, что только напоминало ему объ Элленъ, до того растравляло его раны, что онъ бжалъ на другой конецъ острова. Даже зври и птицы, которыхъ онъ прежде такъ любилъ, теперь стали ему въ тягость. Черезъ мсяцъ такой ужасной жизни онъ исхудалъ и поблднлъ до того, что походилъ на могильный призракъ, какимъ онъ явился впервые на этотъ островъ. Наконецъ, его горе стало мало-по-малу принимать другой, боле мягкій характеръ. Онъ возвратился въ Раііскій-Заливъ, и при вид его залился горючими слезами. Съ этой минуты мертвенное отчаяніе изчезло, онъ продолжалъ такъ же искренно горевать, но уже теперь онъ съ жадностью искалъ всякій малйшій предметъ, который находился въ рукахъ Элленъ или вблизи ея жилища. Онъ поселился въ пещер и жилъ только воспоминаніями.

Однажды, въ заднемъ углу пещеры, онъ нашелъ письмо Артура Вордло, которое не заставило его пролить слезы радости, но уасаяило его сердце, словно змя Это письмо уже не разъ возбуждало его любопытство. Долго онъ не могъ ршиться прочесть его, наконецъ съ трепещущемъ сердцемъ онъ жадно поглотилъ пламенныя изъясненія въ любви своего счастливаго соперника. Онъ проклиналъ теперь себя за свое безумное благородство, и едва не сошелъ съ ума отъ ревности и злобы, что самъ отдалъ Элленъ въ руки другому, а себя присудилъ къ вчному заточенію на необитаемой земл. Только горячая, пламенная молитва немного его успокоила, и на другой день онъ уже хладнокровне сталъ перечитывать это роковое письмо. И чмъ дальше онъ смотрлъ на него, тмъ боле нкоторыя слова и буквы казались ему похожими на слова и буквы въ другомъ документ, причинившемъ ему столько же, если еще не боле горя. Какая-то одна враждебная ему рука начертала и то, и другое. Наконецъ, посл тщательныхъ наблюденій и долгихъ сравненій въ своей памяти, онъ огласилъ воздухъ криками радости и торжества.

Съ этого мгновенія онъ снова сталъ прежнимъ энергичнымъ, дятельнымъ, изобртательнымъ человкомъ. Вс его мысли обратились на одно, какъ спастись съ этого острова. Онъ упрекалъ себя, что поручилъ женщин трудное дло — возстановленіе своего честнаго имени.

— Какимъ непріятностямъ и, можетъ быть, оскорбленіямъ я подвергаю ее, думалъ онъ.— Нтъ, каждый долженъ самъ себя защищать, а не быть защищаемымъ.

Но какъ ни было трудно, почти невозможно добраться съ этого острова въ Англію, но это еще было не все. Попадя онъ туда чудомъ, что могъ онъ сдлать безъ денегъ? ‘Нтъ,’ сказалъ онъ самъ себ, ‘теперь я ставлю на карту все и не пропущу ни малйшаго шанса’. И онъ поклялся или возвратиться въ Англію богачомъ, или погибнуть на дн Тихаго океана.

Мы не станемъ подробно разсказывать всхъ приготовленій Роберта Пенфольда къ ею чудовищному, безумному путешествію но океану за утлой лодк. Скажемъ только, что въ эту лодку онъ нагрузилъ, кром обыкновенныхъ нужныхъ въ пути припасовъ, и образцы всхъ главнйшихъ произведеній острова, въ надежд, продать его, какъ еще никому неизвстную землю какому нибудь американскому купцу въ Чили. Наконецъ, онъ взялъ съ собою весь жемчугъ изъ пещеры Элленъ и много другихъ драгоцнностей, также образцы серебряныхъ слитковъ, найденныхъ имъ въ старинномъ испанскомъ гальон, который онъ открылъ на песчаномъ берегу Тюленьего залива. Когда все было готово, онъ поднялъ парусъ и пошелъ смло въ своей маленькой лодк по Тихому океану, держась того, направленія, которымъ летли утки оставлявшія островъ.

Время уничтожаетъ все, даже злую судьбу. Много лтъ счастье отвертывалось отъ Роберта Пенфольда, но съ той минуты, какъ судьба нанесла ему страшнйшій свой ударъ, въ минуту разставанья его съ Элленъ, ему вдругъ счастье стало улыбаться, хотя онъ этого самъ не сознавалъ. На седьмой день самаго удачнаго плаванья по зеркальному морю и подъ безоблачнымъ небомъ онъ встртилъ торговый корабль, который радушно принялъ его на свою палубу. Капитанъ его оказался предпріимчивымъ, дятельнымъ янки, снявшимъ на аренду у чилійскаго правительства архипелагъ Хуанъ-Фернандеза, и Пенфольдъ вскор вступилъ съ нимъ въ торговую сдлку, въ силу которой онъ продалъ ему свой островъ и испанскій гальонъ со всми находившимися въ немъ сокровищами за половину барышей, которые американецъ выручитъ изъ этого выгоднаго предпріятія. Достигнувъ Вальпарайзо, американецъ выдалъ Пенфольду впередъ 800 фунтовъ въ счетъ будущихъ барышей и тотъ немедленно отправился въ Англію на первомъ отходившемъ корабл.

Посл продолжительнаго, но счастливаго плаванья, нашъ герои вышелъ на берегъ Англіи въ Соутгэмптон и явился въ Лондонъ въ то самое время, когда совершились послднія разсказанныя нами событія. Онъ вполн сознавалъ всю опасность своего положенія, такъ какъ его могли всякую минуту схватить и ввергнуть снова въ тюрьму, ибо срокъ его ссылки еще не кончился. Конечно, его громадная борода совершенно измняла его лицо, но все же на это нельзя было положиться, и онъ сталъ дйствовать, какъ кротъ,— по ночамъ.

ГЛАВА XXIX.

На слдующее утро, Элленъ получила первые подарки отъ своего счастливаго жениха. Бдная двушка съ ужасомъ отвернулась отъ этихъ подарковъ и теперь — увы! хотя уже поздно,— поняла, какія грустныя послдствія имла ея нершительность прямо отказать наотрзъ такому смлому обожателю. Но вскор ея вниманіе было отвлечено двумя странными письмами. Въ одномъ изъ конвертовъ не было ни строчки, только громадный грушеобразный жемчугъ. Въ первую минуту она приняла его также за подарокъ Артура, который хотлъ поднести ей такой же жемчугъ, какъ привезенный ею съ Гостепріимнаго острова, но адресъ на письм былъ писанъ не Артуромъ, и она вздрогнула отъ какого-то смутнаго чувства, котораго она сама не могла себ объяснить. Долго она не отрывала глазъ отъ этого подарка, но наконецъ, собравшись съ силами, она распечатала другое письмо, которое было отъ м-съ Ундерклифъ.

‘Вчера вечеромъ — писала она — явился къ намъ нкто и представилъ недостающее звно въ цпи доказательствъ. Если вы достаточно мужественны, чтобъ узнать правду, то вамъ стоитъ только придти къ намъ и принести съ собою вашъ дневникъ и вс письма, которыя вы получали отъ кого бы то ни было, со времени вашего возвращенія въ Англію’.

Элленъ тотчасъ же собралась идти, но неожиданный гость остановилъ ее, это былъ м-ръ Буртъ.

— Я очень радъ, что засталъ васъ дома, миссъ, сказалъ онъ,— я принесъ важныя всти Человкъ, слдящій за вами — м-ръ Артуръ Вордло. Оба шпіона рапортуютъ ему два раза въ день о всхъ своихъ дйствіяхъ. Вчера къ вамъ приходилъ господинъ очень дурно одтый, такъ?

— Это былъ м-ръ Гэндъ, изъ конторы Вордло. Несчастный явился ко мн, чтобъ сознаться во всемъ. Онъ поддлалъ вексель изъ-за пари, и потомъ изъ трусости скрылъ все. Но его раскаянье, увы! пришло слишкомъ поздно.

— Оно еще и теперь не пришло, сказалъ Буртъ,— онъ вовсе не Гэндъ и не приказчикъ, а актеръ на одномъ изъ лондонскихъ театровъ, Гэндъ ухалъ въ Америку уже мсяца три тому назадъ. Разыгравъ же свою роль передъ вами, этотъ актеръ отправился прямо къ м-ру Артуру Вордло, нанявшему его сыграть предъ вами роль раскаявшагося преступника.

Элленъ схватилась руками за голову и старалась понять все, что она слышала, но, но своей честной натур, она никакъ не хотла врить такой масс подлостей, и потому сказала:— Я ничего не понимаю, подемте лучше къ м-ру Ундерклифу.

— Съ удовольствіемъ, сударыня, но позвольте прежде кончить мой рапортъ. Въ прошлую ночь у вашего дома караулили шесть человкъ. Двое отъ Вордло, трое отъ Бурта и одинъ самъ отъ себя. Мои люди не могли признать этого неизвстнаго, но одинъ изъ шпіоновъ Вордло должно быть смекнулъ что нибудь, ибо тотчасъ же поскакалъ къ своему хозяину и притащилъ его сюда переодтаго. Вотъ и все, теперь подемте.

Она застала Ундерклифа за работой, Онъ встртилъ Элленъ съ сіяющимъ лицомъ и, кивнувъ головою Бурту, сказалъ, что она не могла себ выбрать лучшаго помощника.

— Посмотрите, м-ръ Буртъ, сказалъ онъ, подавая ему копію съ подлозкнаго векселя,— вы помните, что я подъ присягой показалъ въ дл Пенфольда, что онъ никогда не поддлывалъ этого документа?

— Да, я хорошо помню, отвчалъ Буртъ, пристально разсматривая вексель.

— Эта молодая двушка явилась недавно ко мн, продолжалъ Ундерклифъ,— и просила меня открыть, кто именно произвелъ этотъ подлогъ. Но, по несчастью, представленныхъ ею матеріаловъ было недостаточно. Вчера вечеромъ свалился съ неба какой-то молодой человкъ, котораго я принялъ за вашего агента, миссъ Роллестонъ, и на этомъ основаніи разсказалъ ему вс наши попытки и почему мы должны были остановиться въ нашихъ изслдованіяхъ. ‘Я, кажется, вамъ могу помочь’, сказалъ онъ, и положилъ на столъ какое-то письмо. Одного взгляда было для меня достаточно, чтобы убдиться, что оно было писано той же рукой, которая писала подложный вексель.

— Письмо! воскликнула Элленъ.

— Да. Я покажу вамъ его, и если у васъ глазъ врный, то вы тотчасъ узнаете, что это письмо и подложный вексель писаны одной рукой. Къ этому я еще прибавлю, что и письма м-ра Гэнда писаны тмъ же человкомъ.

И онъ вынулъ изъ конторки письмо Артура Вордло, которое Элленъ получила на Прозерпин, и только-что хотлъ указать на вс признаки сходства почерковъ этого письма и подложнаго документа, какъ вдругъ Элленъ перебила его.

— Онъ здсь, воскликнула она,— никто кром него не могъ вамъ вручить этого письма, которое я оставила на остров, Робертъ здсь!

— Вы правы, сказалъ экспертъ,— это долженъ быть онъ, а я дуракъ и не сообразилъ. Какая у него громадная, великолпная борода!

— Это Робертъ! воскликнула Элленъ въ восторг,— онъ явился какъ разъ во время.

— Да, чтобъ его арестовали, сказалъ Буртъ,— вдь срокъ его ссылки еще не вышелъ. Онъ опять попадется.

— Избави Богъ! произнесла Элленъ, блдня и опускаясь въ изнеможеніи на кресло. Волненіе ея было такъ велико, что она едва не упала въ обморокъ и долго не могла придти въ себя.

— Я увренъ, сказалъ Буртъ вполголоса, обращаясь къ Ундерклифу,— что шпіоны Вордло узнали Роберта Пенфольда, и его арестуютъ и подвергнутъ суду, какъ бжавшаго арестанта. М-ръ Уидерклифъ, продолжалъ онъ уже громко,— напишите-ка свое заключеніе по этому длу и вручите его миссъ Элленъ вмст съ фак-симиле. Было бы недурно, еслибъ вы сдлали подобное же заявленіе породъ судьей, а вы, миссъ Роллестонъ, посидите дома сегодня, вы, можетъ быть, мн будете нужны.

Когда онъ ухалъ, Элленъ, несмотря на свое волненіе, внимательно сравнила письмо Артура съ подложнымъ векселемъ. Сравненіе это неоставляло ни малйшаго сомннія, что оба документа были писаны одной рукой. Однако экспертъ спросилъ, не было ли у нея еще другихъ писемъ Артура, которыя но прошли черезъ руки Пенфольда, она подала ему записку Артура, въ которой было упомянуто имя Роберта Пенфольда, и Ундерклифъ объявилъ, что онъ эту записку сдлаетъ базисомъ своего заключенія. Пока онъ писалъ, Элленъ обратилась къ м-съ Ундерклифъ и разсказала ей все, что знала.

— Я уже давно пришла къ этому убжденію, сказала старуха,— но когда вы мн объявили, что выходите за него замужъ…

— Ахъ! воскликнула Элленъ,— мы, женщины, такія несчастныя созданія, всегда находимъ причину скрывать истину. Но объясните мн исторію съ молитвенникомъ.

— Я была уврена, что онъ у васъ украдетъ молитвенникъ, и потому просила Нэда сдлать другой, точь въ точь такой же. Онъ, дйствительно, укралъ подложную книгу, а я вамъ возвратила настоящую.

Посл этого Элленъ возвратилась домой и передъ обдомъ получила записку отъ Бурта, въ которой онъ просилъ ее назначить Артуру Вордло свиданіе въ 9 часовъ вечера въ квартир старика Пенфольда, она же сама должна была пріхать получасомъ ране, захвативъ вс документы: молитвенникъ, заключеніе эксперта и т. д. Нечего и говорить, что Элленъ не опоздала ни одной минуты.

При вход ея въ комнату, кто-то быстро всталъ и пошелъ къ ней на встрчу, но это былъ не Майкель Пенфольдъ, а Робертъ. Съ криками радости она бросилась къ нему, обвила его шею руками, припала головой къ его плечу и крпко, крпко прижималась къ нему, онъ также страстно обнималъ ее, также пламенно впивался въ нее глазами. Когда первый приливъ радости немного стихъ, они поспшно разсказали другъ другу все, что читатели уже знаютъ, и приготовились къ предстоявшему имъ бою.

Вскор къ нимъ вошла Нанси Раузъ.

— О, миссъ Элленъ, сказала она,— я привела кающагося гршника, который сознался во всемъ, что онъ сдлалъ изъ любви ко мн. Ну, Джо, говори самъ за себя.

— Она права, сэръ, сказалъ Вайли, — я пришелъ просить прощенья у васъ и у этой доброй миссъ. Я никогда не имлъ намренія васъ погубить, но, потопивъ корабль, сдлалъ гнусное преступленіе, и съ тхъ поръ я несчастнйшій человкъ въ мір. Деньги вс сполна у Нанси, я ихъ тотчасъ отдамъ страхователямъ Прозерпины, если же вы простите несчастнаго, соблазненнаго любовью и деньгами, то я готовъ свидтельствовать въ вашу пользу, чего бы мн это ни стоило.

— Я васъ прощаю, сказалъ Робертъ,— и принимаю предлагаемыя вами услуги.

— И я также, произнесла Элленъ,— вы принесли вредъ не намъ, но я рада за Нанси, что вы раскаиваетесь.

Въ эту минуту старикъ Пенфольдъ, вбжавъ въ комнату, объявилъ, что Артуръ Вордло находился у воротъ, и не одинъ, а съ какимъ-то полицейскимъ.

— Попросите его сюда, сказалъ Робертъ.

Буртъ не сказалъ Артуру, кто былъ у Пенфольда, и потому онъ явился, хотя и съ безпокойствомъ въ сердц, но ожидая встртить Элленъ одну. Онъ вошелъ въ дверь съ улыбкой любви на устахъ и съ изумленіемъ отскочилъ, увидавъ передъ собою Роберта и Вайли. Онъ поблднлъ, какъ полотно, и затрясся всмъ тломъ, но черезъ минуту, опомнившись, произнесъ съ кажущимся спокойствіемъ:

— Милая Элленъ, вы мн сдлали очень пріятный сюрпризъ, пожалуйста, помирите меня съ человкомъ, въ невинности котораго я всегда былъ увренъ, скажите ему, что я нсколько помогъ вашимъ усиліямъ очистить отъ позора его честное имя.

Эта наглая выходка была выслушана въ безмолвномъ молчаніи. Морозъ пробжалъ у него по кож и, обращаясь къ Элленъ, онъ попросилъ позволенія послать домой человка. Потомъ, вырвавъ изъ своей записной книжки листокъ, онъ написалъ на немъ: ‘Робертъ Пенфольдъ здсь арестуйте его немедленно’. И выслалъ листокъ черезъ Нанси, стоявшему за дверьми Бурту.

— М-ръ Вордло, сказала Элленъ, стараясь быть спокойной, — когда м-ръ Гэндъ ухалъ въ Америку?

— Я не помню числа, промолвилъ Артуръ.

— Два или три мсяца тому назадъ?

— Да.

— Такъ человкъ, котораго вы ко мн посылали, былъ не м-ръ Гэндъ?

— Я никого не посылалъ.

— О! стыдитесь, стыдитесь! Зачмъ вы подсылали ко мн шпіоновъ? Зачмъ вы украли мой молитвенникъ или то, что считали моимъ молитвенникомъ? Вотъ онъ, настоящій, и въ немъ доказательство, что Прозерпина потоплена. Я лишилась бы тогда жизни по вашей милости, если бы не Робертъ Пенфольдъ, котораго вы такъ безжалостно погубили. Посмотрите ему прямо въ глаза, если достанетъ у васъ дерзости.

— Я никогда ему не длалъ вреда, сказалъ Артуръ, но голосъ его дрожалъ и глаза были опущены въ землю.

— Вы не были причиной его несчастья?

— Нтъ, клянусь Небомъ!

— О, ужасъ! воскликнула Элленъ, отворачиваясь отъ него.

— А, такъ вотъ оно въ чемъ дло, прогремлъ Артуръ,— вы нарушаете данное мн слово ради него! Вы оскорбляете меня ради него! Я васъ люблю, и потому долженъ все отъ васъ перенести. Но его я смту съ дороги.

И, отворивъ дверь, онъ закричалъ стоявшему въ сняхъ Бурту:— Вы полицейскій офицеръ?

— Да.

— Такъ арестуйте немедленно этого человка. Онъ Робертъ Пенфольдъ, ссыльный преступникъ, самовольно возвратившійся раньше срока.

Буртъ взошелъ въ комнату, заперъ дверь и положилъ ключъ въ карманъ:

— Ну, сэръ, сказалъ онъ обращаясь къ Пенфольду,— я знаю, что вы ловко деретесь, но на этотъ разъ не длайте исторій. Если же вы имете что либо сказать, то говорите спокойно и поскоре.

— Я съ вами пойду, но подъ однимъ условіемъ, сказалъ Робертъ,— вы должны арестовать преступника, также какъ и мученика. Вотъ преступникъ, прибавилъ онъ, указывая на Артура.

— Уведите скоре нахала, вн себя отъ злобы воскликнулъ Вордло.

— Какъ! не выслушавъ того, что онъ иметъ сказать въ свое оправданіе!

— Неужели вы станете слушать его разглагольствованья противъ всми уважаемаго лондонскаго купца?

— Ну, сэръ, намъ заявлено подозрніе въ томъ, что вы велли потопить корабль, а это вдь уголовное преступленіе. Потому я выслушаю все, что скажетъ м-ръ Пенфольдъ, а вамъ нечего бояться, если вы невинны.

— Сдлайте одолженіе, сэръ, сказалъ Пенфольдъ,— пересмотрите вс эти документы: вотъ фак-симиле подложнаго векселя, заключеніе эксперта и образцы почерка Артура Вордло, а вотъ и показаніе двухъ умирающихъ матросовъ, засвидтельствованное мною и миссъ Роллестонъ о намренномъ потопленіи корабля.

Буртъ прочелъ вс данные ему документы, останавливаясь особенно на заключеніи эксперта, который обязывался подтвердить присягой, что Артуръ Вордло поддлалъ вексель. Когда онъ кончилъ, Артуръ всталъ, дрожа, всмъ тломъ, и промолвилъ вполголоса:— не берите его, Буртъ, отпустите его.

— Но не отпускайте его, воскликнулъ старикъ Пенфольдъ, — подлецъ!… Я имю нумера банковыхъ билетовъ, которые онъ далъ Вайли, и я докажу, что онъ подкупилъ этого несчастнаго потопить корабль. Не отпускайте его, онъ погубилъ моего бднаго сына.

— О, м-ръ Пенфольдъ, воскликнулъ Вордло, съ мольбою простирая къ нему руки,— вы отецъ, и ненавидите меня, но подумайте о моемъ отц. Я ничего не скажу, ничего. Я возстановлю честное имя Роберта Пенфольда, чего бы это мн ни стоило. Что мн теперь деньги! Я потерялъ ее. Она ненавидитъ меня, пожалйте меня и дозвольте мн навсегда покинуть эту страну.

Онъ такъ умолялъ, такъ пресмыкался, что обезоружилъ всякую злобу и возбудилъ къ себ одно чувство презрнія.

— Эге, сказалъ Буртъ,— онъ не дерется, какъ вы, м-ръ Пенфольдъ, этого молодца давно уже надо было припрятать въ Ньюгэтъ. Но послушайтесь меня, заставьте его написать свое чистосердечное сознаніе и потомъ отпустите его. Я же пойду на улицу, ибо не могу присутствовать при незаконномъ дл.

— Да, да, Робертъ, воскликнула Элленъ,— умоляю васъ, ради его отца.

— Хорошо, отвчалъ Пенфольдъ,— ну, гадина, возьми перо и пиши своимъ почеркомъ, если только можешь.

Артуръ повиновался и написалъ подъ диктовку Роберта: ‘Я, Артуръ Вордло, сознаюсь, что поддлалъ вексель въ дв тысячи фунтовъ и послалъ его Роберту Пенфольду, ибо изъ этихъ денегъ тысяча четыреста фунтовъ должны были идти въ мою пользу, для уплаты моихъ оксфордскихъ долговъ. Я сознаюсь также, что я подкупилъ Вайли потопить Прозерпину, для того, чтобъ обманомъ получить деньги съ страхователей’.

Вслдъ за этимъ Пеифольдъ обратился къ Вайли и спросилъ его, какая истинная причина побудила Вордло на этотъ послдній поступокъ.

— Причина очень простая, отвчалъ Вайли:— все золото было нагружено на Шанонъ, я переложилъ его въ другіе ящики въ кладовыхъ Вайта.

— Напишите и это, сказалъ Пенфольдъ.

— Сознавайтесь во всемъ, какъ я, продолжалъ Вайли,— разскажите, какъ вы поддлали корабельную книгу Прозериины.

— И газетныя вырзки, которыя вы мн прислали, воскликнула Элленъ,— и письма отъ, м-ра Гэнда.

— Неужели я долженъ все это написаны произнесъ Артуръ, съ тяжелымъ стономъ.

— Все, или вы пойдете подъ судъ, твердо сказалъ Робертъ.

Вордло повиновался, но, кончивъ писать, бросилъ отчаянный, безсмысленный взглядъ на окружающихъ и, съ дикимъ крикомъ, грохнулся на полъ въ страшнйшемъ припадк. Его спрыснули водой, и когда онъ очнулся, то Буртъ отвезъ его домой. По дорог онъ совтовалъ Вордло какъ можно скоре бжать изъ Англіи и самъ общалъ, насколько будетъ возможно, смягчить гнвъ противъ него Роберта Пенфольда. Артуръ общалъ поступить по его совту и далъ ему пятьдесятъ гиней за хлопоты.

На другой же день, по просьб Элленъ, Робертъ отправился съ ней къ м-ру Геннеси, и тотъ, убдившись въ виновности Вордло и въ невинности Пенфольда, взялся представить все дло на разсмотрніе министру внутреннихъ длъ. Но слухъ о томъ, что Прозерпина была нарочно потоплена, быстро распространился повсюду и нкоторые изъ страхователей стали грозить старику Вордло судебнымъ преслдованіемъ. Но онъ отвтилъ — на это: Прежде, чмъ затвать процессъ, придите ко мн въ контору со всми доказательствами и я разсмотрю дло.

Страхователи согласились, такъ велико было всеобщее уваженіе къ старику, въ положенное время они явились въ контору и представили молитвенникъ Элленъ, съ показаніемъ въ немъ Купера и Вельча, также лично самого Вайли, который, подстрекаемый Нанси, разсказалъ всю правду и положилъ на столъ нетронутыя дв тысячи фунтовъ.

— Ну, теперь, когда я отъ нихъ отдлался, сказалъ онъ,— я опять чувствую себя прежинмъ человкомъ.

— А я выйду за васъ за мужъ на будущей недл, отвтила Нанси.

— Ну, господа, произнесъ старикъ Вордло,— дло ясное. Мн остается только возвратить вамъ деньги, за исключеніемъ преміи, и прибавить слдуемые проценты.

Когда страхователи, получивъ свои деньги, удалились, въ контору вошелъ Робертъ Пенфольдъ и, подавъ старику Вордло копію съ признанія Артура, сказалъ:

— Я слышалъ, сэръ, что вы сегодня вознаграждаете всхъ, кому ваша фирма принесла вредъ въ послднее время. Чмъ можете вы вознаградить меня?

Вордло взялъ бумагу, прочелъ ее и долго не могъ придти въ себя. Масса преступленій сына поразила его въ самое сердце.

— Этотъ вредъ исправить нельзя, промолвилъ онъ едва слышнымъ голосомъ.

Робертъ ничего но отвчалъ, ибо сколько ни накипло злобы въ его сердц, онъ не могъ не почувствовать сожалнія къ этому несчастному старику, такъ мужественно боровшемуся съ своимъ ужаснымъ горемъ. Черезъ нсколько минутъ Вордло совсмъ оправился и, позвонивъ, веллъ позвать м-ра Майкеля Пенфольда.

— Господа, сказалъ онъ, когда тотъ явился,— фирма Вордло боле не существуетъ. Она всегда отличалась своей честностью и не должна пережить мошенничества. Я ршился ликвидировать дла и запереть навсегда эту контору, но теперь, если вы желаете, я передамъ фирму Пенфольду и Сыну на самыхъ выгодныхъ условіяхъ. Робертъ Пенфольдъ былъ обвиненъ въ подлог подписи Джона Вордло, а я теперь, написалъ на двери имя Пенфольда вмсто имени Вордло, докажу всему міру, что это была клевета. Поврьте мн, весь Лондонъ это пойметъ.

— М-ръ Вордло, воскликнулъ Робертъ, — вы благородный человкъ!

— О, сэръ, прибавилъ Майкель, — еслибъ вашъ сынъ походилъ на васъ!

— Никогда не упоминайте его имени при мн, сказалъ старикъ,— его преступленіе и тяжелая кара меня убили.

— О, поспшно произнесъ Робертъ,— ради васъ мы не подвергнемъ его наказанію.

— Не подвергнете? это не въ вашихъ рукахъ. Онъ уже наказанъ. Онъ сошелъ съ ума! Я не въ силахъ боле говорить съ вами, пришлите мн своего стряпчаго, и мы кончимъ съ намъ это дло. Желаю полнаго успха новой фирм.

Джонъ Вордло сдержалъ свое слово, онъ ликвидировалъ дла, передалъ фирму Пенфольдамъ, удалился на свою дачу и умеръ черезъ три дня, оплакиваемый всми, кто его зналъ и уважалъ. Боле всхъ былъ пораженъ этою смертью Робертъ Пенфольдъ, онъ долго упрекалъ себя, что убилъ старика, поразивъ его, безъ всякихъ приготовленій, роковой встью о преступности Артура. Fообще вс послднія событія такъ сильно отозвались въ сердц Роберта, что онъ оставилъ вс дла новой конторы на рукахъ отца и, купивъ себ приходъ, поселился въ живописной кентской долин. Вскор слава его, какъ проповдника, распространилась по всей окрестности, и отовсюду стали стекаться толпы, чтобы послушать новаго оратора. Эллонъ же оставалась въ Лондон хлопотать о его главномъ дл, но они переписывались каждый день.

Однажды, посл проповди, Роберта остановилъ какой то неизвстный господинъ, въ которомъ онъ едва узналъ американца, купившаго у него Гостепріимный островъ. Тотъ съ характеристичной честностью объявилъ, что ихъ предпріятіе увнчалось полнйшимъ успхомъ, что онъ снялъ островъ на аренду у чилійскаго правительства за самую пустую цну и потомъ передалъ его съ громаднымъ барышемъ одной калифорнійской компаніи, вывезя предварительно все серебро съ испанскаго галльона и большое количество коралловъ, кокосовыхъ орховъ и другихъ драгоцнныхъ произведеній острова. Половина чистаго барыша со всхъ этихъ оборотовъ составляла 17,247 фунтовъ 13 шиллинговъ и 3 ¹/₂ пенса, и эту сумму по условію онъ привеъ своему товарищу но предпріятію Роберту Пенфольду, который, конечно, съ жаромъ поблагодарилъ его за рдкое искусство и честность.

Въ тотъ же день Пенфольда постили и другіе неожиданные гости: генералъ Роллестонъ съ дочерью. Элленъ хотла сдлать сюрпризъ Роберту, н, какъ часто случается, себ сдлала еще большій, Робертъ повелъ ее на прелестное озеро, посреди котораго возвышался островъ, представлявшій въ миніатюр Гостепріимный, что стоило Роберту много трудовъ и денегъ.

Увидавъ это, Элленъ бросилась къ Роберту на шею съ страстнымъ крикомъ: ‘О! какъ я тебя люблю, мой милый!’

Робертъ отвчалъ тмъ же. Они ужь это давно знали, но никогда еще не говорили другъ другу о своей любви, теперь же, при вид ихъ дорогого острова, сердца ихъ переполнились любовью, и они назначили день своей свадьбы. Къ этому дню королева милостиво простила героя и мученика за преступленіе, котораго онъ никогда не длалъ, и, наконецъ, посл столькихъ несчастій, страданій и горя, Робертъ Пенфольдъ началъ новую безоблачную, блаженную жизнь, любимый и уважаемый всми.

Нанси Раузъ также вышла замужъ за раскаявшагося Вайли, несмотря на то, что, отдавъ свои деньги, онъ не имлъ двухъ тысячъ фунтовъ. Но старикъ Пенфольдъ, зная всю ихъ исторію, далъ имъ взаймы денегъ по три процента, и они взяли въ аренду давно желанный домъ, который имъ приноситъ весьма приличный доходъ.

Артуръ Вордло находится въ частной больниц умалишенныхъ и очень рдко приходитъ въ себя, но въ эти минуты его страданія невыразимы. Въ остальное же время онъ довольно покоенъ, и любимымъ его занятіемъ сдлалось писать фак-симиле Ундерклифа и объясненія въ любви къ Элленъ Роллестонъ почерками различныхъ извстностей: Бэкона, Нельсона, Аддисона, герцога Веллингтона, Карла -го и такъ дале.

КОНЕЦЪ.

‘Дло’, NoNo 10—12, 1868

Подлогъ.

ГЛАВА I.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

ГЛАВА VI.

ГЛАВА VII.

ГЛАВА VIII.

ГЛАВА IX.

ГЛАВА X.

ГЛАВА XI.

ГЛАВА XII.

ГЛАВА XIII.

ГЛАВА XIV.

ГЛАВА XV.

ГЛАВА XVI.

ГЛАВА XVII.

ГЛАВА XVIII.

ГЛАВА XIX.

ГЛАВА XX.

ГЛАВА XXI.

ГЛАВА XXII.

ГЛАВА XXIII.

ГЛАВА XXIV.

ГЛАВА XXV.

ГЛАВА XXVI.

ГЛАВА XXVII.

ГЛАВА XXVIII.

ГЛАВА XXIX.

Читайте также: