Въ память женщины-врача Евгеніи Павловны Серебренниковой.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, Вас. Остр., 5 лин., 28.
1900.
ПО ЗАКОНУ.
ПО ЗАКОНУ.
(Разсказъ проходимца).
А. Погорловъ.
По закону, Погорелов Алексей, Год: 1900
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Надо, чтобъ все было по закону… Это ужъ сдлайте ваше одолженіе… Тамъ какъ-никакъ, а чтобы законъ былъ соблюденъ. Непремнно-съ. Вотъ для чего требуется умъ. Да хоть бы такой случай… Прелюбопытнйшая исторія… Я тогда еще человкомъ былъ и жилъ, можно сказать, воеводой: квартира готовая, отопленіе, освщеніе — тоже, лошади, прислуга, жалованье, окром казеннаго, большое, къ праздникамъ награды, а тамъ и еще то, да се,— однимъ словомъ, матеріальное обезпеченіе полное… И отъ всхъ къ теб почетъ… Какъ вспомнишь теперь, точно во сн приснилось… Рвешь на себ волоса, да ужъ поздно. Эхъ-хе-хе! судьба, судьба, батенька мой!.. А какая исторія? Видите ли. По случаю земельнаго устройства мастеровыхъ въ Налкинскомъ завод надо было немножечко мужиковъ припугнуть… А, главная статья, мужиченко тамъ былъ одинъ, грамотный, каналья, такъ вотъ его, собственно… Разумется, и такъ были приняты мры, но ихъ оказалось недостаточно… Хорошо-съ. Говоритъ мн какъ-то разъ управляющій г. Фонъ-Энде эдакъ политично: ‘Нельзя ли’, говоритъ, ‘того’… А я, дуракъ, испугался…— ‘Какъ же такъ?’ говорю — ‘это превышеніе власти’… Однимъ словомъ, оказалъ я себя полнымъ осломъ. Понятное дло, что онъ больше и разговаривать со мною не сталъ, а повелъ линію повыше, обратился къ самому Корнилову-Серебрянскому. Написалъ донесеніе, не отъ себя, конечно, а черезъ другое лицо, а кром того частное письмецо уже отъ себя лично. Сообщалось, что такъ и такъ, проживающій обыватель Трофимовъ въ Бога не вруетъ, по случаю раскола въ церковь не ходитъ, существующія установленія опровергаетъ, занимается ложнымъ истолкованіемъ законовъ и возмущаетъ заводское населеніе, отчего все общество приходитъ въ разстройство, ну и прочее, какъ обыкновенно… Что отъ этого у лсничаго окна выбили, перепугали дтей и супругу, и что многіе мужики въ кабак ругали управляющаго поматерно, и еще доносилось, что неизвстно гд и при какихъ обстоятельствахъ Трофимовъ списалъ собственноручно законъ 1893 года и читалъ его разнымъ лицамъ, допуская при семъ произвольныя толкованія, что, на требованіе лсничаго и заводскаго надзирателя показать имъ этотъ законъ, отвчалъ отказомъ и съ дерзостью возражалъ, посл чего скрылъ законъ неизвстно куда. Все это — въ оффиціальномъ донесеніи, а въ частномъ письм пожаловался и на меня. Вотъ хорошо. Прізжаетъ въ Налкинскій заводъ самъ Серебрянскій, распушилъ меня — страсть! ‘Ты’, говоритъ, ‘болванъ, ты’, говоритъ, ‘оселъ, ты’, говоритъ, пустяковаго дла не умешь сдлать, ты, говоритъ, ‘баба, а не чиновникъ’! Ну, распушилъ, однимъ словомъ!.. А между прочимъ, передъ управляющимъ за меня заступился. Ловкій былъ человкъ, одно слово — артистъ!.. ‘Онъ’, говоритъ, ‘по закону ничего не могъ, а законъ’, говоритъ, ‘прежде всего’. Словомъ, такъ дло повернулъ, что г. Фонъ-Энде долженъ былъ передо мной же извиниться — вотъ какъ!.. Толковали они, толковали, наконецъ, Серебрянскій и говоритъ: ‘Нтъ’, говоритъ, ‘сурьезнаго ничего тутъ сдлать нельзя, а если хотите, страху нагнать можно… Можно, говоритъ, эдакую видимость устроить, въ род представленія’. На томъ и поршили. Великолпно. ‘Посмотримъ’, думаю, какую такую видимость онъ устроитъ. Хорошо-съ. Серебрянскій тутъ же отдалъ мн строжайшій приказъ, чтобы тотъ переписанный Трофимовымъ законъ къ 21 августа былъ непремнно разысканъ, потомъ отобдалъ у управляющаго, поигралъ въ картишки и ухалъ. Остался я, можно сказать, въ недоумніи. Разыскать законъ… А какъ его разыскать? Нтъ, вы скажите, какъ и гд его разыскать? Повальный обыскъ произвести? Очень хорошо, а онъ, можетъ быть, въ огород спрятанъ, или въ лсу зарытъ, а? тогда какъ? Прізжаю домой, а мысль эта у меня все изъ головы не выходитъ: какъ бы такъ почище да поаккуратне это дльце устроить? И вдь придумалъ таки! и ловкую штуку придумалъ, потому, что башка-то у меня тоже на мст… Ну, какъ вы думаете, что я сдлалъ?.. а?.. Готовъ пари держать, что не угадаете… Ха, ха, ха, ха… Взялъ я тройку лошадей и похалъ въ Палкинскій заводъ. Не дозжая эдакъ версты дв, снялъ я съ себя всю амуницію, надлъ пиджачекъ, брюки, суконный картузъ на голову, отпустилъ лошадей, а самъ съ узелочкомъ въ рукахъ пшечкомъ. Прихожу на заводъ, потолкался на рынк, никто меня не узнаетъ, наконецъ захожу къ знакомому одному человку, Трефилію Фокину по фамиліи. Трефилій мужикъ богатый, полированный, даромъ что созлый раскольникъ. Какъ увидалъ онъ меня, такъ и ахнулъ: ‘Господи Исусе! это какъ? въ такомъ вид? что это? что съ вами, Ерофей Петровичъ?’ — А вотъ, говорю, со службы прогнали, такъ пробираюсь теперь въ городъ новую должность искать.— ‘Ахъ, ты, говоритъ, Господи! Вотъ оно!’… Пріютилъ онъ меня, можно сказать, какъ родного, напоилъ, накормилъ, водочка, само собой, на стол появилась, а самъ все ахаетъ, да меня жалетъ, что я должности такой хорошей ршился.— Ну! говорю, хороша должность! да я, говорю, радъ радехонекъ, что раздлался съ ними, будь они вс со свту прокляты! самая собачья служба, говорю, лаешься лаешься, рвешь-рвешь, сколько грха на душу принимаешь, а прогнали — весь тутъ, ступай по блу свту въ чемъ мать родила. Вдь это, говорю, только со стороны смотрть наша служба хороша, а вы посмотрите въ натур. Хоть бы то взять, что половину жалованья надо отдать Корнилову-Серебрянскому, а тамъ изворачивайся, какъ знаешь. Вотъ и продаешь душу чорту. А вы полагаете, это легко? Нтъ, дружище, потому что и у нашего брата душа есть и совсть есть, хоть и замаранная. Вотъ заводы шестьсотъ рублей платятъ, такъ вдь за это ты у нихъ лакей. Дороги не чинятъ, гони мужиковъ, несчастіе какое, шахта обвалилась, человка машиной изувчило — укрывай! народъ истязай! Да еще спасибо, что платятъ, а то и не платили бы — все равно, то же самое, потому что сила!..— Говорю это я, и такъ оно натурально у меня выходитъ, потому что и въ самомъ дл все это правда. Вотъ хорошо, потихоньку да помаленьку, дошли мы и до межевого дла… Сталъ я тутъ расписывать эти дла, да такъ, что даже самъ себ удивился. Шире — дал, выпиваемъ, говоримъ по душ, наконецъ того цлуемся и обнимаемся. Вижу, размякъ мой Трефилій, то-есть окончательно… ‘Эхъ!’ говоритъ, познакомлю я тебя съ человкомъ однимъ, ты съ нимъ поговори! вотъ, говоритъ, человкъ! умница, грамотный и вс законы знаетъ… Пойдемъ къ нему въ гости’… Пошли и приходимъ къ тому самому Трофимову. Тамъ опять — водочка, опять разговоры, и договорились мы до того, наконецъ, что однимъ словомъ, полная у насъ свобода печати!.. Ха, ха, ха! ей-Богу!.. Наконецъ вытаскиваетъ хозяинъ изъ-за божницы тотъ самый переписанный законъ и давай читать. ‘Вотъ’, говоритъ, ‘какъ по закону, а они что’? И пошелъ, и пошелъ. Я, разумется, поддакиваю.— А гд же ты, спрашиваю, этотъ законъ досталъ?— Онъ было замялся, да Трефилій его успокоилъ: ‘Не бойся, говоритъ, ничего, — онъ теперь, говоритъ, все равно, что свой братъ’. Ну, тотъ и сознался: ‘У писаря, говоритъ, въ волости. Сначала не давалъ было, боялся: полномоченнымъ, говоритъ, и то не даемъ’. Ну, я изъ милости сталъ просить, никому, говорю, не покажу, только самъ почитаю. Ну, онъ и далъ мн на вечеръ, а я взялъ, да ночью-то его и переписалъ’. Превосходно-съ. Почитали мы, почитали, положили опять законъ на божничку, еще поговорили, потомъ воротились къ Трефилію Фокину и здорово таки тамъ урзали!.. Угостилъ онъ насъ пельменями… Ну, однимъ словомъ, полнымъ мерзавцемъ я противъ него оказался… На другой день просыпаюсь утромъ, развязываю свой узелокъ, надваю амуницію во всемъ блеск, иду хозяина будить: ‘Вставай, говорю, Фокинъ!’ Вскочилъ онъ, посмотрлъ на меня, затрясся весь и побллъ, какъ платокъ. Ну, затмъ живо понятыхъ, старосту, старшину съ обыскомъ къ Трофимову… Отобрали у него законъ, а самого посадили въ чижевку… И только что, Господи благослови, управился я, какъ динь-динь-динь: дутъ!.. ‘Ну, что? ну, какъ?’ спрашиваетъ.— Готово, говорю. ‘Молодецъ!’ говоритъ. Посадили Трофимова въ телгу и отправили со стражникомъ въ городъ, а мы вс похали къ управляющему въ карты играть. Понятное дло пошелъ въ завод страшный переполохъ. Пошли пересуды, разговоры, наговорили того, чего и не было вовсе. Писаря вскор уволили. Ничего, нагнали страху, дйствительно. Посл того за полверсты завидитъ тебя мастеровой, такъ шапку съ головы, подлецъ, спшитъ снять… Такъ вотъ какая исторія… Вы спрашиваете, чмъ дло кончилось? Да ничмъ. Вдь надо было только одну видимость сдлать, декорацію, такъ сказать, обстановку… Ну, и сдлали, и все по закону… Вы спрашиваете, какъ по закону? Ха, ха, ха! не понимаете? Очень просто. Продержали Трофимова подъ арестомъ три дня и выпустили. Что въ этомъ противозаконнаго? вдь всякаго мужика можно подъ арестъ посадить мало ли за что… Все по закону-съ… А между прочимъ, обстановочка-то эта, торжественность эта… ха, ха, ха!.. Нтъ, батенька мой, что ни говорите, а тутъ большой умъ требуется.