По поводу запрещенія газеты ‘Голосъ’.
По поводу запрещенія газеты ‘Голосъ’.
‘Русь’, 1-го марта 1883 г.
По поводу запрещения газеты ‘Голос’, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1883
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова.
Прибалтійскій Вопросъ. Внутреннія дла Россіи. Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’ и ‘Руси’. Введеніе къ украинскимъ ярмаркамъ. 1860-1886. Томъ шестой
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) 1887
Что отмтить изъ выдающихся ‘явленій’, ‘событій’ или ‘мропріятій’ нашей внутренней общественно-политической жизни за послднія дв недли? Да прежде всего то, что иметъ наибольшую связь съ интересами, правами и льготами русской періодической печати: крупное дйствіе высшаго литературно-полицейскаго учрежденія, о которомъ въ нашемъ 4-мъ No: мы, по недостатку времени, не успли сказать ни слова. Мы разумемъ здсь запрещеніе газеты ‘Голосъ’ на шесть мсяцевъ, да еще съ перспективой — въ случа возобновленія по минованіи срока, подлежать предварительной цензур (причемъ, разумется, изданіе ежедневной газеты становится невозможнымъ). Такое ‘мропріятіе’ Главнаго Управленія по дламъ печати для бюрократической среды Петербурга, которой ‘Голосъ’ служилъ и органомъ и чуть ли не единственною умственною пищей, иметъ конечно значеніе истиннаго ‘событія’. Отмтимъ, вовторыхъ, петербургское великосвтское веселье, — ‘явленіе’ повидимому самое нормальное и зимнему сезону въ столицахъ обычное, но которое однакожъ возведено Петербургомъ также на степень ‘событія’ чуть ли не политическаго,— а вмст и ‘мропріятія’ политико-экономическаго свойства. Наконецъ, втретьихъ, назначеніе, или пока еще извстіе о назначеніи, подъ предсдательствомъ члена Государственнаго Совта Макова, особой коммиссіи по еврейскому вопросу — вроятно для разсмотрнія трудовъ мстныхъ губернскихъ коммиссій, учрежденныхъ еще при бывшемъ министр внутреннихъ длъ, граф Игнатьев. Объ этой новой коммиссіи, которая вроятно въ публик получитъ названіе ‘Маковской’, — подобно тому, какъ коммиссія подъ предсдательствомъ статсъ-секретаря Каханова называется и въ публик и даже въ газетахъ просто ‘Вахановской’,— можно гадать только то, что она встртитъ не мало трудностей и вообще неблагопріятныхъ для правильной работы условій, — даже не только потому, что еврейскій вопросъ самъ по себ, по существу, вовсе не легокъ для разршенія. Никогда Евреи не царили такъ полновластно на петербургской бирж какъ именно теперь, никогда петербургская биржа не была въ такомъ подчиненіи у биржи берлинской, заправляемой Евреями же, да вдобавокъ германскими патріотами, какъ въ настоящее время. Наша же финансовая политика, по мстопребыванію своему въ Петербург, при своихъ исключительныхъ заботахъ о поддержаніи курса, о валют кредитнаго рубля, едвали можетъ почитаться вполн независимою отъ воззрній петербургской биржи даже на внутренніе экономическіе интересы — такъ мало знаемой и понимаемой тамъ Россіи…
Почему собственно признано было нужнымъ запретить ‘Голосъ’ и вогнать его внутрь, вопреки извстнымъ правиламъ гигіены, этого мы понять не можемъ, а можемъ лишь сожалть — не о ‘Голос’ собственно, но о противник — не нами, къ сожалнію, въ открытомъ бою, а постороннею вншнею силою обезоруженномъ, но о вящемъ развитіи той старой, относительно печати, системы, противъ которой приходилось намъ столько ратовать въ теченіи всей нашей литературной карьеры — и на газетныхъ столбцахъ, и предъ высшимъ въ Имперіи судилищемъ. Не однажды и на страницахъ ‘Руси’ касались мы того же предмета, по аналогичному поводу, но если паки и паки повторяются случаи подобной административной расправы, то и мы почитаемъ своимъ долгомъ паки и паки повторить свои возраженія. Если ‘Голосъ’ не учинилъ никакого такого проступка, за который могъ бы быть преданъ суду, то стало-быть онъ запрещенъ собственно за ‘направленіе’… Но разв ядъ этого направленія чрезъ запрещеніе вытравленъ? Не сталъ ли онъ, напротивъ, остре и привлекательне, какъ и все безсудно гонимое и запрещаемое,— да вдобавокъ еще сдлался недосягаеме для противуядія? Два десятка тысячъ подписчиковъ ‘Голоса’,— изъ которыхъ дв трети, если не боле, принадлежатъ къ петербургскому бюрократическому міру, взысканы казеннымъ жалованьемъ и чуть ли не всми четырнадцатью рангами Петровской табели,— нисколько, надо полагать, не убдились и не вразумились аргументаціей явившейся имъ въ форм административнаго распоряженія. Вроятне всего, что они еще глубже прониклись тмъ мнимымъ антинаціональнымъ либерализмомъ, который и есть самый духъ петербургскихъ бюрократическихъ болотъ, нашедшій себ въ ‘Голос’ выраженіе — и отдушину вмст. Этотъ духъ, съ запрещеніемъ газеты — своей отдушины, только пуще сопрется теперь въ своей замкнутой сфер,— и не литературной полиціи его развять! Да и могутъ ли подписчики внимать приговору Главнаго Управленія по дламъ печати, какъ оракулу непогршимому въ опредленіи добрыхъ и злыхъ качествъ литературнаго дятеля? Вдь у всякаго на памяти, кто подвергался наисильнйшему гоненію при министерств П. А. Валуева или генерала Тимашева, какое направленіе почиталось злонамреннымъ, и наоборотъ. Что же касается до ‘Голоса’ въ частности и до газетъ одного съ нимъ знамени вообще, то уже и та большая доля свободы, — которою (по административной оплошности, какъ думаютъ нкоторые,— по счастливой оплошности — думаемъ мы!) пользовалась литература въ послдніе годы, — ужъ и эта доля свободы нанесла ложному либерализму значительный ударъ и обличила его внутреннюю безсодержательность. Всякому, мало-мальски мыслящему человку не могли не быть замтны противорчія, вилянія, отступленія, бдность и безпочвенность положительныхъ идеаловъ ‘Голоса’ и его подголосковъ, какъ скоро они вынуждались отъ отрицанія переходить къ опредленному выраженію: чего же собственно они хотятъ и къ чему стремятся. Мы убждены, что ничто не могло бы быть гибельне для того нашего либерализма, который повторяетъ лишь суеврно зады западной политической мысли, какъ такой просторъ рчи, при которомъ не приходилось бы ему вопить при всякомъ прямомъ возраженіи: ‘доносъ!’ ‘инсинуація!’ уклоняться отъ спора, прятать пустопорожность своей думы за многоточіе и важно, между строкъ, намекать, что ‘сказалъ бы слово, да….’ Гибельно потому, что это слово высказанное — вышло бы одинъ звукъ пустой, способный только скомпрометировать самихъ произносителей предъ публикой и народомъ. Еслибъ даже, повторяемъ, начальство гарантировало нашимъ либераламъ-западникамъ не только полную личную безопасность, но даже генеральскій чинъ и прибавку жалованья, и разршило бы имъ, — ну хоть на Красной площади въ Москв,— предложить собравшимся слушателямъ введеніе конституціи по западно-европейскому образцу или ограниченіе самодержавія въ пользу фельетонистовъ, учителей, адвокатовъ, однимъ словомъ — всего того, что величается у нихъ именемъ ‘интеллигенціи’,— то едвали бы достало у нихъ на это духа: слишкомъ бы ужъ неумно вышло!.. Стсненіе слова и-вслдствіе того — чувство раздраженія, вынужденная недосказанность и вынужденныя сумерки мысли — вотъ наиблагопріятнйшія условія для развитія духа отрицанія и нерусскихъ, мнимо-либеральныхъ, нездоровыхъ стремленій,— и эти-то условія создаются у насъ самою литературно-полицейскою властью! Именно этихъ сумерекъ мысли и не слдовало бы допускать, а слдовало бы вызвать мысль на блый день, на публичный споръ…
Въ послднемъ No, которымъ ‘Голосъ’, благодаря администраціи, закончилъ такъ почетно свое существованіе (‘палъ на пол битвы’, пострадалъ за убжденіе, за смлую рчь’ и т. д.), онъ въ передовой стать, весьма прилично написанной, отчурался, открещивался отъ ‘конституціи’. Никто не иметъ права предполагать, что это отреченіе было неискренно, а если искренно, то вдь это уже большой шагъ впередъ. Вмст съ нимъ вдь и тысячи его читателей и почитателей непремнно точно такъ же отреклись, даже съ нкоторымъ патріотическимъ паосомъ отвергли ‘нелпое предположеніе’, будто ‘Голосъ’ и его подписчики ратуютъ за западно-европейскіе конституціонные порядки!… И если это отреченіе правдивое, а не лицемрное, не вынужденное страха ради, то чмъ же оно вызвано, — такъ какъ вдь легко доказать, что годъ тому назадъ (нсколько боле, нсколько мене) та же самая газета очень недвусмысленно лишь въ европейскихъ либеральныхъ политическихъ учрежденіяхъ чаяла, спасеніе для Россіи? Ничмъ инымъ оно и не вызвано, какъ полемикой съ печатью противоположнаго направленія, сбившею ‘Голосъ’ съ позиціи и обличившею несостоятельность его положеній. Та же самая перемна позиціи, хотя и безъ перемны фронта, произошла почти во всемъ мнимо-либеральномъ стан. Правда, онъ отступилъ отстрливаясь, но все же отступилъ, хотя и не хочетъ сознаться въ этомъ. Нчто подобное произошло съ бывшими ‘западниками’ по отношенію къ русской народности я такъ-называемому славянофильству. Они теперь вс отрекаются отъ западничества, громко возглашаютъ, что всегда-де стояли и стоятъ за народность, даже попрекаютъ издателя ‘Руси’ якобы измною славянофильству и холятъ ему же глаза именами, нкогда поносными въ западно-либеральномъ лагер, Хомякова, Самарина, K. С. Аксакова!! Все это конечно неумно, неумло, неуклюже, очень забавно, хотя и не совсмъ честно, все это еще исполнено недомыслія и противорчія: такъ въ русской народности они пока допускаютъ самостоятельное начало только лишь въ общинномъ устройств, да въ артеляхъ (благо на это указалъ и самъ западный соціализмъ), въ политическомъ же, нравственномъ, религіозномъ отношеніи никакого права на самобытное, отличное отъ Запада развитіе за Русскимъ народомъ пока не признаютъ… ни, ни! Тмъ не мене мы не видимъ надобности относиться къ нимъ уже слишкомъ взыскательно и строго и затруднять имъ благовидную ретираду отъ ихъ старыхъ доктринерскихъ врованій: нельзя все же не признать въ этомъ поворот, хотя даже и не вполн чистосердечномъ, нкотораго прогресса общественной мысли. Остальнаго надобно ожидать отъ времени. Точно то же совершается отчасти, и совершилось бы полне и рзче съ нашими мнимыми либералами, если бы нежданно-негаданно, и во всякомъ случа непрошенно, не вмшалась въ борьбу сама наша администрація.
Мы тмъ боле сожалемъ о такомъ вмшательств, что какъ разъ въ послднемъ No ‘Руси’, говоря о парламентскомъ режим въ разныхъ государствахъ Европы и о зависимости въ нихъ правительства отъ случайнаго большинства голосовъ въ представительныхъ учрежденіяхъ, мы отстаивали для Россіи принципъ ‘вполн независимой личной верховной власти — при вполн независимомъ, свободно выражаемомъ мнніи народа или страны,— но только мнніи. Стран — объяснялось на страницахъ ‘Руси’ — принадлежитъ право и обязанность высказывать правительству искренно и чистосердечно свою мысль, но правительственное дйствіе, но власть принадлежитъ государству, т. е. верховной единоличной вол монарха. Въ нравственной сил мннія полагаемъ мы и самую лучшую гарантію противъ произвола власти. Конечно, подъ выраженіемъ народнаго мннія мы разумли нчто иное чмъ газетныя рчи, во правительственный опросъ мнній вдь не ежедневное дло Въ промежуткахъ времени между такимъ опросомъ печать призвана служить правительству службу приблизительно схожую, хотя и не въ той же мр надежную. Печать, это — обширная лабораторія, гд вырабатывается мысль въ сфер общественнаго сознанія, въ слояхъ сверхнародныхъ. Она знакомитъ правительство со всми составными элементами, оттнками и процессомъ образованія мннія въ обществ, со всми на- правленіями, добрыми и злокачественными, съ ихъ взаимною борьбою, она полна для разумнаго государственнаго мужа наиполезнйшихъ указаній и предостереженій. Это зеркало, отражающее душу общества съ ея здоровыми и больными сторонами, и лишиться такого зеркала — все равно, что заткнуть себ уши и зажмурить глаза. Запретите пожалуй вс газеты,— работа общественной мысли будетъ все-же производиться, но во тьм, подспудно, при самыхъ неблагопріятныхъ условіяхъ для торжества правды: обезоруженными явятся лишь т, которые не способны защищать истину иначе какъ при свт, въ открытой и честной борьб.
Вотъ почему мы и жалемъ объ исчезновеніи гласнаго органа той партіи или врне среды, которая выражала себя въ ‘Голос’. Нкоторые привтствуютъ эту мру, какъ проявленіе возрождающейся правительственной силы… Какъ было бы отрадно видть проявленіе этой возрождающейся силы въ защит, напримръ, національныхъ русскихъ экономическихъ интересовъ, и въ Персіи, и въ Финляндіи? и у себя дома! или въ защит прямыхъ политическихъ нашихъ интересовъ… хоть бы на Дунайской конференціи, гд Россія, но газетнымъ извстіямъ, длаетъ какія-то уступки Англіи и обязывается, представить на верховное ршеніе Международной Дунайской коммиссіи свои предположенія объ организаціи судоходства въ принадлежащемъ Россіи Очаковскомъ проход Килійскаго устья!
Такое же ‘возрожденіе жизни’ видится многимъ и въ томъ весель, которое обуяло Петербургъ въ прошломъ мсяц и о которомъ такъ много молвятъ и даже пишутъ въ газетахъ русскихъ и иностранныхъ. Не только высокопоставленныя лица, но и корифеи денежной аристократіи другъ передъ другомъ изощрялись въ невиданной досел роскоши баловъ и пиршествъ. Въ великосвтской жизни, особенно столичной, такое времяпрепровожденіе въ зимній сезонъ, какъ мы уже сказали, дло обычное, и нтъ ничего удивительнаго, что посл долгаго траура и воздержанія отъ подобныхъ увеселеній возвращеніе къ старому строю забавъ совершилось съ нкоторою необычною страстностью. Веселье — вещь добрая. Отчего же и не веселиться? Ну и пусть себ веселятся, на здоровье, вс т, которымъ на душ весело, которыхъ тшитъ шумъ и блескъ и изящество великосвтскихъ сборищъ… Не нужно только возводить веселье на степень ‘дла’, изъ возрожденіи пышныхъ баловъ и ужиновъ видть какое-то возрожденіе — какъ это усматриваетъ одинъ изъ ‘консервативныхъ’ (такъ онъ самъ себя называетъ) органовъ петербургской печати! Не слдуетъ также воображать, что если веселится Петербургъ, то непремнно веселится и Москва, и вся Россія, и что оживленіе нкоторыхъ отраслей торговли въ Петербург даетъ жизнь и всей россійской торговл, а съ нею и промышленности. Промышленность и торговля въ Россіи несомннно бы боле оживились, еслибъ департаментъ мануфактуръ и торговли держался боле правильной національной политики… Кстати о національной политик. Нкоторые расположены видть ея проявленіе даже въ костюмированномъ бал, гд боле 200 персонъ было одто въ богатые русскіе боярскіе костюмы XVII вка и ране. Мы видимъ въ этомъ лишь очень счастливую, артистическую идею, потому что такое зрлище, несомннно, должно было быть, да по описаніямъ и было, не только великолпно, въ высшей степени изящно, но и совершенно ново. Умиляться однакожъ тутъ національному чувству (какъ этого отъ насъ требовали нкоторые) такъ же мало повода, какъ и по случаю напечатаннаго по русски (ужъ не церковно-славянскимъ ли шрифтомъ?) и перепечатаннаго въ ‘Новомъ Бремени’ (19 февраля) ужина на бал одного изъ министровъ. Съ нкоторымъ затрудненіемъ для пониманія, слдуетъ думать, читали высокопросвщенные гости: ‘конкомбръ фре сале’, ‘пети пате’, шарлотъ о фрюи’ и т. д. Мы склонны думать, что въ этой зат вправилась очень умная и очень тонкая иронія надъ петербургскими національными замашками, но въ Петербург, чего добраго, многіе способны отнестись къ ней съ серьезнымъ патріотическимъ чувствомъ. Да и разв ‘фре сале’ мене странно, чмъ ‘коллежскій ассессоръ’, даже ‘статскій совтникъ’, чмъ названіе любаго придворнаго чина и даже названіе самой русской столицы ‘Санкпетербургъ’? Мы упоминаемъ объ этихъ пустякахъ единственно потому, что въ Петербург нкоторые, пожалуй, дйствительно готовы воображать, что именно такими проявленіями національности можно утшить ‘старушку Москву’ и особенно, такъ близко стоящее къ народу, купечество… Смемъ замтить, однако, что московское, да и все русское купечество съ представителями промышленности вкуп, въ настоящую минуту всего мене расположено умиляться, а очень серьезно озабочено, какія ‘пети пате’ и ‘фрюи фре’ изготовилъ имъ, подъ шумъ веселья, столь національно настроенный градъ Петербургъ по длу о Кавказскомъ транзит…
По послднимъ извстіямъ, защитники транзита, съ рвеніемъ достойнымъ лучшей цли, — усматривая, что русское купечество и весь промышленно-фабричный округъ Россіи не идутъ ни на какую сдлку,— ршились будто бы прибгнуть къ такому маневру вмсто того, чтобъ идти прямо на проломъ, rompre en visiиre, русской промышленности и торговл, затянуть, замять дло, положить въ долгій ящикъ, пока обостренное теперь отношеніе къ вопросу притупится, напряженное вниманіе ослабетъ, и потомъ, безъ шума, привести дло втихомолку къ компромиссу — для Россіи невыгодному, но для нихъ вполн благопріятному… Одна изъ петербургскихъ гавотъ простодушно заявила, что ‘вопросъ о Кавказскомъ транзит уже надолъ’! Потолковали-де — и будетъ. Вотъ на эту именно скучливость русскаго человка и разсчитываютъ, должно-быть, защитники транзита, а съ ними и иностранцы… Но мы однакоже намрены вскор вновь докучить нашимъ читателямъ этимъ дломъ, въ виду нкоторыхъ новыхъ, полученныхъ нами данныхъ, да и по- тому, что оно, вмст со многими другими фактами, свидтельствуетъ довольно краснорчиво о ‘народномъ русскомъ направленіи’ русской политики въ сфер экономической…
Да и въ одной ли экономической?!…
‘Возрожденіе къ жизни и къ сил’ въ высшихъ властныхъ сдояхъ, это вовсе не значитъ — возрожденіе къ жизни и сил бюрократическо-канцелярскаго произвола, преданій антинаціональной или лженаціональной политики и вообще старыхъ петербургскихъ порядковъ. Съ понятіемъ о возрожденіи мысль невольно соединяетъ и понятіе объ обновленіи… Мы собственно, которые такъ часто и громко исповдуемъ русскій древній историческій принципъ государственной власти, всего мене разумемъ подъ этими словами то, напримръ, возвращеніе къ административному строю не очень давнихъ временъ, котораго желаетъ ‘Гражданинъ’, съ такимъ умиленіемъ вспоминающій о проявленіи правительственной силы и власти въ памятное тридцатилтіе, предшествовавшее царствованію Александра -го. Произнося слово ‘домой!’ надъ которымъ такъ глумились наши противники, мы разумли и разумемъ возвращеніе къ кореннымъ основамъ нашего народно-государственнаго строя, возвращеніе на путь народности, затерянный въ блужданіяхъ петербургскаго періода русской исторіи. А это и есть путь истинно прогрессивный,— тотъ широкій мирный путь, который безпредльному могуществу русскаго престола открываетъ такой благой просторъ для всякаго плодотворнаго почина, для неустаннаго, правильнаго движенія, впередъ, при могущественномъ же содйствіи безпредльной любви и преданности народа, при живомъ, искреннемъ, до сихъ поръ Россіи недостававшемъ, общеніи верховной власти съ своею родною землею — конечно не нмою и не безгласною.
Шумное, нестройное веселье смнилось, слава Богу, стройною тишиною Великаго поста. Будемъ уповать, что найдется время сосредоточиться if поразмыслить…