По поводу Скерневицкаго свиданія.
По поводу Скерневицкаго свиданія.
‘Русь’, 15-го сентября 1884 г.
По поводу Скерневицкого свидания, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1884
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова
Томъ седьмой. Общеевропейская политика. Статьи разнаго содержанія
Изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Руси’ и другихъ изданій, и нкоторыя небывшія въ печати. 1860—1886
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова, (бывшая М. Н. Лаврова и Ко) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1887.
Десять дней тому назадъ взоры всего міра были прикованы къ мстечку на русской государственной территоріи въ Варшавской губерніи — Скерневицы, гд происходилъ създъ трехъ могущественнйшихъ монарховъ вселенной, гд, однимъ словомъ, въ изящномъ замк, — сооруженномъ послднимъ изъ польскихъ королей Станиславомъ Августомъ,— гостили у Русскаго Императора Императоры Австрійскій и Германскій, имя при себ министровъ иностранныхъ длъ, графа Кальноки и князя Бисмарка. Громъ газетной музыки предшествовалъ событію и не умолкалъ потомъ до конца, да и до сихъ поръ еще не совсмъ затихъ, продолжая прославлять на вс лады благодянія мира и дружества. Но кром этихъ благъ, никакой иной программы, ниже малйшаго ея признака, не удалось уловить любознательнымъ репортерамъ и корреспондентамъ, какъ ни напрягались ихъ взоры и слухъ. Свиданіе совершилось въ такомъ же торжественномъ порядк и чин, какъ и предшествовавшія свиданія (на нашей памяти это уже третіе или четвертое), по тому же установленному этикету, съ тмъ же традиціоннымъ у царей обмномъ вжливостей, взаимнымъ переоблаченіемъ въ національные мундиры и ордена и взаимными же августйшими очередными салютами при церемоніальныхъ маршахъ во глав перваго взвода полковъ своего имени. Закулисная же сторона этого пышнаго событія пока еще мало, почти совсмъ не извстна, а потому ‘серьезнымъ органамъ печати’ ничего боле и не оставалось, какъ снова затянуть гимны миру, — которому, впрочемъ, едвали и угрожала близкая серьезная опасность. Мы, Русскіе, вдаемъ, что не наша политика подавала какіе-либо поводы ожидать отъ нея нарушенія общественной тишины. Вотъ почему, при всемъ кажущемся однообразіи общаго газетнаго хора, можно легко подмтить въ немъ нкоторое различіе интонацій. Самыми борзыми и громкими запвалами, въ тон мажорномъ, были германскіе публицисты, самыми нескладными и хриплыми — австрійскіе, — русская же печать, въ большинств своихъ представителей, выводила высокія ноты хотя и стройно, но довольно сдержанно и какъ-то недоумнно. Одинъ только оффиціозный органъ русскаго Министерства иностранныхъ длъ, Journal de St. Ptersbourg, — постоянно, точно по должности неловкій и словно обязательно безтактный.— вздумалъ было, въ виду предстоявшаго событія, какъ бы кстати, выгораживать русскую дипломатію отъ всякаго подозрнія въ солидарности съ такъ-называемыми славянофилами (въ чемъ ее даже и грхъ было бы заподозрить), и выясняя точку зрнія русскаго дипломатическаго патріотизма на отношенія Россіи къ Европ, изрекъ тономъ магистра, что Россія должна-де прежде всего ‘стремиться стать одною изъ передовыхъ европейскихъ націй’. (Должно-быть, нагляднымъ выраженіемъ именно такого стремленія и служитъ изданіе органа русскаго Министерства иностранныхъ длъ, хоть и на русскія народныя деньги, но на иностранномъ язык и подъ редакціей иностранца!).— Выходка почтеннаго журнала, къ утшенію нашему, только пуще смутила русскихъ читателей, даже и не сочувствующихъ направленію ‘Руси’: всмъ имъ хорошо вдомо, что означало до сихъ поръ для Россіи на русскомъ дипломатическомъ язык подобное притязаніе на ‘европеизмъ’. Всмъ имъ отъ такого оффиціознаго усердія стало какъ-то не совсмъ ловко, что можетъ-быть невольно и отразилось, хотя и слегка, на общемъ тон русскихъ хвалебныхъ причитаній миру и дружб…
Кому уже несомннно во всемъ этомъ событіи было вполн по себ, вполн ловко, это — Германіи! По крайней мр, судя по общему впечатлнію описательныхъ телеграммъ, маститый вождь ея остался какъ-то особенно доволенъ своимъ посщеніемъ, былъ какъ-то особенно благодушенъ. Это вполн понятно и вполн законно: умыселъ мира принадлежитъ Германіи, — Австрія и Россія только ея соумышленники…
Что война есть величайшее изъ бдствій, а миръ — величайшее изъ благъ для человчества, — это нсколько всмъ извстно, и мы въ этомъ отношеніи не отдляемъ своего голоса отъ общаго миролюбиваго хора печати. Не видимъ надобности и скрывать, что именно Россія, посл недавней кровопролитной войны, иметъ полное основаніе желать себ отдыха и досуга для своего внутренняго домашняго дла. Не можетъ подлежать и сомннію, что недавнее свиданіе могущественныхъ монарховъ Европейскаго материка было дйствительно знаменіемъ мира, и въ этомъ смысл заслуживаетъ не только искренняго сочувствія, но и благословенія со стороны подвластнаго имъ народонаселенія. Нельзя отрицать и великаго значенія именно личныхъ отношеній между государями даже и въ наше время, даже и для такихъ странъ, гд механизмъ правленія, какъ въ Австріи и Германіи, осложненъ разными неуклюжими конституціонными снарядами. Можно теперь быть вполн увреннымъ, что сами монархи другъ съ другомъ воевать не располагаютъ и исполнены мирныхъ чувствъ. Посколько дло зависитъ отъ воли самимъ государей, а не отъ силы вещей, миръ народовъ, по крайней мр на Европейскомъ материк, долженъ считаться обезпеченнымъ…. Но на долго ли? неизвстно… Въ древней Руси, въ эпоху частыхъ междоусобныхъ удльныхъ войнъ и частаго же взаимнаго крестнаго цлованія въ знакъ примиренія и дружбы, сложился своего рода афоризмъ, упоминаемый и лтописью — ‘миръ стоитъ до рати, а рать до мира’: истина, не замысловатая, но… живая,— живая и для нашихъ дней! Если бы Скерневицкое свиданіе монарховъ (вовсе и не состоявшихъ между собою въ войн) было только однимъ обмномъ одушевляющихъ ихъ, въ настоящій мигъ, личныхъ чувствъ дружбы и миролюбія, тогда бы оно и не представляло особенной важности. Но нмецкія газеты прямо заявляютъ, что это свиданіе — ‘лига мира’, т. е. именно соумышленіе державъ на огражденіе международнаго мира. А такое соумышленіе, понятно, можетъ происходить не иначе, какъ на общей, всми сторонами признанной единой основу, предполагаетъ добровольное взаимное ихъ подчиненіе — сообща опредленнымъ и для каждой стороны обязательнымъ условіямъ. Вступленіе Россіи въ этотъ ‘заговоръ’ или лигу на пользу мира и составляетъ предметъ ликованія германской печати. Всему свту доказанное, столькими испытаніями подтвержденное русское миролюбіе представлялось, очевидно, нашимъ сосдямъ еще недостаточною порукою для ‘спокойствія народовъ’ или точне — ихъ самихъ: имъ казалось необходимо нужнымъ это миролюбіе закрпить, формуловать и такъ-сказать опротоколить, требовалось, однимъ словомъ, чтобъ Россія не только добровольно блюла миръ, но и приняла на себя и цпи мира.
Она ихъ и приняла. Понятно поэтому и извинительно наше желаніе взвсить тяжесть этихъ мирныхъ и дружественныхъ цпей и увдать точный смыслъ добровольно возложенныхъ нами на себя обязательствъ. А что таковыя обязательства нами на себя возложены (какъ возложены они, не споримъ на себя и нашими обоими союзниками), объ этомъ свидтельствуютъ и органъ нашей дипломатіи — Journal de St.-Ptersbourg, и оффиціозные органы германскаго канцлера… Одинъ изъ послднихъ прямо утверждаетъ, что ‘свиданіе только запечатлло собою уже состоявшееся прежде соглашеніе’. По словамъ берлинской газеты ‘Post’, слдуетъ ‘ожидать проявленія давно подготовленныхъ и нын окончательно принятыхъ ршеній’… Не иное что гласила и русская французская газета, утверждавшая на своемъ путаномъ и извитомъ язык, что свиданіе должно-де ‘быть истолковано не въ смысл формальныхъ союзовъ или спеціальныхъ соглашеній, а въ смысл полнаго согласія трехъ державъ по всмъ великимъ вопросамъ, озабочивающимъ общественное мнніе’ (!), въ смысл освященія благополучно существующаго порядка вещей (?), въ смысл ‘единенія, основаннаго на уваженіи къ трактатамъ и сохраненіи европейскаго status quo’, съ тмъ, чтобы ‘всякій вопросъ, выступающій изъ рамокъ ныншняго status quo встртилъ державы не разрозненными и отдльно дйствующими, а объединенными ршимостью дйствовать сообща’ или въ дух примиренія взаимныхъ интересовъ…
Еще выразительне характеризуетъ установившееся согласіе или соглашеніе статья того же французскаго органа русской дипломатіи, появившаяся вслдъ за окончаніемъ свиданія или по отъзд изъ Скерневицъ императоровъ Германскаго и Австрійскаго, — статья основанная, по словамъ газеты, на ‘извстіяхъ полученнныхъ изъ безусловно достоврнаго источника’. Свиданіе, — вщаетъ газета, и на этотъ разъ не оффиціозно только, а какъ бы оффиціально, — ‘констатировало согласіе о замн, въ рамкахъ настоящаго statu quo, принципа разрозненнаго дйствія принципомъ единодушія и примиренія’, съ каковой ‘точки зрнія и будутъ обсуждаться вс спеціальные вопросы, которые уже существуютъ или могутъ возникнуть въ Европ впослдствіи’… ‘Миръ вполн и дйствительно обезпеченъ’, — внушительно заключаетъ Journal de St.-Ptersbourg свою статью,— не только между Россіей, Австро-Венгріей и Германіей, ‘но и въ остальной Европ, потому что объ это твердое и прямодушное ихъ согласіе’, подкрпленное ‘нравственною и матеріальною силою, коею он располагаютъ’, ‘должны сломиться всякіе разсчеты, которые бы имли въ виду ихъ разногласіе или соперничество’!…
Это уже не разглагольствіе редакціи, — это — вщаніе, и до такой степени вское и внушительное по отношенію къ ‘остальной Европ’, что оно можетъ исходить лишь изъ непосредственнаго оффиціальнаго источника. Тройственный союзъ или, пожалуй, только ‘согласіе’ — является отнын новымъ могущественнымъ факторомъ европейской международной политики. Безсмысленно предполагать, что подобное ‘согласіе’ или ‘соглашеніе’ можетъ состояться безъ взаимнаго нравственнаго обязательства, безъ ограниченія въ извстной степени личной свободы дйствія. Предъ подобнымъ самоограниченіемъ въ виду возвышенной цли мира — можно только съ благодарностью преклониться. Желательно лишь знать: въ равной ли мр всмъ (не въ принцип, а на практик) распредлены доли этого самоограниченія, всмъ ли одинаково нужны и благотворны? Позволимъ себ пояснить нашу мысль самою простою притчей.
Сидитъ себ Иванъ-богатырь на своемъ родимомъ просторномъ пол. Всего у него избытокъ, силенъ онъ какъ никто,— и какъ никто же — простодушенъ и смиренъ, и ни на чье чужое добро, увалень, не зарится! Два у него сосда — Климъ и Карп. Климъ, растерявъ не мало своего добра, запахалъ часть чужаго поля и, озираясь по сторонамъ, только и гадаетъ о томъ: какъ бы половче прибрать къ рукамъ и остальную долю,— на что Иванъ глядя — косится. Другой сосдъ, Карпъ, тоже богатъ, не меньше Ивана, только богатство его силою и обидою нажито, и грызетъ Карпа раздумье: ну, что если обиженные сосди когда-нибудь, собравшись, вздумаютъ отнять захваченное у нихъ добро, призвавъ богатыря Ивана на помощь? Долго мекалъ умомъ своимъ Карпъ, какъ быть, что длать,— перекинулся словомъ-другимъ съ Климомъ — и идутъ оба къ Ивану. Такъ и такъ, молъ, ‘солидарность интересовъ, status quo, благо мира’ и все эдакое, хорошо бы, говорятъ, освятить благополучно существующій порядокъ, жить-дескать промежь себя въ нерушимой дружб и согласіи,— чтобъ было-де между нами такъ, какъ и теперь стоитъ: т. е. чтобъ мн, Карпу, безъ порухи владть моимъ недавнимъ стяжаніемъ, а теб, Ивану, моимъ недругамъ, въ случа ихъ озорничества, николи не помогать, мн, Климу, но прежнему пахать въ чумомъ сосдскомъ пол, а теб, Ивану, въ томъ мн помхи не чинить, хотя бы я и совсмъ его отхватилъ: коли мы, говорятъ, твердо и прямодушно будемъ держаться другъ друга, никто, говорятъ, на наше согласіе, основанное на уваженіи къ взаимнымъ правамъ, и не посягнетъ, и процвтетъ, молъ, кругомъ миръ и тишина’,— и пошли расписывать! Красно расписали. Шевельнулось было въ голов Ивана: ‘мн-то какая отъ того польза? мн вдь ничего чужаго не надо’!… Но не дали ему сосди и съ мыслями разобраться, понаперли на него и съ другаго конца, иными рчами: ‘мы вдь это теб добра желаючи говоримъ,— а то вдь вишь ты какой уродился, никому не подъ стать, народъ только собою пугаешь! Нужно теб себя передъ людьми оправить, а то вдь теб, пожалуй, и не сдобровать: ужъ очень ты себ на ум, больно’ хитеръ и боекъ, да и по откровенности сказать, худая о теб слава ходитъ: не то, что ты тамъ невжа, или лапотникъ, и не то, чтобы тамъ кабака или чего такого, а… ‘политики захватовъ’ придерживаешься’!… Даже испугался Иванъ, сталъ было божиться и клясться: ‘никакой такой я политики отродясь знать не зналъ, вдать не вдалъ! напраслину терплю горькую’!… ‘Ладно, не кручинься, только держись насъ обоихъ, мы о теб славу пустимъ добрую, даже въ газетахъ безкорыстіе и миролюбіе, и великодушіе твое превознесемъ, и въ хорошую компанію введемъ, пожалуй къ передовымъ, къ образованнымъ господамъ сопричислимъ’.— ‘Ой-ли’?… И думаетъ Иванъ: отчего бы и не такъ? я какъ былъ Иванъ, такъ и останусь Иваномъ, при томъ же пол, а съ сосдями дружить — все же много покойне будетъ, да и Чести прибудетъ’? ‘Чтожъ, говоритъ, я съ моимъ удовольствіемъ’ — и ударилъ Иванъ съ сосдями по рукамъ, и отъ души самъ первый порадовался, видя ихъ превеликую радость,— самъ же обоихъ и благодаритъ!…
Таковы мы съ точки зрнія русскихъ дипломатическихъ дйствій! Просимъ извиненія у читателей за такую, пожалуй, тривіальную притчу. Было бы неумною ошибкою видть въ ней какую-либо попытку уподобленіи, тому недавнему европейскому событію, величавость котораго мы не мене всякаго другаго признаемъ, и не только величавость, но и дйствительно великое, въ высшей степени серьезное и чреватое послдствіями событіе. Мы хотли только изъ-подъ наслоеній цвтистаго, высокопарнаго, дутаго и притомъ малопонятнаго слога оффиціальныхъ комментаріевъ и оффиціозныхъ гимновъ выдернуть самую сущую суть дипломатическихъ взаимныхъ отношеній иностранныхъ и русскихъ, какъ мы ее понимаемъ, и передать ее читателямъ въ наиболе вразумительной форм. Въ самомъ дл, припомнимъ политическія обстоятельства, предшествовавшія настоящему событію. Пруссія, совершивъ великій кровавый подвигъ объединенія Германіи — ‘огнемъ и желзомъ’, по выраженію геніальнаго своего канцлера,— разгромивъ Австрію и Францію, разрубивъ у первой всякую политическую связь съ германскинъ отечествомъ, отодравъ отъ второй Альзасъ и Лотарингію, даже вопреки желаніямъ населенія,— Пруссія, ставъ во глав новой Германской имперіи, не могла, конечно, не озаботиться — какъ бы укрпить и упрочить свое созданіе. Возвеличеніе ея было слишкомъ быстро, напряженіе усилій слишкомъ тягостно, ряны нанесенныя врагомъ слишкомъ глубоки, слишкомъ чувствительны: все повидимому угрожало опасностью новорождающемуся исполинскому дтищу. Парализовать враговъ и даже только возможныхъ соперниковъ дипломатическими маневрами и политическими комбинаціями было изначала вспомогательною, а потомъ и существенною задачею князя Бисмарка. Сближеніемъ Пруссіи съ Франціей онъ заставилъ послднюю присутствовать сложа руки при сокрушеніи Австріи, затмъ союзомъ съ Россіей’ воздержалъ Австрійцевъ отъ помощи Франціи и далъ возможность Германіи сокрушить ее безпрепятственно. Было потомъ время, когда германскій канцлеръ искалъ тснйшаго сближенія съ Россіей, полной солидарности въ активной политик: это было тогда, когда и Австрія и Франція еще не оправились отъ недавняго пораженія. Планы князя Бисмарка были широки и смлы, и не щадили ни Франціи, ни Австрійской монархіи. Но Россія не отважилась идти рука объ руку а княземъ Бисмаркомъ въ этой ‘политик приключеній’. Напротивъ, Русскій Государь ршительно воспротивился новой войн съ Франціей, которою Германія хотла было ее доконать,— и германскій кабинетъ вынужденъ былъ уступить. Стало явнымъ, что услуга оказанная Германіи Россіей въ первую ея войну съ Французами и вообще наше положеніе въ Европ давали намъ нкоторый политическій перевсъ,— что конечно было не по нраву новой Имперіи… Военные успхи Россіи въ 1877 г. грозили еще пущимъ увеличеніемъ ея перевса и вообще ея обаянія и силы: это еще мене могло входить въ разсчеты германской политики! Послдовалъ Берлинскій трактатъ, при ‘маклерств’ германскаго канцлера, — и побдоносная Россія была развнчана и унижена! Этому униженію, впрочемъ,— какъ потомъ довольно основательно объяснялъ, въ свое оправданіе, самъ ‘честный маклеръ’,— въ сильной степени содйствовало наше собственное, но истин колоссальное политическое слабодушіе. Какъ бы то ни было, посл Берлинскаго трактата между Россіей и Германіей наступило сильное охлажденіе. Князь Бисмаркъ бросился въ Вну, заключилъ, хотя бы и не формальный, тсный союзъ съ Австріей и далъ могущественный толчокъ ея внутренней и вншней политик, ея движенію на Востокъ, т. е. на Балканскій полуостровъ, раскрылъ предъ нею новые политическіе горизонты, заслонявшіе стародавніе горизонты Россіи… Австрія, опираясь на союзъ Германіи, ожила, — въ ней прибыло и силы и духу, и даже дерзости по отношенію къ вамъ. Время было выбрано удачное, такъ какъ послдняя война значительно истощила русскія силы и средства. Россія была слишкомъ озабочена внутренними длами, была наконецъ сама смущена собственною своею политическою несостоятельностью, сбита съ позиціи приключившимся ей въ Берлин позоромъ,— и никла духомъ. Тмъ не мене вызывательныя дйствія Австріи, ея вторженіе въ сферу русскихъ интересовъ, ея интриги на. Балканскомъ полуостров, ея католическія миссіи среди православныхъ Славянъ, ея тайныя конвенціи съ одурвшимъ Сербскимъ правительствомъ, автономія, данная ею Полякамъ въ Русской Галиціи, преслдованіе русскихъ Галичанъ, однимъ еловомъ — цлый рядъ дйствій враждебныхъ Россіи или оскорбительныхъ для русскаго достоинства,— дйствій дозволенныхъ себ Австріей единственно въ виду союза ея съ Германіей,— все это не могло наконецъ не произвести въ Россіи сильнаго раздраженія, становившагося подъ конецъ уже грознымъ… Не то чтобъ Россія въ самомъ дл грозила войной,— хотя въ Берлин отчасти умышленно, отчасти искренно, приписывали уже намъ разные воинственные замыслы и серьезно пугались всякаго передвиженія русскихъ войскъ около прусской границы,— но раздраженіе Россіи открывало возможность для нкоторой политической комбинаціи, предотвратить которую князю Бисмарку было весьма желательно Вести войну съ Россіей, хотя бы и въ союз съ Австро-Венгріей, было дломъ слишкомъ рискованнымъ, на которое могли бы отважиться разв только нмецкіе шовинисты, а не берлинскіе искушенные опытомъ мудрецы. Такая война истощила бы силы Германіи прежде, чмъ бы истощились силы самой Россіи, при такой войн, Германіи пришлось бы имть дло не съ одною русскою арміей, но и съ Русскимъ народомъ. Но главное: не могло подлежать и сомннію, что Франція непремнно воспользовалась бы этою войною съ Россіей, для отместки Германіи и напала бы на нее съ тылу. Франція же въ послднее время видимо укрпилась, и чмъ сильне охлаждались взаимныя отношенія Россіи и Германіи, тмъ, казалось, сильне обозначался въ будущемъ союзъ Франціи и Россіи. Такой союзъ безъ сомннія перевсилъ бы значеніе союза Германіи съ разноплеменною и только что начавшею свое новое политическое переустройство Австрійскою монархіей. Такъ или иначе, но князь Бисмаркъ призналъ, что наступила пора положить конецъ возврастающей непріязни Россіи, предотвратить возможность союза ея съ Франціей и вернуться вновь къ традиціямъ дружбы, которымъ, съ своей стороны, лично, такъ вренъ пребывалъ въ сердц своемъ Императоръ Вильгельмъ’ Задумано — сдлано. Внезапный крутой вольтфасъ — и русскій министръ иностранныхъ длъ, г. Гйрсъ, по собственному приглашенію князя Бисмарка, въ гостяхъ у него въ Фирцин. Тогда-то и состоялось то знаменитое соглашеніе, котораго Скерневицкое трехъ-императорское свиданіе было только подтвержденіемъ и санкціею.— Германскій кабинетъ, съ точки зрнія своихъ интересовъ, поступилъ вполн основательно и мудро, но спрашивается: кожу собственно било нужне сближеніе Россія съ. Германіей? кто отъ такого сближенія наиболе въ выигрыш? Россія не искала войны съ своимъ могущественнымъ сосдомъ, да и не имла серьезныхъ поводовъ опасаться объявленія войны со стороны Германіи,— войны, которая тотчасъ же стала бы общеевропейскою и вызвала бы Францію къ ‘реваншу’, Германія же, сближаясь съ Россіею, вновь изолировала Францію и избавлялась отъ кошмара французской отместки…
Кстати: мы нарочно подчеркиваемъ слова о приглашеніи г. Гирса германскимъ канцлеромъ, вопервыхъ потому, что это такъ и было, и поворотъ въ политик князя Бисмарка былъ совершеннымъ сюрпризомъ для русскаго кабинета (немедленно впрочемъ плнившимъ сердца русскихъ дипломатовъ, и до такой степени, что въ этомъ отношеніи къ князю Бисмарку можно бы примнить теперь выраженіе Пушкина о Байрон, именно, что. ‘онъ властитель нашихъ думъ’…) Вовторыхъ. этотъ фактъ приглашенія какъ бы умышленно игнорируется германскою печатью. Такъ напримръ, за какіе-нибудь дней двнадцать до свиданія Императоровъ, въ одной серьезной нмецкой газет, мюнхенской ‘Allgemeine Zeitung’, въ стать, которая вся — хвалебный гимнъ политик князя Бисмарка, называемаго ‘Наполеономъ мира’,— были напечатаны, между прочимъ, такія строки: ‘Сама Россія признала недавно это верховенство Германіи (Suprematie) и молила о доступ для себя въ великую лигу мура’… Нельзя поэтому не порадоваться, что свиданіе Императоровъ произошло на русской территоріи и что императоръ Францъ-Іосифъ почтилъ первый нашего Государя своимъ посщеніемъ…
Недоразумніямъ между Россіею и самою Германіею уладиться было нетрудно, такъ какъ никакого въ сущности столкновенія или антагонизма ихъ политическихъ обоюдныхъ интересовъ вовсе и не имется: ничто, положительно, не вынуждаетъ ихъ ко вмшательству въ дла другъ друга, а потому ничто и не мшаетъ ихъ мирному и даже дружественному сосдству. Камнемъ преткновенія въ сближеніи Россіи съ Германіей была собственно Австріи, и именно Австрія одушевленная, подкрпленная союзомъ съ Германіей, подталкиваемая ею на такъ-называемый ‘Востокъ’, въ область традиціонныхъ интересовъ Россіи. Не входило, однакоже, на сей разъ въ планы германскаго кабинета, какъ въ былое время, основывать свой новый союзъ или сближеніе съ Россіей на разрыв съ Австріей, на ея расчлененіи или даже только на ослабленіи своихъ съ нею связей, — да и обстоятельства измнились: не въ прежнемъ положеніи Франція и не въ прежнемъ Австрія. Монархія Габсбурговъ, въ союз съ Римскою церковью (предъ могуществомъ которой уже отчасти спасовало, какъ мы знаемъ, само протестантское правительство Германіи), все еще можетъ стать притягательнымъ центромъ для враждебныхъ германскому единству элементовъ, именно германскихъ католиковъ и партикуляристовъ. Короче сказать: Германіи было нужно все-таки не выпускать Австрію изъ своихъ рукъ и держать ее на вожжахъ… дружбы. Но какъ согласить интересы Россіи и Австріи?:. Трудность соглашенія представлялась даже не со стороны русской дипломатія. Русская дипломатія, какъ извстно, отличается прежде всего деликатностью души и сердцемъ мягчайшимъ воска — въ личныхъ сношеніяхъ съ иностранными дипломатами, особенно когда послдніе обращаются къ ея ‘европейскимъ’ чувствамъ и образу мыслей. Вообще она — существо покладистое и чрезвычайно чувствительное ко всякимъ знакамъ вниманія, къ ‘общественному мннію Европы’, къ тому, что скажутъ о ней въ газетахъ. Вдь въ настоящемъ случа самъ князь Бисмаркъ пошелъ къ ней на встрчу: не торговаться же съ нимъ! этого я деликатность не допускала! Мудреную проблему соглашенія русскихъ и австрійскихъ интересовъ германскій канцлеръ разршилъ однимъ изъ тхъ дипломатическихъ фортелей или просто словечекъ, которые имютъ магическое обаяніе для слуха, отчасти и для мысли гг. дипломатовъ: status quo! т. е. соглашеніе основанное на сохраненіи настоящаго положенія вещей въ теченія опредленнаго или неопредленнаго срока. Это соглашеніе принято было нами съ радостью и даже съ благодарностью, именно потому, прежде всего, что оно отсрочивало разршеніе головоломныхъ проклятыхъ вопросовъ и обезпечивало намъ нсколько лтъ отдыха и покоя, по мннію русскихъ дипломатовъ — даже cim dignitate!
Трудне было, повидимому, уладить дло съ австрійскимъ кабинетомъ. Уже одно посщеніе г. Бирсомъ князя Бисмарка встревожило австрійскихъ политиковъ: не на австрійскій ли счетъ воздвигается зданіе русско-германскаго союза или согласія? Было логически несомннно, что при новомъ И1 сближенія Германіи съ Россіей прежній австро-германскій союзъ, заключенный въ дух скоре Россіи враждебномъ, чмъ благопріятномъ, утрачивалъ въ значительной степени свое прежнее значеніе,— съ чмъ вмст неминуемо должно было послдовать и ослабленіе австрійской силы и прыти.
На открытый антагонизмъ съ Россіей Австрія можетъ отважиться единственно при условіи — имть на своемъ фланг дружественную Германію, единоборство съ нами для нея нимало не привлекательно. Вотъ почему, вслдъ за сепаратнымъ соглашеніемъ русскаго и германскаго кабинетовъ въ лиц ихъ министровъ, пошли толки о желаніи и австрійскаго кабинета вступить также съ Россіей’ въ сепаратное соглашеніе. Германія поспшила успокоить Австрію и даже ублажить ее разными своими, намъ впрочемъ неизвстными, истолкованіями того настоящаго смысла, въ какомъ слдуетъ-де ей, Австріи, понимать русско-германское соглашеніе. И вотъ, посл свиданій и Германскаго Императора съ Австрійскимъ, и астрійскаго министра графа Кальноки съ княземъ Бисмаркомъ, послдовало, къ вящему удовольствію сихъ обихъ имперій — общее соглашеніе ихъ съ Россіей, ознаменованное на дняхъ Скерневицкимъ событіемъ.
Status quo — вотъ существенныя основы этого общаго соглашенія, такъ торжественно и неоднократно провозглашенныя органомъ нашего Министерства иностранныхъ длъ. Что же это за status quo? Если, напримръ, человкъ занесъ ногу въ чужой огородъ, — какъ тутъ опредлить ему status quo? Status quo для него значило бы — держать ногу занесенною на воздух, что вдь не совсмъ и удобно, а отдернуть ногу было бы ужъ, пожалуй, и уклоненіемъ отъ status quo, перейти же обими ногами въ чужое поле было бы и подавно — явнымъ его нарушеніемъ. Но у дипломатовъ вс термина и понятія обладаютъ необыкновенною растяжимостью, какъ это, вроятно, и не замедлитъ оказаться вскор на дл,
Посл блистательнйшихъ нашихъ кровавыхъ надъ Typціей побдъ, плодами ихъ, какъ извстно, воспользовалась главнымъ образомъ Австрія, которая безъ всякаго объявленія войны, безъ соглашенія съ Турціей, среди полнаго мира, захватила дв большія ея славянскія области, Боснію и Герцеговину, несмотря на протестъ и противодйствіе славянскаго населенія. Правда, это нахальнйшее нарушеніе международнаго права было санкціонировано Берлинскимъ конгрессомъ въ форм временною занятія или оккупаціи для умиротворенія этихъ провинцій: новое наругательство надъ истиной, надъ Славянствомъ и надъ Россіей, которую тутъ же чуть не обвинили въ личномъ захват — за проектированное ею по Санъ Стефанскому договору, свыше желанной для неславянской Европы мры, надленіе частью турецкихъ славянскихъ земель Славянскихъ же княжествъ!.. Подвиги Австріи въ Босніи и Герцеговин всмъ вдомы, но муки, которыя терпятъ отъ австрійскихъ властей православные Славяне, и лютыя гоненія и посрамленія, которымъ насланныя Австріею католическія миссіи подвергаютъ тамъ Православную церковь, не выбываютъ въ европейскихъ сердцахъ не только негодованія за мучителей,— даже и сожалнія къ жертвамъ. Приглашая Россію примкнуть къ ‘передовымъ Европейскимъ націямъ’, органъ русской дипломатіи, должно-быть, подразумваетъ, что и для русскихъ политиковъ обязательно относиться къ австрійскимъ насиліямъ надъ православными жителями Босніи и Герцеговины также ‘по европейски’…
Наглая комедія оккупаціи обходится Австріи не дешево. Умиротворительница вынуждена держать тамъ мечъ наголо и отъ времени до времени чинить кровавую расправу надъ тми, которыхъ пришла будто бы опекать. Тяготясь этимъ лицемріемъ, все же нсколько стсняющимъ ея свободу дйствій, и желая разомъ пресчь вс надежды жителей на наступленіе срока оккупаціи, Австрія домогается обратить оккупацію въ аннексію, т. е. попросту включить Боснію и Герцеговину въ составъ Имперіи, такъ чтобы значительная часть Славянскаго Балканскаго полуострова считалась уже совсмъ Австріей! Какъ же согласить это, уже подготовляемое ею событіе съ ‘соглашеніемъ’ основаннымъ на status quo?
Не ручаемся за достоврность, но имемъ нкоторый поводъ предполагать, что по предложенію князя Бисмарка принято: обращеніе Австріею оккупаціи въ аннексію, т. е. присоединеніе въ Австріи Босніи и Герцеговины, считать не нарушеніемъ statue quo, а лишь законнымъ его растяженіемъ… До сихъ поръ Австрія колебалась, ей и хотлось, и кололось: Россія пендантически настаивала на обязательности для всхъ (не для нея только одной) буквы Берлинскаго трактата, отступленіе Австріи отъ этого трактата очевидно давало бы и другимъ законный поводъ къ его нарушенію. Теперь Австрія успокоилась: ей одной предоставлено его безнаказанно нарушить. Какъ же не быть довольной! Намъ сообщаютъ изъ Герцеговины, что Австрія пытается оформить свою ‘аннексію’ въ вид великодушнаго съ ея стороны снисхожденіи къ народнымъ просьбамъ, для чего австрійскіе чиновники и заставляютъ по всей стран подписывать сочиненныя ими же петиціи… Чего же лучше? Вроятно русская дипломатія первая же и будетъ ее привтствовать съ успшнымъ присоединеніемъ Босніи и Герцеговины!
Но можетъ-быть, въ силу ‘соглашенія’, и для Россіи допущено растяженное толкованіе status quo съ нарушеніемъ буквы Берлинскаго трактата, т. е. по дипломатическому выраженію — ‘компенсація’ за выгоды пріобртаемыя Австріей на Балканскомъ полуостров? Такою компенсаціею, по нашему мннію, могло бы быть лишь предоставленіе Россіи обоихъ проливовъ: права Султана на проливы не боле положительны, чмъ его же права на Боснію и Герцеговину, и если допускается быть въ предлахъ Турецкой имперіи территоріи Австрійской, то почему же не быть въ предлахъ той же Имперіи и территоріи Русской? Мы однако же крпко сомнваемся въ томъ, чтобъ такая компенсація была дана Россіи состоявшимся торжественнымъ ‘соглашеніемъ’, разв лишь въ форм признанія такого ея права ‘въ принцип’, въ отдаленной, весьма еще туманной перспектив будущаго! Гораздо вроятне, что въ вид великой и богатой для нея милости было ‘соглашено’ — включитъ въ пресловутый status quo возможность возсоединенія Восточной Румеліи съ Болгарскимъ Княжество’… Но эти два факта: узаконенное Россіей’ включеніе въ составъ Австрійской державы двухъ Славянскихъ земель, и возсоединеніе Румеліи — вовсе не равнозначительны. Румеліоты настолько теперь, стараніями Россіи, свободны и самостоятельны, что имъ не худо и въ настоящемъ ихъ положеніи, тмъ боле, что въ еамонъ Княжеств дла, еще не. пришли въ должный порядокъ, соединеніе это должно неминуемо совершиться само собою, годомъ ране, годомъ поздне — это уже безразлично: вопросъ этотъ уже безповоротно предршенъ, благодаря Россіи и принесеннымъ ею жертвамъ, и окончательное его разршеніе — для самой Россіи личной силы ровно никакой не прибавитъ. Къ тому же можно съ вроятностью ожидать, что при первомъ приступ къ этому длу та же Европа станетъ, пожалуй, вопить о несвоевременности, объ опасности угрожающей ея миру, о необходимости отсрочки,— а у насъ вдь сердце не камень: нравственнымъ спокойствіемъ Европы мы очень вдь дорожимъ!…
Не знаемъ, касалось ли ‘соглашеніе’ дленія Балканскаго полуострова на дв такъ-называемыя ‘сферы интересовъ’, русскихъ въ восточной половин и австрійскихъ въ западной… Для чести русскаго имени хотимъ думать, что — нтъ. Такое дленіе едвали и возможно безъ точнаго размежеванія на практик, но уже допущеніе такого дленія, хотя бы только ‘въ принцип’, можетъ отозваться, какъ для Славянъ, такъ и для насъ, тяжелыми практическими послдствіями. Почему?
Да потому, что сочетаніе политики пассивной съ политикою омтмекои, на общемъ основаніи status quo — для пассивной едвали когда можетъ стать выгоднымъ! Оно осуждаетъ первую еще на пущую, хотя бы и любезную ей, неподвижность во имя соблюденія status quo, и нисколько не сдерживаетъ, напротивъ узаконяетъ, окрыляетъ — живую, зиждительную дятельность второй, хотя бы, пожалуй, въ предлахъ того же самаго status quo, не говоря уже о растяженномъ его истолкованіи! Не нарушая statue quo, Австрія опояшетъ Балканскій полуостровъ желзными дорогами, окружитъ Черногорію рядомъ крпостей, подчинитъ Болгаръ и Сербовъ экономическому игу, наводнитъ Болгарію, Сербію, Македонію іезуитскими миссіями, своими воспитательными заведеніями, католическою пропагандою, наконецъ нмецкими колонистами… А мы?.. а нашъ states qao?..
Чтожъ! насъ теперь восхваляютъ въ Европ именно за то, что мы ‘пошли на сдлку’ съ Австріей относительно Балканскаго полуострова и ‘отказались отъ политики захватовъ‘: это текстуально. И на томъ спасибо!
Что же касается польскихъ интригъ въ Галиція, то несомннно, благодаря ‘соглашенію’, он на время притихнутъ, Полякамъ прикажутъ быть поскромне, но фактъ автономіи польской надъ Русскимъ Народомъ въ Галиціи все же останется…
Благословляемъ миръ и тишину, дарованные намъ ‘соглашеніемъ’ — но не станемъ же дремать подъ сладкою снію мира, сдлавъ себ изъ status quo — перину! Сосди наши дремать не станутъ, да и изъ status quo сумютъ свить себ жгутъ… Жгутъ на Славянъ — и на насъ.